«Мы можем уподобляться Господу в смирении»

Мы со Светой были близко знакомы с духовным чадом архимандрита Тихона (Агрикова, †15.11.2000 г.) – Анной. Ее воспоминания о батюшке и машинописные тексты его книг произвели на нас глубочайшее впечатление. Всю жизнь мы мечтали увидеть, но так никогда и не увидели своими глазами отца Тихона, но он вошел в нашу жизнь как самый родной и близкий нам человек. Кажется, ни над одной книгой я не лила таких слез, как над текстами, которые батюшка посвятил своим духовным детям. Мы делились с матушкой Надеждой воспоминаниями Анечки, читали ей отрывки из батюшкиных книг. Матушка Надежда называла отца Тихона великим старцем, одним из столпов современной Церкви. Говорила, что батюшка обладал той мерой Божией Любви, какою сияли отцы древности. (Теперь мы ездим на святую могилу архимандрита Тихона – в схиме Пантелеимона. Она украшена тяжелым мраморным крестом и расположена – за алтарем храма «Благовещения» в селе Тайнинское Московской области). Отец Тихон – для меня – живой образец пастырского Милосердия. Это был отец – утешитель. Сам Пастырь Добрый повел его – дорогой Своей Крестной Любви.

Будучи монахом Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит Тихон изгонял бесов, исцелял не исцелимое для врачей. На его проповедях плакали все присутствующие – таким обильным было излияние Божией благодати. Господь попустил Своему избраннику величайшие скорби. Только после его смерти стало известно, как его преследовал КГБ. Всю жизнь подвижника не оставляла и прямая ненависть дьявола, его одолевали толпы одержимых. Когда он ушел в затвор, и порой в два-три ночи выходил во двор Лавры, тут же, как из-под земли, появлялись подвластные бесам люди. Они бросались на монаха, рвали его одежды, кусали, валили на землю. Были случаи прямого покушения на его жизнь...

Батюшка оставил своим духовным детям многие тома написанных им замечательных книг. Большинство из них посвящено судьбам монахов Лавры. Под именем отца Иосифа он рассказывает здесь о своих земных мытарствах.

«Исполняя послушание духовника народного, отец Иосиф всецело вооружился против грехов и пороков людских. Он с горечью видел, как родной и милый ему народ утопает в греховном невежестве и житейской суете. Он видел, как они горько плачут о своих беззакониях и не могут от них избавиться своими силами. Отец Иосиф вместе с ними плакал, вместе молился и каялся в грехах. Народные грехи он почитал как бы своими грехами и словно считал себя виновным в них, как будто делал их сам. Совсем редко ему приходилось служить у престола Божия, а вот плакать во Всех-Святской Церкви, при совершении исповеди, приходилось часто.

Ему было так жаль людей, что он готов был всех простить и взять всю тяжесть грехов их на свои плечи. Эта всецелая жертвенность изводила его до того, что он едва мог ходить и с большим трудом мог говорить. Высокий, худой, он стоял на исповеди, как маяк среди бушующих волн народного покаяния... Были периоды, когда отец Иосиф целыми сутками не выходил из подвальной Всех-Святской Церкви, исповедуя народ или совершая соборование больных.

Особенно трудно ему было в большие праздники: Троицу, Вознесение, Покров, память Преподобного Сергия, Рождество, Великий пост и прочие. В эти дни верующие стекались со всех краев великой матушки России. Дом Святой Троицы – Лавра Сергия Преподобного – была для них пристанищем тихим от бурных вод житейского моря. Люди верующие отдыхали здесь измученной своей душой, слагали тяжесть своих грехов, причащались Святых Христовых Таин и укрепляли ослабевающую веру. Сколько было дел в такой среде? Сколько трудов требовалось от доброго пастыря! И вот отец Иосиф отдает свои последние силы страждущему своему народу. Он утешает, прощает грехи, ободряет ослабевшие души, вселяет уверенность в немощных, дает советы против телесных болезней, словом, по Апостолу, он сделался всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых (1Кор.9:22).

Видя такую ревность пастыря Божия о словесных овцах, диавол вооружился против него всеми видами новейшего оружия. Наместнику Лавры архимандриту П. стали писать сотни клеветнических писем на отца Иосифа, будто он собирает на исповеди деньги, любезничает с близкими своими духовными, содержит десятки безработных девиц, разносит всякую крамолу и недовольство на власть, и всякую другую небылицу. Отец наместник вызвал отца Иосифа и в беседе с ним убедился в его правдивости и честности выполняемого им послушания. На прощание он сказал ему: «Смотри, отче, враг спасения сильно невзлюбил тебя».

– И я его не очень люблю, – ответил просто отец Иосиф, – только помолитесь о мне, отец наместник, – кротко закончил он.

– Ладно, ладно, – добродушно ответил наместник, – сам хорошо молишься.

Не достигнув желаемого через местное начальство, диавол повел работу дальше. Он возбудил ненавистников из народа и даже некоторых завистников из братии, которые стали писать клевету на отца Иосифа Патриарху и в Совет. Отец наместник не мог защитить отца Иосифа, хотя и использовал всю свою силу и весь свой авторитет. Отцу Иосифу было запрещено выходить на исповедь. Он теперь смиренно вставал на левый клирос и пел вместе с другими. Как трудно ему было видеть людей, которые смотрели на него издали и не могли подойти к нему и попросить мудрого совета. Как они плакали у раки Преподобного Сергия, вымаливая, чтобы он сжалился над ними и снова отдал бы им отца Иосифа. Плакал и сам отец Иосиф, видя искреннюю скорбь своих духовных сирот.

Но самое страшное горе было в том, что на исповедь стали посылать совсем юных иеромонахов, которые не могли как следует исповедовать и наставить народ. Они соблазнялись, когда им каялись в грехах, особенно плотских, и наоборот, сами были соблазном для народа, особенно юных монахинь и девиц. Кровью обливалось сердце отца Иосифа, когда он слышал, что тот или иной молодой духовник давал кающимся неправильные советы или строго наказывал их суровыми епитимиями, или даже дерзал отлучать их от святого Причастия. Встречая такого духовника, он кротко говорил ему: «Что ты делаешь, брат мой, сам-то ведь еще слабенький, а дерзаешь карать других. Господь гневался за это на книжников и фарисеев, что они наваливали на людей бремена неудобоносимые, а сами не хотели и перстом двинуть их (Мф.2:3–4). А теперь вот и мы делаем так же».

