Происхождение ныне существующей у старообрядцев так называемой Австрийской или Белокриницкой иерархии

Историческое исследование экстраординарного профессора Московской духовной академии Николая Субботина

Содержание

Предисловие

Предисловие

Настоящая книга, собственно говоря, есть отдельное издание, одновременно с нею напечатанного первого тома предпринятой автором, полной «Истории Белокриницкой Иерархии», – издание только лишь несколько измененное применительно к особому назначению книги – служить сочинением на соискание ученой степени.

Сделать такое отдельное издание книги с сейчас указанной целью для автора служили достаточным основанием – с одной стороны цельность и законченность ее содержания, посвященного решению одного определенного вопроса, с другой – значение и важность самого вопроса, подвергнутого решению, в ряду современных историко-полемических вопросов о расколе.

В какой степени обладает сочинение двумя первыми качествами – предоставляется судить просвещенным читателям; а важность и современное значение предмета, составляющего содержание книги, едва ли может подлежать какому-либо сомнению.

Учрежденная в 1846 году самостоятельная раскольническая иерархия в течение 27 лет своего существования успела широко распространиться и приобрести большое влияние в старообрядчестве. Вопрос об этой иерархии, о ее правильности или неправильности, законности или незаконности, приобрел поэтому первенствующее место в современной полемике со старообрядцами поповского согласия. Проследить же строго-исторически‚ во всей его постепенности, происхождение нынешней раскольнической иерархии, значит именно дать несомненное решение этого вопроса, так как исторический ход, каким совершилось учреждение сей иерархии, представляет ясные для каждого и убедительнейшие доказательства ее неправильности и незаконности по самому происхождению, в самом начале и первоисточнике.

Но могут заметить, что для ученого исторического труда всё же было бы лучше избрать предмет, более способный для ученой обработки, и эпоху, более отдаленную от нас по времени, к которой историческое изучение может быть приложено с большим удобством, тогда как явление столь недавнее и, как должно полагать, по самой непродолжительности своего существования не успевшее достаточно выясниться, каково учреждение Белокриницкой иерархии, едва ли может представить достаточно данных для серьезного ученого исследования.

Предупреждая такого рода возражения, заметим прежде всего, что событие, подвергнутое нами историческому рассмотрению, при всей непродолжительности своего существования, смело может быть отнесено к числу таких, для которых настала уже история. Закон правильного, постепенного, иногда веками совершающегося развития которому подлежат исторические явления и учреждения, возникающие в силу необходимых потребностей времени и зиждущиеся на твердых незыблемых основах, не может быть во всей строгости приложен к такому явлению или учреждению, как новая раскольническая иерархия.

Возникнув вследствие случайных и превратно понятых обстоятельств, будучи основана на началах призрачных и фальшивых, Белокриницкая иерархия, как и все подобного рода явления и учреждения, в краткое время своего существования не только успела быстротечно достигнуть своей полной зрелости и процветания, но и вполне обнаружить свою совершенную несостоятельность, – успела, так сказать, состариться и уже показывает несомненные признаки внутреннего разложения. Особенно же первый акт истории этого созданного старообрядцами учреждения, – самое его происхождение, – является пред нами, несмотря на свою близость к нам по времени, вполне законченным и представляющим все данные для исторического изучения.

Вот почему вопрос о происхождении Белокриницкой иерархии, при своей важности в ряду современных историко-полемических вопросов о расколе, мы нашли удобным и для научного исследования. Окончательно же убедил нас к тому, чтобы указанный вопрос избрать для ученой обработки, обильный запас доступных нам материалов, открывший именно возможность и средства для подобного труда.

Благодаря особенно счастливым обстоятельствам, о которых говорить здесь было бы не у места, в наше распоряжение поступили весьма многие, доселе совершенно неизвестные и большею частью подлинные документы, относящиеся к делу об учреждении Белокриницкой иерархии‚ – материалы, на основании которых, при тщательной критической оценке их и при пособии других, уже более или менее известных источников, а также (что было новым, особенно благоприятным для нас обстоятельством) при указаниях и объяснениях некоторых лиц, бывших непосредственными участниками событий, все это дело могло быть изложено с той полнотой и отчетливостью, и с той несомненной достоверностью, каких требует историческая наука; а такое изложение само собою приводило к решению вопроса о законности или незаконности ныне существующей у старообрядцев иерархии, – решению, которое, как ответ правдивой истории, всего менее может подлежать пререканиям.

Придавая столь важное значение источникам, по которым составлен настоящий труд, находим нужным сообщить здесь более подробные и обстоятельные о них сведения, чтобы читатели могли удобнее судить о их действительном значении и о том, в какой степени удовлетворительно воспользовался ими автор.

Источники эти можно разделить на два разряда: к первому относятся разного рода современные документы по делу об учреждении Белокриницкой иерархии, имеющие непосредственную связь с ходом этого дела и предшествовавшими ему обстоятельствами, ко второму – разные записки, воспоминания и целые сочинения раскольнических и православных писателей, составленные впоследствии, частью в виде попыток изложить историю учреждения Белокриницкой иерархии, частью с полемическими целями, с одной стороны в защиту, с другой – в порицание этого учреждения.

1. Из документов первого разряда одни имеют официальный, другие – неофициальный характер.

а) Между официальными первое и важнейшее место принадлежит найденному в Белокриницком архиве довольно полному собранию большею частью подлинных документов австрийского правительства, начиная от низших инстанций и до высших, – от думениума до императорской придворной канцелярии включительно. Документы сии относятся к делам: об основании Белой-Криницы и Белокриницкого монастыря, об утверждении законным порядком существования этого монастыря и, вместе, о дозволении учредить в нем старообрядческую архиерейскую кафедру, о признании митрополита Амвросия верховным святителем липован и о назначении ему наместника.

