О происхождении мира

Все религии, как равно и почти все религиозно-философские системы, говоря о происхождении мира, учат о происхождении его от Высшей Силы, от Демиурга, От Бога или от Абсолютной Идеи. Правда, однообразия в их учении нет: одни говорят, что мир создан Богом, другие производят его от Бога чрез истечение, третьи – чрез супружеский союз Бога с землею; но Бог одинаково всюду выставляется виновником мира. Но ещё в древние времена, ещё в Древней Греции некоторые философы, ставя себе вопрос о первоначальной основе всех вещей, искали её в самой природе и в её элементах – в воде и воздухе или в хаотическом первовеществе и творческий акт Высшей Силы отрицали. В наши дни отрицание Бога как Творца мира стало явлением более частым.

Естественная наука, исследуя мировое вещество и силы, не хочет допустить творческой деятельности для них. Теперь часто приходится слышать, что мир произошел сам по себе и естественные науки-де вполне это доказывают; библейское повествование о сотворении мира Богом отвергается и даже высмеивается как фантастичное, ненаучное и неразумное и на его место выставляются как бы научные, построенные на основах естествоведения теории.

Не касаясь пока самых этих теорий, естественно справиться, могут ли положительные науки, имеют ли они право, оставаясь положительными науками, заниматься вопросом о происхождении мира и решать его?

Наука потому и называется положительной, что она имеет дело с фактами и с законами, на них основывающимися, она исследует лишь в области опыта, а не вне его. И раз наука переступает эти границы, она перестает быть сама собой и становится философией.

«Есть граница, – читаем в речи Эрдмана, помещённой в официальном отчете 34-го собрания германских естествоиспытателей и докторов, за которую естественная наука, по самому существу своему, не может и не должна переходить (разумею границу), – за которой невозможны чувственные опыты и основанные на них выводы». Ученый англичанин Бальфур говорил в речи в 1904 году, что есть «граница, за которой физика уже не имеет власти. Если темная и недоступная страна, которая лежит за ней, должна быть осмотрена и сделана доступной, то эту задачу должна взять на себя философия, а не наука». Далее, самый горячий сторонник прав науки, немецкий учёный Геккель не мог не сознаться, что «большинство представителей так называемой «точной науки» довольствуются обработкой узкого поля своей специальной области наблюдения и опыта, а более глубокое познание общей связи наблюдаемых явлений, т.е. именно философию, считают излишним»⁸⁶. Наш русский писатель, некто Н. Козьмин-Вьюгов заявляет, что «наука исследует в мире явлений, здесь её область»⁸⁷.

Но наука устанавливает законы природы; значит, она простирается и в область умозрительную... Что такое законы природы? Весьма любопытные заключения содержатся в книге проф. Ветгэма «Современное развитие физики»⁸⁸. Закон природы – это «обобщенный результат опыта... Законы природы, если разобрать способ их открытия, оказываются просто наиболее удачным путем излагать результат опыта в форме, удобной для будущих справок...» Это «удобные стенографические выражения организованных сведений, находящихся ныне в нашем распоряжении». Поэтому Ветгэм советует в заключение «иногда вспоминать об ограниченности нашего знания и о чисто умозрительной природе нашей схемы естествознания, основанного только на его собственных индукциях». По словам английского ученого Джевонса, каждый теоретический закон сохраняет свою силу только на более или менее продолжительный срок⁸⁹. Тоже утверждает известный геолог Лаппаран, говоря: «всякий физический закон является временным и относительным, и в то же время только приблизительным»⁹⁰. Вполне понятны и совершенно справедливыми должны быть признаны следующие слова Ветгэма: «В глубине всех попыток (физики установить общие правила, которые указывают последовательность явлений во всех случаях) лежит вера, что порядок такой последовательности непременно существует, хотя его не всегда можно проследить... Не будь ее, нельзя было бы приобрести организованного познания и всякая попытка исследовать явления была бы совершенно бесполезной».

