К вопросу о религиозном элементе в посвящениях у дикарей1

Источник

On the momentous crisis in the personal life when the boy enters into manhood and the girl becomes a woman, in nearly all primitive tribes a solemn rite is prescribed, the object ot which is to prepare the child for the duties of the wider life, which it is about to begin

D. Brinton

Этнологу, изучающему верования современных одичавших народов Азии, Африки, Америки, Австралии, бро­сается в глаза, прежде всего, тот любопытный факт, что жизнь этих регенератов не стоит в разобщении с их религиозными представлениями, а, напротив, их своеобраз­ная культура всецело проникнута религиозным характером, каждый поступок, каждый шаг их семейной, социальной жизни, почти каждый предмет из бытовой обста­новки говорят о тесном союзе веры и знания. И если эта связь, быть может, не всегда ясна им самим, то для европейца, привыкшего к логическим схемам, она сквозит в каждой церемонии любой дикарской общины; со­вершенно невозможно представить себе социального акта в жизни дикаря, свободного от мифологической мистики, акта, естественного в нашем смысле слова. Табу, тотем, кувада и пр. и пр. окружают его, определяют каж­дый его шаг, и он буквально тонет в массе обрядов, обычаев, поверий, которые подчас совсем связывают его, заключают его волю в рамки условностей, мешают свободной мысли, постоянно держат и не выпускают из установившихся традиций, сильных именно религиозным элементом. Так, культура дикарей представляет собой комплекс средств для удовлетворения естественных по­требностей, пронизанных длинными, тонкими, вязкими ни­тями религиозно – мистических представлений.

Нет нужды подробно доказывать, что состояние нынешних дикарей представляют собой ассимиляцию, нужно ска­зать – очень искусную, схемы, остова первобытного существования человечества, и позднейших элементов регресса его, так – что при более древней основе быт дикарей полон наносами мистико-религиозного, национального, даже чисто географического характера, которые при некотором умении можно снимать, и пред нами выявится чистая библейская основа. Такой акт рафинирования, начавший применяться не так давно в богословской литературе, с поразительной ясностью констатирует всю несостоятель­ность и ложность эволюционной гипотезы происхождения человека и мира его представлений космологического харак­тера и высоту, и логичность библейской теории о начале современных дикарей2. – Особенно реален такой религиозный характер в обрядах, сопровождающих переход юноши в звание мужчины у всех диких народов. В новейшей этнологии вопрос о таких посвящениях при­нято ставить в связь с институтом детоубийства, кото­рый имеет повсеместное распространение и встречался при разных степенях культурного развития, начиная от ди­ких австралийцев и кончая казаками Донской области. Краткий анализ примеров подобного рода поможет нам после в решении вопроса о связи этого цикла обычаев с некоторыми библейскими темами. – Гуаносы южной Аме­рики убивают некоторых из своих дочерей непосред­ственно после рождения, мбаясы хоронят живыми детей мужского пола3 также поступают южно-американские манаосы с обезображенными детьми или уродами4. Древние мексиканцы убивали одного из двойней5, в Арибо – в Гвинее – убиваются не только двойни, но и их матери, в Дагомее и в Нгуру – области, соседней с Унианиембе – двой­ней бросают в воду, так как в противном случае страну, по мнению жителей, ожидает голод, засуха, наводнение, вообще, рождение двойней считается непозволительным у всех Африканских народов6. Ребенок, появ­ляющийся на свет с каким-нибудь телесным недостатком, также не оставляется в живых почти ни у одного народа; интересно, что ребенок, рождающийся с зубами, топится неграми Homo в особом сосуде с водой7, у некоторых племен Замбези ребенок с телесной аномалией, называемый tlola, т. е. преступившим пределы, уста­новленные природой, убивается8. Кафры, зулусы, готтен­тоты так же относятся к своим детям, которые имели несчастье родиться с какой-нибудь аномалией или не в единственном числе9. В южной Африке, Австралии, Meланезии, Полинезии матери, по выражению Platz’a, „марают руки кровью своих детей»10. В Китае обычным пред­ставляется бросание большей частью девочек по близости воды11; у древних персов до эпохи халифов было детоубийство12.

