Батюшка Иоанн Кронштадтский

С тех приснопамятных времен, когда у нас жила матушка, сохранилась ксерокопия книги святого праведного Иоанна Кронштадтского «Мысли о богослужении Православной Церкви»⁶³. Мы с матушкой с воодушевлением перечитывали эти страницы.

О, святая невеста Христова, мать наша, Церковь Божия! Ты день и ночь носишь в матерней груди твоей чад своих всех, начиная с иерарха до клирика и простолюдина, с Царя до воина и простого подданного. Ты о всех печешься и болезнуешь – о всяких благах ходатайствуешь: о благорастворении воздухов, изобилии плодов земных, о избавлении от скорби, гнева, нужды, о заступлении, спасении, помиловании и сохранении благодатию. А как пламенно молится она о упокоении умерших людей; каким упованием, дерзновением проникнуты ее молитвы, ектении, возгласы священнические, отпусты при молениях за умерших! Как это терзает утробу врагов наших бесплотных!

Литургия есть наглядное изображение... рождения, жизни, учения, заповедей, чудес и пророчеств, страданий, распятия на кресте, смерти, воскресения и вознесения на небо Господа Иисуса Христа. Во время Литургии Он Сам невидимо присутствует, Сам действует и все совершает через священника и дьякона, которые только орудия Его.

Некоторые мои тайные моления (при совершении Литургии). После Херувимской песни и поставления Божественных Даров на святой Трапезе, а также по тайном чтении тропарей, относящихся к снятию со Креста и положению во гроб Пречистаго Тела Господня, я прибавляю от себя в конце молитвы начинающейся словами: Господи Боже Вседержителю – следующие слова, в таком сочетании: «...сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей и вселитися Духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих дарех сих; на всех разсадницех юношеских и отроческих, духовных и мирских, мужских и женских, градских и сельских, и на всем неучащемся юношестве – на всех разсадницех духовных – монашеских – мужских и женских, – на нищих людях Твоих, вдовицах, сирых и убогих, – на пострадавших от запаления огненнаго, наводнения, бури и труса – от недорода хлеба и глада – на всех заповедавших мне недостойному молитися о них и на всех людех Твоих: яко вси – Твои суть; Ты бо создал еси их – по образу и по подобию Твоему; Ты возродил еси их водою и Духом; Ты – благодать сыноположения даровал еси им; Ты залог духа в сердца их дал еси, егоже ничтоже есть дражае, освятительнее, утвердительнее, совершительнее; Ты питаешь их Плотию и Кровию Сына Твоего, ихже ничтоже есть сладостнее; Ты подаеши им вся благая Твоя, по естеству и по благодати имже несть числа; присвой убо всех нас – Тебе, отчуждаемых грехом и врагом борющим нас, и да никто же от нас – будет стяжание и брашно чуждему! Сам нас ущедри, – Отче щедрот и Боже всякаго утешения».

После Евхаристийнаго возгласа: благодарим Господа! читается молитва: Достойно и праведно Тя пети и прочее. При тайном чтении этой молитвы, после слов: Ты, – от небытия в бытие нас привел еси: – я прибавляю (для усиления благодарнаго чувства слова): «в разумное бытие и по душе безсмертное»; после слов: падших нас возставил еси паки – прибавляю: «и стократно на кийждо день возставляеши согрешающих и кающихся»; – после слов: дóндеже нас на небо возвел еси и Царство даровал еси будущее, – прибавляю тайно: «Ты и в самом причащении нашем Животворящих Твоих Таин уже возводишь нас на небо: ибо где Ты, – там небо и небо небесе, и даровав Себя Самаго верным, Ты вместе с Собою уже даруеши и Царство Небесное, Царство будущее, в залоге Пречистаго Тела и Крови Твоей». При чтении молитвы: С сими блаженными Силами... при словах: Сам Себе предаяше за Мирский живот – прибавляю от себя для усугубления чувств благодарности и умиления слова: паче же всех за меня грешного, да избавлюсь смертоностнаго греха и да живу – во веки».

Матушка говорила: «Как молился батюшка Иоанн! Кронштадтский собор вмещал тысячи людей. Записок на Литургии всегда было столько, что они горой покрывали Престол, никаких человеческих сил не было их перечитать. И отец Иоанн падал перед Престолом на колени, крестообразно сложенными руками покрывал этот ворох, склонял на руки свою голову – и взывал – всем сердцем, всем своим существом – вопиял ко Господу о помиловании этих душ. Сколько слез, зримых одними Ангелами... орошали эти записки. Батюшка не вставал с колен, пока не получал явственное – удостоверение от Господа, что Он услышал эту мольбу – о каждом упомянутом среди тысяч имен... У отца Иоанна – были живые – настоящие отношения с Богом!»

...О личной святости отца Иоанна. Он по настроению и жизни был человек праведный, чего достиг путем глубокого внимания к себе, непрестанным очищением своего сердца от всякой скверны плоти и духа... Всякое недоброе чувство, всякий дурной помысел непременно сопровождался у него – сокрушением и взыванием ко Господу о прощении и помиловании. И за такое вольное и постоянное исповедание Спаситель обвеселял сердце великого пастыря, исполнял его миром, утешением, или, как выражался сам батюшка, «пространством», вследствие чего господствующим состоянием отца Иоанна была бодрость духа и постоянная свежесть физических сил. Узнав на опыте, какое великое значение имеет тайное покаяние в деле нравственного созидания, он и другим, ревнующим о благочестии, советовал прибегать к тому же.

Иногда одолевала отца Иоанна туга душевная, как он сам объяснял, вследствие отхода благодати Божией, но он тогда не ослабевал духом, а продолжал бодрствовать и молиться так: «Ты, Господи, оставляешь меня за грехи, но я не отойду от Тебя, а всегда буду вопить о помиловании»...

К приносимым деньгам и подаркам отец Иоанн относился безразлично, ...скоро передавая другим... Отец Иоанн не любил оставаться в долгу у кого бы то ни было, а в особенности у тех, кто ему оказывал услуги... Батюшка стремился всегда иметь святое, серьезное отношение к Богу и близким. Мы часто поверхностно рассуждаем о предметах веры, а к людям бываем неискренни и недоброжелательны; Кронштадтский же светильник горел духом ко Господу, а в человеке видел образ Его, и потому каждого ценил, уважал и любил...

«В скором времени нравы чрезвычайно развратятся, – говорил он, – верьте, что Второе Пришествие Господа Иисуса Христа со славою – при дверях...»

Отец Иоанн восхвалял простоту, указывая на то, что Сам Господь есть Простое Существо. Вера, трудолюбие, обходительность, смирение, незлобие, тихость, покорность, послушание – все это, пояснял батюшка, возрастает на почве простой души.

Он во всем добивался совершенства. Так, признавал только сердечную глубокую молитву, а поспешную и рассеянную считал одним лишь воздухобиением. Придавал значение каждому своему слову, потому никогда не говорил ничего лишнего. Человеческая речь, объяснял великий пастырь, есть образ слова Божия, и как таковая она должна быть свята и справедлива. Отсюда не должно быть противоречия между словом и делом: что сказано и обещано, то и следует исполнять...

В предсмертные дни батюшка иногда стонал, что свидетельствовало о его тяжких страданиях, от всяких лекарств отказывался и пил только святую воду из источника Преподобного Серафима Саровского...

Один из священников, присутствовавший при погребении отца Иоанна, написал: «Когда я, едва пробираясь через несметную толпу народа, подошел ко гробу батюшки, то моему сердцу передалось сразу чувство, что здесь молятся не об умершем, а у раки уже прославленного угодника Божия, так как храм оглашался воплями и стонами людей, просивших всевозможной помощи у почившего. Еще в большей степени пережил я это во время погребения...»

4 апреля, среда, 5-я нед.... Молю Господа простить мне вечернее ядение сладкого блюда, которое было для меня нравственно (а не физически) вредно, именно как сладкое и очень угодное для плоти многострастной.

26 июня. После Литургии. Благодарю всем сердцем Господа моего за принятие моей покаянной теплой молитвы о помиловании меня и исцелении лютой язвы сердца моего, поразившей его за имеющуюся неприязнь к рабе Божией... – за то, что она становится в храме впереди всех (я ее тайно уничижил и подверг лицеприятию – ведь другим лицам я этого не сделал). Господь исцелил язву мою сердечную и помиловал меня, расположив сердце мое к любви, к миру и уважению ее вместе с другими и дав мне в мире совершить Литургию. (Это было во время обедни пред Херувимской.)

28 марта. Благодарю Господа, неоднократно спасавшего меня от грехов моих, от гневных и неприязненных движений сердца моего окаянного после тайных молитв покаяния в экипаже, в обители и в келье моей. Глубоко я сознавал и чувствовал в сердце свои грехи и обличал, укорял, осуждал себя и молил Господа Милосердием Его безмерным простить грехи мои, излечить сердце мое добрым изменением, умиротворить, очистить, обновить, растворить его благодатью Духа Святаго – и я не посрамился во все разы, сколько ни призывал имя Господне в покаянии нелицемерном. Слава Господу, в Милости непобедимому. 10 часов вечера.

19 августа. Ивановский монастырь. ...Вследствие излишества в пище и сладкопитании (стакан чаю сладкого с сухими кренделями на пароходе «Любезный») и сна на пароходе я удобно подвергся искушению раздражения на ездившую со мной Веру Ив. – за то, что она возила меня по очень грязным квартирам, где я испытал сильное стеснение от народа. Это – раз, другой – за то, что она очень далеко повезла, почти к Воронцовскому подворью, к сыну Е. И. В.; тут я крепко рассердился на то, что она не назвала улицы, куда везет. Но я покаялся всем сердцем в своем нетерпении и своенравии, обвинил себя самого, а В. И. оправдал как кроткую и смиренную. Да, я нарушил главизну Закона Божия – любовь к ближнему. Безмерно Милостивый Господь помиловал меня от скорби и тесноты, дал мир, исцеление и дерзновение. То же было и в обители моей, где Господь принял мое покаяние, дал мир и избавил от скорби...

Как нужно жалеть род христианский и нехристианский, страдающий волею и неволею, ведением и неведением от диавольского насилия и прелести.

5 сентября. После Литургии... Благодарю Тебя, Господи, за совершенную в умилении сердца Литургию и за прочтенную искренно и громко молитву о победе над врагами, и за одоление благодатию Твоею искушений, во время обеда и после него бывших.

26 сентября. Господь явил во мне сегодня во время Литургии безмерную силу Своей Благодати и такую же крепость благоутробного Милосердия Своего за веру и тайное покаяние мое. Особенно сильно было и быстро, как молния, искушение на великом входе со Святыми Дарами, когда враг приразился к сердцу моему острою неприязнью к жене ΝΝ, да и к нему самому, за то, что она стала за решетку на солее, куда запрещено было всем становиться. Но быстрым втайне покаянием и самоосуждением я привлек Милость и помощь Божию и мир душевный и всю остальную частъ Литургии служил мирно, благодатно, причастился так же...

17 мая. Благодарю Господа, внявшего вчера (16 мая) при служении Литургии молитве моей тайной и даровавшего мне вместо тесноты простор и мир сердечный со служением покойным и умиленным. Благодарю Господа, умирившего сердце мое, смущенное клеветой писак «Санкт-Петербургского Листка». Слава, Господи, всегдашнему благопослушеству Твоему к моим молитвам... Мне же да не будет хвалитися токмо о Кресте Господа нашего Иисуса Христа: им же мне мир распяся, и аз миру (Гал.6:14). Распят ли я миру?

