Светлана (мать Силуана)

Душа моя скорбит до великих

слез: жалко мне людей, которые не

знают сладости святого умиления,

Душа моя сильно желает, чтобы

Милость Господня была со всеми,

чтобы вся вселенная, все люди знали,

как желанно любит нас Господь,

как дорогих детей

Преподобный Силуан Афонский

Самой радостной гостьей нашего дома была Светлана. Редкая душа, ставшая моей любимой подругой. С каким волнением и восторгом Света с мамой бросились к матушке, впервые увидев ее во дворе Скорбященского храма. Такие это были пылкие христианские души. Не погрешу, назвав Светочку особенным человеком. Матушка Надежда появилась в нашем доме, конечно, и для того, чтобы с ней познакомились эти мать с дочерью. (Света ушла из жизни монахиней Силуаной два с половиной года назад, оставив 90-летнюю маму-монахиню. Испрашиваю у добрых христиан святых молитв о болящей монахине Анне.) С Ангельской радостью воспринимала Света все, исходившее от матушки Надежды. Все доброе, духовное она впитывала с легкостью неиспорченного ребенка. Это была одаренная и благодарная ученица. И она, и ее мама получили от Бога дар безбрежной доброты. Это относилось ко всем и вся, от малого до большого. Балкон их квартиры всегда был облеплен птицами, их ежедневно, зимой и летом, кормили килограммами разнообразных круп. Однажды Света поделилась со мной сокровенным: «У нас в роду много некрещеных. Говорят, им можно помочь, если кормить птиц и животных». Ощутила что-то щемящее, встретившись с ней взглядом. В нем была непривычно глубокая боль – сопереживание тем, кто терпит муки в аду. Нельзя передать страдания Светы, когда умирала их собака, а потом – кошка. Не каждая мать сегодня отдает собственному ребенку столько души, сколько отдавала себя Света каждому встречному человеку, каждой Божией твари. Когда я смотрела на нее, в душе всегда звучало: блажен, кто и скоты милует...

Во время их отдыха на юге, ожидая Свету после трапезы, из-за угла выглядывали многочисленные собачьи головы. Уходя из столовой, она собирала все несъеденное со множества чужих тарелок, к радости ее четвероногих бездомных друзей. Это был человек, неспособный выносить чужих страданий. Совсем незадолго до смерти она рассказывала мне: «У нас в подворотне появилась новая собака с маленькими щенками. Бегу мимо – зажмуриваю глаза, бросая ей еду, – потому что, если я встречусь с ней взглядом, их нужно будет брать в дом». В день похорон монахини Силуаны, среди благодарных воспоминаний были произнесены и эти слова: «Вы здесь говорили о Светином отношении к собакам... Она вместе с мамой и меня когда-то подобрала, словно больного бездомного пса – и лечила, и ходила за мной, как за собственным ребенком... Вечная ей память!»

И не было никого вокруг Светы, не облагодетельствованного этой обжигающей душу Любовью. Однажды я сильно простудилась, звоню по телефону, слышу в ее голосе – острое беспокойство: «Ты что так кашляешь? Приезжай немедленно к нам, мне не нравится твой кашель!» У меня оказалось воспаление легких вместо предполагаемого гриппа. Но Света, прежде чем был сделан рентген, уже предощутила серьезное – своим чутким сердцем. Они с мамой извлекли меня из Подмосковья, где я жила, похоронив матушку и маму, в маленькой части дома, почти без удобств, забрали в свою московскую квартиру, и с осени до лета неустанно меня выхаживали. Когда снизившаяся от приема антибиотиков, температура поднялась новой волной, они положили меня по «скорой» в больницу и часто навещали. И потом месяцы долечивали дома. Никогда я им этого – не забуду... В это время я уже похоронила всех родных и Свету с мамой считала своими подлинными духовными родственниками.

В больнице я попала в многоместную палату. Температура не спадала, таблетки не снимали головную боль. Я изнемогала от неумолкаемого гула чуждых разговоров и стала унывать. К тому же всех беспощадно кололи антибиотиками, которые я плохо воспринимала. Не знала, куда деться, как защитить себя от изнурительной болтовни окружающих, которая отнюдь не всегда была безобидной. В этом обстоянии на третью ночь я впервые увидела во сне маму и матушку Надежду – вместе. Мы сидели за столом в праздничной, залитой ярким светом комнате, и безбрежно радовались друг другу. Матушка и мамочка солнечно улыбались, что-то говорили и ласково угощали меня. Из чудной глубокой тарелки, белоснежно прозрачной, я ела – мои любимые абрикосы, величиной с персики, и черешни, размером с абрикосы. После этого сна я вспомнила, что все – самые любимые – со мной, и я должна крепиться и не унывать. Мои близкие подсказывали мне, что все, здесь по видимости «горькое» – у Бога может обратиться в «сладкое». С тех пор больничные тяготы переносила наивозможно безропотно. Это небесное ободрение, увы, не означало, что я немедленно выздоровела. Бронхопневмонией я болела еще многие месяцы – долго и упорно. Но уже – с помощью Божией.

Любое бремя возложи, лишь укрепи меня,

Куда угодно поведи, но только будь со мной.

Любые узы затяни, но привяжи меня

К служенью Твоему и к мысли о Тебе.

* * *

Я не пойму, зачем внезапный вихрь

Вокруг меня бушует злобно так,

Но ведь Господь следит мой каждый миг –

Спокоен я.

Мне не поднять таинственный покров,

Каким для нас грядущий день одет,

Что он скрывает темноту иль свет –

Вверяюсь я.

И в час прилива мне не разглядеть,

Еще далек ли берег мой – родной,

Но знаю я – Господь всегда со мной –

И счастлив я.

Александр Солодовников

В Светином доме отсутствовало общепринятое понятие – «жизнь для себя»: не было времени, защищенного от людских вторжений. Даже на ночь телефон не отключали: «вдруг что-то неотложное...» Прозваниваться к ним иногда приходилось часами, так как и по телефону они нередко вели самые серьезные разговоры, ради спасения человеческих душ. Если должен был прийти священник, чтобы соборовать маму, Света приглашала в дом более десяти старушек из окрестных домов. Их соборовали бесплатно. В храме у нас была одна страдалица, тяжело больная и одинокая. Ее незаметно для других подкармливала Светлана. Однажды я стала нечаянной свидетельницей того, как она принесла ей фрукты и рыночный творог, и заполняла пустую сумку с такими ласковыми словами и столь редким участием, что я отвернулась, чтобы не заплакать.

Света крестилась, по Милости Божией, в сорок лет. Проработав всю жизнь инженером, полностью оставила мирскую жизнь и встала на правый клирос храма «Воскресения» в Сокольниках. Пришла в первый раз: со всех сторон маститые музыканты с многолетней практикой, консерваторским образованием. «Меня спрашивают, – со смехом вспоминала она, – вы хоть музыкальную школу окончили?» Я им улыбаюсь: «Нет». Потом все ее полюбили, пела она в этом храме лет восемнадцать.

Света участвовала в судьбах множества людей, что называется, вплотную. Как-то пришла на клирос новенькая. В разговоре Света узнала, что ее тетя – «целительница», заговаривает грыжу, лечит заикание, снимает порчу и т.п. Света спрашивает: «Твоя тетя благословение от Церкви на эту деятельность имеет?» Выяснилось, что нет, хотя в храм как будто ходит и все свои «молитвы» перед «лечением» начинает с «Отче наш». Света объяснила недоумевающей певчей, что подобное знахарство не имеет к Богу никакого отношения и за ним следует погибель души. «Так она же с крестом и Евангелием лечит», – возмутилась хористка. «А вот ты мне принеси ту тетрадь, по которой она заговоры читает. Ты-то в нее заглядывала?» – «Да нет». – «Приносит, открываю, такой ужас... После «Отче наш» идет поток заклинаний с прямым обращением к нечистой силе, которые цитировать невозможно. И так – по поводу разных болезней – целая тетрадь бесовщины. Ты мне сейчас же, – говорю, – отдашь эту тетрадь – на сожжение! Идем к батюшке просить для тебя благословение на разговор с тетей. Быть может, она не понимает, что делает, и еще покается. Поясни ей, что подобное «целительство» есть прямое общение с дьяволом и называется колдовством». История пригодилась к назиданию многих людей. Эта раба Божия была решительным воином Христовым в любых ситуациях. В том числе – самых крайних.