– У них грехи тяжкие, – оправдывался иеромонах.

– Если тяжкие, то надо помочь им, – говорил отец Иосиф.

– Как же помочь?

– Проще всего разрешить грех, то есть, снять его с грешника, а потом поплакать, помолиться с кающимся, чтобы Господь укрепил и не попустил больше его делать.

– Это и все?! – удивлялся иеромонах.

– Нет, не все. Если грех не смертный, например, блуд, или убийство, непримирение и прочее, дать такую епитимию, которую кающийся может выполнить. Затем сказать ему, что Господь обязательно поможет ему в исправлении греховной жизни на жизнь добрую, и отпустить его с миром.

– А я читал каноны святых отцов, – говорил задумчиво иеромонах, – там строго они велят обращаться с грешниками.

– Ты, братец, не так понял наставления святых отцов. Они все говорят в духе Евангельской Милости и всепрощения. Только Любовью Спаситель спасал грешников и блудниц, и где Любовь не принималась, там применялась осторожно строгость очистительная. Так учат и святые отцы.

Святая Любовь отца Иосифа сильно страдала от косности, формальности, сухости окружающего его мира. Он видел, как люди, даже монашествующие, священники, легко научились врать и обманывать друг друга... «Господи! – вздыхал отец Иосиф, – до чего же мы дожили?.. Как же враг нас всех попутал, напугал, застращал. Ведь боимся и друг другу сказать правду, чтоб не выдали, чтоб не продали... Отец Иосиф говорил всем правду, за что был любим одними и ненавидим другими...

Оказавшись изолированным от народа, отец Иосиф усилил за них молитву в своей келии. Он читал каноны, Псалтирь, Акафисты, а когда изнемогал, лежал как пласт недвижимо на одре и плакал. Добрый отец-наместник сочувствовал горю отца Иосифа. Желая ободрить его, он выхлопотал ему игуменство, а затем и архимандритство. Но это повышение в чине не успокоило старца. Его влекло к страждущему народу, в самую гущу слез, скорбей и грехов. Только в общении с народом он мог найти себе удовлетворение и полноту духовной жизни. Ему говорили, что раньше старцы, наоборот, удалялись от народа, уходили в пустыню и там молились. Глубоко вздохнув, он отвечал: «Правда, так раньше делали старцы, но можно ли так делать теперь, когда народ гибнет сотнями, тысячами. Когда так мало нас, духовных, осталось. Недаром сатана добивался у Спасителя, чтобы ему сеять Апостолов, как пшеницу (Лк.22:31). Вот теперь он добился того, что «сеет» нас куда хочет и как хочет». А главное, отрывает пастырей от народа, чтобы легче было народ погубить.

Не имея возможности дать отцу Иосифу простор в духовной деятельности в Лавре, отец-наместник послал его на приход... где он истово и ревностно служил, пламенно и искренно проповедовал... Возревновал я о Господе Боге Саваофе, ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, и пророков Твоих убили мечем (3Цар.19:10).

Одно было утешение отцу Иосифу – это вера простого народа. Как он его полюбил! Как он с ним молился Богу и вместе плакал о грехах их и скорбях. В свою очередь и народ полюбил отца Иосифа. Он увидел в его лице истинно доброго пастыря, полагающего душу свою за овец своих (Ин.10:11)...

Но на сердце отца Иосифа было скорбно. Он ясно понимал, что на христианскую веру надвигается «девятый вал» – самый сильный и самый страшный. Своей яростью и злобой он скоро зальет все святое и дорогое, а самое главное – погубит многие христианские души. Отцу Иосифу захотелось молиться. Он закрыл двери и начал читать акафист Спасителю. На дворе был вечер. Алое солнышко уходило за темный горизонт. Когда же стемнело, к наружной двери кельи отца Иосифа подошел человек. Он тихо постучал, но ответа не было. Приложив голову к дверной скважине, он услышал приглушенные рыдания, доносившиеся из глубины келии. «Опять плачет, – тихо произнес неизвестный, – и когда только этот пастырский плач окончится, о, Господи?!!»

Девятый вал навалил и на отца Иосифа. Сатана зорко следил за духовной деятельностью Лаврского старца. Он уже с трудом переносил его служение и проповеди. И однажды, когда отец Иосиф проводил общую исповедь в храме, бесноватая женщина закричала: «Не могу больше терпеть этого болтливого старика. Скоро он замолчит! Замолчит! Замолчит!» И действительно, через неделю отец Иосиф замолчал. Господь попустил ему новое испытание. На него написали анонимное письмо в Москву, в котором отец Иосиф обвинялся в каких-то противозаконных деяниях...

Однажды вечером отец Иосиф помолился Богу и лег спать. Не успев как следует заснуть, он слышит в себе слова Апокалипсиса: Небо скрылось, свившись как свиток, и всякая гора и остров сдвинулись с мест своих (Апок.6:14). Очнувшись, отец Иосиф заплакал. «Твори, Господи, Твою волю святую на мне, грешном, – сказал он и, встав с одра, стал собирать вещи. – Теперь уже сдвинут, – думал он, – но какая же я гора, Господи? И ту двигают, мешает, значит?!» Через час... ему предложили ехать опять в Лавру... «Ведь там мне снова не дадут ничего делать...» – с болью думал отец Иосиф.

Не успел отец Иосиф войти в святые ворота Лавры, как его встретила совсем еще молодая женщина, она будто ждала его.

– Ты опять едешь сюда? – закричала она озлобленно.

– Патриарх послал, вот и еду, – кротко ответил отец Иосиф.

– Патриарх послал? – передразнила женщина, – я здесь патриарх, я, я.

– Дура ты нетесаная, – бросил ей отец Иосиф.

– Я дам тебе, дура, ах ты, шалый старик!

Она, как кошка, вцепилась в рясу отца Иосифа и стала валить его с ног.

– Уйди, сатана, что ты ко мне привязалась? – закричал он.

– Не уйду! Не уйду! Пока тебя не опоганю.

И женщина стала валять отца Иосифа по земле. Он стукнул ее по голове сумкой. Она, как безумная, захохотала. Потом, завидя, что к ним приближаются люди, она заорала во все горло: «Караул! Караул! Меня насилуют!» Подбежало несколько женщин. Увидев бесноватую бабу, они стали колотить ее чем попало. Отец Иосиф встал, отряхнулся и ушел во внутренний двор монастыря. «О, Господи! – думал он, – что же это такое? Не успел шагнуть во двор монастырский, как уже напасть». Утерев слезы платком, он постучал в проходную. Отец-наместник принял его сочувственно. Он уже знал о его возвращении в Лавру, знал и о том, что случилось у Святых ворот.