20 мая.... Я сильно искусился через нищих мальчиков (лет девяти – десяти), неотступно преследовавших мою карету и просивших подачку. Я рассердился, озлобился на них за вторичное прошение (им дано было по рублю, хотя не всем), и меня оставила благодать Божия, я впал в сильную скорбь и тесноту сердца при воспламенении от адской злобы и с трудом умолил Господа, да простит мне грех неприязни, жестокосердия, скупости и сребролюбия, и только в вагоне при настойчивой тайной молитве покаяния сподобился прощения грехов моих и мира и простора сердечного. Не попусти, Боже, впредь доходить до подобного состояния душевного и научи меня всегда жалеть нищих и сострадать им, ибо рука моя доселе не оскудела от подаяния.

Сегодня 25 мая. ...Тяжкий нравственный вред я причинил себе 2-го мая (в воскресенье), без нужды поев яичницы с черным хлебом и ухи из свежего налима весьма мало; тягота на сердце и пустота была всю ночь, и не мог я покойно спать. Благодать Божия оставила меня, грешного, за чревоугодие и алчность. Впредь не ужинать никогда. Как легко бывает на душе, когда желудок пуст.

В 12 часов ночи (на 23-е мая). ...Благодарю Господа, избавившего меня во время Литургии верных от смущения и тесноты, возникших в душе при виде дыма от задуваемых ветром свечей на Престоле, коптивших, как казалось, митру на мне (пожалел, значит, чтобы не закоптилась – тщеславие и суетность в такие минуты!). Но Господь послал в мое сердце истину Свою и благодать Свою, и я одолел мечту врага, смущавшего меня пристрастием к тлену и праху...

В другой раз Господь избавил меня от большого смущения, скорби и тесноты, постигших меня, когда мне доложили о большой сумме, данной одному человеку за сопутствие мне, которое я ценил гораздо менее, и я, было, к нему охладел... Но успокоился благодатию Божиею и неприязнь преложил на приязнь к нему...

28 мая. Суббота по Вознесении. ...Утром встал здоровым. Но на душе и в теле было сильное уныние, помолился довольно лениво. Пришедши в церковь, ощущал сонное уныние и неприязнь невольную ко встречающимся по дороге и в храме. Тайно помолился Богу о моей перемене сердца, о даровании кротости, смирения, любви и сердечном расположении ко всем, и Господь дивно изменил состояние духа, дав спокойствие и незлобие, совершенно к лучшему изменил мой внутренний мир...

18-е июня. Один день я остался без службы Божией и почувствовал в себе оскудение духовной жизни, оскудение благодати, присутствие греховной силы, и нужна была немалая борьба с греховными усиливающимися влечениями. Служба и Причастие Святых Таин обновили мое существо, и я воспрянул, как от сна. Слава Богу! Аще не снесте Плоти Сына Человеческого, ни пиете Крове Его, живота не имате в себе (Ин.6:53). Истинно слово Владыки и Бога моего.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский был великим пророком. Все его пророчества сбылись. «...Царь у нас праведной и благочестивой жизни, Богом послан Ему тяжелый крест страданий, как Своему Избраннику и любимому чаду... Бедное Отечество! Чем мы станем, россияне, – без Царя? Враги наши скоро постараются уничтожить и самое имя России. Так как носителем и хранителем России после Бога есть Государь... Царь самодержавный. Без Него Россия – не Россия... Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению... Если не будет покаяния у русского народа, конец мира близок. Бог... пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами... Нам необходимо нравственное всеобщее очищение, глубокое всенародное покаяние, перемена нравов языческих на христианские; очистимся, омоемся слезами покаяния, примиримся с Богом, и Он примирится с нами!.. Бедное Отечество, когда-то ты будешь благоденствовать?! Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов».

«Мы не обязаны друг другу ничем – кроме любви»⁶⁵

Воспоминания о иеромонахе Владимире (Шикине)

Склоняюсь перед памятью незабвенного батюшки и не верю, что его уже нет рядом с нами на земле († 23.03.2000 г). Но не может уйти в небытие тот, кто так любил Христа, и преданно, как можно любить только ради Него, – всякого человека. И служил каждому, как верный слуга, помня редко исполняемую заповедь: ...кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий, как служащий, ведь Я посреди вас, как служащий, – говорит Господь. (Лк.22:26–27). Не может быть лишен духовного слышания тот, кто отзывался на чужую боль, вблизи и на расстоянии – без рассказов о ней...

Отец Владимир относился к числу священников, отдающих главное время и силы основе нашего спасения – покаянию людей. Всенародное покаяние, по сей день неосуществленное, – единая и последняя надежда для продления жизни России. Он касался глубинных струн сердечных, оживлял бесчувственную совесть, реанимировал души. Начинал плакать о попранном образе Божием, прежде чем стоящий перед Крестом и Евангелием становился способен действительно предстать перед ними – увидеть грехи свои. И через минуту или сразу же – начинал плакать сам исповедующийся. Потому что истинная скорбь о грехах чужих, дарованная зрением своих, – чудотворная сила, передающаяся во мгновение, как пламя одной свечи – другой.

Этот человек, возвращавший ежедневно к жизни, никем, кроме Бога, не сосчитанные, сотни и сотни людей, нередко способных плыть уже только по течению⁶⁶, – не только жив, но жив особенным, цельбоносным для нашего времени образом. Ибо о нас сказано: И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф.24:12). Где мала любовь, там мала и вера в Бога и в безсмертие души. Где нет любви, там полный мрак неверия, а это значит – ад (Святитель Иустин Сербский). Прежде чем завершить сатанинский проект по уничтожению Православия на земле, нужно затянуть душу народа ледяной корой бессердечия, чтобы лишить нас главных черт, присущих России и русским: способности сострадать – болеть чужой болью, радоваться не только своей радостью, любить, забывая себя, разлюбив себя. Батюшка не только сам приобрел эти Небесные черты, он дарил стремление к их обретению другим людям, возвращая теплохладным христианам видение их порочного, внешнего благочестия... Погружаясь в смрадные, тинные воды нераскаянных грехов, мы теряем все дары Божии, начиная с радости. Забываем свое предназначение: воздавать, пусть немощною любовью, – за всеобъемлющую, бесконечно снисходящую, без числа прощающую Любовь Божию, – единую заповедь, на которой созиждется весь Закон и пророки...

За полтора года до конца жизни отца Владимира в его доме единовременно замироточило множество – их никто не считал – икон и фотографий... С благоговейным страхом смотрела на след от скатившейся капли-слезы на лике архимандрита Сергия (Сребрянского), духовника Марфо-Мариинской Обители Милосердия: на черно-белом снимке глубоко чтимого отцом Владимиром святого, как у живого человека, глаз наполнялся новой слезой. (Отношения отца Владимира с Небесной Марфо-Мариинской Обителью – были особенно близкими. Батюшка, кроме частицы святых мощей Преподобного Серафима, носил на своей груди ладанку с мощами Великой Княгини Елисаветы, на которой был изображен Ее пречистый лик.) В эти минуты батюшка тихо, с большой духовной силой произнес, не отрывая взора от другого мироточащего портрета: «Мой любимый пастырь – отец Алексий Мечев. Когда я еще не предполагал стать иереем, думал: «Если быть священником – нужно быть таким священником». Незабываемо ощущение Неба, склонившегося над этой кельей, кротко и пристально внимающего всему, что здесь происходит...

Низкий поклон Тебе, Господи, за то, что батюшка был, есть, будет всегда – с нами. Безмерно благодарим, ибо успением Ты сделал его – приобретением, достоянием всех..

Если бы мне было предложено в двух словах сказать об отце Владимире, вспомнила бы его напутствие приехавшему к нему семинаристу, будущему священнику: «Во-первых, неотступно проси у Господа – любви к Нему и ко всем людям»... Думаю, что отец Владимир сам неустанно припадал к Господу с просьбой об этой милости. Был услышан. И получил небесный дар: любовь к своему Творцу и глубоко невнешнюю, состраждущую, болезнующую любовь – к человеку. В том числе ничтожному, незаметному, на которого, так сказать, никто взгляда не кинет, – любому. Живя сегодня в донельзя искаженном, противоестественном мире, мы замечаем, как нам не хватает сил на любовь к самым близким, дорогим, не говоря уже «о всех». Тем дороже увидеть своими глазами человека, который обладал этой нечастой во все времена способностью...

Рассказ Валентины: «Удивительный человек отец Владимир. Для каждого – секунду находил. Нас же тысячи! И на всех его хватало. Это случилось на моих глазах. Одна бабулька поставила на дороге сумку. То ли к нему торопилась: батюшка не благословлял людей завешенных сумками, сам освобождал им руки, наверное, чтобы рассвободить сердце. А ведь торопится, со всеми говорит, смотрит в глаза. Он эту сумку не заметил, запутался в ней, еле удержался на ногах. Все-таки выскочил. Пробежал по инерции несколько шагов, застопорился и – назад. Наклонился и из своей сумки в ее котомку банку консервов, хлеб, третье, пятое... Я не выдержала, на старую напустилась: «Ты что себе думаешь? Он же мог убиться из-за твоей дурацкой сумки!» А он эту старушку обхватил руками за головку, поцеловал в темечко, и уж след его простыл».

Одна раба Божия приняла монашество незадолго до смерти. Глубоко переживая свое недостоинство перед лицом великой милости Божией, ощущала приближение конца и думала, что Господу своему уже не послужит, ей нечем Его отблагодарить, и была очень угнетена. Отец Владимир пришел к ней в первый раз после пострига. И слышит от родственников: «Батюшка, Вы спросите, как ее зовут, она и разговаривать с нами перестала. Мы расстраиваемся: она Вам-то ответит, как полагается». И батюшка торжественным славянским слогом вопросил о ее новом имени. Она испуганно на него посмотрела и робко, почти по складам, произнесла; «Не-до-стой-ная мо-на-хи-ня Ели-са-вета». А батюшка: «Я люблю тебя за это!» Матушка после этих слов пришла в себя, осознала, что дорога Богу и в своей крайней немощи. Через батюшкино сердце восприняла сострадание к себе – Самого Господа. Для Него пребывающее в болезни и скорби дитя становится еще ближе. Как важно, чтобы именно в последние дни жизни – сугубо боримая дьяволом душа устояла, не утратила правильного духовного устроения. Матушка раскрепостилась, стряхнула оковы ложных переживаний, хорошо исповедалась, с умилением причастилась...

Упомянутые эпизоды – лишь несколько обычных батюшкиных минут. Но нельзя не заметить, сколько отец Владимир успевал за самое короткое время: помочь, поднять дух, подарить желание стать лучше несосчитанному количеству людей. И все мгновенно: улыбкой, словом, беззвучной мольбой – посев, неустанный труд на ниве Господней, «во еже добродетели семена сеяти». Словно он ощущал краткость своей и общей жизни и сокровенную скорбь Спасителя: Посмотрите на нивы, как они побелели и готовы к жатве. Жатвы много, а делателей мало...

Раба Божия Алевтина: «Хотя батюшка это скрывал, но было ясно, что он ежедневно совершал множество земных поклонов. Отец Владимир очень ревниво хранил свои келейные тайны. Только какие-то случайные слова его выдавали. Как-то он сказал одному духовному чаду: «Современные христиане недооценивают поклоны. Как-то в голодные 30-е годы мать учила в деревне дочь прясть пряжу. У пятилетней девочки ничего не получалось. Каждую минуту веретено на пол и катится в дальний угол. Уже и накричали на нее... Вдруг она после десятой попытки оставила все и – ко святому углу. И начала поклоны класть. Шепчет, шепчет и лобиком до земли. Наверное, полчаса молилась с поклонами. Вернулась к веретену, работа пошла как у опытной пряхи. И наработала она в эту зиму больше взрослых... Не пренебрегай поклонами».