Вокруг Светы теснилось множество телесно и душевно страждущих. Одна знакомая изнемогала от мужа-пьяницы. Все ужасные рассказы о ее семейной жизни Света с мамой воспринимали всем сердцем. И однажды дочь сказала: «Мама, у тебя, кажется, что-то осталось от прежней роскоши?» – «Так это, Светочка, на черный день». – «Ничего, ничего, мамочка, Бог всегда пошлет, когда по-настоящему нужно!» И последние наследственные серьги семьи с маленькими бриллиантами были проданы, и тайно куплен домик с землей для настрадавшейся женщины. Без промедления она радостно переселилась с детьми в Подмосковье.

Света была задействована в таком количестве несчастных ситуаций, что, испрашивая однажды благословение на помощь в очередной, – услышала в ответ: «Светлана, вам не кажется, что вы похожи на перегруженную лодку...» Они с мамой долго смеялись этой шутке, но нисколько не изменились «к лучшему». В их доме постоянно жили какие-нибудь неблагополучные люди: то бездомный нездоровый художник, то подруга маминой юности, то случайные вокзальные знакомые... Все эти, как правило, далекие от Церкви люди – ценой огромных душевных усилий Светы и ее мамы – постепенно приходили в Храм, обретали веру. Даже животные, живущие рядом со Светой, становились необыкновенно чуткими. Однажды знакомая, на днях похоронившая мужа, лежала у них на диване, и непроизвольные слезы катились по ее лицу. К ней мягко подошла Светина кошка и – с состраданием, иного слова не могу подобрать, стала слизывать эти слезы. Света навещала множество больных, приводила священников к одру умирающих, вчера еще неверующих людей... Никто, кроме Бога, не знает, скольким людям она помогла, сколь многие сохранили в сердце ее бескорыстную доброту, которая по сей день продолжает их поддерживать и согревать.

Матушка Анна рассказала мне, как уже после смерти матушки Силуаны раздался телефонный звонок и попросили Светлану. «Деточка, – ответила мать, – ее уже нет, она умерла. Кто вы?» – спросила она, ощутив искреннее потрясение звонившей. «Я ведь с вашей дочерью почти не знакома. Мы встретились незадолго до Рождества. Я работаю в храме уборщицей и вышла на улицу с помойным ведром, а Света проходила мимо, и мы разговорились. В храме я одна уборщица и пожаловалась ей, какое у меня слабое здоровье, как трудно мне убирать, особенно под большие праздники. А она вдруг: «Не расстраивайтесь, если вам надо будет помочь, звоните мне, я приду и обязательно вам помогу», – и поцеловала меня, окаянную, как сестра родная. Наверное, за ее молитвы, мне перед Рождеством неожиданно помогли люди. А дочь Вашу я никогда не забуду и всегда поминать буду». Это обещание о помощи прозвучало тогда, когда Свете уже был известен ее безнадежный диагноз: рак в последней стадии, с метастазами. Многие в подобной ситуации решают, что пришло время подумать о себе. Но она продолжала служить всем нуждающимся в ней до тех пор, пока могла стоять на ногах.

Светлана неустанно помогала не только всем встречным людям, монахам и священникам, но и нескольким монастырям. Помню, она постоянно собирала пожертвования для одного скита Киево-Печерской Лавры, где с нулевого цикла строился семипрестольный собор. К ней постоянно приезжали монахини и монахи, о которых она с любовью рассказывала уйму замечательного. Вообще, она настолько умела видеть красоту и благородство душ человеческих, что дух захватывало от ее рассказов.

Матушка Анна доверила мне после смерти Светы эпизод из ее раннего детства. Ребенку было пять-шесть лет. Только что закончилась война. Светиному отцу дали на работе первый послевоенный паек для семьи. В нем было два, невиданных по тем временам, апельсина. «Мы жили в огромной коммуналке, – рассказывала матушка Анна, – купеческий особняк, превращенный в коммуналку: все семьи с детьми. Вдруг вижу, идет моя детка, в руках стеклянная баночка, а в ней очищенные апельсиновые дольки. «Ты куда?» – «Я к детям...» Пошла раздаривать свои апельсины ораве детей. Признаться, я была поражена... Все мы еще не опомнились от голода... В моих глазах стоит хрупкая голубоглазая девочка с русыми косами, с этими дольками в руках... Есть, оказывается, люди, для которых собственная радость гораздо ничтожнее Радости, доставленной другим».

Рассматриваю фотографии Фросеньки, матушки Любови, как склоняется она к цветам, кормит кур, вот она среди детей в школьном дворе – один и тот же – поток Любви. Мне кажется, о Светлане с детства молились сестры Обители Милосердия...

В Крестопоклонную неделю Света привезла нам перепечатанный ею на машинке Канон Кресту, этот текст она только что для себя открыла. Света немедленно делилась подобными радостями с уймой знакомых. И мы вчетвером читали его по очереди – с большим воодушевлением. Матушке Надежде он был давно известен, а мы с мамой слышали его впервые. Помню, как Света с восторгом, как глубокую поэзию, читает нам наизусть слова ирмоса и другие впечатляющие строки... Потом мы все этот ирмос поем: Седяй в Славе на Престоле Божества, во облаце легце, прииде Иисус Пребожественный, нетленною дланию, и спасе зовущая: Слава, Христе, Силе Твоей.

Слава, Господи, Кресту Твоему честному. Твоя высота живоносне Кресте, воздушнаго князя биет, и глубина, всея бездны закалает змия, широту паки воображает, низлагая мирскаго князя крепостию твоею.

Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Кресте живоносный, ты ми буде крепость, и победа, и щит, и стена нератуема, бесом отгнание, и помыслом погашение, и ума моего сохранение.

И ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Крест воздвижется и падают духов воздушных чинове, Крест снисходит, и нечестивии вси ужасаются, яко молнию видяще Крестную Силу.

Пресвятая Богородице, спаси нас. Крестообразно простерши руце, Чистая, к распростершему Свои руце на древе Крестнем и вознесшему естество наше, и умертвившему враждебныя полки, молящися непрестай...

Кресте честный, хранитель души и телу буди ми, образом своим бесы низлагая, враги отгоняя, страсти упраздняя и благословение даруя ми, и жизнь, и силу, содействием Святаго Духа и честными Пречистыя мольбами.

Закончив читать канон, мы с мамой и Светой с большим теплом вспоминали нашего старца, протоиерея Николая, служившего в селе Ильинском Владимирской области, который утренние и вечерние молитвы всегда заканчивая пением замечательных стихир Кресту. Моя подруга знала монахиню, которая побеждала бесовские страхования пением этих стихир:

Иже Крестом ограждаеми, врагу противляемся, не боящеся того коварства и ловительства, яко бо горде упразднися и попран бысть на древе – силою Распятаго Христа. Крест Твой, Господи, освятися, тем же бывают исцеления, немощствующим грехми, сего ради к Тебе припадаем, помилуй нас.

Господи, – оружие на диавола Крест Твой дал еси нам, – трепещет бо и трясется, не терпяй взирати на силу его. Яко бо мертвыя возставляет и смерть – упраздни. Сего ради поклоняемся погребению Твоему и восстанию.

Как пел эти пронзительные слова – всей глубиной своего существа – отец Николай – забыть невозможно. «Вы бы слышали Ильинское пение старинных кантов в праздники после трапезы, – делилась Света с матушкой. – Мы с Еленой, слушая, всегда обливаемся слезами». И Света запела своим низким голосом:

Крест – хранителъ всея вселенныя, Крест – красота Церкве; Крест – Царей Держава; Крест – верных утверждение; Крест – Ангелов Слава и демонов – язва.

