Кладбища раскольнические
Кладбища раскольнические. В истории обеих половин отделившегося от церкви старообрядчества – беспоповщины и поповщины – исключительная по своей важности роль выпала на долю раскольнических „кладбищ“, возникших, в качестве легализированных государственной властью учреждений, во второй половине XVIII в. Появление их, лишь внешним образом связанное с обстоятельствами более или менее случайного характера, существенно обусловливалось тою переменой в отношениях правительства к расколу, какая произошла в царствование императрицы Екатерины II. Прекращение преследований за религиозные убеждения и дарование гражданских прав раскольникам не могли не вызвать в их среде стремления переместить средоточия своей религиозной, общественной и экономической жизни из далеких, захолустных скитов и „киновий“, где она ютилась прежде, в общие народно-политические центры, к которым неизбежно тяготели и раньше многосложные интересы последователей „древнего благочестия“. Но разнообразные формы религиозно-общественной организации, тесно связанные с особенностями старообрядческой доктрины, по-прежнему продолжали оставаться под запретом, – и руководителям раскольнических общин нужно было изыскать теперь способы к тому, чтобы воссоздать эти формы на глазах правительственной власти, не становясь в открытое противоречие с ее ограничительными требованиями. Разрешение устроить свои собственные кладбища на особо отведенных, по распоряжению правительства, местах, умело использованное вожаками московского старообрядчества в холерный 1771 г., оказалось как нельзя более кстати при указанных обстоятельствах. Являясь уже само по себе как бы некоторой легальной санкцией старообрядческих общин, успевших не пропустить благоприятного момента, оно возбудило довольно основательные (как оказалось впоследствии) надежды у столичных раскольников на возможность создать за оградой кладбищенских участков укромные приюты не для умерших только, но и для живых. Отсюда вполне понятною становится необычайная популярность возникших в указанную пору в Москве и почти одновременно в С.-Петербурге раскольнических „кладбищ“, быстро превратившихся в целую систему религиозно-благотворительных учреждений. Тесная связь этих последних с местом посмертного упокоения, конечно, не мало содействовала привлечению к ним крупных пожертвований по завещаниям: достаточно припомнить хотя бы раннюю историю московского Преображенского кладбища, благосостояние которого сразу было упрочено обильным притоком отказных и выморочных имуществ в год страшной эпидемии. Но это было отнюдь не единственною причиной материального процветания раскольнических кладбищ.
Старообрядцы хорошо понимали несомненные выгоды своего рода экстерриториальности, какими они могли пользоваться здесь под покровом правительственного разрешения, и потому спешили обстроить свои кладбища моленными, богадельнями, приюта ми и т. п., не жалея на них средств. Само собою понятно, что это расширение первоначальной цели кладбищ не могло, в свою очередь, не оказать весьма заметного влияния на установление отношения к ним старообрядческих обществ, члены которых приходили в разнообразные и живые соприкосновения со вновь завязавшимися центрами своей религиозно-общественной жизни. Немаловажное значение имело, напр., то обстоятельство, что громадные богатства кладбищ не оставались мертвым капиталом: значительная часть их была пущена в коммерческий оборот в виде частных ссуд, послуживших основанием многих купеческих состояний. Помимо того, что эти операции были не безвыгодны сами по себе, они естественно ставили одолжаемых, – не редко очень влиятельных в старообрядческой среде лиц, – в прямую зависимость от кладбищ, упрочивая, таким образом, руководящее значение этих последних далеко за пределами местных раскольнических общин. Широкая благотворительность, осуществляемая посредством кладбищенских учреждений. действовала подобным же образом на тех. кто обращался сюда, ища спокойного убежища и сытой жизни: дорожа удобствами обеспеченного существования, люли бедные и бездомные слепо вверяли себя духовному руководительству „попечителей“ кладбища, полновластно распоряжавшихся, – по уполномочению общества, – распределением благотворительных средств. Случалось при этом, что помощь нуждающимся превращалась в орудие религиозной пропаганды. Раскольники охотно давали в своих приютах и