Книга 2: История Великого Новгорода от древнейших времен до падения

Владения Новгородские разделялись на три вида: к первому виду принадлежал сам господин Великий Новгород, второй вид составляла Новгородская земля, и третий волости Новгородские.

Великим Новгородом, называлось первоначальное поселение Ильменских Славян на Волхове, гнездо Новгородского могущества, бывшее постоянно и неизменно средоточием силы и власти Новгородского племени Славян, Землю Новгородскую составлял край ближайшей к Новгороду, занятый древнейшими Новгородскими колониями и до того пропитанный Новгородским духом, что составлял одно неразрывное целое с самим Новгородом. Волостьми Новгородскими назывались те земли, которые хотя и были подчинены Новгороду, но не составляли с ним одного целого и скорее представляли Новгородские провинции в чужой земле, притянутые к Новгороду силою и большею частью не колонизованные Новгородским племенем, даже иногда управляемые своими племенными князьями и старшинами.

Господин Великий Новгород, как город, разделялся на две половины или стороны: на Софийскую и торговую; первая лежала на левом берегу Волхова, а вторая на правом. По всему вероятию старейшею половиною была торговая сторона; ибо на этой стороне находился Славенский конец, главное поселение Славян, основателей Новгорода; на этой же стороне было городище, т.е. место старого города, крепости; на Софийской же стороне стоял детинец, новая крепость, построенная Рюриком по переходе его из Ладоги в 864 году. Сами названия местностей на Софийской стороне, – Пруссы, Неревляне, Тигожане, Пидбляне и др. указывают па пришельцев, присоединившихся к коренному Славянскому поселению. Торговая и Софийская стороны, очевидно неодновременные по заселению, разнились между собою и по значению в общественном строе. На Софийской стороне, как мы уже видели, стоял детинец или крепость, главный кремль Новгорода; здесь же находим главную святыню, символ Новгородской свободы и самостоятельности, – соборную церковь Софии премудрости Божией; здесь же живет в детинце владыка Новгородский (епископ, потом архиепископ), главный представитель религиозной власти в Новгороде, здесь же при церкви св. Софии, у владыки на сенях, главный суд и управление; здесь же у св. Софии на полатях хранилась общественная казна и все законы, постановления и договорные грамоты Новгорода. Напротив того, на торговой стороне находились: двор Ярославов, при котором обыкновенно собиралось правильное вече, главный представитель земской власти Новгорода: на торговой же стороне находилась главная торговая площадь или торговище, и на ней церковь Иоанна Предтечи на Опоках, где производился торговый суд; на торговой же стороне и, кажется, при церкви Иоанна Предтечи на Опоках было обычное место, где производился суд тысяцкого; здесь же находились и торговые дворы иноземных гостей, составлявшие отдельную часть торговой стороны под названием Варяжской или Варецкой улицы, примыкавшую с одной стороны к Ярославову двору и торговищу, а с другой стороны к берегу Волхова, на котором для каждого торгового двора была особая пристань или вымол, как об этом прямо свидетельствует устав князя Ярослава Ярославича о мостовых, в котором сказано: «Князю мостить от Ярославля двора до Немецкаго вымола, Немцем до Еваня вымола, от Еваня вымола Готом до Геральдова вымола и проч». Иноземные торговые дворы, стоявшие в этой части торговой стороны, были следующие: Варяжский двор старейший из всех дворов иноземных гостей, имевший свою Варяжскую церковь св. Пятницы, за тем следовали Немецкий, Готьский и Псковский гостиные торговые дворы.

Как Софийская сторона, так и торговая, разделялись на концы; концов этих во время Новрогородской самостоятельности было пять: три на Софийской стороне и два на торговой. Софийские концы были 1-й Неревский, лежавший на север от детинца и одним боком протянувшийся по берегу Волхова, а с другой стороны примыкавший к Загородскому концу, по Чудинцеву улицу; 2-й Людин или Гончарский – на юг от детинца, одним боком лежавший по берегу Волхова, а другим примыкавший к Загородскому концу Добрыниной улицей, и 3-й Загородский, лежавший на запад от детинца, между Людиным и Неревским концами. Концы торговой стороны: 1-й, Славенский конец по берегу Волхова, занимавший южную половину торговой стороны по Бояню улицу и Рогатину; от этого конца шел большой мост через Волхов на Софийскую сторону; 2-й, Плотницкий конец, также по берегу Волхова, занимал северную половину торговой стороны и отделялся от Славенского конца Федоровским ручьем. Концы Софийской стороны примыкали к детинцу или к Кремлю, как к центру; но детинец не принадлежал ни к одному концу и был отделен от них стенами и рвом; он был общий для всего Новгорода и как, святыня, изъятая из частного обращения, управлялся и устраивался отдельно от управления и устройства концов. В таком же положении на торговой стороне был Ярославов двор с вечевою площадью и торговищем; он также не принадлежал ни к одному из концов торговой стороны и управлялся отдельно и независимо от кончанских старость Славенского конца, хотя и занимал часть Славенского конца.

Каждый конец в Новгороде составлял отдельную общину, состоящую из союза меньших общин, – улиц, имел свое управление и суд. Герберштейн, посол Императора Германского, бывший в Москве в первой половине XVI столетия, говорит, что «город, Великий Новгород, разделялся на пять частей, из которых каждая часть не только в публичных и частных делах ведалась у своих определенных начальников, которым она была подсудна; но и каждый житель части во всех сношениях с своими согражданами мог заключать контракты только в своей части и у своих правителей, а не в других частях у тамошних правителей; равным образом и в суд мог звать только к судьям своей части», т.е. конца. Главными представителями, судьями и управителями концов были выборные кончанские старосты; от них зависели все общественные распоряжения по концу, они были главными представителями своих концов на общем вече и в общих делах целого Новгорода, так что договоры с иноземными государями, и разные узаконения или постановления, выходящие от общего веча, обыкновенно утверждались печатями пятиконецких старост; равным образом в посольствах и переговорах с иноземцами непременно участвовали или пятиконецкие старосты, или по двое и по трое выборных людей от каждого конца. Новгородские концы не были административными клетками, разбитыми по какой-либо теории или по прихоти какого-либо распорядителя, а напротив, представляли собою органическое целое, в котором все части были соединены друг с другом бытовыми и даже нравственными узами, так что за обиду однокончанина вступался целый конец; так, например, в 1418 году Славенский конец вместе с Плотницким концом вступился за своего однокончанина Степанка, схваченного боярином из Перевского конца; Славенские и Плотницкие кончане зазвонили вече на Ярославом дворе и с знаменем и в доспехах пошли на Неревский конец и разграбили там Космодемьянскую, Яневу и другие улицы. Или в 1421 году Славенский конец за боярина своего Климентия Артемьина воевал с Неревским концом, который защищал своего боярина, посадника Андрея Ивановича; и Славенцы разграбили дом посадника и много других боярских дворов у Неревлян. Концы в Новгороде не были представителями сословий или отдельных классов Новгородского общества; а напротив, в каждом конце безразлично жили и бояре, и житьие люди, и купцы, и черные люди; так что в случае надобности назначить на какое-либо общее дело выборных людей от конца, выбирались и от бояр, и от житьих людей, и от купцов, и от черных людей. Концы даже имели свои знамена, или воинские стяги, и в военных походах каждый конец составлял особый полк и имел своего воеводу.

Концы в Новгороде, как уже сказано выше, состояли из союза улиц; улиц в каждом конце было неодинаковое число в разное время: они то дробились, то соединялись. Впрочем, более важными и более известными и постоянными улицами были: в Людине или Гончарском конце – Редятина, Волосова, Чернятинская и Добрынина; в Загородском конце – Прусская и Чудинцева; в Неревском конце – Янева, Розважа, Космодемьянская, Люгоща, Холопья и Яковлевская; в Славенском конце – Славно, Ильинская, Варяжская или Варецкая, Лубяница и Нутная; и наконец в Плотницком конце – Бояня, Рогатица, Славкова, Федоровская, Никитская, Молоткова и Радоковичи.

Каждая улица в Новгороде составляла отдельную общину с своим управлением, с своими уличанскими старостами и с своим в нужных случаях вечем; у каждой улицы была своя уличанская печать и своя контора, по-тогдашнему названию – обчина, где хранились общественные уличанские деньги и дела между своими уличанами, где вероятно заседали уличанские старосты и держали уличанский суд и управу. Так под 1342 годом летопись говорит, что когда Псковичи прислали к Новгородцам просить помощи на Немцев; то Новгородцы «нимало не умедливши, отправились в поход в великую пятницу, и иные в великую субботу, а обчины все попечатали». Уличанские старосты с своими уличанами участвовали на общем вече и имели право собирать частные веча своей улицы; но уличанских старость мы не встречаем ни в Новгородских посольствах, ни в переговорах Новгорода с иноземными послами, ни в договорах с князьями. Даже в общем Новгородском суде у владыки на сенях, или как тогда говорилось, у доклада, заседали выборные не от улиц, а от концов; так в судной Новгородской грамоте 1471 года сказано: «А докладу быти во владычней комнате, а у докладу быть из конца по боярину, да по житьему, да кои люди в суде сидели да и приставом». Но очевидно, что в других судах уличанские старосты, или особые для суда старосты от улицы, всегда являлись, как посредники и защитники своих уличан; ибо таков был общий порядок суда во всей Русской земле, чтобы не судить ни одного суда без судных мужей или приставов от сторон, т.е. от истца и ответчика, данных каждому своею общиною. В Новгородской судной грамоте прямо сказано: «а в тиуновой одрине (т.е. в суде у тиуна) быть по приставу в сторону, людем добрым, а судити им в правду, крест целовав». Таким образом каждый член улицы был постоянно под защитою своей общины – улицы, и все члены улицы, т.е. домохозяева, владевшие уличанской землею от своего имени, состояли в круговой поруке друг по друге и защищали друг друга от сторонних притеснений. И защита улицы для уличанина имела важное значение; ибо главные представители и вожди улицы, уличанские бояре, пользовались огромным значением в Новгородском обществе: все важные выборные должности принадлежали им исключительно, сверх того они имели большой вес в общественных делах по своим богатствам и связям. Бояре же с своей стороны дорожили расположением своих уличан, потому что при их только помощи и расположении могли рассчитывать на занятие важных выборных должностей; уличанской только поддержкой боярин мог иметь успех в своих спорах с соперниками на высшие должности. Уличане иногда даже открытой силой доставляли важные должности своим боярам; так, например, по свидетельству летописи, в 1359 году, уличане Славенского конца, чтобы добыть посадничество своему боярину Сильвестру Лентеевичу, явились на вече в доспехах, произвели резню и разогнали Заречан или Софийскую сторону. При таких отношениях естественно уличанские бояре были самыми усердными и самыми сильными защитниками своих уличан, без различия к какому бы классу они ни принадлежали. Этого требовал самый сильный мотив к усиленному покровительству, – обоюдная польза бояр и уличан: уличане были сильны своими боярами, а бояре были сильны своими уличанами.

Таким образом улица в Новгороде не была мертвым рядом дворов, вытянутых в линию, а также, как и конец, составляла живую общину, члены которой составляли плотный союз, связанный и бытовыми и нравственными интересами, и при том такой союз, который имел юридическое значение, признанное за ним законом. Улица в Новгороде на столько пользовалась самостоятельностью, что даже могла действовать мимо своего конца; так, например, когда в 1218 году торговая сторона, заступившись за своего боярина Матвея Душильчевича, пошла на посадника Твердислава, боярина из Людина конца; то Людин конец, вступившись за Твердислава, как своего боярина, пригласил к себе на помощь Прусскую улицу, бывшую в соседстве, и Пруссы вместе с Людинцами вооружились за Твердислава, тогда как Загородский конец, к которому принадлежала Прусская улица, оставался нейтральным и не вступался ни за Твердислава, ни за Матвея Душильчевича.

За пределами Новгорода, как города, начиналась Новгородская земля; она обнимала пространство на восток до Торжка, на запад до Финского залива, реки Наровы, Чудского и Псковского озер и вообще до границ Ливонии, на юг до Великих Лук и на север до Ладожского озера и частью до Онежского озера. Эта страна хотя не была заселена сплошным Новгородским племенем, особенно около Ладожского озера, в земле Корелян и в землях Води и Ижеры, ближе к Финскому заливу тем не менее здесь были старейшие поселения Новгородские, и вся страна так была пропитана Новгородским духом, что и чужеплеменники туземцы, Водь, Ижера и Корела, здесь остававшиеся были устроены совершенно на Новгородский лад и считали свою землю уже Новгородскою землею, и потому принимали деятельное участие в делах Новгорода и были уже большею частью крещены в православную веру. Пригороды, находившиеся в этой стране в иных случаях даже, приглашались на Новгородское вече, и все тамошнее население без различия племен участвовало в военных походах Новгородцев, или по требованию веча являлось на защиту Новгорода. Так, например, Князь Александр Невский в 1341 году вел на Шведов к Копорью и Новгородцев, и Ладожан, и Корблян и Ижерян. Или под 1370 годом летопись, описывая вооружение Новгородцев против Князя Ярослава Ярославича Тверского, говорит: «Совокупися в Новгород вся волость Новгородская, Псковичи, Ладожане, Корела, Ижера и Водь, и идоша в Голино от мала до велика, истояша неделю на броде». Или в 1136 году Новгородцы, для совещания об изгнании Всеволода Мстиславича, приглашали к себе на вече и, Псковичей и Ладожан, как участников в Новгородских делах, для которых интересы Новгорода были собственными интересами.

На Новгородской земле было рассеяно до тридцати Новгородских пригородов, известных по летописям, а может быть их там было и гораздо больше. Важнейшие из пригородов, лежащих на Новгородской земле, были в прежнее время: Псков, в последствии отделившийся от Новгорода и составивший свое независимое владение; за Псковом следовала Ладога, один из древнейших Новгородских пригородов, стоявший в низовьях Волхова, неподалеку от впадения в Ладожское озеро; потом следовала Руса, тоже один из древнейших городов в этом крае, стоявший на юге от озера Ильменя при впадении реки Порусья в Полист; далее такой же древний город Изборск, стоявший на западе от Пскова, несколько южнее Псковского озера; за тем Великие Луки, тоже древний Новгородский пригород, при верховьях реки Ловати, на границах с Полотскими и Смоленскими владениями, и составлявший самый южный предел Новгородской земли. За сими, несомненно древними пригородами Новгорода следовали иные пригороды, из которых одни также может быть довольно древние, а другие поздние, время построения которых уже отмечено в летописях. Таковы были: Орехов, при истоке Невы из Ладожского озера, построенный в 1323 году; Корела или Корельский городок при устье Узервы в Ладожское озеро, на острову; Тиверский городок на север от Невы, в глубине Корельской земли, это нынешний Кексгольм (Выборгск. губернии), почти на границе Новгородских владений с Финляндией; Тесов в Вотьской земле, на юг от Орехова; Копорье на юг от Невы, неподалеку от Финского залива при речке Копорке, построенный в 1280 году; Яма на реке Луге, в её низовьях, и Луга при Верховьях реки того же имени. Далее на юг от Новгорода следовали пригороды по реке Шелони и около её: Шелонь при впадении Мшаки в Шелонь неподалеку от озера Ильменя, Дубровна на запад от Шелони неподалеку от Псковской границы; Порхов на Шелони, немного повыше устья Узы; Вышгород на юг от Порхова и несколько на запад от Шелони, и еще юго-западнее Вышгорода Ржева, неподалеку от Псковской и Полотской границы. На юге от Ильменя озера, по реке Ловати и около её были Новгородские пригороды: Городец на запад от Русы; Куреск на Ловати в 70 верстах от Ильменя озера: Холм также на Ловати, на 90 верст южнее Куреска. На восток от Ловати, в так называемых Деревах, были пригороды Деман по речке Явони, впадающей в Полу, которая в свою очередь вливается в Ловать с восточной стороны, или правого берега; Лубно на самой Поле, и Молвятицы на одном из верхних притоков Полы, неподалеку от Селигера, и некоторые другие, которых местности, по недостаточности летописных известий до нас дошедших, указать нельзя. Судя по расположению пригородов собственно в Новгородской земле, оказывается, что построение их большею частью вызывалось не столько необходимостью в защите края или по военным соображениям, сколько промышленными целями и необходимостью развития Новгородского строя в землях, населенных туземцами не Новгородского племени.

Пригороды, находящиеся собственно на Новгородской земле, а не в провинциях или в колониях пользовались большей долей самостоятельности, хотя и были в самой тесной связи с Новгородом; они были как бы продолжением Новгорода, или повторением его в данных местностях, сколками, подобием своего первообраза, или младшими Новгородами. Они управлялись совершенно по Новгородски, имели своих выборных начальников, – сотских старость; даже посадники в пригородах, хотя назначались большею частью Новгородским вечем, тем не менее и самое Новгородское вече безразлично выбирало в посадники как Новгородских, так и пригородских бояр Даже не редко бывало так, что лица, бывшие посадниками в пригородах, выбирались в посадники в Новгород, и наоборот – лица, бывшие посадниками в Новгороде, назначались посадниками в пригороды Так, например, в 1280 году Новгородцы, отнявши посадничество в Новгороде у Михаила Мишинича, дали оное Ладожскому посаднику Семену Михайловичу, выведши его из Ладоги. Или в 1257 году, посадили у себя посадником Ладожского посадника Михаила Феодоровича. Или в 1164 году Новгородцы перевели посадника Нежату из Новгорода в Ладогу; точно также в 1229 году отняли у Иванка Дмитриевича посадничество в Новгороде и назначили его посадником в Торжок. В пригородах, так же, как и в Новгороде, были свои бояре, гриди, купцы и черные люди; так, например, в 1234 году при нападении Литовцев на Русу, летопись говорит, «и сташа Рушане и засада огнищане, гридьба, и кто купец и гости, и выгнаша Литву из посада». Между боярами и купцами Новгородскими и пригородскими не было никакого различия, все они одинаково считались Новгородскими боярами и купцами. Некоторые из пригородов даже разделялись на концы, подобно Новгороду, например, по летописным известиям Псков и Корельский городок, а может быть и другие. В каждом пригороде была своя соборная церковь в детинце, подобно Новгородской; например, во Пскове церковь св. Троицы, в Порхове Святителя Николая, в Русе Преображения Господня. Пригороды имели свои веча, но веча сии в делах общих должны были повиноваться приговору Новгородского веча, по общему в Русской земле правилу: «на чем старшие сдумают, на том и пригороды станут». Впрочем, в Новгородской земле пригородским вечам предоставлялась большая свобода и самостоятельность: они имели право не только заниматься внутренним управлением и судом в своей волости; но даже могли объявлять войну, заключать мир и вступать в договоры с соседними владетелями. Так, например, в 1228 году, Псковское вече, опасаясь нападения Князя Ярослава Всеволодовича, заключило мир с Ригой отдельно от Новгорода, и когда Новгородский князь Ярослав потребовал, чтоб Псковичи вместе с Новгородцами и его полками шли на Ригу; то Псковское вече отвечало: «мы нейдем на путь, мы заключили с Рижанами мир». А в след за тем, и Новгородцы сказали Ярославу мы без своей братии без Псковичей не можем идти на Ригу. Или в 1237 году Псковичи посылали помощь Рижанам против Литвы, не спрашивая на это разрешения от Новгородского веча. Или в 1428 году, Порхов заключил отдельный мир с Литовским князем Витовтом, и обязался заплатить ему 5000 рублей окупа. И Новгородское вече признавало отдельные сделки пригородских вечей законными. Оно только наблюдало за тем, чтобы пригородское вече не делало определений противных общей пользе всей земли Новгородской, или оскорбительных для Новгорода. Так, например, пригород законным образом не мог выделиться из Новгородской земли самовольно и подчиниться какому-либо соседнему князю, или отказаться от платежа определенных доходов в Новгород; так, когда в 1436 году Ржев и Луки отказались платить определенную дань в Новгород; то Новгородцы за это пошли на них войною и пожгли Ржевские села. Но приглашение пригородом князя безземельного или отказавшегося от своего отчинного владения не нарушало законных отношений пригорода к Новгороду; лишь бы приглашенный князь согласился управлять пригородом, как владением, зависимым от Новгорода. Так, например, в 1266 году Псковичи приняли к себе безземельного князя Довмонта: и Новгородцы не только этому не препятствовали; но даже когда князь Ярослав Ярославич вздумал было с своими низовыми полками идти на Псковичей и Довмонта; то Новгородцы остановили его и сказали: «ты, князь, без нашего согласия не имеешь права идти на Псков». Но как Новгородцы не препятствовали своим пригородам принимать к себе князей по своему усмотрению; так наоборот, пригороды обязаны были принимать князей, присылаемых из Новгорода, и беспрекословно повиноваться, когда по решению Новгородского веча князь выводился из одного пригорода в другой. Равным образом пригороды должны были повиноваться Новгородскому вечу, когда оно давало в кормленье несколько пригородов одному князю; ибо князь, принятый в пригороде или присланный в пригород из Новгорода, одинаково считался на службе у Новгородцев, он являлся в пригород как бы наместником Новгорода; следовательно, пригород, принадлежа Новгороду, состоя на Новгородской земле, должен быль повиноваться присланному князю. Мало этого, пригород даже не имел права выгнать от себя присланного князя, а напротив, в случае неудовольствия должен был жаловаться Новгородскому вечу. Так, например, Ореховцы и Корельцы в 1384 году, недовольные посаженным у них князем Патрикием Наримантовичем, явились с жалобою в Великий Новгород, и уже по определению Новгородского веча князь Патрикий был переведен из Орехова и Корельского в Русу и Ладогу.

Таким образом пригороды в Новгородской земле с одной стороны пользовались значительной долей самостоятельности, а с другой стороны находились в полной зависимости от своего господина Новгорода. Таковое, по-видимому, несовместное положение условливалось с одной стороны происхождением пригородов, а с другой стороны тем, что они стояли на Новгородской земле. По происхождению пригороды были младшими братьями или сыновьями Новгорода, все они построены самим Новгородом и населены Новгородцами же, и каждый Новгородец во всякое время мог перейти в любой пригород, и наоборот, пригорожанин поселиться в Новгороде; следовательно, по самой необходимости по существу дела Новгород мог относиться к своим пригородам только как старший к младшим, как отец к детям, как свободный к свободным, а не как господин к рабам, или завоеватель к побежденным, и, следовательно, предоставлять им известную долю самостоятельности. И действительно таковы и были отношения Новгорода к своим пригородам почти до начала XV века. Новгородцы во все это время не полагали никакого различия или неравенства своих горожан с пригорожанами. Житель пригорода, стоящего на Новгородской земле, по закону ничем не отличался от жителя самого Новгорода: приезжая в Новгород, он пользовался совершенно одинаковыми правами с Новгородцем; лучшим сему свидетельством служить уставная грамота князя Всеволода Мстиславича, данная Иванской купеческой общине в Новгороде около 1135 года. В этой грамоте мы читаем: о весчих пошлинах: «а у гостя им имати у низовскаго (т.е. из Суздальской земли) от дву берковска вощаных по гривне серебра да гривенка перцу, а у Смоленскаго и у Полотскаго до две гривны кун от берковска вощанаго, у Новоторжанина полторы гривны от берковска вощанаго, у Новгородца шесть мордок от берковска вощанаго». Здесь грамота, полагая высший размерь пошлин с разных приезжих гостей, с Низовцев, Смольнян, Полоцян и Новоторжцов ни слова не упоминает ни о Ладожанах, ни о Рушанах, ни о Псковичах, ни о других пригорожанах Новгородской земли, следовательно, считает их не гостями, а такими же Новгородцами, как и жителей самого Новгорода, и назначает им одинаковую пошлину с сими последними: по шести мордок от берковска вощанаго. А когда житель пригорода считался Новгородцем, то и сам пригород не мог считаться иначе как младшим Новгородом; а как старший Новгород был свободен и самостоятелен, то и младший Новгород, по складу Новгородской жизни, должен также пользоваться свободою и самостоятельностью. Но как младший Новгород, или пригород, стоял на земле, составлявшей священную неотъемлемую собственность старшего Новгорода, на земле святой Софии, то отсюда вытекали отношения зависимости младшего от старшего и право контроля старшего над младшим. Старший по существу самого дела должен был заботиться, что бы младший не вздумал передавать в чужие руки землю святой Софии; старший имел непременной обязанностью наблюдать, чтобы младшие за землю святой Софии, находящуюся в их владении, платили определенные дани в общую казну, которая хранилась на палатях св. Софии, и в случае не платежа наказывать младших: старший на том же основании имел право требовать, чтобы младшие являлись на защиту св. Софии, в случае неприятельского нападения, и помогать в постройке тех и других укреплений, необходимых для защиты дома св. Софии, т.е. Новгорода. Впрочем, за помощь, какую пригороды обязывались подавать в случае нужды Новгороду, Новгород с своей стороны исправно платил помощью пригородам, когда они в ней нуждались; так в 1253 году Новгородцы пришли помогать Псковичам против Немцев и принудили сих последних к миру на всей воли Новгородской и Псковской. Или в 1348 году Новгород немедленно послал помощь Ореховцам, когда Магнус король Шведский напал на Орехов; когда же, несмотря на Новгородскую помощь, Магнус завладел Ореховым в Август месяце; то Новгородцы той же осенью явились туда с новою ратью, и стояли под Ореховым около полугода, до тех пор, пока не выгнали оттуда Шведов. Или, когда в 1371 году погорел Торжок; то Новгородцы на другой же год пришли ставить новые стены погорелого города; или в 1384 году Новгородцы поставили новую каменную крепость в своем пригороде Ямах, на реке Луге; или в 1378 году Новгородское вече послало ставить каменный город в Порхове. Новгородцы даже ставили своим усердием церкви по пригородам; так в 1365 году Новгородские купцы вместе с Новоторжцами поставили в Торжке церковь Преображения Господня и сам архиепископ Новгородский с клиросом св. Софии приезжал освящать ее. Или в 1403 году Новгородские купцы прасолы поставили в Русе церковь св. Бориса и Глеба. Новгородцы на том же основании, что пригороды стояли на Новгородской земле, при заключении мирных договоров с соседними князьями, включали в сии договоры и свои пригороды, и обыкновенно целовали крест как за Новгород, так и за пригороды, как составляющие одно целое с Новгородом.

Каждый Новгородский пригород, также, как и сам Новгород, имел свою волость или присуд, т.е. определенную окрестную страну, на которую простиралась его власть, которая тянула к нему судом и управою по земле и воде, с которой сбирались в пригород разные дани и пошлины, которая в пригороде находила свою защиту, и в свою очередь сама была обязана участвовать в защите пригорода в случае неприятельского нападения. Волость или подчиненная пригороду страна разделялась на погосты, которые состояли из нескольких селений, имевших в погосте свой ближайший суд и управу, и своих выборных начальников или старост. Жители селений, принадлежавших к тому или другому погосту, собирались туда для совещаний о делах целого погоста, для раскладки лежащих на них повинностей, для разбора споров и для разных общественных дел. Образование погостов в Новгородских владениях относится к глубокой древности; о погостах упоминается уже при великой княгине Ольге. А в начале XII столетия мы находим, что княжая дань в Новгородских владениях раскладывалась по погостам и погосты уже были в самых отдаленных владениях Новгорода, куда только достигала Новгородская колонизация; в грамоте Новгородского князя Святослава Ольговича, данной в 1137 году на десятину, в пользу Новгородской епископии, десятина разложена уже на погосты и погосты упоминаются уже на Онеге, в Заволочье и по берегам Белого моря.

Погост в Новгородских владениях был самой первоначальной бытовой формой Новгородской колонизации; где только заводились Новгородские поселения, там прежде всего являлись и погосты. Погост в волости значил тоже, что улица в городе, т.е. бытовую единицу, общину. Собственно селения, деревни и починки в Новгородских владениях были очень мелки и малолюдны, они более походили на хутора, чем на деревни, и состояли из одного или двух дворов и редко-редко из десяти, и по сему сами собой отдельно не могли составлять какое-либо сколько-нибудь самостоятельное целое и по необходимости спешили примыкать к какому-либо ближайшему центру, чтобы составить союз, в котором иметь постоянную защиту своей слабости, отпор внешним нападениям, суд и управу в сношениях друг с другом, и таковым ближайшим центром или бытовым союзом, был погост. Таким образом погост был чисто бытовым учреждением, а не административным; здесь администрация в последствии только воспользовалась готовым учреждением жизни, чтобы с распоряжениями из города относиться не к мелким, едва уловимым единицам селений, рассыпанным на большие пространства, а к союзам более заметным и уже имеющим свою бытовую организацию и свое управление. Лучшим доказательством такового исторического порядка при образовании погостов служит, во-первых, то, что в погостах постоянно управление было выборное местное, без участия городских властей; во-вторых, тоже подтверждает неравномерность населения одного погоста с другим; так, например, по переписной окладной книге 1500 года в Ладожском присуде считалось: в Ильинском погосте 28 деревень, 31 двор и 53 человека населения; в Песотцком погосте 43 деревни, 69 дворов и 106 человек; в Теребужском погосте 137 деревень, 201 двор и 337 человек. Или в Ореховском уезде считалось: в Городенском погосте 82 деревни, 243 двора, 325 человек; в Куйвошском погосте 265 деревень, 360 дворов и 476 человек жителей. Очевидно, что администрация не могла бы допустить такой несоразмерности деревень, причисленных к погосту, ежели бы погосты были ее учреждением, а не бытовою формой жизни, образовавшейся исторически.

Погост, как чисто бытовое, а не административное учреждение, состоял из деревень разных разрядов по праву владения на землю; в одном и том же погосте были деревни и черные, и владельческие, и между владельческими рядом стояли и монастырские, и боярские, и своеземецкие, и принадлежащие тому или другому концу, или улице в городе. Все они в экономическом отношении управлялись каждый разряд особо, черные сами собою, а владельческие или самими владельцами, тут же жившими; или присылаемыми от них ключниками и посельскими; но суд и управа и все общественные распоряжения были одни и те же для деревень всех разрядов, и производились на погосте или старостами и сотскими, которые выбирались самими жителями погоста без отношения к владельцам, или погостским вечем, сходкой, и до этого суда и управы землевладельцы не касались, исключая тех случаев, впрочем, нередких, когда частные землевладельцы получали от Новгородского веча особые грамоты на суд и управу в своих владениях. В каждом погосте деревни и села по различию прав на владение землей разделялись на три вида: к первому принадлежали земли черные, не составляющие ничьей частной собственности, которые были предоставлены во владение всем свободным людям, желавшим там поселиться под одним необходимым условием, – тянуть к городу судом и данью по земле и воде, т.е. принять на себя обязанности в отношении к государству, лежащие на жилой и обработанной земле; на таковых землях и при таковом условии, без различия в правах, селились и жители города, и пришельцы, и исконные старожилы в стране, хотя бы не Новгородского племени. Земли сии не подлежали частному отчуждению, продаже или дарению; хозяин, оставляя таковую землю, тем самым терял всякое право на нее, как на свою принадлежность. Ко второму виду принадлежали земли, составлявшие собственность или целого города, или какой-нибудь городской общины, конца, улицы, прихода; сии земли отдавались на оброк всякому, кто возьмет, без различия будет ли то горожанин или селянин, при чем земли, принадлежащая целому городу нередко приписывались какой-либо общественной должности; а по сему лицо, получающие сию должность, с тем вместе получало право на пользованье доходами с приписанной земли, как жалованьем за службу. Земли сего разряда, не подлежали частному отчужденью на правах собственности. К третьему виду принадлежали земли, составлявшие частную собственность бояр, купцов, монастырей, церквей и других поземельных собственников, или своеземцев. Земли этого разряда свободно продавались, менялись, дарились и иным каким образом отчуждались своими хозяевами; они только не могли переходить во власть соседних государей, т.е. выходить из государственной власти Новгорода. За сим последним условием Новгород всегда наблюдал с большею строгостью; так что во всех договорных грамотах Новгорода с князьями мы постоянно находим условие, чтобы ни князья, ни княгини, ни их бояре и дворяне не ставили сел и свобод на свое имя по всей Новгородской земле, не принимали закладчиков, не покупали и в дар не принимали никаких земель по всей волости Новгородской. А ежели бы князь или княгиня, или их бояре и дворяне покупали какие села или земли; то Новгород постоянно не признавал таких покупок и требовал, чтобы они отступились от купленных земель и возвратили их Святой Софии к Новгороду без всяких отговорок, а заплаченные деньги искали судом на продавца. Новгородской землей по исконному обычаю мог владеть, как собственник только тот, кто сам признавал над собою власть Новгорода, кто принимал на себя обязанности Новгородского гражданина. Даже истый Новгородец по происхождению, или какой Новгородский пригорожанин, как скоро отказывался тянуть к своему городу, которому принадлежала земля на государственном праве, то тем самым уже терял право собственности на землю, подчиненную городу. Так в договорной грамоте Новгорода с Тверским князем Михаилом Ярославичем прямо сказано: «А кто живет в Торжку на Новоторжской земле, а к Св. Спасу не тянет к Торжку, Князем отъемся (передавшись князю), а тии идут с Торжку, куды им годно».

Городская земли как в Новгороде, так и в Новгородских пригородах, так же, как и волостные земли, делились на виды или разряды; главных видов в городских землях было два: земли тяглые и земли не тяглые. Тяглых городских земель было три разряда: 1-й разряд земли своеземцовы, т.е. принадлежащие собственникам, которые имеют еще свои собственные земли в уезде; 2-й разряд земли городских людей лучших, средних и младших; это земли того же разряда, как и черные земли в уезде; 3-й разряд земли поземные, т.е. те, который отдаются городом в пользование за определенный оброк. Все сии три разряда тянут городское тягло, т.е. на них лежат известные городские платежи и повинности по раскладке. Не тяглыми землями назывались те, на которых не лежало городских повинностей и платежей, к таким землям принадлежали земли церковные, и земли уступленные или назначенные служилым людям в пользование вместо жалованья.

В погостах земли по владению разделялись на волости или волостки. Волостями или волостками назывались села и деревни, принадлежащие одному владельцу хозяину, что по-нынешнему образу выражения следовало бы назвать вотчиною или имением. Здесь слово волость выражало, что такие-то села и деревни подлежат власти такого-то, что он их владелец, хозяин от чего в описаниях погостов мы встречаем названия в роде следующих: «В Лопьском погосте волость Васильевская Ананьина, или в том же погосте волость Вихторцы Яковлевская Губина, или волость Нила Колмовскаго монастыря», т.е. по-нынешнему имение или вотчина Василия Ананьина, Якова Губина, или вотчина Колмовского монастыря. Волости или волостки сии, как частная собственность не соразмерялись с погостами или другими административными делениями: в одном погосте часто бывало по нескольку волостей, и наоборот, одна волость могла быть в нескольких погостах, смотря потому – сосредоточено ли имение частного владельца в одном погосте или рассыпано по нескольким погостам.

Кроме волостей или волосток в новгородских погостах бывали еще рядки. Рядками назывались селения, занимающиеся торговлею и не имевшие за собою пахотной земли; жители таковых селений обыкновенно назывались рядовичами, посадскими людьми. Рядки преимущественно строились при реках и на других путях сообщения, где представлялись удобства для торговли; каждый рядок имел свою торговую площадь, лавки и амбары, где продавались и складывались товары. Рядок был предшественником, починком города и имел почти городовое устройство; но в сущности еще не был городом; он тянул судом и данью к городу, в волости которого стоял, и сверх того составлял часть погоста и был ему подчинен.

В иных погостах были еще перевары, так назывались союзы сел и деревень, жители которых занимались исключительно рыбною ловлею. В переварах, также, как и в рядках, не было пашенных земель, и жители переварских деревень наделялись луками, т.е. определенными участками, смотря по местности, речного или озёрного, или морского берега, для поселения и для рыбной ловли. Число деревень в каждой переваре было неодинаково; так, например, в Корельском присуде, в Кирьяшском погосте, в Петкольской переваре было десять деревень, в Кирьяшской переваре двадцать три деревни, в Соральской переваре пятнадцать деревень. В погосте обыкновенно бывало по нескольку перевар, и переварские деревни не смешивались с другими деревнями и причислялись к одному погосту, где имели свое выборное управление, и куда сходились для рассуждения об общих делах всех перевар одного погоста. Что собственно представляла перевара, административную или экономическую единицу, на это прямых указаний нет; но с достаточною вероятностью можно предположить, что она была экономической бытовой общиной, т.е. перевару составляли деревни рыболовов, у которых рыболовные угодья или луки были отведены к одним местам, и где они главную ловлю рыбы производили общими силами целой переварой, и может быть неводом, или другой какой рыболовной снастью, построенной в складчину целой переварой, всеми деревнями, принадлежащими к переваре, и может быть сама рыболовная снасть называлась переварой. Перевары в Новгородских владениях бывали и общинные, когда переварские деревни были построены на общинных или черных землях, и перевары частных землевладельцев, бояр, монастырей, купцов и проч., когда переварские деревни были построены на земле, составляющей частную собственность какого-либо частного владельца.

Новгородскими волостьми назывались земли, подчиненные Новгороду, но не составлявшие с ним одного целого, и управлявшиеся не совсем так, как управлялась собственно Новгородская земля. Во всех дошедших до нас Новгородских грамотах XIII, XIV и XV столетий, вплоть до уничтожения Новгородской самостоятельности, волости постоянно и резко отличались от Новгородской земли и удерживали название волостей; к ним постоянно причислялись следующие земли: Волок со всеми волостьми, вероятно та страна, где ныне Волоколамск, далее Торжок, Бежичи, Палиц, Городец, Мелеча, Шипино, Егна на реке Мологе, Вологда, Заволочье, – огромный край от верховьев реки Онеги до Мезени, Тьре, т.е. Терский или западный берег Белого моря, Пермь, Печера и Югра. Все это громадное пространство земель, принадлежащих Новгороду, простирающееся на север до Белаго и Ледовитого морей и на восток до северной оконечности Уральских гор и даже за Уральские горы до реки Оби в Сибири, по отношению своему к Новгороду разделялось на три разряда: 1-й разряд заключал в себе земли от Торжка и Волока до Тверских и Ростовских владений и до верховьев реки Онеги; 2-й разряд, называвшийся Заволочьем, обнимал собою земли от Онеги до Мезени и до Белаго моря; 3-й разряд составляли земли, лежащие на восток от Мезени, где северный край, прилегавший к Ледовитому морю, назывался Печерой, южный, прикасавшийся к древнему царству Камских Болгар, носил название Перми, а восточный по Уральским горам и до реки Оби назывался Югрою.

К первому разряду Новгородских волостей, ближайших к Новгородской земле, принадлежали Волок, Торжок, Бежичи, Палиц Городец Мелеча, Шипино, Егна и Вологда. Здесь по мере приближения к Новгородской земле край принимал, и по управлению и по населению, характер чисто Новгородский; Новгородская колонизация, хотя еще далеко не сплошная, здесь оказывалась гуще нежели в других волостях, более отдаленных; тут уже являлось несколько пригородов, устроенных совершенно по Новгородски и управлявшихся посадниками, присылаемыми из Новгорода, каковы например Торжок, Вологда, и особенно был важен здешний пригород Торжок, лежавший почти на границах Новгородской земли, куда нередко присылались в посадники мужи уже бывшие посадниками в самом Новгороде. Но и Торжок уже не составлял Новгородской земли, а был только Новгородскою волостью, не только по присвоенному ему таковому названию в Новгородских грамотах и по историческому его имени, – Новый Торг, т.е. новая позднейшая Новгородская торговая колония не в Новгородской земле; но и по чувству самих жителей, которые хотя и признавали свой город Новгородским пригородом и постоянно были в зависимости от Новгорода, тем не менее уже не считали себя за одно с Новгородцами и имели свои местные интересы, не всегда согласные с интересами Новгородскими. А посему Новгородцы, чтобы действовать заодно с Новоторжцами, должны были наперед уговариваться с ними и даже целовать крест, так например в 1372 году, во время войны с Михаилом Александровичем великим князем Тверским, Новгородцы не иначе могли укрепить Торжок, как наперед условившись с Новоторжцами и утвердившись крестным целованием: в летописи прямо сказано: «о Петрове заговеньи Новгородцы, великого Новгорода бояре, приехали в Торжок ставить город, совокупились и соединились с Новоторжци и укрепились крестным целованием и сдумали думу, чтобы быть и стать за один и заратились с князем Михаилом Тверским». Но ежели Новгородцы приходили в Торжок, не согласясь с Новоторжцами; то сии последнее иногда и выгоняли их; так в 1340 году они выгнали от себя приехавших Новгородцев и ограбили своих бояр, которые их пригласили. Впрочем, Новоторжцы еще иногда являлись для защиты Новгорода наравне с прочими пригородами, хотя и очень редко. Вообще в Волоке, Торжке и Бежичах еще сильно веяло Новгородским духом, здесь еще сильно чувствовался Новгородский строй жизни; но по мере отдаления от Новгородской земли чисто Новгородский характер в здешних волостях делался слабее, и становилось заметнее, что это уже не Новгородская земля, хотя и зависящая от Новгорода. Здесь хотя и были города, слободы и погосты, построенные Новгородцами, и даже управлялись властями, присылаемыми из Новгорода, хотя собиралась дань и другие пошлины без помощи даньщиков, сопровождаемых воинскими отрядами и хотя Новгородцы охотно заводили здесь свои колонии; но уже здешние города не были младшими Новгородами, они носили на себе или характер военных крепостей для удержания в повиновении местного не Новгородского населения, или торговых колоний на путях сообщения, на больших судоходных реках: таковы, например, Рыбаньская слобода при впадении Шексны в Волгу, Молога при впадении реки Мологи в Волгу, Вологда на одном из верхних притоков Сухоны, составляющей верховье Северной Двины. Здесь население было чисто Финского происхождения, Новгородские же колонии являлись только как бы островами в Финском море. Конечно, колонии сии заправляли Финским населением, владычествовали над ним, приучали его к Новгородскому строю жизни и к Новгородским обычаям; но из здешних городов уже не высылалось ратей на защиту Новгорода, как это делали пригороды, стоявшие на Новгородской земле; напротив того, здешний край был открыт для внешних нападений, и Суздальские и Московские князья не раз занимали ту или другую часть этого края и держали по тамошним городам своих наместников по нескольку лет: так, например, в 1393 году Василий Дмитриевич Московский зараз овладел Торжком, Волоком и Вологдой; потом в 1397 году опять завладел Заволочьем, Торжком, Волоком, Бежецким Верхом и Вологдой, и в последний раз держал их около четырех лет. Хотя Новгородцы владели этим краем с давних времен, и уже в XII столетии там было двадцать четыре погоста, которые разделялись на два ряда: Обонежский и Бежецкий, который, по уставу князя Святослава Ольговича, уже платили княжьи дани и судебные пошлины виры и продажи; но несмотря на это Новгородцы свое владычество в этом краю всегда считали далеко не так полным и надежным, как в Новгородской земле, и в своих договорных грамотах с князьями из опасения постоянно ставили условие, по которому князь обязывался свои дани и пошлины в этом краю продавать Новгородцам и отнюдь не посылать туда наместниками своих мужей, а держать тамошние земли мужами Новгородскими и получать от ним дар, только на Волоке и в Торжке дозволялось держать князю своего тиуна, но и то непременно пополам с Новгородским тиуном. По условию, постоянно повторявшемуся почти во всех грамотах, князь даже не иначе мог посылать туда своего купца, как из Новгорода, который и на обратном пути непременно должен был ехать на Новгород, и не больше как в двух насадах; в грамотах прямо говорится: «а за Волок ти, княже, слати своего мужа из Новгорода, в дву насаду, по пошлине; а опять ехати туды же на Новгород; а с низу ти не слати, такоже и в Бежице».

Второй разряд Новгородских волостей, называвшийся Заволочьем, хотя был приобретен Новгородцами издавна и уже в XII веке имел до тридцати погостов Новгородского поселения, которые были расположены по всему течению реки Онеги до моря, по Пинеге, по всему течению Северной Двины и по впадающим в нее рекам Емце, Ваге и Вели, как показано в уставной грамоте князя Святослава Ольговича, по которой все сии колоши в отношении к сбору податей были поручены какому-то Домажиричу, и хотя Новгородское поселение здесь было едва ли не гуще чем в первом разряде волостей, особенно по рекам Вели, Ваге и Северной Двине, и по духу своему ни в чем не уступало коренным Новгородцам и было в самой тесной связи с богатыми Новгородскими домами; но в отношении к Новгородскому правительству оно не только не равнялось с населением Новгородской земли, а напротив, было отчужденнее чем волости первого разряда; ибо тамошняя колонизация была плодом частной предприимчивости, а не распоряжения правительства. Весь тамошний край был заселен по распоряжению богатых Новгородских бояр, которые, набрав ватаги вольницы, занимали тамошние земли, подчиняли себе туземцев, строили села и города и владели ими, как частной собственностью, только на имя Великого Новгорода и с платежом известных, законом определенных доходов в Новгородскую казну. Хотя в последствии здесь принимало участие и Новгородское правительство, имело там несколько волостей, назначало от себя начальников или посадников и посылало туда свои приказания; так, например, в 1411 году, Заволочане под предводительством Двинского посадника, по повелению Новгорода ходили войною на Мурман или Норвежцев; тем не менее почти весь этот край принадлежал, как частная собственность, утвердившимся там Новгородским боярам и другим богачам, первоначально заселившим тамошние земли и подчинившим себе туземцев, и представлял собою собрание боярских волостей или вотчин; даже самые начальники преимущественно назначались из тамошних же Новгородских землевладельцев, так что Новгород владел тамошней страной чрез их же посредство. Да это и не могло иначе быть, ибо знаменитейшие Новгородские Фамилии, в руках которых преимущественно сосредоточивалась власть в самом Новгороде, были в тоже время главными землевладельцами в Заволочье. Там бояре, богатые землевладельцы, своевольничали, как хотели, воевали и в самом Заволочье, и по соседству. Вот несколько образчиков своеволия тамошних бояр, отмеченных в летописях; так под 1342 годом летопись говорит, что «богатый Заволоцкий владелец Лука, сын бывшего Новгородского посадника Варфоломея, не послушав Новгорода и владычного благословения, скопив с собою холопов сбоев, и поиде за Волок на Двину, и постави городок Орлец, и скопив Емчан (своих колонистов по реке Емце), и всю землю Заволоцкую по Двине вси погосты на щит». Или в 1366 году молодые Новгородские дети боярские, под предводительством богатых Заволоцких землевладельцев Есифа Варфоломеевича, Василия Федоровича и Александра Аббакумовича без Новгородского слова ходили на Волгу и грабили купеческие караваны, шедшие по этой реке. И когда великий князь Московский Дмитрий Иванович потребовал от Новгорода вознаграждения за этот грабеж; то Новгородцы не иначе могли получить это вознаграждение с Заволоцких землевладельцев, как отправивши в 1386 году свое войско в Заволочье под предводительством посадника Федора Тимофеевича и боярина Тимофея Юрьевича. Богатые Заволоцкие землевладельцы, Двинские бояре, даже иногда вступали в союз против Новгорода с соседними князьями; так, например, в 1397 году Двинские бояре и все Двиняне задалися за великого князя Московского Василия Дмитриевича, целовали ему крест, и поделили между собою тамошние волости Новгородские и бояр Новгородских; так что Новгородцы на другой год должны были послать туда свое войско, отвоевать тамошние волости и казнить изменников. Но когда Заволоцкие бояре землевладельцы оставались верными Новгороду, они были на столько сильны своими собственными средствами, что почти всегда без помощи из Новгорода удачно отражали внешние нападения на тамошний край; так когда в 1401 году Московский великий князь Василий Дмитриевич, нечаянно среди мира послал свою рать в Заволочье, под предводительством Двинских изменников Анфала Никитина и Герасима Ростриги; то тамошние бояре Степан и Михайло Ивановичи и Никита Головня, собрав около себя Важан, разбили Московскую рать на Холмогорах. Точно также в 1417 году, при нападении Москвичей с Вятчанами на Заволочье, тамошние бояре Иван и Афанасий Федоровичи, Гаврила Кириллович и Исаак Андреевич (Борецкий) не только разбили их под Моржом, но и в погоне за ними пограбили Устюг, принадлежавший великому князю Московскому. Таким образом Заволочье составляло почти отдельное владение, только потому бывшее в некоторой зависимости от Новгорода, что главные тамошние поселенцы были Новгородского происхождения, не разрывали своих связей с Новгородом, и даже нередко принадлежали к знаменитейшим и сильнейшим Новгородским фамилиям.

Третий разряд Новгородских волостей, как уже сказано выше, составляли громаднейшие земли, лежащие на восток от Заволочья до Уральских гор и за Уральские горы до реки Оби, и может быть еще за Обью в Сибири, и носившие название Печеры, Перми и Югры. Земли сии так были отдалены от собственно Новгородской земли, что в них даже мудрено было устроить Новгородские колонии, который бы оставались в неразрывной связи с Новгородом по крайней мере заведенный там Новгородские колонии по реке Вятке и солепромышленные поселения на Вычегде и Сысолев след за своим появлением отделились от Новгорода: первый образовали довольно значительную независимую республику под именем Вятки, состоящую из шести городов: Вятки, Шестакова, Хлынова, Слободы, Орловца и Котельнича, а вторые примкнули к соседним владениям великого княжества Владимирского и потом Московского. А посему Новгород, при владении землями здешнего края, кажется, вовсе не имел в виду заводить там свои колонии, оставлял всю тамошнюю землю во власти полудиких туземцев, которые управлялись своими начальниками и старшинами без участия Новгородского правительства, и довольствовался сбором дани или ясака, и выгодно устроенными торговлею и звероловными промыслами, при пособии туземцев, которые указывали приходившим к ним Новгородским промышленникам удобнейшие и выгоднейшие станы и урочища для звероловства. Но для сбора дани или ясака обыкновенно нужно было посылать даньщиков с воинскими отрядами, которые нередко встречали сопротивление от туземцев этого дикого края; так, например, летопись под 1187 годом говорит: «в тоже время избиты были Печерские даньщики и Югорские в Печере, а другие за Волоком, и пало около ста голов удалых людей». Или под 1193 годом в летописи сказано: «в тоже время пошли из Новгорода в Югру ратью с воеводою Ядреем, и пришли в Югру и взяли город, и стояли под городом пять недель, а все это время Югра высылала с лестию, и говорила: подождите, мы копим серебро и соболей и другия узорочья, не губите своих смердов и своей дани; между тем тайно собирала воев, и когда собрала, то выслала сказать воеводе, – ступай к нам в город, взявши с собою двенадцать лучших мужей». Воевода пошел в город, взявши с собою попа Ивана Легена и других лучших людей; и их там убили, потом вызвали в город еще 30 человек и тех убили, далее 50 мужей. За тем на праздник св. Николая (6 Декабря) Югра сделала высадку из города и избила остальных, так что едва спаслось 80 человек, которые уже на другой год возвратились в Новгород. Подобное же сопротивление встретили воеводы Новгородские, отправленные в Югру в 1448 году. «Югра сказала воеводам: мы хотим вам дань даяти, а хотим счестися и указати вам станы и островы и уречища»; а между тем собравшись с силами ударила на острожок, в котором укрепились Новгородцы, убила у них 80 человек удалых людей, а прочие спаслись бегством в леса, и после были собраны другим Новгородским отрядом, сбиравшим дань в другой местности. Впрочем, временное сопротивление тем или другим сборщикам дани, может быть неосторожно раздражавшим туземцев, нисколько не прекращало сношений Новгорода с здешним краем; на место избитых даньщиков являлись другие более осторожные, и дань продолжала сбираться более или менее исправно и доставляла Новгородской казне большой ежегодный доход серебром и дорогими мехами. Но еще более Новгород получал доходов с этого края от торговли; Новгородские торговые караваны вдоль и поперек искрещивали здешние земли; еще в XI столетии знаменитый Новгородец Гюрята Рогович посылал своих приказчиков в Печеру и Югру, как свидетельствует летопись. Новгородцы отсюда получали серебро, драгоценные меха, моржовые клыки, мамонтовую кость и другие произведения здешнего края. Впрочем, по-видимому, как не шатко было владычество Новгорода в Перми, Печере и Югре, состоящее только в сборе дани и торговле; тем не менее Новгородцы всю эту страну постоянно называли Новгородскою волостью и в своих договорах с князьями обыкновенно включали условие, чтобы князья не вступались в здешние земли, как принадлежащие Новгородской власти. И действительно продолжительные, и постоянные сношения Новгорода с сими землями и хотя очень шаткая власть произвели какую-то неопределенную связь здешнего края с Новгородом и вселили в тамошние полудикие народцы убеждение, что их верховный господин – Великий Новгород. Лучшим сему свидетельством служит то, что почти в след за завоеванием Новгорода Московский великий князь Иван Васильевич в 1483 году послал свои войска и для завоевания Печеры и Югры, как волостей Новгородских, и войска его встретили там хотя несильное сопротивление от некоторых князьков и народцев; следовательно тамошние темные князьцы и народцы, признававшее почти беспрекословно власть Новгорода, не хотели признавать без боя власти других пришельцев, и уступили только силе, стало быть считали себя принадлежащими Новгороду и обязанными защищаться против новых доселе незнакомых пришельцев. Таким образом Новгород и сии отдаленные земли не без основания называл своими волостьми.

Население, как Новгородской земли, так и всех волостеи Новгорода, главным образом состояло из двух элементов Финского и Славянского: старожилами Новгородской земли и всех Новгородских владений были Финны, разделенные на разные племена; пришельцами же вторыми после Финнов по старшинству – Славяне. Но уступая в старшинстве, Славяне во всем другом превосходили Финнов, они собственно сообщили краю то значение, которое он имеет в истории. Славянами построен Новгород и все города тамошнего края; Славяне собственно устроили Новгородское общество, сообщили ему ту силу и энергию, которые сделали Великий Новгород господином огромнейших стран от Финского Залива до реки Оби и главным средоточием торговли Европы с Азией. В устройства Новгородского общества Финны собственно были сподручным и удобным материалом, вся же энергия, предприимчивость и оборотливость, выдвинувшая Новгородское общество на поприще исторической деятельности принадлежали Славянам. Славяне собственно были двигателями и руководителями в устройстве Новгородского общества, их язык и их обычаи были господствующими в обществе, хотя самое общество состояло не из одних Славян. Конечно нельзя отвергать, что и Финские обычаи, и Финский язык имели свою долю в образовании Новгородских обычаев и Новгородского языка; но эта доля была так незначительна, или настолько прониклась Славянским духом, что отыскать ее и выделить из целого строя Славянских обычаев и Славянского языка почти нет возможности, за исключением разве каких-нибудь отрывков. Вообще несмотря на смесь племен, в Новгородском обществе господствующим племенем было племя Славянское, и господствовало оно не столько численностью и материальной силою, которые первоначально были на стороне Финнов, сколько общественным умом, нравственными силами и высшею цивилизацией. Славяне, пришельцы в Финской земле, не столько были завоевателями в материальном смысле этого слова, хотя и нельзя отвергать некоторой доли завоевания, сколько цивилизаторами; они не истребляли Финнов, не обращали их в рабство, не отнимали у них земли, а только селились между ними, чему лучшим доказательством служит то, что до позднейших времен Новгородской истории, в самый разгар могущества Господина Великого Новгорода, Финские племена Ижеры, Води, Корелы и другие жили свободно между Новгородцами не только в Новгородской земле, но и в самом Новгороде, и считались Новгородцами наравне с Славянами, и в общественных делах имели одинаковое право голоса, как об этом свидетельствует самое важное общественное дело – призвание Варяго-Русских князей. На Новгородском вече в 862 году, на котором решено было призвать князей, вместе с Славянами участвовали и Финны под именем Чуди; летопись говорит: «реша Руси Чудь, Словени и Кривичи, вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да пойдете княжить и володеть нами». Но, не обращая Финнов в рабство, не отнимая у них земли, и принимая их в свое сообщество, Славяне завоевывали Финнов нравственно, претворяли их в Славян, роднили их с собою и мало-помалу довели дело до того, что общественные интересы Славян и Финнов слились окончательно, что господин Великий Новгород сделался таким же царственным родным городом для Финнов, как и для Славян, что в Новгородском обществе и Финны, и Славяне считались совершенно одноправными, что на общем Новгородском вече не только голос Финна имел одинаковое значение с голосом Славянина, но даже в выборе на высшие должности разных правителей, не было разницы между Финном и Славянином, требовалось только одно, чтобы выбираемый был Новгородским гражданином, а был ли он по происхождению Финн или Славянин, об этом никто и не спрашивал, даже в посадничьих именах Неревина, Незды и Водовика не скрывается ли указания на Финское происхождение сих посадников: Водовик не был ли по происхождению из племени Води? По крайней мере в Чудинцовой улице в Новгороде ясно слышится Чудь, Чудин, Финн, а название одной из древнейших и богатейших Новгородских улиц Чудинцевой, дает повод думать, что первый насельник её Чудин, Финн был значительным лицом в Новгороде. А Неревский конец Новгорода едва ли не получил свое название от Финских поселенцев из края, прилегающего к Нарове. Конечно теперь уже поздно разыскивать, которая из древних боярских фамилий в Новгороде по происхождение своему принадлежала к Финскому племени и которая к Славянскому; время и особенно принятие христианских имен уничтожили и последние следы, по которым бы можно добраться, какая Новгородская фамилия к какому племени принадлежала в древности; но само слитие и обезразличение племен в Новгороде всего яснее показывает, как крепко было сплочено Новгородское общество, ибо исторически известно, что Финны не были истреблены в Новгородской земле.

Кроме главных и основных элементов Финского и Славянского, в Новгородском обществе были еще элементы Варяжский и Литовский; но сии элементы вошли в Новгородское общество позднее двух первых. Конечно они также имели свою долю влияния на устройство общества, и особенно Варяжский элемент, ибо по свидетельству Скандинавских саг Новгород в глубокой древности был в самых тесных связях с Скандинавией или Варяжскою землею, да и на самом деле Новгородские и Скандинавские обычаи в древности много имели сходного друг с другом; тем не менее и сии два элемента в Новгородском обществе подчинились Славянскому элементу, и Литовцы и Варяги в Новгороде обратились в Славян Новгородцев., и для позднего времени указанием на сии элементы остались только названия Прусской улицы, соседней с Чудинцевой в Новгороде, и города Русы в Новгородской земле. Главною причиною обращения Литовцев и Варягов в Славян в Новгородском обществе был тот же коренной Новгородский закон одноправности всех членов Новгородского общества, не обращавший внимания на различие происхождения, которые и Финнов претворил в Новгородцев. В Новгороде был один общий порядок для всех пришельцев, по которому каждый пришелец, откуда бы он ни происходил, без всякого препятствия принимался в члены Новгородского общества и получал одинаковые права со всеми другими членами общества, под одним только условием, чтобы пришлец подчинился Новгородским порядкам, и это одно условие сглаживало все разноплеменности в Новгородском обществе, и было одною из главных причин могущества Господина Великого Новгорода, тянувшею к Новгороду людей со всех сторон, и богатых и бедных и знатных и безвестных. Новгород для всех равно отворял ворота своей земли, всех радушно принимал, только бы пришельцы подчинялись его законам. Новгородское общество, как при самом своем основании сложилось не из одного элемента, так и во все продолжение своего существования, не терпело исключительности и обособления.

Указавши на основные, первоначальные и позднейшие элементы Новгородского общества, теперь следует указать на то, что выработал Новгород из сих элементов, претворивши их в одно крепко сплоченное общество, какую дал им организацию и как разместил. Мы уже видели, что Новгорода состоял из союза разных общин, что каждый конец, каждая улица составляли отдельную, самостоятельно, организованную общину, в которой были свои бояре, свои купцы и черные люди, или людины. Следовательно, разные элементы, составлявшие Новгородское население, были размещены в три главные класса Новгородского общества: в класс бояр, в класс купцов и в класс людинов, или черных людей; и сии классы не были отделены друг от друга или изолированы, а напротив, находились в самой тесной связи друг с другом, как члены одного общества. Самое же общество не было сплошною пестрою массою сих трех классов, а состояло из союза мелких общин, в которых представители каждого из трех классов составляли одно крепкое, органически соединенное живое целое, живущее общею жизнью целого общества и в свою очередь сообщающее жизнь самому обществу, и при том жизнь высшего порядка, членораздельную, в которой один член поддерживается другими и в то же время сам дает поддержку другим, а не жизнь состоящую из мёртвого наслоения пластов или классов друг на друга, где нет живой связи, а только одно механическое давление. Таким образом в Новгородском обществе, особенно собственно в Новгороде, бояре, купцы и людины, или черные люди, были в живых взаимных отношениях друг к другу, сообщавших Новгородскому обществу особый характер, и каждый класс имел свое значение, дававшее ему особое место в обществе на пользу целого общества. Чтобы яснее указать какое значение имели сии классы в Новгородском обществе, мы проследим каждый класс отдельно, покажем, как он образовался и в каких отношениях находился к другим классам и к обществу.

Первый класс в Новгородском обществе составляли бояре, они в Новгороде носили разные названия: их называли вящшими людьми, передними людьми, большими людьми, т.е. лучшей сильнейшей частью Новгородского общества, – аристократией: собственно, же имя бояр в Новгородской летописи встречается в первый раз только под 1118 годом, где сказано: «том же лете приведе Володимер с Мстиславом вся бояры Новгородские Киеву, и заводи я честному кресту и отпусти я домов». Но конечно не с этого года явилось слово боярин в Новгороде, оно, по всей вероятности, одновременно с появлением больших или вящших людей в обществе, и есть не что иное, как техническое, специальное выражение слова больший, болий, а оттуда болярин, боярин.

Как и когда образовались большие люди или бояре в Новгородском обществе, на это мы не имеем прямых свидетельств ни в каких древних памятниках; знаем только, что Новгородцы постоянно разделялись на больших и меньших и что еще пред призванием Рюрика и его братьев в летописях упоминается о старейшине Гостомысле, который собирал владавцов Новгородской земли, сущих под ним, на рассуждение о приглашении князей; следовательно, большие люди, владавцы, бояре, были в Новгороде еще до Рюрика. Знаем так же, что в Новгороде народ, черные люди, меньшие люди, не был безгласною массою, порабощенною большими людьми, а принимал деятельное участие в правлении на вече; следовательно, бояре, большие люди не были особым племенем победителей, поработителей, а принадлежали к тому же племени, к которому и остальные граждане, происходили из того же народа. Знаем еще, что в Новгороде, при чисто-общинном устройстве, каждая улица, каждый конец составляли свою общину; в каждой же древней Новгородской улице были свои бояре, находившиеся в тесной связи с своими уличанами; следовательно, бояре происходили из уличан же, составляли с ними одно, и были только лучшими людьми из уличан. Наконец, мы знаем, что по Новгородскому устройству, одинаковому со всею Русскою землею, поземельные владения разделялись на общинные и частные. Общинная земля принадлежала всей общине, и члены общины имели только право пользоваться ею, и пользовались только те члены, которые или не имели средств приобрести участок земли в полную собственность, или не могли охранять ее и не находили в приобретении расчета по своим промыслам, и потому довольствовались общинною землею, которую охраняла целая община. Частную же поземельную собственность приобретали люди имевшие больше средств к приобретению и охранению своих поземельных владений, и которые считали для себя недостаточным пользоваться общинною землею Следовательно, приобретение земли в полную собственность было первым признаком, отличающим частных поземельных собственников, как людей пользующихся большими средствами перед общинниками, как людей лучших, более сильных перед своими согражданами Таким образом первыми, древнейшими земскими боярами в Новгороде, по всему вероятию, были богатые землевладельцы, имевшие в своей собственности большие поземельные владения Мы знаем уже, что Новгород и первоначально был Славянской колонией в Финской земле, и постоянно распространял свои владения посредством торговли и колонизации между разными Финскими племенами; следовательно, приобретение земли Новгородскою ли какою общиною, частным ли лицом делалось не иначе как силою, чрез оттеснение старожильцов Финнов, а по сему и на охранение приобретенной земли от притязания старых хозяев требовались также силы и средства. Стало быть, ежели какое частное лицо в Новгороде имело столько силы, средств, ума и отваги, чтобы приобрести землю в собственное владение и защитить свое приобретение от нападения старых хозяев, также, как это делала сама община своими общинными средствами; то тем самым это лицо приобретало перевес над другими своими согражданами, которые делали тоже только общими силами целой общины; и таким образом естественно таковой человек делался лучшим человеком, большим человеком, влиятельным лицом той общины, к которой он принадлежит. И действительно, по всем дошедшим до нас известиям, начиная с XI столетия, мы находим все сии качества в Новгородских земских боярах. Иные памятники XII столетия Новгородских бояр даже прямо называют огнищанами, т.е. людьми, имеющими свое собственное огнище; а огнищем еще и в настоящее время в северном краю Руси называется земля расчищенная кем либо под пашню посредством пала или выжигания дикого леса, и этот способ расчистки земли до сего времени общеупотребителен в лесистых уездах глубокого Севера; а конечно в древности, когда весь Новгородский край был покрыт непроходимыми лесами, выжигание было единственным способом расчистки земли. Следовательно, название бояр огнищанами прямо указывает на них, как на землевладельцев собственников, т.е. на таких людей, которые собственными средствами сделали себе огнище, расчистили дикий лес под пашню и на собственный счет населили расчищенное место земледельцами, согласившимися жить на их расчищенной земле, и на взаимных условиях состоять под их властью и производить земледельческие работы как на себя, так и на своих землевладельцев⁵.

Частная поземельная собственность, образовавшая в Новгороде класс бояр, больших людей, сообщила этому классу и то высокое значение, которым он пользовался в Новгородском обществе. Значение сие, в сущности одинаковое, имело свои степени развития собственно в Новгороде, в той Новгородской волости, где находилось поземельное имение землевладельца и в самом имении. 1) В собственном имении или вотчине землевладелец был полным хозяином владыкою и даже само имение по Новгородски называлось не иначе как волостью такого то: волость Ананьина, волость Тучина, волость Марфы Борецкой и подоб. Здесь владелец, что хотел, то и делал, заводил села, деревни, починки, торжки, собирал вольных охочих людей, давал им пашни и разные угодья для обработки, налагал на них по взаимным условиям оброки и дани, даже судил сих людей, ежели они на таком условии поступали к нему в службу; снаряжал торговые караваны для продажи произведений своей земли на стороне; содержал военные дружины из тех же охочих людей, кормил, поил, обувал и одевал их на свой счет, и делал с ними походы, и водяным путем и сухопутьем, не только на соседние земли, но иногда в отдаленные страны, ежели где проведывал, что можно нажиться грабежом или даже захватить выгодную землю; так, например, из Новгородских своих имений бояре ходили на добычу в Заволочье, или в Пермь, или Печеру. Хотя поземельные имения Новгородских бояр были обильно рассыпаны по всем Новгородским владениям, но как мы уже видели, особенно много было сосредоточено богатых и обширных боярских имений в Заволочье, на Двине, Ваге и Онеге; то здесь, в этом отдаленном краю, во всем своем разгаре действовала, ничем не стесняемая, власть бояр землевладельцев в своих имениях. Сюда они выводили колонии своих клиентов ротников, строили там городки, слободы и деревни, здесь они с своими дружинами ротников, собранными из всякой сволочи, отнимали земли у туземных Финнов и отважно разгоняли их нестройные и пугливые толпы; в этом-то диком краю вырабатывались чудные типы Новгородских бояр воителей, в роде боярина Ставра, о котором древние былины рассказывают, что Чудь белоглазая трепетала от одного его зычного голоса; здесь-то складывались те железные самовластные характеры Новгородских бояр, увлекавших за собою толпу и нередко производивших смуты в самом Новгороде, куда они иногда являлись с дружинами своих ротников; так например, в 1219 году Семен Емин явился из Заволочья с четырьмястами головорезов своих ротников, стал шатрами под Новгородом возмутил весь город и при помощи головорезов ротников и своей партии лишил должностей посадника Твердислава и тысяцкого Якуна

2. Власть, развиваемая боярами до крайних пределов самовластия в своих собственных поземельных имениях, не останавливалась на рубежах сих имений, а напротив распространялась и на целую область или страну, в которой находились их имения. Конечно, за рубежом собственных имений боярская власть делалась гораздо слабее и принимала законом определенные формы, она там не была уже самовластием; но тем не менее бояре землевладельцы имели высокое значение в целом краю, где находились их поземельные владения, они там под именем скотников, и помужников имели влияние и на те земли края, которые не составляли их поземельной собственности, так что участвовали в распоряжениях об отдаче сих земель в частное владение и сообщении им разных льгот. Бояре землевладельцы в том краю, где находились их имения, являлись какою-то особенною, по дошедшим до нас памятникам еще неопределенною, земскою властью, стоящею рядом с властью присылаемых из Новгорода посадников и других правителей. Чтобы сколько-нибудь указать на эту, еще не замеченную в истории, земскую власть Новгородских бояр землевладельцев, я здесь представляю целиком, единственную мне известную, еще не напечатанную Новгородскую грамоту начала XV столетия, об отдаче некоторых земель на Онежском озере в Толвойском краю Богородицкому монастырю; в этой грамоте написано: «Се даша скотницы и помужницы Толвойской земли, посадник Новгородский Андрей Иванович, тысяцкий Новгородский Дмитрий Васильевич, Богдан Васильевич, Афонас Остафьин, тысяцкий Мануйло Далилович Ермола Лентеев, Селифонт Твердиславл с детьми, Иов Олфромеев с детьми, Ермола Мелентьев, Яков Сидоров с братом, Максим Иванов с детьми, Игнатий Амосов с братьею, Ермола Емельянов с детьми и вси скотнике и помужнике Толвойской земли в Палья острова оба земля и пожне, и конец Палья острова малеи островки с лудушами, и Кобылей остров с лудушами и Зайцов остров с пожне и с лудушами, вкруг Палья острова и Игрецкаго острова тонь не ловити селяном и с лучом не ездити; а на Пальи острове и на малых островах станом не стояти, леса не сеце, ягод не брати, лык не драти; монастырю Святей Богородицы и игумену и его братии и в век земля и вода и ловища. А потом не надобе вступатися в тыи островы ни в ловища бояром ни сельникам, ни купцам, ни их селяном. А кто почне наступаться на дом Св. Богородицы матери Божии; а на того Бог и Пречистая Богородица и мнозеи люди». Здесь скотниками и помужниками Толвойской земли очевидно называются местные землевладельцы, принимавшие участие в местном управлении в качестве землевладельцев, а не сановников, назначаемых от Новгорода; ибо в местных распоряжениях, по свидетельству грамоты, они участвуют и с братьями своими и детьми, что конечно невозможно для сановников действующих по службе; притом между скотниками и помужниками и посадник Новгородский и тысяцкий помещены за уряд; следовательно, звание скотника и помужника лежало на них мимо сана посадника и тысяцкого, и едва ли было выборное, а напротив необходимо вытекало из права на поземельную собственность. Что собственно значило выражение скотник и помужник, по дошедшим памятникам неизвестно; но мы имеем прямое свидетельство одной грамоты XIII столетия, что скотник был распорядитель или местный начальник, низший против посадника и высший против старосты; в этой грамоте В.К. Андрей Александрович пишет на Двину: «от великаго князя от Андрея к посадникам и к скотникам и к старостам. Како есмь докончал с Новым городом, ходити трем ватагам моим на море, а ватман Андрей Критцкый, ать дают с погостов корм и подводы по пошлине». (Ак. Ар. Эк.т.I. №1). Официальные грамоты признают за местными боярами землевладельцами какую-то довольно большую земскую власть над целым краем, где находятся их имения, и не придавая им названия скотников и помужников; так в одной грамоте В.К. Ивана Даниловича и Новгородского правительства на Двину сказано: «От В.К. Ивана, от посадника Данила, от тысяцкаго Аврама и от всего Новгорода к Двинскому посаднику на Холмогоры и к боярам Двинским. Приказал есмь Печерскую сторону Михайлу, а ходит на море в двадцати человек: а вы бояре Двинские не вступайтесь в гнездные потки ни в места». (ibid № 2) Таким образом дошедшие до нас памятники хотя не определяют в чем состояла земская власть местных бояр землевладельцев, проистекающая из права поземельной собственности; но тем не менее ясно свидетельствуют, что местные бояре землевладельцы имели какую-то и довольно большую власть над целою страною, где лежали их недвижимые имения.

3. Власть, сообщавшаяся Новгородским боярам поземельными владениями в провинциях или колониях, сообщала им могущество и власть в самом Новгороде, где они прежде всего являлись представителями той улицы или того конца, в котором они жили в самом Новгороде, так что древние Новгородские улицы нередко носили название того боярского рода, который принадлежал к той или другой улице, например: Добрынина улица, Чудинцова улица, Редятина улица. Кроме того уличанские бояре находились в такой тесной связи с своими уличанами, что обидеть улицу или уличанина, значило обидеть те боярские роды, которые принадлежали к улице, и наоборот, обидеть которого либо из сих родов, значило обидеть всю улицу; а посему, как бояре поддерживали и защищали своих уличан, так в свою очередь уличане поддерживали и защищали своих уличанских бояр; так что Новгородские летописи, как мы уже частью видели, нередко представляют известия о побоищах одной улицы с другою, где улица поголовно идет в оружии на защиту своего боярина, или мстить его обиду, и иногда бьется по несколько дней с своими противниками. Вообще уличанский боярин имел большое влияние в своей улице и по своей воли мог вести уличан, куда хотел, и почти все свои замыслы в самом Новгороде приводил в исполнение главным образом при помощи своих уличан и потом однокончан; но здесь власть боярина преимущественно держалась на сочувствии уличан: боярин, возбудивший к себе нерасположение своих уличан, не имел ни права, ни средств заставить их, чтобы они действовали в его пользу. Сочувствие же уличан к боярину определялось сколько характером боярина, столько или даже еще больше богатством его владений на стороне, где-нибудь в Заволочье, или другом краю Новгородских волостей; следовательно, и успехи бояр в Новгороде обусловливались богатством и успехами в волостях. Уличане, так сказать, льнули к боярину, известному своею предприимчивостью и обширностью, и богатством владений на стороне; ибо надеялись от него не только успешного покровительства и защиты, но и прямых выгод. Богатый боярин, владелец больших поземельных имений, мог доставлять своим уличанам выгодные поручения по управлению своими делами, покупать у них необходимые в хозяйстве произведенья их промышленности, для отправленья в свои именья. А что всего более действовало на толпу, боярин, приезжая из своих отъезжих имений, поражал сограждан блеском богатства, многочисленностью прислуги и обильными угощеньями уличан при наборе ротников. Набор охотников в ротники какого-либо богатого уличанского боярина, составлял настоящий праздник для беспокойной уличанской молодежи в Новгороде, и не только молодежи, но и всех удальцов; тут, по словам народной былины о Ваське Буслаеве рассылались ярлыки скорописчаты, приглашались молодцы к боярину пить, есть готовое, носить платье разноцветное с одного плеча с боярином, тут выставлялись чаны дубовые с зеленым вином, с брагой хмельною, отворялись ворота на широкий двор, и гуляли охотники на весь Новгород во славу тороватого боярина, пили, ели до отвалу несколько дней сряду, и потом, поступившие в ротники, вооруженные и снаряженные как следует, отправлялись в поход. Два-три таких набора охотников, особенно ежели походы боярина были удачны и ротники воротились домой с большими добычами, делали боярина любимцем народа, и его влияние и даже власть над улицею чуть не равнялись его власти в собственных имениях; он в непродолжительном времени получал от веча самые важные поручения; так, например, молодой боярин Александр Аввакумович, после двух своевольных походов с повольниками на Волгу в 1372 году, получил от веча главное начальство над Новгородским войском, отправленным на защиту Торжка. А боярин Семен Емин даже и после неудачного своевольного похода на Тоймокары в 1219 году, помощью своих ротников, получил сан тысяцкого в Новгороде.

Необходимым, чисто историческим следствием обширности поземельных боярских владений и соединённого с ними богатства и влияния на общество было то, что бояре в Новгороде постоянно держали в своих руках все управление Новгородом и все выборные власти, так что при всех переменах посадников тысяцких и других важных сановников, выбор всегда падал на того или другого боярина, и все сии перемены выражали только спор немногих боярских фамилий, из которых то та, то другая, то падала, то возвышалась. Чтобы яснее видеть это, я считаю нелишним представить для примера постоянное то повышение, то понижение одной из древнейших Новгородских фамилий, боярской фамилии Гюряты Роговича. Первое известие о Гюряте Роговиче встречается у Нестора под 1096 годом, где Гюрята является богатым Новгородским боярином, имевшим торговые сношения с отдаленными Югрою, Печерою и Самоядью; потом одна Новгородская летопись называет его Новгородским посадником в первые годы XII столетия, конечно назначенным от князя Мстислава Владимировича. За тем сын Гюряты Мирослав в 1126 году является первым посадником, выбранным от народа; но через два года посадничество перешло к знаменитому боярину Давиду Дмитровичу, который, впрочем, умер в тот же год, и из Киева был прислан в посадники Даниил; но через год Новгородцы дали посадничество своему выборному Петриле. В 1132 году выбрали в Новгородские посадники Рагуйла, а Мирославу дали посадничество во Пскове; но в 1134 году после Суздальской войны Мирослав опять получил посадничество в Новгороде; в следующем году он вместе с владыкой Нифонтом ходил мирить Киевлян с Черниговцами и, возвратившись домой, в тот же год скончался, будучи на посаднической степени. Сын Мирослава Якун является в первый раз посадником в 1137 году, т.е. на третий год по смерти отца, в самый разгар ссоры Новгородцев с Всеволодом Мстиславичем, и посадничает пять лет; он, держась стороны князя Святослава Ольговича, успел в это время повыгнать многих Новгородских бояр, державшихся князя Суздальского Юрия Владимировича. А посему, когда в 1141 году Святослав принужден был бежать, то с ним бежал и Якун, но Якуна нагнали и вместе с братом его Прокопием чуть не убили до смерти на вече, и раздевши до нага сбросили с моста в Волхов; когда же он выплыл, то взявши с него 1000 гривен, а с Прокопия 100 гривен, обоих заточили в Чудь, приковавши руки к шеи, а посадничество дали Якупову врагу Судиле. Якун прожил в изгнании 15 лет, частью в Чуди, частью у князя Суздальского Юрия; в продолжении этого времени было три перемены посадников; но когда вторично выбранного Судилу выгнали в 1156 году; то Якун Мирославич снова сделан был посадником, и опять посадничал около пяти лет. В 1160 году дали посадничество старому Якунову врагу Нежате; то на этот раз Якун не подпал изгнанию, и через семь лет, когда у Новгорода началась борьба с князем Святославом Ростиславичем, поддерживаемым князем Суздальским Андреем Боголюбским, то Якуну сперва дали начальство над войском, посланным для отражения Святослава от Лук, а потом выбрали и в посадники, убивши наперед посадника Захарию, державшего перевет с Святославом. В это время Якун один без князя управлял Новгородом слишком семь месяцев, а через год прославился знаменитою защитою Новгорода против многочисленной рати Андрея Боголюбского и такою победою над Суздальцами, что Новгородцы продавали пленных Суздальцев по две ногаты за человека. Но эта победа не выпутала Новгорода из затруднений, и Новгородцы через год должны были примириться с Андреем; а в след за тем Якун был лишен посадничества и на его место выбран был Жирослав, потом Жирослава заместил Иванко Зарынич, потом опять Жирослав, и опять Иванка Зарынич, и опять Жирослав и за тем Давид Неревинич, а после Давида Михаль Степанич. Якун более уже не был выбираем в посадники и доживал свой век в Новгороде в звании старого посадника. В 1176 году князь Мстислав Ростиславич вступил в супружество с дочерью Якуна. Когда скончался Якун неизвестно; но как бы то ни было, после 1170 года Якунова фамилия стала упадать, несмотря на свои богатства, а между тем фамилия Михаля Степанича и Незды начали усиливаться, и в продолжении сорока лет никто из Якуновой фамилии не был посадником, и кажется дети Якуновы перебрались из Новгорода в Приднепровье, к своему зятю князю Мстиславу Ростиславичу. Впрочем, эта фамилия все еще считалась старшею, и когда в 1211 году Якунов сын Дмитр пришел из Приднепровья, то тогдашний степенный посадник Твердислав, сын Михаля Степанича, уступил ему посадничество добровольно, как старейшему, и Дмитр Якунич был послан князем Мстиславом с ратью на Луки, ставить город. Но должно быть Дмитр в это время был уже очень стар и скоро умер; ибо в 1214 году, в походе Мстислава к Смоленску, мы уже встречаем посадником Твердислава Михалича и о Дмитре Якуниче уже нигде не упоминается, а везде первенствует Твердислав и фамилия Михаля Степанича. Но когда в 1220 году Твердислав уже больной, отказался от посадничества и поступил в монастырь; то выбрали в посадники Иванка Дмитровича; следовательно, фамилия Мирослава и Якуна еще пользовалась уважением в Новгороде. Иванка Дмитрович посадничал в Новгороде девять лет бессменно и своею энергичной деятельностью напомнил Новгородцам своих деда Якуна и прадеда Мирослава; он твердо и с достоинством защищал в 1224 году Новгород против Юрия и Ярослава Всеволодовичей, князей Суздальских; и когда Юрий с большою ратью перешел уже Тверцу, и требуя выдачи некоторых Новгородских бояр, с гордостью послал сказать: «я поил кони Тверью, а еще Волховом напою»; то Иванко Дмитрович, от имени Новгородцев отвечал: «княже, кланяемся тебе, а братьи своей не выдаем, а крови не проливай, или твой меч, а наши головы», и принудил Юрия к миру выгодному Новгородцам. Потом, когда, по удалении из Новгорода князя Михаила Черниговского в 1225 году, Новгородцы согласились принять к себе в князья Ярослава Всеволодовича Переяславского; то Иванко Дмитрович, в продолжении трех лет так ловко вел дела, что властолюбивый и энергический Ярослав ничего не мог успеть против него, и принужден был оставить Новгород и вывести оттуда свои войска. В 1229 году, по проискам Черниговской партии, у Иванка было отнято посадничество в Новгороде и передано Черниговскому стороннику Внезду Водовику; тем не менее Иванко, как человек надежный, был отправлен посадничать в Торжок, где после восьмилетнего управления тамошним краем, в 1238 году погиб в битве, защищая Торжок от Батыевой Татарской рати. Иванко Дмитрович был последним посадником в Новгороде из фамилии Мирослава. Его сын Твердило Иванкович, не имея успеха в своих искательствах в Новгороде вошел в сношения с Ливонскими Немцами, изменой передал им Псков и от имени Немцев стал владеть этим городом; и вероятно погиб в 1242 году, при взятии Пскова Александром Невским и Новгородцами, или может быть бежал к Немцам. Но как бы то ни было, измена Твердилы Иванковича и переход его к Немцам навсегда погубили знаменитую фамилию Мирослава Гюрятинича, и во всей последующей истории Новгорода о ней более не упоминается. Подобную же историю попеременного возвышения и упадка представляют и другие боярские фамилии в Новгороде. И даже заметно, как одни фамилии заменялись другими в известные периоды времени, и как постепенно в позднейшее время Новгородской истории боярские фамилии резче и резче отделяли свои интересы от интересов народа, постоянно поддерживаемые соседними князьями, которые, начиная с Юрия Долгорукого, неуклонно держались одной политики, чтобы владеть Новгородом при помощи своих сторонников из Новгородских бояр, и мало-помалу довели дело до того, что Новгородские бояре, продавая свое отечество князьям, совершенно разошлись с народом, и в XV столетии так стали теснить его, что великий князь Московский Иван Васильевич, переменив политику своих предшественников и приняв под свою защиту народ, обижаемый боярами, без больших затруднений овладел Новгородом, переловил большую часть бояр и переселил их в Московские владения, и народ разумеется не вступился, как нужно было, за своих притеснителей. Бояре в борьбе с великим князем Иваном Васильевичем много выказали энергии, и даже искусственно умели поднять на время и народ; но по привычке продолжали вести себя слишком гордо в отношении к народу и в тоже время теснить его, и потому все их старания успешно вести роковую борьбу и искания чужеземной помощи остались безуспешными, и по их вине пала самостоятельность Великого Новгорода.

Члены семейств посадничьих и боярских назывались в Новгороде сыновьями или детьми посадничьими и боярскими, чисто в семейном значении, т.е. пока они были еще под властью отца; но как скоро выделялись из семьи и делались самостоятельными, то с тем вместе теряли название детей или сыновей, и назывались просто боярами, также как и их отцы; но они отнюдь не составляли особого класса, подобно как боярские дети в других краях Русской земли; ибо в Новгороде бояре всегда составляли класс, а не чин, как в Москве, там сыновья бояр по самому рождению своему, были уже боярами, когда делались самостоятельными, независимыми от отцов, выделялись из отцовского семейства. Все летописные известия о посадничьих и боярских детях в Новгороде прямо свидетельствуют, что значение боярских и посадничьих детей там было чисто семейное, а не государственное; так в первом же известии, относящемся к 1259 году, прямо сказано, что Александр Невский, по просьбе Татарских послов, приехавших в Новгород для исчисления народа, повелел стеречь их сыну посадничу и всем детям боярским. Здесь ясно, что Александр для большего уверения Татарских послов в их безопасности приставил к ним караул из молодых людей, принадлежавших к почетнейшим семействам, которые имели огромное влияние на народ. А еще яснее таковое значение боярских детей высказывается в свидетельстве летописи, относящемся к 1364 году где сказано: «той же зимы с Югры Новгородцы приехаша дети боярстии и молодые люди, и воеводы Александр Аввакумович, Степан Ляпа, воеваша по Обе реки до моря, а другая половина рати на верх Оби воеваша». Тот же Александр Аввакумович в 1366 году в ушкуях ходил с молодыми людьми на Волгу грабить купеческие караваны; и когда в 1367 году Московский великий князь Дмитрий Иванович, объявляя за это Новгороду войну, говорил Новгородцам, за что ходили на Волгу и гостей моих грабили много; то Новгородцы отвечали: ходили люди молодые без нашего слова; и князь, довольный объяснением, примирился с Новгородцами Или когда за Волжский грабеж Новгородских ушкуйников из Заволочья, бывший в 1375 году, Московский великий князь в 1386 году потребовал удовлетворения; то Новгородцы предоставили князю самому взыскать 5000 руб. с Заволочан за этот грабеж; и для успешнейшего сбора этих денег послали в Заволочье приставами посадника Федора Тимофеевича, Тимофея Юрьевича, сына посадника Юрия Дмитриевича, (который в 1398 году был уже посадником) и иных детей боярских и молодых людей. Во всех сих известиях боярскими детьми ясно названы молодые люди из боярских фамилий, которые по Новгородским старинным обычаям своевольничали на чужой стороне и производили воинские походы и грабежи без Новгородского слова, и в летописях прямо называются молодыми людьми, а не особым каким классом или сословием Новгородского общества. Тоже значение боярских детей, как молодых людей из боярских фамилий, еще яснее высказывается в летописном известии под 1398 годом, где сказано, что перед походом на Двину: «били челом владыке посадник Тимофей Юрьевич посадник Юрьи Дмитриевич, Василий Борисович и бояре, и дети боярские, и житьии люди, и купеческие дети, и вси вой их; благослови, господине отче владыко, поискати св. Софии пригородов и волостей». Здесь рядом поставлены бояре и боярские дети, житьии люди и купеческие дети, т.е. младшие члены боярских фамилий и купеческих или житьих названы детьми. А Никоновская летопись, переводя Новгородские известия на свой официальный язык, Новгородских боярских детей прямо называет молодыми дворянчиками, а не боярскими детьми в Московском значении этого слова так описывая поход Новгородской вольницы на Волгу в 1366 году, летопись сия говорит: «того же лета из Новгорода Великаго младые дворянчики совокупиша себе рать без Новгородскаго совета, а воеводы были у них Осип Варфломеевич, Василий Федорович, Александр Аввакумович».

Впрочем, и в Новгороде был особый класс граждан с служебным значением, соответствовавший боярским детям, как понималось это слово в Москве во 2-й половине XVI столетия, только у Новгородцев этот класс назывался не боярскими детьми, а гридями или гридьбою. Начало этого класса относится к Х-му, а может быть и к IX столетию; летопись говорит о Ярославе великом, когда он был еще Новгородским князем: «Ярославу сущу Новгороде, и уроком дающу Киеву от года до года две тысячи гривен, и тысячу гривен в Новгороде гридем раздаваху; а тако даяху посадницы Новгородстии». По этому свидетельству летописи гридями прямо называются люди, состоящие на службе и получающие жалованье от Новгородского посадника; конечно гриди первоначально составляли княжую дружину, назначаемую состоять при Новгородском посаднике; ибо прежде, и сами посадники присылались от князя, как его слуги. Но когда посадники из княжих слуг превратились в выборных от народа; то с тем вместе и гриди сделались земским постоянным войском, хотя и не переменили своего прежнего названия, и по летописным известиям мы уже встречаем их в числе земских людей во втором разряде после бояр или огнищан; так под 1166 годом летопись говорит: «Ростислав великий князь Киевский, пришедши на Луки позвал к себе Новгородцев на поряд, т.е. для договору, огнищан, гридь и купцов вящших». Или под 1195 годом сказано: «позва Всеволод Новгородцы на Чернигов; и Новгородцы не отпрешася ему, идоша с князем Ярославом, – огнищане, гридьба и купцы, и быша на Новом Торгу». Или под 1234 годом летопись говорит: «изгониша Литва Русу оли до торга, и сташа Рушане и засада, огнищане и гридьба, и кто купец и гости и выгнаша Литву из посада». Все сии единственные летописные известия о гридьбе в Новгороде прямо указывают на гридьбу как на служилых Новгородских людей, составлявших постоянный особый класс земского войска, получавший от Новгорода жалованье, а последнее из приводимых известий говорит, что гридьба посылалась засадою или как гарнизон по пригородам; но очевидно гридьба, кроме военного значения, имела еще и земское значение, ибо Ростислав в 1166 году пригласил для переговоров гридьбу вместе с чисто земскими классами, огнищанами и купцами вящшими. В последствии названа гридьба, гриди, не встречается в Новгородских известиях, а напротив, появляется другое название земетцкие люди, с тем же характером, как и гриди; следовательно, в XIV и XV столетиях гриди стали называться в Новгороде земетцкими людьми, или как в других краях Руси – помещиками; от того что они по тогдашнему общему на Руси обычаю получали за службу вместо жалованья землю, и от этой то данной вечем земли, с условием нести военную службу, они вместе с тем получили сперва значение земского класса, наравне с другими земскими классами, а потом и стали называться, земетцкими людьми и даже своеземцами, потому что получали землю от Новгорода в собственность, и не на общинном, а на личном праве, т.е. каждому гриде или своеземцу земля давалась отдельно, а не на общину гридей. Кажется, гриди не были многочисленным и сильным классом в Новгороде; по крайней мере мы не имеем известий из которых было бы видно, что гриди участвовали в переворотах Новгородских, как заметные двигатели.

После бояр или огнищан и гридей, составлявших как бы две степени одного класса, в Новгороде следовали купцы, как отдельный самостоятельный класс Новгородского общества с своим управлением, с своими начальниками и с своими правами, и принимавший деятельное участие в общих делах целого Новгорода. В Новгороде торговать никому не запрещалось торговать мог всякий – и князь, и боярин, и людин; но тем не менее купцы не смешивались с другими классами общества, чтобы быть настоящим купцом требовались особые условия. Чтобы быть пошлым настоящим купцом, нужно было принадлежать к какой-либо купеческой общине; а каждая купеческая община составляла собою самостоятельное организованное целое, она имела свой капитал, свое начальство, свой суд и управление и свою печать. Купцы в Новгороде, принадлежа по месту жительства к какой-либо улице или концу и состоя членами конца или улицы вместе с боярами и людинами, в тоже время составляли свои общины, которые в XIII столетии уже назывались сотнями, как это свидетельствует договорная грамота Новгорода с Тверским князем Ярославом Ярославичем, писанная в 1270 году, в которой сказано: «А что закладников за тобою княже или за княгинею или за мужи твоими, кто купец поидет в свое сто, а смерд поидет в свой погост тако пошло в Новгороде». Чтобы попасть в члены какой-либо Новгородской купеческой общины, по свидетельству уставной грамоты князя Всеволода Мстиславича, нужно было непременно вложить определенную долю в общинный капитал, именно не менее 50 гривен серебра, или около 40 фунтов серебра на нынешний вес; таковой взнос давался только однажды при самом вступлении в общину, и после сего взнесший оставался навсегда пошлым купцом не только сам, но и его потомство. Таким образом купечество в Новгороде держалось на принадлежности гражданина к той или другой купеческой общине; а эта принадлежность основывалась на внесенном в общину определенном капитале и на праве наследства по внесенному капиталу. Только таковые члены купеческой общины, или пошлые купцы составляли настоящее Новгородское купечество, выбирались в старосты своей общины и имели право на участие в правлении и суде по торговым делам своей общины. Каждая купеческая община в Новгороде имела свою контору, называвшуюся общиною, где хранился общинный капитал; этою конторою заведовали выборные старосты общины. Их по Всеволодовой грамоте полагалось пятеро: трое от зажиточнейших купцов или житьих людей, и двое от менее зажиточных или рядовых купцов; им то принадлежали суд и управа по торговым делам и защита членов своей общины. Так что в случае обиды пошлого купца, его защищала та община или сотня, к которой он принадлежал, она в случай нужды отвечала за него и его никто не мог взять без дозволения сотского, или главного выборного начальника общины. По тогдашним обычаям, соблюдавшимся торговыми людьми во всей Европе, так же как и в Новгороде, пошлый купец состоял под защитою и управою своей общины не токмо дома в своем городе, но и во время своих торговых путешествий по другим городам и странам; тогда торговые путешествия не только у Европейских, но и у Азиатских торговых народов обыкновенно предпринимались не иначе, как значительными караванами, при которых всегда находился выбираемый от общины или от нескольких общин, участвующих в караване, караванный староста, или как было в Немецких торговых общинах – ольдерман, которому все участники каравана клялись быть послушными на все время его управления караваном, и потому в народных былинах обыкновенно назывались дружиною, ротниками. По свидетельству договорной грамоты Новгорода с Немецкими городами и Готландом, писанной в 1270 году, все судебные дела между Новгородскими и Немецкими торговцами разбирались в особом суде перед тысяцким и Новгородскими выборными купеческими старостами во дворе св. Иоанна; по той же грамоте ни Новгородца в Готланде, ни Немцев, ни Готландцев в Новгороде за долги нельзя было посадить в погреб, ни посылать за ними бирючей, ни брать их за одежду, но с каждой стороны должно было требовать пристава от тысяцкого или старосты той купеческой общины, к которой принадлежит виноватый. Тоже почти подтверждается в Новгородской договорной грамоте в 1195 году, заключенной с Немецкими и Готландскими послами. А по Новгородским скрам, которые были обязательны и для Новгородцев, и для Ганзейцов, прямо требуется, чтобы приезжие гости выбирали себе ольдермана и четырех ратманов, и ежели когда произойдет ссора между хозяевами и приказчиками, то об этом должно доносить ольдерману.

В Новгороде, как государстве по преимуществу торговом, купцы, как богатый и хорошо организованный класс общества, пользовались большим уважением и принимали деятельное участие в общественных делах как в мирное, так и в военное время. Голос купцов на вече имел большое значение, по их настоянию нередко начиналась-прекращалась война; и тем сильнее был голос купцов на вече, что в Новгороде, и бояре занимались торговлею, следовательно, у них нередко были одни интересы с купцами. Еще в XII столетии мы имеем известие, что из-за обиды Новгородских купцов на острове Готланде Новгород прекратил мирные сношения с Готландцами и всеми Варягами, не отпустил за море ни одного купца и не принял Варяжского посольства. А по сему соседние Русские князья в спорах своих с Новгородом обыкновенно старались захватить Новгородских купцов, пришедших для торгу в их владения и загородить торговые пути, дабы тем скорее принудить Новгород к принятию условий мира, предлагаемых князем; так поступали и Киевские, и Черниговские, и Суздальские князья, и особенно часто пользовались этою мерою последние и всегда с успехом ибо для Новгородцев особенно была важна торговля с Камской Болгарией, куда путь лежал чрез Суздальские владения Кроме сильного голоса на вече купцы проявляли свое участие в общественных делах и в других формах. Так 1-е, они лично участвовали в военных походах и, конечно, были не плохими воинами; ибо тогдашняя торговля с полудикими племенами и по пустыням и рекам, нередко занятым разбойниками, была тесно связана с военным ремеслом. Купеческий караван обыкновенно отправлялся в поход вооруженным, и здесь купцы только в своей отваге и ловкости находили обеспечение своей безопасности. Летописи представляют довольно свидетельств об участии Новгородского купечества в военных походах; так, например, в 1137 году, во время войны Новгорода с Всеволодом Мстиславичем, купцам выдано было полторы тысячи гривен, собранных с Всеволодевых приятелей на приготовление к походу. Или в 1195 году Новгородские купцы вместе с боярами и гридями участвовали в походе Всеволода Юрьевича, князя Суздальского на Чернигов. Или под 1315 годом летопись, описывая битву Новгородцев с Михаилом князем Тверским под Торжком, говорит: «и там убили много добрых мужей и бояр Новгородских, и купцов добрых много, а иных Новгородцов и Новоторжцев Бог весть». 2-е. Купцы участвовали в переговорах Новгорода с Русскими князьями о правах князей. Князь, желая условиться с Новгородцами, на каких правах владеть ему Новгородом, обыкновенно приглашал для переговоров бояр и купцов; так под 1166 годом летопись говорит: «Князь Ростислав пришел из Киева на Луки и позвал Новгородцов на поряд (для утверждения взаимных условий на управление Новгородом) огнищан, гридьбу и купцов вящших». 3-е. Лучшие купцы вместе с боярами правили посольства и к Русским князьям и к Немцам, ездили приглашать князей в Новгород и вели переговоры; так под 1215 годом в летописи сказано: «Новгородцы много думавши, послали по Ярослава Всеволодовича Юрья Ивановича посадника и Якуна тысяцкаго и купец старейших десять муж». Или под 1391 годом сказано «и послали Новгородцы послов на съезд с Немцами в Изборск: посадника Василья Федоровича, посадника Богдана Аввакумовича, тысяцкаго Есипа Фалелеевича, Василья Борисовича и купцов». 4-е. Купцы участвовали вместе с боярами в высшем Новгородском суде, или, как говорилось тогда у Новгородцев, у докладу во владычне комнате; так в судной Новгородской грамоте 1471 года читаем: «у докладу быть по боярину да по житьему», т.е. зажиточному купцу.

