[Рец. на:] Антоний [Вадковский], митр. Санкт-Петербургский и Ладожский. Издание высочайше утвержденного общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви

Антоний митрополит С.-Петербургский и Ладожский. Издание Высочайше Утвержденного О-ва распространения религиозно – нравственного просвещения в духе православной церкви. 1915. Стр. 1 – 290; 1–186. Ц. 2 р.

В кратком предисловии автор, М. Б., говорит: «зная святителя 24 года, мне хотелось благодарно почтить память моего духовного отца и руководителя и собрать любящей рукой все устный предания о нем близких родных, учеников и друзей, а также поделиться выдержками из его глубоко назидательных писем».

Сведения почерпнутые из этих источников автор расположил в хронологическом порядке, придав форму рассказа о жизни митрополита Антония со дня его рождения на свет, до кончины. Вся биография таким методом составленная располагается в 30 главах, иногда очень небольших по объему, напр. 1 1/2 страницы. Простота построения, ясный, чистый язык, сжатый, благородный стиль, делают чтение книги легким для усвоения, а высокая ценность содержания, сообщает рассказу такой интерес, что начав чтение, уже не хочется прерывать его до конца. На 290 странице прекращается рассказ. Далее следует приложение, содержащее «письма митрополита Антония». Испытав во время чтения рассказа разнообразный глубокие переживания, невольно привязывается к этому внешнему поводу, чтобы остановить свое пассивное состояние прикованного к рассказчику слушателя и на свободе разобраться в массе усвоенных и пережитых впечатлений, полагая, что далее уже ничего существенно нового не встретишь.

Ведь обыкновенно «приложения» нужны и интересны бывают только для проверки и разъяснения построенного на них литературного произведения, как на своем основании. Но здесь не то. Вниманию читателя предлежат не документы, а живая беседа человека с его родителями, братьями, сестрами, друзьями, беседа интимная, конечно никогда не предназначавшаяся для печати. Почтенный издатель вводит читателя в самое внутреннее святилище семейного и келейного очага митрополита Антония. По этому и «приложение» читается с такими же захватывающим интересом и неослабевающей увлекательностью, как и рассказ. Причина этого – привлекательная личность автора писем, жизнь, полная разнообразных перемен во внешнем положении то глубоко трагических, то жизнерадостных.

Характерной особенностью рассматриваемой книги служит то, что она занимается не столько изображением служебной и общественной деятельности митрополита Антония, сколько его нравственной личностью, его домашней обстановкой и частными отношениями к лицам самых разнородных общественных положений. Задача биографии ответить на вопрос – что за человек быль м. Антоний. Из простого объективного пересказа о разных моментах жизни митрополита Антония, начиная с момента его рождения вырастает цельный живой образ человека, в удивительной гармонии сочетавшего в себе замечательный ум, добрейшее сердце, тонкий вкус ко всему изящному и редкое мужество в добровольно избранном подвиге следования Христу, самоотвержения и служения ближним.

Берем на выдержку некоторые пересказы. Гл. 1. Родители митрополита Антония. Рождение его, детство. В 1846 г. 3 Августа в с. Царевки, Гремячки тоже, Кирсановского уезда, Тамбовской губ. у священника Василия Иовлевича Вадковского родился сын Александр. В день его рождения ждали приезда помещика, желавшего поговеть в Успенском посту. Для почетного гостя все засуетились с уборкой дома; жена Василия Ольга Никифоровна занемогла и перешла из дома на погребицу. Здесь, как в пещере, появился на свет Божий мальчик Александр. Он рос кротким, тихим, бесконечно добрым ребенком; редко принимал участие в играх, помогал матери в исполнении домашних работ, подметал комнаты, обметал потолки, и Ольга Никифоровна называла его всегда своим помощником. Часто маленький Саша сидел возле матери и говаривал утешая ее: «мы теперь бедны, но когда выросту большим и поступлю на должность, куплю Вам, мамаша, бархатную шубу и шелковое платье».

