Послание Кирилла, епископа александрийского, к Евоптию, против опровержения двенадцати глав, составленного Феодоритом

Кирилл богобоязливейшему и вожделеннейшему брату и сослужителю Евоптию о Господе желает всякого блага.

Прочитавши письма, посланные от твоего благочестия, я удивился и расположению и искренности любви во Христе. И теперь считаю долгом сказать, как истинно сказанное в книге Притчей: «брат от брата помогаем, яко град тверд» (Притч. 18, 19). И мне кажется, дело любви очень высоко ценится в богодухновенном Писании, – и весьма справедливо. Ибо содержит полноту закона, и превосходит все добродетели, и в великом находится почитании у душ святых. Исполняется же она, говорим, не в пустых только звуках слов, но (когда) свидетельствуется самыми делами. Ибо как в драгоценнейших камнях, которые называются индийскими, удивляются не тому, что об них рассказывают, но тому, чем они представляются взорам: таким же, думаю, образом и блестящая красота любви тогда сияет, когда свидетельствуется во всех прекрасных делах самыми поступками. Много ценит ее твое благочестие, которое идет по следам благоразумия святых и выражает благую жизнь их в свою славу. А теперь твое благочестие совершенно убедило меня в расположении (ко мне), приславши книгу, которую составил, говорят, Феодорит кирский; так, говорят, называется городок. Прочитавши же написанное, я принес Богу благодарственное пение, не оставил и сих слов: «Господи, избави душу мою от устен неправедных, и от языка льстива» (Псал. 119, 2). Ибо везде вижу клеветы на себя, и это в каждой главе. Я увидел, что хотя, как говорят некоторые из близких, этот муж упражнялся в красноречии и, может быть, приобрел непосредственное знание священного Писания, но слишком мало понял силу этих глав. Поэтому мне остается думать и предполагать, что он поблажает желаниям некоторых, когда притворяется незнающим, что не считают его – не хорошо и слишком, но напротив – удачно воспользовавшимся клеветами против нас, хотя, мне кажется, ничего не было трудного и высокого и ничего неудобопонятного в моих словах. Но как нужно было, хотя мы уже писали об этом, сказать несколько и против него, дабы кто не подумал, что мы замолчали в следствие сознания (своей неправоты), то сделаю свое защищение, сколько можно, короче, Итак надлежало ему, упражнявшемуся в богодухновенном Писании, если у него была одна цель – рассуждать с нами о божественных тайнах, надлежало вспоминать только о священном Писании и таким образом составлять свое изложение святоприлично, а не выносить на средину старые для нас и смрадные басни. Он удостаивает сравнить мои слова с яблоком раздора, может быть для того, чтобы показать этим, сколько он приобрел себе премудрости. Поэтому и мы имеем чрезвычайное удивление к нему: он представляется нам и красноречивейшим и многоученейшим, потому что знает, что такое яблоко раздора и Парис Приамов. Впрочем, оставивши это до удобного времени, обратимся лучше к предположенной цели.

Чрезвычайно опечалился я, прочитавши анафематства, которые ты послал к нам с приказанием опровергнуть их письменно и обнажить пред всеми еретический смысл их. Опечалился я от того, что муж, которому поручено пасти, и вверено такое стадо, и повелено врачевать немощных овец, не только сам болен и весьма сильно, но и старается заразить болезнью и овец, и хуже диких зверей терзает своих овец. Эти похищают и терзают овец заблудших и отделенных от стада; а он, находясь в средине его и считаясь пастырем и хранителем, вносит скрытое заблуждение в тех, которые повинуются ему. Ибо когда (кто) открыто сражается, можно и уберечься; а если под видом дружбы приготовляет коварство, то находит неприготовленным того, против кого сражается, и удобно наносит ему вред. Поэтому сражающиеся скрытно вреднее, нежели те, которые сражаются открыто. Меня особенно сокрушает то, что под именем и под ведом благочестия, и состоя в достоинстве пастыря, он изрыгает еретические и хульные слова, и возобновляет уничтоженное прежде, пустое и вместе нечестивое учение Аполлинария; а сверх того он не только уважает это (учение), но и дерзает анафематствовать тех, которые не хотят соглашаться с ним, если впрочем это действительно его произведения, а не кто-нибудь из врагов истины, поднимая пламень на высоту, сложил от его имени и бросил на средину, подобно яблоку раздора, о котором сложена баснь. Итак он ли это или другой кто, только под его именем, сложил их, я, при пособии света всесвятого Духа, рассматривая еретическое злословие, по мере данной мне силы, обличил его, сколько можно было, противопоставил евангельское и апостольское учение, показал нелепость его мнения и сделал ясным, сколько оно несогласно с божественными догматами, сличая главы с словами божественного Духа и показывая, сколько они чужды и несогласны с божественными. А против дерзости проклятия скажу только, что Павел, великогласнейший проповедник истины, дерзающий и против ангелов, анафематствовал тех, которые повреждают евангельское и апостольское учение, а не тех, которые пребывают в преданных богословствующими мужами определениях (οροις); потому что таковых оградил и благословениями, говоря: «елицы правилом сим жительствуют, мир на них и милость, и на Исраили Божии» (Гал. 6, 16). Итак пусть собирает отец таких слов от апостольского проклятия плоды трудов своих и снопы еретических семян; мы же останемся при учении святых отцов. Присоединил я к своему посланию и сделанные возражения, чтобы ты прочитавши увидел, сильно ли разрушили мы еретические предложения. На каждое из анафематств, отдельно взятое, я сделал возражение, чтобы для читателей удобнее было разумение и яснее обличение таких мнений.

Кто не исповедует Еммануила истинным Богом и посему святую Деву Богородицею, так как она во плоти родила Слово, сущее от Бога Отца, ставшее плотью: да будет анафема.

Феодорита, епископа кирского, опровержение двенадцати глав

А мы, которые следуем евангельским словам, не говорим ни того, что Бог Слово соделалось плотью по естеству, ни того, что Оно превратилось в плоть; потому что божество непревращаемо и неизменяемо. Поэтому и пророк Давид говорит: «ты же тойжде еси, и лета твоя не оскудеют» (Псал. 101, 28). Эти слова великий Павел, проповедник истины, отнес к Сыну в послании к Евреям (Евр. 1, 12). И в другом месте Бог говорит чрез пророка: «Аз есмь, и не изменяюся» (Малах. 3, 6). Итак если Божество непревращаемо и неизменяемо, то неспособно к превращению и к изменению. Если же невозможно превратить непревратимое, то и Бог Слово не соделалось плотью так, как бы превратилось, но приняло плоть и вселилось в нас, по евангельскому слову (Иоан. 1, 14). И богодухновенный Павел ясно говорит об этом в послании к Филипписеям так: «сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе: иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу: но себе умалил, зрак раба приим» (Филип. 2, 5–7). Итак ясно из сказанного, что образ Бога не превратился в образ раба, но оставаясь тем, чем был, принял образ раба. Итак Бог Слово не соделалось плотью, но приняло плоть живую и разумную; не родился от Девы естеством, зачавшись и образовавшись, и с того времени получивши начало существования, Тот, который – прежде веков есть Бог, и у Бога, и с Отцем вместе пребывающий и с Отцем познаваемый и покланяемый, но образовавший Себе храм в девической утробе был вместе с образованным и рожденным. Поэтому и святую Деву называем Богородицею, не потому, что она родила Бога по естеству, но человека соединенного с Богом, который образовал его. Если же образовавшийся в утробе Девы не человек, но Бог Слово, которое было прежде веков: то Бог Слово будет творением Духа: «рождшееся бо в ней от Духа Свята», говорит Гавриил (Матф. 1, 20). Если же единородное Слово Бога не сотворено, а соединосущно и совечно Отцу, то не есть образование или творение Духа. Если же Дух Святый образовал во чреве Девы не Бога Слово, то остается думать, что и образовался, и принял вид, и зачался, и родился естеством зрак раба. Но как зрак (раба) был не без Бога, а был храмом живущего в нем Бога Слова, по слову Павла: «ибо в нем», говорит, благоизволи всему «исполнению божества вселитися телесне» (Кол. 1:19, 2:9): то называем Деву не человекородицею, а Богородицею, прилагая первое название к образованию и зачатью, а другое к соединению. Поэтому и родившийся младенец называется Еммануилом, – и Богом, не отделенным от человеческого естества, и человеком, нечуждым божества, потому что Еммануил толкуется: «с нами Бог», по евангельскому слову (Матф. 1, 23). А выражение: «с нами Бог», и означает зачатого от нас ради нас, и проповедует воспринявшего (его) Бога Слово. И так младенец называется Еммануилом по той причине, что воспринят Богом; и Дева – Богородицею по причине соединения образа Божия с зачатым образом раба; потому что Бог Слово не превратился в плоть, но образ Бога принял образ раба.