Если, с одной стороны, наука имеет дело с явлениями и фактами, а с другой – законы её суть лишь обобщения оных и в значительной степени включают в себя элементы умозрения и веры, то естественно, что делать свои построения и заключения о предметах внеопытных она должна без всяких претензий на их безусловную истинность. И о достоверности ее данных можно утверждать лишь с большими ограничениями. Современное положение науки свидетельствует, как часто выводы, построения и законы «точной» науки рушатся и отменяются; что прежде признавалось научной аксиомой и основанием для научно-философских утверждений и гипотез, теперь отбрасывается как предрассудок как неистинное... «Некоторые факты, обнаруженные в недавнем прошлом, – говорит г. Гернет В.А., – показались совершенно необъяснимыми с точки зрения господствующих в науке учений, а так как мы теперь не можем, подобно Гегелю, сказать: «тем хуже для фактов», то является необходимость в пересмотре тех основных положений, на которых зиждутся наши умозрительные науки. Мы переживаем в настоящее время интересный переходный период в области науки: старые устои начинают колебаться, а новые находятся в начальной стадии формировки...» Доселе раздельность материи и энергии считалась одной из элементарнейших истин науки; теперь это начинают считать одним из крупнейших заблуждений, а самые фундаментальные и общие законы природы – закон сохранения вещества и закон сохранения энергии – нуждаются в новой формулировке⁹¹. «Несколько лет тому назад постоянство химических элементов было законом природы. В последнее время явления радиоактивности заставили нас верить, что радий постоянно и самопроизвольно переходит в гелий, что здесь имеет место настоящее превращение вещества. Очевидное превращение вещества одного рода указывает на возможность и даже вероятность постепенного преобразования всех веществ»⁹². Изменилось учение и об атомах, этой первооснове всего сущего, по учению науки. Они уже не неделимыми теперь представляются, а сложными системами более мелких частичек вещества (электронов)⁹³.

Сначала электричество считалось только скрытой причиной притяжения легких предметов натертым янтарем или стеклом. Через 50 лет после открыли действие электричества в грозе; ещё через 50 лет его узнали в форме тока; через 20 лет его связали с магнетизмом, а через новые 50 лет связали его, наконец, со светом и излучениями в эфире.

Даже математические истины не имеют характера непререкаемости. Наряду с геометрией Эвклида, по которой пространство имеет три измерения, прямая линия считается кратчайшей между двумя точками и сумма углов в треугольнике равна двум прямым, существует геометрия Лобачевского с четырехмерным пространством, отвергающая учение о прямой линии и о сумме углов треугольника.

Совершающийся в науке пересмотр всего того, что прежде считалось за основные и непоколебимые истины, отбрасывание, как ненужной ветоши, прежних основных и элементарных истин приводит в сильное смущение и в понятную растерянность старых мужей науки. Известный проф. Хвольсон пишет: «Почти все научные здания, к которым мы наиболее привыкли, представляют ныне груду развалин. Даже механика, та наука наук, к которой мы надеялись свести все вообще явления, старая ньютоновская механика, уничтожена: она ныне уже не существует. Оказывается, что в течение ста лет наша наука шла по неверному пути... Попыток идти новым направлением, построить новые фундаменты на местах разрушенных зданий существует уже очень много, но я не думаю, чтобы можно было сказать, что хоть один из этих фундаментов действительно прочно и надежно заложен»⁹⁴.

Конечно, все эти открытия и перемены в области научных положений свидетельствуют о прогрессе в науке, о её шествовании вперед; это совершенно верно. Но, с другой стороны, это же самое говорит и о том, что все, самые, казалось, обоснованные, всеми научными опытами оправданные истины не могут быть признаваемы за таковые и на них нельзя рассчитывать в гипотетичных построениях, а всякие сделанные из них философские выводы не должны быть выдаваемы за непреложные, за законы необходимости и природы. Вся эта обнаружившаяся теперь неустойчивость научных законов природы вскрыла гипотетичность самих этих законов, вновь и вновь подтверждает, что область науки – лишь явления... При таких условиях своего бытия может ли наука претендовать на разрушение ею вековечных вопросов о начале всего сущего? Представим, что она, опираясь на установившиеся в известное время законы, даст заключение по этим вопросам, установит ту или иную гипотезу или теорию. Может ли она утверждать, что гипотеза эта – истинна, что так и должно быть и, действительно, было так в какие-то отдаленнейшие от нас времена, как выходит из её гипотез? История изменчивости её основных положений не должна ли свидетельствовать, что разрешение этих вопросов – не её дело и что, в лучшем случае, она о них может лишь гадать, а не утверждать? Поэтому-то лучшие, более опытные представители науки давно уж и окончательно отказались от права разрешать эти вопросы о происхождении мира.

