Иоанн Гиркан

Иоанн Гиркан (135–104 г. до p. Xp.) – пятидесятый первосвященник иудейский и князь, сын Симона Маккавея. Прозвание «Гиркан» Евсевий и другие объясняют из того, что Иоанн завоевал Гирканию. Но ввиду того, что это имя усвоялось Иоанну задолго прежде, находят более вероятным видеть в этом прозвании указание на место происхождения его из Гиркании. С юных лет Иоанн заявил себя самоотверженною деятельности на благо родной страны – Иудеи. В качестве главного начальника войск, он послан был отцом своим в Газару (или Гезер – город на берегу Средиземного моря) и здесь дал первый могучий отпор сирийскому царю Антиоху Сидету, покушавшемуся отнять от Иудеи ее прибрежные порты. Опустошительные набеги сирийцев вынудили иудеев не ограничиться этим отпором и объявить настоящую войну Сирии. Сам Симон был в это время уже слишком стар и не мог вести эту войну под собственным руководством. Тогда он духом мужества Маккавеев вдохновил обоих своих сыновей Иуду и Иоанна и отправил их с значительным отрядом против врага. На равнине близ Модины они встретились с сильным неприятельским войском и дали ему решительное сражение. Иоанн, как истый Маккавей, первый бросился через поток, отделявший их от врага, и этим самоотверженным подвигом беззаветной храбрости увлек за собою и остальных менее смелых. Схватка была очень жаркая, так что был ранен брат Иоанна – Иуда; зато враги потерпели совершенное поражение и бежали, преследуемые иудеями, вплоть до Азота.

Радость столь блестящей победы скоро сменилась тяжким горем для Иоанна: он потерял неожиданно своего отца и обоих братьев, вероломно погибших на пиру от руки собственная зятя – некоего Птоло(е)мея, получившего от Симона, вместе с дочерью, управление иерихонскою областью. Жалкий честолюбец, мечтая о большем удовлетворении своей страсти, воспользовался пребыванием у себя Симона и, презирая все законы гостеприимства, перебил своих родных гостей, оставшихся неприкосновенными в стольких вражеских сражениях. Убийцы посланы были и в Газару, к Иоанну, но этот, к счастью, был во время предупрежден об опасности и заставил поплатиться жизнью самих убийц. Птоломей не остановился пред этою неудачей и, осуществляя свои домогательства на престол Иудеи, обратился к помощи сирийского царя. Иоанн, между тем, прибыл в Иудею и, – в силу признанной за домом Симона наследственной преемственности первосвященства и правительства, – выступил, как законный этих прав наследник и провозгласил себя «первосвященником и князем народа». Если значение Симонова правления свелось, между прочим, к тому важному результату, что он, продолжая дело Ионафана, сделал иудейский народ совершенно независимым от иноземного (сирийского) владычества, то, бесспорно, наследие Иоанна следует назвать счастливым. Он стал сразу во главе – провозглашенной политически самостоятельною – Иудеи и сумел, действительно, сдержать свое достоинство с честью. Первым делом его было – отомстить Птоломею за убиение отца и за покушение на жизнь его самого, сделанное в видах устранения последнего претендента с пути к овладению иерусалимским престолом. Птоломей запоздал своим новым коварным происком и, когда подошел к городу, увидел его уже во власти Иоанна, обеспеченного сильною поддержкой симпатизировавшего ему народа. Вместо овладения Иерусалимом, Птоломей оказался сам в опасной осаде в замке Догон (близ Иерусалима). Птоломей изловчился надолго затянуть эту осаду, побеждая Иоанна состраданием к матери и оставшимся в живых братьям, коих тиран, выводя на стену, начинал безжалостно терзать всякий раз, как воины Иоанновы делали приступы к крепости. Историк передает при этом трогательнейшую сцену, как мать Иоанна, замечая со стены медлительность сострадательного сына, умоляла его с распростертыми руками не щадить врага из-за одного только сожаления к ней. Но он и после этого не находил в себе достаточно мужества выполнить свое намерение и наконец, по случаю субботнего года, вынужден был и вовсе снять осаду. Лишив жизни мать и братьев Иоанна, варвар убежал в Филадельфию.

Не успев выручить дорогих пленников и отомстить убийцам своего семейства, Иоанн сам подвергся мести со стороны Антиоха VІІ Благочестивого (Сидета) за причиненные ему Симоном бедствия. Антиох вторгся во Иудею и, забрав, по-видимому, несколько городов, вынудил Иоанна запереться в Иерусалиме, обложив последний продолжительною осадой. В истории́ этой осады характерно отношение Антиоха к осажденным во время праздника кущей. По просьбе Иоанна, Аитиох соглашается на 7-дневное перемирие и даже посылает в город великолепные жертвы, из почтения к Богу иудеев и для усугубления их праздничной радости. Тронутый этим великодушием Антиоха, внушенным – весьма возможно – памятью горького опыта Антиоха Епифана и, во всяком случае, заслужившим ему в истории прозвание «Благочестивого», Иоанн попросил у Антиоха мира и позволения жить по законам отечества, на что Антиох и согласился, взяв с Иоанна контрибуцию и причинив некоторые разрушения укреплениям города. Есть основания полагать, впрочем, что дело с Антиохом отнюдь не кончилось более или менее легким повреждением стен и «отступною» в 500 талантов. Некоторыми намеками историка Флавия дается понять, что осада Иерусалима была завершением целого ряда успехов Антиохова оружия над другими городами и областями Иудеи. По крайней мере, так именно можно судить по одному постановлению римского сената, приводимому у Флавия, где в числе условий «возобновления дружбы и союза, заключенного некогда с Римлянами, поставляется именно возвращение Иоппии с пристанью, Газары с источниками и др. городов и мест, завоеванных Антиохом», с просьбою о чем, между прочим, и снаряжено было особое иудейское посольство в Рим. Но не легко допустить, чтобы Антиох при заключении мира за указанную контрибуцию отступил не только от осады Иерусалима, но и отказался от своих прав на другие завоеванные им города; посему не неосновательна догадка, что к такому выгодному для Иудеи заключению мира именно посодействовало вмешательство Рима.