Защищение Кирилла

Много раз мы восклицали против тех, которые не хотят исповедовать, что Еммануил есть поистине Бог и что святая Дева есть Богородица, потому что родила по плоти Бога Слово, когда Оно соделалось плотью, т. е. человеком. А клеветник на эти справедливые слова, – если не знал, что Еммануил есть поистине Бог, если не родилось во плоти от святой Девы Слово Божие, соделавшееся плотью, по писаниям, – для чего лучше не сказал ясно: что делаешь, благородный муж? Ты изрыгаешь странные и противные истине слова. Для чего ты извращаешь догматы истины? Еммануил поистине не есть Бог и святая Дева не есть матерь Божия! – Благоразумно основываясь на священном Писании, мы должны убедить его в незаконности и нечестности его усилий и еще более в бесстыдном сопротивлении слову Божию, противопоставляя его возгласам и учению предание апостольской и евангельской Церкви, и исповедание отцов, собиравшихся некогда в Никее. Но ловкий и коварный повествователь оставляет в стороне то, о чем прилично и необходимо было говорить, и, нисколько не размышляя об этом, избирает иные пути. Ибо тотчас говорит о необходимости доказывать, что божественное Слово выше превращения и не пременялось в естество плоти, как будто это именно утверждает и хочет показать анафематство. Итак пусть выслушает он, не умеющий опровергать того, с чем не хочет согласиться: ты говоришь слишком пространной речью и опровергаешь то, что нам самим ненавистно. Мы знаем, что божественное и превысшее естество не допускает и тени превращения; но Слово Божие приняло естество плоти, не переставая быть тем, чем Оно есть. А как он сказал, что образ божества восприял образ раба, то в учении своем уже не должен касаться того, сходствуют ли между собой эти образы сами по себе, независимо от своего существа. Я думаю, он тут же опровергает сам себя. Ненужно сходства, без труда отыскиваемого, и соединения образов, сообразных между собою, чтоб верить в действительность воплощения, а нужно соединение сущностей. Таким образом, когда говорим, что Слово стало плотью, то разумеем, что тут произошло не слияние, не смешение, не превращение, не заменение, но неизреченное и неописуемое соединение Его с плотью, имеющею разумную душу. Что до слова – «соединение», то оно не означает тотчас смешение, а преимущественно значит восприятие другого. После всего этого утверждаем, что Слово, которое от Отца происходит, восприяло святую и одушевленную плоть, соединилось с ней поистине неслиянно и из того и другого произошел человек пребывающий в тоже время истинным Богом, а отсюда – и святая Дева есть матерь Божия. Я считаю неуместным думать, что ее должно называть материю человека. Если б нашлись такие, которые, по великому безумию своему, стали бы говорить, что плоть составляет как бы источник для естества Слова Божия и начало Его бытия, то пожалуй, было бы у желающих называть ее человекородицею, некоторое, не совсем нелепое и презренное основание. Но как это мнение для всех гнусно и ненавистно, то святую Деву и не представляют иначе, как Богородицею, исключая разве того, кто верит, что Слово, от Отца происходящее, стало в собственном смысле плотью, то есть, человеком. Святая Дева действительно, как я сказал, родила не одно божество; какая ж отсюда польза в настойчивости говорящих, что ее должно называть и человекородицею? Но, как видно, у них изобретено ядовитое злоухищрение против Христа. Они не позволяют мыслить или говорить, что Сам, который прежде веков был Сын Бога и Отца, в последние дни века, без смешения и без изменения для Себя, во чреве соединившийся с оживленною разумной душой плотью, сделался подобным нам человеком; но стараются проповедовать, что Он носил обитающего в Себе Бога, как какой-нибудь праведник, и убеждают так думать, не помышляя о том, что и во всех нас обитает Бог благодатью Духа (Святого), как во святых храмах. Писано: «не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет во вас? аще кто Божии храм растлит, растлит сего Бог: храм бо Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. 3, 16–17). Но хотя мы и должны называться храмами Божиими, так как, силою Духа, носим в себе обитающего Бога; однакож во Христе мы видим другой образ тайны, утверждаем, что с Богом Словом истинно соединилась плоть, одаренная разумною душою. Я бы охотно спросил, что он признает, – то ли, что поистине произошло присоединение Слова к человечеству или, что то же, к святому телу, одушевленному разумною душою,– или, как и другие (думают), связь служебного и несущественного образа с существенным образом божества, как в ношении (человеком) божества, – или еще иной какой-нибудь способ соединения, выводимый из различных видов усыновления, при равенстве достоинств, если он допускает что-нибудь кроме союза (ношения). Но, как оказывается, я напрасно докучаю и предлагаю излишний вопрос: передо мной его слова и открытое исповедание. В первой главе он говорит следующее: «родившийся младенец называется Еммануилом, – и Богом, не отделенным от человеческого естества, и человеком, нечуждым божества». Ему следовало сделать тщательное и точное изложение этих предметов. Однакож это следует заметить; ибо вот в этом месте он называет Бога неотделенным от человеческого естества, ясно выражая единство, даже признает при этом, что Христос вместе Бог и человек; ибо знает, что Он един по соединению промыслительному (οικονομικην). Как же он не краснеет, осуждая то, что мы говорим?

Кто не исповедует, что Слово, сущее от Бога Отца, соединилось с плотью ипостасно, и что посему Христос един с своею плотью, то есть, один и тот же есть Бог и вместе человек: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Веруя учению святых апостолов, мы исповедуем, что Христос един есть, и, по причине единства, называем его Богом и человеком; единства же ипостасного, как странного и чуждого Ему, не знаем никоим образом ни из божественного Писания, ни из отцов, изъяснявших Писание. А если тот, кто предложил это, разумеет под единством ипостаси то, что тут образовалась средина между плотью и божеством, то мы возражаем ему со всею ревностью и обличаем в богохульстве. Ибо средина необходимо предполагает слияние, а слияние уничтожает особенность того и другого естества. Что переменяется, то перестает быть тем, чем было раньше. А это в высшей степени нелепо сказать о Боге Слове, происшедшем от семени Давида. Должно веровать Господу, который в следующих словах, произнесенных к иудеям, указывает в Себе два естества: «разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю» (Иоан. 2, 19). Если же произошла средина, то Бог уже – не Бог, и храм указанный – не храм, а и храм представляется Богом и Бог храмом (таков дальнейший смысл средины), и Господь излишне сказал иудеям: «разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю». Должно бы сказать: умертвите Меня, и чрез три дня Я воскресну. Если бы действительно произошла некоторая средина, то с ней и слияние; а вот тут Он показывает, как разрушается храм и восстановляет его Бог. Итак не нужно единство по ипостаси, которое, как мне кажется, предлагают в смысле средины. А довольно называть единство таким единством, которое и показывает самобытность естеств, и научает почитать Христа Богом.

Защищение Кирилла

Вот, как ни восстанет против нас необузданными устами этот искусник, старающийся везде найти удобный к тому случай, снова злословит выражение «по ипостаси». Он осуждает его за новость, и утверждает, что сказано странно, не помышляя того, что правдивость выражений, противополагающая истину вымыслам нечестивых еретиков, направлена к тому, чтоб ниспровергнуть то, что они противополагают (ей). Итак в то время, как Несторий повсюду уничтожает рождение Бога Слова телесное, уверяя нас в одном единении достоинств, и говорит, что человек, почтенный двузнаменательным названием сыновства, присоединен к Богу, мы говорим, что соединение произошло ипостасное, опровергая его слова выражением – ипостасное, выражением, означающим не иное что, как то, что естество Слова, или ипостась, (что означает самое Слово), поистине соединилось с естеством человеческим без всякого превращения или изменения, как весьма часто мы говорили, и мыслится и есть единый Христос – Бог и человек. А это, как я думаю, допускает и сам Феодорит, коль скоро он говорит, что Бог неотделен от человеческого естества и что человечество не мыслится без божественности. Итак мы не говорим того, что соединение образа Божия и образа раба исключает ипостась, ни того, что обыкновенный человек, почтенный одним равенством достоинств, присоединен к Слову чрез обитание; но говорим, что сам единородный Сын Божий, чрез восприятие, как я сказал, одной плоти, одушевленной разумною душою, стал истинным человеком так, что пребывает и Богом. Но этот велеречивый человек, привыкший к умствованиям, определил слово – ипостасное в смысле ограничения и отваживается называть и выставлять на вид те несообразности, которые проистекают из этого, как будто мы того не знаем. Может быть ему нравится и услаждает многословие и красноречие, и он ничего другого не имеет в виду, кроме мысли, что может пространно говорить, принимая за истину то, чего никто еще не говорил, чтобы показаться чем-нибудь между неумеющими правильно рассудить: кто безрассудно баснословит и говорит ложь, или кто вступил на правый путь истины и употребляет мудрую и необходимую речь. Признаюсь, я сначала думал, что он понимает смысл глав, а притворяется в незнании и этим угождает кому-нибудь. Теперь я верно знаю, что он действительно не понимает этого.

Кто во едином Христе, после соединения (естеств), разделяет лица, соединяя их только союзом достоинства, то есть, в воле или в силе, а не, лучше, союзом, состоящим в единении естеств: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Неясен и темен смысл сказанного (для благочестивых же очевидна его нелепость). Ибо для кого не очевидно, что сочетание и стечение (συνοδος) не имеют различия. Стечение есть соединение разделенного (κεχωρισμενων), а сочетание (συναφεια) есть совокупление различаемого (διηρημενων). Но мудрый виновник этих слов полагает несовместным между собой то, что одинаково звучит. Не должно, говорит, соединять ипостаси сочетанием, а стечением и стечением природ. Или он, быть может, не знает, что говорит, или, если знает, то богохульствует. Природа есть нечто движимое необходимостью и лишенное свободы. Например, к чувству голода мы возбуждаемся природою, – не намерением, а необходимостью; те, которые живут в нищете, не были бы в нищете, если бы имели свободную власть не голодать; по природе мы чувствуем жажду, спим, дышим воздухом. Все это бывает не по воле нашей, я говорю. Кто ничего этого не принимает в себя, тот необходимо встречает конец жизни. Если таким образом произошло природное соединение образа Бога и образа раба, то Бог Слово был вынужден необходимостью, а не человеколюбием соединиться с образом раба и Законодатель всего находится в необходимости следовать законам. Но не тому учит апостол, а противному, именно, что, восприяв зрак раба, (Бог) «истощил себя» (Филип. 2, 7) В словах – «истощил себя», – Он представляет Его не вынужденным. Таким образом, ежели Он по намерению и свободно соединился с природою, взятою от нас, то уже не нужно присовокуплять слово – природный, довольно будет того, чтоб признавать единство. Единство принимается в разделенном и никогда не мыслится, если ему не предшествовало разделение. Таким образом, принимая единство, он наперед принимает разделение. Отсюда – почему же говорит, что не должно разделять ипостаси или природы, зная, при этом, что совершенная ипостась Бога Слова существовала прежде веков и что восприяла совершеннейший образ раба. Поэтому он говорит – ипостаси, а не ипостась. Если обе природы имеют совершенство, оба сходствуют, то есть, образ раба с восприемлющим его образом Бога, и благочестно исповедывать одно лице, единого Сына и Христа: то не будет нелепостью говорить – соединились две ипостаси или природы, но согласно с основанием. Ежели в одном человеке разделяем природы, говорим – смертное тело и бессмертный дух и оба суть одно – человек: то тем более сообразно с здравым разумом познавать особенности природы воспринимающего Бога и воспринимаемой человеческой природы. Мы находим, что и блаженный Павел разделял человека на двое и говорил некогда: «аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2Кор. 4, 16), и в другом месте: «соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку» (Рим. 7, 22), и опять: «во внутреннем человеце вселитися Христу» (Еф. 3, 17). Если апостол разделяет естественную связь природ вместе созданных: то на каком основании обвиняет в нечестии отделяющих особенности природ – естества Бога, существовавшего прежде веков, и естества человеческого, воспринимаемого в последнее время, обвиняет тот, кто учит нас ограничению под другим только именем?