– Вам придется, отче, в «затвор» уйти, – сказал он отцу Иосифу.

– В какой затвор? – спросил старец.

– Да вот, опять сидеть в келии и молиться.

– Как благословите, отец-наместник, так и будет.

И стал отец Иосиф жить в святой обители, не выходя из своей келии. Ему нельзя было нигде показаться. Даже когда он приходил в трапезную, то «грызлая тетя» (как прозвали ее монахи) не давала ему покоя. Она лезла в открытую форточку, бросала камни в окна, ругаясь и выкрикивая гнусные слова. А однажды, когда отец Иосиф вышел с трапезы и шел в свою келию, она бросилась на него с террасы вышиною в десять метров. Ударившись о камни, она поломала себе позвоночник. Пришла «скорая помощь» и увезла ее в больницу. Он понял, что ему предстоит строгая изоляция. Беспокоило его и то, что этот последний поступок «грызлой тети» мог вылиться в судебное следствие. Затаскают. И на Лавру будет клеймо. Но Господь Миловал. Все дело утихло. Бесноватая три месяца пролежала в больнице и вышла опять на свое дело.

Отец Иосиф сидел в своей келии и молился. Ему нельзя было ни служить, ни исповедовать, ни проповедовать, ни стоять у мощей Преподобного Сергия, ни дежурить у источника, решительно никуда нельзя было выйти. Но сатана не успокоился и на этом. Он повел дальнейшую борьбу против раба Божия. «Грызлая тетя» подобрала себе еще трех таких же «проходимок», и они стали по ночам проникать во внутренний двор монастырский и лезть в самую келию отца Иосифа. Никто не мог их караулить. Неведомыми путями, через стену ли, или подворотню, или через крышу, а то и переодевшись под видом уборщиц и монашек, они пролазили к келии отца Иосифа и воровски стучали в окна. Для того чтобы добраться до окон, они подставляли пустые бочки и лезли в самую форточку. Келия отца Иосифа была отделена от других, так что монахи спокойно спали и ничего этого не видели. Другие если и видели, то посмеивались над несчастием старца и не могли ему помочь. Он же, просыпаясь ночью, плакал, видя, что делают над ним «дщери сатанинские».

Из окна он мог их облить кипятком, или керосином, или стукнуть чем-нибудь, но разве отец Иосиф мог позволить себе это?! Лежа у стены под одеялом, он плакал навзрыд. Он видел, как два-три женских лица уткнулись в стекло его окна и шепчут ему несуразные слова. Хорошо, что в келейных окнах у него были небольшие решетки. Но их можно было свободно расширить и влезть в самую келию «Господи, Боже мой, плакал под одеялом отец Иосиф, – лучше мне умереть, чем терпеть это. Ты наказываешь меня, Господи, кажется, свыше сил моих. Целые ночи они терзают меня, и я не могу успокоиться. Какая же это пытка, какое бесовское наваждение. Что им от меня нужно? И чем я им обязан? Но Ты Сам, Господи, был истязуем и не открывал уст Своих, как овца веден был на заклание и как Агнец пред стригущим его безгласен, так Ты не отверзал уст Своих. Помоги же и мне до конца перенести это!»

К утру, когда монахи вставали и шли на Полунощницу, «грызлые тети» исчезали со двора и дежурили у дверей храмов, чтобы отца Иосифа не пустить на службу. Однажды после темной бессонной ночи старец решил пойти на братский молебен. Посмотрев в окна келии, он никого не заметил. Ушли, решил он. Но едва отворил дверь келии, как на него бросилась «грызлая тетя». Коридор был темный и глухой. Никаких криков о помощи никто не мог слышать. Один Бог мог помочь и оградить Своего раба. Что хотела сделать с отцом Иосифом «грызлая тетя»? Она молча вцепилась в его мантию и готовилась задушить его. Бог помог бедному старичку. Он был сильней этой зверюги. Схватив ее за руки, он выволок ее из темного коридора на двор. Она не кричала. Знала, окаянная, что забралась в чужой двор и ее могла наказать милиция. К счастью, подбежал один молодой иеромонах. Он схватил ее за волосы и потащил на проходную. Вызвали милиционера, который увел ее в комендантское отделение. Но вечером она опять уже была на свободе и замышляла против отца Иосифа новые махинации.

Когда уже невозможно было это все терпеть, отца Иосифа ночью отправили в Москву лечиться. Люди ли передали, или сатана подсказал «грызлой» команде, только и этот отъезд был неспокойным. Они, как одна, следили за машиной, и, как только отец Иосиф выехал из ворот внутреннего двора, на машину накинулась целая стая безумных женщин. Они лезли в кабину силою, бросались под колеса, подняли ночью страшный шум и гвалт. Одна из них все же ворвалась в машину, где сидел отец Иосиф. Выталкивать ее не было возможности. Она вцепилась в сиденье, как кошка, так и осталась. Закрыв дверцы наглухо, шофер погнал машину к Москве. За Загорском остановился, и, вытащив незваную гостью из машины, поехал дальше.

Отцу Иосифу было ясно, что сам дьявол помогает этим злодейкам издеваться над ним и мучить его. Потому он просил у Господа терпения и чтобы Он – Милосердный – не вменил им это в непрощеный грех. В душе ему так хотелось избавиться от этих супостаток. «Господи, Сергий Преподобный, – говорил он про себя, хоть бы они заболели, хоть бы пронесло их на малое время. Может быть, они одумались бы! покаялись. А я хоть чуточку отдохнул от них».

Но «Грызлые тети» болеть и не собирались. Их ничто не брало! Ни холод, ни дождь, ни ночные дежурства на ледяном ветру. А били-то их как! Конечно, не отец Иосиф, а народ. Когда они специально устроят в храме шум и драку, народ законно вознегодует на них. Ведь это запрещается законом – кто сорвет Богослужение и нарушит спокойствие в общественном месте, карается лишением свободы на один-два года или исправительно-трудовыми работами. Где там. Милиция их совсем не трогала. Она даже поощряла их действия. Для видимости их заберут в отделение, а потом опять выпустят. Эта безнаказанность особенно возмущала народ. И потому создавалось предположение, что хранители общественного порядка с ними заодно.