Древние греки следовали в отношении к детям законам Ликурга и Солона, которые предписывали каждого ре­бенка представлять особой комиссии из старейшин филы, и от последних зависело – даровать ему жизнь или бро­сить близь Тайгета на произвол судьбы13. В Риме допу­скалось убийство всех обезображенных детей, уродов и младших дочерей14, Сенека говорит: „portentos foetus ехtinguimus, liberos quoque si debiles monstrasique editi sunt, mergimus. Non ira, sed ratio est a sanis inutilia secernere»15 : бросание детей производилось в Риме возле Yelabrum, где они подбирались работорговцами и воспитывались ими в коммерческих целях16. Исследования Гримма, Плосса, Бacтиана доказали, что у древних германцев, скандинавов, кельтов, норманов практиковалось убийство детей с телесными недостатками17. Приведенных примеров вполне доста­точно для подтверждения высказанного выше положения об универсальности института детоубийства, причины которого этнологи склонны усматривать в отношениях социально-экономического характера жизни дикарей18. В борьбе за существование, понимаемой в широком смысле, как про­стое приспособление, как волю к жизни и реализацию её всеми возможными для субъекта средствами, логика некуль­турного человека заставляет его отрицательно относиться ко всему тому, что не служит непосредственно идее жизни, что является препятствием для человека на пути улучше­ния своего благосостояния, и религиозным мотивом здесь представляется скрытая мысль об адверсативности боже­ству всего ненормального, нарушающего гармонию природы (см. выше приведенный пример детоубийства в Гвинее из боязни прогневать божество рождением двойней19; в этом случае, нетрудно в миросозерцании дикаря отыскать две посылки: это, с одной стороны, мысль, что ребенок имеет право на существование лишь при условии налич­ности в нем задатков сил и способностей для возвращения в форме собственной деятельности в мужском возрасте общине потраченного на воспитание его труда. Возможность полной компенсации – первое условие для получения права на жизнь для ребенка; отсюда, если в его организации усматривается дефект, который при росте уве­личится и сделает его неспособным выполнять свое общественное назначение, то он и не должен обременять других. Такой безжалостный, но вполне логичный вывод рельефно подчеркивает основную черту мышления некультурного человека, который всю свою жизнь строит по строго логическим законам, причем цепь причин каждого поступка начинается с трансцендентного принципа. С другой стороны, у некоторых народов детоубийство под­держивается социальным консерватизмом, стремлением строго сохранять определенную численность племенной груп­пы, так – что новый член должен всегда лишь заменять старого, покидающего общинный труд; экономические условия принуждают некоторых австралийцев точно нормиро­вать число своих детей, чтобы они не стесняли их в кочевом образе жизни, и как скоро подобное равновесие нарушается, виновник предается смерти20. Следова­тельно, в этом случае целью детоубийства является уравновешение количества членов известной общины с суммой средств для жизни, находящихся в её распоряжении. – Таковы те две посылки, из которых мышление примитивного человека делает вывод о необходимости детоубий­ства. – Ребенок, вполне нормальный, не нарушающий экономического равновесия, оставляется в живых. Он нахо­дится на попечении родителей, точнее – матери, но она яв­ляется лишь ближайшей представительницей целой общины, которая решила воспитать для себя нового члена; ребенок пока представляется лишним ртом, ради которого община терпит некоторые неудобства, и примиряющим, смягчающим мотивом в этом служит мысль, что взрослым новый член возвратит общине её труды.

Наконец, приближается такой момент, когда он дол­жен начинать свое участие в общинном деле, настает период возмужалости, период, когда община должна по­полниться новым работником; но здесь является вопрос: оправдает ли он доверие общины, каким та облекла его при рождении? Есть ли у него, действительно, силы и спо­собности к предстоящим трудам? Ответом на все эти и подобные им вопросы является мысль общины о необ­ходимости испытать молодого члена, эмпирически проверить свои предположения о правомочности данного субъекта в выпадающем ему направлении, – может ли он произво­дить и воевать, бороться с окружающей природой, извле­кать средства пропитания и охранять как себя, так и эти средства от посягательства других общественных групп. Отсюда, молодежь – юноши, пред выступлением на обще­ственную арену подвергаются испытаниям. – Некоторые эт­нологи (Кулишер) предполагают, что акт испытания юно­шества в сущности есть не что иное, как повторение акта детоубийства, при чем – разница видится в том, что если дети были беспомощны, то в юношеском возрасте они имеют силы избежать подобной участи, могут выйти не­вредимыми из тех истязаний и вообще тяжелых условий, в которые ставится их жизнь: если они выдерживают эти испытания, то самым фактом существования доказывают свою жизнеспособность. Так что, по отношению к детям, оставляемым в живых, процесс убийства и бросания на произвол судьбы только откладывается на опреде­ленное время. После анализа соответствующих примеров мы найдем, что в основе такого обычая лежит также религиозно-мистическая идея, подчеркивающая биб­лейскую основу в нем. Такие испытания юношества пред­ставляются институтом универсальным, подобно и детоубийству, и можно было бы собрать бесчисленное количество свидетельств о них у всех стран и народов, – мы вос­пользуемся наиболее интересными из них. – Клемм так описывает посвящения у мексиканцев. После того, как старые воины подтвердят способность мальчика вынести испытания, его раздевают донага, затем, предводитель приступает к жертве: он таскает его за волосы, бросает на землю, бьет кулаками. Это первый акт, в течении которого несчастный не должен произнести ни одного звука; если он чувствует себя бодро, смеется, то мучи­тель приступает вновь. Он бьет его розгами, палками по всему телу, и мальчик, не смотря на ручьи крови, не издает ни одного звука, и начинается затем, третий акт. Мальчика бьют, колют, царапают костями хищных птиц, особо приготовленными для этого, кровь льет ручьем, кожа вырывается с мясом, но юноша по-прежнему остается нем. Тогда ему вручаются лук и стрелы, и пред­водитель увещает его никогда не трусить, смело защи­щать своих соплеменников и пр.21. В Виргинии юношей секли, затем, мать с плачем готовила могилу, и их сбрасывали туда, как мертвых; после того дети в течении 9–10 месяцев пребывали в пустынном месте, пита­ясь дикими корнями и особым родом декокта из горьких трав, который должен был произвести расстройство в их умственных способностях, они должны были забыть все прошлое и вернуться домой чуждыми своей об­щине: „они начинали жить снова, после того, как они умерли на некоторое время, и входили в число взрослых после того, как забыли, что некогда они были деть­ми22. Еще ужаснее, по рассказу Спикса и Марциуса, испытания у южно-американских маугесов. По достижении мальчиками 8–10 лет устраивается особенно торжествен­ное пиршество; на руки испытуемых надевают особые рукава в виде муфт, наполненные большими муравьями. Когда мальчики от жгучей боли начинают рыдать и кри­чать, беснующаяся толпа мужчин смыкается в круг и пляшет около них с диким криком, воем, пока нес­частные не падают на землю замертво. Вспухшие конеч­ности натираются свежим соком мандиокового корня. Эта церемония обычно повторяется еще раз до 14 лет, чтобы молодой индиец привык переносить боль без вздоха, тогда он считается взрослым и получает право же­ниться23. У тлинкитов Аляски девушки при начале по­ловой зрелости совершенно обособляются от мужчин, живут в течении трех месяцев, а ранее – одного года, в особой хижине и считаются нечистыми. К концу этого срока у них пробуравливали нижнюю губу, и вставляли серебряную палочку – знак зрелости.24 Интересны посвящения девушек у южно-американских макузисов в Бри­танской Гвиане. Девушка обособляется от взрослых сожи­телей, день проводит на куполообразной вышке хижины, а ночь при разведенном ею огне. Семидневный пост заканчивается изготовлением ею похлебки в темном углу, после чего жрец делает особые заклинания, и посуда разбивается. После купанья мать бьет тонкими прутьями стоящую целую ночь на камне нагую девушку, и та не должна кричать, чтобы не разбудить сожителей хижины. Этим заканчивается испытание, макузиска считается чи­стой и может выйти замуж.25. Вайтц говорит о подобном случае у древних перуанцев, когда юношам шест­надцати лет после шестидневного поста и месячного состязания в ловкости пробуравливались уши, и в знак возмужалости – надевался передник 26.