Новгородское купечество издавна разделялось на вящших или лучших, зажиточнейших купцов и просто на купцов. Вящшие богатейшие купцы еще в XII веке, как свидетельствует Всеволодова грамота, назывались житьими людьми; но это последнее название не было еще тогда постоянным, богатейшие купцы еще безразлично назывались и вящшими купцами и житьими людьми; но с XIV столетия название лучших богатейших купцов житьими людьми сделалось постоянным и официальным. Этот обычай или закон так называть лучших купцов в первый раз является в договорной грамоте Новгорода с Тверским князем Михаилом Ярославичем, писанной в 1317 году; грамота начинается так: «от посадника от Михайла, от тысяцкаго от Матвея, от бояр и от житьих людей и от черных людей и от всего Новгорода, послал Новгород Юрья и Якима к князю Михайле в Тверь, а велели мир взять». Под тем же названием житьих людей вящие купцы являются в летописи под 1398 годом, где сказано: «ходили послы из Новгорода: архимандрит Парфений, посадник Есип Захарьич и тысяцкий Онанья Константинович и житьие люди Григорий и Давид к Великому князю Василию Дмитриевичу и взяша мир». Или под тем же годом, пред отправлением Новгородской рати на Двину, летопись говорит: «били челом владыке посадник Тимофей Юрьевич, посадник Юрий Дмитриевич, Василий Борисович и бояре, и дети боярские, и житьие люди, и купецкие дети, и все вой их; благослови, господине, отче, владыко, поискати св. Софии пригородов и волости». Или под 1441 годом та же летопись говорит: «Новгородцы послали архиепископа Еуфимия и с ним бояр, а и житьих людей, и наехали князя у города у Демана и докончали с ним мир по старине». Во всех сих известиях житьие люди постоянно занимают то самое место, где до XIV столетия помещались вящшие купцы; отсюда ясно, что житьими людьми здесь назывались прежние вящшие купцы и это название принадлежало богатейшим и старинным торговым домам, зажиточнейшим против молодых и новых купцов, еще не разжившихся.

Купцы в Новгороде и в Новгородских пригородах были и значительными землевладельцами, имели иногда довольно большие вотчины или волости как в Новгородской земле, так и в Новгородских волостях, особенно в Заволочье по Двине, Онеге, по Беломорскому поморью и в Перми, где в их владении находились богатейшие соляные варницы и разные морские помыслы. По богатствам своим купцы соперничали с боярами; но будучи сильно заняты своими частными промыслами, они должно быть не настолько принимали участие в общественных делах, насколько бояре; а по сему они далеко не имели того значения в управлении Новгородом, какое имели бояре: из купцов мы не встречаем ни посадников, ни тысяцких, ни других высших сановников. Вообще во всех чисто политических движениях купцы являлись на втором плане, видная же роль народных двигателей в Новгороде всегда принадлежала боярам, которые видимо пользовались большим расположением у народа. По крайней мере из всех дошедших до нас памятников, как официальных, так и не официальных, мы выносим одно впечатление, что купцы в Новгороде занимали второе место после бояр, и тоже самое находим и в Новгородских пригородах

Третий класс жителей Новгорода и всех его владений составляли черные люди; к этому классу принадлежали как городские, так и сельские жители низшего разряда, иначе называемые меньшими или молодшими людьми. Сюда в городах относились: 1-е, торговцы, не записанные членами ни в одну купеческую общину, или иначе не пошлые купцы, занимавшиеся мелочным торгом; 2-е, ремесленники и 3-е, разные чернорабочие люди, жившие трудами рук своих. В селах же к черным людям принадлежали земледельцы и другие сельские промышленники, жившие на землях, принадлежащих общинам или частным землевладельцам, а может быть и мелкие землевладельцы собственники из сельских промышленников и земледельцев. Черные люди, как городские, так и сельские, непременно тянули к какой-либо городской черной сотне или сельской общине, к погосту, губе, переваре, и непременно должны были иметь оседлость, т.е. дом и известную долю городской или сельской земли, что в городах называлось двором, а в селах обжею. Только домохозяин, владелец определённого двора, считался гражданином, как в самом Новгороде, так и в пригородах; равным образом и в селах только тот признавался членом той или другой сельской общины, кто владел известною долею общинной земли или обжею Люди же, не имеющие определенной доли общинной земли, или не причисленные ни к какой общине, назывались изгоями, и оставались в этом состоянии до тех пор, пока не получали определенной доли земли и не причислялись к какой-либо общине. По свидетельству Ярославова устава о мостовых в Новгороде, в XIII столетии даже были особые две улицы для изгоев; но улицы сии не составляли самостоятельных общин, имевших свое управление чрез старост или сотских и свой голос на вече, и состояли под покровительством церкви, как люди бесприютные и не имеющие своего голоса в Новгородском обществе. Сами улицы или слободы изгоев по всему вероятию были устроены на церковной земле; ибо в уставе изгойские слободы обозначены по обоим концам епископской улицы. Очевидно, что церковь, как покровительница изгоев, давала им свою землю для поселения, как людям, не имеющим земли ни в одной общине и по законам Новгородским не могшим управляться своими выборными начальниками. Холопий городок, лежавший собственно в Новгородской земле, первоначально не был ли городом изгоев, городом рабов, освобожденных от рабства и, следовательно, не принадлежащим ни к одной общине, и называвшихся по уставу Всеволода Мстиславича изгоями. Конечно это значение Холопьего городка было только первоначальное, в последствии же он сравнялся с другими Новгородскими пригородами и только одно название Холопья Городка теперь может указывать на его первоначальное значение. В селах также изгои имели особые поселения, отдельно от сельских общин и вероятно на церковных землях и под покровительством церкви, для которой конечно они обязаны были делать разные послуги и может быть обрабатывать на нее землю. Но не все изгои были на церковных землях, они могли жить и у мирских людей в услужении под именем или работников, казаков, или подсуседников и захребетников. Даже иные из них, по свидетельству писцовых Новгородских книг, имели особые дворы и известную долю земли; но не от своего имени, а от имени того, у кого тот или другой изгой был захребетником или подсуседником; впрочем лаковый двор не делал изгоя членом той общины, в которой он жил, община его не знала и не налагала на него никаких общинных обязанностей и не давала никаких прав, кроме права на свободную жизнь и работу у того или другого члена общины; его знала только та семья, при которой он жил; домохозяин семьи только был членом общины и нес общинные повинности и за свою семью и за захребетников или подсуседников; захребетники же и подсуседники отвечали только перед ним, хотя они и были людьми свободными и могли беспрепятственно отойти от хозяина и сами поступить в члены общины, ежели имели средства и силы принять на себя общинные обязанности.

Черные люди, как городские, так и сельские, будучи членами своих общин, считаясь полноправными людьми в Новгородском обществе и в Новгороде, равно как и в пригородах, имели своих представителей и свой голос на вечах; они несли все общественные обязанности наравне с боярами и купцами, разумеется, только в меньшем размере, так как они были меньшими людьми и имели меньше средств; ибо в Новгородском государстве раскладка всех повинностей и податей производилась по капиталам приносящим хозяину доход, а не по головам. В селах точно также крестьянские общины имели своих старост и свое земское управление, и суд, и каждый член общины, каждый домохозяин имел голос на сельском вече или сходке и участвовал в выборе общинных начальников, в раскладке податей и других общественных делах.

Но черные общины, как городские, так и сельские, будучи меньшими, молодшими, почти всегда подчинялись старейшим, т.е. боярам и купцам и шли за ними. Так в Новгороде и в пригородах, как мы уже видели, каждая улица и каждый конец имели своих бояр и своих купцов, с которыми за одно действовали и черные люди в общественных делах; даже по закону, как свидетельствует Всеволодова уставная грамота, черные люди в уличанских общинах не имели своих выборных из своего класса старост, а подчинялись тысяцкому, выбираемому на весь город из бояр, следовательно, были поставлены и по закону в некоторую зависимость от своих старейших уличан. В селах же большая часть крестьянских поселений была на землях богатых землевладельцев, бояр или купцов; следовательно, тамошние черные общины уже до самой земле были в большей или меньшей зависимости от своих землевладельцев вотчинников. Да и те сельские общины черных людей, который селились на общинных, а не владельческих землях, были в некоторой зависимости от старших, т.е. богатых землевладельцев, частью по своей воле ища у них покровительства, частью, как мы уже видели, потому, что и по закону богатые землевладельцы в качестве скотников и помужников имели довольно значительную земскую власть и над землями черных людей, находящихся в той местности, где были их поземельные владения. Кроме того, Новгород нередко отдавал черные сельские общины в кормленье своим служилым людям из бояр, а с сим вместе общины сии конечно поступали в большую или меньшую зависимость от своих кормленщиков вообще в Новгороде, где по преимуществу всем заведовала аристократия, черные или меньшие люди хотя и были полноправными и принимали деятельное участие на общем вече, на котором решались судьбы Новгородской земли, тем не менее состояли в большей зависимости от старших, от бояр и частью от купцов. Но эта зависимость не столько была юридическая, установленная законом, сколько нравственная, основанная на доверии младших к старшим, и бытовая или экономическая, по которой бедные, глядели из рук у богатых. Впрочем, эта зависимость не мешала младшим восставать на старших и заявлять свои права, как скоро старшие нарушали доверие какими-либо неправдами и сильными притеснениями; при чем разумеется старшим доставалось порядком: иные за свои неправды платились жизнью, иные изгнанием и разграблением их имуществ; чему конечно много помогали постоянные партии и ссоры между старшими, от чего и происходило, что младшие почти всегда находили себе старших, принимавших их сторону против притеснителей. Так например в 1209 году Новгородцы, выведенные из терпения посадником Дмитром Мирошкиничем и его партией старших, поддерживаемою князем Суздальским Всеволодом Юрьевичем, составили вече, и на этом вече осудили Дмитра и его товарищей в том, что они повелели собирать на Новгородцев серебро, а по волости сбирали куны, а с купцов дикую виру и повозы, и учинили другие обиды и притеснения; потом прямо с веча пошли грабить их дворы, при чем Мирошкин и Дмитров двор зажгли, захватили все их имущество, а села и рабов их распродали и набрали такое множество богатства, что при дележе досталось по три гривны на человека, а кто сколько взял тайно, о том Бог весть, только многие от того разбогатели; что же нашли по счетам в долговых книгах, то отдали князю. В этом восстании руководителями меньших были приятели Твердислава, которому вече тут же поручило посадничество. Или в 1230 году, во время народного восстания на посадника Водовика и его партию бояр, дело началось убиением Водовикова приятеля боярина Семена Борисовича (сам же Водовик тогда был с князем в Торжке); потом черные люди, руководимые боярином Степаном Твердиславичем, разграбили дома убитого Семена, Водовиков, брата его Михаля, Даньслава, тысяцкого Бориса и многих других их сторонников; за тем все имение их разделили по сотням, посадничество же дали Степану Твердиславичу и тысяцкое Никите Петриловичу. Или в 1255 году, при нашествии на Новгород Александра Невского, младшие, т.е. черные люди, заметив, что бояре тайно сносятся с князем, отделились от старших и стали особым полком у церкви св. Илии, и составив отдельное вече, целовали святую Богородицу, как стать всем либо в живот, либо в смерть, за правду Новгородскую, за свою отчину, и стояли полком три дня, и на четвертый день разошлись только тогда, когда князь заключил мир.

Собственно, юридические, законом определенные права меньших, или черных людей в Новгороде, относительно общественных дел, были почти одинаковы с правами старших или вящших людей. 1. Меньшие или черные люди на вече имели такое же участие, как и вящшие люди; их голос имел такую же силу, как и голос вящших или старейших, и при несогласии меньших с большими вече распадалось и составлялось два веча, и дело кончалось или битвой на улицах, или умиротворительным вмешательством владыки и духовенства, которое в таком случае выходило в полных облачениях, с церковными хоругвями, иконами и крестами; следовательно, в обоих случаях взаимным согласием больших и меньших; но одни большие без меньших не могли держать веча и решать дело. 2. Меньшие вместе с большими участвовали в защите Новгородской земли и во всех военных походах; так мы читаем в летописи под 1216 годом, между Новгородцами, убитыми на Липецком бою, Антона котельника и Ивана опонника, т.е. ремесленников, принадлежащих к классу черных людей. 3. Представители меньших наравне с представителями больших вели переговоры с соседними князьями, участвовали в посольствах и даже договорные грамоты Новгорода заключались от имени больших и меньших. Так, например, в договорной Новгородской грамоте, заключенной с Тверским князем Ярославом Ярославичем в 1265 году, читаем: «Благословение от владыки, поклонение от посадника Михаила и от тысяцкаго Кондрата и от всех старейших и от всех меньших, к Князю Ярославу». Или в договорной грамоте 1317 года сказано: «от посадника от Михаила, от тысяцкаго Матвея, от бояр, и от житьих людей, и от черных людей, и от всего Новгорода, послали Новгород Юрья и Якима к князю к Михайле на Тверь, а велели мир имати на семь». Или в договорной грамоте Новгорода с великим князем Московским Дмитрием Ивановичем, заключенной в 1370 году, даже поименованы особые посланники от черных людей; грамота начинается так: «Се приехали ко мне, к великому князю Дмитрию Ивановичу вся Руси, от отца моего владыки Алексея, и от посадника Юрья, и от тысяцкаго Олисея, и от всего Новгорода, Иван посадник, Василий Федоров, Иван Борисов, а от черных людей Воислав попович, Василей Агафонов. Кончал есмь с своими мужи, в одиначество и целовали есмы кресть». Впрочем, как мы уже видели, юридическая одноправность меньших с большими не избавляла первых от зависимости к последним; и хотя большие ни на одном вече не могли провести закона, который бы уменьшил или уничтожил равноправность черных людей, тем не менее всегда находили средства руководить черными людьми по своим видам; так что при всяком восстании черных людей на бояр, или больших людей, борьба кончалась тем, что черный народ поражал одну боярскую партию, и в тоже время подчинялся другой также боярской партии, которая держала его сторону во время восстания.

Исчисленные нами три класса Новгородских граждан: бояре, купцы и черные люди, еще не дают полного понятия о составе Новгородского общества; за этими классами была еще огромная масса Новгородских людей, состоящих под Новгородским законом, пользующихся полными правами личности; но в тоже время имеющих свои особенности, по которым они вполне не причислялись к помянутым трем классам. Особенности сии главным образом состояли в том, что сия масса Новгородских людей не имела по закону никакой общественной организации, не несла никаких общественных обязанностей от своего имени, не принимала в общественных делах никакого участия, признанного законом, и большею частью даже не имела за собою земли от своего имени; в этой массе были и свои богачи, и свои бедняки, она собственно состояла из двух разрядов людей: из вольных людей и повольников.

Вольными людьми в Новгороде назывались те, которые не состояли членами ни в какой общине, и потому не несли никаких общинных обязанностей, а с тем вместе разумеется не пользовались и теми правами, которые община дает своим членам. Новгородское вече и власти им поставленные как бы не знали о существовании вольных людей, или по крайней мере не имели к ним прямых отношений; вольный человек состоял только под покровительством Новгородских законов, которые защищали его от обид; он мог требовать суда и защиты, когда кто его обижал, а равным образом и сам отвечал перед законом, когда являлся нарушителем чьих-либо прав; далее этого отношения вольного человека к власти и закону не простирались. Ему была предоставлена полная свобода заниматься чем хочет, жить как знает и там где его примут, для него была открыта вся Новгородская земля и Новгородские волости; он имел полное право странствовать из края в край по всем Новгородским владениям, и пока не хотел этого сам, не был привязан ни к одной Новгородской местности; по закону ему никто не мог сказать, что ты не смеешь выйти из такого-то села, или из такого-то города, или из такого-то двора; ежели он сам не принял на себя обязанности жить у какого-либо домохозяина

К вольным людям, во-первых, принадлежали все младшие члены семейств, не выделившиеся еще из семьи и состоящие под властью родителей, или того старшего родственника, которого семья признала своим домохозяином; они оставались па правах вольных людей до тех пор, пока не поступали в члены общины, не делались самостоятельными домохозяевами, или выделившись из семьи, или заступивши в семье место домохозяина. Таковое положение было одинаково для младших членов, как в богатых семействах, так и в бедных; и сын богатого боярина одинаково с сыном бедного селянина считался вольным человеком, пока не сделался самостоятельным домохозяином; общество и закон не признавали его еще боярином, а только еще сыном боярина, и посему он не считался еще членом Новгородского общества, и ни вече, ни власти, поставленные вечем, не имели к нему отношений и как бы не знали его. В переписных Новгородских книгах обыкновенно писалось так: «дом Якова Петровича Тучина, а у Якова дети Иван, Петр, Семен, Кузьма, да внуки его Ивановы дети, Яков, Борис, Никита и подобн.». И по дому, и по имению, как бы оно ни было велико, отвечал только сам домохозяина, а не его дети, хотя бы взрослые, сам же только хозяин имел голос и на вече, сыновья же, хотя бы взрослые, пока не заводили собственного отдельного хозяйства, не имели голоса на вече, и не могли участвовать в нем; они были вольными людьми, не связанными никакими общественными обязанностями. Второй разряд вольных людей составляли люди уже, выделившиеся из родительских семейств, по не поступившие в члены ни в одну общину и не имеющие ни земли, ни домохозяйства от своего имени; это были почти сплошь бедняки, или люди начинающие только разживаться. Одни из них ходили из края в край Новгородской земли, питаясь ручною работою и разными мастерствами, какие кто знал; кто ходил по селам учить ребятишек грамоте кто читал псалтырь над покойниками, кто портняжничал и переходил с своим мастерством из дома в дом, из деревни в деревню, кто был шерстобитом и тоже таскался по деревням, кто промышлял другим каким ремеслом, кто присоединялся к той или другой бродячей ватаге скоморохов и таскался с ними по городам и селам, плясал, песельничал, играл на гудке, или на другом каком инструменте и занимал любителей веселья прибаутками и другими скоморошьими проделками, и тем добывал себе деньгу и кормился. Эго большею частью был самый буйный и беспокойный отдел вольных людей в Новгороде; тут выращивались отчаянные пьяницы и гуляки, кулачные бойцы, непрошенные посетители чужих карманов и сундуков: отсюда выходили отчаянные молодцы, поджидавшие путников и обозы по лесам и большим дорогам; это был собственно произвольный и неугомонный пролетариат Новгорода, самый горючий материал для всех возможных мятежей и беспорядков.

Но к счастью Новгорода, это бродячая и буйная масса людей далеко не вся оставалась постоянно в своем бесприютном положении; наибольшая часть этой неугомонной вольницы, перебесившись и наскучив своею безропотною и бродячею жизнью, с летами старалась где-нибудь приютиться и осесться, и таким образом поступала во второй отдел второго разряда вольных людей; иные делались работниками у зажиточных хозяев, другие из них поступали в подсуседники и захребетники; они хотя по-прежнему не были членами общины и не несли никаких общинных обязанностей и были людьми вольными, за них отвечали в общину хозяева и они жили у хозяев по взаимному условию; но они уже могли иметь свои дворы и свои участки земли на имя хозяина и обзаводиться своим хозяйством; их положение было уже не прежнее бесприютное и бродячее; они уже были не далеки от того, чтобы поступить в члены общины; и община, ежели находила их людьми мирными и заботящимися о хозяйстве, всегда охотно принимала их, как людей уже известных, наделяла участками земли и на первые годы с значительными льготами в податях и повинностях. Наконец у Новгорода было и еще средство и очень важное избавляться от буйной вольницы; это средство составляло повольничество, куда большею частью сбывалась самая буйная и неугомонная молодежь, которая не успела еще перебеситься и приладиться к мирной трудовой жизни, и которая по характеру своему или по обстоятельствам жизни без повольничества долго еще не могла бы прийти в себя, отрезвиться и полюбить мирный труд.

Повольничество было одно из древнейших учреждений Новгорода, незнакомое другим Славянским племенам на Руси. Скандинавские саги упоминают о Новгородских повольниках еще задолго до приглашения Рюрика Новгородцами. Новгородские повольники были тоже самое, что Викинги в Скандинавии; они уже не составляли пестрой массы вольных людей, ничем не связанных друг с другом, а напротив, уже принадлежали к известному организованному обществу, считались его членами, несли известные обязанности, налагаемые этим обществом, и как члены общества пользовались определенными и довольно большими правами. Но общество повольников еще не было Новгородской общиной, а составляло только дружину, в которой члены были связаны друг с другом одними личными отношениями, обещанием стоять друг за друга и клятвою, или ротою, не изменять дружине ни в каких опасностях, не выдавать товарищей; постоянных же имущественных отношений у них еще не было, ибо ни одна дружина повольников не имела своей земли.

В повольники легко и беспрепятственно мог поступить каждый вольный человек, не связанный с общиной, и богатый, и бедный, и из боярской или купеческой фамилии, и из черных людей; не спрашивалось ни о состоянии, ни о происхождении пришельца, а требовались только сила, ловкость и охота; и посему дружины повольников обыкновенно составлялись из самой буйной и неугомонной молодежи, которая не знала куда деваться с своею силою и молодечеством; у кого душа не терпела обузы скучных житейских обязанностей, а просилась на волю погулять по белому свету, людей посмотреть и себя показать; у кого молодая кипучая кровь не боялась никаких трудностей, никаких опасностей, лишь бы труд был свободен и вел за собою полный разгул, лишь бы забота не глодала сердца. Предводителями и собирателями повольничьих дружин преимущественно были сыновья богатых бояр и купцов Новгородских, которые бы могли хорошо вооружить и на первое время содержать дружину на свой счет. Но случалось, что собирали дружины повольников и люди не очень богатые, впрочем, только в таком случае, когда собиратель уже не раз бывал в отдаленных походах и прославился подвигами своего удальства и молодечества, когда, о его удали уже пелись песни скоморохами. К таковому молодцу и богатая молодежь охотно шла в ротники и даже сами отцы этой молодежи помогали ему своими материальными средствами на содержание дружины; ибо видели в нем надёжного руководителя своих сыновей в дальних и опасных странствованиях. Повольничество, хотя и было иногда соединено и с грабежами, и с разбойничествами и разными буйствами, не только не считалось бесчестным, но и пользовалось большим уважением у Новгородцев; как в Скандинавии Викингам, так в Новгороде повольникам пелись даже песни, в которых прославлялись их удалые подвиги. И молодые люди из знаменитейших и богатейших фамилий, достигнув восемнадцати или двадцатилетнего возраста друг перед другом спешили собирать дружины удалых молодцов и с ними пробовать свою удаль где-нибудь на чужой стороне, в древности на Варяжском море, а по позднее на Волге или на берегах студёного моря.

И действительно повольник хотя иногда и грабил, и убивал людей и был страшен для купеческих караванов, тем не менее по тогдашним понятиям он не был бесчестным разбойником и пьяным головорезом, которого бы нельзя принять в порядочном обществе и стоило только сбросить с Волховского моста или вздёрнуть на виселицу. Напротив того, от Новгородского повольника требовалось, чтобы он был человеком образованным по тогдашним понятиям, ловким, учтивым и умеющим вести себя с достоинством, в каком угодно обществе; повольник должен был горячо любить родину и заботиться о славе господина Великого Новгорода, он должен быть великодушным и защищать несчастных людей от обид и притеснений; разумеется это великодушие должно было оказывать к Русским людям православным христианам, а отнюдь не к собакам басурманам. Довольно верный и полный тип Новгородского повольника представляет нам известная народная былина об Акундине Акундиновиче. Былина называет Акундина сыном Новгородского посадника Акундина Путятича. Молодой человек, наскучив сидеть дома или таскаться по Новгородским улицам, снаряжается в дальней безвестный поход, людей посмотреть и себя показать. «И садится, говорит былина, Акундин на суденышко оснащеное, берет весельца кленовыя, кладет весельца кленовыя во замки дубовыя, а сам садится на корму. Поплыло суденышко по Волхову по реке, а плыло суденышко ровно тридцать и три дня; и прибыло суденышко ко круту бережку. На ту пору Акундин пробуждается от сна, а сам с собой думу думает: а и что то за город, а и что то залюди?» Узнавши и осмотревши, что за земля, повольник Акундин, как истый Новгородец, как верный и преданный сын Новгорода, прежде всего думает и говорит про себя: а кабы ту сторону Рязань, т.е. открытую им страну, покорить Новгороду. Далее Акундин, как настоящей повольник, подобно Скандинавским королям моря, человек благовоспитанный, учтиво обходится с встретившимся на берегу Оки старцем, в котором из разговоров узнает своего родного дядю Замятню Путятича, а еще учтивее и с достоинством ведет себя перед князем Рязанским и его боярами. Подошедши к городу Ростиславлю, осажденному Татарами, Акундин вступается за несчастных Ростиславльцев, и не щадя себя, сражается с Татарами и освобождает Ростиславль от осады; приехавши в Киев, он заставляет калек перехожих петь славу Новгорода. Наконец возвратившись домой после долгого странствования, повольник Акундин с молодою и богатою женою начинает жить мирною степенною жизнью Новгородского гражданина, самостоятельного члена одной из Новгородских общин. Конечно, не все повольники были подобны представленному в былине Акундину Акундиновичу; но то несомненно, что Акундин представлен как идеал Новгородского повольника, к которому живые повольники только приближались по мере сил, и по всему вероятию ни один живой повольник не подходил к идеалу вполне, как это всегда бывает у людей. Но идеал повольника, изображенный в былине Акундина, сам по себе безукоризнен: в нем нет и тени грязи, даже не упоминается ни о буйствах, ни о грабежах, без которых едва ли когда обходились живые повольники; следовательно Новгород в повольничестве хотел видеть главным образом не грабежи и буйство молодых людей на чужой стороне, а сподручное средство дать буйной молодежи случай исправиться, перебеситься, и в тоже время вызвать ее на деятельность вполне согласную с требованиями молодости, жадной до подвигов и опасностей, и не терпящей строгости и надзора старших. Старики Новгородские, выросшие сами не на печке у матушки, хорошо понимали, вероятно ими же сложенную пословицу – «нужда научит калачи есть а чужа дальняя сторона прибавит ума разума», и крепко держались ее; а посему охотно отпускали буйную молодежь повольничать на чужой стороне даже помогали своими средствами при сборе дружины повольников, особенно ежели выискивался предводитель человек бывалый и надежный; на грабежи же и буйство, которым предавалась молодежь на чужой стороне, не обращали внимания; ибо знали, что все это пройдет и надоест само собою, а опытность, осмотрительность и находчивость, которую молодой человек, предоставленный самому себе на чужой стороне приобретет по необходимости, останется за ним навсегда и приведет с собою солидность, степенность и любовь к порядку.

Как думали старики, так и оправдывалось на деле. Повольники большею частью и грабительство и буйство оставляли на чужой стороне, домой же приносили те выгоды, который доставляло повольничество. С одной стороны, повольники, предоставленные самим себе с ранних лет приучались действовать самостоятельно: привыкши лицом к лицу встречать всякую опасность и отыскивать средства к защите и победе только в самих себе, в собственной сметливости, ловкости и мужестве, они в сильной степени развивали свою личность, делались людьми твердыми, действующими по убеждению и с сознанием собственного достоинства. Таким образом повольничество было искони рассадником таких людей, какие были нужны для Новгородского общества; Новгород при помощи повольничества приобретал для себя граждан, обогащенных опытностью, людей бывалых, которых можно было употребить на какое угодно дело, которые в случае нужды привычно встретят любую опасность и найдутся как отразить ее. С другой стороны, молодежь, составлявшая повольничество, в своих странствованиях по чужим землям открывала для Новгородской торговли новые земли и новые рынки; она знакомилась с племенами отдаленными, более или менее узнавала в чем они нуждаются и чего у них было много. Возвратившись на родину, повольники, по миновании разгульного возраста, наскучивши буйством принимали участие в занятии своих старших соотечественников; и как люди бывалые, опытные, или сами начинали торговлю на свои капиталы, может быть собранные из добыч, приобретенных во время удалых походов, или делались помощниками старших, водили их караваны в новооткрытые земли. Кроме того, повольники, имея постоянно в виду выгоды и славу своего господина Великого Новгорода, естественно не опускали случаев и распространить Новгородские владения, сему ясным доказательством служит то, что ни одно из Славянских племен на Руси, несмотря на обычную и деятельную торговлю иных, по неимению повольничества, не распространило так далеко, своих владений, как распространили их Новгородцы с своими повольниками. Былина недаром приписала Акундину желание покорить Новгороду только что открытую им самим широкую Рязань: это желание было общим для всякого повольника, открывшего какую-нибудь землю.

Все это ставило повольничество в почетное положение в Новгородском обществе, несмотря на наружную распущенность повольников; о них не только складывались и пелись песни, частью дошедшие до нас; но даже иные походы повольников заносились в летописи, наряду с другими историческими событиями Новгородской жизни. До нашего времени дошел целый ряд летописных известий о повольничьих походах, где рассказывается о повольниках то под именем молодцов, то под именем молодых людей, а с XIV столетия под именем ушкуйников от особого вида употребляемых ими лодок, называемых ушкуями, точно также как Скандинавские Викинги получили свое название от Скандинавского слова Wikar, «морской залив», где они скрывались с своими ладьями. Летописные известия о походах Новгородских повольников очень важны для истории, как достоверные свидетельства о существовании повольников в Новгороде и их походах, так и по тем чертам, рассыпанным в них, который характеризуют как самих повольников, так и их отношении к Новгородскому обществу. Самое старшее летописное известие о Новгородских повольниках относится к 1064 году, из которого узнаем, что повольники Порей и Вышата, сын посадника Остромира, собравши дружину удальцов, добыли Тмутараканское княжество, проживавшему в Новгороде безземельному князю Ростиславу Владимировичу, выгнавши из Тмутаракани тамошнего князя Глеба Святославича. Этот древнейший поход из всех дошедших до нас повольничьих походов был в тоже время один из самых отважных походов: повольники должны были вести князя Ростислава или чрез всю Русскую землю, занятую князьями не дружелюбными к Ростиславу, или чрез обширные степи, где были рассыпаны кочевья Половцев, Печенегов и других не дружелюбных и разбойничьих племен. Потом летопись под 1186 годом, упоминает о походе Новгородских повольников в южную Финляндию, занятую воинственным племенем Еми; об этом походе летопись говорит: ходила на Емь дружина молодцов, собранная Вышатою Васильевичем, и воротилась благополучно, добывши полона. Далее в 1219 году, дружина повольников в 400 человек, собранная Семьюном Еминым, ходила зимою на Тоймакары, и была прогнана с дороги Суздальским князем Юрием Всеволодовичем; эта дружина, воротившись в Новгород, стала лагерем, и по согласию с своими сторонниками, подняла бунт на посадника Твердислава и тысяцкого Семена Борисовича. Или еще прежде, в 1193 году, повольники с воеводою Ядреем ходили в отдаленную Югру и большею частью были там избиты, по оплошности воеводы и по измене товарищей. Немногие оставшиеся от избиения, воротившись в Новгород на другой год, сами казнили тех из своих товарищей, которых подозревали в измене: и Новгородское общество не вступилось в это дело, ибо повольники, как люди вольные, не принадлежали ни к одной Новгородской общине, и управлялись своим дружинным судом. В 1267 году дружина Новгородских повольников, собранная Елеферием Сбыславичем, помогала Довмонту князю Псковскому грабить Литовскую землю. А в 1292 году повольники собрались по приглашению воевод Новгородского князя и под их предводительством ходили воевать землю Еми и, пограбивши Емь, возвратились домой благополучно. Говоря об этом походе, летопись называет повольников прямо молодцами: «ходиша молодцы Новгородские с княжими воеводами». Таким образом за XI, XII и XIII столетия летопись отметила шесть повольничьих походов, которые направлены были и на юг, и на запад, и на северо-восток от Новгорода, и в трех из них повольники являлись помощниками князей, как Новгородских, так и посторонних. Кажется, к разряду повольничьих походов должно отнести и поход Милонега, бывшего в последствии Новгородским тысяцким, на помощь Суздальскому князю Всеволоду против Глеба Рязанского, бывший в 1177 году. Об этом походе Суздальская летопись говорит: «приехали к Всеволоду Новгородцы Милонежкова чадь, и рекоша ему: княже! не ходи без Новгородских сынов, пойди на него за одно с нами». Здесь название Новгородцев, пришедших на помощь к Всеволоду, Милонежковою чадью, прямо указывает, что это была дружина Новгородских повольников, собранная и вооруженная Милонегом в помощь Всеволоду, который в последствии помогал Милонегу в Новгороде, как своему стороннику и союзнику.

Но особенно обилен летописными известиями о походах Новгородских повольников XIV век. Так Новгородская летопись под 1338 годом говорит: «Молодцы Новгородские с воеводами ходили воевать Городецкую Корелу Немецкую, опустошили много земли, сожгли весь хлеб, изсекли скот и возвратились домой все благополучно с множеством пленников. Потом та же летопись упоминает под 1340 годом: «Молодцы Новгородские ходили в ладьях на Устюжну, повоевали тамошнюю страну, сожгли город; но Устюжане, собравшись с силами, нагнали их ладьи и отняли пленников и добычу». Потерпев такую неудачу здесь, повольники бросились к Белу озеру и ограбили тамошнюю волость. А еще прежде в 1320 году, предводитель дружины повольников Лука, вместе с товарищем своим Игнатом Молыгиным, двумя отрядами ходили на Мурман, т.е. в северную Норвегию, вероятно из Заволочья, и ушкуи Молыгина были избиты Немцами, т.е. Норвежцами. В 1360 году Новгородские повольники, названные в Никоновской летописи Новгородскими разбойниками, взяли и опустошили Татарский город Жукотин, избили там множество Татар и захватили большую добычу; этим набегом повольники такой навели страх на Жукотинских князей, что те послали челобитье в Орду к хану Хидырю, чтобы он оборонил их. И Хидырь отправил посольство к Русским князьям с приказанием переловить и прислать к нему этих разбойников; и князья Владимирский, Нижегородский и Ростовский, по ханскому приказу ходили ратью на повольников, продолжавших свои грабежи, и тех из них, которых успели переловить, выдали ханским послам. В 1364 году Новгородские повольники, молодежь из боярских сыновей и других удальцов, собранные Александром Аввакумовичем⁶ и Степаном Лапою, ходили двумя дружинами в Югорскую землю и одни воевали вниз по реке Оби до моря, а другие вверх по Оби. На возвратном пути Двиняне, вероятно хотевшие завладеть их добычею, загородили было им дорогу, но они разбили и Двинян на Курьи. В 1366 году тот же удалой вождь повольных дружинников, с товарищами своими Иосифом Варфоломеевичем⁷ и Василием Федоровичем, водил повольников в ушкуях на Волгу и пробрался до Нижнего Новгорода, грабя встречающееся по дороге купеческие караваны Басурман. И когда разгневанный таким грабежом великий князь Московский Дмитрий Иванович обвинил в этом Новгородское правительство то господин Великий Новгород отвечал в свое оправдание: «ходили на Волгу молодые люди без нашего слова (самовольно); но твоих гостей не грабили, а только били Басурман». В этом ответе слышится речь в оправдание повольников. Новгородцы не только не обвиняют их своеволие (по Новгородски законное): но и стараются их защитить, говоря что молодые люди били и грабили Басурман, т.е. таких собак, за которых и вступаться не стоит. В 1369 году новая дружина повольников в десяти ушкуях, опять ходила на Волгу, пробиралась до Камы и была побита Татарами под Болгаром; а в следующем году повольники два раза ходили на Волгу и произвели страшные грабежи. Чрез два же года после сего удалой предводитель повольников Александр Аввакумович получил от Новгородского веча главное воеводство над ратью, посланною защищать Торжок против Тверского князя Михаила Александровича, и в первой же отчаянной схватке с Тверичами лег костью за св. Софию и за своего господина, Великий Новгород; а братья Александра чрез несколько лет были посадниками в Новгороде; следовательно Александр Аввакумович принадлежал к знаменитой боярской фамилии в Новгороде, и молодые люди знатных боярских фамилий и в XIV столетии еще не брезговали повольничеством. В 1375 году какие-то Прокопий и Смольнянин, вероятно прежние спутники Александра Аввакумовича, собрали дружину повольников в семьдесят ушкуев и по-прежнему пошли гулять по Волге, взяли и разграбили Кострому, прожили там неделю, наполнили свои ушкуи драгоценнейшей добычей и пленниками, а что подешевле, то побросали в Волгу или сожгли; потом от Костромы пошли Волгою к Нижнему Новгороду и его также разграбили и сожгли; затем проникли в Каму и, пограбивши там, опять воротились в Волгу, подошли к городу Болгару, продали там пленников и вниз Волгою спустились к Сараю, грабя по дороге караваны христианских, т.е. Русских гостей и убивая Басурман; и наконец спустились Волгою в Астрахань, где тамошний Мусульманский князь принял их очень ласково, напоил и сонных велел перерезать всех до одного, а их богатые добычи взял себе. Дружина Прокопия и Смольнянина по свидетельству летописей простиралась до двух тысяч человек. За год до Прокофьева похода, какие-то две дружины Новгородских повольников в 90 ушкуев напали и ограбили Вятку, потом захватили Болгары и взяли с города окупа 300 руб.; далее, разделившись, одна дружина в 50 ушкуев спустилась вниз к Сараю, а другая в 40 ушкуев, пошла вверх по Волге, дошла до Обухова, ограбила Засурье и Маркваш, перешла за Волгу, истребила суда свои и на конях прошлась по берегам Ветлуги, ограбила села и ушла к Вятке. Предводители сих двух дружин по летописям не известны. Московские летописцы сих повольников иначе не называют как разбойниками; но конечно они еще не считались разбойниками в Новгороде; ибо Новгородцы не предпринимали против их никаких мер, и даже по-прежнему предводителями повольников еще являлись Новгородские бояре; сами повольники по-прежнему еще называются молодыми людьми; так под 1377 годом летопись Новгородская говорит: ходили, под начальством Ивана Федоровича, Василия Борисовича и Максима Онаньинича, молодые люди из Новгорода к Новугородку Немецкому на Овле реке, довольно долго стояли под городом, сожгли посад, потравили всю тамошнюю волость и с множеством пленников и богатою добычею благополучно воротились домой. Под 1379 годом упоминается о походе повольников, под начальством предводителя своего Рязани, в Арскую землю, где они были разбиты Вятчанами, при чем попался в плен сам их предводитель Рязан. В 1392 году дружина повольников, состоявшая из Новгородцев и Устюжан, рекою Вяткою напала на Жукотин и Казань и грабила гостей по Волге. Наконец, в 1409 году Новгородские повольники из Заволочья, сговорясь с Двинским боярином Анфалом, передавшимся Московскому князю, по Двине вверх Сухоною и Костромою вошли в Волгу, взяли провизии в Костроме, и пошли вниз Волгою к Нижнему Новгороду, воюя по дороге взяли Нижний и потом спустились к устью Камы на соединение с Анфалом, который шел задними водами в Каму, и обманом завлеченный Болгарскими и Жукотинскими князьями для переговор, был схвачен ими на Каме и убит, а дружина его частью была истреблена, частью разбежалась; так что Новгородские повольники уже не нашли на Каме ни его, ни его дружины, и вероятно воротились домой. В этом походе у Анфала было сто насадов, а у повольников сто пятьдесят насадов. После этого похода по летописям не встречается более известий о походах Новгородских повольников; но походы сии по всему вероятию продолжались по-прежнему; ибо из Новгородских летописей не видно, чтобы Новгород принимал какие-нибудь меры для прекращения повольничества; притом около половины XV столетия в самом Новгороде начались такие беспорядки и нестроение, что об укрощении повольников некогда было и думать, да в этом не было и надобности, ибо повольники как чистый продукт Новгородской жизни, для Новгорода никогда не могли быть помехою, а напротив, прекращение и стеснение повольничества могло иметь худые последствия и быть причиною беспорядков в самом Новгородском обществе. По всему вероятию, выводимому из самого устройства Новгорода, повольничество пало вместе с падением самостоятельности господина Великого Новгорода.

Христианство началось в Новгороде вслед за утверждением его в Киеве; но утвердилось оно у Новгородцев не прежде XII столетия. Новгородцы первоначально оказали нерасположение к перемене своей старой веры, которая выросла у них вместе с обществом, и по всему вероятию сначала в Новгороде была крещена только княжеская дружина и лишь немногие из княжеских приверженцев. Еще через 83 года по принятии св. крещения Владимиром, в Новгороде при появлении одного волхва весь парод на вопрос князя: – «кто хочет стоять за крест Христов и кто за прежнюю веру?» стал на сторону старой веры, и защитниками креста оказались только князь и его дружина. Само духовенство христианской церкви в Новгороде состояло из пришельцев: Корсунян, Греков, Болгар и нескольких Киевлян; первый епископ Новгородский Иоаким, доподлинно известно, был пришелец из Корсуня. Отроки (300 человек) учившиеся в Ярославовом училище в Новгороде, конечно не скоро получили степень священства; и они-то вероятно были первыми священниками из Новгородцев; а епископы очевидно были все до одного пришельцами, включительно до знаменитого Нифонта, скончавшегося в 1156 году; ибо Новгородец Ефрем, ученик Иоакима, назначенный им заступить его место, хотя и управлял Новгородскою церковью пять лет, однако не был посвящен в Епископы, и на Иоакимово место был прислан Лука Жидята. Сам знаменитый Нифонт был из Киево-Печерских иноков. Но как трудно и медленно утверждалось христианство в Новгороде, так, утвердившись, оно столь крепко слилось со всем строем Новгородской жизни, что святая София, кафедральная Новгородская церковь, обратилась в символ Новгорода и его свободы, и самостоятельности; и Новгородцы во всех важных случаях говорили: «постоим за св. Софию, или умрем за св. Софию», т.е. постоим – сложим головы за Новгород и его свободу и самостоятельность; и с тем вместе православное духовенство мало-помалу сделалось народным духовенством, образовало из себя особую служебную корпорацию Новгородских граждан, и притом корпорацию самую близкую к народу, пользующуюся народным доверием и принимающую деятельное участие во всех общественных делах Новгорода. Но таковое слитие духовенства с народом вполне совершилось только тогда, когда духовенство от клирика до епископа включительно, сделалось выборным от Новгородского общества; а это конечно последовало не ранее, как по смерти Нифонта, после которого владыки Новгородские стали избираться народным вечем.

Христианская церковь в Новгороде первоначально, в продолжении 168 лет, почти ничем не отличалась в отношении своих прав от других христианских церквей в Русской земле; она состояла в полной зависимости от митрополита Киевского и не имела и тени самостоятельности. Митрополит Киевский по своему усмотрению назначал епископов в Новгород, не посвящал в епископский сан тех, которых предлагали ему Новгородцы (как, например, это случилось с Иоакимовым учеником Ефремом, пять лет управлявшим Новгородской церковью без посвящения), принимал жалобы на Новгородских епископов, судил их и держал в заточении, как, например, это было со вторым Новгородским епископом Лукою Жидятою, которого митрополит, по клевете холопа его Дудика, держал в заточении три года. А преемнике Луки, епископ Стефан, будучи вызван в Киев, даже был удавлен там своими холопами. Но с Нифонта отношение Новгородской церкви к Киевской митрополии сильно уже изменяется, и церковь Новгородская мало-помалу начинает приобретать самостоятельность и до некоторой степени свободное устройство касательно отношений клира к епископу и обществу. Энергичный Нифонт, пользуясь беспорядками в Киевской митрополии по смерти митрополита Михаила, восстал на нового митрополита Климента, поставленного Русскими епископами без патриаршего благословения, и не только не хотел служить с ним, но и вошел по этому делу в переписку с патриархом Константинопольским, и кажется окончательно решился совершенно отложиться от Киевской митрополии и пристать к епископу Ростовскому Нестору⁸, который при помощи Суздальского князя Юрия Долгорукова, также не довольного избранием Климента, хотел устроить самостоятельную митрополию в Ростове; впрочем устройство самостоятельной митрополии в Ростове не состоялось, и переписка по этому делу, веденная Нифонтом и Нестором с патриархом, кончилась тем, что патриарх Константинопольский не разрешил учреждение новой митрополии в Русской земле, и таким образом Нифонт принужден был по неволе покориться Клименту и по его вызову приехал в 1148 году в Киев, где Климента засадил его в Печерский монастырь и держал около года, и выпустил только по требованию князя Юрия Долгорукова, завладевшего Клевом, а конечно бы Нифонту без князя Юрия навсегда пришлось остаться в Киеве за сношения с Нестором.

Суд митрополита Климента над Нифонтом был последним судом митрополитов над Новгородскими владыками. По смерти Нифонта владыки Новгородские стали избираться Новгородским вечем, и митрополиту оставалось только посвятить избранного вечем; он конечно не мог отказать в этом Новгороду, или бы его отказ был недействительным; ибо Новгородцы, не дожидаясь посвящения от митрополита, вводили избранного во владычный двор, и передавали ему все управление Новгородскою церковью; бывали случаи, что избранные народом на владычный престол управляли Новгородскою церковью год и более до посвящения своего от митрополита; так, например, первый выборный Новгородский епископ Аркадий был избран и принял управление церковью в 1156 году, а посвящен от митрополита в 1158 году. Или архиепископ Митрофан принял управление Новгородскою церковью вместе с избранием в 1199 году, а посвящен от митрополита в 1201 году. Вместе с введением обычая избирать владыку вечем, Новгород хотя не разрывал союза своей церкви с Киевской митрополией и даже явно не отрицал митрополичьего суда по номоканону; тем не менее поставил свою церковь и своего владыку в такое положение, что власть митрополита почти не простиралась на Новгородскую церковь или по крайней мере не заявляла себя. Мало этого, сами владыка Новгородский, при всем уважении к нему народа, поставлен был в необходимость действовать согласно с народною волей; ибо Новгородцы еще при Нифонте успели присвоить себе право народного выбора не только священников к приходским церквам, но и игуменов к монастырям. Первым, по свидетельству летописей, выборным от народа игуменом был игумен Андрей, заступивши место Антония Римлянина в Антониеве монастыре, в 1147 году, а приходские священники к церквам сделались выборными, от прихожан или уличан еще прежде, как значится в уставной грамоте князя Всеволода Мстиславича, где сказано: «и попов, и диакона, и диака, и сторожей святого Иоанна призирати старостам Иванским, и старостам побережанским и побережанам». Такими образом еще в XII столетии весь клир Новгородской церкви, от епископа до церковного сторожа, сделался выборным излюбленным Новгородского общества и тем самым стал в такие отношения к народу, что его интересы слились с народными интересами, и отсюда вытекала самая тесная связь Новгородской церкви с Новгородским обществом, такая связь, что ни церковь не отделяла своих интересов от интересов общества, ни общество не отделяло своих интересов от интересов церкви. А с тем вместе главный представитель Новгородской церкви, владыка, сделался первенствующим сановником Новгорода и таким пользовался уважением, что без его благословения не начиналось ни одно общественное дело целого Новгорода. Духовенство Новгородское, вследствие принятия выборного начала для замещения церковных должностей, избегло необходимости быть отдельными классом в обществе, ибо выбор в церковные должности не ограничивался только семействами духовных лиц, а напротив, прихожане избирали себе священника, или диакона, или причетника из всех классов общества, только бы был угоден приходу и способен занять ту должность, на которую его избирают; а с тем вместе ни само духовенство, ни его дети не были стеснены в избрании себе рода занятий вне церковной службы, так что в летописях мы встречаем известия, что разпопы и раздьяконы, т.е. лица, оставившие церковную службу, занимали разные светские должности, иногда довольно значительные, или занимались разными промыслами наравне с другими гражданами, а дети священно церковнослужителей, пока не занимали церковных должностей, считались в числе вольных людей и имели полное право вступить в число членов любой Новгородской общины.

Духовенство Новгородское, по его правам и отношениям к обществу, имело три степени. Самую высшую степень представлял владыка Новгородский, сперва епископ, а с 1165 года архиепископ; вторую степень составляли монастыри и третью белое, или приходское духовенство.

Владыки Новгородские, как мы уже видели, до Нифонта включительно, присылались от митрополита из Киева; но по смерти Нифонта этот порядок изменился, Новгородское вече присвоило себе право избирать владыку в самом Новгороде и потом отсылать его к митрополиту на посвящение.

Первый преемник Нифонта, прямо следовавший за ним, епископ Аркадий, по свидетельству летописи, был избран, следующим образом: «собрался весь град людие, изволиша себе епископом поставити мужа Богом избраннаго Аркадия; и пошел весь народ, взяли его из монастыря св. Богородицы, и князь Мстислав Юрьевичь, и весь клир св. Софии, и все священники городские, и игумены, и чернецы и ввели его и поручили епископию во дворе св. Софии, пока приидет митрополит в Русь». Но таковой порядок выбора соблюдался только тогда, когда на кого падал выбор единогласный всего Новгорода; в случае же разногласия каждая сторона представляла своего избранника и между ими бросали жеребий. Так летопись об избрании архиепископа Мартирия говорит: «по смерти архиепископа Гавриила Новгородцы с князем Ярославом, и с игуменами, и с Софиянами, и с священниками разсуждали между собою; одни хотели поставить Митрофана, другие Мартирия, иные Гречина, и была у них распря. И положили на святой трапезе три жребия, и послали с веча слепца, да кого нам Бог даст, и вынулся Божиею благодатию жребий Мартирия, и послали за ним, и привезли из Русы, и посадили во дворе святыя Софии». Был еще и третий вид избрания владыки, – по указанию князя; так по словам летописи, при избрании Митрофана по смерти Мартирия, великий князь Всеволод Юрьевич, подумавши с приезжавшим к нему Новгородским посадником Мирошкою, прислал в Новгород Митрофана и велел ввести его во двор св. Софии. Но таковые архиепископы обыкновенно кончали тем, что по удалении или по смерти князя их избравшего, и их удаляли с владычного двора и вечем избирали нового владыку. Был еще и четвертый вид избрания владыки по указанию прежнего владыки, оставляющего кафедру, которого народ просил указать себе преемника. Так перед смертью архиепископа Далмата, по свидетельству летописи: «посадник Павша с старейшими мужами били челом Далмату: кого, отче, благословишь на свое место пастуха нам и учителя? Далмат назвал двух игуменов, св. Георгия Иоанна и отца своего духовного Климента, коего себе излюбите, того вам и благословлю. И пошел посадник на Иванов двор, и созвал Новгородцев, и сказал им слово Далматово, и возлюбили все Богом возлюбленного Климента и благословил его Далмат своею рукою, и по преставлении Далмата послали его в Киев ставиться». По установившемуся в Новгороде обычаю, избранию подвергались одинаково как белое духовенство, так и монашество, игумены, иеромонахи и простые чернецы, еще не посвященные ни в диаконский, ни в иерейский чин; здесь все дело выбора зависело от расположения общества к избираемому, а на его чин не обращалось никакого внимания; так, например, знаменитейшие из Новгородских архиепископов Илия и Василий были избраны из белых священников, первый от церкви священномученика Власия на Волосовой улице, а второй от церкви св. Космы и Дамиана с Холопьей улицы. Или в 1359 году, когда владыка Моисей оставил епископию, то при избрании нового владыки были представлены три кандидата: чернец Алексей, Софийский ключник, еще не имевший диаконского чина, игумен Антониева монастыря Савва и белый священник от церкви св. Варвары, и вынулся жребий Алексея, и он прежде посвящения в архиепископы сперва был поставлен во диаконы, потом во священники. При избрании в архиепископы Новгородские, соблюдалось только одно правило, утвержденное обычаем, чтобы не избирать из людей, не состоящих в церковной службе.

Значение владыки Новгородского было двух видов: одно каноническое, определяемое греческим номоканоном и Русскими церковными правилам или уставами, и было почти одинаково с каноническим значением прочих Русских архиепископов и епископов; другое значение – политическое, исключительно принадлежавшее только Новгородскому владыке и определенное Новгородскими обычаями. По канонической власти Новгородскому владыке было подчинено все духовенство не только в Новгороде и пригородах, лежащих в Новгородской земле, но и в отдаленных Новгородских волостях, как, например, в Заволочье; так в 1419 году владыка Симеон ездил в Корельскую землю, или в 1446 году владыка Евфимий ездил в Заволочье, благословити Новгородскую вотчину, и свою архиепископию и своих детей. По канонической же власти в ведении владыки был надзор за общественною нравственностью не только церковных, но и всех мирских людей во всех Новгородских владеньях; а по сему и все преступленья против нравственности и уставов церкви, кем бы они ни были учинены, подлежали суду владыки. Далее суду владыки подлежали все дела по семейным отношениям, как личным, так и имущественным, т.е. ссоры членов семейства между собою, споры по имуществу, по наследству и подобн. Еще далее в ведении владыки были все богоугодные и человеколюбивые заведения. И наконец, владыка, вместе с Софийским клиром и Иванским старостою церкви Иоанна Предтечи на Опоках, заведовал всеми торговыми мерами и весами. В грамоте Всеволода Мстиславича сказано: «торговыя все весы, меры и скальпы вощаныя, и пуд медовый, и гривенка рублевая и всякий вес, что на торгу между людьми, епископу блюсти без повреждения, ни умаливать, ни умножать, а на всякий год поверять; а изкривится, а кому приказано, казнить близко смерти, а именье его на трое: треть именья св. Софии, другая треть св. И1оанну, а третья треть сотским и Новугороду». Для заведывания всеми сими делами при Новгородском владыке, или скорее при Новгородской архиерейской кафедре, т.е. при церкви св. Софии, был особый штат состоящий из духовных и мирских лиц, известных по летописям под именем Софиян. Этот штат составляли протопопы, священники, священноиноки, диаконы и другие служители церкви, а также владычные бояре и слуги из светских людей. Все они жили в Новгородском детинце, где был храм св. Софии и владычный двор. Софианы в первый раз упоминаются под 1193 годом, при избрании владыки Мартирия, где они помещены впереди Новгородских священников и в след за игуменами. Софиянам владыка поручал все дела по управлению и суду церковному, а также управление селами и городами, приписанными к владычной Новгородской кафедре, или к церкви св. Софии, и надзор за Новгородскими и пригородскими священниками и принтами; из Софиян владыка выбирал своих десятников и наместников по Новгородским пригородам и волостям. Суд собственно по церковным или духовным делам принадлежал владыке и избранным от него духовным лицам из Софиян; в делах же мирских или гражданских, подведомых суду владычному, судили владычные бояре и дьяки, а при них было всегда по шести соборных Софийских священников, и мирские старосты или судные мужи, и дела их суда представлялись на утверждение к самому владыке. Разумеется, Новгородский владыка, на основании своей канонической власти, был главным охранителем православия в Новгородской земле, он заботился о распространении христианской веры между язычниками, признававшими власть Новгорода, посылал к ним проповедников, он наблюдал, чтобы в Новгороде не было еретиков и отступников от православной церкви и преследовал таковых, ежели окажутся; впрочем в таковых делах принимало большое участие и вече, которое не терпело отступников от церкви, так что здесь дело владыки состояло почти только в указании, в разъяснении, что люди так-то мыслящие отступают от церкви, что такие-то мнения и учения не православны, преследовал же отступников большею частью сам народ. Так, например, в 1375 году сам народ побил и сбросил с Волховского моста начальников стригольнической ереси: диакона Никиту, диакона Карпа и еще одного человека, имени которого летопись не приводит. Или когда, в 1348 году, Шведский король Магнус требовал, чтобы Новгородцы прислали на съезд своих книжных людей спорить с Латинянами о вере; то владыка Василий не один, а с посадником, тысяцким и всеми Новгородцами, считая споры о вере неприличными и опасными, отвечал Магнусу: «ежели хочешь уведать, которая вера лучше наша или ваша, пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли православную веру от Грек, а с тобою о вере не спорим; а ежели есть какая обида между нами, то о том пошлем к тебе на съезд». Точно также в 1358 году, по убеждению владыки Моисея, Новгородцы поставили па вече целовать крест на том, чтобы прекратить еще существовавший языческий обычай бить бочки. Или в 1227 году, Новгородцы на вече на Ярославле дворе сами сожгли четырех волхвов, даже не спрашиваясь владыки, так что летописец, из духовных, даже сомневался в виновности сих несчастных и отметил в летописи так: «обвиняли их, что будто они делали потворы, а Бог весть».

Политическое значение Новгородского владыки, как мы уже сказали, определялось собственно Новгородскими обычаями и тем положением, в котором владыка находился в отношении к Новгородскому обществу; здесь власть его состояла в следующем: 1. Владыка Новгородский, как первый по князе сановник в Новгороде, имел своих бояр и свои полки ратных людей с своим знаменем и воеводами; полки сии не только считались владычными полками и содержались на владычные средства, но и состояли в полном распоряжении от владыки; он имел право по своему усмотрению посылать их или не посылать вместе с Новгородскою ратью, даже пославши, давал воеводам свои наказы как действовать во время похода, а не подчинял их безусловно главному воеводе великого Новгорода. Так, например, в 1471 году, во время войны Новгорода с князем Московским, летопись говорит: «а конная рать не пошла к пешей рати на срок в посоие, занеже владычен стяг (знамя) не хотел ударить на княжую рать, говоря: владыка нам не велел на великаго князя руки поднять, послал нас владыка на Псковичей». 2 Владыка Новгородский был богатейшим землевладельцем в Новгороде; ему не только принадлежали разные села в Новгородской земле, но даже целые огромные и богатые волости в Заволочье; так, например, когда воеводы Новгородские в 1398 году явились в Заволочье, то их встретил у городка Орлеца владычень волостель с Вели Исаия, и говорил: «господа воеводы Новгородские! Боярин великаго князя Андрей наехал в самый велик день на св. Софии волость Ведь и повоевал волость св. Софии, а на головах окуп поимал». У владыки Новгородского даже были свои города; так в летописях упоминается владычень город Молвятичи. 3. Владыка Новгородский по своему политическому значению принимал деятельное участие во всех переговорах Новгорода с князьями, нередко правил от Новгорода посольства к князьям, сам ездил для приглашения князей в Новгород и для заключения мирных договоров; так в 1135 году епископ Нифонт ходил в Русь с лучшими мужами и мирил Киевлян и Черниговцев; или в 1172 году архиепископ Илия ходил послом к Андрею Боголюбскому и заключил мир на всей правде Новгородской; или в 1386 году владыка Алексей ездил к Московскому князю Дмитрию Ивановичу и докончал с ним мир; или наконец в 1471 году, во время войны с Московским князем Иваном Васильевичем все переговоры Новгорода были ведены чрез владыку Феофила. Участие владыки требовалось не только в переговорах с Русскими князьями; но и в сношениях Новгорода с Швецией, Данией, Ливонским орденом и Литвой; так, например, в 1339 году владыка Василий вместе с Новгородским посольством отправлял своего посла, своего сестричича Матвея, за море к Шведскому королю, которое посольство и докончило мир по старым грамотам. Или в 1428 году владыка Евфимий вместе с Новгородским посольством ездил к Порхову и заключил мир с великим князем Литовским Витовтом. Да и вообще все договорные грамоты Новгорода, какие только дошли до нас, писались по благословению владыки и утверждались владычною печатью; имя владыки, как представителя Новгорода, необходимо употреблялось даже в договорах иноплеменных государей с Новгородом; так в Ореховском договоре Шведов с Новгородцами, заключенном в 1326 году, королевский посол в своей договорной грамоте пишет, что он заключил мир между Норвегией и Новгородом, с епископом Новгородским Моисеем, с посадником Варефломеем, с тысяцким Евстафием и со всеми Новгородцами. 4. Владыка Новгородский, по обязанности пастыря и учителя своих детей Новгородцев, имел огромное влияние на усмирение враждующих партий в Новгороде, он нередко сам являлся среди разъярённой толпы и своим голосом, своим посредничеством останавливал разъярённых противников и заставлял их расходиться по домам: так в 1359 году престарелый владыка Моисей, уже удалившийся на покой, и новонареченный на владычество Алексей, явились среди враждующих партий, уже взявших оружие, чтобы начать битву, начали благословлять ту и другую сторону и уговаривать, чтобы не начинали битвы, и тем заставили примириться. Или в 1418 году владыка Симеон, в сопровождении крестного хода в полных священных облачениях, вышел на Волховский мост, стал посреди враждующих, начал благословлять крестом обе стороны; это умилило народ до слез, и в след за тем явились посадники с обоих сторон, и по повелению владыки все разошлись мирно по домам. 5. Владыка Новгородский нередко принимал на себя значительные издержки на общественные дела, и давал денежные пособия во время войны и при отправлении посольств к князьям на заключение мира: так в 1230 году владыка Спиридон, во время мора, построил скудельницу на Софийские деньги и приставил своих людей собирать тела умерших, остававшиеся без погребения. А владыка Василий, в продолжении своего владычества в Новгороде, построил на Софийские деньги каменный город, заложил каменный острог на торговой стороне, и выстроил великий мост через Волхов. Владыка Иоанн построил вновь каменный детинец. Или в 1428 году владыка Евфимий, для заключения мира с Литовским князем Витовтом, из Софийской казны выдал тысячу рублей на выкуп пленников. Впрочем, Софийская казна до некоторой степени считалась общественною казною и в крайних случаях употреблялась на общественные нужды по определению веча; так под 1391 годом летопись упоминает, что после большого пожара, бывшего в этом году, Новгородцы взяли серебра пять тысяч рублей у св. Софии с полатей, скопления владычня Алексеева, и разделили на пять концов, по тысячи на конец, и поставили каменные костры по обе стороны острога, у всякой улицы. 6. Новгородцы начинали войну или заключали мир по благословению владыки. Мы уже видели, что Новгородские договорные грамоты все начинались благословением владыки, следовательно, Новгородцы без участия своего архиепископа не приступали к заключению мира; а под 1398 годом есть прямое известие летописи, что и на начатие войны испрашивалось благословение владыки; в летописи сказано: Новгородцы сказали своему господину владыке Иоанну: «не можем, господине отче, терпети сего насилия от великаго князя, что у нас отнял нашу дедину и отчину, но хотим поискать св. Софии пригородов и волостей; благослови, господине отче, владыко! или паки отыщем свою отчину к св. Софии и к великому Новгороду, паки ли свои головы положим за св. Софию и за своего господина за великий Новгород»; и владыка Иоанн благословил детей своих воевод Новгородских и все их войско. 7. В Новгороде даже раздача земель, и выдача жалованных грамот на разные льготы от веча, делалась по благословению владыки; так, например, в жалованной Новгородской грамоте, данной в 1447 году Троицкому Сергиеву монастырю сказано: «по благословению владыки Евфимия, по старой грамоте по жалованной се пожаловали посадник и тысяцкий, и бояре и житые люди, и купцы, и весь господин великий Новгород на вече на Ярославле дворе, и дахом сю жалованную грамоту в дом св. Троицы в Сергиев монастырь». Та же форма повторяется в другой Новгородской жалованной грамоте, данной Сергиеву же монастырю в 1477 году. Следовательно, по Новгородским порядкам, владыка был деятельным участником и главным лицом во всех делах Новгородского управления. А поэтому Новгородскому владыке, в случае его старости или болезни, вече придавало помощников из мирских людей; так в 1228 году, когда престарелый владыка Антоний сделался болен и только по усильной просьбе народа согласился не оставлять владычного престола, то Новгородцы в помощь ему посадили с ним двух выборных Якуна Моисеевича Никифора и Щитника.

За епископом в Новгороде в духовенстве следовали монастыри с их архимандритами, игуменами и старцами. Монастырей было довольно как в самом Новгороде, так и в Новгородских владениях. Уже в XII столетии по летописям насчитывается до двадцати монастырей в самом Новгороде и его окрестностях. Старейшие и знаменитейшие из Новгородских монастырей были: Юрьев монастырь при истоке Волхова, на том месте, где стоял кумир Перуна. Этот монастырь считается древнейшим из Новгородских монастырей, построение его приписывают Ярославу Великому, во св. крещении Юрию; он отличался богатством и имел большие привилегии, данные в древности князьями; настоятель этого монастыря один во всем Новгороде имел степень архимандрита, тогда как настоятели других монастырей были только игуменами. Вторым после Юрьева монастыря был монастырь Антониевский, у подгородского села Волховского, построенный в начале XII столетия; по свидетельству летописей, он был основан игуменом Антонием, о котором предание говорит, что он прибыл из Рима на каменной скале, которая, переплывши морские пучины, через Неву и Ладожское озеро, приплыла вверх по Волхову и остановилась у подгородного села Волховского в то самое время, как в Новгородских церквах ударили в колокол к заутрени. Святой Антоний, погруженный в молитвенное созерцание, не заметил путешествия скалы по морским пучинам, и только звук Новгородских колоколов заставил его осмотреться, где он находится; принятый радушно в Новгороде и тогдашним епископом Никитою, и народом, он остался там; по просьбе епископа, посадничьи дети, которым принадлежало Волховское село, уступили ему 50 саженей земли, на которой Антоний и построил, по настоянию епископа, монастырь с церковью, во имя Рождества Пресвятой Богородицы; ибо накануне этого праздника он прибыл в Новгород. Впрочем, этого сказания в древнейших летописях не встречается, оно принадлежит собственно житью св. Антония. Третьим древнейшим и замечательнейшим монастырем в Новгороде был Хутынь монастырь, построенный в 1192 году одним богатым Новгородцем Алексою Михайловым, который еще в молодых летах, оставив родительский дом, ушел в монастырь и там, вместе с пострижением в иночество, принял имя Варлаама; а потом оставил и монастырь и поселился в одной дикой пустынной местности над Волховом, которая у народа слыла под именем Худыни, худого места, где будто бы гнездилась нечистая сила. Здесь Варлаам прожил несколько лет в совершенном одиночестве и в борьбе с разными искушениями, потом мало-помалу стали к нему стекаться подвижники и таким образом устроился монастырь, к которому Варлаам приписал все недвижимое имение, доставшееся ему после родителей. Сии три монастыря пользовались большим уважением у Новгородцев; но были в том же XII столетии и другие монастыри, также пользовавшиеся уважением, которых нет надобности здесь начислять. В последующие столетия число Новгородских монастырей постоянно умножалось; так что в 1386 году, при нападении Димитрия Донского на Новгород, упоминается, что Новгородцы сами сожгли двадцать четыре монастыря, стоявшие неподалеку от города, чтобы не дать места, где бы укрепился неприятель.

А еще более было монастырей в разных Новгородских владениях. Благочестивые иноки отшельники были своего рода колонизаторами в пространных и диких пустынях, и лесах, принадлежащих к Новгородским владениям. Благочестивых отшельников, своего рода повольников, все тянуло на восток, покрытый дикими лесами, болотами и озерами; и они в этом направлении, по озерам Ладожскому, Онежскому и по тамошним рекам проникли до Белого моря, где в XV столетии преподобными Зосимою и Савватяем был построен Соловецкий монастырь. И таким образом по всей пустынной стране на северо-восток от Новгорода до северного поморья была раскинута сеть монастырей, которые вместе с христианством несли в этот дикий край и Новгородскую колонизацию. По тогдашнему обычаю, около монастырей и под их покровительством и на их средства, которые быстро стекались от богатых и ревностных к распространению христианства Новгородцев к благочестивым отшельникам, незаметно населялись обширные пустыни разными пришельцами; так что у каждого монастыря, построенного в самом пустынном месте, образовывалось несколько сел, частью из местных жителей, которые с принятием христианства, проповедываемого иноками, принимали и Новгородскую цивилизацию, из бродячих дикарей обращались в оседлых земледельцев, получавших от монастыря пособия на обзаведение оседлым хозяйством, и в свою очередь плативших за это монастырю своими работами. Сами городские монастыри имели большое влияние на колонизацию; они, получая от Новгородского веча или от частных лиц большие земли и хорошие угодья в отдаленных краях Новгородских владений с разными льготами и привилегиями, обыкновенно старались заселить их, созывали вольных охочьих людей, давали им подмогу и разные льготы и с своим поверенным слугою или старцем отправляли во вновь приобретенное имение, строили там церковь, а иногда и подчиненный себе монастырь, около которого мало-помалу заводились новые поселения. Монастырские владения в Новгороде почти всегда отличались довольством и благоустройством, чему с одной стороны способствовало богатство монастырей, получавших доходы и мимо своих поземельных владений, а с другой стороны монастырь между своими старцами и слугами легко мог находить хороших сельских хозяев, которых обыкновенно и отправлял посельскими или управителями в свои отдаленные вотчины и держал их под строгим контролем. Лучшим свидетельством о благоустройстве и сравнительном благосостоянии монастырских имений в Новгороде для нас служат разные дошедшие до нас уставные грамоты об управлениями монастырскими именьями, где порядок управления описывается с большими подробностями и из которых между прочим видно, что монастыри заботились о благосостоянии своих поселенцев, помогали им значительными ссудами, и при строгости в управлении старались не стеснять управляемых. Монастырские вотчины в Новгороде по всему вероятию пользовались известностью, как имения благоустроенные и богатые; ибо великий князь Иван Васильевич, покоривши Новгород, прежде всего обратил внимание на владычни и монастырские земли и потребовал себе половину владычных и монастырских волостей. При чем оказались особенно богатыми шесть монастырей: Юрьев, Благовещенский, Аркадиевский, Антониевский, Никольский с Неревского конца и Михайловский на Сковородке; с первого великий князь взял 720 обеж, со второго 253 обжи, с третьего 333 обжи, с четвёртого 150 обеж, с пятого 251 обжу и с шестого 97 обеж.

Монастыри в Новгороде не все имели одинаковое начало, а по сему и пользовались не одинаковым значением. Одни монастыри были построены князьями и содержались из княжеских доходов, или ругою, и от этого назывались ружными. Эта руга или содержание монастырей из княжеских доходов утверждалась вечем и навсегда оставалась за монастырем, несмотря на то, что князья менялись; так до нас дошла роспись ружных Новгородских монастырей и церквей от XVI века, когда Новгород принадлежал уже Московским государям, и в этой росписи мы находим содержание многих ружных церквей и монастырей, положенное в ХII, XIII и XIV столетиях прежними князьями и Новгородским вечем. Ружные монастыри, ежели они не имели других средств к содержанию, были в полной зависимости от веча; впрочем, это бывало редко, ибо и у ружных монастырей почти всегда бывали средства кроме руги. Второй разряд монастырей составляли монастыри построенные и содержимые богатыми людьми, или местным обществом, или приходом: монастыри сии были в большой зависимости от своих содержателей и строителей; так что нередко они пытались выйти из подчинения и суда владыки Новгородского и прямо ставили себя под покровительство мирского общества или своих богатых покровителей; в таковых монастырях даже бывали выборные старосты из приходских людей. Впрочем, таковой порядок более принадлежал Пскову; в Новгороде же власть владыки не давала ему усиливаться, хотя и не могла его уничтожить совсем. Третий разряд Новгородских монастырей составляли монастыри, построенные благочестивыми отшельниками; таковые монастыри, вообще первоначально бедные, по мере распространения славы о благочестивых подвигах их отценачальников и братии, скоро богатели разными приношениями и жертвами; они пользовались большей самостоятельностью против монастырей первых двух разрядов и состояли под непосредственным судом и властью владыки Новгородского, который не оставлял их своим покровительством; и это были лучшие монастыри в Новгородских владениях, отличавшиеся более строгим устройством и пользовавшиеся большим уважением у народа.

Внутреннее управление Новгородских монастырей по общим началам было выборное, – игумен, келарь и ключник избирались всею братией и управляли монастырем вместе с соборными старцами; игумен только утверждался Новгородским владыкою. Впрочем, это общее правило далеко не всегда соблюдалось. Особенно в монастырях, по своему содержанию поставленных в зависимость от мирского общества, на выбор игумена и других начальных людей. Имели большое влияние мирские клиры и старосты, избираемые мирской общиною, которой принадлежал монастырь. На это нам указывают грамоты Русских митрополитов Киприана от 1391 года, и Феодосия, от 1463 года, к Новгородским архиепископам Иоанну и Ионе, писанные вероятно по их жалобам: в этих грамотах оба митрополита пишут, что все монастыри, игумены с чернецами, попы, дьяконы и всяк церковный человек должны быть в послушании у своего святителя, по преданию св. Апостол и святых отец уставу; а посадники бы, и тысяцкие и бояре великого Новгорода не вступались в церковные пошлины. Даже в монастырях независимых и знатных допускалось участие мирских людей в избрании монастырских настоятелей; так по свидетельству летописей мы это встречаем в Антониеве и в Юрьеве монастырях. Сами настоятели, оставляя управление монастырем, призывали и владыку, и посадников для избрания себе преемника; так под 1226 годом читаем в летописи: «прежде своего преставления, Савватий, архимандрит Юрьева монастыря, призвал владыку Антония и посадника Ивана и всех Новгородцев, и сказал: изберите себе игумена; они же отвечали, кого ты благословишь; и он велел постричь в свое место попа Гречина, от церкви св. царя Константина и Елены, и по его указанию Гречина поставили архимандритом в Юрьев монастырь». Иногда высшая церковная и гражданская власть сменяла монастырского настоятеля; так в 1230 году князь Ярослав и владыка Спиридон и весь Новгород, т.е. Новгородское вече дали игуменство в Юрьеве монастыре Хутынскому игумену Арсению, а прежнего Юрьевского игумена Савву лишили этого звания и повелели сидеть ему в кельи. Иногда чернь восставала на иного игумена; так в 1337 году, по словам летописи: «стали простая чадь на Юрьевскаго архимандрита Есипа, и створили вече, заперли Есипа в церкви св. Николы, и сидели около церкви крамольники день и ночь, карауля его».

Монастыри в Новгороде, как и в других краях Русской земли, кроме религиозного значения, имели еще характер благотворительных заведений, их богатства в основании своем имели назначение помогать бедным, давать пристанище беспомощным, успокаивать старых и немощных. На сколько исполнялось это назначение монастырями, мы не имеем подробных свидетельств; но то несомненно и засвидетельствовано летописями и другими памятниками древности, что при устроении монастырей мирским обществом как в Новгороде, так и во всех Новгородских владениях, всегда имелось в виду приготовить убежище для старости и немощи; следовательно, монастыри, особенно устраиваемые мирским обществом, до некоторой степени имели характер нынешних богаделен. Этот характер монастырей старого времени заметен даже в составе монастырской братии; в большей части монастырей, по дошедшим до нас указаниям, мы встречаем одного и много двух или трех священников и соответствующее число других клириков, остальная же братия обыкновенно вся состоит из старцев, не посвященных ни в какой церковный чин и часто даже не постриженных в монашество. И сии-то старцы, нередко были знатные, богатые и заслуженные посадники, тысяцкие, бояре и купцы, которые наскучив морскими тревогами или истощивши свои силы в общественной деятельности, удалялись в монастыри, чтобы успокоиться и окончить дни свои в молитве и монастырском уединении; так, например, в 1220 году, знаменитый посадник Твердислав Михайлович, сложивши с себя посадничество, удалился в Аркадиев монастырь, принял иноческой образ и там скончался. Или под 1243 годом летопись упоминает о кончине знаменитого боярина Вячеслава Прокшинича, который, удалясь от мирских тревог, постригся в Хутыне монастыре и принял имя Варлаама; его погребение совершал сам владыка Новгородской Спиридон. А под 1247 годом летопись упоминает о кончине боярина Константина Вячеславича, также окончившего жизнь в Хутыне монастыре, под именем инока Акиндина. Сии богачи и заслуженные люди при поступлении в монастырь несли за собою богатые вклады, приписывали к монастырям свои вотчины, и на сии вклады, по воле вкладчиков или по распоряжению монастырского начальства, содержались бедные и немощные. Наконец, Новгородские монастыри имели еще значение укрепленных и надежных мест для хранения частных сокровищ, и даже носили на себе характер своего рода банков. Так как священные места в то время пользовались большим уважением в народе и более или менее считались неприкосновенными, да и само законодательство строго наказывало тех которые бы покусились ограбить монастырь или церковь; то посему частные люди, для лучшего и надежнейшего сбережения своих богатств, отдавали деньги и другие ценные вещи на хранение преимущественно в монастыри, где имелись для сего особые подвалы, кладовые и другие крепкие места, куда за известный вклад частные лица ставили свои сундуки и коробы с сокровищами, деньги же отдавали на хранение монастырским властям под расписки с надлежащим укреплением. А монастырские власти в свою очередь сими деньгами, равно как и собственно монастырскими капиталами делали обороты в пользу монастыря, отдавали их взаймы с известными выгодами под надежные залоги. От чего сильные монастыри скоро богатели, они приобретали таким образом большие поземельные владения по просроченным закладным; так что такими оборотами монастыри едва ли не больше приобретали имуществ, чем пожертвованиями и покупками. У монастырей, для занятия сими делами и ходатайства по судам, обыкновенно имелись особые стряпчие и подьячие, которые ежегодно подавали монастырским властям отчеты по своим занятиям. Вообще всем было известно, что в монастырях и церквах хранятся деньги и имущества частных лиц и посему во время мятежей народ иногда грабил монастыри и церкви именно в той уверенности, что там хранятся сокровища богачей. Так, по свидетельству летописи, в 1418 году разъярённая чернь торговой стороны, во время мятежа, ограбивши несколько боярских домов на Чудинцеве улице, тут же разграбила и монастырь св. Николы на поле, говоря: «здесь животы боярские». Или под 1447 годом летопись говорит, что во время мятежа, по оговору Федора Жеребца, скинули с моста 18 человек, а иных дома разграбили и из церквей выносили животы их, а прежде того по церквам не искивали.

За монастырями в порядке церковной иерархии следовало белое духовенство, его составляли священники и клирики при соборных и приходских церквах, как в самом Новгороде, так и в пригородах, и по всей Новгородской волости. В Новгороде главною соборною церковью была церковь св. Софии, состоящая на Софийском или левом берегу Волхова, в кремле или детинце, при этой церкви находился и владычен двор. Клир этой церкви состоял как из белого духовенства, так и монашествующих, очевидно принадлежавших к владычнему двору этот клир вместе с владычными боярами и слугами или дворянами носил общее название Софиян. При церкви св. Софии находилось все управление владыки Новгородского. Софийский клир считался образцовым в Новгороде; а посему при церкви св. Софии поочередно служили определенное время все священники Новгородские, чтобы знать все Софийские порядки в священнослужении и соблюдать их в своих церквах. Старшее Софийские священники и протопопы посылались владыкою время от времени по всем владениям Новгородским с владычными поучениями как к клиру, так и к мирянам, для наблюдения за порядком священнослужения в разных церквах, а равно для надзора за священниками и клириками, как они исправляют свои пастырские обязанности, и для поучения мирян. Сии же посыльные должны были смотреть в каком состоянии находятся церкви и не терпит ли клир церковный каких притеснений и обид. Вообще клир св. Софии состоял на особом положении против прочих причтов церковных и имел характер административный. Софияне при выборе владык и в других общественных делах писались в след за игуменами и впереди всех других священников. Само содержание Софиян зависело не от приходских людей, а от доходов св. Софии и Софийских вотчин; при Софийской церкви даже не было прихода; ибо в кремле или детинце Новгородском были другие церкви, к которым были приписаны приходы. Софийская же церковь была не приходская, а всеновгородская церковь. Кроме доходов от Софийских вотчин, Софийский клир имел и другие источники доходов. Так в соборном приговоре 1551 года сказано: «велети игуменом, попом и дьяконом градским и ружным в Великом Новгороде у соборныя церкви у св. Софии впредь недели служити по старине; а который игумен или поп недели не служит, ино ему давати за службу за неделю Софийскому собору по гривне по Новгородской по старине же». Далее, по старине же, Софийской протопоп с священниками получали пошлину с просвирниц и праздничные гривны, т.е. когда в какой приходской церкви был храмовый праздник, то протопоп Софийский посылал туда для службы Софийского диакона, и за это приходский причт должен был давать в Софийский клир праздничную гривну.

Кроме Софийского собора в Новгороде было еще шесть соборов, наименования которых мы не знаем, и на каких улицах они находились также неизвестно. К каждому же собору причислялось несколько приходских церквей и монастырей, вероятно также приходских; так что в Новгороде не было ни одной приходской церкви и ни одного приходского монастыря, которые бы не причислялись к какому-либо Новгородскому собору. Каждый собор имел своих священноиноков и священников и старшего над ними протопопа или поповского старосту. Соборы сии очевидно учреждались, как для непосредственного ближайшего надзора над приходским духовенством и за порядком службы, так еще более для ближайшей защиты приходских причтов Новгородцы постоянно стремились к тому чтобы у них везде были общины и союзы общин; как в мирской жизни каждая улица составляла общину и причислялась к какому-либо концу, составлявшему союз общин; так точно и в жизни церковной каждый приход составлял общину с своими старостами, и причислялся к своему союзу общин церковных, – к собору, который имел своего поповского старосту. Как в мирской жизни центральные власти относились непрямо к частным лицам, а к выборным начальникам, – кончанским и уличанским старостам; точно также и в церковной жизни центральная власть – владыка Новгородский непосредственно относился не к причтам, а к союзу причтов, – собору и к поповскому старосте собора. Соборы, как можно видеть из прямых указаний Псковской летописи учреждались по желанию самого приходского духовенства, которое соглашалось между собою, избирало одну из приходских церквей, в которой быть собору и просило владыку Новгородского утвердить составившийся собор; в этой просьбе вместе с священниками и диаконами участвовали и мирские власти города, ибо приходское духовенство прежде просьбы к владыке обыкновенно должно было заявить свое желание на вече об учреждении собора, и получив согласие от веча, уже било челом владыке. Впрочем, к соборам причислялось только городское духовенство в Новгороде и Пскове, а может быть в других Новгородских пригородах; сельское же духовенство не имело соборов и подчинялось непосредственно владычному десятнику своего уезда. Причиною отсутствия соборов между сельским духовенством очевидно было то, что сельские приходские церкви большею частью строились на землях частных владельцев или монастырских; а по сему они по тогдашнему порядку дел состояли под патронатом тех землевладельцев, на землях которых были построены, и следовательно, как зависимые от своих патронов, не могли составлять своих союзов, или соборов; тогда как городские церкви, пользовавшиеся большею самостоятельностью, имели более средств вступать в союзы между собою и составлять соборы. Правду сказать, что и между сельскими церквами бывали такие, который стояли не на владельческих, а на общинных землях, следовательно, не состояли под чьим-либо частным патронатом; но они так были разрознены владельческими церквами, что им не было возможности составлять между собою союзы; впрочем, и у сельских причтов были свои выборные ближайшие начальники – поповские старосты и десятские, выбиравшиеся или из городского духовенства или из сельского; следовательно, некоторым образом составляли группы, хотя и не так хорошо организованные, как соборы городских церквей, тем не менее имевшие некоторую связь между собою.

Городские приходские церкви в Новгороде и в Новгородских пригородах обыкновенно устраивались самими приходскими общинами; как, например, летопись под 1194 годом говорит: «уличане Нутной улицы построили церковь св. апостола Филиппа», или под 1392 годом есть известие, что посадник Богдан Аввакумович с своею братиею с уличаны поставили церковь каменну св. Симеона на Чудинцеве улице. Но иногда приходские церкви строились и частными людьми, без участия своих общин; так в 1167 году Садко Сытинич заложил каменную церковь Бориса и Глеба; или в 1176 году Михаль Степанич построил церковь святого Михаила, а Моисей Доманежич церковь Иоанна Предтечи усекновение главы, на Чудинцеве улице; или в 1183 году, Радько с братом поставили церковь св. Евпатия на Рогатой улице. Иногда приходские церкви строились Новгородским владыкою: так в 1182 году архиепископ Илия с братом Гавриилом построил каменную церковь св. Иоанна на Торговище; или в 1189 году архиепископ Гавриил построил церковь св. Трех Отроков на Жатуни. Иногда строили церкви князья: так в 1130 году князь Всеволод Мстиславич построил церковь Иоанна Предтечи на Петрятине дворище или на Опоках; или в 1191 году князь Ярослав построил церковь св. Николая на Городище. Но кем бы ни была построена приходская церковь в Новгороде, или в Новгородских владениях, она непременно имела при себе приходскую общину и состояла с нею в тесном соединении, получала от нее свое содержание. А что всего важнее, Новгородцы и в приходских делах были Новгородцами и твердо стояли за выборное начало; община приходская непременно сама выбирала и священника и причет к своей церкви, и это было уже утверждено законом, как об этом прямо свидетельствует соборный приговор 1551 года, в котором сказано: «в Великом Новгороде по всем церквам и по улицам старостам и уличаном избирати попов искусных и грамоте гораздых, и житием непорочных, а денег у них на церковь и себе мзды не искати ничего; и приходят с ними к архиепископу, и архиепископ, поучив и наказав, благословляет его, и не емлет у них ничего, разве благословенный гривны. А от диаконов, и от проскурниц, и от пономарей попом и уличаном прихожаном посулов неимати». Конечно это свидетельство сравнительно позднее, и относится к тому времени, когда Новгород более семидесяти лет уже потерял свою независимость и состоял под властью Московского государя; но оно для нас тем важнее, ибо указывает, что обычай выбирать причет приходом так был силен в Новгороде, что его даже не могло уничтожить Московское правительство через семьдесят лет по покорении Новгорода и даже нашло необходимым утвердить его законом. А что этот обычай не был введен вновь соборным приговором 1551 года это подтверждает послание Новгородского владыки Геннадия, первого Новгородского архиепископа, поставленного не по выбору веча, а по указу Государеву, в котором он пишет митрополиту Симону об этом обычае Новгородцев выбирать священника прихожанам и приводить к владыке только для посвящения. В городских приходских церквах в Новгороде большею частью бывало по нескольку священников при одной церкви, которые отправляли службу понедельно; так в Кириковом прошении XII века сказано: что «священник, получивши вознаграждение за сорокодневное поминовение усопшаго на литургии, должен, при наступлении не своей передовой недели, просить чередоваго священника, чтоб он в продолжении своей передовой недели поминал на литургии такого-то усопшаго». Да и по росписи XVI века мы действительно находим при церкви Космы и Дамиана, на Космодемьянской улице, двух священников и одного диакона: при церкви архангела Михаила, на Прусской улице, двух священников и одного дьякона; при церкви Благовещения на Городище четырех священников и одного дьякона; при церкви Иоанна Предтечи на Опоках двух священников и одного дьякона, каковой причт при этой церкви был установлен еще в XII столетии князем Всеволодом Мстиславичем. Впрочем, немало было церквей в Новгороде, и особенно в Новгородских волостях, в которых находилось только по одному священнику, без диакона, с дьячком и пономарем вообще уменьшение и увеличение причта зависело от богатства или бедности прихода. Богат был приход, и прихожане выбирали двух и трех священников с диаконом и несколькими дьячками и пономарями; беден был приход, и прихожане довольствовались одним священником с одним или двумя причетниками.

Содержание приходского духовенства состояло вообще из двух статей доходов. Первая и главная статья в содержании приходского духовенства была земля; к каждой приходской церкви, как городской, так и сельской, было приписано известное количество земли; в городе – на церковный погост и причетнические дворы, а в селах – на погост, дворы и пашню с сенокосом земля эта постоянно была свободна от всех городских и казенных сборов и повинностей, на основании номоканона. Вторую статью дохода для духовенства составляли определенная плата за церковную службу и добровольный неопределенные приношения прихожан за разные церковные требы; об этой плате и добровольных приношениях мы имеем свидетельство, относящееся еще к XII столетию, – в прошении Кирика указано за гривну служить пять сорокоустов, а на шесть кун однажды, а на 12 кун два раза, или сколько кто даст, все это и за пение, и за службу, а за вино, и за тимьян, и за свечи должно платить особо по расчёту. По свидетельству того же прошения священнику давались от духовных детей особые дары за исповедь, и вероятно таковые же дары или приношения давались приходскому духовенству и за другие церковные требы, и в том числе плата за славление в храмовые и другие праздники; этот последний доход вероятно был приведен в определенный размер по чем с двора; ибо в владычних росписях значится, что причты из славленного дохода должны были платить владыке определенные проценты. Кроме сих двух главных статей, общих для всех приходов, были еще две статьи, принадлежащие не всем церквам, – это руга, или оброк, и вотчины. Руга принадлежала только так называемым ружным церквам и означала постоянную определенную плату за известные службы, а отнюдь не выражала полного содержания причту , как об этом ясно говорит грамота князя Всеволода Мстиславича, данная причту церкви Иоанна Предтечи на Опоках; в этой грамоте сказано: «Иванским попом по осьми гривен серебра, а диакону четыре гривны серебра, а дьяку три гривны серебра, а сторожам три гривны серебра; а имати им тот оброк из века на всякий год по моему данью великаго князя Всеволода. А попом пети у св. Ивана вседенная, у св. Захарья на полатех пети по неделям и в веки; а дьякону пети у св. Ивана суббота да неделя из того оброка и в век». Следовательно, по прямому свидетельству грамоты, оброк, или руга, и в ружных церквах назначался только за определенное число церковных служб; все же другие требы и церковные службы сверх определённого числа оплачивались прихожанами своему духовенству особо. Вторую побочную статью доходов приходского причта как мы уже сказали, составляли вотчины, ежели таковые имелись при церквах; в этой статье на пользование доходом имели большое влияние прихожане и выборные от прихода старосты, которые принимали деятельное участие в управлении церковными имуществами. Прихожане были главными защитниками и патронами своей приходской церкви и причта, они ходатайствовали за свои церкви и причты у владыки, а равным образом и у мирских властей; так, например, в 1577 году, крестьяне Юсковской волости били челом Новгородскому архиепископу Феодосию об облегчении владычних даней с их приходской церкви и причта; и архиепископ дал им на это жалованную грамоту. Или в 1577 году боярские дети, помещики Березовской волости, били челом архиепископу Новгородскому Александру о пожаловании тарханной грамоты их приходской церкви и причту; и архиепископ дал требуемую грамоту.

Приходские церкви, равно как и монастыри, по общему порядку в Новгороде и в Новгородских владениях были обложены разными данями и повинностями в пользу св. Софии или Новгородского владыки. Приходские церкви, по отношению к раскладке и платежу даней и разных пошлин на владыку Новгородского, разделялись на старые или становые церкви, которые облагались полным платежом владычних даней, и на выставочные или новые церкви, которые или вовсе освобождались от платежа владычних даней на определенный срок, или только помогали в платеже даней тем старым церквам, от которых на их долю отделялась часть прихода. Владычни дани и пошлины, которые платились церковными причтами в Новгородских владениях, были следующие: 1, подъезд, т.е. определенный платеж, ежели бы владыка посетил церковь; этот платеж был ежегодный, хотя бы владыка и не думал осматривать и посещать церкви своей епархии; 2, благословенная куница, или пошлина от браков, которая увеличивалась или уменьшалась смотря потому, был ли первый брак, второй, или третий; за третий брак платилось пошлины в четверо более против первого брака; 3, казённые пошлины; 4, десятинные пошлины; 5, десятиннику дар; 6, десятинничий корм; 7, черный корм: 8, записное и заезд; 9, повоз, т.е. снаряжение подвод и проводников для владычней казны и на проезд посыльных владычних людей, и 10, славленные деньги, т.е. про центы с дохода от славления в праздники.

Кроме даней и пошлин на Новгородского владыку соборы, церкви и монастыри с своих недвижимых имуществ, собственно с вотчин, несли все податные сборы и повинности в пользу государства наравне с прочими вотчинниками. С недвижимых населенных имений они даже наряжали своих слуг в военные походы вместе с другими вотчинниками; но личная военная служба, на основании номоканонов, не распространялась на лица состоящие в церковной службе и имеющие посвящение. Впрочем, в Новгороде в крайних случаях военная служба иногда простиралась и на лица, принадлежащие к духовным семействам, и даже на состоящих в церковной службе, но еще не посвященных: так, по свидетельству летописи, в 1148 году, когда князь Изяслав Мстиславич позвал Новгородцев в поход на Юрия князя Суздальского, то Новгородцы на его зов отвечали: «ради с тобою идем своих деля обид, княже! ать пойдет и всяка душа, аче дьяк, а гуменцо ему пострижено, а не поставлен будет, и тот пойдет, а кто поставлен, тот пусть молится Богу». Часто ли бывали подобные случаи в Новгороде, неизвестно; в летописях же мы встречаем только один этот случай. Да по всему вероятию, этот случай едва ли не был единственным; ибо по тому уважение, которым архиепископ и духовенство пользовались в Новгородском обществе, мудрено допустить, чтобы Новгородцы употребляли принуждение для верстания в военную службу лиц из семейств духовного звания. Иное дело члены духовных семейств по доброй воле, как люди свободные, нередко участвовали в военных походах, подобно другим вольным людям, еще не зачисленным в число членов той или другой общины, на что мы имеем довольно указаний в летописях и других памятниках. Вообще в Новгороде духовенство, хотя и довольно зависело от светского общества, тем не менее всегда находило себе защиту и надзор в своем архиепископе; так что без согласия архиепископа и само вече не могло произвольно распоряжаться духовенством. В Новгороде, как символ не подведомственности духовенства светской власти, в Софийском храме был местный образ Спасителя, о котором в народе хранилось предание, что он привезен из Греции и писан Греческим царем Эммануилом, и что царь, однажды заметив священника поступающего неприлично сану, велел наказать его; после чего во сне царю явился Спаситель в том виде, в каком изображен на иконе, и сказал: «Зачем восхищаешь ты святительский суд? Тебе дана власть над людьми, и твое дело оборонять их от врагов, святителям же поручено духовне вязать и решить». И вслед за тем, указывая пречистым своим перстом, как ныне видим на иконе, повелел пришедшим ангелам возложить раны на царя. И царь, проснувшись, чувствовал на теле боль от ран, и увидел, что на иконе у Спасителя рука протянута и указывает перстом вниз, а не так, как она была написана прежде; и с того времени царь перестал восхищать святительский суд. Этот образ, стоя в Софийском храме на главном месте в иконостасе, постоянно как бы напоминал вольным и, особенно во время мятежей, буйным Новгородцам, что по Божию повелению их власть не простирается на духовенство, что это дело владыки, а не народа, что Господь не пощадил и Греческого царя, дерзнувшего восхитить святительский суд. Как бы то ни было, это предание было весьма знаменательно для Новгорода, где подчас буйство народа не хотело знать пределов.

Правительство Новгородское составлял сам господин Великий Новгород и власти им избранные; сии последние были или собственные Новгородские власти, или приглашенные Новгородом со стороны, не из Новгородской земли.

Выражением власти самого господина Великого Новгорода было вече, или народная дума; эта власть была непрерывная и продолжалась до завоевания Новгорода великим князем Московским Иваном Васильевичем. Вече было самой верховною властью в Новгороде, выше которой уже не было, оно решало все дела и в своих руках держало судьбы Новгорода. Во 1-х вече приглашало князя в Новгород и вече указывало ему путь из Новгорода, когда почему-либо князь оказывался неугодным народу; во 2-х вече наряжало суд над всеми властями в Новгороде даже над князем; так в 1136 году вече судило Новгородского князя Всеволода Мстиславича, и обвинило его в том, что 1– е, он не обороняет смердов; 2-е, что хотел сесть князем в Переяславле; 3-е, первый бежал с поля битвы во время Суздальской войны и 4-е, сперва велел вступить Новгороду в союз с Черниговским князем Всеволодом Ольговичем, а потом велит отступить от этого союза. Или еще в 1270 году вече судило князя Ярослава Ярославича и послало к нему на Городище грамоту, в которой прописало следующие его вины: «чему отнял Волхов гогольными ловцы, а поля заячьими ловцы, за чем завладел двором Алексы Мортынича, за чем поймал серебро на Никифоре Манускиниче, а иное за чем выводишь от нас иноземцев, которые у нас живут? А ныне, княже, не можем терпеть твоего насилья поеди от нас, а мы себе князя промыслим». В 3-х вече избирало всех властей по Новгородским владениям. В 4-х вече казнило и жаловало, ему приносились жалобы на неправый суд и на всякие обиды по Новгородской земле, на который не давали управы другие власти. В 5-х вече издавало, и отменяло законы, давало грамоты на земли и разные привилегии. В 6-х вече объявляло войну и заключало мир с соседними государствами: договорные грамоты писались обыкновенно от всего Новгорода, от старейших и меньших, т.е. от веча. В 7-х, наконец, вече устанавливало подати и повинности, увеличивало их и уменьшало по своему усмотрению, и определяло какую употреблять монету. Вообще, всякое выражение воли целого Новгорода принадлежало вечу.

На вече, в правильном его составе, имели право участвовать и иметь голос, все члены Новгородского общества, т.е. все домовладельцы, хозяева, бывшие действительными членами той или другой Новгородской общины, как богатые, так и бедные, как бояре и купцы так и черные люди; ибо, по свидетельству всех дошедших до нас памятников, приговоры или решения веча давались как от больших так и от меньших; но это отнюдь не значило, что на правильном вече, собранном в узаконенном порядке, на узаконенном месте и узаконенными властями, собирался поголовно весь народ, т.е. и так называемые вольные люди, не состоящее членами ни в одной Новгородской общине. Но совсем иное бывало, когда во время борьбы партий собиралось зараз по нескольку вечей даже по домам; здесь уже едва-ли соблюдался какой порядок и вероятно не спрашивалось, кто домохозяин, кто бездомный бродяга; здесь вся забота состояла в том только, чтобы набрать побольше народу, составить толпу и иметь задорных предводителей толпы. Таковые веча иногда собирал один черный народ без участия старейших или больших; так, например, летопись под 1228 годом, описывая изгнание владыки Арсения, говорит: «диавол воздвиже на Арсения крамолу велику, простую чадь, и сотворше вече на Ярославле дворе и придоша на владычень двор». Тогда как на правильном вече должны были присутствовать степенный посадник и степенный тысяцкий; как, например, под 1418 годом летопись говорит: «послал владыка Симеон архимандрита Варлаама и отца своего духовнаго и протодиакона на Ярославль двор на вече, да подадут благословение степенному посаднику Василью Есиповичу и тысяцкому Кузме Терентьевичу, да идут в домы своя».

Обычным и законным местом собрания правильного веча были Ярославль двор и площадь у Софийской церкви; кроме того, обычными законным и местами частных вечей по концам города считались те площади, где находилось местное управление того или другого конца. Веча же чрезвычайные, неправильные, собиравшиеся во время борьбы партий, не имели определенных мест для своего собрания; впрочем, они собирались преимущественно около церквей, чтобы воспользоваться для сбора народа церковным колоколом. Иногда таковые веча сбирались по всему городу, у всех церквей: так под 1418 годом летопись говорит: «и начаша звонити по всему городу, и начата людие срыскиватися с обою стран аки на рать, в доспесех, на великий мост». Или под 1218 годом в летописи сказано: «и звониша Ониполовици через ночь у св. Николы, а Неревский конец у сорока святых копяче люди на Твердислава». Правильное вече созывалось или князем или посадником, и для этого князь или посадник посылали от себя биричей или подвойских, которые ходили по улицам и созывали людей, которым должно идти на вече; так под 1345 годом в летописи сказано: «вста уг ветер с снегом, и снесе лед в Волхов, и выдра семь городень (моста) о обедне, только успел посадник степенный перейти со всем вечем на торговую сторону», т.е. на Ярославль двор или обычное место собрания законного веча. Это известие показывает, что правильное законное вече первоначально собиралось не на Ярославовом дворе или у церкви св. Софии, а вероятно на той улице, где жил степенный посадник, а потом уже торжественно шествовало под предводительством посадника на Ярославль двор или к церкви св. Софии. Звон колоколов для сбора веча преимущественно употреблялся только во время вражды партий, или при каком восстании, когда вдруг являлось по нескольку вечей и когда не было возможности обращаться к правильному приглашению через биричей и подвойских. Из всех дошедших до нас летописных известий о сборе веча по звону колокола, мы имеем только одно известие, что в спокойное время было собрано вече по звону колокола, именно под 1299 годом в летописи сказано: «по представлении же Климентове (архиепископа), Новгородцы много гадавше с посадником Андреем, взлюбиша вси Богом назнаменанна мужа добра и смиренна, Феоктиста игумена св. Благовещения; и сзвонивше вече у св. Софии, князь Борис Андреевич со всеми Новгородцы введоша его с поклоном и посадили на владычнем дворе». Но и из этого известия нельзя еще заключить, чтобы граждане были собраны на вече звоном колокола, ибо в этом извести прямо сказано, что еще до звона колокола посадник и Новгородцы много рассуждали кого избрать на место скончавшегося владыки, и уже только согласившись избрать Феоктиста сзвонили вече; следовательно, по этому известию звон колокола употреблялся не для сбора граждан, а только для открытия веча, когда граждане уже были на обычном вечевом месте. Звон колокола, следовательно, употреблялся только для открытия заседаний правильного веча, и для сбора граждан на чрезвычайные веча и на веча неправильные, собираемый во время восстания.

