Об источниках сверхъестественного откровения

Одним из источников сверхъестественного От­кровения является Священное Писание. Под Священ­ным Писанием разумеется собрание книг Ветхого и Нового Завета, написанных по вдохновению от Духа Святого пророками и апостолами и канонизо­ванных Церковью. – Вопрос о том, что нужно ра­зуметь под боговдохновенностью Библии, уясняется из разбора двух противоположных воззрений. Так называемая механическая или, иначе, вербальная теория считает священных писателей бессозна­тельными орудиями Святого Духа, Который как бы диктовал им писания, сообщая не только содержа­ние последних, но и словесную форму их. По этому воззрению в Библии богодухновенно все – склад и порядок мыслей, слог, даже подстрочные и над­строчные знаки, а человеческое участие совсем от­сутствует в ней.

Такое представление о боговдохновенности несо­гласно с природой человека и противоречит цели Откровения. Человек – существо свободное, и он не страдательно воспринимает Божественное Откро­вение, а относится к нему сознательно. Если бы От­кровение было сообщено человеку с подавлением его свободы, то оно потеряло бы свою жизненную силу и благотворное значение для человека. По закону на­шей природы мы не можем усвоить того, что про­изошло без нашего участия, нашего нравственного посредства. И Откровение, данное человеку без его участия, , не могло бы произвести оживляющего влия­ния на него и таким образом оказалось бы бесцельным, ненужным. – Ни откуда не видно, что свя­щенные писатели во время вдохновения впадали в бессознательное состояние и без всякаго разумения повторяли слова и речи Св. Духа, переживая состоя­ние, подобное языческому экстазу. Правда, иногда рука Божия на вдохновенном была крепка (Ис. 8:11); пророки чувствовали, что сила Духа Бо­жия влечет их к себе, что внутри горящий огонь проникает их до костей и невольно вынуждает их говорить народу угрозы (Иер. 20:7, 9). А у пророка Даниила «от видения повернулись внутрен­ности, не стало силы, дыхание замерло» (10:16, 17). Но все это указывает только на сильное приражение Духа Божия, не исключавшее, однако, в человеке сознательности; и при этом пророки не были ору­диями чисто страдательными. Пророк Иеремия, покаряясь влечениям Божиим, различает между ними и своими влечениями. Пророка Даниила поражает смысл великаго видения, которое производит на него потрясающее действие, но он ясно сознавал это видение, когда оно открылось пред его глазами. Прор. Иезекииль падает на лице свое, пораженный ви­дением, но затем встает на ноги, чтобы внимать голосу Иеговы (2:1–2). Ни один из пророков, описывая свое вдохновенное состояние, нигде не го­ворит о самозабвении, о потере личного чувства и разума. Самостоятельное и свободное отношение к воздействию Св. Духа ясно выражают и апостолы, утверждая свое соборное определение словами: «изволися Духу Святому и нам» (Деян. 15:28). – На священных книгах отражаются личные особенности богодухновенного писателя: склад его ума, сте­пень образования, способ изложения. Очевидно, дух человеческий во время вдохновения не подавлялся Духом Божественным, а, напротив, свободнее ра­скрывался со всеми своими индивидуальными осо­бенностями.

Иной, противоположный разобранному, взгляд на богодухновенность проводят рационалистические тео­рии в протестантстве. Эти теории усматривают дей­ствие Духа Святого в момент вдохновения не в сообщении мыслей, или внушении чего-нибудь, пре­вышающего ум писателей, но лишь в содействии ему и предохранении его от заблуждений в предметах Божественного Откровения. По этому воззрению богодухновенным является далеко не вся Библия, а общее содержание ее, или существенные истины веры. Постепенно суживая объем богодухновен­ного в Библии, некоторые рационалисты совсем отказывают Библии в богодухновенном содержа­нии, понимая богодухновенность в смысле особого подъема и напряжения естественного религиозного чувства и сознания на подобие поэтического вдохно­вения.