Несколько отличную от указанных группу испытаний представляют такие церемонии, в которых очень резко подчеркивается элемент жертвы, по выражению Ратцеля; из них на первом плане следует поставить об­ряды, практикуемые в Австралии над мальчиками и девочками при достижении зрелости. – Во внутренней Австралии мальчики с завязанными глазами ползают по длинным дорожкам Bora и после торжества в течении недели ходят с опущенной головой, не поднимая ни на кого глаз. К этому присоединяются побои, пытки, та­туировка, голод и насильственное обособление от родных. У племен в Воqие River юноши должны пред торжеством посвящения выдержать трехнедельный строгий пост, когда им дозволяется только одна вода; лишь за таким испытанием следует самое посвящение – обрезание и выбивание зуба (Кар – York.); в течение месяца, после того, новиции не должны под страхом смерти приближаться к женщинам. У нариньяриев татуировка в этот момент юношеского возраста бывает очень болезненна и соединя­ется с выщипыванием волос на всем теле, кроме головы и бороды; в таком состоянии „нарумба“ юноши до­жидаются роста бороды, которая дает им право на учаcтиe в правах мужчин. Юноши племени гульбурн (на сев. от Мельбурна) при посвящении остаются в лесу два дня и одну ночь, выбивают себе два верхних резца и, по возвращении, отдают их матери27. У Нориьяри существует такой интересный обычай: предводитель племени, являющийся и жрецом, открывает у себя перевязанную шнуром из человеческих волос медианную вену и кровью обрызгивает посвящаемых в знак передачи им части своих сил, – эта церемония совершается в укромном месте, при наличности одних мужчин. Обряды посвящения девушек также запечатлены характером жертвенного акта; у племени Ларакки в сев. Австралии они обособля­ются, отламывается верхний сустав указательного пальца правой руки, и даже выбивается левый глаз.28 Brinton особенно настаивает на том, что каждая деталь австралийского посвящения – строго религиозна и находится в связи с богом Turamulun29. Татуировка нигде не достигла такого совершенства и глубокого религиозного значения, как у полинезийцев и у жителей Маори, где в честь её сло­жены даже особые песни; здесь татуировка ставится в связь с учением об Атуа, который мстит вся­кому нетатуированному полинезийцу.30 Обрезание, как церемония при зрелости мальчиков и девочек, распро­странена повсюду и существует с незапамятных времен, по Геродоту;31 отрезание пальца, кроме австралийцев (см. выше), существует у индийцев-манданов. Бастиан так описывает эту церемонию. Кандидат на мужчину выдерживает продолжительный посг; затем, жрец, сделав ножом несколько разрезов кожи на груди и плечах его, продевает в образовавшиеся петли кожаные ремни, за которые мальчика поднимают и вертят до тех пор, пока он не впадет в беспамятство, после чего его опускают и, когда он очнется, отрубают у него мизинец левой руки, как жертву Великому Духу. Испытание окан­чивается тем, что несчастного кандидата таскают за ремни, пока те не будут вырваны из кожи32.