Затем следует не менее полное собрание документов, по тем же самым делам, составленных и представленных правительству от имени липованских обществ в Буковине и Белокриницкого монастырского братства, или от имени уполномоченных ими депутатов, – каковы разные прошения, промемории, «Рекурсы», показания следственным комиссиям, изложения религиозных верований и церковно-богослужебных учреждений, и т. п.

Сюда же, наконец, относятся и документы, принадлежащие к разряду старообрядческих, так называемых, церковно-иерархических дел, и притом первые в этом роде, – таковы сочинения, писанные для Митрополита Амвросия во время проведенных с ним переговоров о поступлении его в старообрядчество, и потом заключенные с ним условия, таковы разные сочинения по вопросу о способ приятия в старообрядчество епископа от сущих в ереси, писанные и предлагавшиеся для обсуждения старообрядческим обществам, таковы соборные рассуждения о чиноприятии собственно Амвросия, и дело об избрании и поставления ему наместника.

б) К неофициальным документам – мы относим разные записки, заметки и всю внутреннюю корреспонденцию старообрядцев по делу об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице, здесь наиболее важное место принадлежит пространным, наполненным весьма любопытными подробностями, письмам инока Павла к Геронтию и разным близким ему лицам (благоприятелям и благотворителям) в московском и других старообрядческих обществах.

Для изложения фактической стороны дела официальные документы, и особенно исходившие от разных инстанций австрийского правительства, как само собою понятно, служат для нас весьма важным и полезным источником. Но при тщательном изучении этих документов не трудно было заметить, что разный правительственные инстанции с самого начала и во все продолжение дела об учреждении архиерейской кафедры у австрийских липован стали в неодинаковое к этому делу отношение, что и отражалось постоянно на издававшихся ими распоряжениях.

Одно только губернское (во Львове) управление держалось постоянно, так сказать, на почве законности, – все его решения по делу о Белокриницком монастыре и липованской архиерейской кафедры основаны на точном исполнении существовавших в империи узаконений и были поэтому не в пользу линпован.

Напротив, ближайшие к Белой-Кринице местные начальства и сам черновицкий крайзамт, вследствие разных посторонних соображений, в своих собственных видах нашли нужным покровительствовать делу об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице и потому, ради пользы этого дела, в относящихся к нему официальных распоряжениях не только старались обходить действовавшие в государстве узаконения, но и прибегали к разным недобросовестным уловкам, как напр., истреблению неблагоприятных липованам документов прежнего времени, ложным справкам, и т. п.

Наконец, и высшее австрийское правительство, лица, стоявшие во главе администрации, также по своим особенным соображениям, вопреки мнению губернского управления, приняли сторону низших инстанций, взяли дело о Белокриницком монастыре и об учреждении в оном старообрядческой архиерейской кафедры под свое покровительство, и для решения его в пользу старообрядцев, искусно обошли также действовавшие в империи узаконения.

Следуя своему всегдашнему обычаю, скоро поняв и установив свои отношения к правительству, сами раскольнические дельцы в своих официальных бумагах, писанных для правительства, тем с большей свободой прибегали к всевозможным непозволительным уловкам: изучая их официальные бумаги, прежде всего примечаем в них именно это крайне дерзкое сплетение лжи и обмана, выставляемое перед правительством в виде несомненной действительности и правды.

Разоблачению этих лживых показаний и свидетельств, равно как восстановлению обстоятельств дела в их истинном виде, весьма много способствуют неофициальные бумаги тех же самых дельцов, – вся эта внутренняя корреспонденция старообрядцев, где с редкой беззастенчивостью, излагаются употреблявшиеся в отношении к правительству недобросовестные уловки, причем, однако же, на основании особых, чисто раскольнических критериев, придается им значение подвигов, достойных высокой похвалы, – ложь и обман выставляются как действие Божьего промысла и воздается за них благодарение Богу…

Таким образом документы того разряда, о котором идет у нас речь, давали возможность довольно подробно проследить введенный официальным порядком ход дела об учреждении Белокриницкой иерархии, выяснить все употреблявшиеся при этом интриги и лукавства, имеющие значение для общей характеристики дела, выдаваемого старообрядцами за дело Божие и святое, совершенное на пользу и во славу «древлеправославной» церкви, – и поэтому в нашем исследовании мы отвели значительное место изложению всех обстоятельств дела о разрешении липованам основать в Белокриницком монастыре самостоятельную старообрядческую архиерейскую кафедру.

Затем официальные и неофициальные документы, относящиеся к попыткам отыскать потребного старообрядцам епископам и особенно по сношению с бывшим босносараевским митрополитом Амвросием, также по вопросу о принятии в старообрядчество сущего в ереси епископа, с сохранением принадлежащего ему сана, и в частности по вопросу о чинопрятии самого Амвросия, представили достаточный материал для раскрытия, с одной стороны, весьма важных подробностей о том, как увлечен был Амвросий к переходу в раскол со званием верховного святителя старообрядцев, с другой не менее важных для правильного суждения о достоинстве нынешней старообрядческой иерархии – мнимо-догматических и канонических оснований, приисканных старообрядцами для своей новоизмышленной иерархии.

Понятно, что изложению тех и других, по самому существу дела, мы должны были посвятить значительную часть нашего исследования.

2. Вскоре после того, как была устроена старообрядческая митрополия в Белой-Кринице, начали появляться у старообрядцев исторические и догматико-полемические сочинения об их новоучрежденной иерархии. Сочинения эти были вызваны частью желанием непосредственных деятелей и ближайших участников ее учреждения дать современникам и оставить потомству сказания об этом великом для старообрядчества событии, частью – скоро возникшими в среде самих старообрядцев сомнениями относительно законности и правильности новоучрежденной иерархии, особенно же сильными против нее возражениями со стороны беспоповских учителей, а впоследствии и со стороны православных.