Ясно, что эта теория ведет к отрицанию Боже­ственного происхождения Библии, чем становится в прямое противоречие с богословским понятием о сверхъестественном Откровении. Есть, правда, и верная мысль в разбираемом воззрении, поскольку богодухновенным в Библии признается то, что име­ет отношение к домостроительству нашего спасе­ния во Христе. Значение Свящ. Писания, по его же собственным словам, состоит в том, что оно «мо­жет умудрить нас во спасение... да будет совер­шен Божий человек, ко всякому доброму делу при­готовлен» (2Тим. 3:15–17). Значит, Библия целью своей имеет откровение путей Царства Божия и на земле, сообщение о путях Божиих для нашего спасения, а никак не сообщение сведений по истории, естествознанию, географии, почему возможны здесь погрешности, противоречия, неточности. Но эта, сама по себе верная, мысль протестантского богословия теряет свою цену, поскольку, за отрицанием Цер­кви, протестантство не дает точного критерия (ме­рила) для определения того, что должно считать в Библии собственно Божественным Откровением, и что составляет личное произведение священных писателей.

Исходным пунктом для положительного определения богодухновенности служат слова ап. Павла в посл., к Евреям: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне» (1:1–2). Способ словесного Откровении Бога людям апостол уподобляет самооткровению Его в Сыне Сво­ем. В чем же тут аналогия? Бог открыл словесно Себя людям чрез Сына тем, что Его Сын стал человеком, не переставая быть Богом, и что поэтому, уча людей о Боге, Он говорил им не как человек, а как Богочеловек. И в лице пророка, при полной сохранности всех его сил и способностей, Дух Божий настолько проникал со­знание его, и это сознание настолько возвышалось и приближалось к мыслям Духа Божия, что они представляли собою внутреннее духовное единство. Вследствие этого пророк ясно сознавал, что он мыслит не сам собою, а под наитием Духа Св., и хотя высказывает свойственным ему языком и под доступными ему образами, однако с созна­нием, что он высказывает не свои личные слова, а Божии. Богодухновенность, таким образом, была гармоническим сочетанием и внутренним вза­имодействием двух начал – Божественного и че­ловеческого, причем первое не только не уничто­жало последнего, а, напротив, возвышало и про­светляло его даже до прозрения новых Божествен­ных истин. С этой точки зрения мы можем на­звать богодухновенными лишь священных писате­лей – пророков и апостолов, получавших откро­вения о новых истинах, но не отцов Церкви, ко­торые только разъясняли, при помощи Св. Духа, дан­ные истины; к последним приложимо название богопросвещенных, богоносных и пр.

Выходя из данного определения богодухновенности, можно ответить на вопрос, что богодухновен­но в Библии. Все Писание богодухновенно со сто­роны своего содержания и слововыражения, но не в смысле механической теории – до полного уничтоже­ния человеческой производительности. Так, с не­сомненностью человеческая самодеятельность про­явилась в содержании евангелия Луки, когда он, по собственному заявлению, при написании его дол­жен был выполнить все обязанности историка: собрать исторический материал, проверить его по первоисточникам, избрать из него то, что соответ­ствовало поставленной им цели (Лк. 1:1–4). Ра­бота личного сознания богодухновенного писателя на­брасывала человеческий оттенок на божественные мысли. – Богодухновенно Писание и по форме, по­скольку характер и содержание мыслей необходимо отражаются на слововыражении их. «Дух Божий, разъясняет преосв. Феофан, внушал определен­ные истины: они вызывали определенные понятия, а понятия привлекали определенные слова». Но это нужно допускать по стольку, поскольку психоло­гически невозможно разрывать мысль и слово.

Таким образом богодухновенность служит; внутренним залогом достоверности Священного Писания, в силу чего оно является в собственном смысле Словом Божиим. Но и независимо от богодухновенности Священное Писание представляет собой достоверный источник Божественного Откро­вения по неоспоримым внешним основаниям. «В отношении к каноническим писаниям, – говорит Тертуллиан, – нужно следовать авторитету церквей вселенских, между которыми подлинно были те, которые имели апостольские престолы и удостоились получить послания». Строго-историческое предание, несомненная преемственность от апостолов – вот что обусловливало внесение в канон священных книг. К концу II в. Священное Писание, почти во всем настоящем его объеме, считалось подлинным для всех обязательным источником истины. Это подтверждается многими сборниками священных книг, из которых пользуются особенным уваже­нием отрицательной критики древнесирский пере­вод Пешито и Мураториев канон.