Когда отец Иосиф находился в Москве в одной близкой ему семье, привели к нему маленького крестника Ваню. Мальчик был таким милым и разумным ребенком, что все им восхищались. Часто глядя на отца Иосифа, Ваня глубоко вздыхал. Отец Иосиф привез ему занятную игрушку... Но ребенка мало занимала эта новинка. Он близко-близко подходил к старцу и печально-ласково смотрел ему в глаза, потом, глубоко вздохнув, ненадолго отходил. «Ваня, – спрашивали его родители, – что ты так глубоко вздыхаешь?» Посмотрев на всех, он ничего не отвечал. Потом опять подходил к отцу Иосифу и, глубоко вздыхая, долго смотрел ему в лицо. «Боже мой! – думал старец, – чистое детское сердце что-то предчувствует». «Ваня, деточка моя, – ласково спрашивал отец Иосиф ребенка, – болит ли что у тебя?» На чистеньких глазках Вани показались слезы. Он тихо мотал кудрявой головкой и шепотом отвечал: «Нет, батюшка, у меня ничего не болит». – «А почему же ты вздыхаешь?» Ребенок не отвечал, а продолжал печально смотреть в глаза старцу.

Спустя десять-пятнадцать минут в квартиру, где был отец Иосиф, неожиданно ворвались две «грызлые тети». Они стали требовать себе старца. С помощью Божией их закрыли на кухне, а тем временем подъехала автомашина, и отец Иосиф быстро уехал на другой конец города. «Так вот о чем вздыхал Ванюша мой! – думал старец, сидя в машине. – Он, бедненький, предчувствовал, что новая гроза надвигается на мою голову». На душе у старца было тоскливо. «Нет! Нет! – шептал он, утирая платком слезы, – сатана, видимо, будет преследовать меня до тех пор, пока не добьется моей гибели. Но как жаль мне этих малых сих». Сердце старца рвалось от боли за тех верных ему духовных детей, с которыми сатана не давал ему встречи.

Переночевав ночь на новой квартире, он поехал дальше. Но не успел он отъехать отсюда, как «грызлые тети» наведались и сюда. Кто им все говорил? Откуда они как люди могли знать, где находится отец Иосиф!? Вот как старец и лечился. Больные нервы его еще сильнее расстроились. Он чувствовал себя плохо... но во всем полагался на волю Божию и терпел свои болезни. Работая Господу со смиренномудрием и многими слезами – говорил о себе святой Апостол Павел. И какое чудесное свойство святых? Что ни больше они трудятся для Господа, более делаются кроткими и смиренными, что ни более очищаются, более считают себя грешными. Так было и с отцом Иосифом. Он абсолютно искренне сознавал себя великим грешником. И все приключения, которые были у него с «грызлыми тетями», он почитал наказанием за свои грехи...

...Было время, горы Кавказа сияли неземным светом подвигов пустынников, теперь же – оскудение. Да, везде оскудение! Святой Пророк Исаия говорит: «Оскуде реки», – вот они и оскудели. Не только реки горные, но и реки благодати Божией. Кажется, нет высот, ущелий, трущоб, где бы ни ступила нога туристов и геологов. В неприступных местах и ныне живут еще подвижники. Их Бог хранит и укрывает. Они молятся за весь мир и за все грешное человечество. И если бы не было этих «Ноев» и «Лотов», давно бы наша земля погрузилась в море огня. Но видно, Господь еще терпит нас по молитвам неведомых миру подвижников: странников, пустынников и горных отшельников.

И как только они живут, эти рабы Божии! В какой скудости, в какой крайней нищете, в каких опасностях и страхе? Никто их теперь не защитит, никто не пожалеет. На них даже закон не распространяется. Если их находят, с ними кончают самосудом и кровавой потехой. У них требуют денег и сокровищ, которых у подвижников никогда не было и нет. О, как одичал мир и его культурные обыватели! Духовного они ничего не понимают и понимать не хотят. Называя себя мудрыми, обезумели...

1. Благодать приходит не от нас, а от усмотрения Божия, в руки Которого нам и надо предавать себя.

4. Благодать удерживается смирением, удаляется гордостью, самонадеянием.

5. Благодатное состояние познается по отвращению от всего греховного и страстного.

6. На молитве всякое благоухание, голоса, пение, свет не должно принимать.

7. Болезнь, переносимая терпеливо и с благодарением, вменяется в подвиг.

8. Болезнь пришла, можно полечиться; прошла – слава Богу; не прошла – терпеть и Бога благодарить.

9. Божию близость представляй так, что ты Им живешь, движешься, дышишь, укрепляешься, просвещаешься.

10. Любящий Бога забывает всякую другую любовь.

14. Один старец сказал, что молиться его научили бесы.

19. Диавол, замечая противодействие помыслам грешным, переходит к помыслам пустым и праздным, чтобы через них опять вернуться к первым.

20. Веруй, что Господь одесную тебя есть, и будешь всегда радостен.

23. Греховный помысл надо отражать в самом начале.

24. Грех собственными силами человек преодолеть не может.

25. Как дитя лепечущее стою на молитве, сливаясь со словами и духом произносимой молитвы.

26. От диавола сердечный холод и темнота, ибо диавол холоден и темен.

27. Диавол, хотя бы преобразился в Ангела света, вносит в душу неясность, смущение и волнение.

29. Доброе дело не может мешать молитве. Надо молиться и творить добро.

31. Прямая дорога к Богу – память Божия, память о смерти и дух сокрушен.

36. Духовное дело познается не книгой, а подвигом и кровью.

38. Душе необходимо снисходить в ее немощах и терпеть свои недостатки, как терпим недостатки других.

39. С душевным человеком говори о житейских делах, с духовным о небесах.

41. Жизнь деятельная: пост, молитва, коленопреклонения, воздыхания, бдение и прочие телесные подвиги.

42. Жизнь умозрительная: возвышение ума к Богу, сердечное внимание, умная молитва.

43. Жизнь в обществе других полезна для обнаружения своих страстей.

45. Необходимые житейские дела не надо забрасывать, как бы для Господа, но надо их исполнять с терпением, как поручение от Бога.

48. Заслуги нет в принуждении себя к молитве, оно есть только подготовление к принятию молитвы благодатной.

53. Искание в себе плодов не вовремя – признак гордости.

54. В Иисусовой молитве не ищи сладости и тепла, а страха Божия и сокрушения сердца.