Некоторые из православных писателей в свою очередь также составили и издали исторического и полемического содержания сочинения о Белокриницкой иерархии. Из этих сочинений раскольнических и православных писателей мы обратим здесь внимание только на те, которыми, с большим или меньшим доверием, смотря по степени их правдивости, мы пользовались для нашего исследования.

а) Между старообрядческими сочинениями первое и важнейшее место принадлежит писанным ближайшими участниками дела об учреждении Белокриницкой иерархии – Павлом, Геронтием, Онуфрием и Осипом Семеновым Гончаровым.

Инок Павел, один из самых плодовитых и талантливых старообрядческих писателей новейшего времени, составитель всех более или менее важных документов по делу об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице, и потом до самой смерти († 1854 г.) заведовавший всеми текущими письменными делами по митрополии, писал и особые сочинения о созданной им иерархии. Из них особенного внимания заслуживают следующие два:

1) «Десять посланий к беспоповцам» (рук. библ. А.И. Хлудова, по катал. № 296), написанные в ответ на возражения против новой старообрядческой иерархии бывшего знаменитого беспоповского наставника – Павла Прусского (ныне игумен Никольского Единоверческого монастыря в Москве); здесь сочинитель разными ухищренными толкованиями тщился оправдать происхождение Белокриницкого священства против несомненных догматических и канонических доказательств его неправильности и незаконности;

2) «Церковная история», или точнее «3 и 4 части церковной истории» (напеч. заграницей без означения года): здесь, в четвертой части, после краткого изложения «истории буковинских староверцев», приведены в хронологическом порядке тринадцать «актов об установлении верховного святителя в Белой-Кринице с высочайшего дозволения», – акты начинаются именно декретом о дозволении липованам иметь в Белокриницком монастыре епископа и кончаются распоряжением об удалении Амвросия из Белой-Криницы. Для нас, по цели нашего исследования, представляло важность преимущественно последнее сочинение Павла, и в нем, особенно, глава «О буковинских староверцах»; акты же, здесь напечатанные (и притом не везде исправно), все нашли мы в Белокриницком архиве.

Геронтий, бывший настоятель и потом архимандрит Белокриницкого монастыря, как известно, в первый же год по учреждении иерархии, для которого вместе с Павлом трудился больше всех, взят был русским правительством и с 1847 по 1868 год содержался сначала в Петропавловской, потом в Шлиссельбургской крепости. В этой последней, особенно когда ему предоставлена была свобода пользоваться книгами и письменными принадлежностями, он очень много занимался составлением разных сочинений, посвященных большей частью воспоминаниям о своих подвигах на пользу восстановления «древлеправославной» иерархии у старообрядцев, также ее прославлению и защите.

По освобождении из крепости, все эти сочинения свои он передал бывшему сотоварищу и сотруднику своему – иноку Онуфрию, от которого они потом поступили в наше распоряжение. В сочинениях Геронтия вообще содержится немало исторических и биографических заметок о событиях и лицах из первоначальной истории Белокриницкой иерархии; но особенно важны в этом отношении два следующих: «Жизнеописание инока Павла» и «Памятник», или сказание об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице.

Павлова биография писана Геронтием, как видно, в первые годы заключения в Шлиссельбургской крепости, когда его содержали гораздо строже, чем впоследствии: видно, что у него не было ни бумаги, ни других письменных принадлежностей, – он пользовался случайно попадавшимися ему листами старых архивных дел из канцелярии шлиссельбургского коменданта, даже чайными обертками, – склеивал исписанные четвертинки, а на белых убористо писал свою повесть, большей частью карандашом. Она представляет, составленный в виде послания к родственникам, подробнейший рассказ о всех обстоятельствах жизни инока Павла, хорошо известной Геронтию, и писана под влиянием того благоговейного уважения и удивления к Павлу и его подвигам на пользу старообрядчества, которыми Геронтий всегда был преисполнен; вследствие этого она имеет вид панегирика Павлу и отличается еще большим витийством, нежели другие сочинения Геронтия, который вообще очень любил писать витиевато, часто даже в ущерб грамматическому смыслу.

При всем том, однако же, рассказ Геронтия с фактической стороны не внушает никакого сомнения относительно его достоверности, и нельзя не пожалеть, что сочинение, представляющее такой важный и любопытный материал для ознакомления с жизнью и характером главного деятеля, которому Белокриницкая иерархия обязана своим существованием, не доведено до конца: оно прекращается на рассказе о возвращении Павла и Геронтия из тифлисского тюремного замка после неудачной попытки пробраться в Персию.

«Памятник» Геронтия принадлежит к числу сочинений, писанных им в то время, когда уже долгое заключение отозвалось некоторыми неблагоприятными для его умственных способностей последствями¹: здесь иногда передает он в виде исторических фактов вымыслы своей фантазии и, сколько можно примечать, не с умышленным намерением исказить истину, а и сам, по-видимому, принимая их за действительность; заметно также, что иногда и событий действительно бывших. И при всем том однако же его «Памятник» содержит немало любопытных подробностей об истории учреждения Белокриницкой иерархии.

Вообще в двух указанных нами, равно как и в других сочинениях Геронтия – ближайшего павлова друга и сотрудника, мы нашли для нашего труда интересный и важный материал, которым и воспользовались в значительной степени, постоянно‚ отмечая притом любопытные в каком-либо отношении особенности в геронтиевых сказаниях.