Пройден был, довольно таки тернистый, путь образования весьма успешно. Александр Васильевич Вадковский был оставлен при Академии в звании доцента, он занимал комнату в квартире одного из своих старших сослуживцев, пользуясь за небольшую плату и столом. Эта на половину студенческая жизнь «нахлебника», в некоторых отношениях стеснительная для самостоятельного человека, не соответствовала домовитым наклонностям Ал. Вас. Посещая не редко одного своего сослуживца и товарища по учению, уже женатого человека, он встречался там с сестрой его жены. Это была девушка деловитая, серьезная. Знакомство и взаимная симпатия завершились браком. Через два года по окончании курса А. В. женился и, несмотря на крайнюю скудость своего содержания, зажил на глухой окраине города счастливой жизнью скромного труженика духовной науки. Супруга А. В. Елизавета Дмитриевна была прекрасная женщина, добрая, умная и удивительно скромная. Она сердечно относилась к родным А. В. и горячо любила их. К сожалению, она отличалась слабостью здоровья и, еще невестой, предупреждала А. В., что проживет не более 7 – 8 лет, на что он отвечал: «пусть эти годы будут наши». И действительно Елизавета Дмитриевна часто хворала. А. В. говаривал: «хотя и существует пословица, что муж любит жену здоровую, но вздор это. Если люблю, то и больную люблю. Прожили они душа в душу семь лет» (стр. 25).

Так шло время до 1879 года и никто, как и сам А. В. не подозревал, что в жизни его подготовляется решительный момент, поставивший его на другой путь. 3 декабря 1879 года скончалась его нежно любимая жена, оставив на его попечении двух малюток 6 и 4 лет. Трудно было молодому вдовцу следить за их воспитанием. Дети обожали отца. Девочка обращалась к нему с трогательными словами: «не бери, папа, другую маму; не будет она любить нас, и мы ее». Боря высказывал желание, чтобы папа надел золотую шапку и золотое платье, как видел он в церкви, когда отец водил его на архиерейскую службу. Дети молились утром и вечером, молились о здравии папы, родных, няни; поминали за упокой маму и братца Игоря. Пред сном А. В. приходил всегда их благословить и проститься; без этого они не могли уснуть. Дети были необыкновенно добры, ласковы, сердечны; они казались ангелами, которым не суждено было долго оставаться на грешной земле. Боря видел однажды сон: едут они с папой на пароходе, подъезжает другой пароход и берет его, Борю, затем Лиду, а «ты, папочка, – на пароходе прежнем остался». (Стр. 26–27). 8-го Ноября 1882 года скончался Борис, а 15-го Лидия. С их смертью кончилось для А. В. все, что привязывало его к жизни. В день похорон Лидии он писал своим родителям: «Кто даст очам моим слезы и сердцу моему воздыхание. Угас свет очей моих, зашло мое красное солнышко, погибло сокровище моего сердца, потерял я душу своей жизни... Детей моих милых, моего утешения и отрады не стало. Доколе, Господи, прострешь Ты гнев свой на меня. Накажи, Господи, но и помилуй, пошли утешение скорбной душе моей. Велико и безмерно мое горе: подобно древнему страдальцу Иову я все потерял, но Господь еще милостив ко мне, Он не наложил руку свою на кожу мою. Нет у меня более слов, текут только горькие слезы, кто их сотрет?» 3 – го декабря того же года он писал своим родителям: «Господи, как тяжела моя потеря. Доселе каждый день, особенно по вечерам, плачу. Сознаю свое малодушие, призываю на помощь все силы разума, но растерзанное сердце скорбит и печалится. Дети были как бы продолжением моего существования. Эта была душа моей жизни. С ними я объединял все свои мысли, все свои чувства, для них трудился, с ними вместе входил в обсуждение будущих планов жизни, с ними вместе молился, садился за стол, пил, читал, ходил, гулял... И все это исчезло как мечта, как сон. И хожу теперь одинокий с горькими думами в душе о своей несчастной судьбе. Господи, зачем Ты взял у меня последнюю отраду, последнее мое утешение. У других и детей много, и жены у них есть, и рука Твоя не коснулась их. Другие живут в бедности, не могут чем накормить детей, и благословили бы Тебя, если бы Ты сократил их семью, но ты не сделал сего. Пути твои, Господи, кто исповест. Не ропщу, да не будет сего, но только поведаю печаль сердца моего. Должно быть, прогневал я Господа своими тяжелыми грехами, и Он зовет меня на молитву и на покаяние. Учусь теперь снова молиться так, как я молился во дни юности моей. Особенно я любил, помнится, часто произносить слова псалма: «не остави мене, Господи, Боже мой, не отступи от мене». С этими словами на устах я просыпался иногда ночью от крепкого юношеского сна. Видно предчувствовала душа моя, что ожидают меня в жизни великие скорби. И теперь не более ли всего мне следует молиться, чтобы Господь не оставил меня и не дал мне упасть в бездну отчаяния? (стр. 30).