55. В Иисусовой молитве мало слов, но они вмещают – все.

57. Достоинство Иисусовой молитвы – в качестве, а не в количестве.

59. Любящим Иисусову молитву враг посылает скорби:

60. Скорби собирай как сокровище.

61. При келейном правиле нужно давать простор и молитве собственными словами.

65. Ко Кресту Господню надо привиться крестными скорбями своей жизни.

66. Лекаря и лекарство Бог сотворил; отвращаться от них – укор Богу.

67. Что ни делал бы ты, но наивозможно чаще призывай Имя Божие, за все благодари Господа – за радости и скорби, так как все посылается для нашего блага: тогда освятится вся твоя жизнь и будет непрестанною молитвою.

69. Любовь выше молитвы.

70. Где делается без Любви к Богу и ближним, там негде Христу преклонить главу.

71. О мире не грусти, о мире сердечном всегда проси.

73. Ничто так не приближает сердце к Богу, как Милость.

76. Молитва без утруждения тела и без скорби сердца подобна недоношенному плоду чрева.

79. Молитва требует простоты слов и сердца.

81. Молитва от того не приемлется, кто не почитает себя грешником.

83. Молитва отнимается – по самомнению, осуждению, главным образом для смирения.

87. Хотя при молитве ты не ощущаешь силы молитвенных слов – бесы ощущают и трепещут.

88. Чем больше видишь в себе неисправностей, тем более двигаешься вперед.

89. Нерассеянность в молитве не от нашего желания, а от смирения.

91. На нечистых помыслах не останавливайся, чтобы не дойти до срамных дел.

92. Ничто не дает душе такой тишины, как произвольная нищета.

95. Никого не осуждай, никем не гнушайся и не делай разницы между людьми.

96. Осуждай дурной поступок но, не осуждая того, кто его делает.

97. Осуждай себя, и не будешь осуждать других.

98. Откровение помыслов опытным – необходимое врачевание для души.

99. Отчаяние бывает от множества грехов, и от гордости, и недоумения.

100. Не может не печалиться тот, кто любит мир.

102. От чрезмерных подвигов поста и безмолвия рождается высокоумие.

104. Студные помыслы оттого, что молился с мнением, а не со смирением.

110. Ревность молитвенная угашается механическим вычитыванием молитвословия.

113. От гордости рождаются хульные помыслы.

114. Смиренномудрие испытывается получаемыми обидами.

118. Сокрушение сердца рождается памятью о грехах юности, о смерти, о страданиях Господа, о Его благодеяниях.

121. Страх Божий – начало истинной жизни в Боге.

122. От внешней суетливости теряется внутренняя теплота.

124. К Святым Тайнам нет запрещения приступать и грешнику, если только осуждать себя как грешника.

127. Что без труда приобретается, то скоро теряется.

128. Не оставляя своих трудов, надо надеяться не на них, а на Милость Божию.

131. Тесный путь необходим.

132. Уединение – самое дорогое время для молитвы.

133. Уединенная молитва в сердце возможна и в миру.

134. Умирись с собой, и умирятся с тобой небо и земля.

138. Учащение есть мать навыка, как в добродетели, так и в пороках.

151. На языке смирение, а в сердце самооправдание.

152. Нельзя все время быть на Фаворе, нужна и Голгофа.

153. Иное дело спасаться в прежние времена, иное – теперь.

156. Настоящий двадцатый век есть время последнее.

157. Основной признак последних времен – разделение Святой Троицы: Христа будто не было, Дух Святой не сходил, один Бог-Отец на небесах. Это возврат к иудаизму.

158. Верность Христу сохранится кровавым терпением истинных чад Божиих.

159. Христиане не боятся последних времен, а терпеливо ожидают их.

160. Любящий Христа с нетерпением говорит: Ей, гряди скорее, Господи Иисусе! (Апок.22:20).

Батюшку пытались прятать в других монастырях: Одесском, Жировицком... Но преследователи появлялись вслед за ним. «Бог судил мне затвор», – сказал он близкому духовному лицу. Последние тридцать лет жизни отец Тихон провел в разных местах – в глухом затворе, доступный немногим, отвечая на бесчисленные письма духовных детей, продолжая окормлять сотни монашествующих и мирян. Старец получил от Бога редкий дар Любви к людям. Он бесконечно страдал, не имея возможности оказать немедленную помощь своим духовным чадам. Его молитва творила чудеса, подобно молитвам древних чудотворцев. Например, при жизни он часто являлся своим «сиротам» в отчаянных ситуациях, выводил их из духовных тупиков. Батюшка ежедневно совершал не только Божественную Литургию, но весь суточный богослужебный круг. Будучи тяжело болен, архимандрит Тихон уступил настоятельным просьбам родственников, и его привезли в Москву. Племянник батюшки, протоиерей Владимир, вспоминал, что последние восемь месяцев жизни отец Тихон пребывал в непрестанной молитве и слезах, которые наивозможно скрывал. Он ушел во время всенощной, после слов, которыми начинается Великое Славословие: «Слава Тебе, показавшему нам Свет!»