Третий ближайший участник и свидетель учреждения Бело-Кривицкой митрополии – инок Онуфрий свои воспоминания об этом хорошо известном ему событии начал писать по приезде в Москву в 1861 г., вызванный к этому явившимися тогда статьями о современных движениях в расколе, и потом, по нашей личной просьбе, продолжал и дополнял свои записки нужными и весьма важными для нас подробностями, о которых, благодаря своей счастливой памяти, всегда мог передать ясные и точные сведения. Записками и устными объяснениями о. Онуфрия, составлявшими для нас дрогоценное пособие к изложению событий в надлежащей полноте и верности, мы пользовались с совершенным доверием, не только в силу дознанной нами и известной самим старообрядцам честности, правдивости и прямоты его характера, но и потому, что никогда в его рассказах не находили мы противоречия, или несогласия с фактами известными из других несомненных источников.

Казак-некрасовец Осип Семенов Гончаров, оказавший Павлу большие услуги доставлением очень полезных ему знакомств в Константинополе и через это много способствовавший самому приобретению Амвросия, – вообще человек горячо преданный Белокриницкому архииерейству и много для него сделавший, изложил также свои воспоминания о известных ему событиях, сопровождавших учреждение этого архиерейства, в сочинении под заглавием «Первое начатие происшествия нашего духовного дела об устроении епископа».

Гончаров известен в своем кругу, как человек одаренный необыкновенной памятью и как отличный рассказчик, живо передающий мельчайшие подробности событий; эти его качества вполне отразились и на его сочинении. В сочинении своем он излагает собственно историю учреждения архиерейской кафедры у самих некрасовцев и историю первых лет ее существования, но вместе передает и некоторые, весьма любопытные подробности, относящиеся к учреждению Белокриницкой метрополии, – так он рассказывает о пребывании Павла и Алимпия в некрасовских селениях на пути в Константинополь, об их приключениях в Константинополе, о приезде Амвросия в Тульчу и к некрасовцам, о путешествии в Вену и проч.².

Новая раскольническая иерархия, вскоре после учреждения, возбудила против себя много сомнений и возражений, не только со стороны «внешних», но и в среде самих старообрядцев поповского согласия, которые всего больше соблазнялись предполагаемым обливанством Амвросия, вследствие давно утвердившегося между раскольниками мнения о повсеместном существовании поливательного крещения у греков.

Для защитников Белокриницкой иерархии всего чувствительнее были эти сомнения и подозрения против нее от своих присных «християн», служившие немалым препятствием к успешному распространению ее влияния именно среди старообрядцев поповского согласия, – и они-то главным образом были причиною появления, в значительном количестве существующих ныне у старообрядцев, историко и догматико-полемических сочинений в защиту Белокриницкой иерархии.

Из числа этих сочинений представляли некоторое значение для нас собственно те, в которых излагается с указанной целью история Белокриницкой иерархии, и именно история ее происхождения, которой и сами старообрядцы присваивают, разумеется, особенную важность. Здесь заслуживают упоминания два следующие сочинения: «Краткая история о восстановлении в древлеправославной церкви священной иерархии, сиречь христопреданного в трех чинах священства³, и Сказание вкратце о первоначальном учреждении ныне существующей в нашей святой древлеправославной церкви священной иерархии и уверение в действительности оной сомневающимся».

В первом из этих сочинений преднамеренная цель автора – оправдать происхождение Белокриницкой иерархии и, в частности, отклонить подозрение относительно амвросиева крещения, обнаруживает себя очень ясно и всем ходом изложения «Истории» и особенно умышленным искажением фактов. Должно заметить прежде всего, что сочинитель сей «Краткой истории», по-видимому, и не вполне знаком был с событиями, о которых повествует, – он неверно передает даже такие известия, искажать которые не представлялось никакой надобности.

Так, например, рассказывает он, что будто бы «… еще со времен никонова патриаршества пришли в австрийское владение российстии правоверни християне и поселились в черновецком уезде, на месте, называемом Буковина», и что «… в скором времени, по случаю жестокого в России на християн гонения стекающиеся тамо людие устроили монастырь, именуемый Покровский, и составиша общежительство, а при том населили еще три большие селения, а именно: Климоусы (sic), Белую-Криницу и Саколинцы», Подобные же, конечно, неумышленные неверности встречаем еще в указании чисел, в названии лиц и т. п. Но когда автор повествует об Амвросии и особенно о принятии его в старообрядчество, о котором говорит с особенною подробностью, он уже очевидно искажает с намерением, для своих целей, события ему хорошо известные.

В этом отношении всего любопытнее его сказание о белокриницком соборе, на котором происходили совещания о чиноприятии Амвросия. Пользуясь известным «Соборным деянием», которое и само уже не совсем верно передает происходившее на соборе, он дополнил это павлово сочинение еще новыми собственного изобретения вымыслами, соответственно обстоятельствам, которыми вызван был к составлению своей истории и которых Павел не мог иметь в виду, когда сочинял соборное деяние. Именно повествует он, что прежде нежели решать председателем иноком Геронтием предложенный вопрос – каким чином надлежит принять Амвросия, «… вси сущии на соборе» пожелали будто бы иметь точные сведения «… о самом крещении господина митрополита Амвросия», что во исполнение этого их желания Геронтий вызвал на средину совершивших странствие по востоку иноков Павла и Алимпия, «… яко да засвидетельствуют о действующем обычае трепогружательного крещения в греческой патриархии, где находился митрополит Амвросий», и что будто бы Павел и Алимпий «пред лицем всего собора» держали длинную речь, в которой изложили все известные им доказательства правильности употребляемого у греков крещения.

Эту речь, совсем не произносившуюся на соборе, автор заимствовал однако же из павловых сочинений, главным образом из статьи «о трехпогружательном в греках крещении», содержание которой мы излагаем в своем месте. Не довольствуясь этим, автор и самого митрополита Амвросия заставил явиться на собор, чтобы лично дать свидетельство о своем крещении. Стоит привести вполне его рассказ об этом, замечательный по смелости и самоуверенности, с какими передаются в нем небывалые, но очень нужные автору обстоятельства.