Раб Божий Алексий (Москва): «Впервые привез своего институтского друга в Дивеево в тяжелом духовном состоянии. Кроме обыкновенной греховной распущенности, было в нем какое-то особенное противление Богу. Постоянно приходилось останавливать поток его едких высказываний на предмет Церкви. Он страдал периодами глубокой депрессии, переходившей в запои. Кое-кто советовал ему психиатрическую больницу. Несколько лет уговаривал его поехать к батюшке. Но решился он на это, только когда, по моей просьбе, отец Владимир две-три недели стал молиться о нем, о чем он, конечно, не знал. И вот мы у батюшки дома. Он встретил нас, по обыкновению, очень приветливо, с отеческой лаской. Мой В. в ответ становится все более хмурым, почти откровенно грубым. Отец Владимир с улыбкой просит меня оставить их в келье вдвоем. В. тут же рванулся вслед за мной. Батюшка сумел его удержать, конечно, не физической силой. Ждал я под дверями кельи около полутора часов. Его было трудно узнать, когда он вышел. Лицо измученное, какое-то воспаленное, нелегко ему все это далось, и одновременно – это был уже другой человек. Не смел его расспрашивать, молчали всю обратную дорогу. Единственная фраза, которая прозвучала в тот вечер, меня поразила: “Я попросил батюшку отчитать меня”. И только месяц-полтора спустя, он рассказал мне о части разговора с отцом Владимиром.

Много я от него услышал, чего не забывают. Он спросил, знаю ли я, как умирал Вольтер, прославившийся изощренной хулой на Бога? Он кричал, корчился от боли. Впервые призывал Того, Кого отвергал всю жизнь. Перед смертью он заклинал врача, предлагая стоимость половины имущества, продлить ему жизнь, хотя бы на несколько дней: если этого не будет, я пойду в ад и прихвачу вас с собой! Получив отрицательный ответ, он умолял немедленно позвать ему священника. Но его друзья, такие же словоблудники, как он сам, сделали все, чтобы этого не произошло. Он кричал с искаженным ужасом лицом: я покинут Богом и людьми. Ад – отверзается! – и призывал имя Христа, понимая, что Он – Единый Спасающий... «Когда человек приближается к смерти, – сказал мне батюшка, – он выходит на новый уровень восприятия. Получает способность воспринимать мир невидимый. Множество уходивших на моих руках людей страдали от видения бесов. Они получают власть над каждой душой, не принесшей покаяния Господу в своих грехах. Один Бог силен изменить уготованное нам по нашим делам».

Не менее люта участь другого «гения». Почти ничего невозможно прочесть о последних днях Льва Толстого, дерзнувшего свой кощунственный апокриф именовать «Евангелием». Сколько, в том числе незаурядных людей, было им прельщено. Существуют письма писателя к своей сестре, монахине, где он с неприкрытым отчаянием пишет, что во сне и наяву его окружают гигантские чудовища. Их омерзительность не поддается описанию, они издеваются над ним. Имеют над ним полную власть... В ответном письме сестра умоляла брата принести немедленное покаяние Богу. Побег Толстого из Ясной поляны накануне смерти был попыткой найти защиту в Оптиной Пустыни. Но поздно... Бог не принимает крика о помощи, если он не основан на глубоком раскаянии о содеянном, а только на ужасе перед преисподней. Известное видение в день смерти Толстого: его душа с развивающейся бородой была с воплями влекома над озером толпой ликующих бесов... Батюшка рассказывал все это так, что я впервые в жизни осознал, что ад – существует. Он буквально начал разверзаться под моими ногами... Отвернувшись к окну, не упоминая, что говорит обо мне, батюшка рассказал два эпизода из моей собственной жизни, которые не могли быть никому известны, кроме меня... Выразить все, что я там пережил – невозможно... Ничем я этого, Господи, не заслужил...” Теперь мой друг постоянно посещает церковь, исповедуется и причащается».

...Встречаясь с плохим к Себе отношением, (Христос) был в высшей степени терпелив и мягок. Он не возмущался злом. Он не боролся за Свои права! Он без жалоб переносил несправедливость и даже оскорбления. Люди думают, что мягкость и терпение по отношению к несправедливости – это знак слабости. Нет, это означает силу. Это то, к чему должны стремиться христиане в жизни личной.

...Враги у него (у Государя), разумеется, были, как у всякого сильного человека, живущего полной жизнью. Нельзя вести насыщенную жизнь, много работать и не возбуждать при этом в большей или меньшей степени зависть, неприятие, клевету, презрение, вражду... (Из дневников Государыни Александры Феодоровны).

Оставляло неизгладимое впечатление то, с каким терпением и благожелательностью воспринимал отец Владимир прямые нападения на себя сил зла. Глядя на него, приходили на память слова Паисия Афонского: «Те, кто терпит без вины, могут стать самыми любимыми чадами Божиими».

Вспомнила при одном таком эпизоде рассказ матушки Надежды о своей духовной сестре Евфросинии, монахине Любови, – угоднице Божией, которая постоянно подвергалась насмешкам и клевете: «Матушка, очень тяжело пребывать в таких напастях. Как матушка Любовь относилась к своим недоброжелателям?» – спрашивала я. «Как?! Да – никак. Вернее, очень хорошо относилась. Как к самым лучшим друзьям. Без числа делала для них доброе. По заповеди. Ведь нам положено воздавать добром за зло».

Отец Владимир вспоминал, как святой Онуфрий, великий подвижник IV века, в день своей памяти сопровождал в веке XX юную Евфросинию по аду и Раю. Стоя перед Небесным приютом Марфы и Марии, она благоговейно наблюдала, как Великая Княгиня Елисавета с духовником Обители протоиереем Митрофаном (Сребрянским) с глубоким состраданием служили физическим и духовным немощам людей. Здесь, в Царствии Небесном, деревенская девочка, понятия не имеющая о столичной жизни, впервые увидела своих будущих духовных родителей, Которые благословили ее поступить в земную Обитель Милосердия. Стоя перед святой Обителью, Преподобный предлагает и ей исполнять одну из главных заповедей Неба: «Люби всех – равно.

Каждый знает по опыту, как непомерен, кажется, невозможен для осуществления в нашей жизни этот завет. Но и сегодня есть люди, приближающиеся к его исполнению. Для меня один из них – отец Владимир.

Духовная дочь отца Владимира Ксения: «Батюшка серьезно относился к хорошей духовной поэзии. Первыми поэтами ушедшего века считал Сергея Бехтеева и Александра Солодовникова. Чтил и малоизвестных мастеров слова. С большим теплом отзывался о Леониде Васильевиче Сидорове. Никогда не забуду батюшкино неординарное чтение:

Никогда-никогда себялюбцем не будь:

За себя помолясь, ты других не забудь.

Помолись и о тех, что больные лежат,

Что томятся в жару, ночью темной не спят.

И о том, кто молчит, и никем здесь не стал,

И о том, кто скорбит, и о том, кто устал,

И о том, кто не ждет ни добра, ни тепла,

Кого горе гнетет, кто погиб весь от зла.

И о том, кто убит, и о том, кто убил,

Чтоб Господь воскресил, чтоб Господь все – простил.

И о том, кто далек ото всех уже глаз,

И о том, кто горит, и о том, кто угас.

И о том, кто всю жизнь здесь напрасно любил,

И о том, кто в тоске себя жизни лишил,

И о том, кто тебя здесь когда-то ласкал,

И молясь, и любя только блага желал,

Помолись и о тех, от земли что ушли,

Вспомни с нежностью их, им привет свой пошли.

И тоска убежит от души твоей прочь,

И светла для тебя станет темная ночь,

Будет светом полна, будет утром она.

В старость юность придет, придет в осень весна.

Эти стихи отец Владимир читал толпе исповедников в Троицком соборе. И становилось ясно, какой должна быть наша молитва: живой, искренней – всем существом. И, увы, такой она почти никогда не является. И это большой грех. «Ведь мы не разговариваем холодно, мертвенно, безучастно с теми, кто нас любит? – говорил батюшка. – Самые наши тяжелые грехи перед теми, кому мы особенно важны и дороги: матерью, отцом, мужем, женой, детьми... Оцениваем ли мы величину своей вины – перед Лицом Любви Отца нашего Небесного? Вот мы удостоились попасть на прием к земному владыке – от которого зависит решение наших земных проблем. Будем ли мы стоять перед ним зевая, вертя головой, разглядывая предметы обстановки? Да мы все забудем – одна мысль, как умилостивить владыку. Но Господь, Который так нетрудно удостаивает нас общения с Собой – Творец Вселенной – Владыка душ и жизней. От Него зависят наши жизнь и смерть, наша участь – в Вечности. Как смеем мы разговаривать с Ним – небрежно?! Прости, Милостивый Господи!!!» – с горем восклицал батюшка. И эхом – отзывалась толпа людей, впервые переживающих эти чувства, эту батюшкину и свою боль за охладевшие под воздействием хладного диавола – наши души, созданные глубокими, трепетными, светлыми, любящими! «Наша молитва должна являть собой человеколюбие, потому что Имя Христа – Человеколюбец. Покаемся, вспомним, что Господь не слышит молитву непрощающего, зложелающего. Таковый навлекает на себя только гнев Божий. Нужно стремглав бежать на исповедь человеку – ненавидящему, презирающему, осуждающему, чтобы слезами покаяния затушить пламя объявшего нас зла. Иначе нас ждет страшное»...

Леонид Васильевич уже в старости рассказал близким сон пятилетнего детства: «Вижу себя сидящим на холме из глины, что-то из нее леплю. Вдруг передо мной появляется Спаситель в белом хитоне (как на образе у Илии Обыденного) и говорит: “Пойдем со Мной”. Отвечаю: “Не могу – прилип к глине”. Он протягивает мне руку, отрывает от земли, и мы идем. А потом вместе рисуем. Моя рука в Его руке. И все изумительно получается: рощица, болотце, дубочки, – неописуемая красота. И тут я говорю: “Господи, а теперь – я хочу сам рисовать”. – “Ну, что ж – попробуй”. И я начинаю рисовать сам. Но, о, ужас! – под кистью одна грязь, какие-то каракули. И я в горе: “Господи, но у меня же ничего не получается!” – “Да нет, что-то, получается”, – говорит Христос и снова берет мою руку в Свою. И вдруг – стряхивает кисточку. И на моей слякоти и грязи внезапно расцветают – голубые незабудки». Этот сон был прообразом всей жизни Леонида Васильевича. Жизни одинокой, грустной, лишенной понимания. Даже самый близкий ему человек, родная сестра, не воспринимала и не ценила его стихи. Это был путь поисков и утрат, но неизменно вера во Христа и Богом дарованное творчество – были его поддержкой и утешением. Отец Владимир говорил: «Мы нередко удивляемся, что же это у нас так нескладно, так худо все получается. Но это потому, что мы не заметили, как выпустили из своей руки, а нередко тяжелым грехом – вырвали свою руку из любящей, бережно ведущей руки промысла Божия. Скорее хватайтесь за Божию руку – припадите к ней – слезным покаянием. И все еще наладится!» Много раз я слышала батюшкино к разным и многим людям напутствие, в повторение слов, которые произносил своим чадам архимандрит Сергий (Сребрянский): «Крепко держись за руку Божию!»

Незабудка

Ты все еще та же,

былая,

Ты цветешь еще,

ты не завяла,

Незабудка моя голубая,

Голубой цветок идеала.