За этим первым крушением семейного корабля Александра Васильевича последовал новый путь его беззаветно труженической жизни, восхождения от славы в славу и великого внутреннего, нравственного возрастания.

Достопримечательной чертой церковного служения профессора – монаха служит необыкновенно плодотворная практическая его деятельность, несмотря на разнообразие служений, на которые назначался он церковной властью. Пострижение в монашество состоялось 4 Марта 1883 г., а 14 Ноября в сане архимандрита он назначен быль настоятелем Иоанновского монастыря. «Монастырь, прежде заброшенный, с четырьмя, пятью убогими, дряхлыми отживающими свою жизнь монахами, в короткое время стал неузнаваем и пришел в цветущее состояние, благодаря неутомимым трудам архимандрита Антония. Он входил во все мелочи обители, держал себя просто, в продолжение полутора года своего управления разделял скудную трапезу с браней» (стр. 42). И в то же время он нисколько не ослаблял свою профессорскую деятельность. 1885 года в Казани состоялся епископский миссионерский собор, на котором архимандрит Антоний назначен был секретарем и докладчиком собора. «Ровно, спокойно, деловито, с присущим ему тактом и достоинством вел архимандрит – профессор исполнение сложных обязанностей по возложенному на него поручению и произвел на К. П. Победоносцева, участвовавшего в заседаниях собора – «чарующее впечатление». Отъезжая из Казани, при прощании об. прокурор сказал архим. Антонию, чтобы он готовился к перемещению. Действительно, вскоре пришло извещение о назначении архимандрита Антония на должность инспектора Петербургской Духовной Академии» (стр. 44).

«Для (академической) администрации это было трудное время. Вводился в действие новый нежелательный устав 1884 года, считавшийся стеснительным и обидным для профессоров и студентов. Проводником этого устава в С. – Петербургской Академии довелось сделаться о. Антонию. Переезжая в СПБ на новое место служения, о. Антоний не мог надеяться на особенно радушный прием. Петербургская Академия не привыкла видеть в своей среде монахов – начальников, а этот монах в добавок был пришельцем от вне. Но о. Антоний, мягкий, деликатный, благородный и высоко – просвещенный сумел скоро рассеять предубеждения. Уже через несколько недель служения он тесно, дружно сблизился с профессорами и в студенчестве нашел задушевную среду... С переездом в столицу архимандрита Антония захватил новый ряд деятельности, окружил и новый ряд лиц. Здесь началась его видная административная деятельность. Здесь же постепенно стали отражаться в этой деятельности те взгляды, то мировоззрение, которые вспоила и вскормила в нем родная мать – Казанская Академия, – те убеждения, которые сложились у идеалистов семидесятых годов» (стр. 53).

15 Апреля 1887 г. архимандрит Антоний назначается рек тором Академии, возводится в сан епископа Выборгского и делается вторым викарием С. – Петербургской митрополии.

«Весьма интересны характер управления преосвященного Антония вверенной ему Академии и его «начальствование» над студентами... В основу своих отношений к студентам, преосвященный однажды навсегда положил высокие христианские нравственные начала, исключавшие всякий намек на «начальнический» тон, всякие «репрессии», узкую внешнюю дисциплину. Идеальным порядком студенческой корпоративной жизни он считал тот порядок, при котором студенты сами, без всяких внешних побуждений, вполне сознательно и убежденно исполняли бы свои прямые обязанности и сами же строго следили бы за соблюдением условии студенческого общежития. «Тогда – говаривал преосвященный Антоний – излишни были бы и звонки, и контроль инспекции, тогда двери всех комнат академического помещения никогда бы не запирались».