На правильное вече Новгородцы собирались каждый конец и каждая улица с своими кончанскими и уличанскими старостами; как бояре, житьи люди, купцы, так и черные люди шли с своими старостами и сотскими сперва к степенному посаднику, повещавшему о сборе, и потом от него и под его предводительством, и при степенном тысяцком отправлялись на вече на Ярославль двор или к церкви св. Софии. А когда вече собирал князь, и вообще, когда князь был в согласии с Новгородцами и на это время был в Новгороде то и он являлся на вече, а за его отсутствием приходил его наместник. Но на вече никогда не присутствовали ни владыка Новгородский и никто из духовного чина; об отсутствии духовенства на вече летописи говорит прямо, даже и тогда, когда вече сбиралось для избрания архиепископа; так под 1388 годом в летописи сказано, что по удалении на покой владыки Алексея, много гадав посадник и тысяцкий и весь Новгород игумены и попове... изволиша, от Бога прияти извещения и уповати на милость его; и избрали трех мужей и положили три жеребьи на престоле св. Софии… И в след за тем иереи начали собором обедню пети, а Новгородцы стояща вечем у св. Софии. Владыка только иногда приглашался вечем для преподания благословения, да и то уже по окончании рассуждений и споров, когда уже вече на что-либо решилось; так, в 1398 году Новгородцы, порешивши на вече начать войну с великим князем Московским Василием Дмитриевичем, просили на это благословения у своего владыки Иоанна; в летописи сказано: «и били челом посадник Тимофей Юрьевич и посадник Юрьи Дмитриевич, Василий Борисович и бояре, и дети боярские, и житьи люди, и купеческие дети и все их вой: благослови, господине отче владыко, поискати св. Софии пригородов и волостей, паки ли свои головы положить за св. Софию. И владыка Иоанн благословил своих детей и воевод Новгородских и всех воинов».

Граждане, собранные на правильное вече узаконенным порядком, пришедши на Ярославль двор, садились на приготовленных для веча степенях, вероятно каждый конец и каждая улица особо, при своих старостах и сотских, степенный же посадник и степенный тысяцкий, и старые посадники, и старые тысяцкие особо. На это мы имеем указания летописей и других памятников; так на сидение членов веча указывает одно летописное известие под 1359 годом, в котором сказано: «створися поторж не мала на Ярославле дворе и сеча бысть, понеже Славляне в поспехах подсели и разогнали Заречан, а те без доспеха были». Или в грамоте, данной вечем Соловецкому монастырю на Анзерский и другие острова, сказано, что грамота дана по благословению владыки посадником, тысяцким и всеми пятью концами Новгорода, и к грамоте приложены печати владыки, степенного посадника, степенного тысяцкого и пяти концов. На вече, собранном правильно, всегда при посаднике и тысяцком находился вечевый или вечный дьяк и при нем конечно подьячие, на которых лежали все письменные дела по вечу дьяком составлялись и скреплялись вечевые грамоты. При правильном вече были свои официальные служители Новгородские биричи и подвойские, которые приводили в исполнение определения веча вместе с вечевым дьяком; так по приговору и по решению веча, в 1456 году, Новгородские подвойские Степан Ильин, Степан Григорьев и вечный дьяк Яков платили великому князю Василию Васильевичу условленные тысячу рублей и возвратили к Новгороду Новгородские земли, бывшие у великого князя в залоге. Когда решение веча состоялось и нужно было писать грамоту; то эта грамота писалась от всего Новгорода таким порядком: «от посадника великаго Новгорода степеннаго (такого-то) и от всех старых посадников, и от тысяцкаго Великаго Новгорода степеннаго (такого-то) и от всех старых тысяцких, и от бояр, и от житьих людей, и от купцов, и от черных людей, от всего Великаго Новгорода, от всех пяти концов. На вече на Ярославле дворе положили сделать то-то». Вече имело свою печать, на которой писалось так: «печать Новгородская, или печать Великаго Новгорода». Вечевые грамоты иногда утверждались еще печатями посадников, тысяцких и пяти концов.

Когда Новгородцы почему-либо не надеялись на успех веча, составленного только из граждан самого Новгорода; то приглашали на свое вече и выборных из Новгородских пригородов; так в 1136 году Новгородцы пригласили Псковичей и Ладожан и общим вечем решили изгнать своего князя Всеволода Мстиславича. Впрочем, таковые приглашения были весьма редки и нисколько не были нормальны и отнюдь не считались необходимыми, чтобы приговор веча был обязателен для всех Новгородских пригородов; ибо обязательность приговоров Новгородского веча для пригородов нисколько не отрицалась, когда правильное вече собрано было только из одних граждан самого Новгорода, как прямо сказано в летописи: «на чем то старшии сдумают, на том и пригороды станут». Ибо государем всей Новгородской земли и всех волостей был господин Великий Новгород, и по сему пригороды постоянно должны были находиться в повиновении у Новгородского веча, оно посылало туда и своих посадников, и других начальников, или по крайней мере утверждало выбранных пригородом. Хотя и в пригородах были свои веча; но этим нимало не нарушалось и не стеснялось значение Новгородского веча, как выражение воли всего Новгорода; пригороды были независимы в своих собственных делах, и посему имели свои веча; но в общих делах всей Новгородской земли они повиновались Новгородскому вечу.

Кроме правильно составленных общих вечь от всего Новгорода и частных вечь по концам и улицам было еще много вечь неправильных, чрезвычайных, собранных без соблюдения обычных форм. Сии неправильные или чрезвычайные веча иногда составлялись одним концом, или одною улицею, иногда несколькими концами и улицами, иногда торговой стороной против Софийской стороны и наоборот, иногда одними черными людьми без участия других классов. Так в 1218 году Ониполовцы, т.е. торговая сторона, сзвонили вече у святого Николы, а Неревляне у сорока святых, собирая народ на посадника Твердислава; а Твердислав с Людиным концом и Пруссами составил свое вече, и веча сии собирались целую неделю. Или в 1228 году черные люди, простая чадь, составляли вече на Ярославле дворе против владыки Арсения, отправили его в Хутынь монастырь и возвели на владычен двор прежнего владыку Антония; а на другой день всем городом прямо с веча пошли в оружие на тысяцкого Вячеслава и других бояр, разграбили их дворы и выбрали нового тысяцкого. Или в 1384 году Словенский конец принял сторону князя Патрикия Наримантовича и поставил вече на Ярославль дворе, а противники Словенцев составили вече у св. Софии. Бывали веча даже во время военных походов, в которых разумеется нельзя было соблюдать всех форм, требовавшихся в спокойное время, и в которых одинаковый голос подавали все участвующие в походе. Впрочем, неправильные самовольные веча начались в Новгороде не раньше второго десятилетия XIII века, по крайней мере по летописям первое неправильное вече упоминается только с 1218 года. Иногда неправильные самовольные веча принимали такие размеры и такую силу, что для правильного веча не было уже и места, так что сами степенные посадник и тысяцкий присоединялись к которому-либо из самовольных вечей, и весь город распадался на две противные стороны. Как это, например, было в 1418 году, когда во время народного мятежа составилось два веча, – одно у св. Софии, а другое на Ярославле дворе, и к последнему пристали степенный посадник Василий Есипович и степенный тысяцкий Кузьма Терентьевич, и когда по усиленной просьбе старых посадников и старых тысяцких архиепископ Симеон вышел на Волховский мост в полном облачении и с крестным ходом, и подавая благословение той и другой стороне, убедил посадников и тысяцких распустить то и другое вече. А иногда неправильное самовольное вече одерживало верх над правильным, лишало власти прежних главных начальников, именно посадника и тысяцкого, и выбирало своих новых начальников; так это было в 1230 году, когда Степан Твердиславич самовольно составил вече на посадника Водовика, и это самовольное вече, одержав верх над правильным вечем, выбрало в посадники своего предводителя Степана Твердиславича, и в тысяцкие Никиту Петриловича.

За вечем в Новгородском правительстве следовали выборные власти, назначенные самим вечем и прежде всего власти собственно Новгородские, свои домашние, избранный из Новгородских же граждан. К этому разряду Новгородских властей принадлежали: 1. посадник, 2. тысяцкий, 3. старосты, 4. сотские, 5. биричи и 6. подвойские.

Посадник в Новгороде был первою выборною властью (из Новгородцев) после владыки. Посадники первоначально, также, как и епископы, присылались в Новгород из Киева и были не больше как наместниками князя; но со времени борьбы Новгорода с своим князем Всеволодом Мстиславичем этот порядок изменился, и посадники из княжеских чиновников обратились в выборных от народа с властью немногим меньшею против княжеской власти, так что князь в Новгороде ничего не мог делать без посадника. Первым выборным посадником был Мирослав Гюрятинич, избранный Новгородским вечем в 1126 году В посадники по Новгородским порядкам выбирались включительно одни бояре и притом из известных, богатейших и могущественнейших боярских фамилий; так что в продолжение времени от 1126 до 1400 года по летописям мы можем насчитать не более сорока фамилий из которых выбирались посадники и тысяцкие: из них некоторые дали по нескольку посадников почти следовавших один за другим: так например фамилия Михаила Степанича дала Новгороду двенадцать посадников, ясно засвидетельствованных летописями в продолжение времени с 1180 по 1388 г., т.е. в продолжении двухсот восьми лет⁹.

Избирались ли посадники на определенный срок или бессрочно, об этом нельзя сказать с полною уверенностью; но можно догадываться, судя по общему порядку выборов в Новгороде, что в сан посадника, равно как и в сан владыки и в другие должности, Новгородцы выбирали бессрочно, только с неотъемлемым правом веча сменять выбранного посадника, как скоро вече признает его неугодным. А посему некоторые посадники исправляли свою должность по нескольку лет сряду; например, Мирошка Нездинич 14 лет, Степан Твердиславич без двух месяцев 13 лет, Онанья 12 лет, Михайло Федорович 11 лет, Иванко Дмитрович 9 лет; а другие посадники избирались по нескольку раз; так первый выборный посадник Мирослав Гюрятинич избирался три раза: в 1126, в 1132 и в 1134 годах; сын его Якун также избирался три раза в 1137, в 1156 и в 1167 годах. Посадник Андрей Климович в первый раз был выбран в 1286 году и правил шесть лет. А были посадники, которые сменялись до истечения года; как, например, в 1175 году дали посадничество Жирославу, и в том же году отняли у него и дали Давиду Неревиничу. Лучшим свидетельством, что посадники избирались не на срок, служит то, что в летописях смена посадников обыкновенно обозначалась выражениями: отъяша посадничество у такого-то и даша такому-то или выгнаша такого-то, или убиша. А конечно, ежели бы посадник выбирался на срок, то не было бы надобности употреблять такие выражения. При правильном выборе посадников, кажется, наблюдалось старшинство боярских фамилий; так под 1211 годом читаем: «прииде Дмитр Якунич из Руси, и съступися Твердислав посадничества по своей воли старейшему себе, и даша посадничество Дмитру». Посадники по пригородам выбирались также из Новгородских боярских фамилий. Мы имеем несколько известий, в которых прямо говорится, что пригородскими посадниками были члены Новгородских боярских фамилий, выбираемые на эту должность Новгородским вечем, и которые потом опять из пригородов выбирались вечем в Новгородские посадники, или смененные с посадничества в Новгороде посылались посадниками по пригородам: так, например, Мирослав Гюрятинич, в 1126 выбранный в посадники Новгородские, в 1132 году был назначен посадником в Псков, и чрез два года опять выбран в посадники в Новгород. Или Нежата в 1160 году был выбран в посадники в Новгород, а в 1164 году его перевели посадником в Ладогу. Или в 1229 году отняли посадничество у Иванка Дмитровича в Новгороде и дали ему в то же время посадничество в Торжке. Или в 1257 году Ладожского посадника Михаила Феодоровича перевели посадником в Новгород. Вообще посадники Новгородские выбирались преимущественно из одних и тех же боярских фамилий.

В Новгороде посадники разделялись на степенных и старых посадников. Степенным посадником назывался тот, который в данное время правил городом, исправлял прямые обязанности посадника; старым же посадником назывался тот, который прежде был посадником и в данное время не управлял городом. Как в древнем Риме раз бывший консулом на всю жизнь оставался консуляром, так и в Новгороде раз бывший степенным посадником на всю жизнь оставался старым посадником и имел нередко преимущество в общественной службе пред другими боярами, не бывшими в посадниках. Старым посадником в Новгороде преимущественно поручались разные важные государственные дела, они предводительствовали войсками и правили посольства в соседние государства участвовали в приёме послов от соседних государей и утверждали договорные грамоты вместе с степенным посадником: но их имен в самих грамотах не прописывалось, они только прикладывали к грамотам свои печати, которые отличались от печати степенного посадника тем, что в них прописывалось имя того, чья печать, например: «Яковлева печать, посадника Новгородскаго». «Юрьева печать Ивановича, посадника Новгородскаго», тогда как на печати степенного посадника имени не прописывалось, а обозналась просто: «Новгородская печать посадника». Впрочем, печати старых посадников не всегда прикладывались к договорным грамотам, и притом рядом с печатями старых посадников помещались и печати бояр, не бывших посадниками; так, например, из одиннадцати печатей, приложенных к договорной грамоте Новгорода с Тверским князем Михаилом Ярославичем, писанной в 1317 году, впереди помещены две печати посадника и тысяцкого степенных, потом печать боярина Сильвестра, на четвертом месте печать старого тысяцкого Филиппа, на пятом, шестом и седьмом местах печати старых посадников Якова Андреянова и Юрья Ивановича; восьмое место занимает печать старого тысяцкого Онисия; девятое, десятое и одиннадцатое места занимают печати бояр Иева Еремеевича, Семена Андреевича и Степанова. Из этого порядка печатей видно, что основание старшинства полагалось не в том, занимал ли какой боярин прежде должность посадника или тысяцкого, а вероятно в старшинстве фамилий; ибо печать боярина Сильвестра помещена впереди всех печатей старых посадников и тысяцких Таким образом старые посадники не составляли в Новгороде какого-либо отдельного правительственного класса, а сошедши с степени настоящего правительствующего посадника, поступали в разряд бояр, удерживая только за собою имя старых посадников, но отнюдь не делаясь чрез это выше бояр не бывших посадниками; между боярскими фамилиями был свой счет старейшинства без отношения к тому, какую кто занимал должность.

Старый посадник, т.е. человек лишившийся достоинства степенного посадника, обыкновенно продолжал поддерживаться своею партией, и при удобном случае опять получал звание степенного посадника; а до приискания такового случая занимал какую-либо низшую должность, например, должность посадника в пригороде, или должность тысяцкого, или должность кончанского, или уличанского старосты; а когда его партия вновь получала победу над противниками, то и он возвращал свое достоинство, разумеется по новому выбору веча, на котором руководила его торжествующая партия; так, например, первый выборный посадник Мирослав в 1128 году был лишен степени посадничества в Новгороде, а в 1132 году получил посадничество во Пскове, через два же года опять получил посадничество в Новгороде Иногда же старый посадник вовсе не получал никакой общественной должности, но тем не менее оставался предводителем своей партии и нередко действовал против степенного посадника; так, например, в 1418 году старые посадники и тысяцкие во время мятежа составили с своими сторонниками вече на Софийской стороне, а степенные посадник Василий Есипович и тысяцкий Кузьма Терентьич созвали вече на Ярославовом дворе; и старые посадники принудили степенных посадника и тысяцкого распустить свое вече и разойтись по домам. Впрочем, все это делали старые посадники, не потому что они были старыми посадниками, а потому что они предводительствовали достаточно сильною боярской партией; оставленная же степень посадника им не сообщала ни особой силы, ни особого значения.

Степенный посадник в Новгороде был собственно главным и полным представителем Новгорода в делах мира и войны и в сношениях с соседними государствами, заменяющим на данное время волю веча. Все договоры Новгорода с соседями, ежели они не были писаны прямо от имени веча, писались от имени посадника, владыки и тысяцкого; впрочем, имена последних иногда и пропускались, от их же имени без имени посадника не могла быть написана ни одна грамота, относящаяся к целому Новгороду. Посадник собственно был правителем Новгорода от земщины, постоянным органом народной воли, выбранным на эту службу вечем. Западные Европейцы в сношениях своих с Новгородом обыкновенно посадника Новгородского называли Бурграфом. Значение степенного посадника в Новгороде так было велико, что Новгородцы в иное время оставались довольно продолжительно без князя за одним посадником; так, например, летопись под 1167 годом говорит: «тогда дали посадничество Якуну; и сидели Новгородцы без князя за Якуном от Семеня дни до велика дни», т.е. слишком семь месяцев, и притом в самое трудное время, когда Новгород теснили соседние князья и навязывали Новгородцам князя против их воли. Посадник в своем управлении на столько был самостоятелен, что по закону не иначе мог быть сменен князем, как только по определению веча, и то по суду, когда он окажется в чем-нибудь виноватым. Так, когда в 1218 году князь Святослав прислал сказать на вече, что не может быть с Твердиславом и отнимает у него посадничество; то вече спросило в чем виноват Твердислав; и на ответ князя, что он лишает его посадничества без вины, Новгородцы отвечали: «княже! ежели нет за ним вины, то ты к нам креста целовал, без вины мужа не лишити; а тебе кланяемся, а Твердислав наш посадник, мы не уступим».

Права и обязанности степенного Новгородского посадника состояли в следующем: 1-е. Посадник был необходимым посредником между князем и народом; так что князь без посадника не имел права ни судить, ни управлять в Новгороде; даже военные походы князя всегда были в сопровождении посадника, князь был непосредственным и главным начальником только над своею дружиною, или над повольниками, ежели они к нему присоединялись; полки же Новгородские, правильно собранные по раскладке, всегда были под непосредственным начальством посадника или того воеводы, которому посадник или вече поручит их; и посадник или воевода, предводительствуя войском Новгородским, отвечали не перед князем, а перед вечем. 2-е. У посадника была Новгородская печать с таким штемпелем: «Новгородская печать посадника»; эта печать прикладывалась ко всем грамотам, выдаваемым от имени посадника. 3-е. Посадник созывал вече, вел его торжественно на Ярославов двор и открывал собрание, предлагал на рассмотрение веча вопросы по делам, требовавшим вечевого решения; правильно собранное вече обыкновенно находилось под руководством посадника, он смотрел за порядком, и рассуждал с членами веча. В летописях о правильных вечах обыкновенно говорится в следующих выражениях: «гадав посадник и тысяцкий и весь Новгород, решили так-то». Или: «много гадавше с посадником и тысяцким решили то-то». Или под 1264 годом читаем в летописи: «сдумавше с посадником Михайлом, послаша по князя Ярослава брата Александрова». 4-е. Посадник предводительствовал Новгородским войском и водил его в походы даже без князя; так в 1167 году посадник Якун водил Новгородские полки к Русе, против князя Святослава и его союзников Он же защищал Новгород 1169 году против рати Андрея Боголюбского. Или в 1270 году Норгородской ратью, против князя Ярослава Ярославича, предводительствовал посадник Павша Ананьич. 5-е Посадник укреплял как сам Новгород, так и пригороды по приговору веча, или распоряжению князя; так в 1211 году князь Мстислав, отправившись сам защищать Торжок, посадника Дмитрия Якунина с Новгородцами послал на Луки ставить город. 6-е. Посадник от имени Новгорода вел переговоры с соседними владетелями; а посему во всех договорных Новгородских грамотах прописывалось имя посадника, при котором заключен мир. Иногда посадник для переговоров ездил к тому князю, с которым у Новгорода было какое-либо дело, требовавшее переговоров; также иногда посадник с владыкою и другими выборными ездили приглашать князя в Новгород. 7-е. Посадник был защитником граждан против князя, ежели бы тот вздумал обижать их; по закону князь не имел права арестовать и осудить Новгородца без согласия посадника, а посему князья всегда старались о том, чтобы посадник был из их сторонников. 8-е. Посадник с тысяцким новоизбранного владыку Новгородского вводил в дом св. Софии на сени, т.е. передавал новоизбранному управление Новгородскою церковью. 9-е. Должности посадника, равно как и должности тысяцкого были предоставлены определенные доходы с разных областей, под именем поралья посаднича и тысяцкого.

Влияние посадника в Новгороде так было сильно, что за посадника, в случае нападений от князя, вступался народ, брал оружие и защищал посадника; так в 1220 году за посадника Твердислава вооружились против князя Всеволода Прусы, Людин конец и Загородцы и стали около Твердислава пятью полками. Вообще, чтобы ссадить посадника, на это требовалось согласие большинства, и ежели у посадника была сильная партия, то дело не обходилось без боя и грабежа на улицах; так, например, в 1388 году три конца Софийской стороны восстали на посадника Есипа Захарьинича, созвонили вече у св. Софии и прямо с веча в оружии бросились на его двор и сожгли хоромы, и все разграбили. Посадник бежал за реку в Плотницкий конец и за него стала вся торговая сторона, начали грабить людей отбивать перевозников от берега, а перевозные суда рубить; и в таком положении город находился целых две недели; и только по истечении этого времени обе стороны успели согласиться и сменили посадника Есипа Захарьинича, и дали посадничество Василию Ивановичу. При общем же согласии народа смена посадника по приговору веча производилась тихо, без споров. Степень посадничества вече передавало новому избранному лицу, а посадник, лишенный своей степени, или оставался почетным лицом с именем старого посадника, или получал другое назначение, посылался посадником куда в пригород, или отправлялся воеводою в какой-либо поход, или посланником к какому-либо государю. Впрочем, так мирно кончалась смена посадника только тогда, когда посадник просто был неугоден народу или торжествующей партии; но когда смененный посадник подозревался в измене или в недоброжелательстве господину великому Новгороду, то дело кончалось далеко не мирно таковой посадник при смене нередко платился жизнью. Так в 1141 году посадник Якун Мирославич за свою преданность князю Святославу Ольговичу едва не был убит на вече; его уже раздели до нага и сбросили с моста в Волхов; когда же он не утонул, то взяли с него 1000 гривен, а с брата его Прокопия 100 гривен и заточили обоих в Чудь, оковавши руки и шею цепями. А в 1167 году посадник Захария был убит на вече за изменнические сношения с князем Святославом Ростиславичем. Точно также в 1257 году вече казнило смертью посадника Михаила Степанича за его потворство самовластию князя Александра. А в 1209 году народ даже хотел лишить погребения умершего посадника Дмитра Мирошкинича и разграбил дома его и его родственников.

Тысяцкие, также, как и посадники, выбирались вечем из боярских фамилий, из тех же самых, из которых выбирались и посадники. Сан тысяцкого в Новгороде очевидно был ниже сана посадника; ибо из тысяцких выбирали в посадники, так что сан тысяцкого был, хотя не необходимою ступенью к посадничеству. Тысяцкие, судя по грамоте князя Всеволода Мстиславича, данной церкви Иоанна Предтечи на Опоках, были собственно начальниками черных людей; так как посадник был земским начальником всего Новгорода. Тысяцкий имел большое значение, он через подчиненных ему черных людей мог многое сделать на вече; черные люди, составляли большинство, и по его указанию могли пересилить лучших людей. А посему бывали случай, что иногда князь, поддерживаемый своею партией, поднимал вече на тысяцкого; так в 1215 году князь Ярослав Всеволодович поднял вече на тысяцкого Якуна Намнежича. Также иногда и народ восставал на тысяцкого; так в 1228 году сказано в летописи: «взмятеся весь город и пошли с веча в оружии на тысяцкаго Вячеслава и разграбили двор его и брата его Богуслава и других их приятелей, говоря, что они на зло князя водят, и отняли тысяцкое у Вячеслава и дали Борису Негочевичу».

Тысяцкий сперва назначался князем, как прямо сказано в Всеволодовой грамоте, данной церкви Иоанна Предтечи на Опоках: «яз, князь Всеволод, поставил есми три старосты от житьих людей, и от черных людей тысяцкого, а от купцов два старосты». Но вместе с появлением в Новгороде посадников выборных от веча, а не по назначению князя, и тысяцкие также стали выбираться вечем, но с которого именно года – неизвестно и конечно, сделавшись выборным от веча, тысяцкий получил большее значение, нежели как был чиновником князя. И уже в XII столетии имя тысяцкого в договорных грамотах Новгорода ставится в след за именем князя и посадника; так договорная грамота князя Ярослава Владимировича и Новгородцев с Немцами, заключенная 1195 году начинается так: «Се яз князь Ярослав Володимиричь, сгадав с посадником Мирошкою и с тысяцким Яковом и со всеми Новгородцы, подтвердили мира стараго». Подобно тому как посадники, сошедшие с посаднической степени, получали на всю жизнь звание старых посадников, точно также и тысяцкие, сошедши со степени, получали название старых тысяцких, в отличие от степенных тысяцких, и принимали деятельное участие и в военных, и в гражданских делах, и в сношениях Новгорода с соседними государствами; мы их печати встречаем в договорных и в других Новгородских грамотах в след за печатями степенных тысяцких, а по летописям старые тысяцкие наравне с старыми посадниками бывали воеводами в Новгородских полках и участниками в посольствах и переговорах с соседними государями, а также членами веча вместе с другими боярами.

Права и обязанности степенного тысяцкого были следующие: 1) Степенный тысяцкий вместе с князем и посадником предводительствовал Новгородским войском, как вождь и начальник черных людей; так в летописи под 1268 годом сказано, что когда в Ракоборском бою пал степенный посадник Михаил Федорович и пропал без вести степенный тысяцкий Кондрат; то по возвращении домой, Новгородцы на место убитого Михаила выбрали в посадники Павшу Ананьича, а тысяцкое не дали никому, поджидая вестей, не жив ли еще Кондрат. У иностранцев в их договорных грамотах с Новгородцами, писанных по-латыни, Новгородский тысяцкий прямо называется dux (вождь, полководец). 2) На обязанности тысяцкого лежало заботиться вместе с посадником о городских укреплениях; так под 1335 годом в летописи сказано: «Владыка Василий с своими детьми с посадником Федором Даниловичем и с тысяцким Остафием и со всеми Новгородцами заложили острог каменный». 3) Тысяцкий вместе с посадником ведут переговоры с соседними государями, отправляют посольства и заключают мир, разумеется по решению веча. Так в 1348 году король Шведский Магнус вел переговоры с владыкою, посадником и тысяцким, и требовал, чтобы Новгородцы прислали на съезд своих ученых спорить о вере, чья лучше; на что владыка Василий, посадник Федор Данилович и тысяцкий Аврам со всеми Новгородцами отвечали Магнусу: «ежели хочешь узнать которая вера лучше, пошли в Царьград к патриарху, а с тобою не спорим о вере; ежели же между нами есть какая обида, то о том шлем к тебе на съезд»; и послали к Магнусу тысяцкого Авраама, Кузьму Твердиславля и иных бояр. Или в договорной грамоте 1372 года с великим князем Дмитрием Донским сказано: «се приехали к в. к. Дмитрию Ивановичу от владыки Алексея, от посадника Юрья, от тысяцкаго Олисея и от всего Новгорода Иван посадник, Василий Федоров и проч». 4) Степенный тысяцкий был необходимым товарищем и помощником посадника при открытии народного веча, они вместе наблюдали за порядком на вече, вместе предлагали дела на рассуждение; во всех известиях о правильно созванных вечах мы непременно встречаем степенного посадника и степенного тысяцкого; во всем грамотах, издаваемых вечем, писались имена степенных посадника и тысяцкого, вслед за именем владыки Новгородского или за именем князя, ежели он участвовал в издании грамоты; все переговоры с иностранными государствами велись от имени владыки, посадника, тысяцкого и всего Новгорода; в договорных грамотах также непременно прописывалось имя степенного тысяцкого во всяком случае, т.е. писалась ли грамота от имени Новгородского князя или от имени веча. 5) Тысяцкий имел свой отдельный суд, независимый от князя и посадника, суд чисто земский, народный, на котором не участвовали княжие судьи и с которого не шло судебных пошлин в казну князя. По свидетельству грамоты князя Всеволода Мстиславича, данной церкви Иоанна Предтечи на Опоках, тысяцкий с пятью старостами преимущественно заведовал судом по торговым делам, а также вероятно судом между черными людьми. В грамоте Всеволода прямо сказано о суде тысяцкого и старост: «управливати им всякая дела торговая Иванская и гостинная; а Мирославу посаднику в то невступатися, ни бояром Новгородским». Тоже говорит и судная Новгородская грамота 1471 года: «а тысяцкому суд свой судити». 6) Тысяцкие имели свою печать, которая прикладывалась к договорным, жалованным и другим Новгородским грамотам в след за печатью посадника; а конечно дела, подлежащие суду тысяцкого утверждались и печатью тысяцкого. 7) Тысяцкий также, как и посадник имел по закону определенные доходы с разных Новгородских областей, которые были приписаны на путь тысяцкого.

Сотские подобно тысяцким выбирались вечем, и судя по грамоте Всеволода Мстиславича о судах церковных и десятине, они в Новгороде искони были выборными от народа, даже тогда, когда посадники и тысяцкие еще назначались князем в грамоте сказано: «язь князь Всеволод созвал есмь десять сотских и старосту Болеслава и бирюча Мирошку, и старосту Иванскаго Васяту; и погадав со владыкою и с своею княгинею, и с своими бояры и с десятью сотскими и с старостами, дал есмь суд и мерила, который на торгу в Новгороде св. Софии». Здесь князь приглашает к себе на совет сотских и старост, как выборных представителей Новгорода, и рассуждает с ними о привилегиях церкви, между тем не зовет к себе для рассуждения об этом предмете ни посадника, ни тысяцкого, которые тогда еще не были выборными от народа, и назначались князем. Сотских по свидетельству Всеволодовой грамоты было десять; то же число их оказывается и по уставу о мостах, принадлежащему Ярославу, княжившему в Новгороде во 2-й половине XIII столетия. Сотские судя по Ярославову уставу были из значительных боярских фамилий, и бывшие сотскими выбирались в тысяцкие, следовательно, и посадники; так, например, из сотских Ярославова устава Кондрат был тысяцким в 1268 году, а другой сотский Ратибор по настоянию Ярослава был выбран в тысяцкие в 1269 году, когда Кондрат в Раковорском бою пропал без вести. Сотские подобно тысяцким имели большое значение и принимали деятельное участие во всех общественных делах; так по летописям знаем, что в 1118 году сотский Ставр, как опасный человек, был отправлен Мономахом и Мстиславом в заточение вместе с другими Новгородскими боярами, вероятно недоброжелательными к князьям. Или в 1195 году сотский Никифор с посадником Мирошкою и Борисом Жирославичем были отправлены послами к Всеволоду князю Суздальскому просить у него сына в Новгородские князья. Или в 1197 году летопись говорит: «позваны Всеволодом и отправились из Новгорода передние мужи и сотские и взяли Ярослава со всею правдою и честию». Или в 1216 году сотский Илларион был в походе против Суздальских князей Юрия и Ярослава Всеволодовичей, вместе с Новгородским князем Мстиславом удалым и Новгородскими полками, и перед Липецкою битвою правил от Мстислава и Новгородцев посольство к князю Юрию Всеволодовичу. А по договорной грамоте Новгорода с Ярославом Ярославичем великим князем Тверским, писанной в 1265 году значится, что иногда и сами договорные грамоты писались от владыки, посадника, тысяцкого и от сотских; в грамоте сказано: «благословение от владыки, поклон от посадника Михаила, и от тысяцкого Кондрата, и от всех сотских». Следовательно, сотские были одни из старейших представителей Новгорода, наравне с посадником и тысяцким.

Но какие прямые и постоянные права и обязанности принадлежали сотским, как начальникам сотен, и что такое в Новгороде значила сотня, и как она относилась к концам и улицам, и какое было отношение сотского к старостам кончанским и уличанским, к посаднику, тысяцкому и вечу все это по дошедшим до нас памятникам доподлинно неизвестно. Впрочем, судя по Ярославову уставу о мостовых, сотни в Новгороде не были топографическими единицами, или бытовыми общинами как концы и улицы; ибо они носят название не по местностям, а по именам сотских; так в уставе сказано: «Давыджа ста, Слепцева ста, Бовыкова ста, Олексина ста, Ратиборова ста, Кондратова ста, Сидорова ста»; следовательно, в другое время те же сотни носили другие названия, по именам современных сотских: Клементьева ста, Борисова ста, Мирославля ста, Нездилова ста и подоб. А по сему должно предполагать, что деление Новгорода на сотни было чисто административное, а не бытовое; сотня по всему вероятию выражала десятую долю всего Новгорода, ибо до дошедшим до нас памятникам полагалось десять сотен и десять сотских; подобно тому как в последствии было иное деление всех владений Новгородских на пятины, точно также административное, а не бытовое. По Всеволодову уставу о судах церковных и о мерилах торговых, сотским вместе с владыкою было поручено попечение о главной святыне Великого Новгорода, о церкви св. Софии; в уставе сказано: «а дом святой Софии владыкам строити с сотьскими; а старостам и торговцам докладывая владыки, или кто будет нашего роду князей в Новгороде, строить дом св. Иоанна». Сотские, будучи в Новгороде помощниками или подчиненными тысяцкого, начальниками десятой доли Новгорода, по пригородам и волостям заменяли тысяцких, и как в Новгороде на весь город был один тысяцкий, так в волостях на всю страну, составляющую ту или другую волость Новгорода, был один сотский; так и уставная грамота в. к. Василия Дмитриевича Двинской земле в 1398 году говорит о сотском, как о начальнике черных людей во всей Двинской земле; в грамоте сказано: «се язь князь великий пожаловал есть бояр своих Двинских, также сотскаго и всех своих черных людей Двинския земли». По всему вероятию сотским принадлежал непосредственный надзор за порядком и тишиной в своей сотне, он же конечно должен был водить свою сотню на вече, под его же наблюдением, кажется, находилась раскладка сбора податей и повинностей в сотне, т.е. в десятой доле города; в договорных Новгородских грамотах мы нередко встречаем выражение: «кто купец поидет в свое сто, а смерд поидет в свой погост, или потуг, как пошло к Новгороду», т.е. куда он тянет судом и данью.

Старосты по времени учреждения были самыми старшими выборными начальниками в Новгороде, они первые стали выбираться вечем, когда еще не выбирались ни сотские, ни тысяцкие, ни посадники; по летописям старосты упоминаются еще при Ярославе Великом. В 1019 году Ярослав, победивши окончательно Святополка, отпуская помогавших ему Новгородцев, дал старостам по десяти гривен. В Новгороде каждая община имела своего выборного старосту, и потому старосты были нескольких разрядов, от выборного старосты в том или другом погосте между крестьянами, до кончанского старосты в Новгороде, представителя целого конца, т.е. пятой части Новгорода. К высшему разряду старост, принимавшему самое деятельное участие в общественных делах целого Новгорода со всеми его владениями, принадлежали старосты кончанские и уличанские; за ними следовали старосты от житьих людей и от купцов, как представители и непосредственные выборные начальники торгового класса в Новгороде, и заправлявшие торговыми делами, следовательно, также имевшие большое влияние и вообще на общественную Новгородскую жизнь, так как Новгород вел обширную торговлю и по преимуществу был торговым государством в Русской земле.

Кончанские и уличанские старосты созывали кончанские и уличанские веча и разбирали все дела своего конца или улицы. А как в кончанских и уличанских вечах одинаково участвовали все классы жителей, конца или улицы; а каждая улица и каждый конец, как мы уже видели, имели своих бояр, и своих купцов, и своих черных людей, исконных жителей конца или улицы; и конечно главными представителями каждой улицы и за тем конца были исконные уличанские бояре, которые постоянно пользовались уважением своих уличан и руководили ими в общественных делах; то отсюда естественно и уличанские и кончанские старосты исключительно избирались из уличанских боярских фамилий. Уличанские и кончанские старосты представляли чисто бытовое учреждение, независимое от административных распоряжений; уличанский или кончанский староста был собственно представитель данной местности, без отношения к тому, к какому классу принадлежат жители этой местности, т.е. конца или улицы; он собственно представлял конец или улицу, и его выбирали все жители улицы или конца без различия классов, и также все без различия подчинялись ему по месту жительства, и он их судил и рядил только как жителей его конца или улицы. Кончанские или уличанские старосты, будучи из почтеннейших боярских фамилий своего конца или улицы, имели в Новгородском правительстве большое значение не только как представители своих избирателей, всегда готовых поддержать их своею силою; но и вообще как люди богатые, знаменитые и имеющие свои связи и партии; они иногда имели такую силу, что делались опасными для веча, могли легко поднять не только свою улицу или конец, но по своим связям возмутить и другие улицы, особенно во время борьбы партии, что нередко бывало в Новгороде. А посему бывали случаи, что на иного старосту вместе с другими боярами поднималось целое Новгородское вече; так под 1228 годом читаем в летописи: «и поидоша с веча в оружьи на тысяцкаго Вячеслава, разграбили двор его, и брата его Богуслава, и Андреичев владычня стольника, и Давыдков Софийскаго, и Судимиров; а на Душильца на Липьньскаго старосту, тамо послаша грабить, а самаго хотели повесить; но он убежал к Ярославу, а жену его схватили, говоря: «сии на зло князя водят».

Кончанские и уличанские старосты, как главные начальники концов и улиц, собирали, открывали и руководили кончанские и уличанские веча, водили своих кончан и уличан на общее вече на Ярославов двор, или к св. Софии, и присутствовали на общем вече с своими уличанами и кончинами, имели свои кончанские и уличанские печати, которыми утверждали не только дела своего конца или улицы; но кончанские старосты даже нередко прикладывали свои печати к договорным и другим грамотам от общего Новгородского веча: так в жалованной грамоте, данной от Новгородского веча Троицкому Сергиеву монастырю в 1477 году, в конце сказано: «К сей грамоте господин преосвященный архиепископ Великаго Новгорода и Пскова, владыка Феофан приложил свою печать, а посадник степенный Михайло Семенович приложил свою печать, а тысяцкий степенный Федор Лукинич приложил свою печать, а изо всех пяти концов приложиша по печати». Кончанские и уличанские старосты участвовали и в военных походах, и в посольствах от Новгородского веча.

Старосты житьих людей и купеческие, по свидетельству Всеволодовой грамоты, непременно должны быть пошлыми купцами, т.е. действительными членами известной купеческой общины, которыми, как мы уже видели, можно было быть или по вкладу в общинную купеческую казну, состоящему из 50-ти гривен сереб. или по наследству от предков, уже вложивших свою долю в общинную казну. Купеческие общины очевидно не определялись местом жительства членов; в купеческую общину каждый мог вложиться свободно, на какой бы улице он ни жил, здесь не спрашивалось места жительства, а нужен был только вклад и определенное место торга, или разряд товаров, которыми кто торгует, например, прасолы, суконники, Иванские купцы, Побережанские, Обонежские и проч. А посему уличанские старосты, определяемые местом жительства, не могли быть старостами купеческих общин, и по этой причине житьи люди и купцы, чтобы по своим промыслам иметь свою управу, и выбирали особых старост от житьих людей и купцов, которые и занимались только разбором торговых и купеческих дел и у которых было свое место управы при церкви Иоанна Предтечи на Опоках, где, по свидетельству Всеволодовой грамоты, заседали трое старост от житьих людей, два старосты от купцов и тысяцкий от черных людей; и в их управу уже не имели право вступаться ни посадник, ни бояре Новгородские. Таким образом житьи люди и купцы в Новгороде подчинялись непосредственно двум выборным начальствам, уличанским и кончанским старостам по месту жительства, и старостам от житьих людей и от купцов по принадлежности к той или другой купеческой общине. Старосты от житьих людей и от купцов по всему вероятию участвовали на общем вече, как представители, весьма важного в Новгороде, торгового класса граждан. Черные люди, собственно в Новгороде, не имели своих особых старост, они, по месту жительства, подчинялись кончанским и уличанским старостам, в выборе которых они участвовали наравне с прочими уличанами. Кроме того, у них был свой, по свидетельству Всеволодовой грамоты, выборный начальник, тысяцкий, один на весь Новгород, который, как мы уже видели, выбирался на общем вече из бояр, и был после посадника первым сановником в Новгороде. По пригородам же и уездам черные люди избирали старост черных сотен и погостов сами из своей среды; и сии старосты имели только местное значение и не участвовали в делах Новгородского веча.

Биричи и подвойские в Новгороде были собственно исполнителями приказаний веча и властей, поставленных вечем, и должность их состояла в вызове граждан по требованию веча или по суду, в сборе граждан на вече по распоряжению князя или посадника, в взыскании недоимок и в расплате из общественной казны по распоряжению веча, и может быть в исполнении других каких общественных распоряжений. Должности биричей и подвойских в Новгороде имели довольно важное значение, и на сии должности вече, кажется, исключительно выбирало людей из боярских фамилий, особенно в древнее время, когда каждая общественная должность пользовалась большим уважением и указывала на исправляющего ее как на народного избранника, который поэтому везде имел предпочтение перед людьми, не удостоившимися выбора. Да и кроме общего уважения к выборным должностям, сама власть бирича или подвойского была довольно велика, ибо они одни были уполномочены вечем взять или арестовать свободного гражданина, и по закону им в этом никто не смел сопротивляться. Все это биричам и подвойским сообщало довольно высокое положение, так что за обиду бирича иногда поднимался чуть не весь город, и наоборот, иногда целое вече поднималось на бирича с другими высшими сановниками, как на людей опасных для целого Новгорода; так в летописи читаем, под 1167 годом, что «Новгородцы убили Захарию посадника, и Неревина, и Незду бирича, подозревая, что они находились в изменнических сношениях с кн. Святославом, с которым тогда была война у Новгородцов». А потом сын Незды бирича, Мирошка Нездинич, в 1189 году был выбран в посадники, и подобно отцу держался стороны Суздальских князей, равно как и его дети. Или, когда в 1218 году боярин Матвей Душильчевич схватил Моисеича бирича ябеднича (вероятно судебного, который вызывал в суд по жалобам), то за Моисеича вступился весь Новгород. Точно также и подвойские пользовались большим уважением и принимали участие во многих общественных делах, по летописям мы их встречаем и в военных походах, и в посольствах; так в 1200 году, в битве с Литвой, под Цернянами, был убит подвойский Осип; или в 1230 году, в битве под Можайском был убит подвойский Антон; или в 1268 году, в битве под Раковором, убит подвойский Парамон. А в 1456 году упоминается о подвойском Есифе, который был посланником от Новгородского веча во Псков, с просьбою о помощи против великого князя Московского Василия Васильевича. Или в том же 1456 году подвойские Степан Ильин и Степан Григорьев с вечным дьяком Яковом были отправлены Новгородским вечем на съезд с Московскими боярами для делания расчёта в платеже Новгородом 9000 рублей по Деманскому докончанию. Подвойские точно также, как и биричи были кроме вечевых и судебные, о чем свидетельствует судная Новгородская грамота 1471 года, в которой сказано: «а кто с кем пошлется на послуха, ино взять заклад шестинку на сто верст по старине; а подвойским, и Софьяном, и биричем, и изветником, на сто верст четыре гривны», т.е. по сей грамоте биричам и подвойским платилась известная пошлина за вызов в суд свидетелей.

Власть, приглашенную Новгородом со стороны, не из Новгородской земли, составлял князь. Первое приглашение князей Новгородцами было в 862 году. В этом году Новгородское вече, на которое были приглашены и Кривичи с Чудью, состоявшие тогда в союзе с Новгородом, порешило для прекращения междоусобий, раздиравших Новгородскую землю, призвать князей из соседнего племени Варягов-Руси, жившего по обоим берегам Ботнического залива, состоявшего в постоянных и близких сношениях с Новгородом и частью уже переселившегося в Новгородскую землю и построившего там город Старую Русь. Новгородское посольство, отправленное к Варягам Руси, предложило тамошним князьям, Рюрику, Синеусу и Трувору, условия, на которых Новгород желает их иметь своими князьями. Рюрик с братьями принял предложенные условия и со всем племенем Руси прибыл в Новгородскую землю. Условия, принятые Рюриком, состояли в следующем: чтобы князь судил и управлял в Новгороде по исконным Новгородским обычаям и по взаимному согласию с земским Новгородским правительством; Новгород же уступает за это свои пригороды с прилежащею к ним областью: Рюрику – Ладогу, Синеусу – Белоозеро и Трувору – Изборск; в самом же Новгороде и в других Новгородских владениях управление по-прежнему останется за Новгородским вечем и выборными от веча властями, а князьям с этих областей будет идти определенный доход.

Новгородцы, приглашая Рюрика и его братьев, по всему вероятию имели в виду, что Рюрик и его потомство навсегда останутся князьями Новгородскими, что княжеская власть будет в Новгороде домашняя, подобно прочим, уже существовавшим, властям; но условия, принятые Рюриком, были слишком тяжелы для того, чтобы какой-нибудь самостоятельный князь согласился постоянно жить в Новгородской земле, не нарушая сих условий, а по сему уже Рюрик не замедлил нарушить их, и чрез два года по приглашению перебрался из Ладоги в сам Новгород и построил там себе крепость. Преемник же Рюрика, Олег, совсем оставил Новгородскую землю и сделался самостоятельным князем в Киеве на Днепре. Удаление Олега в Киев поставило Новгородцев в затруднительное положение: им нужно было отыскивать нового князя или вступить в новые условия с Олегом; они решились на последнее. Новые условия, предложенные Олегом, были следующие: Новгород должен уступить Олегу и его преемникам все города, уступленные прежде Рюрику, а с прочих владений Новгородских платить князю определенную дань и, сверх того, доставлять в Киев по 300 гривен для свободной торговли Новгородцев по Днепру. Князь же за это обязывался держать в Новгороде своего посадника или наместника с отрядом дружины, под названием гридей, на содержание которых из Новгородской казны должно выдавать в год по тысяче гривен. Наместником или посадником князя мог быть только тот, кому это доверить князь, – старший ли дружинник, или сын, или племянник князя. Княжеская власть по этому новому договору была прежняя. Князь, или его посадник, был верховным судьей или примирителем всех распрей в Новгороде, верховным блюстителем согласия и правды между Новгородскими общинами; здесь совмещалась и гражданская и военная власть; все что переходило за эту черту, уже принадлежало вечу и домашним властям, от него поставленным, а не князю. Начинать войну, заключать мир, вести переговоры с соседними владениями могло только вече. Ежели князь, сам приехавши в Новгород или его посадник, желал начать с кем-нибудь войну, то это мог сделать не иначе, как созвавши вече и получивши на это от него согласие. Все финансовые распоряжения, сборы и раскладка податей и повинностей, также принадлежали вечу; князь или его наместник даже не имели права в этом участвовать, он довольствовался только доходами, проистекавшими из его судебной власти и теми данями, которые ему уступлены по договору. Земля вся, населённая и ненаселенная, принадлежала господину Великому Новгороду; князь владел только теми областями и городами, которые даны ему вечем как бы в кормленье, и собственно на поместном, а не на вотчинном праве, ибо они принадлежали не лично князю, а княжеской власти, и князь, оставляя Новгород, с тем вместе лишался и данных ему областей, и городов.

Новгород в таких отношениях к своим князьям находился до кончины великого князя Владимира Святославича, крестившего Русскую землю, как прямо сказано в летописях о Владимировом посаднике в Новгороде, его сыне Ярославе, под 1015 годом: «Ярослав жил в Новгороде и каждогодно, по договору, посылал в Киев по две тысячи гривен, да тысячу гривен раздавал гридям в Новгороде, как это делали все посадники Новгородские». Ярослав, получивши по смерти отца Киев решительно при помощи Новгородцев, в благодарность за это вступил с Новгородом в новые отношения, еще более льготные для Новгородцев и стеснительные для княжеской власти, и условия этих новых отношений были внесены в особые договорные грамоты князя с Новгородом, которые были известны под именем грамот Ярославлих. Грамоты сии до нас не дошли и в чем они состояли по своим подробностям – мы незнаем; но то несомненно, что таковые грамоты были между Ярославом и Новгородцами, и заключали в себе именно условия отношений князя к Новгороду, и условия более выгодные для Новгородцев, нежели все прежние условия с князьями ибо в последствии Ярославовы грамоты были постоянным законом, определяющим отношения князей к Новгороду; и Новгородцы, приглашая к себе князей, всегда указывали на Ярославовы грамоты как на закон, на основании которого они принимают к себе князя, и обыкновенно говорили приглашенному князю так: «на всей воли Новгородской и на всех грамотах Ярославлих ты наш князь». Впрочем, по некоторым чертам, сохранившимся в летописях, мы, хотя приблизительно, можем определить те условия отношений князя к Новгороду, которые находились в Ярославовых грамотах.

Условия сии были следующие: 1) Князем Новгородским мог быть только тот князь из племени Ярослава, которого излюбят сами Новгородцы, которого сами пригласят или согласятся добровольно принять. Новгород в этом отношении совершенно свободен, ему не следует навязывать князя насильно; Новгородцы такого князя имели право не принять или прогнать его, ежели он приедет, показать ему путь. Новгород государство самостоятельное, он не принадлежит к уделам Русской земли и волен в своих князьях. Это условие Новгородцы самим делом приводили в исполнение; так они в 1095 году показали путь Давиду Святославичу, присланному к ним по распоряжению князей, без их согласия; потом тоже повторили в 1102 году, когда Святополк, тогдашний КиевскиЙ князь, хотел посадить в Новгород своего сына, то Новгородцы отправили в Киев посольство, которое прямо сказало великому князю: «Не хочем Святополка, ни сына его; аще ли две головы имеет сын твой, то пошли его, а Мстислава дал нам Всеволод, а мы вскормили его себе князем, ты же ушел от нас»; и настояли на своем, воротили к себе Мстислава, уже уехавшего, по распоряжению старших князей, в Ростов. 2) Князь Киевский перестал уже получать с Новгородской земли урок в 2000 гривен; по смерти Владимира святого об этом уроке уже нигде не упоминается в летописях, следовательно, Новгород по Ярославовым грамотам стал свободным от обязательных отношений к Киевскому князю. 3) Но за князем Новгородским осталось прежнее право, утвержденное Олеговым договором, иметь в Новгороде своих посадников по собственному усмотрению, а не по выбору веча, и притом, как из Новгородцев, так и из своих дружинников; так, например, по летописям мы знаем, что в 1120 году был прислан в Новгород посадником Борис, а в 1129 году пришел посадником Даниил из Киева. Равным образом из Киева же приходили, конечно, по выбору князей, и владыки или епископы Новгородские включительно до епископа Нифонта; следовательно, и назначением такого важного сановника, как епископ, еще распоряжался князь без участия веча. 4) Наконец, по Ярославовым грамотам Новгородский князь еще мог судить и казнить Новгородских граждан даже не в Новгороде, а в своей отчинной земле; так в 1118 году Новгородский князь Мстислав, с своим отцом Владимиром Мономахом, вызвали в Киев Новгородских бояр, привели их к присяге и некоторых из них, там же в Киеве, судили и казнили заточением.

Но с 1126 года отношения Новгорода к князьям, определенные грамотами Ярослава, начали изменяться. 1) С этого года Новгородцы стали брать с своих князей присягу, что им не оставлять Новгорода и управлять по Новгородским порядкам; так в этот год взята была первая присяга с князя Всеволода Мстиславича, только что приехавшего из Киева в Новгород. 2) Потом с 1130 года князь лишился окончательно права назначать посадника по своему усмотрению, и посадник сделался выборным от веча, и стал почти в совершенно независимое положение в отношении к князю. 3) С 1136 года вече стало наряжать суд над князем, не исполнившим своих обязательств в отношении к Новгороду; так в этом году был первый суд над князем Всеволодом Мстиславичем; и по этому суду Всеволод был обвинен: a) в том, что не оберегает смердов; b) что хотел оставить Новгород и княжить в Переяславле, тогда как дал присягу не оставлять Новгорода до смерти; c) что прежде всех бежал с битвы во время Суздальской войны. 4) С этого же 1136 года началось изгнание князей и приглашение новых по приговору веча так что князья в Новгороде с изгнания Всеволода Мстиславича обратились совершенно в выборных сановников точно также как посадники, и поступили в зависимость не только от веча, но и от партий Новгородских, и стали искать Новгородского престола при помощи партии и партии же стали изгонять князей и приглашать новых. С этого времени Новгородский княжеский престол потерял всякую самостоятельность и прочность, и князья искали его только для приобретения доходов, нисколько уже не думая упрочить его за собою или за своим потомством. 5) Князь с 1156 года потерял право распоряжаться назначением епископа в Новгород, с этого года по смерти владыки Нифонта, епископы Новгородские сделались выборными от веча. 6) Притязания Новгородцев на свободный выбор князей на основании Ярославовых грамот в 1196 году были признаны и самими князьями разных Русских владений, на съезде князей, бывшем в этом году, как сказано в летописи: «вси князья выложиша Новгород в свободу, где им любо, туже себе князя поимают». 7) Под 1218 годом мы уже встречаем известие, что князья, принимаемые Новгородцами, клялись ни казнить, ни лишать должностей выборных Новгородских начальников без суда и без объявления вины: под сим годом в летописи сказано, что Новгородцы сказали князю своему Святославу, хотевшему отнять посадничество у Твердислава, не объявив его вины: «княже! ежели он не виноват, а ты к нам крест целовал без вины мужа волости не лишити, а мы тебе кланяемся, а Твердислав наш посадник, и мы не уступим». 8) Наконец с 1228 года мы имеем постоянные известия в летописях, что князья не иначе получали Новгородский престол, как по договору с Новгородцами, при чем каждый раз писалось на каких условиях князь принимает Новгородский престол; а с 1265 года мы уже имеем и подлинные договорные грамоты Новгородцев с своими князьями, продолжающиеся с этого года слишком двести лет до 1471 года, т.е. почти до уничтожения самостоятельности господина великого Новгорода

Во всех договорных грамотах Новгорода с своими князьями, какие только дошли до нас, начиная с грамоты 1265 года, отношения Новгородского князя к Новгороду определяются следующими условиями. 1-е. Князь, соглашавшийся на приглашение Новгородцев, должен был присягать Новгороду что будет управлять по старине и по пошлине; в грамотах прямо пишется: «на сем, княже, целуй крест к всему Новгороду; на чем-то целовали деды и отцы, – Новгород тебе держать по старине и по пошлине». Это условие мы находим и в грамоте с Ярославом Ярославичем князем Тверским, писанной в 1265 году, и в грамоте с великим князем Московскими, писанной в 1471 году, и во всех других грамотах; следовательно, это условие было постоянным и не новым даже при князе Ярославе Ярославиче, и ежели Ярослав должен был целовать крест Новгороду, на чем целовали отцы и деды, то значит таковой порядок был введен никак не позже Суздальского князя Всеволода Юрьевича, деда Ярославу Ярославичу, а конечно гораздо раньше, ибо грамота говорит не о деде и отце, а о дедах и отцах, то есть указывает на исконный обычай. 2-е условие требует, чтобы князь держал Новгородские волости, т.е. обширные владения Новгорода, которые были за рубежом Новгородской земли, начиная от Волока и Торжка, не иначе как Новгородскими мужами, а отнюдь не посылал туда своих правителей или наместников, и пользовался от сих волостей только определенными дарами, а не требовал даней со всего тамошнего края. Вот подлинные слова грамот: «что волостей всех Новгородских, того же, княже, недержати своими мужи, но держати мужи Новгородскими, а дар имати тебе от тех волостей. А се, княже, волости Новгородския: Волок со всеми волостьми, Торжек, Бежиче, Городечь, Палець, Мелеча, Шипино, Егна, Вологда, Заволочье, Тре, Пермь, Печера, Югра». Весь этот пространный край от Торжка до реки Оби и даже за Обь в Сибири даже не платил дани Новгородскому князю, а только давал определенные дары и управлялся начальниками из Новгородцев; да и Новгородца князь не иначе мог послать туда, как по согласию с посадником; как прямо писались в грамотах: «а без посадника, княже, тебе волостей не раздавати». 3-е условие: князь не имел права ни судить, ни давать грамот, ни назначать в должности по всем Новгородским владениям без участия посадника; всякое распоряжение князя, по Новгородскому управлению, тогда только имело силу и считалось законным, когда оно сделано по согласию с посадником; в грамотах постоянно писалось: «а без посадника, княже, тебе суда не судити, ни волостей раздавати, ни грамот ти даяти». 4-е. Князь не имел права лишить власти выборного начальника по какому-нибудь ведомству, не обвинив его, и не доказав по суду вины, по которой он его лишает власти: «а без вины мужа волости не лишити» – обыкновенно пишется в грамотах. 5-е. Князь не имел права отменять прежде данные грамоты, и перевершать решенные дела: «ни грамот не посужати» писалось во всех Новгородских договорах с князьями. 6-е. Князь Новгородский не мог ни судить Новгородцев, ни делать других каких распоряжений относительно Новгорода вне Новгородской земли или в своих отчинных владениях: об этом даже говорится в договорной грамоте с Московским великим князем, писанной в 1471 году: «на Низу Новгородца не судити, ни дани раздавати, ни приставов вам (князьям) во всю волость Новгородскую с Низу невсылати; также нам Новгородцам, ваших великих князей торговцев изо всего великаго княжения вашего в Новгороде не судити». 7-е. Княжие судьи имели право ездить по Новгородским владениям, которые им назначены, только около Петрова дня и должны были судить по Новгородским порядкам, а самосуда не замышлять и новых судных пошлин, неизвестных в Новгороде, не заводить. 8-е. Новгород обыкновенно уступал князю и его мужам определенное пространство пахотной и сенокосной земли, и более этой отведенной земли князь не имел права занимать в свою пользу или в пользу своих мужей. 9-е. Князь не имел права выводить людей из Новгородских владений в свои отчинные владения, ни давать грамот, ни принимать закладников; также ни князь, ни княгиня, ни княжие бояре и слуги не могли покупать сел в Новгородских владениях, ни ставить слобод и мытов на свое имя. 10-е. Князь не имел права затворять Немецкий торговый двор в Новгороде, ни приставлять пристава к Немецкому двору, да и торговать с Немцами должен был только чрез Новгородцев, а не чрез своих людей. 11-е. Охотиться за кабанами князю представлялось право на 60 верст от Новгорода во все стороны; на этом пространстве Новгородцы не иначе могли охотиться, как доложа о том князю, далее же 60 верст всякий мог охотиться, не спрашиваясь князя; в Русу князь имел право ездить на охоту или посылать своих людей для ловли зверя только на третью зиму; точно также в Ладогу для рыбной ловли князь имел права ездить только на третье лето. 12-е. В Торжке и Волоке князь имел право держать своего пуна на своей части, но с тем чтобы в то же время был там пун и от Новгорода на своей части. 13-е. Князю предоставлялось право посылать своего купчину в Заволочье в двух насадах, но с тем непременным условием, чтобы княжий купчина ехал из Новгорода и назад возвращался непременно на Новгород, из своей же земли князь не мог посылать своего купчину ни в Заволочье, ни в Бежичи. 14-е. Гостям Новгородским князь обязывался давать полную свободу торговли по всем своим отчинным владениям с платежом мытных пошлин не более, как по две векши с воза, и с ладьи, и с хмельного, и льняного короба. И наконец 15-е. Новгородцам все княжьи пошлины платить по старине и по крестному целованию и не скрывать, а князьям пошлин не прибавлять.

Таким образом все условия, на которых князь должен был владеть Новгородом, сохранившиеся в дошедших до нас договорных грамотах, постоянно одинаковые в продолжении более двухсот лет и с явным указанием, что такие же условия постоянно требовались и прежде, ясно определяют положение князя в Новгороде и с тем вместе свидетельствуют, почему ни один князь не оставался постоянно Новгородским князем, хотя Новгородцам этого очень хотелось и они даже брали с иных князей клятву до смерти не оставлять Новгорода. Судя по сим условиям князю просто не у чего было жить в Новгороде; не даром древний Святослав говорил Новгородскому посольству, просившему у него князя: «да кто к вам пойдет». Здесь прямая и ясная разгадка всем спорам и войнам Новгородцев с своими князьями. Условия княжеской власти в Новгороде так были стеснительны в сравнении с условиями княжьей власти в других владениях Руси, особенно как она стала развиваться с конца XII столетия, что ни один Русский князь не мог постоянно оставаться Новгородским князем, и в то же время все сколько-нибудь сильные Русские князья желали владеть Новгородом, как придачею к своим отчинным владениям, ибо с Новгорода шли князю большие доходы. Притом же каждый Русский князь ясно видел, по ходу дел в Новгороде, что там несмотря на крайне стеснительные условия по договорам, можно делать многое при помощи сильной партии, не обращая внимания на договоры. Все это вело к тому, что князья держались в Новгороде только при помощи партий, и как скоро партия, поддерживающая князя терпела поражение от соперников, то и князь должен был немедленно оставлять Новгород – или противная партия предавала его суду и изгоняла силою, приглашая на его место другого князя; здесь уже не принимались в расчет никакие заслуги князя Новгороду, и самые усердные на пользу Новгорода князья, вместе с падением их партии, изгонялись точно также, как и князья ни о чем более не думавшие, как о стеснении Новгородских вольностей и о доставлении выгод своей партии, и даже последние нередко держались долее первых.

Но сколько смут не порождала в Новгороде частая смена князей; тем не менее княжеская власть была необходимостью в Новгородском устройстве, без князя Новгородцы не могли оставаться на продолжительное время. Обстоятельства, вызвавшие Новгородцев в 862 году на приглашение Рюрика с братьями, продолжали существовать во все 616 лет, пока Новгород пользовался самостоятельностью и независимостью. В Новгородском устройстве верховная власть князя была необходимостью, без которой в правительстве оставался ничем не заменимый пробел; так что Новгородцы, порешивши изгнать одного князя, большею частью старались удерживать его у себя до тех пор, пока не придет другой князь, приглашенный ими занять его место. И несмотря на стеснительные условия, княжеская власть в Новгороде в действительности никогда не теряла того большого значения, какое она имела при Рюрике первом, Варяго-Русском князе, приглашенном в Новгород; Новгородцы, постоянно любившие строго держаться старины, только заботились о том, чтобы княжеская власть в их земле по возможности не выходила из границ определенных первым приглашением и не принимала того опасного для Новгородской вольности развития, которое постоянно возрастало в других владениях Русской земли. А посему князь, державшийся договорных условий и не нарушавший их, всегда мог рассчитывать на преданность Новгородцев, они усердно помогали ему во всех делах и обыкновенно говорили такому князю: «камо, княже, очима позриши ты, тамо мы головами своими вержем». Таковой князь пользовался вполне властью ему определенною договорами; он был верховным владыкою Новгорода все государственные акты писались от его имени его наместники управляли городами в Новгородской земле, его судьи ездили по всем владениям в Новгородской земле; князь, по согласию с вечем, вел войну и заключал мир, он был верховным предводителем войск Новгородских, от его имени и от имени Новгорода отправлялись и принимались посольства Князь имел право созывать вече и участвовать в законодательстве, и даже издавать законы от своего лица, ежели они не противоречили правам Новгорода. Приглашённого князя при его принятии, обыкновенно сажали на престол в церкви св. Софии; но князь не имел постоянного двора в самом Новгороде; его законное место жительства было на городище, за два поприща от Новгорода, где жила и княжеская дружина.

Новгород Великий, древнейшая колония Дунайских Славян на севере России, в самой глубине Финских племен Води, Чуди, Корелы и других, по свидетельству Исландских саг и Нестора Киево-Печерского, уже в IX столетии господствовал на огромном пространстве земель от Финского залива на восток до Уральских гор и за Уральские горы до реки Оби в Сибири, и от Белого и Ледовитого морей на юг до реки Оки. О прежней жизни Новгорода мы почти не имеем прямых известий, кроме свидетельства о его огромных владениях, да знаем еще, что Новгородцы выделили от себя сильные колонии Кривичей и Северян по Днепру и Полочан по Западной Двине¹⁰, из которых, впрочем, Кривичи и Полочане долго не прекращали своих связей с Новгородом и составляли с ним один огромный Славянский союз среди Финских и Литовских племен. По свидетельству Нестора, во 2-й половине IX столетия в этом союзе, к которому примыкали и некоторые Финские племена, как равноправные члены начались сильные несогласия и междоусобия, грозившие окончательным распадением союза. И Новгородцы, как старейшие, чтобы прекратить гибельные междоусобия, в 862 году от Р. X. собрали общее вече, на которое были приглашены и Кривичи, и разные Финские союзные племена; и на этом вече было решено пригласить, для прекращения междоусобий, Варяго-Русских князей, ближайших своих соседей в Скандинавии, и вручить им управление Новгородской землею, т.е. всем союзом племен.

Рюрик, Синеус и Трувор, Варяго-Русские князья, прибывшие в 862 году по приглашению в Новгород из Скандинавии¹¹, привели с собою и все племя Руси, и на основании договора, заключённого ими с Новгородцами по взаимному согласию, получили от Новгородцев в непосредственное управление: Рюрик – Ладогу в земле Корельской, Синеус – Белоозеро в землях племени Веси и Трувор – Изборск один из пригородов, принадлежавший Кривичам. Через два года по прибытии в Новгородскую землю Синеус и Трувор умерли, и их владения перешли к Рюрику, который таким образом один стал владеть во всей Новгородской земле, и начал раздавать своим мужам города с областями, кому Полотск, кому Ростов, кому Белоозеро, куда и отправились назначенные Рюриком мужи с своими дружинами, поселились там и начали строить крепости, детинцы, или города. А между тем сам Рюрик передвинулся из Ладоги к Новгороду и построил на противоположном берегу Волхова крепость, которую назвал также Новгородом. Против этого нового распоряжения, несогласного с первоначальным договором, Новгородцы восстали, и под предводительством своего выборного воеводы Вадима Храброго в 864 году вступили в бой с Рюриком и были разбиты, при чем сам Вадим убит, а его сообщники частью также пали в битве, а частью были казнены Рюриком, или бежали. Эта неудача Вадима очевидно произошла от того, что большая и лучшая часть Новгородцев держались стороны Рюрика. Через три года опять было восстание одной партии Новгородцев, кончившееся также неудачно: восставшие принуждены были бежать из Новгорода в Киев. Сии неудачи восстававших ясно показывают, что Рюрик не только был довольно силен, чтобы победить противников, но и умел вести себя так, что большинство Новгородцев, особенно лучшие люди, держались его стороны, и при помощи их он мог прокняжить в Новгороде целые семнадцать лет, т.е. до самой своей кончины, которая последовала в 879 году. Летописи, кроме показанных выше рассылки мужей по городам и двух восстаний, затушенных Рюриком, ни слова не говорят о других проявлениях деятельности этого первого князя, приглашённого Новгородцами. Это показывает, что деятельность Рюрика преимущественно состояла из мирных распоряжений, необходимых для ведения порядка и тишины, для доставления управы и суда Новгородскому обществу, потрясенному недавними междоусобиями, и для того именно пригласившему князей, чтобы водворить мир и тишину. Рюрик все время управления своего в Новгородской земле провел в исполнении тех княжеских обязанностей, которые он принял на себя по договору с Новгородцами; он разослал своих мужей с отрядами дружины по тем городам, которые Новгородское вече передало княжеской власти, он сам ездил по Новгородской земле и чинил суд и управу, как это в древности водилось у князей в Скандинавии, и как это делали последующее Русские князья; и такою мирною деятельностью настолько успел приобрести себе расположение в большинстве Новгородцев, которое и поддерживало его во время смут, произведенных недовольным меньшинством, что смуты меньшинства должны были смолкнуть. Мало этого, большинство дозволило ему остаться в новопостроенной им самим крепости, вероятно заключив с ним сделку, по которой Ладога отошла к пригородам, управляемым посадниками, назначаемыми Новгородским вечем. Кроме того, отдаленные области Полотск, Белоозеро, Ростов, Суздаль и Муром, кажется со времени Рюрикова княжения незаметно отошли от Новгорода и обратились в княжеские волости, и таковыми остались навсегда.

Преемник Рюрика, князь Олег, которому, по словам летописи, сам Рюрик передал княжескую власть и своего малолетнего сына Игоря, проживши в Новгороде три года и очевидно тяготясь своим положением, в 882 году ушел со всею своею дружиною и с Игорем на Юг, и захватив Киев, остался там жить, и таким образом сделался самостоятельным князем, нисколько не зависимым от Новгородского веча. Это новое положение Олега поставило Новгород в необходимость или искать нового князя, который бы согласился жить в Новгороде, на тех условиях, который ему предложит вече, или вступить в новый договор с Олегом. Новгородцы решились на последнее, они вступили в новый договор с Олегом, по которому Олег согласился посылать к Новгородцам своих посадников или наместников для суда и управы, а Новгородцы обязались платить со своей земли условленную по взаимному согласию дань, и сверх того ежегодно высылать по 300 гривен Варягам Олеговым, за свободную торговлю по Днепру. Сии новые условия восстановили разорванную было связь Новгорода с князем, и существовали неизменными в продолжении 88 лет. Во все это время Новгородцы не участвовали ни в одном из многочисленных походов Киевских князей, и Новгород, как совершенно отдельное государство, даже не упоминается ни в одном договоре Киевских Руссов с Греками, и мы не имеем никаких известий о непосредственных отношениях Киевских князей к Новгороду до великой княгини Ольги, которая в 947 году приезжала в Новгород, и с согласия веча получила там земли по Мсте и Луге, где учредила погосты и наложила оброки в пользу княжеской власти, и назначила разные места для княжеских ловищь, и даже посещала свою родину Псков, где памятником её посещения оставались сани, хранившееся там даже во время Киевского летописца Нестора.

С 970 года отношения Новгорода к князьям несколько изменились. Перед отправлением Киевского князя Святослава вторично в Дунайскую Болгарию, Новгородцы, как вольные люди, отправили к нему посольство с требованием, прислать к ним в князья которого-либо сына, и с угрозою в случае отказа сыскать себе князя в другом месте. Святослав, зная, как непривлекательно положение князя в Новгороде, отвечал прямо: «да кто к вам пойдет». Новгородцы, получивши отказ от старших Святославовых сыновей, Ярополка и Олега, уже имевших уделы, выпросили себе младшего Святославова сына Владимира, еще не имевшего удела, который и отправился с Добрыней, своим дядей по матери, в Новгород, с отцовского дозволения. Таким образом Новгородцы получили себе особого князя, и, по-видимому, к ним возвратились времена Рюрика. Киевский князь уже не мог посылать в Новгород своих посадников; но через пять лет обстоятельства переменились не в пользу Новгорода. По смерти Святослава Владимир, услыхавши о самовластии старшего своего брата Ярополка и об убиении им другого брата Олега, ожидая и себе подобной участи и не решаясь положиться на приверженность сильного Новгорода, ушел к Варягам в Скандинавию; а Ярополк, князь Киевский, узнавши об этом, немедленно прислал в Новгород своих посадников, разумеется на тех же условиях, на которых уже прежде принимались княжие посадники; и Новгородцы приняли присланных посадников, как нисколько не изменявших отношения князей к Новгороду. На третий год после бегства, Владимир возвратился в Новгород с Варяжскою дружиною, выгнал оттуда Ярополковых посадников, которых разумеется Новгородцы не защищали, а напротив собрали войско в помощь Владимиру для войны с Ярополком, надеясь для себя более пользы от Владимира, чем от Ярополка. Владимир, благодарный Новгородцам за помощь во время войны с братом, занявши Киев и управившись с Ярополком, отправил в Новгород посадником своего дядю по матери Добрыню, которого любили Новгородцы, и в 985 году вместе с Новгородцами и своею дружиною и полками Приднепровскими ходил на Камских Болгар, в пользу Новгорода, и заключил с ними мир по настояниям Новгородского посадника Добрыни.

В 988 году Владимир, как известно, принял святое крещение и крестил Русскую землю, и для сего по разным городам разослал своих сыновей с епископами и священниками, приказывая им строить церкви и обращать народ в христианство. В это же время, именно в 989 году, был прислан от Владимира в Новгород в князья-посадники старший Владимиров сын Вышеслав и с ним епископ Яким Корсунянин с священниками, которые начали обращать Новгородцев в христианство, строить церкви и низвергать идолов. По смерти Вышеслава Владимир прислал в Новгород посадником другого своего сына Ярослава, который и оставался постоянно князем-посадником Новгородским в продолжении всей остальной жизни отца, и даже около двух лет по смерти Владимира. Ярослав, подобно другим Новгородским посадникам, исправно платил условленную дань в Киев, по две тысячи гривен в год и сверх того раздавал по тысяче гривен в самом Новгороде, состоявшему при нем полку или дружине гридей; а за тем управлял Новгородом, не спрашиваясь отца и согласно с Новгородским вечем и народными обычаями, т.е. чинил суд и управу, что собственно и требовалось для Новгорода. Лучшим сему доказательством служит то, что когда в 997 году Владимиру понадобилось Новгородское помощное войско для войны против Печенегов, то он сам отправился в Новгород, просить у тамошнего веча, что бы оно дозволило собрать войско в помощь княжой дружине и Киевским полкам. Дало ли эту помощь Новгородское вече – по летописям неизвестно; но важно то, что великий князь Киевский в самый разгар войны с Печенегами, оставляя в опасности Киев и другие Приднепровские города, должен был сам ехать в Новгород с просьбою о помощи; это ясно показывает, что Владимировы отношения к Новгороду были такие же, как и отношения прежних князей, что он не мог приказывать Новгородцам, несмотря на то, что сын его был в Новгороде посадником, и должен был искать согласия или дозволения веча. Семнадцать лет после Владимирова путешествия за помощным войском мы не имеем никаких известий о сношениях Новгородцев с Киевским князем; знаем только, что Новгородский князь-посадник Ярослав исправно высылал в Киев условленную с Новгорода дань две тысячи гривен. Но очевидно отношения сии были неудовлетворительны; ибо вдруг, после семнадцатилетнего платежа дани, Ярослав в 1015 году перестал высылать дань и послал в Скандинавию просить помощи у Варягов для войны с отцом. Чем бы кончилась эта война, мы не знаем, ибо Владимир во время приготовления к ней скончался; но то несомненно, что Ярослав, любимый князь Новгородцев, подобный известным в последствии двум Мстиславам, сражавшимся за св. Софию и Великий Новгород, вступая в борьбу с отцом, ратовал бы за права вольного Новгорода, и война сия была бы ведена не одними Варягами, призванными Ярославом, но всем Новгородом; Новгородцы в этой войне воевали бы как за любимого своего князя, так и за неприкосновенность прав вольного Новгорода.

Смерть Владимира не изменила отношений Ярослава к Новгороду. Новгородцы ему были нужны для борьбы с Святополком, занявшим Киев, уже убившим братьев Бориса, Глеба и Святослава, и добиравшимся до самого Ярослава, а равным образом и Ярослав был дорог для Новгородцев, как князь, умевший прожить с ними почти двадцать восемь лет и хорошо знакомый с их обычаями, и уже объявивший войну отцу за права Новгорода. А по сему, когда Ярослав, узнавши о смерти отца и об избиении братьев Святополком, на другой день по получении сей вести созвал вече и объявил Новгородцам о грозящей ему опасности со стороны Святополка; то Новгородцы, хотя и были накануне обижены самоуправством Ярослава, приказавшего избить некоторых значительных Новгородцев, избивших недавно буйных Варягов, тем не менее в один голос отвечали: «аще, княже, братья наша изсечена суть, можем по тебе бороти», и немедленно на том же вече решили выставить ему 40 тысяч войска для войны с Святополком. Война Ярослава с Святополком выказала вполне привязанность Новгородцев к своему любимому князю; они как бы взялись во что бы то ни стало доставить Киевский престол Ярославу, три раза вооружались за него против Святополка; даже один раз изрубили Ярославовы ладьи, когда он, разбитый Болеславом Польским и воротившийся в Новгород только сам-пять, хотел бежать к Варягам за море; сами наняли для него Варягов, и для этого собрали добровольно по четыре куны с человека, а с старост по десяти гривен, с бояр же по восемнадцати гривен. Равным образом и в последующих войнах Ярослав в Новгородцах постоянно имел самых верных и усердных союзников и помощников, и во всех своих невзгодах искал себе убежища и защиты в Новгороде; так Ярослав два года жил в Новгороде после неудачной битвы с Мстиславом при Листвене, и потом Новгородцами был приведен в Киев, и при их помощи заключил с Мстиславом мир у Городца, по которому весь правый берег Днепра и Киев утверждены за Ярославом. Потом в 1036 году Новгородцы помогли Ярославу освободить Киев от осады Печенегов и дрались с Печенегами целый день, с раннего утра до позднего вечера. И все это Новгород делал добровольно, только по одной любви к Ярославу, а отнюдь не потому, что отношения Новгородцев к своему князю изменились, что Ярослав сделался полным владыкой Новгорода и Новгород утратил свою самостоятельность; ибо во всех исчисленных выше войнах Ярослав сам приезжал в Новгород просить помощи, или Новгородцы сами добровольно вызывались помогать любимому князю, о приказаниях же нет нигде и помину.

Ярослав, хорошо понимавшей значение Новгорода, и благодарный за пособия, которые ему оказывали Новгородцы во время упорных войн с Святополком, утвердившись окончательно в Киеве в 1019 году, вступил с Новгородом в новые условия, которыми точнее определялись отношения Новгорода к князьям, и Новгородцы освобождались от многих прежних обязательств и между прочим от платежа в Киев двух тысячи гривен дани; для определения сих новых отношений между Ярославом и Новгородцами были составлены особые грамоты, известные под именем Ярославлих грамот, на который Новгородцы в последствии постоянно ссылались в своих сношениях с Русскими князьями, и требовали, чтобы князья управляли Новгородом согласно с Ярославовыми грамотами. Кроме грамот, Ярослав постоянно во всю свою жизнь старался угождать и помогать Новгороду; так, когда в 1021 году Брячислав князь Полотский нечаянно напал на Новгородские владения, и даже успел ворваться в сам Новгород, ограбить его и увести пленников; то Ярослав, получивши об этом весть в Киеве, немедленно сел на коня, и на седьмой день нагнал Брячислава на Судомери, разбил и принудил воротить Новгородскую добычу и пленников. Потом в 1024 году он приходил в Новгород усмирять мятеж, произведенный волхвами, прежними толкователями и учителями языческой религии, которые, пользуясь случившимся тогда в той стороне голодом, стирались возмутить еще неокрепших тамошних христиан; он переловил волхвов, особенно распространившихся по Суздальской земле, тогда еще не совсем отделенной от Новгорода, успокоил своим прибытием народ и отправил торговцев в землю Болгарскую за хлебом. Далее в 1030 году он ходил для Новгородцев на Чудь и построил там город Юрьев, нынешний Дерпт, а в 1036 году привел к Новгородцам в князья своего старшего сына Владимира, для чего сам приезжал в Новгород, и дал Новгородцам епископа Луку Жидяту, на место умершего Иоакима Корсунянина. А еще прежде в 1032 году, Ярослав устроил в Новгороде училище на триста человек. Все сии действия показывают, что Новгород при Ярославе был отдельным и самостоятельным государством, союзным Ярославу и даже признававшим его власть в известных пределах, но отнюдь не составлял одного целого с прочей Русской землей; тоже подтверждают и действия самих Новгородцев, из которых видно, что Новгородцы во многом распоряжались, как народ совершенно независимый от Киевского князя; так в 1032 году Новгородское вече, без всяких отношений к Ярославу, посылало своего выборного воеводу Улеба за Железные ворота, куда-то на Север; точно также в 1042 году Владимир, сын Ярослава, княживший в Новгороде, по распоряжению Новгородского веча и для Новгорода, а не для Киева, ходил в Южную Финляндию, на племя Емь, жившее там. Сам Ярослав явно признал Новгород владением независимым и самостоятельным; ибо в своем духовном завещании не поместил его в число уделов, назначенных тому или другому из сыновей, и тем самым предоставил Новгородцам на волю выбрать себе князя.

По смерти Ярослава Новгородцы, помня любовь его к ним, беспрекословно признали власть Киевского князя, старшего Ярославова сына, Изяслава, княжившего у них в последние годы жизни отца. Изяслав, подобно отцу, старался ладить с Новгородцами; в первые годы своего княжения в Киеве он дал им в князья своего старшего сына Мстислава: потом сам прибыль в Новгород и водил Новгородцев на Чудь, т.е. за Чудское озеро и взял там город, Осек Кидипив. Далее, в 1060 году, снова приезжал в Новгород и опять водил Новгородцев в землю Чуди и принудил тамошнее племя Сосол платить Новгороду по две тысячи гривен в год. Впрочем, этот поход не принес той пользы Новгороду, какую бы можно было ожидать по тому обещанию, какое дали Сосолы Изяславу, ибо вслед за удалением его из Новгорода, они не только изгнали присланных из Новгорода даньщиков, но и сами с большими силами напали на Юрьев, и хотя города не могли взять, тем не менее пограбили и пожгли все окрестности, и даже доходили до Пскова; и Новгородцы с Псковичами снова должны были воевать против них, причем хотя и разбили Сосол, но и сами потеряли до 1000 человек своих ратников. В 1066 году нечаянно напал на Новгород Полотский князь Всеслав Брячиславич, занял его до Неревского конца, ограбил храм св. Софии, снял колокола, паникадила и, кроме разных богатств, захватил множество пленников, жен и детей. Изяслав Киевский, мстя за обиду Новгорода, поднял своих братьев, Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского, и начал войну с Всеславом, которая после многих кровопролитных битв, кончилась тем что Ярославичи обманом схватили Всеслава, и отправили в Киев, где и засадили его в поруб.

Когда в 1068 году Изяслав, изгнанный Киевлянами из Киева, бежал в Польшу; то Новгородцы обратились к Черниговскому князю Святославу Ярославичу и взяли у него в князья сына его Глеба, и так полюбили этого молодого князя, что несмотря ни на какие смуты и перемены князей в Киеве, твердо держались за него в продолжении 12 лет, до самой его кончины. Глеб с своей стороны усердно служил Новгороду: он, предводительствуя Новгородцами, храбро дрался с храбрейшим из тогдашних князей Всеславом Полотским, в 1069 году вторично напавшим на Новгород, и разбил его в страшной битве под городом у Зверинца на Гзени; потом в 1071 году, в самом Новгороде, усмирил восстание староверов, замышлявших, под предводительством какого-то волхва, восстановить старое идолопоклонство; и наконец в 1079 году сложил свою голову за Новгород в битве с Заволоцкою Чудью. По смерти любимого князя Глеба, Новгородцы обратились к прежнему своему князю Изяславу Ярославичу, уже в третий раз княжившему в Киеве, и взяли себе в князья его сына Святополка.

Святополк, прокняжив спокойно десять лет в Новгороде, ушел в Туров; а Новгородцы выпросили себе в князья у тогдашнего Киевского князя Всеволода Ярославича его внука Мстислава Владимировича, еще малолетнего. Мстислав, выросши таким образом среди Новгородцев, так свыкся с их обычаями и такую заслужил у них любовь, что они не хотели с ним расстаться; и когда Святополк, по смерти Всеволода сделавшийся великим князем Киевским, в 1102 году хотел посадить в Новгороде своего сына, а Мстислава вывести оттуда; то Новгородцы отправили в Киев посольство, которое от их имени прямо сказало Киевскому князю: «не хочем Святополка, ни сына его; аще ли, княже, две главы имеет сын твой, то пошли его. А Мстислава дал нам Всеволод, и мы вскормили его князем, а ты ушел от нас, ударил пятою в Новгород». Долго спорил Святополк с Новгородским посольством, но ничего не успел сделать, Новгородцы поставили на своем, и несмотря на сделку, бывшую между Святополком и отцом Мстислава Владимиром Мономахом, удержали у себя Мстислава. А еще прежде того, в 1095 году, когда Святополк с Владимиром Мономахом договорились передать Новгород Давиду Святославичу Смоленскому, Новгородцы на дороге остановили Давида, ехавшего в Новгород, и вызвали к себе Мстислава, уже отправленного Мономахом в Ростов. Сими двумя поступками они ясно доказали Русским князьям, что вольны в своих князьях и, как народ независимый, кого хотят принимают, нисколько не соображаясь с распоряжениями Киевского или другого какого князя.

Со времени смерти Ярослава великого, в продолжении слишком сорока лет, Новгородцы не принимали никакого участия в междоусобиях князей друг с другом, и мы не встречаем их полков ни в одной междукняжеской войне того времени; но их привязанность к Мстиславу так была велика, что для него они решились отступить от правила невмешательства, и в 1096 году в первый раз, собственно для Мстислава, выступили в поход на защиту Ростовского и Суздальского края от нападения Олега Святославича, хотевшего отнять эту землю у Мстиславова отца Владимира Мономаха, и после упорной битвы, неподалеку от Суздаля, на урочище называемом Кулачьце, разбили наголову Олега и принудили бежать из Суздальской земли. В отплату за такую услугу Новгородцев, Мстислав, по определенно Новгородского веча, сделал несколько походов в Прибалтийский край: так в 1111 году он вместе с Новгородцами ходил на Очелу, Финское племя, жившее в пределах нынешней Эстляндии; потом в 1113 году разбил другое Финское племя – Чудь на Бору, а в 1116 году взял у Чуди город Медвежью Голову, на границах Чуди с Ливью, и в тот же год заложил новые стены вокруг Новгорода, обширнейшая против прежних. Наконец, в 1117 году, после двадцати восьмилетнего княжествования в Новгороде, Мстислав был переведен своим отцом Владимиром Мономахом в южный, или Русский, Переяславль, а в Новгороде вместо себя оставил, вероятно по отцовскому распоряжению, своего, еще несовершеннолетнего, сына Всеволода Мстиславича.

Продолжительное княжествование Мстислава было самым цветущим временем для Новгорода. Новгородцы во все это время наслаждались внутренним миром и согласием. Новгород все это время спокойно торговал и распространял свои поселения или колонии в диких лесах Заволоцкой Чуди и был грозен для своих соседей по прибрежьям Финского залива, примучивал их и брал с них дани, так что этот край признавал некоторую зависимость от Новгорода, хотя еще и сопротивлялся. Заволочье, Печерский край и Югра с Самоядью давно уже платили дани Новгороду, и богатые Новгородские торговцы спокойно посылали свои торговые партии с приказчиками даже за Уральские горы в Сибирь. Сам Новгорода, вновь укрепленный Мстиславом, украшался построением многих церквей; а в Ладоге в 1116 году были возведены тамошним посадником Павлом каменные городские стены. По Новгородским пригородам везде сидели правителями посадники, назначавшиеся Новгородским вечем, и нисколько не зависевшие от князей.

Распоряжение Владимира Мономаха о переводе Мстислава в Переяславль крайне не понравилось Новгородцам. Им с одной стороны тяжело было расстаться с любимым князем, а с другой стороны это распоряжение некоторым образом ставило их в зависимость от Киевского князя, чего они очень не любили. И, как кажется, неудовольствие свое они выразили довольно ясно и не хотели повиноваться новому князю Всеволоду; ибо на другой год по удалении Мстислава. Мономах и Мстислав нашли нужным вызвать в Киев старейших Новгородских бояр, и взять с них присягу, причем Мономах некоторых из них, вероятно более опасных, удержал у себя и даже иных сослал в заточение, и особенно был гневен на сотского Ставра. Все это ясно показывает, что в Новгороде с удалением Мстислава начались раздоры; летопись упоминает о разграблении каких-то Даньслава и Ноздрьчи вероятно горячих княжих сторонников, а может быть и княжих мужей. Впрочем, на первый случай Новгородские неудовольствия не имели больших последствий. Очевидно Мстислав, во время своего продолжительного княжествования, успел составить себе между Новгородцами сильную партию, которая на первых порах могла еще поддерживать Мономаховы требования, да и притом Мономах в это время был очень силен для того, чтобы Новгороду вступать с ним в явную борьбу, не имея нигде союзников; в следствие всего этого Всеволод на первое время довольно утвердился в Новгороде, княжил спокойно и даже там женился, и в 1123 году по распоряжению Новгородского веча ходил войною в Южную Финляндию и довольно удачно воевал против тамошнего Финского племени Еми. Сам Мстислав, чтобы поддержать связи с Новгородскими старейшими боярами, в 1122 году вступил в брак с дочерью знаменитейшего и богатейшего Новгородца Дмитрия Завидича; но все это было только до первого удобного случая.

Смерть великого князя Киевского Владимира Мономаха, последовавшая в 1125 году, взволновала Новгородцев; они, опасаясь, чтобы Мстислав, сделавшись по смерти отца Киевским князем, не вызвал Всеволода из Новгорода, вступили в новый договор с Всеволодом, по которому он целовал Новгородцам крест, не оставлять Новгорода до своей кончины, и на этом новом условии снова посадили его на княжьем столе в Новгороде, т.е. признали его своим князем, и жили с ним в согласии семь лет, т.е. пока был жив его отец Мстислав; они даже помогали Мстиславу в 1128 году, в войне его с Полоцкими князьями. Всеволод в продолжении этого времени, по распоряжению Новгородского веча, или с его согласия, два раза ходил на Чудь: в первый раз в 1130 году, довольно удачно опустошил Чудскую землю и возвратился в Новгород с множеством пленников; но второй поход, бывший в следующем году, был не так удачен, Новгородцы потеряли много знатных мужей, побитых Чудью. В самом управлении Новгородом Всеволод в это время имел довольно силы; он, заложивши в 1127 году церковь Иоанна Предтечи на Опоках, или на Петрятине дворище, дал ей уставную грамоту, по которой к этой церкви приписал особую купеческую общину с разными привилегиями. Впрочем, в даче этой уставной грамоты Всеволод очевидно поступал согласно с исконными Новгородскими правами, и тем нисколько не нарушал Новгородских порядков; ибо привилегии, данные этою грамотою, сохранялись за Ивановскою церковью даже в XVI столетии; а сего конечно не могло бы быть, ежели бы они даны были в нарушение исконных Новгородских прав.

Видимо спокойное и сильное княжествование Всеволода в Новгороде, на деле не совсем было таковым. Действительно Всеволодова партия была еще довольно сильна, она состояла из приятелей Мстиславовых, людей богатых и сильных, и, следовательно, прямого восстания на князя мудрено было и ожидать. Тем не менее и противная партия уже не безмолвствовала, и ежели еще не затрагивала сильно самого князя то уже значительно беспокоила княжих посадников, которых в это время меняли очень часто, чего прежде не бывало; именно в продолжении семи лет перед смертью Мстислава в Новгороде переменилось пять посадников; и притом с явным указанием колебания княжьей и народной партии; ибо посадничество давалось то княжеским сторонникам и даже боярам, присылаемым из Киева, то предводителям народной партии. Наконец смерть Мстислава, последовавшая в 1132 году, окончательно решила отношения Всеволода к Новгородцам и Новгородцев к нему. Преемник Мстислава на Киевском престоле, брат его Ярополк, пригласил Всеволода в Киев с тем, чтобы посадить его в Русском Переяславле; и Всеволод, несмотря на клятву не оставлять Новгорода, поспешил на зов дяди и отправился в Киев, чтобы занять Переяславль. Это удаление сильно взволновало новгородцев и подняло народную партию; Новгородцы здесь ясно увидали, что князья хотят подчинить их своим распоряжениям и втянуть в коловорот княжеских междоусобий. А посему, когда Всеволод, выгнанный из Переяславля своим дядей Юрием, князем Суздальским, опять возвратился в Новгород; то нашел там полное восстание, – народная партия созвала вече, на которое пригласила Псковитян и Ладожан, и при их помощи выгнала Всеволода, сказавши: «ты крест целовал, что хочешь умереть в Новгороде, а сам ушел». Впрочем, торжество народной партии было непродолжительно; милостивцы Всеволода поспешили собрать новое вече, на котором их партия перекричала, и Всеволода нагнали на Устьях и воротили в Новгород.

Торжество Всеволодовой партии, по-видимому, было полное, и на другой год Всеволод водил Новгородцев на Чудь и взял там город Юрьев, потерянный Новгородцами в предшествовавшее время; но еще через год дела сильно переменились не в пользу Всеволода. Всеволодовы милостивцы, имея в виду недавний удачный поход на Чудь и возвращение Юрьева, в 1134 году пообещали Всеволоду собрать с Новгородских волостей войско для войны с его дядей, Суздальским князем Юрием Долгоруким, и для этого созвали вече накануне Троицына дня, и на вече стали говорить, что нужно помочь князю против Суздальского дяди; но противники зашумели и началась драка, кончившаяся тем, что тут же на вече убили одного боярина и сбросили с моста в Волхов, а четвёртого августа погорела торговая сторона от Плотницкого ручья до Холма. Впрочем, Всеволодовым милостинцам после споров, продолжавшихся почти целое лето, удалось поставить на своем и склонить народ к походу на Суздаль, имея в виду посадить в тамошнем краю Всеволодова брата Изяслава, который за этим сам приезжал в Новгород. Но на самом походе противная партия опять поднялась, составила новое вече и принудила Всеволода воротиться с Дубны, при чем отняли посадничество у Петрилы, сторонника Всеволодова и дали Иванку Павловичу, вероятно сыну того знаменитого Ладожского посадника Павла, который обвел Ладогу в 1116 году каменными стенами. Впрочем, Всеволод, имевший еще сильную партию в самом городе, воротившись с Дубны, опять поднял дело о Суздальской войне, и на свою голову добился того, что зимою опять собралось войско и 31 декабря, в самую страшную непогоду с сильным морозом и метелью, двинулось в поход; но это уже было в последний раз для Всеволода. Этот новый Суздальский поход решительно не удался; Всеволод был сильно разбит на Ждане горе, и Новгородцы потеряли в битве много знаменитых мужей и в числе их посадника Иванка Павловича и старого посадника Петрилу Микульчича. Воротившись в Новгород Всеволод нашел там полное нерасположение к себе, и хотя успел выхлопотать посадничество своему милостинцу Мирославу; но о новом походе нечего было и думать, партия его уже не имела прежней силы, неудачный Суздадьский поход совершенно уронил ее в народном мнении, к тому же вскоре после похода умер и сильнейший сторонник Всеволода, посадник Мирослав Гюрятинич.

Пользуясь таким благоприятным стечением обстоятельств, народная партия в 1136 году, т.е. почти через полтора года после последнего Суздальского похода, по-прежнему пригласила в Новгород своих единомышленников из Пскова и Ладоги, и составила многолюдное вече, которое прежде всего засадило Всеволода с детьми, женою, и тещей под стражу и нарядило над ним суд. Этот суд обвинил Всеволода, как нарушителя прав Новгородских: во 1-х в том, что он не заботится о защите черного народа и особенно смердов, угождает только одним боярам насильникам, приверженцам своей партии; во 2-х, давши клятву не оставлять Новгорода до смерти, уехал в Русский Переяславль и хотел остаться там княжить; в 3-х, во время Суздальской войны прежде всех бежал с битвы; в 4-х, любит играть и тешиться, а людей не управляет, собрал собак и ястребов, а людей не судит и управы не дает; и в 5-х наконец, велел Новгородцам приступить к союзу с Всеволодом Ольговичем, князем Черниговским, и потом отступить велит. Вычитавши сии вины, суд веча решил изгнать Всеволода, а на его место пригласить Святослава Ольговича, родного брата Черниговскому князю, и до прибытия Святослава держать Всеволода со всем семейством на епископском дворе под стражею. И по этому приговору веча держали его под стражею целых два месяца, и выпустили только тогда, когда приехал Святослав. Эта предосторожность была принята за тем, чтобы Всеволодова партия и на этот раз не повторила проделки 1132 года, т.е. до прибытия Святослава не воротила Всеволода с дороги, когда он поедет из Новгорода.

И недаром народная партия принимала таю я предосторожности: милостинцы Всеволода, проигравши свое дело на вече, не думали еще оставаться спокойными, а напротив искали всевозможных средств доставить на своем. Некоторые из них бежали за Всеволодом в Вышгород, который ему дал дядя его Ярополк князь Киевский, с ними ушел и посадник Константин Микульчич, вероятно брат Петрилы, убитого в Суздальском бою; иные же перебрались в Псков, чтобы оттуда действовать на Новгород; а другие оставались в Новгороде, чтобы заявлять свое неудовольствие на решение последнего веча и воспользоваться первым удобным случаем к восстанию. Из оставшихся в Новгороде приверженцев Всеволода, первый заявил себя епископ Нифонт, пришелец из Киево-Печерского монастыря: он не дал благословения новому князю Святославу Ольговичу вступить в брак и запретил Новгородским священникам венчать его, так что Святослав нашелся вынужденным венчаться у своих священников, во вновь выстроенной им церкви святителя Николая. Потом приверженцы Всеволода старались отделаться от Святослава тайным злодейством; летопись говорит: «милостинцы Всеволода стреляли в князя из-за угла, но князь остался жив». Была еще попытка и к явному восстанию, но и та не удалась: предводитель восстания, Юрий Жирославич, при сем погиб, будучи сброшен с моста 1 сентября 1136 года. Наконец 7 марта следующего года, Всеволод, по вызову своей партии, усилившейся во Пскове, сам приехал туда, чтобы из Пскова добывать себе Новгород; вслед за его приездом побежали туда и остальные его приверженцы, еще проживавшие в Новгороде, стали там укрепляться и засекли дороги от Новгорода. Но и народная партия не дремала; и лишь только пришли вести, что Всеволод приехал во Псков, как весь Новгород взволновался, народ в один голос закричал: «нехотим Всеволода», и начался грабеж домов, принадлежащих Всеволодовым приверженцам, бежавшим во Псков, стали отыскивать, кто еще из Всеволодовых приятелей, из бояр, остались в Новгороде, взяли с них, по выражению летописи, не с полторы тысячи гривен и роздали купцам в пособие для приготовления к войне со Всеволодом. Приготовление к войне шло деятельно и быстро; Святослав, в помощь своей дружине и Новгородскому войску, пригласил брата своего Глеба, князя Курского и Половцев; и все вместе отправились к Пскову, надеясь, что многочисленность войска заставит Псковичей примириться с Новгородом и выгнать от себя Всеволода. Но Псковичи не думали уступать, и Новгородцы, как говорит летопись, чтобы не проливать крови своих братьев, воротились домой с Дубровны, а вслед за тем Всеволод скончался во Пскове.