Защищение Кирилла

Смотри, как этот умнейший муж сначала ложно обличает неясность слов, и, сам имея ум не светлый, а туманный, называет темною такую речь, которая для желающих мыслить праведно столько очевидна и понятна! Он вообразил, будто речь наша учит говорить – стечение, (συνοδος), а не сочетание (συναφεια). Потом, выказывая свое искусство, провозглашает, что у нас равная сила в смысле, станет ли кто говорить стечение, или станет употреблять – сочетание. Но я еще дивлюсь проницательности и уму его, обладающему такою остротою, по следующему: – он один, как кажется, знает то, что всякий везде знает, что так общеизвестно, что совершенно ясно для людей, вовсе незнакомых с мирской наукой и с искусством речи, обладающих знанием самым посредственным, приобретаемым чрез недостаточное слушание при малом прилежании. Удивленный его ученостью, я говорю: ты, который разверзаешь против нас величественные уста, ты утонченно созерцаешь таинство едва-едва в бодрственном состоянии, как будто сквозь сон и в опьянелом состоянии. Некоторые порицают единство, которое во Христе, перетолковывая его неправо, на собственный лад, помимо того, что предложено в священном Писании. Говорят, что природы взаимно разделены и разделяются всеми способами, та и другая существует особенно и разделенно, а человек, спорят, соединен с Богом чрез обитание, по одному достоинству, то есть, по силе или по известному наименованию сыновства. Такие мнения уничтожает анафематство и восстает против столь возмутительного пустословия. Оно утверждает, что никоим образом не должно разделять Слово, естественно, то есть, не по обитанию, а истинно присоединившееся к святой плоти, имеющей разумную душу, чтобы не изобразить двух сынов и не разделить нераздельного. Но он, не понимая, в чем состоит естественное единство, то есть, единство истинное, не сливающее естеств и не смешивающее так, чтобы тому и другому следовало существовать иначе, чем тогда, употребляет слабое и свойственное детям доказательство для утверждения того, что будто бы правильно мыслит и говорит: если единство произошло естественное, то истощание Слова было не произвольное, а вызванное как бы силою и необходимостью. Природа обыкновенно действует принудительно. На это пусть кто-нибудь скажет ему: голод, жажда и прочее, что ты сам назвал, суть природные несовершенства и производят в нас движение, так как мы обладаем природою, подлежащею возбуждениям; божественное же и неизреченное естество Слова, отнюдь не подлежащее недугам и необходимости, ни кем, ни само собой не было принуждено к тому, чтобы против воли принять плоть, усвоить себе меру человечества и восприять семя Авраамово. Ни для кого не составит труда увидеть, если захочет, как несмысленно у него сказано. Говорит, что природное совершенно подчинено законам необходимости, и в доказательство этого приводит то, что мы чувствуем голод и жажду независимо от нашей воли, по призыву к этому природы, хоть бы кто и не хотел. Человеку искусному, имеющему сведущий в этих предметах ум, следовало бы усматривать серьезные вещи, стоящие большого затруднения. Если справедливо, что человек по природе разумен, то поэтому он против воли и по принуждению разумен! Что же? Скажи мне, ужели Бог не по природе есть Бог, или не по природе свят, праведен, благ, жизнь, свет, мудрость и добро? Ужели и сам против воли и по принуждению есть те, что есть? Но я думаю, желая так рассуждать, надобно ясно обнаружить величайшее безумие. Итак какая ложь у нас, хоть он и воздвиг непобедимую и неодолимую стену? И столько слабые высказывает предположения, и слыша, что произошло природное соединение, то есть, истинное, непричастное превращению и совершенно неслиянное стечение субстанций, усиливается ниспровергнуть силу сказанного так, чтоб казалось, что не действительно произошло, но по подобию, которое берет от нас. Дерзкий не страшится подчинять естество Слова неотразимой необходимости! Истощил Себя не без воли; но Единородный добровольно соделался человеком, и не так, как говоришь ты, принял человечество, даровав ему только обитательное соединение, и увенчав благодатью сыновства, как нас. Итак хотя и прилично нам мыслить, что соединились субстанции, что Слово соделалось человеком и воплотилось, что соединение, сообразно сему, называется некоторым образом природным, чтоб не дать места неистинному, обитательному соединению, которое принадлежит нам, как участникам божественной природы, о чем говорит Павел: «прилепляяйся Господеви, един дух есть» (1Кор. 6, 17); однакож Слово Божие, чуждое и свободное от возбуждений, не подлежит необходимости и власти природы. Не хотеть разделять на двое соединенное после соединения, по моему мнению, дело совершенно неукорительное и не заслуживающее обвинения, тем более, что этот добрый Феодорит берет в пример человека, который даже, по нашему, мыслится как один, и не позволяет делить его на двое, хотя самое его рассуждение не отвергает дробления и деления на сколько нужно для того, чтоб знать, что одно по природе своей есть душа, а другое по природе – тело. Итак чрез размышление о божестве и человечестве, тщательно доискиваясь единения, в подобном смысле, совершившегося во Христе, говорим, что произошло истинное стечение в единении, при чем не забываем, что Слово Божие по природе есть нечто иное, чем плоть, и – иное плоть по своей природе. Не рассекать однажды соединенное – это еще не все; дух истинной веры никому не позволяет делить на двух сынов единого Христа и Сына и Господа, как учит святое и богодухновенное Писание. Но очевидно, что он мало заботится об истинных догматах и с большим старанием избегает уразуметь нечто из того, что необходимо для пользы, как что либо такое, что может принести вред, ложью, как видно, хвалится и даже чрезвычайно настроен к злословию. Пусть выслушает от нас: «что хвалишися во злобе, сильне? беззаконие весь день, неправду умысли язык твой» (Пс. 51, 3–4).

Кто изречения евангельских и апостольских книг, употребленные святыми ли о Христе, или Им самим о Себе, относит раздельно к двум лицам или ипостасям, и одни из них прилагает к человеку, которого представляет отличным от Слова Божия, а другие, как богоприличные, к одному только Слову Бога Отца: да будет анафема.

Возражение Феодорита

И это родственно тому, что уже сказано. Хочет, как бы сделав ограничение не видеть никакого различия в словах евангельских и апостольских писаний, и это тот, который, быть может, хвалится тем, что ратует против Ария и Евномия и других ересиархов. Пусть прилежный учитель священных догматов скажет, каким образом он обличает богохульство еретиков, в то время, как усвояет Богу Слову то, что смиренно и прилично сказано об образе раба? Допуская это, они установляют догмат, что Сын Божий есть меньший и творение и создание и раб и принадлежит к несуществующему. И так мы мыслящие не то, что они, исповедуя, что Сын Отца сосуществует и совечен Богу, художник и творец всего, украситель, кормчий и правитель, во всем премудр и всемогущ, утверждая даже, что Он есть само могущество, сама жизнь и сама премудрость, кому мы припишем следующее: «Боже мой, Боже мои, вскую мя оставил еси» (Мф. 27, 46)? еще: «Отче мой, аще возможно есть, да мимо идет от мене чаша сия» (Мф. 26, 39); и еще: «Отче, спаси мя от часа сего» (Иоан. 12, 27); «О дни же том, или о часе, никтоже весть, ни ангели иже суть на небесех, ни Сын, токмо Отец» (Мк. 13, 32), и все прочее, что сказано самим Им, или святыми апостолами сказано и написано смиренно? Кому припишем голод и жажду? Кому бодрствование и сон, неведение и страх? Кто нуждался в помощи ангелов? Если это свойства Бога Слова, то каким образом Он называется мудростью и мудрость обнаруживает неведение? Еще почему носит имя премудрости, коль скоро подвержен немощи неведения? Каким образом будет истинен, когда говорит, что имеет все, что имеет Отец, и не имеет ведения Отца? «О дни же том (и часе) никтоже весть, ни ангели небеснии, токмо Отец мой един» (Мф. 24, 36). Каким образом будет неизменный образ Отца, когда не все имеет, что имеет Отец? Итак если истинен был говоривший, что он не знает, то кто бы мог думать об нем это? А если и зная день, говорил, что не знает его, то смотри, к какому богохульству должно привести соединение, как (обманывает) истина, незаслуженно называемая истиною, если заключает в себе что-нибудь противное истине? А если не обманывает истина, то Слово Божие не незнает день, который само сотворило, и в который имеет судить вселенную; но имеет ведение Отца, как непреложный образ. Таким образом неведение принадлежит не Богу Слову, но образу раба, который лишь настолько имел знания, сколько открывало обитающее в нем божество. Это же должно сказать и о прочем, подобном тому. Сообразно ли с здравым смыслом, чтобы Бог Слово мог сказать Отцу: «Отче, аще возможно есть, да мимо идет от меня чаша сия: обаче не якоже аз хощу, но якоже Ты» (Господи) (Мф. 26, 39). Ибо здесь опять встречается много несообразного. И во-первых то, что несогласны будут Отец и Сын, одного хочет Отец, другого хочет Сын: «обаче не якоже аз хощу, но якоже Ты (Господи)». Далее большое неведение в Сыне. Он не знает, возможно ли, или не возможно, чтоб миновала чаша. А сказать это о Боге Слове вполне нечестиво и богохульно. Тот, который затем и пришел, и добровольно восприял нашу плоть, кто истощил Себя, Тот знал в совершенстве, какой долженствовал быть конец домостроительственной тайне; потому и святым апостолам предсказывал: «се восходим во Иерусалим, и Сын человеческий предан будет..... языком на поругание и биение и пропятие, и в третий день воскреснет» (Мф. 20, 18–19). Кто предсказал это прежде, и возбранял Петру, молящему, чтоб этого не было, – каким образом Он молился, чтоб этого не было, если в совершенстве знал все, имеющее случиться? Ужели не странно: Авраам за много веков предвидел день этот и возрадовался, подобно и Исаия предсказал спасительное Его страдание, Иеремия также, Даниил, Захария и весь лик пророков, а сам Он не знает, просит избавления и молится, чтоб служить спасению мира? Следственно эти слова относятся не к Богу Слову, а к образу раба, который боялся смерти, потому что смерть не была еще сокрушена. Дозволив страх, Бог Слово допускает этому образу говорить такие слова, чтоб нам не принять его за естество Отца и происшедшего от Авраама и Давида не заподозрить как мечту или фантазию, как предположила жалкая толпа нечестивых еретиков. Итак что сказано и произошло приличное Богу, то мы припишем Богу Слову, что же сказано и совершилось смиренно, мы усвоим образу раба, чтоб не заболеть недугом богохульства, как Арий и Евномий.