Наиболее изученной в этнологическом отношении страною является Африка, у обитателей которой мы находим целый цикл очень интересных обычаев при посвящениях мальчиков и девочек. У Вакамба, и Вакикуйу обрезание совер­шается над юношами 16–17 лет, у которых уже появи­лась борода, и над взрослыми девушками в один опре­деленный день, причем части тела хоронятся с особыми обрядами в землю на том месте, где стояли кандидаты во время совершения операции. После того родители со сво­ими оперированными детьми начинают великий танец – мальчики с отцами, девочки с матерями, в конце которого новиции покрываются большим куском кожи, на го­ловы им выливается большое количество свежего молока, и они считаются взрослыми33. В Лоанго (западн. Африка) девушки, достигшие половой зрелости, посвящаются ста­рыми женщинами (Нгемби) в особые мистерии; нгемби идут в лес, очищают от дерев место и строят священную хижину, к которой не смеет приближаться ни один муж­чина. Затем, они возвращаются в деревню и приводят в хижину девушку кандидатку, которая до этого никогда не была на месте выстроенной хижины. Следует трехднев­ный пост, в течение которого в лесу поддерживается всё время огонь; на третью ночь новиция раскрашивается чер­ной, красной и белой краской и призывает Оканда – йо, йо, йо! Со вне стоят мужчины и бьют в барабаны. Все, что происходит в хижине, скрыто от мужчин, известно лишь, что в данном случае имеют место обряды фаллического культа34. У готтентотов операция обрезания совершается в крайне жестокой форме, и все взрослые мужчины решают вопрос о правомочности кандидата35. В южной Африке у Макалака девушка, достигшая зре­лости, татуируется старыми женщинами в нижней части груди живота широкими линиями в общей сумме не менее 4000, в которые после того втирается черный углеобраз­ный порошок36. Самым торжественным праздником, совершаемым у каффров в мае, является обрезание 9–10 летних мальчиков. Обрезанные размещаются в большой хижине, специально выстроенной для этой цели, разделенной на 25 комнат: новиции совершенно обособляются от родителей и вообще всего общества, украшаются вьющимися растениями и носят особые шапочки. В средине сентября это первое посвящение оканчивается. Затем, являются жен­щины и танцуют до полуночи, после чего кругом хижины рассаживаются все соседи. Вождь со свитой входит к неофитам, которые разбивают всю посуду и начинают танец до вечера. Рано утром юноши уводятся в лес и располагаются там на лужайке; скоро является вождь с врачом (т. е. колдуном, совершившим обрезание), вру­чает им кораллы, ассагаи и объявляет их принятыми в число воинов. Наконец, приходят к своим детям матери с друзьями и щедро наделяют палочными уда­рами в знак того, что те – мужчины и выросли из под опеки слабых женщин. Церемония, которая совершается при npиёмe юношей в число взрослых мужчин, у боль­шинства каффрских племен носит название „Секко“. Юные кандидаты 14–15 лет расставляются в ряд; яв­ляются старики и начинают танец, размахивая длинными розгами. „Будешь ты защищать предводителя»? – спраши­вает танцор мальчика. „Да, буду» – слышится ответ, за которым следует удар по плечам, и хотя сила удара ослабляется сандалиями, которые мальчик держит в руках и употребляет в качестве щита, тем не менее, чрез некоторое время бичуемый покрывается кровавыми полосами. Но он не должен издать ни одного звука, иначе община не примет его. „Будешь – ты охранять скот»? – „Да“. И опять слышится свист розог, и удары сыплются, как град... Только после подобного истязания юноша по­лучает право жениться. Возмужалость девушек отме­чается обрезанием, за которым следуют некоторые об­ряды посвящения совершенно нецензурного свойства, дающие кандидаткам право выхода замуж37. Подобные церемонии нашел Левингстон у бечуанов под именем „Богуера», которые своей главной целью имеют усыновление вождем юношей 14–15 лет; в особом потайном месте в лесу молодые бечуаны собираются возле какого-нибудь старика и получают от него наставления социально экономического и семейного свойства. После того следует сечение их38 . „Кома“ басутов совершается ежегодно или чрез два – три года в период с мая по август. Колдун избирает место в лесу, освящает его заклинаниями и объявляет «табу» для непризванных. Затем, он предлагает юношам пить из горшка с особо приготовленным раствором с расчётом, что лжец должен в конвульсиях упасть на землю и умереть: юноши после того обрезываются, и начи­наются ужасные истязания несчастных, которые выносятся лишь наиболее сильными. Их бьют розгами, палками, они держат руки над огнем и т. д. Девушки должны целый день и ночь простоять в воде или держать свои члены, зашнурованные в колючей лиане, в неестественных положениях. Все эти испытания сопровождаются танцами, пир­шествами, барабанным боем и пр. В конце последнего месяца кандидаты знакомятся с именами божеств и дру­гими таинственными объектами и дают обещание не забы­вать всего этого. Главным актом является церемония, когда вождь племени встречает юношей и девушек, как своих детей, поздравляет их и дает им новые имена39. В Гвинее у племени квоясов юноши после обрезания на­сильно уводятся в лес, где жрецы – „соггоны» знакомят их с военным делом: это посвящение носит название ,,белли-паато“, смысл которого сами соггоны объясняют так, что это – смерть и возрождение к новой жизни: прежний человек с чувствами и наклонностями умирает, и по­является новый с разумом и знаниями. После возвращения домой юноши ведут себя так, как будто они только что явились на свет, не умеют одеваться, есть и пр.40

Мы закончим перечень посвящений у диких народов указанием на посвящение у туземцев по берегам реки Конго, описанное Жонгом. – Мальчики, достигшие 10–15 лет, собираются из разных деревень, удаляются в лес и здесь под руководством жреца или фетишера знако­мятся с религиозными преданиями и подготовляются к общественной деятельности; в лесной обстановке происходят различные упражнения адептов „нкимба», вступление в которое совершается с особенными церемониями: нарко­тики, пирушки, бичевания, обмазывания тела белой краской, бритье головы, наконец – обрезание – элементы посвящения. После такой предварительной тренировки посвящаемые вступают в школу (коцо), где они должны в течение шести месяцев ходить голыми, надевать пояс лишь при встрече с чужими; затем, особыми обрядами совершается нарече­ние нового имени, пред которым фетишер сечет своих учеников. Абитуриенты вслед затем отводятся в свою деревню, где к ним сбегаются все женщины при криках фетишера: „посмотрите! они были мертвы, и вот вос­кресли. Вот – они прибывают сюда». Вместо „нкимба», иногда употребляется термин „кимпази“ – воскресение41.