Бурное княжение Всеволода Мстиславича, продолжавшиеся чуть не двадцать лет и разделившее Новгородцев на партии – княжескую и народную, имело большое влияние на последующую судьбу Новгорода. С этого времени Новгород много потерял своей прежней крепости и общественного единодушия. Пригороды, приглашенные к участию в борьбе Новгородских партий, почувствовали свои отдельные силы; и первый, богатейший из пригородов, Псков, как мы уже видели, еще при Всеволоде отделился от Новгорода и не задумался восстать войною на свою старую метрополию. Кроме того, Новгородцы в это же время, волей-неволей, принуждены были втянуться в междоусобия Русских князей; в следствие чего у князей развилось желание подчинить Новгород тому или другому княжескому дому, окончательно обратить его в отчину подобно другим уделам. А в самом Новгороде образовалась партия богачей и сильных землевладельцев, которые находили для себя выгоднее подчиняться князю, чем зависеть от народного веча, и стали продавать независимость Новгорода князьям. Но зато с другой стороны Новгородцы, разделившись на партии, почувствовали необходимость яснее определить свои отношения к князьям и сколько-нибудь обеспечить ограждение народной самостоятельности, постоянно угрожаемой княжескими милостинцами. До сего времени Новгород, сильный своим единодушием, мало заботился о введении определенных форм для более подробного разграничения своих прав и княжеских, довольствуясь старыми условиями с князьями и особенно Ярославовыми грамотами. Но теперь, когда князья нашли себе опору в самом миру Новгородском, когда в их пользу составилась постоянная партия, которая для своих видов всегда была готова продать права народа любому князю, от которого надеялась получить более выгод; то защитники прав Новгородских ясно увидали необходимость оградить самостоятельность и независимость отечества по крайней мере тем, чтобы главные народные начальники, ближайшие по своей власти к князю, прямо зависели от народного веча, а не от князя, и чтобы князь без воли веча не мог ни назначать их, ни сменять, и чтобы распоряжения князя без них считались недействительными. Народная партия такою мерою думала сколько-нибудь заменить утраченное единодушие, так необходимое для самостоятельного общества; и действительно до некоторой степени достигла своей цели и надолго отодвинула падение самостоятельности Новгорода. Первым выборным начальником, ближайшим по своей власти к князю, был посадник, за тем сделались выборными тысяцкий и владыка, или епископ Новгородский. Первый выбранный вечем посадник был Мирослав Гюрятинич, получивший это звание в 1126 году, вслед за тем, как вече обязало Всеволода не оставлять Новгорода до смерти. За тем, кажется в княжение же Всеволода, сделались выборными и тысяцкие; но относительно епископов, первоначально избиравшихся митрополитом всея Руси, переход этого выбора от митрополита к народному вечу последовал уже через 19 лет по смерти Всеволода, когда скончался последний присланный из Киева епископ Нифонт, целые 28 лет правивший Новгородской епископией.

Несмотря на множество волнений, бывших в княжение Всеволода, Новгород по-прежнему торговал и в Русской земле, и у соседних, и дальних народов, и распространял свои колонии на северо-восток; в летописи упоминается, под 1130 годом, что в этом году, на возвратном пути из Готландии, потонуло семь морских Новгородских ладьей с товарами, при чем погибло много и людей, а которые спаслись от потопления, те возвратились в Новгород безо всего, чуть не нагишом. Потом, под 1134 годом, упоминается, что в этом году были избиты Новгородские купцы в Дании. В это же смутное время в Новгороде постоянно устраивались новые церкви и монастыри; так летописи к Всеволодову княжению относят окончательное устройство знаменитых Новгородских монастырей – Юрьева и св. Антония Римлянина.

Смертью Всеволода не кончились несогласия в Новгороде: милостинцы Всеволодовы, засевшие во Пскове, и не думали прекращать вражды; они вместо умершего Всеволода выбрали себе в князья брата его Святополка и вооружили против Новгорода всех князей, потомков Мономаха, бывших тогда во вражде с Всеволодом Ольговичем Черниговским, и потому враждовавших на Новгород за то, что он взял себе в князья Всеволодова брата Святослава. Союзники Псковичей, князья Киевский, Суздальский, Смоленский и Полотский целое лето морили Новгородцев голодом и ни воза хлеба не пускали в Новгород. Так что Новгородцы, утомленные дороговизною съестных припасов, наконец вынуждены были отказаться от своего выбранного князя Святослава Ольговича, и взять другого у своего сильного соседа Юрия Долгорукого, князя Суздальского, который и прислал в Новгород своего сына Ростислава, а вслед за тем примирились с Новгородом и Псковичи, и державшаяся во Пскове Всеволодова партия Новгородцев.

Но ни Юрий, ни сын его Ростислав не могли ужиться с Новгородцами; они не думали уважать народных прав, и Юрий, в 1139 году, т.е. на другой же год, потребовал, чтобы Новгородцы вмешались в княжеские междоусобия и выставили ему союзное войско для похода в Киев, где по смерти Ярополка утвердился Всеволод Ольгович; Новгородцы, не любившие проливать кровь свою за чужие интересы, разумеется, отказали Юрию, и Ростислав вслед за тем бежал из Новгорода к отцу; а Юрий, оскорбленный отказом, занял Торжок; Новгородцы же послали в Киев опять звать к себе, недавно изгнанного, Святослава Ольговича. Святослав почти четыре месяца не приезжал в Новгород и все это время Новгородские партии волновались; но с прибытием Святослава, его партия окончательно восторжествовала, и перехватав предводителей противной партии – Константина Микульчича, Полюда Константинича, Демьяна и еще троих, скованными отправила в Киев в заточение. Но на другой год Святослав понадобился старшему его брату Всеволоду Ольговичу, и он прислал за ним посольство, а Новгородцам обещал прислать своего сына. Новгородцы не противились таковому распоряжению и отправили епископа Нифонта, с другими своими посланниками, в Киев за новым князем, Святослава же просили, чтобы он пожил у них, пока придет его племянник. Святослав же, опасаясь, чтобы его не посадили под стражу, бежал тайно с Якуном Мирославичем и другими своими приверженцами; впрочем, Якуна и его единомышленников нагнали на Плисе и воротили в Новгород. И Суздальская партия, воспользовавшись Святославовым бегством, произвела ужасный мятеж, едва не убила Якуна и его брата Прокопия, сбросила Якуна с моста, и когда он выплыл, то заковала в цепи и скованного сослала в Чудь вместе с его единомышленниками; откуда потом Юрий Суздальский перевел их к себе и держал в милости, как это он всегда делал с Новгородскими изгнанниками, имея в виду в последствии употребить их в свою пользу. Всеволод Ольгович, получив вести о Новгородских волнениях, разгневался на Новгород, задержал Новгородское посольство и купцов в Киеве; и Новгородцы девять месяцев сидели без князя. В это время Суздальская партия вызвала, бежавших в Суздаль от Святослава, своих сторонников – Судилу, Нежату и Стражка, и дала посадничество Судиле, а в князья приняла Юрьева сына Ростислава, того же самого, который княжил перед Святославом Ольговичем.

Между тем епископ Нифонт, послы и купцы Новгородские продолжали оставаться в Киеве, задержанные Всеволодом Ольговичем; это продолжалось уже слишком девять месяцев, и торговля Новгорода с Киевом и всем Приднепровьем остановилась. Народ, недовольный таким стесненным положением и особенно прекращением Днепровской торговли, и не любивший Юрьевича Суздальского, продолжал сноситься с князем Киевским и руководимый Псковскою партией, просил прислать Святополка, брата покойного Всеволода Мстиславича, того самого, который по смерти его защищал Псков. Всеволод Киевский, не желая, чтобы Новгород оставался за Суздальским князем, наконец, после четырехмесячных переговоров, согласился на требование Новгородцев, отпустил к ним Святополка, доводившегося ему шурином, и с ним возвратил епископа Нифонта и всех Новгородских мужей, задержанных в Киеве, и открыл свободный путь для Днепровской торговли. Лишь только Новгородцы услыхали, что идет к ним Святополк с их людьми, возвращенными Всеволодом, немедленно схватили Ростислава Юрьевича, княжившего в этот раз только четыре месяца, и засадили на епископском дворе. С прибытием Святополка Мстиславича партии присмирели, и в Новгороде, в продолжении шести лет его правления, было все тихо; Новгородцы, довольные Всеволодом Ольговичем за присылку князя по их хотению, даже посылали, в 1145 году, свое войско с воеводою Неревином в Киев на помощь Всеволоду. Но хитрый сосед Новгорода, князь Юрий Суздальский, тайно составлял себе партию, принимал и ласкал всех Новгородских выходцев, недовольных настоящим положением дел, и не заключал мира с Новгородом. В 1147 году Новгородское вече с князем Святополком начало было войну против Юрия и Новгородцы дошли уже до Торжка, но за распутьем воротились, и на другой год, думая прекратить войну переговорами, отправили к Юрию послом епископа Нифонта. Юрий принял епископа с любовью и, заискивая расположение Новгородцев, отпустил с честью прежде забранных Новгородцев и задержанных в Суздальской земле Новгородских гостей; но мира не дал.

Между тем Всеволод Ольгович, великий князь Киевский, умер еще в 1146 году и Киевским князем сделался Изяслав Мстиславич, непримиримый враг Юрия Суздальского. Новгородцы, недовольные последними мирными переговорами с князем Юрием, в 1148 году обратились к Изяславу, чтобы он вывел от них Святополка и прислал другого князя. Изяслав, исполняя желание Новгородцев, прислал в Новгород своего сына Ярослава, а брата Святополка перевел во Владимир Волынский, и в том же году зимою сам приехал в Новгород. Новгородцы так были довольны прибытием Изяслава, что иные вышли к нему навстречу за три дня пути, другие за день, а при вступлении в город его встретили сын Ярослав и все бояре Новгородские и прямо повели в храм св. Софии слушать литургию; а между тем Изяслав с сыном послали подвойних и биричей по улицам звать всех от мала до велика на обед к князю Киевскому. Угостивши вольных Новгородцев обедом на первый день, Киевский князь на другой день созвал вече, и сказав Новгородцам, что он по их приглашению пришел мстить Новгородские обиды Юрию, предложил на рассуждение созванному народу, – воевать ли с князем Суздальским, или мириться? В ответ на такую речь князя поднялись крики: «ты наш князь, ты наш Володимер, ты наш Мстислав! ради с тобою мстить свои обиды, пойдем все от мала до велика, даже церковные дьяки, которые еще не посвящены в стихарь». После такового ответа быстро собралось большое войско, даже пришли Псковичи и Корела; и Изяслав пошел в землю Суздальского князя, взял несколько городов, и опустошил ее до Углеча поля и Ярославля; но за весенней распутицей должен был прекратить поход и возвратился в Новгород с такою богатою добычею, какой Новгородцы давно не получали, и потом отправился в Киев, оставивши в Новгороде своего сына Ярослава.

Но Изяславов поход не смирил Юрия Долгорукого, и на другой год Суздальское войско, предводительствуемое состоящим у Юрия на службе безземельным князем Берладником, напало на Новгородских даньщиков и загородило им путь к собиранию даней с Новгородских областей, лежащих в соседстве с Суздальскою землею, и дани сии стал собирать сам Юрий. Тщетно Изяслав требовал возвращения сих даней к Новгороду; Юрий твердо стоял на своем, задерживал Новгородских даньщиков и не давал Новгороду мира, препятствовал торговле Новгородцев с востоком, хотя и не нападал на сам Новгород. Так прошло пять лет, наконец Новгородцы, не видя успехов от Изяславова покровительства, в 1154 году выгнали Ярослава и пригласили Ростислава Мстиславича, князя Смоленского, любимого Юрьева племянника, в надежде, что он скорее примирит их с князем Суздальским. Между тем в том же году скончался Изяслав Киевский; и Ростислав, нисколько не примиривши Новгородских партий и даже более раздраживши их, поспешил уйти в Киев, в Новгороде же оставил своего сына Давида, которого Новгородцы, вслед за отъездом отца, выпроводили из Новгорода. И Суздальская партия, пользуясь такою разладицею, в которой конечно принимала большое участие, отправила епископа Нифонта с лучшими мужами в Суздаль просить в Новгородские князья Юрьева сына Мстислава. Юрий, того только и ждавший, немедленно отпустил сына; и Мстислава ввели в Новгород 30 января того же года, т.е. через два месяца по изгнании Давида.

Но недолго торжествовала Суздальская партия в Новгороде, через год у их предводителя Судилы было отнято посадничество; и Псковская партия, восторжествовав на вече, сделала посадником своего предводителя Якуна Мирославича; к тому же умер и епископ Нифонт, с 1149 года бывший постоянным и усердным сторонником князя Суздальского. Вслед за утверждением посадника из противной Суздальщинцам партии должно было ждать восстания и против князя; и действительно на другой (1157) год Псковская партия, уговорившись тайно с Ростиславом Смоленским, потребовала смены князя. Суздальщинцы, т.е. жители торговой стороны в Новгороде, вступились за своего избранника Мстислава и приготовились к битве; тогда Псковитянцы, желая выиграть время, пока подойдет Ростислав, разломали мост через Волхов, и та и другая сторона расставили сторожей, одни у городных ворот, а другие на противоположном берегу; но до битвы не дошло. Ростислав поспешил прислать своих сыновей Давида и Святослава, о чем как скоро узнал Мстислав, ночью же бежал из Новгорода, а чрез три дня приехал Ростислав; и восстание улеглось, Ростислав сумел на время примирить все партии. А между тем Юрий Долгорукий в то же время скончался в Киеве, и пока не кому было оспаривать Новгород у Ростислава и его сыновей.

Таким образом смертью Юрия покончилась борьба Новгорода с его притязаниями, продолжавшаяся 19 лет; борьба эта была для Новгорода гибельнее борьбы с Всеволодом Мстиславичем. Хотя Юрий не мог утвердиться в Новгороде, и в продолжении девятнадцати лет, только четыре года, да и то в три приема, сыновья его были Новгородскими князьями; тем не менее все девятнадцать лет Новгород прожил под постоянным тяжелым влиянием Суздальского князя, несмотря на постоянную и сильную борьбу. Сам Юрий ни разу не был в Новгороде и с своими войсками не проходил далее Торжка, почти пограничного Новгородского пригорода с Суздальскими владениями; он только девятнадцать лет не давал мира Новгороду, мешал сбору Новгородских даней в соседнем Заволочье и постоянно держал в своих руках свободу Новгородской торговли с востоком, то пропускал Новгородских купцов чрез свои владения, то задерживал их. А посему вся торговая сторона в Новгороде и все богачи Софийской стороны, имевшие поземельные владения в верховьях Северной Двины и Онеги, или которые вели торговлю с Камской Болгарией, волей-неволей постоянно держались стороны Юрия и то и дело возбуждали мятежи в Новгороде. Юрий все это время усердно ласкал и поджигал своих сторонников, и произвел то, что Новгород окончательно разделился на две партии, – народную, или Псковитянскую и княжую, или Суздальщинскую. Суздальщинцы и слышать не хотели о других князьях кроме Суздальских, и при всех своих неудачах постоянно имели прибежище, покровительство и поддержку у Юрия; так что их партия не могла ни уничтожиться, ни примириться, или сойтись с народной партией.

Продолжительная борьба с Юрием Суздальским, постоянно задерживавшая Новгородскую торговлю с Камской Болгарией и другими странами на восток, также несколько мешала торговле Новгородцев с югом и западом; на юге по Днепру иногда задерживали Новгородских купцов князья Киевские и Смоленские, желая отвести Новгород от Юрия; на западе по Балтийскому морю иногда нападали на Новгородские торговые корабли Шведы. Впрочем, сии нападения были незначительны, и храбрые Новгородские торговцы успевали отбиваться от Шведских грабителей; так в 1142 году какой-то Шведский князь с епископом в шестидесяти шнеках напал на Новгородских гостей, шедших из-за моря в трех ладьях; но был отбит Новгородцами и потерял 150 человек из своей дружины. Впрочем, несмотря на некоторые препятствия, Новгородская торговля с западною Европою в это время находилась в цветущем состоянии; в Новгороде в это время был уже постоянный торговый Варяжский двор с своею церковью, а у Новгородцев такой же двор был на острове Готланде с своею церковью. Но пользуясь внутренними раздорами Новгородцев и их продолжительною борьбой с князем Суздальским, соседние Финские племена, жившие на запад от Новгорода, время от времени стали оказывать сопротивление Новгородцам и даже нападать на Новгородские владения. Впрочем, племена сии были тогда так слабы и разрозненны, что их нападения и сопротивление не слишком беспокоили Новгородцев и всегда кончались поражением. Так в 1142 году племя Емь, жившее на юге нынешней Финляндии, напало на Ладожские погосты и на Корелян, признававших над собою власть Новгорода; но для отражения этого нападения даже не понадобились Новгородские полки, Ладожане одни справились с неприятелями, избили их четыреста человек, остальных же побрали в плен, не потеряв с своей стороны ни одного человека. А на другой год Кореляне, подвластные Новгороду, сами ходили в землю Еми, но потерпели поражение и потеряли две свои морская ладьи. Потом в 1149 году та же Емь, в числе более тысячи человек, напали на Новгородские владения, именно на Финское племя Водь, жившее по Луге; но это нападение, как и прежнее, кончилось полным поражением Еми, ворвавшейся в землю Води. Новгородская дружина в пятисот человек, соединясь с Водью, нагнала неприятелей и избила всех до одного. Внутренние раздоры в Новгороде и борьба с Юрием Суздальским особенно много причинили вреда Новгородцам в Прибалтийском крае тем, что Новгородцы, занятые этою борьбой, не имели достаточно времени обратить надлежащее внимание на Финские племена, жившие по берегам Финского залива и вообще Балтийского моря, и не успели окончательно утвердить свою власть в этом полу подчинённом краю; а между тем сюда стали проникать Шведы и Немцы и заводить сношения с тамошними Финнами. Так Шведы уже завладели Аландскими островами, а в 1156 году, под предводительством своего короля Ериха святого и Упсальского епископа Генриха, завели свою колонию в Финляндии, неподалеку от нынешнего Або.

Смерть Юрия Долгорукого не освободила Новгородцев от раздоров и происков Суздальщинской партии; а, следовательно, и от тяжёлого влияния Суздальских князей, преемников Юрия. Ростислав Мстиславич Смоленский только на время усмирил Новгородские партии; он вскоре по смерти Юрия сам должен был отправиться в Смоленск, чтобы добывать оттуда Киевский престол, а у Новгородцев оставил своих сыновей, Святослава в Новгороде и Давида в Торжке. Но прошло не более двух лет, как Суздальщинская партия опять начала свои происки, вступила в тайные сношения с сыном покойного Юрия, Андреем Боголюбским, княжившим в Суздальской земле, и целовала ему крест, приглашая занять Новгород. Андрей, по зову этой партии, в 1160 году прислал сказать Новгородцам: «ведомо буди, хочу искати Новгорода добром и лихом; а крест есте были целовали ко мне на том, что имети меня себе князем, а мне вам добра хотети». С этого Андреева послания начались волнения в Новгороде и стали созываться частые веча. Наконец, в следующем 1161 году Суздальщинцы перекричали на вече и послали сказать князю Святославу Ростиславичу: «не можем двух князей держати, пошли вывести брата своего Давида из Новаго-Торгу». Святослав уступил этому требованию мятежной партии и отослал Давида в Смоленск, и тем конечно испортил свое дело. Мятежники зашумели сильнее прежнего и составили новое вече на самого Святослава. Святослав, ничего не знавши об этом, спокойно сидел у себя на Городище, где обыкновенно жили Новгородские князья, как вдруг прибежал к нему вестник с такими речами: «княже! велико зло деется в городе, тебя хотят схватить». Князь на это отвечал: «какое же зло я сделал им, что хотят схватить меня, а целовали крест к отцу моему, чтобы иметь меня князем до моего живота; а еще вчера все целовали ко мне икону св. Богородицы». Пока шел этот разговор, толпа народа ворвалась в горницу, схватила князя и заперла в истопку, княгиню отправили в монастырь, а дружину заковали в цепи, имущество же княжие и дружинничье разграбили, и потом князя сослали в Ладогу под стражу, откуда, впрочем, он успел убежать в Смоленск. Управившись с Святославом, торжествующая Суздальщинская партия ввела в Новгород присланного Андреем Боголюбским его племянника Мстислава Ростиславича, Юрьева внука, а посадничество дала одному из своих предводителей Нежате.

Но торжество Суздальщинцов было непродолжительно, над ними разразилась гроза с той стороны, с которой вовсе не ожидали. Андрей Боголюбский, для которого было все равно, кто бы не княжил в Новгороде, лишь бы был его посаженником, а не избранный народом на другой же год, по договору с Ростиславом, отдал Новгород только что изгнанному сыну его Святославу. Таким образом Святослав опять явился в Новгород; но уже не по воле какой-либо партии или всего Новгорода, а на всей своей воле, как прямо сказано в Новгородской летописи. Горько и непривычно было Новгородцам видеть у себя князя не на их воле и не по народному избранию, чего у них прежде не бывало. Да и Святослав, в прежнее время уступчивый, теперь стал действовать иначе; он, вероятно по согласию с Андреем Боголюбским, начал править Новгородом именно по своей воле, а не по воле вольных Новгородцев. Взаимные неудовольствия дошли до того, что сам отец Святославов, Ростислав князь Киевский, уже больной, принужден был приехать на Великие Луки, чтобы рассудить сына с Новгородцами, и пригласил туда представителей Новгорода огнищан, гридь и вящших купцов, чтобы составить условия, на которых бы Святослав княжил в Новгороде; но и это не помогло. Ростислав на возвратном пути в Киев умер на дороге; а Святослав, надеясь на покровительство Андрея Боголюбского, и может быть по его указанию, не думал исполнять условий договора, заключённого отцом. Наконец в 1167 году Новгородцы, выведенные из терпения, начали в тайне собирать веча по домам, чтобы как-нибудь порешить с князем. Святослав, уведомленный приятелями и не дожидаясь явного всеобщего восстания, ушел на Луки и прислал сказать Новгородцам: «нехочу у вас княжить». Он вероятно рассчитывал запугать этим Новгородцев и при помощи своей партии опять воротиться в Новгород, но расчет его не оправдался. Новгородцы не испугались и торжественно поклялись св. Богородицею не хотеть Святослава, и отправились к Лукам выгнать его и оттуда. Святослав, узнавши об этом, немедленно бежал в Торопец и потом на Волгу к Андрею Боголюбскому. Новгородцы с своей стороны порешили отправить посольство в Русь к Мстиславу Изяславичу, князю Киевскому, просить его, чтобы он прислал к ним княжить своего сына Романа. Дабы не пропустить Новгородского посольства в Киев, Святослав и его союзники Андрей Боголюбский и братья Роман Смоленский и Мстислав Полотский заняли все дороги к Киеву, сожгли Торжок и Луки, и двинулись к Русе, требуя, чтобы Новгородцы приняли Святослава, и говоря: «нету вам князя инаго, разве Святослава». Но несмотря на все сие Новгородцы решились настоять на своем, – убили Святославовых переветников, посадника Захарию и бояр Неревина и Незду, отыскали незанятый путь в Киев, куда и отправили ловкого Даньслава Лазутинича с небольшой дружиной; потом, под предводительством Якуна, выступили к Русе против Святослава и его союзников и заставили их отступить и очистить Новгородскую землю; дали посадничество мужественному Якуну и жили под его управлением более семи месяцев, пока не приехал Роман из Киева.

Наконец 14 апреля 1168 года прибыль в Новгород Роман Мстиславич, князь молодой и храбрый. Новгородцы с радостью приняли князя, прибывшего по их хотению, и немедленно, соединясь с Псковичами, пустились мстить свои обиды, опустошили землю Полотскую и не дошли только тридцати верст до самого Полотска, потом к концу зимы того же года, вместе с князем Романом вступили в Смоленские владения, сожгли Торопец, и возвратились домой со множеством пленников. Между тем Святослав умер на Волоке во время набега на Новгородские владения. Но смертью Святослава дело не кончилось; Андрей Боголюбовский был не такой князь, чтобы так легко отступиться от Новгорода. Потеряв Святослава, он повел дело иначе и, подобно своему отцу Юрию, стал задерживать Новгородских купцов и препятствовать сбору Новгородских даней в Заволочье; но к великой его досаде Новгородским даньщиком на эту пору был ловкий и храбрый Даньслав Лазутинич, который с четырьмястами своей храброй дружины не только разбил семь тысяч Суздальцев, высланных против него Андреем и собрал дань в Заволочье, но ворвался и в Андреевы владения и взял другую дань на смердах Суздальских. Это так раздражило гордого Андрея, что он не вытерпел и поднял чуть не всю землю Русскую на Новгород; по его приказу знаменитый сын его, прославившийся недавним завоеванием Киева, Мстислав с полками Суздальцев, Смольнян, Торопчан, Муромцов, Рязанцев и Полочан и с тамошними князьями, осадил Новгород. Но такой страшной рати Новгородцы не испугались, и с своим молодым князем Романом и посадником Якуном решились во чтобы то ни стало отстоять свою свободу и независимость, и устроили около города острог. Мстислав три дня к ряду приступал к городу и не имел успеха, наконец решился на четвертый приступ. Этот последней приступ был самый жестокий, с Новгородцами вышел на стены города и их выборный архиепископ Илия (называвшейся также Иоанном) с церковным клиром, и вынесли иконы Спасителя и Божией Матери с пением и слезными молениями о заступлении града; битва продолжалась целый день, стрелы частым дождем сыпались на защитников города; но граждане, видя перед собою св. иконы, любимого архиепископа, князя и посадника, стояли как живая стена и кончили дело совершенным поражением и бегством несметных полков Мстиславовых, и видя явную помощь Божию, пустились преследовать бегущих, захватили весь их богатый лагерь и столько набрали пленников, что продавали Суздальца по две ногаты (на нынешние деньги по два рубля серебром). Летопись говорит, что во время приступа икона св. Богородицы, когда стрелы сыпались дождем, обратилась лицом к городу, и с того мгновения на противников нашел мрак, и они как слепые смешались. Как бы то ни было, Новгородцы свою победу приписали пособию Божией Матери, уставили ей особый праздник 27 ноября, известный под именем праздника знамения Пресвятой Богородицы, и сложили особую молебную службу, в которой так пели о своей победе над врагами: «мнящеся непокоривии от основания разорити град твой, Пречистая, не разумевше помощь твою, Владычице; но силою твоею низложена быша, на бежание устремляхуся, и якоже узами железными слепотою связани бывше, и мраком, якоже древяй Египет, обяти неразумевше, дóндеже конечне побеждени быша». Этот праздник и молебная служба, сложенная Новгородцами, и в настоящее время совершается нашею церковью.

Битвы под Русою и Новгородом хотя и возвратили Новгородцам временное согласие, утраченное среди раздоров партий, продолжавшихся слишком сорок лет; Новгородцы, увидав перед глазами конечную беду, хотя и стали как один человек, и сумели отстоять св. Софию и своего общего господина, Великий Новгород; но борьба с внешними врагами тем не кончилась. Непреклонный Андрей Боголюбский, видя полную неудачу в открытом нападении, обратился к старому отцовскому порядку, не дал мира Новгороду и продолжал задерживать торговлю и сбор Двинских и Заволочских даней; от чего в Новгороде сделалась ужасная дороговизна на все припасы и особенно на хлеб, который преимущественно получался из Суздальской земли, и который теперь задерживался Андреем. К тому же храбрый защитник Новгорода, князь Роман Мстиславич, получив весть о смерти отца, по совету с дружиною, ушел на родину, во Владимир Волынский. С отъездом Романа, среди голодного народа, опять поднялась Суздальщинская партия, и в крайности принудила голодных просить у Андрея мира и князя. Андрей, довольный такою покорностью недавних победителей его несметной рати, немедленно дал мир Новгороду и отправил туда князем Святославова брата Рюрика Ростиславича, из Смоленских князей. Рюрик, по договору Новгорода с Андреем, должен был управлять на всей воле Новгородской, но он пошел по брате и хотел владеть Новгородом на своей воле, отнял самовольно посадничество у Жирослава и выгнал его из города; и таковым образом действия возбудил против себя общее негодование, и не умея как справиться, через год ушел из Новгорода. Новгородцы, по настоянию Суздальщинской партии, опять обратились за князем к Андрею Боголюбскому; и он дал им своего сына Юрия, еще несовершеннолетнего, прислал с ним своих мужей, и возвратил посадника Жирослава, выгнанного Рюриком. На этот раз Андрей прислал своего сына не больше как наместником, полную же власть управления предоставил себе; так что Новгородский архиепископ Илия, печалуясь о своих детях Новгородцах, в тот же год (1172) должен был ехать к нему во Владимир и просить, что бы он был справедливее к Новгороду и не нарушал его старинных прав. Но кажется ходатайство архиепископа немного помогло; Андрей на другой же год, в нарушение исконных Новгородских прав отправил Новгородские полки с своим сыном Юрием под Киев; где Новгородцы, вместе с другими союзниками Андреевыми, потерпели поражение. Как бы пошли дела Новгородцев с Андреем далее, неизвестно; ибо Андрей в следующем же 1174 году был убит своими слугами в Боголюбове, и тем кончилась борьба Новгорода с Андреем, продолжавшаяся 14 лет.

Борьба Новгородцев с Андреем Боголюбским была собственно продолжением их борьбы с Юрием Долгоруким и имела почти такое же тягостное влияние на судьбу Новгорода. Новгородцы в этой борьбе хотя показали большую энергию; но тем не менее нисколько не подвинулись вперед в своем освобождении от Суздальского влияния, это влияние как какой-то неотразимый рок тяготело над ними и постепенно стесняло их деятельность. Торговля с востоком по-прежнему зависела от воли Суздальского князя, а влияние Новгородцев на Балтийское побережье год от году слабело. Мы уже видели, что в сам год кончины Юрия Долгорукова, Шведский король Эрих святой утвердился в Финляндии и неволею начал обращать тамошних жителей, полуданников Новгородских, в латинское христианство. Это обстоятельство давало повод Новгородцам удачно вмешаться в Финляндские дела, принять под свою защиту Финнов, противившихся Шведским религиозным нововведениям, и таким образом вытеснить оттуда Шведов; но внутренние раздоры и борьба партий так тогда занимали Новгородцев, что они без пользы пропустили этот удобный случай, и допустили Шведов до того утвердиться в Финляндии, что они в 1164 году сами напали на Ладогу в 55 шнеках. Конечно это нападение не имело успеха; Ладожане отбились и принудили Шведов отступить к реке Воронаю; а потом, по зову Ладожан явился туда, княживший в то время в Новгороде князь Святослав с посадником Захариею и произвел сильное поражение; Шведы большею частью или пали в битве, или взяты в плен, и из 55 шнек только 12 успели спастись бегством Но тем дело и покончилось; Новгородцы, занятые своими внутренними делами, не могли надлежащим образом воспользоваться победой, и Шведы продолжали спокойно утверждаться в Финляндии. Эстонская Чудь также продолжала усиливаться и теснить тамошних Новгородских колонистов, а Новгородцам некогда было подать им надлежащую помощь и окончательно смирить враждебных Эстонцев.

Но ни Чудь, ни Шведы еще не могли загородить дорогу Новгородской торговле с западною Европой; торговля эта продолжалась по-прежнему. Варяжские и Немецкие гости зимой и летом приезжали в Новгород и имели там свои торговые дворы, конторы и церкви; Новгородцы также ездили для торговли и к Немцам, и к Варягам и имели там свои дворы. На востоке, как мы уже видели, торговля Новгородцев и сбор даней в Заволочье много терпели от князя Суздальского; впрочем Суздальский князь только стеснял эту торговлю, отнять же ее у Новгородцев он не мог, ибо и Суздальцы в этой торговле не могли обойтись без Новгородцев, от которых они получали произведения западной Европы, требовавшиеся восточным рынком; притом же Новгородцы проникали в Камскую Болгарию и северным путем чрез свои колонии по Двине и через Пермь, куда еще не могло простираться влияние Андрея Боголюбского. В этом краю Новгородцы не только торговали свободно, но и распространяли свои колонии; так в последние годы Андреева княжения Новгородские повольники завели поселения по Каме, потом проникли до реки Вятки, отняли у тамошних жителей Вотяков крепкий город, названный в летописи Болванским, и дав ему имя Микульцина поселились там, потом заняли Черемисский город Кокшаров, и еще выстроили себе город Хлынов, при впадении речки Хлыновицы в Вятку, и напригласивши себе жителей из Двинских областей, устроили особое владение, независимое от Новгорода, но управлявшееся по Новгородским обычаям – выборными посадниками и тысяцкими.

По смерти Андрея Боголюбского, в самой Суздальской земле начались междоусобия, продолжавшиеся четыре года, и Новгородцы в это время были свободны в выборе князей; но они не успели воспользоваться таким удобным временем, Суздальщинская партия уже так была сильна в Новгороде, что Новгородцы и в это время не могли высвободиться от Суздальского влияния, они продолжали принимать к себе Суздальских же князей. Наконец Суздальские междоусобия прекратились и там утвердился брат Андреев Всеволод Юрьевич. Этот князь как раз удался в отца и брата, и только что утвердился во Владимире, как и начал теснить Новгородцев, задерживать их купцов, мстя за то, что Новгородцы тогда держали у себя князем его соперника Ярополка Ростиславича, доводившегося ему родным племянником. Чтобы помириться с Всеволодом, Новгородцы выпроводили от себя Ярополка; но вместо мира Всеволод, не объявляя войны, захватив Новый Торг и сжёг Волок Ламский. Тогда Новгородцы, видя крайность, обратились к князю Смоленскому Роману Ростиславичу, который прибыл по их приглашению в Новгород, но пробыв не более полгода, возвратился в Смоленск. А между тем во Пскове начались волнения, не предвещавшие ничего доброго для Новгорода; Всеволод по-прежнему не давал мира, продолжал задерживать Новгородских купцов и не возвращал Торжка.

Не желая покориться Всеволоду, Новгородцы обратились к Романову брату, знаменитому тогдашнему воителю Мстиславу Ростиславичу, тому самому, который прославился отражением многочисленных полков Андреевых от Вышгорода. Мстислав долго отговаривался, но убежденный братьями и дружиною наконец дал слово приехать в Новгород. Приезд Мстиславов был настоящим праздником для Новгородцев, его вышли встречать с иконами и крестами архиепископ Илия, церковный клир и весь Новгород. Мстислав, приехавши в Новгород, составил себе план мстить Новгородские обиды, и немедленно начал готовиться к походу на Эстонскую Чудь, которая в недавние годы нападала на Псков и другие Новгородские владения. В ноябре же месяце 1179 года, т.е. вслед за приездом в Новгород, он собрал вече, на котором сказал Новгородцам: «Братья! се обидят вас поганые, а быхом узревше на Бога и на помощь св. Богородицы, пометили себя, и свободили быхом Новгородскую землю от поганых». На этот зов Новгородцы в один голос отвечали: «княже! аще се Богови любо и тебе, а се мы готовы есмы». По этому ответу до двадцати тысяч Новгородских ратников собрались под знаменем Мстислава, и с любимым князем прошли всю Чудскую землю до моря, опустошили ее и возвратились домой с множеством пленников и богатою добычею; Чудь нигде не могла противостать полкам Новгородским и спасалась бегством к морю. Мстислав на возвратном пути зашел во Псков и усмирил Псковичей, волновавшихся против Новгорода. На другой год раннею весною Мстислав с Новгородскими полками отправился на Полотск, мстить Полотскому князю за старые Новгородские обиды; он пришел уже на Луки, чтобы вступить в Полотскую землю; но просьбы старшего брата его Романа Ростиславича Смоленского, остановили этот поход, Мстислав не захотел ослушаться брата, которому Полотский князь доводился зятем. Возвратившись в Новгород, Мстислав вскоре занемог и умер 14 июня 1180 года. Новгородцы похоронили его с честью и положили в соборной церкви св. Софии, в одной могиле с прапрадедом его Владимиром Ярославичем. Летопись, описывая кончину Мстислава, говорит: «и плакася по нем вся земля Новгородская». И действительно было о чем плакать Новгородцам; в Мстиславе они лишились такого защитника своих прав, имени которого трепетали все враги Новгорода, и с которым им нестрашен был грозный Всеволод.

По смерти Мстислава Ростиславича, Новгородцы обратились за князем к Святославу Всеволодовичу Киевскому, который и прислал к ним своего сына Владимира. Новгородцы, полагаясь на могущество Святослава, думали при его помощи смирить Всеволода и сделать его неопасным для Новгорода. А посему, когда Святослав зимою 1180 года открыл поход на Всеволода Суздальского, то и Новгородцы с своим князем Владимиром также выступили в поход и, соединясь с Святославом на устье Тверды, пустились вместе опустошать Суздальскую землю. С начала полки Святославовы и Новгородское шли довольно успешно и опустошили все города по Волге; но не доходя до Переяславля сорока верст, были остановлены Всеволодом на реке Влене. На этой реке Всеволод отыскал такое неприступное место и так успел укрепиться, что Новгородцы и Святослав целых две недели бились из-за перехода через реку; но не могли ни перейти, ни вынудить Всеволода к битве. Новгородцы, которым особенно нужна была победа над Всеволодом, несколько раз бросались на его полки, стоявшие отдельно от главной рати, думая, что он выступит на защиту своих; но Всеволод не подавался на это и не выходил из укрепленных мест. Между тем начиналась весенняя оттепель, реки стало подмывать; и Святослав с Новгородцами, чтобы убраться по добру по здорову до вскрытия рек, принуждены были отступить и так поспешно, что даже не успели снять всего своего лагеря. Впрочем, Всеволод, довольный отступлением сильных противников, не преследовал их; и Новгородцы вместе с Святославом, который с дороги отпустил свои полки по домам, беспрепятственно возвратились в Новгород. Святослава в Новгороде приняли с большою честью и по его желанию дали Торжок, оставленный уже Всеволодом, прежнему своему князю Ярополку Ростиславичу, доводившемуся ему родственником, и беспрекословно согласились помогать самому Святославу в войне с Полотскими князьями, против которых он сбирался идти на следующий год.

Новгородцы после Суздальского похода думали, что они уже довольно смирили Всеволода, и что его уже не чего много опасаться; и по сему так были неосторожны, что посаженному ими в Торжке Ярополку Ростиславичу, лично неприязненному к Всеволоду, дозволили воевать Суздальские города и селения по Волге. Между тем Всеволод не спускал глаз с Новгорода, и когда Новгородцы, по условию с Святославом, пошли воевать Полотскую землю; то он со всем своим войском и союзными Муромцами, и Рязанцами двинулся на Новгородские владения и ударил на Торжок. Новгородцы и князь их Ярополк защищались крепко целые пять недель, не сдавались и тогда, когда у них не было уже хлеба, перерезали и переели лошадей, бывших в городе, и продолжали драться. Храбрый и находчивый Ярополк всех воодушевлял, являлся всюду сам и на стенах города, и на вылазках, и между унывающим народом; но стрела, пронзившая Ярополка, решила участь города. Новоторжцы, не видя пред собою деятельного князя и терпя страшный голод, впали в такое уныние, что не могли долее защищаться й сдались. Всеволод заковал раненого Ярополка в цепи и отправил во Владимир, туда же погнал Новоторжцев с женами и детьми, а город сжег. Новгородцы, возвратившиеся с бесполезного для себя Полотского похода, узнавши о несчастии Торжка и ожидая новых нападений от немирного соседа, отказали Владимиру Святославичу и послали к Всеволоду Суздальскому просить у него нового князя. Очевидно Суздальщинская партия, долго остававшаяся на заднем плане, теперь пользуясь случаям, здесь не дремала с своими происками и убедила народ оставить Святослава и его сына, не умевших защищать Новгородских владений от Суздальского князя.

Всеволод не замедлил удовлетворить просьбе Новгородцев и прислал к ним своего свояка, безземельного князя Ярослава Владимировича, внука Мстиславова, проживавшего у него во Владимире. Но этот князь, посаженник Суздальский, хотя и внук знаменитого Мстислава, не мог так хорошо ужиться с Новгородцами, как жил его дед; он, напротив, поступал так, как поступали Суздальские князья, т.е. притеснял Новгородцев и грабил их волости; так что Всеволод на третий год, по требованию Новгородцев, принужден был его вывести из Новгорода. По удалении Ярослава, Новгородское вече, или скорее народная партия, перекричавшая на вече, решила послать за князем в Смоленск, к Давиду Ростиславичу, который и отпустил в Новгород сына своего Мстислава, в 1184 году. Приезд Мстислава был очень угоден Новгородцам, освободившимся от Суздальской опеки; они даже согласились участвовать в походе Давида Ростиславича на Полотск. Поход этот был очень удачен; Полочане, испугавшись полков Смоленских и Новгородских, не вступая в борьбу, еще на границу выслали свое посольство и заключили мир, какой был угоден Давиду, и как Смольнян, так и Новгородцев одарили богатыми дарами. Всеволод все это время молчал и явно не выражал неудовольствия, будучи занят войною с Рязанскими князьями; но тайно продолжал действовать посредством Суздальщинской партии и три года Мстиславова княжения постоянно держал народ в волнении; и Суздальщинская партия так успела усилиться, что в 1186 году отняла посадничество у Давида Неревинича, сторонника Смоленских князей, к которым он и ушел, а на его место посадила Михаля Степанича; потом, в том же году, на зимнем вече убила и сбросила с моста Давидова брата, Гаврилу Неревинича, и другого их сторонника Ивана Свеневича и, наконец, в следующем году восстала на самого Мстислава, выгнала его из Новгорода и послала к Всеволоду Суздальскому за прежним князем Ярославом.

Ярослав Владимирович прибыл в Новгород 20 ноября 1187 года, и на этот раз, поддерживаемый Всеволодом и при деятельной помощи Суздальской партии, княжил девять лет и, как Всеволодов посаженник, вел дела так как угодно было Суздальскому князю Первые пять лет прошли спокойно для Ярослава, по крайней мере в летописях за это время не записано ни одной встречи, ни одного спора между им и Новгородцами. Противники Суздальщинской партии молчали и тайно копили силы; а сам Ярослав вел себя умереннее и осторожнее прежнего. Даже сильный голод, бывший в Новгороде в первый год Ярославова княжения, прошел без смятений, как прямо сказано в летописи: «не бысть пакости в людях». Мало этого, в следующем году был выбран в посадники Мирошка Нездинич, самый горячий приверженец Суздальских князей, сын того Незды, которого убили Новгородцы в 1167 году за переветы с Андреем Боголюбским; а в 1190 и 1191 годах, Ярослав водил Новгородцев и Псковичей на Чудь и успел завоевать тамошние города Юрьев и Медвежью Голову. Но с 1193 года, Ярослав и Суздальщинская партия встретили уже сильное противоречие от народной партии, именно при избрании нового архиепископа Гавриила. При этом избрании явились три партии: одна хотела Мартирия, другая Митрофана и третья Гречина; и распря партий так была сильна, что решились покончить споры жребием, по которому епископство досталось Мартирию. За тем вражда Ярославовых противников разгоралась все более и более; не имея еще силы действовать явно, они стали смущать и волновать народ пожарами В Новгороде, в 1194 году, с недели Всех Святых до Успеньева дня, пожары продолжались чуть не каждый день; еще не успевали потушить пожара на одной улице, как загоралась другая, совсем на противоположном конце города; так что граждане оставляли свои дома, боясь сгореть, и жили на поле; наконец сгорело и Городище, где жил князь с своим двором. Беспорядки и неудовольствия продолжались, но Всеволод не обращал на них внимания и на следующий год позвал Новгородцев в поход на Чернигов; Новгородцы не противились этому, и с Ярославом пришли уже в Торжок, откуда с честью отпущены Всеволодом назад; но вслед за тем Новгородское вече отправило посольство к Суздальскому князю с просьбою, чтобы он вывел из Новгорода Ярослава и прислал в князья своего сына. Здесь против Ярослава действовала даже Суздальщинская партия, ибо послами были приверженцы Суздальских князей, – посадник Мирошка, Борис Жирославич, Никифор сотский, Иванко и Фома. Но Всеволод, несмотря на желание Суздальщинской партии, задержал послов и на просьбу не дал никакого ответа, вероятно не зная еще чем кончится война, начатая им с Черниговскими князьями, в которой были замешаны все князья Приднепровские. Между тем, на другой год Новгородцы опять отправили посольство к Всеволоду, с просьбою отпустить прежних послов; но Всеволод и на это посольство не дал ответа, а послал сказать Новгородцам, чтобы они с своим князем Ярославом шли на Луки и там ждали, когда он позовет их на Черниговских князей. Между тем Черниговская война кончилась и без участия Новгородцев; но далеко не так, как бы хотелось Всеволоду, а по сему он, при заключении общего мира с Приднепровскими князьями, должен был принять условие, по которому все князья признали Новгород свободным в выборе князей, – где хотят Новгородцы, там и берут себе князя. По заключении такового мира Всеволод, возвращаясь домой отпустил в Новгород одного из задержанных послов – Фому, а Мирошку и Иванка оставил при себе. Это так раздражило Новгородцев, что они осенью того же года (1496), на Юрьев день, выгнали от себя Ярослава и послали за новым князем в Чернигов, к тамошнему князю Ярославу.

Но решение Новгородского веча в настоящем случае не имело полной силы. Ярослав, выгнанный из Новгорода, не оставил Новгородских владений, а напротив, действуя за одно со Всеволодом, засел в Торжке, где приняли его с честью, да и в самом Новгороде Суздальщинская партия, состоящая из богачей, жалела об нем, и так была сильна, что, хотя на весну следующего года и прибыл в Новгород сын Черниговского князя Ярополк, но ничего не мог сделать. Ярослав упорно сидел в Торжке и брал Новгородские дани в Бежецком Верху, по Мсте и в Заволочье; Всеволод же по всей Суздальской земле забирал Новгородских купцов и держал у себя во Владимире, впрочем, давал им в городе полную свободу, и тем старался привлечь их к себе. Наконец Ярополк, без пользы для себя и для своей партии просидевши полгода, был изгнан из Новгорода, и торжествующая партия Суздальщинцов опять стала звать Ярослава. Но Всеволод приказал ему ехать к себе во Владимир и не прежде отпустил в Новгород, как Новгородцы, в лице лучших своей мужей, прибыли во Владимир с просьбою от народа. В третий раз возвращенный в Новгород, Ярослав привел с собою посадника Мирошку и всех Новгородцев, задержанных Всеволодом, и прежде всего озаботился примириться с народом. Летопись, описывая возвращение Ярослава, говорит: «и обуявся с людьми, и добро все бысть, и ради быша все в Новгороде от мала до велика». И действительно было чему радоваться: мир с Всеволодом, свобода торговли по всей Суздальской земле, возвращение всех задержанных, возвратили спокойствие и довольство Новгородцам, да и сам Ярослав воротился не тем князем, каким был прежде. Собственным опытом дознавши, что князю без любви народной трудно жить в Новгороде, Ярослав стал заботиться о выгодах Новгородских. Он посадил старшего сына своего, храброго Изяслава, на Луках, для отражения нападений со стороны Литвы; а когда Изяслав следующею весною там умер, и Полочане с Литовцами приходили к Лукам и пожгли под городом слободы, то на зиму Ярослав с Новгородцами, Псковичами, Ладожанами, Новоторжцами и со всею областью Новгородскою, пошел на Полотск и так устрашил Полочан, что они вышли на границу с поклоном и стали просить мира, на что Новгородцы и согласились, довольные покорностью своих противников. Сам князь и его княгиня строили в Новгороде церкви и заискивали расположения Новгородцев.

Но недолго нынешний раз Ярослав княжил в Новгороде. Всеволод, не желая выпустить Новгорода из своих рук, и замечая, что его посаженник Ярослав поладил с Новгородцами и заботится об их пользах, кажется стал опасаться, чтобы этот безземельный князь не задумал навсегда остаться в Новгороде и освободиться от Суздальской опеки. А посему, не давши Ярославу прокняжить и двух лет, Всеволод вдруг, в 1199 г., позвал его к себе во Владимир и вслед за тем вызвал туда же владыку Мартирия, посадника Мирошку и лучших мужей и дал им в князья своего малолетнего сына Святослава, разумеется под опекою Суздальских бояр, верных и привычных исполнителей его воли. Эта перемена князя с первых же дней показала важную перемену в управлении, высказавшуюся в неуважении к обычаям Новгорода. Архиепископ Мартирий скончался на дороге во Владимир; по Новгородскому обычаю нового архиепископа, преемника покойному, должно было избрать вече всего Новгорода; Всеволод же, к явному нарушению сего обычая, переговори с посадником и послами, сам назначил в архиепископы Митрофана, того самого, которого одна партия предлагала вечу по смерти архиепископа Гавриила в 1193 году. Новгородцы на этот раз не противились Всеволодову выбору и мирно приняли нового архиепископа; Суздальщинская партия очевидно пользовалась в это время большою силою, и противники её должны были молчать; Новгородское посольство, состоявшее из Суздальщинцов, приехавши во Владимир, даже величало Всеволода своим господином и называло Новгород его отчиною и дединою. Но одна партия, при всей своей силе, не составляла Новгорода и не могла зараз изменить всех Новгородских обычаев; малолетний Святослав, с своими Суздальскими боярами-опекунами, волей-неволей должен был оставаться при тех правах, которыми пользовались и прежние князья Новгородские. Новгород и теперь, по-прежнему, оставался самостоятельным, и когда умер Всеволодов приверженец посадник Мирошка, то Всеволод ничего не мог сделать в пользу Мирошкина сына Димитрия, и вече выбрало в посадники, неугодного Всеволоду, Михалку Степанича. Этот выбор нового посадника так обеспокоил князя Суздальского, что он на другой же год (1205) вывел Святослава и прислала старшего своего сына Константина, сказавши Новгородцам: «в земле вашей рать ходит, а князь ваш, сын мой Святослав, мал, а даю вам сын свой старейший Константин». Это новое назначение князя было придумано Всеволодом очень удачно; он этим угодил и вообще Новгородцам, которым не нравилась опека Суздальских бояр, пестунов малолетнего князя, и так усилил свою партию, что вслед за назначением Константина, новое вече сменило выбранного народом посадника Михалку Степанича, и дало посадничество Всеволодову милостинцу Дмитру Мирошкиничу.

Выбором Мирошкинича Всеволод так усилился в Новгороде и так распространил свое самовластие, что в 1208 году прислал в Новгород своего мужа Лазаря вместе с посадничьим братом Борисом Мирошкиничем и приказал, при всех на Ярославовом дворе, убить знаменитого Новгородского боярина Ольксу Сбыславича, в нарушение всех Новгородских прав, и даже не считал нужным объявить народу, за какую вину он велел погубить Сбыславича. Народ, стесненный Суздальцами, прибывшими с князем Константином, и своими изменниками Суздальщинской партией, не смел ни бунтовать, ни жаловаться на такую неправду и насилие. Но ясно чуялось, что Новгородцы были крайне оскорблены таким попранием прав вольного народа; и ежели они не шумели и не вопили на вече, то за них лил слезы уважаемый народом образ Пресвятой Богородицы; летопись говорит: «а за утра (т.е. на другой день по убиении Сбыславича) плака св. Богородица у св. Иакова в Неревском конце». А слезы сии для Всеволода и его приверженцев были гибельнее всех вечевых воплей и драк, они были затаенным выражением вражды Новгородцев и готовили сильное восстание, которое скоро и разразилось над изменниками и притеснителями Новгорода. Но пока вражда еще таилась и ждала удобного случая, видимо все было спокойно и послушно Всеволоду; Новгородцы, по его зову, с своим князем Константином даже участвовали в Рязанском походе (1209 г.) Всеволода и дрались усердно под Пронском. Даже Всеволод так был доволен ими и так веровал в прочность своей власти над Новгородом, что, отпуская Новгородцев с Коломны, богато одарил их, и подтвердив исконную Новгородскую вольность и уставы прежних князей, сказал на отпуске: «кто вам добр, тех любите, а злых казните». Мало этого, даже взял с собою Новгородского князя, своего сына Константина, и раненого под Пронском посадника Дмитра Мирошкинича и семь человек лучших мужей, конечно предводителей Суздальщинской партии.

Но с возвращением Новгородских полков из Рязанского похода все переменилось; народная партия, пользуясь отсутствием князя, посадника и важнейших приверженцев Суздальщинской партии, немедленно собрала вече на отсутствующего посадника, его братьев и приверженцев, обвиняя их во всех обидах и притеснениях и излишних сборах податей, в последнее время тяготевших над Новгородом. На этом вече не было заступников Мирошкиничам и их единомышленникам; народная ненависть, долго скрываемая, так была велика, что не имевшая на лицо предводителей Суздальщинская партия не смела подать голоса, и раздраженный народ прямо с веча, по вечевым законам приступил к наказанию обвиненных общим голосом. «И идоша, как говорит летопись, на дворы их грабежем, а Мирошкин двор и Дмитров зажгоша, а животы их поимаша, а села их разпродаша и челядь, а сокровища их изыскаша и поимаша без числа, а избыток разделиша по зубу (на человека) по три гривны по всему городу и на щит, аще кто потай похватил, а того един Бог ведает, и от того мнози разбогатеша, а что на дсках (т.е. долги Мирошкиничам), а то князю оставиша». Дорого стоили Новгороду верховоды насильники Мирошкиничи, много они награбили, покровительствуемые Всеволодом; но не дешево и расплатились за свое грабительство, месть раздражённого народа не удовольствовалась разграблением их огромных богатств. Народ потребовал суда и казни даже над мертвым Дмитром Мирокшиничем, и когда привезли бездыханный труп его из Владимира; то народ хотел сбросить его с моста, как обыкновенно казнили в Новгороде изменников и предателей, и только убеждения и просьбы архиепископа Митрофана остановили месть народную над трупом. Но тем не менее с приездом присланного Всеволодом князя Святослава и с избранием нового посадника Твердислава Михалковича (сына того Михалка Степанича, у которого происками Суздальщинской партии было отнято посадничество и дано Дмитру Мирошкиничу), весь народ целовал на вече крест честный, чтобы не держать в Новгороде ни Дмитровых детей, ни его приверженцев, и всех их по закону выдали князю для ссылки в заточение. Так кончили Новгородцы с знаменитейшими представителями Суздальщинской партии, с своими предателями, и покончили, не переступая границ, положенных законом вечевого суда, нисколько не нарушая своих обязанностей к князю, и оставаясь совершенно правыми пред Всеволодом Юрьевичем Суздальским, который, отпуская их с Коломны, сам сказал им: «кто до вас добр, того любите, а злых казните», и таким образом сам выдал Мирошкиничей. Но не такими были Святослав и Всеволод, чтобы вольный Новгород мог с ними жить в мире. Святослав при самом вступлении в Новгород уже показал свое неуважение к Новгородцам; он вместо того, чтобы сослать в заточение, согласно с приговором веча, детей Мирошкинича и его приверженцев, отправил их к своему отцу, да и то не всех, а многих оставил в Новгороде, взявши с них большие деньги и начал делать насилия и нарушать исконные права и вольности Новгорода; Всеволод же, будучи в мире с Новгородцами, сталь задерживать в своей волости Новгородских гостей и их товары и вообще держать себя в отношении к Новгороду, не как мирный сосед, а как враг состоящий в войне.

При таких обстоятельствах Новгороцам осталось одно, – искать себе нового князя; и они в следующем же (1210) году обратились к Торопецкому князю Мстиславу Мстиславичу Удалому, сыну того знаменитого Мстислава, который 30 лет тому назад мстил обиды Новгорода; они тайно начали сноситься с ним и просить помощи.

Удалый не заставил долго ждать себя, занял неожиданно Торжок и заодно с гражданами схватил Святославовых бояр, там бывших, заковал в цепи тамошнего посадника, приверженца Святославова, и прислал своих гонцов в Новгород с такою речью: «кланяюся святей Софии и гробу отца моего; пришел есмь к вам, слышав насилье от князей, и жаль мне Новгорода, своей отчины». Новгородцы, выслушавши такую речь, немедленно засадили Святослава под стражу на владычнем дворе, а к Мстиславу отправили большое посольство с просьбою, чтобы шел княжить в Новгород. Когда же пришел Мстислав, то народ встретил его с радостью, и немедля ни мало все стали вооружаться и отправились в поход на Всеволода. Всеволод же с своей стороны выслал было к Твери войско с Константином и другими своими сыновьями; но услыхавши о походе Новгородцев, отправил посольство к Мстиславу с просьбою – отложить войну и отпустить к нему задержанного Новгородцами Святослава и его мужей. В летописи записана следующая речь от Всеволода к Мстиславу: «сыне! пусти ко мне Святослава и мужи его, а еже что не подобно учинил, то аз исправлю; а что аз гости Новгородские поимал и именье их и богатство взял, то отпущу их со всем товаром, и иные гости Новгородские, аще будут закоснели в каких делех в земле моей, и тех отпущу со всеми их товары». Новгородцы, вообще не любившие войны, приняли просьбу Всеволода; и Мстислав отпустил Святослава и его мужей, которые и были переданы Константину, стоявшему в Твери, а Всеволод отпустил Новгородских гостей с их товарами; и целовавши крест, обе стороны заключили мир.

Новгородцы и Мстислав, управившись счастливо с Всеволодом, воротились домой, и повели дела свои так, чтобы все было у них в порядке, чтобы старшие не были изобижены, и чтобы не было происков и неправды; и первый образец такового порядка показал избранный народом посадник Твердислав Михалкович, он добровольно уступил посадничество старшему, приехавшему из Руси, Дмитру Якунину, сыну того знаменитого Якуна, который сорок лет тому назад вместе с князем Романом защищал Новгород против войск Андрея Боголюбского. Этот Дмитр Якунич только что возвратился из Руси, т.е. из Киева или Смоленска, где он укрывался от Суздальщинской партии верховодов, которые страшно преследовали всех знаменитых людей не их партии. Князь Мстислав нового посадника отпустил с Новгородцами на Луки, чтобы поставить и укрепить город против Литвы; а сам с своею дружиною отправился в Торжок, чтобы быть готовым на защиту Новгородской земли в случае, ежели хитрый Всеволод вздумает сделать нападение. Уверившись же, что от Всеволода нападения не будет. Мстислав пошел в Торопец, и оттуда пришел на Луки, соединился с Новгородскими полками и перевел туда своего брата князя Владимира Мстиславича, княжившего во Пскове, поручив ему защищать Новгородские владения с этой стороны. Возвратившись с Лук, Мстислав и Новгородцы возымели какое-то подозрение на владыку Митрофана, посаженника Всеволодова, велели схватить его, и не принимая никаких оправданий и даже не дозволяя оправдываться, приказали отвести в Торопец; а на его место по приговору веча избрали в архиепископы знаменитого Новгородского боярина Добрыша Ядрейковича, который незадолго пред тем воротился из Царьграда с дскою гроба Господня и под именем Антония постригся в монахи в Хутыне монастыре. Таким образом Новгородцы на другой же год Мстиславова княжения разделались окончательно с Всеволодом и его партией; ибо по удалении владыки Митрофана у Суздальщинцов не осталось более ни одного защитника и покровителя, и все важные должности перешли в руки представителей народной партии, без происков со стороны, а по выбору самого народа. А вслед за тем умер во Владимире и Всеволод Суздальский, слишком тридцать лет грозной тучей, тяготевшей над Новгородом.

Но в то время, как у Новгорода шла тяжелая борьба с Всеволодом Суздальским, Новгородцам приходилось еще отбиваться от беспокойных соседей на западе и усмирять своих данников на северо-востоке своих владений. Так в 1176 году, т.е. перед началом борьбы с Всеволодом Юрьевичем, Эстонская Чудь всеми своими силами поднялась на Псков, и хотя была отбита Псковичами с большим уроном; но была только отбита, Псковичи только успели защитить свой город. Новгородцы же не раньше, как через три года собрались отомстить Чуди за нападение на Псков; но и здесь все дело ограничилось опустошением страны, принадлежащей Чуди Очеле, о покорении же этого племени Новгороду Новгородцам, кажется, некогда было и думать, и тем более, что на другой год после Чудского похода умер мститель обид Новгородских князь Мстислав Ростиславич. А в 1183 году Пскову явился новый враг Литва; враг этот на первый раз ограничился набегом на Псковские владения, но как говорит летопись, набег этот много причинил зла Псковичам и был предшественником будущих разорений от того же беспокойного племени. Потом и Эстонская Чудь недолго помнила урок, данный ей Мстиславом Ростиславичем с Новгородцами, и в 1190 году в числе семи шнек обошла пороги и вступила в Псковское озеро; но Псковичи остереглись, дали битву и такую одержали победу, что все шнеки привели в свой город и ни одному Чудину не дали уйти. Но опять Псковичи могли только защищаться, а не имели сил мстить за нападения; и только через год Новгородцы с своим князем Ярославом Владимировичем пришли мстить обиды Пскова, вступили в землю Эстонской Чуди, страшно разорили пройденную ими страну, захватили богатую добычу и множество пленников и отняли у Чуди старый Русский город Юрьев, нынешний Дерпт, а потом в другой поход следующим летом взяли другой тамошний город Медвежью Голову. Но оба похода не имели других последствий, кроме опустошения Эстонской земли и сожжения взятых городов; об удержании же взятых городов за собою ни Новгородцы, ни Псковичи не думали, им в то время было вовсе не до завоеваний в этой стороне, они могли только отбиваться и наказывать нападающих, и притом наказание большею частью было позднее и более или менее случайное, когда выйдет удобное время. А между тем в этой стороне за Эстонией, в землях племени Ливи, при западной Двине и по берегу Балтийского моря в это время укреплялись и распространяли свое владычество Немцы Ливонского ордена, о которых ни Псковичам, ни Новгородцам, занятым борьбой с Суздальским князем, не когда было и подумать. Именно как во время борьбы с Юрием Долгоруким и Андреем Боголюбским Новгородцы дали время Шведам распространить свое влияние в Финляндии; так во время борьбы с Всеволодом Юрьевичем они и Псковичи не могли помешать Немцам утвердиться в Ливонии и вообще по Балтийскому поморью.

Литва, беспокоившая Псков, кажется еще более беспокоила юго-западные владения Новгорода, здесь она иногда действовала одна, иногда вместе с Полочанами; так что пограничный в этом краю Новгородский пригород Луки постоянно должен был держать значительное войско, для отражения Литовских набегов, и считался оплечьем Новгорода от Литвы, и князья Новгородские того времени обыкновенно посылали туда более надежных посадников, – или своих сыновей, или братьев; но и эта предосторожность не всегда спасала Новгородские владения от Литовских и Полотских набегов. Так в 1198 году Полочане и Литва сожгли посад на Луках и едва не взяли самого города; так что тогдашний Новгородский князь Ярослав Владимирович должен был вооружить и Новгородцев, и Псковичей, и Ладожан, и Новоторжцов, чтобы смирить Литву и Полочан. Но и это усмирение было не надолго, в 1200 году Литовцы, миновав как-то Луки, захватили почти всю Ловать, чуть не до Русы с одной стороны, а с другой стороны почти до Шелони; конечно этот набег кончился тем, что Новгородцы прогнали Литву, гнались за бегущими до Псковских границ и успели отбить полон; а вслед за тем на Луки был отправлен новый воевода Нездила Пхиниц, который с не большой дружиною сделал набег на Летголу и захватив их врасплох, значительно опустошил этот край и возвратился домой с пленниками. Но разумеется это не отучило Литву от набегов, и в 1210 году мы опять встречаем Литовцев в пределах Новгородских владений; в летописи сказано; «Новгородцы угонивше Литву в Ходыницах, и избиша с князем Володимиром и посадником Твердиславом». А Мстислав Удалый, на другой же год по проезде в Новгород, нашел нужным послать на Луки посадника Дмитра Якунина с полком, чтобы укрепить город на случай нападения Литвы, а вслед за тем и сам приехал туда же и поручил защиту Лук брату своему князю Владимиру Мстиславичу Псковскому.

Но за то северо-восточные пределы Новгородских владений в последние 30 лет были спокойнее прежнего времени, и во все продолжение борьбы Новгорода с Всеволодом Юрьевичем нет и помину о нападении Финнов или Шведов; а напротив, встречаются известия летописи о нападении Новгородцев на племя Емь, жившее в южной Финляндии. Так под 1186 годом в летописи говорится, что молодцы (т.е. повольники) Новгородские с своим удалым предводителем Вышатою Васильевичем ходили на Емь и возвратились благополучно, добывши полона. Этот успешный набег вольницы вероятно был сделан для разведок, нельзя ли будет Новгороду повытеснить или ослабить Шведов в Финляндии; но будучи сами в войне с Русскими князьями, Новгородцы, несмотря на успех Вышаты, не могли предпринять что-либо серьезное против Шведов в Финляндии; впрочем, не желая упустить случая, обещавшего успех, они вооружили против Шведов Корелян, которые, по свидетельству Шведских летописей, в 1187 и 1188 году напали на самую Швецию, вошли в Меларское озеро, убили Упсальского архиепископа Иоанна и сожгли многолюдный Шведский город Сигтуну. После Корельского удачного набега Новгородцы прекратили торговые сношения со Шведами, а в 1191 году вместе с Корелою сами напали на южную Финляндию; в этот раз нападение сделано было с моря, и Новгородцы страшно опустошили тамошнюю землю, пожгли селения и иссекли скот; по свидетельству Финляндских летописей в это время был сожжён Новгородцами главный Шведский город в Финляндии Абов и все Шведские колонии в юго-западной Финляндии уничтожены, и тамошние Шведские поселенцы частью истреблены, а частью разбежались; так что Новгородцы с этой стороны могли считать свои владения обеспеченными от нападения неприятелей, и ежели бы имели свободное время, то не далеки были от того, чтобы окончательно подчинить себе южную Финляндию и уничтожить там всякое влияние Шведов.

Но не так спокойны были владения Новгородцев в глубоком севере и северо-востоке, за северною Двиною, в Печере и за Печерою к Уральскому хребту; в тамошнем безмерном краю, диком и редко населенном, имевшем только одни Новгородские острожки разные полудикие народцы время от времени оказывались непокорными власти Великого Новгорода и нападали на посылаемые туда отряды Новгородских даньщиков. Так в продолжение борьбы со Всеволодом, в летописях отмечено, что в 1187 году были избиты Новгородские даньщики в Печере и Югре, при чем пало до ста человек значительных удальцов. Новгородцам, занятым в это время борьбой партий из-за Смоленского и Суздальского князей, некогда было мстить возмутившимся полудикарям; но они не могли забыть избиение своих лучших людей, и через пять лет на шестой собралась Новгородская рать повольников с воеводою Ядреем, взяла с собою даже священника и пустилась в далекий поход к Уральским горам, в землю племени Югры. Поход этот сначала был удачен, рать, благополучно прибывши в Югорскую землю, без потери взяла первый встретившийся Югорский город; но следующей за тем город оказал сильное сопротивление и воинскую хитрость. Новгородцы под сим городом стояли пять недель, и жители города все это время пересылались с осаждающими, и откладывая день за день сдачу города, говорили осаждающим: не губите своих смердов и даней, подождите, пока мы соберем серебро, соболей и другие узорочья; а сами между тем собирали ратников, и когда собрали их довольно, то послали просить Новгородского воеводу, чтобы шел в город, взявши с собою двенадцать человек лучших людей. Воевода, не подозревая коварства, вошел в город с священником Иваном Легеном и с иными лучшими людьми, и был убит; потом Югра пригласила в город еще 30 человек лучших людей, и тех иссекла; потом еще 50 человек. Между тем в Новгородском лагере открылись изменники, которые вступили в тайные сношения с Югорским князем, и один из них Савка сказал Югорскому князю: «ежели ты не убьешь Якова Проклинича и отпустишь его живым в Новгород; то он опять приведет рать и опустошит твою землю». Князь велел убить и Прокшинича, а за тем Югорцы, на праздник святителя Николая (6 декабря) выступили из города и иссекли всех Новгородцев, давно уже упавших духом и страдавших от голода; только 80 человек успели как-то спастись. В Новгороде целую зиму не было вести об этой рати ни на живых, ни на мертвых; и не раньше как на другой год бедные и ободранные остатки Ядреевой рати явились в Новгороде. Это поражение Новгородской рати, кажется, осталось без отмщения, по крайней мере мы не имеем о том известий, да и Новгородцам тогда было не до отдаленной Югры и не до мщения; у них в то время шла самая жестокая борьба с Всеволодом Суздальским, который задержал их посольство и страшно стеснял торговлю.

Между тем, несмотря на внутренние раздоры партий, ни на тревоги и нападения от соседей, торговля Новгородцев, как в Русской земле, так и с иноземцами во всех краях, шла своим порядком во все время борьбы Новгорода с Всеволодом, хотя и терпела по временам значительные остановки и препятствия. По свидетельству памятников, мы встречаем Новгородских купцов за все это время и в разных княжениях Русской земли, и на отдаленном северо-востоке, в Камской Болгарии, и на юге в Константинополе, и на западе у Немцев и Варягов, с которыми Новгородцы особенно были в тесных торговых связях¹²; Немцы и Варяги постоянно имели свои торговые дворы и даже церкви в Новгороде и Ладоге, и наоборот, Новгородцы имели свои торговые дворы у Немцев и Варягов в их земле. Впрочем, и с Немцами и Варягами не обходилось без ссор, который на время останавливали торговлю; так в летописи за это время отмечены два разрыва: 1-й под 1188 годом, когда Варяги и Немцы засадили в поруб Новгородских купцов на Готланде, а Новгородцы, в отмщенье, заключили в темницу Немцев и Варягов в Хоружку и Торжке, и на весну не пустили за море ни одного своего купца, не отправили посольства к Варягам и не дали им мира; 2-й в 1201 году, когда Новгородцы отпустили Варягов за море без мира, и потом осенью того же года заключили с ними мир на всей своей воле, когда пришло новое Варяжское посольство сухим путем.

До нас дошли две договорные грамоты Новгорода с Немцами, относящиеся ко времени Всеволода Юрьевича; грамоты сии с довольною подробностью описывают тогдашний порядок торговли Новгорода с Немцами. Первая из сих грамота была заключена Новгородским князем Ярославом Владимировичем, при посаднике Мирошке и при тысяцком Якове, по всему вероятию через год или два после разрыва Новгородцев с Варягами и Немцами в 1188 году. Грамота сия написана от имени князя, посадника, тысяцкого и всех Новгородцев в ней первым условием положено, чтобы Новгородцы, согласно с прежним миром имели беспрепятственную торговлю в Немецкой земле и на Готланде, а Немцы и Готландцы беспрепятственную торговлю в Новгороде. Далее, во 2-м условии, определены порядки суда в тяжбах между Новгородцами и Немцами: во 1-х, ежели будет убит Новгородский посол в Немецкой земле, или Немецкий посол в Новгороде, то платится виры 20 гривен серебром, или 80 гривен кунами, согласно с Русскою правдою, а за убийство купца виры 10 гривен серебра, или 40 гривен кунами. А ежели свяжут мужа без вины, то за бесчестье 12 гривен старыми кунами: а кто кого ударит колом или оружием, то за рану 6 гривен старыми кунами; а кто пихнет другого или одежду разорвет, то три гривны; а кто прибьет жену мужескую или дочь, то 40 гривен князю и 40 гривен жене или дочери старыми кунами; а кто сорвет с женщины или девицы головную повязку, то 6 гривен старыми кунами за бесчестье; во 2-х, в делах не уголовных на суде как от Немцев, так от Новгородцев требуются свидетели, или бросается жребий, кому целовать крест, и кто поцелует крест, тот возьмет то, на чем целовал крест; в 3-х при взыскании долгов Варягу на Новгородце, или Новгородцу на Варяге, в случае запирательства, истец должен представить 12 человек свидетелей и дать клятву, и тогда возьмет свое; в 4-х, ежели будет суд у Новгородца в Немецкой земле, или у Немчина в Новгороде, то рубежа не чинить, а жаловаться на другое лето, а ежели не исправит, то объявя князю и людям, взять свое у гостя, ежели суд будет в Новгороде; ежели же тяжба будет в иной земле в Русских городах, то у тех и просить суда, а Новгородцам до таких тяжб дела нет, в таких тяжбах и Немцы и Новгородцы свободны (не отвечают). 3-е условие: Новгородца не сажать в тюрьму в Немецкой, земле, ни Немца не сажать в тюрьму в Новгородской земле, а брать на виноватом свое; а ежели убьют заложника или попа, то за голову 20 гривен серебра. Для заключения сего договора, князь Ярослав и Новгородцы отправили в Немецкую землю своего посланника Григу. Настоящий договор свидетельствует, что разрыв у Новгородцев с Немцами и Варягами в 1188 г. произошел главным образом от недостаточного определения взаимного суда и управы по прежним договорам, которая недостаточность и была устранена настоящей грамотою, заключающей в себе только подробное определение судебного порядка между договаривающимися сторонами, каковым порядком отстранились те недоразумения, которые послужили причиною помянутого разрыва.

Второй договорной грамоты до нас не дошло, но мы имеем проект этой грамоты, по всему вероятию относящийся к первому или второму десятилетию XIII столетия. Из этого проекта мы знаем: 1) что в Новгороде и Ладоге были особые торговые дворы Немецкие и Готландские, с своими церквами и кладбищами; именно: в Новгороде Готландский двор с церковью св. Олава и Немецкой с церковью св. Петра; а в Ладоге у Немцев при их дворе была церковь св. Петра, и у Готландцев при их дворе церковь св. Николая. Дворы сии пользовались большими привилегиями, они управлялись своими выборными старостами или ольдерманами, и имели свой суд и управу, по общему в то время порядку между всеми приезжими торговцами, которые обыкновенно тогда ездили большими караванами, с своими начальниками и судьями. 2) Немецкие и Готландские гости разделялись па зимних и летних, которые составляли отдельные общины; так что все Немецкие и Готландские купцы, приезжавшие в Новгородские владения, принадлежали непременно к той или другой общине, и вели торговлю не иначе, как по правилам или уставам своей общины, и зимние гости никак не смешивались с летними; и такие же общины были и у Новгородских гостей, отправлявшихся для торговли в Немецкую землю или Готланд, и их общины и дворы пользовались там такими же правами и привилегиями, как Немецкие и Готландские общины в Новгороде. 3) Ссоры между Новгородцами и Немцами, или Готландцами в Новгороде, разбирались при церкви Иоанна Предтечи на Опоках, где была устроена особая судебная палата или притвор, и суд был смешанный, – с Новгородской стороны судьями были тысяцкий и Новгородские судьи, а с Немецкой или Готландской стороны Немецкий или Готландский ольдерман. Ежели ссора будет между зимними гостями и Новгородцами, то летним гостям до этой ссоры нет дела, они не отвечают, и наоборот, зимним гостям нет дела до ссоры летних гостей. Ссора между гостем и Новгородцем там и должна покончиться, где она началась. Ежели ссора не прекратится в один год, то отлагается до другого года, а гость, причастный к ссоре, свободно может выехать из Новгородских владений, тою же свободою пользуется гость, ежели ссора не кончится и на другой год; ежели же ссора (т.е. тяжба) не решится и на третий год, то имущество гостя подвергается аресту. 4) Весы гостиного двора должны поверяться два раза в год, ежели покажутся поистертыми; товары гостей должны быть взвешиваемы на весах гостиного двора, при чем весовщик получал от капи, т.е. от 12 пудов, девять векшей пошлины, и весовщик целует крест, что будет вешать одинаково для обеих сторон. 5) Новгородцы отвечали за безопасность гостей и их товаров от грабежа, начиная с Березовых островов. При вступлении в Ижеру тамошний тиун высылает навстречу гостям лодочников и лоцманов, которые должны вести гостиные ладьи и получали за это определенную по договору плату, которая выдавалась не прежде, как Немецкие ладьи будут приведены к Рыбацкой слободе. При вступлении Немецких ладьей или кораблей в гостиную пристань, они очищались мытною или проезжею пошлиною по полгривны с корабля, нагруженного мясом и хлебом, и по гривне с корабля, нагруженного другими товарами; впрочем, сама пошлина платилась по привозе товаров в сам Новгород, в гостиной же пристани мытник только пересматривал товары, подлежащие платежу пошлин и давал пропуск.

Очистивши Новгород от Суздальщинцов и устроивши внутренние дела, Мстислав и Новгородцы обратились против внешних врагов и сделали два счастливых похода: один на Чудь Торму, жившую на Север от нынешнего Дерпта, а другой на Чудь Ереву, жившую по нынешней реке Пернове, ближе к морскому берегу. Походы сии доставили Новгородцам множество пленников и богатую добычу; кроме того, Чудь обязалась платить им дань, которую Мстислав разделил на три части, две части отдал Новгородцам, а третью своей дружине. Поход на Чудь Ереву был самый сильный, в нем кроме Мстислава и Новгородцев участвовали Псковичи и Торопчане с своими князьями. Чудская земля была страшно разорена и опустошена; Новгородская рать прошла ее из конца в конец до моря и разорила все тамошние села и осеки, и только не взяла города Воробьина, при осаде которого Чудь признала над собою власть Новгорода и обязалась платить дань.

Но лишь Мстислав с Новгородцами возвратился из похода на Чудь Ереву, как в Новгород пришли послы от Мстиславовых родственников, внуков Ростислава Смоленского, с просьбою, чтобы Мстислав помог им воевать с Всеволодом Чермным, князем Черниговским, который выгнал их из Приднепровья. Мстислав, по выслушании послов, созвал вече на Ярославовом дворе и стал звать Новгородцев, чтобы они помогли ему в походе на Всеволода Черниговского. Новгородцы, довольные Мстиславом, отвечали ему: «камо, княже, очима позриши ты, тамо мы главами своими вержем». И немедленно собрались в поход и пошли с Мстиславом к Киеву. Новгородцы спокойно шли до Смоленска; но здесь, поссорившись с Смольянами, поворотили назад и даже не пошли на вече, на которое их звал Мстислав, впрочем, скоро одумались, сами составили на походе вече, и стали рассуждать, – идти ли за Мстиславом или воротиться домой. Это вече было очень шумно и продолжительно; наконец посадник Твердислав порешил спор в пользу Мстислава, он обратился к вечу с такой речью: «яко, братье, страдали деды наши и отцы за Русскую землю, тако, братье, и мы поидем по своем князи». Эта речь так подействовала на Новгородских ратников, что они прямо с веча пустились догонять Мстислава, и соединясь с ним, начали воевать вниз по Днепру Черниговские города, потом разбили Черниговских князей под Вышгородом, и тем заставили Всеволода бежать из Киева. Вслед за Вышегородскою битвою Мстислав с Новгородцами торжественно вошел в Киев, где Киевляне приняли их с честью и взяли себе в князья Мстиславова двоюродного брата Мстислава Романовича. Из Киева Мстислав Мстиславич с Новгородцами двинулся к Чернигову и, простояв под сим городом 12 дней, заключил с Всеволодом Черниговским мир. После чего Новгородцы, получив от Черниговского князя богатые дары, возвратились с своим любимым князем домой.

Но не долго Мстислав оставался в Новгороде; в следующем после Черниговского похода, 1215 году, к нему приехал гонец от Польского государя Лешка, который, рассорившись с Венгерским королем, приглашал Мстислава выгнать Венгров из Галича и самому занять это княжение. Мстислав, постоянно ратовавший за Русскую землю, с охотою принял это приглашение и, собрав вече на Ярославовом дворе, сказал Новгородцам: «есть до меня дела на Руси, а вы вольны в князьях». Новгородцы как не любили Мстислава, но не могли удержать его у себя; ибо Мстиславу конечно выгоднее было быть полным самостоятельным князем в Галиче, нежели оставаться в Новгороде, где князь зависел от народного веча. И по сему Новгородцы, простившись с Мстиславом, принялись за избрание нового князя; много раз собиралось вече по этому предмету, много было толков и споров о том, кого выбрать в князья, и наконец порешили звать Ярослава Всеволодовича, князя Переяславля Суздальского. Конечно в этом решении настояла Суздальщинская партия, которая по удалении Мстислава не замедлила возвысить свой голос, и тем более могла успеть в своих происках, что на виду действительно не было такого князя, на которого бы могли положиться Новгородцы; да и при том другие партии могли думать, что Ярослав не будет для них очень опасен, ибо его отца страшного Всеволода уже не было в живых, и в самой Суздальской земле начались междоусобия. И по сему, согласно с последним решением веча, посланы были от Новгорода к Ярославу посадник Юрий Иванкович, тысяцкий Якун и десять старейших купцов звать его на Новгородский престол. По этому зову Ярослав немедленно прибыл в Новгород и с почестями был встречен архиепископом Антонием и Новгородцами.

Но Ярослав был истый Суздальский князь, такой же самовластный, как и покойный отец его Всеволод, и такой же защитник и покровитель Суздальщинской партии верховодов и притеснителей. Он в тот же (1215) год, как пришел в Новгород, велел схватить многоуважаемого Новгородского боярина Якуна Зуболомича и Новоторжского посадника Фому Добрынина, и оковав сослал их в Тверь; а вслед за этою неправедною, без воли народа сделанною, ссылкой, по наговору Суздальщинцов Феодора Лазутинича и Ивора Новоторжича, собрал вече на Ярославовом дворе против тысяцкого Якуна Намнежича. Вече сие, составленное по всему вероятию из Суздальщинцов, решило, как хотелось князю, и бросилось тут же грабить дом Якуна тысяцкого и схватило его жену, сам же Якун успел скрыться и на другой день вместе с посадником пришел к князю, который тут же велел схватить и его сына Христофора. Народ, теснимый Суздальщинцами, целые десять дней молчал против такой неправды и выжидал удобного случая отомстить за насилие насилием; наконец 30 мая произошло восстание, поднялась Прусская улица, сильно оскорбленная поимкой своего уличанского боярина Якуна, жители этой улицы убили Ярославовых приверженцев Овстрата и Луготу и бросили трупы их в городской ров. Это восстание Пруссов ясно показало Ярославу, что Великий Новгород не Переяславль, что здесь сидеть не безопасно; а по сему он поспешил убраться в Торжок, чтобы оттуда с большею безопасностью действовать на Новгородцев.

Между тем по случаю неурожая в Новгороде начался голод, чем и не замедлил воспользоваться Ярослав, он стал перехватывать все обозы с хлебом, шедшие к Новгородцам, так что, по словам летописи, не пустил ни воза; от чего голод так усилился, что кадь ржи покупалась по десяти гривен (т.е. на нынешние деньги почти по девяти рублей серебром за четверть, или четвертую часть кади) и люди начали есть сосновую кору, липовый лист и мох, отцы стали продавать детей. За голодом последовал страшный мор, наметали трупами полную скудельницу, вновь устроенную, и кроме того трупы валялись по торгам, улицам, и полям, и собаки грызли и таскали их, не успевая поедать. Тщетно Новгородцы в такой крайности несколько раз отправляли свои посольства в Торжок и молили Ярослава, чтобы шел в Новгород и пустил туда обозы с хлебом; Ярослав оставался глух и нем к таковым мольбам, даже вывез из Новгорода свою жену, дочь Мстислава Удалого, задерживал у себя Новгородских посланников и не давал никакого ответа; и так прошло восемь месяцев, люди умирали с голоду, а Ярослав продолжал молчать и не сводил своих наместников из Новгорода. Наконец Новгородцы, выведенные из терпения, послали к нему Мануйла Ягольчевича с последнею речью: «поиди, княже, в свою отчину к св. Софии, не пойдешь ли, а поведай». Но Ярослав по-прежнему молчал, задержал у себя посланника и перехватывал Новгородских гостей. В Новгороде был вопль и плачь и полное разорение, люди, не зная, чем жить, разбегались; но это была уже последняя беда, за которой шли торжество и радость. Новгородцы успели снестись с Мстиславом Мстиславичем; и этот удалый князь 11-го Февраля 1216 года опять въехал в Новгород и тут же схватил и заковал в цепи наместников и дворян Ярославовых; потом собрал вече на Ярославовом дворе и, поклявшись честным крестом, сказал народу: «любо изыщю мужи Новгородскии и волости, паки ли положу свою голову за Новгород», на что Новгородцы с клятвою отвечали: «с тобою, княже, в живот и в смерть». И в след за тем начали готовиться к борьбе с Ярославом.

Ярослав, получивши весть о действиях Мстислава, немедленно принялся укреплять Торжок засек все пути от Новгорода: а между тем послал туда сто Новгородских мужей, своих приверженцев, выпроваживать Мстислава, надеясь, что Суздальщинская партия при помощи присланных перекричит на вече; но эта надежда нисколько не оправдалась. Новгородцы так сильно были оскорблены Ярославом, что никто не смел и заикнуться о его возвращении, даже и присланные сто человек пристали к другим и весь Новгород единодушно встал на Ярослава. Впрочем, Новгородцы так еще были слабы, что Мстислав и вече думали нельзя ли покончить дело миром; и отправили в Торжок посланниками попа Юрия от церкви св. Иоанна на торговище и княжих мужей с такими речами от Мстислава: «сыну кланяютися, муж мой и гость отпустили, а сам с Торжку поиди, а со мною любовь возми». Но Ярослав был не такой человек, чтобы мирно отступиться от Новгорода; он, надеясь на свою силу, без ответа отпустил попа Юрия, а всех Новгородцев, бывших в Торжке, как посланников, так и гостей, числом более 2000 человек, выведши на поле, заковал в цепи и разослал по своим Суздальским городам, а товары их и коней раздал своей дружине. Весть об этом сильно опечалила Новгородцев, ибо Ярославом были захвачены лучшие мужи, меньшие же одни разбежались, а другие померли от голода, народ в смущении не знал, что делать. Но Мстислав Удалый, не робевший ни перед кем и ни перед чем и во всем уповавший на милость Божию, созвал вече на Ярославовом дворе и сказал Новгородцам: «идем искать своих мужей, вашей братьи и своей волости, не будет Новый Торг Новгородом, ни Новгород Торжком; но где св. София, там Новгород, а и во мнозе Бог и в мале Бог и правда».

Это вече было в последние дни Февраля, по тогдашнему счету в конце года, а в первый день нового года, т.е. первое число марта, во вторник второй недели Великого поста, Мстислав с Новгородцами отправился в поход на Ярослава; он пошел Селигером, и вошедши в свою Торопецкую область, сказал голодным Новгородцам: идите запасаться кормом, и когда они запаслись, то отправился с ними к верховьям Волги, и там получил весть, что Ярославов брат Святослав с десятью тысячами ратников осаждает Мстиславов городок Ржевку, где наместник Ярун только с сотнею дружинников засел насмерть. Мстислав, имея при себе всего пятьсот ратников (это было все его войско, и с помощью, приведенною князем Владимиром из Пскова), бросился на выручку верного Яруна и заставил Святослава бежать, потом взял Ярославов город Зубцов и оттуда перешел на реку Вазузу, где с ним соединился его двоюродный брат, Владимир Рюрикович, князь Смоленска, который привел с собою полки Смольнян. Но и по присоединении Смоленских полков рать Мстислава была еще очень малочисленна; а потому он опять отправил посольство к Ярославу в Торжок, требуя мира. Но Ярослав отвечал: «не хочу мира, и коли пошли на меня, то идите, а и по одному ваших непридется на сто наших». Получивши такой ответ, Мстислав с своим братом и с Новгородцами вступили в Тверскую область и начали опустошать села по Волге, думая пробраться к Переяславлю Залесскому, стольному городу Ярославову; храбрый Ярун с передовым полком уже пробрался за Тверь и разбил там Ярославову заставу, Мстислав же с Владимиром и Новгородцами спускался по Волге, опустошая все по дороге и поджидая вести от третьего своего союзника Константина князя Ростовского, и дошел таким образом до Кснятина, где их встретил передовой воевода Константина Еремей с любовью и с поклоном от своего князя; и от Кснятина все прямо двинулись к Переяславлю, и когда уже были на городище на реке Саре, то к ним присоединился и сам Константин с Ростовскими полками, бывшей во вражде с Ярославом и его союзником Юрием Владимирским.

Ярослав, продолжавший жить в Торжке, услыхавши, что Мстислав с своими союзниками воюют его волость, оставил Торжок, и забравши с собою преданных ему и бывших при нем Новгородцев и Новоторжан, поспешно пустился к Переяславлю, вооружил приведенных с собою Новгородцев и Новоторжан, и поднял всю Переяславскую область, а вслед за тем присоединили свои полки его братья и союзники – Юрий, Владимир и Святослав, бывшие во вражде с Константином Ростовским. Они повели свою многочисленную рать навстречу Мстиславу и Новгородцам, и расположились станом на реке Хзе: Мстислав же и Новгородцы с своими союзниками остановились на реке Липице. Увидавшие многочисленные полки Юрия и Ярослава, Мстислав и его союзники отправили к Юрию посланником Новгородского сотского Иллариона с такою речью: «кланяемтися у нас с тобою нет обиды у нас обида с Ярославом». На это Юрий отвечал: «я один брат с Ярославом». За тем того же Иллариона послал Мстислав к Ярославу с речью: «пусти мужи мои Новгородцы и Новоторжцы, возврати взятую тобою Новгородскую волость, возьми мир с нами, целуй к нам крест и не проливай крови». Юрий и Ярослав, видя малочисленность рати Мстиславовой и его союзников, с насмешкой отвечали: «не хочем мира и мужей не пускаем, а вы далеконько зашли, и вышли как рыба на сушу». После такового ответа оставалось одно – бой на смерть; и Новгородцы, выслушавши Юрьеву и Ярославову речь от Иллариона, сказали Мстиславу: «княже! нехочем умирать на конях, а будем биться пеши, как и наши отцы на Кулачьске», и вслед за тем, слезши с коней и побросав верхнее платье и разувшись, бросились, с криком: – «за св. Софию», на Ярославов полк, а за ними пустился и Мстислав с своею дружиною на конях. Натиск Новгородцев и Мстислава так был силен и стремителен, что полк Ярослава, после упорной сечи, дрогнул, и вместе с своим гордым князем обратился в бегство, а вслед за ними побежал и Юрий с своим полком, стоявший против Константина и Ростовцев. Битва эта была самая жестокая, из одного только Ярославова полка было более десяти тысяч убитых, легших костьми на поле, а еще больше погибло в бегстве, иные потонули в реке, другие раненые разбрелись по лесам и болотам, и были поедены зверьми; стоны и крики сражающихся были слышны даже в Юрьеве и около Юрьева. Таким образом Липецкая битва не оправдала самохвальных надежд Юрия и Ярослава; они перед началом боя хвалились закидать Новгородцев и Смольнян седлами, и созвавши бояр и лучших воинов перед шатер, говорили им: «вот сам товар пришел в руки, берите себе оружие, коней и платье, а людей бейте, чтобы ни одного не осталось в живых; кто же убежит не убит, тех поймавши вешайте и распинайте, а о князьях, ежели будут в наших руках, мы сами поразмыслим». Вполне надеясь на победу, Юрий и Ярослав еще в ночь накануне битвы поделили между собою города своих противников, целовали друг другу крест и написали грамоты, кому владеть какими городами. Но как мы уже видели, не пришлось ни им, ни их дружинникам заметать Новгородцев и Смольнян седлами и бить, и вешать противников; Юрий и Ярослав сами побросали свои седла, чтобы бежать скорее, а дружинники их и бежать не успевали, и едва десятый нагишом и босиком приплелись во Владимир; самохвальные же грамоты о разделе городов попались в руки к Смольнянам, которые нашли их при разграблении шатра Ярославова и принесли к своим князьям Мстиславу и Владимиру.

Ярослав, с Липецкого побоища прибежавши в Переяславль, всех задержанных там Новгородцев и Смольнян приказал побросать кого в погреб, кого в гридницу, где они большею частью и задохлись; он сначала думал отсидеться, но услыхавши, что Мстислав со своими союзниками и Новгородцами уже не далеко, так перепугался, что начал просить мира, сперва через посланников, а потом сам поехал к Константину и, униженно кланяясь, говорил ему: «господине! я в твоей воле, делай что хочешь, только невыдай меня тестю моему Мстиславу и его брату Владимиру, а сам, брате, накорми меня хлебом». Мстислав, видя покорность и полное унижение Ярослава, не пошел далее к Переяславлю, и взяв богатые дары, и вытребовав у Ярослава его жену, свою дочь, и всех задержанных Новгородцев с их товарами, а равно и тех, которые были с Ярославом в полку, заключил мир на всей своей воле, и с богатою добычею отправился назад в Новгород, а союзники его также пошли по домам.

Впрочем, победа и торжество над Ярославом еще не уничтожили Суздальщинской партии в самом Новгороде, там даже посадником сидел Суздальщинец Юрий Иванович, у которого отняли посадничество только по возвращении Мстислава из похода; потом, когда на другой год Мстислав, по своим делам, должен был на время отправиться в Киев, то счел за нужное взять с собою, как бы в заложники, предводителей Суздальщинской партии: Юрия Иванковича, бывшего посадника, Сбыслава Степанича и Олексу Путилича. А возвратившись из Киева, Мстислав схватил и заключил в оковы двух знаменитых Суздальщинцев – Станимира Дерновича и его сына Нездилу, и забрал их товары; впрочем, Станимир и Нездила скоро были отпущены, может быть оправдавшись перед князем. Но очевидно Суздальщинская партия в это время преимущественно гнездилась в Торжке, куда в 1218 году и ездил Мстислав; он захватил там много бояр и между ними знаменитого богача Борислава Некуришинича, которого, впрочем, скоро отпустил, взяв у него множество товара. Возвратившись из Торжка. Мстислав созвал вече на Ярославовом дворе и сказал Новгородцам: «Кляняюся св. Софии и гробу отца моего и вам, хочу поискать Галича, а вас не забуду, дай Бог лечи у отца и у св. Софии». Тщетно Новгородцы умоляли его не оставлять Новгорода; он настоял на своем, и поклонившись народу, отправился искать Галича и более уже не возвращался в Новгород.

С удалением Мстислава, Суздальщинская партия стала действовать смелее; еще Мстислав, кажется, не успел выехать из Новгорода, как туда возвратился Суздальщинец архиепископ Митрофан, удаленный народною партией при Мстиславе; впрочем, на первый раз самовольное возвращение Митрофана кончилось тем что его не выгнали из Новгорода и приказали жить в Благовещенском монастыре, Антоний же по-прежнему оставался архиепископом. По отбытии Мстислава народная партия, руководимая знаменитым посадником Твердиславом, на столько была еще сильна, что за князем Новгородцы послали не в Суздаль, а в Смоленск, откуда и привели Мстиславова двоюродного племянника Святослава Мстиславича. Но этот князь, хотя и не Суздальский, не мог заменить Мстислава, что скоро заметили Суздальщинцы и подняли в Новгороде мятеж. Дело началось так: в первый же год Святославова княжения, зимою, один Суздальщинец Матвей Душильчевич, связав ябеднича бирича Мосейца, бежал из Новгорода; но его нагнали и свели к князю на Городище, под стражу; а на другой день Суздальщинцы распустили по городу ложный слух, что посадник Твердислав выдал князю Матвея, и в ночь зазвонили тревогу сперва на торговой стороне Ониполовичи, у церкви св. Николая, а потом в Неревском конце у церкви Сорока Святых, и стали собирать народ на Твердислава. По утру князь, услышав шум и мятеж в городе, отпустил Матвея Душильчевича, думая тем умирить народ. Но дело шло не на мир; Матвей Душильчевич, освобожденный князем, тут же соединился с своими и повел Ониполовичан и Неревлян от мала до велика, а Твердислав вывел на битву Людин конец и Пруссов, пятый же конец, Загородцы не пристали ни к той, ни к другой стороне, выжидая кто одолеет. Твердислав перед самою битвою, выступив наперед, обратился к церкви св. Софии и сказал: «аже буду виноват, да буду ту мертв, буду ли прав, а ты мя прави, Господи». Вслед за тем началась сеча у городских ворот, в которой Твердислав оказался действительно правым; Ониполовичи и Неревляне были разбиты и обратились в бегство, оставив убитыми нескольких из своих и в том числе Матвеева брата Ивана Душильчевича. Это было 27 января 1218 года. Но дело тем не кончилось, после битвы на улицах еще целую неделю продолжались шумные веча; впрочем, Людинцы и Прусы, победив в битве, перекричали и на вечах; так что когда Святослав, не понимая путем положения дел, прислал на вече своего тысяцкого сказать: «не могу быть с Твердиславом и отнимаю у него посадничество», то та и другая партия единодушно вступились за Твердислава и потребовали от князя, чтоб он объявил, по какой вине лишает его посадничества. И когда князь сказал: «без вины», то все в один голос отвечали: «Княже! оже нету вины его, ты нам крест целовал без вины мужа волости не лишити; а тобе ся кланяем, а се наш посадник, мы его не выдадим». После чего обе партии, как уже заключившие между собою мир и целовавшая друг другу крест, разошлись спокойно; а Твердислав, как правый по признанию самого князя и всего народа, остался по-прежнему посадником.

Последняя победа Твердислава и народной партии в битве на улицах и на вече, так была сильна, что когда на другой год Киевский князь Мстислав Романович прислал в Новгород своего младшего сына Всеволода, а Святослава потребовал к себе в Киев; то все беспрекословно исполнили его волю, отпустили Святослава и приняли Всеволода, о приглашении же князя из Суздальской земли не было и помину. Но и Всеволод, подобно Святославу, не умел ладить с Новгородцами, и не по самовластию, а именно потому, что не знал какой держаться партии; и в следствие этого при нем, как и при Святославе, опять начались междоусобия и споры, поднимаемые Суздальщинцами. Зимою того же (1219) года один Суздальщинец, Семьюн Емин, с четырьмястами дружины отправился на Тоймакары, куда должно было идти сквозь Суздальскую землю. Князья Суздальские, Юрий и Ярослав, действовавшие за одно с Суздальщинской партией, не пропустили Семьюна чрез свою землю. Семьюн возвратился в Новгород в ладьях, и расположившись шатрами на поле, начал смущать народ, распуская нелепые слухи, что посадник Твердислав и тысяцкий Якун нарочно наперед заслали к Юрию, чтобы он не пропускал Семьюнову дружину в Тоймакары. А между тем в это время не было в Новгороде ни князя Всеволода, ни посадника Твердислава, они находились в походе на Эстонскую Чудь; пользуясь таким случаем, Суздальщинцы, по наговорам Семьюна, взбунтовали народ, и отняв посадничество у Твердислава, передали Суздальщинцу Семену Борисовичу, внуку Мирошкину, а вместо Якуна сделали тысяцким самого Семьюна Емина, а вслед за тем, пользуясь отъездом, по святительским делам в Торжок, архиепископа Антония, объявили Новгородским владыкою Митрофана, проживавшего в Благовещенском монастыре, а к Антонию послали сказать: «иди куда хочешь». Впрочем, с возвращением князя и Новгородской рати из Эстонского похода, дела приняли другой оборот: народная партия снова усилилась и на созванном вече одолела своих противников и, по приговору веча, Твердислав опять был объявлен посадником, а Якун тысяцким, Семен же Борисович и Семьюн Емин лишены должностей, данных им Суздальщинцами.