Еще глава позитивистов О. Конт признавал, что «закон природы не может дать ответа касательно собственного происхождения; условия случая⁹⁵ бессильны что-либо сделать; следовательно, вселенная получила начало путем сверхъестественным»⁹⁶. Английский философ Дж. С. Милль пишет: «Если вселенная имела начало, то это начало, даже под условием случая, было сверхъестественное; законы природы не могут нам объяснить его происхождения»⁹⁷. Проф. Хайль заявляет, что «невозможно никакою рациональной гипотезой объяснить происхождения жизни на земном шаре, не обращаясь к помощи и вмешательству некоей всемогущей Силы»⁹⁸. Вот поражающие своею искренностью и полнейшим беспристрастием слова Тиндаля, знаменитого английского физика минувшего столетия: «Хотя я говорю в защиту самой широкой свободы в области исследований человеческого ума, хотя я в качестве человека науки лично заинтересован в её успехах, хотя смотрю на науку, как на самое могущественное орудие умственной культуры и материального прогресса, – не спрашивайте, однако, меня, нашла ли наука или может ли, по крайней мере, найти причину мира; так как я отвечу вам отрицательно... Вопрос этот остается без ответа и до настоящего времени «и не дело науки разрешать его»⁹⁹ . У знаменитого Вирхова есть такое утверждение, «что научное исследование не в состоянии разрешить задачу мироздания». Есть очень хорошие слова по сему предмету и у модного теперь Э. Маха, связанные, правда, по другому случаю, но очень подходящие и сюда. «Французские энциклопедисты XVIII века думали, – говорит он, – что были недалеки от окончательного объяснения мира физическими и механическими принципами; Лаплас даже воображал себе ум, могущий предсказать ход природы на всю вечность, раз будут даны массы всех тел, их положения и начальные скорости. В XVIII веке эта жизнерадостная переоценка объема новых физико-механических идей была простительна. Но теперь, когда наше суждение стало трезвее, миропонимание энциклопедистов представляется нам механической мифологией»¹⁰⁰. Но ведь людям XVIII столетия мифология эта казалась самой достоверной истиной, не меньшей, чем людям XX века кажутся те их законы и открытия, которыми они пытаются объяснить причину всех причин. Не должно ли думать, что людям XXI столетия наши теперешние истины могут показаться тоже «механической мифологией»? Как же на них построить сказания о происхождении мира?!

Итак, наука, постоянно простирающаяся вперед и все новые и новые законы устанавливающая, а старые отметающая, не может браться за разрешение вопроса о происхождении мира. Для этого требуется указание законов также вечных, а это – не дело науки. А если когда наука приближается к указанию таковых законов, то они почти всегда бывают в согласии с данными Библии.

Как известно, в науке существует несколько космогонических гипотез для объяснения происхождения мира помимо Бога. Несмотря на очень значительные их взаимные расхождения в содержании объяснения, имеется в них немало и общего, притом существенного. В кратких словах это общее сведено может быть к следующему: мир произошел из газообразной, хаотической материи путем постепенного её сгущения и охлаждения, необходимо в ней предполагающих крайнюю степень разреженности и высокую температуру.

Сопоставив этот результат космогонических изысканий с учением Библии о происхождении мира, нельзя не заметить полного соответствия между тем и другим. На самом деле: а) Библия также учит о происхождении мира именно из хаоса, который в ней называется «бездной», »землей безвидной и пустой» (Быт. 1:2). б) Самые качества, которыми наделяется в Библии этот хаос, вполне соответствуют качествам, которыми его наделяют космогонии. Первичное вещество представляется «бездной», т.е. чем-то бесформенным и беспорядочным, безобразным и неопределенным – «землей безвидной и пустой», т.е. находящимся в состоянии газообразности и разреженности. в) По Библии, из этого материала впервые был образован «свет» (Быт. 1:3). Существование же света необходимо предполагает собою одно из двух: или раскаленное состояние светящегося вещества, или явление фосфоренгенции; первое предположение вполне согласуется с положением космогонических гипотез о высокой изначальной температуре туманности, второе вполне гармонирует с представлениями космогонии о ее крайне разреженном состоянии. г) Как по научным изысканиям, так и по библейскому сказанию, порядок мирообразования был почти один и тот же. Сначала из хаоса явился свет, потом образовалась воздушная сфера (твердь или видимое небо), затем выделилась вода в свои вместилища и отвердела земля. На земле появились неорганизмы и организмы; из последних первыми, как надо думать, появились водные, так как вода раннее собралась в моря, а потому и ранее в ней должна была начаться и жизнь. За растениями произошли животные, начиная с менее совершенных; и кончилось мирообразование появлением человека.