Защищение Кирилла

Как было бы хорошо, если б ум твой, свободный от ненависти и страстей, отыскал истину в наших словах! Но он не заботится об том и опять направляет это к тому же, что ему нравится. Ибо говорит: и это подобно тому, что уже было сказано; хочет, как бы сделав ограничение, не видеть никакого различия в словах апостольских и евангельских Писаний; и это тот, который, быть может, хвалится тем, что ратует против Ария, Евномия и других ересиархов. Это он; я же говорю, что я настолько же далек от того, чтоб говорить, что природы взаимно ограничивали одна другую, что допущено смешение, слияние или превращение, насколько он далек от истинного образа мыслей. Мы не устраняем различного образа выражений; знаем, что некоторые из них таковы, что говорят прилично о Боге, другие приспособлены к человеческой природе; первые соответствуют великой славе, последние же мере истощения. Повторяем, что их мы не распределяем между двумя лицами, во всех отношениях различными одно от другого. Если един есть Господь наш Иисус Христос и едина вера в Него и едино крещение, то одно должно быть и лице у него, как у одного. Поскольку Бог есть и человек вместе, и Он обнаруживает себя даже без укоризны, потому что сам употребляет слова, или достойные Бога, или приличные человеку: то божественное и неизреченное естество ни в каком отношении не уменьшается, сравнительно с Отцем, из-за того, что говорится об ней мыслимое о человечестве, не отрицается вера в домостроительство с плотью от проповедания, что Бог, с тем, что Он есть по божеству, сделался вместе и человеком, подобным нам. Итак все принадлежит одному Христу – и то, что приличествует Богу, и то, что относится к человечеству. Если Слово, происходящее от Бога Отца, не сделалось человеком, то не должно говорить о Нем человечески, как об нас. А если истинно, что Бог сделался причастным плоти и крови, подобно нам, и во всем уподобился братии (Евр. 2, 12–14), то есть, нам: то зачем так неразумно порицают премудрое домостроительство, отказывая в человеческом названии, и скромность речи, говорящей о домостроительстве, усиливаясь разуметь о другом отдельном от Сына, об образе раба, как говорят они сами? Вполне неразумно делать вид, что боятся безумства еретиков, и в тоже время дозволять себе понимать предание истинной веры вне благоприличного смысла. Лучше и разумнее будет, если сказать, что человеческие названия приписываются не другому лицу, мыслимому особенно и отдельно от Сына, и, как у них принято говорить, образу раба, а преимущественно мере человечества Его. Ибо Тому, кто Бог и человек вместе, должно приписывать оба рода названий. Но я дивлюсь, каким образом он (Феодорит) и сам представляется исповедующим единого Христа, который есть Бог и человек вместе, и несмотря на то, как бы вдруг позабывши то, что, полагаем, хорошо знает, снова делит одного на двое. Ибо предлагает слова: «о дни же том, или о часе, никтоже весть, ни ангели, иже суть на небесех, ни Сын, токмо Отец» (Мк. 13, 32). Далее присовокупляет, что Слово, рожденное от Бога Отца, есть премудрость, которая должна предузнавать все будущее, и говорит: «итак неведение принадлежит не Богу Слову, но образу раба, который настолько имел ведения в то время, насколько открывало ему обитающее в нем божество. Это же должно сказать и о прочем, подобном тому». Итак ежели не лжешь, говоря, что един есть Господь и Иисус Христос, то зачем разделяешь и не стыдишься называть двух сынов? Не ясно ли произойдут два, если тот, кто имеет ограниченное знание, не одно и тоже с тем, кто знает все, если кто совершен в премудрости, и знает столько же, сколько Отец, не одно и тоже с получающим откровение по частям? И если есть един, един по причине истинного соединения и нет другого в отдельности, особности, то выходит, что ему принадлежит знание и вид незнания. Итак знает сам по божеству, как премудрость Отчая; но ставши под уровень неведущего человечества, домостроительственно совершает то, что свойственно и другим, хотя, как я сказал прежде, нет ничего, чего бы Он не знал, но все знает с Отцем. Ибо зачем Он называется чувствующим голод (Матф. 4, 3), утрудившимся от пути (Иоан. 4, 6), коль скоро сам есть жизнь и Бог животворящий, сам есть хлеб живый, сходящий с небеси и дающий жизнь миру и наконец сам Владыка добра (Иоан. гл. 6)? Затем, чтобы веровали, что Он поистине соделался человеком, восприял Себе человеческое, имеет постоянное пребывание в совершенствах своего естества и безразлучно содержит то, в чем всегда был, есть и будет. Кто сказал, что откровение дано природе раба обитающим в ней Богом, притом откровение ограниченное, хот уже превращает Еммануила в пророка нашего, богоносного человека и нечто другое. Далее думает, будто говорит нечто остроумное и неопровержимое: «если Божие Слово восклицает», – говорит он, – «Отче, аще возможно есть, да мимо идет от мене чаша сия: то во-первых Оно разногласно с Отцем и неправедно молится о том, чтоб не пить чаши, зная, что Его страдания принесут спасение миру». Итак пусть и от нас выслушает в свою очередь блуждающий в непотребных умствованиях: поскольку ты думаешь, что должно удалять от Бога Слова такие выражения и усвоять их одной природе раба, то не дробишь ли снова одного на двух сынов? И кто из людей умных не сознает очевидности этого? Может быть кто-либо, разделяющий твои умствования, скажет, что невероятно и несообразно с здравым смыслом, чтобы образ раба избегал страдания и казался в противоречии Отцу или даже обитающему в этом образе Слову. Думаю, что Он знал, что страдание Его спасительно для всего небесного и земного, и принесет жизнь тем, которые подчинены смерти. Говорит, должно было здраво взглянуть на объятого великим страхом и готового повиноваться божественному мановению. Скажи пожалуй, ужели ты не чувствуешь, что безрассудно пустословишь? Что значит эта нелепая неосновательность мыслей? Я без замедления сказал бы, что малозначительно в Слове, рожденном от Бога, все человеческое. Я спрошу, кому принадлежит истощание и кто понес его добровольно? Ибо если, как они говорят, природа раба, которая происходит от семени Давидова: то каким образом или при каком условии дошла она до истощания, ежели была воспринята Богом? Если же называется истощившимся Слово, которое существует в одном образе и равенстве с Богом Отцем: то опять каким образом или по какому условию истощилось, если избегало истощания? Приписывать истощание Богу Слову, который не знает превращения или страдания; – значит заключать и говорить нечто о человеке, по домостроительственному присоединению к плоти. Хотя Он и сделался человеком, однакож сущность таинства никаким образом не вредит Его природе. Он пребывает тем же, чем был, даже и отдаваясь человечеству для спасения и жизни мира. Поэтому, относя евангельские и святых апостолов слова не к двум лицам, но к единому Христу и Сыну и Богу, мы и не уменьшаем божественное Его естество и славу, ради Его человечества, и не отвергаем домостроительства, но веруем в воплощение самого Слова, ради нас совершившееся.

Кто дерзает называть Христа человеком Богоносным, а не, лучше, Богом истинным, как Сына единого (со Отцем) по естеству, так как Слово стало плотью и приблизилось к нам, восприяв нашу плоть и кровь: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Мы говорим, что Слово Божие, подобно нам, соделалось причастным плоти и крови и души бессмертной, по единению с ними. Но чтобы Бог Слово соделался плотью чрез некоторое превращение, этого мы не только не говорим, но и обвиняем в нечестии тех, которые говорят это. А сие, кажется, противно и этим словам. Ибо если Слово превратилось в плоть, то не приобщилось нашей плоти и крови. А если присоединилось к плоти и крови, то каким образом иначе, а не так, Оно присоединилось? А если плоть есть нечто иное, чуждое Его состава, то Он не превратился в плоть. Таким образом, употребляя слово приобщение, мы боготворим Сына, как единого, боготворим и воспринявшего и воспринятое в Нем; но помним разность естеств и не избегаем называть его богоносным человеком, как и называется Он у многих из святых отцов, из коих например употребил это имя святый Василий великий в слове к Амфилохию о Святом Духе и в изъяснении 59 псалма. Называем же богоносным человеком не в том смысле, что Он принял какую-нибудь частную благодать, а в том, что всецело обладает единым божеством Сына. Изъясняя это, блаженный Павел говорил: «братие, блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе: яко в том живет всяко исполнение божества телесне» (Кол. 2, 8–9).