Но недолго торжествовал и Твердислав с народною партией. На другой (1220) год, князь Всеволод, по своим делам, ездил в Смоленск и на возвратном пути заезжал в Торжок, это тогдашнее гнездо Суздальщинцов, где, по всему вероятию, сошелся с Суздальщинцами, и возвратясь в Новгород, начал искать головы посадника Твердислава, считая его опасным для себя врагом, как постоянного защитника вольностей Новгородских и упорного противника Суздальщинцам. Но Всеволод вовсе не умел повести этого, вообще не легкого, дела; он, зная из опыта своего брата Святослава, что вече не откажет Твердиславу от посадничества, придумал с своими сторонниками силою напасть на любимого народом посадника и убить его; это ему тем более казалось удобным, что Твердислав тогда был болен и лежал в постеле. Принявши такой план, Всеволод со всею своею дружиною, в полном вооружении, приготовясь как бы на рать, выступил из Городища, этого обычного княжьего местопребывания в Новгороде, и таким образом вступил на Ярославль двор, это законное место Новгородского веча. Но вместо веча, он там нашел только своих вооруженных сторонников Суздальщинцов, которые тут же соединились с ним и стали полком на княжеском дворе. Вольный же Твердислав приказал везти себя в санях к церкви Бориса и Глеба, где немедленно собрались около его Людин конец, Прусы и Загородцы, составлявшее народную партию, и в полном оружии стали стройными пятью полками около больного своего предводителя, приготовившись защищать его во чтобы то ни стало. Но до битвы дело не дошло; ибо князь, увидавши, что народная партия очень сильна и решилась крепко постоять за свое дело, не осмелился выступить из своего двора, а выслал для переговоров Суздальщинца архиепископа Митрофана. Этот хитрый старец так ловко умел обделать княжие поручение, что незаметно дал такой перевес Суздальщинской партии, какого она никаким образом не могла бы добыть оружием. Митрофан, пользуясь саном духовного пастыря всех Новгородцев, объявил собранному народу, что князь соглашается на все доброе и подтвердит свои обещания крестным целованием, и что сам он, как пастырь церковный, прежде всего заботится о христианской любви и примирении всех граждан. Против таких речей архипастыря спорить было не кому; народная партия всегда искала мира, а предводитель её, больной Твердислав, уже охладел к тревогам земной жизни, и помышлял о жизни загробной, как предстать суду Божию. Все это стараниями Митрофана дало такой оборота делу, что партии примирились; князь и Твердислав сошлись и целовали друг другу крест; и тут же, по болезни, Твердислав отказался от посадничества и, чувствуя себя все слабее и слабее, через семь недель, тайно от жены и семейства, удалился в Аркадиев монастырь и постригся в монахи. Мир, устроенный Митрофаном и удаление Твердислава, подняли Суздальщинскую партию, и она на первый раз заявила свою силу тем, что на место удалившегося Твердислава, выбрала в посадники Иванка Дмитровича, Якунова внука, а на другой год показала путь и самому князю Всеволоду. Народное вече, в 1221 году, подговоренное Суздальщинцами, прямо сказало Всеволоду: «Княже! мы тебя не желаем, иди куда хочешь». И Всеволод, не имея опоры в народной партии за вражду против Твердислава, удалился к своему отцу в Киев.

Суздальщинцы, удалив Всеволода Мстиславича, естественно должны были обратиться за князем в Суздальскую землю; но притеснения, которые вытерпел народ от Ярослава, были еще так памятны для Новгорода, что нелегко было убедить Новгородцев, чтобы они согласились искать себе князя в Суздальской земле. А посему только на другой год архиепископ Митрофан и посадник Иванко Дмитрович с старейшими мужами были отправлены во Владимир Суздальский к тамошнему князю Юрию Всеволодовичу просить у него сына в князья Новгородские. Юрий, как и следовало ожидать, принял их с честью, одарил богатыми дарами и отпустил с ними своего сына Всеволода на всей воли Новгородской, а вслед за тем прислал своего брата Святослава с помощными полками для войны в Ливонии. Новгородцы были очень довольны Всеволодом и миром с Суздальскою землею, который им был необходим для торговли с Востоком. Но Юрий вовсе не думал помогать развитию Новгородской торговли, а напротив имел желание сколько возможно теснить Новгород, чтобы совершенно подчинить его Суздальской земле; а по сему Всеволод, по его тайному приказу, не прожив и года, ночью ушел из Новгорода со всем своим двором. Новгородцы, крайне опечаленные удалением Всеволода, отправили новое посольство к Юрию, конечно по настоянию Суздальщинской партии, это посольство от имени Новгорода сказало Юрию: «ежели тебе неугодно держать Новгорода сыном, а дай нам своего брата». Юрий не противоречил этой просьбе и отпустил к Новгородцам на всей их воли, их прежнего князя Ярослава Переяславского.

Торжествующая Суздальщинская партия с радостью приняла Ярослава, своего прежнего покровителя; но Ярослав был недоволен тем, что его приняли князем на всей воли Новгородской, ему хотелось княжить в Новгороде на своей воли, также как в Переяславле. А посему он, сделав два похода на Литву и Чудь, и выбравши на место умершего Митрофана в архиепископы чернеца Хутынского монастыря Арсения, уехал с женою и детьми в Переяславль. Новгородцы, руководимые Суздальщинскою партией, снова отправили посольство к Юрию Владимирскому просить, чтобы он прислал к ним своего сына; и Юрий опять прислал Всеволода.

Но Всеволод на этот раз приехал в Новгород (1224 г) не за тем, кажется, чтобы княжить там в любви и согласии с Новгородом, а за тем только, чтобы высмотреть положение Новгородских партий и условиться с Суздальщинцами; а посему вскоре по приезде тайно ночью ушел со всем своим двором в Торжок, чтобы оттуда морить Новгородцев голодом, подобно тому, как это делал десять лет назад дядя его Ярослав. Тайное удаление Всеволода в Торжок, очевидно, было сделано по наперед заготовленному плану и по приказу Юрия; ибо в след за Всеволодом пришли в Торжок с своими полками сам Юрий, брат его Ярослав Переяславский, племянник Василько Ростовский и шурин Михаил Всеволодович Черниговский. Новгородцы, услыхавши о такой сильной рати, отправили к Юрию двух мужей с просьбою, чтобы отпустил Всеволода в Новгород, а сам вышел из Торжка. Юрий, рассчитывая на свою партию в Новгороде, дал такой ответа послам: «выдайте мне моих противников (конечно предводителей народной партии) Якима Иванковича, Никифора Тудоровича, ИванкаТимошкинича, Нездилу Савиновича и Вячерадка; не выдадите ли, а я поил есмь кони Тверью, а еще Волховом напою». Такой гордый ответ, конечно, дан был с расчетом запугать Новгородцев; но дело вышло наоборот. Новгородцы, вместо того, чтобы сробеть от такого ответа, опомнились, прекратили все внутренние раздоры, забыли о партиях и все, как один человек, поклялись умереть за св. Софию и Великий Новгород. Опасность явилась столь близкою, что даже Суздальщинцы замолкли и присоединились к народной партии; любовь к родине еще так была велика, что перед ней исчезали все другие расчеты. Посадник Иванко Дмитрович, потомок знаменитого Мирослава Гюрятинича, первого выборного посадника в Новгороде, принялся за укрепление города, немедленно были собраны войска со всех волостей, засекли дороги и выставили на них сторожевые отряды; а к Юрию послали сказать: «княже! Кланяемтися, а братьи своей невыдаваим, а крови не проливай, пока ли твой меч, а наши головы». Юрий, узнавши о том, что Новгородцы поклялись умереть за свою свободу, и боясь потерпеть такое же поражение, какое лет 16-ть тому назад потерпел на Липецком бою, умерил свою надменность, отправил с Новгородскими послами своих мужей и Михайлова тысяцкого Романа, и велел сказать Новгородцам: «возмите у меня в князья шурина моего Михаила». Новгородцы согласились на это и прислали своих мужей за Михаилом; а Юрий с своими союзниками, скрипя сердце, вышел из Торжка, и на возвратном пути в свою землю с досады много наделал опустошений в Новгородской области и взял с самого Новгорода 7000 рублей окупа.

Новгородцы с радостью приняли своего нового князя Михаила Всеволодовича, да и было чему радоваться, он был истый Новгородский князь; по словам летописи, «при нем было легко по волости Новгороду». Он прежде всего уничтожил все нововведения и налоги, введенные перед тем Суздальскими князьями, и начал княжить так, как желательно было Новгородцам, как требовали их исконные уставы. Мало этого, он в тот же (1225) год, как прибыл в Новгород, поехал с Новгородскими мужами к Юрию Владимирскому ходатайствовать о возвращении товаров и пленников, захваченных Юрием в Торжке и других Новгородских владениях; и так успел в своем ходатайстве, что Юрий возвратил все захваченное им во время последней ссоры с Новгородцами. Но недолго любимый князь княжил в Новгороде, дела родного юга отзывали его в Чернигов; и он, возвратясь от Юрия, собрал вече и сказал Новгородцам: «не хочу у вас княжить, иду в Чернигов, гостей ко мне пускайте, а ваша земля также как и моя». Новгородцы умоляли его остаться, но не могли умолить и проводили с честью.

Оставшись без князя, Новгородцы опять обратились к Юрьеву брату Ярославу Переяславскому и отправили к нему посольство в Переяславль; а между тем выбранного прежде Суздальщинцами в архиепископы инока Арсения принудили удалиться в Хутынь монастырь, а на владычен двор ввели любимого народом прежнего архиепископа Антония, шесть лет тому назад удаленного Суздальщинцами, а теперь только что возвратившегося в Новгород из Перемышля. Очевидно, что несмотря на приглашение князя из Суздальской земли, Суздальщинская партия была еще не очень сильна в Новгороде, но Ярослав, прибывши по приглашению, скоро поправил дела своей партии, и после двух удачных походов на Емь и Литовцев, грабивших около Торжка, так усилил Суздальщинскую партию, что народный любимец архиепископ Антоний, не дожидаясь изгнания, сам оставил владычен двор и удалился в Хутынь монастырь, а Суздальщинцы опять возвели на владычен двор Ярославова избранника инока Арсения. Впрочем, и народная партия не думала еще уступить своим противникам, не имея возможности явно действовать в самом Новгороде, предводители народной партии с некоторыми из своих сторонников удалились во Псков, чтобы там не на виду у своих противников собраться с силами, и оттуда уже действовать на сам Новгород, где конечно еще много оставалось сочувствующих их делу.

Ярослав, проведавши о таком замысле, поспешил было с посадником Иванком и тысяцким Вячеславом во Псков; но Псковичи, уведомленные об этом из Новгорода, заперли перед ним ворота и он, простояв несколько дней на Дубровне, принужден был воротиться назад. Воротившись в Новгород, Ярослав созвал вече на владычнем дворе (1228 г.) и начал жаловаться народу, что Псковичи его обесчестили, что он вовсе не мыслил на них зла, а напротив вез им в коробах дары, паволоки и овощь; но жалоба эта не имела успеха, вече не сделало никакого распоряжения в пользу князя. Тогда Ярослав придумал повести дело иначе, он вызвал к себе полки из Переяславля и сказал народу, что хочет идти на Ригу. Прибытие Переяслявских полков и квартирование их лагерем около городища и по дворам на Славянской улице произвело большую дороговизну на съестные припасы и тем раздражило народ. А между тем Псковичи, главные противники Ярослава, получивши из Новгорода весть о прибыли Переяславских полков, и зная, что полки сии собраны собственно против них, заключили с Ригою мир и союз отдельно от Новгорода, взаимно обязались помогать друг другу и дали заложников. Ярослав, видя тайное нерасположение к себе Новгородцев и явное вооружение Псковичей, продолжал хитрить и отправил во Псков посольство с такими речами: «пойдите со мною на путь (на Ригу), а я зла на вас не мыслил ни котораго, и выдайте мне тех, которые оклеветали меня перед вами». В ответ на Ярославово посольство Псковичи сами отправили к нему послом одного Гречина, который по наказу от лица всех Псковичей сказал Ярославу и Новгородцам: «кланяемся тебе, князь, и своей братьи Новгородцам, а в поход нейдем и братьи своей не выдаем, с Рижанами мы взяли мир и из-за вас нарушать его не хотим. Вы уже не раз нас выдавали: ходили к Колываню и взяли с Колыванцев серебро, и сами ушли не взявши города и непомирившись путем с Колыванцами; были также у Кеси и у Медвежей Головы, много повоевали и пограбили и ушли домой с богатою добычею, не сотворивши мира; а нашу братью побили зато на озере, а иных увели, в плен, вы же задравши ушли прочь и оставили нас одних. Или вы что удумали на нас? то мы против вас со св. Богородицею и с поклоном, уже лучше вы изсеките нас и возмите наших жен и детей, а не выдайте поганым, в том вам кланяемся». Выслушавши эту речь Псковского посла, Новгородцы наотрез отказали Ярославу в походе на Ригу: «нейдем на Ригу без своей братьи Псковичей, отвечало вече, а тебе, князь, кланяемся». Видя неудачу, Ярослав отпустил Переяславские полки домой, а вслед за ними и сам с своею женою ушел в Переяславль, оставив в Новгороде своих несовершеннолетних сыновей Феодора и Александра с боярином Феодором Даниловичем и тиуном Якимом.

Ярослав своим отъездом думал смутить Новгородцев, он ждал, что в след за ним начнутся в Новгороде беспорядки и смятения и Новгородцы сами поклонятся ему. И действительно ожидания Ярослава частью сбылись, смятения начались, но только не в его пользу. С Успеньева дня были страшные дожди, продолжавшиеся до Николина дня зимнего, так что не было ни одного ясного дня и нельзя было ни собрать сена, ни обрабатывать нив. И простой народ зашумел и собрал вече; но это вече собралось на Суздальщинцов, Ярославовых сторонников, и на первого из них инока Арсения, избранного Ярославовою партией в архиепископы. Прямо с веча народ отправился на владычен двор, толпа завопила: «из-за него так долго стоит тепло, он выпроводил владыку Антония в Хутынь монастырь и сам сел на владычнем столе, давши мзду князю». Арсений едва успел скрыться в церкви св. Софии, его чуть не убили, толкая в шею за ворот; и на другой день торжественно ввели Антония на владычен двор, и по немощи посадили к нему двух помощников Якуна Моисеевича и Никифора Щитника. Арсения же отправили на Хутынь. Управившись с Арсением, народная партия принялась за других сторонников Ярославовых. Снова собралось вече, восстал весь город, и прямо с веча в оружии пошли на тысяцкого Вячеслава и разграбили его дом и дома других Ярославовых приятелей, Вячеславова брата Богуслава, владычня стольника Андрея, Софийского стольника Давыдки и Судимира; и потом послали грабить дом Липского старосты Душильда, а самого повесить. Но и тем дело не кончилось, общий мятеж еще только разгорался; Суздальщинцы не думали оставаться безгласными жертвами, они также успели вооружиться и укрепиться в своих улицах на торговой стороне. Но страшное наводнение 8-го декабря разнесло Волховский мост, и таким образом разделило враждующие стороны, и мятеж по неволе улегся. Торжествующая народная партия отняла тысяцкое у Вячеслава и дала своему стороннику Борису Негочевичу, а к Ярославу от лица всего Новгорода послала сказать: «поезжай к нам, княже, но наперед откажись от всех новин, которыя ты затеял, преступив крестное целование к Новгороду, не посылай своих судей по волостям, на всей нашей воли и на всех грамотах Ярославлих ты наш князь. А ежели не так, то ты себе, а мы себе». В ответ на это Ярославовы наместники Федор Данилович и тиун Яким, конечно по приказу князя, тайно ночью бежали из Новгорода и увезли с собою малолетних княжичей Феодора и Александра. И тем кончилось на этот раз княжение Ярослава в Новгороде, продолжавшееся слишком три года.

На утро после бегства княжичей собралось вече, и на этом вече рассудили: «должно быть князь задумал какое-нибудь зло на св. Софию, и от того побежал, а мы их не гнали и князю не сделали никакого зла, казнили только свою братью; да судит им в том Бог и честный крест, а мы промыслим себе князя». И тут же на вече всем миром целовали икону св. Богородицы, чтобы быть всем заодно, и послали в Чернигов за князем Михаилом Всеволодовичем Хота Станимировича и Гаврилу с Лубяницы. Это посольство перехватил князь Смоленский, по просьбе Ярослава занявший все дороги из Новгорода; впрочем, Михаил, бывший тогда на Брыни, как-то проведал, что Новгородские послы перехвачены в Смоленске, и не дожидаясь нового приглашения, наскоро примчался в Торжок на Вербное воскресенье (1229 года), а в конце Фоминой недели прибыл в Новгород и целовал крест народу, – княжить на всей воли Новгородской и на всех грамотах Ярославлих. Михаил принес с собою мир и тишину, которых уже давно не было в Новгороде, смущенном происками Суздальщинской партии, состоявшей под покровительством Ярослава. Милосердуя к крестьянам, Михаил возобновил старый закон, чтобы крестьяне, перешедшие на новую землю, пять лет были свободны от платежа даней, а платили бы только те, которые живут на старой земле, как установили прежние князи. С прибытием Михаила Новгородцы, т.е. народная партия, тогда господствовавшая, принялась за своих противников Суздальщинцов, приятелей Ярослава, впрочем, не прибегая ни к мятежу, ни к грабительству; ибо приятели Ярослава без шума, мирно, по приговору веча были обложены особым побором на построение моста через Волхов, который в прошедшем году был разрушен наводнением, и в тоже время, может быть по приговору того же веча, отняли посадничество у Иванка Дмитровича и передали Внезду Водовику, кажется по желанию князя Михаила, а Иванку дали Торжок. Потом князь Михаил Всеволодович, по совету с вечем, приступил к избранию архиепископа; ибо любимый народом владыка Антоний был очень стар и болен, и уже лишился языка. Избрание нового архиепископа было сделано по старым Новгородским порядкам; сперва были избраны три кандидата, потом имена трех избранных, написавши на жребиях, положили на св. трапезу в храме Софии, и послали Михайлова сына, княжича Ростислава, вынуть жребий, и вынулся жребий Спиридона, чернеца Юрьева монастыря, которого и посадили на владычнем дворе.

Вскоре по избрании архиепископа князь Михаил Всеволодович пошел в Чернигов и взял с собою шесть человек знатных Новгородцев, как бы в залог верности всех граждан, а в Новгороде оставил своего малолетнего сына Ростислава. На прощание Михаил сказал народу: «Дай Бог мне исправить правду Новгородскую и потом взять от вас сына». Исправить Новгородскую правду в настоящей речи Михаила значило, – разделаться с Ярославом, который еще не давал мира Новгороду. Чтобы исправить эту Новгородскую правду, Михаил тут же с веча отправил к Ярославу посланников Нездилу Прокшинича и Иванка Тудоровича, которые, приехавши в Переяславль, от имени Новгорода и князя сказали Ярославу: «отступися Волока и что взял силою в Новегороде, и целуй на том крест». Ярослав с насмешкою отвечал на это: «я не отступаюсь от того, чем завладел, и креста не целую, а вы сами по себе и я сам по себе», и задержал послов целое лето. Таким образом Михайлово и Новгородское посольство не удалось и для восстановления Новгородской правды следовало начать войну с Ярославом; но Михаилу было вовсе не до войны с Ярославом за Новгород, у него уже началась война с Мономаховичами Киевскими и Смоленскими из-за родного Чернигова. А по сему хотя он в следующем 1230 году и приезжал на короткое время в Новгород и обещал Новгородцам осенью ко дню Воздвижения Честного креста явиться с Черниговскими полками и идти вместе на Ярослава, и требовать у него мира и Новгородской правды; но Черниговские дела к тому времени так запутались, что ему нельзя было и подумать об исполнении обещанного похода.

Между тем вслед за отъездом Михаила в Новгороде начались мятежи и ссоры. Суздальщинцы, сдерживаемые прежде присутствием князя, теперь зашумели и стали волновать народ. Дело началось ссорой Степана Твердиславича и Иванка Тимошкинича с посадником Водовиком. На первый раз посадничие слуги побили Иванка на Городище; а на другой день Иванко собрал вече из своих сторонников на Ярославовом дворе, и прямо с веча с своими приятелями пошел и разграбил двор посадника; с своей стороны посадник Водовик вместе с Семеном Борисовичем подняли весь город на Иванка и Якима Влунковича и других Суздальщинцов, и прямо с веча пошли грабить их дворы, сожгли двор Прокши Лашнева, а Яким Влункович убежал к Ярославу, другие же попрятались, но потом опять были захвачены и по приведении к присяге отпущены; впрочем Водовик опять схватил Иванка Тимошкинича и приказал утопить в Волхове, а еще прежде по приказу посадника на самом вече убили Волоса Блуткинича, хотевшего жечь Водовиков двор. Но эта резня и грабеж не усмирили Суздальщинцов, а только более озлобили их; к тому же появилось новое страшное бедствие, – голод со всеми своими ужасами. Мороз, бывший на праздник Воздвижения Честного креста, побил весь хлеб и стали покупать кадь ржи по 20 и 25 гривен кунами; такая дороговизна заставила многих бедняков разбежаться по другим городами, а оставшиеся умирали голодною смертью; так что трупы валялись по улицам и собаки грызли младенцев. Архиепископ Спиридон на свои деньги построил скудельницу и приказал одному честному мужу иконнику Станиле ездить по городу, собирать мертвецов и хоронить в скудельнице, в которую скоро натаскали 3030 трупов и наполнили ее до верха. Княжич Ростислав с посадником Водовиком 8-го декабря уехали в Торжок, а на другой день Суздальщинцы начали мятеж, убили Водовикова приятеля Семена Борисовича, разграбили его дом и села и захватили жену, потом разграбили дворы и села Водовика, его брата Михаля, Даньслава, Бориса тысяцкого, Творимирича и много иных дворов. Посадник Водовик, услыхавши о Новгородском мятеже, бежал с своею братией прямо из Торжка в Чернигов, туда же пустились и тысяцкий Борис с Новоторжцами своей партии; а Суздальщинцы в Новгороде дали посадничество и тысяцкое своим предводителям Степану Твердиславичу и Никите Петриловичу, имение же Водовика и Семена Борисовича раздали черным людям по сотням в раздел, что бы их привлечь на свою сторону, и вслед за тем отказали княжичу Ростиславу и, отпуская его к отцу в Чернигов, сказали: «отец твой дал слово и крест целовал сесть на конь и идти на войну с Здвиженья, а се уже Николин день; с нас крестное целованье, а ты поди прочь, мы себе князя промыслим». И послали звать Ярослава Переяславского на всей воли Новгородской.

Ярослав по зову своей партии, конечно от лица всего Новгорода, не замедлил явиться и 30 декабря 1230 года был уже в Новгороде, и собрав вече, целовал икону св. Богородицы на том, что будет княжить на всех грамотах Ярославлих, т.е. по старым Новгородским обычаям; но это было только на словах, чтобы успокоить народ, на деле же он и не думал следовать Новгородским обычаям и, прожив в Новгороде только две недели, уехал в свой Переяславль и увез с собою лучших мужей, представителей народной партии, которых считал опасными для своей власти, а в Новгороде оставил своих сыновей Феодора и Александра.

Между тем как богачи и сильные люди спорили между собою, возмущали черных людей, производили грабежи и убийства и меняли князей, бедный народ погибал от голода, хлеб день от дня все дорожал и дошел до небывалой цены по гривне серебра (около фунта) за четверть ржи; подвоза ни откуда не было. Ярослав, чтобы в конец ослабить и смирить Новгород, задерживал все обозы, идущие в Новгород. Несчастные бедняки уже приели мох, липовую и сосновую кору и лист, конину, псину и кошек, и обезумев с отчаяния и голода, принялись есть валяющиеся по улицам человеческие трупы, а иные стали резать и пожирать живых людей. Летопись говорит, что пойманных в этом страшном зверстве иных жгли огнем, других вешали, иным отрубали головы. Скудельница, построенная Спиридоном, давно уже была наполнена трупами, построили еще две скудельницы и те набили битком без счету, и за тем еще множество трупов валялось по улицам, площадям и на мосту. Отцы и матери продавали детей в рабство приезжим купцам, только бы добыть хлеба. Летописец говорит, что люди в отчаянии потеряли всякое человеческое чувство, из-за хлеба резались друг с другом, даже отцы и матери не делились добытым хлебом с детьми и бессмысленно смотрели, как дети умирали с голода. Но мало этого, к бедствиям голода присоединилось бедствие пожара, который не пощадил ни богатых, ни бедных. В начале следующего 1231 года погорел весь Славянский конец, пожар так был силен, что огонь перелетал даже через Волхов, и в этом пожаре погибло множество людей. Наконец чаша бедствий переполнилась, с раннею весною Немцы приплыли морем и привезли жита и муки, и тем спасли Новгород от конечной погибели. Но Ярослав думал только о себе и нимало не заботился о Новгородцах, он несмотря на все только что миновавшие бедствия, осенью же 1231 года приказал им сбираться на войну против Михаила Черниговского. Впрочем, ни Новгородцы, ни Переяславцы, приведенные Ярославом, не дошли до Чернигова, но сжегши Шеренск и даром простоявши под Мосальском, разошлись по домам, – Новгородцы в Новгород, а Ярослав с Переяславцами в Переяславь, страшно разграбив тамошнюю страну и не помирившись с Михаилом.

Между тем, несмотря на успехи Суздальщинцов и страшное угнетение Новгорода, народная партия не совсем еще пала, предводители её, большею частью удалившееся к Михаилу в Чернигов, еще не отчаивались в своем деле и, рассчитывая на страшное угнетение народа, думали, что стоить только сыскать князя, который бы согласился идти в Новгород, то Новгородцы единодушно восстанут на Суздальщинцов и вече откажет Ярославу. Особенно горячо хлопотали об этом: проживавший в Чернигове сын бывшего посадника Водовика, Петр Водовикович, Борис Негоцевич, Михаль с братом, Глеб, брат Семена Борисовича, убитого Суздальщинцами, и Миша; они, уговорив идти с собою князя Трубчевского Святослава, в 1232 году, на четвертой неделе Великого поста, отправились в Новгород и пришли уже в село Буище, принадлежавшее Юрьеву монастырю. Но Святослав, видя, что его прибытие не производит волнения в народе, что из Новгорода не бегут встречать его, догадался, что приглашатели обманулись, и чтобы не попасться в руки слуг Ярославовых, воротился назад. Петр же Водовикович, с товарищами, рассчитывая на нелюбовь Псковичей к Ярославу, убежали во Псков и не обманулись в своем расчете. Лишь только они явились во Псков, как тамошняя народная партия восстала на Ярославова наместника Вячеслава, схватила его и бивши заковала в цепи, потом отправила тайно несколько Псковичей в Новгород для возмущения народа; и черный народ, недовольный Ярославом, пользуясь его отсутствием, действительно зашумел, летопись говорит: «в Новгороде бысть мятеж велик». Впрочем, деятельный Ярослав успел приехать в пору из Переяславля, переловил возмутителей, присланных из Пскова, и засадил их под стражу на Городище в гриднице, а во Псков послал требование, чтобы отпустили его наместника Вячеслава и выпроводили от себя Петра Водовиковича с товарищами. Но Псковичи не думали повиноваться Ярославову приказанию, и решившись крепко защищать Водовиковича и его товарищей, отвечали Ярославу и Суздальщинцам: «пришлите к нам жен и имение Водовиковича и его товарищей, а мы отпустим Вячеслава, или вы себе, а мы себе». Ярослав на это не отвечал ни слова, и думая усмирить Псковичей голодом, приказал перехватывать все обозы, идущие во Псков, и так прошло целое лето. Во Пскове от этого страшно вздорожала соль; Псковичи в крайности отпустили Ярославова наместника Вячеслава; а Ярослав молча отпустил во Псков жен Бориса Негоцевича, Глеба Борисовича и Миши, но о мире не сказал ни слова и продолжал задерживать обозы, идущие во Псков. Наконец зимою Псковичи поклонились Ярославу, отправили к нему посольство в Новгород и, назвавши его своим князем, просили, чтобы прислал к ним своего сына Федора; но он Федора не дал, а послал во Псков своего шурина Юрия. С прибытием этого князя Псковичи выпроводили от себя Петра Водовиковича и его товарищей; и таким образом надежда народной партии на Псков рушилась.

Но Борис Негоцевич, Петр Водовикович и их товарищи еще не отчаивались в своем деле; и их партия, хотя скрытно, еще существовала в Новгороде. Выпровоженные из Пскова, они удалились к Немцам в Медвежью Голову; там в это время княжил от имени Немцев князь Ярослав, сын покойного Псковского князя Владимира Мстиславича, к нему-то прибегли Борис Негоцевич с товарищами и объявили его своим князем. Ярослав Владимирович, по их просьбе, вместе с Немцами нечаянно захватил Изборск; но Псковичи не дали ему утвердиться в новозанятом городе, напали на него и самого взяли в плен, прочие же разбежались, впрочем, во время бегства многие были переловлены и отданы Ярославу, который отправил их в Переяславль в заточение. Таким образом и эта попытка народной партии не удалась; впрочем, упорные предводители недовольных еще не отступились от своего потерянного дела, несмотря на постоянные неудачи. Они вместе с Немцами стали тревожить границы Новгородские, и во время отсутствия Ярослава успели захватить в Тесове знатного Суздальщинца Кирилла Синкинича и отправили в цепях в Медвежью голову, и так прошло целое лето 1233 г. Наконец зимою пришел Ярослав в Новгород, привел с собою Переяславские полки, и на весну следующего (1234) года с Новгородскими и Переяславльскими полками отправился на Немцев к Юрьеву (нынешнему Дерпту); и на реке Амовже разбил Немцов на голову и опустошил их землю. После чего Немцы поклонились Ярославу и заключили с ним такой мир, какого ему хотелось, и с тем вместе рушилась и последняя надежда беглецов Новгородских.

Заключивши выгодный мир с Немцами, Ярослав мог уже спокойно властвовать в Новгородской земле; может быть в Новгороде были еще недовольные, но они были бессильны и молчали. Летом того же (1234) года, Ярослав еще одержал важную победу над Литовцами, напавшими на Русу. Эта победа, очень дешево стоившая Ярославу, еще более утвердила его власть в Новгороде, народ на возвратном пути встречал его как защитника земли Новгородской.

Проживши мирно еще год в Новгороде, Ярослав в 1236 году отправился в Киев для занятия тамошнего престола, а в Новгороде оставил князем сына своего Александра, и взял с собою знаменитейших Новгородцев, предводителей Суздальщинской партии и сто человек своих приверженцев из Торжка. Это взятие в Киев надежнейших своих приверженцев ясно показывает, что Ярослав вполне был уверен в совершенной покорности Новгорода. И действительно, преступный союз народной партии с и неверными Немцами очернил ее в глазах народа; и каждый честный Новгородец считал за лучшее повиноваться Русскому князю Ярославу и держаться его стороны, чем вступать в союз с такими беглецами, которые приводят иноверных Немцев опустошать Новгородскую землю. Предводители народной партии не могли и придумать вреднейшего для своего дела союза, как союз с Немцами; они сим союзом в конец погубили и себя и свое дело в глазах народа; так что Новгородцы стали их считать врагами св. Софии, а Ярослава заступником земли Новгородской.

Таким образом Новгород после упорной и продолжительной борьбы с князьями Суздальскими, ослабленный внутренними раздорами, голодом, мором и другими бедствиями, пал окончательно и почти обратился в простой удел Ярославова семейства; Ярослав его отдал сыну, а сын мог отдать своему сыну, и может быть уже немного недоставало к тому, чтобы уничтожить и вече, и выборных посадников, и тысяцких. Но грозная, нежданная и негаданная буря Монгольского нашествия на Русскую землю спасла погибающую независимость Новгорода, обративши внимание Суздальских князей на другие более важные для них дела.

Время борьбы Новгорода с Ярославом Всеволодовичем Переяславским было также и временем борьбы Новгородцев с своими соседями на южных и западных границах Новгородских владений. С юго-запада на Новгородские земли напирала Литва, и на западе Ливонские Немцы с Чудью и Финское племя Емь в Финляндии, сие последнее кажется не без участия Шведов, успевших уже довольно утвердиться в тамошнем краю.

Литовцы в 1213 году, пользуясь отсутствием Псковичей, бывших на озере, ворвались в сам Псков, и много пожгли строений, впрочем, не дожидаясь возвращения Псковичей, поспешили убраться домой. Потом в 1217 году Литовские грабители пробрались до Шелони, пограбили ее берега; но услышав за собою погоню Новгородцев, так быстро бросились из Новгородских владений, что Новгородцы не успели нагнать их. Далее Литовцы делали набеги на Новгородские владения: в 1223 году от Смоленской границы, в 1224 году на Русе, в 1225 году на Торжок, в этом набеге Литовцев было до 7000 человек, и они избили множество гостей; в 1229 году они ограбили Любне, Мореву и Серегер, и наконец в 1234 году они ворвались было в Русу, но сперва разбитые Рушанами, а потом настигнутые Ярославом на Ловати потеряли триста коней и сами частью побиты на месте битвы, а частью погибли во время бегства. Вообще все Литовские набеги этого времени ограничивались только грабежом; и Новгородцы почти всегда успевали отражать грабителей и отнимать у них добычу.

Но не таковы были отношения Новгородцев к Эстонской Чуди и Ливонским Немцам; там нужно было защищать Новгородские колонии в Чудской земле, и вообще отбиваться от близких соседей неприятелей, которые искали не грабежа только, но и старались распространить свои владения на счет Пскова и Новгорода. Посему Новгородцы в продолжение борьбы с Ярославом несколько раз находили нужным предпринимать походы в землю Эстонской Чуди. Мы уже видели, что Мстислав Удалый на другой же год по прибытии в Новгород ходил в Чудскую землю и проник до города Медвежей Головы, потом в 1214 году ходил на Чудь Ереву и исходил всю Чудскую землю вдоль и поперек до моря, и взял с тамошних Чудских племен дань. Далее в 1217 году Новгородцы с князем Владимиром Псковским ходили к Медвежей Голове и такой навели страх на Эстонцев, что те пригласили в помощь себе Ливонских Немцев; впрочем, на этот раз и Немцы подверглись одной участи с Чудью и были разбиты Новгородцами, потеряли трех своих воевод и 700 коней. Но с сего времени Ливонские Немцы стали утверждаться в земле Эстонской Чуди, а вслед за Немцами туда же явились, и Датчане и выстроили Ревель, первую укрепленную Датскую колонию в этом краю, и стали вместе с Немцами крестить Чудь в Латинскую веру. Новгородцы еще несколько времени удачно действовали против Немцов и Датчан, так в 1223 году они вместе с Ярославом ходили к Колывани (Ревелю) и воротились домой с богатою добычею и множеством пленников; тем не менее продолжавшаяся борьба Новгорода с Ярославом сильно мешала Новгородцам заняться делами Эстонской Чуди, где все более усиливались Немцы, которые в 1224 году успели занять Юрьев, нынешний Дерпт, последний Русский город в Чудской земле, и таким образом совершенно вытеснили Новгородцев из Эстонии. Мало этого Немцы, пользуясь удобным для них случаем, вступили в сношения с Новгородскою народною партией, сильно стесненною Ярославом и частью удалившеюся во Псков, и заключили с Псковом союз, обещаясь дать Псковичам помощь в случае, ежели Ярослав с Новгородцами своей партии пойдет на Псков. Исполняя этот договор в 1228 году, при слухе о походе Ярослава, Немцы с Чудью, Летголою и Ливью действительно явились на защиту Пскова; но поход Ярослава, как мы уже видели, не состоялся по нежеланию Новгородцев, и Псковичи отпустили от себя Немцов и их союзников. Впрочем, союз Пскова с Немцами был непродолжителен; Псковичи его заключили только в крайности и притом по настоянию партии противной Ярославу, по миновании же опасности, и когда партия противная Ярославу пала в Новгороде именно за союз с Немцами; то и союз этот рушился, и Немцы в 1233 году захватили было Изборск и были выгнаны оттуда Псковичами. Наконец в 1234 году Ярослав, окончательно подавивши противную себе партию в Новгороде, захотел разделаться и с Немцами, он собрал большую рать со всей Новгородской области, привел свои полки из Переяславля и прямо двинулся к Юрьеву или Дерпту, и стал лагерем неподалеку от города, часть же войска распустил опустошать страну. Немцы из Юрьева и из Медвежей Головы сделали нападение на его лагерь, но были разбиты и преследуемые Новгородцами многие потонули в реке Амовже и только не многие израненные успели спастись в Юрьев и Медвежью Голову. Между тем ратники, отпущенные Ярославом на грабеж, страшно опустошили страну, и Немцы принуждены были заключить мир, по которому обещались платить дань с Юрьева. Этот поход Ярослава на время страшно расстроил дела Немцов в Ливонии, так что Ливонские рыцари нашли необходимым вступить в подчинение Немецкому ордену в Пруссии, что и последовало в 1237 году.

На северо-западе, во все время борьбы с Ярославом, у Новгородцев по-прежнему были врагами племя Емь, жившее в южных пределах нынешней Финляндии. Поход Новгородцев в 1191 году, опустошивший и почти уничтоживший колонии Шведов в Финляндии, на время обезопасил Новгородские границы в этом краю и около 36 лет не было и слуху о каких-либо нападениях с этой стороны. Между тем Шведы, необеспокоиваемые вновь Новгородцами, мало-помалу стали снова укрепляться и распространять свое влияние на Финляндцев и обращать их в Латинскую веру; туда явился присланный из Швеции епископ Фома, человек вспыльчивый, жестокий и неуступчивый; он сумел возобновить связи с Емью и поставить ее в враждебные отношения к Новгородцам. А посему Ярослав, несколько утвердившись в Новгороде, в 1227 году, сделал нападение на землю Еми и опустошив ее возвратился в Новгород с множеством пленников. Этот поход так был удачен, и Новгородцы столько набрали пленников, что не могли всех вести за собою, а часть избили и часть отпустили на свободу. В отмщение за этот набег, Емь в следующем (1228) году на лодках явилась в Ладожском озере и начала делать опустошения около Олонца и на Исадах, Новгородцы, получивши весть об этом нападении, вместе с князем Ярославом сели в насады и вошли в Ладожское озеро. Но Емь, награбивши, не думала медлить и пустилась назад домой; а посему Ладожский посадник Володислав, не дожидаясь Новгородцев, пустился в ладьях вслед за отступающими грабителями, нагнал их, и давши, битву, на ночь отступил на один остров. Емь пыталась было просить у Володислава мира и свободного пропуска домой; но не получивши сего, перебила пленников, бросила свои лодки и пустилась бежать лесами, где и была вся избита Ижерянами и Корелою, так что из двух тысяч вступивших в Ладожское озеро ни один не воротился домой. Между тем Новгородцы с Ярославом несколько дней стояли на Неве, и сколько Ярослав не побуждал их идти вперед, не двинулись с места, составили вече и хотели убить одного боярина Судимира, которого едва успел спасти Ярослав, скрывши в своем насаде, и потом, ничего не сделавши, возвратились в Новгород, даже не дождавшись Ладожан; об отплате же Еми за опустошения опустошением Емьской земли некогда, да и некому было подумать. Таким образом и с этой стороны Новгородцам, раздираемым партиями, не удалось сделать ничего прочного; а между тем Шведы на столько успели распространить свое влияние и владычество в Финляндии, что уже были не далеки до того, чтобы явно выступить врагами Новгорода, и уже делали к тому разные приготовления.

Гроза страшного Монгольского нашествия не миновала и Новгородских владений. Батый, опустошив земли Рязанскую, Суздальскую, Ростовскую и Тверскую, явился под Торжком, и такой навел страх на Новгородцев, что они с молодым своим князем Александром решительно растерялись и не подали никакой помощи жителям Торжка, которые две недели мужественно отбивали все Татарские приступы; и Торжок, оставленный без помощи, пал, жители его все до одного были перерезаны и город сожжён. Монголы, сжегши Торжок, двинулись было Селигерским путем к Новгороду, опустошая все по дороге, и по словам летописи, посекая людей как траву; они уже дошли до Игнача креста, за сто только верст от Новгорода, как вдруг их предводитель князь Батый, может быть устрашенный болотами, наводнившимися от таяния снегов, ибо дело было в конце марта, приказал своротить своим полкам на юг в нынешнюю Калужскую губернию, а потом со всею своею многочисленною ратью ушел на отдых в Половецкие степи к Дону и Волге. И таким образом Новгородцы сверх всякого чаяния избегли Монгольского нашествия и тех страшных опустошений, которые выдержали от Монголов другие города России. Летописец, говоря об этом приписывает спасение Новгорода особенному заступничеству Божию и молитвам святых.

Но, сверх всякого ожидания спасенные от Монгольского нашествия, Новгородцы должны были выдержать упорную борьбу с иными врагами Русской земли, борьбу тем более опасную, что Новгородцам пришлось вести ее одним без всякой помощи со стороны Русских князей, оглушенных Монгольским погромом. Незадолго перед нашествием Монголов на Русскую землю беспорядки, бывшие в начале XIII века в Швеции, прекратились; и Шведский король Ерих Картавый, утвердившись на своем престоле, обратил внимание на Финляндию, для поддержания Шведских колоний в этой стране и для обращения тамошних Финнов в Латинскую веру. С этою целью он в 1237 году выхлопотал у Папы Григория IX буллу, которою был объявлен крестовый поход на богоотступников и язычников Финнов; буллою этою обещалось отпущение грехов всем, кто примет участие в этом походе. Охотников на эту приманку оказалось много и в Швеции, и в Норвегии, они сбирались слишком два года и очевидно не скрывали своего предприятия и не ограничивали его одними Финнами, а хвалились навязать свою веру и Новгородцам, которых также считали язычниками. И нет сомнения, что до Новгородцев уже дошли вести об этом крестовом походе, и они ожидали, что в непродолжительном времени нужно будет отражать нашествие Шведов; и посему на всякий случай срубили несколько городков по Шелони и устроили надежную стражу на морском берегу. Наконец в 1240 году сбылось то, чего опасались и к чему готовились Новгородцы. Шведы с Норвежцами и Финскими племенами Еми и Суми в огромном числе появились на Неве при устье Ижеры; они шли прямо к Ладоге, чтобы оттуда пуститься к Новгороду, дабы покорить все Новгородские владения и жителей обратить в Латинскую веру, и для сей последней цели в этом сбродном войске головорезов, которых не знали, как выпроводить из Швеции, находились и епископы проповедники Латинства с мечом в одной руке и с крестом в другой. Новгородцы лишь только получили от своих приморских стражей весть о появлении Шведских ладей на Неве, как тут же немедля ни мало, помолившись Богу в соборной церкви св. Софии и приняв благословение от своего владыки Спиридона, под предводительством своего молодого князя Александра Ярославича, пустились навстречу и вступили с ними в битву при впадении Ижеры в Неву, где Шведы устроили свой главный лагерь. В этой битве Александр с своею дружиною и Новгородцы бились мужественно и кончили тем, что на голову разбили сбродную Шведскую рать и даже убили главного предводителя этой рати Спиридона. Шведские головорезы, думавшие омыть свои грехи Новгородскою кровью, сражались храбро целый день и обратились в бегство только тогда, когда были сбиты со всех мест; у них одних начальных людей пало столько, что их трупами наполнили три корабля и повезли на родину, а прочих воинов без числа похоронили на месте битвы. Эта знаменитая победа мужественных и степенных граждан над буйным полчищем храбрых, но беспорядочных головорезов, доставила князю Александру славное прозвание Невского, а Новгороду доказала, что его граждане еще не забыли доблести предков и при надобности могут постоять за себя и за св. Софию.

Но Невская победа еще не возвратила мира Новгороду и не прекратила раздора партий, не могших выносить власти князя посаженника Ярославова; она только отразила одного сильного и грозного врага, напротив того старый враг – Ливонские Немцы, оправившись после поражения, потерпенного ими от Ярослава шесть лет тому назад, снова подняли голову; они, соединившись опять с недовольными, бежавшими из Новгорода во Псков, и при помощи прежнего своего союзника князя Ярослава Владимировича, успевшего убежать из Суздальской земли, пошли на Изборск и взяли этот город, потом при помощи Твердислава Иванковича, сына посадника Иванка Дмитровича и других изменников, не только разбили Псковичей, пришедших на выручку Изборска, но не допустили к самому Пскову и зажгли посады; так что Псковичи, доведенные до крайности, принуждены были заключить мир, по которому Псков должен был признать власть Твердислава Иванковича под руководством Немцов, которые оставили там свой гарнизон, некоторые же Псковичи с женами и детьми убежали в Новгород, чтобы сыскать там помощь и защиту от изменников. Но и в самом Новгороде не было единодушия, так что князь Александр Ярославич на зиму нашел нужным со всем своим семейством и двором удалиться к отцу в Переяславль. Пользуясь такими благоприятными для себя обстоятельствами, Немцы, руководимые Псковскою партией недовольных, двинулись по дороге к Новгороду, опустошили селения Води и Чуди, наложили на них дань и в Копорском погосте построили город, потом пошли дальше и взяли Новгородский пригород Тесов и только 30 верст не дошли до Новгорода, избивая везде Новгородских и приезжих торговцев, а по Луге проникли до Сабельского погоста. Это опустошительное нашествие Немцев наконец открыло глаза Новгородцам; они увидали, что ссориться с князьями теперь не время, и потому обратились с просьбою к Ярославу Всеволодовичу, чтобы прислал к ним князя. Ярослав прислал было к ним младшего своего сына Андрея, еще не совершеннолетнего; но время было не таково, чтобы княжить в Новгороде не совершеннолетнему, враги Немцы, Чудь и Литва напирали на Новгород и по Луге захватили весь скот, так что пахать было не на чем и не кому. А посему Новгородцы отправили своего архиепископа с новым посольством к Ярославу, просить, чтобы прислал старшего сына Александра. Ярослав, чтобы совсем не лишиться Новгорода, согласился на просьбу послов и отпустил с ними Александра.

Князь Александр Ярославич, в 1241 году прибывши в Новгород с своею низовою дружиною, повел дела по-своему; он немедленно потребовал у веча собрать Новгородцев, Ладожан, Ижерцев и Корелян, и со всею этою ратью прямо отправился к новопостроенному в Новгородской земле Немецкому городу Копорью, взял его, разорил до основания, а Немцев, взятых там, которых привел в Новгород, которых отпустил, державших же перевет с Немцами, Новгородских изменников, Вожан и Чудь перевешал. Потом на следующий год с Новгородцами и своею низовою дружиною пустился отыскивать Немцев в Чудской земле; он занял все пути к Пскову, неожиданно напал на Псков, взял его, сковал бывших там Немцев и Чудь и отослал в Новгород; а сам с дружиною и Новгородцами вступил в Чудскую землю и скоро встретился с Немцами у Чудского озера, и проведавши, что немцы стоят близко, отступил к озеру и построил свои полки на Узмени, у Воронея Камени. Немцы и Чудь, с своей стороны построившись свиньей или клином, врубилися в полки Александровы и произошла ужасная сеча, кончившаяся тем, что Немцы большею частью легли костьми, а остальные вместе с Чудью обратились в бегство; Новгородцы гнались за ними по Чудскому озеру на семь верст до Суболичьского берега; на этой погони Чуди перебито без числа, а Немцев до 500 человек, и взято в плен пятьдесят Немецких рыцарей. Эта битва происходила 1-го апреля 1242 года; она у летописцев названа «Ледовым побоищем» и долго, даже в XVI веке воспоминалась на эктениях по всем Новгородским церквам, вместе с Невскою победою над Шведами. Немцы же так перепугались, что уже ждали Новгородцев к стенам Риги и просили помощи у Датского короля. Но довольные победою Новгородцы не пошли далее и Александр с торжеством вступил в Псков, ведя за собою пленных Немецких рыцарей; Псковичи его встретили с иконами и крестами. Из Пскова Александр отправился в Новгород, и оттуда вскоре уехал в Суздальскую землю провожать своего отца Ярослава, потребованного Татарским великим ханом в орду. В отсутствие Александра пришли в Новгород Немецкие послы с поклоном и дарами и стали просить мира, который и был заключен Новгородцами на тех условиях, по которым Немцы отказались от всех своих недавних завоеваний, от Води, Луги, Пскова и Летголы, разменялись пленниками и даже отпустили Псковских заложников. Так кончилась упорная война с Ливонским Немецким орденом, продолжавшаяся почти десять лет, и первоначально затеянная Новгородскою партией недовольных, которая, не имея средств собственными силами бороться с князьми Суздальскими, вступила в союз с Немцами и Чудью в 1233 году.

Но Ледовым побоищем не были еще усмирены все враги Новгорода, Литовские грабители продолжали еще делать разбойнические набеги на Новгородские владения и в 1245 году стали уже опустошать около Торжка и в Бежичах. В Торжке тогда сидел князь Ярослав Владимирович, тот самый, который прежде водил Немцев и Чудь на Новгородскую землю; этот князь с Новоторжцами бросился на Литовских грабителей, но был разбит; и Литовцы многочисленными толпами с множеством пленников и большою добычею уже возвращались домой, как Ярослав, соединясь с Тверичами и Дмитровцами, снова пустился в погоню и нагнал поганых у Торопца. Здесь произошла жестокая битва, и, хотя Литовцы были разбиты, впрочем, успели засесть в Торопце и продолжали отбиваться до тех пор, пока не пришел Александр с своею дружиною и Новгородскими полками. Александр немедленно взял Торопец, иссек всех засевших там Литовцев, при чем одних их князьков погибло 8 человек. Новгородцы, довольные взятием Торжка и возвращением пленных и добычи, воротились домой; Александр же, желая окончить за один раз с Литовцами, продолжал с одною своею дружиною преследовать их бегущие толпы, разбил их еще под Зижьчем и всех до одного положил на месте; потом пошел до Витебска, где взял своего сына, гостившего у Полотского князя, и на возвратном пути у Усвята встретился с новою Литовскою ратью, и ту разбил и положил на месте, а сам возвратился в Новгород.

Осенью на другой год после Литовского нашествия на Торжок, скончался у Татар в орде великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович; и Александр, услыхавши о смерти отца, отправился во Владимир и оттуда к Татарам в орду, а в Новгороде оставил князем своего сына Василия. Новгородцы с сим новым князем жили в мире и согласии девять лет и в 1253 году под его предводительством удачно воевали с Литвой и Ливонскими Немцами. Литва в этом году по-прежнему собралась опустошать Новгородские области, и пограбивши уже возвращалась домой, как Новгородцы с своим князем нагнали ее по-прежнему у Торопца, разбили на голову и отняли всю добычу. В этом же году Ливонские Немцы подошли ко Пскову, сожгли посад, сделали приступ к городу, но были отбиты с большим уроном; а между тем Новгородцы, получивши весть о нападении Немцев, наскоро собрались и пришли на выручку к Псковичам, при их появлении Немцы обратились в бегство. Но таким успехом на этот раз Новгородцы, не удовольствовались, и собрав новую рать, перешли Нарову и опустошили Немецкую волость, за Новгородцами тоже сделала Корела, а потом и Псковичи вступили в Немецкую землю; и Немцы нигде не могли противостоять ни Новгородцам, ни Кореле, ни Псковичам и при каждой встрече терпели поражение, так что поспешили прислать посольство во Псков и Новгород с просьбою о мире и приняли условия мира на всей воли Новгородской и Псковской.

Победы сии над Немцами и Литвой так подняли Новгородцев, что они уже стали подумывать о прежних своих порядках, – о выборе князей по своей воли; и в том же 1253 году посадили князем во Пскове Ярослава, бежавшего из Суздальской, или как тогда говорилось, Низовой земли, а еще через год выгнали от себя Александрова сына Василия и посадили Ярослава князем в самом Новгороде. Но Василий Александрович, выгнанный из Новгорода, не думал оставить Новгородских владений и, следуя примерам отца, деда и прадеда, засел в Торжке и послал весть к отцу, который немедленно явился в Торжок с своими полками и двинулся к Новгороду. Ярослав, услыхавши об Александровом походе, бежал, а между Новгородцами произошло смятение; они хотя вооружились и стали полком, но разделились на две партии, – одна – богачи стали своим полком за церковью Рождества Христова, – а другая – бедняки, пешцы у церкви св. Илии против Городища. Между меньшими, т.е. бедняками, пронесся слух, что богачи составили заговор побить меньших и ввести князя Александра на своей воли, т.е. в отягощение бедным; а по сему меньшие собрали вече у церкви св. Николая и поклялись иконою пресв. Богородицы всем стать за одно, за Новгородскую правду и за свою отчину либо в живот, либо в смерть; сторону меньших принял любимый народом посадник Анания. Между тем один из богачей, внук знаменитого посадника Твердислава, Михалко бежал из города к Юрьеву монастырю, чтобы во время битвы напасть с своим полком на пешцев с боку. Александр, уведомленный своими приятелями о несогласии богачей с бедняками и надеясь на помощь первых, прислал сказать на вече: «выдайте мне Онанью, не выдадите ли, то я вам не князь и иду на город ратью». Вече в ответ на это требование отправило к Александру владыку Далмата и тысяцкого Клима с такими речами: «поеди, княже, на свой стол, а злодеев не слушай, а Онаньи гнева отдай и всем мужам Новгородским». И когда князь не послушал прошения владыки и тысяцкого; то Новгородцы сказали: «аже, братье, князь наш так сдумал с нашими крестопреступниками; ино им Бог и св. София, а мы будем стоять на своем». И стояли полком целых три дня, и князь, не решаясь вступать в битву, на четвертый день прислал сказать: «ежели Онанья откажется от посадничества, то я отдаю свой гнев». Онанья отказался от посадничества; и Александр мирно вступил в Новгород, обещаясь княжить на всей воли Новгородской по старым обычаям; но его приятели Суздальщинцы верховоды стали действовать по своему старому обычаю и выбрали в посадники изменника и крестопреступника Михалку Степановича, того самого, который хотел напасть на полк меньших от Юрьева монастыря. Таким образом настоящая попытка восстановить прежние порядки не удалась Новгородцам; но она была очень важна для последующей судьбы Новгорода, она показала, что в Новгороде опять образовалась довольно сильная народная партия, готовая защищать старые Новгородские порядки и противостоять властолюбивым замыслам Суздальских князей

Умиривши Новгородцев, Александр в 1256 году опять отправился во Владимир. Между тем Шведский ярл Биргер второе лице в государстве после короля, еще в 1249 году окончательно присоединил Финляндию к Швеции, и чтобы удержать ее за Шведами вступил в союз с Рижским архиепископом, замышлявшим учредить, по благословенно папы Александра IV новую латинскую епископию в Новгородских землях Ватландии, Ингрии и Карелии. Сии новые союзники, что бы оттеснить Новгородцев, задумали построить на Нарове крепость; и в исполнение сего замысла в 1256 году, в отсутствии князя Александра Ярославича, явились на Нарове Шведы с Финскими племенами Емью и Сумью и один богатый Эстонский владелец Дидман или Тидеман с Эстонскою Чудью, ему принадлежащею, и начали строить город на Нарове. Новгородцы, узнавши об этом, немедленно разослали гонцов по всей своей волости собирать полки и дали весть Александру, по которой вести Александр с своею Низовою ратью на зиму приехал в Новгород; но уже до его приезда неприятели, прослышав о вооружении Новгородцев, бросили построение своего города и разошлись по домам. Тем не менее Александр объявил поход и отправился с своими и Новгородскими полками к Копорью, и оттуда пошел в Финляндию на тамошнее племя Емь. Новгородцы многие отказались от этого похода и с Копорья воротились домой, но Александр, несмотря на это, с своею дружиною и теми Новгородцами, которые не противились его приказанию, продолжал поход и вступил в землю Еми. Поход этот был очень труден, зимние вьюги и метели, не перестававшие ни днем ни ночью, много погубили Александровых ратников, тем не менее Александр страшно опустошил землю Еми и со множеством пленников возвратился в Новгород; потом, захвативши двух предводителей партии непокорных, уехал во Владимир, а в Новгороде оставил князем своего сына Василия.

В 1257 году в Новгороде разнеслась весть, что Татары хотят обложить Новгород разными данями и десятинами; эта весть страшно смутила народ, и все лето прошло в смятениях. Наконец на зиму действительно явились в Новгороде Татарские послы с самим князем Александром и стали требовать даней; но князь Василий с Новгородцами на это не согласились, и Василий убежал во Псков. Впрочем, после долгих споров, Татарские послы, видя, что с Новгородцами много не натолкуешь без войска, ушли мирно и довольствовались только дарами, которые Новгородцы дали Татарскому хану. Александр же жестоко наказал советников Васильевых, кому выколол глаза, кому обрезал нос, а самого Василия вывел из Пскова и отослал на Низ. Но тем не кончились смятения в Новгороде, зимою народ собрал вече, убил посадника Мишу Степановича, вызвал из Ладоги тамошнего посадника Михаила Федоровича, и дал ему посадничество в самом Новгороде, а тысяцким сделал Жироху.

Впрочем, Татары не удовольствовались Новгородскими дарами их хану, и в 1259 году зимою приехал в Новгород послом от великого князя Александра Ярославича, Новгородец Михайло Пинещинич с такими речами к народу: «ежели не согласитесь покориться Татарам и подчиниться их перечисленью народа; то против вас уже готовы полки в Низовской земле». Новгородцы с начала ошеломленные такою грозою, согласились уступить ханскому требованию и принять перечисление народа; но когда вслед за тем явились Татарские послы с самим князем Александром и потребовали даней и числа (перечисления народа); то народ зашумел и так грозно, что Татарские послы струсили и боясь быть убитыми, потребовали у Александра приставить стражу к их квартирам. Черные люди наотрез отказали от числа и дани и поклялись умереть за св. Софию и за дома ангельские; но лучшие люди, бояре, видя невозможность сопротивляться ханскому повеленью, согласились на число и дань, и положили с своими и Александровыми полками ударить на черных людей; тогда и черные люди в крайности принуждены были согласиться; и по словам летописи: «почаша ездити окаяннии по улицам, пишуче домы христианские». Татары, описавши и положивши в число все дома в Новгороде и взявши дань, удалились; а за ними вскоре ушел и Александр во Владимир, оставив в Новгороде сына своего Димитрия.

Новгородцы три года жили мирно и согласно со своим новым князем Димитрием, и в 1262 году в союзе с Литовским великим князем Миндовгом предприняли войну против Ливонских Немцов; союзники уговорились напасть с двух сторон, и действительно так и сделали, но только не в одно время: сперва явился под Венденом Миндовг, и не дождавшись Новгородцев, опустошив Венденские окрестности, ушел домой; а потом начали свой поход к Юрьеву или Дерпту Новгородцы. В этом походе вместе с Новгородцами и их князем Димитрием Александровичем участвовали с своими дружинами князь Ярослав Ярославич Тверской, зять Александров князь Константин и Полоцкий князь Товтивил с Полочанами и Литвой; они осадили Юрьев, укрепленный тремя стенами и упорно защищаемый многочисленным Немецким гарнизоном, и одним приступом взяли посад и сожгли его; но крепости взять не могли, и набравши много пленников и всякого товара возвратились по домам. Между тем великий князь Александр Ярославич в это время ездил в орду к Татарам, и на следующий год, возвращаясь домой, занемог в дороге и умер. Смерть Александра развязала руки народной партии в Новгороде; вслед за вестью о его кончине, Новгородцы собрали вече и под предводительством посадника Михаила Феодоровича изгнали Александрова сына Димитрия, и на его место пригласили в Новгород, уже прежде там княжившего по выбору, Александрова брата Ярослава Ярославича князя Тверского, и отправили за ним сына посадничьего и лучших бояр.

Посланники Новгородские, прибывшие в Тверь, привезли с собою от всего Новгорода грамоту, в которой были прописаны условия, на каких Новгородцы желают иметь Ярослава у себя князем, грамота эта дошла до нашего времени в подлиннике, и написана так: «Благословение от владыки, поклон от посадника Михаила, и от тысяцкого Кондрата, и от всего Новгорода, и от всех старейших, и от всех меньших к князю Ярославу. На сем, княже, целуй крест к всему Новгороду, на чем целовали деды и отцы, и отец твой Ярослав: 1-е Новгород держать тебе по старине и по пошлине, все волости Новгородские держать не своими мужами, а Новгородскими и брать только дары от тех волостей; 2-е без посадника князю ни судить, ни раздавать волостей и не давать грамот, а кому роздал волости князь Дмитрий с Новгородцами или брат твой Александр, тех волостей без вины тебе ни лишить; 3-е в волостях Новгородских ни князю, ни княгине, ни княжим боярам и дворянами сел не держать, ни покупать, ни в дар не принимать, людей оттуда не выводить в свою землю, ни грамот не давать, ни закладников не принимать, и не ставить ни слобод, ни мытных застав; 4-е согласно с старым порядком, в Торжке и на Волоке быть тиунам пополам, в княжьей части княжьему тиуну, а в Новгородской Новгородскому; в Русу для охоты за зверями князю ездить только осенью, а летом не ездить, в Ладогу князю посылать осетринника и медовара по грамоте отца своего Ярослава; 5-е к Бежичам и Обонежаном судей не посылать, ибо Димитрий с Новгородцами отдали им суд на три года; 6-е князю без вины не лишать волости мужа, не пересуживать грамот; 7-е князю и его мужам довольствоваться только теми пожнями, которые уступлены Новгородцами исстари, и отступиться от тех пожен, которые захватил насильно покойный князь Александр, и вообще отказаться от всякого насилья, какое делал Александр в Новгороде; 8-е гостю Новгородскому гостить по всей Суздальской земле без запрету, согласно с жалованною грамотою Татарского хана: а в Суздальской земле и во всей княжьей волости не брать с Новгородских купцов на мытных заставах более двух векшей с воза или с ладьи, или ото льну, или от хмельна короба, как пошло исстари». Ярослав принял сии условия и передо Новгородскими послами целовал крест на договорной грамоте. Потом Новгородцы прислали в Тверь новую договорную грамоту с небольшими добавлениями против первой, состоящими в том: «1-е, чтобы из Суздальской земли князю не управлять Новгородом, не судить и не раздавать волостей; 2-е, чтобы охотиться князю за кабанами не далее 60 верст от Новгорода, в Русу ездить на третью зиму, а в Ладогу на третье лето; 3-е, посылать судей князю куда пошло только в межень после Петрова дня». На этой грамоте Ярослав также целовал крест, и отправился в Новгород, где и был посажен на княжеском столе по нынешнему счету 27 января 1266 года.

Ярослав, пробывши в Новгороде несколько времени, уехал во Владимир, а Новгородцам оставил своего племянника князя Юрия Андреевича. Обеспеченные договорными грамотами с Ярославом, Новгородцы вместе с Псковичами обратили свое внимание на Литву и Немцев, которые сильно напирали на Псков и на другие Новгородские владения в том краю. Между тем по убиении Великого князя Литовского Миндовга (в 1365 году), в Литве начались страшные междоусобия, вследствие которых много значительных Литовских семейств бежали во Псков и приняли там крещение, и в числе их был один Литовский князь Довмонт, который также принял крещеное и с согласия Новгородцев выбран Псковичами в князья Пскова. Этот князь Довмонт, пылая мщением и ненавистью к своим врагам, оставшимся в Литве, обещался верою и правдою стоять за Псков и Новгород против прежних своих соотечественников; и в первый же год своего княжения во Пскове (1266 г.) вместе с Псковичами отправился воевать Литву. Набег его был весьма удачен, он успел захватить множество добычи и пленников и в числе их жену и двух сыновей великого князя Литовского Герденя. Довмонт уже возвращался с добычею и пленниками во Псков, и уже две трети своей небольшой рати отпустил вперед, как сторожи его заметили погоню Герденя. Псковский летописец рассказывает, что Довмонт, получивши весть о большой и близкой погоне Герденя, сказал остававшимся при нем Псковским ратникам: «братья мужи Псковичи! кто стар, тот мне отец, а кто молод, тот брат. Слышал я мужество ваше во всех странах; се нам предлежит живот и смерть; братья мужи Псковичи! потягните за св. Троицу и за св. церкви и за свое отечество». Этих братий мужей при Довмонте всего было 90 человек, а погоня Герденева состояла из 700 человек; но несмотря на это Псковичи, воодушевленные речью Довмонта, бросились на Литовскую погоню, как волки на стадо овец, и большею частью положили ее на месте, или потопили в Двине, так что князь Гердень с немногими едва успел спасти жизнь свою быстрым бегством. Псковичи с Довмонтом, именно как волки с стадом овец, управились с Литовскою погонею; ибо из Псковичей пал в этой битве только один Антон Лочков, а все прочие с богатою добычею возвратились во Псков здравы и невредимы. На зиму Довмонт опять ходил воевать Литовскую землю и опять воевал счастливо. Великий князь Ярослав Ярославич, услыхавши о победах Довмонта и о народной любви к нему, и обижаясь тем, что Псковичи посадили к себе Довмонта вместо его сына Святослава, прибыл в Новгород с своими низовыми полками с тем, чтобы идти на Псковичей и Довмонта; но вече Новгородское не дозволило этого, и прямо сказало Ярославу: «княже, без нашего совета и согласия ты не можешь ехать на Псков». И князь, не решаясь противоречить вечу, отослал Низовские полки назад, а вслед за полками и сам уехал во Владимир, оставив в Новгороде по-прежнему племянника своего Юрия Андреевича.

Надеясь на мир и согласие с Ярославом, Довмонтом и другими князьями, Новгородцы в 1268 году с своим князем Юрием подняли вопрос на вече: куда бы идти войною, на Литву к Полотску, или на Немцев к Нарове, и после многих споров решились воевать с Датскими Немцами (Датчанами) за Наровой, которые построили там Раковор (нынешний Веземберг). Новгородцы перешли через Нарову и сильно опустошили Раковорскую землю, но самого города взять не могли и возвратились домой, потерявши из своего полка шесть храбрых мужей и между ними доброго мужа Феодора Сбыславича, которого Раковорцы застрелили из своего города. Опасаясь, чтобы Датчане начали мстить за опустошение Раковорской волости, Новгородцы вместе с Довмонтом решили повторить поход, но только с большими силами; и для этого пригласили к себе Переяславского князя Дмитрия Александровича с его полками, послали также к Ярославу звать его, но он сам не поехал, а прислал двух сыновей Михаила и Святослава с их дружинами, отыскали стенобитных мастеров, которые стали готовить на владычном дворе стенобитные машины. Услыхавши о таких приготовлениях, Ливонские немцы прислали в Новгород своих послов с такою речью: «добрые соседи Новгородцы, у нас с вами мир, и мы не пристаем ни к Колыванским, ни к Раковорским Датским Немцам, воюйте с ними сколько хотите, и на том целуем вам крест». Новгородцы, довольные таким посольством, сами отправили в Ригу своего посланника Лазаря Моисеевича, который и приводил ко кресту, как епископа Рижского, так и всех тамошних рыцарей, чтобы им не помогать Колыванцам и Раковорцам, а Новгородцам не воевать земли Ливонских Немцов; и в уверение сего Новгородцы оставили в Риге заложником своего доброго мужа Семьона и также целовали крест.

Утвердившись клятвою с Ливонскими Немцами, Новгородцы и Псковичи вместе с своими союзными князьями отправились в задуманный поход, они перебрались уже за Нарову и пустились тремя дорогами опустошать тамошнюю землю; Чудь нигде не выходила против них и только пряталась по пещерам и другим скрытным местам: они уже миновали Раковор и подходили к Колывани (нынешний Ревель), как клятвопреступные Ливонские Немцы встретили их сильным полком под предводительством своего магистра Отто-фон-Роденстейна и Юрьевского (Дерптского) епископа Александра. В этом полку была собрана вся Немецкая земля, и полк был так велик, что копья Немцов казались большим лесом. Впрочем, Новгородцы и Псковичи не испугались ни неожиданного появления Немцев, ни их сильного войска; они переправились через реку Кеголь и построились в три полка: Псковичи с своим князем Довмонтом на правой руке, князья Дмитрий и Святослав также на правой руке по выше, князь Михаил на левой руке с своим полком, Новгородцы же с своим князем Юрием и посадником Михаилом Феодоровичем стали по средине, прямо против самого сильного Немецкого полка, состоявшего из одних Немецких рыцарей, закованных с ног до головы в железные латы. Немецкие рыцари главного полка, построившись клином или, как тогда говорилось, железною свиньей, первые начали бой, и началась страшная сеча, какой, по словам летописца, не видали ни деды, ни отцы наши. Рыцари решились во чтобы ни стало прорубиться сквозь Новгородский полк, думая, что от этого Русские придут в расстройство и обратятся в бегство; но дело вышло не так, как надеялись Немцы. Новгородцы стояли крепко, и, хотя уже потеряли посадника и других знаменитых воинов¹³, но продолжали стоять полком, смыкая свои ряды по мере того как воины падали, и рыцари не могли сквозь их прорубиться. А между тем Псковичи, дружина Дмитриева и Ладожане, управившись с своими противниками на правой и левой руке, бросились с двух сторон и на железную свинью, и произвели в ней такое опустошение, что рыцари, не выдержавши дружного натиска, обратились в бегство; и Новгородцы с своими союзниками гнались за ними на пространстве семи верст, усыпая дорогу их трупами, которых было так много, что лошади спотыкались на них и не могли идти. Но только, что Новгородцы прекратили погоню, как увидали, что другой Немецкий полк латников врезался в их обозы; молодежь Новгородская хотела броситься на клятвопреступников, но было уже темно, и старшие, боясь беспорядка, удержали молодежь до утра, а между тем Немцы ночью убежали. Новгородцы три дня стояли на костях; но неприятель не являлся, и они, не решаясь идти далее, возвратились домой и привезли с собою тела павших в битве, и тело посадника Михаила за его мужество похоронили с честью в церкви св. Софии, в том храме, где хоронились любимые князья Новгородские, а на место Михаила выбрали в посадники Павшу, сына знаменитого посадника Ананьи, в свое время крепко стоявшего за Новгород в борьбе с князем Александром.

Поход к Раковору и Колываню, дорого стоивший и Новгородцам, и Немцам, не кончил вражды. Немцы, мстя за этот поход, на следующее лето, под командою своего магистра Отто, в числе 18 тысяч человек, явились под Псковом в неделю всех святых и стали подступать к городу с стенобитными машинами; но во Пскове сидел храбрый Довмонт; и Немцам ничего не удалось сделать, они с большим для себя уроном десять дней подступали к городу и наконец разбитые Довмонтом принуждены были отодвинуться назад. А между тем ко Пскову пришел на помощь князь Юрий с Новгородцами и начал тревожить Немецкий лагерь и тем принудил Немцев отступить окончательно за реку Великую, откуда Немцы вступили в переговоры с Новгородцами и заключили мир, по которому и та и другая сторона остались при старых владениях.

Только что Новгородцы воротились с похода ко Пскову, как приехал в Новгород сам великий князь Ярослав Ярославич и на вече начал жаловаться на Новгородских бояр, – на Жирослава Давидовича, на Михайлу Мишинича и на Юрия Сбыславича; он говорил вечу: «они поссорили Новгород с Немцами, и мои мужи и братья, и ваши братья побиты по их вине, а хочу лишить их волости». Но вече не приняло такого обвинения и весь Новгород стал за трех обвиненных бояр. Ярослав, чтобы запугать вече, сказал: «ежели не сделаете по моей воли, то я уеду». Вече отвечало: «кланяемся тебе, княже, отложи свой гнев, не выезжай из города, мы еще не совсем примирились с Немцами». Но Ярослав не посмотрел на просьбу и выехал из города; тогда вече послало владыку и лучших мужей с мольбою, которые нагнали его в Бронницах и воротили в Новгород; а вече в угоду Ярославу сделало тысяцким его любимца Ратибора Клуксовича. Ярослав, довольный этою уступкой, остался в Новгороде и по совету с Новгородским вечем, на зиму послал сына своего Святослава в Низовую землю собирать полки, чтобы идти на Датских Немцов к Колывани. Святослав исполнил приказание отца и привел в Новгород многочисленную рать, в которой были полки не только союзных Ярославу князей, но и Владимирский великий баскак Амраган с Татарскою ратью. Прослышавши о таком ратном сборе, Немцы прислали в Новгород своих послов с мольбою о мире. Послы их сказали на вече: «кланяемся на всей воли вашей, Наровы всей отступаемся, а крови не проливайте». Новгородцы, пораздумавши о просьбе Немцов, заключили с ними мир на всей своей воли. Ярослав, таким образом, не успевши с своими полками побывать в Немецкой земле, хотел сводить их для поживы по крайней мере в Корелу; но Новгородцы упросили его оставить и этот поход, ибо считали Корелу за своих; и князь нехотя принужден был отправить Суздальские и Татарские полки назад, а сам остался в Новгороде.

Оставшись в Новгороде, Ярослав в надежде на свою партию начал делать некоторые нововведения, не спрашиваясь у Новгородского веча, отнял у некоторых граждан дворы, с других незаконно собрал деньги, отнял некоторые вотчины у церкви св. Софии, и даже стал вступаться в Немецкую торговлю и выводить иноземцев. Таковые поступки естественно должны были раздражить Новгородцев; и вот вдруг (в 1270 году) зашумел народ по улицам, ударили в колокол и собралось на князя вече на Ярославовом дворе. Княжья партия стала было защищать князя; но противники, чувствуя свою силу, убили на вече же одного из княжьих сторонников Иванка, что, видя прочие начали скрываться, иные спрятались в церкви св. Николая, а другие с тысяцким Ратибором бежали на Городище к князю; народ же принялся грабить и разорять дома бежавших, а вече послало к князю следующую обвинительную грамоту: «за чем отнял Волхов гогольными ловцы, а поле заячьими ловцы, за чем завладел двором Алексиным Морткинича, за чем взял деньги у Никифора Манускинича, у Романа Болдыжевича и Варфоломея, за чем выводишь иноземцев, которые живут у нас, и делаешь иное не подобное? А ныне, княже, не можем терпеть твоего насилья, уезжай от нас, а мы себе князя промыслим». Ярослав прислал на вече своего сына Святослава с поклоном и обещанием отступиться от всего, в чем его обвиняют, и целовать крест, чтобы вперед управлять на всей воли Новгородской; но вече отвечало: «княже! поеди прочь, не хотим тебя, а не то всем Новгородом идем прогнать тебя». И князь поневоле поехал из Новгорода.

Новгородцы, по удалении Ярослава, послали за Переяславским князем Дмитрием Александровичем, княжившим у них прежде; но Дмитрий, быв в союзе с Ярославом, не принял приглашения и сказал: «не хочу взять стола пред родным дядею». Между тем Ярослав, проехавши во Владимир стал собирать полки против Новгорода, послал Ратибора просить помощи у Татарского хана и пригласил своих родственников, князей Переяславского Дмитрия и Смоленского Глеба. Но нашелся защитник и Новгороду; князь Костромской Василий Ярославич, меньшой брат Ярославов, услышав о приготовлениях своего старшего брата, прислал послов в Новгород с такою речью: «кланяюся св. Софии и мужам Новгородцам; слышал я, что идет Ярослав на Новгород со всею силою своею, и Дмитрий с Переяславцами и Глеб с Смольнянами; жаль мне своея отчины». А сам поехал к Татарскому хану, взявши с собою Новгородских бояр Петрилу Рыгача и Михаила Пинещинича, и убедил хана воротить Татарскую рать, посланную против Новгорода. Новгородцы же в это время укрепили город острогом и все свои товары свезли в крепость; а когда передовые полки Ярослава появились невдалеке от Городища; то вооружили весь город и все от мала и до велика выступили к Городищу и стояли станом два дня пешие за Жилотугом, а конники за Городищем. Ярослав, узнавши об этом, отступил другою стороною озера к Русе и засел там со всею своею ратью, в Новгород же послал сказать: «я отказываюсь от всего того, за что вы меня не взлюбили, а в том поручатся за меня князья». Но это посольство нисколько не помогло, Новгородцы стояли на своем и отправили к Ярославу своего посла Лазаря Моисеевича, который именем Новгорода сказал: «княже! ты вздумал на св. Софию; а иди, мы за нее готовы сложить свои головы; нет у нас князя, но есть Бог и правда и св. София; а тебя мы не хотим». Вслед за послом двинулась и вся рать Новгородская и Псковичи, и Ладожане, и Корела, и Ижера, и Вожане, и все от мала до велика, и не доходя Русы остановились у Голина на броде, и там стояли целую неделю, а Ярославовы полки против них на другом берегу. Ярослав между тем послал гонца к митрополиту Кириллу и ждал от него грамоты в Новгород. Наконец митрополит прислал к Новгородцам следующую грамоту: «мне поручил Бог архиепископью в Русской земле, вам слушать Бога и меня, крови не проливайте, а Ярослав отказывается от всего, чем озлобил вас, и в том я ручаюсь; а ежели и крест целовали, то я за вас принимаю на себя епитимию и отвечаю за то пред Богом». Митрополичья грамота так подействовала на Новгородцев, что они вступили в переговоры с послами Ярослава, прибывшими в их лагерь и заключили мир, по которому опять приняли Ярослава себе в князья; но обязали его новою договорною грамотою, на которой он в присутствии Татарских послов целовал крест править Новгородом по старым Новгородским уставам, отказаться от всех нововведений и возвратить каждому то, что у кого отнял прежде, и не держать гнева ни на посадника, ни на владыку, и вообще на Новгородцев, не затворять торгового Немецкого двора и приставов не приставлять, а торговать с Немцами только через Новгородцев. Грамота эта дошла до нашего времени в подлиннике, и на обороте её написано: «сажали Ярослава Татарские послы Чевгу и Бакши с грамотою Менгу-Темира царя». Следовательно, Новгородцы приняли Ярослава не по одному посланию митрополита Кирилла, но и по требованию Татарского хана Менгу-Темира, который хотя и остановил войска свои по ходатайству князя Василия Ярославича Костромского, тем не менее приказал своему посольству сопровождать Ярослава в походе на Новгород. Ярослав, таким образом посаженный Татарскими послами, проживши лето в Новгороде, на зиму отправился во Владимир, оставив в Новгороде своим наместником Андрея Воротиславича, а через год скончался на возвратном пути из Орды.

От времени князя Ярослава Ярославича до нас дошли два официальных памятника: Устав Ярослава о мостовых в Новгороде и договорная грамота Новгородцев с Немецкими торговыми городами и Готландом. Первый памятник свидетельствует о внутреннем устройстве Новгорода; из него мы видим, что устройство мостовых в Новгороде в это время поручалось особым выборным начальникам, называвшимся осменниками, которым за это каждая Новгородская община давала определенную законом плату; и плата сия по уставу распределялась следующим порядком: почин платы положен с Людина конца до Добрыни улицы и до улицы Епископской, этот конец и улицы составляли одну общину плательщиков; 2-ю общину составляла Прусская улица, соседняя с Добрыниной, до церкви Бориса и Глеба; 3-ю общину составляли Тигожане и Коломляне; 4-ю Нередичане до Бережан; 5-ю до Пидблян; 6-ю Пидбляне до Чудинцевой улицы, 7-ю Чудинцева улица с Загородцами; 8-ю владыка с двумя улицами изгоев до острой городни. За общинами по улицам следовали в платеже за мостовые общины по сотням, которых в то время в Новгороде было девять, названных по именам сотских: 1-я Давыдова сотня; 2-я Слепцова сотня; 3-я Бовыкова; 4-я Олексина; 5-я Ратиборова; 6-я Кондратова; 7-я Романова; 8-я Сидорова: 9-я Гаврилова сотня; это кажется были сотни коренных граждан Новгорода. Затем следовали две сотни княжих, может быть населенные княжими служителями. За княжими сотнями помещены сотни позднейших поселенцев в Новгороде из разных краев Новгородской земли, таковых сотен по уставу было восемь и за ними сохранились имена тех краев, откуда пришли поселенцы; они были следующие: 1-я Ржевская сотня, конечно из Ржевы,– 2-я Бежицкая сотня из Бежичей; 3-я Вочская сотня, по всему вероятно из Вотьской земли; 4-я Обониская из Заонежья; 5-я Луская сотня, конечно с реки Луги; 6-я Лопьская, тоже из Заонежья из Лопьского погоста; 7-я Волоховская по берегу Волхова, у этой сотни было три пристани на Волхове; и наконец 8-я Яжелбицкая сотня, тоже около Волхова, имевшая две пристани по Волхову. По всему вероятию сии новые сотни поселенцев, удержавшие свое название от местностей откуда они были выведены, поселились в Новгороде в последнее время, после тех страшных опустошений от голода, мора и войны, которые выдержал Новгород при князьях Суздальских Всеволоде Юрьевиче и Ярославе Всеволодовиче. За новопоселенными сотнями по уставу в платеже мостовщины следовали общины: 1-я Софияне до двора тысяцкого; 2-я Тысяцкий до Вощников; и 3-я от Вощников посаднику до великого ряду; здесь мы находим указание, что тысяцкий и посадник, кажется, имели казенные или общественные дворы, стоявшие в Неревском конце. Наконец на торговой стороне, или на правом берегу Волхова, по уставу для платежа мостовщины были следующие отделы: 1-й отдел от княжьего двора до Немецкого вымола, т.е. пристани; 2-й отдел Немцы, т.е. Немецкий торговый двор до Еваня вымола; 3-й отдел Готы, т.е. Готландский торговый двор, от Еваня вымола до Геральдова вымола заднего; 4-й отдел от Геральдова вымола до Будетина вымола; 5-й отдел Ильинская улица до Матвеева вымола; 6-й Михайловская улица до Бардовой улицы; и наконец 8-й отдел составляли Витковляне до Климятиных сеней, т.е. жители Виткова переулка до паперти церкви св. Климента.

Вторым памятник Ярославова времени, как уже сказано, составляет договорная грамота Новгорода с Немецкими торговыми городами (Ганзою) и Готландом, по всем соображениям писанная в 1270 году; грамота эта довольно подробно определяет отношения Новгорода к Немецким городам и Готланду по торговым делам; она писана от имени князя Ярослава Ярославича, посадника Павла (или Павши по летописям), тысяцкого Ратибора и от всех Новгородцев, согласно с желанием Немцев и Готландцев, выраженным в особых посланиях, представленных Немецким и Готландским послами. В ней, во 1-х, говорится о пути по Неве от Готланда до Котлина острова или Ветлингена, и от Новгорода до Котлина острова: ежели что случится с Немецким или Готландским летним гостем на этом пути, от Котлина до Новгорода, то за это отвечают князь с Новгородцами; а зимние гости непременно должны брать, согласно с прежним миром, Новгородского пристава и Новгородских купцов; а ежели они их не возьмут и с ними что приключится на пути от Котлина до Новгорода, то князю и Новгородцам до того нет дела. А ежели Новгородцы не вышлют пристава, и купцы Новгородские не выедут, то Немцам беспрепятственно ехать одним и без пристава. Ежели же Немец или Готландец поедет для торга в Корелию и что с ним случится, то Новгородцам до того дела нет. Гостям беспрепятственно дозволяется для судовых надобностей рубить лес по обоим берегам Невы. 2) Ежели гости поймают вора между Котлиным и Ладогой, то должны вести его на суд в Ладогу; а ежели вор будет пойман между Ладогой и Новгородом, то его судить в Новгороде. 3) Немцы и Готландцы, прибывши к порогу в Волхове, должны требовать пороговых лоцманов и принимать на свои корабли рабочих людей столько, сколько брали издавна, но не более. Прибывши к гостиной пристани, гость должен платить пошлину столько, сколько платилось прежде, и лоцману за проезд по Неве вниз и вверх пять марок кун или окорок, а от Новгорода до Ладоги и назад лоцману три марки кун или пол-окорока. Ежели разобьется барка, нанятая для перевозки товаров, то гости за барку не платят, а за наем барки должны заплатить. Ежели лоцманы на проезде поссорятся с гостями и дорогою же помирятся, то этого дела в Новгороде не поднимать; а ежели дорогою не примирятся, то ссора должна быть разобрана перед тысяцким и Новгородцами во дворе св. Иоанна, т е. у Иоанна Предтечи на Опоках, где была судебная торговая палата. Извозчики в Новгороде должны получать с каждой барки, приводимой к Немецкому двору, по 15 кун, а к Готландскому двору по 10 кун. 4) Ежели Новгородец задолжает в Готландии, то его за долги нельзя посадить в погреб, равным образом и Немца и Готландца нельзя посадить в погреб в Новгороде; также к должникам нельзя посылать бирича или брать их за одежду, а должно дать с каждой стороны пристава от тысяцкого. А в случай ссоры между Новгородцами и Немцами, она должна быть разобрана во дворе св. Иоанна при посаднике, тысяцком и при купцах.

5) О Немецком и Готландском дворах ежели кто на который из сих дворов придет с обнаженным оружием и кого ранит или похитит товар, и будет пойман, то его судить по пошлине, т.е. как узаконено. Ежели же кто сломает ворота или ограду, то и за это также предается суду по пошлине, а на место сломанной ограды выстроит новую. Луга, которыми Немцы и Готландцы владеют, должны принадлежать им в собственность там, где они их объявят. 6) Ежели возникнет ссора во время летнего поезда, то зимнему поезду за летних не отвечать, и наоборот летним гостям не отвечать за зимних гостей. В случае, ежели летние и зимние гости имели в чем-либо разделаться судом, то они должны покончить это перед тысяцким, старшинами и Новгородцами, и должны беспрепятственно ехать своею дорогою, где ссора возникнет, там ее и должно покончить. Ежели возникнет спор из-за ареста имущества, то в первый год должно объявить об этом, но товары не должны быть арестованы, также и на второй год; но если спор не решится и на третий год, то должно взять товар и подвергнуть аресту. 7) В случае войны между Новгородом и соседями, гостю путь чисть ездить беспрепятственно водою и сухим путем так далеко как далеко простираются владения Новгородцев. 8) В случае, когда Немец и Новгородец должны представить свидетелей, и оба представят одного, то таковому свидетелю должно верить; но если не представит одного свидетеля и свидетели порознят, то бросить жребий, и чей жребий выпадет, на стороне его свидетеля и право. Кто, вступив с Немцем или Готландцем в торговые дела, испортит или истратит его товар, то должен прежде всего удовлетворить гостей, а потом других, кому должен. Ежели жена поручится за мужа, то должна вместе с ним отвечать за долг своим лицом, если заплатить не в состоянии. Ежели же жена не поручилась за мужа, то не отвечает за его долг.

9) Ежели Новгородский посол будет убит за морем, то за него должно заплатить 20 марок серебра; равным образом столько же платится за Немецкого посла в Новгороде и его области; та же плата за священника и ольдермана, а за купца 10 марок серебра. Кто поранит человека острым оружием или копьем, тот должен заплатить ему полторы марки серебра. Ежели один ударит другого в ухо или по шее, то должен заплатить три фердинга обиженному. 10) Весы и гири для серебра и для другого товара должно держать ровно и правильно. Капь должна заключать в себе весу восемь Ливонских Фунтов.

По смерти князя Ярослава Ярославича явились два искателя на Новгородский престол. Первый прислал своих послов с поклоном Димитрий Александрович князь Переяславльский, княживший прежде в Новгороде от имени отца, и в 1268 году усердно помогавший Новгородцам в войне с Датчанами и Ливонскими Немцами, и участвовавший в страшной битве под Раковором; а вслед за ним, также с поклоном, прислал своих послов князь Костромской Василий Ярославич, недавно ходатайствовавший за Новгородцев у Татарского хана и теперь бывший великим князем Владимирским. Послы обоих князей в одно время стояли на Ярославовом дворе, а Новгородцы с своим посадником Павшею рассуждали, кого избрать из двух князей; вече разделилось на две стороны, одна хотела Димитрия, а другая Василия, было несколько споров, наконец выбор пал на Димитрия, сторону которого держал сам посадник; и 9 октября 1272 года, Димитрий, по приглашению веча, прибыл в Новгород. Василей же Ярославич, не получив Новгорода посольством, вздумал занять его силою; и на другой год, захватив Торжок и посадив там своего тиуна, удалился в Кострому, а союзник его Святослав князь Тверской, начал опустошать Новгородские волости – Волок, Бежичи и Вологду, стал отнимать у Новгородских гостей товары и не пускать хлеба в Новгород, от чего там сильно поднялась цена на хлеб. На зиму Димитрий с Новгородцами пошел на Тверского князя, а к Васильке вече отправило посланников с просьбою, чтобы возвратил захваченные Новгородские волости и заключил мир с Новгородом. Но Василий, надеясь на свою партию, отпустил посла с честью, а мира не дал. Между тем Новгородская рать с Димитрием, прибывши в Торжок, составила вече, на котором Васильева сторона одолела противников. Димитрий, видя это, сам добровольно отказался от Новгорода и уехал в Переяславль, куда за ним пустился и лишенный посадничества Павша с другими приятелями Димитрия. Вслед за тем вече выбрало в посадники Михаила Мишинича, внука Твердиславова, послали посольство за Василием и в Торжке же целовали все образ Господень, чтобы всем быть за одно с посадником Михаилом. По зову из Торжка, Василий прибыл в Новгород и, принятый с честью, спокойно оставался Новгородским князем в продолжении трех лет, до своей кончины; он верно соблюдал старые Новгородские уставы и вскоре по прибытии своем в Новгород постарался возвратить посадничество своему противнику, народному любимцу, Павше, чем, конечно, много угодил народу. Новгородцы с князем Василием жили в мир и согласии, да и с соседями в эти три года у них не было ссор; Литва, Ливонские Немцы, Датчане и Шведы, может быть видя полное согласие Новгородцев с князем, довольно строго соблюдали мир с Новгородом.

С смертью великого князя Василия Ярославича кончились и согласие, и спокойствие в Новгороде, и сами соседи Новгородские Шведы и Ливонские Немцы принялись за старое и начали беспокоить Новгородские владения. Новгородцы, узнавши о кончине великого князя Василия Ярославича, немедленно отправили во Владимир посольство, звать прежнего своего избранника князя Димитрия Александровича Переяславского, который теперь уже по смерти Василия был великим князем Владимирским. По этому зову Димитрий весною 1277 года приехал в Новгород и был принят с честью и посажен на княжеский престол. Но с этим князем мудрено было Новгородцам жить в мире и согласии; Димитрий по самовластию во многом походил на своего родителя Александра Ярославича, но не имел такого ума, каким был одарен его отец. А потому его княжение, продолжавшееся слишком 15 лет, было переполнено беспорядками, нарушениями Новгородских прав и ссорами. Новгородские партии, мало покойные прежде, при Димитрии, дошли до крайности и так перепутались между собою, что иногда и разобрать трудно, из-за чего которая партия поднимала шум и мятеж.

На другой год по прибытии своем в Новгород, князь Димитрий Александрович с Новгородцами и Низовыми полками отправился в Корельскую землю казнить Корелу, и отдал весь этот край на разграбление своим ратникам. Новгородские летописи не говорят, в чем провинилась Корела; впрочем, еще в 1269 году князь Ярослав Ярославич замышлял идти на Корелу, но тогда Новгородское вече не дало на это своего согласие и упросило отложить поход; может быть Корела, подстрекаемая Шведами, утвердившимися в Финляндии, стала оказывать непокорность Новгороду, а может быть этот поход был сделан по замыслам князя Димитрия. На следующий год после Корельского похода, по замыслам своей партии, князь Димитрий построил себе город Копорью с Новгородского дозволения, а на другой год обвел его каменною стеною при помощи посадника и больших мужей своей партии. Таковое самовластие Димитрия, хотя и прикрытое дозволением веча, очевидно составленного из княжих сторонников, крайне смутило Новгородцев: ибо со времен Рюрика на Новгородской земле никогда не бывало княжеской крепости, а Дмитрий выстроил еще каменную. А посему в том же году собралось вече, на котором отняли посадничество у Димитриева приверженца Михаила Мишинича, вызвали из Ладоги Семена Михайловича и дали ему посадничество. На отнятие посадничества у Михаила Мишинича был принужден согласиться даже сам Димитрий Александрович; но это так раздражило его, что он немедленно оставил Новгород и объявил Новгородцам войну. Вече послало к нему своего владыку архиепископа Климента с мольбою, чтобы он отложил свой гнев; но князь не послушал просьб владыки, и на зиму вступил в Новгородские владения с Низовыми полками, наделал много зла Новгородской волости, дошел до Шелони, и потом, заключив мир, удалился во Владимир.

Но Шелонский мир, учиненный не по воле Новгородцев, нисколько не прекратил неудовольствий между князем и вечем; ибо по этому миру Копорье, так ненавистное Новгороду, осталось за князем, и Димитрий ввел туда свою дружину с своим зятем Довмонтом. А посему лишь только восстал на Димитрия его меньший брат Андрей, князь Городецкий; то и Новгородцы отказались повиноваться ему. И когда Димитрий, прогнанный Андреем из Переяславля, думал пробраться в Копорье; то Новгородцы вышли полком на озеро Ильмень и, загородив ему дорогу, принудили отступиться от Копорья и вывести оттуда свою дружину, взяли у него двух дочерей и несколько бояр с женами и детьми и послали в Новгород в заложники, пока не будет выведена княжая дружина из Копорья. Несмотря на это Довмонт не только не думал очистить Копорье, но даже нечаянно напал на Ладогу, забрал там все имущество Димитрия, причем захватил часть Ладожских товаров Тогда Новгородцы отправили посольство к Андрею Городецкому, звать его к себе в князья; а сами пошли ратью на Копорье, выгнали оттуда дружину Дмитриеву с Довмонтом, а город срыли до основания. Потом прибыл в Новгород и князь Андрей Александрович Городецкий; он, побыв там недолго и взявши с собою посадника и старейших Новгородских мужей в провожатые, отправился во Владимир, потом, дошедши до Владимира, отпустил Новгородских мужей домой, а сам ушел в свой Городец; ибо Димитрий тем временем успел пробраться в Переяславль и начал собирать войско. Новгородский же посадник Семен Михайлович с боярами, возвращаясь из Владимира, пришел в Торжок и сел там в засаде, чтобы не пропускать в Торжок наместников Дмитриевых, а весь лишний хлеб препроводил в Новгород, где уже в нем чувствовался довольно заметный недостаток.

Между тем князь Андрей Александрович, узнавши о приготовлениях Димитрия к войне, ушел в Орду искать Татарской помощи, а Новгородцы вместе с Андреевыми союзниками, князьями Святославом Тверским и Даниилом Московским, пустились к Переяславлю на Димитрия. Димитрий с своими полками вышел к ним навстречу и остановился в Дмитрове, куда скоро подошли и Новгородцы с своими союзниками, и не доходя до Дмитрова пяти верст, обе стороны вступили в переговоры, которые продолжались пять дней и кончились тем, что Димитрий заключил мир на условиях, предложенных Новгородцами, и Новгородцы возвратились домой. Между тем, пользуясь отсутствием главной Новгородской рати, бывшей в Переяславском походе, Ливонские Немцы Невой вступили в Ладожское озеро и избили Новгородских Обонежских купцов; но принуждены были удалиться, когда на них напали Ладожане.

На следующий (1284) год приехал в Торжок князь Андрей Александрович, возвратившийся из Орды, и, пригласив к себе Новгородского посадника Семена Михайловича с старейшими мужами, условился с ними, как владеть Новгородом, и целовал к Новгородцам крест не отсупаться от Новгорода, а Новгородцы целовали к нему крест, – не искать другого князя, жить ли, умереть ли с князем Андреем. Но это целование креста ни к чему не повело; ибо в то время как Андрей и Новгородцы целовали друг к другу крест, Димитрий, получил помощь от сильного Татарского хана Ногая; и Андрей, воротившись во Владимир, принужден был заключить с Димитрием мир, по которому он отказался от Новгорода. Мало этого, Димитрий: вместе с Татарскою и Низовою ратью двинулся в Новгородские владения и принудил Андрея участвовать в этом походе; этим походом Новгородские владения были сильно опустошены; и Новгородцы, не имея в сборе войска, принуждены были заключить мир и признать Димитрия своим князем. И на этот раз Димитрию удалось удержать за собою Новгород почти 10-ть лет.

Сделавшись снова Новгородским, князем, Димитрий при помощи своей партии, через год (в другой раз 1286 году) отнял посадничество у Семена Михайловича и отдал Андрею Климовичу, а тысяцкое Андреяну Ольферьевичу, и вслед за тем начались страшные беспорядки. Димитриева партия, не довольная еще отнятием посадничества у Семена Михайловича, в следующем году подняла на него чуть не весь Новгород; все вооружились, как на рать, и без всякого суда начали грабить Семенов двор, так что сам Семен едва успел спастись к владыке, который проводил его в церковь св. Софии и на другой день сумел утишить мятеж, после чего Семен вскоре разболелся и умер. Но недолго торжествовала и Димитриева партия, сам князь Димитрий своим самовластием способствовал падению своих сторонников. Он на другой год по смерти Семена потребовал, чтобы Новгородцы шли с его полками на Тверь; и его посаженник посадник Андрей с своею партией исполнил это требование, и сам водил Новгородские полки и вместе с Димитрием сильно опустошил Тверскую область. Эта угодливость князю в явное нарушение старых Новгородских прав, так раздражила Новгородцев, что они, собравши вече, отняли посадничество у Андрея Климовича и дали Юрью Мишиничу, а посадничество в Ладоге отдали Матвею Семеновичу, и начались снова беспорядки. Великим постом во вторник похвальной недели жители Прусской улицы убили на владычнем дворе Самойла Ратшинича в то время, как он шел к заутрени. Это убийство опять вооружило весь Новгород, зазвонили вече у св. Софии и у св. Николы и в доспехах, в полном оружии, все бросились на Прусскую улицу, разграбили там все дома и сожгли улицу. Но и этим дело не кончилось, – на другой год крамольники разграбили торг; за тем собралось вече, по суду которого двух главных заводчиков крамолы сбросили с моста в Волхов. Наконец в 1293 году пришел конец княжению Димитрия и во Владимире, и в Новгороде. Князь Андрей Александрович вооружил против него всех Русских князей и привел из орды Татарскую рать с царевичем Дюденем. Дмитрий бежал во Псков к своему зятю Довмонту, а Татары, опустошивши его владения, выдвинулись к границам Новгородским и остановились на Волоке. Новгородцы, узнавши об этом, выслали к царевичу Дюденю дары, чтобы воротил рать, а к князю Андрею отправили посольство звать его в Новгород. Дюдень и Андрей, довольные дарами и посольством, поворотили свои рати от Новгородских границ; потом Андрей сам прибыл в Новгород, и тем кончилось бурное княжение Дмитрия.

Княжение Димитрия, обильное внутренними мятежами и ссорами, изобильно было также и войнами с Немцами и Шведами, но войнами бесплодными и часто не удачными; Новгородцы, теснимые самовластием князя и втянутые им в княжеские междоусобия, плохо действовали против внешних своих неприятелей. Так в 1283 году Новгородцы оставили без наказания Ливонских Немцев, избивших Обонежских купцов; а в 1285 году Литва невозбранно опустошила Новгородские волости по Ловати. Между тем Шведы, более и более утверждаясь в Финляндии, начали распространять свои виды и на Корелию; они в 1284 году, под предводительством своего воеводы Трунды, в лойвах и в шнеках вошли в Неву, имея в виду взять дань на Кореле; впрочем, этот поход им не удался, Новгородцы с посадником своим Семеном и с Ладожанами загородили устье Невы, и дождавшись здесь возвращения Шведов, большую часть их избили, а остальные принуждены были спасаться бегством. В 1292 году Новгородская молодежь, повольники, под предводительством княжеских воевод, явились в Финляндии мстить Шведам за Корельский набег, опустошили земли Еми, взяли один из тамошних городов, и награбившись досыта, благополучно возвратилась домой. На это Шведы в тот же год отвечали набегом на Корелу и Ижеру в числе 800 ратников; но этот набег был для Шведов также неудачен, как и набег 1284 года, Корела и Ижерцы всех их или избили, или переловили. Тем не менее Шведы не оставляли своих замыслов покорить Корелу и как можно более стеснить Новгородскую торговлю; с этою целью они в 1293 году, пользуясь нашествием царевича Дюденя и князя Андрея Александровича на Новгородские земли, выстроили на границах Корельской земли город Выборг и укрепили его.