В студенте преосвящ. Антоний прежде всего видел человека, самостоятельную личность; он уважал все права этой нравственной личности, и в то же время требовал от нее строгого исполнения законных обязанностей, налагаемых на нее известными принципами общественной жизни. Одного никак не мог выносить он в личности человека, это – сознательной лжи. «Все я готов простить своему студенту, но лжи никогда не могу забыть», не раз говорил он. Искренность и прямота самого преосвященного Антония были необыкновенны: в своих беседах со студентами он всегда прямо, без всякой утайки, высказывал пред ними то, что ему думалось и чувствовалось; он просто и доверчиво делился со студентами своими личными впечатлениями и своим душевным настроением. Какою теплою, сердечностью и духом отеческой любви запечатлены были отношения его к семье студентов Академии видно из того, что он прямо называл ее своею родною семьей, заменившей ему до известной степени рано потерянную или собственную семью. Не раз говорил он, обращаясь к студентами: По воле Божьей я рано лишился жены и детей, и вот с той поры вы заменили мне потерянную семью; вам, дети мои, я посвятил свои силы и жизнь; вы, лучшие молодые люди из духовного мира, служите радостной утехой в моей жизни».

Пять лет продолжалось служение епископа Антония в должности ректора, а затем он получил новое назначение – архиепископом во вновь открытую Финляндскую епархию. Совсем новое призвание, новая обстановка, новые люди. Однако же и здесь не смущается, не теряется; но скоро ориентируется и направляет всю свою духовную энергию на дело служения Архиепископ Антоний. «Край этот (Финляндия), как свидетельствует всеподданнейший отчет об. прокурора за 1892 г., представляет мало благоприятных условий для правильного течения церковной жизни. Приходы разбросаны на далекие расстояния (60, 80, 230, 400, 600, 800 верст), церквей мало, школ тоже почти нет. Православные живут среди лютеран и сект лютеранского направления, часто не имеют за дальностью прихода никакой возможности бывать за православным богослужением, исполнять долг исповеди. Православие в Финляндии составляет маленькое зерно, громадное же большинство населения – сплошь лютеране. Православные там точно заброшенные сироты. Лютеране относятся к ним горделиво... Вызвать православное население Финляндии к лучшей жизни, оживить и направить на настоящей путь их церковную жизнь – и поставил своей задачей высокопреосвященный Антоний. Его желанием было их пригреть, просветить, чтобы видя свет жизни православных лютеране познали все превосходство православия пред своим сухим и узким религиозным учением... В видах лучшего управления краем он исходатайствовал учреждение в Выборге духовной консистории. Ежегодно он сам обозревал епархию. При обозрении он всегда говорил народу поучение и испытывал молодежь и детей в знании закона Божия. На сколько трудны и тяжелы были эти объезды, видно уже из того, что для посещения в 1895 году трех приходов финляндской Карелии в течении двух дней пришлось только на лошадях проехать 230 километров. Иногда, объезжая епархию , преосвященный, за невозможностью приехать на лошадях, ездил в лодке, одевая на голову башлык; местами было ехать крайне тяжело и опасно».

«Благодаря таким трудам и необычайной энергии архиепископа дело православия в Финляндии быстро подвинулось вперед, и поднялся православно – русский дух паствы. Умножилось и количество школы и храмов. В несколько лет паства стала неузнаваемой. Православным благовестом оживились даже самые глухие уголки угрюмой Финляндии. При архиепископе Антонии в Линтуле был основан женский монастырь» (стр. 116).

За время же управления Финляндскою епархией и ученая деятельность Архиепископа Антония получила особенно важное приложение, доставившее ему громкую известность. В это время он стоял во главе ученой комиссии, которой поручено было обсудить старокатолический вопрос в видах уяснения возможности соединения восточной и западной церквей. Выработанные комиссией ответы старокатоликам получили европейскую известность, как чрезвычайно важный документ новейшей церковной истории. Вместе с вопросом о воссоединении старо – католиков с православною церковью возникло стремление к сближению с православною церковью и англичан. В связи с этим вопросом высокопреосвященный Антоний был назначен в качестве представителя русской церкви в Англии по случаю шестидесятилетнего юбилея королевы Виктории и совершил эту трудную миссию с блистательным успехом. С тех пор популярность его за границей и особенно в Англии возросла до степени, никогда еще не достигавшейся русскими епископами (за исключением разве митрополита Филарета). Архиепископ Антоний возвратился в Россию с докторскими степенями от знаменитейших очагов английской учености – университетов Оксфордского и Кембриджского и с выражением горячих симпатий от многочисленных его английских почитателей, которые выразили чувства своего уважения к дорогому гостю Англии ценным подарком в виде коллекции церковных сосудов высоко – художественной работы (стр. 121).