Без товарищей тесного круга

Шел один я средь жизни ненастья,

Без отрады и ласки, без друга,

Без надежды на жизнь и на счастье.

И порой становилось жутко,

И любовь меня здесь не встречала,

И цвела только ты, Незабудка,

Голубой цветок идеала.

Шли годы, тяжелые годы,

Подозренья, лишенья, мученья,

Но ты в сердце, цветок свободы,

Голубой цветок вдохновенья!

Жизнь была не игрушкой, не шуткой,

И душа в ней счастливой не стала.

И осталась лишь ты, Незабудка,

Голубой цветок идеала.

Однажды Леонид Васильевич шел по дорожке парка. Он всегда сочинял стихи на ходу. Вдруг перед ним появилась мышка. «Подожди немножко, дай на тебя посмотреть», – сказал он. Та послушно остановилась. Он полюбовался на нее: «Ну, теперь беги!» И мышка убежала. В другой раз Леонид Васильевич занозил руку до крови. Он стоял в растерянности на тропинке парка, неожиданно к нему по веткам приблизилась белочка, спрыгнула на дорожку, взобралась по одежде к его рукам. Он протянул ей раненую ладонь. И белочка аккуратно, зубками, вытащила занозу. Молодой человек, присутствовавший при этом рассказе, воскликнул: «Ну, это же просто состояние первозданного Адама!»

Помню, как отец Владимир предложил своей девятилетней дочери прочесть нам стихотворение Леонида Васильевича «Кукла». Это был рассказ о том, как девочка разбила любимую игрушку и в горе жаловалась маме, сжимая руками осколки. Вскоре ей купили новый подарок. Кукла была роскошной: «Голубые глаза, и как лен волоса, платье – чистый атлас!..» Но недолгой была радость. Даже мама не сразу понимает свою девочку: неужели красавица-кукла не дала позабыть ей «дурнушку», которую она разбила?

Не могу позабыть, в сердце буду носить

О ней долго печаль. Как мне бедную жаль!

Не заменит ее дорогая.

Что ж, что в ней красота! Но она ведь – не та,

Ведь не та, ведь не та – а другая...

Вот великий урок, кто понять только смог

Среди нашего дружного круга:

Ценность вовсе не в том – кто в богатстве большом?

Ценность в личности каждого друга.

Не сменить, не купить, не другой заменить

Эту личность, друзья, невозможно.

И с ребенком святым, и со старцем седым

Обращайтесь всегда осторожно...

Думаю о том, насколько эти слова соответствовали пониманию отца Владимира. Батюшка ценил и чтил, как одну единственную во вселенной, – каждую душу. Иногда думала: возможно, вот этот человек никогда бы не сумел разглядеть сокровенную свою красоту, если бы не уникальная способность отца Владимира – любить всех, без различия... Он глубоко чувствовал и тонко отзывался на неброское и благородное самой скромной души. Многие увозили из Дивеева строки Леонида Васильевича, подаренные им батюшкой.

Шедшим поступью несмелою,

Жизнью жившим неумелою,

Но под силой не склонившимся,

Всем непризнанным, непонятым,

Всем цветам нераспустившимся.

Всем ненужным, всем отверженным,

Незамеченным соловушкам,

Неудачникам в делячестве,

Нерасчетливым головушкам.

Всем пропевшим без внимания,

Свою думу-песнь безмолвную,

Всем сиявшим без признания,

Словно звезды в ночку темную.

Всем страдавшим без участия,

Не дождавшимся здесь счастия,

Но хранившим в одиночестве

Глубоко мечту заветную,

Не узнавшим, не увидевшим

Здесь любовь к себе ответную –

Но с толпою все ж не слившимся,

Но к прекрасному стремившимся.

Всем талантам не отмеченным,

Всем прошедшим не отвеченным

Жизнь земную, быстротечную –

Эти звуки мои бледные,

Эти песни мои бедные

Посвящаю в память вечную.

«Фиалку» кто-то из близких батюшки назвал одой внутреннего делания Иисусовой молитвы.

Когда тишина наступает

После ветров суровых с окраин,

Тогда в сердце цветок расцветает,

Фиалка лиловая таин.

Чтоб с фиалкою быть непрестанно,

Пребывать должен ты в глубине

И всегда отгонять неустанно,

Всё, что слушает сердце совне.

Сторонись же от шума забавы:

Пребывает она лишь в тиши,

Она любит тенистые травы

И тропинки лесистой глуши.

Береги сокровенные силы

И не слушайся криков с окраин,

И спокойно иди до могилы

Со своею Фиалкою таин.

Однажды отцу Владимиру заметили, что Леонид Васильевич и сам называл свои стихи «неумелыми» и что его явно нельзя отнести к поэтам такой высоты, как Пушкин, даже как Солодовников... «Я вас понимаю, я сам очень люблю Солодовникова... Хотя само по себе мастерство во все века – не редкость. Но кроме высоких рангов мастерства, есть еще высокий уровень сердца. Рангом сердца Леонид Васильевич – многим поэтам не уступит».

Нам всем на земле осталось лишь покаяние.

Игумен Никон Воробьев

На общих исповедях батюшки производило огромное впечатление то, что мы немедленно включались в покаянный настрой самого отца Владимира. Эта долгожданная волна горя о своей нераскаянности, никем не разбитом окамененном нечувствии – наконец накрывала душу. Господи, дай еще хотя бы раз в жизни так видеть свои грехи! Так о них плакать...

Помню одну вызывающе одетую девушку, в «мини» и с прочей атрибутикой пренебрежения к храму и его устоям. Человек, на первый взгляд, случайно попавший сюда из толчеи кипящей противоположными интересами улицы. Батюшка неожиданно взял ее за руку и притянул к исповедальному аналою. Далее происходило ошеломляющее. Отец Владимир что-то произносит ей в лицо, очень серьезно, с большой силой, потом становится понятно, что он шутит, но в ответ на первое и второе – неприятие и отталкивание – скалы. Через минуту батюшка берет ее за руку и стремительно ведет сквозь толщу народа к святым мощам Преподобного Серафима. Здесь он начинает класть земные поклоны, которые невольно приходится повторять его спутнице. За краткое время с девушкой произошла разительная перемена: батюшка возвращался с человеком, обливающимся ручьями слез. Далее последовала не короткая, первая в жизни исповедь. Не забуду уходящую девочку – это была новорожденная. Только что откровенно неприятное лицо превратилось в подлинно человеческое, страдающее: оно полностью лишилось скрывавшей его отталкивающей маски. Это новое выражение не могли испортить разводы от потекших ресниц и распухший нос. Оно запоминалось, оно стало притягательным. И сколько подобных ярких картин!..

Раба Божия Нина: «Остались в памяти батюшкины общие исповеди. Однажды он начал словами: святой Иероним молился в Рождественскую ночь в Вифлеемской пещере, там, где родился Христос. Слезы струились из глаз старца. И мысли его переносились в те времена, когда волхвы принесли Богомладенцу свои дары – злато, ладан и смирну. И вопрошал старец: “Господи, какой дар могу принести Тебе я, нищий человек?” И услышал в ответ: “Принеси Мне грехи твои, Иерониме”. Нередко и мы ищем, чем послужить Богу, – с волнением говорил отец Владимир. – Но первое, чего Он ждет от нас, чем мы можем Его утешить – наше собственное покаяние».

Раба Божия Александра: «Никогда не забуду об одной общей исповеди отца Владимира: однажды Паисий Великий молился о павшем брате своей обители. Он отказался исповедовать Христа, женился на иноверной, принял иудаизм, впал и в другие тяжкие грехи. Преподобный месяц за месяцем просил о нем Бога. Он молился так, что ему явился Христос и сказал: “О чем ты Меня просишь?! Этот человек отрекся от Меня, предал Меня!” Авва Паисий упал перед Спасителем на колени: “Господи, помилуй его!” Христос посмотрел на Своего ученика и произнес: “О Паисие, ты Мне уподобился в Любви”. Понимаем ли мы, – сказал батюшка с чувством, которое пронзало насквозь, – что Господь хочет спасти каждого человека?! Самого последнего прокаженного грешника Он жаждет – простить, пощадить, помиловать... Чем мы отвечаем Богу на Его Любовь? Почему так слабо каемся? Так робко просим о помиловании наших близких?»

Раба Божия Валентина: «Мы приехали на нескольких машинах. Утром пришли к батюшке. Он выходит из дома и говорит мне: причащать-то сегодня некого. Я: как так некого? Он: этот уже воды напился, тот покурил, эта тоже – после чая. Подхожу к ребятам, они отнекиваются. Говорю: обманывать – грех. Они: откуда же он знает? – я давным-давно уже покурил и зубы почистил. А другой: а разве воды попить нельзя? Третья: чай – ведь не еда...»

Раба Божия Зоя: «Однажды солидный мужчина, по батюшкиному благословению, вокруг храма босиком бегал. И потом исповедовался у батюшки. Оказалось, это был начальник тюрьмы... К отцу Владимиру приехала семья: муж, жена, сын, теща. Последняя чуть не попала в секту к баптистам. Они разучивали песни и пели у подъезда. Батюшка на исповеди спрашивает: “Ну что, певунья, какие ты там у подъезда песни пела?” Та была поражена».

Раба Божия Клавдия: «Меня на исповедь к отцу Владимиру подруга притащила, можно сказать насильно. Стоя в толпе я собиралась как-нибудь незаметно схлынуть. А батюшка вдруг поймал мой взгляд и начал говорить, как будто специально для меня: “Один больной постоянно откладывал свою исповедь «на потом». Христианин-врач советовал ему о ней не забывать. Оставил после очередного визита лекарство на столе и приготовился уходить. «Доктор, когда мне начинать принимать лекарство?» – «Можно и через месяц», – прозвучал ответ. «Как! Ведь без лечения можно запустить болезнь». – «Ну, тогда начните со следующей недели». «Доктор, – запротестовал больной, – я ведь могу и не выжить». – «Если очень плохо себя почувствуете, примите завтра». – «А можно, – взмолился пациент, – я приму лекарство сегодня?» – «Вот теперь-то ты понял, что нужно торопиться с исповедью», – с улыбкой произнес врач”. В этот день отец Владимир совершил для меня чудо. Если бы мне заранее рассказали, я бы никогда не поверила, что способна со слезами называть свои грехи».

Батюшка любил цитировать нам слова из жития Преподобного Нектария Оптинского: «Смотрите, какая красота: солнце, небо, звезды, деревья, цветы... А ведь прежде ничего не было! Ни-че-го! – медленно говорил старец, протягивая рукою слева направо. – И Бог из «ничего» сотворил такую красоту. Так и человек: когда он искренно придет в сознание, что он – ничто, тогда Бог начнет творить из него великое».

Раба Божия Марина: «Одной приехавшей женщине отец Владимир вдруг говорит: “А это соловей-разбойник с большой дороги”. Оказывается, она работала начальником и потихоньку из своей организации... тащила домой...

Батюшка утешал тех, кто не верил, что можно сдвинуть с мертвой точки их неверующих близких: «Проявление Любви к человеку способно спасти и великого грешника. Не забывайте Евангельского слова. Друзья принесли расслабленного к ногам Христа, – чтобы это сделать – они разобрали кровлю дома, в который невозможно было пройти за многолюдством. И Господь, видя веру их, сказал наказанному за грехи – неподвижностью: Прощаются тебе грехи твои. Так неужели мы не желаем того своим неверующим, расслабленным на все благое, – родным и близким?! Любовь покрывает все. Воспользовавшись нашей немощною любовью, Господь творит Свою великую Любовь, для которой нет невозможного».