Раба Божия Анна оставила нам живые свидетельства об архимандрите Тихоне. В детстве она болела костным туберкулезом. Когда в двенадцать лет с ее ножек сняли гипс, под ним оказалась кровь. «Ну, Анечка, ходить не будешь никогда», – сказал врач. И это была калека – маленького росточка, с горбиком впереди, горбиком сзади... Страшные головные боли – не оставляли ее годами, не считая уймы других болезней. В шестнадцать лет она услышала об отце Тихоне, и ее сердце загорелось желанием обязательно попасть к батюшке. Но как это было нелегко ей, которая с трудом передвигалась на костылях. Минуя многие препятствия, она все-таки добралась до Лавры. И вот девочка в толпе ожидающих у аналоя. В нескольких шагах от нее стоит человек, быть может, впервые решившийся прийти на исповедь, что вызывает нередко яростное противодействие бесов. Или тяжкое душевное состояние одолевает его душу – только весь он зажат как камень. Наконец появляется отец Тихон. Он входит в толпу, и, как будто случайно, край его мантии скользит по плечу страдальца. Происходит что-то необыкновенное, потому что мужчина, мгновенно освободившись от обдержащей его силы, вдруг сгибается от сотрясших его рыданий. Все пытаются наивозможно приблизиться к батюшке, оттесняя более слабых. Отец Тихон поворачивается лицом к сгрудившимся подле него людям. Что-то тихо говорит стоящему справа, стоящему слева. Потом протягивает руку, чтобы раздвинуть людей, все послушно расступаются, и в конце образовавшегося просвета – наша паломница. «Да, да, деточка, иди сюда», – зовет он Анечку, которая не верит сама себе. Он сажает ее на стул, приготовленный – для него. Накрывает своей мантией. И начинает исповедь, которая длится шесть часов. После всех он исповедует ее. И потом говорит: «Аннушка, дай мне свои костылики». – «А я, – вспоминает Анечка, – испугалась, прижала их к себе и думаю: куда же я без них!» А батюшка смеется: «Давай, давай, не бойся!» – «Взял он мои костыли, – с необыкновенным умилением вспоминала она, – понес в алтарь. Помолился над ними у престола Божия (как будто она могла ходить вслед за батюшкой!) и вернул их мне. Насколько трудной, непосильной была для меня дорога в Лавру, настолько легко, как на крыльях, я вернулась домой: везде руку подают, место уступают... Так я стала духовной дочерью отца Тихона». Батюшка укрепил и наставил свою духовную дочь так, что она стала способна поддерживать других, в скорби сущих. Никогда не забуду, какой детской преданностию сияло ее лицо, отражавшее глубину ее святой души, когда она говорила: Господь даст крестик, да почти весь его и возьмет – на Себя. На тебя – один краешек положит. Это свидетельство человека, страдания которого были исключительными.

Молитва перед чтением Евангелия, которую, по благословению отца Тихона, читают его духовные дети

Возсияй в сердцах наших, Человеколюбче Господи, Твоего боговедения нетленный свет, и мысленная наша отверзи очи во евангельских Твоих проповеданий разумение, вложи в нас и блаженных Твоих заповедей страх, да плотския похоти вся поправше, духовное жительство пройдем, вся яже ко благоугождению Твоему и мудрствующе и деюще. Ты бо еси просвещение душ и телес наших, Христе Боже, и Тебе славу возсылаем, со Безначальным Твоим Отцем и Всесвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

«Много Милостей Божиих и чудес пережила я молитвами любимого старца, – вспоминала Анечка. – Однажды иду по переходу в метро. Как не спешила – запоздала и попала в час пик. Толпа несется, ничего не видя перед собой. Ну, думаю, сейчас собьют с ног и – затопчут. Молюсь, молюсь, как-то вынесло меня на обочину, и прижалась я спиной к кафельной стене. И чувствую, – все! ноги подкашиваются, теряю сознание, – сейчас упаду. И вдруг не вижу – ощущаю себя – в неописуемом Саду: все благоухает – неведомые цветы, неземные фрукты... чувствую, что я живу, дышу, дышу – непередаваемое счастье... Очнулась, стою у той же стены, прижавшись к ней спиной, толпа схлынула. Но я уже не та. У меня столько сил – больше, чем у здоровой. Кажется – летела домой. Три дня ни ела, ни пила на дарованных Небом силах...

У меня с сосудами очень плохо, нередко сильно тошнит, не только что голова болит и кружится. И вот одних, других прошу: «Купите мне, пожалуйста, сто грамм мятных конфеток». Но никто – не помнит, – все забывают. И вот стою после Литургии напротив входа в Скорбященский Храм на Ордынке, спиной к ограде, голова – кругом, и эта предательская тошнота. И вдруг, откуда ни возьмись, передо мной – высокая женщина в черном. Такие добрые, любящие глаза, насквозь смотрят: «На, возьми свои конфетки». Едва успела подставить ладони, как Она высыпала в них гору мятных конфет. Смотрю: Часть сыплется по земле. Подняла голову – никого нет. Я направо, налево. Знакомых, которые меня привезли, прошу: поищите, с такими прекрасными голубыми глазами – женщина в черном... Так и не нашли...»

Анечка была духовно связана с другой мученицей нашего времени – монахиней Екатериной (Натальей Пижановой). С атрофированными легкими после перенесенного полиомиелита – она жила на аппарате искусственного дыхания. Будучи парализованной, она десятилетия была прикована к постели. Матушка Екатерина и Анна – постоянно перезванивались – поддерживали друг друга. Не забуду, как на просьбу Анечки – помолиться о тяжко болящей монахине Екатерине матушка Надежда с участием, глубина которого нам недоступна, произнесла: «Великомученица... Скоро ей будут молиться люди в самых отчаянных ситуациях», – добавила она. Вспоминаю, как наша Аня на своих костылях, словно на внезапно обретенных крыльях – «подлетела» к матушке Надежде, которую до того никогда не видела (все это происходило во дворе Скорбященского храма), – и прижалась к матушке – совсем как ребенок, осчастливленный встречей с обретенной матерью. Матушка обняла ее за плечи, и наша Анечка с закрытыми глазами замерла на ее груди. Никогда мне не забыть глубокое утешение, проявившееся во всем ее облике в те минуты.

Анна была редкой страдалицей, но мы не помним ни уныния, ни скорби на ее лице. Всем она улыбалась, и это была не игра: это был Свет души – пребывающей в близком общении с Богом. Ибо подлинное страдание – это святая нить, связующая душу со Христом – наиболее крепко. Приглядитесь, как красивы нездешней красотой, как духовно притягательны верующие страдальцы. Ее келья была столь намоленной и благодатной, что многие батюшки приходили сюда – отдыхать. Когда пришедшие впервые – спрашивали о фотографии монаха в изголовье ее кровати, она отвечала ослепительной улыбкой: «Это – радость моя! Отец мой духовный!» И отец Тихон действительно присутствовал здесь духом. Он уже давно был в затворе. Но они переписывались. У Ани были все самиздатовские книги отца Тихона, которые он писал, чтобы поддержать своих духовных детей в нелегкой разлуке. Как он горевал, как чувствовал все тяготы, боли и скорби вверенных ему Богом душ. Батюшка изнемогал от горя, сопереживая близким, от которых был насильственно оторван. Отец Тихон нередко являлся во сне находившимся в самых последних обстоятельствах, утешал, разрешал проблемы, указывал выход из безысходного положения. Когда наконец, встретившись с ним, ему говорили: «Батюшка, вы мне приснились во сне и буквально меня спасли!» – батюшка кротко отвечал: «Нет, нет – это не я, это был мой Ангел-Хранитель».