Князь Андрей Александрович, после бегства Димитриева приехавший в Новгород по просьбе народа, княжил там десять лет, и так строго соблюдал исконные Новгородские порядки, что пользовался общим уважением и любовью народа, и в его десятилетнее правление не было ни возмущений, ни беспорядков в Новгороде, а равным образом и дела с беспокойными соседями Немцами и Шведами шли довольно счастливо. Андрей Александрович в случае нужды не только сам усердно помогал Новгородцам, но умел и других князей побуждать к тому же. Он только что вступил в Новгород, то немедленно одну рать с князем Романом Глебовичем, Юрием Мишиничем и тысяцким Андреяном отправил против Шведов к новопостроенному ими Выборгу, а с другою ратью сам и с посадником Андреем отправился в Торжок, чтобы перехватить Димитрия, пробиравшегося из Пскова в свой Переяславль. Поход к Выборгу, начатый с небольшою ратью и в весеннюю ростепель, был неудачен; Новгородцы, не имея возможности начать правильную осаду, вздумали покончить дело приступом; но по малочисленности Новгородской рати приступ этот не удался, Шведы дрались отчаянно и многих ранили, и Новгородцы должны были без успеха воротиться домой. Что же касается до похода князя Андрея в Торжок, то хотя Димитрий окольными путями успел пробраться чрез Новгородские владения и не был настигнут Андреевою погонею: но он уже не заявлял притязаний на Новгород и из Твери прислал тамошнего епископа в Торжок с поклоном и просьбою о мире, обещаясь Новгородцам возвратить Волок и спокойно княжить в Переяславле; и Новгородцы в Торжке же заключили с ним мир, после которого он вскоре умер, не успевши даже выехать из Волока.

Князь Андрей Александрович, по заключении мира с Димитрием, из Торжка же отправился в Низовую землю, т.е. во Владимир, а посадника Андрея отпустил в Новгород. У Новгородцев вслед за тем началась упорная борьба с Ливонскими Немцами и Шведами, продолжавшаяся во все время княжения Андреева. В год же заключения мира с Димитрием Ливонские Немцы перешли Нарову и построили городок на Новгородской стороне; Новгородцы, спокойные дома, немедленно вооружились, взяли городок приступом, разорили его до основания и сожгли близь лежащее Немецкое селение. Но только что Новгородцы управились с Ливонскими Немцами, как на другой год (1295 г.) Шведы с своим воеводою Сигге явились в Корелию и заложили город Кексгольм; Новгородцы снова вооружились, взяли город приступом, разрыли его до основания, убили самого воеводу Сигге и не пустили ни одного Шведа домой живого; а сами, чтобы иметь город по близости к Финскому заливу, возобновили и укрепили Копорье в 1297 году. На следующей год Ливонские Немцы, собравшись с силами и желая отомстить за разорение их городка и сел по Нарове, 4-го марта изгоном напали на Псков, сожгли посад, разорили несколько пригородных монастырей, изрубили беззащитных старцев, иноков, избили множество жен и детей на посаде, а на другой день осадили и сам Псков; но во Пскове жив еще был любимый народом старик князь Довмонт, не знавший страха в битвах; и Немцы дорого поплатились за свой смелый набег. Псковичи, предводительствуемые Довмонтом и знаменитым своим витязем Иваном Дорогомиловым, не дожидаясь помощной рати от Новгорода, мужественно выступили из города, напали на Немцов на берегу реки Великой, близь церкви Петра и Павла, разбили на голову, вмяли в реку и многих потопили, ранили в голову самого Немецкого командора и такое произвели опустошение в их полку, что большая их часть легла костьми и только не многие спаслись бегством, побросавши оружие. Таковой победы, по словам летописи, Псковичи еще никогда не одерживали над Немцами.

Но вслед за победами и успехами Новгород и Псков в следующем 1299 году потерпели большие несчастия. Во Пскове был сильный мор, от которого погибло множество людей и между ними любимый народом князь Довмонт; Новгород же постигнул страшный пожар, истребивший до половины города. Пожар этот начался в час ночи в Великую субботу: прежде всего загорелось на Варяжской улице, при чем поднялась страшная буря с вихрем, от чего огонь так сильно захватывал дома, что люди едва успевали выбегать, о спасении же имущества нечего было и думать. За Варяжской улицей захватило пламенем огромный торговый Немецкий двор; потом с Немецкого двора пламя перекинуло в Неревский конец и охватило всю Холопью улицу и даже заняло великий мост через Волхов, далее перешло к церкви Иоанна Предтечи на Опоках и истребило все лавки и товары на тамошнем торговом дворе, за тем пожар, распространившись по торговой стороне, истребил 12 церквей, причем погибло множество народа. Так что радостный день Светлого Христова Воскресения Новгородцы на этот раз встретили с воплем и слезами, – кто стенал на дымящихся пожарищах, оплакивая погоравшее и пограбленное имущество, нажитое потом и трудами, кто рыдал над обгоравшими трупами детей и других родственников. А через месяц после пожара Новгородцам пришлось оплакивать кончину своего любимого архиепископа Климента, более 23 лет управлявшего Новгородскою церковью. По смерти Климента Новгородцы с своим посадником Андреем приступили к избранно нового владыки, и после многих толков, излюбили Благовещенского игумена Феоктиста, и, собрав вече у св. Софии, всем Новгородом вместе с князем Борисом Андреевичем, который правил в Новгороде от имени отца, ввели его на владычен двор, и посадили там, пока не узнают, где митрополит. На другой год митрополит Максим с епископами Ростовским Симеоном и Тверским Андреем прибыл в Новгород и посвятил Феоктиста в архиепископы в церкви св. Софии, наречение же Феоктисту перед посвящением было в церкви Бориса и Глеба. В этот год Новгород стал поправляться после страшного пожара и при новом архиепископе было выстроено несколько новых церквей на место погоревших.

Между тем Шведы, несмотря на неоднократные неудачи, не отступались от своего намерения построить себе крепкий город в Новгородских владениях, и в настоящем 1300 году на ста одиннадцати больших судах, под предводительством королевского наместника, маршала Торкеля Кнутсона, вошли в Неву, и при помощи искусных градостроителей, построили на устье Охты город, который назвали Венцом земли (Ландскрона), утвердили его, по словам летописи, твердостью несказанною и оставили там сильный гарнизон под начальством воеводы Стеня, мужа известного своею храбростью. Построение Ландскроны страшно могло вредить Новгородской торговле; Шведы теперь могли по своей воле запереть сообщение Новгородцев с Балтийским морем и ни одного заморского купца не пропустить в Новгород. А посему Новгородцы решились во чтобы то ни стало сокрушить Шведский венец земли в своих владениях; они на другой же год раннею весною вызвали князя Андрея Александровича с Низовыми полками, пригласили соседа своего и союзника Тверского князя Михаила Ярославича, и собравши и свою рать, пустились воевать со Шведами, осадили город, сожгли внешние укрепленья и потом 19 мая пошли на приступ. Приступ этот был самый сильный и решительный, Шведы защищались отчаянно и много побили Новгородцев и Низовцов под стенами своего города; но тем не менее город не устоял. Новгородцы взяли его, Шведов же частью изрубили, частью повязавши отправили пленниками в Новгород, а сам город сожгли и срыли до основания, даже сравняли самую гору или берег, на котором стоял город. Взятие этого Шведского города так высоко ценилось Новгородцами, что современный событию летописец считал эту победу особенною милостью Божиею, и в летописи своей отметил так: «силою св. София и помощию св. Бориса и Глеба, твердость та ни во что же бысть за высокоумье их, зане всуе труд их без Божия повеления. Упокой, Господи, в царствии своем души тех, которые у города того головы свои положили за св. Софию, а князю великому Андрею умножи, Господи, многия лета с своими мужами Суздальцами и с своими мужами Новгородцами и Ладожанами». И долго до самого падения Новгорода по всем церквам Новгородским в установленные дни творилась память православным воинам, побитым под Венцем городком.

Уничтоживши Шведский город на своей земле, Новгородцы на другой год принялись укреплять сам Новгород и обвели его каменными стенами. Потом желая прекратить мелкие, но постоянные взаимные опустошения между Псковичами и Датчанами из Ревеля, отправили своих послов в Данию и заключили с тамошним королем мир на том условии, чтобы ни Датчанам не воевать в Псковских и Новгородских владениях, ни Новгородцам, ни Псковичам во владениях Датского короля, лежащих в соседстве с Псковом. Следующие два года были тяжелы для Новгородцев: именно в 1303 году, по случаю теплой и бесснежной зимы, Новгород подвергся сильному голоду; летописец говорит: «и недобыша людие хлеба и быть дорогов велика, туга велика и печаль людям». А в 1304 году скончался в Городце великий князь Андрей Александрович, любимый Новгородцами, умевший соблюдать древние уставы вольного народа и удалять все неудовольствия и раздоры партий; он точно унес с собою в могилу спокойствие Новгорода.

По смерти великого князя Андрея Александровича, любимого народом, началась у Новгородцев упорная борьба с великими князьями Тверскими, продолжавшаяся слишком семьдесят лет. Князь Михаил Ярославич Тверской в последнее время был в союзе с Новгородом; до нас дошла даже его договорная грамота с Новгородцами, писанная в 1295 году, по которой обе стороны обязывались помогать друг другу. Новгородцы по этой грамоте даже обещались помогать Михаилу в случай притеснений от Андрея или от Татар, а Михаил дал слово стоять за всякую обиду Новгородцев от кого бы то ни было. По смерти Андрея Александровича бояре его немедленно приехали в Тверь; а вслед за тем Михаил Ярославич, без всяких сношений с Новгородцами, прислал в Новгород своих наместников. Новгородцы, оскорбленные таким неуважением к их исконным правам, выпроводили Михайловых наместников назад в Тверь, и сильною ратью, собранною со всех Новгородских волостей, двинулись к Торжку охранять свои границы на случай нападения со стороны Твери; Михаил же выдвинул свои полки против Новгородцев. Но вместо битвы начались пересылки и переговоры, кончившиеся тем, что Новгородцы и Михаил заключили между собою договорную грамоту на основании грамот, заключенных Новгородцами прежде с Михайловым отцом Ярославом; впрочем, к прежним условиям Новгородцы еще присоединили: 1) Ежели у Новгорода будет война с Немцами, или Литвой, или с иною землею, то князь должен помогать Новгороду без хитрости, а без Новгородского согласия войны не замышлять. 2) Сколько есть договорных грамот у Новгорода со всеми городами Немецкими, тех грамот князю не нарушать, блюсти душу Новгородскую. 3) Князю не держать гнева ни на одного Новгородца. 4) Суда Новгородского не пересуживать ни князю, ни его судьям. И 5) Новгородцы тогда только признают Михаила своим князем, когда он получить от хана Татарского грамоту на великое княжение Владимирское. Ежели же он не получит ханской грамоты, то Новгородцы выведут его наместников из Новгорода и из пригородов, и это не считать нарушением договора.

В орде дело кончилось в пользу Михаила, хан дал ему грамоту на великое княжение Владимирское, и Новгородцы, согласно с договорною грамотою, также признали его своим князем и оставили у себя его наместников; но вслед за тем заключили с ним новую договорную грамоту, по которой Михаил: во 1-х должен был отступиться от всех слобод и сел, которые были даны Новгородцами прежним князьям Дмитрию и Андрею Александровичам. 2) Рубеж между Новгородскою и Суздальскою землею Михаил должен соблюдать тот самый, который был при его деде и отце. 3) Михаилу, подобно, как и Андрею, дозволялось посылать своих ловцов за Волок к Белому морю, но не более как в двух насадах, и чтобы насады сии посылались непременно из Новгорода и возвращались назад через Новгород. И 4) чтобы князь не держал гнева на Новгород и ни на одного Новгородца, не нарушал Новгородских рядов и во всем поступал согласно с договорными грамотами своего отца. Но эта грамота плохо исполнялась князем, и потому вслед за нею Новгородцы взяли с Михаила другую такую же грамоту. Впрочем, и от второй грамоты мало было пользы Новгороду; сам Михаил продолжал жить в Твери, а в Новгороде управляли его наместники, которые и не думали исполнять договора, заключенного князем с Новгородцами, и делали разные притеснения и злоупотребления. Притеснения сии вызвали общую жалобу Новгородцев к Михаилу; владыка Новгородский Феоктист, посадник и тысяцкий, от лица всех Новгородцев, в 1307 году послали к Михаилу грамоту, в которой писали, что наместник Псковский Феодор Михайлович, при нападении Ливонских Немцев, бежал из Пскова, несмотря на просьбы Псковичей и Новгородцев, и бежавши ограбил некоторые Новгородская села; а наместник Корельский Борис Константинович разорил Корелян и те пошли к Шведам, и что Новгород не хочет долее держать у себя таких наместников и просит, чтобы сам князь приехал к св. Софии и дал им суд перед собою. Вследствие этой просьбы Михаил Ярославич сам приехал в Новгород в 1308 году; но этот приезд еще не успокоил Новгородцев: князь не отказывался от притязаний на села и слободы, данные Новгородом прежним князьям Димитрию и Андрею только в пожизненное владение. А посему вслед за отъездом князя в Тверь, туда же явились и послы Новгородские с грамотою, по которой Новгорода требовал: 1) чтобы князь более не посылал своих мужей в Заволочье для сбора отписанных на князя даней, а продавал бы тамошние свои доходы Новгородцам; 2) чтобы окончательно отступился от сел и слобод, уступленных пожизненно прежним Новгородским князьям Димитрию и Андрею; 3) чтобы отложил все (не расследовал), что делалось между им и его мужами, и между Новгородом и Новгородскими мужами до крестного целования; 4) чтобы не судил насильно купцов в волости, приезжающих для торговли (т.е. чтобы каждый судился там, где живет, а не там, куда временно приезжает торговать); 5) чтобы князь во время своих поездов в Новгород брал по станам дары только в один конец, а на поезде из Новгорода даров не брал; и наконец 6) чтобы отложил свое нелюбье от старейших и от меньших и от всех, и на всем этом целовал крест при Новгородских послах. Эта грамота была последняя, заключенная Михаилом с Новгородцами при архиепископе Феоктисте, ибо в том же 1308 году, зимою, Феоктист, по старости и болезням, отказался от Новгородской кафедры и отошел в Благовещенский монастырь на покой, а на свое место благословил, избранного Новгородцами, своего духовного отца Давида, который тут же был посажен на владычнем дворе, и на другой год ездил во Владимир на посвящение к митрополиту Петру.

Покончивши свои счеты с князем Михаилом Ярославичем, Новгородцы в 1310 году на ладьях и лойвах, ходили в Ладожское озеро, и из озера рекою Узьервой в Корельскую землю, и на пороге этой реки построили и укрепили новый городок Корелу, а старый обветшалый разметали. А на зиму того же года Шведы или Емь, из Финляндии, грабили села около Новгорода; по сему Новгородцы с князем Дмитрием Романовичем, жившим у них, на следующий год отправились в морской поход на Финляндию, принадлежавшую уже тогда Шведам, и прежде всего взяли Купецкую реку, разбили и пожгли села Еми и побрали множество пленников, а скот весь перерезали; потом перешли реку Черную и этою рекою подошли к Шведскому городу Ванаю, взяли и сожгли посад этого города, но самой крепости, стоявшей на неприступной скале, взять не могли, простояли под нею три дня и три ночи, опустошили и пожгли всю окрестную страну, так что из домашнего скота не оставили жителям ни рога, и за тем реками Перною и Кавгалою опять вышли в море и наконец Невою, Ладожским озером и Волховом воротились домой с богатою добычею.

Пока Новгородская рать ходила в Финляндию, опустошала и жгла тамошние села, в самом Новгороде было три ночных пожара, страшно опустошившие город: первый пожар был в ночь на 19 мая и истребил на Яневой улице 37 дворов; второй – в ночь на 28 июня, начался с Розважей улицы, и истребил почти весь Неревский конец, одних церквей обгорело более сорока; и наконец 3-й пожар, в ночь на 16 июля, начался на Ильинской улице и при помощи сильного ветра пожег торг, Рогатицу и Славно, при чем погорало 14 церквей – семь каменных, шесть деревянных и одна Варяжская. Пожары сии явно были делом поджогов и предвещали приближение ссор и беспорядков; ибо летописец жалуется, что злые люди, не боящиеся Бога, ни суда Божия помнящие, ни жалующие своей братии, производили на пожарах страшные грабежи. Да и на самом деле ссоры и беспорядки не замедлили явиться: в том же году собралось шумное вече, на котором отняли посадничество у Михаила Павшинича, сторонника Михаила Ярославича, и передали посадничество Семену Климовичу, бывшему посадником при князе Андрее Александровиче. А в следующем (1312) году князь Михаил Ярославич объявил войну Новгороду вероятно недовольный сменою посадника, свел своих наместников, остановил обозы, шедшие в Новгородскую землю, захватил Торжок, Бежичи и всю тамошнюю область. Новгородцы, не совсем согласные между собою и захваченные врасплох, не могли и думать о войне; а по сему, несмотря на весеннюю распутицу, немедленно отправили своего архиепископа Давида в Тверь молить Михаила, чтобы возвратил им своих наместников и пустил остановленные обозы. Архиепископ Давид нашел Михаила в Городке на Волге, близь Твери, и заключил мир, по которому Новгородцы обязались заплатить Михаилу полторы тысячи гривен серебра, а Михаил возвратил своих наместников и дал свободный пропуск обозам идти в Новгород. Михаил поспешил миром потому, что ему нужно было спешить в орду, для получения новой утвердительной грамоты на великое княжение, по случаю смерти, старого хана Тохты и вступления на ханский престол нового хана Узбека.

По заключении мира с Михаилом, Новгородцы продолжали прерванную войну со Шведами из-за Корелы, которая в то время тянула к Шведам. В 1313 году Ладожский посадник с Ладожанами пошел опустошать Корельскую землю, а Шведы наоборот изгоном напали на Ладогу и пожгли ее. В следующем году Корела изменнически избила Новгородцев, сидевших в Корельском городке и призвала к себе Шведов. Получивши об этом весть, Новгородцы с Михайловым наместником Феодором немедленно пустились к Корельскому городку, Корела, державшаяся Новгородской стороны, при самом приближении рати передалась им; и они таким образом без затруднения взяли Городок и избили сидевших там Шведов и Корелян, державшихся Шведской стороны.

Между тем Новгород, по последнему условию, заключенному в Городке на Волге, постоянно теснимый Михайловыми наместниками, нашел себе союзника в Московском князе Юрии Даниловиче, бывшем во вражде с Михаилом за Владимирское великое княжение; и Юрий прислал в Новгород своего наместника князя Феодора Ржевского с дружиною, который схватил наместников Михайловых и отдал Новгородцам для содержания под стражей на владычнем дворе. За тем Новгородцы с князем Ржевским и Московскою дружиною отправились на Волгу опустошать владения Михайловы: против них вышел с Тверскою ратью сын Михайлов Димитрий и стал на другом берегу Волги, и таким образом обе рати стояли друг против друга до заморозов, и потом Димитрий за отсутствием отца, бывшего в то время в орде, заключил с Новгородцами мир. Условия этого мира нам неизвестны, мы только знаем, что Новгородцы с Волги же отправили посольство в Москву, звать Юрия к себе в князья на том условии, чтобы княжить на всех правах и вольностях Новгородских. Юрий принял это условие и перед Великим постом сам приехал в Новгород с братом своим Афанасием. Впрочем, прибытие Юрия не принесло ожидаемого спокойствия Новгородцам; сам Новгород и также Псков страдали дороговизною хлеба по случаю неурожая и в следствие остановки обозов со стороны Твери, кроме того в Псковской области как по селам, так и в самом городе были страшные грабежи, может быть по случаю голода, а может быть и по проискам Михайловой партии.

Пробывши в Новгороде не более шести недель, Юрий по приказанию хана должен был ехать в орду; а по сему он в Лазареву субботу, распростившись с Новгородцами и оставив у них своего брата Афанасия, отправился в путь. Между тем князь Михаил Ярославич, утвержденный новым ханом на Владимирском великом княжении, с многочисленною Низовою и Татарскою ратью, под предводительством ханского воеводы Тайтемира, уже готовился в поход к Новгородским границам. Новгородцы, услыхавши об этом, немедленно собрали войско и с князем Афанасием Даниловичем выступили к Торжку, и стояли там шесть недель, собирая вести о распоряжениях Тверского князя. Наконец после шести недель Михаил с своею и Татарскою ратью двинулся прямо к Торжку; Новгородцы и Новоторжане с князем Афанасием вышли против него, и началась страшная битва; Новгородцы все, и бояре, и купцы, и черные люди, бились не на живот, а на смерть, но сила и воинские способности Михаила одолели, и Новгородцы принуждены были отступить и запереться в Торжке. Михаил, осадив Торжок, прислал сказать осажденным: «выдайте мне князя Афанасия и Феодора Ржевскаго, и я с вами заключу мир». Новгородцы на это отвечали: «Афанасия не выдадим, но измрем все честно за св. Софию». Михаил после такого ответа вторично прислал сказать: «выдайте мне хотя Федора Ржевскаго». Новгородцам не хотелось согласиться и на это; но доведенные до крайности и побуждаемые Новоторжской партией, принуждены были выдать Феодора. После чего Михаил немедленно заключил мир с условием, чтобы Новгородцы заплатили ему 50 тысяч гривен серебра, и в обеспечение уплаты зазвал к себе князя Афанасия и Новгородских бояр, обманом оставил их заложниками и отослал в Тверь, со всех же Новгородцев и Новоторжцев, бывших в Торжке, взял большой окуп и отнял все оружие, и потом отправил своих наместников в Новгород. Несчастная Новоторжская битва была 10 Февраля 1315 года.

Вслед за приездом Михаила в Тверь, явилось туда и Новгородское посольство с владыкою Давидом и заключило там с Михаилом новый договор, по которому: во 1-х, князь и Новгородцы согласились не искать друг на друге убытков и грабежей, бывших во время войны; 2-е, села и людей, которые во время войны заложились за князя, или за княгиню, или за бояр, возвратить к Новгороду по старой Феоктистовой грамоте, заключенной в Твери, и пленников отдать без выкупа; 3-е, ни князю Михаилу, ни его боярам не наводить рати на Новгород и не задерживать гостей ни в Суздальской земле и нигде; и за это взять с Новгорода 12 тысяч серебра, и в сии двенадцать тысяч зачислить и то, что взяли у заложников княжие поверенные Феодор Юрьевич и Ельферий Жид Слалич, а платить деньги в три срока в низовой вес (т.е. вдвое легче Новгородского); первые три тысячи двести взять князю на сборное воскресенье, т.е. 1-го марта 1316 года и по получении их пустить в Новгород хлеб и всяких гостей; вторые три тысячи взять на середокрестье, 14 марта; третьи три тысячи без двух сот двадцати пяти серебра на Вербное воскресенье, 4-е апреля; а остальные три тысячи взяты уже Федором и Ельферьем у заложников; 4-е, князю отложить нелюбье от Новгорода и Пскова и от пригородов, а посаднику, тысяцкому и всему Новгороду не мстить тем, которые в Торжке выдали князю его недругов; 5-е, Новгороду держать Михаила честно и без обиды, а князю держать Новгород без обиды по старому порядку, согласно с Феоктистовой грамотой; и 6-е, когда будут уплачены Новгородом все 12 тысяч серебра; то великому князю изрезать прежние две грамоты, предпоследнюю Новоторжскую и ту, которая была заключена в Городке на Волге.

Условия сей Тверской грамоты хотя были гораздо легче Новоторжской, требовавшей 50 тысяч серебром; но и они тем не менее были так тяжелы и оскорбительны для вольного Новгорода, что Новгородцы в ответ на эту грамоту выгнали от себя Михайловых наместников и послали жалобу к Татарскому хану. Михаил, узнавши об этом, со всею Низовскою землею пошел на Новгород; Новгородцы же с своей стороны сделали вокруг города острог и созвали всю Новгородскую волость, – Псковичей, Ладожан, Рушан, Корелу, Ижеру и Вожан. Таковое сильное приготовление Новгородцев заставило Михаила приостановиться походом, и не дойдя 50 верст до Новгорода он стал лагерем на Устьянех, и постояв немного, поворотил назад. На обратном походе, думая пройти ближайшею дорогою, войско Михайлово заблудилось в озерах и болотах, и побросавши обозы в непроходимых местах, принуждено было умирать с голоду, есть конину и обдирать кожу с своих щитов, чтобы питаться ею, побросать всё обозные тяжести, так что князь, с безлошадными, ободранными и голодными ратниками едва добрался до Твери.

Новгородцы, избавившись таким образом от враждебного нашествия, в 1316 году отправили к Михаилу двух послов Юрия и Якима с предложением следующих условий: 1-е, Новгородцы мирятся, ежели князь отпустит без окупа всех Новгородских и Новоторжских бояр, житьих и черных людей, и всех заложников; за это Новгород отступается от всех Новгородских товаров, взятых Михаилом как до Новоторжского взятия, так и в Торжке. 2-е, Ежели князь примет старые границы между Тверью и Новгородом по старым грамотам. И 3-е, ежели князь сведет своих наместников с Торжка. Но Михаил такового предложения не принял и отпустил послов ни с чем. Тогда Новгородцы на следующий год отправили в Тверь новое посольство с своим владыкой Давидом, предлагая окуп за своих заложников, задержанных в Твери; но Михаил не принял и этого предложения, не послушал просьбы архиепископа Давида, продолжал задерживать обозы с хлебом, идущие в Новгород, и на отрез отказал Новгородцам в мире. Не получивши мира от Михаила, Новгородцы в тоже время должны были воевать со Шведами, которые приходили в Ладожское озеро и побили Обонежских купцов. В отмщение за этот набег Новгородцы в следующем 1318 году отправились войною за море, вошли в реку Полную в северо-западной половине Финляндии, взяли там город, построенный местным Шведским правителем Лидером и город тамошнего Шведского епископа, нынешний Або, и опустошив страну, благополучно возвратились в Новгород.

Между тем князь Юрий Данилович Московский успел выхлопотать себе Владимирское великое княжение у Татарского хана, женился на ханской сестре и с Татарским и своим Низовым войском двинулся на Михаила Ярославича Тверского. Он прислал Татарского воеводу Телебугу сказать Новгородцам, чтобы они шли на соединение с ним против общего врага; и Новгородцы по этому зову пришли в Торжок, но не нашедши Юрия, и не зная где он находится, заключили с Михаилом Тверским мирный договор на том, чтобы Новгороду не вступаться ни за Михаила, ни за Юрия. По заключении такового договора Новгородцы спокойно воротились домой; Юрий же Московский, не доходя 40 верст до Твери, вступил в бой с Михаилом, был разбит на голову и прибежав в Новгород, упросил Новгородцев чтобы они шли с ним на Волгу не воевать, а только для того, чтобы заключить мир с Михаилом. Новгородцы, довольные просьбою Юрия, и надеясь в нем иметь себе в случай нужды заступника, собрали войско из Новгородцев и Псковичей и, взявши с собою своего владыку Давида, отправились вместе с Юрием на Волгу. Михаил, видя полки Новгородские и зная, что Юрий, зять ханский, будет искать помощи у Татар, не решился вступить в новую битву и уговорился с Юрием идти в орду на суд хана, а с Новгородцами при посредстве Юрия заключил новый мирный договор. По этому договору, дошедшему до нас, Михаил отказался от своего княжения в Новгороде, обязался признать старые границы между Новгородскими и Тверскими владениями, отдать без выкупа всех Новгородских пленников, возвратить Новгороду все захваченные в разное время волости и села, все неправильно собранные дани и все пограбленное во время войны, дать свободный проход обозам с хлебом и ни где не задерживать Новгородских послов и гостей. При чем Михаил разодрал две прежние грамоты, ненавистные Новгородцам, заключенные в Городке на Волге и в Торжке. Таким образом при посредстве Юрия Московского, как прямо обозначено в самой договорной грамоте, Новгород окончательно разделался с Михаилом Тверским, который на другой год был убит в орде по приказанию хана Узбека.

Новгородское княжествование Михаила, продолжавшееся четырнадцать лет, было одно из самых тяжелых и несчастных для Новгорода; во все четырнадцать лет Новгородцы были почти постоянно во вражде с князем; и князь, имея в Новгороде довольно сильную партию, не только ни в чем не помогал Новгородцам, а напротив постоянно притеснял их. Впрочем, несмотря на силу Михаила, Новгородцы во все это время держали себя с достоинством и постоянно отстаивали свои исконные права, и стараясь упрочить свою самостоятельность, заключили с Михаилом более десяти договорных грамот, в которых определялись отношения князя к Новгороду.

По смерти Михаила Юрий Московский, возвратившись из орды, прислал в Новгород своего брата Афанасия. В княжествование, или скорее наместничество этого князя, Новгородские повольники в 1320 году двумя партиями предпринимали два довольно значительных и отдаленных похода морем. Одна партия под начальством Луки, вероятно богатого боярина в Заволочье или на Двине, ходила Двиною и Белым морем на северных Норвежцев, или по выражению летописей, на Мурман А другая партия повольников, предводительствуемая каким-то Игнатом Малыгиным, пустилась в ушкуях грабить берега Швеции. Чем кончился поход Луки на Мурман, мы не знаем, об Игнате же Малыгине прямо сказано в летописи, что его ушкуи были избиты Шведами. В 1322 году князь Афанасий скончался в Новгороде. А между тем Шведы сделали нападение на Корельский Городец; тогда Новгородцы вызвали к себе самого Юрия Даниловича князя Московского. Князь Юрий, приехавши в Новгород, приказал готовить стенобитные машины (пороки), и когда они были приготовлены пошел к Шведскому городу Выборгу, осадил его и стал бить стены шестью машинами, но разбить не мог; и Новгородцы, простоявши под городом целый месяц и побивши, и перевешавши много Шведов, наконец решились на приступ; но и приступ не удался, и они, не взявши города воротились домой. Возвратившись с Выборгского неудачного похода, Юрий получил весть, что сын покойного Михаила Тверского Дмитрий возвратился из орды с ханской грамотой на великое княжение Владимирское и с сильным Татарским войском. По этой вести Юрий поспешил отправиться на Низ и просил Новгородцев, чтобы они его проводили; но те, вероятно не довольные неудачным Выборгским походом, отказали ему в этом; и он пошел один с своею небольшой дружиною. А между тем другой сын Михаилов Александр с своим полком уже стерег Юрия на Урдоме; только Юрий появился там, как Тверичи напали на него, разбили его дружину и захватили обоз; так что Юрий только с немногими спутниками успел спастись бегством во Псков.

Псковичи хотя приняли Юрия с честью, но ничего не могли сделать для него; у них у самих в это время была война с Ливонскими Немцами. Впрочем, Юрий недолго оставался во Пскове, Новгородцы, не думая разрывать с ним союза, в том же 1322 году, на основании договора, опять пригласили его в Новгород, и поставили в Загородье, во дворе диакона Афанаса; и он у них пробыл два года, не смея выйти из Новгородских владений и желая может быть своею усердною службою Новгородским интересам привлечь к себе расположение Новгородцев. В продолжении этого времени, Юрий, в 1323 году, ходил с Новгородцами в устье Невы и построил там город Орехов, чтобы загородить Шведам ход в Ладожское озеро. Постройка Орехова сильно встревожила Шведов, и они, не желая начинать войны с Новгородом, немедленно прислали свое посольство в Орехов, и заключили с князем Юрием и Новгородцами вечный мир, договорная грамота которого сохранилась в Шведском государственном архиве. Из этой грамоты видно, что Новгородцы по настоящему миру обеспечили себе свободную торговлю на Балтийском море, и провели ясную и утвержденную договором границу между Новгородскими и Шведскими владениями в Финляндии, но при сем должны были уступить значительную часть западной Корелии, так что граница была проведена от устья реки Сестры, впадающей в Финский залив, вверх по этой реке чрез западную часть Кексгольмской области к Каянебургской; впрочем, уступая часть Корелии Шведам, Новгородцы удержали за собою право сбирать по старому дань с уступленной области.

Заключивши мир с Шведами, Юрий и Новгородцы пустились преследовать Литовцев, грабивших берега Ловати; преследование это кончилось благополучно. Новгородцы нагнали и избили Литовцев и только немногим из них удалось спастись бегством. Между тем в отдаленном Заволочье заратились старинные Новгородские данники Устюжане, перехватали Новгородцев, ходивших в Югру и ограбили их. Новгородцы, получивши об этом весть, собрали войско и в следующем же 1324 году отправились вместе с князем в Заволочье, казнить своевольных Устюжан. Они взяли приступом Устюг и разграбили его в конец; после чего Устюжские князья поспешили прислать свое посольство на Двину с просьбою о мире; и Новгородцы, довольные покорностью Устюжских князей, заключили с ними мир по старой пошлине. По заключении сего мира, Новгородцы спокойно пошли домой; а князь Юрий Данилович, пользуясь удобным случаем, прямо из Заволочья, рекою Камой, пошел к Татарскому хану в Орду, где вскоре и был убит собственноручно сыном покойного Михаила, Тверским князем Димитрием.

Вслед за отъездом Юрия Даниловича в орду, умер архиепископ Новгородский Давид и на его место Новгородское вече избрало игумена Моисея и послало в Москву к митрополиту Петру на посвящение. Князем же своим Новгородцы признали Димитрия Михайловича Тверского, уже по ханской грамоте признанного великим князем Владимирским. Но когда, в следующем 1326 году, был убит в орде и Димитрий Михайлович; и его брат Александр Тверской, получив от хана грамоту на великое княжение Владимирское, стал доискиваться и Новгорода; то между Новгородцами начались споры и беспорядки, одна партия радела Тверскому князю, а другая не хотела его. Наконец Тверская партия одолела и Александр Михайлович был признан князем Новгородским и заключил с Новгородом договорную грамоту, дошедшую до нашего времени. По этой грамоте Александр подтвердил все прежние права и вольности Новгорода, обещался не держать нелюбья к Новгороду до посадника, до тысяцкого и до всего Новгорода от мала до велика, не мстить ни судом и ничем, и не поминать что делалось противного до его княжения и в его княжение. Князь также дал слово не делать того, что делал в Новгороде насильно дед его или иной князь, держать старый рубеж между Новгородскими и Тверскими владениями, вольного Новгородского ряда не нарушать и самосуда в Новгородских владениях не замышлять по старине.

Но Александр Михайлович недолго княжил в Твери и Новгороде; 15 августа 1327 года он избил приехавших к нему Татарских послов и, спасаясь от ханского гнева, должен был оставить Тверь; перед отъездом он присылал свое посольство в Новгород с просьбою, чтобы Новгородцы дали ему убежище в своих владениях; но вече отказало ему в этой просьбе. А вслед за тем князь Московский Иван Данилович, по прозванию Калита, прислал в Новгород своих наместников, сам же отправился в орду. Новгородцы, помня службу князя Юрия Даниловича, охотно приняли наместников Ивановых, надеясь в нем найти защитника от притеснений Тверских князей, своих ближайших соседей; но князь Иван Данилович далеко не походил на своего брата, покойного Юрия, по крайней мере в отношении к Новгороду. В тот же год, как в Новгород были присланы Московские наместники, на зиму явилась в Тверских владениях сильная Татарская рать в соединении с Московскими полками, под главным начальством самого Ивана Даниловича. Эта рать пришла по приказанию хана Узбека, мстить Тверитянам за избиение Татарского посольства и мстила страшно: Тверь и Кашин были опустошены, большая часть жителей тамошнего края были избиты или отведены в плен. Князь Александр бежал во Псков, а братья его Константин и Василий в Ладогу. Опустошив Тверские владения, Татары вступили в Новгородскую область, опустошили Новгородский край, и оттуда прислали своих послов в сам Новгород с требованием дани; и Новгородцы едва успели откупиться посылкой двух тысяч рублей и множеством даров Татарским воеводам. При чем князь Московский, главный предводитель Татарской рати, не только не остановил Татар от опустошения Новгородской области, но и ни в чем не помог Новгороду, и едва ли не сам подвел Татар, чтоб под рукою ослабить Новгородцев и поставить их в большую зависимость от себя, как это видно из последующих отношений этого князя к Новгороду.

Нашествие Татар так сильно перепугало Новгородцев, что они на следующий год отправили к Татарскому хану своего посла Федора Колесницу, который ездил в орду с князем Иваном Даниловичем и другими князьями, и там вместе с князьями получил ханское повеление – искать князя Александра Михайловича во что бы то ни стало. По этому повелению Новгородцы отправили во Псков с Московскими послами своего владыку Моисея и тысяцкого Аврама требовать, чтобы Александр шел в орду; но Псковичи не согласились исполнить этого унизительного требования и объявили, что будут стоять за Александра, положившегося на их защиту. Таковое отделение Пскова еще более ослабило Новгород и подчинило его Московскому князю. Весною же следующего 1329 года, князь Иван Данилович, с иными Русскими князьями и митрополитом Феогностом, прибыл в Новгород, и с князьями и Новгородцами отправился ко Пскову добывать Александра Михайловича. Псковичи, узнавши об этом, приготовились к битве; Московский же князь с своею и Новгородскою ратью стал на Опоке и, не желая без крайней нужды вступать в сражение, придумал последнее средство склонить Псковичей к послушанию, – он уговорил бывшего при нем митрополита Феогноста предать проклятию и Александра, и Псковичей; и это средство подействовало. Александр как скоро пришло митрополичье проклятие, собрал вече, на котором сказал Псковичам: «Братие и друзи! не буди на вас проклятия мене ради, иду из града вашего вон, разрешаю себя и вас от клятвы». И сказав это, уехал в Литву. Псковичи же отправили посольство на Опоку сказать Московскому князю, что Александр бежал в Литву и что они просят мира. Князь Иван Данилович, довольный покорностью Псковичей, дал им мир, и приведши Новгородскую рать назад, отправился в Москву, не думая нисколько мстить обиды Новгорода и помогать Новгородцам, которых теперь безнаказанно оскорбляли и Ливонские Немцы, убившие в Юрьеве Новгородского посланника, знаменитого мужа Ивана Сыпа, и Новгородские старые данники, князья Устюжские, в ту же зиму избившие изменнически Новгородцев, ходивших в Югру.

Таковое унижение Новгорода естественно не могло не действовать на народе, не привыкший к безусловной покорности князьям, и еще хорошо помнивший, как он предписывал условия и как княжеские посольства смиренно стаивали на вече, дожидаясь решения от господина Великого Новгорода. А по сему, вслед за отъездом князя Ивана Даниловича еще на Пскове, начались неудовольствия, высказавшиеся сперва двумя пожарами в Плотницком конце и на улицах Ильинской и Лубянице. Потом, когда на следующий год архиепископ Моисей отказался от кафедры и постригшись в схиму удалился в монастырь; то споры при избрании архиепископа продолжались целые восемь месяцев, и только к концу этого времени как-то все согласились на одном, избрали священника от церкви Космы и Дамиана с Холопьей улицы, именем Григория Кальку, в монашестве Василия. Наконец неудовольствия между Новгородцами достигли до того, что в 1332 году недовольные явно восстали на посадника Феодора Ахмыла, сторонника Московской партии, отняли у него посадничество и дали своему избраннику Захарию Михайловичу, дома же и села Ахмыловых приятелей Семена Судокова и брата его Ксенофонта, разграбили.

Князь Московский, как только услыхал о Новгородских волнениях, немедленно объявил свой гнев Новгороду, потребовал, чего никогда не бывало, у Новгородцев Закамского серебра, и в обеспечение своего не бывалого прежде требования занял Торжок и Бежецкий верх. В Новгороде в следствие этого требования Московская партия ожила, и перекричав на вече, отняла посадничество у Захария и отдала Матвею Костке, вероятно по указанию Московских наместников. Но Московскому князю этого было мало, ему нужны были деньги и конечное унижение Новгорода. А по сему он на другой (1333) год явился в Торжок со всеми Низовыми князьями, даже с Рязанскими, свел с Новгорода своих наместников, и сам сидя в Торжке от Крещенья до Сборного воскресенья, разослал свое войско опустошать Новгородскую волость. Тщетно Новгородцы посылали к нему посольство с просьбою о мире; он послов не принял и на глаза, и уехал из Торжка, не давши мира, т.е. обрекши Новгород на голодную смерть. Новгородцы в крайности отправили новых послов, – владыку Василия и несколько старейших бояр, которые нашли князя в Переяславле, поднесли ему от имени Новгорода пятьсот рублей, молили о мире и о том, чтобы он отступился от занятых волостей; но князь и сих послов не послушал и отпустил, не давши мира. А сам по требованию хана уехал в орду.

Враждебные отношения князя Московского поставили Новгород в необходимость заботиться о надежнейшей обороне и об отыскании союзников; и первые озаботились этим архиепископ Василий и архимандрит Юрьева монастыря Лаврентий. Пользуясь отъездом Московского князя в орду, владыка Василий в два года построил каменные стены вокруг всего Новгорода (1333–1334 года); а Лаврентий выстроил каменные стены с бойницами вокруг Юрьева монастыря, так что монастырь этот в случай надобности мог служить крепостью против неприятеля. В это же время архиепископ Василий ездил во Псков, был принят там с честью и крестил у князя Александра сына его Михаила. Между тем Новгородцы стали пересылаться с Литовскими князьями и взяли у тамошнего великого князя Гедимина сына его Нариманта, принявшего уже св. крещение. Наримант, приехавши в Новгород, был принят с честью и целовал с своею дружиною честный крест Новгороду – жить за одно, – и получил от Новгородцев в отчину и дедину Ладогу, Орехов, Корельский, Корельскую землю и половину Копорья. Все это переменило отношения Московского князя к Новгороду; предусмотрительный князь Иван Данилович, по возвращении своем из орды, разузнавши все Новгородские дела, вдруг сделался ласковым, и уступчивым к Новгородцам. Он с любовью и честью принял Новгородское посольство, прибывшее к нему в Москву, и вслед за тем, зимою в конце 1334 года, сам приехал в Новгород с миром и прожил там довольно долго. Пользуясь случаем своего пребывания в Новгороде, он хотел было двинуться на Псков; но не получив на это согласия от Новгородского веча, он благодушно и без гнева отложил поход, хотя и не дал мира Псковичам. Возвращаясь из Новгорода в Москву, князь, услыхав, что Литва воюет в Новоторжской волости, отправил свои полки в соседние Литовские владения, желая тем угодить Новгородцам, и полки Московские пожгли там города Осечен, Рясну и другие. Возвратясь в Москву князь Иван Данилович, позвал к себе в гости владыку Новгородского Василия, посадника, тысяцкого и нарочитых бояр, принял их ласково, угощал пирами, честил и особенно выказывал свое расположение к владыке Василию.

Впрочем, ни ласки, ни пиры Московские не могли усыпить Новгородцев. Владыка Василий и посадник продолжали укреплять Новгород и строить новые остроги. А одна из Новгородских партий крепко недолюбливала Московских пиров, и в то время как владыка с старейшими боярами гостил у Московского князя, затеяла мятеж, весь Новгород разделился на две стороны, и та и другая сторона уже вооружились и готовы были начать битву; но буря разломила Волховский мост, и враждующие принуждены были разойтись по домам, а потом и примирились. И не даром одна сторона Новгорода плохо верила ласкам московского князя и недолюбливала Московских пиров. Князь Иван Данилович, лаская Новгородских старейшин, и не думал отступаться от своих замыслов против Новгородских вольностей. Не получивши от Новгородцев Закамского серебра добровольно, он придумал завладеть им насильно, и для этого через год после Московских пиров, не объявляя войны вдруг послал свою рать в Двинскую область в Заволочье, чтобы захватить этот край и таким образом загородить Закамским даньщикам дорогу в Новгород. Ловко было придумано это хитрое дело, да неловко кончилось. Сильные и богатые Новгородские бояре, проживавшие в Двинском краю, владевшие там огромными землями и постоянно имевшие при себе не малочисленные и удалые дружины повольников ротников, дали такой отпор не прошенным Московским гостям, что Московская рать была разбита на голову и в беспорядочном бегстве потеряла много убитыми и ранеными.

В то время как в Заволочье Новгородцам пришлось сражаться с Московскою ратью, у них также не совсем спокойно было на западе: Псков не признавал церковного суда владыки Новгородского, хотя и сам архиепископ Василий ездил уговаривать Псковичей; а Корела вошла в сношения со Шведами против Новгорода. В том же 1337 году, когда были разбиты Московские войска в Заволочье, Валит Корелянин, бывший воеводою в Корельском городке от имени Новгорода, тайно пригласил Шведов и передал им город, при чем много было убито Корелою Новгородских и Ладожских купцов, ездивших туда для торговли; Кореляне также немало перерезали и тех Новгородцев, которые поселились между ними, а сами бежали в городки к Шведам, и оттуда еще делали набеги на Новгородские села в том крае и резали жителей. Это было зимою, а на весну (1338 года) Новгородцы с посадником Феодором ходили на Неву и стояли под Ореховым, ссылаясь с Шведским воеводою Стенем, но ничего не успели и не заключив мира, воротились домой. А вслед за тем Шведы с Корелою воевали Обонежье и сожгли Ладожский посад, впрочем, самого города взять не могли. В отмщение за такие опустошения, Новгородская молодежь, состоящая из удалых повольников, избравши между собою самых храбрых в воеводы, пустилась к Шведскому городу Выборгу и страшными опустошениями тамошних Корельских селений такой навела страх, что Шведы не смели и показаться из своего Выборга. Но как скоро повольники, обремененные добычею воротились домой, Шведы вышли из своего города, напали на Толдолу и Вотьскую землю, впрочем, не имели успеха; Новгородцы поостереглись, и когда Шведы подходили к Копорью, то Копорьяне с боярином Феодором Васильевичем так удачно напали на них, что почти истребили весь отряд и только немногим удалось воротиться в Выборг. После сего Шведы присмирели, и на зиму пришло от Выборгского воеводы посольство в Новгород, которое говорило, что Шведский король желает мира с Новгородцами, что он и не думал нападать на Новгородскую волость, что нападал прежний Выборгский воевода Стен самовольно, которого за это и сменили. Новгородцы на это отвечали своим посольством в Выборг; где и был заключен мир на тех же условиях, на которых был заключен мир со Шведами на Неве при покойном князе Юрие Даниловиче. А про Кобылитскую Корелу положено отправить посольство к самому Шведскому королю Магнусу, которое на другой год и ездило в Швецию и в городе Лунде заключило с королем мир по старым грамотам; в этом мире о Кореле сказано: «ежели к вам побегут наши, то секите или вешайте их; а ежели к нам ваши, то мы сделаем тоже, чтобы не мутили между нами; тех же, которые приняли нашу веру, не выдадим». Так кончились к взаимному удовольствию дела со Шведами.

Но осталось еще неконченое дело поважнее Шведского, – пришла весть, что Московский князь возвратился из орды; и Новгородцы, не зная останется ли он с ними в мире после разбития Московской рати в Заволочье, отправили к нему посольством Сильвестра Волошевича и Федора Аврамова с данью Татарскому хану; и тут только оказалось, что князь не добро мыслит на Новгород. Князь Иван Данилович, взявши дань, прислал свое посольство в Новгород с требованием, чтобы прислали новую дань; хан-де просить новой дани. Это не бывалое требование так огорчило Новгородцев, что они чрез его посольство отвечали князю: «того у нас не бывало от начала мира, а ты целовал крест Новугороду по старой пошлине Новгородской и по Ярославовым грамотам»¹⁴. Но Московский князь не хотел и думать о Ярославовых грамотах; и получивши Новгородский ответ от своих посланников, немедленно послал приказ своим наместникам выйти из Новгорода и объявил Новгородцам войну. Впрочем, эта война не состоялась, ибо в следующем 1340 году Московский князь Иван Данилович захворал и умер в Москве.

Так кончилось тяжелое для Новгорода княжение великого князя Ивана Даниловича, продолжавшиеся почти 12 лет. Этот хитрый князь и не думал исполнять условий, на которых был призван княжить в Новгороде, и надеясь на помощь Татарского хана постоянно держал Новгородцев в страхе, а между тем, при первом сколько-нибудь гласном неудовольствии всегда умел вовремя явиться в Новгород и подавить восстание. Так что Новгородцы, хотя вообще недовольные им, во все двенадцать лет ни разу не успели отказать ему; а напротив того он сам каждый раз, подавив неудовольствие, постоянно вовремя успевал выказывать свой гнев и выводил наместников, а в случае нужды являлся с Низовыми и Татарскими войсками или на границах Новгородской области, или и в самом Новгороде. Да и вообще князь Иван Данилович так умел поставить свои отношения к Новгороду, что и на будущее время как бы привязал Новгород к Москве. Тщетно Новгородцы думали противопоставить Московскому князю Литовских князей; тем самим было не до Новгорода, у них много было дела с Прусскими и Ливонскими Немцами. И Гедиминов сын Наримант, получивший от Новгородцев, как мы уже видели, Ладогу, Орехов, Корельскую землю и половину Копорья, проживши в данных городах четыре года, удалился в Литву, несмотря на то, что Новгородцы усильно просили его принять участие в усмирении Корелы, передавшейся Шведам.

Новгородцы, по смерти князя Ивана Даниловича, еще не надумались, кого выбрать себе в князья; как сын Иванов Семен, воротившись из орды с ханскою грамотою на великое княжение Владимирское, немедленно послал своих наместников и даньщиков в Торжок с приказанием собрать дань, которые и начали делать насилие жителям Новоторжцы, пораженные таким небывалым самовластием, поспешили известить о том Новгородцев и просить пособия. Новгородцы, также вовсе не ожидавшие такового оскорбления прав вольного народа, немедленно отправили к Торжку свои полки с посадничьим сыном и четырьмя боярами. Новгородские полки безвестно вступили в Торжок и схватили княжих наместников и сборщиков дани, заковали в цепи вместе с их женами и детьми и начали укреплять город. А между тем из Новгорода было отправлено посольство в Москву с жалобою, которое от имени веча сказало князю Семену: «Княже! ты еще не успел сесть на княжении; а твои бояре насильничают у нас». В ответ на эту жалобу князь велел готовить Низовые полки, и на зиму (1340 г.) сам пустился к Торжку со всею Низовскою землею. А в это время в Новгороде и в Торжке собирались веча, и народ разделился на две стороны. Из Торжка посылали в Новгород, чтобы все садились на конь; а в Новгороде чернь, доведенная до крайности недавним страшным пожаром¹⁵, отделилась от бояр и сказала, что не может идти на войну. В Торжке же чернь, видя, что нейдет новая Новгородская рать, восстала на бояр, завопила, – «за чем Новгородцов призвали, а они изымали княжих наместников, а нам погибнуть от князя». И за словами началось и дело: чернь, надевши брони и взявши оружие, вломилась в воеводские дворы, освободила княжих наместников и даньщиков, Новгородцев выпроводила из города и начала грабить боярские дворы и села. Новоторжские же бояре, кто успел, бежали в Новгород, только спасая свои головы и не захвативши с собою ничего, а один из них Семен Внучек даже был убит чернью на вече. В это то время сумятицы князь Семен Иванович с своими Низовыми полками пришел в Торжок и засел там, принятый Новоторжской чернью. Новгородцы, получивши весть о прибытии Московского князя в Торжок, начали копить волость всю в город для выдержания отчаянной борьбы; партии, недавно шумевшие смолкли, общая опасность всех примирила, хотя на время, и все стали готовиться защищать права вольного Новгорода во чтобы то ни стало. А между тем владыка Василий отправился посольством в Торжок с Авраамом тысяцким и другими боярами, где уже Московский князь стоял с своими войсками и митрополитом Феогностом. Это новое посольство было счастливее прежнего, оно было принято князем и митрополитом, и князь согласился заключить мир и править Новгородом по старым грамотам; а Новгородцы согласились, чтобы он собрал бор в 1000 рублей с Новоторжской области, и приняли княжих наместников; и тем кончилось дело, страшно перетревожившее Новгород. Князь, довольный уступкой, не решился доводить вольных людей до отчаяния, которое, судя по прежним примерам, могло изменить дело не в его пользу.

Помирившись с великим князем Московским, Новгородцы принялись отстраивать свой погоревший Новгород. Деятельный архиепископ Василий в следующие два года успел возобновить соборную церковь св. Софии, выстроил вновь разрушенную церковь Благовещения пресв. Богородицы на Городище. В это же время выстроили новый мост через Волхов, вместо погоревшего, возобновили многие погоревшие улицы и продолжали очищать пожарища и строить новые церкви и дома. Как вдруг (1342 г.) вспыхнул новый пожар на Даньславли улице и истребил все дома и церкви по берегу Волхова. Этот пожар в такое привел уныние всех жителей Новгорода, что люди бежали из домов своих и расположились жить, кто на поле в шалашах, кто на берегу реки, кто на реке в учанах и других судах. Более недели продолжалось такое смятение, что страшно было смотреть, одни суетились, бегали, не знали, что делать, другие вывозили имущество, а негодяи и бездельники грабили и били людей. У наместников княжеских и других начальников опустились руки и не знали за что приняться, один неутомимый владыка, архиепископ Василий, не потерял головы; он созвал игуменов и священников, назначил пост, учредил крестные ходы с иконами и молебным пением по монастырям и церквам; и весь Новгород обратился к посту и молитвам и тем кончилось смятение, все принялись опять за свои дела, стали возобновлять погоревшие дома и церкви, люди, бежавшие в поле, воротились в дома, и водворилась тишина.

Но тишина эта была ненадолго, осенью того же 1342 года скончался посадник Варфоломей, сын Юрия Мишинича, и на его место выбрали в посадники Федора Данилова. Сын Варфоломея Лука был не доволен таким выбором, и как богатый землевладелец, собрав толпу повольников из отчаянной голытьбы и оборванцев, нарядил их молодцами, кормил поил до отвалу, взял с них клятву жить и умирать за одно и пошел с этой отчаянной ватагой и с своим сыном Онисифором в Заволочье на Двину. Посадник и владыка уговаривали его не затевать похода; но он не за тем тратил отцовскую и дедовскую казну, чтобы слушать старших. Пришедши в Заволочье, Лука по Новгородскому старому обычаю построил на реке Емце город Орлец, и набравши там еще разных бродяг захватил всю землю Заволоцкую и начал опустошать погосты по Двине, а сын его Онисифор с другою ватагою грабителей отправился за тем же на Вагу. В отсутствие Онисифора Лука в одном набеге сложил свою голову; Заволоцкая Чудь, заметив, что он отошел от своего городка довольно далеко и всего с двумястами человек, напала на него многолюдством и убила. Весть об убиении Луки, дошедши до Новгорода, возмутила там черных людей; Лукины друзья распустили нелепый слух, что посадник Федор и его приятель Андрей заслали нарочных людей убить Луку. Чернь, не забыв еще как Лука пировал с своими повольниками и угощал встречного и поперечного, легко поверила нелепому слуху, вздумала вступиться за покойного, отомстить его мнимым злодеям, и с шумом поднялась на посадника Федора и его приятеля Андрея и начала грабить их дома и села, Федор и Андрей, спасая свои головы, убежали в Копорье и прожили там всю зиму до Великого поста. Между тем Онисифор, сын Луки, воротился из Заволочья и на вече подал жалобу, обвиняя посадника Федора и Андрея в посылке нарочных людей, чтобы убить его отца. Владыка Василий и вече послали Юрьевского архимандрита Иосифа с боярами в Копорье, звать Федора и Андрея. Приехавши в Новгород, Федор и Андрей явились на вече и дали такой ответ: «мы не думали на брата своего Луку, чтобы убить его, и не засылали на него». Но Онисифор с своим приятелем Матвеем Коскою не принимали оправданий и зазвонили свое вече у св. Софии; а посадник Федор и Андрей зазвонили другое вече на Ярославовом дворе. Онисифор и Коска послали на посадничье вече владыку Василия и, не дождавшись возвращения владыки, сами ударили на Ярославов двор; и началась свалка двух вечей, кончившаяся тем, что Матвея Коску и его сына Игната схватили и засадили в церковь, а Онисифор с своими пособниками убежал. Это было поутру, а к обеду поднялся весь город; одна сторона стала за посадника, а другая за Онисифора; и только стараниями владыки Василия и княжьего наместника Бориса дело не дошло до схватки и кончилось миром, по которому Федор должен был отказаться от посадничества, и на его место выбрали Остафия Дворянинцова. Мир, устроенный владыкою Василием, продолжался около трех лет; но партия фамилии Варфоломеевой не совсем была довольна этим миром, и осенью 1345 году 8-го ноября, только что посадник Евстафий с вечем в обеденную пору перешел Волховским мостом на торговую сторону, как противники восстали на него и дали посадничество Онисифорову дяде Матвею Варфоломеевичу. А на следующий год, по приговору веча, владыка Василий ездил в Москву просить великого князя, чтобы он посетил Новгород. Князь и митрополит Феогност приняли владыку Василия с почестями, и по его приглашению великий князь Семен Иванович приезжал в Новгород, и побыв там три недели, отправился по ханским делам в Низовую землю.

Почти в след за отъездом Московского князя, явился на Шелони на устье реки Пшаги великий князь Литовский Ольгерд со всеми Литовскими князьями, и послал сказать Новгородцам: «хочу видеться с вами, меня ругал ваш посадник Остафей Дворянинец, называл псом». Новгородцы по этому вызову стали вооружаться и вышли на реку Лугу; но несогласные между собою, замялись, воротились назад и собравши вече убили посадника Евстафия, говоря: «из-за тебя враги пустошат наши волости». А между тем Ольгерд взял Шелонь и Лугу на щит, т.е. отдал на разграбление своим ратникам, а с Порхова и Опок вытребовал окуп; и довольный добычею возвратился в Литву, чтобы воевать с Ливонскими Немцами.

Не прошло и двух лет после Ольгердова нашествия, как Новгородцы должны были выдержать нашествие другого своего соседа Магнуса короля Шведского. Этот король, проведший молодость развратно, вздумал по настоянию Латинского духовенства загладить грехи своей юности походом на Новгородские владения с тем, чтобы обратить Новгородцев в Латинскую веру. Он собрал большое войско из Шведов и наемных Немцев и в 1348 году прислал в Новгород свое посольство с такою речью: «пошлите на съезд своих ученых, а я своих, и пусть они поговорят о вере, мне хочется узнать, которая вера лучше. И ежели ваша вера будет лучше, то я иду в вашу веру; а ежели наша вера будет лучше, то вы идите в нашу веру, и будем жить все как один человек и заживем согласно. А не пойдете в единачество; то я хочу идти на вас со всею моею силою». Новгородцы собрали вече и рассудивши, что спорить о вере нет надобности, решили сказать Магнусу: «ежели хочешь увидать, которая вера лучше – наша или ваша; то пошли в Царьград к патриарху, ибо мы приняли православную веру от Греков, и с тобой о вере не спорим. А ежели есть какая обида между нами, то об этом мы шлем к тебе на съезд». И послали с этою речью тысяцкого Авраама, Козьму Твердиславля и иных бояр, которые остановились в Орехове, и оттуда отправили Козьму Твердиславля на Березовые острова, где стоял Магнус с своею ратью. Магнус на эту речь отвечал: «обиды мне с вами нет никакой, но идите в мою веру, а не пойдете, и я иду на вас со всею моею силою». И с тем отпустил Козьму, а сам с своею ратью осадил Орехов и начал крестить Ижерцев в свою веру, а которые не соглашались, тех велел грабить. Новгородцы, когда получили об этом весть, отправили на защиту Ижеры известного уже нам Онисифора Лукинича с небольшою дружиною, который так ловко повел дело, что избил 500 человек Шведов, воевавших в Ижере, а других привел пленниками в Новгород, а переветников, помогавших королю, перевешал. Посадник же Федор Данилович с наместниками великого князя, с Новгородцами, Псковичами, Новоторжцами и со всею Новгородскою волостью, двинулись к Ладоге, а к великому князю отправили посольство звать его на помощь против Шведов. Великий князь Семен Иванович дал обещание помочь Новгородцам и сам пришел в Торжок, но постояв там недолго, воротился в Москву, а в Новгород прислал своего брата Ивана. Между тем король Магнус после продолжительной осады взял Орехов и, оставив там свою рать, сам возвратился в Швецию. Князь Иван, услыхавши об этом, выехал из Новгорода и несмотря на просьбы Новгородцев ушел в Москву.

Новгородцы, оставшись одни с Псковичами, наконец двинулись из Ладоги к Орехову, чтобы выжить оттуда Шведов, оставленных Магнусом; они пришли к Орехову в Успенский пост и стояли под городом до Великого поста, наконец сделавши приступ к городу в Чистый понедельник пошли на приступ в ночь, и после упорного боя к утру следующего дня взяли город, а Шведов иных избили, а других побрали в плен. Но взятие Орехова нисколько не кончило Шведской войны, Шведский король не заключал мира и не возвращал пленников, взятых в Орехове, и война продолжалась еще два года. Новгородцы, чтобы скорее принудить Шведского короля к миру, вслед за взятием Орехова отправили небольшую дружину в Корельскую землю, которая разбила Шведов под Кексгольмом. Потом Новгородцы на другой год открыли поход из Двинской своей области в Норвегию, ближайшую к Белому или Мурманскому морю и произвели там большие опустошения; но Шведский король все еще не думал мириться. Наконец в 1350 году Новгородцы, собравши рать с сыном княжеского наместника, с своим тысяцким и другими воеводами, подступили к Шведскому городу Выборгу, сожгли посад, разбили Шведов, сделавших вылазку из крепости, и страшно опустошивши соседнюю область возвратились домой с богатою добычею и множеством пленников. Этот последний поход наконец склонил Шведского короля к миру. Мирные переговоры открылись в Юрьеве (Дерпте), при посредстве Ливонских Немцев, и кончились тем, что король выдал всех Новгородских бояр, захваченных в Орехове, разменялись остальными пленниками и положили рубеж Новгородской и Шведской земле. Через неделю по заключении Шведского мира, вече отняло посадничество у Федора Даниловича и дало Онисифору Лукиничу. А потом вскоре народ восстал на того же Федора Данилоловича, на брата его Михаила и на приятелей их Юрия и Андреяна, выгнал их из города, разграбил дома и всю Прусскую улицу, в которой они были боярами; изгнанные сперва бежали во Псков, а потом перебрались в Копорье.

В 1352 году скончался неутомимый владыка Новгородский Василий и на его место возвели опять прежнего владыку старца Моисея, двадцать один год тому назад отказавшегося от престола и проживавшего в монастыре. Владыка Василий скончался на обратном пути из Пскова, где был страшный мор, известный под именем черной смерти. Василий ездил во Псков по приглашению самих Псковичей, чтобы сколько-нибудь утешить жителей, доведенных мором до отчаяния, успел поднять упавший дух граждан Пскова; но сам заразился болезнью, и на возвратном пути в Новгород скончался на дороге, при устье речки Узы в Шелонь. Вслед за Псковом болезнь перебралась и в Новгород, где продолжалась от праздника Успения Пресвятой Богородицы до праздника Пасхи. Но в Новгороде болезнь была слабее нежели во Пскове, и еще слабее в Москве, где, впрочем, в начале 1352 года скончались от нее митрополит Феогност, вел. князь Семен Иванович и два его сына. В княжение Семена Ивановича у Новгородцев произошла большая перемена в отношении к Пскову. Псковичи давно уже жили отдельною жизнью от Новгородцев и считали свой город независимым от Новгорода, и действительно, поступали самостоятельно не спрашиваясь у Новгородского веча; но этой самостоятельности еще не признавали Новгородцы и продолжали считать Псков Новгородским пригородом. В княжение же Семена Ивановича, именно во время грозного похода Шведского короля Магнуса, Новгородцы, оставленные без помощи великим князем и другими своими союзниками, желая получить усерднейшую помощь от Псковичей, в 1348 году, перед самым походом к Орехову, заключили формальный договор с Псковичами, по которому признали Псков младшим братом Новгороду, и узаконили посадникам Новгородским во Пскове не сидеть и не судить, а от владыки Новгородского быть наместником Псковитину, и из Новгорода Псковичей не звать на суд ни через дворян, ни через подвойских, ни через Софиян, ни через изветников и биричей.

Испытавши невыгоды союза с Московскими князьями при Иване Даниловиче и Семене Ивановиче, Новгородцы, как только услыхали о смерти последнего, немедленно отправили своего посланника Семена Судокова к Татарскому хану в орду с просьбою, чтобы он отдал великое княжение Владимирское князю Суздальскому Константину, который обязался свято хранить Новгородские уставы. Но Татарский хан не послушал Новгородского ходатайства и дал великое княжение Московскому князю Ивану Ивановичу, брату покойного Семена. Тем не менее Новгородцы не признали над собою власти Московского князя, утверждённого ханом, и остались верными своему избраннику князю Суздальскому до самой его кончины, последовавшей через полтора года.

Мало этого, старый Новгородский архиепископ Моисей, вновь возведенный на владычен престол, думал отделить и Новгородскую церковь от Московской митрополии, и в год кончины князя Семена Ивановича отправил своих послов в Константинополь к патриарху и к Греческому императору с жалобами на притеснения от Московского митрополита; но жалобы сии не имели успеха; патриарх и император, не желая изменить того порядка в церковной иерархии, который уже заведен искони, покончили дело присылкой милостивых грамот за золотою печатью и пожалованием Новгородскому архиепископу крестчатых риз.

А по смерти князя Суздальского Новгородцы нашлись в необходимости войти в сношения с великим князем Московским, который до сего времени не давал им мира, и приняли от него наместников. Впрочем, великий князь Иван Иванович почти не обращал внимания на Новгородские дела и вовсе не тревожил Новгорода какими-либо притязаниями; а посему Новгородцы во все его княжение оставались им довольны и ни разу не выказали ни каких споров, да и с соседями своими оставались в мире, мирно же у них было и дома. Старый их архиепископ Моисей спокойно строил и украшал церкви, которые еще оставались в развалинах после большого Троицкого пожара.

Наконец владыка Моисей за старостью снова отказался от управления Новгородскою церковью; и на его место спокойно выбрали по жребию инока Алексея и посадили на владычнем дворе. Как вдруг весною 1359 года многолюдный и богатый Славянский конец поднялся на посадника Андреяна Захарьинича, отнял у него посадничество и дал своему кончанскому боярину Сильвестру Лентеевичу. Летописцы не указывают настоящей и прямой причины восстания и говорят только, что по совету лихих людей бысть мятеж силен в Новгороде: Славянские кончане пришли на вече на Ярославль двор в доспехах и с оружием под платьем, и среди вечевых споров вдруг соскочили с мест, напали на невооруженных заречан (жителей Софийской стороны), стали бить и грабить бояр, убили до смерти одного боярина Ивана Борисовича, провозгласили посадником своего боярина Сильвестра Лентеевича и разогнали вече. Это небывалое между вольными Новгородцами коварство разделило Новгород на две враждующие партии, которые стали друг против друга в оружии. С одной стороны, вооружились все кончане Софийской стороны, желая мстить за бесчестье своей братии; а с другой стороны Славянский конец, защищая свои головы и имущество, и так прошло три дня. Славянцы переметали мост, страшная резня уже была готова начаться, как старец, бывший владыка Моисей и вновь избранный, и еще не посвященный владыка Алексей, взяв с собою Юрьевского архимандрита и игуменов, явились среди враждующих, начали благословлять обе стороны и говорить со слезами: «дети, не творите брани на радость поганым, а святым церквам и месту сему на запустение, не начинайте битвы». Добрая речь уважаемых святителей умирила враждующих и ополченные разошлись мирно. А собравшееся вновь вече определило в наказание зачинщикам мятежа, разграбить села выбранного мятежниками в посадники Сильвестра и других богатых Славянцов, а на место Сильвестра выбрало в посадники Никиту Матвеевича; и таким образом обе стороны получили удовлетворение, мятеж, взволновавший Новгород, улегся и водворился желанный мир.

Смерть великого князя Московского Ивана Ивановича, последовавшая в том же 1359 году, подала надежду Новгородцам отделаться от Московских князей; ибо за малолетством Москов. князя Дмитрия Ивановича Татарский хан отдал великое княжение Владимирское Суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, сыну того Константина Суздальского, за которого Новгородцы в свое время усердно хлопотали в орде у хана. В Новгороде все были очень довольны ханским утверждением князя Суздальского на Владимирском княжении, и радостно приняли его наместников и посланников, заключили с князем на основании старых грамот, и дали наместникам право суда. Новгородцы таким образом надеялись разойтись с Московскими князьями; но эта надежда не оправдалась, едва прошло два года от ханского утверждения великого княжения Владимирского за князем Суздальским, как бояре Московские успели выхлопотать в орде новую ханскую грамоту в пользу своего малолетнего князя и силою выгнали из Владимира и Переяславля князя Димитрия Константиновича; и Новгородцы опять должны были признать своим князем Московского князя.

Впрочем, новый Московский князь пока не походил на прежних и целые десять лет жил мирно с Новгородом, миром же во все это время наслаждались Новгородцы от соседей, мирно жили и между собою.

В это мирное время был один случай, возбудивший гнев великого князя, и князь было вывел своего наместника из Новгорода; но дело скоро объяснилось, и княжий наместник был возвращен в Новгород. А дело было такого рода: молодежь Новгородская, воспользовавшись временем мира, начала по старинному обычаю составлять ватаги повольников и пробовать свою силу и удаль в дальних походах.

Одна ватага таких повольников, под предводительством молодого боярина Александра Аввакумовича и какого-то бывалого удальца Степана Ляпы, отправилась в 1364 году в Югорскую землю за Уральский Хребет, пробралась до реки Оби и повоевала тамошнюю землю от верховьев Оби до впадения её в море, а на обратном пути разбила на Курьи Двинян, думавших загородить ей дорогу. Ватага эта воротилась домой с богатою добычею и на Редятине улице, вероятно в приходе Александра Аввакумовича, выстроила хорошую каменную церковь св. Троицы, на богатства, добытые в Югорском походе. На другой год после этого похода собралась новая ватага повольников, очевидно снаряженная тем же Александром Аввакумовичем в компании еще с двумя молодыми боярами с Есипом Варфоломеевичем и Василием Федоровичем, и под их предводительством в 1366 году вступила на Волгу в полутораста ушкуях, прошла Волгою до Камы и взяла там богатый Болгарский город Жукотин, а на возвратном пути ворвалась в Нижний Новгород, избила там множество купцов Татарских, Армянских и Басурманских, а товары их разграбила, ладьи же и другие суда иные потопила, иные сожгла. Эта то вторая ватага повольников возбудила гнев великого князя Димитрия Ивановича; он подумал, что такие грабежи производятся по распоряжению Новгородского веча, и потому велел схватить на Вологде, проезжавшего там с Двины, знаменитого Новгородского боярина Василия Даниловича Машкова и вывел своего наместника из Новгорода. Но посольство Новгородское, отправленное в Москву, уладило все дело мирно; послы объяснили князю, что по старому Новгородскому обычаю ходили на Волгу молодые люди по своей воли, а не по распоряжению веча и били, и грабили только Басурман, Московских же гостей не грабили; и князь, довольный объяснением, отпустил боярина Василия Даниловича, отложил свой гнев на Новгород и отправил туда своего наместника, желая жить в согласии с Новгородцами. Новгородские повольники после этого опять ходили на Волгу три раза в 1369 и 1370 годах, доходили до Камы, грабили Болгар; и Московский князь уже не обращал внимания на их походы, и продолжал жить в мире с Новгородом.

Но скоро для повольников и всего Новгорода открылось новое дело по распоряжению Новгородского веча и по желанию самого Московского князя: с 1371 года у Московского князя и у Новгородцев началась упорная война с великим князем Тверским, Михаилом Александровичем, продолжавшаяся пять лет. Тверской князь, получивши от Татарского хана ярлык на великое княжение Владимирское, начал войну нападением на Кострому, Мологу, Углече-поле и Бежецкий Верх, и посажал так своих наместников; таковое нападение на Московские и Новгородские владения естественно вызвало теснейший союз Новгорода с Москвой, и Новгородцы в том же 1371 году заключили с Московским князем договорную грамоту. Грамота сия сохранилась до нашего времени; из неё мы знаем, что обе договаривающиеся стороны целовали друг другу крест, чтобы Новгороду помогать против Тверского и Литовского князей Московскому князю, а Московскому князю помогать Новгороду против Литовского и Тверского князей и против Немцев, и до окончания войны не оставлять друг друга и не мириться с врагами отдельно; Новгороду держать великое княжение честно и грозно без обиды, а великому князю держать Новгород в старине без обиды. Михаил, узнавши о таковом союзе, немедленно напал на Торжок, взял его и посадил там своих наместников. Новгородцы, как только получили об этом весть, отправили в Торжок своего знаменитого повольника Александра Аввакумовича, прославившегося своими походами по Оби, Волге и Каме. Этот неутомимый витязь с своею удалою дружиною выгнал Михайловых наместников, ограбил Тверских купцов, там бывших, и принялся укреплять Торжок; а между тем Московские полки выгнали Михайлова наместника из Бежецкого Верха, Новгородская же рать успела занять Ярославль. Но вдруг неожиданно вспыхнула война у Московского великого князя с Рязанским великим князем Олегом Ивановичем и это сильно помогло Михаилу Тверскому. Московские полки потребовались на Рязанскую границу; и Михаил, пользуясь таким случаем, с большою ратью явился под Торжком. Александр Аввакумович, понадеявшись на свою удалую дружину, не робевшую ни перед каким неприятелем, не вытерпел, вышел из города и дал сражение полкам Михайловым, думая что против его отчаянных молодцов не устоит ни какая рать; но Михайловы Тверичи также были не трусы, а счетом их было вдвое или втрое против Александровой дружины, они приняли стремительный натиск Александра по молодецки, и на первом же сступе уложили на сыру землю самого Александра и лучших его товарищей, а прочее побежали и многие попались в плен. Тогда Михаил беспрепятственно осадил Торжок, а чтобы не тратить времени, запалил его по ветру; и в несколько часов от богатого города остались одни развалины и три обгорелые каменные церкви, жители же частью сгорали, или задыхались в дыму, или потонули в Тверце. Тверичи же, дорого купившие победу, так потешились над несчастными Новоторжцами, что по словам летописца и от поганых такого зла не бывало; они обдирали всех до нага, от чего добрые жены и девицы, видя такое поругание, сами бросались в реку и тонули. Князь Михаил, обративши город в пожарище, захватил все, что осталось от огня, – и людей, и их богатство, и украшения церковные, и книги, и колокола, и спокойно никем не преследуемый возвратился в Тверь.

Весть о сожжении Торжка привела в ужас Новгородцев, они немедленно принялись укреплять свой город и вырыли около кремля большой ров; а великий князь Дмитрий Иванович, во исполнение договора, прислал в Новгород своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича Храброго, на случай ежели понадобится защищать Новгород от Михаила Тверского. Впрочем, этот случай не открылся: Михаил Александрович, желая высвободить из Москвы своего сына, переданного Московскому князю Татарами, заключил с Димитрием и Новгородцами мир; а по сему и князь Владимир Андреевич, прожив в Новгороде с первой недели Великого поста до Петрова дня, воротился в Москву.

Но мир, заключенный Михаилом Тверским, не продолжался и двух лет; сам же Михаил, подстрекаемый бежавшими к нему Московскими изменниками, снова объявил войну Дмитрию Ивановичу Московскому, и послал рать на Углече поле и своих наместников в Торжок. Впрочем, на этот раз Новгородцам не понадобилось защищать своих владений, а напротив того им выпал удобный случай мстить врагу своему Михаилу в самой Твери. В 1375 году Московский великий князь успел собрать большую рать, и привел к Твери до двадцати князей с их дружинами, и так повел дело, что Михаил, осажденный со всех сторон, находился в крайности: Тверской посад был уже сожжён, села и волости пограблены и пожжены, люди побиты или взяты в плен сам город уже был обнесен острогом и через Волгу наведены два моста. В это время Московский князь дал весть Новгородцам, чтобы шли к Твери. Новгородцы, обрадованные таким приглашением, быстро собрались и в три дня явились под Тверью, спеша послужить Московскому князю и отомстить Тверичанам за сожжение Торжка. С прибытием Новгородцев великий князь повел войска на приступ, и хотя Тверичи на первый раз отбили нападающих; но Михаил, видя, что большая часть городских ворот взята, и не находя возможности защищаться долее, поспешил заключить мир с Московским князем и Новгородцами.

Мир этот, которого договор сохранился до нашего времени, вполне вознаградил все убытки и обиды Новгородцев: 1-е Михаил обязался не иметь ни каких притязаний на владения Новгородские, жить с Новгородом и Торжком по старине, а рубеж держать старый, который рубеж у Новгорода с Тверью был при великом князе Иване Даниловиче. 2-е Возвратить Новгородцам взятые в последнюю войну под Торжком колокола, книги, церковные оклады и сосуды и все имение Новоторжцов, взятое войною и грабежом, отпустить всех Новгородских и Новоторжских пленников и даже тех, которые вовремя взятия Торжка сами продали себя в рабство. 3-е Князь Михаил отступился от всего, что Новгородцы грабили по Волге или где в другом месте, что взяли княжих товаров и побили людей; а товар, взятый у Новгородских и Новоторжских купцов до взятия Торжка, дал слово возвратить хозяевам весь сполна по крестному целованию. И 4-е гостям и торговцам Новгорода и Торжка и пригородов давать свободный пропуск чрез Тверские владения и не изменять старинных проезжих пошлин. Во исполнение всех сих условий Тверской князь целовал крест к великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу, к его брату князю Владимиру Андреевичу и к Великому Новгороду. Вообще Московский князь так хорошо устроил для Новгородцев, что они по настоящему миру получили во всем возможно полное удовлетворение, какого никогда не получали прежде ни от Тверских, ни от других князей, и навсегда отделались от борьбы с Тверью.

По окончании войны с Тверским князем, Новгород десять лет жил в мире со всеми соседями. Пользуясь мирным временем, Новгородская молодежь опять принялась за повольничество. Первая ватага повольников, в числе двух тысяч человек, собралась еще в то время, когда Новгородская рать, вместе с Московской, стояла под стенами Твери. Эта ватага, под начальством Новгородца Прокопа и какого-то Смольнянина, очевидно людей неизвестных, но бывалых, на семидесяти ушкуях пустилась Волгой и Костромой, и прежде всего напала на город Кострому. Костромичи, может быть вперед уведомленные о нападении повольников, собрались более пяти тысяч человек и под предводительством княжьего наместника Плещеева вышли из города, чтобы поставить бой; но не Костромичам было биться с Новгородскими повольниками. Удалый Прокоп, очевидно много видавший разных битв, разделил своих товарищей на две половины и велел одной половине идти прямо на Костромичей, а другой обойти лесом и ударить в тыл. Как сказано, так и сделано, Костромичи, смятые и сбитые, пустились бежать мимо города по лесам; а повольники, видя город беззащитным, спокойно вошли в Кострому и начали грабить, и простояли там целую неделю, захватили все, что могли увезти и что было подороже, а что не могли увезти, то пожгли или побросали в реку, жителей же с женами и детьми большею частью увели как пленников. От Костромы грабители пустились к Нижнему Новгороду, зажгли город, а жителей ограбили, иных избили, иных увели в плен; от Нижнего Волгою они пустились в Каму и пограбивши прибрежье, пришли к Болгарам на Волге, и там продали Мусульманам Костромских и Нижегородских пленников. От Болгар вниз по Волге повольники спустились к столице ханской Сараю и по дороге грабили всех христианских торговцев, шедших с товарами Волгою, а Мусульманских торговцев грабили и убивали. Из Сарая они спустились в Астрахань, принялись торговать и распродали оставшихся еще пленников. Но здесь Азиатское коварство перехитрило Новгородскую удаль: Астраханский князь Салчей прикинулся, что очень рад гостям и сталь честить и угощать Прокопа и его товарищей, поил и кормил на славу, не раз звал к себе в гости; и когда они на одном пиру напились замертво, то всех до одного перерезал, а награбленное ими богатство взял себе. По всему вероятию отчаянная ватага Прокопа, как и сам он, состояла из голытьбы оборванцев, участвовавших в прежних повольничьих походах, ловких и привычных к бою, но легковерных и не понимавших своего положения. Нет сомнения, что если бы эта ватага была собрана каким-нибудь богатым сыном Новгородского боярина, то она бы не поддалась на ласки Татарского князя, хитрый Татарин не удивил бы Новгородского боярича своим угощением. Второй повольничай поход этого времени был в 1377 году; этот поход был предпринят не голытьбой, а молодыми людьми из богатых боярских фамилий, для него ватага повольников была собрана и снаряжена боярскими сыновьями Иваном Федоровичем, Василием Борисовичем и Максимом Ананьичем; собравшись и снарядившись как следует, они пустились в Немецкую землю, к Немецкому Новугородку на реке Овле, сожгли посад, опустошили тамошнюю область и благополучно воротились домой со множеством пленников и хорошею добычею.

Но в то время, как Новгород только что покончил войну с Михаилом Тверским и начал наслаждаться миром, в Новгородской церкви начались смуты, грозившие сделаться опасными для православия. Еще в 1371 году во Пскове открылась ересь стригольников, которые вооружились против всех церковных учителей, архиереев, игуменов и священников, и стали учить народ под видом благочестия: что не должно ходить в церковь и быть в послушании у святителей и священников, ибо они поставлены на мзде и взимают у христиан золото и серебро и иные приношения за живых и за мертвых; что не должно над умершими ни петь, ни творить поминовений, ни совершать службы за души умерших, ни делать приношений в церковь, ни раздавать за них милостыни; что каяться должно земле, а не священникам, в причащении же св. тайн Тела и крови Христовой для человека нет надобности, и все церковные обряды и таинства вовсе не нужны, довольно только читать священные книги или слушать начетников; что все церковные уставы ни больше, ни меньше как излишние вымыслы, чтобы собирать с людей деньги, и вовсе не нужны для спасения души; что церкви Христовой уже нет в видимой церкви. Эта дикая проповедь вольномыслия, прикрываемая видимым благочестием и смирением, сперва имела огромный успех во Пскове, где она и началась, а потом перешла и в Новгород. В Новгороде ересь также широко раскинула свои сети и имела огромное влияние на вольнолюбивых Новгородцев, многих смутила и поколебала, и кажется была тайной причиною того, что в 1375 году архиепископ Новгородский Алексей вдруг оставил владычен двор и удалился в Деревяницкий монастырь. Этот решительный и неожиданный поступок любимого народом владыки, произвел самое благоприятное действие для церкви; он, так сказать, образумил, отрезвил расшатавшийся в вере народ. Все лучшие люди были поражены удалением владыки и стали просить его, чтобы по-прежнему принял на себя управление Новгородскою церковью; но Алексей оставался непреклонным, он хотел довести дело о церкви до большей ясности, чтобы народ сознал всю нелепость еретической проповеди, чтобы не было недоразумений, и наконец успел в этом. Весь Новгород пришел в смятение и после многих совещаний, решено было послать посольство к митрополиту с просьбою о его посредничестве и благословении. Посольство это благосклонно было принято митрополитом и привезло от него благословение, чтобы владыка Алексей опять принял на себя управление Новгородскою церковью. По возвращении посольства собралось вече на Ярославовом дворе и отправило с челобитьем к владыке великокняжеского наместника, посадника, тысяцкого и многих бояр и лучших людей; и владыка принял торжественное челобитье Новгорода и, повинуясь благословению митрополита, возвратился на владычен двор. Вслед за тем народ, обрадованный возвращением любимого архипастыря, побил заводчиков ереси – диакона Никиту, стригольника Карпа и еще третьего (имя которого не сохранилось в летописях), и сбросил их с моста в Волхов. Конечно тем дело не кончилось, ересь и по убиении своих начальных проповедников еще держалась несколько времени и сильно смущала легковерных, особенно во Пскове; тем не менее важно было то, что большинство ясно и добровольно высказалось в пользу церкви, следовательно, легче уже было справляться с меньшинством, продолжавшим упорствовать в ереси.

Примирившись с Новгородом, архиепископ Алексей, в сопровождении архимандрита Саввы, Юрия Онисифоровича и иных бояр отправился в Москву к митрополиту Алексею и был принят с честью и любовью как митрополитом, так и великим князем, и проживши в Москве две недели и получив благословение от митрополита, возвратился в Новгород 17 октября 1376 года. За чем ездил владыка Алексей к митрополиту в Москву, об этом летописи не говорят; но из обстоятельств дела видно, что он ездил с одной стороны за тем, чтобы засвидетельствовать свою покорность митрополиту, для чего собственно его и сопровождали почти те самые лица, которые ездили с просьбою к митрополиту, чтобы он убедил Алексея оставить монастырь и по-прежнему вступить в управление Новгородскою церковью; а с другой стороны владыке Алексею самому нужно было объяснить митрополиту о положении Новгородской церкви и о значении ереси стригольников, еще имевшей последователей, и получить у него нужные наставления, как лучше действовать против еретиков.

Во все это время у Новгорода было полное согласие с великим князем Московским, доходившее даже до того, что когда поставленный Константинопольским патриархом на Русскую митрополию митрополит Киприян, проживая в Литве, прислал в Новгород своих послов с патриаршими грамотами об утверждении его митрополитом на всю Русскую землю; то Новгородцы, выслушав патриаршую грамоту, дали такой ответ: «пошли к великому князю, и ежели князь великий примет тебя митрополитом всей Русской земли, то и мы признаем тебя митрополитом». Но около 1380 года между Новгородом и великим князем Московским произошли какие-то неудовольствия, о которых летописи хотя и не говорят, но тем не менее по самим событиям их отрицать нельзя. В начала 1380 года Новгородский владыка Алексей ездил в Москву к великому князю Димитрию Ивановичу; об этой поездке в Новгородской летописи сказано: «били челом весь Новгород господину своему архиепископу, владыке Алексею, чтобы принял на себя труд съездить к великому князю Димитрию Ивановичу; и владыка принял челобитье своих детей всего Новгорода, пошел на Низ за неделю до цветной недели; а с ним пошли Юрий Иванович, Михайло Данилович, Юрий Онисифорович, Иев Аввакумович, Иван Федорович и иных бояр много и житьих людей. Князь же принял их в любовь, а к Новгороду крест целовал на всей старине Новгородской и на старых грамотах». Из самой просьбы всего Новгорода к владыке Алексею, чтобы принял на себя поездку к великому князю, и из многочисленности и знатности посольства, довольно ясно видно, что между Новгородом и великим князем Московским произошли какие-то важные недоумения. А целование великим князем креста к Новгороду по всей старине Новгородской и на старых грамотах, дает право думать, что князь начинал вводить какие-либо новости в нарушение исконных Новгородских прав, за которые и вступились Новгородцы; даже не потребовал ли Московский князь помощного Новгородского войска для войны с Татарами; но грозный Мамаев поход принудил его быть снисходительным к Новгороду, принять посольство ласково и целовать крест на всей старине Новгородской. Как бы то ни было, а весьма замечательно, что почти во всех описаниях Мамаева побоища нигде не упоминается о Новгородцах в числе войск Димитрия Донского, сражавшихся с Мамаем, тогда как в описаниях поименно перечислены даже все незначительные рати с их предводителями.

Впрочем, пока великий князь Московский был занят войною с Мамаем, а потом с Тохтамышем и другими более близкими для него делами; неудовольствия, возникшие между им и Новгородом и прекращенные посольством владыки Алексея в Москву, не имели никаких неблагоприятных последствий для Новгорода. Новгородцы еще в продолжение шести лет, по-прежнему наслаждались миром со всеми соседями и пользовались их уважением, и иные из соседей даже искали помощи и покровительства у Новгорода. Так в 1381 году Полотск, осажденный Литовским князем Скиригайлом и Немцами, просил заступничества у Новгородцев: и Новгород посылал своего посла Юрия Онисифоровича к великому князю Литовскому Ягайле ходатайствовать за Полочан. А в 1382 году, вовремя нашествия хана Тохтамыша на Москву, брат великого князя Владимир Андреевич, отправил в Торжок под защиту Новгородцев свою супругу и мать. Потом, в 1383 году пришел искать покровительства у Новгорода и проситься на Новгородскую службу Литовский князь Патрикий Наримантович; и Новгородцы приняли его и дали в кормленье свои пригороды: Орехов, Корельский, половину Копорья и село Луское. Молодежь Новгородская, пользуясь миром, особенно бояричи из Заволочья, даже сделали несколько повольнических набегов на соседние великокняжеские владения по Волге и захватили там княжие дани.

В самом Новгороде начали появляться разные своевольства и даже некоторая рознь, образовавшая в партии, чуть не дошедшие до битвы на улицах. В 1384 году Ореховцы и Корельцы пришли в Новгород с жалобою на князя Патрикия Наримантовича, а за ними явился и сам Патрикий и подкупом поднял Славянский конец, и смутил Новгород. Славляне стали за Патрикия и две недели сходились вечем на Ярославль двор, а три конца Софийской стороны составили свое вече у св. Софии и также сходились две недели. Тысяцкий Есиф с Плотничанами ходил на вече на Софийскую сторону; Славянцам это не понравилось, и они прямо с веча, с Ярославова двора, ударили на двор тысяцкого Есифя; по Плотничане заступились за Есифа, поколотили и пограбили Славянских грабителей. Потом, во вторник на масленице, три Софийских конца – Неревский, Загородский и Людин, вооружившись как на рать, с обеда до вечерни стояли у св. Софии на вече и пересылались с Плотницким концом, чтобы он за одно с ними шел на Славянцов, и Плотничане дали было слово, но на утро отказались. Тогда три Софийские конца написали три обетных грамоты в одно слово идти на Славянцов; Славянцы же, вооружившись вместе с князем Патрикием, с своей стороны переметали мост и тем кончилось междоусобие. Все пять концов помирились на том, чтобы вместо прежних городов дать князю Патрикию Русу да Ладогу и Наровский берег, и написавши на вече грамоту и приложивши к ней печать, отдали эту грамоту князю Патрикию.

Но лишь смирились враждующие партии в Новгороде, как зимою того же 1384 года от великого князя Дмитрия из Москвы приехали его бояре, – Федор Свибло, Иван Уда, Александр Белеут, брать черный бор по Новгородским волостям и другие. Новгородцы, всегда не охотно платившие черный бор и считавшие его нарушением своих прав, завели спор с боярами великого князя и от черного бора перешли к другим обидам; Новгородские бояре несколько раз ездили на Городище, тягаться с княжими боярами об обидах, и не покончив тяжбы принудили Московских бояр бежать с Городища в Москву, даже недобравши черного бора. Мало этого, на другой год на второй недели Великого поста, на вече на княжьем дворе, посадник Федор Тимофеевич, тысяцкий Богдан Аввакумович, все бояре и дети боярские и житьи и черные люди, все пять концов, по общему приговору торжественно целовали крест: «не зваться на суд к митрополиту, а судить владыке Алексею в правду по номоканону, а также посаднику и тысяцкому судить право по крестному целованью, а на суде по Русскому обычаю истцу и ответчику, каждой стороне иметь по два боярина и по два житьих человека». Таковым приговором веча Новгородцы за один раз порешили свои мирные отношения и к митрополиту, и к князю; ибо и у того и у другого отняли все судебные пошлины.

После такового решительного поступка со стороны Новгородцев великому князю Дмитрию Ивановичу оставалось одно, начать войну с Новгородом; и он действительно зимою 1386 года, именно перед Рождеством Христовым, открыл поход против Новгорода, в этом походе его сопровождали рати из двадцати девяти областей. Вступивши в Новгородские владения, великий князь объявил свой гнев за набеги повольников, грабивших по Волге и за неплатеж княжеских пошлин или княжчин. Новгородцы, получивши об этом весть, немедленно отправили к князю своих посланников Иева Аввакумовича и Ивана Александровича с просьбою о мире; но князь отпустил их без мира, а сам продолжал идти вперед, опустошая все по дороге, и не дошед 30 верст до Новгорода, остановился на Ямне, куда к нему приехал с вторым посольством владыка Алексей и говорил такие речи: «княже! тебя благословляю, а Великий Новгород весь челом бьет о мире, чтобы не было, господине, кровопролития; а за вину, господине, люди дают тебе восемь тысяч рублев». Но князь не послушал и владыки; тогда владыка послал наперед себя в Новгород боярского сына, с приказанием готовиться к упорному сопротивлению. По вести от владыки, Новгородцы поставили остроги, и вместе с князем Патрикием Наримантовичем с князем Романом Юрьевичем и с Копорскими князьями выступили из города в поле; но простоявши в поле с утра до обеда, после обеда воротились в город, а вслед за тем приехал от князя, и владыка Алексей, не получивши мира. На четвертый день по Рождестве Христове был большой переполох в городе, после обеда промчалась весть, что князь стоит уже на Жилотуге; по этой вести Новгородцы все в оружии на конях и пешие вышли к Жилотугу с полною охотою рассчитаться с врагами; но на Жилотуге еще не было ни великого князя, ни его рати; и потому Новгородцы опять возвратились в город. Тогда вече послало к великому князю двух архимандритов, семь попов и пять человек житьих, от конца по человеку; а между тем распорядилось сжечь двадцать четыре монастыря, шесть церквей и все строения в городских предместьях вплоть до валу, чтобы негде было укрепиться неприятельской рати. Узнавши о таких приготовлениях, великий князь сделался гораздо податливее и поспешил заключить мир с последним Новгородским посольством, на всей старине Новгородской и на тех условиях, которые предлагал на втором посольстве владыка Алексей, т.е. чтобы заплатить 8000 рублей за грабежи повольников и добрать не добранные княжчины. По этому миру Новгородцы немедленно взяли с полатей св. Софии три тысячи рублей и отправили к князю на Ямны с посадниками Григорием Якуновичем и Василием Федоровичем; а пять тысяч рублей предоставили князю взять на Заволочанах, которые грабили по Волге, для чего и отправили в Заволочье своих приставов посадника Федора Тимофеевича с товарищами. Заключивши на таких условиях мир, великий князь Дмитрий Иванович с Ямн же поворотил в Москву, а в Новгород послал своих наместников и черноборщев добирать не добранный черный бор.

Помирившись с великим князем Новгородцы, может быть наученные последним нашествием неприятелей, с особенною заботливостью принялись укреплять свои владения. Они еще в 1383 году провели ров около Софийской стороны к старому валу, а в следующем 1384 году поставили в 33 дня каменный город Яму на Луге; по заключении же мира с великим князем на другой год копали вал около торговой стороны, и в том же году поставили каменный город Порхов.

В 1388 году весною архиепископ Новгородский Алексей, правивший Новгородской церковью тридцать лет без одного года и пяти месяцев, добровольно оставил владычен престол, и благословив посадников, тысяцких и весь Новгород, удалился в Деревяницкий монастырь. Когда на прощанье Новгородцы просили его, чтобы указал себе преемника, то он сказал им: «изберите себе три мужи достойны, да положите три жеребья на св. трапезе, написавши имена, и кого вам Бог даст, того я благословлю». И по такому совету владыки посадник, тысяцкий и весь Новгород (вече) и игумены и священники избрали трех достойных мужей, – Хутынского игумена Иоанна, Благовещенского игумена Парфения и Рождественского игумена Афанасия, и положили имена их на престоле в храме св. Софии; за тем священники собором начали служить обедню, а Новгородцы стали вечем у Софийского храма; и по окончании обедни протопоп Измаил начал вынимать жеребьи, и первый вынулся Афанасиев и потом Парфениев, Иоаннов же остался на престоле, и это было признано указанием, что Бог и св. София избрали Иоанна, и вслед за тем всем Новгородом ввели его на сени во владычнем дворе, где и благословил его старый владыка Алексей.

Это было весною 1388 года; а осенью того же года в Новгороде произошел сильный мятеж: три конца Софийской стороны восстали на посадника Осипа Захарьинича, зазвонили вече у св. Софии, вооружились как на рать и пошли грабить посадничий дом; посадник же бежал за реку в Плотницкий конец и за него восстала вся торговая сторона и начала грабить противников, отбивать от берега перевозчиков и рубить суда, Волховский же мост в это время был разрушен льдом из озера, нагнанным бурею в Волхов. Мятеж продолжался две недели и кончился миром, по которому посадничество отдали Василию Ивановичу. А зимою того же года владыка Иоанн ездил с большим Новгородским посольством в Москву к митрополиту на посвящение. В следующем же году скончался великий князь Московский Дмитрий Иванович.

История Новгорода Великого, за пройденные нами пять веков, представляла на первом плане, как мы уже видели, постоянную борьбу Новгородцев за свои права и вольности. Эта борьба, несмотря на разные препятствия велась довольно удачно, Новгородцы твердо стояли за свои права. И хотя иным могущественным князьям на время удавалось потеснить Новгород; но общий итог борьбы был тот, что Новгородцы всегда умели выпутаться из беды и стать в более или менее независимое положение. Князья, самые сильные в своих спорах за права, постоянно оканчивали тем, что принимали условия на всей воли Новгородской; так что мало-помалу утвердился постоянный закон отношений Новгорода к своим князьям, по которому Новгородцы пользовались полною самостоятельностью и были вольны в своих князьях. Чтобы убедиться в этом, стоить только сравнить договорные грамоты Новгородцев с своими князьями; все они, от первой дошедшей до нас до последней, носят один характер и совершенно одинаковы и по форме, и по содержанию, так что являются как бы списками с одной грамоты, только с переменою имен и чисел. Князья, вступавшие в сношения с Новгородом, были далеко непохожи друг на друга ни по уму, ни по могуществу, а постоянно должны были принимать одни и те же условия от Новгородцев, ежели хотели быть князьями Новгородскими. Новгород постоянно был разделен на партии; но партии сии рознились между собою только в своих симпатиях к тому или другому князю, смотря по выгодам, которые представлял тот или другой князь той или другой партии, а в конечном результате всех споров партий было одно – неприкосновенность прав и вольностей господина Великого Новгорода; как же скоро которая партия изменяла сему постоянному закону, то она немедленно падала, несмотря ни на какую поддержку, весь Новгород восставал на нее. В продолжение пяти веков истории Новгорода мы видели только споры партий, разложения же общества не замечали.

