I глава

Исследуя церковно-славянские музыкально-богослужебные памятники русской церкви XI, XII, XIII и XIV вв., мы различаем три системы нотного музыкального письма. Системы эти следующие: а) читально-певческая, б) кондакарная и в) знаменная¹.

Знаменами первой системы в древности читались нараспев² евангелия, праксапостолы, пророческие книги и возгласы священников и диаконов. Памятником на церковно-славянском языке, доказывающим существование сей системы еще в XI веке у русских. служат. Евангельские листы с нотами Императорской Публичной Библиотеки (№ 58), написанные, по словам известного палеографа А.И. Соболевского, в Poccии (всего скорее в Kиеве) в XI веке и списанные, вероятно, непосредственно – с древнеболгарского (или древне-церковно-славяского, что одно и то же) оригинала³· Позднейшим памятником с подобными знаками, на что обратил наше внимание А. И. Соболевский, является Евангелие XV века с нотами на всех листах, хранящиеся в Архиве, Святейшего Правительствующего Синода (№ 24)⁴, Последний манускрипт, хоть и единственный в своем роде, во всяком случае показывает, что древний обычай читать Евангелие на распеве по известным нотным знакам продолжал практиковаться еще в XV веке в русской церкви.

Нотами второй системы – кондакарной – изложены кондаки, ипакои, некоторые седальны, катавасии, запричастны, Святый Боже, Всякое дыхание, припевы разные и другие песнопения, содержащиеся преимущественно в пяти памятниках, известных под именем кондакарей, частью же, совсем случайно, в минеях⁵. Кондакарное знамя, как это ни странно, также можно встретить в качестве мелодического украшения и среди песнопений, изложенных исключительно знаменной нотацией⁶.

Нотными знаками третьей системы изложены прочие песнопения русской церкви, содержащаяся в ирмологиях, стихирарях, минеях. триодях, октоихах и друг., в большой же доле и в вышеупомянутых кондакарях.

Экфонетическими знаками читались нараспев исключительно священные тексты, читаемые или произносимые священниками, диаконами и чтецами. Кондакарными знаменами изложены мелодии исключительно протяжные, а знаменными крюками – как протяжные, так и скорые.

Вопрос о происхождении славянского экфонетического распева с его нотами всецело подлежит нашему исследованию, так как о нем пока ничего определенного не написано. По вопросу же о происхождении знамен и напевов двух последних музыкальных систем – знаменной и кондакарной – мнения ученых расходятся, и вопрос этот доныне остается нерешенным. Правда, большинство русских исследователей музыко-археологов, опираясь на некоторые, по-видимому, достаточные основания, указывают то на русскую почву, то на южнославянскую, как на место их возникновения, развития и усовершенствования, не отрицая, впрочем и некоторые знания на эти системы со стороны греческого пения. Но между ними нашлись и такие ученые, которые приписывали происхождение, по крайней мере наитруднейшего кондакарного распева, прямо греческой церковной музыке; как, например, Ряжский в 1866 г., а также знаменитый русский музыко-археолог, бывший профессором Московской Консерватории, протоиерей Д. В. Разумовский, назвавший русский кондакарный распев прямо греческим распевом⁷. Как бы то ни было, решительного· или положительного ответа на этот вопрос пока нет. Этот-то пробел, впрочем, весьма важный как для истории русской церковной музыки, так и для литургической науки в частности, постараемся мы восполнить в настоящем этюде. Надлежащее развитие этого вопроса укажет нам путь, по которому мы лучше поймем историю как русской, так и византийской музыки, и откроет ее исследователям, как мы полагаем, нечто новое.