Как ни высоко достоинство Священного Писания, оно, однакож, не может служить единственным источником познания Богооткровенной истины. Если для образования человека вообще нужны, кроме книги, живое слово учителя и живая образующая среда, то для религиозного образования в особенно­сти необходимо то же самое. Как дитя учится мы­слить, говорить и действовать только под влиянием живого слова и живых лиц, от которых полу­чает вместе с тем и книги для пособия и руковод­ства, – так и всякий человек может учиться Бо­жественным истинам только в живом обществе, принимая от него самую книгу Откровения Божия и под его же руководством учась понимать ее. Это общество есть Церковь, живое слово ее – предание. Под преданием в тесном смысле слова разумеет­ся преемственная передача во вселенской Церкви из поколения в поколение верующих незаписанного в канонических книгах слова Божия. В таком смысле предание называется Священным и является источником Божественного Откровения наравне с священным Писанием. Под преданием в ши­роком смысле слова или церковным нужно разуметь сохранение и преемственную передачу из поколения в поколение истинного и полного разу­мения духа и смысла Священного Писания. Такое пре­дание не может быть источником Божественного Откровения, но оно есть руководство к пользованию Божественным Откровением.

Важность и необходимость предания в том и дру­гом его виде неоспорима. Свящ. Писание, полное по духу, не полно и не могло быть полным по букве. Для этого достаточно сослаться на известные слова евангелиста Иоанна: «многое и другое сотво­рил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написан­ных книг» (Ин. 21:23). Значит, если бы Свя­щенное предание не восполняло Писания, то многие вопросы веры (почитание святых, икон, молитва за умерших) не могли бы получить совершенно удо­влетворительного решения. – Кроме того предание ра­скрывает смысл Писания, выясняет истину, за­ключенную в Свящ. Писании. Первые еретики пе­ретолковывали апостольские писания, а то и совсем искажали их. Защитники православного кафоличе­ского учения должны были противопоставлять ере­тическому перетолковыванию различных мест Свящ. Писания правильный экзегесис их. Для со­общения Своему толкованию характера непререкаемости церковные апологеты должны были указывать какое-нибудь внешнее основание. Таковым и был автори­тет «живою слова», принятого по устному преданию от апостолов. На него ссылается очень часто Ири­ней в своем известном произведении «Против ере­сей», Тертуллиан и др. «Если бы возник спор, го­ворит Ириней, о каком-нибудь важном вопросе, то не надлежало ли бы обратиться к древнейшим церквам, в которых обращались апостолы, и от них получить, что есть достоверного и ясного от­носительно настоящего вопроса? Что если бы не оста­вили нам писаний? Не должно ли было следовать порядку предания, преданного тем, кому они вве­рили церковь?» Ориген также говорил, что «той только истине должно веровать, которая ни в чем не отступает от церковного и апостольского пре­дания». – Современному апологету также часто прихо­дится встречаться с произвольным перетолкова­нием Свящ. Писания со стороны непризванных учи­телей. Единственно, что может противопоставить им он, это авторитет предания. И православный апологет может с полной безопасностью ссылаться на него. При всем уважении древнейших учителей к устным преданиям, оно не доходило у них до слепого, непроверенного восприятия их. Представи­телями древней Церкви в отношении к преданию был введен строгий критический элемент, было поставлено и твердо выдерживаемо формулированное позднее Викентием Лиринским (V в.) руководствен­ное правило: считать за истинное предание, qued semper. quod ubique et ab omuibus creditum est. Та­ким образом предание, записанное у отцев и учи­телей Церкви, в символах частных церквей, по­становлениях соборов и т. п., носит на себе ха­рактер всеобдержности и апостольской первоначальности. Поэтому признаком истинности Священного предания служит единодушное согласие всех отцов и учителей Церкви в учении о предметах Боже­ственного Откровения или христианской веры. «Что у многих, говорить Тертуллиан, обретается единым, то не измышленно, а предано». «Ничего иного не одо­бряем, кроме одобренного Церковью» (Ориген). У отдельных отцов Церкви могут встречаться не­согласия и разноречия по тем или другим вопро­сам веры, но на это нужно смотреть, как на частное мнение каждого из них, а не как на выражение веросознания и предания вселенской Церкви. Римская церковь понимает consensus patrum не в смысле всеобщего согласия всех отцов Церкви, а согла­сия отцов только известной эпохи, древней или но­вой безразлично. При таком ограничении, конечно, легко обосновать на согласии отцов всякое учение, так как у отцов известной эпохи можно найти согласие в таком частном мнении, которое является господствующим в данную эпоху, хотя это ни­сколько не доказывает, чтобы данное мнение выте­кало из вселенского сознания Церкви. Так произо­шли все новые римские догматы (filioque, о непороч­ном зачатии Пресв., Девы, главенстве папы). Но индивидуальные мнения отцов, хотя бы целой эпохи, не имеют общеобязательного авторитета. Ко­гда отцы в известных пунктах вероучения отсту­пают от вселенского предания, они теряют свое значение. Блаж. Августин, Тертуллиан и др. пред­ставляют ясный пример этого.