В нашей келье расцвело такое ликование, будто мы праздновали Торжество Православия. У всех светились глаза и лица. «Когда первомученицу Феклу поставили на кучу дров, чтобы ее сжечь, она осенила дрова – крестом, и пламя ее не коснулось. У нас и близко нет такой веры», – с подлинной грустью и сожалением сказала Света. «И при нашей слабенькой вере Бог незримо нам помогает, – ответила матушка Надежда. – Но у всех святых вера была серьезная. Антоний Великий отбрасывал бесов силою Крестного знамения, когда они на него нападали, и говорил им: «Если имеете от Господа такую власть: вот я, – уничтожьте меня, а если нет, – что напрасно стараетесь?! – вам все равно не победить Крестной Силы».

– Услышала в храме, – добавила мама, – как одна женщина, – совершая крестное знамение, постоянно не доносила руку до правого плеча и этого не замечала. Ей подсказали ее ошибку. На следующий день она рассказала: «Вижу во сне лукавого в большой досаде: тридцать лет, – говорит, – я на твоем левом плече сидел, – и ты меня все-таки – согнала!»

– Вот бы все мы по-сестрински, с любовью друг другу подсказывали полезное – большое было бы дело, – отозвалась матушка. Кто правильно и благоговейно крестится, от того бесы, как – от огня бегут.

Недаром отец Митрофан говорил, что в ближайшие годы наука подтвердит то, что – давно известно Церкви. Вспомнила слова матушки, рассматривая в 2002 году фотографию паломницы у Гроба Господня в день сошествия святого огня. Фотография запечатлела то, что обыкновенно – нельзя увидеть: женщина крестилась, и в воздухе, вслед за ее рукой – оставалось огненное начертание креста.

– Наша мать Вера в Ильинском, – сказала Светлана, – всех учит тщательно креститься и говорит: «Три первых пальца – крепко соединяем, два последних твердо прижимаем к ладони. Четко кладем знамение креста – на лоб – во освящение мыслей; на грудь – чтобы сердце отзывалось Христовой любовью к Богу и людям; внимательно – на правое и левое плечо, – прося благословить твои дела. И все совершать собранно, донося руку – не приблизительно, а точно – до правого, точно – до левого плеча. Нигде не оставляем ни щелей, ни дыр, – чтобы враг не проскочил в ум, сердце и душу. Мать Вера всегда подчеркивает: взгляни на Крест, – в нем нет косых линий – одни прямые, а у тебя, замечай, куда рука сползает! Крестись прямыми линиями во образ – Креста Христова!»

Нам всем мать Вера повторяет: «Я видела сон – про Страшный Суд. Там (среди многого другого) будут строго спрашивать за небрежное крестное знамение», – добавила мама.

– Конечно, – подтвердила матушка Надежда – Крест первая наша защита и сила. Крестом святые – неисцельное исцеляли и даже – воскрешали мертвых. Искажая его начертание, мы лишаем его Божественной силы. И остаемся безоружными в духовной брани – на потеху бесам.

Матушка вспомнила о явлении Ангела, который сказал человеку, не почитающему Крест Христов: «Со времени Распятия Господа – ничего не было сделано благого на земле – без Креста! – ни святыми Ангелами, ни благочестивыми людьми».

В этот свой приезд Света рассказала нам о судьбе рабы Божией Наталии, которая жила неподалеку от нее. Родители ее были глубоко верующими людьми, и девочка вслед за ними полюбила молиться. Уходила в уединенные места и молилась в одиночестве. Однажды в лесу, будучи лет восьми, она не заметила приближения грозы и бегом бежала домой, уже настигаемая ливнем. Ударил гром, она спряталась от дождя под соломенной крышей, прижавшись к стене овина. Не переставая горячо молиться и креститься под гром и молнии, она изнемогала от страха. Когда ливень прошел и Наталия робко подняла лицо вверх, вдруг увидела, как раздвинулись тучи: в голубом просвете неба – по пояс в белых лилиях стоял в белых ризах Христос и смотрел на нее светлыми любящими глазами. В руке у Него был золотой Крест. Он поднял его и осенил им Наташу. В нечеловеческих испытаниях, которые сопровождали ее жизненный путь, она вспоминала светло-синие, неземной доброты глаза Господа. Девочка рванулась домой – звать маму. Они прибежали вдвоем, но тучи снова сомкнулись и закрыли небо. Мама повела свою младшую в соседнее село к опытной монахине, та погладила покрытую платком головку и сказала: «Большой Крест твоей Наташе».

Наталия вышла замуж и родила восьмерых детей, все они были нездоровы душевно. Тяжело психически больные оказались в роду мужа. Бог один знает, что ей довелось перенести в жизни, но святая вера всегда поддерживала ее, и Господь не оставлял. Ее любимой стала икона Божией Матери «Нечаянная Радость». Однажды она пошла на рынок, чтобы купить венок на храмовый образ Богоматери к Пасхе. Но все стоило очень дорого. Даже мелькнула мысль: за такие-то деньги в деревню можно съездить. Но все-таки купила задуманное. А для своей домашней иконы приобрела дешевый маленький веночек и тут же радостно убрала им образ. Понесла свой дорогой подарок в церковь, но нигде не берут: одни говорят, у нас уже все украсили, другие: такими венками только гробы – наряжать. Заплакала она и пошла дальше. В одном храме все-таки взяли – для иконы «Умягчение Злых Сердец». «И в эту же ночь вижу я во сне Царицу Небесную, – рассказывала Наталия, – стоит Она надо мной в воздухе – и на Ее головке маленький мой веночек, а дорогой – над Нею, повыше. Она рукой на большой показывает: «Большой-то венок – увянет! – Тронула рукой маленький, цветочки нежно погладила, а этот Я для Себя – сохраню». А все потому, что я на богатый венок деньги – с жалостью отдала. Для Бога – пожалела! С тех пор на Божии дела не жадничала никогда». «И видели бы вы, – с каким покаянием она это говорила, будто вчера все произошло, а шестьдесят лет миновало», – добавила Света. А я подумала про себя, насколько, оказывается, Богу маловажны: красота, пышность, большие денежные затраты, если при этом – недостает Любви. Наверное, не вещь саму ценит Бог, сотворивший все вещи, а именно – Любовь, которую через дар изливает человек Богу из своего сердца.

Много в жизни Наталии было Божиих посещений. Началась война. Семья с четырьмя детьми жила в бараке при заводе, на котором работал муж. Враг приближался к Москве, начались бомбежки. «Однажды накрываю на стол: хлеб да картошка, Слава Богу, с солью – вспоминала она. – Вдруг дверь приоткрывается и заглядывает странник: «Подайте, ради Христа». Я схватила три картофелины, отломила хлеба и бегу подавать. Муж на меня с руганью: «Изо рта у детей последний кусок вырываешь?» Я махнула на него рукой и подала нищему. Сели за стол, есть-то было нечего, но все насытились, и диво какое: еще остались – три картошки и ломоть хлеба. Даже муж замолчал. И снова этот старичок приоткрыл нашу дверь: «Да благословит Бог твою семью». А ночью вижу его во сне, но уже это не простой старичок, а Угодник Божий Николай. Идет рядом со мной: «Ну что, Наталья, живой хочешь остаться?» – «Да, батюшка». – «И дети чтобы были живы?» – «Конечно!» – «Ну, слушай меня. Возьми свою икону Божией Матери «Нечаянная Радость» и обнеси с молитвой вокруг своего барака. Под Покровом Царицы Небесной, Милостью Божией, – уцелеешь». И пропал. А я, как все уснули, подняла детей, взяла образ в правую руку, на левую – младшего, кто за подол держится, кто за руку хватается, – так гурьбой обошли в темноте весь барак. Читая: «Богородице, Дево, Радуйся...» осенила иконой все стены. И сколько уж нас бомбили: в двух шагах военный объект – завод. От соседнего барака – одна воронка осталась. По первости я с детьми бегала в бомбоубежище, а там: сквернословие, люди давятся, дети истошно вопят, один громче другого. Ну, думаю, будь что будет, не пойду больше. И как начинается бомбежка, я ставлю детей на колени и читаем под свист, грохот и разрывы бомб – Акафист Божией Матери. Аллилуиа три раза – все вместе поем, головки малых детей в пол тычутся. Так мы всю войну пропели. Однажды от взрыва рядом – полетели все окна. Нас осыпало градом осколков, и – ничего. Посреди ада – живы остались. С тех пор у меня «Нечаянная Радость» – главная святыня».