Духовная дочь отца Владимира Анна: «Однажды, совершая нехороший поступок, я совершенно забыла, что и за это придется исповедоваться. Когда приехала в Дивеево, еще издали увидела батюшку и расплакалась. Подошла к нему на исповедь и поняла, что не могу даже рта открыть. А батюшка посмотрел: “Как ты могла это сделать?” Я разрыдалась и говорю: “Я не буду исповедоваться”. На что он сказал: “Дело сделано, а раз так, то каяться-то надо”. Потом я раскаялась и с тех пор подобных поступков стараюсь больше не совершать».

..Людмила очень хотела поступить в монастырь. Мама только удивлялась и не принимала это всерьез. Они поехали на экскурсию в Дивеево. Когда вошли в многолюдный собор, девочка напугалась и думала, что ее сюда не возьмут. Вдруг худенький батюшка отошел от аналоя и позвал мать, которую видел впервые: «Татьяна, пойди сюда...» А дочери: «Ты, Люда, не расстраивайся, будешь в монастыре». И на самом деле, сейчас эта девочка уже инокиня, а мама с бабушкой переехали в Дивеево.

Батюшка знал дела даже очень глубокой давности. Например, маме вскрыл то, что она беременная ходила плясать в клуб, который был сделан из кладбищенской церкви. В то время храмы осквернялись, а мы только благодаря батюшке узнали, что клуб был сделан из храма.

Послушник Федор: «Наш отец Владимир точно также, как батюшка Алексий Мечев, – это переживание того, что тебя когда-то искренно пожалели, приголубили, полюбили, но этого одного недостаточно. С батюшкой, чувствовалось, был Бог, и здесь человеческое уже отступает, через батюшку тогда тебя жалел, ласкал и любил Сам Бог. Можно ли выразить человеческой речью радость Богообщения? Батюшка же эту радость давал.

Когда умирает человек, который весь заключается в наших умственных воспоминаниях, такого человека, как ни трудно, но все же легче заменить другим, но батюшку – как переживание и трепет нашего сердца – заменить другим невозможно.

В противоположность уму, сердце отличается верностью, оно не в силах забыть те исключительные святые переживания, которыми Бог благословил нас через батюшку. Ум, по природе своей, холоден, и его привязанности потому непрочны. Сердце же, живущее уверенностью, горит, и жаром своим сжигает все сомнения.

Батюшка весь был в духе Преподобного Серафима: та же Любовь, та же ласка во взоре и радостная улыбка, та же сердечная приветливость. В присутствии батюшки также все размягчались и выходили в слезах».

Духовная дочь отца Владимира Александра: «Одна моя знакомая пришла к батюшке на исповедь и созналась, что сделала тридцать абортов. Кому еще, кроме отца Владимира, такую жуть несли?! И плачет, у аналоя отчаянно плачет: “Грехи какие... Батюшка, что мне делать-то?” А он говорит: “Я все грехи твои возьму на себя”. Вот священник. Найдется ли еще какой батюшка – столько грехов взять на себя?»

Отвечая иноку К. Ν-монастыря, который исповедовал батюшке дьявольское наваждение богохульных и блудных помыслов, отец Владимир писал, что во-первых, надо разлюбить грех на самом деле. Понять всерьез: это мне не нужно. Обрести твердую позицию: это – не мое (я ведь этого полностью не хочу!). И, значит, греху объявляется – настоящая война. Это фундамент. Если оставить хотя бы частичную привязанность ко греху, победить его – невозможно. Кроме собственных советов, он привел слова Паисия Афонского: «Попадая в трудную ситуацию, человек сдает экзамены... Даже если мы получаем раны, не нужно терять хладнокровия, но просить помощи Божией и с мужеством продолжать борьбу. Пастырь Добрый услышит и тут же поспешит на помощь, как бежит на помощь пастух, заслышав, как жалобно блеет ягненок от полученной раны, укусов волка или пса. К тем, кто (прежде) жил жизнью, которая была достойна плача и (ныне) подвизается, я питаю больше любви, постоянно имею их в своем уме и чувствую за них больше боли, чем за тех, кто не мучим страстями. Так и чабану за ягненка раненого или заморыша больно больше, чем за других. И о нем он заботится особо, пока и тот не станет здоров».

Как правило, молитвы отца Владимира снимали все виды грязных помыслов, блудные наваждения, но в особенно тяжелых случаях батюшка предлагал молиться Преподобным: Иоанну Многострадальному, Марии Египетской, Моисею Угрину, Моисею Мурину, Мартиниану Кесарийскому, Виталию, Таисии, Сарре Египетской, мч. Фомаиде. Отец Владимир советовал знать жития этих подвижников. Он говорил: «Зря не молитесь святым, они в силах оказать немедленную помощь горячо просящим».

Раб Божий Виктор: «Однажды я исповедовался у отца Владимира в келье. Дело было Великим Постом, и я задал ему вопрос, как бороться с плотскими страстями в постовое время. Батюшка назвал наиболее приемлемое для меня: физический труд, поклоны. “А если этого будет недостаточно, попробуй так, – он резко упал на руки ничком, начал отжиматься и сказал, – надо до изнеможения, пока весь мокрый не будешь, отжиматься – и победишь блудные помыслы”.

Он вспомнил подвижника, который каждый день до вечера строил стену, потом разрушал. И с утра все начинал сначала. Помолчал: “Каждый находит свои способы борьбы с дьяволом”. И добавил: молитва, в которой не утруждалось тело и не скорбело сердце, считается святыми отцами неполноценной».

Раб Божий Л.: «В этот вечер пришел исповедоваться к отцу Владимиру домой. Все подготовил заранее на нескольких страницах. Но самый тяжелый грех, промаявшись, так и не решился написать. Вхожу к батюшке в келью, принимаю благословение. И вдруг внутри мелькнуло, как обожгло: он знает! Отогнал от себя эту мысль. А батюшка отводит мою руку с зажатой в ней перечислительной запиской и начинает исповедь совсем другую. Стремительно открывает коричневый ветхий том и после земных поклонов с покаянными молитвами, которые все во мне разбередили, начинает перечень грехов по каким-то прежним спискам. Несовременный, более старый славянский язык. Монашеское скитское покаяние. Головы от пола нельзя отнять. И вдруг слышу – звучит вслух мой стыдный тяжкий грех...» .

Еще одна исповедь. Многие часы батюшка у образа Иверской Божией Матери, справа святые мощи Преподобного Серафима. Двунадесятый праздник. Начинают причащать, а желающих исповедаться – по-прежнему не счесть. Люди нервничают, толпятся, рвутся к аналою. Посещающие Дивеево легко вспомнят подобную ситуацию. Вдруг отец Владимир поворачивается к народу. Его лицо поражает своим внезапно обнажившимся страданием о наших несметных грехах: «Вы видите, я физически не могу выслушать вас, а всем так хочется причаститься... Восплачем же о своих грехах!» Слезы катятся градом по худому лицу, повернувшись лицом к алтарю, батюшка падает на колени. Минуты невыразимого напряжения и прихлынувшей к каждому сердцу – благодати. Батюшка стремительно встает и начинает накрывать епитрахилью залитых слезами людей. Плачет сам и повторяет: «Кайтесь, кайтесь...» Он читает разрешительную молитву отнюдь не над каждым, а выборочно: ему всегда известно, кается ли человек – сердцем...

Не раз мне приходилось говорить об отце Владимире с серьезными людьми. Мы соединились во мнении о нем. Батюшка имел Божественный дар – жизни из глубины. Для нас отец Владимир остался – чудом подлинности. Этот уровень доступен только людям облагодатствованным – которым открылось зрение грехов своих. Одним этим видением обретается – предстояние Богу в смирении. Главное, что Богу нужно от нас. Батюшка звал всех, способных откликнуться – к жизни неподдельной. Рядом с ним мы осознавали себя фальшивыми христианами, привычно соблюдающими видимость... Благодарим, на коленях благодарим, батюшка. Не к покаянию ли евангельской блудницы, пусть не миро – одни слезы принесшей к ногам своего Спасителя, ты призывал нас, твердокаменных?! Хотя бы минуты – но настоящего горя, истинной боли о своей падшести. Как нередко у нас: душа, что могла – назвала, но все чувствует свою нарастающую вину.

Святые отцы говорят, что настоящая молитва перерастает слова. Совершенной молитвой считается поклонение волхвов: благоговейно, без слов, припавших ко Христу, лежащему в яслях. Подлинная молитва – это переживание присутствия Живого Бога. Перед Его лицом столь отчетлива наша полная несостоятельность, столь очевидна ничтожность и никчемность наших добродетелей, столь отчетлива – наша грязь. То есть, настоящее общение с Богом – это неизбежно переживание своей греховности – как страшного бедствия, отделяющего нас от самого близкого – на Которого мы призваны быть похожими – от нашего Творца и Отца. О Нем бо живем и движемся и есмы (Деян.17:28)...

Рядом с отцом Владимиром многие вспоминали слова, сказанные о старце Алексие Мечеве. «Все, что вас угнетало и обездоливало, все, что вас омрачало и подавляло, все это уходило вдаль и помещалось в глубинах его Любви, жалости и желания прийти к вам на помощь.

Мир представляет свои большие материальные преимущества, но ничего не дает для Любви. И сколько бы он ни дарил удовольствий, утех и славы, он не в силах заглушить роковым образом развивающихся в человеческом сердце – сперва скуки, разочарованности, а потом невыносимой тоски, которая хуже смерти.

Жизнь грешника-христианина вечно колеблется между демоном и Богом, между святостью и греховностью, для исцеления ее иногда достаточно одного слова, одного ласкового взгляда. И здесь в особенном свете выступают целители душ, которые могут своим верным взглядом понять безумствующую душу и найти момент, обстоятельство и место, чтоб положить на ее сердце свою ласковую, успокаивающую и исцеляющую руку»⁶⁸. Среди таких целителей душ – и отец Владимир.

Раб Божий Николай, Москва: «Меня отец Владимир привел к вере после десятка лет увлечений восточной философйей, теософией, всеми Шнейдерами, Вивеканандами, Рерихами, Блаватскими и пр. Сколько нянчился со мной. Не забытъ эти разговоры и как он парировал мой бред. Вначале я был столь развязен, что мог позволить себе иронизировать: “Не боитесь, батюшка, умереть и не обрести того рая, в который верите?” А он: “Не страшитесь ли в итоге наследовать тот ад, который отрицаете?!” И уже когда решился идти к нему на исповедь, он сказал с великой любовью: “Каждый принадлежит к одному из трех разрядов людей, как заметил Паскаль: одни узнали Бога и всей жизнью служат Ему – эти люди разумны и счастливы; другие – не нашли и не ищут Его – эти безумны и несчастны; третьи не обрели, но ищут Бога – эти люди разумны, но еще несчастливы”. Не забуду все, что он мне говорил. По его советам прочел серьезные книги, почти всего Роуза. Но пробил он мою скалу именно любовью. Просто я увидел воочию человека, который готов на все – для своего Христа. Такие люди не умирают. И верю, как он взял меня за руку и повел здесь, так и там встретит – проведет сквозь мытарства. Вечная тебе, отче, память».