Приведенных примеров вполне достаточно для составления более или менее полного представления о характере обрядов, которыми сопровождается у современных дика­рей переход от юношеского возраста к участию в общинных делах. Выше мы показали ту логическую схему этнологов, по которой движется мышление некультурных людей в вопросе о цели посвящения: это – желание прове­рить предположение о способности данного ребенка выпол­нить свое назначение в качестве полноправного члена об­щины, иначе говоря, здесь на первом плане ставится требование, чтобы юноша с одной стороны доказал свою правомочность с чисто физической стороны, с другой – пре­следуется тренировка его организма в целях произведения и войны. Отсюда, будто бы, и вытекает тот характер истязания, какой носят посвящения. Узость и ошибочность та­кого решения очевидна сама собой. Действительно, если посвящения имеют своей целью сделать кандидата способным воевать и производить, то зачем таким же испытаниям подвергаются и подрастающие девушки, которые, на­сколько это известно, нигде не эмансипируются до права участвовать активно в делах общины? Женский элемент занимает особое, сравнительно с мужчинами, положение в примитивном обществе, которое обусловливается не столько моральными качествами, сколько особенностями физической организации и вытекающими отсюда следствиями; женщина исторически, как это показывает Библия, заняла в человечестве подчиненное положение в отношениях социально-экономического характера именно потому, что от неё нельзя было требовать регулярности в отправлении общих обязанностей. Но такое внешнее подчиненное положение её создало ей особенный ореол, ореол центра чело­вечества, что особенно ясно видно в первобытных общинах, где главенство мужчины основывается исключительно на почве грубой силы, но он находится с моральной сто­роны в подчинении у женщины: анализ матриархата, как явления дегенеративного порядка, показывает, что главной причиной его служит сознание общности материнской крови в известной общине при условности отцовского начала физического, так как при существующих в современных дикарских племенах большею частью беспорядочных половых сношениях ребенок знает чаще мать, чем отца, что можно было видеть выше из того, что при посвящениях дикарей на первый план часто выступает мать, а не отец. Такое постоянство материнского начала, естественно, не могло не сконцентрировать на нем внимания и взгляды целого племени, которое известным образом противополагает женщину мужчине in teoria: отсюда понятно, что как по общему представлению, духи усопших остаются после смерти тем, чем они были при жизни, и сильнейший в жизни становится господином в царстве мертвых, так и женщина остается тем, чем она была в жизни. Если на известной ступени общинного порядка женщина выдви­гается на первый план, как мать, то естественно, что и высшее существо мира духов мыслится, как женщина, как мать, и, притом, – совершенно адверсативная началу мужской половины, олицетворению принципа – производить и воевать: женщина выражает иной принцип – производить и мирить. Поэтому то, у Крик-индийцев женщина представ­ляется с символами мира42, вокруг неё образуется семья, род, её область ограничивается домашними рамками, она исотерична по преимуществу. Отсюда, физическая трени­ровка совершенно теряет в применении к ней какое бы то ни было значение, идея её служения общине противопо­ложна принципам мужского труда.

Таким образом, посвящения дикарей носят совершенно иной отпечаток, не физического подготовления подрастающего молодого поколения к общинной деятельности, а чего-то иного, и однородность приемов посвящения у всех дика­рей заставляет предполагать, что в их основе лежит какая-то общечеловеческая идея, ведущая свое происхождение из начала человечества, из того отдалённого прош­лого, о котором повествуют первые главы Библии, как о первобытном состоянии человека. Нельзя согласиться также с Кулищером, который смотрит на посвящения, как, исключительно, на жертву подрастающим юношеством бо­жеству, исходя из кровавого характера подобных церемоний43, так как кроме кровавых истязаний, в посвяще­ния входят такие элементы, которые не имеют ничего общего с жертвой, напр. церемония „белли-паато» в Гвинее, усыновление посвящаемых вождем племени бечуанов и пр.

Попытаемся подойти к вопросу с иной стороны. Самого беглого обзора ритуала мистерий достаточно, чтобы заме­тить двухчастность состава большинства из них: обособле­ние посвящаемых и пост, обрезание, соединяемое с татуи­ровкой в некоторых общинах. Правда, напр., в посвящениях мексиканцев, виргинцев, маугесов мы не находим первого акта, но молчание о нем этнографов еще не говорит об его отсутствии, и, нужно полагать, что более внимательное изучение таких обрядов открыло бы двухактность их.