На следующий день после этого рассказа Света мне заметила: «Это самое большое для Бога, когда человек – от последнего – всем сердцем отдает».

«Стала ждать я пятого ребенка, – продолжала Наталья, – сколько могла, таилась. Но муж-таки погнал делать аборт: голод после войны, работы в то время у него не было. И пошла я со слезами к врачу. На следующий день иду по улице – нагоняет меня женщина в черном: «Что же ты, Наталья, сделала? Как Матерь Божию обидела. Убила свое дитя! Сын и должен был прожить всего девять дней, и забрала бы его Царица Небесная, тобою крещенного... Вались ко Владычице Своей в ноги – до смерти плачь. Как Ей тебя прощать?!» И исчезла. «И сейчас, – говорит на девятом десятке лет Наталья, – как вспомню себя, – убийцу! так душат слезы. Всех остальных, сколько Бог дал, хоть ты меня убивай, – родила». – «И это при том, – добавила Света, – что больные дети всю жизнь ее истязают, и взрослые внуки – по больницам лежат или дома у нее дебоширят. Всем передачи носит. Младший попросил забрать его из психушки. Взяла под расписку – привезла к себе домой. До сих пор, почти в девяносто лет, работает уборщицей на трех участках, – чуть ли не гектар пола убирает и моет – кормить надо несчастных пропойц. В доме – шаром покати. Такой нищеты нигде никогда не видела. Голые ободранные стены, кровати да стол с колченогими стульями. Все повытаскали, пропили. Одна неприкосновенная святыня – икона «Нечаянной Радости» в вышитом полотенце. Ее тронуть боятся. Средний сын спьяну хотел ее продать, убегал, чтобы мать его в момент преступления не застала, но тут же у дома – едва под машину не попал: что-то понял. Скорей принес и на место поставил... Такая мать-крестоносица. Заболела раком, стала Божию Матерь молить со слезами: «На кого же я их брошу, моих голодранцев, Родимая, еще меня – потерпи...» Представьте – без больниц и лекарств, на которые у нее нет денег, – полностью исцелилась!!! Что значит – нужна она Богу! На днях младший сын налил в ванну чернил, потом включил душ и – купался. Так и заснул в этих чернилах. Как она потом его отмывала...»

Наталья с детьми была в числе тех, кому всей душой помогали Света с мамой. Через год я была на похоронах четвертого сына Натальи. Предполагая увидеть самую мрачную обстановку, была потрясена намоленной атмосферой пустой комнаты, в которой лежал покойный. Света привела священника, и умирающий от рака был исповедан и причащен перед успением. Железная кровать довоенного образца и самодельный гроб на двух табуретках, картонные старенькие иконочки, прикрепленные к стене булавками. Гроб украшали белые бумажные кружева, вырезанные даже с каким-то изяществом. Было так тихо и благолепно, будто здесь жили Ангелы. Сын в черном костюме Светиного отца – выглядел кротким и даже по-христиански красивым. Мать роняла слезы у гроба и рассказывала какие-то трогательные случаи из жизни покойного. (И в самой печальной жизни когда-то отступает болезнь и вновь – проявляется душа. Душа-христианка, которая неистребима – никем и ничем, и полчища бесов не в силах ее – затмить до конца). Это были подробности, которые, кроме Бога, способна заметить и оценить одна родная мать.

На очередные собранные Светой деньги через полтора года мы хоронили дочь Натальи – Нину, которая вечно звонила своим благодетелям ни свет ни заря и выпрашивала деньги. Несчастная пила и жила тем, что собирала и сдавала бутылки. Хочу добавить, что у Светы с детства было очень слабое здоровье: систематически очень низкое давление, сосудистая дистония, после раковой операции она жила больше десяти лет на инвалидности. Я поражалась терпению Светы и ее мамы: будучи глубоко нездоровыми людьми, они терпеливо выносили постоянные появления этой тяжелой, вечно пьяной и прокуренной неопрятной женщины. Но Света умела общаться с душевно больными столь трезво, что ставила на место самого расхлябанного человека. При этом все ее слова дышали такой неподдельной добротой, что больная приходила в себя и неожиданно начинала вести себя – почти нормально. Поразительно, что и у Нины в гробу лицо было непривычно хорошим, – спокойным, как у отдыхающей от тяжелого изнурительного труда – рабы. «От-му-чи-лась», – плакала над ней мать, которая так страшно с ней настрадалась. Перед смертью – Нина вслед за матерью – повторила: Господи, помилуй и другие несложные молитвы. И в душе звучало: Иже призовет Имя Мое – спасется! Глядя на этих людей, я начинала понимать что-то до сих пор мне неясное: то, что Бог воистину Любит всех, и – самые немощные и слабые духовно – тоже – Его дети. Вспоминаю одну знакомую просфорницу, которая умерла монахиней Варварой: «Рукавички свяжешь, одну потеряешь и ту – жалко. Неужели Богу не жалко потерять человеческую душу?!» Не забуду вопрос сына-подростка отцу-священнику: «Какими будут на Небе дебилы?» И ответ отца: «Дебилы будут умны, как Ангелы!» За какие тяжкие грехи рода, уходящие в бездну неизвестности, страдали эти люди? Непостижимая тайна страдания. Почему она столь глубоко потрясает душу? Быть может, потому, что боль и скорбь человеческие таинственно соприкасаются с муками Самого Великого Страдальца?!

Матушка Надежда говорила нам: «Всегда испытываешь чувство вины перед убогими. Кажется, перед ними весь мир виноват. Святые люди до слез жалели даже одержимых. Глубоко молились о них, нередко исцеляли. Слышала от одного монаха, что психическая болезнь (называя вещи своими именами, – особая близость и власть бесов над человеческой душой) попускается Богом – за тяжелые неисповеданные грехи рода. Поэтому с почтением смотри на этих сугубых страдальцев – отмучаются они здесь, и, может быть, ради их страданий, какие-то их праотцы будут освобождены Богом из ада? У Бога нет напрасных страданий. Нельзя презирать и унижать ни одного из живущих. Психически больным не вменяются их грехи, так как они лишены свободной воли – и находятся под властью насилия бесовского. Даже такой жуткий грех, как самоубийство, прощается душевнобольному человеку. И Церковь разрешает его отпевать. Все знают, как тяжело общаться с такими больными – потому что умопомрачительные состояния, в которых они пребывают, это состояния, которые претерпевают в аду. Бог дает отмучиться человеку в этой жизни – и даст ему спасение – в Мире Ином».

Слушая умудренные христианские ответы Натальи, о чем бы ни заходил разговор, любуясь этой редчайшей тишиной и кротостью, которые так естественно источала ее душа – среди царивших в доме бурь, ощущая живую молитвенную благодать во всем, что она делала, – я понимала, что Господь не оторвал от этой души Своих любящих глаз.

Она умерла, успев похоронить предпоследнего сына. Я верю: все дети Натальи спасены Господом.

Что заставило Светлану, интеллигентного человека, который от своих воспитанных родителей не слышал ни одного худого слова, идти туда, где сплошь черные слова, где погрязают в нечистоте, пьют и поднимают руку на ближнего, и даже на родную мать... Что подвигло эту хрупкую душу совершать с отвагой и решимостью все то, что полностью превышает человеческие силы?!! Любовь, которая неизреченна, – Любовь Христа. Думаю, Великая Княгиня Елисавета и Марфо-Мариинская Обитель молились о Светлане с детства.