Выводы, которые естественно вытекают из представленного сопоставления библейского повествования со сказаниями космогоний, теперь довольно ясны. Во-первых, если, несмотря ни на всю гипотетичность научно-космогонических сведений, с одной стороны, ни на всю недостаточность и несовершенство нашего толкования Библии (а это мы необходимо должны признать), с другой стороны, и те и другие показания между cобой оказываются в значительном согласии, – то, очевидное дело, в одном уже этом мы имеем достаточную гарантию за то, что и после, когда космогония в состоянии будет прийти к более устойчивым и к более несомненным выводам, а наше понимание Библии станет более совершенным, едва ли найдется какое-нибудь место для противоречий между нею и наукой. Во-вторых, если нет в настоящее время и не видится оснований предполагать в будущем возможности противоречий Библия и наукой в учении о первой части мирообразовательного процесса, то, заключая по аналогии, можно утверждать, что нет и не должно быть таких противоречий во взглядах той и другой и на остальные части того же мирообразовательного процесса. Отсюда, как скоро Библия утверждает, что мир имеет начало своего бытия, то в конце концов и наука придет к тому же положению.

На самом деле основным, самым важным пунктом расхождения Библии с наукой издавна был и доселе продолжает быть вопрос о происхождении того самого первовещества, из которого потом произошел мир. Если Библия в книге Бытия (Быт. 1:1) учит, что оно создано было Богом, то наука продолжает утверждать, что оно вечно, существовало изначала. В наши дни, по крайней мере у нас, русских, пользуется громадным вниманием и популярностью теория об этом первовеществе немецкого естествоиспытателя Э. Геккеля. Ввиду этого мы на ней и останавливаемся сейчас, с изложением и разбором ее.

Эрнест Геккель в своей книге «Мировые загадки», появившейся в 1899 году и представляющей, по его же словам, «обоснование и дополнение убеждений», ранее им высказанных, так формулирует положения науки о первовеществе. «Мироздание (вселенная, космос) вечно, бесконечно и безгранично. Его субстанция со своими двумя атрибутами (материей и энергией) заполняет бесконечное пространство и находится в вечном движении. Это движение протекает в бесконечном времени в форме непрерывного развития, с периодической сменой появления и исчезания, образования и распадения. Бесчисленные небесные тела, рассеянные в наполняющем пространство эфире, все без исключения подчиняются закону субстанции; в то время как в одной части вселенной вращающиеся тела медленно идут навстречу своему упадку и исчезновению, в другой части мирового пространства происходит новое образование и развитие их. Наше солнце есть одно из этих бесчисленных бренных небесных тел, а земля – одна из бесчисленных недолговечных планет, их окружающих. Земля наша прошла через долгий процесс охлаждения, прежде чем на ней могла появиться вода в капельно-жидком состоянии, т.е. создаться первое предварительное условие органической жизни».

Геккель в предисловии к своим «Мировым загадкам» пишет, что ими он заканчивает «свои этюды по монистической философии»¹⁰¹, т.е. свой труд признает не чисто научным, основывающимся на обычной эмпирике, а философским, во многом опирающимся на веру. Неудивительно поэтому, что и другие критики его сочинений всю его систему монизма именуют прямо уж «религией монизма»¹⁰². Выше выписанные формулы Геккеля с убедительностью уверяют в правильности такой характеристики трудов его. В них он выступает не как точный исследователь-ученый, а как твердо верующий в правильность своего мировоззрения философ. По словам Е. Деннерта, тоже естествоведа и доктора философии, «эти положения менее всего естественнонаучны, хотя к ним и применен «закон субстанции». Они суть чисто философские, и кто говорит о вечном, бесконечном, беспредельном, бесчисленном, тот далек от твердой почвы естественнонаучной индукции и эмпирических фактов. Эти первые основоположения геккелевского монизма суть чисто философские и требуют веры, как и основоположения всякого другого миросозерцания. О естественном или механическом доказательстве здесь решительно нет и речи. «Я, – говорит Деннерт, – далек от того, чтобы ставить это в упрек Геккелю; я очень хорошо знаю, что каждое миросозерцание, а следовательно, и монизм, в своей основе покоится на положениях веры. Я порицаю только то, что Геккель ставит здесь такие положения веры, как доказанные тезисы, чтобы таким образом поставить их выше всякого другого мировоззрения»¹⁰³.