В письме своей духовной дочери, монахине, в ответ на ее письменную исповедь, отец Владимир советовал расстаться с пристальным вниманием к себе, своей деятельности. На свои добрые дела надежд не возлагать. «Великая Княгиня Елисавета оставила в дневнике главное предупреждение старцев: не придавать никакого значения своим трудам и подвигам, не присваивать их себе, а только – одной Милости Божией. За этим должно быть тщательное слежение, – писал батюшка, – чтобы не вкрались в нас помыслы тщеславия, тонкого самолюбования, невольного превозношения. Елисавета Феодоровна, если слышала о Себе похвалы, искренно огорчалась; я не лучше, а хуже других. Себе и нам она оставила завет: мы должны устремиться к нашей настоящей Родине, насколько это возможно нашим слабым душам. Из-за того, что смиренно почитала Себя слабой – Бог даровал Ей великую силу Духа». И еще один совет отца Владимира. Один подвижник встретил после смерти то, чего вовсе не ожидал. И, страдая от бесов, чтобы ободрить себя, стал приводить на память собственные труды и добродетели. За это он был дополнительно задержан на мытарствах. «Нам чуждо католическое восприятие спасения, – напоминал батюшка. – Это они уповают на свою благотворительность».

Многолюбезная о Христе Евгения!

Ваше письмо получил в канун отдания Пасхи и Вознесения Господа нашего Иисуса Христа – мое окаянство благодарно за молитвенную память о Дивееве...

Однако, дорогая матушка, как это умудряетесь под крылышком, нет не под крылышком – под омофором мудрости и духовного весельства такого батюшки (разумею богомудрие отца С.) – как умудрились печаловаться и пребывать вне радости?! и – неизъяснимой, ко всему прочему...

Открываю Отечник: «Войдите внутрь себя ... Человек, тот кто познал себя» (авва Пимен Великий). А каким образом войти внутрь? Цитировать св.Отцов дело хорошее, однако, что же предлагать то, чего прежде сам не постиг на деле!

Пишу Вам ответ к ночи: служу 2 дня в скитском храме. Только что вернулись с отроком: бродили возле пересыхающей речки, где незнакомые и невидимые птицы пролетали близко и в тишине такой, что, наверное, Вы услышали бы шелест крыльев. В пруду плавали не золотые, а простые рыбки и м.б. лягушки. И теперь, когда пишу Вам, начали петь соловьи.

Для того, чтобы слышать их здесь – ничего не нужно. В Москве, чтобы услышать что-нибудь хорошее – надо прежде: ничего не провозглашать, не говорить громко, суетливо, с гневом, перебивая, не делать поспешных выводов, не лукавить. Нужно сделать, следовательно, довольно большое усилие преодолеть шум пошлости и блеск беспамятства и столичную побежку любопытства, чтобы очутиться вне, т. е. там, где остались «грустные памятники Рая».

Простите... Еще раз открываю Отечник «Сын мой, не умножай слов: многословие удалит от тебя Духа Божия». Не грустите. Вашему батюшке поклон дивеевский. Батюшку тоже здесь любят. Вас помним и любим.

Недостойный и ленивый богомолец иерей Владимир

А свое состояние определите как возникшее для испытания. Часто Господь и Матерь Божия не спасают от испытаний, т.к. они нужны, чтобы пробудить духовную сторону в людях. Так говорила Пресвятая Богородица крестьянке Евдокии Андриановой в явлении Своей Державной иконы.

26 мая 1998 Дивеево,

Скит Святителя Николая Чудотворца

«Свои поля бурьяном заросли, – с болью говорил отец Владимир, – едим импортную отраву. Забыли о благодарности Творцу за хлеб насущный. Нам всем предстоит вспомнить, как святые обливали слезами каждый кусок хлеба, который вкушали».

Батюшка всегда утешал: «Вы не представляете, какие чудеса будет в последние времена творить Господь. Как будет поддерживать всех вас». И вспоминал эпизод из жизни в ссылке, во Владычне, сестер Марфо-Мариинской Обители Милосердия. «В доме пусто, хоть шаром покати. Сижу пригорюнившись, – рассказывает матушка Надежда. – Фросенька (матушка Любовь) подойдет, за плечи обнимет, тихо скажет: «Хочешь хлебушка, хочешь?!» Уйдет в сени. Минут пять нет ее. И вынесет – дышащий, белоснежный, благоуханный хлеб – хлеб с Небес». Святого покровителя матушки Любови – Преподобного Онуфрия⁶⁹ (IV век) шестьдесят лет питали белым хлебом и причащали в пустыне святые Ангелы. И матушка Любовь, его молитвами, получала Ангельскую Милостыню в XX веке.

Батюшка повторял слова святого мученика Иустина Философа: Они могут нас убить, но не могут нам навредить.

Раба Божия Виктория: «В разговоре о последних временах батюшка вспомнил путь А. Монро. Однажды, во время своих оккультных экспериментов он почувствовал присутствие очень мощной разумной силы, которая сделала его бессильным и безвольным: “У меня создалось твердое убеждение, – рассказывал Монро, – что я связан нерасторжимыми узами с этой силой, всегда был связан, и что я должен здесь на земле выполнить порученную ею работу”. Это существо, оно (или они) вышли и “обыскали” его ум, а потом, казалось, “они воспарили в небо, и я посылал им вслед свои просьбы. Тогда я уверился, что их мысленные способности и разум далеко превосходят мое понимание. Это безличный и холодный разум, без всяких эмоций любви или сочувствия, которые мы так ценим... Я сел и заплакал, горько зарыдал, как никогда раньше, потому что я знал, безоговорочно и без всякой надежды на изменение в будущем, что Бог моего детства, Церкви и религии не был таким, какому я стал теперь поклоняться, и что до конца своих дней я буду переживать эту потерю”».

Редко можно встретить лучшее описание встреч с диаволом, с которым сейчас сталкиваются многие наши, ничего не подозревающие, современники, не способные противостоять ему из-за своего отчуждения от истинного христианства (Отец Серафим Платинский).

Батюшка сказал: «Бог хочет, чтобы расцвела неповторимой индивидуальностью каждая человеческая личность, дьявол жаждет сделать нас – бессильными, безвольными на добро – холодными и безликими. Дьявол мечтает пересоздать человека: сделать из раба Божия – собственного раба – послушную марионетку. Превратить человека в античеловека – бесочеловека».

«15 января, в день Преподобного Серафима, – рассказывает духовная дочь отца Владимира Татьяна, – батюшка, несмотря на страшное истощение (он весил 38 кг), излучал на всех нас свои неповторимые любовь и ласку – дары Преподобного. В праздник Крещения Господня он был безулыбчив, строг, сосредоточен; никто не знал, что отцу Владимиру предстоит принять на следующий день монашеский постриг. Окончилась трапеза, батюшка присутствовал на ней чисто символически: уже несколько месяцев он не мог есть как обыкновенные люди. Рак в последней стадии был диагностирован в сентябре. Проходимость желудка – считанные миллиметры.

Все разошлись. За столом осталось несколько близких. Отец Владимир прервал общую беседу и спросил, повернувшись ко мне: «Как относятся к проблеме идентификации ваши знакомые священники?» В то время с этой темой я была мало знакома; в Москве еще стояла тишина, теперь хочется добавить, предгрозовая. И я ответила: «По-разному. Кажется, все это не обязательно относится к печати антихриста. Надеемся, до нее еще далеко». – «При первом взгляде на вещи, можно увидеть и так... – отозвался батюшка. – Знаю мнения известных пастырей, и вчера казалось, что все это очень здраво, трезво... Но сегодня много новых сведений. Самые замечательные люди могут быть недостаточно информированы или – дезинформированы. Получил письмо от духовного сына из Горно-Алтайска. Там пытаются насильственно присвоить идентификационные номера. В противном случае грозят увольнением с работы».

Батюшка опять помолчал, вдруг повернулся к святому углу и заговорил повышенным голосом, с невыразимой болью. Мы стихли, понимая, что он обращается уже не к нам. «Как же я могу? сказать ему: не брать?! – это был вопль смиренной души. Как последний неключимый раб вопрошал батюшка: – Вот у меня здесь – полный стол...», – и он обвел рукой длинный стол обширной трапезной. Это производило тем большее впечатление, что он уже месяцы питался считанными глотками сока в день. Хотя, как и прежде, здесь продолжали кормить многих. «У меня полное изобилие, а я должен написать, что в конце концов ему придется отказаться – ото всего!» Опираясь локтями на стол, батюшка погрузил лицо в ладони в позе неизбывного горя. Со страхом и благоговением мы присутствовали при молитве, обычно скрытой за дверями кельи. Беззвучная, огромной силы, обращенность к Богу – была исполнена великим страданием – о неведомом для нас и предстоящем всем нам. Этот поток боли и живого, обжигающего душу, сострадания относился не только к человеку, который просил в письме решения отца. Это был крик о помощи – для всех, кому придется встать на путь лишений, голода и гонений. Происходило то, что трудно вместить в слова, мы ощущали себя, вслед за батюшкой, пылью и прахом перед Богом. Быть может, в эти минуты он просил Господа возложить будущую ношу своих духовных детей – на себя. Одновременно это был беззвучный вопрос: вдруг возможно – да мимо идет чаша сия?! Три-четыре минуты батюшкиного молчания казались бездонными. Потом он воспрянул, выпрямился и твердо, без доли сомнения, произнес: «Но нет! Брать нельзя! Если есть 666 – брать нельзя!» Мы поняли, что он получил ответ.

Не каждый, приходящий к подобному решению, имел столько оснований понимать всю его серьезность. Батюшка буквально умирал от голода. Так «постились» редкие люди на земле. В декабре он перенес одиннадцатидневное «сухое» голодание – без еды и питья, без единого слова. На седьмой день он передал матушке записку: «Я не могу жить без Причастия!!!» «Схимнический пост и покаяние», – говорили близкие.

«Батюшка был первопроходцем для всех нас, христиан последних времен, – считают родные отца Владимира. – Подвигом своего умирания он явил образец того, как можно любить Бога, помогать другим и благодарить – до последнего издыхания, находясь в муках голодной смерти». Благодать Божия не оставила батюшку до конца.

Рассказ рабы Божией Ксении: «Одиннадцать лет назад я начала работать в храме. Мы поднимали его после тридцати с лишним лет запустения. В это время мне приснился сон, смысл которого стал мне ясен много лет спустя. Увидела наш разоренный храм, в котором ведутся восстановительные работы почему-то на склоне горы. Вдаль уходил светлый весенний пейзаж: тоненькие березы, набухшие почки, едва проглядывают будущие листья. Прозрачный хрустальный день. Стою, любуюсь. Вдруг рядом вижу батюшку, который много лет является моим духовным отцом. И мы начинаем подниматься по каменистой тропе вверх, все выше. Идем рядом. То оступлюсь, то отстану, и углубленный в молитву священник молча протягивает мне руку, на которую опираюсь, выравниваюсь. И мы продолжаем путь. Вдруг дорога пропадает в страшной невылазной грязи. Неожиданно поскользнулась, потеряла равновесие и готова упасть. Там, во сне, испытываю подлинный ужас – сейчас я должна упасть со всего размаха. Моего отца почему-то нет рядом. Мне не на кого опереться! В это мгновение справа появляется неизвестный священник в монашеском одеянии. Запомнила темные развевающиеся волосы, взгляд глубокого сострадания. Он устремляется на помощь, как торопятся взыскать погибающего, – всем сердцем. Двумя руками подхватывает стремительно падающую за обе руки. Прочно ставит на ноги. На этом все обрывается. Просыпаюсь потрясенная. Ощущаю неподдельный ужас близкой погибели: должна была упасть и катиться вниз по острым камням, как падают в бездну. Прошло время, повседневные заботы ослабили яркое воспоминание.

Минуло пять лет успешной работы в храме, после чего меня постигло большое несчастье. Духовный отец не понимал отчаянности моего положения. По попущению Божию, он не нашел времени и сил, чтобы вникнуть в происходящее со мной. В этот период я попала в Дивеево и на исповедь к отцу Владимиру, который с огромной затратой духовных сил вынул меня из преисподней ситуации. Имею право сказать, что обязана батюшке – жизнью. Он предупредил готовое свершиться духовное крушение, поставил меня на ноги. С этого времени я благодарно считала отца Владимира своим вторым духовным наставником... Поразительно то, что батюшку я увидела во сне, когда он еще не был священником и даже диаконом».