Когда Свете сделали раковую операцию, она через считанные дни уже бегала по палатам своего онкологического отделения, входила в чужие скорбные ситуации, дарила крестики, иконы, листки в помощь к исповеди. В одно из моих посещений она повела меня в палату, где отгороженная шкафом, умирала некрещеная женщина. Все ее существо выражало неописуемую скорбь. Она уже не могла говорить. И когда мы, сострадая всем сердцем, склонились над ней, – не могла уже ответить нам ни звуком, ни движением. Но большие выразительные глаза внимали нашим сбивчивым словам. Совершенно непроизвольно мы со Светой начали молиться над ней, осеняя страдалицу крестным знамением. И вдруг шестым чувством ощутили, что ее душа встрепенулась и с повышенным напряжением и даже отрадой воспринимает – слова ли? Или силу искренней сердечной молитвы? Света вдруг охнула: «Как же я забыла взять святую воду?! Она у меня – в одной бутылке – от множества молебнов, и даже крещенская там есть». Она принесла святыню, смоченной ваткой мы омыли – лицо, шею, запекшиеся губы. Капали святую воду в пересохший, судорожно глотающий рот. Мы плакали, ощущая живое страдание и безмолвную благодарность несчастной, которая уже казалось нам родной сестрой. Я налила воду в ладонь и стала крестообразно кропить больную всю – с головы до ног: Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь. И так – раз за разом, ощущая сквозь слезы чужую радость. Мы плакали уже все трое. Умирающей стало, видимо, легче. И она закрыла глаза. Больше она уже не приходила в себя и отошла ко Господу в эту же ночь. На следующий день я с волнением рассказывала обо всем священнику. И услышала неожиданный ответ: «Хотя и с натяжкой, но можно молиться об усопшей как о крещеной».

Поминая дедушку Афанасия и мать Силуану, вспомнила рассказ Святителя Николая (Велимировича). На вопрос молодого учителя, есть ли теперь настоящие христиане, он ответил: «Много их есть; если бы их не было, померкло бы солнце... Сейчас поделюсь с тобой одним примером. На маленькой железнодорожной станции (в Сербии) я увидел пожилую крестьянку. Старое отцветшее лицо, но светящееся тем чудным таинственным светом, который часто встречается на лицах людей духовной жизни. Я спросил ее: «Кого ожидаешь, сестра?» – «Кого пошлет мне Господь», – ответила она. Оказалось, что каждый день приходит она на станцию посмотреть, нет ли бедного путника, который бы нуждался в хлебе и ночлеге, и если таковой встречается, она радостно принимает его как посланного Богом, и отводит его в свой дом, находящийся на расстоянии одного километра. И еще поняли мы из разговора, что читает она Священное Писание, ходит в церковь, постится и старается поступать по Заповедям Божиим... Я попробовал похвалить ее евангельское гостеприимство, но прежде чем я закончил говорить, она вздохнула и сказала: «Разве мы – не Его каждодневные гости – в течение всей жизни?» И слезы заблестели у нее на глазах».

Думаю, что многие тысячи православных живут сегодня на земле, ежедневно пытаясь служить ближним, каждый в меру своих сил. Всех их, не сомневаюсь в этом ни одной минуты, ежедневно благословляет с Небес – на святой труд – Сама Великая Княгиня Елисавета, как напутствовала всякий день Своих Обительских сестер.

Будем же и мы ежедневно обращаться к Ней за помощью – всем сердцем. Одна моя подруга, будучи у нас в гостях, сказала матушке Надежде: «У нас ведь много святых, и все – замечательные. Молюсь и Сергию Радонежскому, и Серафиму Саровскому, и даже Государю. А перед Матушкой Елисаветой – испытываю такое преклонение, что даже считаю себя недостойной – Ей молиться». «Ты не права, – ответила матушка. – Свет Своего Божиего избранничества Великая Княгиня Елисавета несла в самые темные подвалы, самые грязные углы жизни, никогда не гнушаясь никем и ничем. И чувствуя запущенность наших душ, мы тем более – всем своим существом должны припадать к Ней: Матушка Великая – пролей Божий Свет Твоей непорочной Любви – в наши убогие души. Поведи и нас – за Собой. Дай силы – сострадать, утешать, помогать тем, кому трудно. Не дай нам погибнуть! Ведь то служение Богу, которое Она явила Своей жизнью, – самое близкое, естественное, искони присущее, душе всякой верующей женщины».

В один свой приезд Света, желая порадовать матушку и всех нас, тихонько запела своим альтом старинный кант:

Не унывай, душе моя, не унывай,

Уповай, уповай – на Господа.

Видишь, Господи, печаль мою, –

Я Твоя овча – заблудшая,

От Твого стада – отпавшая.

Ты кого пошлешь хоронити мя

Или Ангела-Хранителя

Или Сам придешь за душой моей.

Или Сам возмешь мою душеньку.

Мою душеньку – во пресветлый Рай,

Во пресветлый Рай – к святым Ангелам.

Не унывай, душе моя, не унывай.

Уповай, уповай – на Господа...

Нельзя сказать, что у нее был выдающийся голос, но, вынимая что-нибудь из сердца, она жила такой глубиной христианского чувства, что ее пение всегда было для нас большим приобретением – духовной радостью. Потом мы стали вспоминать наше Ильинское, храм Илии Пророка с приделами Казанской Божией Матери и великомученика и Победоносца Георгия. «Жаль, что вы не можете увидеть нашего батюшку отца Николая, – говорила Света, – певчие и прихожане после службы поют там дивные песнопения, которых уже не услышишь». Например, это:

Припев: Ангели и Архангели

Воинство небесное,

Спасение чудесное.

Возьмите под защиту нас,

Да не убоимся в смертный час.

Архангел Михаил – Воеводо Сил

Мя от врага сохранил, Архангел Михаил,

Архангел Гавриил – волю Божью мне явил,

Архангел Рафаил – душу и тело исцелил,

Архангел Уриил – мое сердце просветил,

Архангел Варахиил – мне благословенье испросил,

Архангел Селафиил – мя молитве научил,

Архангел Иегудиил – мне в работе пособил,

Архангел Иеремиил – мя искушенья свободил.

Припев.

Серафими – огненная к Богу любы,

Херувими – премудросте Божия.

Начала, Власти, Престолы, Господствия и Силы.

Припев.

Ангели-Хранители, бесов прогонители,

Наши вразумители и руководители.

Припев.

Последним она пела наш любимый «Мой путь»:

Мой путь каменист, не украшен цветами,

Душистые розы на нем не цветут.

Мой путь лишь усыпан одними шипами,

Терновника иглы на нем лишь растут.

Иду я по узкой дороге жестокой,

И трудным мне кажется путь впереди.

Но голос в душе моей где-то глубоко

Уверенно шепчет: не бойся, иди.

Тот голос Спаситель мне в сердце влагает

И силы дает на борьбу со грехом,

Небесное Царство Он мне обещает

И вечно Блаженство – навек со Христом.

Тот голос Небесный меня приглашает:

Усталый измученный путник земли,

Награда златая тебя ожидает,

В Небесное Царство скорее войди...

Света говорила: «Сколько людей сегодня страдает – так хочется протянуть руку помощи – ободрить, поддержать. Так хочется, чтобы ушла печаль, разгладились морщинки на дорогих лицах. Из родных по крови у меня осталась одна мама. Но я смотрю в глаза своих близких – их так много, и все они – родные, как мама, как братья и сестры. Всем я должна что-то доброе сказать; сделать, как будто Кто-то ждет от меня, чтобы я торопилась, чтобы я бежала к людям – каждому стремилась помочь».

И если многим из нас постоянно приходят те же мысли, не будем пренебрегать ими. Эти мысли – от Бога, это наши святые, Сама Елисавета Феодоровна, – влагают их нам в душу. Это Господь наш Премилостивый протягивает нам руку помощи через Своих святых.

Незабываемо преклонение Светланы перед святой Царской Семьей. Из скудных сведений, известных нам в то время, она рассказывала эпизоды, которые глубоко касались наших сердец. И теперь мне очень жаль, что уже я одна читаю книгу о митрополите Несторе и его благоговейные воспоминания о Царе.

«Митрополит Нестор Камчатский – личность легендарная. В двадцать два года он принимает монашество и, по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского, уезжает на место своего миссионерского служения – на Камчатку. Там, в тяжелейших условиях, жестокие морозы и пургу, переезжая от стойбища к стойбищу, на собачьих упряжках, не раз, чудом избежав смерти, окормляет он свою дикую, страждущую паству, любит и жалеет ее, как родных детей: Они не знали Любви Христовой, не были утешены ничьей лаской... Они только боялись...