Чертами высокого нравственного характера обрисовывается служение Высокопреосвященного Антония в сане митрополита С. – Петербургского и первоприсутствующего члена св. Синода. К тому же здесь – в этом служении все оригинально, не отделимо от личности Владыки и ново.

Широкая популярность, высота положения, по естественному порядку вещей порождали должного рода искушение: поработить себя страсти высокомерия и отдаться в покое эгоистическому использованию занятого прочного положения. Но совсем не то встречаем мы в служении митрополита Антония: глубокое искреннее смирение и поразительно энергическую деятельность, без сомнения, сократившую жизнь Владыки быть может на много лет.

«Он отличался бесконечно добрым, золотым сердцем. Его широкая благотворительность не знала границ. О ней никто не говорил, мало кто и знал. Даже у самого владыки левая рука не знала, что делала правая. Он помогал своим многочисленным родным, помогал учащейся молодежи, помогал всем, кто к нему обращался, и делание добра было для него наслаждением. Сам же отличался редким бессребренничеством. Скромность его была безгранична. Он ей никогда не изменил. Как трогательно и просто он относился, например, к своим бывшим школьным товарищам по академии и семинарии, не смотря на то, что некоторые не занимали видного положения и были бедны; требовал, чтобы они говорили ему «ты», как и прежде, помогал им, хлопотал за них. В письмах к ним подписывался: «твой школьный товарищ Антоний» (стр. 166).

Свято исполнял владыка завет Спасителя о посещении больных. Когда в дни страшной холерной эпидемии все население столицы было охвачено паническим ужасом, владыка митрополит, как светлый Ангел – хранитель, являлся в больницы для утешения и ободрения умирающих в тяжелых мучениях».

«Во дни Светлой Седмицы владыка посещали тюрьмы. Пред ним раскрылись двери даже самых страшных казематов Шлиссельбургской крепости... Дадим здесь место рассказу молодого ученого, оставленного при петербургской Академии, а потом шлиссельбургского заточника «на веки» – Новорусского»¹.

«Это было в июле 1904 г. Мы были по – прежнему изолированы от всего живого, и о самом факте войны знали только контрабандой. Вдруг, как снег на голову явилась старушка, княжна Мария Михайловна Дондукова – Корсакова, которая дружила с митрополитом, а через неделю и он сам. Он по порядку заходил в каждую камеру, дверь за ним притворяли, а к оставленной щели коридорные и их начальники прикладывали ухо.

Дошла очередь и до меня.

«Вот, Михаил Васильевичи, где мы с вами встретились!» Это была первая фраза после того, как мы расцеловались.

В пустой, сырой и мрачной камере мы уселись рядом на двух табуретах. Он – в простой, черной шерстяной рясе, а я – в арестантском виде. Я ждал, что встречу что-нибудь вроде укора, или упрека за то, что я здесь. Ничуть не бывало. Ни в словах, ни в его тоне мое напряженное внимание не подметило ничего подобного, глаза были подозрительно влажны. Но я не решился бы сказать, относится ли эта слеза лично ко мне, или она результат предыдущей беседы с кем-нибудь из моих товарищей. Разговор был самый незначительный. Он спрашивал, что я поделываю, а я показывал ему различный коллекции, устройством которых я занимался в текущий момент.

Прощаясь, я сказал ему; что у меня было предчувствие, я ждал, что он посетить нас.

«Вот видите, Ваше предчувствие и оправдалось. Я давно собирался, но раньше нельзя этого было сделать».

После такого визита кн. Дондукова – Корсакова стала убеждать нас, чтобы мы вошли в переписку с митрополитом и писали ему о своих нуждах. Ей поставили на вид, что при настоящих обстоятельствах это не осуществимо: ведь переписываться с митрополитом сквозь жандармскую цензуру будет унизительно и для него самого.

Тогда митрополит испросил, где следует разрешение получать от нас закрытые письма, о чем нам официально было объявлено. Это было уже в январе 1905 года» (стр. 163).