богадельнях, – за глазами начальства – убежище всякому, кто хотя бы и не вполне искренно принимал их воззрения. Пользуясь этим, сюда обращались, между прочим, и разные темные личности, подпавшие законному преследованию за какие-нибудь проступки. Будучи поддерживаемы богатыми и влиятельными старообрядцами, „попечителями» кладбищ, они ускользали здесь от законной ответственности и навсегда сливались с окружающею средой. Подобного рода злоупотребления, в связи с общими взглядами правительства на раскол, вызывали по временам те или другие мероприятия, рассчитанные на то, чтобы поставить раскольнические кладбища, с примыкающими к ним учреждениями, под ближайший контроль местной администрации; но настойчивость и изобретательность руководителей старообрядческих общин, не останавливавшаяся в нужных случаях перед материальными „жертвами“, обыкновенно успевали отклонить надвигающуюся грозу или, по крайней мере, смягчить наносимые удары. Благодаря этому, столичным раскольническим кладбищам за все долгое время их существования удалось удержать за собою значение крепких оплотов старообрядчества и тесно сплести свою историю с его историческими судьбами. С таким значением выступают перед нами три петербургские кладбища: Волковское, Громонское, Охтенское и в особенности два московских: Преображенское и Рогожское.
Начало Волковскому кладбищу положено в 1777 г., когда по просьбе старообрядцев Воробьева и Волкова отведено было место в Каретной части для погребения последователей федосеевского толка. Первоначально здесь было выстроено небольшое деревянное здание, но уже в 1784 г. возведена каменная богадельня с моленной и разными пристройками, а в 1807 г. к первоначальному кладбищенскому участку прирезано с разрешения правительства, около 6000 кв. сажен городской земли и на ней построена женская каменная моленная с тремя каменными флигелями в два этажа. Образовавшаяся при кладбище беспоповщинская федосеевская община получила внутреннее устройство по образцу московской, основанной Ковылиным, с которую поддерживала деятельные сношения. Главным покровителем Волковского кладбища и возникших при нем учреждений был петербургский купец-миллионер Косцов: немало стекалось сюда и других пожертвований, особенно во время холеры 1831 г. О количестве их можно судить хотя бы по тому, что титулярный советник Фукс, перешедший из лютеранства в раскол и заведовавший затем Волковским кладбищем, израсходовал, в течение 35-летнего безотчетного управления им, более 2½ миллионов рублей, не считая значительных пожертвований разными припасами. Когда правительство, в начале 40-х годов, обратило внимание на состояние раскольнических богаделен и больниц, то наиболее значительными из учреждений этого рода в С.-Петербурге оказались „Волковские“. Значение их для старообрядцев фактически мало изменилось и после того, как Волковские богадельни были подчинены, в 1847 г., петербургскому попечительному совету общественного призрения. В 1850 г. последовал Высочайший указ, воспрещавший впредь принимать в петербургские раскольнические богадельни кого бы то ни было, „дабы таким образом со временем, когда выбудут все ныне призреваемые в богадельнях раскольники, можно было богадельни сии уничтожить вовсе“ (см. Собр. постан. по части раск., вып. II. Лондон 1863, стр. 359). Но Волковские учреждения от этого не только не пострадали, а напротив – даже несколько усилились на чужой счет. В 1852 г., – вследствие закрытия двух малоохтенских богаделен с моленными федосеевского и поморского толка, – призреваемых там, в количестве 22 лиц, велено было перевести в Волковскую богадельню, куда вместе с тем предписывалось передать все движимое имущество и денежные суммы упраздняемых учреждений. В следующем году опасность, казалось, нависла и над Волковским кладбищем: Высочайшим повелением от 26 октября 1853 г. предписывалось преобразить существовавшие здесь заведения для призреваемых в обыкновенную городскую богадельню с безразличным приемом православных и раскольников, а из двух моленных одну обратить в православную церковь, с определением к оной священника (Собр. постан., вып. II, стр. 415). Тем не менее, старообрядцам удалось и после того не упустить окончательно из своих рук столь ценных для них учреждений, а впоследствии, – при изменившихся взглядах правительства на раскол, – и восстановить до известной степени былое значение богаделен и кладбища. В 