«Сия же слышавше (от монастырских послов – Павла и Алимпия) вси иже на соборе присутствовавшие присудиша, дабы и сам митрополит Амвросий лично засвидетельствовал о действительности трехпогружательного крещения, учиненного его высокопреосвященству. И когда сие желание собора предявлено было митрополиту Амвросию, тогда он, тщательно придя в собор и пред всеми лично, подобно вышереченным послам, через переводчика с великим удостоверением изяснялся, что он действительно крещен в три погружения, по неизменно содержащемуся обычаю во всей восточной греческой церкви. И к тому еще для несомненного удостоверения представить на рассмотрение привезенные им из Царьграда печатные на греческом языке книги, а именно Кормчую, яже по-гречески называется Пидалион, которая напечатана 1800 года, Симеона Фессалонитского, яже напечатана 1791 года, и Потребник греческий, по которому он священнодействовал. За сим его высокопреосвященство благочинно удалился из собора. Тогда немедленно приступили к исследованию вышереченных греческих книг чрез искусных переводчиков, которые, все опасно и тщательно рассматривая, находили то же самое подтверждение о крещении, во всем согласно реченных послов и самого господина митрополита Амвросия личному устному уверению».

Исчисленные здесь книги были действительно привезены в Белую-Криницу, но на соборе их не рассматривали. И Амвросий давал свидетельство о том, как его крестили и как вообще крестят у греков, но ни для этого свидетельствования, ни для чего-либо другого на собор он не являлся, а все время, как происходили совещания в монастырской церкви, сидел в своей келье, недоумевая, что там, на соборе, происходило, – да и сам Павел при тогдашних обстоятельствах находил вовсе не удобным представлять его старообрядческому обществу для объяснений при посредстве толмача.

Далее в «Краткой Истории» повествуется, что после представленных послами и самим Амвросием удостоверений «… вси сущии на соборе, быв уверены, яко митрополит Амвросий действительно крещен в три погружения», решили приступить к рассуждению о том, каким чином принять его в старообрядчество, и что рассуждения эти открыты чтением Павлова «Соображения о верах».

Содержание этого сочинения однако же не излагается в тексте «Истории»; автор отсылает читателя к самому подлиннику, помещенному в приложениях. Достойно особенного замечания, что помещенное здесь, яко бы подлинное, «Соображение о верах» представляет очень много отличий от составленного Павлом в 1846 г и действительно читаного на белокриницком и на славском соборах (содержание его изложено в нашей книге на стр. 436–445). Не знаем, кто переделал его, – автор ли «Истории», или даже сам инок Павел, применяясь к изменившимся обстоятельствам, – только эта новая редакция «Соображения о верах», очевидно, сделана уже после того, как Амвросий был принят в старообрядчество вторым чином.

В первоначальной редакции «Соображения» Павел (как мы раскрываем это в своем месте) старается склонить старообрядцев к принятию Амвросия третьим чином; а в этой новой редакции, напротив, постоянно имеется в виду доказать правильность принятия Амвросия по второму чину. Всего яснее это видно из статьи «Образец в принятии священства от великороссийской церкви», совершенно отличной по содержанию от прежде написанной Павлом (см. ниже).

Приводим ее вполне: «От великороссийской церкви, после никоновых нововведений, по соборному установлению отцев иже на Керженце и на Ветке узаконоположено: приходящих от оной великороссийской церкви, вак священных, так и простых принимать вторым чином, под миропомазание, как и действуется во всех обществах нашей православной церкви и по настоящее ныне время без всякого изменения. Последовательно же сему установленному чиноприятию, и присоединившийся в нашу православную веру епископ Епифаний, хиротонисанный ясским митрополитом, был принят на Ветке в Покровском монастыре тоже вторым чином, который, по надлежащем чиноприятии и миропомазании, так как и прочие принимаемые от великороссийской церкви, на основании восьмого правила первого вселенского собора, священнослужители пребывающие в прежнем звании и действии, оставался в том же епископском сане»⁴ (л. 258 об.–259 об.).

Также и другая статья «Образец в принятии священства от греков» изложена совсем иначе, нежели в первой редакции, – и опять-таки применительно к новым обстоятельствам, – в видах оправдания Амвросия от возникших между старообрядцами сомнений относительно самой возможности принять греческого архиерея⁵. Прочитав «Соображение о верах» в этой новой редакции, инок Павел, по сказанию рассматриваемой нами истории, будто бы еще говорил довольно пространную речь, в которой и «… соборами керженских и ветковских отцев» и примером Епифания подтверждал ту мысль, что Амвросий может быть принят по второму чину (конец этой речи взят из Павлова послания в Торжок). Даже самого Иеронима автор заставил говорить на соборе «… от лица монастырских старцев и белокриницких депутатов», что «… в принятие митрополита Амвросия надлежит согласовать примеру епископа Епифания, принятого на Ветке посредством второго чина, то есть под миропомазание».

Не исчисляя других подобного рода умышленных отступлений от истины, заметим вообще, что изложенный в «Краткой истории» рассказ об учреждении нынешней старообрядческой иерархии представляет весьма замечательный по смелости и изобретательности опыт искажения действительных событий ради оправдания сей иерархии, подвергшейся справедливым сомнениям и пререканиям относительно законности ее происхождения, так что в этом отношении оставляет далеко за собой другие подобного рода раскольнические сочинения⁶.

Понятно, что эта «История» не могла служить для нас источником каких-либо положительных сведений о происхождении Белокриницкой иерархии, и только в том отношении заслуживала внимания, что хорошо разъясняет воззрения раскольников на этот предмет и их способ обращения с историческими фактами, не подходящими под их воззрения.