На время служения митрополита Антония выпала великая эпоха, ознаменовавшаяся событиями потребовавшими от первостоятеля русской православной церкви особенно напряженной работы, чуткости и такта. Разумеем – грозное выступление против православной церкви Льва Толстого, торжественное объявление свободы религиозной и политической и предуготовительная работа к созванию российского поместного собора.

Отозваться на эти события великого исторического значения, отозваться официально, от имени церкви православной и выпало на долю митрополита Антония. И нельзя не признать, что его образ действования, его формулы, содержащие принципиальное решение церковно – политических вопросов таковы, что будут служить лучшими страницами в истории нашей иерархии.

«Толстовский вопрос, выдвинутый постановлением Св.Синода, разросся – по справедливым словам нашего биографа – в целую эпопею» (стр. 218). По своему обыкновению автор очень кратко изображает эту эпопею: он ограничивается почти буквальной перепечаткой документов, ее изображающих. И однако же, перечитывая в настоящий раз эти документы, чувствуешь полное нравственное удовлетворение.

Постановление Св. Синода об отлучении Л. Толстого по своей правдивости, ясности, простоте и силе есть в точном смысле соборное послание именно православной апостольской церкви, чуждое риторической напыщенности, громких, слов анафематствований, характеризующих средне – вековое папство и даже Византию. Это послание есть верный судебный приговор, вполне адекватный преступлению.

И смело можно утверждать, что если бы явилась возможность созвать вселенский собор – он утвердил бы это послание нашего Св. Синода не изменяя в нем ни йоты, ни черты. Конечно, не нужно большой юридической и канонической образованности и опытности, чтобы в целом синодальном судопроизводстве не найти множество «поводов к кассации» : наивность нашего духовного процесса – факт общеизвестный; но тем ярче выступает в этой наивности жизненной правды – приговора и горькая для осужденная истина. Попытка указать на эти поводы и была сделана в далее приложенных документах – письмах супруги Толстого и его самого. И как легко и в то же время сильно отстраняются эти попытки ответными письмами митрополита Антония, дышащими силою, благородством и любовью! Эти письма веют духом веры и любви и еще сильнее сгущают тон гордого такого – крепостнически барственного духа Л. Толстого.

«Однажды беседовал с ним один английский проповедник, убеждал его глубже всмотреться в свои заблуждения и обратиться к Господу Иисусу Христу. Каков же был его ужас, когда, выслушав его горячую речь, Толстой ответил, что вот как он относится ко Христу: «если бы мне сейчас сказали, что вон там на дорожке в саду меня ждет Иисус, я бы спокойно посмотрел в окно и через человека попросил бы Его подождать, пока я не кончу интересной беседы с вами» (стр. 228).

Инициатива и исход Толстовского дела принадлежала всецело митрополиту Антонию.

В лице митрополита Антония православная иерархия нашла авторитетного представителя и энергического проводника великих начал свободы совести и независимости церкви от государственной опеки. В этом отношении митрополит Антоний занял редкое высокое положение в истории нашей иерархии.

«Церковь не должна преследовать и наказывать людей за переход в другую веру, за перемену религиозных убеждений. Для церкви нет понятия «преступление», – есть понятие «греха», и нет наказания, есть «исправление».

«Если видишь брата, уклоняющегося от истины, проповедуй, обличай, увещевай с великим долготерпением и назиданием, но не прибегай к насилию, не сажай в тюрьму, не ссылай в Сибирь, не подражай средневековой инквизиции» (стр. 241). Высочайший указ 12 дек. 1904 г. «о предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» в пункте 6 – м требовал расширений веротерпимости. Митрополит Антоний был приглашен в Комитет Министров. Там он определенно и веско заявлял о несовместимости с духом церкви гонений на суеверие и представил записку о желательных преобразованиях в управлении православной церковью. По его мнению, «самой природе церкви чужды насильственные меры, которыми сильно ослабляют ее внутреннюю силу». Он считал «необходимым вместе с освобождением духовенства от полицейской опеки над сектантством освободить церковь и от излишней опеки светской власти» (стр. 241).

Но что особенно резко и высоко выделяет митрополита Антония из ряда ординарных иерархических и духовных вообще лиц – так это его церковно – канонический образ мыслей.