Так или иначе, только война эта еще раз показала, что маленькое иудейское государство в состоянии было оградить свою свободу от опасных соседей лишь до тех пор, пока там не хватало предприимчивости. Достаточно было одного натиска Антиоха VII, чтобы отвоеванная Симоном свобода снова была потеряна Иоанном. И только, к счастью для Иудеи, эта потеря стоила меньших жертв, нежели можно было ожидать.

Для уплаты контрибуции, востребованной Аитиохом, Иоанн вскрывает, по словам Флавия, гробницу Давидову и берет из нее 3.000 талантов, употребив значительную часть их также на содержание наемного войска. С этими войсками Иоанн, по заключении мира, сотовариществовал Антиоху в походе 128 г. на парфян, хотя и не разделил участи его, состоявшей в потере большей части войска и самой жизни. Насколько это (очевидно, вынужденное также зависимостью от Антиоха) сотоварищество было искренне и близко, предоставляется судить по тому, что Иоанн, как только «услышал» о смерти Антиоха, немедленно обращает свое оружие на оставшиеся беззащитными владения Антиоха, на глазах, так сказать, его слабого преемника Димитрия II спешит поживиться значительными областями на счет всех своих соседей, отвоевывает многие из самарийских и идумейскнх городов, заставив идумеян принять обрезание и сделаться снова («во второй раз») иудеями. В это же время был положен конец и знаменитому гаризимскому храму, просуществовавшему 200 л.

Успехам такой завоевательной политики Иоанна много способствовала слабость сирийского царства, исполненного за это время всевозможных раздоров, ссор и мятежей. Пользуясь особенно ссорами двух претендентов – Антиоха VIII Гриппа и Антиоха iX кизического – на единовластие в Сирии, Иоанн задумал, между прочим, нанести решительный удар самарянам за исконные обиды иудеям, и – после годовой осады – разрушил до основания главное гнездо их Самарию, несмотря на двукратную попытку Аптиоха IX выручить просивших его о том самарян. К рассказу об этом событии историк Флавий присовокупляет «нечто невероятное» (по его собственным словам), повествуемое об Иоанне, будто бы Сам Бог явился ему в день взятия Самарии, осаждавшейся его детьми (Антигоном и Аристовулом) и «гласом возвестил ему о победе». О достоверности этого «невероятного» можно отчасти судить по тону самого Иосифа и по характеру этой легенды, нашедшей себе отражение в раввинских преданиях.

При громкой славе оружия Иоаннова, правление его в общем ознаменовалось редкостным благополучием иудеев не только в пределах собственно иудейских, но и в Александрии, Египте, Кипре и др. населенных ими областях. Сам Иоанн характеризуется историками (Иосифом), как один из благополучнейших правителей, получивший от Бога «три великие благодеяния: верховную власть над народом, первосвященство и дар пророчества или прозрения», иллюстрируемого предсказанием о своих сыновьях, что они «недолго будут править народом», и вышеприведенным получением сверхъестественного извещения о судьбе Самарии.

Вторая половина Иоаннова правления ознаменовалась инцидентом с фарисеями, отразившимся на политике не только самого Иоанна, но и его преемников. Внешним поводом к этому инциденту, вызвавшему разрыв Иоанна с фарисеями, послужило следующее обстоятельство. Однажды Иоанн в собрании своих друзей фарисеев предложить им указать в нем какую-либо погрешность или недостаток, мотивируя это желанием исправиться в своей недостаточности. Среди единогласно льстивых засвидетельствований Иоанновых добродетелей раздался голос противоположной крайности – голос одного сварливого фарисея (Елеазара), рекомендовавшего Иоанну, желавшему слышать истину и быть справедливым, чтобы он, как происшедший от невольницы (взятой в плен при Антиохе Епифане), оставил первосвященство и удовольствовался одною светскою властью. Флавий называет это «ложью», которою оскорбился не только Иоанн, но и остальные фарисеи. Между тем один из любимцев Иоанна, державшийся саддукейства (Ионафан), успел уверить правителя, что обида причинена ему не без общего одобрения всех фарисеев, в чем скоро убедился и сам Иоанн. Последствия этого инцидента, носящего анекдотически-легендарный характер, были так или иначе очень неблагоприятны для фарисеев, но не для самого Иоанна. Наущаемый Ионафаном, он приблизил к себе саддукеев и воздвиг настоящее гонение на фарисеев; но это возбудило к нему и его династии крайнюю ненависть всего народа, как известно, благоговевшего пред фарисеями, пока, наконец, Александра не отменила установившейся со времен Иоанна политики по отношению к фарисеям и не восстановила их свободу и влияние.

Как бы то ни было правление такой даровитой личности, как Иоанн Гиркан, не могло быть бесплодным для Иудеи, достаточное подтверждение чего можно видеть уже в том, что она впервые после смерти Соломона увидела себя вновь в тех пределах, в каких была при названном царе, и надолго отдохнула от беспрерывных и тяжких обид со стороны своих искони враждовавших соседей. Как кажется, значение этих Иоанновых заслуг по достоинству должно было оцениться и потомством, и часто упоминаемая Флавием в числе «великих» «гробница первосвященника Иоанна» в окрестностях Иерусалима едва ли не была достойным памятником и данью признательности этому правителю со стороны народа.