Выше мы видели, что сами дикари видят смысл посвя­щения в перерождении юношей (виргинцы, гвинейцы, туземцы конго и др.), причем для большей конкретности даже со­вершается иногда симуляция смерти, – таково вступление в звание „ндембо“ у конго: с первым прикосновением колдуна к трещотке новопосвящаемые падают, как мерт­вые, их, после того, колдун воскрешает, и ндембо ни­кого не узнаёт, ничего не знает, но, тем не менее, он пользуется особенным уважением, почетом, ему предостав­ляется право голоса в собраниях и т. д. Смысл такого симулирования будет ясен, если мы обратим внимание на выясненную отчасти выше логическую связь детоубийства с посвящением в мужчины: с точки зрения мышления примитивного человека, период от рождения и оставления в живых до половой зрелости – это период, так сказать, безразличия, когда об юноше как бы забывают и вспоминают о нем в момент заявления им претензии на права. Невольно, конечно, должна явиться мысль, что этот субъект имеет, прежде всего, поддерживать традиции своей общины, следовать её интересам и для успешности в этом отношении он должен быть в своем роде tabula rasa, он должен быть без всяких определенных уже данных, которые могли бы давать ему ложное направление в новой деятельности, могли бы мешать его непосредствен­ности в приложении своих сил; приступая к этому серь­езному новому делу, он должен умереть для всего старого, как бы родиться вновь, и с такой непосредствен­ностью отнестись к своим обязанностям. Такой именно смысл и имеет указанная симуляция смерти, начинаемая обособлением, конечно, символическим, адепта посвящения от общины: если она воспитала ребенка, дала ему средства для жизнеспособности, то он должен таким же свободным в метафизическом смысле, свободным, как дитя, принять новое звание. Это один элемент процесса посвящения в возмужалость.

Что такое, по существу, представляет собой второй акт – пост, истязания, обрезание и татуировка, – и нельзя ли как-нибудь эти формы объединить? С одной стороны мы имеем пост, как средство простого изнурения, с другой акты, сутью которых является пролитие крови. Ответ на это дает Талмуд; в трактате Berachoth говорится: ,,когда равви Шейшет постился, то после молитвы говорил: Боже миров! Тебе известно, что, когда существовал храм, то, если человек согрешил и хотел бы принести жертву, он приносил только жир и кровь и бывал оправдан. Теперь, когда я пребыл в посте, и мой жир и кровь умень­шились, то пусть будет приятно Тебе, что я как бы принес Тебе на алтарь свой жир и кров, и будь ко мне милостив“ 44. Следовательно, добровольное лишение себя пищи, аскеза, изнурение, утомление физического организма – это есть вольное отдавание своей крови, жертва своей кровью. Ниже мы подробнее остановимся на смысле обрезания, пока же заметим a priori, что кровавые истязания вообще есть модификация жертвы; что же касается татуировки, то её религиозно – жертвенный характер можно видеть из связи татуировки с тотемизмом.

Таким образом, обособление есть символ перерождения новопосвящаемого. Для человека в естественном состоя­нии, дегенерата, настроенного анимистически, такого акта недостаточно, для него необходимо, чтобы данный субъект получил, помимо внешнего знака своей адверсативности ко всему прожитому в детстве, еще божественную санкцию, освящение, в смысле очищения от всего скверного, что бы только и могло подтвердить его способность жить: если об­щина согласилась на принятие нового члена, то, ведь, быть может, божество – покровитель общины – не будет согласно, быть может – оно считает его недостойным нового звания. Следовательно, нужен акт, в котором бы с одной сто­роны неофит доказал свою покорность, преданность боже­ству, безусловное согласие на его веления, с другой – санкция божеством данного кандидата: вот, здесь то и имеет смысл и значение тот кровавый элемент посвящения, о котором было выше замечено, что он – жертва. Новопосвя­щенный должен принести себя в жертву божеству, удовле­творить его собою, но он может, вместо всего своего су­щества, дать самое лучшее, дорогое из него: отсюда, пост, обрезание, истязания, татуировка, вообще – все то, чрез что человек жертвует своей кровью, самым дорогим и необходимым агентом жизни. В Британском музее есть рельеф, носящий название – „жертва Кукулькану». Пред богом, носящим царские отличая – царственный жезл и украшенный перьями головной убор, – стоит коленопрекло­ненный – судя по его одеянию и головному убору – главный жрец. Он отдает себя в жертву, которая состоит в том, что колючей веревкой в руках он царапает себе язык, и кровь капает в стоящей пред ним жертвенный сосуд. Этот единственный вид кровавой жертвы у древнего племени майа служит аргументом высказанного нами воззрения вообще на вольное пролитие собственной крови. Ясно, конечно, что проливаемая при посвящениях юношей кровь или изнурение их – пост, бичевание и пр. имеет значение жертвы, полной преданности кандидата божеству: в данном случае, важен не способ пролития крови, а самый факт пролития, так как в некоторых случаях имеет компенсирующее значение жертвы даже кровь постороннего субъекта. Покойный проф. Анучин говорит, что на островах Вити или Фиджи в случае сильной болезни жрец приводит мальчика, обрезывает его и части при­носит в жертву божеству45.

Такой жертвенный характер кровавых посвящений моло­дого поколения особенно очевиден в описанных выше церемониях австралийцев, полинезийцев, манданов. Ratzel говорит, что обрезание и выбивание зуба у австралийцев назы­вается жертвой; полинезийцы говорят, что нетатуираванный может подвергнуться мести бога Атуа; что касается манда­нов, то у них палец посвящаемого отрубается в жертву Великому Духу. Таким именно путем примитивный человек думает примириться с божеством, заслужить его расположение к себе, вообще – вступить в связь, союз с ним: чисто библейская основа этого обряда в форме, хотя бы, обрезания ясно видна из слов Господа Бога патр. Аврааму, что обрезание, кровавый акт над ребенком, есть символ союза, и, наоборот, несовершение его равняется нарушению этого союза (Быт. 17:10–14). Та­ким образом, можно прямо сказать, что кровавый элемент или вообще все, посредством чего кандидат в посвящении лишается своего, части своего существа, это – не что иное, как саможертва, как отдание себя безответно во власть божества.