Протестантство совсем отвергает Свящ. предание в качестве самостоятельного и равноправного с Свящ. Писанием источника Откровения. Но отверже­ние Свящ. предания, разрыв с веросознанием и духом вселенской Церкви явились очевидными при­чинами всякого рода колебаний и поражающих край­ностей в направлении протестантской догматики, ра­ционалистического и субъективного понимания Свя­щенного Писания. Несомненно логичный, но столь же несомненно печальный вывод из такого положения протестантства сделал известный ученый историк и не менее благочестивый Неандер: «вы еще верите в возможность объективной религии, мы давно пе­решли за эту черту и знаем, что нет другой рели­гии, кроме субъективной». Незавидный прогресс! – прибавим мы. Конечно, одинаково неразумно было бы утверждать, что не может быть другого внеш­него мира, кроме субъективного.

Для полного постижения Богооткровенной истины недостаточно обладать лишь источниками ее, но не­обходима живая среда, которая носила бы в себе и хранила эту истину. Понимать какое-нибудь жиз­ненное учение вне связи с тем обществом, кото­рое живет им, вообще невозможно. Даже чтобы по­нять, напр., русские песни или древние былины, не­обходимо войти в русскую жизнь, в русский быт. Только самая жизнь народа, самый народный харак­тер могут выяснить сущность народных преданий и идеалов. Такою жизненною средою для постижения Откровения является Церковь. Понятна связь Церкви с Священным преданием. Последнее есть выраже­ние непрерывного от Апостолов соборного веросо­знания или самосознания Церкви. Но не так очевидна связь Церкви с другим источником Откровения – Священным Писанием. По-видимому, Свящ. Писание может существовать и помимо Церкви, как сам по себе авторитетный документ, идущий от апо­стольских времен. И однако Свящ. Писание полу­чает свое значение исключительно от Церкви, по­тому что одна Церковь знает и помнит его происхо­ждение. Без канона Библии не существует, а вне Церкви нет канона. В самом деле: почему та или другая книга, признаваемая каноническою, не есть в действительности апокрифическая и наобо­рот? Пусть, например, евангелия подлинны, то есть в действительности происходят от тех лиц, именами которых они надписываются. Разве это ру­чается за достоверность всего, в них написанного? Разве подлинный автор-очевидец всегда без­условно достоверен в своих сообщениях? И на­оборот, пусть евангелия неподлинны. Разве это да­ет право заключать, что в них содержатся недо­стоверные известия? Разве писатель не очевидец, при известных условиях, не имеет возможности узнать и признать истину даже точнее и ближе са­мого очевидца? Вся сила, в данном случае, ле­жит в Церкви. Церковь в известных писаниях видит совершенное выражение ее исконных веро­ваний и потому заносит эти книги в канон. Отсюда разорвать связь с Церковию значит разорвать связь, соединяющую христиан с Свящ. писанием. В Цер­кви, в ее соборном самосознании мы имеем об­ъективный критерий для обоснования и удостоверения нашей веры, истинности содержимого нами Открове­ния. Восточные патриархи в послании к папе Пию IX торжественно заявили, что «непогрешимость почиет единственно во вселенской Церкви, объеди­ненной взаимною любовию, и что неизменяемость до­гмата, равно как и чистота обряда вверены охране не одной иерархии, но всего народа церковного, кото­рый есть тело Христово». Церковь есть не просто об­щество, собрание верующих, а живой организм, тело, все члены которого находятся в постоянном, тесном единении друг с другом и Главой – Хри­стом. Отсюда Церковь является вселенскою не в количественном и пространственном отношениях, но именно по целокупности