(Государь Николай II всегда интересовался проблемами, которые возникали у миссионеров на Камчатке. «Чем Я могу быть вам полезной, отец Нестор?» – этими любезными и заботливыми словами встречала отца Нестора вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. При одной аудиенции Царь спросил): «...Что Я могу для вас сделать?..» – и, как бы что-то обдумывая, сказал: «Отец Нестор, наша семья желает подарить Камчатскому братству церковь. Для получения ее вам надобно будет заехать в Зимний дворец к графу Ростовцеву. А еще Я и Царица вручаем вам образ преподобного Серафима Саровского».

Царица спросила: «Можно ли вам подарить шерстяные платья для взрослых и детей Камчатки, связанные Моими дочерьми?..»

(Поблагодарив Царя и Царицу за подарки, отец Нестор предложил устроить церковь в глухой части Камчатки и освятить ее в честь святителя Иоасафа Белгородского. И выразил сожаление, что не сможет побывать на его канонизации, которая должна была произойти через пятнадцать дней.)

Тогда Государь сказал: «Вы, отец Нестор, будете официально участвовать в прославлении мощей, чему Я буду очень рад. Все подробности о вашем официальном участии узнаете от Великой Княгини Елисаветы Феодоровны, посетите Ее в Москве и Она вручит вам от нашей Семьи специальное иоасафовское облачение, такое, какое будет у всех участников – архиереев и священников.

Я глубоко поблагодарил Государя Императора за дарованную мне Милость и долго переживал эту духовную радость»³⁴.

В начале 90-х годов в нашем доме появилась рукопись книги архимандрита Софрония (Сахарова) о старце Силуане. В то время было трудно с ксерокопированием, редкие тексты перепечатывались на пишущих машинках. Эта книга стала настольной для множества православных христиан. Она приоткрывает тайну сокрытого от мира монашеского подвига борьбы с бесами. Когда мы со Светой с великим воодушевлением читали вслух для матушки и мамы полуслепой текст (первые экземпляры дарили близким) – мы и представить не могли, что через два десятка лет Преподобный Силуан захочет дать Свете, принимающей постриг, – покров своего святого имени. Вспоминаю с каким вниманием матушка слушала отрывки из этой книги³⁵, которую теперь легко приобрести каждому.

...Дух Святый, уча Силуана любви Христовой, давал ему действительно жить этой любовью, воспринимать в себя жизнь всего человечества. Молитва последнего напряжения, с глубоким плачем о всем мире роднила и связывала его крепкими узами со «всем Адамом». Для него, пережившего воскресение души своей, стало естественным воспринимать каждого человека как вечного брата своего. В земной жизни есть известный последовательный черед, но в вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве. (Прежде чем старец достиг святости, он претерпел страшные битвы с силами зла.)

...Однажды ночью келия (послушника Силуана) наполнилась странным светом, который пронизал даже и тело его так, что он увидел свои внутренности. Помысл говорил ему: «Прими, – это благодать», однако душа послушника смутилась при этом... После видения странного света стали ему являться бесы, а он, наивный, с ними разговаривал «как с людьми». Постепенно их нападения усиливались; иногда они говорили ему: «Ты теперь святой», а иногда – «Ты не спасешься». Брат Симеон спросил однажды беса: «Почему вы мне говорите по-разному – то говорите, что я свят, то, что я не спасусь?» Бес насмешливо ответил: «Мы никогда правды не говорим»...

Смена демонических внушений, то возносящих на «небо» в гордости, то низвергающих в вечную гибель, угнетала душу молодого послушника, доводя его до отчаяния, и он молился с чрезвычайным напряжением. Спал он мало и урывками. Крепкий физически, подлинный богатырь, он в постель не ложился, но все ночи проводил в молитве или стоя, или сидя на табурете (без спинки); изнемогая, он сидя засыпал на 15–20 минут, и затем снова вставал на молитву. И так несколько раз. В общей сложности спал он за сутки от полутора до двух часов...

Кто переживал что-либо подобное, тот знает, что никакое человеческое мужество, никакая человеческая сила не может устоять в этой духовной борьбе. Надорвался и брат Симеон; он дошел до последнего отчаяния и, сидя у себя в келии, в предвечернее время, подумал: «Бога умолить невозможно». С этой мыслью он почувствовал – полную оставленость, и душа его погрузилась во мрак адского томления и тоски. В этом состоянии он пребывал около часа...

В тот же день, во время вечерни, в церкви Святого Пророка Илии, что на мельнице, направо от царских врат, где находится местная икона Спасителя, он увидел живого Христа. «Господь непостижимо явился» молодому послушнику, и все существо, и само тело его исполнилось огнем благодати Святого Духа, тем огнем, который Господь низвел на землю Своим пришествием (Лк.12:49)...

Мы знаем из уст и писаний Блаженного Старца, что его осиял тогда великий Божественный свет, что он был изъят из этого мира и духом возведен на небо, где слышал неизрекаемые глаголы; что в тот момент он получил как бы новое рождение свыше. Кроткий взор всепрощающего, безмерно любящего, радостного Христа – привлек к Себе всего человека...

В своих писаниях он без конца повторяет, что Господа познал он Духом Святым, что Бога узрел он в Духе Святом...

Потенциально всякий человек призван к полноте духовной жизни, но постоянная обращенность воли к миру вещественному, к плотским и душевным переживаниям приводит к тому, что многие одебелевают, доходя до состояния неспособности к духовным восприятиям...

...В лице Старца Силуана промысл Божий дает миру новый пример и новое свидетельство о безмерности Любви Божией, чтобы и чрез него, Силуана, воспрянули люди, парализованные отчаянием...

Для Старца Силуана слово Христа было – Животворящий Дух, сама Вечная Жизнь, Бог в Своем действии...

Вера его получила характер глубины. Он верил, что Бог будет судить людей, что те, которые творили грех и не покаялись, пойдут в муку вечную, те же, которые творили благое по заповеди Христа, унаследуют вечное Небесное Царство. Согласно с совершенно правильным замечанием Преподобного Максима Исповедника, – Вера рождает страх (а не страх веру) – (О любви, 1 сотня, 2), горячая вера Симеона породила в его душе великий страх осуждения за те многие и немалые грехи, которые он сознавал за собой...

Что есть грех в понимании христианина?

Грех, прежде всего явление духовное, метафизическое. Корни греха в мистической глубине духовной природы человека. Сущность греха – не в нарушении этической нормы, а в отступлении от Вечной Божественной Жизни, для которой сотворен человек и к которой он, естественно, т.е. по природе своей, призван.

Совершается грех, прежде всего, в таинственной глубине человеческого духа, но последствия его поражают всего человека. Грех совершенный – отразится на душевном и физическом состоянии человека; он отразится на внешности его; он отразится на судьбе самого творящего грех; он выйдет неизбежно за пределы его индивидуальной жизни и отяготит злом жизнь всего человечества, а следовательно, отразится на судьбе всего мира.

Не только грех Праотца Адама имел последствия космического значения, но и всякий грех, – явный ли, тайный ли, – каждого из нас отражается на судьбах всего мира...

Грех Старец Силуан переживал чрезвычайно глубоко и сильно; сердце его болело от греха невыносимо, и потому покаяние бывало неудержимо-устремленным, с плачем, неотступное, доколе не почувствует душа, что Бог простил...

(Но бесы вновь начали вести борьбу с подвижником.) Кто вел с ними борьбу, тот знает, как бесы бывают умны и часто льстивы с теми, кто принимает их, и как яростны – когда их отвергают. Всякий раз, когда с подвижником происходит то, что было с братом Симеоном, духовный отец напрягает внимание свое. Борьба с демонами не должна приводить в страх; страх – наполовину поражение: появление его ослабляет душу и делает ее более доступною демоническому насилию...

Однажды Старец сказал: «Если бы Господь не дал мне в начале познать, как много Он любит человека, то я и одной такой ночи не вынес бы, а их у меня было множество».