8 февраля – на этот день перенесли службу и празднование дня Ангела батюшки – произошло наше прощание с отцом Владимиром. После трапезы, на которой он ничего не мог есть, батюшка уезжал на последнее обследование в Нижний Новгород. Мы провожали его к машине. Неожиданно батюшка остановился и, обратившись ко мне, произнес с любовью, которая почти нереальна в нашей жизни: «Духовный отец у тебя есть, ты будешь мне – сестрой». В первый раз за многие годы он не обратился ко мне на «вы». Благословил. Развел руки в стороны – в эти мгновения он, фантастически худой, напомнил распятого на кресте, – произнес с огромной духовной силой: «Христос Воскресе!» – обнял недостойную невещественными руками, христосуясь по-монашески бесплотным склоненьем к одному и другому плечу. Казалось, рядом не плотяное существо, а невесомое, проникнутое Духом Святым. Потом он повернулся к другому человеку, худенькому и высокому. Склонил его голову себе на плечо, обнял одной рукой, несколько раз поцеловал голову со словами: «А ты будешь мне сыночком!» Любовь, исходившая от батюшки, была неземной силы, слезы кипели в душе каждого, стоящего рядом. Люди сдерживались изо всех сил, чтобы не заплакать. Сердце горело готовностью пойти для батюшки в огонь и воду. Считанное время до смерти – но силы, которые излучала сейчас на присутствующих душа отца Владимира – были непомерными. Это был гигант Духа. Сегодня утром этот умирающий служил Литургию с отдачей здорового человека. Произнес фундаментальную проповедь. Целый день отдавал себя множеству людей. Мы не знали, что батюшке оставалось жить здесь полтора месяца... Он сел в машину, близкие готовились к отъезду. Мы стояли поодаль, не отрывая глаз от нашего отца, который расточил беспощадно, без остатка для всех нас свои плоть и кровь, отдал всю душу за друзей и ненавидящих его и потому приобрел ее в новом качестве, на неизвестной для обычного восприятия глубине. Вдруг он громко позвал меня по имени. Подбежала к открытой дверце машины. Хрупкая фигура отца Владимира в монашеских ризах была еще более невещественной на фоне темно-серых подушек сидения. Карие светлые глаза казались очень большими. Они сияли, источали свет неведомого нам – смирения. Батюшка давно жил силами иного мира. «Передай от меня поклон отцу В.», – батюшка назвал имя знакомого мне священника, который болел о нем душой. Последнее благословение, и машина тронулась. Наши души готовы были вырваться и лететь ей вслед, крестили дорогу, машину, пока за ней можно было следить глазами...»

Во время пострига отца Владимира стали еще очевиднее его непомерная истощенность, физическое бессилие. Он опоздал к намеченному часу в храм Рождества Божией Матери, и матушка Ирина боялась, что он не сможет дойти, батюшка еле переставлял ноги. Когда его постригали, казалось, перед нами была одна батюшкина душа – уже только душа. Отец Владимир был столь изнурен, невесом, непонятно, какими силами он держался... Иногда становилось не по себе от мысли, что он может умереть прямо здесь. Но после пострига он уже шутил, вызывая улыбки монашествующих, утешал всех пришедших.

Выйдя из храма, где все совершилось, поздно вечером отец Владимир очень медленно, без сопровождающих, дошел до Троицкого собора. Записываю дальнейшее со слов дочери батюшки. Она поведала мне эту тайну благодаря рассказу дежурной инокини. Здесь отец Владимир припал к святым мощам Преподобного Серафима и долго плакал, повторяя одну фразу: «Батюшка, помоги моему успению». Ребенок делился с потрясенным сердцем. Иначе это было невозможно воспринять. Ведь всем казалось, что отец Владимир верит в свое выздоровление. Этой верой держались бесчисленные люди в разных городах и весях, не позволяя себе усомниться: «Бог исцелит его. Он нужен стольким людям! Господи, сотвори это чудо. Нет невозможного для Тебя!» Но, оказывается, отец Владимир и в этом себя не обманывал. Своим облегченным взглядом на диагноз, внешней непринужденностью – он помогал всем нам вынести месяцы его болезни. Знал, что ему предстоит умереть и очень скоро. И готовился к смерти.

...День Ангела отца Владимира был отмечен чудесным посещением Государя, которому батюшка служил верой и правдой всю свою жизнь. Милостью Божией, в дом иеромонаха привезли известную всему миру – благоуханную икону Царя. Отец Владимир отслужил перед святыней бесчисленное число молебнов. Каждый получал из его рук акафист и Царскую икону. Происходило настоящее прославление Государя. В это время была назначена конференция, посвященная канонизации, которую отменили. В Дивеево произошла духовная канонизация, народное прославление Царя.

Когда святыню увезли, инокиня Е. увидела во сне: «Отец Владимир вынимает из коробки и раздает народу огромные жемчужины, каждому по одной. Подбегаю: батюшка, и мне». Воистину духовный жемчуг».

По благословению матушки игумении, мироточивый образ Государя вместе с большой иконой Преподобного Серафима монашествующие и миряне обнесли по Канавке. Когда тронулась машина, увозившая икону Царя, отец Владимир возгласил: «Положим вслед Батюшке Царю три поклончика!» И сам первый упал на колени. За ним рухнули на колени все люди... В следующую минуту батюшка повернулся к народу и с огромной духовной силой и волнением стал говорить о Любви Божией. Это был вдохновенный поток благодати. Запомнились слова: Любовь Господня, как океан, заполняет весь мир, все пространство, воздух... Мы все существуем в преизбыточествующей этой Любви. Господь близ. Безмерна Его милость, Его сострадание к людям. Только – позови! Шепотам произнеси Его имя, сердцем... Он слышит любой шепот... Ждет каждую душу. Ждет нашей ответной Любви. Я Люблю – вас всех! В ответ многоголосно, с рыданиями, раздалось: «И мы Вас любим, батюшка! И мы тебя, батюшка, – любим!» – Я никогда не перестану молиться о вас! Я буду просить о вас Господа, где бы я ни был! Там или – там! – мгновенным жестом руки батюшка показал вниз и потом – в небо. Рыдания перехватили ему горло. И он скрылся за воротами своего дома под неудержимый плач любящих его людей.

После богослужения в день Ангела отца Владимира (7 февраля – священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий) батюшка произнес проповедь, которая у многих останется в памяти: «...дьявол открывает свою личину, власть принадлежит безбожникам. Идет война против Православия, дьявол не остановится на полпути, он будет идти до конца... Идет последняя битва. Но Свет победит тьму... И Христос будет судить, во-первых, нас с вами...

Царствие Божие – оно рядом, только позови. Покайся, не скрывая слезы... Он простил мне, Он простит вас, только не будем откладывать покаяния. Вот и сейчас еще можно пойти вот к тому аналою. Там священник примет вашу исповедь...

Желаю вам молитвенного стояния за души православные, за други своя, за землю Русскую... Нам заповедано – прощать личным врагам. Но за веру Православную, за Россию нашу будем биться, стоять твердо и небоязненно. Бороться со злом будем, прежде всего, молитвой, образом жизни. На вопрос, как ближнему помочь – простой ответ: стань сам таким, каким ты хочешь, чтобы стал твой ближний».

Уходила после этой службы, и в душе слезами отзывались слова батюшки, призывающие нас к самому глубокому и подлинному общению, на которое нас вечно не хватает, – общению со своим Создателем: ...шепни про себя, чтобы никто не слышал, кроме Господа – и Он ответит.

Перед концом жизни отец Владимир перечитывал книгу об отце Понтии Рупышеве и сугубо подчеркнул эти строки: «Забуду ли я Тебя, Всеблагий, Премудрый, Сильный, Святый Господи?! Ты наша милость и крайнее снисхождение. Все человеческое, как бы ни казалось оно великим, прекрасным, чистым, добрым – забудется... Но Твоя Любовь Божественная – никогда. Когда все оставляют, Ты – никогда. Когда все рушится и силы, истощаясь, вот-вот оставят, Ты Один наша крепость и сила и непостижимая Премудрость, вновь воссозидающая разрушенное и укрепляющая расслабленное Тебе Одному ведомыми путями. Когда кругом и в нас бушует буря безумных, скверных страстей, готовая все опрокинуть, извратить, искалечить, Ты Один – наша Святыня, Которой ничто не осквернит. Боже милостивый, Боже Отче, Единый Отче, Боже Святый, буди во мне, благодатию Святого Духа Своего меня освящая, просвещая, питая, утешая, укрепляя, воссозидая; с Тобою я – все для всех, без Тебя я – ничто»⁷⁰.

Из проповеди протоиерея Андрея, настоятеля Серафимо-Дивеевского монастыря на второй день по успении батюшки: ...Не было ни одного случая, чтобы отец Владимир отказал в чем-нибудь хоть кому-то. За все время его служения не было даже и того, чтобы он выразил как-то неудовольствие: всегда довольный, со светлой улыбкой, несмотря на усталость... Что показано нам на его кончине – христианской, мирной? То, как он – возлюбил! Как спелый колос, он отпал в житницу Небесного Царя.

Сегодня у меня было такое сильное смятение и жалость, как бы ощущение горя какого-то. И когда мы переоблачали батюшку, и я открыл его лицо, коснулся его рук – понял, что печалиться не надо, а лишь благодарить Бога. Господь дал ему очиститься от всех грехов своих, он это с честью исполнил. Как верный раб – вошел он в радость Господа Своего. И я знаю, что отец Владимир Его верный раб.

В нашей жестокой, эгоистичной жизни, когда мы день и ночь – позволяем себе примерными быть эгоистами, батюшка представлял собой идеальный пример жертвенной Любви... На его сердце как бы написано это слово – «жертва». Он жертвовал всем: здоровьем, временем, силами – ради любви к ближнему – до самого конца... Это великая потеря, потому что редкого молитвенника мы лишаемся здесь, на земле...

Но последнее, что мне хочется сказать – все это должны знать. Я прошу у него прощение за себя и всех, кому враг смог внушить мысли против него. Есть такая пословица: «Конец – делу венец». И мы видим, какой этот конец: монашеский постриг, блаженная кончина христианская. А на него лились такие потоки... Душа его находится сейчас здесь и радуется. Я почувствовал сегодня особенно сильно, как Бог милосерд и любвеобилен, как Господь глубоко сердечно любит нас и прощает. И все боли, все несчастья и скорби, которые обуревали отца Владимира здесь, на земле – сейчас представляются ему не столь великими. Благослови нас, батюшка. Желаем тебе Царства Небесного!»

Послушница Серафимо-Дивеевского монастыря Т. сразу же после смерти отца Владимира видела сон: «Стою в храме, смотрю на гроб. Как полагается монаху и священнику лицо отца Владимира закрыто. И больно, что не могу глянуть в этот лик в последний раз. Так хочется увидеть батюшку, проститься. Иду просить на это благословение. С трепетом подхожу ко гробу. Перекрестилась, поклонилась, осторожно поднимаю покров: отец Владимир с закрытыми глазами... открывает их, яркие, живые и произносит: Передай всем: пусть обо мне никто не плачет: мне очень хорошо».