Чем же и как на самом деле Геккель обосновывает свои положения? Это он пытается сделать в XII главе, где говорит специально о «Законе субстанции», так как этот «Закон» есть основной и самый важный среди других его положений.

По Геккелю, закон субстанции составляется из двух атрибутов материи и энергии¹⁰⁴ или, как он говорит в другом месте¹⁰⁵, им он «охватывает два высших общих закона: химический закон «сохранения вещества» и физический закон «сохранения силы». Такие законы в физике действительно существуют, но никакого «закона субстанции», объединяющего их, физика не знает; «закон субстанции» лишь предположение, на веру принимаемое; он лишь есть некая абстракция, ничем у Геккеля не обоснованная. Правда, по его словам, большинство естествоиспытателей нашего времени признает, по существу, неотделимость этих двух основных законов точного естествознания¹⁰⁶, но, по его же словам, это единство обоих законов ещё и ныне сильно и многократно оспаривается учёными¹⁰⁷. Да и формулируется единство этих двух законов признающими его учеными не как какой-то «закон субстанции», а просто как «закон сохранения силы и вещества»¹⁰⁸; а в той и другой формулировке далеко не выражается тождества мысли: если последняя, их объединяя, констатирует лишь факты их наличности, то первая, говоря об их «неотделимости друг от друга», выводит из сего существование нового третьего закона – «закона субстанции», как чего-то нового, высшего, основного, вечного и всесильного. Признать это третье как отдельное и самодовлеющее, Геккель обязывается самым своим монизмом; иначе получится дуализм материи и силы или энергии (Геккель не разделяет силы и энергии), как двух самостоятельных начал. Подавляя же этот дуализм, Геккель в свою систему вводит начало не реальное, а отвлеченное, ничем не доказуемое, а лишь на веру принимаемое, – единое по имени и двойственное на самом деле... Правда, теперь в науку входит мнение, что дуализма материи и силы или по крайней мере энергии нет, «то, что мы называем ныне веществом, представляет колоссальный, неисчерпаемый запас энергии» и что «резкая грань между веществом и энергией исчезла»¹⁰⁹; но это прежде всего лишь отдельное мнение. Наряду с ним существуют в науке другие мнения, по меньшей мере три, которые взаимно исключают друг друга¹¹⁰. Один учёный, например Гернет, говорит о единстве вещества, а у другого ученого, материалиста Шпиллера, читаем: «если Спиноза¹¹¹ признает тождество между материей и силой, то он заблуждается, так как исследования показали, что сила не есть необходимое свойство материи»¹¹². Кому же теперь верить и что считать за научно доказанное? Во всяком случае, говорить о существовании какого-то «закона субстанции», и притом со значением высшей силы, оснований нет.