Нет нужды доказывать, что в основе жертвы примитивного человека лежит логическая предпосылка о при­нудительности жертвы для её объекта: если она совершена, если божество с формальной стороны удовлетворено, то за таким opus operatum должно следовать исполнение просимого; очень интересна в этом отношении молитва одного представителя племени Даулео, которую слышал Автенрид. Молящийся указывает на свои добродетели, на жертвы божеству и просит у него милостей на этом основании.46 Примитивное мышление логически делает вывод, что если определенный субъект, – в данном случае – посвящаемый в звание взрослого – принес жертву собою, показал свою преданность, покорность божеству племени, оно должно за­ключить с ним союз, освятить его, взять под свое по­кровительство; иначе говоря, человеческий акт – выбор общины утверждается со стороны causa prima, – следова­тельно, объект посвящения может приступить к новому званию.

Таким образом, первым элементом посвящения яв­ляется акт возрождения, обновления подростков, вторым – принесение ими себя в жертву трансцендентному началу: из этого уже вполне логичен вывод о правомочности к вступлению в число членов общины.

Из настоящего краткого анализа содержания посвящений у дикарей не трудно видеть, что подобные церемонии по преимуществу запечатлены мистериальным характером, в них человек, прежде всего, освящается: быть может, ко­нечно, имеется в виду и физическая тренировка, но глав­ная цель их – религиозного характера, и этим вполне объяснимо, почему у диких народов посвящаются не только юноши, но и девушки; эти обряды заключают в себе идею освящения высшей, сверхъестественной силой47.

Г. Шуртц видит тесную связь посвящений мальчиков с культом предков: он думает, что целью возрождения – первого акта – является просто подготовление почвы для вселения духа предка в нового члена, которого тот наполняет новыми силами48; нет нужды отрицать такую интерпретацию, которая, быть может, в некоторых случаях имеет место: выше мы видели, что у племени бечуанов посвящения играют роль средства усыновления кандидатов предводителем племени, занимающим пост главного жреца, естественно, находящегося в ближайших сношениях с миром духов, которым он может, так сказать, указывать объекты для вселения их, и собственно усыновление, следовательно, есть процесс закрепления родственных связей со всем племенем чрез вождя.

Итак, религиозной темой посвящений у дикарей является освящение, очищение нового члена общины.

***

Универсальность, шаблонность посвящений, их одинаково сложный ритуал – все это говорит за то, что подобные це­ремонии суть явления вторичного порядка, что они – не изоб­ретены примитивным мышлением, а представляют наследие первобытного состояния человечества, и в библейских данных мы найдем указания на первичную основу в них. По смыслу завета с Богом, народ еврейский составлял Его достояние (Лев. 25:23, Втор. 7:1, Иер. 2:7); он должен был быть весь посвящен Ему, как жертва: отсюда, смерть в физическом смысле всего народа была бы вполне логическим следствием такого союза с Иеговой; внешним знаком союза служило обре­зание младенцев 8 дней. Что такое, по существу, представ­ляло собой обрезание?

Лафарг утверждает, что обрезание евреев носило характер жертвования Богу обрезанной частью, причем они делали надрезы на ней пред Его алтарем, и ссылается в подтверждение на Исх. VI, 17 и Иep. VI, 1049 но, во-первых, в этих местах Библии ничего не говорится о тех­нической стороне обрезания, а во-вторых, – Орелли совер­шенно верно говорит, что евреи не могли смотреть на край­нюю плоть, как на жертвенный субстрат Иегове, и что в этом то отношении мы наблюдаем большую разницу богословий библейского и – языческих религий: человеческая жертва или оскопление в честь божества, всякое вообще искажение человеческого тела противоречило моисееву принципу, так как была запрещена даже кастрация животных50. Равным образом, нельзя смотреть на кровь при обрезании, как на жертвенную кровь, – об этом на почве закона Иеговы не могло быть и речи, так как жертва Богу у евреев всегда соединялась с представлением, что жертвуется нечто чистое для служения Господу, соединяемое с искренним расположением, иначе говоря, жертвуется то, что для субъекта имеет известное значение, цену и жертва тем, что не имеет цены, что лишне для чело­века – это non sens. Согласно сознанию евреев, крайняя плоть есть символ человеческой нечистоты, от которой каждый верующий должен освободиться, – такая концепция, неясная в начальный период библейской письменности, особенно сильно сказалась у пророков, напр., у прор. Иезекииля (XXX, 18; ХХХII, 19–32), который отожествляет обрезанных с чистыми51, но, несомненно, что подобная кон­цепция была присуща всегда верующим в Иегову. Св. ап. Павел противополагает в резкой форме обрезание плоти очищению Духом Святым (Римл. 2:28–29): здесь, конечно, высказана древнееврейская традиция, которая считала край­нюю плоть нечистой52. Нам нет нужды касаться вопроса о начале обрезания у евреев, который решается учеными библиологами в смысле санкции Иеговой, обычая, существовавшего вообще у семитов53 3), нам важно то обстоятель­ство, что обрезание, собственно, означало акт очищения от естественной скверны, так что оно было для Израиля физи­ческой базой религиозного обряда. Орелли, на основании ана­лиза арабского chatana и евр. התן говорит, что эта церемония первоначально имела значение посвящения для вступления в род Иеговы54 . Что касается восьмидневного возраста обрезываемых, имевшего своим прецедентом обрезание Исаака, то Гестингс совершенно верно называет это об­стоятельство чертой, характерной для еврейского ритуала55.