Владыка был энергический противник вмешательства духовенства в область политики.

«Не служите никаким партиям. Пастырь должен быть выше их. Вы суживаете свои задачи, которые до необъятности широки. Значение политических групп временно. Сегодня побеждают одни, но завтра берут верх другие. Задачи священства вечны, идеалы христианского мира незаходимы. Не унижайте их» (стр. 243).

Обычно спокойный и ровный, владыка Антоний вдруг проявил необычную твердость духа, старался насколько возможно крепче взять в свои руки руль церковного корабля и вопреки партийным крикам, решительно отсекал «политиканов», как справа, так и слева. В эти памятные годы владыка проявил мудрый такт и полную беспристрастность.

Он говорил: «Нам, епископам, самим Богом вручено водительство людей божьих и пастырей церкви. На нас лежит обет отвращать все противное правам власти». Последним выступлением митрополита Антония в Синоде было слово против вовлечения епископов в думскую деятельность. Отрицательно высказываясь по вопросу о выборах в Государственную Думу епископа Никона Кременецкого, владыка оставался верен своему принципу, какому благородно служил всю жизнь – «пастырь для церкви, а не для политической трибуны; увлекаться примерами других стран, стране православной не следует» (стр. 243).

Великая нравственность, личность, возносясь над современниками, приобретая искреннее поклонение людей добрых, приводит в озлобление нравственные низы и отсюда получает себе терновый венец – неизбежный спутник святости.

Много пришлось испытать крайне едких огорчений владыке. Но он кротко и со смирением переносил выпавший ему крест. И это его кроткое терпение невольно преклоняло пред ним его врагов, по крайней мере, наиболее чутких сердцем. Богатство внутреннего духовного опыта при совершенно исключительных обстоятельствах жизни и высокой степени образования, поставило владыку на высшую ступень знаний и создало в лице его образ архипастыря, обладавшего всецелой покорностью воле Божией, и христианской терпимостью к людям. Отличительной чертой характера владыки было полное отсутствие в нем искательности. Он пользовался огромным влиянием в высших сферах и при желании мог бы направлять течение дел по своему усмотрению, но никогда не пользовался этим влиянием, подчиняясь всегда постановлениям Св. Синода. В чем только не обвиняли его? По поводу философских собраний его обвиняли за речи Розанова и Мережковского за общение с «еретиками». За его попытки обновить устаревшие формы брачного права, его упрекали в неуважении к канону; обвиняли за то, что он с христианской любовью шел в Шлиссельбург, брал на поруки Новорусского и т. д.» (246 стр.).

«Борьба за истинное величие православной церкви, отстаивание с твердостью своих светлых животворных убеждений, интриги врагов явных и затаенных – все это, конечно, не могло не отразиться на здоровье владыки – митрополита. Тяжелые душевные переживания сломили крепкую натуру святителя. В 4 часа 35 м. утра 2 ноября 1912 г. святитель почил вечным сном» (стр. 254).

Такова была жизнь митрополита Антония, исполненная удивительного разнообразия внешних положений и условии; и однако же во всем этом разнообразии выступает неизменно тождественная нравственная личность. Черты нравственного характера митр. Антония не поддавались напору внешних влияний. Особенно поразительно то, что по натуре склонный к семейной жизни и уже вполне заживший ею, митрополит Антоний с необыкновенным мужеством перенес свою семейную катастрофу и остался по-прежнему бесконечно добрым, благодушным человеколюбцем. Естественно напрашивались вопросы, как, какими средствами сумел этот человек справиться с полным потрясением всего самого существа и переродиться из нежного семьянина в строгого монаха и беспримерно деятельного епископа?

Этот вопрос разрешает сам м. Антоний в своей интимной переписке с родными и друзьями. Понятно, каким глубоким жизненным интересом отличаются его письма, раскрывающие этот тайник его души!

В 1883 г. 31 марта, будучи иеромонахом, он писал своим родителями. «Что скажу о своем житье – бытье? Скучаю по временам совершенным одиночеством, и часто тяжко продолжаю скорбеть о потере детей» (прил. стр. 14).

В следующем году, в сане архимандрита, он писал: «Я чувствую себя точно мертвым. Ничто меня не радует, ничто меня не завлекает, ничего мне не жалко, не жалко даже самого себя. В душе у меня мертво, как в пустыне, холодно, как в могиле» (стр. 21).