Но совсем иной характер принимает история Новгорода по смерти великого князя Дмитрия Ивановича, спор с князьями за права и вольности Новгорода отходить на задний план; князья Московские и другие почти не спорят о правах и вольностях Новгорода, они как бы соглашаются с условиями Новгородской жизни, сложившиеся веками, но предъявляют притязания на те или другие Новгородские владения, стремятся завладеть тем или другим Новгородским краем, отнять его у Новгорода или просто по праву завоевания, или разными льготами и обещаниями, убедивши жителей того или другого края отложиться от Новгорода. Эта перемена борьбы, ловко поставленная князьями Московскими, очевидно условливалась внутренним положением Новгородского общества, в котором заметно борьба партий, по смерти великого князя Дмитрия Ивановича, начинает ослабевать, и на место её выступают признаки апатии к общественным делам и внутреннего разложения общества; Новгород вовсе без крайней нужды начинает то и дело откупаться деньгами от нападений то того, то другого князя и как-то избегает доводить борьбу до конца, хотя бы конец борьбы не обещал ничего дурного. Незаметно еще и следов упадка в силах и могуществе Новгорода, а между тем Новгородские власти явно тяготятся своим положением и стараются сбывать дела общественные кой-как, только бы отделаться от них, свалить с плеч; в самом обществе уже нет прежней энергии, а если она еще и проявляется, то скоро пропадает; всех заели личные выгоды, любовь же к отечеству, ежели иногда еще и проявляется, то только по старым воспоминаниям о славных былых временах.

По смерти великого князя Дмитрия Ивановича, Новгородцы, как только узнали, что его сын Василий Дмитриевич утвержден Татарским ханом на великом княжении, немедленно отправили в Москву своих послов, – Юрия Семеновича Аврамова внука и Кирилла Андреяновича Захарьина внука, которые послы от имени Новгорода заключили мир по старине и великий князь Василий Дмитриевич, принявши все предложенные ему условия, прислал в Новгород своего наместника Остафья Сыту.

На другой год по утверждении мира с Московским князем Новгородцы порешили покончить розмирье с Немцами, продолжавшееся уже семь лет и много вредившее Новгородской торговле, и для этого по общему согласию обеих сторон был назначен съезд в Изборске, куда с Новгородской стороны были посланы посадники Василий Федорович, Богдан Аввакумович и Федор Тимофеевич, тысяцкий Есип Фалелеевич, Василий Борисович и несколько купцов; а с Немецкой стороны были послы из Любека, Готланда, Риги, Юрьева, Колывани и многих других городов. По заключении мира Немецкие послы приезжали в Новгород, целовали крест, взяли свои задержанные товары и снова начали ставить Немецкий торговый двор.

А зимою того же 1391 года прибыл в Новгород Киприан Московский и всея России с епископом Рязанским и был принят владыкою Новгородским и всем Новгородом с большими почестями, владыка с духовенством выходил его встречать к церкви Спаса, на Ильину улицу, со крестами и с иконами. Митрополит приезжал в Новгород за тем, чтобы убедить Новгородцев подрать докончальную грамоту, по которой они семь лет тому назад целовали друг другу крест не зваться на митрополичий суд в Москву, и прожил по этому две недели, много говорил с Новгородцами и представлял разные убеждения; но его убеждения на них не действовали, они наотрез сказали ему, что грамоты не раздерут, и он с большим нелюбьем на Новгород уехал в Москву.

Нелюбье митрополита отозвалось Новгороду войною с великим князем Васильим Дмитриевичем. В 1393 году великий князь прислал в Новгород требование, чтобы Новгородцы прислали свою докончальную грамоту митрополиту, прибавляя к тому – «а что на этой грамоте вы целовали крест, то митрополит этот грех снимает с вас». Новгород на это требование отвечал отказом, и великий князь, получивши этот отказ, немедленно начал войну, взял Торжок, Волок-Ламский и Вологду с волостьми и опустошил другие Новгородские владения; Новгородцы же в ответ на это нападение, сами напали на великокняжеские владения, соседние с Заволочьем, и взяли города Кличен, Устюжну, Устюг, и даже Белоозеро, произвели там страшное опустошение и воротились домой с богатою добычею и множеством пленников; но вместо того, чтобы продолжать войну, удачно начатую, Новгородское вече, очевидно руководимое сильными людьми, тяготившимися военными разводами и терпевшими в военное время большие убытки по торговле, вдруг переменило образ действия, и несмотря на успехи войны первое подалось на мир и отправило свое посольство к великому князю и митрополиту. Посольство это не только отослало к митрополиту Новгородскую докончательную грамоту из-за которой началась война; но и согласилось на такие уступки со стороны Новгорода, которых можно бы было ожидать только после значительных поражений в войне, а не после недавних успехов; оно уступило великому князю черный бор, на который прежние Новгородцы обыкновенно смотрели как на бесчестие господина Великого Новгорода и соглашались на него только в самых стесненных обстоятельствах; мало этого, вече согласилось еще сделать великому князю и митрополиту не большую приплату деньгами. Митрополит разумеется был доволен присылкой докончальной грамоты, которой он так добивался, и дал Новгороду ответ: «не буди сего греха на вас, что целовали крест на сей грамоте, а владыку Ивана и весь Новгород прощаю и благославляю». Великий же князь с своей стороны для утверждения мира отправил в Новгород своих послов: Федора Андреевича Кошку, Уда и Селивана, послы сии и утвердили мир с Новгородом, по которому Новгородцы дозволили князю собрать черный бор по своим волостям и обещали не таить княжеских пошлин, и сверх того дали князю и митрополиту 350 рублей.

Вожди Новгородского веча, чтобы как-нибудь оправдаться перед народом в постыдном и убыточном мире с великим князем Московским, ни с того ни с сего придумали напасть на Псков, с которым только полтора года тому назад был заключен мир. Думая блестящим походом ослабить впечатление бесчестного мира, они убедили вече снарядить рать и в 1394 году отправили эту рать под предводительством служилых Новгородских князей Константина Белозерского и Романа Литовского прямо под самый Псков. Рать действительно подошла к стенам Пскова, стояла под ними восемь дней, била из тюфяков и пушек, но ничего не успела и в ночь на девятый день с бесчестием обратилась в бегство, потеряв много своих и оставив в добычу Псковичам осадные стенобитные орудия и пушки. Во Пскове в осаде в это время сидел храбрый Литовский князь Андрей Ольгердович. Эта неожиданная неудача крайне раздражила Новгород; вече немедленно отняло посадничество у Есипа Захарьинича и дало Богдану Аббакумовичу; а когда Псковичи вскоре прислали своего князя Андрея Ольгердовича с посольством для заключения мира, то отпустило их, не принявши предлагаемых условий, и только уже в 1397 году согласилось заключить мир со Псковом, по ходатайству своего владыки Иоанна. По свидетельству летописи, владыка Иоанн, по просьбе Псковского посольства, благословил Великий Новгород, своих детей, чтобы отдали нелюбье Псковичам и приняли бы их, как младшую братию по старине; видите, говорил владыка, дети, уже последнее время, настала пора, что бы вы были в христианстве за один брат. И посадник Тимофей Юрьевич и тысяцкий Никита Федорович, и все посадники и тысяцкие, и бояре, и весь Великий Новгород благословение владыки приняли, а от Псковичей нелюбье отложили и взяли мир по старине. Но кажется в настоящем случае на Новгородцев подействовали не столько убеждения владыки Иоанна, сколько серьезные и решительные приготовления Псковичей дать сильный отпор в случае вторичного нападения; ибо Псковичи перед посольством в Новгород о мире, выстроили в один год четыре сильные укрепления, делавшие нападения на Псков ежели не невозможным, то крайне затруднительными А по сему Новгородцы, потерпев неудачу при нападении на Псков, недостаточно укрепленный, естественно должны были податься на мир, когда узнали о новых важных укреплениях Пскова; ибо сколько-нибудь трудная борьба была не по плечам тогдашним себялюбивым мироедам, богатым вожакам Новгородского веча; они слишком были заняты своими личными интересами, что бы серьезно заниматься интересами общественными. По их мнению было достаточно, ежели Великий Новгород, – эта прежняя краса древней Руси, кое-как отбивается местными средствами от внешних нападений; так например Шведы в продолжении пяти лет (с 1392 по 1396 год) три раза делали набеги на Новгородские владения; и вожаки веча довольные тем, что местные жители кое-как отбивались от этих нападений, вовсе не думали предпринимать что-либо серьезное против таких нападений; Новгород или скорее его себялюбивые власти как будто были погружены в непробудный сон.

Между тем великий князь Московский Василий Дмитриевич после мира 1393 года не только не спал, но и не дремал; он зорко смотрел за делами в Новгороде, и переменив прежние приемы Московских князей начинать прямую бесконечную борьбу против исконных Новгородских прав и вольностей, составил себе план отделить от Новгорода Заволочье или Двинскую область, из которой Новгородцы в прошедшую войну так удачно воевали против него. Заволочьем как мы уже знаем, преимущественно владели богатые Новгородские бояре, которые имели там свои обширные земли с городами и селами, они нередко производили смуты даже в самом Новгороде, а в своих владениях были почти полными самостоятельными владыками, а по сему естественно многие из них тяготились зависимостью тамошнего края от Новгородского веча. К этим-то своевольным богачам, воображавшим себя чуть не владетельными князьями, великий князь Московский обратился с разными обещаниями и ласками, и, должно сознаться, повел дело с большою ловкостью; он с некоторыми из них, конечно с теми, которые были не в ладах с Новгородским вечем, вошел чрез своих агентов в тайные сношения, обещая Двинской области под своим покровительством такую же независимость и самостоятельность, какою пользовался сам господин Великий Новгород, и даже послал туда уставную грамоту, как управляться всему тамошнему краю под Московским покровительством. Грамота сия написана с большим тактом, она обещала Двинской области самые блаженные времена и действительно давала значительные льготы, она дозволяла Двинянам свободную беспошлинную торговлю по всем владениям великого князя. Наконец это тайное дело доведено было до того, что в 1397 году Московский великий князь прислал в Заволочье на Двину своих бояр Андрея Албердова с товарищами, которые княжим именем объявили всю Двинскую область свободною, и сказали на тамошнем вече: «разорвите все связи с Новгородом и целуйте крест к великому князю, он хочет оборонять вас от Новгорода и стоять за вас». Двинские бояре Иван Никитин с приятелями, уже прежде договорившийся с князем, пристали к речам Московских бояр и убедили Двинян отложиться от Новгорода и целовать крест к великому князю. А вместе с тем Московская рать без объявления войны с другой стороны отняла у Новгорода Волок Ламский, Торжок, Вологду и Бежецкий Верх с волостьми, а вслед за тем великий князь объявил Новгороду войну, и скинув крестное целование, прислал разметные грамоты.

Такое громадное дело, как отложение всей Двинской области и завоевание других Новгородских владений, совершенное под носом себялюбивого Новгородского правительства, как громом поразило Новгородцев и разбудило от того усыпления, в котором их старались держать беспечные вожди веча; и народ потребовал объявления войны великому князю, и без переговоров определил скинуть крестное целование и отослать крестные грамоты. Между тем митрополит прислал к Новгородскому владыке Иоанну своего боярина с приглашением ехать в Москву по святительским делам; пользуясь этим случаем, Новгородское правительство, чтобы уклониться от войны, убедило вече отправить вместе с владыкою посольство в Москву к великому князю и просить владыку, чтобы он сказал великому князю доброе слово и подал благословение за своих детей, за Великий Новгород. Владыка, приехавши в Москву, в точности исполнил данное ему вечем поручение; но великий князь не принял ни доброго слова, ни благословения владыки, ни челобитья Новгородского, и отпустил из Москвы посольство, не отложив нелюбья от Новгорода.

После такой полной и оскорбительной безуспешности мирного посольства, Новгородскому правительству не оставалось ничего иного, как отдать это дело суду оскорбленного народа, которого уже нельзя было долее сдерживать разными обещаниями. И народ, раздраженный до крайности, на весну 1288 года, как раз после Пасхи, в полном оружии обратился к своему владыке с такими речами: «не можем, господине отче, терпеть таковаго насилия от своего великаго князя Василия Дмитриевича, что отнял у нас у св. Софии и у Великаго Новгорода пригороды и волости, нашу отчину и дедину, а хотим поискать св. Софии пригородов и волостей, своей отчины и дедины, и все за один брат целовали на том крест». И били челом владыке посадник Тимофей Юрьевич, посадник Юрий Дмитриевич, Василий Борисович Синец, и бояре, и дети боярские, и житые люди, и купеческие дети и все их воины и говорили: «благослови, господине владыко, поискати св. Софии пригородов и волостей; или паки изнайдем свою отчину к св. Софии и к великому Ногороду, паки ли свои головы положим за св. Софию и за своего господина, Великий Новгород». Владыко Иоанн благословил своих детей – воевод Новгородских и всю рать. За тем Новгородцы проводили в поход свою братию, наказав им на прощанье: «пойдите св. Софии пригородов и волостей поищите, и своей отчины». Новгородская рать с своими воеводами посадниками Тимофеем и Юрием, и боярином Василием прямо пошла на Двину к городку Орлецу. Здесь, не доходя Орлеца, их встретил владычен волостель Исаия с Вели, и рассказал: что великокняжеский боярин Андрей Албердов с изменником Иваном Никитиным и с Двинянами в самый день Пасхи напал изгоном на владычню волость Ведь, повоевал ее и взял окуп; а на Двину от великого князя воеводою посажен князь Федор Ростовский блюсти городка и судить, и пошлины брать с Новгородских волостей; Двинские же воеводы Иван и Конон с своими друзьями поделили между собою волости Новгородские и Новгородских бояр. Новгородские воеводы, выслушавши этот рассказ, сказали друг другу: «братье! ежели так сдумал господин наш великий князь с крестопреступниками Двинскими воеводами, то лучше нам, братье, умереть за св. Софию, нежели в обиде быть от своего великаго князя», и вслед за тем решили между собою, не ходя к Орлецу, напасть на великокняжеские волости. По таковому решению они сперва напали на Белоозеро и взяли все Белозерские волости на щит, сожгли старый Белозерский город, с нового же Белозерского города ограничились одним окупом в шестьдесят рублей, по челобитью Белозерских князей; потом взяли Кубенские волости, повоевали около Вологды, сожгли Устюг. На Устюге сами воеводы с главною ратью остановились на четыре недели, а часть рати, собственно боярских детей, под начальством Дмитрия Ивановича и Ивана Богдановича, отпустили грабить великокняжеские владения; этот удалый отряд только за днище не ходил до Галича и столько набрал добычи и пленников, что всего не могли поднять, и часть пленников была отпущена, а с другой взят окуп. По присоединении этого отряда, вся рать с Устюга двинулась по Двине к Орлецу, осадила этот город и начала бить стенобитными орудиями (пороками). Защитники городка держались крепко и делали иногда удачные вылазки, но когда осада затянулась на четыре недели, и стены городка были уже довольно сбиты; то Двиняне, вышедши из городка, стали с плачем бить челом Новгородским воеводам и всему войску о помиловании; и воеводы, согласно с наказом, данным от Новгородского веча, отпустили вины Двинянам и приняли их в число Новгородских подданных, город же Орлец раскопали и сравняли с землею, Заволочьских же воевод Ивана и Конона с приятелями казнили смертью, а главных заводчиков измены, бояр Ивана Никитина, его брата Анфала, Герасима и Родиона заковали в цепи и отправили в Новгород, великокняжеского же воеводу, князя Федора Ростовского и его дружину отпустили, взявши наперед у воеводы присуд и все пошлины, какие он успел собрать, а с великокняжеских гостей взяли окупа 300 рублей, и наконец с Двинян за их преступленье взыскали 2000 рублей и 3000 коней, ибо всего Новгородской рати было только 3000 человек. Новгородские воеводы и рать, посланная на Двину, напомнили Новгороду старые былые времена, когда не было противника Новгородской удали; но вялое правительство Новгородское, ничем непробудимое от своей дремоты, спешило прекратить счастливую войну; оно, услыхавши о победах своей рати, осенью того же года отправило в Москву посланников, – архимандрита Парфения, посадника Есипа Захарьинича, тысяцкого Онанью Константиновича и житых людей Григория и Давида просить мира. Разумеется, великий князь, потерпев сильную неудачу в захвате Новгородских волостей, поспешил заключить мир по старине, т.е. отступился на время от всего взятого, но отнюдь не думал примириться с Новгородом навсегда и отказаться от захватов на будущее время.

Между тем зимою того же 1398 года возвратилась из Заволочья победоносная рать Новгородская, потеряв в походе только одного ратника, Левушку Федорова, посадничьего детского, убитого при осаде Орлеца; она привела с собою скованных Двинских изменников Ивана Никитина, Герасима и Родиона. Вече приговорило их к смерти, и тут же Ивана Никитина сбросили с моста, Герасим же и Родион упросили Новгород дать им живот и постриглись в монахи, а товарищ их Анфал успел бежать с дороги в Устюге, под защиту великого князя. За ним быль послан в погоню Яков Прокофьев с отрядом в 700 ратников; он, подойдя к Устюгу, сказал сидевшему там князю Юрью Андреевичу и гражданам: стоите ли за Новгородского беглеца за Анфала? и те отвечали: «мы за него не стоим и непособляем по нем, по великаго князя целованью». Понадеясь на их слова, согласные с договорной грамотою великого князя, Яков погнал далее и нагнал Анфала под Медвежью горой, на которой тот устроил острог и с своими товарищами вступил в битву с Новгородскою погонею; а Устюжане с своими князьями, забыв данное слово, пришли в двух тысячах человек помогать Анфалу, и вступили в битву с Яковом у Стрельного порога на Сухоне. Яков с своими удальцами бился храбро, разбил Устюжан и Анфаловых товарищей и убил у них 400 человек, а другие утонули в Сухоне; но тем не менее Анфал успел спастись во владениях великого князя. И таким образом мир, заключенный Новгородцами, был уже нарушен великим князем на следующий же год по подписании договорных грамот; ибо погоня Якова за Анфалом была летом 1399 года. А слабое Новгородское правительство ни словом не отозвалось на эту новую обиду; оно как бы не видело, что князь и не думает исполнять договоров, и даже с честью приняло великокняжеского брата князя Андрея Дмитриевича, который по приказу великого князя приезжал в Новгород и прожил там от 15 Июля до 1-го Сентября.

Но чем слабее поступало Новгородское правительство, чем оно было покорнее и уступчивее перед великим князем Московским; тем князь делался смелее, и тем с большим презрением относился к Новгороду и не думал исполнять заключенных с Новгородцами договоров; успехи Новгородской рати в войне его не пугали, а только раздражали; он хорошо видел, что горланы и вожаки Новгородского веча, погрязшие в своекорыстии, нисколько не умеют пользоваться успехами храброй рати. А посему едва прошел год после поражения Анфала с Устюжанами, как в 1401 году Московский князь опять напал на Новгородские владения в Заволочье и напал без объявления войны, и под руководством того же самого Анфала и его брата растриги Герасима Никитина, успевшего убежать из монастыря. Мало этого, великий князь до того простер свое презрение к Новгороду, что перед нападением на Заволочье велел митрополиту Киприяну вызвать Новгородского владыку Иоанна в Москву, как бы на собор по святительским делам, и там этого лучшего и деятельнейшего из Новгородских правителей, заставил чрез митрополита отписаться от своей архиепископии, запретил ему выезд из Москвы и засадил в монастыре у Николы старого. Но сколько слабо и презренно было Новгородское правительство, столько еще силен и доблестен был народ. Московская рать, посланная с Новгородскими изменниками и беглецами Анфалом и Герасимом Никитиными, пользуясь нечаянностью нападения в самый Петров день, хотя страшно опустошила Двинскую землю, посекла и повешала множество беззащитного народа, захватила тамошнего богатого боярина Андрея Ивановича и Двинских посадников Есипа Филиповича и Наума Ивановича; но она могла только разбойничать и потешаться над беззащитными и невооруженными; а как скоро пришлось ей иметь дело с ратными людьми, то она оказалась такою ничтожною и не способною, что даже не потребовалось особой Новгородской рати, чтобы остановить её разбойничьи успехи, и к стыду Московского князя дело обошлось Двинскими и Заволоцкими частными средствами. Богатые Двинские бояре братья Степан и Иван Михайловичи и товарищ их Никита Головня, собрав около себя поселенцев, живших по Ваге, нагнали Анафала и Герасима на Колмогорах, разбили их рать, отняли всех пленников и добычу, а самих принудили спасаться поспешным бегством. Таким образом Двинские бояре своими частными средствами отразили Московскую рать, думавшую завладеть тамошним краем. Другой отряд Московской рати, посланный великим князем на Торжок, также не имел большего успеха, он успел только захватить там Новгородских бояр Семена Васильевича и забрать их именье, хранившееся в соборной церкви св. Спаса. Впрочем, этот Московский отряд, состоявший только из трехсот человек, очевидно и был послан только за тем, чтобы схватить означенных бояр, может быть с владыкою Иоанном считавшихся в Москве опасными по своей энергии и любви к отечеству.

Все сии оскорбления Новгородское правительство сносило терпеливо и, сколько можно судить по дошедшим до нас памятникам, даже не считало их нарушением мирных договоров. Князь Московский продолжал держать за собою Торжок, Волок Ламский и Бежецкий Верх, томил в заключении Новгородского владыку и знаменитых бояр; а правители Новгорода протестовали против этого только тем, что удерживали некоторые княжеские пошлины, следовавшие с Новгородских волостей, и не признавали законным насильственного задержания своего владыки в Москве, и по сему не выбирали себе нового владыку; иных действий с их стороны не было, они были как бы довольны неопределенным и унизительным положеньем Новгорода; нет даже известий о каких-либо посольствах и жалобах на оскорбительные отношенья Московского князя. Такие же почти отношения Новгороде в это время были и к князю Литовскому Витовту. В 1397 году, во время войны с Московским князем, Новгород искал защиты у Витовта и договаривался с ним признать его власть; но когда война с Московским князем кончилась удачно, то правители Новгорода прекратили сношения с Литовским князем; в следствие чего Витовт, в 1399 году, прислал в Новгород свои разметные грамоты, в которых писал: «вы меня обесчестили, говорили задаться за меня и признать меня своим князем, а мне вас оборонять; и потом отказались от своего слова». Новгородцы на это отвечали сперва отсылкой своих разметных грамот к Витовту; а потом, когда Витовт был разбит Татарским ханом Темир-Кутлуем и находился в крайности, то отправили к нему свое посольство в Вильну и заключили мир по старине, и опять искали союза и у Московского, и у Литовского князя.

Но в то же время Новгород по старине давал у себя убежище всем знаменитым изгнанникам и из Литовских, и из Московских владений; так в1389 г. Новгородцы приняли к себе Литовского изгнанника князя Семена Ольгердовича и дали ему в кормленье нисколько пригородов; а в 1393 г. дали убежище Московскому изгнаннику князю Константину Белозерскому. Или в 1387 г. приняли князей Василия Ивановича Смоленского и Патрикия Наримантовича Литовского. Или в 1404 году Новгородцы приняли князя Смоленского Юрия Святославича, изгнанного Витовтом, дали ему тринадцать пригородов, привели его к крестному целованию к Новгороду в живот и в смерть, чтобы князю Юрию за одно с Новгородцами стоять за Новгород против иноплеменников, и сами целовали к нему крест. Или в 1407 году приняли к себе и также дали пригороды князю Семену Ольгердовичу, присланному Витовтом; а в 1408 году приняли к себе наместником от великого князя Московского его брата Константина Дмитриевича. Таким образом Новгородское правительство в одно и тоже время, думало угодить и Московскому и Литовскому великим князьям, и в тоже время старалось показать Новгород независимым, самостоятельным владением и давало убежище изгнанникам и беглецам той и другой стороны; и, разумеется, таким способом ведения дел Новгород не угождал ни Литве, ни Москве, и был в большей или меньшей зависимости от той и от другой стороны и, кажется, в числе своих правителей и вождей народа имел и Литовских приверженцев, и приверженцев Московского князя. Но очевидно приверженцы Московские были сильнее; и потому Новгород преимущественно и почти постоянно, считал Московского великого князя своим Новгородским князем, и сносил терпеливо все оскорбления с Московской стороны; так что великий князь Василий Дмитриевич считал Новгород своею отчиною, и иногда, хотя плохо, помогал Новгородцам против Витовта; так, например, в 1406 году он присылал в Новгород своего брата князя Петра Дмитриевича, на случай нападения Витовта на Новгородские владения, который, впрочем, пробыл в Новгороде только полторы недели. Постоянная покорность Новгороде иногда даже вызывала у Московского князя некоторое снисхождение: так в 1402 году были возвращены из Москвы Новгородские бояре Семен Васильевич и Михаил Феофилактович, схваченные в Торжке в 1401 году, и наконец в 1404 году великий князь отпустил и Новгородского владыку Иоанна, содержавшегося в Москве три года и четыре месяца. Этим последним поступком особенно были довольны Новгородцы, они встретили владыку со крестами и считали его возвращение народным праздником.

Но действуя слабо и недружно в отношении к Московскому и Литовскому князьям, Новгородцы еще несколько напоминают своих храбрых предков в отношении к своим северо-западным соседям Шведам. Как скоро в 1411 году Шведы напали на Новгородскую Корелию и взяли там Тиверский городок; то в отмщение за это нападение Новгородцы, в три дня по получении вести о Шведском набеге, собрали свою рать и под предводительством своего служилого князя Семена Ольгердовича Лугвеня, трех старых посадников и десяти бояр, вступили в Шведскую землю, т.е. южную Финляндию, страшно опустошили ее и даже осаждали Выборг, самый укрепленный Шведский город в этом краю; но не успевши взять этого города, воротились домой с богатою добычею и множеством пленников. Мало этого, Новгородское вече в том же году послало приказание Двинскому посаднику Якову Степановичу напасть из Заволочья на Норвежские владения, который по этому приказанию также сильно повоевал тамошние волости и напомнил Норвежцам или скорее Шведам, с которыми Норвежцы были тогда в соединении, что Новгорода нельзя еще оскорблять безнаказанно. Но только лишь Новгородцы успели разделаться с Шведами, как в 1412 году король Польский Ягайло и Литовский великий князь Витовт вывели из Новгорода князя Семена Ольгердовича Лугвеня и прислали разметные грамоты к Новгородцам с такими речами: «вы было обещались служить нам, сложить крестное целование к Немцам, а с нами стать за одно и на обе стороны укрепиться из предосторожности на всякий случай, а если бы случай нужный не вышел, то и союз наш не был бы обязателен ни для той, ни для другой стороны. И мы к вам послали бояр своих Немира и Зиновия Братошича спросить, – стоите ли вы в своем обещании? и вы Немиру отвечали: «не может Новгород того учинити, – мы как с Литовцами мирны, так и с Немцами мирны». Мы князя Лугвеня вызвали от вас к себе, а с Немцами вечный мир взяли, и с Уграми и со всеми нашими граничными мирны; а вы, забыв, слова своего не сдержали, как нам обещались, да ваши люди еще нас ругали, безчестили и срамили, называя погаными; и сверх всего этого вы приняли к себе нашего врага Юрьева сына Святославича». Князь Федор Юрьевич, сын Смоленского князя Юрия Святославича укрывавшийся тогда в Новгороде, услыхавши о последней жалобе, сказал Новгордцам: «из-за меня с Витовтом нелюбья не держите», и немедленно уехал к Немцам. Жалобы Витовта и Ягайлы показывают, что в это время в Новгороде всем руководила Московская партия, а Литовская была назади и не имела силы. Тоже сильное значение Московской партии видно и из самих переговоров Новгорода с Ягайлом и Витовтом; ибо по удалении из Новгорода князя Федора Юрьевича, Витовт и Ягайло замолчали и при заключении мира, последовавшего в 1414 году, Новгородские послы: посадник Юрий Онисифорович, сын посаднич Афонас Федорович и Федор Трябло, настояли на том, чтобы не разрывать Новгородской крестной грамоты к Немцам, и все отношения Новгорода к Литве оставить по старине, чего конечно нельзя было ожидать, если бы господствующею партией в Новгороде была Литовская партия.

Между тем великий князь Василий Дмитриевич, хотя с 1397 года постоянно держал своих наместников в Новгороде, следовательно, признаваем был Новгородцами своим князем, тем не менее не оставлял замыслов при удобном случае отнять у Новгорода ту или другую область и давал у себя убежище всем изгнанникам и беглецам Новгородским, всем недовольным Новгородскими порядками, чтобы при случае употребить их против Новгорода. В числе таковых недовольных беглецов в 1417 году явились во владениях великого князя, именно в уделе брата его князя Юрия Дмитриевича, два боярина – Семен Жадовский и Михайло Разсохин, не поладившие с Новгородскими властями, и предложили великому князю свои услуги при завоевании Заволочья. Великий князь, не желая упустить удобного случая, принял такое предложение и дозволил Жадовскому и Разсохину собирать рать охотников на Вятке и в Устюге, а князь Юрий Дмитриевич придал им своего боярина Глеба Семеновича. Охотников повоевать в богатом Заволочье оказалось довольно и на Вятке, и в Устюге; и Жадовский и Разсохин, собрав их и снарядив нужные суда для похода, пустились вниз по Двине, и нечаянным и быстрым нападением успели повоевать, захватить и сжечь придвинские волости – Борок, Емцу и Холмогоры, и захватили там Новгородских бояр Юрия Ивановича и брата его Самсона. Но богатые Двинские бояре: Иван Федорович, брат его Афанасий, Таврило Кириллович и Иван Андреевич, не дозволили долго хозяйничать княжеским разбойникам и Новгородским изменникам; они поспешили собрать значительную рать из своих людей, и нагнав грабителей под Моржом на острове, разбили их на голову, отбили свою братию бояр Юрия и Самсона, и отняв у них весь полон и добычу, самих отпустили. Посадничий же сын Василий Юрьевич с своими товарищами боярами, Самсоном Ивановичем, только что освобожденным от плена, с Гавриилом Кирилловичем и братом его Григорием, не довольствуясь поражением грабителей, пустились с своими ратниками далее и пожгли Устюг. Таким образом и эта последняя попытка великого князя Василия Дмитриевича завладеть хотя частью Заволочья – не удалась; и великий князь после похода Жадовского и Разсохина уже не предпринимал никаких нападений на Новгородские волости; да и сам поход Жадовского и Разсохина был принят в Новгороде за набег вольницы и не послужил поводом к каким-либо жалобам и неудовольствиям, Новгородцы по-прежнему держали великокняжеских наместников, и жили в мире и согласии с великим князем до самой его кончины, последовавшей в начале 1425 года. Великий князь не разрывал с Новгородом мира и держал там своих наместников даже тогда, когда в 1419 году Новгородцы, по старому обычаю давать у себя убежище всем изгнанникам, приняли к себе изгнанного великим князем брата его Константина Дмитриевича и дали ему свои пригороды, бывшие прежде за князем Семеоном Ольгердовичем Лугвенем, и назначили в его пользу по всей Новгородской волости особый сбор под именем коробейщины, так что в одно и тоже время сидели в Новгороде и наместник великокняжеский князь Федор Патрикеевич, и враг великого князя брат его князь Константин Дмитриевич, и в 1420 году оба вместе, от имени Новгорода, вели переговоры с Немецкими послами и заключили с Немецким орденом мир по старине. Новгородцы после мира, заключенного с Витовтом, великим князем Литовскими, в 1414 году, оставались мирны и с Литвой, и с другими своими соседями. Только в 1419 году Норвежские грабители, в числе 500 человек, в бусах и шнеках с Белого моря ворвались на Двину и в Заволочье, пограбили и пожгли несколько погостов, лежавших недалеко от морского берега: но этот разбойничай набег не нарушил общего мира в Новгороде; Заволочане, собравши силу, одни управились с грабителями, разбили их, потопили две шнеки, а остальных заставили спасаться бегством; тем дело и кончилось.

Но освободившись так или иначе от внешних войн, Новгород не освободился от внутренних беспорядков; давно копившиеся неудовольствия и вражда меньших и больших, может быть несколько сдерживаемые немирьем с соседями, ждали только случая разразиться страшным междоусобием, и случай этот, по началу своему самый ничтожный, представился в 1418 году, и послужил поводом к восстанию торговой стороны на Софийскую. Один боярин Космодемьянской улицы Данило Иванович, Божин внук, чем-то обидел людина с торговой стороны, по имени Степанка. Этот Степанко, встретив боярина на одной улице на торговой стороне, схватил его за ворот и начал кричать прохожим: «господа! помогите мне на этаго злодея». Прохожие по этому крику бросились на боярина и потащили его как злодея к народу, даже одна женщина, откинув женский стыд, накинулась на боярина, стала бить его и кричать на вече: «он мой злодей, он и меня обижает». Народ, давно злобствовавший на бояр и много терпевший от них, не разбирая долго, приколотил Данилу чуть не до смерти и сведши с веча сбросил с моста в Волхов, как разбойника и обидчика. В это время недалеко от моста был на реке один людин по прозванию Личков сын, он из жалости поймал сброшенного боярина, втащил в свой челн, и таким образом помог ему спастись. Разъяренный народ разграбил дом Личкова сына. Боярин же Данило, думая отомстить обиду, поймал своего противника Степанка и начал его мучить у себя на дому. Народ, услыхавши, что Степанко схвачен, зазвонил вече на Ярославовом дворе, и сходился на вече несколько дней сряду с криками: «пойдем на онаго боярина, и разхитим его дом». Против таких криков не было принято ни каких мер; и они разрешились тем, что жители торговой стороны вооружились доспехами как на рать, и взявши знамя пошли на Космодемьянскую улицу выручать Степанка, разграбили дом боярина Данила и множество других домов, потом с Космодемьянской улицы пошли грабить набережную Яневой улицы, везде отыскивая Степанка. Тогда Космодемьянцы, опасаясь нового грабежа, решились отдать Степанка, и пришедши к архиепископу просили, чтобы отправил его на вече к собравшемуся народу; святитель по этой просьбе послал его с священником и своим боярином. Но тем дело не кончилось; раздраженный народ, взявши Степанка, поднялся на Ивана Иевлевича, боярина с Чудинцевой улицы, разграбил его дом и дома других тамошних бояр, и даже монастырь св. Николы, где хранилось многое боярское имущество. Потом с Чудинцевой улицы народ бросился на соседнюю улицу Люгощу и разграбил там множество дворов и кричал: здесь живут наши супостаты! За тем разъяренная толпа двинулась на богатую Прусскую улицу; но там успели приготовиться, отбили нападение и тем еще большое произвели раздражение в народе. Воротившись на свой берег, толпа торговой стороны стала кричать: «Софийская сторона хочет на нас вооружиться и разграбить наши дома». По этому крику начался звон по всему городу, люди стали сбегаться и вооружаться как на рать с обеих сторон, устремляясь к великому мосту, где уже началась свалка; между тем поднялась страшная буря с громом, молнией, проливным дождем и градом. От всеобщего смятения и страшной бури, как говорит летописец, потрясся весь город и на обе стороны напал великий страх. Владыка Симеон, старец любимый всем народом, услыхав о междоусобной рати своих детей Новгородцев, зарыдал и сказал предстоящим созвать священный собор, потом пошел в церковь св. Софии, облачился там в святительские ризы, совершил молебствие о прекращении междоусобия, и со всем священным собором, с крестом господним и с иконою Пресвятой Богородицы отправился на великий мост, где кипело междоусобие; за ним следовали священники и весь церковный причет, знатнейшие мужи и множество народа со слезами и надеждою, что молитвами святителя Господь утишит междоусобную рать. Пришедши на мост, святитель стал благословлять животворящим крестом обе враждующие стороны. Это неожиданное пришествие владыки, его мирное благословение обеих враждующих сторон приостановило битву; Софийская сторона выслала к святителю старого посадника Федора Тимофеевича и других посадников и тысяцких молить владыку, чтобы он послал к степенным посаднику и тысяцкому умирить враждующих. Владыка по их молению послал своего духовника архимандрита Варлаама и протодьякона на Ярославль двор, да подадут благословение степенному посаднику Василию Есиповичу и степенному тысяцкому Косме Терентьевичу, и всему народному вечу; и вече с посадником и тысяцким отвечали: «да повелит святитель своей стороне разойтися по домам, а мы по твоему благословенно прикажем своей братии также разойтися и потом пусть выборные нарочитые мужи, сошедшись вместе, разсудят, кто был причиною междоусобия, кто прав и кто виноват». И посему ответу владыка благословил разойтись, и все, разошлись, и водворилась тишина, но едва ли еще восстановилось взаимное согласие и доверие между большими и меньшими.

Летописи не говорят был ли суд, предложенный степенным посадником Василием Есиповичем, а ежели был, то чем кончился этот суд – мы незнаем; но только посадник Василий Есипович, очевидно державшийся, во время всеобщего восстания, торговой стороны и меньших людей, не удержался на своей степени, и в 1421 году является уже новый степенный посадник Андрей Иванович, как должно полагать из богачей бояр Софийской стороны, который не думал угождать черным людям; следовательно ежели и был суд, предложенный посадником Василием Есиповичем, то он кончился не в его пользу и не в пользу меньших людей. А посему в 1421 году опять было восстание в Новгороде; именно Неревский и Славенский концы вступились за одного обиженного людина Клементия Артемьева, у которого завладел землею степенный посадник Андрей Иванович; оба конца в доспехах и оружии пошли на дом посадника, разграбили его и дома других бояр, при чем в свалке убили двадцать человек Неревлян. Это последнее восстание очевидно было продолжением предшествовавшего междоусобия и взрывом вражды меньших людей против больших, которые после предшествовавшего междоусобия успели уладить дело в свою пользу, и кажется оно кончилось не совсем в пользу больших людей, или для прекращения междоусобия дано было какое-либо удовлетворение и той и другой стороне; по крайней мере посадннк Андрей Иванович тут же был сменен и место степенного посадника заступил Тимофей Васильевич, который в Сентябре месяце того же года вместе с тысяцким Космою Терентьевичем возводил к св. Софии на сени новоизбранного владыку игумена Троицкого Клопского монастыря Феодосия. Об окончании сего последнего восстания летопись говорит: «и Новгородцы целовали крест за един брат». Следовательно, сим восстанием покончена была вражда больших и меньших людей и между обеими сторонами водворилось согласие, или меньшие люди на столько ослабели, что уже не могли делать новых восстаний против больших людей; по крайней мере летописи, после сего Клементьевского восстания ни разу уже не упоминают о Новгородских междоусобиях.

Кроме плохого управления почти постоянно невыгодных и даже оскорбительных сношений с соседями и кроме внутренних междоусобий, Великий Новгород в продолжении 35 лет княжения великого князя Василия Дмитриевича терпел еще много других несчастий. Так по свидетельству летописей за это время насчитывается двенадцать значительных пожаров, из коих особенно замечательны: 1-й пожар в 1391 году, от которого погорело на Софийской стороне от Борковы улицы до Гзеня, а на торговой стороне от Никитины улицы до Родоковичь, потом опять на Софийской стороне Прусская улица и весь Людин конец, при чем сгорело 15 деревянных церквей и семь каменных да людей четырнадцать душ. Этот пожар столько нанес убытков бедным людям, что Новгородское правительство нашло нужным взять с полатей св. Софии пять тысяч рублей накопления владыки Алексея, и разделить эти деньги на пять концов, по тысяче рублей на конец, и поставили по обе стороны острога каменные костры у каждой улицы. 2-й пожар, бывший в 1399 году, едва ли не сильнее первого, от него погорела вся торговая сторона, при чем одних каменных церквей сгорело двадцать семь, и погибло множество людей, частью сгоревших, частью потонувших в Волхове; по словам летописи, огонь ходил даже по воде. 3-й пожар, в 1403 году, опять пожог торговую сторону и пощадил только княжеский берег и Готский двор. 4-й пожар в 1407 году, от которого погорели Неревский конец до самого детинца, и в детинце сгорела церковь св. Софии, владычен двор и весь околоток, кроме того погорели Владимирский берег, Люгоща и Хревкова улица. И наконец 5-й пожар в 1419 году, вскоре после страшного междоусобия, опустошил Славенский и Плотницкий концы до Федорова ручья, при чем сгорели 24 церкви и погибло множество имущества и людей, частью сгоревших, частью потонувших в Волхове. А в 1421 году было страшное наводнение, которое поломало все мосты, снесло церковь св. Троицы на Коломце, а по улицам Щилове, Соколице и Радоковичах церкви были залиты водою, и служба совершалась только на хорах; тоже было в церкви Воскресения в Людине конце, кроме того все строения в низменных местах были смыты или разнесены водою, и вода была так высока, что вступала даже в городские ворота до Рыбников. К тому же 19 мая вдруг разразилась ужасная буря с громом, молнией, страшным вихрем, градом, проливным дождем и даже камнями. Это случилось в полночь и так всполошило людей, что тогдашний владыка Симеон на рассвете отправился с священниками и клирошанами в церковь св. Софии, и повелел петь молебен к Пресвятой Богородице о престании гнева Божия. В дополнение ко всем сим несчастиям, Новгород выдержал несколько опустошительных повальных болезней, от которых погибло множество народа. Особенно страшен был мор зимою 1417 года, истребивший множество народа в Новгороде, Русе, Ладоге, Порхове, Торжке и по волостям и селам; по словам летописи, живые не успевали хоронить мертвых, на одного здорового приходилось по десяти больных, в ином дворе остался один человек, в ином два, а в ином один малый детищ, и многие дворы остались совершенно пусты и были затворены. Везде народ пришел в отчаяние, многие постриглись в монахи, и все стали исповедоваться, причащаться и собороваться, готовясь к смерти. Наконец владыка Симеон со всеми семью соборами, с крестами и иконами и множеством народа обошел весь город с пением и молитвами о престании гнева Божия, и люди в один день навозили и натаскали бревен и построили церковь св. Анастасии, которую в тот же день владыка освящал и служил в ней литургию, из остаточного же леса выстроили другую церковь пророка Илии, конец Прусской улицы; в Торжке также в один день выстроили и освятили церковь св. Афанасия, и в тот же день собором служили в ней литургию. Потом в 1420 и 1421 годах был сильный голод и мор, при чем в одном Новгороде было наполнено трупами умерших три скудельницы, одна у св. Софии за алтарем и две при церкви Рождества Христова на поле. Этот же мор повторился в Новгороде и в Корельской земле и в Заволочье в 1424 году.

Но несмотря на все бедствия и неустройства, Новгород во все это время еще был богат и вел обширную торговлю; иностранцы его сравнивали по богатству с знаменитою в то время Венециею. Купцы Новгородские тогда вели обширные торговыt дела и во владениях Северо-восточной Руси, в Москве, Твери и других городах, и во владениях Великого княжества Литовского. Кроме того, Новгород был главною конторою знаменитого Ганзейского союза; Немецкие и Готландские купцы имели обширные торговые дворы в Новгороде. Новгородцы, дорожа торговыми связями с Немцами, нередко даже с опасностью для себя отстаивали мирные договоры с Немецким или вернее Ливонским орденом; так в 1397 году они отказали великим князьям Московскому Василию Дмитриевичу и Литовскому Витовту Кестутьевичу, требовавшим разорвать мир с Немцами, которые в случай отказа грозили им войною, и несмотря на угрозы отвечали им: «княже Василий, с тобою свой мир, а с Витовтом ин, а с Немцы ин». Но дорожа торговыми связями с Немцами, Новгород тем не менее держал себя в отношении к Немцам самостоятельно, и нередко защищая свои права и по торговле и по другим делам разрывал мир и с Немцами; так, например, при заключении мира с Немецкими городами в 1391 году сказано, что Немцы приехавши в Новгород, приняли свои задержанные товары и начали вновь ставить свой торговый двор, ибо до того семь лет не было крепкого мира; потом летописи упоминают о заключении мирных договоров с Немцами под 1417 и под 1420 годами; следовательно, перед заключением сих договоров, каждый раз было размирье с Немцами. Из-за чего были сии размирья по летописям мы не знаем; но тем не менее они показывают, что Немецкая торговля при всей важности далеко не подчиняла Новгорода своим исключительным интересам. Да и в самой торговле Новгородцы вели себя независимо от Немецких контор. Конечно Ганзейский союз торговал в Новгороде компаниями и с большими ограничениями по строгим средневековым конторским правилам; но и у Новгородцев были те же правила, и Новгородцы торговали не иначе, как компаниями, общинами, под надзором выборных старост. При том же в торговле у Новгородцев принимали деятельное участие богатейшие землевладельцы, имевшие в то время громадный вес не только в обществе Новгородском, но и в правительстве; а таковых сильных представителей торговли трудно было Немецким конторам подчинить себе, каждый сколько-нибудь обидный случай с той или другой стороны возбуждал спор и доводил дело до суда Так в 1400 году, по поводу иска одной Новгородской торговой общины на внуках Ревельского бургомистра и их компании 400 рублей, в Новгороде был суд перед Новгородскими судьями при Немецких послах, и по суду ответчики Немцы были признаны виноватыми и по приговору суда должны были отдать иск, а в противном случае Новгород объявил, что 400 рублей иска будут взяты на Немецких купцах. Или в 1423 году по каким-то спорам Новгородцы задержали у себя Немецких купцов, на что Ганза отвечала тем, что стала в своих пристанях захватывать Новгородские суда; но вскоре принуждена была уступить требованиям Новгорода и возвратить захваченные Новгородские суда.

Новгородцы по торговым видам в рассматриваемое нами время два раза меняли денежную систему: в первый раз в 1410 году, при посаднике Григории Богдановиче и при тысяцком Василии Есифовиче, они отложили старые свои деньги, куны, и начали торговать между собою Любскими деньгами, Литовскими грошами и Немецкими артугами; а потом в 1420 году они продали Немцам артуги и начали торговать серебряными деньгами собственной чеканки. В торговых своих делах как прежде, так и в настоящее время Новгородцы постоянно отстраняли участие своего князя, особенно в торговле с Немцами; во всех договорных грамотах с князьями мы встречаем неизменное условие, что бы князь не затворял Немецкого двора, и торговал с Немцами не иначе, как при посредстве Новгородских купцов. Это очевидно делалось для того, чтобы князь, торгуя через своих людей, через конкуренцию не ронял цены на Новгородские товары.

Смерть великого князя Василия Дмитриевича вполне показала, что Новгородцы, одержимые внутренним недугом, разъедающим их общество, решительно утратили способность продолжать независимое и самостоятельное существование. По смерти великого князя Василия Дмитриевича в Москве началась усобица между его малолетним сыном Василием Васильевичем и братом Юрием Дмитриевичем. Усобица эта продолжалась десять лет, и давала Новгородцам всю возможность утвердить и обеспечить самостоятельность и независимость господина Великого Новгорода; а между тем на деле они не только не позаботились об этом, но даже не подумали воротить своих волостей, отнятых покойным князем Василием Дмитриевичем; они во все это время оставались без князя и по старому Новгородскому обычаю, – не принимать участия в княжеских усобицах, только ждали кто из спорящих князей одержит окончательный верх, не вступая даже в договор ни с одним из соперников, и давая свободу современным обстоятельствам складываться без Новгородского участия. Во все это время Великий Новгород, с виду сильный и богатый средствами, подобно одряхлевшему богатырю с разбитыми ногами, только отмахивался, когда на него нападали, сам же не двигался с места и не предпринимал ничего по собственному замышлению.

В первый же год по кончине великого князя Василия Дмитриевича, Устюжане, по свежему Московскому преданию, сложившемуся в недавнее время, напали на Заволочье и довольно повоевали там; Новгородцы по обычаю отмахнулись, отбили набег и сами ходили ратью к Устюгу и взяли на Устюжанах 50000 белки и шесть сороков соболей.

В этом же году скончался ближайшей соседь Новгорода великий князь Тверской Иван Михайловичи; и Новгородцы в следующем 1426 году возобновили мир с его преемником князем Борисом Александровичем; из договорной грамоты, написанной при заключении этого мира и дошедшей до нашего времени, видно, что Новгород и Тверской князь договаривались между собою, как добрые соседи, у которых пред заключением договора не было войны и главный вопрос состоял в лучшем определении старых границ между Новгородскими и Тверскими владениями, о взаимной выдаче порубежных татей, разбойников и беглых рабов, о не покупке Тверским князем и его братьями земель в Новгородской области, о свободной торговле обеим сторонам и о свободном пропуске Новгородских послов чрез Тверские владения. Этот договор служит лучшим свидетельством, что у Тверских князей в это время уже не было никаких притязаний на Новгород.

Но безопасные со стороны Москвы и Твери, Новгородцы не были безопасны со стороны Литвы. Литовский великий князь Витовт, давно грозивший Новгороду, наконец в 1428 году объявил войну, за то будто бы, что Новгородцы его назвали изменником, и с большою ратью вступил в Новгородские владения и осадил Порхов. Порховичи защищались мужественно и отбили один приступ Витовтовой рати; но как у Витовта были пушки, из которых он стрелял в город и производил там опустошения; то Порховичи, чувствуя себя не в состоянии отсидеться, вступили в переговоры, и их воеводы посадник Григорий Кириллович Посохно, Исаак Борецкий и другие явились в стан к Витовту и стали предлагать окуп. В это же время прибыли из Новгорода владыка Евфимий и с ним Новгородские посадники и тысяцкие, и также вступили в переговоры и докончили с Витовтом мир, по которому Порховичи дали за себя окупу 5000 рублей, а другие пять тысяч рублей заплатили Новгородцы, и сверх того владыка Евфимий дал тысячу рублей за пленных, бывших у Витовта. Чтобы выплатить этот окуп, собрали серебро со всех Новгородских волостей даже с Заволочья по рублю с девяти человек. Впрочем, мир, заключенный с Витовтом под Порховым, очевидно был не прочен; ибо в 1430 году Новгородцы укрепили Порхов другою стеною, да и сам Новгород нашли нужным укрепить вновь, для чего сзывали со всех волостей пятого человека, а четверо снаряжали пятого и снабжали всем Литовским нужным.

Но грозный Витовт скончался в том же году и на место его сделался великим князем Литовским Свидригайло. К этому новому Литовскому государю Новгородцы в 1431 году отправили свое посольство в Вильну. Посланниками от Новгорода были боярин Борис Юрьевич и от житьих людей Иван Ермолинич и Григорий Захарьинич, которые и заключили с Свидригайлом мир на следующих условиях: 1-е Новгородцам свободная торговля по всем Литовским владениям, а подданным Литовского государя свободная торговля по всем Новгородским владениям; 2-е неприкосновенность границ Новгородским и Литовским владениям по старому рубежу; 3-е взаимная выдача разбойников и беглых рабов, и 4-е Новгородцы, кажется, уступили Свидригайлу некоторые дани и пошлины в Мореве, Ржеве и других Новгородских волостях, ближайших к Литовской границе и спорных, с которых очевидно получал дани еще Витовт, и может быть уже некоторое время владел ими.

Между тем враждовавшее друг против друга Московские князья Василий Васильевич, и Юрий Дмитриевич, в 1431 году отправились на суд к Татарскому хану в орду, прожили там около года и возвратились домой в 1432 году; при чем по ханскому суду Василий Васильевич был обвялен великим князем. Недовольный таким ханским решением, князь Юрий Дмитриевич начал войну с племянником и в 1434 году занял Москву, а Василий Васильевич, спасаясь от преследования, бежал в Новгород и засел с своею небольшою дружиною на Городище. Новгородцы так мало знали о делах в великом княжении Московском, что при появлении князя всполошились и всею своею ратью выдвинулись к Жилотугу, думая отражать нападение спасающегося бегством князя; но не видя нападения воротились, а великий князь Василей Васильевич, проживши на Городище три недели и два дня, удалился сперва на Мологу и Кострому, а потом в Нижний Новгород. А в это время внезапно скончался в Москве великий князь Юрий Дмитриевич, и сыновья его, поссорясь между собою, отдали Москву князю Василию Васильевичу. При чем старший из сыновей Юрия, захвативший было по смерти отца Москву, Василий Косый осенью того же года искал убежища в Новгороде; но побывши там недолго, ушел и по дороге много пограбили по Мсте, в Бежецком Верху и в Заволочье, вероятно недовольный Новгородским приемом. В том же году, после продолжительного размирья, Новгородцы заключили мир со Псковом по старине.

В 1435 году Новгородцы с Рушанами и Порховичами ходили тремя дорогами на свои пригороды, Великие Луки и Ржеву, казнить их за неплатеж даней и пожгли тамошние села до Псковского рубежа и воротились домой с полоном. По всему вероятию Ржева в это время отказывалась платить дань Новгороду потому, что по договору с Свидригайлом Литовским часть даней Ржева и Луки должны были платить и Литовскому князю; и очевидно, не желая быть двоеданцами, Ржева и Луки своевольно перечислились к Литве и отказали Новгороду в платеже дани. Новгородцы же, пользуясь междоусобием, бывшим тогда в Литве между Свидригайлом и Сигизмундом, без больших трудностей смирили свои отпавшие пригороды и снова подчинили Новгородской власти. Впрочем, это дело не обошлось без неудовольствия со стороны великого князя Литовского; чем выразилось это неудовольствие, мы не имеем на это свидетельств, есть только летописное известие, что Новгородцы на следующий год нашли необходимым отправить к тогдашнему великому князю Литовскому Сигизмунду своего посла, посадника Григория Кирилловича, который заключил с Сигизмундом мир, и Сигизмунд при этом целовал крест пред Новгородским посольством.

Между тем великий князь Василий Васильевич, утвердившись в Москве по смерти Юрия, обратил внимание и на Новгород. Не желая упустить из виду этого важного владения, он в 1435 году вступил в переговоры с Новгородцами, и на первый раз, чтобы получить право быть Новгородским князем, целовал к Новгороду крест на том, что он отступается от Новгородских отчин Бежецкого Верха, Волока Ламского и Вологды; а Новгородцы целовали крест, чтобы Новгородским боярам отступиться от княжчин, где ни есть, и великий князь дал слово выслать своих бояр на развод Новгородских и Московских пограничных владений. На следующий год Новгородцы отправили своих бояр на рубеж для отвода границ по условию в Бежецкий Верх, на Волок Ламский и на Вологду; Московский же князь своих бояр не выслал и отвода нигде не сделал и не учинил никакой исправы.

Мало этого, в следующем 1437 году из Москвы приехал в Новгород от великого князя боярин князь Юрий Патрикеевич, просить черного бора; и Новгородцы дали великому князю черный бор с Новоторжской волости на год, и написали по этому случаю грамоту, сохранившуюся до нашего времени. Из этой грамоты видно, что черного бора великому князю шло с сохи по гривне по новой, да писцу княжьему мортка с сохи, и сверх того княжим черноборцам полагалось корму с десяти сох 30 хлецов, боран любо полоть мяса, трое куров, сито заспы, два сыра, бекар соли, и коневого корму пять коробей овса в старую коробью, и три воза сена по старой пошлине. А в соху положено два коня да третья припряжь, чан кожевенный за соху, невод за соху, лавка за соху, плуг за две сохи, кузнец за соху, четыре пешцы за соху, ладья за две сохи, црен (солеваренная сковорода) за две сохи; а кто сидит на исполовьи, на том взять за полсохи, а с приезжих купцов и с одерноватых холопов (полных рабов), которые получают месячное, не брать ничего. Таким образом Новгород, почти вслед за признанием великого князя Московского Новгородским князем, поставил себя в такие же невыгодные и зависимые отношения, в каких он был к его отцу, и даже хуже, и не только не позаботился отстоять исконных прав на свои отчинные владения Волок Ламский, Бежецкий Верх и Вологду, на уступку которых великий князь только что целовал крест; но и без сопротивления всем вечем согласился дать князю черный бор с Новоторжских волостей, тогда как в прежнее время одно заявление князя о черном боре служило поводом к войне.

Уступая Московскому князю, Новгородцы также вяло действовали и в отношении к великому князю Литовскому. До нас дошла договорная грамота Новгорода с Казимиром, относящаяся к 1440 году, или около этого времени. Из этой грамоты мы видим, что Литовский князь также получил право не только сбирать черный бор с некоторых Новгородских владений, очень не в дальнем расстоянии отстоящих от Новгорода, каковы: Молвятичи, Кунско, Березовцы, Морева и другие; но даже держать своих тиунов вместе с Новгородскими тиунами в Великих Луках и Ржеве, так что с Литовской стороны Демань, Полоново и Цсна были уже пограничными Новгородскими волостями, на которых прекращалось право Литовского князя собирать черный бор. Следовательно, отношения Новгорода к Литве, судя по этой грамоте, едва ли не были тяжелее и постыднее, чем к Москве. В летописях нет известий, как Литовский князь успел поставить Новгород в такие унизительные отношения; но тем не менее отношения сии, по свидетельству грамоты, существовали, и ясно указывают на то омертвение, в котором находилось тогдашнее Новгородское правительство, и на ту бесчестность, с которою вожаки Новгородского веча продавали владения и права господина Великого Новгорода, и тем оправдывают замыслы великого князя Московского.

Вероятно, узнавши о договоре Новгородцев с Литовским великим князем и не откладывая в дальний ящик, великий князь Василий Васильевич в 1441 году объявил свои гнев Новгороду и прислал складную грамоту, а вслед за тем сам с большим войском вступил в Новгородские владения, имея при себе помощные войска из Пскова и Твери. Великий князь сперва остановился в Торжке, потом передвинулся к Деману, опустошивши все по дороге; а между тем Псковичи, пославшие к нему свои войска на помощь, с своей стороны повоевали Новгородскую землю на триста верст в длину и на пятьдесят верст в ширину, и стояли три дня под Порховом; Новгородцы же, по прежним примерам, велели своим воеводам опустошать великокняжеские волости из Заволочья; но это опустошение далеко не ровнялось тому, которое терпела Новгородская земля от великокняжеской рати. А по сему Новгородцы поспешили выслать к Деману, где стоял великий князь, своего архиепископа Евфимия и с ним бояр и житьих людей, которые и заключили там мир на том условии, чтобы Новгород заплатил великому князю 8000 рублей, и чтобы Новгородцы не мстили великокняжеским союзникам Псковичам и Тверитянам. После чего Московские, Псковские и Тверские войска немедленно очистили Новгородские владения, и великий князь остался князем Новгородским на прежних условиях. А Новгород за уступчивость перед Литовским князем поплатился опустошением Новгородской земли и платежом 8000 рублей окупа Московскому князю.

Вообще Новгород, слабо действовавший при великом князе Василии Дмитриевиче, по смерти его год от года делался еще слабее, терял свою прежнюю энергию, и подобно всем падающим государствам, спешил откупаться деньгами, и тем, конечно, еще более приманивал охотников поживиться на его счет. Хотя по летописям мы не имеем прямых известий о какой-либо разладице Новгородцев между собою; по-видимому, там будто бы не было партий, и все действовали за одно, по крайней мере после Клементьевского мятежа, бывшего в 1421 году, летописи не упоминают о каких-либо Новгородских междоусобиях и партиях. Но само молчание о партиях указывает, что об них и упоминать не стоило, или что все занялись только своими частными прибытками и охладели к общественным делам, предоставляя их обычному течению по-казенному, под руководством людей или неспособных, или продажных; а такая апатия естественно для Новгорода была убийственнее самой горячей борьбы партий. К тому же, сколько можно судить по намекам памятников, около этого времени быстро увеличивалось изменение прежних отношений между большими и меньшими людьми, между богачами и бедняками, мало-помалу бояре перестали быть защитниками своих уличан, совершенно отделились от черных людей и составили одну сплошную массу богачей, угнетающих бедный черный народ; и таким образом местные, прежде крепкие, общины очутились без руководителей, и сделались безгласными.

Новгороду, только что испытавшему всю тяжесть отношений к Московскому великому князю, скоро представился случай изменить сии отношения к лучшему и приобрести больше самостоятельности и твердости; но он нисколько не воспользовался представившимся удобным случаем, да и конечно мудрено было Новгородцам приобрести самостоятельность и твердость во внешних сношениях, когда не было твердости и самостоятельности внутри Новгородского общества, когда страшный недуг вражды между большими и меньшими разъедал его. В 1442 году великий князь Василий Васильевич объявил свой гнев на князя Дмитрия Юрьевича Шемяку, своего двоюродного брата, и начал преследовать его. Шемяка бежал в Новгородские владения, и из Бежецкого Верха прислал в Новгород своего посла с просьбою, чтобы Новгородцы приняли его на своей воли. Новгородцы на это отвечали: «хочешь, княже, и ты приезжай к нам, а не хочешь, ино как тебе любо». Впрочем, на этот раз Шемяке не понадобилось убежище в Новгороде, он успел примириться с великим князем; а у великого князя Василия Васильевича собралось много трудных дел и с Литвой, и с Татарами, и с своими удельными князьями, которые дела и затянулись на десять лет слишком, так что ему вовсе было не до Новгорода. Во все то время Новгородцы были свободны от Московского влияния, кажется даже прервали свои отношения к великому князю Московскому, не держали у себя его наместников и находились в нейтральном положении как к Москве, так и к её соперникам.

Но необеспокоиваемые со стороны Москвы Новгородцы были обеспокоиваемы с других сторон другими врагами. И первым врагом Новгорода в это время оказался разлад между самыми Новгородцами; в 1442 году были в Новгороде три большие пожара, от которых сильно пострадали Плотницкий конец и часть Славенского конца. Пожары сии, сосредоточенные в одной местности, естественно навели на мысль о поджогах; и разоренные кончане стали хватать разных подозрительных людей, иных жечь в пылающих домах, а других топить в Волхове. Впрочем, это дело тем и кончилось; в летописи нет известий ни о суде над зажигателями, ни о народном восстании; но за то есть известие о таком недуге Новгородского общества, который прямо указывает на внутреннее разложение. Под 1446 годом летописец говорит: «в то время не было в Новгороде правды и праваго суда, возстали ябедники, нарядили четы и обеты и крестное целование на неправду, начали грабить по селам и волостям и по городу; и мы обратились в поругание соседям нашим, живущим окрест нас, и в наших владениях были изъежа великая и поборы частые, крики и рыдания и вопль от всех людей на старейшин наших и на град наш; ибо не было в нас милости и суда праваго». Вопли и рыдания меньших на старейших, суд неправедный и не милостивый, частые поборы и разорение бедным людям от корыстолюбия больших людей и правителей, – вот что делало Новгород посмешищем у соседей, вот что вязало руки Новгороду во внешних сношениях с соседями и давало волю опустошать Новгородскую землю даже таким врагам, которые уже давно перестали было и думать о нападениях на Новгородские земли.

Пользуясь такою-то внутреннею неурядицею, в 1445 году, в одно время напали на Новгородские владения с одной стороны Ливонские Немцы и пожгли берег и посад у города Ямы; с другой же стороны рать великого князя Тверского повоевала много земли и сел Новгородских, Бежецкий Верх, Заборовье и Новоторжские волости. Видя это, великий князь Литовский Казимир, и считая Новгород беззащитным и думая воспользоваться таким удобным случаем, зимою того же года прислал к Новгородцам своих послов, которые его именем сказали на вече: «возмите моих наместников на Городище, я хочу вас оборонять и для сего не заключил мира с Московским князем». Но Ливонские Немцы и Тверичи вовсе не были такими страшными врагами для Новгорода, чтобы из-за них искать покровительства у Литовского князя; внутренняя разладица Новгородского общества еще не могла настолько ослабить Господина Великого Новгорода, чтобы у него недоставало сил на борьбу с Ливонскими Немцами и Тверичами. А посему Новгородское вече отвечало Казимировым послам отказом; и в туже зиму Новгородцы, под предводительством своего служилого князя Ивана Владимировича, пустились в Немецкую землю за Нарову и попленили и пожгли около Ругодива до Пурдозны и по Нарове до Чудского озера. В отмщение за этот набег, на лето Ливонский магистр со всеми своими силами подступил под город Яму, стоял под ним пять дней и бил из пушек; но город Яму защищал храбрый князь Василий Юрьевич из Суздальских князей; и магистр, потеряв под городом много своих, принужден был безуспешно воротиться домой; впрочем, в это нападение Немцы успели пожечь и попленить многие волости в Водьской земле и по Ижере и по Неве. Новгородцы за этот набег хотели отвечать Немцам набегом же за Нарову, и послали уже наперед бояр, имевших свои вотчины в Водьской земле и по Ижере и по Луге; но конский падеж по Новгородским волостям заставил отложить этот набег. За то состоялся другой набег довольно удачный, вероятно также вызванный какими-нибудь соседскими обидами, именно в этом же году Заволоцкая Корела напала на соседних к Белому морю, Норвежцев, много там избила народу, опустошила страну и воротилась домой с добычею и множеством пленников.

В 1446 году, в начале года зимою, великий князь Тверской Борис Александрович, обнадеженный успехом прошлого года, опять напал на соседние Новгородские владения, взял, повоевал и пограбил пятьдесят Новгородских волостей в Бежецком Верху и около Торжка и захватил сам Торжок. Потом повторил свой набег летом того же года, разорил снова Торжок, разогнал остаток жителей, иных побил, с иных взял окуп и захватил там Московских, Новгородских и Новоторжских товаров сорок павозков и отправил рекою в Тверь; в Бежецком же Верху и по Заборовью повоевал восемьдесят волостей. Новгородцы на такие опустошения не сделали Тверскому князю никакого ответа; они, кажется, сперва хотели примириться с Ливонскими Немцами и для этого еще зимою отправляли к ним на съезд князя Юрия Семеновича Лугвеня (поступившего к ним на службу) вместе с своим посольством; но посольство это не имело успеха, магистр Ливонский потребовал, чтобы Новгородцы уступили ему город Остров, и мир не состоялся; и таким образом враги прошлого года остались врагами Новгороду и в нынешнем году.

Но что всего ужаснее, голод, начавшийся в прошлом году, продолжал усиливаться, и страшная дороговизна хлеба стояла десять лет, две коробьи (четверти) стоили полтину, иногда и больше, а иногда и купить было негде, так что многие люди умирали голодною смертью, падали на торгу и по улицам, всюду слышны были рыдания и плачь, многие разбежались по другим странам, а другие отдавались из хлеба в рабство Басурманам, Жидам, Немцам и в Литву. Впрочем, несмотря на все несчастия и неудачи, Новгород был еще довольно силен и власть его в отдаленных провинциях поддерживалась с достоинством; а иные провинции или колонии, как например богатое Заволочье, верность и не давно еще замышлявшее измену, теперь твердо держалось Новгорода и с успехом отражало врагов.

Так когда в сем же 1446 году, вероятно в отмщение за прошлогодний набег Заволоцкой Корелы, Шведы и Норвежцы Белым морем нечаянно ворвались в Заволочье, на Двину и Неноксу и начали там жечь и грабить; то Двиняне, быстро собравшись, ударили на них, иных побили, а других побрали в плен, и в числе их двух воевод, которых вместе с другими пленниками отправили в Новгород, и такое произвели побоище, что только не многим удалось спастись на кораблях. Заволочье в это время не только само крепко держалось Новгорода, но даже старалось поддерживать Новгородскую власть и в отдаленной Югре, когда тамошние князьки выказывали сопротивление Новгородским даньщикам. Так под тем же 1446 годом есть известие, что Новгородские воеводы Василий Шенкурский и Михайло Яковлев в трех тысячах Заволоцкой рати ходили на Югру и побрали множество тамошних людей и их жен и детей, но по оплошности сами попали в беду. Югорцы льстиво обратились к воеводам с такими речами: «мы согласны дать вам дань, но хотим счесться и указать вам станы и острова и урочища»; а между тем заметив, что воеводы разошлись друг от друга довольно далеко, внезапно напали на острожек, где сидел Василий Шенкурский, избили там боярских детей и других удальцов до 80 человек; так что Василий едва успел убежать с своим сыном Семеном и небольшою дружиной, а другие разбежались по лесу. Другой же воевода Михайло Яковлев, бывший в это время на другой реке, подошедши к Васильеву острожку и видя его разоренным и своих побитых, принялся отыскивать остальных по реке и по лесу, и собравши всех и Василия Шенкурского с сыном, привел в свою землю. Заволочье в это время было оплотом Новгорода с этой стороны и пользовалось у Новгородцев таким почетом, что в том же 1446 году ездил Новгородский владыка Евфимий благословить тамошних посадников и всех Заволочан, своих детей; чего в прежнее время не делал ни один Новгородский архиепископ.

В следующем 1447 году внутренняя болезнь Новгородского общества, – неправда в суде и обиды, на которую жаловался летописец, высказалась в новом виде. В народе пало подозрение на достоинство серебряных денег, вероятно пущенных богачами в уменьшенном весе или с примесями к серебру других металлов, все стали браковать деньги, неохотно принимать их друг у друга, и в следствие этого начались неудовольствия, шум, мятеж и притеснения богатыми бедных. Тогдашние степенные посадник и тысяцкий, чтобы прекратить неудовольствия и воротить доверенность к деньгам, уставили пять денежников и приказали им переливать старые деньги, а новые ковать в тот же вес по четыре почки, и от переливки положили брать с гривны по полуденьге. Эта мера, необходимая для водворения кредита в торговле, большими убытками и даже разорением отозвалась на бедных людях, как в городе, так и по волостям, которые терпели и от переливки, получая новых денег менее против отданных старых не полновесных, и сверх того платя за переливку, или отдавая старые деньги менялам за бесценок. Но что всего прискорбнее, и новые деньги не заслужили доверенности, и их стали браковать и не принимать также, как и старые, и особенно подверглись сомнению крупные деньги – рубли; богачи, получивши хорошие подарки от денежников, стали требовать, чтобы перелить рубли в деньги, что конечно доставляло большие прибытки денежникам и отозвалось новым разорением на бедняках и сильною дороговизною хлеба. Посадник Сокира, чтобы прекратить как-нибудь беспорядки денежного рынка, схватил одного ливца и весца серебряного Федора Жеребца, вывел его на вече, и напоив стал допрашивать: «на кого ты лил рубли?». Пьяный Федор оговорил восемнадцать человек: и разоренный бедный народ кинулся на оговоренных, кого сбросил с моста, а у иных разграбил дома и, чего никогда не бывало прежде, повытаскал их имение, хранившееся в церквах. Мало этого, неправдивые бояре стали научать того же Федора, чтобы он указал и еще людей, на которых лил деньги, грозя в противном случай смертью. Тогда Федор, протрезвившись и не зная, как выпутаться, сказал: «на всех лил и весил на всю землю с своею братьею ливры». Такое показание страшно смутило весь город, а голодники, ябедники и посульники радовались и только ждали того, кого бы оговорил Федор, и на оговоренного немедленно бросались и предавали его смерти, а имение делили между собою, хотя бы оно хранилось в церкви. В городе мятеж достиг до того, что посадник Сокира от горести разболелся и умер. Это возмущение с одной стороны указывает на бездействие власти: весь город в мятеже, грабят, бьют, врываются в церкви, а власти молчат, в летописях нет и намека на деятельность властей, мятеж улегся сам собою без их содействия, люди устали грабить и бить, и разошлись по домам. А с другой стороны в этом возмущении слышится крайнее падение Новгородского общества и растление нравов сверху до низу; посадник и другие правители, и вожди народа, смущенные движением разоренной и голодной толпы, на вече подпаивают и угрозами смерти побуждают приведенного на суд денежника, чтобы он оговорил того или другого гражданина, дабы отдать его на растерзание и тем удовлетворить толпу, первоначально требовавшую суда над виновными в порче денег; а голодная толпа младших людей до того забыла нравственные обязанности, что топтала ногами самые священные и высокоуважаемые людьми того времени чувства, врывалась в свои приходские церкви и грабила их, отыскивая имущество оговоренных пьяным обвинителем; так что современный летописец с ужасом восклицает: «а преже того по церквам неискивали!».

Новгород в это время явно походил на старый дуб, подгнивший в корнях и готовый рухнуть; но внешние обстоятельства, как нарочно, в это самое время, ему еще благоприятствовали. Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка, победив князя Василия Васильевича и заняв Москву, отправил к Новгородцам нарочное посольство с извещением о своей победе и с просьбою, чтобы Новгородцы признали его своим князем; и вече в ответ на это отправило в Москву своих послов, которые условились с Димитрием, чтобы ему быть князем Новгородским на всех старинах; и Димитрий на том целовал крест к Новгороду. Вслед за тем и Тверской князь Борис Александрович отпустил Новгородских послов, которых держал у себя целых четыре месяца, и тогда же Псковичи прислали свое посольство и заключили мир с Новгородом.

А в следующем 1448 году Новгородцы с князем Александром Васильевичем Черторыйским, приехавшим к ним на службу из Пскова, открыли поход на магистров Ливонского и Прусского и на короля Шведского. Поход этот был вызван необходимостью и своим исполнением доказал, что Новгород, несмотря на внутреннее разложенье своего общества, еще был довольно силен и крепок для отраженья внешних врагов, что Новгородцы еще не забыли доблести предков, и когда хотели сражаться с врагами, то сражались исправно. Ливонский магистр Финке давно уже был не в ладах с Новгородом и Псковом, взаимные набеги то возобновлялись, то на время прекращались, и Новгородцы с Псковичами не давали Ливонским Немцам держать верх. А посему, чтобы вернее повести дело, магистр Финке вступил в союз с великим магистром Немецкого ордена в Пруссии; и в 1447 году оба магистра заключили договор с Шведским королем, чтобы с двух сторон напасть на Новгородские владения; вызвали из Германии охотников пограбить и подраться, заняли устья Невы вооруженными судами, чтобы не пропускать в Новгород съестных припасов, Прусские и Ливонские войска морем и сухим путем уже шли к Новгородским и Псковским границам, а также и Шведы с своей стороны подвигались к городу Яме. В отражение сего то страшного нашествия иноплеменников Новгородцы открыли свой поход к Нарове, под предводительством князя Александра Черторийского, и в тоже время другое свое войско под начальством князя Василия Васильевича из Суздальских князей, послали на защиту города Ямы от Шведов. Оба похода для Новгородцев кончились благополучно, Новгородцы не только защитили свои границы и оберегли Новгородскую землю от неприятельского опустошения, но и нанесли значительный урон Немцам и Шведам, многих из них побили, других потопили в море с кораблями, даже захватили в плен двух Немецких князей и приобрели богатую добычу; так что Ливонские Немцы и их союзники принуждены были отступить, и на следующий год назначили Новгородцам и Псковичам съезд на Нарове, для мирных переговоров. На этот съезд Новгородцы и Псковичи отправили свои посольства и после многих переговоров заключили с Немцами мир, по которому Ливонский магистр с своими князьями и Юрьевский, т.е. Дерптский, епископ с жителями Юрьева отказались от всех своих старин и возвратили все, что прежде было отнято Юрьевцами у Псковичей.

Между тем великий князь Василий Васильевич еще в 1447 году успел опять завладеть Москвой и начал с князем Дмитрием Юрьевичем Шемякой упорную войну, которая продолжалась пять лет. Шемяка, раз пораженный, бежал в Новгород, и оттуда перебравшись на Двину, опять начал воевать, и снова потерпев поражение, опять бежал в Новгород. В этой войне Новгородцы, обыкновенно не любившие вмешиваться в княжеские междоусобия, не принимали никакого участия и недомогали ни той ни другой стороне; они только по своему старому обычаю два раза не отказывали побежденному Шемяке искать у них убежища. Тем не менее великий князь Василий Васильевич, занявши Москву, поспешил вступить в сношения с Великим Новгородом и заключил с Новгородцами договор, по которому они признали его своим князем по старине; договорная грамота, написанная в это время, дошла до нас. Из этой грамоты видно, что Новгородцы сами отправили посольство в Москву; и великий князь с этим посольством заключил договор и целовал к Новгороду крест, что ему быть Новгородским князем по старине без обиды, на тех же условиях, на каких были Новгородскими князьями его предки, князь Иван Калита, сын его Семен Гордый и прадед, дед и отец Василия, в самой грамоте все условия написаны старые, без перемен и прибавлений, какие уже известны по другим договорными грамотам Новгорода с своими князьями. Великий князь по этой грамоте не налагает на Новгород никаких новых обязанностей, не требует никаких уступок в пользу княжеской власти, признает совершенно свободные отношения Новгорода к себе; он желает только, чтобы Новгородцы признали его своим князем, приняли его наместников. Но это было только в грамоте, и может быть на первый раз, на деле же князь почитает Новгород уже своим неотъемлемым владением и в договорной грамоте с великим князем Литовским Казимиром, писанной в 1449 году, прямо называет себя великим князем Московским и Новгородским и требует, чтобы великий князь Тверской, союзник Казимиров, жил с Новгородом в мире по старине, и в случай каких-либо обид, обещает делать оправу со стороны Новгородцев. Даже пишет условие, чтобы Казимир не вступался ни в Новгород, ни в Псков, ни во все тамошние пригороды и не обижал их, не принимал их под свою власть, ежели будут отдаваться ему, и не вступался бы за них, ежели они сгрубят в чем ему, Московскому князю, и он вздумает их наказать. Впрочем, пока жив был Шемяка и проживал в Новгороде, Московский князь с Новгородцами поступал осторожно, принимал и отпускал их послов, давал опасные грамоты на проезд, отпустил без окупа Новгородских пленников, даже прямо не требовал выдачи Шемяки, когда тот укрывался в Новгороде, напротив, предлагал от себя Шемяке самому, чтобы тот положился на его милосердие и приехал в Москву с повинною. Когда же Новгородцы и Шемяка вели себя гордо и с своими посольствами присылали в Москву не приличные требования; то великий князь ввел в это дело митрополита Иону, который писал несколько посланий к Новгородскому архиепископу Евфимию, чтобы убедил Новгородцев отказать Шемяке в убежище, как человеку, отлученному от церкви, с которым не следует по правилам ни пить, ни есть вместе. Но ни переговоры великого князя, ни послания митрополита не имели успеха, Шемяка продолжал жить в Новгороде, а Новгородцы не думали отказывать ему в убежище; тогда великий князь, чтобы развязаться с Шемякою и быть свободнее в отношениях к Новгороду, послал в Новгород своего приближенного слугу Степана Бородатого (в 1453 году), который при помощи Шемякиных же служителей отравил его ядом, примешанным в кушанье, и отравленный Шемяка после двенадцати дневной болезни скончался. Новгородцы с честью похоронили его в Юрьеве монастыре, которому особенно благодетельствовал покойный.

Смерть князя Дмитрия Юрьевича Шемяки, так сказать, развязала руки великому князю Василию Васильевичу, он теперь мог свободнее действовать против Новгорода; но тем не менее Новгородцы продолжали вести себя по-прежнему, не исполняли его требований, даже еще не выплатили всех денег по Деманскому договору. Между тем внутреннее состояние Новгорода постепенно ухудшалось, вместо суда и правды день ото дня росли своеволия и притеснения бедных богатыми. Митрополит Иона, в своих посланиях к Новгородскому владыке Евфимию и к Новгородцам, писанных в это время, пишет: «слышал я, сынове, некое богоненавистное и богомерзкое злое дело створяется в вашем православном христианстве, не токмо от простых людей, но и от честных от великих людей, от наших духовных детей: за всякую большую и малую вещь зачинается гнев и от того ярость, и свары, и прекословия, и многонародное сбирание с обеих сторон; мало этого, нанимают на то злое и богоненавистное дело сбродней пьянчивых и кровопролитных человеков, и бои замышляют и кровопролития и души христианския губят». Наконец великий князь Василий Васильевич, поуправившись с другими делами, зимою 1456 года открыл поход на Новгород; он сперва пришел на Волок, куда к нему сошлись братья и другие князья и воеводы с своими полками. Прослышавши об этом, Новгородцы отправили к нему посадника Василия Степанова с челобитьем, чтобы отложил свой гнев; но великий князь не принял этого посланника, вступил с своими войсками в землю Новгородскую, и сам остановился в Яжелбицах, а своих воевод князя Ивана Васильевича Оболенского Стригу и Федора Басенка отправил к Русе; Новгородцы также выслали свою рать к Русе; но были разбиты и потеряли много своих убитыми и пленными. Это поражение навело ужас на Новгород; слабое и не пользующееся доверием правительство не знало, что делать, немедленно собралось вече, на котором били челом владыке Евфимию, чтобы шел умолять великого князя. Владыка Евфимий с большим Новгородским посольством отправился в великокняжеский стан в Яжелбицы и многими просьбами убедил великого князя заключить мир, по которому Новгородцы обязались заплатить 8500 рублей Новгородских.

До нашего времени дошли две договорные грамоты этого мирного докончания, заключенные Новгородским посольством в Яжелбицах. Первая из сих грамот, основная, определяла общие отношения князя к Новгороду; она написана совершенно по старым формам, как обыкновенно писались договорные грамоты Новгорода с своими князьями: великий князь Василий Васильевич и сын его соправитель Иван Васильевич обязывались целовать крест к Новгороду на тех же условиях, на каких в свое время целовали крест все их предки, начиная с великого князя Андрея Александровича. Но основные условия первой грамоты существенно изменялись условиями второй, или дополнительной, грамоты, которая ставила Новгородцев в новые, небывалые, отношения к великому князю. И во 1-х важное изменение касалось относительно суда, – этой главной обязанности Новгородского князя; по-прежнему порядку князь или его наместник участвовали только в одном посадничьем суде, по настоящей же грамоте кроме посадничья суда был учрежден еще другой суд с участием княжьей стороны, в этот суд от князя и от Новгорода назначалось по боярину, и ежели сии бояре судьи не согласятся в решении дела, то его решал князь с посадником; к этому суду относились только те дела, в которых один из тяжущихся был княжий человек, а другой Новгородец. Во 2-х, отменена в судных делах печать великого Новгорода, и ее место заступила печать великого князя. В 3-х, от определенного суда великокняжеских наместников или самого великого князя никто не должен отговариваться другими делами, исключая двух случаев, – когда нужно сбираться на войну или укреплять город. В 4-х, вечевым грамотам не быть, т.е. мимо суда княжеского не быть суду и решению суда вечем, или на суд князя нельзя приносить жалоб вечу. В 5-х, когда придется великим князьям черный бор по Новгородским волостям, то Новгородцам дать черный бор по старине; этим условием навсегда отстранялись все споры Новгорода о черном боре, так много ссорившие Новгород с князьями. В 6-х, Новгород сею грамотою навсегда отказался от старинного и самого важного права – давать убежище побежденным и изгнанникам, названным лиходеями великого князя. В грамоте сказано: «Великому Новгороду князя Ивана Андреевича Можайскаго и его детей, и князя Ивана Дмитриевича Шемякина и его детей, и его матери княгини Софьи и ея детей и зятьи не принимати. А после сего докончания из Московской земли кто приедет лиходей великих князей в Великий Новгород и Новгороду их не принимати; или кто лиходей великих князей побежит из Русской земли в Литву или в Немцы, а из Литвы или из Немец прибежит к Великому Новгороду, и Новгороду тех лиходеев не принимать». За все сии уступки со стороны Новгорода, великий князь возвратил Новгороду Торжок со всеми волостями и те волости, который он занял в Заволочье, и снял с тамошних жителей крестное целование к себе, и наконец отпускал без выкупа всех старых и новых Новгородских пленников, разумеется с тем, чтобы Новгородцы отпустили без выкупа всех Московских пленников.

Яжелбицким миром, по-видимому, были разрешены окончательно все недоумения и, судя по первой грамоте, были восстановлены все старые добрые отношения между великим князем и Новгородом. Но уже из первой же грамоты видно, что отношения сии были далеко не старые добрые отношения, которые так хотелось удержать Новгородцам; ибо Новгород целовал крест великому князю и старшему его сыну соправителю, и таким образом терял право выбора князей в случае смерти Василия; следовательно, поступал в разряд наследственных владений Московского княжеского дома; и по сему отступление от Московских князей уже должно было считаться изменою, нарушением договора. А по второй грамоте перемена отношений была еще значительнее и вовсе не в пользу Новгорода. Новгород, конечно, и по этой грамоте еще удерживал свою самостоятельность и самоуправление, его старое устройство еще оставалось большею частью неприкосновенным, даже границы Новгородских владений от Московской стороны получили твердое определение и восстановлены во всей прежней полноте. По обеим договорным грамотам князь даже не получил права требовать Новгородских помощных войск в случае какой-либо войны с своими неприятелями; но уже по первой грамоте Новгород обязался держать великое княжение честно и грозно; а по второй грамоте, как мы уже видели, он лишался права давать у себя убежище людям, преследуемым от великого князя. Мало этого, Новгородцы даже в сношениях с соседями, после Яжелбицкого мира, должны были спрашиваться у великого князя Московского; так например, когда в 1461 году Немецкие послы приехали в Новгород для заключения перемирия, то, как сказано в летописи, Новгород и Псков отправили в Москву к великому князю своих гонцов с известием о предложениях, предъявленных Немецким посольством, и с просьбою у князя, – благоволит ли он согласиться на предложения; и Новгородцы тогда только приступили к заключению пятилетнего перемирия, когда получили на это дозволение от великого князя. Конечно такие стеснительные, необычные отношения не могли быть желательны Новгороду, и Новгородцы естественно ими тяготились; но последние договорные грамоты поставили их в такое безвыходное положение, что всякое движение, несогласное с сими грамотами, делало их нарушителями договора и, следовательно, виноватыми, а всякое притязание Московского князя, ежели не справедливым, то извинительным; так что единственным выходом из такого невыгодного положения было только прямое восстание и, следовательно, новая война с великим князем. Но положение, в котором тогда находился Новгород, как мы видели выше из посланий митрополита Ионы, было вовсе не удобно ни для прямого восстания, ни для войны; Новгород для успеха в том и другом прежде должен был восстать сам на себя, отыскать силы для перестройки собственного общества, вычистить ту гниль и тлю, которая его разъедала; а до этого Новгородцы и не думали добираться, да едва ли и могли что-нибудь сделать.

Неудовлетворительный для Новгородцев Яжелбицкий мир далеко не вполне удовлетворял и великого князя Московского. Московский князь желал бы окончательно покорить Новгород своей власти; а Яжелбицкий мир был только ступенью к этому покорению, да и ступенью не последнею; еще много дела было впереди, чтобы окончательно управиться с Новгородом. Впрочем, в Москве, кажется, думали покончить это дело мирным путем, без новой войны, может быть по уверениям той Новгородской партии, которая держалась Московской стороны. Как бы то ни было, а кажется для этого мирного окончания в 1460 году великий князь Василий Васильевич прибыл в Новгород мирно и остановился на обычном в Новгороде княжеском месте – на Городище, с ним прибыли два его сына Юрий и Андрей и лучшие довереннейшие слуги, и в числе их знаменитый воевода Федор Васильевич Басенок, тот самый, который в прошедшую войну разбил Новгородскую рать под Русою. Какие намерения имел великий князь при этом посещении Новгорода и насколько успел в своих намерениях, по летописям неизвестно. Но в одной летописи сказано, что великий князь Василий Васильевич приходил поклониться св. Софии, и что Новгородцы во время его шестинедельного пребывания у них жили на стороже; следовательно, до них дошли слухи о каких-либо недобрых замыслах великого князя, а может быть он чем-нибудь и заявил свои недобрые притязания, и не привел их в исполнение потому только, что Новгородцы держали себя осторожно и в случае надобности у них было на готове оружие. А в двух летописях есть даже известие, что Новгородцы созвали вече у св. Софии, на котором была сильная партия, требовавшая нечаянно напасть на великого князя и убить его с сыновьями, бывшими при нем, и со всем двором; но что тогдашний Новгородский владыка Иона благоразумно остановил это беззаконное и безумное предприятие; он сказал: «безумные, убивши великаго князя и его сыновей, вы только большее зло навлекете на Новгород; ибо старшей сын великаго князя, находящейся в Москве, поднимет на вас свои и Татарская рати». Но как бы то ни было, великий князь наружно был принят Новгородцами с большими почестями и его шестинедельное пребывание в Новгороде прошло спокойно и мирно; он принимал у себя на Городище посольство от Пскова и посылал из Новгорода к Псковичам своего сына Юрия, где тот тоже был принят с большими почестями. По возвращении в Москву великий князь также ничего не предпринимал против Новгорода, или по крайней мере мы об этом не имеем никаких известий, а в 1462 году он скончался в Москве.

Преемник великого князя Василия Васильевича, его сын Иван Васильевич, первые восемь лет своего княжения жил мирно с Великим Новгородом, держал своих наместников на Городище по старине и вообще старался не нарушать Яжелбицкого договора своего отца. По смерти Василия о признании Ивана Васильевича князем Новгородским не было и вопроса; этот вопрос был уже решен Яжелбицким договором, по которому Новгородцы одинаково целовали крест как Василию, так и его сыну. Великий князь Иван Васильевич смотрел на Новгород уже как на свою отчину, и даже защищал Новгородские интересы и старался примирить Новгородцев с Псковичами.

Когда Псковичи в 1464 году просили Московского князя, чтобы он приказал митрополиту Феодосию поставить во Псков особого епископа, отдельного от Новгорода; то князь, заботясь об интересах Новгорода и тамошнего владыки, отвечал прямым отказом, что того не повелось, что не стол во Пскове. А когда Псковичи, не довольные таким отказом, отняли у Новгородского владыки земли и воды, исстари уступленные владычней кафедре, и в следствие этого у Новгорода произошло размирье со Псковом, и Новгородцы заключили союз с Немцами, чтобы за одно стоять на Псковичей; то великий князь в этом деле нисколько не стеснял Новгородцев и не поддерживал против них Псковичей, так что Псковичи принуждены были возвратить отнятое, примириться с Новгородом и дозволить Новгородскому владыке по-прежнему держать во Пскове своего наместника и приезжать для сбора владычных даней. Потом, когда в 1469 году Псковичи придумали было со всем отложиться от Новгородского владыки и выбрали своих церковных управителей, двух священников; то великий князь отправил во Псков своего посла, боярина Селивана с приказанием, чтобы Псковичи в церковных делах по-прежнему подчинились Новгородскому владыке, что и было исполнено Псковичами по настоянию великого князя.

Между тем в Новгороде все это время чинились большие нестроения и беспорядки; по свидетельству посланий митрополита Феодосия, делами веча стала заправлять буйная и своевольная молодежь, женщины которая кричала и шумела, заносилась разными мечтами попирая ногами все предания старины и ни в чем не слушала и не уважала старейших; вместе с молодежью за общественные дела принялись женщины-интриганки, владевшие богатыми имениями, они, подстрекая молодежь и водя за нос стариков, захватили нравственно всю власть в свои руки, раздавали должности, судили и рядили за веселыми пирами, или наедине в своих внутренних комнатах. Особенно всем распоряжалась и выдавалась везде наперед богатая вдова Марфа, жена покойного посадника Исаака Борецкого, с своими сыновьями; у неё был самый лучший дом в Новгороде, который был постоянно открыт для всех людей с весом, и здесь решались все общественные дела, и на вече кричали и распоряжались по приказам, выходившим из дома Борецкой. Сюда спешили и те, которые думали искать защиты и покровительства в продажных Новгородских судах; но таких у Марфы принимали с строгим разбором и допускали к хозяйке немногих, а других и сама хозяйка приказывала отгонять от ворот; так это случилось с преподобным Зосимою, отценачальником Соловецкого монастыря, который, отыскивая управы в обидах своего монастыря, перебывавши у разных Новгородских властей, отправился наконец и к Марфе, молить её о заступлении от насильников, приходящих на Соловки; но Марфа, услышавши о его приходе, приказала своим слугам отогнать его от дома.

Рассчитывая на молодость великого князя Ивана Васильевича, которому при вступлении на престол было только 22 года от рождения, и на его видимо миролюбивый и уступчивый характер, Новгородское слабое правительство, руководимое женщинами и молодежью, мало оказывало уважения к разным справедливым требованиям Московского государя. Молодёжь мечтала, что теперь настало удобное время воротить и даже умножить права и вольности Господина Великого Новгорода, что на Москву можно и не смотреть, и не исполнять приказаний и требований, присылаемых от тамошнего государя, что Москва не посмеет поднять оружия на Великий Новгород; и мечтания буйной молодежи и женщин почти восемь лет оправдывались. Новгородцы во многих статьях не исполняли Яжелбицкого договора, не платили великокняжеских пошлин, удерживали за собою земли, по договору уступленные великому князю, и приводили тамошних жителей к присяге на имя Новгорода, даже по соседству из Заволочья тамошние бояре своевольно нападали на великокняжеские владения и захватили там несколько волостей; великий князь и его бояре жаловались на такие неправды, искали суда у Новгородских судей и не находили, судьи или оттягивали дело, или явно покровительствовали богатым грабителям. Мало этого, буйная молодежь стала толпами приходить на Городище прямо с веча на великокняжеских наместников и дворецкого, и даже раз обесчестили великокняжеского посла, ограбили и взяли под стражу великокняжеских людей. А великий князь против всего этого ограничивался только одними посольствами и протестами, ожидая, что Новгородцы исправятся и удовлетворят его законным требованиям; между темь бывший в Москве Новгородский посол, посадник Василий Ананьин вел себя высокомерно, и когда бояре великокняжеские по государеву приказу спрашивали его, – по чему же Новгород не исполняет государевых требований и не просит извинения в своих неправдах; то он не только не выказал ни какой покорности, но еще с гордостью отвечал: «о том Великий Новгород со мною не приказывал». Огорченный таким грубым ответом, ведший князь впрочем не показал и вида какого-либо раздражения, и только отпуская Василия Ананьина, наказал ему, чтобы передал вечу следующие слова: «исправьтеся моя отчина, сознайтеся, в земли и воды мои не вступайтесь, имя мое великаго князя держите честно и грозно, а ко мне посылайте бить челом по докончанью, а я вас жаловать хочу и в старине держу». Но тем не менее терпению и снисхождение великого князя настал конец; отпустивши Новгородского посла, он вслед за ним отправил своего боярина во Псков, который именем князя должен был сказать тамошнему вечу: «отчи на моя Великий Новгород не править, а учнет мне бить челом и исправится, и я жаловать хочу; а не учнет мне править, и вы бы на них были со мною».

Когда таким образом дело день от дня запутывалось, еще к большей запутанности в 1470 году по смерти скончался, любимый в Новгороде и в Москве, Новгородский владыка Иона. На его место по старому обычаю выбрали жребием священноинока Феофила, и новому избраннику должно было ехать к митрополиту в Москву на постановление. Находясь в несогласии с Московским князем и получив от него наказ, переданный Василием Ананьиным, вече не решилось отпустить Феофила прямо в Москву, а наперед отправило своего посла просить у великого князя и у митрополита опасной грамоты. Великий князь, уже готовый в поход на Новгород, приостановился по совету своей матери и митрополита, когда приехал Новгородский посол, и дал опасную грамоту на проезд взад и вперед как Феофилу, так и всем Новгородским боярам, которые будут сопровождать его в Москву, и такую же грамоту дал митрополит, в которой от своего и княжьего имени писал: «приехать нареченному на владычество священноиноку Феофилу добровольно по старой пошлине, да и кто с ним приедет посадников, или тысяцких, или бояр, или кто с ним ни будет, и отъехати добровольно, по божию изволению им путь чист безо всякаго слова и безо всякаго опаса и без перевода». Но пока Новгородский посол ездил за опасной грамотой в Москву и обратно, дела в Новгороде сильно изменились. Партия Марфы Борецкой и молодежи с одной стороны досадовала на то, что ей не удалось на епископских выборах провести своего сторонника, казначея софийской казны инока Пимена, который давал Софийские деньги Марфе для подкупов, а с другой стороны опасалась, что противники их, сторонники Московского князя, окончательно примирят с ним Новгород, и тогда Борецкая и молодежь потеряют всякое значение в управлении и даже подвергнутся неминуемой опасности. А по сему, пользуясь тем временем пока посол ездил в Москву, эта партия постаралась распалить в народе ненависть против Москвы и для этого не скупилась ни на подкупы, ни на клеветы против великого князя Московского; она разглашала, что стыдно Новгородцам, вольным людям, называться отчиною великого князя, что Московский князь чинит Новгороду многие обиды и неправды и что союз с Москвой грозить Новгороду гибелью и рабством. Когда таким образом народ быль подготовлен к разрыву с Московским князем, вдруг приехал посол из Пскова, с известием, что великий князь подымает Псков на Новгород и что Псковичи предлагают Новгородскому вечу посредничество и ходатайство у великого князя. Появлением Псковского посольства партия Борецкой и буйной молодежи воспользовалась, как нельзя лучше, она прямо начала говорить народу: «слушайте и верьте добрые люди Московскому князю, он говорит с Новгородом ласково, а сам в тоже время готовится к войне и поднимает на нас Псковичей». Такие речи партии Борецкой имели свое действие в народе, и к тому времени, как приехал из Москвы Новгородский посол с опасными грамотами, произвели в Новгороде страшное волнение.

Когда Новгородский посол, приехавший из Москвы, явился на вече, то вече разделилось на две враждебные партии. Партия молодежи, успевшая уже взволновать народ клеветами и подкупами, прямо закричала на вече: «не хотим за великаго князя, Московскаго, не хотим называться его отчиною, мы люди вольные; не хотим терпеть обиды от Москвы, хотим за короля Казимира! Московский князь присылает опасную грамоту нареченному владыке, а сам хочет на нас идти и поднимает Псковичей. А владыку нам поставит митрополит Киевский». Партия умеренных, состоящая из старых посадников и тысяцких и других пожилых и степенных мужей, на крики горячей молодежи отвечала: «братия! нельзя тому быть так, как вы говорите, задаться за короля и поставить своего епископа от королевскаго митрополита Латынянина; мы изначала отчина великих князей, за Латиною никогда не бывали, и архиепископа от них не ставливали, как вы ныне хотите поставить своего владыку от Григория, называющагося митрополитом Руси, а в сущности Латынянина, ученика Исидорова». Но таковые увещания людей степенных и опытных нисколько не действовали на буйную ненаказанную молодежь, давно поправшую отеческие предания; не имея что отвечать людям умеренным, она вместе с бессмысленною и пьяною толпою наемников только кричала: «за короля хотим». А когда и Московская партия умеренных в свою очередь стала кричать: «к Москве хотим, к великому князю и к отцу его митрополиту Филиппу в православие»; то богатая молодежь выпустила самых отчаянных буянов, оборванцев и пьяниц, собранных из кабаков и подкупленных вином и деньгами. Эти новые пособники Борецкой партии с сиплым ревом, – «за короля хотим», пустили тучу камней, разогнали умеренных людей и почали звонить везде в колокола. Сии беспорядки и драки продолжались несколько дней и кончились тем, что партия Борецких восторжествовала; сторонники же Москвы были разогнаны и не смели показываться.