Итак, относительно происхождения первой славянской системы – экфонетической, встречаемой в вышецитированных церковно-славянских памятниках, ничего до сих пор не было сказано. Впрочем, перечисление знамен первого памятника у архимандрита – впоследствии преосвященного – Порфирия Успенского с их греко-византийскими названиями, по-видимому, нужно объяснить в смысле признания автором их греческого происхождения. Чтобы предупредить всякие возражения, которые, быть может, могли бы возникнуть впоследствии, докажем здесь наглядно подлинное происхождение нот двух вышеупомянутых церковно-славянских памятников и распева первого из них. Исследовав более или менее тщательно этот вопрос, мы нашли не только тожество в начертании между знаками этих рукописей и знаками соответствующих греческих текстов, но как сходство, так и различие даже в самом распеве на один и тот же текст в славянском и греческом экфонетических изложениях. Отсюда мы вывели следующее заключение: а) Экфонетические знамена указанных славянских памятников всецело воспроизводят знамена, встречаемые в греческих экфонетических памятниках веков V–ХII, с тою разницею, что они впоследствии меняют свои старые строго определенные законы композиции на новые, выработанные временем в России и представляемые ныне в экфонетическом изложении Евангелия XV в. Святейшего Синода, б) В экфонетической мелодии на один и тот же текст как в греческом, так и в славянском изложениях представляемых в греческих Евангелиях X и XI в.в. и в славянском памятнике XI в., есть много как сходства, так и различия.

Это обстоятельство свидетельствует о том, что или в глубокой даже древности допускались уклонения со стороны переводчиков в мелодиях при составлении переводов с оригиналов, или списавший наши листы с болгарского перевода допустил уклонения в мелодии, или я, когда сличал текст упомянутых листов Императорской Публичной Библиотеки с соответствующими текстами двух греческих Евангелий X и XI в.в., напал не на тот оригинал или подходящую с последнего копию. Последнее говорю потому, что и мелодии часто двух одинаковых греческих текстов одного и того же столетия, но разных редакций, большею частью не совпадают между собою, откуда вытекает, что мы не имеем права требовать безусловно и всегда тожества в мелодии одинаковых литургических текстов даже одного и того же времени.

Что касается до экфонетической мелодии упомянутого Евангелия XV века Святейшего Синода, то она нами не была еще сличена с соответсвующими греческими мелодиями, так что судить о ней пока нет возможности.

Чтобы сделать наглядным положение о тожестве в начертании экфонетических знамен славянских и греческих памятников, помещаем здесь ниже составленную параллельную таблицу знамен славянских и греческих Евангелий (См. табл.).

Из этой таблицы ясным становится не только сходство но и тожество в начертании тех и других знаков.

Чтобы сделать ясным и то, в чем тожество или различие в мелодии на один и тот же текст в греческих Евангелиях X и XI столетия и в славянском Евангелии XI века, позволяем себе представить вниманию читателей ниже предлагаемую параллельную таблицу на один и тот же экфонетический текст трех вышеупомянутых Евангелий.

С целью сделать яснее сличение ниже приведенных текстов, считаем целесообразным предварительно познакомить читателя со следующими указаниями касательно экфонетического изложения: а) Всякий священный экфонетический текст, смотря по смыслу, разделяется на мелкие члены, имеющие каждый самостоятельную диалектическую мелодию. Эти члены состоят то из одного, то из двух и больше слов и известны науке под именем «инсиз».⁸ Поэтому священный текст, заимствованный из указанных трех Евангелий, разделен нами на одиннадцать инсиз так, что каждая инсиза славянского текста имеет параллельно соответствующую ей инсизу в двух греческих редакциях. б) Знамена экфонетического изложения помещаются как над текстом, так и под ним, среди его и по бокам инсиз.⁹ в) Не на каждом слоге ставится отдельный знак. г) В инсиз помещаются обыкновенно два знака – один в начале, а другой в конце; но могут стоять и три знака. д) Обыкновенно инсиза начинается знаком, которым и оканчивается. В таком случае по всей инсизе проходит нота, указываемая данным знаком. Начальный тональный знак всякой инсизы проходит по инсизе до тех пор, пока нe встретится другой тональный знак, указывающий на другую известную ноту ж) Знаки: . .. … и + указывают на длительность, а остальные на известную ноту, исключая знак: указывающий лишь на известный оттенок при исполнении, з) Если инсиза начинается каким-либо из знаков ..., или без всякого знака, это значит, что по всей даннойi инсиз проходит нота предыдущей инсизы. (См. табл. на отдельном листе).