Защищение Кирилла

Опять весьма легко показать, как беспутно он здесь пустословствует. Мы говорим, не должно называть Христа Богоносным человеком, чтобы не представлять Его, как одного из святых, но Богом истинным, вочеловечившимся и воплотившимся Словом Божиим. Опять преследует то, что сказано справедливо, и на разные лады говорит необыкновенное и лживое. Говорит, что мы называем Божие Слово превратившимся в естество плоти и выкапывает основания, коими усиливается показать, что Божие Слово исключает превращение. Я по необходимости должен сказать здесь то, что весьма часто говорил. Так как никто не говорит, что божественная и невредимая природа Слова преобразовалась в земную плоть, а все единогласно исповедуют, что она неспособна к превращению: то напрасный поднимаете вы на себя труд, чтоб научить чуждых обольщения, что Слово Божие по природе своей непревратимо и неизменимо. Кто будет столько несмыслен и безумен, что захочет верить и говорить столь гнусное и, быть может, презираемое самыми несмысленными? Я не понимаю, каким образом обвиняется в том, что ставит Еммануила под один уровень с пророками, обвиняется тот, кто повсюду говорит, что Еммануил есть Бог. Он называет Его (Сына) Богоносным человеком, который подобен нам, носящим в себе обитающего Духа Святого и Бога всяческих. Ибо (Дух) обитает в сердцах наших и мы – храмы Бога живого. И не будет говорить, что Слово стало человеком и думать, что Бог обитает в человеке. И хотя истинно слово блаженного Павла: «яко в том живет всяко исполнение божества телесне» (Кол. 2, 8), разумеется, не чрез обитание; однакож он говорит, что «един Бог Отец, и един Господь» «Иисус Христос, имже вся» (1Кор. 8, 6). Кроме этого скажет кто-нибудь, что даже в человеке живет дух его, почему и написано об некоторых: «живущих же в бренных храминах» (Иов. 4, 19), в числе коих и мы сами обитаем в подобной же храмине; но ведь человек мыслится и на самом деле есть один по причине устройства своего из плоти и разумной души, в ней обитающей. Итак от чего не перестает поносить правое и отнюдь непревратное учение веры? Иногда называет единым Христом и Сыном и Господом Богом и человеком вместе; иногда же, давая Ему меру пророков, называет богоносным человеком, быть может не зная, что тем равняет его с нами, если, то есть, Он не есть воистину Бог, а храм, в котором обитает Бог Слово, подобно как в нас. Но божественное Писание говорит иначе: «Слово плоть бысть, – говорит оно, – и вселися в ны» (Иоан. 1, 14), чтобы кто не стал думать, что Он преобразовался в природу плоти по превращению и переменению. А коль скоро стал плотью, то есть, человеком, не есть уже богоносный человек, но Бог, по своему изволению предающий Себя истощанию, и принимающий в собственность плоть, занятую от жены, плот, говорю, не чуждую души и ума, но обладающую душою и разумом. Мы знаем, что Он называл тело свое храмом, но не по обитанию, какое например основал в нас чрез Святого Духа, – а исповедуется, по причине единения, как единый Христос, Сын и Господь.

Кто дерзает говорить, что Слово Бога Отца есть Бог или Владыка Христа, а не исповедует, лучше, Его же самого Богом и вместе человеком, так как по писаниям (Иоан. 1, 14) Слово стало плотью: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Блаженный Павел говорит, что природа раба воспринята Словом Божиим; но поскольку восприятие предшествует единению, то блаженный Павел, различая эти понятия, называет образ раба природою воспринятою; имя рабства не имеет места в происшедшем соединении. В послании к верующим в Него, апостол говорил: «темже убо неси раб, но сын» (Гал. 4, 7), и Господь ученикам: «не ктому вас глаголю рабы... вас же рекох други» (Иоан. 15, 15); тем более свободен от рабства первенец нашей природы, чрез которого и мы достигли дара усыновления. Итак исповедуем Бога и самый образ раба, по причине присоединения его к самому Богу; и веруем слову пророка, называющего еще младенца Еммануилом, и рожденного отрока Ангелом великого совета, Чудным, Советником, Богом крепким, Властелином, Князем мира и Отцем будущего века (Иса. 7:14, 9:6). Однако ж, проповедуя восприятие природы после соединения, пророк называет рабом того, кто произошел от семени Авраамова, и так говорит: «раб мой еси ты, Израилю, и в тебе прославлюся» (Иса. 49:3), и опять: «тако глаголет Господь, создавый мя» от чрева раба себе (Иса. 49:5), и немного спустя: «дах тя в завет рода (израилева), во свет языком, еже быти тебе во спасение, даже до последних земли» (Иса. 49:6). А то, что образовалось во чреве, то не есть Бог Слово, но образ раба. Ибо Бог Слово стал плотью не чрез превращение, но чрез восприятие плоти, одаренной разумною душою.

Защищение Кирилла

Таинство домостроительства Единородного с плотью здесь также не менее оградит слова сказанные нами выше, и покажет их сообразность и разумность, и это легко. Ибо единородный Сын, сущий в образе Бога Отца, равный Ему во всем, во славе и свободе, называется, по восприятии природы раба, братом тем, которые были под игом рабства, то есть, братом нам. Таким образом, как один из нас, Он отдал дидрахму требующим дани и был под законом, как человек (Мф. 17, 24–27), будучи законодателем по божеству, и учил своих учеников: хотя по естеству своему был свободен, как Бог и от Бога, потому что воистину есть Сын и в образе раба по плоти. Однакож почитая, по причине истощания, образ раба как бы своею собственностью, подчинялся сборщикам податей. Таким образом, если кто скажет, что Он называется рабом по словам пророков, то оскорбляться этим никоим образом неприлично. Ибо они знали чрез откровение Святого Духа, что Слово, сущее от Бога Отца, соделавшись человеком, с одной стороны было так свободно, как Сын, и с другой стороны не отвращалось меры истощания, сообразуясь с игом нашего рабства. Так и Бога называет своим Отцем, хотя по естеству и сам собою был Бог и никоим образом не менее Отца по величию. Итак когда Несторий следующее писал о Христе: «но столько пострадавший милосердый первосвященник – не Бог, воскреситель того, кто пострадал», и Слово Божие называл Богом Христа, присовокупляя при этом: «был и младенец и Господь младенца»: то мы утверждаем, что его речи не только безобразны, но и в высшей степени нечестивы. Ибо если Слово, которое от Бога, есть Бог Христа, то, во всяком случае и без всякого сомнения, выйдут два. А как представить младенца и вместе Господа младенца. Итак не следует говорить, что Еммануил есть Бог и Господь сам Себе, коль скоро Он в одно и тоже время Бог и человек, с тех пор, как Слово Божие воплотилось и вочеловечилось. Когда же кто станет сомневаться, что божество есть нечто иное по своему естеству, и нечто другое – человечество по своему естеству? Не смотря на то, оба естества – божество и человечество составляют одного Христа по единению домостроительственному.

Кто говорит, что Иисус как человек был орудием действий Бога Слова и окружен славою Единородного, как существующий отдельно от Него: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Если природа человеческая смертна, а Бог Слово, будучи жизнь и податель жизни, восстановило и вознесло на небеса храм, разрушенный иудеями: то как образ раба не прославляется чрез образ Божий? Если смертная природа сделалась бессмертною чрез единство с Богом Словом, то она получила то, чего не имела. Если же получила то, чего не имела, и прославлена, то прославлена тем, от кого получила это. Потому и апостол восклицает: «кое преспеющее величество силы Его в нас верующих по действу державы крепости Его, юже содея о Христе, воскресив Его от мертвых» (Еф. 1, 19–20).

Защищение Кирилла

Те, которые называют Христа, выражают тем не то, что Он есть подобный нам, обыкновенный человек, но что Он есть вочеловечившееся и воплотившееся Слово, рожденное от Бога; и потому, если говорится, что Он совершил что-либо приличное преимущественно Богу, чрез свое тело, которое сделал своим служебным органом: то тем не менее действие принадлежит Христу, самому Господу добра, не уступающему другому это действие; так как Он дал власть блаженным апостолам против духов нечистых, власть изгонять их и исцелять всякий недуг и всякую язву в народе. Поэтому блаженный Павел говорит: «не смею бо глаголати, что, ихже не содея Христос мною, в послушание языков, словом и делом, в силе знамений и чудес, силою Духа Божия» (Римл. 15, 18–19). Блаженные ученики некогда с радостью приступили ко Христу и говорили: «Господи, и беси повинуются нам о имени твоем» (Лук. 10, 17). Говорим, что святые люди были подвигнуты к действованию Христом в духе; но Иисус, мыслим, не так был возбужден в Духе Словом к действованию, как будто бы был другой сын, кроме Единородного от Отца. Единение показало одного, и потому мы остерегаемся делить Его на двух. Ибо хотя, по Писанию, Слово стало плотью; однакож, по истинному единству, которое превышает и разум и слово, есть такой единородный Сын. Итак один и единый Христос Иисус чрез тело свое, как чрез орган, совершал Божии веления, но силу совершения получил не по подобию святых. Говорить это было бы нечестиво и весьма непристойно. Если, будучи жизнью и жизнеподателем, Он воскресил тело свое от мертвых и прославил Себя самого, показав свое животворящее естество: то и не предоставил никому другому, кроме Себя, славу совершения своего дела. И так говорил Богу Отцу, который на небесех: «Отче, прослави Мя славою, юже имех у Тебе прежде мир не бысть» (Иоан. 17, 5), хотя был Бог и от Бога по естеству и Владыка славы. Потом каким образом, будто нуждаясь в славе, просит славу, которую имел прежде мир не бысть? Потому, что стал человеком и по благоволению Божию за всех вкусил смерть по плоти (Евр 2, 9), по словам блаженного Павла; отсюда, как бы предотвращая поношение бесчестия, предсказал свое воскресение, по которому и познается нами, как животворящий, и веруем в Него, как в Бога. И так прославил не иного кого-нибудь, но Себя самого, когда присоединенный к себе храм поистине сделал превосходнейшим чрез смерть. Что же до веры в то, что присоединенное к Нему тело не чуждо души и ума, но имеет душу и тело, то об этом мы говорили весьма часто.