Той же самой фразой, слово в слово – отвечал людям другой духоносный старец нашего времени – Паисий Афонский. Ночами он скорбел и молился о духовных чадах и о всех людях, особенно о молодежи, не познавшей Бога. Один молодой человек в ночное время во весь опор летел на мотоцикле по улице Афин. Вдруг впереди – появился старец, что заставило его резко затормозить. В следующий миг из переулка – на отчаянной скорости – вырвалась машина. Когда она скрылась, он понял, что столкновение – было неизбежным, если бы не старец, который появился и исчез как призрак. Юноша стал разыскивать человека, который спас ему жизнь. Друзья, выслушав его описание, привезли его на Афон, к отцу Паисию... Благодаря этой встрече молодой человек пришел к вере.

Огромное количество чудотворений, исцелений совершил Господь, спешащий на голос молитвы любящей Его души. Однажды у певчей храма «Споручница грешных» обнаружили рак груди. Опухоль была уже с голубиное яйцо. Врачи требовали немедленную операцию. Но знакомая больной поехала к отцу Тихону за советом. Батюшка помолчал и тихо произнес: «Операцию делать не надо. А пусть возьмет маслице из лампадочки Матери Божией «Споручницы грешных» и с молитвой – помазывается». Через два месяца от опухоли – не осталось следа, к недоумению всех врачей. Другой случай.

Тридцатилетний сын работницы московского храма попал в автомобильную катастрофу. Не запомнила уйму медицинских терминов, запечатлелись в памяти только никогда не слышанные – «осколочные переломы». Ситуация была столь серьезной, что речь шла о жизни или смерти молодого человека. Когда знакомая семьи, в прошлом хирург, приехала к отцу Тихону, он выслушал ее и произнес: «Подождите минуточку». Встал и вышел за дверь исповедальни. И далее рассказчица, не будучи знакома с Анечкой, буквально повторила ее слова, интонацию. Слезы навернулись ей на глаза, когда она вспоминала: «Пошел батюшка, помолился – перед Престолом Божиим, вернулся и говорит: «Через три недели приступит к работе». – «Если бы это сказал кто угодно на свете, но не отец Тихон, – продолжила она, – я бы нашла, что возразить. Ни по каким медицинским параметрам – это было полностью невозможно! Но так как это сказал отец Тихон, я только склонила голову, взяла благословение и тихо вышла из храма». Больной через три недели закрыл бюллетень... Думаю, отец Тихон был тем угодником Божиим, который на всяком месте мог молиться как перед Престолом Божиим.

Отец Тихон обладал Милующим сердцем бездонной глубины. Его способность сострадать другому человеку – трудно передать общепринятыми словами. Это любящее сердце способно было заметить скорбь и отозваться немедленно болью в ответ и молиться, не откладывая ни на секунду, всем сердцем там, где многие проходили мимо. Имела счастье держать в руках рукописи батюшки. Их нельзя читать без слез.

Одна женщина вспоминала, как возила ее к отцу Тихону десятилетним ребенком мама. Она собиралась взять у духовного отца благословение на тяжелую глазную операцию для своей девочки, назначенную в институте Гельмгольца. «Какая операция? – мягко улыбнулся батюшка и ласково погладил по головке напуганную предстоящим Ирочку. – Не нужна нам никакая операция», – и помазал глаза деточки из лампадки перед келейным образом Божией Матери. Тяжелая, считающаяся неисцелимой болезнь исчезла, как будто ее не было. Операция была отменена потрясенными врачами – за считанные минуты до ее начала. Из подобной лампадки перед драгоценным для его сердца образом Богоматери «Умиление» – с любовию помазывал и исцелял всех приходящих к нему за помощью – Преподобный Серафим. Христос вчера и днесь – тойжде – и во веки! Аминь.

Сохранилось письмо духовного отца своей Аннушке. Она не доверила никому его начало, и мы запечатлеваем его с той строки, которая лежит перед нами. (Первое стихотворение-молитва, как бы от имени самой Анны, – принадлежит отцу Тихону):

..А что же Иисус?

Разбойник повернул свою голову влево, чтобы взглянуть на лик Спасителя... И вот тут и вырвался из его стесненной груди вопль исповедания веры: Помяни меня, Господи, – крикнул он, заглушая толпу, – когда придешь в Царство Свое... Этот вопль веры и покаяния разбойника обескуражил толпу. Все смолкли. И среди общей напряженной тишины раздался слабый, но отчетливо слышимый голос Иисуса: «Ныне же со Мною будешь в Раю».

Еще вопли (одной из юных жен-мироносиц, восшедшей на свою Голгофу)

Я не хочу, чтобы слезы так лились,

Чтоб они в горле комком остановились,

Я не хочу свое горе показывать,

Я не хочу своим сердцем рассказывать.

Я не хочу, надо мной чтоб смеялись,

Чтоб моим горем в душе наслаждались,

Я не хочу... Но мне их не сдержать!

Снова приводится вдвое страдать.

Дай же наплакаться в волюшку-волю,

Дай же излить свое горькое горе,

Дай мне поверить, что Ты-то со мной,

Что не забыл Ты девчонки больной.

Дай осознать, что нет в мире случайного,

Дай не дойти до тупого отчаянья,

Ведь не такое ж на свете случается,

Только на этом ведь жизнь не кончается.

Дай опереться на твердую руку

И поделить с Тобой горькую муку.

Дай изболевшему сердцу понять,

Что недостойно надежду терять.

Так я притихну, упав головой...

«Боже, – скажу, – Ты, Страдалец, – со мной!

Трудно так жить – но всегда я с Тобой,

Не оставляй же девчонки больной...

Еще...

Когда Христос, Глава моя,

Терпел без жалоб и роптанья

От злых рук лютые страданья,

Дерзну ль на буйный ропот я,

Своими мучимый врагами?

Когда прибитыми руками

Врагов Своих благословлял,

И им, о чудо, все прощал!

Мои подымутся ли руки,

Чтоб за мученья – равны муки,

И зло за зло и месть за месть

Злодею моему нанесть?

Нет! Лучше кроткое страданье,

И в нем – на Бога упованье,

И с ним все муки перенесть –

Благую в Небе приять честь...

Еще...

Мой дух – доверенность к Творцу!

Мужайся! – будь в терпенье камень!

Не Он ли к лучшему концу

Нас всех ведет сквозь жизни пламень?

Все – дар Его! И краше всех

Даров – надежда лучшей жизни,

Когда ж узрю спокойный брег –

Страну желанную отчизны?