Управившись с своими противниками, партия Борецких, собравши новое вече из своих, постановила нареченного владыку Феофила послать на поставление в Киев, к тамошнему митрополиту Григорию, и принять в Новгородские князья Казимира короля Польского и великого князя Литовского, а для защиты Заволочья, которым особенно дорожили приятели Борецкой, имевшие там богатые владения, послать с Новгородским войском служилого князя Василия Горбатого из Суздальских князей. По этому решению веча начали снаряжать рать в Заволочье, и в то же время отправили большое посольство к королю Казимиру для заключения договора. Посольство это, впрочем, не имело представителей от черных людей, его составляли только два старых посадника Афанасий Астафьевич и Дмитрий Исаакович Борецкий, один посадничий сын и пять человек житьих людей. Посланники сии, как значится в дошедшей до нас договорной грамоте, заключили с королем Казимиром договор на следующих условиях: «держать королю Казимиру в Новгороде на Городище своего наместника из православных, а не из Латинян, а наместнику без посадника Новгородскаго суда не судить, а Новгороду у наместника суда не отнимать, опричь ратной вести и городоставлетя. А дворецкому твоему жить на Городище на дворе, а пошлины продавать с посадником Новгородским по старине с Петрова дни. А пуну судить в одрине с Новгородскими приставами. А наместнику и дворецкому и тиуну быть на Городище в пятидесять человек. А наместнику судить с посадником на владычнем дворе на пошлом месте. А во владычен суд и в тысяцкаго и в монастырские суды королю Казимиру не вступаться по старине. А пойдет великий князь Московский на Великий Новгород; ино королю Казимиру всесть на конь и оборонять Новгород. А веры Греческой православной у Новгорода не отнимать, а где будет Новгороду любо в своем православном христианстве, там Новгородцы и поставят владыку по своей воли. А Римских церквей в Великом Новгороде и до пригородам, и по всей земле Новгородской королю Казимиру не ставить. А умиришь, господине честный король, Великий Новгород с великим князем; ино тебе взять черный бор по Новгородским волостям по старине одиново, по старым грамотам, а в иные годы черный бор ненадобе. А вывода из Новгородской отчины нечинить и челяди не закупать и даром не принимать. А черные куны брать по старым грамотам и по сей крестной грамоте на Молвятицах, на Кунске, на Стержи, с Моревы, на Лопастицах и на других местах ближайших к Литовскому рубежу». Вообще Новгородцы по настоящей грамоте в отношении к уступке даней Казимиру были очень щедры. На этих условиях, как написано в грамоте, Новгородское посольство за весь Великий Новгород целовало крест к королю Казимиру, и требовало, чтобы также и король целовал крест к Великому Новгороду за все свое княжество и за всю раду Литовскую; но целовал ли Казимир на этой грамоте крест к Великому Новгороду из грамоты не видно, и что сделал для Новгорода Казимир по этому договору, мы также не имеем известий. Знаем только, что в 1470 году жил в Новгороде с довольно значительною дружиною Литовский князь Михаил Александрович (Олелькович): но он жил не как наместник Казимиров, а как служилый Новгородский князь, получавший кормленье, и приехал в Новгород прежде договора с Казимиром и уехал в Киев, проживши в Новгороде только четыре месяца и восемь дней. И летопись говорит, что Новгороду от этого князя Литовского было очень истомно многими кормами и дарами, да он же отъезжая в Киев по дороге пограбил все оброки в Русе, и от Русы до Литовской границы шел как неприятель, воевал волости, лежащие по пути, забирал имения и людей, которых тащил за собою как пленников до рубежа.

Получивши вести о сношениях Новгородцев с Казимиром Польским, великий князь Иван Васильевич думал еще уладить дело мирно, отправил в Новгород своего посла с жалованием и добрыми речами, чтобы «отчина его Новгородцы от православия не отступали, лихую мысль из миру сердца выкинули, к Латинству не приставали, и ему бы, великому князю, били челом и исправились, а он, великий государь, их жалует и в старине держит». Митрополит Московский и всея Руси Филипп с своей стороны отправил в Новгород два послания, в которых убеждал всех Новгородцев не отступать от великого князя православного, не передаваться королю Польскому Казимиру, исповедующему Латинскую веру, и не изменять вере предков своих, и между прочим писал так: «слышу ныне в детех ваших в Новгородцах, да и в многих у вас в молодых людях, которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и поборать по благочестии, а иные из них, не познав добраго наказания отцов своих, благочестивых родителей, по смерти их остались не наученными, как жить в благочестии. И ныне те не смысленные и ненаказанные устраивают сборища и сонмы, на которых поощряют друг друга кразным замыслам на великое земли нестроение и не тишину, замышляя ввести великий мятеж и разкол в святый Божией церкви, да оставя православие и великую старину приступить к Латинянам. А вы, сынове православные, старые посадники Новдородские, и тысяцюе, и бояре, и купцы, и весь Великий Новгород, живучи в православии, сами того поберегите, да старые молодых понакажите, а лихих въсчюните от злато начинания, чтобы не было у вас Латиняном похвалы на веру православных людей, а им не потакайте». Но ни посольство, ни послания не имели никакого успеха, молодежь ненаказанная и давно уже поправшая все священные предания предков, взявши засилье, никого и ничего не слушала, а на старейших и благоразумных людей и глядеть не хотела. Партия Борецких, всем заправлявшая, не только не дала ответа ни на посольство, ни на послания; но в каком-то ослеплении и несбыточной надежде на Казимира Польского повела дело с таким высокомерием и самонадеянностью, что окончательно вооружила Псковичей на Новгород, она прислала во Псков подвойского не с поклоном и просьбою как к своему брату, а с гордым наказом как к пригороду, в таких словах: «обещаетесь ли пособить нам против великаго князя». Псковичи, как и следовало ожидать, на такой гордый вызов отвечали посылкой в Новгород разметной грамоты, и начали готовиться к войне.

Между тем великий князь Иван Васильевич, получивши донесения о безуспешности своего посольства и митрополичьих грамот, собрал большую рать и разослал грамоты к своим удельным князьям, в которых писал, чтобы все спешили соединиться с ним и идти на Новгород, отступивший от православия и передавшийся Литве, и в тоже время отправил свое посольство во Псков, чтобы и Псковичи шли также на Новгородские владения. Поход своих и союзных ратей великий князь распределил так, чтобы они по возможности одновременно напали на Новгородские владения с разных сторон. Прежде всего 31 мая он приказал своим воеводам Борису Тютчеву Слепцу и Василию Федоровичу Образцу с своею ратью и с Вятчанами и Устюжанами идти в дальний поход в Заволочье и на Двину; потом 6-го июня других своих воевод князя Данилу Дмитриевича Холмского и Федора Давидовича послал с передовым полком к Русе, а 13-го июня отпустил своего воеводу князя Василия Ивановича Оболенского Стригу с своими войсками и с Татарскими на Волочек и на реку Мету; и затем 24 июня сам с своею ратью прибыль на Волок, где к нему сошлись с своими полками и братья. Наконец на Петров день великий князь с своими братьями пришел в Торжок, и оттуда послал к Псковичам, чтобы немедленно шли к Новгороду, а свою рать и полки братьев отпустил по разным дорогам опустошать и жечь Новгородские владения. Между тем князь Данило Дмитриевич Холмский и Федор Давидович быстрым походом подошли к Русе прежде, нежели Новгородцы приготовились их встретить, и взявши, пограбивши и пожегши этот богатый город, двинулись к реке Шелони.

Новгородцы, вовсе не ждавшие нашествия Московских полков в летнюю пору, можно сказать были застигнуты врасплох; тем не менее, услыхавши о взятии Русы, они поспешили собрать наскоро войско и под предводительством своих лучших воевод, посадников Василия Казимира, Дмитрия Исааковича Борецкого и других, вышли навстречу Москвичам. Войско Новгородское было довольно многочисленно и воеводы хорошо знали свое дело и нисколько не опускали случая воспользоваться обстоятельствами, ежели они сулили успех или указывали на оплошность противников. Многочисленность полков великокняжеских еще не очень была страшна для Новгорода, ибо полки сии шли разными дорогами, не имели между собою сообщений и более занимались грабежом и опустошением беззащитных мест; поэтому Новгородская рать, действуя массою и с быстротой, могла смело бить Московские полки поодиночке. И такой действительно план войны составили воеводы Новгородские. Они именно всею массою своего пешего и конного войска быстро двинулись к Шелони, где Московский отряд под начальством князя Даниила Холмского и Федора Давидовича так был слаб сравнительно с Новгородскою ратью, что в старые былые годы Новгородцы положили бы его на месте или перевязали живьем, как вероятно и рассчитывали Новгородские воеводы, сумевшие слабой силе Холмского противопоставить свою многочисленную силу. Но дело не оправдало видимо верного расчета; ибо Новгородская рать, предводимая Василием Казимиром и Дмитрием Исааковичем Борецким, нисколько не походила на прежние Новгородские рати; она была собрана не из боевых людей, закаленных в битвах, а наибольшею частью из мирных ремесленников, видавших разве кулачные бои на Новгородских улицах и почти не умевших владеть оружием, к тому же в Новгородском войске не было единодушия. А посему хотя воеводы сумели воспользоваться оплошностью Москвитян, стоявших на Коростыне, между озером Ильменем и Русою, и успели высадить свою судовую рать прежде, нежели Москвичи могли их заметить; но когда дело дошло до боя, то неопытные Новгородские ратники не выдержали мужественного отпора боевых Москвичей, к тому же конное Новгородское войско, главным образом состоявшее из владычня полка, не пошло на выручку пехоты, ибо владычен воевода сказал, что нам владыка не велел поднимать рук на великого князя, послал нас владыка – на Псковичей. И таким образом Новгородская рать после довольно жаркого боя, потерявши до 500 человек своих, обратилась в бегство. Коростынский бой был 7-го июля 1471 года.

Поражение, претерпенное при Коростыне, страшно всполошило Новгородцев и показало больное место Новгородского общества; бежавшие с боя меньшие люди поднялись на больших, обвиняли их в том, что их замыслом начата беззаконная война с великим князем Московским. И когда большие люди потребовали нового похода; то меньшие кричали: не можем идти, мы люди молодшие и разорились первым походом, кто потерял коня, кто доспех и подобн. Так что в удовлетворение меньших людей было отправлено посольство к великому князю, просить опасной грамоты на пропуск больших послов для переговоров о мире. Но удовлетворяя миролюбивым требованиям меньших людей, умные воеводы Новгородские видели, что отлагать нового похода нельзя, что нужно во чтобы то ни стало воспрепятствовать соединению Москвичей князя Холмского с Псковичами, которые также уже вступили в Новгородские владения с своей стороны, и князь Холмской уже выступил на соединение с ними. А посему, не откладывая времени, Новгородское вече, руководимое партией Борецких поспешило снарядить новую рать, больше и лучше прежней, в которую зачислились и лучшие люди, более или менее привычные к бою. Эта новая рать, предводительствуемая прежними воеводами, пользуясь оплошностью Москвичей, остановившихся по случаю воскресного дня на правом берегу Шелони, успела перерезать им дорогу к соединению с Псковичами и 14-го Июля заняла левый берег Шелони. Московские воеводы, видя всю важность своей оплошности, решились исправить ее отчаянным боем, и первые бросились вплавь через Шелонь, а за ними пустилось и войско. Новгородцы приняли храбрецов по-старому, по-Новгородски, так что Москвичи должны были отступить на свой берег, а за ними бросились и Новгородцы, считая Московский стань уже своею добычею. Но Московские воеводы на этот раз не растерялись, сумели поставить в засаду Татарскую рать; и когда уже Новгородцы думали торжествовать победу, Татары неожиданно бросились на них с тыла и произвели такое смятение, что Новгородцы, несмотря на свою отчаянную храбрость, были совершенно сбиты, обратились в бегство, и потеряли до двенадцати тысяч человек убитыми и две тысячи пленными, в числе которых достались Москвичам и главные воеводы Новгородской рати, – Василий Казимир, Дмитрий Исаков Борецкий, Косма Григорьев, Яков Федоров, Матвей и Василий Селезневы, сестриничи Казимира, Павел Теляшев и Косма Грузов и много житьих людей. Москвичи гнались за бегущими двадцать верст; но князь Холмский, довольный победою, дал приказ прекратить преследование, и разбирая взятый обоз Новгородский, между разными бумагами нашел договорную грамоту Новгорода с Казимиром Польским, которую вместе с вестью о знаменитой победе отправил к великому князю, уже стоявшему в Яжелбицах. Порешивши с Новгородскою ратью на Шелони, Холмский беспрепятственно соединился с Псковичами и пошел опустошать западные Новгородские владения, и нигде не встречая новых Новгородских ратей, дошел до реки Наровы, т.е. до Немецкой границы. Великий же князь Иван Васильевич, когда были приведены к нему в Яжелбицы знаменитые Новгородские пленники, попавшиеся на Шелонском бою, одним из них, более виновным в союзе с Литвой, приказал отрубить головы, именно Димитрию Борецкому, Василию Селезнему, Киприяну Арбузьеву и Иеремии Сухощоку, других же, заковав в цепи, отослал в Коломну и Москву, для содержания по темницам.

Потерпев страшное поражение на Шелонском бою, Новгородцы поспешили отправить посла к Казимиру королю Польскому, чтобы согласно с договором всел на коня и шел защищать Новгород, но посол воротился назад, не доехав до короля, его не пропустили Ливонские Немцы. А между тем великий князь Московский с главною своею ратью уже вступил в Русу; и Новгородцам осталось одно, – защищать свой город во чтобы то ни стало, и они принялись наскоро за укрепления. Но лучшие их воеводы и воины уже были побиты или находились в плену, и партия противников Москвы, потерпев столько неудач, была в крайнем унынии, а Московская партия начала подавать голос, и таким образом к войне с внешним врагом присоединилась внутренняя неурядица, – одни кричали за короля хотим, а другие за великого князя Московского. К тому же беспрестанные ложные тревоги, что неприятель уже подступает к городу, страшно утомляли граждан, которые и день и ночь по переменам должны были держать караулы по разным городским укреплениям. Впрочем, партия Марфы Борецкой, состоящая из богатой молодежи, еще продолжала держаться и под знаменем свободы еще пользовалась сочувствием многих; она еще питала надежду отбиться от Москвичей и по её распоряжению, чтобы не дать притона неприятелям под своим городом, были сожжены все посады около Новгорода и даже монастыри: Антониев, Юрьев, Рождественский и Городище.

Но толпы разного народа, сбежавшиеся из волостей в город, произвели страшную дороговизну на съестные припасы, ржаной хлеб, главная пища бедных людей, весь уже был съеден, да и пшеничного хлеба было немного на торгу, страшный голод грозил уже разразиться над толпою, и меньшие люди подняли вопль на больших людей, сторонников Марфы Борецкой, и стали кричать: «вы привели великаго князя на Новгород, все беды от вас». Московская партия конечно поддерживала и подстрекала недовольных, и один из Москвитянцев по имени Упадыш, радея великому князю, успел заколотить на Новгородских укреплениях по одним известиям пять пушек, а по другим пятьдесят пять. Упадыша разумеется казнили; но голод продолжал свое, и голодная толпа оборванцев, поддерживавшая прежде партию Борецких, от которых тогда получала деньги и вино, теперь, не имея хлеба, обратилась к тем старым посадникам и другим боярам и житьим людям, которых называла прежде злодеями и бросала в них каменьями, когда они убеждали не передаваться к Казимиру Польскому и не нарушать старых отношений к великому князю Московскому. Теперь этих сторонников Москвы толпа стала называть благодетелями, и раскаиваясь в прежнем своем безумии, просила их спасти Новгород и просить великого князя о помиловании. Старейшие сторонники Москвы ласково приняли моление толпы, и сказавши: «хорошо бы было, братия, ежели бы вы баб и молокососов не слушали и зла не начинали, но хорошо и то, что сознались в своем грехе и безумии», обещали устроить дело и снарядить посольство к великому князю с молением о мире. Между тем как Новгородское посольство снаряжалось к великому князю молить о мире, Московские воеводы Борис Тютчев Слепец и Василий Образец разбили Новгородскую рать в Заволочье. Двиняне там изменили Новгороду и не пошли на помощь к князю Василию Васильевичу Суздальскому, который с Печерянами и Заволочанами целый день бился против Московской рати, обе стороны резались до остервенения, хватали друг друга за руки и продолжали резаться. Солнце уже закатилось, когда рать Заволоцкая, потеряв наконец знамя, обратилась в бегство, успевши, впрочем, спасти израненного своего храброго воеводу князя Василия Васильевича. Воеводы же великого князя, по разбитии Заволоцкой рати, побрали все тамошние городки, и всю Двинскую и Заволоцкую землю привели к крестному целованию на имя великого князя Московского.

Новгородское посольство, снаряженное к великому князю просить о мире, состояло из нареченного на владычество священноинока Феофила, пяти старых посадников и от пяти концов по житьему человеку, оно 27 июля, в день разбития Заволоцкой рати князя Василия Васильевича, приехало в стан великого князя на Коростыне, и долго не получало дозволения явиться на глаза, и только после многих поклонов и поминков у братьев и бояр великокняжеских было допущено в шатер Иоаннов. Посланники, начиная с Феофила, вступивши в шатер, пали на колени и безмолвно лили слезы, ожидая от великого князя дозволения говорить: получивши же дозволение, Феофил, нисколько не оправдывая Новгородцев, стал умолять только о пощаде, он говорил: «Господа ради, пожалуй винных пред тобою людей Великаго-Новгорода, твоея отчины, уложи гнев твой, уйми меч, угаси огонь, утиши грозу, не изрушь доброй старины, дай видеть свет, пощади безответных людей, смилуйся, как Бог тебе на сердце положит». Иоанн, доселе грозный и неприступный, выслушавши речь Феофила, исполненную безответной полной покорности, в которой все отдавалось на его волю, вдруг сделался ласков и приветлив, объявил, что он прощает вины Новгородцам и дозволяет посольству вступить в переговоры с боярами, и в тоже время дал приказ войскам прекратить войну и опустошения и отпустить пленников.

Переговоры Новгородского посольства с Московскими боярами тянулись несколько дней. Прежде всего составили грамоту, по которой Новгородцы за свои вины обязались заплатить великому князю пятнадцать тысяч рублей, деньгами в отчет, а серебром в отвес, в четыре срока, именно 2500 рублей на Рождество Богородицы (8 сентября), 3000 рублей на Крещенье Господне (6 января), 5000 рублей на Велик день (на Пасху) и 5000 рублей на Успеньев день (15 августа 1472 года). Грамота эта, дошедшая до нашего времени, была написана и утверждена 9 августа 1471 года. Затем были написаны и утверждены 11-го августа две полных договорных грамоты с подробным определением отношений Новгорода к великому князю. По заключении и написании договоров, великий князь дал большой пир священноиноку Феофилу и всему Новгородскому посольству и с почетом отпустил в Новгород; сам же, проживши на Коростыне до 13-го августа, отправился в Москву.

В договорных грамотах, заключенных Новгородским посольством на Коростыне, 11 августа 1471 года, были изложены следующие условия отношений Новгорода к великому князю Ивану Васильевичу. В первой грамоте великий князь целовал к Новгороду крест на старых основных условиях, на которых в свое время целовали крест его предки, князья Андрей Александрович, Иван Данилович, Семен Иванович, Иван Иванович, Дмитрий Иванович, Василий Дмитриевич, и особенно настоящая грамота ближе всего подходила к договорной грамоте Новгорода с великим князем Василием Васильевичем, заключенной в Яжелбицах. Лишнего в своей грамоте Иван Васильевич против Яжелбицкой грамоты требовал только следующее: 1) За короля и великого князя Литовского Новгородцам, мужам вольным, не отдаваться ни которою хитростью, а быть им неотступным за великими князьями Московскими. 2) На владычество Великому Новгороду избирать себе по старине, но посвящать владыку непременно в Москве у гроба Петра митрополита. При чем Новгородцы выговорили, чтобы митрополиту и великому князю пошлины с владыки Новгородского брать по старине и вновь ничего не прибавлять, и сверх того по-прежнему оставить за владыкою церкви и десятины в Вояогде и на Волоке, и также по старине оставить землю на Волоки за Юрьевым монастырем, которая была за ним прежде. Вторая договорная грамота также преимущественно была, за немногими исключениями, повторением подобной грамоты великого князя Василия Васильевича, заключенной в Яжелбицах; она, во-первых, относилась до устройства суда, по ней суд на Городище, согласно с Яжелбицкою грамотою, устраивался так, чтобы на нем заседали судья боярин от великого князя и судья боярин от Новгорода, а чего сии судьи не управят, то решит великий князь, или его сын, или его брать. А крюк великим князьям по старине на третий год, а от волостей дар по старине, а печати быть великих князей, а виры брать великим князьям по старине, а Новгородцам не таить. Далее в этой же грамоте великий князь относительно последствий последней войны принял следующие условия. 1) Князь освободил от присяги себе Деманцов и Новоторжцев, и отказался от серебра и хлеба, которые следовало бы собрать с Торжка и тамошней волости. 2) Обе стороны предают полному забвению все, что понесли убытков в последнюю войну и не всчинают исков о всем пограбленном и пожженном; а если, где война будет после сего докончания по неполучению известия о заключении мира, то взятое этою войною на обе стороны должно быть возвращено; а будут клепать мертвыми и грабежом с той и другой стороны, тому суд на Городище пред вышесказанными судьями с обеих сторон. 3) Та и другая сторона выговаривают свободный проезд Московским и Псковским послам чрез Новгородские владения и Новгородским послам чрез Псковские владения. 4) По требованию великого князя Новгород дает слово докончательную грамоту Новгородцев о суде между собою переписать на имя великого князя и утвердить великокняжескою печатью; а что заклад в той грамоте на наездщиков и грабежщиков, тот заклад Новгороду с великими князьями пополам; а сотским и рядовичам без князей великих наместника и без посадника не судить нигде. И наконец 5) великий князь Иван Васильевич по сей грамоте дал слово отпустить на свободу всех арестованных и взятых в плен в продолжение сей войны Новгородцев и возвратить их в Новгород без выкупа. И на всем этом целовали крест великий князь к Новгороду, а Новгородское посольство за весь Новгород к великому князю. И в этот же день, 11 августа, переписана и утверждена на имя великих князей Ивана Васильевича и его сына соправителя Ивана Ивановича докончальная судная Новгородская грамота.

В тот же день, 11 августа, Новгородское посольство, по определению веча и всего Великого Новгорода, отказалось от всех земель по Двине, которые в 1456 году были уступлены по Яжелбицкому договору великому князю Василию Васильевичу, и которыми по смерти его Новгородцы завладели снова и привели тамошних жителей к крестному целованию на имя Великого Новгорода. По этому отказу была написана особая отказная грамота к тамошним старостам и крестьянам, в которой вече написало, что те земли хотя и захватили Заволоцкие Новгородские бояре за себя и привели жителей к крестному целованию на Новгородское имя; но земли сии принадлежат великим князьям Ивану Васильевичу и сыну его Ивану Ивановичу, и вече Новгородское с них то крестное целование снимает. Наконец в следствие Коростынского или Шелонского договора, составлены были подробные описи Двинских земель, с определением границ, по который земли должны принадлежать великому князю, и с которых начинаются Заволоцкие Новгородские владения. Из сих официальных описей, составленных по Новгородским описным книгам и судебным делам, оказывается, что Новгородцы сими землями завладели частью вскоре после Яжелбицкого мира, еще при жизни великого князя Василия Васильевича, и об них велись судебные процессы по Новгородским судам, а частью отняли их у великого князя Ивана Васильевича в последнюю войну 1471 года. Так что, по свидетельству означенных описей, Новгородцы в последнюю войну, до прибытия великокняжеской рати на Двину, имели там значительный успех и завладели многими местами, принадлежавшими великому князю. И нет сомнения, что согласно с жалобами великого князя на Новгородские неправды, война была начата самими Новгородцами, которые первые напали на великокняжеские владения по Двине; Иван же Васильевич поднял оружие только в ответ на Новгородские нападения, и только защищая свои права, притом после многих стараний добиться удовлетворения мирным путем, при помощи судебных исков.

Судя по означенным официальным Новгородским описям, уцелевшим до нашего времени, большая часть спорных Двинских земель была захвачена без воли Новгородского правительства, самовольством богатых Новгородских бояр, владевших большими поземельными имениями по Двине; так что в нарушении договоров Новгородское правительство преимущественно было виновато в том, что оно было очень слабо и не могло остановить боярских захватов, а напротив, даже защищало их судебным порядком, или по крайней мере тянуло судебные дела в своих судах, и по боярским интригам не осмеливалось давать надлежащего решения. Так, например, из означенных описей мы видим, что огромная вотчина Ростовского князя Ивана Владимировича, по реке Ваге, была захвачена Новгородскими боярами, братьями Василием и Тимофеем Степановичами. Или вотчина другого Ростовского князя Федора Андреевича, по реке Юмьппу, была захвачена боярами Яковом Федоровым и Василием Селезнем. Или вотчины Ростовского князя Ивана Александровича, по рекам Веле, Кулую и другим, были захвачены владычними волостелями. Даже оброчные изстаринные погосты и слободы самого великого князя не были свободны от захватов Новгородских или Двинских бояр; так, например, Великая Слобода была захвачена знаменитыми Новгородскими боярами, преимущественно тогда державшими в своих руках управление Новгородом, – Михаилом Тучею, Иваном Максимовым, Иваном Афанасьевым, Афанасием Астафьевым и Василием Степановым. При таковых беспорядках Новгородского правления, где всякая неправда сильных бояр прикрывалась бессильным правительством, великому князю Ивану Васильевичу естественно оставалось одно, принудить Новгородцев войною к исполненью и уважению договоров. И нельзя не сказать, что здесь великий князь Иван Васильевич, несмотря на огромные успехи в войне, поступил самым умеренным образом; так что Коростынский или Шелонский мир, за немногими исключениями, был только повторением Яжелбицкого мира и восстанавливал лишь то, что Новгородцами было нарушено в противность Яжелбицкому договору; и Новгород по Шелонскому договору оставался при старых правах, какие он удержал за собою при великом князе Василии Васильевиче, он только лишился права, конечно важного, отступать от Московских князей, и принимать князей и наместников от короля Польского и великого князя Литовского, и обязался посвящать своего владыку непременно в Москве у тамошнего митрополита. Но этого права, после всех неправд Новгородских, бывших перед началом войны, великий князь, одержав везде верх, естественно не мог оставить за Новгородцами, да и для Новгородцев это право было бы не на радость; ибо соединение с Польшей и Литвой повело бы к стеснению православной церкви и Русской народности; вполне же независимым ни от Литвы, ни от Москвы Новгород не мог оставаться по самому своему устройству.

Но Коростынский или Шелонский мир, примиривший Новгород с великим князем Иваном Васильевичем, не дал мира и спокойствия самому Новгороду; напротив, беспорядки и мятежи усилились еще более, и можно сказать, что сам мир и старания великого князя исполнить все его условия без исключения, были едва ли не главными причинами Новгородских нестроений. По Коростынскому миру Новгород возвратил себе все те права и вольности, которыми он пользовался по Яжелбицкому миру; да к тому еще великий князь, желая в точности исполнить условие договора об отпуске всех пленников и находящихся под арестом, зимою того же 1471 года, по просьбе владыки и всего Новгорода, выпустил из Коломны и Московских темниц Василия Казимира и его товарищей, всего 30 человек, взятых на Шелонском бою, людей явно враждебных Москве и бывших главнейшими и сильнейшими сторонниками Литовской партии и таким образом воротил главных предводителей своим противникам в Новгороде. Старые же права и вольности, утвержденный Коростынским миром, были вовсе не по силам тогдашнему Новгородскому обществу, сильно страдавшему внутренним разложением. В Новгороде в это время богатые и сильные безнаказанно давили слабых и бедных; там на богачей не было ни суда, ни управы, суды разгонялись буйными приятелями или наемниками подсудимых, в самое вече бросали каменьями и грязью, там только сильный мог найти управу при помощи своей силы и богатства, там уже образовались толпы бездомных голышей, готовых за чарку водки на какое угодно буйство и беззаконие, там уже можно было ограбить и пустить по миру любую вдову и сироту при помощи самого суда. А по сему естественно для Новгорода все обеспечение старых прав и вольностей, дарованное Коростынским миром, было только обеспечением своевольства и беззакония, ручательством за быстрое и окончательное разложение Новгородского общества. Новгороду по его тогдашнему внутреннему состоянию, нужна была новая, крепкая и непреклонная сила для обуздания своеволия и неправды, нужно было стеснение и ограничение старых прав и вольностей, уже отживших свое время, а не их обеспечение и признание. Новгородцы, подписывая Коростынский договор, удовлетворяющий их старым, отжившим притязаниям, подписывали смертный приговор своей самостоятельности и независимости, скрепляли и утверждали свое падение, ими самими давно уже подготовленное. Судная докончательная грамота, которую Новгородцы написали на вече и утвердили крестным целованием вскоре после Яжелбицкого мира, и которую по Коростынскому договору великий князь Иван Васильевич велел переписать на свое имя, служит лучшим свидетельством того плачевного внутреннего состояния, в котором был тогда Новгород. Новгородцы составлением и утверждением этой грамоты сами публичным актом засвидетельствовали, что в то время в их обществе не было уважения ни к суду, ни к закону, и чтобы восстановить это уважение, нужно было прибегнуть к искусственным принудительным мерам. А меры, придуманные в этой грамоте, показывают, что и самое желание восстановить уважение к суду и закону было не искреннее, а только наружное, только чтобы как-нибудь отделаться от настоятельной потребности и хоть наружно удовлетворить воплям недовольных; ибо грамота сия в сущности давала только средства усиливаться и распространяться своеволию и беспорядкам, она написана так, как будто бы Новгороду нужно было не столько обуздание буйства и своеволия, не признававших никакого закона, сколько ограничение слишком усилившейся власти суда, который на самом деле не имел никакой власти и был решительно подавлен своеволием.

Судная докончальная грамота прежде всего предоставляет нам прямое свидетельство, утвержденное самим Новгородским вечем, что в Новгороде в то время буйное нападение на суд и отбитие подсудимых было делом обыкновенным, что нападения и наводки на суд делали целые концы, улицы, сотни, ряды и богатые люди при помощи наемной толпы, что сбивали с суда и владычных наместников, и посадников, и тысяцких, и иных судей; так что Новгород, для прекращения таких беспорядков, нашелся вынужденным назначить за наводки огромную пеню, – на боярина 50 рублей, на житьего 20 рублей и на молодшаго десять рублей. Эта пеня, судя по тогдашней ценности денег, была очень тяжела, и конечно несколько обеспечивала судей от наводок; но тем не менее она не сообщала особенного уважения к суду, ибо, чтобы внушить уважение к суду пеней было недостаточно, а нужны были нравственные качества судей и строгое соблюдение правды на суде. На суде же Новгородском этого-то и не было; ибо судьи, выбранные приятелями грабителями и насильниками из вчерашних грабителей и насильников, или получившие высокий сан судьи при помощи подкупленной пьяной толпы голышей, естественно не могли внушить к себе уважения и доверия к суду. А на такое не удовлетворительное качество судей указывает сама докончательная судная грамота, она прямо требует, чтобы при начале каждого судебного дела и судьи и тяжущиеся целовали крест в том, что первые будут судить согласно с законом, а вторые ищут и отвечают справедливо и покоряются решению суда; это целование креста при начале каждого судебного дела служит прямым свидетельством взаимного недоверия и судей и тяжущихся, и тем самым уже нисколько не обеспечивает справедливости и исков и судебных приговоров. Ежели закон прямо требует целование креста и без того не допускает суда, то конечно каждый негодный ябедник и каждый продажный судья непременно поцелуют крест, и с тем вместе непременно дело будет решено к явной обиде невинного, а сильный обидчик, ежели сверх чаяния и будет обвинен судом, то непременно сделает самовольный отпор при приведении в исполнение судебного решения. Сам состав первоначального суда не ручался за его справедливость и строгость, а скорее давал возможность запутывать дело; по докончальной грамоте в тяжебных делах первую степень суда составляли два судьи, выбранные самими тяжущимися, по одному судье с каждой стороны; здесь, разумеется, каждый выбирал судью с тем непременным условием, чтобы до последней возможности держал его сторону; в противном случае тяжущийся по докончальной грамоте мог даже искать на своем судье. Кроме того, к большей запутанности и медленности судебных дел, по докончальной грамоте было устроено несколько степеней суда, которые, несмотря на сроки, положенные законом, могли тянуть дело сколько угодно, как действительно и бывало в это время в Новгороде, что судебные дела, особенно по поземельным владениям, тянулись по десяти лет и более; решение одной степени суда изменялось решением высшей степени суда, а это изменялось еще высшею степенью суда и наконец решением веча; тогда как современное состояние Новгородского общества нуждалось в суде быстром, строгом и неизменном. Но что всего важнее, когда общество находилось в каком-то враждебном отношении к суду, по докончальной судной грамоте суд был поставлен в самое ложное положение к обществу, в такое, которое возможно и желательно только тогда, когда общество находится в мирных отношениях к суду, когда суд пользуется полною доверенностью общества. Чтобы убедиться в этом, стоит только взглянуть на формы вызова в суд, узаконенные докончальною судною грамотою. Нет спора, что формы сии построены на началах самых гуманных и не стеснительных для вызываемого; но также никто не будет спорить, что они страшно затягивали дело. По настоящей судной грамоте вызов в суд сперва ограничивался только извещением ответчика, чтобы он назначил срок, когда ему можно будет явиться в суд; после такового извещения суда и обещания со стороны ответчика суд уже не делал более вызовов и ждал срока, назначенного ответчиком. Ежели же судья в назначенный ответчиком срок не может сесть на суде, то должен об этом уведомить тяжущихся особою отсылкой с прописанием нового срока. И когда вызываемый не являлся в суд на срок им самим или судьей назначенный, тогда суд приступал к новым вызовам чрез отсылку, которая делалась в три срока и с особыми формами. Именно суд посылал трижды позовников во двор к вызываемому, и в тоже время биричи ходили по городу или волости и кликали по улицам, что такой-то вызывается в суд. А ежели кто и после такового вызова не являлся на суд; то на него давалась обетная грамота с платежом трех денег штрафа. А кто будет сопротивляться позовнику, приехавшему с обетной грамотою, и подговорит соседей, чтобы силою прогнать позовника; то на такового суд дает родственнику или другу позовника бессудную грамоту, с которою тот является в место жительства вызываемого и при помощи двух ятцов, (от того общества, к которому принадлежит вызываемый), ведет его в суд, не давая ни каких новых сроков; при чем ятцы отвечают перед судом, в случай сопротивления со стороны вызываемого.

Таковое несообразное с обстоятельствами времени положение суда, узаконенное докончальною грамотою, естественно должно было вести к крайним беспорядкам, которые отрицали всякую возможность самостоятельного и независимого существования Новгорода. И действительно, вслед за Коростынским миром Новгород сделался гнездилищем всех возможных неправд и насилий, против которых не было никакой узды. Кроме враждебных партий Литовской и Московской, там были еще две непримиримый стороны, – богачей, не уважающих ни суда, ни закона, и несчастных бедняков, не находивших защиты в суде и законе, и принужденных иногда заговором и скопом отражать силу силою, или мстить своим обидчикам поджогами и другими тайными злодеяниями. Почти вслед за утверждением Коростынского мира и выходом Московских войск из Новгородских владений, в Новгороде был страшный пожар в самом богатом и торговом конце Славенском, от которого погорело все пространство, начиная от берега Варяжской улицы и до Лубяницы, причем сгорели две церкви, торговые ряды и Немецкий горний двор, от этого пожара многие люди разорились. А в следующем году осенью был большей пожар на Софийской стороне; он начался с Яневы улицы и погорело все побережье и за Даньславлю улицу, причем сгорела часть городской стены, гребельский мост и по гребли до великого моста. Между тем насилия и обиды дошли до того, что сами выборные правители с своими приятелями явно нападали грабежом на целые улицы; так степенный посадник Василий Ананьин, сговорясь с восемнадцатью боярами, своими приятелями, большею частью уже известными по грабежам и захватам на Двине и в Заволочье, и значащимися в судебных актах, собрал толпу головорезов и напал на две улицы Славкову и Никитину, произвел там грабеж на тысячу рублей и перебил несколько народу. Или староста Федоровской улицы Панфил, сговорясь с своими приятелями, боярами Богданом Есиповым и Василием Никифоровым, напали грабежом на дом бояр Аполинарьиных, перебили их людей и разграбили имущества на 500 рублей. Мало этого, не довольствуясь грабежами в своей земле, Новгородские богачи, бояре, чрез своих приказчиков и ключников, или и сами ключники, и приказчики, надеясь на силу своих господ, своевольно стали производить грабежи по соседству; так боярские ключники напали ночью разбоем, большею толпою на Псковскую волость Гостятино; подобные же разбойничьи набеги были на соседние Шведские владения. При таком страшном безнарядье бедным и несильным людям нельзя уже было искать судебной защиты в родном Новгороде; и в такой крайности житьи и молодшие люди, вероятно по совету Московской партии, обратились за судом и управою к великому князю Московскому, и жалуясь, что их некому судить и защищать от насилья посадников и великих бояр, стали просить его, чтобы вступился за них несчастных и своим праведным великокняжеским судом рассудил их с насильниками и воздал каждому по достоянию.

Великий князь Иван Васильевич, получивши несколько таких прошений от обидимых; не заставил долго ждать себя, и осенью 1475 года с огромною свитою воинских людей отправился в Новгород, повестив наперед Новгородцев, что идет к ним миром, что хочет только навестить свою отчину Великий Новгород. По этой повестке большие и меньшие люди начали встречать великого князя, как только он переступил Новгородские границы. Первая встреча была 5-го Ноября на Волочке, куда явились к нему прежде всех Косма Яковлев с товарищами и жаловались на свою братию Новгородцев, и тут же встретил его от владыки Феофила посол с подарками. За тем его встречали поминками или дарами разные бояре и житьи люди 7, 14 и 15 Ноября, а 16 Ноября была встреча от старых посадников и тысяцких, преимущественною из Литовской партии насильников и грабителей, и тут же вслед за ними была подана вторая жалоба на обиды от многих людей Федора Гагина с товарищами. За 90 верст от Новгорода приехали встречать великого князя владыка Феофил, служилый князь и воевода Новгородский Василий Васильевич Шуйский, степенный посадник Василий Ананьин, степенный тысяцкий Василий Есипов и много бояр и высшее духовенство, при чем все представили разные дары; великий князь всех принял ласково и угостив обедом отпустил; за тем явились старосты Славковой и Никитиной улицы, также с подарками от обеих улиц. За 50 верст от Новгорода встречали великого князя разные бояре и житьи люди и множество купеческих старост и купцов с разными дарами. А за 25 верст от Новгорода и на стану и по дороге встречали разные старые посадники и тысяцкие, а также бояре и житьи люди, и староста Городищенский также с дарами. Наконец 21 Ноября, в праздник введения Божией Матери великий князь приехал на Городище, встреченный по пути множеством народа, слушал обедню в городищенской церкви Благовещения и обедал у себя; а 22 Ноября угощал у себя на Городище обедом владыку, князя Шуйского, степенного посадника и многих старых посадников и тысяцких, и разных бояр. И в тот же день в третий раз явились на Городище многие жалобники из Новгорода, Русы, монастырей и других мест ближайших к Новгороду, из них иные били челом великому князю о назначении приставов, чтобы не быть обидимыми от воинов, бывших в свите великокняжеской, а другие жаловались на свою братию Новгородцев, на разные убийства, грабежи и разорения домов. Ноября 23 великий князь въехал в Новгород и был встречен владыкою и духовенством в полных облачениях с иконами и крестами, за тем слушал благодарственный молебен и литургию в церкви св. Софии, и весело отобедав у владыки и получив богатые дары, уехал к себе на Городище. 24 Ноября также, как и в следующее дни, являлись к великому князю посадники, тысяцкие, бояре и житьи люди с подарками и вином, и начали ходить все к нему и монастыри и из Новгородских волостей старосты и лучшие люди, даже Корела, иные с жалобами на обиды, а другие только за тем, чтобы видеть его лице; и он всех принимал ласково и с любовью. Ноября 25 пришли на Городище опять жалобники, две улицы Славкова и Никитина, которые били челом великому князю на степенного посадника Василия Ананьина и его товарищей бояр, Богдана Есипова, Федора Исакова, Григория Тучина, Ивана Лошинского и многих других, что многими людьми наехали на те две улицы, людей пограбили и побили, и многих до смерти убили, а именья взяли на тысячу рублей. В тоже время пришли с жалобою Лука и Василий Исаковы дети Аполинарьина, которые били челом на Богдана Есипова, на Василия Никифорова и на Панфила старосту Федоровской улицы, что ограбили их дом, людей перебили и взяли животов на пятьсот рублей; жалобники все просили, чтобы великий князь дал на их насильников своих приставов.

Великий князь во исполнение сей просьбы дал своих приставов и, обратясь к сидевшим у него во время жалоб владыке Феофилу, посаднику Захарью Овинову и к другим боярам и житьим людям, сказал: «ты, богомолец наш, и вы, посадники, скажите нашей отчине Великому Новгороду, чтобы дали и с своей стороны приставов на тех насильников, на которых я дал своих приставов; ибо я хочу рассмотреть это дело, да и ты, богомолец мой, и вы, посадники, будьте у меня на суде, чтобы сообща дать управу обиженным». Здесь великий князь Иван Васильевич ни на шаг не хотел отступить от порядка Новгородского суда, утвержденного последнею докончальною судною грамотою, по которой требовалось, чтобы суд производился как княжою стороною, так и Новгородскою; он даже от себя послал бояр на вече просить приставов, и вече назначило от себя приставами подвойских Назара да Василия Анфимова, и велело тех бояр насильников представить к княжескому суду на следующий день. Княжие и Новгородские приставы в тот же день взяли посадника Василия Ананьина, да бояр Богдана Есипова, Федора Исакова Борецкого, Григория Тучина и их товарищей, и на следующий день, 26 Ноября, представили на суд к великому князю на Городище, и туда же явились истцы, или жалобщики, улицкие старосты Славковой и Никитиной улицы со всеми уличанами, и Исаковы дети Аполинарьина Лука и Василий, а также прибыли для участия в суде с Новгородской стороны владыка Феофил и Новгородские посадники. Великий князь пред всеми присутствующими сам рассмотрел дело, расспросил истцов и ответчиков; и после судных речей с той и другой стороны и по отобрании всех судебных доказательств, согласно с Новгородскими законами жалобников оправил, а ответчиков грабителей обвинил, и главных из них посадника степенного Василия Ананьина, Богдана Есипова, Федора Исакова Борецкого и Ивана Лошинского велел взять под стражу своим боярским детям. А прочих их товарищей приказал своим приставам отдать на крепкие поруки в полутора тысячи рублей, чего искали на них истцы и в тех деньгах, какие обвиненные по Новгородской судной грамоте должны были заплатить как пеню за наезд и грабеж; и взял их на поруки владыка Феофил. И в тоже время великий князь выслал вон с суда бояр Ивана Афанасова да сына его Олферия, как изменников, участвовавших в переговорах с Польским королем Казимиром о подданстве Новгорода королю, и приказал своим детям боярским взять их под стражу.

Этот суд великого князя над главными и самыми сильными грабителями, давно уже замешанными во многих нечистых делах еще на Двине, и притом главными вождями Литовской партии, как громом поразил всех насильников, они увидали, что наступает конец их своеволию. Оправдать осужденных не было возможности; ибо суд был веден по всем правилам Новгородского судопроизводства, великий князь здесь строго держался всех предписаний докончальной судной грамоты, и доказательства виновности были ясны. Целых два дня приятели обвиненных думали и советовались как бы спасти своих осужденных товарищей, и надумавшись на третий день явились на Городище владыка Феофил с посадниками бить челом от Новгорода великому князю, чтобы смиловался над осужденными, находящимися под стражею, и освободив от казни отдал на поруки. Великий князь на это челобитье отвечал владыке: «ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новгороду, нашей отчине, сколько лиха чинилося от тех бояр в прежнее время, да и нынча сколько ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится, ино как же мне пожаловать за такое зло». И того же дня, заковав в цепи, отослал их в Москву с своими приставами. Это решение было новым ударом для насильников; они увидали, что дело шестерых бояр, отосланных в Москву, окончательно потеряно и теперь остается подумать, как бы выручить остальных осужденных, отданных на поруки владык; но и здесь после всех дум не нашлось иного средства, как только просить милости у великого князя. А по сему на третий день после первого отказа явились на Городище архиепископ Феофил со многими посадниками, боярами и житьими людьми бить челом от всего Новгорода, чтобы великий князь пожаловал тех осужденных, которые отданы на поруки владык, и освободил бы их от казни, а свою пеню и убытки истцов велел на них доправить. Великий князь, ради молений владыки и челобитья своей отчины Новгорода, освободил осужденных от казни и велел своим приставам на них доправить истцовых убытков полторы тысячи рублей и своей пени по докончальной судной грамоте с человека по пятидесяти рублей. Сим последним милостивым решением кончился первый суд великого князя над Новгородскими насильниками, на которых самому Новгороду до сего времени нельзя было отыскать суда и управы по милости продажных судей и по слабости самого Новгородского правительства. Этот суд произвел сильное впечатление на Новгородцев; обидимые здесь увидали, что у великого князя они всегда найдут законную защиту и беспристрастный суд, свободный от потворства, родства и кумовства; а насильники обидчики, доселе не боявшиеся никакого суда, получили сильный урок в том, что и на них есть суд и управа, от которых нельзя отделяться ни деньгами, ни заступничеством приятелей, ни насилием, на который нельзя сделать наводки или нападения. Плоды такового впечатления, как увидим в последствии, не замедлили оказаться в пользу великого князя и во вред его противникам.

По окончании суда великий князь оставался в Новгороде еще около двух месяцев, и все это время провел в пирах и угощениях, которые давали ему посадники, тысяцкие, владыка и другие богатые и знатные Новгородцы. По исчислению летописцев, в это время великий князь Иван Васильевич был на пятнадцати пирах, и на каждом пиру получал от хозяев богатые дары. В числе знатных людей, дававших пиры великому князю, была и одна богатая вдова боярыня Настасья Иванова Григорьева, которая с своим сыном Юрием давала пир на Городище 28-го Декабря и поднесла великому князю 30 корабленников¹⁶, 10 поставов сукна Ипского, два сорока соболей и два зуба рыбьих¹⁷. За три дня до пира у Настасьи Ивановой, в праздник Рождества Христова, был пир у самого великого князя, на котором присутствовали архиепископ Феофил, князь Василий Шуйский, воевода Новгородский, все посадники и тысяцкие, житьи люди и купцы многие. Великий князь всех угощал, как радушный хозяин, и пил с ними до позднего вечера. 11-го Января 1476 года новоизбранный степенный посадник Фома с тысяцким Василием Есиповым бил челом от всего Великого Новгорода, и явил великому князю в дар тысячу рублей. А 12 Января приехал в Новгород Шведский посол с просьбою о продолжении перемирия, которому истек срок. Великий князь принял посла с честью, и желая не нарушать старых прав Новгорода, предоставил заключить перемирие по старому порядку, владыке Феофилу и Новгородскому вечу по старине. Перед отъездом великого князя из Новгорода явились к нему веб посадники и тысяцкие, которые не успели дать пиров, и явили ему дары от себя, которые сбирались ему поднести на пирах. За тем приходили к нему также с дарами купцы, и житьи люди и даже многие люди молодшие; так что не осталось человека в Новгороде, который бы не был у него и не принес даров, или не бил челом о чем-нибудь. Великий князь всех принимал ласково, ко всем был внимателен, и всех посадников, тысяцких, бояр, посадничьих детей и купцов и житьих людей жаловал от себя подарками, каждому по достоинству, кого одеждами и камками, кого серебряными кубками и ковшами, кого сороками соболей, кого конями; и таким образом распростился со всем Великим Новгородом весело и с любовью, чем конечно приобрел себе множество приверженцев и усилил Московскую партию. Великий князь выехал из Новгорода 26 Января 147 6 года, и на первом стану явились провожать его владыка Феофил, князь Шуйский и многие посадники, бояре и житьи люди с дарами на дорогу; великий князь принял их очень ласково, угостил обедом и на прощанье дарил владыку и князя Шуйского.

Февраля 8-го великий князь Иван Васильевич возвратился благополучно в Москву, а 31-го марта приехал в Москву владыка Феофил со многими посадниками, боярами и житьими людьми бить челом великому князю, чтобы он пожаловал, отпустил в Новгород увезенных в Москву и заточенных по разным городам шестерых Новгородских бояр, посадника Василия Ананьина с товарищами. Великий князь принял с честью владыку и приехавших с ним бояр Новгородских и житьих людей, угощал их обедом у себя во дворце; но из заточенных не освободил ни одного. Между тем суд великого князя над Новгородскими насильниками и грабителями понравился всем тем, которые не могли найти суда и управы в Новгороде; и они стали приезжать в Москву и бить челом великому князю, чтобы он дал им суд с обидчиками у себя в Москве. Это прошение или желание обиженных, конечно, по законам Новгородским было не правильно и нарушало исконное право Новгорода, утвержденное всеми договорами, по которому Новгородца можно судить только в Новгороде; тем не менее великий князь Иван Васильевич, вероятно по сношению с своими Новгородскими сторонниками, начал принимать жалобы на Новгородских насильников и давать своих приставов для их вызова и даже назначил общий срок стать на суд в Москву на Рождество Христово. Это было явное нарушение древних прав Новгорода, тем не менее против него никто не делал явного восстания; все были довольны великокняжеским судом, и все обидимые, немогшие найти законной защиты в Новгороде, и посадники, и житьи люди, и монахи, и вдовы потянулись за судом в Москву. Великий князь никому не отказывал в суде и чрез своих приставов вызывал из Новгорода обидчиков, и всем давал правый беспристрастный суд, не обращая внимания ни на богатство, ни на знаменитость обидчиков, ни на их общественные связи; его приставы приводили в Москву даже посадников и других знатных людей, так 23 Февраля 1477 года был привезен за приставом посадник Захарий Овинов со многими Новгородцами, которые приехали иные отвечать, а иные искать суда. И все это делалось мирно, Московская партия так была сильна в Новгороде, что приставы великокняжеские нигде не встречали явного сопротивления, и никто не осмеливался отказаться от приглашения ехать в Москву на суд, древнее право Новгорода, что бы Новгородца на Низу не судить, даже не упоминалось, по крайней мере мы об этом не имеем никаких известий. Конечно Литовская партия насильников, которой приходилось туго, не молчала, и по свидетельству летописей жаловалась и разглашала в народе, что такого насилья от князей никогда не было, как и земля Новгородская стала и как начали быть великие князья от Рюрика; но такие разглашения и жалобы распространялись тайком и на них мало обращали внимания и пренебрегали ими как неопасными толками.

Между тем торжествующая Московская партия разочла, что успехи великокняжеского суда настолько уже велики и такое произвели благоприятное влияние на большинство народа, что можно уже предпринять что-либо новое, еще более способствующее распространению великокняжеского влияния. А посему в начале 1477 года, она созвала народное вече, на котором успела провести два предложения: 1-е, чтобы великого князя Московского назвать государем Новгорода, чего прежде никогда небывало, ибо прежде князь Новгородский назывался только господином; и 2-е, чтобы великий князь имел право держать своих тиунов по всем улицам, которые бы творили суд и управу мимо выборных судей или уличанских старост, и право жить, или держать наместников не на Городище, а в самом Новгороде, именно на Ярославовом дворе. Вече, принявши сии предложения, написало от имени архиепископа Феофила и всего Великого Новгорода к великому князю грамоту в смысле принятых предложений, и запечатавши сию грамоту печатями по порядку, отправило от имени Новгорода с сею грамотою подвойского Назара и вечевого дьяка Захарию в Москву, которые именем архиепископа Феофила и всего Великого Новгорода ударили великому князю челом и назвали его государем Новгорода¹⁸.

Получивши от имени владыки Феофила и всего Великого Новгорода такую важную грамоту, которая изменяла решительно отношения князя к Новгороду, великий князь отправил от себя в Новгород посланниками бояр Федора Давидовича Хромого и Василия Борисовича Борисова Бороздина, и с ними своего дьяка Василия Далматова, подкрепить присягою то, какого хотят государства его отчина Великий Новгород, – хотят ли того, чтобы в Новгороде был один суд государя, чтобы его тиуны сидели по всем улицам, и хотят ли двор Ярослава очистить для великого князя? Между тем Литовская партия богачей и насильников, захваченная врасплох при составлении грамоты и немогшая остановить отправления её в Москву, пользуясь временем, пока ездило Новгородское посольство и пока ехали великокняжеские послы в Новгород, успела поправиться и замутить народом, натолковать ему о всех последствиях отправленной грамоты, и конечно тут были пущены в ход и деньги, и великолепные обещания черным людям, и особенно толпе бездомных голышей.

А посему, когда великокняжеские посланники, пришедши на вече, стали говорить от имени своего государя всему Новгороду: «вы де прислали великому князю послов с своею грамотою, в которой назвали его своим государем и задались за него, и писали, чтобы в Великом Новгороде быть его суду и по всем улицам сидеть великокняжеским тиунам, очистить великому князю Ярославле дворище и не вступаться в суд великого князя»; то вече, подстроенное Литовской партией, отвечало: «мы той грамоты не посылали и о ней ничего не знаем, это ложь и клевета». И вслед за тем начался народный мятеж, подкупленные и подпоенные голыши зашумели и прежде всего бросились грабить дворы, оружие и имущество у тех посадников и бояр, которые управляли прежним вечем, устроили посольство в Москву и отправили грамоту; и тут же на вече народ изрубил топорами на части старого посадника Василия Никифорова, обвиненного другим посадником Захарием Овином в измене отечеству и в сношениях с великим князем, а за тем убили и самого Овина и брата его Косму на владычне дворе, заявили достойными смерти многих других. И мятеж продолжался несколько дней, сопровождаясь шумом, грабежом и убийствами; пьяная буйная толпа, руководимая подстрекателями, тешилась в волю, и Литовская партия, видя успех затеянного дела, объявила, что нужно передаться Польскому королю Казимиру, дабы успешнее действовать против великого князя Московского. Все это время, продолжавшееся шесть недель, Московские послы не получали отпуска от веча, впрочем, их не оскорбляли и даже честили. Наконец, по истечении шести недель, Московские посланники получили от веча отпуск и вместе с тем следующий ответ великому князю и его сыну соправителю: «мы челом бьем вам, господинам своим, а государями вас не зовем, а суд вашим наместникам на Городище по старине, а вашему суду великих князей, ни вашим тиунам у нас не быть, ни дворища вам Ярославля не даем. На чем мы с тобою на Коростыне мир докончали и крест целовали, по тому докончанью хотим с вами жить. А которые вздумали признать тебя государем без нашего ведома, то ты их сам ведай и как хочешь казни, а мы их также, где котораго поймаем, хотим казнить. А вам, своим господинам, челом бьем, чтобы вы держали нас в старине по крестному целованию».

Такой ответ Новгородского веча не мог иметь других последствий кроме войны; ибо он с одной стороны оскорбительно как бы укорял великого князя в участии с изменниками и лжецами, а с другой стороны лишал его той власти, которую он приобрел мирною поездкой в Новгород в 1475 году, и возвращал к Коростынскому миру; к тому же Литовская партия явно уже высказала прежнее желание поддаться королю Казимиру и обрекала Новгород на страшные беспорядки и грабежи насильников, усмиренных было в 1475 году, и теперь опять поднявших голову и захвативших власть. А по сему великий князь Иван Васильевич, в след за получением оскорбительного Новгородского ответа, немедленно начал готовиться к войне, разослал грамоты ко всем подручным ему князьям, даже во Псков и к великому князю Михаилу Борисовичу Тверскому, требуя, чтобы все собрали свои войска и шли на Новгородцев, как на изменников и клятвопреступников; за тем 30 Сентября отослал в Новгород складную грамоту с объявлением войны, а 9-го Октября и сам отправился в поход с многочисленным войском. Между тем в Новгороде торжествующая Литовская партия занималась преследованием сторонников Московской партии, которые, спасая свои головы, один за другим начали являться в Москву. Литовская партия сначала была очень самонадеянна, может быть рассчитывая на помощь короля Казимира; и когда Псковичи прислали к Новгородцам своего посла с извещением, что великий князь подымает их на Новгород, то Новгородцы гордо отвечали на это предложение: «Ежели вы к нам немедленно поцелуете крест на таких условиях, какия нам пригодны, опричь Коростынского докончания; тогда вам все явим по нынешнему крестному целованию. А ежели так к нам не учините; то мы от вас не хочем никакого пригожества у великаго князя, ни челобитья вашего, ни послов». Но высокомерие Новгородского правительства скоро сменилось робостью; вообще Литовская партия, умевшая затеять войну с великим князем, вовсе не умела вести дела и совершенно растерялась. Думая удержать великого князя, почти приготовившегося к войне переговорами, она отправила в Торжок, занятый уже великокняжеским наместником Василием Ивановичем Китаем, старосту Даньславской улицы Федора Калитина, бить челом великому князю, чтобы дозволил беспрепятственно прийти владыке и послам Новгородским на переговоры: но великий князь приказал Федора Калитина задержать в Торжке до своего проезда. По присылке уже великим князем складной грамоты, 16 Октября, от Новгородцев приехал в Торжок другой опащик просить о свободном проезде владыки и Новгородского посольства; великий князь и этого приказал задержать до своего приезда. А в это же время в самом Новгороде сторонникам Московской партии день от дня становилось опаснее, и они один за другим спешили к великому князю с просьбами принять к себе в службу; так 19-го Октября приехали к великому князю Новгородские бояре Лука Клементьев да брат его Иван, 26 Октября встретил великого князя на Волоке и бил челом в службу посадник Новгородский Григорий Михайлович Тучин, 28 Октября бил челом в службу на Березке житий Новгородский Адриян Савельев.

Но в то время, как владычествующая в Новгороде Литовская пария, способная только производить мятежи и беспорядки, занималась преследованием своих домашних противников и не предпринимала ни одной сколько-нибудь решительной меры в защиту Новгородских владений; войска великого князя беспрепятственно вступили в Новгородскую землю и начали жечь и опустошать селения, нигде не встречая ни малейшего сопротивления и не находя ни одного отряда, высланного Новгородскими властями на защиту несчастной земли; везде, где ни являлись великокняжеские войска, жители или разбегались по лесам, или спешили укрыться в стенах Новгорода. Новгородское правительство, как бы потерявши голову, заботилось только о собственной безопасности; оно не только не послало рати или воеводы в Заволочье, которое по таковой оплошности немедленно было занято Московскими войсками, не только не собрало войска для встречи неприятеля, не укрепило разных Новгородских пригородов и оставило всю Новгородскую землю на произвол судьбы; но даже не заботилось сжечь Новгородских окрестных монастырей и посадов, дабы не было пристанища врагу во время осады Новгорода, как это обыкновенно делали Новгородцы в прежнее время. Московские войска уже проникли на запад за город Яму до моря, страшно опустошили пройденную страну и нигде не видели ни воевод, ни войск Новгородских, как будто бы сила Новгородская вся вымерла. Так что настоящая война не только не походила на древние войны, когда сотни Новгородцев гнали тысячи неприятелей; но даже не могла сравняться с недавнею войною 1471 года, которая хотя была неудачна, но велась по плану и при том такому, который обличал в тогдашних Новгородских вождях и распорядительный ум, и воинские способности; теперешнее же Новгородское правительство ничего этого не имело и отличалось только крайним своекорыстием и совершенною безрассудностью.

Когда уже великий князь Московский был в 30 верстах от Новгорода в Сытине, 23 Ноября явился к нему владыка Феофил с Новгородским посольством в числе одиннадцати человек из бояр, житьих людей и купцов. Это первое посольство в настоящую войну лучше всего говорит, что за люди были тогдашние Новгородские правители; ибо когда Новгород был уже окружен великокняжеским войском и дело шло о том быть или не быть Новгороду самостоятельным государством, послы, явясь на лицо к великому князю, просили почти прежде всего, чтобы он отпустил из заточения тех насильников бояр, вождей Литовской партии, которые в 1475 году, обвиненные законным судом, были отправлены в ссылку и о которых уже несколько раз партия просила без успешно и на освобождение которых нельзя было и надеяться. Далее, когда великий князь дозволил Новгородскому посольству вступить в переговоры с своими боярами: то послы предложили такие условия, которые можно было сделать после какой-либо значительной победы; они во 1-х потребовали по-прежнему возвращения заточенных бояр; во 2-х, чтобы великий князь приезжал в Новгород на четвертый год и брал бы за это по тысяче рублей, тогда, как и древние князья, когда Новгород был в цветущем состоянии, имели право ездить на третий год и получать дары; в 3-х, чтобы великий князь велел своему наместнику держать суд вместе с посадником в городе, а чего не исправит наместник и посадник, то сам бы, приехав на четвертый год, тому управу чинил; т.е. такое условие, которое давно уже было уступлено Московским князьям по Яжелбицкому и Коростынскому договорам; в 4-х, чтобы великий князь отказался от приобретенного им права вызывать Новгородцев на суд в Москву; и в 5-х наконец, чтобы великокняжеские наместники не вызывали Новгородцев на суд даже на Городище, как это бывало прежде, а судили бы в городе. Кажется, требования сии даже самому посольству показались слишком большими; ибо в заключение посол Яков Коробов говорил: «что бил челом государю великому князю богомолец его владыка и посадники и житьи от Великаго Новгорода, то челобитье пред государем великим князем, а за тем челобитьем отчина его паки просит, чтобы государь пожаловал своей отчине, как ему Бог положит на сердце отчина своя жаловать, и отчина его государю челом бьют, в чем им мочно будет быти».

На таковые требования Новгородского посольства великий князь сперва отвечал приказом к своим воеводам, чтобы немедленно придвинули войска к Новгороду, заняли Городище и все пригородные монастыри и посады, что и было исполнено в одну ночь с 24 на 25 число Ноября, и таким образом Новгородцы не успели отнять у неприятеля лучших пристанищ стоять под городом во время осады. А на следующий день, 25 Ноября, великий князь приказал своим боярам дать следующий ответ Новгородскому посольству от своего имени: «сами вы ведаете, что посылали к нам от нашей отчины от Великаго Новгорода от всего послов своих, Назара подвойскаго и Захарью дьяка вечеваго, назвали нас, великих князей, себе государями; и мы по вашей присылке и по челобитью вашему, послали к своей отчине, к Великому Новгороду, своих бояр и велели спросить тебя, богомольца, и свою отчину Великий Новгород, какого хотите вы нашего государства на нашей отчине, на Великом Новгороде? И вы в том заперлися, и присылали своих послов с жалобою, что мы вам делаем насилие, и тем положили на нас, своих государей, ложь, и много других неисправлений и неправд было с вашей стороны. Мы же с своей стороны долго удерживались, ожидая вашего исправления и посылали к вам с увещаниями; вы же, продолжая лукавствовать, наконец вывели нас из терпения, и мы отправились на вас войною за ваше неисправление. Да и теперь, когда пришли бить челом, чтобы я отложил нелюбье, вы поставили еще речи о Новгородских боярах, на которых я положил свою опалу, и просите, чтобы я их освободил и отпустил в Новгород; а вам ведомо самим и всему Новгороду, что на тех бояр бил мне челом весь Великий Новгород, что от них много зла чинилось Новгороду и волостям, наезды, и грабежи, и кровопролитие; и я обыскав тобою же, владыка, и вами, посадники, и всем Новгородом, что много зла чинится от них, и казнить их хотел, но по вашей просьбе от казни освободил; а теперь вы об них опять заводите речь, чего вам делать не годилось, и после того как нам вас жаловать?» Далее, от имени великого князя бояре сказали посланникам: «восхощет отчина наша Великий Новгород бить нам челом, и они знают, наша отчина, как нам, великим князьям, бить челом». И с тем отпустил посольство. Последние слова великокняжеского ответа показывают, что посольство Назара подвойского и Захария дьяка вечевого было сделано гласно от всего Новгорода на вече, а не тайком одною партией Московских приверженцев, что условия этого посольства и предложения были сделаны по согласию всего Новгорода и что великий князь настаивал только на исполнении того, что было предложено Новгородцами; иначе ему не к чему было бы говорить, что Новгород знает, как бить челом.

По отпуске послов, велики князь дал приказание воеводам еще ближе придвинуть войска к Новгороду и обложить его со всех сторон; а 27 Ноября и сам пришел под Новгород через Ильмень озеро по льду и стал у Троицы на Паозерье, за три версты от города, близь Юрьева монастыря. 30 Ноября великий князь дал приказ воеводам, чтобы половину полков отпустили на десять дней на покорм по волости, а к 11 Декабря были бы все под городом непременно, где бы кто ни был, и в тот же день послал своего пристава встречать Псковскую рать, бывшую на походе, чтобы шла поспешнее и везла с собою пушки и другие осадные припасы. Декабря 4-го явился в Московском стане владыка Феофил с Новгородским посольством в другой раз бить челом государю, чтобы пожаловал указал своей отчине, как Бог положит на сердце свою отчину жаловать. И великий князь приказал своим боярам дать прежний ответ, что Новгород знает, как бить челом, ежели захочет. Между тем в Новгороде, осажденном со всех сторон, день ото дня увеличивались беспорядки и стеснения; с начала думали защищаться и дорого продать свою свободу, устроили по обе стороны Волхова и через самый Волхов на судах деревянную стену; но вскоре пошла разладица и споры на вече, одни требовали мира с великим князем, а другие хотели воевать. Московские же полки день ото дня придвигались ближе и теснее подступали к городу; а слабое Новгородское правительство, не имея во главе ни одного дельного и распорядительного человека, продолжало чуть не каждый день отправлять к великому князю в стан владыку Феофила с посольством и не предпринимало ничего для защиты города; явно что в это время в рядах Литовской партии уже не было ни Димитриев Борецких, ни Казимиров, ни других способных мужей. Наконец город, стесненный со всех сторон и переполненный народом, отвсюду из окрестностей сбежавшимся в осаду, стал терпеть недостаток в съестных припасах, и от тесноты между народом появились заразительные повальные болезни; оторопелое и слабое правительство не знало, что делать, оно продолжало тянуть время в бесплодных переговорах, тогда как голод и ужасающее развитие заразы росли с каждым днем более и более. Между тем как в Московском стане было полное довольство, по приказу государеву, Псковские торговцы пригнали целые обозы с хлебом и другими припасами и торговали с войсками повольною ценою; от Новгорода не было никаких признаков жизни, кроме посольств к Великому князю. Московский стан своим довольством, так сказать, дразнил Новгородцев, сидящих в осаде и крайне нуждающихся в хлебе. О довольства Московского стана Псковская летопись говорит: «А ко Пскову князь великий своего боярина прислал, чтобы Псковичи ему еще и тем послужили, сколько муки пшеничной и рыбы и меду прислали преснаго, а иное бы со всяким торгом купцы Псковские там к нему в силу под Великий Новгород со всяким товаром торговати сами ехали; Псковичи же все ему, князю великому, по его слову, и хлеб, и мед, и муку пшеничную и колачи и рыбы и всего вдоволь, покрутив на воза с своими извощиками, к нему послали; а с ними поехали и иные купцы многие Псковские с иным товаром разноличным многим».

Туго приходилось Новгородцам, а их слабое правительство в непонятной надежде продолжало вести переговоры с великим князем Московским; владыка Феофил с посольством ровно десять раз приходил в великокняжеский стан. Декабря 5-го числа был третий приход владыки и посольства; на этот раз посланники Новгородские уже нашлись вынужденными повиниться перед великим князем и перед его братьями, что Новгород действительно присылал в Москву Назара подвойского и Захария дьяка вечевого с грамотою, в которой великого князя написали государем, а потом в Новгороде перед Московскими послами заперлись в том; и вместе с повинною просили, чтобы государь великий князь сказал, какого государства он желает себе в Новгороде? На это великий князь отвечал, что он хочет в Новгороде быть таким же государем, как и в Москве. Такой ответ сразу поразил посольство; и оно просило, чтобы государь позволил ехать в город и там подумать о таком важном деле. Государь согласился и дал сроку на размышление два дня. Между тем подошло Псковское войско, и великий князь велел ему расположиться в Троицком монастыре на Веряжи, на Клопске и в селе Федотьине, принадлежащем Исаковой жене Полинарьина; а на следующий день 6-го Декабря дал приказ своему инженеру Фрязину Аристотелю построить от городища на судах мост через Волхов, что и было исполнено. Декабря 7-го владыка Новгородский с прежним посольством и с пятью выборными из черных людей от пяти концов в четвертый раз прибыл в великокняжеский стан и бил челом государю, чтобы пожаловал-дозволил переговорить с боярами. Великий князь дозволил; и посольство предложило боярам следующие условия, которые послы говорили один за другим по очереди: 1-я речь была посадника Якова Короба, чтобы государь пожаловал велел своему наместнику судить вместе с посадником; 2-я речь посадника Феофилактова, чтобы государь пожаловал на всякий год дань брал со всех волостей Новгородских с сохи по полугривне Новгородской; 3-я речь посадника Луки, чтобы государь пожаловал пригороды Новгородские держал своими наместниками, а суд бы был по старине; 4-я речь посадника Якова Федорова, чтобы государь пожаловал вывода не чинил из Новгородской земли, да и в вотчины, в боярские земли не вступался, и не делал бы вызова Новгородцев на суд в Москву. Наконец все посольство било челом, чтобы Новгородцам не было пограничной службы в Низовой земле, а будут Новгородцы защищать по повелению государей только те границы, которые сошлись с Новгородскими землями. Предложения сии не предоставляли великому князю даже и тех прав, которые Московская партия уступала ему по грамоте, присланной с Назаром подвойским и Захариею вечевым дьяком, хотя уже посольство от имени всего Новгорода призналось, что вече несправедливо отреклось от этой грамоты перед Московскими послами, и Новгород согласился называть великого князя государем Новгородским.

А по сему, когда бояре передали великому князю условия посольства; то он велел отвечать послам от своего имени следующее: «Били челом мне, великому князю, ты, наш богомолец, и наша отчина Великий Новгород, зовучи нас себе государи, да чтобы мы пожаловали-указали своей отчине, какову нашему государству быть в Новгороде, и мы сказали, что хотим государства на своей отчине в Новгороде такова, как наше государство в Низовой земле на Москве; а вы сами указываете мне и чините условия, как нам быть государем; ино то какое наше государство». Посланники отвечали на это извинением, что они не знают Низовой пошлины, «как государи наши великие князи держат свое государство в Низовой земле». На это великий князь через своих бояр дал такой ответ: «вы били мне челом, чтобы я явил вам, как нашему государству быть в нашей отчине; ино наше государство великих князей таково: вечу колоколу в нашей отчине в Новгороде не быть, посаднику не быть; а на чем нам свое государство держать в своей отчине, для этого должны быть отписаны на нас известныя волости и села, как у нас в Низовой земле¹⁹; а которыя земли наши, великих князей, за вами, а то бы было наше. А что вы били челом мне, великому князю, чтобы вывода из Новгородской земли не было, да и у бояр у Новгородских в вотчины, в их земли, нам не вступаться; и мы тем свою отчину жалуем, чтобы вывода не опасадись, а в вотчины их мы не вступаемся. А суду быть в нашей отчине в Новгороде по старине, как в земле суд стоит».

Новгородское посольство, получивши такой ответ, естественно не могло разрешить его, и воротилось с дозволения великого князя в город. В городе, как скоро узнали о великокняжеском неожиданном ответе, произошел немедленно страшный мятеж, народ и без того уже отягченный осадою и терпящей во всем крайнюю нужду, теперь ко всему этому узнал о страшном решении великого князя; шуму, крикам, воплям и рыданиям не было конца. Псковская летопись говорит: «и восколебались как пьяные, и не было между ими согласия, а были споры и брани»; бояре и богачи, обеспеченные обещанием великого князя не вступаться в их вотчины и имения, стали на стороне великого князя и требовали, чтобы народ отдался в его волю, а черные люди, вероятно подстрекаемые остатком Литовской партии, не надеявшихся на милость к ним великого князя, требовали войны; и чернь встала на бояр, а бояре на чернь, и так продолжалась целая неделя. А между тем великокняжеские войска все теснее и теснее сжимали город и отнимали у осажденных все средства к защите.

Наконец 14 Декабря владыка Феофил с прежним Новгородским посольством в пятый раз явился в стан к великому князю с наказом от веча. По этому наказу посольство говорило боярам великого князя, что Новгород отменяет и вече, и посадника, и просит только, чтобы государь не делал вывода из Новгородской земли и не вступался в боярские вотчины и имения, не вызывал на суд в Москву и не наряжал Новгородцев на службу в Низовую землю. И когда на все сие великий князь изъявил согласие; то посольство стало бить челом, чтобы государь в подтверждение своего обещания целовал крест Великому Новгороду; великий князь отвечал на это: «того не будет, чтобы я целовал крест». Тогда послы стали просить, чтобы его бояре целовали крест; «и этаго небудет», отвечал великий князь; за тем послы стали бить челом, чтобы целовал крест великокняжеский наместник, который будет прислан в Новгород; великий князь и на это не согласился. Тогда наконец послы просили об опасной грамоте, чтобы им свободно было проехать в город; но великий князь и в этом отказал; и послы принуждены были оставаться в великокняжеском стане и пробыли там слишком две недели. Во все это время в Новгороде продолжались смятения, слабое правительство находилось в недоумении и беспокоилось продолжительным отсутствием Новгородского посольства. Князь Василий Васильевич Шуйский, состоявший воеводою на службе у Великого Новгорода, видя, что ему не у чего оставаться в Новгороде, 28 Декабря торжественно на вече перед народом сложил с себя присягу и объявил, что он идет служить великому князю и целует крест на его имя. Наконец 29 Декабря владыка Феофил с Новгородским посольством стал бить челом великому князю и сказал боярам, чтобы государь отложил гнев и сам своим словом сказал, чем он жалует свою отчину. Великий князь дозволил посольству явиться к себе на лицо и сам сказал вошедшим послам: «вы били мне челом, ты, богомолец наш владыка, и посадники с тобою, и житьи, и черные люди от нашея отчины от Великаго Новгорода, чтобы я пожаловал гнев свой отложил, и вывода бы из Новгородской земли не чинил, и в вотчины и в животы людские не вступался, и позва бы Московскаго не было, и суду быть по старине в Новгороде, как суд в земле стоит, да и на службу вас в Низовую землю не наряжать; и я тем всем вас, свою отчину, жалую, все то отложил». Посольство, выслушав такую речь, ударило челом и вышло от великого князя. Таким образом судьба Новгорода была решена, остались только некоторые мелкие расчеты, которые и продолжались еще две недели, и все это время Новгород находился в тесной осаде, терпел крайний недостаток в хлебе и опустошался заразительными болезнями, произведенными теснотой помещения от множества людей, сбежавшихся на время осады в город.

Когда посланники вышли от великого князя, то бояре нагнали их и именем государя говорили: «великий князь велел вам сказать, что Великий Новгород должен отписать на нас волости и села; ибо нам, великим князьям, государство свое на своей отчине в Новгороде без того нельзя держать». Посольство отвечало: «скажем Новгороду». И Новгород, узнавши о требованиях великого князя, тех же послов отправил в Московский стан в шестой раз, 1 Января 1478 года; и послы объявили великому князю, что Новгород отписывает на него волости Великие Луки и Ржеву пустую; но князь не принял сих волостей. Тогда Новгород 4-го января отправил тоже посольство в седьмой раз с предложением десяти волостей владычних и монастырских и всех земель и волостей, чьи бы ни были в Торжке; великий князь и сих волостей не принял. После этого посольство било челом, чтобы великий князь сам назначил волости, какие желает взять; и великий князь объявил через бояр, чтобы на его имя была отписана половина волостей владычних и монастырских, и половина волостей Новоторжских, чьи бы ни были. Новгородцы, получив такой ответ великого князя, прислали свое посольство в восьмой раз 6-го Января с объявлением, что они согласны уступить половину означенных волостей, только просят, чтобы государь взял половину волостей и земель только с шести больших монастырей, – с Юрьева, Благовещенского, Аркадиева, Антониева, Никольского с Неревского конца и с Михайловского на Сковородке, а с прочих бы монастырей не брал; ибо те монастыри бедны и земель у них мало. И великий князь велел послам идти в город и написать в список половину волостей владычних и монастырских, и чтобы ничего не утаили, в противном случай утаенное будет взято на великого князя. На следующий день 7-го Января посольство явилось к великому князю в девятый раз и принесло с собою списки владычних и монастырских волостей; и великий князь пожаловал половины владычних волостей не взял, а взял только десять волостей, всего 318 сох, да все земли Новоторжские владычни, монастырские, боярские и чьи бы то ни было, а у шести показанных выше монастырей взял половину, всего 451 соху с обжею, да еще взял же на себя села, бывшие за князем Василием Васильевичем Шуйским, всего 78 сох. Января 8-го прежнее Новгородское посольство явилось в десятый раз, – условиться о дани, какую Новгород будет платить великому князю, и явило боярам, что со всех волостей Новгородских будет платиться дани по семи денег с сохи, а соха Новгородская три обжи, а обжа один человек на одной лошади пашет²⁰, а кто на трех лошадях пашет сам-третей, то соха. Великий князь объявил на это, что он желает взять по семи денег с обжи; но владыка и посольство упросили, чтобы брал по семи денег с трех обеж или с сохи на год. И великий князь согласился брать один раз в год дань по полу-гривне или по семи денег с сохи со всех волостей Новгородских, и на Двине, и в Заволочье, на всяком кто ни пашет землю и на ключниках, и на старостах, и на одерноватых (полных) холопях. И владыка со всем посольством били челом, чтобы государь пожаловал писцов своих и даньщиков в Новгородские волости не посылал, ибо это крестьянству тяжко, а положил бы то на Новгородскую душу, а скажут всех, сколько у кого сох будет, да сами собрав дань отдадут по крестному целованью без хитрости тому, кому великие князи прикажут в Новгороде. Великий князь согласился и на это и обещал не посылать писцов и даньщиков, и 10-го Января велел своим боярам сказать владыке и посольству о Ярославовом дворе, чтобы тот двор ему очистили. И посольство отвечало: «о том, господине, едем в город, да и скажем Новгороду». Отпуская послов, великий князь приказал им явить список, по которому Новгород должен целовать крест к великим князьям; и послы сказали, чтобы государь сам послал тот список в город и явил Новгороду. По этой просьбе посольства великий князь вслед за Новгородскими послами отправил список с подьячим своим Одинцом и велел его явить Новгороду у владыки в палате, что и было исполнено в точности, список объявлен Новгороду в палате у владыки, а не на вече.

Января 12-го владыка Феофил в последний раз пришел с прежним посольством в великокняжеский стан и явил боярам, что Новгород отдает великим князьям Ярославов двор, хотят они возьмут этот двор, или захотят взять другое место в околотке против этого двора, и что список с целовальной (т.е. присяжной) записи объявлен Новгороду, и Новгородцы тот список слышали и на всем на том к своим государям крест целуют, и во всем полагаются на Бога и на их, своих государей великих князей. И великий князь велел запись целовальную записать дьяку Новгородскому с своего списка слово в слово, на чем Новгородцам к ним, великим князьям, крест целовать, да тот список велел подписать владыке своею рукою, да и печать свою приложить, да по печати от пяти концов приложить к тому же списку, и на завтрашний день быть у великого князя у Троицы на Паозерье владыке и посадникам и житьим людям. Января 13-го пришел к великому князю в стан владыка Феофил, а с ним бояре Новгородские и многие житьи люди и купцы, и по приказу государеву принесли целовальную запись, переписанную владычним дьяком, подписанную самим владыкою и утвержденную владычней печатью и пятью печатями от пяти Новгородских концов. И в тот же день в великокняжеском стану у Троицы на Паозерье Новгородские бояре, житьи люди и купцы перед государевыми боярами по той записи целовали крест к великим князьям. При чем государевы бояре говорили Новгородцам, чтобы они не мстили Псковичам за их службу государю, и в земли бы, и в воды, и в двор, и в берег Псковский, что в Новгороде, не вступались и не делали бы им никакой обиды, а о всех обидных делах и о землях, и о водах Новгородским наместникам великих князей пересылаться с Псковскими наместниками, чтобы был суд и управа на обе стороны. Кроме того, государевы бояре говорили им о Новгородских боярах и боярских детях и боярынях, которые служили великому князю, чтобы им не мстили ни которою хитростью. Да говорили еще о пригородах и о Двине, и о Заволочье, чтобы в пригородах всем людям, да и Двинянам и Заволочанам крестное целованье к Новгороду сложить, а целовать крест на имя великих князей. И Новгородцы, бывшие в стане, целовали крест к великим князьям на всем на том, что в записи писано и что им говорили государевы бояре. И целовавши крест, владыка и Новгородские бояре и житьи люди и купцы просили государевых бояр о ходатайстве перед государем, чтобы государь пожаловал отдал им нелюбье и с сердца сложил гнев свой и сам бы в слух сказал всем по-прежнему своему слову и жалованью; и великий князь их пожаловал, всем им сам повторил все то, что говорил прежде 29 декабря 1477 года, да после тех речей еще прибавил: «а что Бог даст и вперед тебя, своего богомольца, и свою отчину Великий Новгород хочу жаловать». Таким образом кончился весь древний порядок Новгородский, и Новгородцы чрез своих представителей, посланников, не только отреклись от него, но и целовали крест на новом порядке какой угодно было дать великому князю.

Января 15-го великий князь Иван Васильевич послал в Новгород бояр своих: князя Ивана Юрьевича, да Федора Давидовича, да князя Ивана Стригу, да Василия и Ивана Борисовичев, привести весь Великий Новгород к крестному целованью на той целовальной записи, на которой великий Новгород добил челом великим князьям; при чем великий князь приказал сказать Великому Новгороду и свое жалованье; а велел править посольство одному князю Ивану Юрьевичу к владыке Феофилу и ко всему Великому Новгороду в палате, чтобы с этого дня Новгородского веча уже и в помине не было. И князь Иван Юрьевич, правя посольство, говорил: «великий князь Иван Васильевич всея Руси, государь наш, тебе, богомольцу владыке, и своей отчине Великому Новгороду говорит так: «ты, наш богомолец архиепископ Феофил, со всем священным собором и вся наша отчина Великий Новгород, били челом нашей братьи о том, чтобы я пожаловал смиловался, нелюбье с сердца сложил; и я, князь великий, ради своей братьи, пожаловал вас, свою отчину, нелюбье отложил. И ты бы, богомолец наш архиепископ, и отчина наша, на чем добили челом нам, великим князьям, своим государям, и грамоту записали и крест целовали, и по тому бы отчина наша, все люди Новгородские, по той же грамоте крест целовали и правили бы нам; а мы вас, свою отчину, вперед хотим жаловать по-вашему исправленью к нам». После этой речи бояре великого князя на владычнем же дворе стали приводить ко кресту Новгородских бояр, житьих и купцов и прочих на том, на чем добили челом великому князю по грамоте. А на пять концов великий князь послал своих детей боярских и дьяков приводить к кресту на той же грамоте всех людей, и жен боярских вдов, и людей боярских. А что была у Новгородцев грамота, укрепленная между собою за пятьюдесятью восьми печатями, и ту грамоту государевы бояре взяли на владычнем дворе при крестном целовании. Января 18-го бояре Новгородские, и все боярские дети и житьи люди били государю челом в службу, и получив приказ поступить в службу, когда вышли от великого князя; то он выслал вслед за ними своего боярина Ивана Товаркова, который двенадцати старейшим боярам Новгородскими – Казимиру, брату его Коробу, Феофилакту Захарьину и их товарищам, именем великого князя сказал: «по которой грамоте великим князьям крест целовали, по той бы грамоте государем своим и правили по тому же крестному целованию, и кто что у брата своего Новгородца о великих князьях добро или зло услышит и уведает подлинно, о том бы доносили своим государям великим князьям; а что учнут великие князи про какое свое дело с вами говорить, или бояре великого князя о чем от вас проведывать про государево дело, и того бы вам государева дела не проносить по тому же крестному целованию; и те бояре все на том дали слово, на чем целовали крест. Потом в тот же день владыка бил челом, чтобы государь пожаловал своих приставов в волости и села, ибо крестьяне, сбежавшиеся в осаду, не смеют выйти из города, и государь велел дать приставов. А 20-го Января великий князь послал в Москву к матери и к митрополиту, и к сыну своему великому князю Ивану Ивановичу князя Ивана Ивановича Слыха с тем, что отчину свою, Великий Новгород, привел во всю свою волю и учинился в нем государем, как и на Москве. Так кончилось независимое, самостоятельное существование господина Великого Новгорода, он перестал называться господином и поступил в разряд обыкновенных Московских волостей.

По окончании всех переговоров и по приведении Новгородцев к присяге, великий князь Иван Васильевич прожил в Новгороде еще слишком месяц. Января 22-го он послал в Новгород своих наместников князя Ивана Васильевича Стригу да брата его Ярослава, и велел им стать на Ярославле дворе, сам же еще не въезжал в Новгород по случаю бывшего там морового поветрия; и только уже 29 Января в четверг на масляной неделе приехал с братьями отслужить молебен у св. Софии и стоял там литургию, и потом прямо из церкви уехал к себе в стан на Паозерье, и дал там обед братьям своим, владыке Феофилу, боярам Новгородским и многим житьим людям и пил с ними, при чем владыка перед обедом поднес великому князю богатые дары. Февраля 1-го числа на масленое заговенье великий князь велел схватить вождей Литовской партии, заводчиков всех смут, старосту купецкого Марка Панфильева, а 2-го Февраля Марфу Исакову Борецкую и внука её Василия Федорова Исакова; 3-го Февраля приказал своему наместнику князю Ивану Васильевичу Стриге взять у Новгородцев договорные грамоты, какие у них были с великими князьями Литовскими и с королем; а 5-го Февраля назначил еще двух наместников Василия Китая да Ивана Зиновьева, которым велел быть на владычней или Софийской стороне, и повелел своим наместникам всякие дела судебные и земские править по великого князя пошлинам, а владыке Новгородскому и Новгородцам не вступаться ни во что, и что бы все посольства, которые откуда придут в Новгород, править перед ними, наместниками, а не перед владыкою и Новгородом. Февраля 6-го великий князь приказал схватить житьего Григория Арбузьева Киприанова, Ивана Кузмина Савелкова, Акинфа с сыном Романом да Юрья Репехова, и 7-го числа всех взятых велел отвезти в Москву, а именья их отписать на себя. Февраля 8-го в сборное воскресенье великий князь приехал в Новгород слушать литургию в церкви св. Софии и присутствовал при совершении чина православия, а после литургии опять уехал к себе на Паозерье и там давал обед своему брату князю Андрею меньшему, владыке Феофилу и многим Новгородским боярам и житьим людям. Февраля 12-го владыка Феофил приехал на Паозерье и представил великому князю богатые дары, состоявшие в золотых цепях, ковшах, чарах и серебряных золоченых мисах и кубках, наконец 17 Февраля великий князь отправился в Москву и до первого стана на Ямнах его провожали владыка Феофил, Новгородские бояре и житьи люди с дарами. Вслед за великим князем привезен был в Москву Новгородский вечевой колокол и повешен на колокольнице на площади звонить с другими колоколами. Как провожали Новгородцы свой вечевой колокол, предание умалчивает. А Псковский летописец, заканчивая свою повесть о падении Новгорода, написал: «Се же все бысть по строению Божию; что мне о сем промышляти много, или писанию предавати! Якоже Богу годе, тако и зде все совершилось». Действительно все это совершилось по Божию устроению, Новгород не мог уже существовать самостоятельно, все доблести, все старые умные порядки, которыми он жил прежде, были уже давно прожиты, попраны и уничтожены самими же Новгородцами; так что великому князю Ивану Васильевичу досталось прибирать к своим рукам только полуживой труп прежнего Новгорода, который в последнее время даже не мог и двигаться, не только защищаться; в четырех месячный поход великого князя Новгородцы не могли дать ему ни одного сражения, даже Московские полки нигде не встречали Новгородской рати, и ее действительно вовсе не было и никто не собирал. Правда, в Новгороде был еще в это время доблестный воевода князь Василий Васильевич Шуйский и получал от Новгородцев большое жалованье; но вече никуда его недосылало и не давало ему войска; так что он, видя бесполезность своего пребывания на Новгородской службе, сам сложил с себя крестное целование к Новгороду и поступил в службу к великому князю.

Впрочем, Новгород, утративший способность существовать самостоятельно и поступивший в число Московских областей, еще не забыл крамол, раздиравших его в последнее время; партии Московская и Литовская, бывшие в последние дни самостоятельного Новгорода, не исчезли еще и в Новгороде, потерявшем свое вече и посадника; Московские полки, увезшие с собою вечевой колокол, не могли увезти из Новгорода вражды партий. Даже по естественному порядку вещей, Литовская партия, с подчинением Новгорода великому князю Московскому, значительно усилилась, ей не только остались верными все прежние её сторонники, все насильники, не желавшие суда и управы, которым туго приходилось при Московских наместниках; но на ее сторону перешли и все люди безразличные, умеренные, которым прискорбно было видеть падение отечества и потерю свободы Новгорода, которым кололи глаза новые непривычные Московские порядки; сам владыка Новгородский Феофил, очевидно недовольный исходом своих продолжительных переговоров с великим князем Московским, присоединился к Литовской партии. Московская партия с своей стороны также не ослабевала, и, хотя потеряла многих из своих прежних сторонников, перешедших к противникам, тем не менее, поддерживаемая Московскими наместниками и конечно находя опору в самом великом князе, она была ежели не сильнее, то ничуть не слабее своих противников. Литовская партия, как и следовало ожидать и по её сочувствию к Литовскому государю, так и по обстоятельствам того времени, должна была вступить в тайные сношения с Казимиром королем Польским и великим князем Литовским, обещая ему подчинить Новгород, только бы он пособил в борьбе с Московским князем. Представителем Новгорода в этих сношениях с Казимиром по всему вероятию был владыка Феофил, как единственная выборная власть, уцелевшая от прежнего Новгородского порядка.

Московская партия, конечно не дремавшая в то время, как только узнала о затеях своих противников, то немедленно дала знать о том великому князю Московскому. Великий князь Иван Васильевич с своей стороны, чтобы не упустить времени и напасть на противников при самом начале, когда дело еще не было улажено, немедленно, 26 октября 1479 года сам отправился в Новгород миром, со свитою в тысячу человек надежных и хорошо вооруженных людей, и пришедши остановился со всеми своими людьми в Славенском конце и пробыл там до Февраля месяца 1480 года. Эта поездка великого князя главным образом касалась владыки Феофила. Государь сам лично принялся разбирать дело о Феофиле, и занимался им около двух месяцев, и, по собранным сведениям, и очным ставкам нашедши Феофила виновным в тайной измене и в сношениях с Казимиром королем Польским и великим князем Литовским, 19 Января приказал его взять, отправить в Москву и посадить в Чудов монастырь, где он после двух лет с половиною и скончался.

Летописи, описывая эту поездку великого князя Ивана Васильевича в Новгород, говорят, что он, отправивши владыку в Москву, взял себе его казну, множество золота и серебра и драгоценных сосудов; тоже подтверждает и современный польский историк Длугош, по словам которого: «Великий князь в этот раз забрал несметное богатство и нагрузил 300 возов золотом, серебром, драгоценными камнями и бесчисленным множеством шелковых тканей, сукон и мехов, найденных в древнем архиепископском казнохранилище». В сказании Длугоша, кажется, нет преувеличений; ибо владычня казна в Новгороде на полатях святые Софии, как мы знаем по летописям, была издревле самым богатым хранилищем общественной Новгородской казны, из которого в нужных случаях Новгородцы всегда получали хорошие средства на общественные потребности. При завоевании же Новгорода в 1478 году, как мы это уже видели, Софийское казнохранилище оставалось неприкосновенным, и великий князь тогда не имел случая его тронуть. Теперь же, когда владыка, как обвиненный судом в измене, отослан был в Москву, преемника же на владычню кафедру не было назначено, великому князю было свободно воспользоваться несметными богатствами Софийского казнохранилища, скопленными в продолжении нескольких столетий; властей, защищавших это казнохранилище, с отсылкой владыки уже не было, наместники великокняжеские конечно не могли в этом препятствовать своему государю, вече же, посадники, тысяцкие и другие выборные власти уже были уничтожены еще в 1478 году Таким образом сей мирный поход великого князя в Новгород доставил ему огромные богатства и лишил Новгородцев запасной казны. Довольный таким исходом настоящего дела, великий князь, лишивши Новгород и запасной казны и владыки, который до сего времени оставался еще последним представителем прежнего Новгородского порядка, к которому всегда могли примыкать все недовольные новым порядком, поспешил уехать в Москву, не тронувши других участников Литовской крамолы, теперь уже с удалением владыки рассыпанных и не имевших для себя законного средоточия.

Удаление последнего выборного Новгородского владыки так много значило и настолько отняло сил у Литовской партии, что несмотря на продолжавшиеся время от времени крамолы в самом Новгороде и на многие благоприятные для восстания обстоятельства со стороны, развлекавшие внимание великого князя, Новгородцы не могли сделать сколько-нибудь значительного и серьезного восстания, которое бы потребовало посылки особой Московской рати или великокняжеского похода. Для уничтожения всех последующих Новгородских крамол всегда оказывалось достаточным одних приказаний, присланных из Москвы, которые постоянно исполнялись с покорностью, несмотря на то, что иногда были очень строги и прямо клонились к уничтожению даже отдаленной возможности возобновить старые Новгородские порядки. Так в 1481 году, через год по удалении владыки Феофила пришло из Москвы приказание взять знаменитых Новгородских бояр, Василия Казимира, брата его Ивана Короба, Михаила Берденева и Луку Федорова, давнишних приверженцев Литовской партии; и приказание это было исполнено тихо, без явного сопротивления. Летописи даже не указывают на преступления сих бояр, и причина их взятия очевидно состояла в их прежней приверженности к королю Казимиру и в продолжавшихся тайных сношениях с ним, которые были дознаны во время исследования дела о владыке Феофиле и может быть подтверждены новыми доносами из Новгорода, где бояре и житьи люди по присяге, данной в 1478 году, должны были доносить друг на друга государю о добре и зле. В 1484 году, пришел из Новгорода в Москву новый донос от Новгородцев Московской партии, которые писали, что их противники сносятся с Литовским королем Казимиром; по этому доносу было схвачено и отвезено в Москву тридцать человек бояр и житьих людей, а дома их разграблены. Хотя донос этот по следствию оказался не совсем справедливым и несчастные в жестоких пытках в Москве, оговаривавшие друг друга, услыхав наконец о повелении всех их повесить, перед смертью стали просить друг у друга прощения в том, что, не стерпев пыток, оговорили друг друга напрасно; тем не менее великий князь, отменивши смертную казнь, приказал их рассажать по тюрьмам в оковах, семейства же их сослал в заточение, а имение взял на себя. При этом случае, по свидетельству летописей, были ограблены и сосланы в заточение знаменитая Новгородская боярыня Настасья Кузьмина, та самая, у которой в 1475 году, великий князь пировал на Городище, и боярин Иван Кузьмин, в 1478 году, при взятии Новгорода бежавший в Литву к королю Казимиру в сопровождении 30 человек служителей, который, не получив от короля ожиданных милостей и оставленный своими, возвратился в Новгород только сам-третей.

В 1486 году, Новгородское войско с великокняжеским наместником Яковом Захарьевичем по приказу государеву ходило на Тверь; а потом в 1487 году, часть Московской рати, по взятии Твери, семнадцать недель квартировала в Новгороде, и в том же году по государеву приказу были выведены из Новгорода пятьдесят семейств лучших богатейших гостей и поселены во Владимире. Между тем великокняжеский наместник Яков Захарьевич распоряжался в Новгороде, нисколько не справляясь с старыми Новгородскими порядками, и своими распоряжениями довел Новгородцев до явного восстания. В 1488 году Новгородцы собрались толпою и замышляли убить наместника; но, не имея единодушия и порядочных вождей, были легко разогнаны наместничьими дворянами, и часть их наместник сам пересек и перевешал в Новгороде. А потом, когда об этом возмущении было донесено великому князю; то он прислал от себя приказ всех участвовавших в возмущении перевезти в Москву; и по этому приказу более семи тысяч житьих людей были выселены из Новгорода и получили для своего поселения земли в Московских владениях, и частью в самой Москве, главные же заводчики мятежа были казнены смертью. Но выселение Новгородцев этим не кончилось; из Новгорода стало поступать к великому князю много жадоб на его Новгородских наместников и волостелей в напрасных обидах и продажах; а наместники и волостели, оправдываясь, говорили, что жалобники были участниками в мятеже и хотели убить их, что они беспрестанно заводят крамолы. В следствие этого великий князь в 1489 году, прислал повеление, по которому до тысячи семейств Новгородских бояр и житьих людей были высланы в Москву; и великий князь дал им земли, кому в Москве, кому во Владимире, кому в Нижнем, Переяславле, Муроме, Юрьеве, Ростове, Костроме и в других городах: а на их место прислал боярских детей и лучших гостей из Москвы и других городов Московского государства, и дал им земли в Новгородских владениях преимущественно около Новгорода и в самом Новгороде. Сим переселением были окончены все Новгородские смуты, Литовская партия пала без возврата, и Новгород не только по строю своему и по властям, но и по высшему слою всего населения сделался Московским. Московские переселенцы не знали и не хотели знать старых Новгородских порядков, а прежние исконные Новгородцы, оставшиеся на своей родине, большею частью и прежде тянувшие к Москве и не довольные старыми Новгородскими порядками, теперь беспрепятственно стали сливаться и родниться с Московскими поселенцами.

И тем с большим успехом Новгород стал усваивать себе Московские порядки, что не только наместники и другие светские правители назначались из Московских бояр; но даже и владыка Новгородский, по удалении последнего выборного архиепископа Феофила, стал присылаться из Москвы. Первый из Новгородских владык после Феофила Сергий, старец Троицкого Сергеева монастыря, поставленный в 1484 году, отказался от Новгородской кафедры, не проживши и года, (через 9 месяцев и 24 дня) и уехал из Новгорода в Троицкий Сергиев монастырь; так горько ему было непривычное Новгородское житье и так еще сильна была Новгородская оппозиция владыке, присланному из Москвы. По прямому свидетельству летописей, он постоянно приказывал и распоряжался не впопад и возбуждал в народе и духовенстве Новгородском против себя неудовольствия и укоризны; так что его разглашали помешанным или исступленным за неуважение к Новгородским святыням. Преемнику Серия архиепископу Геннадию, из архимандритов Чудова Московского монастыря, поставленному в том же 1484 году, первоначально также было не легко справляться с старыми Новгородскими порядками; но он умел поставить дело церковной Новгородской реформы так ловко, что Новгородская оппозиция скоро должна была ему уступить; он всех защитников старины начал преследовать, отыскивать в них недостатки и лишать священства, а кого находил слишком строптивым и опасным, тех отсылал в Москву, где, разумеется, не давали им потачки. Геннадий особенно хорошо умел воспользоваться действительными и резкими беспорядками, допущенными в последнее время в Новгородской церкви; он сумел напасть на следы ереси жидовствующих или рационалистов, занесенной в Новгород из Литвы в то время, как приглашен был в 1471 году Новгородцами князь Михаил Олелькович. Напавши на следы этой опасной ереси, владыка Геннадий начал сильное преследование еретиков, сам судил их и сжигал на кострах на Духовском поле, иных предавал торговой казни, других ссылал в заточение, а другие сами бежали в Литву и к Немцам. Вместе с преследованием еретиков здесь преследовались и все противники распоряжениям Геннадия. И таким образом Новгород и в церковном отношении подчинился окончательно Московским порядкам, и вся древняя жизнь Новгорода со всеми преданиями перешла в историю; а Новгородцы стали жить по-новому, с другими нравами и понятиями, от старого осталась только одна земля и некоторые незначительные учреждения, не мешавшие развиваться новым Московским порядкам.