Кто дерзает говорить, что воспринятому (Богом) человеку должно поклоняться вместе с Богом Словом, должно Его прославлять вместе с Ним и вместе называть Богом, как одного в другом (ибо так думать заставляет постоянно прибавляемая частица – συν (вместе с), а не чтит Еммануила единым поклонением и не воссылать Ему единого славословия, так как Слово стало плотью: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Я говорил часто, что мы одно усвоили прославление Христу Господу и исповедуем Его Богом и вместе человеком. Ибо этому научает смысл единства; но говорить об особенности естеств мы не перестанем. Ибо ни Бог Слово не потерпел превращения в плоть, ни человек перестав быть тем, чем был, не преобразовался в естество божественное. Таким образом мы поклоняемся Господу Христу, признавая в Нем разности того и другого естества.

Защищение Кирилла

Но мы, превосходный муж, привыкшие верить в лучшее и истиннейшее, прилагая тонкую проницательность к тщательному уяснению и познанию сего таинства, согласно тому, что представляется в священном Писании и объяснениях на оное у святых отцов, говорим, что не человек воспринят Богом Словом и присоединен к нему чрез некоторое внешнее отношение, но определяем, что Он (Бог Слово) стал человеком, и что по этой причине удалились от благочестия догматов те, которые отваживаются называть человека воспринятым и утверждать, что он спокланяем Сыну Божию, как особый особому. Если Он есть Бог и человек вместе, и поклонение Ему, как одному, единое, а не сопокланяется (только) и не соименуется Богу, то не должно верить, что Еммануил есть простой и подобный нам человек, лишь по благодати причастный божественной славе; но должно исповедывать, что Он есть Бог во плоти ради нас, то есть, стал человеком не чрез изменение естества по отчуждению от него или преложению, но единственно чрез строительство единения.

Кто говорит, что единый Господь Иисус Христос прославлен Духом, в том смысле, что пользовался чрез Него как бы чуждою силою и от Него получил силу побеждать нечистых духов и совершать в людях божественные знамения, а не почитает собственным Его Духом, чрез которого Он совершал чудеса: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Очевидно, он предпринял предать анафеме не только тех, которые ныне благочестиво мыслят, но даже тех, которые были в древние времена провозвестниками истины, даже самих евангелистов, лик святых апостолов и архангела Гавриила. Ибо он первый провозвестил, что Христос, который является во плоти, раждается от Святого Духа, и так еще прежде зачатия, как и после зачатия, учил Иосифа. На вопрос Марии: «како будет сие, идеже мужа не знаю»? – он говорил: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя: тем же и раждаемое свято, наречется Сын Божий» (Лук. 1:35–36). Иосифу сказал: «не убойся прияти Мариам жены твоея: раждшебося в ней от Духа есть Свята» (Матф. 1, 20). Евангелист: «обрученней бо бывши матери Его Марии Иосифови, обретеся имущи во чреве от Духа Свята» (Мф.1:18). И сам Господь, пришедши в иудейскую синагогу и взяв книгу пророка Исаии, когда прочитал то место у него, где говорится: «Дух Господень на мне, егоже ради помаза мя» и прочее, присовокупил: «днесь сбысться писание сие во ушию вашею» (Лук. 4. 21). Да и блаженный Петр в беседе с иудеями свидетельствует это: «Иисуса, иже от Назарета, яко помаза Его Бог Духом Святым» (Деян. 10, 38). Исаия еще задолго изрек такое пророчество: «изыдет жезл из корене Иессеова, и цвет от корене его взыдет: и почиет на нем Дух Божий, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия; и исполнит Его Дух страха Божия» (Ис. 11, 1–3); и опять: «Иаков отрок мой, восприму и: Израиль избранный мой, прият его душа моя, дах Дух мой нань, суд языков возвестит» (Ис. 12:1). Это свидетельство и евангелист привел в своем писании. И сам Господь в евангелии говорит иудеям: «аще ли же о персте Божии изгоню бесы, убо постиже на вас царствие Божие» (Лук. 11, 20); и Иоанн: «пославый мя крстити водою, той мне рече: над Негоже узриши Духа сходяща и пребывающа на нем, той есть крестяй Духом Святым» (Иоан. 1, 33). Таким образом этот тонкий исследователь священных догматов не пророков только и апостолов, не одного архангела Гавриила предает анафеме, но простирает богохульство на самого Спасителя всех. Мы показали, что и сам Господь после изречения: «Дух Господень на мне, Его-же ради помаза мя», сказал: «днесь сбысться писание сие во ушию вашею», теперь опять говорит, что о Духе Святом изгоняет демонов, когда некоторые говорили, что Он изгоняет их силою Веельзевула. Мы не говорим, что Бог Слово, сосущественный и совечный Отцу, образован (во чреве Марии) и соединен Духом Святым, но что в последние дни Он воспринял человеческое естество. Что до того, свойствен ли Дух Сыну, то, если он (Кирилл) говорит, что (Дух) одного с Ним (Сыном) естества и от Отца происходит, то мы исповедуем это вместе с ним и приемлем, как благочестивое слово. Если ж говорит, что Он от Сына и чрез Сына имеет бытие, то это отвергаем, как богохульное и нечестивое. Ибо веруем словам Господа: «Дух, иже от Отца исходит» (Иоан. 15, 26) и подобным же словам святого Павла: «мы же не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога» (1Кор. 2, 12).

Защищение Кирилла

Я уже сказал, что сила глав (XII) ниспровергает и пустословие и богохульство и в высшей степени презрительные слова Нестория. Ибо по поводу слов о Святом Духе: «это тот, кто доставил Христу такую славу, кто соделал Его страшным для демонов, кто даровал Ему восшествие на небеса» – по поводу такого суемудрия о Христе, как о каком-либо подобном нам, обыкновенном человеке, необходимо провозглашена анафема – не против тех, которые называют Иисуса прославленным от Духа Святого, то есть, вочеловечившимся Словом Божиим, но против тех, которые бесстыдно говорят, что Он чрез Духа пользовался как бы постороннею силою. Помним, что Он ясно сказал о Святом Духе: «Он мя прославит» (Иоан. 16, 14). Знаем при этом, что действием Духа Святого Он попирал лукавые и нечистые силы, но не так говорим об Нем, как о ком-либо из святых, пользующимся силою Святого Духа, совершенно постороннею для него. Ибо Дух был и есть Его, как, без сомнения, и Отца. И это весьма достаточно изъяснит нам божественный Павел в следующих словах: «сущии же во плоти Богу угодити не могут; вы же несте во плоти, но в Дусе, понеже Дух Божий живет в вас; аще же кто Духа Христова не имать, сей несть Егов» (Римл. 8:8–9). Дух Святый исходит, по слову Спасителя, от Бога Отца, но не чужд и Сыну; ибо Сын имеет все отчее. Он сам научил этому, говоря о Святом Духе: «вся, елика имать Отец, моя суть: сего ради рех, яко от моего приимет и возвестит вам» (Иоан. 16, 15). Итак Дух Святый прославил Иисуса, совершая дивное, однакож прославил, как Дух Его, а не как чуждая сила, и Дух тем более совершеннейший, что исповедуется, как Бог. Итак мы не взнесли хулы ни на святых ангелов, ни на пророков, как поставил себе в обязанность сказать тот, кто только обвинять и знает. Как цель у него и его сообщников та, чтобы делить единого Христа на двух и называть Его прославляемым и возбуждаемым к действию, а сего (Духа) прославляющим и возбуждающим к действию: то они безумно поносят всякое благочестивое слово, равно как и тех, которые отвлекают их от превратного образа мыслей. Поэтому, заведя речь о блаженном Гаврииле, клеветник этот говорит: он первый провозгласил, что тот, который во плоти, Христос, рожден от Духа Святого. Таким образом один Христос, который во плоти, потом другой опять особенный Христос Слово, сущее от Отца! Где же единство? И какая польза из того, если мыслить и проповедовать, что два Христа, оба отдельные и особенные один от другого? Хотя по этой причине и надевают они личину благочестия, говоря, что Христос один, однакож на самом деле представляющие двух, пусть выслушают от нас: «доколе вы храмлете на обе плесне ваши» (3Цар. 18, 21). Лучше идти прямо, имея правую и твердую веру, неколеблемую несмысленными мудрованиями.

Божественное Писание говорит, что Христос был первосвященником и ходатаем нашего исповедания, что Он принес Себя за нас в приятное благоухание Богу и Отцу. Итак, если кто говорит, что первосвященником и ходатаем нашим был не сам Бог Слово, когда стал плотью и подобным нам человеком, а как бы другой некто, отличный от Него, человек, происшедший от жены; или кто говорит, что Он принес Себя в приношение и за самого Себя, а не за нас только одних, так как, не зная греха, Он не имел нужды в приношении (за Себя): да будет анафема.