Когда струей небесных благ

Я утолю Любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

У религии много противников и три бессмертных друга, которые никогда не дадут ей погибнуть. Первый – величие человека (благородные порывы, Божественные стремления); второй – человеческая слабость; наконец, третий, самый сильный и бессмертный союзник – страдание.

Чем дольше мы живем, тем больше видим, что страдает всякая душа, и убеждаемся, что страдание – во благо. Страдание спасает людей, оно не позволяет окончательно ослепнуть, зачерстветь, оледенеть. Оно размягчает сердце, отрезвляет ум, укрепляет волю к добру. Вот почему вы не в силах оторвать свой взор от глаз, в которых искрятся слезы.

Приходится задуматься глубже о смысле страдания. Откуда оно? К чему? Есть ли вне религии врачевание для него? Какова доля пастырских страданий? Кто не страдал, тот не поймет этих рассуждений, кто не страдал, пусть не слушает нас. Бесполезно. Напрасно. К страдавшим и страдающим, и готовым на страдания – наше слово.

Зачем страдания?

Зачем страдать, если мы живем под властью Милосердного Бога? Однажды этот вопрос был мною предложен старцу – и вот, не забыть мне того изумления, с которым я выслушал ответ: «Именно потому и страдаем, мой друг, что благ Господь». Я тогда готов был возмущаться таким ответом. А теперь говорю: «Да. Это так и есть!» Слышу возражения: иным кажется невыносимым парадоксом мысль, что страдания и горе в этой жизни происходят – от Божественного Милосердия.

Главное – просить у Господа христианской кончины живота нашего безболезненной, непостыдной, мирной. Самое дорогое сейчас прошение. И еще просить доброго ответа на – Страшном Суде Христовом...

На добрые дела не надейтесь свои. Ни на что не надейтесь, – только на Милость Божию.

Первое доброе дело – это помолиться за кого-нибудь, кто вас обидит – соседка или сосед. За них горячей помолиться, это доброе дело – доброе желание.

Помоги Господи всем вам...

Сам Бог в Себе благ и счастлив и непостижимо блажен. Для нашего счастья Он создал нас. Господь не нуждается – ни в ком. Господь не нуждается ни в Ангелах, ни в нас – ни в ком не нуждается. Ни в славословии, ни в хвальбе. Он Сам – всеблажен. Он – всеблажен, Сам в Себе! А просто ради Любви – нас всех создал, чтобы мы блаженствовали с Ним и радовались, и вечно ликовали. Для бесконечной Любви Он нас – создал.

– Трудно уподобиться Богу, батюшка³⁸.

Невозможно даже. Это нам невозможно – Богу уподобиться. Это невозможно: «Будьте совершенны, как Отец Небесный совершен», – это только в идеале, идеальное сказание. А мы... как Бог Отец мы не можем быть никогда. В смирении уподобляться надо. В смирении – это возможно. Ни в чем другом. Мы можем уподобляться Господу – в смирении. Как Он отдал Себя в жертву за спасение всех людей, так вот и мы должны для других, особенно для тех, которые нас не любят, которые нас ненавидят, которые нас ломят, – вот для тех мы должны отдать все! И свой покой, и свое правило...

– Только с помощью Божией, батюшка.

– С помощью Божией. С помощью Божией, матушка, да. В этом большое счастье, когда вы будете жить – не только ради своего покоя: закрыться в келье, сидеть и не выглядывать, никому не мешать, читать правило, читать все – это еще мало. Тут такое самоличное спасение. А вот надо переживать за других. За всех людей. За всех, кто рядом, кто окружает нас. Особенно – кто нас ненавидит, вот за тех молиться. Кто нас распинает. Вот за тех сказать Отцу: «Отче, прости им и вразуми. И спаси их, обязательно спаси». Такое Милосердие – выше всякого правила.

...Грузины хоть там, армяне, хоть там греки, пусть кто бы ни был – все они дети Божии. Как и мы. Все они люди, да.

...По возможности в храмы ходите. Пока храмы открыты, пока еще ноги ходят. Ходите в храмы, на батюшек не смотрите, какие они, хорошие или плохие. Господь избрал, все они хорошие. И каждый ответит за себя. Вы пришли, встали в уголок, помолились, помянули своих сродников о здравии и за упокой – и домой, в свой уголочек. Никого не осуждая, никого не разбирая, никого не трогая.

И причащайтесь Святых Таин Христовых тоже почаще... Причащайтесь в праздники, в посты причащайтесь. Разочка два-три в пост причаститесь, пока есть еще возможность причащаться... В этом вся наша сила и радость наша – в Святых Таинах Христовых: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое и Кровь, за вас поныне проливаемая... И сейчас Господь страдает за нас. И сейчас Он мучается на Кресте. Кровь льется потоком, потоком, потоком льется... И Господь готов каждую душу очистить – Своей Божественной Животворящей Кровью.

Чаще приступайте – в простоте сердца, в незлобии – с большой, большой Любовью приступайте ко Господу. Пусть даже с грехами, пусть даже с забытыми какими-нибудь опущениями, невыполнением чего-то. Все равно с Любовью – приступайте к Святым Таинам. А Господь придет – и все сожжет! всю нечисть греховную, все терние сожжет – пламенем Любви Своей. И со светлой радостью домой идите. И не унывайте: вот, я плохо причастилась, вот, я ничего не почувствовала. Это нарастает... С радостью: Причастилась – Слава Богу! Как на Небе! Это самое высокое счастье наше.

Вот так: Друг за друга молитесь – и так исполните закон Христов.

Помоги вам, Господи. Немножко за меня молитесь. По одному поклончику только, поясному, а земной не надо. А то тяжело подниматься. А так поясной поклончик сделаете – и хватит. Господь примет. Все по поклончику – так много наберется поклончиков, много... Господь, глядишь, меня и помилует еще.

Слава Богу! Благодарить Господа не забывайте. Благодарность сейчас выше всего. Самый высокий подвиг – благодарность, потому что наша жизнь такая крученая какая-то, такая кривая, какая-то жуткая жизнь наша: неудовлетворенность, неприятности и вечная духовная неустроенность... И вот что особенно-то трудно – когда чувствуешь себя на кресте, – благодарить Господа: Господи, Слава Тебе! И мало того, с этого креста еще помочь другому, найти силы помочь, сказать кому доброе слово... Как Господь, на Кресте пригвожденный, Сам страдающий, утешал Свою Мать: Жено, се сын Твой.