Мироздание, по Геккелю, вечно, ибо вечна материя, как один из атрибутов «субстанции». Положение что – обычное у всех материалистов; без него им никак не обойтись: оно – необходимое предположение для объяснения мирообразования помимо Высшей Силы. На чем же оно основывается? Единственно на законе сохранения вещества. Сущность его сводится к следующему: «сумма вещества, наполняющего бесконечное пространство вселенной, неизменна». Раз материя, вещество при всех своих видоизменениях не исчезает, то, заключают ученые, следовательно оно существует от вечности. Но является ли этот закон сохранения вещества непосредственным эмпирическим выводом, или он покоится на абстракции, от данных опыта отдаленной? Непосредственных эмпирических данных в пользу этого закона не может быть вследствие того, что нет никакой возможности чем-нибудь измерить количество вещества. Долгое время подобною мерою служил вес вещества. Но одно и то же тело в различных местах вселенной и в различных местах земного шара, даже в различных положениях в одном и том же месте земного шара, имеет различный вес... Не может служить мерой вещества и количество атомов, потому что само оно в известном объеме известного тела не поддается точному измерению... Как будто бы такой мерой может быть вообще масса. Под массой разумеют степень сопротивления известного тела усилию привести его в движение. Но так как усилие, в свою очередь, может быть измеримо только весом, то масса, как мера материи, очевидно, не может быть вернее веса¹¹³. Значит, сам закон сохранения вещества в значительной степени является данным веры, а неопытной непосредственности. Согласимся, что в сфере опыта невозможно ни произвести вновь, ни уничтожить самомалейшего количества материи никакими способами. Каким же образом отсюда следует вывод о вечности материи? Ведь вечность материи вне нашего опыта, и заключать к ней – это значит делать большой логический скачок. Ничего похожего на понятие вечности в опыте не содержится и даже самого понятия о ней из данных опыта составить нельзя: вечность – абстракция и держится только предположением, верою. Предположим и вечность материи. Все-таки дело не уясняется. Являются вопросы о том, с какого момента началось образование мира из нее? Что было до этого момента? В каком состоянии находились до него сила и материя? Почему мирообразование началось с этого, а не с иного момента? Чем оно вызвано было? и т.п. Геккель от всех этих вопросов думает избавиться теорией так называемых катаклизмов, т.е. чрез допущение учения о «происходящем в бесконечном времени едином развитии с периодическими сменами «бывания» и исчезновения, образования и разложения; до этого нашего мира было и исчезло неизвестно какое,   быть может, и громаднейшее, – количество миров, и после него такой порядок возникновения и исчезновения их будет продолжаться.

Теория эта не новая; но несмотря на это она не приобрела себе научных обоснований: она зиждется исключительно на вере. Ни из понятия о первовеществе, ни из понятия силы, ни из других физических и астрономических законов нельзя вывести данных к её принятию. Единственное основание к ее принятию – это некоторая возможность при её помощи объяснить вечность мироздания. И выходит в конце концов логическое, совсем уж ненаучное qui pro quo¹¹⁴: вечность материи объясняется теорией катаклизмов, а эта, в свою очередь, предположением вечности материи... Одно предполагается ради другого предположения и ничто, таким образом, не обосновывается научно...

Каким же образом все-таки происходит мир, по Геккелю? Не соглашаясь с так называемой кинетической теорией, по которой первовещество состоит из атомов – этих мертвых обособленных частиц вещества, колеблющихся в пустоте и действующих на расстоянии, – Геккель останавливается на так называемой пикнотической теории... На основании её он высказывает следующее положение: «Основные части субстанции, масса и эфир, отнюдь не мертвые и не приводятся в движение исключительно внешними силами, но обладают ощущениями и волею (конечно, низшего разряда); они испытывают удовольствие при сгущении, неудовольствие при напряжении; они стремятся к первому и борются со вторым...» В другом месте он пишет: «Даже атомам присуща простейшая форма ощущения и хотения, или лучше сказать – чувствования и влечения¹¹⁵ следственно, универсальная «душа» наипростейшего рода»¹¹⁶.

Дальше этого в фантазировании идти, кажется, некуда. Атомы не только являются у него реально существующими, но они имеют и душу, чувствования и хотения... Да это прямо-таки какие-то живые существа, хотя, быть может, низшего порядка... Возможно, что такие живые атомы в состоянии соединяться в группы и даже мир производить... Но кто они таковы сами-то? Уж не боги ли?.. Геккель атомы считает даже одушевленными, а люди науки их реальное существование отрицают. Так, например, Дюбуа-Реймонд признает, что «физический атом есть вполне последовательная и при известных условиях, например в химии, очень полезная «фикция». По мнению английского физика Тэта, «атом есть математическая »фикция». Приблизительно то же говорит и Менделеев. По его мнению, атомное учение наукой должно быть до сих пор, по крайней мере, принимаемо только как «прием», подобно тому приему, который употребляет математик, когда сплошную кривую линию разбивает на множество прямых линий... По мнению Маха, тот, кто признал реальность атомов на том основании, что они оказывают нам существенную пользу, как «вспомогательное средство» для представления явлений, впал бы в ошибку... Недавно известный химик Оствальд высказался против атомистического учения...¹¹⁷. При таком взгляде учёных на атомы сам по себе мир уж, разумеется, никоим образом произойти не мог.