Возражение Феодорита

Неизменяемое естество не превратилось в естество плоти, но восприняло человеческое естество и поставило его превыше общих первосвященников, как учит блаженный Павел: «всяк первосвященник, от человек приемлем, за человеки поставляется па службы, яже к Богу, да приносити дары же и жертвы о гресех, спострадати могий невежествующим и заблуждающим: понеже и той немощию обложен есть. И сего ради должен есть якоже о людех, такожде и о себе приносити за грехи» (Евр. 5:1–3). И немного ниже в изъяснение сего говорит: «якоже и Аарон, тако и Христос» (Евр. 5:4–5). Потом показывая слабость воспринятого естества, говорит: «иже во днех плоти своея, моления же и молитвы к могущему спасти его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан бысть от благоговеинства, аще и Сын бяше, обаче навыче от сих, яже пострада, послушанию; и совершився бысть всем послушающим его виновен спасения вечнаго: наречен от Бога первосвященник, по чину Мелхиседекову» (Евр. 5:7–10). Итак кто это, который совершен подвигами добродетели, а не по естеству? Кто это обнаружил повиновение, не зная его, пока не испытал? Кто это жил в благоговении, с воплем крепким и со слезами приносил моление, не имея силы спасти себя, но молился могущему его спасти и просил освобождения от смерти? – Не Бог Слово, который бессмертен, бесстрастен, бестелесен, память о котором, по слову пророка, есть радость и свобода от слез. Ибо Он сам отер слезу с всякого лица. Еще слова пророка: «помянух Бога и возвеселихся» (Ис. 76, 4). Он увенчавает живущих по вере, знает все, прежде нежели что получило бытие, имеет все, что есть у Отца, и есть неизменяемый образ Отца, в Себе самом изображает Отца. Но это – то, что Он воспринял от семени Давида, что смертно, подлежит страданию и трепещет смерти, хотя это самое впоследствии разрушило власть смерти по причине единства с воспринявшим его Богом; это – то, что ходило во всякой правде и говорило к Иоанну: «остави ныне, тако бо подобает нам исполнити всяку правду» (Мф. 3, 15). Оно получило имя священника по чину Мелхиседекову, облечено в немощь нашей природы и не есть всемогущее Слово Божие. Почему немного прежде и говорит блаженный Павел: «не имамы бо архиереа не могуща спострадати немощем нашим, но искушена по всяческим о подобию, разве греха» (Евр. 4, 15). Естество, взятое от нас и ради нас, которое, не зная греха, перенесло искушение наших страданий, не то, которое восприняло его ради нашего спасения. Но в начале главы сей апостол учит опять следующему: «разумейте посланника и святителя исповедания нашего Иисуса Христа, верна суща сотворшему Его якоже и Мои – сей во всем дому Его» (Евр. 3:1–2). – Никто из православных не скажет, что творение есть несотворенное, несозданное и совечное Отцу Божие Слово, но – что это тот, кто произошел от семени Давида, и непричастный никакому греху, соделался святителем нашим и жертвой, принесши за нас самого себя, и нося уже в себе Слово Божие, сущее от Бога, соединенное и неразрывно связанное с ним.

Защищение Кирилла

Пророк Иеремия, преисполненный скорби, говорил Израилю, оскорбляющему и вызывающему на гнев Бога: «кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез: и плачуся день и нощь, о побиенных дщере людей моих» (Иер. 9, 1). Я думаю, что эти слова относятся не к Израилю только, но и к тем, которые имеют необузданные и не воздерживающиеся против Христа уста; они – «продерзателе, себе угодницы, славы не трепещут хуляще» (2Петр. 2, 10), как написано. Поистине достойны плача и стенания те, которые, по великому безумию, оставив правый и неукоризненный путь благочестия во Христе, избирают лукавые стези и искажают красоту истины развращенными вымыслами чувств. Итак пусть выслушают полюбившие мыслить то, что всеми презираемо: «прельщаетеся, не видуще писания» (Мф. 22, 29), ни преславного и великого таинства воплощения. Ибо богодухновенные Писания учат, что Емнануил есть вочеловечившийся Бог, что приобщился плоти и крови, подобно как и мы, утверждают, что Он есть Слово Бога Отца и стал плотью, то есть, человеком, не чрез превращение или изменение, но по силе неизреченного соединения. И потому мы говорим: един Господь Иисус Христос, едина вера и едино крещение. Те, которые уклонились от истинных догматов и грубым и надменным умом своим возмущаются против священных Писаний, одно то лишь признают, что самим представляется хорошо, те говорят, что человек воспринят Богом Словом также, может быть, как сказано чрез одного из святых пророков: «не бех пророк аз, ниже сын пророчь, но пастырь бех, и ягодичия обирая: и поя мя Господь от овец» (Амос. 7, 14–15), и как сказал Давид: «приемляй кроткия Господь» (Пс. 140, 6), говорят, что воспринят чрез внутреннее расположение или духовное сродство, которое состоит в изволении, благодати, освящении, подобно тому, как и мы сами соединены с Господом – «един дух с Господем» (1Кор. 6, 17). Но не так вочеловечился Бог и не так приобщился плоти и крови подобной нам, но сделал человека более сродственным Себе и притом не иным образом, а только как говорят пророки, апостолы и все другие святые. Или думаешь, что святый Павел обманывает освященных чрез веру, весьма ясно говоря об Единородном: «яко вас ради обнища богат сый» (2Кор. 8, 9)? Нет! Провозвестник истины говорит совершенную истину. Но кто богат, и каким образом он обнищал? Еще спросим, если человек воспринят Богом, как они и сами положили себе мыслить и говорить, то каким образом воспринятый делается беден, тот, который украшен вышеестественными богатствами? Ибо прославлен! А если это не истинно, то они уничтожат восприятие, как нечто низводящее человечество в худшее и низшее состояние. Но мыслить таким образом нелепо. Отсюда не беден тот, кто воспринят. Итак остается сказать, что тот, кто богат, как Бог, стал бедностью подобен нам. Итак каким же образом обнищал? Станем рассуждать, потому что это необходимо. Исповедуемый неизменным по естеству не превратился в естество плоти, оставив свое. Ибо пребывает тем, чем был, то есть, Богом. Итак где видим допущение нищеты. Ужели в том, что Он воспринял некоего подобного нам, как положили себе говорить шуты Несториева нечестия? И что за обнищание и истощание в том одном, что восхотел почтить человека подобного нам? Бог всяческих отнюдь не унижается через добро. Итак каким образом обнищал? Тем, что будучи Богом и Сыном Бога Отца, сделался человеком, родившись по плоти от семени Давида, приняв образ рабства, то есть, человечества, – Тот, который был в образе Бога и Отца, в котором и чрез которого все, который всего творец. Но сделавшись человеком, Он не стыдится человечества. Ибо кто не возгнушался сделаться человеком подобно нам, тот как станет стыдиться того, чрез что мог действительно сделаться подобным нам ради нас? Если устранить от Него человеческие отношения и наименования, то мы никаким образом не будем различаться от тех, которые, если только это может быть, почти совлекают с Него плоть и, не веруя божественным Писаниям, ниспровергают таинство вочеловечения. спасение мира, надежду, воскресение. Но, быть может, кто-нибудь скажет, что недостойно и унизительно для Бога Слова проливать слезы, страшиться смерти, избегать чаши, быть первосвященником? Правда и я сам скажу, что это само по себе несовместно с божественным и превысшим естеством и славой; но в этом мы созерцаем то обнищание, которое Он добровольно понес за нас. Если тебе кажется столько важным уничижение истощания, то ты тем более должен удивляться божественной любви к тебе. Что ты называешь уничижительным, то добровольно совершил он ради тебя; Он проливал слезы по человечески, чтобы предотвратить твою слезу. Промыслительно предавая на страдание плоть, временно собственную Ему, страшился, чтобы сделать нас мужественнейшими. Избегал чаши, чтобы крест обличил нечестие иудеев. Называется слабым по человечеству, чтобы чрез Него ты перестал быть слабым. Вознес молитвы и моления, чтобы преклонить слух Отца к твоим молитвам. Спал, чтобы научить тебя бодрствовать в искушениях и быть прилежнее к молитве. Упрекая некоторых спавших святых апостолов, Он говорил: «тако ли не возмогосте единого часа побдети со Мною? Бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (Мф. 26, 40–41). Показав дела свои и образ святого жительства своего на земли, Он усвоил себе и немощи человечества. Для чего? Для того, чтобы веровали, что Он стал истинным человеком, хотя пребывал тем, чем был, то есть, Богом. Но я не знаю, каким образом те, которые делают вид, что веруют во единого Христа, Сына и Господа, Бога и человека, не хотят называть Слово, рожденное от Отца, святителем и посланником нашего исповедания, когда Оно стало человеком, но утверждают, что это как бы некоторый другой, подобный человек, призванный для сего от семени Давида, быть может, из опасения, чтобы, отвергнув превратное учение Нестория, не подвергнуться подозрению в правом образе мыслей. Ибо он (Несторий) так сказал: «сделался верен Богу первосвященник; «сделался», следовательно не от века был первосвященником тот, кто мало помалу возвышался в достоинство первосвященника». Потом, думая подтвердить истину своих слов, указывает на основание, говоря: «о нем в евангелии сказано: «отроча растяше и крепляшеся духом, исполняяся премудрости: и благодать Божия бе на нем» (Лук. 2, 40); также: «отнюдуже должен бе по всему подобитися братии, да милостив будет и верен первосвященник» (Евр. 2, 17). Усердный подражатель его мерзости, этот превосходный Феодорит не стыдится говорить: «воспринял человеческую природу и возвысил ее над обыкновенными первосвященниками, как говорит и божественный Павел: «всяк бо первосвященник от человек приемлем, за человеки поставляется на службы, яже к Богу, да приносити дары же и жертвы о гресех, спострадати могий невежествующим и заблуждающим: понеже и той немощию обложен есть, и сего ради должен есть якоже о людех, такожде и о себе приносити за грехи»« (Евр. 5:1–3). Но скажи мне, страшит что ли тебя образ святительства в Спасителе нашем Иисусе Христе. Говоришь, что неприлично Богу Слову человечески священнодействовать в деле спасения? Итак отнимай образ, отрицай вочеловечение Слова, по причине коего Оно наименовано первосвященником. Ужели находишь, что Оно священнодействует Отцу, как другому и высшему Богу? Ужели ты нашел, что он приносит жертвы по обычаю тех, которые избираются от человек и могут спострадать невежествующим и заблуждающим, потому что и сами обложены немощию? Не заметил ты, что Он от всех требует в жертву Себе и всесвятому Духу веры или исповедания веры? Скажи, ужели думаешь, что в характере человеческого жертвоприношения требовать веры от тех, которые принесли себя в жертву благоухания в духе? Созерцай иначе существо Бога, хотя и говорится, что Он человечески священнодействует в деле спасения. Ибо он восседит с Богом и Отцом и на горнем седалище является совершенным. Тебя смущает человеческое? И приличествующее Богу не освобождает тебя от этого смущения? Не соглашаешься из самых дел видеть; что Еммануил есть Бог и человек, но бесстыдно и упорно блуждая во всяком нечестий, говоришь, что Он трудами усовершается в добродетели и понемногу возвышается до достоинства первосвященства. Если возвысился, то каким образом дошел до истощания и обнищания? Если усовершился в добродетели, то сделался совершенным из несовершенного и притом во времени; а все, что несовершенно, все то – худо: а что худо, то – грех. Каким же образом написано об Нем, что «не совершил греха» (1Петр. 2, 22)? Не задал ли ты себе цель говорить о том, что подчинено? Итак кто, говорит (Феодорит), отправлял священство? Кто достиг совершенства в добродетели трудами, а не по естеству совершен? Кто в испытаниях научился повиновению, а прежде не знал оного? Кто жил в благоговении, с плачем крепким и со слезами возносил молитвы, и, сам не имея силы спасти себя, просил о том могущего спасти его от смерти? – О дерзостный и беззаконнейший голос! Что сделают слезы для обмытия греха тех, которые дали себе обязанность так мыслить? Если ты принимаешь единство, то каким образом не знаешь, что говорено было тебе о Боге, соделавшемся человеком? Унизился Он в тебе и ты злонамеренно восклицаешь: «милосерд ты Господи: не имать быти тебе» сие (Мф. 16, 22). И таким образом услышишь слова: «иди за мною сатано, соблазн ми еси» (Мф.16, 23). Но в конце слов своих говорит (Феодорит): «итак это – сущий от семени Давида первосвященник, носящий в себе присоединенное и неразделимо связанное Слово, происходящее от Отца». Каким образом говоришь, что Слово Божие присоединено к происшедшему от семени Давида, если первосвященство приписываешь одному происшедшему от семени Давида? Ежели истинно единство, то во всяком случае не два, а один Христос и один из обоих. Итак явно, что они притворяются исповедующими единство, обманывая простые умы, и признают связь внешнюю – по обитанию, связь, которая присуща и нам, соделавшимся чрез Духа причастными Его божественному естеству. Итак отвратим внимание от их безумства; обратимся к правой и неповрежденной вере, к евангельским и апостольским уставам.