«Сказание вкратце» сочинено в 1859 году тогдашним коломенским епископом Пафнутием и назначалось для напечатания в заграничной типографии⁷. Это действительно весьма краткое сказание об учреждении Белокриницкой иерархии: от предыдущего сочинения оно резко отличается крайней осторожностью в изложении событий, – никаких вымыслов или искажения фактов в нем не допущено, а только обойдены молчанием все неблагоприятные делу обстоятельства, что весьма удобно бы исполнить, при явно выраженном намерении изложить только главнейшие события, относящиеся к учреждению иерархии; за некоторыми же подробностями автор отсылает читателя к документам, помещенным в приложении⁸.

Вообще, это историческое изложение служило для автора только предисловием к следующей за ним полемической статье «Уверение в действительности иерархии сомневающимся», которой, очевидно, придавалась особенная важность. «Уверение» это рассматривает главным образом все тот же вопрос о крещении Амвросия, возбудивший столько недоумений в старообрядчестве. По самой своей краткости «Сказание» не могло дать нам никаких новых исторических сведений о происхождении Белокриницкой иерархии; но некоторые сделанные в нем частные замечания, как принадлежащие лицу близко знакомому с Белой-Криницей и имевшему значение в старообрядческом мире, мы должны были принять во внимание.

б) В ряду составленных православными писателями исторических и историко-полемических сочинений об учреждении нынешней старообрядческой иерархии первое место и по времени составления и даже по достоинству принадлежит записке покойного Н. И. Надеждина «О заграничных раскольниках». Она составляет отчет Надеждина о его заграничном путешествии, совершенном в 1845 году по поручению правительства, главным образом для собрания сведений о живущих заграницей русских старообрядцах, и действительно содержит в себе свод его личных наблюдений над буковинскими, молдавскими и добруджинскими раскольниками.

В Буковине и в самой Белой-Кринице Надеждин был в то самое время, как происходили там деятельные приготовления к отысканию епископа на Белокриницкую кафедру, учреждение которой было уже дозволено австрийским правительством, – и в свою «записку» внес он много своих личных наблюдений над ходом этого дела об учреждении раскольнической архиерейской кафедры и над самими деятелями, также немало разными путями собранных сведений о том и других. В его отзывах о разных лицах, имевших более или менее близкое отношение к истории учреждения Белокриницкой иерархии, не все, конечно, может быть названо справедливым и вполне беспристрастным; собранные им сведения не все также оказались верными; но говоря вообще, и эти сведения и особенно его личные наблюдения над происходившим у буковинских липован, отличаются полнотою и правдивостью; сами предположения его об ожидаемом походе белокриницких предприятий, оправдавшиеся самим делом, свидетельствуют об его замечательной наблюдательности и проницательности. Те резкие, желчные отзывы об отношениях Надеждина к заграничным, особенно буковинским, старообрядцам и о самой его записки, которыми сопроводил эту последнюю лондонский издатель, лишены всякого основания⁹.

Вот почему, постоянно отмечая вольно или невольно допущенные Надеждиным неверности, мы однако же нередко ссылались на его свидетельства о лицах и событиях, и вообще его «Записку о заграничных раскольниках» мы нашли лучшим, чтобы не сказать единственным, из всех печатных сочинений о Белой-Кринице, которым можно было в известной степени воспользоваться для нашего исследования.

В 1848 году напечатана в Будиме повесть краткая и достоверная о раскольницех, на соблазн и позор православные нашей восточные церкве в сия последняя времена прошибающихся, составленная Платоном Афанацковичем, епископом Будимским. Она повествует собственно об учреждении раскольнической архиерейской кафедры в Белой-Кринице, совершившемся незадолго пред тем, – и повествует с разными мелкими подробностями.

Так что в этом отношении нельзя назвать ее даже и «краткою» повестью; название же «достоверной» не может принадлежать ей ни в каком случае. Автор, из каких-то темных источников получивший, очевидно, искаженные сведения о лицах и событиях, относящихся к истории учреждения Белокриницкой иерархии, и сам как будто задался целью – дело неправое, само по себе, потому для произнесения сурового суда над ним, всего менее нуждавшееся в каких-либо прикрасах и вымыслах, представить в самом возмутительном виде, чтобы совершенно уронить его в глазах православных и даже старообрядцев.

Его повесть наполнена рассказами о небывалых и невероятных происшествиях, которые не могут внушить доверия к ней даже читателю не знакомому с действительным ходом учреждения Белокриницкой митрополии, а старообрядцам могли подать только законный повод упрекать православных писателей в недобросовестности их сочинений о расколе (как действительно и случилось вопреки ожиданиям автора и его руководителей).

Правда, в повести говорится о действительных лицах и происшествиях, – о Павле и Алимпие, о Кирилле и Амвросии, о том, как первые искали себе архиерея, как последний жил в Босно-Сараеве, потом в Константинополе, как ушел в Белую-Криницу, и проч.; но здесь не только Алимпий, даже Павел – «ленивец и празднолюбец, неук и невежа», Кирилл – яростный противник учреждения архиерейской кафедры в Белой-Кринице, площадно ругавший Амвросия, пока сам не сделался архиереем, Амвросий в Босно-Сараеве – безжалостный грабитель и тиран, а потом в Константинополе, за свои злодеяния лишенный даже священства, занимает место трактирного слуги, и проч., и проч. Трудно было допустить, чтобы автором этих и многих других вымыслов было такое почтенное лицо, как православный епископ.