Таким образом, идеей обрезания у евреев была мысль о необходимости обновления, очищения вступающего в бого­избранный народ.

Настоящий небольшой экскурс в область библейского богословия ясно подчеркивает, что в основе посвящений у дикарей лежит мысль о необходимости посвящения всякого нового члена общины, очищения от всего скверного, греховного, – это есть не что иное, как своеобразно выра­женная потребность искупления грешного человека. Правда, мы видим, что, вместе с извращением смысла кровавого акта при посвящении дикарей (жертва кровью), вокруг чи­стой основы создалась масса частностей, деталей чисто нату­ралистического свойства, что служит лучшим аргументом в пользу библейской теории о физиономии современных нам дикарей. Первоначальная идея о необходимости очи­щения человека для вступления в народ Божий под влиянием уклонения от истинного богопочитания получила иной смысл, и вокруг неё создалась своеобразная мистико-религизная обстановка.

Н. Протасов.

* * *

1

Рефер., чит. в ноябр. 1909 г. заседании Философ. Кр при Моск. Дух Академии.

2

Cм A. Покровсий „Библ уч. о перв религ.“ Св-Тр-Серг Лавра. 1901 г. IX–XXX стр.

3

Klemm „AIIg. Culturgesch» Leipz. 1843 11, 253 Ploss„D Kind in Brauch u Sitte der Volker1, Leipzig, 188-t. 11. 253.

4

Ploss. 11, 252, Bastian ,,Rechtsverhalt, b verschied. Volk“. s 356.

5

Ploss, II, 275.

6

Ploss, II, 268. Bastian „D. Mensch in der Geschichte,» Leipz 1860, III, 2–4.

7

Ploss, II, 259.

8

Bastian, III, 284.

9

J Klemm, II, 277.

10

Platz „D. Mensch,“ Wien, 1887, 492: vgl Ratzel „Volkenkunde», Leipz 1887, II, 35, 59, 123, 126, 181,511.

11

Platz. II, 261. Klemm, VI, 112.

12

Ploss, II, 245.

13

Schoemann „Griechische Altertumer“, Berlin, 1861. I, 264, 517.

14

Lecky „Sittengeschichte“, Leipz 1870. II, 21–23.

15

„De ira“. I, 15.

16

Lecky, 23.

17

Grimm „Rechtsaltertumer», Lpz s. 455; Ploss, 11, 398 – 399: Bastian. III, 286.

18

Cp Кулшер „Очерки сравнит этногр и культ.» СПБ 1887 г 52–53.

19

Ср. Ploss, II, 257.

20

Ploss. II, 254.

21

Klemm. cit op. II, 89–90.

22

Bastian „Rechtsverhaltn» 400 –401.

23

Klemm, I, 127.

24

Ploss. II, 433.

25

Ploss, II, 425.

26

Waitz – „Antrotrop d Naturvalk». Leipz. 1862, IV, 418.

27

Ralzel – „Volkenkunde” Leipz 1817, II, 82–85.

28

lb. s 86.

29

Brinton „Religions of primitive peoples», New-Iork 1898 p 198.

30

Ratzel, II, 136–137.

31

Обстоятельный очерк об этом у Ploss, I, 342–372, 377–385.

32

Bastian „Yerhaltn “ 345. vgl. Ploss, I, 355.

33

Ploss, I, 437–438.

34

lb 439.

35

Klemm, III, 289.

36

Ploss, I, 442.

37

Ploss, 1. 442–413; vgl. Klemm, III, 290.

38

Ploss, I, 441.

39

Ploss, I, 443–445.

40

Bastian „Rechtsverhaltn “ 388–389, 399.

41

С Глаголев „Мистерии на берег. Конго», Cepг Пос 1908 стр. 3–16.

42

Hoernes „Natur-und Urgesch. d Mensch « Wien – Leibz 1909 , II, s 585.

43

Cit op. 70.

44

Talmud Babli Тг. Berachoth, Berlin cap II, s 17.

45

Брокг-Ефр „Энцикл. Слов» lit. „обрезание“. Ср Baring-Gould „The origin and development of relig belief"» – Rivimgtons – London, 1882, P. I. p 368 a ff.

46

Шуртц „Истор первоб. культ “ СПБ 1907 г. стр. 600.

47

Brinton „Relig ot prim peoples» – cit op pp. 198–199.

48

Шуртц, cit. op. 114–116.

49

Лафарг „Обрезание“ – Петерб. 1906 12–13.

50

Hauck. „Realencyclop i prot. Theol “ Lpz 1897. II, 661.

51

Ср. „Encyclopadia biblica“, ed. by Cheyne a Black London, 1899, vol. 1, p 831–832.

52

Cp Hastings „Dictionnary of the Bible "» New-York, 1898, vol. I, p 444.

53

Cp. „Encycl. bibl.“ cit op. pp 831–832.

54

Hauck „Realencycl». В II, s 662.

55

„Dictionn. of the Bible» – vol. 1 p 443.


Источник: Протасов Н. Д. К вопросу о религиозном элементе в посвящениях у дикарей // Богослов-ский вестник 1910. Т. 1. № 3. С. 466-487 (2-я пагин.).

Комментарии для сайта Cackle