Письмо преосвященного Леонида к князю В. А. Долгорукому о митрополите Филарете (Дроздове)¹

Ноября 19 1868.

Милостивый Государь

Князь Владимир Андреевич.

Сегодня, в то время как в Лавре Сергиевой, над могилою великого Иерарха, торжественно совершаемо было молитвенное о нем воспоминание Первосвятителем, –его преемником, – в Москве, викариями обоих и прочим духовенством также творима была память о нем по церковному чину. Но потом, в час вечернего сумрака, был я сердечным влечением приведен на Троицкое подворье и там одиноко совершил о Почившем Архипастыре литию в храме, а в комнатах отдался на краткое время воспоминанию того, что было тут год тому назад. Я не входил во внутренние кельи, но воображению недалеко было перенести меня в ту, обыкновенно тихую, храмину молитвы и непрестанного труда, в тот день исполненную служения. Этот простой одр и на нем святитель и около одра врачи и не врачи, созерцающие это мгновенное пресечение жизни там, где за час она являлась в такой поразительной силе. Я слышу изречение науки: «здесь нет больше жизни» и отхожу от тела, чтобы уготовать потребное для церковной молитвы о душе. И вот опять тот же одр и на нем в Бозе Почивший, опрятанный так, что это напоминало ту тщательность, с какой облекался в знамения своего сана, когда нужно было ему явиться к торжественному исполнению дела своего звания; но, едва приметив на нем темноцветный шелковый кафтан с шитым поясом, я остался на несколько мгновений прикованным к его главе; она была подвязана батистовым платком под браду. Власы расчесаны, глаза смежились, на устах улыбка самая светлая, во всех чертах ясность, кротость, какое-то младенческое веселие и спокойствие, даже размеры лица мне показались детскими и белизна необыкновенная. Он как будто говорил: «о чем вы гадаете, для меня то разгадано; теперь знаю, что я трудился не напрасно; с этим телом делайте, что хотите; но более позаботьтесь о душе».– И вот другой одр, на который он возлег, торжественно облаченный в те священные одежды, в которых утром того же дня он тайнодействовал божественную литургию. Дважды в один день он воздевал на себя полные священные одежды при чтении и пении стихов псаломских, с курением фимиама, среди молящейся паствы. Так бывает в день Св. Пасхи и редко в навечерия Рождества пли Богоявления. Но ныне не с тем облачился он, чтобы самому священнодействовать с молитвою о боговрученной ему пастве, а чтобы быть пред глазами паствы предметом ее молитв, которые тотчас начались и – не прекращаются доныне.

С этими главными воспоминаниями соединено много подробностей; но и главное, и неглавное в моем воображении соединяется с блестящим именем, которое в этот вечер и в последующее дни вступило в союз неразрывный с именем Почившего, и начертана тогда прекрасная страница для биографии лица, которому принадлежать это имя. Это имя – Ваше, Сиятельнейший Князь!…Ходя по пустынным и темным комнатам, я вспоминал, где Вы тогда сидели, где проходили, что говорили. Не препятствую иным приписывать Вам характер рыцарский: но сам я видел в Вас печального озабоченного сына, который ищет и ждет, как бы возлюбленному отцу послужить в последний раз. Это облегчило мне тогда же все отношения мои ко светскому начальству и, благодарение Богу, безбедно прожил я полгода в ожидании действительного пастыря Москвы. Я также имею право почитать себя сыном того, кто мудрою и любящею рукою вел меня в течение 30 лет. Позвольте же мне, сыну, на память о благодетеле-Отце вручить Вам малую икону-складень для путных шествий – небесных Его и Вашего молитвенников Филарета и Владимира и Святого, в Обители Коего покоится его тело до последней трубы. Мне же радостна будет мысль, что эта Священная вещь будет напоминать Вам и в отдалении того, который отрадным делом почитает памятовать всегда, что он обязанный молитвенник Вашего сиятельства.

Леонид Е. Дмитровский.

Сообщил архиеп. Никон