1869 г. выработан и утвержден постоянный устав для Волковской богадельни, остающийся в силе по настоящее время. В силу этого устава богадельня, рассчитанная на 250 человек, православных и раскольников, состоит в ведении „попечителя», помощника его и шести членов комитета, избираемых на неопределенный срок из числа благотворителей. При богадельне имеется домовая православная церковь и при ней особый священник для исполнения треб; на раскольническом же отделении находится особая моленная, в коей совершаются повседневные службы, отпевание умерших, поминовение их, молебны и проч. Несмотря на видимость безразличия в отношении к призреваемым православным и старообрядцам, Волковская богадельня в действительности является учреждением с ярко выраженной вероисповедной окраской, ее главные благотворители и распорядители суть вместе с тем влиятельнейшие члены местной федосеевской общины, в руках которых эта благотворительность, естественно, становится орудием для поддержки своего „согласия» и для закрепления собственного личного авторитета с старообрядческой среде. Со своими благотворительными учреждениями Волковское кладбище представляет для петербургских и близких к С.-Петербургу (олонецких, псковских и пр.) федосеевцев религиозный центр почти такого же значения, как для московских – Преображенское.
В 1825 г. и петербургским поповцам разрешено было правительством иметь свое кладбище, получив название Громовского от фамилии купца Громова, пожертвовавшего под кладбище собственную землю за городом близ церкви Митрофания. Кладбище занимает довольно большое пространство, обстроенное несколькими домами. В одном из них устроена часовня; в другом живут попы и певцы, а также призреваемые обоего пола; тут же, в особом здании устроены: общая столовая, пекарня и панихидная. В праздничное время здесь дается приют и приезжим богомольцам. Раскольнические учреждения Громовского кладбища не получили специального устава или правил, утвержденных правительством: благодаря этому, „попечители» кладбища имели возможность действовать вполне самостоятельно в интересах общины и своего личного влияния на нее. О широте и силе этого влияния можно судить по той роли, какая выпала на долю главы петербургских поповцев в начальной истории так наз. белокриницкого священства (см. „Энц.» II. 1250–1251). С учреждением этого последнего Громовское кладбище становится центром „австрийского» согласия для петербургских старообрядцев, а со времени разделения в этом согласии, вызванного (в 1853 г.) „Окружным Посланием» (см. „Энц.» VII. 609–612) – центром окружничества.
Менее значительным в истории петербургского старообрядчества выступают кладбищенские учреждения на Охте. Начало их восходит к 1862 г., когда последователям двух беспоповщинских толков – поморцам и федосеевцам – было отведено здесь рядом место для кладбищ. Вскоре у поморцев появилось, под видом караулок, несколько строений и в числе их, вероятно, моленная. В 1811 г. им разрешено устроить богадельню, при которой моленная существовала уже открыто, и сверх того явилась небольшая больница. На федосеевском кладбище первоначально была небольшая деревянная часовня, а с 1789 г. каменная. В 1834 г. возникла здесь двухэтажная каменная богадельня с моленной и больницей; в 1850 г., когда последовало распоряжение о подчинении всех малоохтенских раскольнических богаделен ведению попечительного совета общественного призрения, таких богаделен у федосеевцев было уже две. В 1852 г. обе часовни – поморская и федосеевская – были запечатаны, а богадельни упразднены, с переводом призреваемых там в Волковскую богадельню. Вслед за тем Высочайше повелено было упразднить раскольнические кладбища на Малой Охте, а проживающим там раскольникам предоставлено хоронить своих покойников на Волковском старообрядческом кладбище. Через 12 лет, в виду отдаленности этого кладбища от Малой Охты и невозможности выделить особый участок для погребения раскольников на местном православном кладбище, петербургским поморцам удалось добиться вновь разрешения открыть свое Охтенское кладбище; но восстановить его в прежнем значении было уже невозможно, так как еще с 1853 г. здания упраздненных малоохтенских богаделен были переданы в распоряжение совета „Императорского человеколюбивого общества» для устройства в них богоугодного заведения, а на месте одной из бывших там молелен устроена православная церковь.