Но, и отказавшись от атомистической теории Геккеля, нельзя понять мирообразования самого из себя, помимо участия в нем Высшей Силы. Позволим привести себе по этому поводу рассуждение проф. Рождественского Н.П. «Предположим, – говорит он, вместе с большинством новейших естествоиспытателей, – что первоначальное состояние материи было газообразное. При этом предположении неизбежно является вопрос: как, каким путем от вечности существующая материя сама собою могла выйти из газообразного состояния; одни физические и химические силы материи никогда не могли превратить газообразной, равномерно распределенной в мировом пространстве массы в отдельные мировые тела, сколько бы миллиардов веков ни назначалось для этого процесса. Относительно свойств газов естествознание учит, что они все без изъятия стремятся к бесконечному протяжению и совершенно равносильно наполняют открытое для них пространство. Физические опыты над газами показывают, что, предоставленные сами себе, они никогда не могут перейти в твердые тела. Точно также и первоначальная газообразная масса материи, предоставленная самой себе, была не способна превратиться в отдельные твердые мировые тела. Известны четыре возможных способа, посредством которых газообразные тела вообще могут превращаться в твердые тела: через сильное давление отвне, через химическое сродство, через охлаждение или понижение температуры и через общую силу притяжения, или так называемый закон тяжести.

Но что первый из означенных возможных способов – давление отвне – не мыслим в рассматриваемом нами случае, это понятно само собою; точно так же и о третьем способе, т.е. об охлаждении, в данном случае речи не может быть, потому что охлаждению может подвергнуться только масса, находящаяся в соприкосновении с низшим её по температуре пространством, которому она может передать свою теплоту. При равномерно же распределенной во всем мировом пространстве газообразной материи охлаждение её было невозможно, потому что подле неё не существовало никакого пустого пространства, которому она могла бы передать часть своей теплоты. Еще меньше при той высокой степени разреженности, разобщенности, на какой находилась первоначальная газообразная масса, может быть речь о химическом притяжении. Остается только общая сила притяжения. Но из равномерно распределенного газа и эта сила не могла произвести никаких отдельных мировых тел, и притом – по двоякой причине. Во-первых, к существенным свойствам газа, как замечено выше, принадлежит свойство стремиться к дальнейшему и дальнейшему протяжению; и потом в газообразной массе, равномерно распределенной во всем мировом пространстве, каждый атом находился в совершенно одинаковом условии с другими атомами, т.е. каждый одинаково сильно привлекался во все стороны; поэтому ни один не мог двигаться и приближаться к другому. Из всего этого видно, что через одни естественные свойства и силы материя никаким образом не могла быть выведена из первоначального состояния, состояния равномерно распределенной в пространстве газообразной массы. Мы должны, таким образом, или совсем отказаться от объяснения происхождения мира и признать его, вопреки законам логики, беспричинным или вечно самосуществующим, или, избегая этого, признать, что он сотворен во времени всемогущею силою Творца»¹¹⁸.

Так само собой является мысль о Высшей Силе, как Творце всей вселенной; только с предположением Ее, как Виновницы всего мира, разрешаются все недоразумения и трудности, которые, помимо Нее, для точной науки навсегда останутся неразрешимыми тайнами, «мировыми загадками». И всякий учёный, желающий быть настоящим учёным, на вопрос о происхождении мира может и должен ответить только лишь одно: ignoramus et ignorabimus – т.е. не знаем и не можем знать. По признанию Дюбуа-Реймонда, вопрос о сущности материи и силы и о происхождении материи должен быть отнесен к «мировым загадкам», «совершенно трансцендентным и неразрешимым». Да и сам Геккель в конце концов должен был признать свой закон субстанции лишь проблемой субстанции и назвать его тоже «всеобъемлющей загадкой...». Только вера, только религия могут разъяснить и разрешить эти загадки и удовлетворить пытливый ум человека. Только учение о творении мира Богом дает единственно допустимый и человека удовлетворяющий ответ на вопрос о происхождении мира.