Наши сомнения насчет автора «Повести» еще больше увеличились, когда мы услышали от одного известного специалиста по расколу, находившегося в близких отношениях к Надеждину, что повесть написана, будто бы, этим последним, а Платон Афанацкович только дал для нее свое имя. Не считая возможным ни по содержанию, ни по изложению повести признать ее произведением Надеждина, каким бы великим искусством подделываться под чужой склад речи ни обладал он, мы однако же в этом известии нашли для себя новое основание заподозрить действительное авторство Платона Афанацковича, так что в одном месте назвали его апокрифическим автором повести.

Но весьма недавно Н. А. Попов обнародовал в «Русском Архиве» (1873 г. №7, стр. 1133–1190) любопытную переписку Платона Афанацковича и Вука Караджича с Надеждиным, из которой явствует, что повесть о раскольниках написана действительно Афанацковичем, только при содействии Надеждина. Из письма Афанацковича видно, что Надеждин присылал ему материалы для сочинения, что между ними было уже условлено, в каком духе оно должно быть написано и происходили по этому делу письменные сношения¹⁰; по словам г. Попова Афанацковичу были доставлены через Надеждина и деньги на издание повести. Вообще можно полагать с достоверностью, что в то время, когда русское правительство только что получило верные известия об учреждении раскольнической митрополии в Белой-Кринице и когда начались по этому делу строгие исследования в России и дипломатические сношения с Веной, в Петербурге очень заинтересованы были сочинением о белокриницких событиях, которое, по предварительному соглашению с Надеждиным, составлял Афанацкович, и содействовали труду его, ожидая от него, по всей вероятности, немалой пользы в видах предостережения русских старообрядцев от подчинения заграничной иерархии.

Таким образом явилась пресловутая «Повесть о раскольницех». Трудно допустить однако же, чтобы Надеждин, получив и прочитав произведение Афанацковича, мог быть доволен им, – и, сколько можно судить по письмам к нему Караджича, произведение это действительно не оправдало его ожиданий. Караджич выслал Надеждину всего 12 экземпляров повести и, вероятно, на основании прежде изявленного Надеждиным желания, предлагал напечатать ее в Вене в количестве 500 или 1000 экземпляров¹¹; но предложение это было отклонено в повесть второго издания заграницей не имела¹².

Между тем и проникшие в Россию немногие экземпляры первого издания, вместо ожидаемой пользы, успели причинить немало вреда делу православного проповедничества среди раскольников. Мы уже имели случай заметить, как отнеслись старообрядцы к повести Платона Афанацковича; сейчас увидим, как неосторожно пользовались ею некоторые из православных писателей.

В 1857 году, бывший тогда строитель Бирлюковской пу́стыни, а впоследствии гуслицкий игумен Парфений напечатал сочинение под названием: «Книга о промысле Божием, как он чрез правословие ведет ко спасению, а неправославных обличает собственными их делами». Книга посвящена, главным образом, историко-полемическому рассмотрению новой раскольнической иерархии.

Сам автор, в предисловии, объясняет, что побудило его заняться этим предметом. Во-первых, говорит он, меня очень многие просили «… написать что-нибудь про австрийское раскольническое духовенство, а притом и сам знал, что это нужно сделать, потому что ежели я этого не напишу, то останется все это в неизвестности». Автор признается однако, что не мог долго начать сего дела, между прочим потому, что «… не доставало источников и документов, с чего бы начать», но случилось, что знакомые «… почти в один день доставили ему много источников», и он приступил к сочинению книги.

Трудом этим, по собственным словам автора, так все были заинтересованы, что «с нетерпением ожидали окончания книги и даже дн считали, когда она выйдет в свет». Книга действительно произвела большое впечатление и среди православных писателей, интересующихся расколом, и среди старообрядцев; но мы не погрешим против истины, если скажем, что впечатление это было едва ли на пользу святому делу сближения старообрядцев с церковью: между православными книга распространила некоторые, до сих пор держащиеся, неверные известия о деле, к которому так неравнодушно относятся старообрядцы, а в руках старообрядцев послужила новым средством к распространению невыгодных понятий вообще о православных сочинениях против раскола.

В устранение всяких недоразумений мы должны различить в книге о. игумена Парфения две стороны – полемическую и историческую. Что касается первой, – она почти не оставляет желать ничего лучшего: автор, как и следовало ожидать при его обширной начитанности, весьма ясно разоблачил несостоятельность новой раскольнической иерархии с догматической и канонической точек зрения, – на основании слова Божия, отеческих писаний и правил церковных твердо доказал ее незаконность и неправильность.

С этой стороны книга могла бы действительно принести великую пользу в деле обращения раскольников к церкви православной, если бы слишком сильно не вредила ей сторона историческая, к которой собственно и относится сделанное выше замечание. Исторические сведения автор почерпал, во-первых, из своей собственной памяти, так как близко знаком был с Белой-Криницей, еще до приезда Павла и Геронтия в Буковину, а потом встречался с Павлом и Алимпием даже во время их хлопотливых странствий для отыскания древлеправославных епископов: из этих личных воспоминаний игумена Парфения невоторые (не многие, впрочем) не лишены значения и послужили материалом для нашего труда.

А что касается тех, яко бы многочисленных, источников, которыми снабдили автора его знакомые, то, сколько можно судить по самой книге, у него под руками были только два следующие сочинения: павлово «Соборное деяние», – документ действительно важный, к которому автор и отнесся с надлежащим вниманием, подвергнув его строгому разбору, – и «Повесть о раскольницех» Платона Афанацковича, которой, к сожалению, он оказал излишнее доверие, не подвергнув ее надлежащей критике. Влияние этой повести и было особенно вредно для сочинения о. игумена Парфения.