своей жизни, собранно­сти, единству и тожеству своего самосознания. Цер­ковь в каждый отдельный момент своего истори­ческого существования верует так же, как она веровала всегда и прежде. Поэтому Церковь с пол­ным правом всегда присвояет себе название «Апо­стольской». Внешним выражением соборности Цер­кви являются вселенские соборы. Пусть на вселен­ских соборах присутствовали почти одни высшие иерархи. Это не было посягательством иерархии на право мирян участвовать в делах веры и цер­ковного благочиния и присвоением исключительно себе непогрешимости. Такое устранение мирян про­изошло естественным путем: на собор должны были являться не выборные от церковных общин, не депутаты, а представители церквей. Но ни миря­нин, ни диакон и даже пресвитер не могут с таким правом представлять на соборе свою цер­ковь, как епископ, ангел церкви, по выражению Апокалипсиса. Не с мнением своим являлся на собор епископ, а с исповеданием своей церкви, как это хорошо выражено св. Киприаном: «епископ в церкви, а церковь в епископе» (о единстве Церкви). Когда же епископ изменял этому испо­веданию, «церковный народ» отделялся от него, как это было, напр., в годы торжества ариан, или в Церкви русской при митрополите Исидоре, при­нявшем унию. – Деятельность вселенских соборов была вообще охранительная. Но новые истины на них провозглашались, но обнаруживалось тожество учения различных церквей между собою и с уче­нием предшествующих времен, слагалось общее определение, свободное от местных особенностей. Новыми в этих определениях могли быть только некоторые выражения (Богородица, единосущный и т. п.), но не мысли, заключенные в этих выраже­ниях. Целью Церкви на соборах было «сделать бо­лее громким верование в то, что прежде пропове­дуемо было более тихо; с большею заботливостью сделать почитаемым то, что было уже неоспори­мым предметом почитания» (Викентий Лиринский).

Итак, соборность Церкви, как наивысшее свиде­тельство непогрешимости церковного самосознания, находит свое обнаружение на вселенских соборах. Поэтому полная верность определениям вселенских соборов и неизменное сохранение их вероучения служат залогом истинности Церкви в каждый от­дельный момент ее исторического существования. Римский католицизм первый виновен в том, что поставил независимость личного или областного мнения выше вселенского единоверия. Папизм при­знает Церковь и предание лишь в теории, в отвле­чении, а на деле папа обладает непогрешимым веросознанием. Новейшие, стоящие в противоречии с преданием и соборным веросознанием Церкви, догматы непогрешимости папы и непорочного зача­тия Пресвятой Девы служат доказательством это­го. – Как протест против веры в непогрешимого папу, реформация только перенесла эту веру с од­ного лица на всех верующих христиан, точнее на каждую отдельную единицу, поскольку каждый может изъяснять Священное Писание по личному разумению. Разница тут не существенная или ка­чественная, а количественная. Но то и другое испо­ведание – римско-католическое и протестантское – ото­рвались от соборного единения с Церковью. Вот почему на Западе возникает и широким потоком разливается схоластическое богословие, отвлеченный аргумент. Вот почему прямое следствие на За­паде – рационализм.

Из сопоставления признаков, входящих в по­нятие Церкви (соборность, историческая непрерыв­ность, тожество в учении и самосознании), мы с полным правом можем заключить, что единою истинною Церковью является церковь православная. И если сверхъестественное Откровение представляет собою единую непреложную истину, то и храниться она может только в единой истинной церкви – пра­вославно-восточной.