Из вышеприведенных одиннадцати славянских Евангельских инсиз с нотами один (5 и 7) совершенно одинаковы по знаменам во всех трех приведенных текстах, а потому мелодия их одинакова¹⁰ во всех трех редакциях. Далее, мелодия гнскольких инсиз, а именно: 3, 7, 8 и 11 воспроизводят мелодию тех же инсиз греческого Евангелия 985 г. Мелодия 2, 3 и 10 одинакова с мелодией тех же инсиз греческого Евангелия 1033 г. Впрочем, 2 и 10 имеют одинаковый тональный знак с теми же инсизами Евангелия 985 г. Разница состоит только в большей или меньшей длительности т. е. задержке на некоторых слогах в перечисленных инсизах, а не в тональных нотах.

Например, во 2-й инсизе славянского текста проходит тональный знак первой инсизы. Только на последнем слоге последнего слова второй инсизы поставлены три точки, соответствующие некоторой длительности, чего мы не видим в параллельных инсизах греческих Евангелий. Далее, в третьей инсизе славянского текста. замечаем опять те же три точки на последнем слоге предпоследнего слова, а на втором с конца слога того же слова 3-ей инсизы Евангелия 1033 г., начинающейся одинаковым тональным знаком с третьей инсизой славянского текста, повторен тот же тональный знак для означения некоторой длительности, исполняемой вибрационно.¹¹ В десятой же инсизе, по которой проходит знак предыдущей инсизы, поставлены упомянутые три точки как в начале, так и в конце для означения большей длительности по всей инспзе. В параллельной десятой инсизе обеих греческих редакций, хотя и проходит знак до слова ἠμέρα = дне включительно (инсиза эта в указанных греческих редакциях подразделяется на две инсизы: ἐάν τις περιπατῇ ἐν τῇ ἠμέρα = аште кто ходит во дне и, οὐ προσκόπτε, = не поткнется; в последней инсизе разница в тональности), но точек вовсе нет. Наконец, мелодия инсиз 1, 4. 6 и 9 славянского Евангелия совершенно не подходит к мелодии тех же инсиз в вышеприведенных греческих редакциях, хотя мелодии указанных инсиз встречаются в греческих Евангелиях, но в разных местах.

Из всего вышеизложенного, по нашему мнению, вытекает, во-первых, то, что древнейшая славянская экфонетическая нотация в начертании и числе знамен всецело воспроизводит греческую экфонетическую нотацию, а, во-вторых, то, что в русском экфонетическом распеве, хотя и списанном через болгарский перевод с греческого оригинала, переводчиками при переводе, по-видимому, проявлена своего рода самостоятельность в комбинации некоторых инсиз. Впрочем, последнее могло бы случиться в болгарском переводе, с которого списано наше Евангелие. Последнее положние о некоторой доле самостоятельности в комбинации инсиз, проявленной славянскими – русскими ли, болгарскими ли переводчиками в экфонетическом распеве, должно на основании вышеизложенной параллельной таблицы инсиз пользоваться автентичностью до тех пор, пока не будет доказано противное на основании подлинного греческого оригинала, с которого могло бы быть списано чрез болгарский перевод русское Евангелие XI в., жалкие и вместе с тем замечательные отрывки которого украшают ныне рукописное отделение Императорской Публичной Библиотеки. Наконец, имея в виду то обстоятельство, что разбираемая мелодия славянского Евангелия XI в. в общем ближе к мелодии греческого Евангелия 985 г., нужно признать, что pyсский переводчик имел перед собою какую-либо из южнославянских копий X или IX века.