Вспоминает сторож московского храма В.: «На третий день батюшкиной смерти было мое первое дежурство. И напал на меня необыкновенный страх. А кто-то сказал, что отпевать отца Владимира будут у нас. Начала разговаривать с ним, хотя первый раз в жизни видела батюшку на молебне перед Царской иконой несколько дней назад: “Отец Владимир, если бы сюда на ночь Вас привезли, было бы не так страшно...” И не заметила, как уже отчаянно молюсь: “Батюшка, защити меня от этого ужаса!” Вдруг все отступило. Тишина, покой, будто и не было ничего.

На девятый день отца Владимира опять выпало мое дежурство. Провожаю последних прихожан. Уже трое осталось, двое... И снова приближается ко мне этот безотчетный, неуправляемый страх. Последняя прихожанка вдруг поворачивается ко мне, улыбается и протягивает просфору: “Это вам из Дивеева, от отца Владимира”. Я была поражена. Взяла просфору. Заперла за незнакомой женщиной дверь. А от страха – никакого следа. Исцелил меня батюшка от наваждения, надеюсь, на всю жизнь».

Сон послушницы Дивеевского монастыря М.: «Вижу наш храм Троицкий, но такой прекрасный, уходящий ввысь, наверное, Небесный Троицкий собор. Раскрыты Царские врата. Отец Владимир стоит на солее перед ними – я сбоку, издали на него гляжу – и вдохновенным гласом читает акафист Серафиму Саровскому».

В одном из посмертных благодарных писем о батюшке его духовная дочь с любовью вспоминает, молитву отца Владимира. «Молюсь о нем, ему, и передо мной – сам молящийся батюшка:

Видит он пред собой лица чад дорогих,

Вознося золотые молитвы Творцу.

Бьет с любовью поклоны земные за них,

И обильные слезы текут по лицу!

«Огради их, Владыка, от огненных лет,

От печати антихриста их огради!»

И ложится молитвы Божественный Свет

На фелонь и на крест у него на груди.

Он о павших солдатах возносит мольбу,

Об усопших страдальцах Российской земли,

И в святом алтаре тянут руки к нему,

Все, кто в землю под тяжестью смерти легли.

Слышит он удивительный шепот вокруг:

«Ты меня! Ты меня помяни, наш отец!»

Голоса их смыкаются в замкнутый круг

Над его головой, как терновый венец!

Батюшкина молитва еще при жизни была такой, что молниеносно возносилась к престолу Божию. Но я знаю, что он также молится о всех нас сегодня – всей глубиной своей редкой души. Моли о нас, ничтожных и грешных, и вымоли нас у Милосердного Бога. Не дай погибнуть никому из любящих тебя».

Бесчисленны случаи помощи отца Владимира – после смерти.

Когда-то спрашивала матушку Надежду: «Но ведь таких пастырей, как батюшка Сергий, отец Иоанн Кронштадтский или архимандрит Агапит Нило-Столобенский – теперь нет?» «Если бы подобных им – не было – мир бы уже не существовал», – твердо отвечала матушка. Ежедневно благодарно вспоминаю настоящих священников, встретившихся на моем жизненном пути: архимандрита Серафима (Тяпочкина), архимандрита Тихона и иеромонаха Владимира.

У духовной дочери отца Владимира Ксении в настоящее время обливаются слезами мироточения фотографии архимандрита Тихона Агрикова и иеромонаха Владимира.

Послушница Алевтина, вспоминая об отце Владимире, произнесла: «Это был – народный батюшка». Вслед за всеми печальниками этой земли батюшка пил «горькую чашу русского народа», прижимая ее к сердцу, считая ее даром Христовым – со светлой готовностью и даже радостью. Поэтому не ложно это слово о нем. Он был причастен самому главному знанию: все страдания во Христе – обращаются в Пасху. И Бог являл через него – Пасху, дарил Пасхальную радость страждущим. Господь снисходил ко всевозможным бедствующим, будучи умолен, упрошен болезнующим батюшкиным сердцем. И совершалось чудо: люди, только что изнемогающие, изнуренные скорбями и болью, трагически ощутившие свой крест невыносимым бременем – приходили в себя, воспаряли духом, исцелялись или чувствовали явное облегчение физических и духовных недугов, обретали силу терпеть и нести ношу дальше, переосмысливая скорбь, воспринимая ее уже как дар – иго благое. Нередко это больше, чем прямые исцеления. Преображение больных, изнуренных страданием душ – непосильно осуществить словами. Батюшка дарил ощутительное духовное знание: «Ты – не одинок! Господь – рядом!» Благодаря батюшкиным молитвам, ты начинал с потрясением понимать известное лишь теоретически: твою слабую, никчемную молитву слышат – Преподобный Серафим, Царица Небесная, Сам Христос. Батюшка умолял Господа приклонить ухо к нашему убогому лепету.

Известная притча. Человек шел долгим путем вдоль берега безбрежного моря. Он пережил множество опасностей, глад, зной, холод и болезни. И, когда изнемог непомерно, упал на колени и стал в отчаянии взывать к Спасителю: «Я не в силах более нести своего креста!» Он плакал. Ему явился Христос и тихо сказал: «Тебе только казалось, что ты один несешь крест – Я всегда помогал тебе – нести его. Посмотри назад», – и Он показал страннику пройденный путь. С удивлением тот увидел, что рядом с его собственными следами шли – другие... «Но, Господи, – с глубоким укором заметил путник, – Ты видишь, местами остается одна цепочка следов. Твои – пропадают. А мои ноги так глубоко вязнут в песке! В самые тяжелые периоды жизни – Ты оставлял меня одного!» Христос поднял на него глаза, с тем выражением, которое никому на земле не удалось передать словами, и произнес: «Это не твои следы, а – Мои. Потому что, когда тебе было особенно тяжело, Я брал тебя на руки – и нес, как Свое дитя».

Батюшка учил нас самому дорогому и редко исполнимому: замечать, чутко слышать Любовь Христову, изливаемую лично на нас, отзываться на эту Любовь – благодарностью. Благодарить словами, делами – всей жизнью. Ведь чаще всего мы мертвы на это делание, и наше благодарение далеко не соответствует сделанному для нас Творцом и людьми, ведь сделать что-то доброе для нас человек благословлен Богом. Учил примером своей жизни более, чем словами проповеди. Собственная благодарность отца Владимира Господу в каждый период его крестоношения – была особенной...

Духовная дочь отца Владимира Ксения: «Недавно прочла в детской книге Бориса Ганаго «Детям о слове» рассказ о том, как у одной девочки умер папа. Она тосковала о нем. Отец был очень добрым человеком и всегда был ласков с ней. Этой теплоты ей не хватало. Однажды папа приснился ей и сказал: теперь ты – будь ласкова с людьми. Каждое доброе слово служит Вечности. Когда я прочла эти слова, слезы перехватили дыхание: как будто сам отец Владимир прислал мне весточку с Неба. Как будто он сам благословил меня на оставшуюся жизнь – этими словами».

Видением собственных грехов, отец Владимир помогал людям разглядеть себя воочию, ужаснуться – покаяться. Многие были свидетелями того, как батюшка посредине исповеди возвышал голос: «А теперь покаемся перед нашим Государем». Падал на колени и начинал перечислять смертельные наши вины перед Царем – по длинному списку. Обливался слезами сам. Навзрыд плакали люди... «Нам очень нужны такие священники», – общее мнение. Но как нам их недостает...

«Во дни той великой скорби, – пророчествовал преподобный Серафим Саровский, – о коей сказано, что не спаслась бы никакая плоть, если бы, избранных ради, не сократились оные дни, в те дни остатку верных предстоит испытать на себе нечто подобное тому, что было испытано, некогда Самим Господом, когда Он, на кресте вися, будучи совершенным Богом и совершенным человеком, почувствовал Себя Своим Божеством настолько оставленным, что возопил к Нему: Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил? Подобное же оставление человечества благодатью Божией должны испытать на себе и последние христиане, но только лишь на самое краткое время, по миновании которого не умедлит вслед явиться Господь во всей Славе Своей и все Святые Ангелы с Ним. И тогда свершится во всей полноте все от века предопределенное в Предвечном Совете».⁷¹

В России были известны многие пророки, предвидевшие приход революции как результат неверия, обмирщения и чисто внешнего исполнения обрядов, лишенного горячей и самопожертвованной веры, которую требует Православие. Наблюдая отсутствие истинной веры у многих людей, епископ Феофан Затворник воскликнул: «Через сто лет что останется от нашего Православия?!»

О будущем России пророчествовали старцы Иоанн Кронштадтский, Анатолий Оптинский, Алексий Зосимовский, Варнава Гефсиманский, Аристоклий Московский и другие.

В 1930 году архиепископ Феофан Полтавский суммировал пророчества: «Вы меня спрашиваете о ближайшем будущем и о последних временах. Я не говорю об этом от себя, но то, что мне было открыто Старцами. Приход антихриста приближается и уже очень близок. Время, разделяющее нас от его пришествия, можно измерить, самое большее, десятилетиями. Но перед его приходом Россия должна возродиться, хотя и на короткий срок. И Царь там будет, избранный самим Господом. И будет он человеком горячей веры, глубокого ума и железной воли... Судя по многим знамениям, (исполнение пророчества) приближается; разве что из-за грехов наших Господь отменит его и изменит Свое обещанное. Согласно свидетельству слова Божия, и это может случиться тоже»⁷².

«Все будущее зависит от нас: если мы возродимся к истинной православной жизни – Святая Русь будет восстановлена. Если нет – Господь может изъять Свои обещания».

Жизнь отца Владимира – призыв народа русского к истинному покаянию перед Царем и Богом. Оно так и не осуществилось в мере, которой от нас ждет Господь. Как нет и должного прославления Царя. Именно поэтому страшное бедствие неотвратимо надвигается на нас. Жизнь отца Владимира – луч Божьего Света, который очищал, просвещал, дарил душе Пасху. Но сквозь этот сияющий поток, ежедневные: «Христос Воскресе!» (которые были не словесной формулой, а самой Пасхальной жизнью) – прикровенно присутствовало служение батюшки Страстям Господа. И сегодня – Распятие Бога – длится: кровь льется потоком, потоком, потоком... – так ощущал очень близкий по духу отцу Владимиру и высоко им чтимый архимандрит Тихон Агриков, великий старец нашего времени († 15.11.2000)⁷³. Пасха всех священнических лет отца Владимира была реальностью, потому что неложным было его предстояние Кресту Страдающего Христа, завершившееся собственным мученичеством. И если мы хотим приобщиться Пасхе Вечной, мы должны знать: иной цены за ее обретение – нет (и для нас – не будет).

Так любить каждого человека, как это было даровано батюшке, в том числе больного, прокаженного от грехов, одержимого... – можно только из великого плача сердца перед страшными, смертными страданиями за нас – Господа. Стремление облегчить, принять на себя боль другого – это жажда соучастия (в меру слабых человеческих сил) в Его крестных муках. Это – жажда мученичества за Христа, которая, по определению святых отцов, есть большее, чего может достигнуть человеческая душа на земле». Недаром отец Владимир говорил: «Христиане последних времен должны прийти в духовное устроение первых христианских мучеников».

Для меня отец Владимир – святой последних времен, который не бросит, не оставит в голод и холод, в болезни и пытке; в худшую, самую непосильную минуту – поддержит и защитит просящего его святой помощи. Будем подражать, в меру своих ничтожных сил, примеру жизни батюшки, исполняя его завет: «Проси у Господа Любви к Нему и ко всем людям». Ибо просящему будет дано и стучащему – отворят.

Любимый батюшка, моли Бога о нас! Да, не погибнем. Как ты сказал нам: «Одного Бога бойтесь. Ничего не страшитесь. Бог верных Своих подкрепит: и в воде не утонем, и в огне не сгорим».