О московском Преображенском кладбище – возникновении его, организации федосеевской общины и значении этого кладбища в исторических судьбах беспоповщины см. „Энц.“ II, 313–316; о распространении единоверия и устройстве единоверческих церквей на Преображенском кладбище – „Энц.“ V, 308–309.
Об основании Рогожского кладбища и значении его, как центра беглопоповщины, см. „Энц.» II, 1219–1221. 1226–1229. 1232–1233. – В 1854 г. умер последний из числа терпимых правительством, в силу указа 1822 г., „бегствующих от грекороссийской церкви“ священников, И. М. Ястребов, служивший на Рогожском кладбище. Со смертью его, за невозможностью принимать вновь беглых попов и посредством их удовлетворять свои духовные нужды, рогожцам оставалось одно из двух: или присоединиться к господствующей церкви на началах единоверия, или принять новоучрежденное „австрийское“ священство (противником которого не был, между прочим, и вышеупомянутый Ястребов, пользовавшийся большим влиянием в своей старообрядческой пастве). Часть прихожан Рогожского кладбища, во главе с В. Сапелкиным, действительно, склонилась к единоверию, которое и было введено здесь в том же 1854 г., причем одна из часовен, имевшая „готовую местность для алтаря“, была обращена в единоверческий храм. Два другие храма остались в руках старообрядцев, и здесь стали отправляться службы попами австрийского рукоположения, на которых правительство смотрело, как на простых „наставников“, воспрещая им „публичное оказательство“ раскола, в особенности – чрез совершение богослужебных действий, могущих служить соблазном для православных. В 1856 г. до сведения сперва духовной, а через нее и светской власти дошло, что, несмотря на существующее запрещение, в раскольнических храмах Рогожского кладбища открыто совершается литургия. По этому поводу было наряжено следствие, которое хотя и не дало вполне определенных результатов, тем но менее, по рассмотрении дела в существовавшем тогда „секретном комитете“, послужило основанием для Высочайшего повеления о наложении печатей на рогожские алтари, что и было исполнено 7 июля 1856 г. полицейскими чиновниками при участии представителей православного духовенства. С этих пор начались долгие, безрезультатные, но столь же и настойчивые ходатайства старообрядцев перед правительственною властью о распечатании алтарей. В начале 80-х годов ходатайства эти возымели, правда, некоторый и кратковременный успех: алтари остались по-прежнему запечатанными, но в 1881 г. было разрешено поставить на амвонах временные алтари и в них совершать богослужение священникам белокриницкой иерархии. Впрочем, уже в 1884 г. временные алтари, по приказанию министра внутрен. дел, были сняты, и прежние запрещения вновь вступили в силу на долгие годы, вплоть до весьма недавнего времени. Лишь в 1905 г. 16 апреля, накануне праздника Пасхи, состоялось, – в силу Высочайшего указа Правительствующему Сенату об укреплении начал веротерпимости, – торжественное открытие старообрядческих алтарей на Рогожском кладбище. 49-летняя заброшенность этих алтарей, хранивших в себе замечательные памятники древности, сильно сказалось на состоянии этих последних: многие предметы сильно пострадали от сырости и пыли, в особенности в алтаре зимнего храма, представившем в момент открытия его картину полного разрушения. Менее пострадал алтарь неотапливаемой летней церкви, который оказалось возможным в тот же день привести в порядок настолько, чтобы совершить в нем пасхальное богослужение. С восстановлением алтарей Рогожское кладбище вновь получает значение главного религиозного центра наиболее значительной отрасли русского старообрядческого раскола – последователей австрийского священства, приемлющих „Окружное Послание».
И. Громогласов.