В 1887 г. из Петербурга, будучи ректором академии, арх. Антоний писал: «со стороны высокопоставленных лиц я пользуюсь вниманием, сослуживцы и студенты относятся ко мне любовно и дружелюбно, так что по – настоящему то мне нужно благодарить Бога за незаслуженные мной Его милости ко мне, а я все охаю, и часто ропщу и жалуюсь на свою несчастную судьбу» (стр. 33).

В письме от 1889 г. к О. С. Л. архиепископ Антоний пишет: «Прежде у меня часто болело сердце при возвращении откуда – либо в свою квартиру от сознания того, что едешь в какое – то бесприютное место. Теперь я рад бываю, когда получаю освобождение от чуждой мне суеты людской и приезжаю домой. Остаться одному, самим с собой, со своими мыслями и чувствами, без всякой помехи с чьей-либо стороны, теперь часто доставляют мне истинное наслаждение. Так меняются человеческие настроения и привычки» (стр. 158).

В 1893 г. 28 марта он пишет: «Душа, живущая Христом, всегда мирна и радостна, в каких бы условиях земных не суждено было ей существовать. Самое драгоценное во Христе – то, что Он есть жизнь. Жить же я разумею всегда с предметом вечности и с предметом радости. То не жизнь, что ныне есть, а завтра исчезает, то не жизнь, где нет радости. Итак, если есть жизнь, то непременно жизнь вечная и радостная. А разумение такой жизни и дает нам Воскресший Христос» (стр. 167). «Радостные, духовные настроения я теперь чаще испытываю, чем настроения грустные. Было же время, когда тоскливое настроение, настроение сиротливое было у меня господствующим. Но Господь меня помиловал и дал мне радость. Радость Христова – лучшая в мире радость. Помолитесь за меня, чтобы Господь дал мне силы быть настоящим Его учеником, не озирающимся вспять и не живущим по стихиям мира» (стр. 168).

Из Ильинского (на Валааме) скита он пишет: «Со мной совершается психический переворот. Прежде я привольно чувствовал себя на людях и страшился уединения, как лишения свободы, а теперь я чувствую, что свободу то и дает только уединение. Здесь кругом меня полный мир, отсутствие борьбы за существование.

На всех Валаамских островах нет хищных зверей. Тут есть олени.

Птиц никто не трогает, и они не обнаруживают большого страха или вражды к людям.

Около меня столько хороших людей, истинных подвижников, что невольно подпадаешь покаянному настроению и искреннему желанию стать и лучше, и чище» (стр. 169).

Без всяких комментариев приведенные собственные слова м. Антония ясно указывают, чем питалась душа его в своих переживаниях, изумительно разнообразных, и что сообщало поразительную устойчивость этому «гуманнейшему из людей»; это – неослабное стремление «жизни во Христе».

«Представление Государыне происходило – повествовал в одном из своих писем м. Антоний – и имело вполне официальный характер. С великими же княгинями я вел продолжительный беседы о разных предметах, причем, свои мысли и взгляды выражал вполне откровенно и спокойно, точно, как будто я беседовал с Вами. У меня со всем нет никакого страха. Я забываю в разговорах официальное положение собеседника и вижу в нем просто человека, что собственно и составляет наше единственно неотъемлемое преимущество, если только мы достойно носим это высокое, данное нам Богом без всяких заслуг с нашей стороны, звание» (стр. 154 прилож.).

«Один провинциальный старец – священник, случайно попавший на прием к владыке, был так очарован его приветливостью, лаской, внимательностью, что тут же разрыдался от избытка благодарных чувств и впоследствии не мог говорить о нем спокойно. Когда его спрашивали, что замечательного видел он в столице, он отвечал одно и то же: «митрополита Антония, добрейшего, ласковейшего... который обнял меня, посадил рядом с собою на диван и расспросил о всех мелочах моей жизни, а затем и существенно помог советом и делом... Ничего подобного я не видел на своем веку, настойчиво говорил старец» (стр. 184).

Пора, однако же, закончить свою рецензию, или лучше сказать свои выписки из рецензируемой книги. Эти выписки – лучшая ее реклама. <…>