Кто не исповедует плоть Господа животворящею и собственно принадлежащею самому Слову Бога Отца, но принадлежащею как бы другому кому, отличному от Него, и соединенному с Ним по достоинству, то есть, приобретшему только божественное (в себе) обитание, а не исповедует, как мы сказали, плоть Его животворящею, так как она стала собственною Слову, могущему все животворить: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Я думаю, что он представляется заботящимся об истине с тою целью, чтобы, покрыв тем лживость своего мнения, не показаться проповедующим тоже, что проповедуют и еретики. Но ничего нет могущественнее истины, которая рассеивает лучами своими мрак обольщения. Просвещенные сею истиною мы разоблачим лживость его веры. Во-первых он никогда не упоминает о том, что плоть (Слова) разумная, и не исповедует, что воспринятый есть человек совершенный; но, следуя учению Аполлинария, всегда называет ее просто плотью; во-вторых он распространяет в своих речах мысль о смешении, только иными словами, и ясно говорит, что плоть Господня неодушевлена. Кто, говорит он, учит, что плоть Господа несобственна Слову Бога Отца, но как бы другому, помимо Его, анафема да будет. Из этого открывается, что он не исповедует, что Слово восприняло душу, но только плоть, вместо же души служило для этой плоти само Слово. Мы называем плоть Господа и животворною, и одушевленною, и разумною по силе соединения с нею божественного животворящего естества А он по неволе признает разделение двух естеств, когда говорит о плоти и Слове Божием. и плоть называет собственною Слову. Итак Бог Слово не превратился в естество плоти, но имеет собственною плоть, то есть воспринятое естество, и чрез единение соделывает его животворным.

Защищение Кирилла

Те, которые отпали, по неведению, от правых и истинных учений и почти говорят: «положихом лжу надежду нашу, и лжею покрыемся» (Ис. 28, 15), проповедуют безрассудно, забывая внушения божественного Писания, которое говорит: «суд праведен судите» (Зах. 7, 9), и опять: «свидетель лжив без муки не будет» (Притч. 19, 5). Святое тело Спасителя вашего Христа мы называем животворным; ибо оно собственно не одному только, подобному нам, обыкновенному человеку, но и поистине собственно Слову все животворящему, собственно так, как если бы случилось кому-нибудь из нас называть свое тело собственным. Но этот добрый муж, не забыв ни одного рода злоречия против нас, хотя и согласен с тем, что я сказал, однако же налагает на меня позор Аполлинариевой ереси, и не стыдится говорить, будто я под другими словами скрываю заблуждение о смешении или слиянии и утверждаю, что не одушевленна плоть, соединившаяся со Словом. Но, превосходный муж, скажет кто либо и справедливо: неужели тоже преступление возводишь на блаженного евангелиста Иоанна? ибо говорит: «Слово плоть бысть» (Иоан. 1, 14). Также нагло устремляешься на него, и говоришь, что не упоминает о душе разумной и плоть Господа называет неодушевленною. Что, если услышишь слова самого Христа, Спасителя всех нас: «аминь аминь глаголю вам, аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крове Его живота не имате в себе» (Иоан. 6, 53); и еще: «ядый мною плоть, и пияй мою кровь, во мне пребывает, и Аз в нем» (Ин. 6:56); и опять: «и хлеб, егоже Аз дам, плоть моя есть, юже Аз дам за живот мира» (Ин. 6:51). Обвиняй, если угодно, и эти слова Его! Ибо называет единственно плотью и не делает в них совершенно никакого упоминания о душе разумной. А если бы ты был мудр и проницательного ума, то не незнал бы, что существо, состоящее из души и тела, то есть, человек, иногда означается одним именем плоти. Ибо говорит: «и узрит всяка плоть спасение Божие» (Лук. 3, 6). Итак когда сказано, что Слово стало плотью, не незнал (Феодорит), что вполне упоминается здесь и о душе разумной. Но, как я уже сказал, он прикрылся ложью и старается злословить, чтобы показать, что говорит нечто, потому что не знал, что сказать против нас. Между тем отцы не так мыслили. Отцы утверждают, что Слово Бога Отца стало человеком, соединившись с плотью, имеющею разумную душу. Соединение же произошло без слияния и совершенно свободно от изменения. Ибо неизменно Слово, рожденное от Отца. И так веруем.

Кто не исповедует Бога Слова пострадавшим плотью, распятым плотью, принявшим смерть плотью и наконец ставшим первородным из мертвых, так как Он есть жизнь и животворящ, как Бог: да будет анафема.

Возражение Феодорита

Страдания свойственны подверженному страданию. Бесстрастное выше возможности страдать. Поэтому потерпел страдание образ раба, то есть, в соединении с образом Бога, по соизволению его на страдание ради приобретения спасения чрез него по усвоению страданий себе самому в силу соединения. Таким образом пострадал не Христос, но человек, воспринятый от нас Словом. Отсюда Исаия, пророчествуя, восклицает: «человек в язве сый, и ведый терпети болезнь» (Иса. 53, 3). И сам Господь Христос говорит иудеям: «нынеже ищете мене убити, человека, иже истину вам глаголах» (Иоан. 8, 40). Убивается не сама жизнь, но тот, кто имеет природу смертную. И в другом месте, уча иудеев, Господь сказал следующее: «разорите церковь сию, и треми деньми воздвигну ю» (Иоан. 2, 19). Разоренный есть тот, кто от семени Давида; восстановило же сего разоренного единородное Слово Божие, от Отца бесстрастно рожденное прежде веков.

Защищение Кирилла

Естество Бога Слова, по общему исповеданию, бесстрастно. Я думаю, что это очевидно для всякого и ничье безумие не восстанет против Слова настолько, чтобы сказать, что Его таинственное, превысшее природы и возможности страдания естество обложено нашими немощами. Но как страдание долженствовало принести спасение миру, а Слово, раждающееся от Отца, не могло страдать в собственном естестве: то совершает дело спасения с великим искусством, делает собственностью тело, могущее страдать, почему и называется пострадавшим плотью, подверженною страданию, пребывая сам, божественною природою, вне страдания. Таким образом, поскольку пострадал добровольно плотью, то и называется Спасителем всех. Так говорит Павел: «яко да благодатию Божиею за всех вкусит смерти» (Евр. 2, 9). Свидетельствует это и св. Петр, премудро говоря: «Христу убо пострадавшу за ны плотию» (1Петр. 4, 1), а не божественным естеством. Иначе каким образом Господь славы называется распятым? Каким образом Тот, чрез которого, по словам св. Павла (Евр. 2, 10), все сотворено, дан Богом Отцем во главу телу Церкви, даже стал перворожденным из мертвых? Чрез усвоение себе страданий, которые были собственны Его плоти! Господь же славы не может быть обыкновенным человеком и таким, каковы мы. Но ты, быть может, скажешь, что довольно соединения (естеств) для того, чтобы единого Христа и Господа назвать пострадавшим. Итак всем должно исповедывать, что Слово Божие есть Спаситель, пребывший бесстрастным в божественном естестве, но пострадавший, как говорит Петр, плотью. Ибо, по причине истинного соединения (естеств), для Него стало собственностью тело, которое вкусило смерть. Иначе каким образом происшедший от иудеев по плоти есть Христос и «сый над всеми Бог благословен во веки, аминь» (Рим. 9, 5)? В чью смерть мы крестились? В чье веруя воскресение, получаем оправдание? Слово Божие, по собственному естеству, не может умирать, даже есть самая жизнь. Итак ужели мы крестились в смерть обыкновенного человека и, чрез веру в него, получаем оправдание? Или лучше, что и истинно, провозглашаем смерть Бога воплотившегося и пострадавшего за нас плотью, и исповедуя воскресение слагаем с себя тяжесть греха? «Куплени бо есте ценою» (1Кор. 6, 20), «не истленным сребром или златом..... но честною кровию яко агнца непорочна и пречиста Христа» (1Петр. 1:18–19). И кроме сего можно бы многое другое говорить; нетрудно бы привести свидетельства святых отцов. Но, я думаю, и этого довольно для наученных. Ибо написано: «даждь премудрому вину, и премудрейший будет; сказуй праведному, и приложить приимати» (Притч. 9, 9–10).