В начале своей книги он перепечатал е почти целиком, за исключением только некоторых рассказов, даже и ему показавшихся невероятными по своей очевидной нелепости¹³. Переходя потом к повествованию о тех же событиях по своим собственным воспоминаниям, кажется, увлеченный примером Афанацковича, он и сам уже передает немало известий, которых, по надлежащей поверке их документами не подлежащими сомнению, оказались совершенно несправедливыми, равно как отступив от истины и в своих отзывах о разных лицах – о Павле, Геронтии и Алимпии, которые, будто бы, «… все были одного духу, все удалые молодцы», об Огняновиче, которого он именно выпустил в свет под именем «Костюшки-Жидо́вина», а всего больше о самом Амвросии, о котором, только в более приличной форме, повторил и со своей стороны то же, что говорится в повести Платона Афанацковича.

Имея в виду распространенность «Книге о промысле», мы нашли нужным в нашем исследовании, при изложении описанных в ней событий, указывать более важные из допущенных автором неверностей.

В связи с повестью Платона Афанацковича и книгой игумена Парфения приходится поставить сочинение, в котором трудно было предполагать с ними какую-либо связь. Мы разумеем восьмую, дополнительную часть «Истории Министерства внутренних дел», доктора прав и философии И. Варадинова. Известно, что в этой дополнительной части содержится «История распоряжений по расколу».

В предисловии автор выражает уверенность, что его книга, «… написанная на основании подлинных дел и документов, недоступных для большинства наших литературных деятелей, составляет не бесполезный труд в нашей литературе исторической, юридической и социальной», – и та часть его труда, о которой идет у нас речь, действительно представляет драгоценное пособие для занимающихся историей раскола и разных существующих в России религиозных сект: в ней указаны с замечательным трудолюбием все, сколько-нибудь значительные, дела о раскольниках и сектантах, производившиеся в министерстве внутренних дел со времени учреждения сего последнего, о более важных сообщаются иногда довольно обстоятельные сведения, о некоторых сектах (напр., молоканской и скопческой) говорится на основании архивных документов даже с большими подробностями.

Для «литературных деятелей», не имеющих «доступа» в министерские архивы, сообщаемые здесь сведения в высшей степени важны. Понятно, что и для нашего дела немало таких сведений мы надеялись найти в книге г. Варадинова, имея в виду, какие интересные документы о Белокриницкой иерархии, взятые из министерства же внутренних дел, напечатаны даже в сборнике Кельсиева и питая полную уверенность, что еще бо́льший запас их имел в своем распоряжении автор «Истории министерства», писавший свою книгу «… на основании подлинных дел и документов». Что же однако нашли мы в его книге?

Оказалось, к нашему крайнему удивлению; что г. Варадинов, излагая историю учреждения Белокриницкой митрополии, не только не принял в основание каких-либо новых, нам неизвестных официальных документов, но совершенно игнорирует и напечатанные у Кельсиева, – даже, что особенно замечательно, о записке Надеждина, поданной министру внутренних дел, не упомянул ни одним словом, а весь рассказ свой основал на книге игумена Парфения, которого провозгласил при этом «… почти очевидцем события»…¹⁴.

Должно заметить еще, что и к книге игумена Парфения ученый автор отнесся без всякой критики, – заимствовал у него известия даже очевидно невроятные¹⁵; таким образом в «Историю министерства внутренних дел» вошли все почти неверные сказания, слишком доверчиво взятые игуменом Парфением из «Повести» Платона Афанацковича и частью сочиненные самим автором «Книги о промысле».

Нам остается еще сказать о сочинении П.И. Мельникова «Исторические очерки поповщины». Талантливый историк не довел еще своего рассказа до времени учреждения Белокриницкой иерархии; но о лицах, бывших главными деятелями в этом событии, и даже о некоторых ближайшим образом относящихся к нему обстоятельствах, он нашел случаи упомянуть в своих исторических очерках. Для нас его «Очерки» представляли тем больший интерес, что здесь мы нашли то, чего напрасно искали в сочинении г. Варадинова: автор почти постоянно ссылается на дела и документы из архива министерства внутренних дел.

Некоторые, извлеченные им из этих источников, сведения оказались не лишними для нашего дела. Но при всем нашем уважении и лично к автору, и к его прекрасному таланту мы должны заметить, что при поверке «Исторических очерков» бывшими у нас вполне достоверными документами нашлось немало такого, с чем согласиться было невозможно. Так именно оказалось, что иногда, на основании какого-нибудь известия, без строгой его оценки, автор делает слишком решительные выводы, а иногда, излагая события, для полного знакомства с которыми не имел достаточных материалов, с излишней смелостью вдается в область предположений, которые, однако же, предлагает читателям как исторический факт, – изображает целые картины и сцены, вполне согласные с духом раскола, прекрасно передающие характер старообрядцев но действительное существование которых тем не менее подлежит крайнему сомнению, – вообще нашли мы, что в «Исторических очерках поповщины» г. Мельникова нередко проявляют себя те стороны его таланта, которые сообщают такое высокое достоинство его художественным рассказам из раскольнического быта, но которые едва ли удобны для истории в строгом смысле, прежде всего требующей от писателя хронологической точности и фактической верности.

И уважение к труду автора и та известность, какой он пользуется в нашей литературе, побуждали нас делать объяснения, почему те или другие обстоятельства мы излагаем иначе, нежели как они описаны в «Очерках поповщины» и почему с теми или другими выводами автора сих очерков мы не нашли удобным согласиться.

Мы указали теперь все, более или менее значительные источники, какие имели для нашего труда, причем старались объяснить и то, какое значение мы придавали каждому из них. Предоставляем судить нашим просвещенным читателям, удовлетворительно ли этими источниками мы воспользовались. Со своей стороны только одно берем смелость утверждать с решительностью – что наш труд есть труд вполне самостоятельный.

Н. С.

1 января 1874 года.