Прошло пятнадцать лет со дня явления ему Господа. И вот однажды в одно из таких мучительных ночных борений с бесами, когда, несмотря на все старания, чисто молиться не удавалось, Силуан встает с табурета, чтобы сделать поклон, но видит перед собой огромную фигуру беса, стоящего впереди икон и ожидающего поклона – себе; келия полна бесов. Отец Силуан снова садится на табурет и, наклонив голову, с болезнью сердца говорит молитву:

– Господи, Ты видишь, что я хочу молиться Тебе чистым умом, но бесы не дают мне. Научи меня, что должен я делать, чтобы они не мешали мне?

И был ему ответ в душе:

– Гордые всегда так страдают от бесов.

– Господи, – говорит Силуан, – научи меня, что должен я делать, чтобы смирилась моя душа?

И снова в сердце ответ от Бога:

– Держи ум твой во аде, и – не отчаивайся...

После последнего посещения Господа ему открылся подлинный смысл и сила ответа Преподобного Пимена Великого своим ученикам: Поверьте, чада! Где сатана, там и я буду.

Он понял, что Преподобный Антоний Великий был послан Богом к Александрийскому сапожнику учиться тому же деланию: от сапожника он научился помышлять: Все спасутся, один я погибну...

Он познал в опыте жизни своей, что полем духовной битвы со злом, космическим злом, – является собственное сердце человека. Он духом узрел, что самым глубоким корнем греха является – гордость – этот бич человечества, оторвавший людей от Бога и погрузивший мир в неисчислимые беды и страдания; это подлинное семя смерти, окутавшее человечество мраком отчаяния...

Монах ведет сильную, крепкую, упорную брань за то, чтобы убить в себе гордого зверя, за то, чтобы стать человеком, подлинным человеком, по образу Совершенного Человека Христа, то есть кротким и смиренным...

С того дня его «любимой песнью», как сам он выражался, становится: Скоро я умру, и окаянная душа моя снидет – в тесный черный ад, и там один я буду томиться в мрачном пламени и плакать по Господе: Где Ты, Свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя.

Это делание скоро привело к миру души и чистой молитве. Но даже и этот огненный путь оказался некратким...

Постепенно в молитве его начинает преобладать скорбь о мире, неведающем Бога. Молиться за людей – это кровь проливать, – говорил Старец, Духом Святым наученный любви Христовой...

После опыта адских страданий, после указания Божия «держи ум твой во аде» для старца Силуана было особенно характерным молиться за умерших, томящихся во аде, но он молился также и за живых и за грядущих. В его молитве, выходящей за пределы времени, исчезала мысль о преходящих явлениях человеческой жизни, о врагах. Ему было дано в скорби о мире разделять людей на познавших Бога и на не познавших Его. Для него было несносимым сознавать, что люди будут томиться во тьме кромешной.

Помним его беседу с одним монахом-пустынником, который говорил: «Бог накажет всех безбожников, будут они гореть в вечном огне».

Очевидно, ему доставляло удовлетворение, что они будут наказаны вечным огнем. На это старец Силуан с видимым душевным волнением сказал:

– Ну скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в рай и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?

– А что поделаешь, сами виноваты, – говорит тот.

Тогда Старец со скорбным лицом ответил:

– Любовь не может этого понести... Нужно молиться за всех.

И он действительно молился за всех; молиться только за себя стало ему несвойственным. Все люди подвержены греху, все лишены славы Божией (Рим.3:22). Для него, видевшего уже в данной ему мере славу Божию и пережившего лишение ее, одна мысль о таковом лишении была тяжка. Душа его томилась сознанием, что люди живут, не ведая Бога и Его любви, и он молился великою молитвою, чтобы Господь по неисповедимой любви Своей, дал им Себя познать.

... Господу всех жалко, – говорил он, да и не только говорил, но и сам исполненный Духа Христова, жалел всех. От видения окружающей жизни, из воспоминаний прошлого, от глубочайшего личного опыта – он жил страданием народа, всего мира, и не было конца его молитве. Он молился великою молитвою о всем мире. Он забывал себя, он хотел страдать за народ от жалости к нему; за его мир и спасение он влекся проливать кровь свою, и проливал ее в молитвах. «Молиться за людей – это кровь проливать», – говорил Старец.

«На первом году моей жизни в монастыре душа моя познала Господа Духом Святым. Много нас любит Господь... Я старик, и готовлюсь к смерти, и пишу истину ради народа. Дух Христов, Которого дал мне Господь, всем хочет спасения, да все познают Бога. Господь разбойнику дал рай; так и всякому грешнику даст рай. Я хуже смердящего пса грехами моими, но стал просить у Бога прощения, и Он дал мне не только прощение, но и Духа Святого, и в Духе Святом я познал Бога. Видишь Любовь Божию к нам? И кто опишет сие Милосердие? О, братья мои, припадаю я на колени и молю вас веруйте в Бога, веруйте, что есть Святой Дух, Который свидетельствует о том во всех церквах и в моей душе. Дух Святой есть Любовь; и Любовь эта разлита во всех душах святых небожителей, и тот же Дух Святой на земле в душах, любящих Бога. В Духе Святом все небеса видят землю, и слышат наши молитвы, и приносят их Богу. Господь Милостив, знает это душа моя, но описать невозможно. Он зело кроток и смирен, и когда душа увидит Его, то вся изменяется в Любовь к Богу и ближнему, и сама делается кроткою и смиренною, но если потеряет человек благодать, то будет плакать, как Адам по изгнании из Рая. Он рыдал, и стоны его слышала вся пустыня; слезы его были горьки от скорби, и много лет проливал он их. Так душа, познавшая благодать Божию, когда теряет ее, скучает о Боге и говорит: «Скучает душа моя о Боге, и слезно ищу Его».

Преподобне отче Силуане, моли Бога о нас и вымоли у Бога нас, грешных, из преддверия ада преисподнего, которым является наша сегодняшняя, заселенная демонами жизнь.

Памятен эпизод, как Света принимала монашество. Имя для нее было выбрано заранее. Знакомый иеромонах переоблачался, готовясь совершить постриг. Затягивая поручи на руках, он неожиданно замер: его взгляд неподвижно остановился на портрете старца Силуана (фотография многие годы висела в изголовье Светиной постели). Почти растерянно священник произнес: «Нет, имя должно быть другое... Да, – она должна быть – Силуана!» Так сам Преподобный Силуан «поправил» батюшку. Какая таинственная связь соединяет душу человеческую – с душами ее любимых святых Света всю жизнь раздаривала и распространяла книгу о старце. Часто рассказывала людям эпизоды из его жития, радостно начала читать ему акафист, как только он появился. Она была столь проникнута духом Преподобного, что цитировала его слова на смертном одре. Одна навестившая ее подруга стала говорить что-то осуждающее об общих знакомых. Света остановила ее: «Однажды в монастыре высказывали резкие мнения об одном монахе – в присутствии старца Силуана. В конце разговора обратились к нему за поддержкой. Старец ответил после паузы: «Сколько лет ты меня знаешь, отец В.? – Тридцать пять. – Слышал ли ты за эти годы, чтобы я кого-нибудь осудил?! – Нет. – Так чего же ты ждешь от меня теперь?» – «Вот и я тебе отвечу этими же словами, – взволновано произнесла Света. – Углубившись в житие Преподобного, я разучилась осуждать людей».

Была свидетелем этого диалога и поразилась серьезности ее устроения. Эту твердость не могли поколебать ни лютая длительная болезнь, которая оставила от Светы, казалось, одни косточки, ни страшное бессилие, ни тяжелые раковые страдания. Услышав эти слова, вспомнила, что, проходя Мытарство осуждения, душа бывает задержана не только за прямую клевету, но и в том случае, если, слушая чужое осуждение, она не возражала на него. Если только двумя-тремя словами поддерживала греховное мнение или даже только молча соглашалась с говорившим. Одно внутреннее согласие с чужим грехом делает нас его соучастниками.

Никогда не забуду, как в одно из своих последних посещений Светланы принесла ей аудиопленку духовных песнопений для детей – Алексея Романова³⁶. В это время он был уже монахом Оптиной пустыни. В его исполнении существует запись замечательных песен на слова убиенного (хочется произнести: «преподобного») иеромонаха Василия.

Я называла Свету ее мирским именем, так как она просила не открывать знакомым ее тайну. После пострига она сказала: «Только не говори никому, а то все умрут со смеха: Светка – монахиня!» Но мы знали, что Света, как никто среди нас, – достойна называться этим высоким именем. Недаром матушка Надежда сказала мне однажды в отсутствие Светланы: «Это настоящая – наша Обительская сестра!»

В тот мой приход, у кровати истерзанной болями Светы я говорила ей: «Родная моя, я тебе такое утешение принесла – одно детское песнопение». Она протянула неописуемо худую кисть, обтянутую пергаментной кожей, показывая, где включить магнитофон. Длинный рукав соскользнул с запястья до локтя – на руку было страшно смотреть – она казалась сухой – как ветка. В маленькой келье, все стены которой украшали простые бумажные иконы, зазвучали слова, которые я до сих пор без слез не могу слушать. Песня была посвящена Рождеству Христову. Узнав о рождении Спасителя, дети несли Ему свои дары: живых ягнят, мед, молоко и хлеб... И только одна нищая девочка грустно стояла у входа в вертеп: и дети шли, смеясь над нею...

О, Боже, плакала она,

Зачем меня Ты создал нищей,

Я одинока, я бедна,

С чем я войду в Твое жилище?

Вдруг свет, как тысячи огней,

Сверкнул вокруг во тьме унылой,

И видит девочка пред ней –

Посланник Неба светлокрылый.

Не плачь, бедняжка, не грусти,

Промолвил кротко гость Небесный,

Ты можешь Богу принести

Твоих слезинок дар чудесный.

Взгляни, малютка, на земле,

Куда твои упали слезы,

Там вырастают, там – во мгле

Цветут прекраснейшие розы.

Ты розы светлые сорви,

Иди к заветному порогу,

И дар – страданий, дар Любви

Отдай, дитя, Младенцу Богу.

И вот с кошницею цветов,

Цветов, усеянных шипами,

Она вошла под Божий кров,

Сияя светлыми слезами.

И ей в ответ в очах Святых,

Как искры звезд – сверкнули слезы...

И изо всех даров земных –

Христос Младенец – выбрал розы.

«Ты мне сегодня говорила, – радость моя, – продолжала я, – что тебе страшно предстать пред Господом, ибо нечем Ему – воздать за все Его неизреченные к тебе Милости. Тебе есть что Ему принести: свои скорби и терпеливое их несение». По Светиному ясному лицу, ставшему маленьким и худым, как у ребенка, медленно катились слезы: «Нет, ты не знаешь, – я абсолютно ничего не имею!» – твердым голосом человека, уверенного в своей никчемности, произнесла она. И я вспомнила рассказ о Преподобном Сисое, который говорил перед смертью своим ученикам: «Я прошу у Господа оставить мне время – на покаяние». Ему ответили: «Отец, ты не нуждаешься в покаянии», – так как знали, что он достиг совершенства. «Я еще не положил начала – покаянию», – ответил святой. И вслед за этим лицо Преподобного просияло, как солнце, ибо он увидел Христа, пришедшего за его душой.

Глядя в светлые, огромные от худобы глаза Светланы, я думала: «Боже, дай чему-нибудь научиться... Никогда мы не умеем столь глубоко постигнуть свое истинное ничтожество, как в преддверии нашего исхода из этой жизни... Боже, дай мне смириться раньше!» По Милости Божией, Светлану причастили в последний раз – едва ли не за полчаса – до смерти. Господи, сподоби и нас не лишиться Твоей главной Великой Милости в день нашего исхода.

...Похороны матушки Силуаны остались в памяти Пасхальным праздником... Во время последней литии на кладбище алтарники держали в руках огромные пучки горящих свечей. Раскаленные ручьи воска струились по их незащищенным пальцам, – и мы понимали, что души их, как и наши, – полыхают благодарной любовью к рабе Божией, которая отдала своему Христу и каждому своему (верующему и не познавшему Бога) близкому – все, что имела, – до конца.

Многие годы Светлана, следуя Обительскому правилу, читала с мамой жития святых каждого дня. Ей было в высшей степени свойственно воспринимать их живыми и близкими для себя. Она постоянно рассказывала нам эпизоды, тронувшие ее душу. Святые отцы сказали, что, соприкасаясь сердцем с мыслями святых, мы приобщаемся их жизни.

Когда-то я писала белые стихи родимой душе, и теперь понимаю, что они могут быть посвящены и другим моим близким, живущим для Неба:

Как мне благодарить Бога за встречу с твоей душой которая живет всегда – для другого, которая не сжимает руку, чтобы больше в нее набрать, а всегда ее раскрывает, чтобы щедро отдать другому все, что имеет.

Она сияет, утешая больную и скорбную душу. И, не подбирая тщательно слов, находит единственные слова поддержки и ободрения.

Вспоминая тебя, я испытываю Небесную радость. Я никогда не забываю тебя. И даже тогда, когда ты уйдешь из этого мира и когда из него уйду я.

Ведь ты говорила со мной из глубины сердца, и из глубины души я отвечала тебе. Ты – стала частью моей жизни, потому что касалась самых глубоких и тонких струн моей души, которая столько унывала в горе и одиночестве, столько лет провела, не имея понимания.

Главная ценность жизни – это родство душ, что встречается столь нечасто... И в длинной дороге, и в далеком далеке от тебя я прошу тебя – молиться обо мне.

Как и я каждые утро и вечер молю, чтобы Царица Небесная простирала над тобой Свой святой омофор, чтобы широкими крылами оградил тебя от зла Архангел Михаил и с любовью осенял крестом Серафим преподобный. Мне кажется, что Царская Семья, благословляя, смотрит на тебя с надеждой и ожиданием. И Великая Княгиня Елисавета, внимая твоей глубине, осеняет тебя Своим Распятием, не сводя с тебя ангельских глаз. Я знаю, что все святые – с тобой, ведь им известно, как ты их любишь.

И если мы расстанемся на земле, я верю: издалека ты поддерживаешь меня, ты всегда делишься со мной своей радостью. И в трудную минуту я знаю – ты-то меня понимаешь...

Где бы мы ни были, мы живем на одной планете, глядя на одни и те же звезды, возводя взор и сердце к Небу, ожидая и прося Милости друг для друга и всех дорогих: любящих и ненавидящих нас.

И не страшно все претерпеть в этой лютой жизни, если у тебя есть хотя бы одна близкая душа на свете.

Потому что Бог дарит дружбу, чтобы людям – никогда не разлучиться, ибо неразрывно то, что соединил Христос.

И теперь, когда ушла из этой жизни Света, мы все равно вместе – мы живем и трудимся Богу в одной, сотворенной Им Вселенной. И наши любимые святые – никогда не оставят нас.

Светлая Вечная тебе память, дорогая моя. Моли Бога о нас, грешных, столь много обязанных тебе. Помогай всем, кого нам дал Бог, (для тебя каждый был – ближним!), выбирать из тысячи возможных дорог – единственный безошибочный путь.

Моим ушедшим любимым

Удостойте всех нас встречи с вами в Раю,

Где до дна души преданы Богу, друг другу.

Так Отец наш хотел, создавая приют

Победившим в бою, хоть израненным слугам.

Недостойна я вас, ваших ласковых глаз,

Приснопамятных лет снисхожденья, прощенья.

Мама, старцы, друзья, чтоб такую прощать,

Чтоб виновных жалеть, – сколько нужно терпенья.

Нет ни лепты – воздать вам, святии мои,

Сколько вешних цветов сердце сердцу дарило.

Научите меня настоящей Любви,

Чтобы крест донесла и как вы – всех любила.

Бьет пророческий час, скоро вспыхнет содом,

Если чудом пройдем сквозь войну и ненастье

И войдем в светотворный Небесный наш дом,

Сколько ангельских глаз здесь заплачет от счастья.

Упаду ниц и в прах пред Страданьем Христа...

Как ничтожная я здесь смогу очутиться.

Все спасутся, лишь я недостойна Творца...

Вся надежда на Вас, умолите о нас:

непосильно навек разлучиться.