Рецензия на книгу И.И. Дмитриевского «Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной литургии»

Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной литургии основано на Священном Писании, правилах вселенских и поместных соборов, и на писании св. отцов церкви, составлено Иваном Дмитревским. Вновь пересмотренное и исправленное с рисунками академика Ф. Г. Солнцева с приложением «Книги о храме» Симеона, митрополита Солунского. С.-Петербург.

Издание книгопродавца И.Л. Тузова. 1884 г.

Книга И.И. Дмитриевского, вышедшая в первый раз в свет в самом начале текущего столетия, была принята весьма сочувственно современниками, как показывает список «имен особ, подписавшихся в пренумерации на получении сея книги», приложенный самим автором к изданию её 1804 года. В числе подписчиков значатся епископы, князья, купцы, священники и простые люди. Выписывали не одному экземпляру этой книги, а по 500 (напимер, Феофилакт, епископ Калужский и Боровский) и даже по 900 экземпляров (наприм., Ксенофонт, еп. Владимирский и суздальский). Такому небывалому успеху настоящей книги способствовали, с одной стороны, образцовые литературно-научные достоинства её, плод двадцатипятилетних трудов автора, направленных им к «снисканию основательного и ясного разумения тех священных действий, которые совершает наша православная Церковь в приношении бескровной жертвы», а, с другой стороны, его святое «единственное намерение и желание принесть душеспасительную пользу сынам отечества и Церкви» «обратить в душеполезное назидание чад Христовой Церкви». Наши отцы все буквально воспитались на этой книге Дмитревского, очень многим и из современного нам духовенства известна она, а поэтому о внутренних её образцовых достоинствах, всем и каждому известных, мы не будем говорить, не будем касаться и замечательной судьбы этой книги, что составит предмет особой нашей статьи, а скажем несколько только слов о последнем издании её, сделанном известным петербургским книгопродавцем И. Л. Тузовым.

Всякий раз, когда приходится брать в руки книгу, автора которой уже давно нет в живых, как, например, автора разбираемой нами книги, умершего 2 апреля 1829 года, и встречать на обложке её жирным шрифтом напечатанные слова «вновь пересмотренное и исправленное», невольно задаёшь себе вопрос: чья дерзновенная рука осмелилась по чужому труду провести красные линии и испещрить его прибавлениями и исправлениями, о которых, быть может, автор никогда не думал, а кое-чем, наоборот, быть может, очень дорожил, и потом пускать в обращение в публику труд того или другого автора в таком виде? Быть может, думается нам, нередко в таких случаях, если бы автор взглянул на свой «исправленный» кем-то труд, то с удовольствием бы снял с него своё имя и навсегда отказался бы от своего обезображенного детища. Конечно, мы нисколько не восстаём против действительных и нужных исправлений, когда, например, книга, при жизни автора, по каким бы то ни было причинам не могла увидеть света в своём первоначальном виде, или при конце жизни автора, под его собственным пером, потерпела изменения и добавления, оставшиеся в портфеле автора, но все эти добавления и исправления должны делаться мастерами этого дела, специалистами, и непременно по рукописям и черновым планам самого автора, чтобы не навязывать ему таких мыслей, которые никогда ему не приходили в голову. При этом мы желали бы, чтобы посмертные издатели той или иной книги в предисловии точно обозначали, что ими исправлено и дополнено и на основании каких данных. Можно и в самом тексте книги подобные добавления отмечать или особым шрифтом, или же посредством примечаний под строкою. В этом случае за образец можно принять некоторые зарубежные посмертные издания. При таком ведении издательского дела читатель может брать спокойно книгу в руки, в полной уверенности, что она принадлежит именно тому лицу, имя которого значится на её обложке, а не какому-то другому анонимному, взятому, быть может, напрокат с апраксинского рынка, и поэтому не имеющему никакого понятия в том, с чем ему приходится иметь дело. Вообще мы против всякого рода «исправлений и дополнений произвольных, ни на чём не основанных и притом анонимных, без указаний кому они принадлежат и в каком месте книги их нужно искать. Эти прибавления и исправления, по нашему мнению, не только не увеличивают научного значения книги, но, напротив, искажают её смысл, портят стройное логическое течение мысли, ставят читателя в затруднительное положение ссылками на то, чего нет в книге, и, наконец, разного рода пропусками вырывают у читателя основную нить, по которой и можно только проследить весь процесс научной работы действительного автора.

Применяя всё сейчас сказанное по отношению к книге И. Дмитревского, изданной И. Тузовым, мы должны сказать, что она страдает именно всеми этими недостатками. Мы решительно недоумеваем, почему, например, издатель Тузов исказил тек «Предуведомление о сочинителе», предпосланное И. Дмитревским его переводу «Книги о храме» Симеона Солунского. «Здесь, говорит Л. Тузов, в этом «предуведомлении» предлагаются (кем?) два перевода его (т.е. Симеона Солунского) объяснения литургии: один на славянском, другой на русском языке. Славянский перевод буквально соответствует греческому подлиннику (какому?), в русском сохранил только смысл его» (стр.303). Отказываемся совершенно понять. Почему г. Тузову понадобился славянский перевод этого сочинения Симеона Солунского и откуда он его берёт? Ещё менее понимаем его русский перевод этой книги, «где сохранён, по откровенному сознанию издателя, только смысл его», когда русская читающая публика имеет уже перевод всех творений Симеона Солунского, сделанный С. – Петербургской духовной Академией еще в 1857 году. Иное совсем дело в книге самого И. Дмитревского и притом в начале текущего столетия, где притом же даются и весьма резонные основания настоящему приложению, опущенные в книге Тузова. «Он (т. е. Симеон Солунский) сочинения многие полезные оставил, говорит И. Дмитревский в предисловии к изданию 1815 года, в числе которых и следующую книгу о храме, и толкование на литургию, которую писал по прошению благочестивых жителей острова Кипра, собрав оную из писаний древних святых отцов, как сам изъясняется в оной (см. ниже в толковании его число 6, 9 и 60). Перевод его толкований полагается двоякий: один славянский, слово в слово из почтения к сему древнему учителю, и чтоб видеть свойство, сильную и глубокомысленную сокращённость его слога, другой парафрастический, чисто российский; для яснейшего разумения его мыслей (поскольку слог оригинальный, как сказано, есть краток, стеснён и многозначителен, не во многих словах многие таинства в себе заключающь, а потому и к понятию многотруден), который производим был с эллино-греческого текста, напечатанного в Евхологии (Молитвослов или Требник), изданном от Гоара, где некоторые места, надлежащие до споров между восточною и западными Церквами (как, наприм., о освящении даров одними словами установления Евхаристии и проч.) оставлены, а потому оных, как полемических, и здесь не имеется. Ибо вся сия книга, во всех частях своих, содержит одни только догматы, исповедуемые православною восточною Церковью, не упоминая других, с нею не согласующихся мнений, как неправильных и православию противных, которые свидетельствами приведёнными здесь древних веков Христовой Церкви, будучи изобличаемы в своей новизне и удалении от здравого (неповреждённого) учения веры, сами собой падают и испровергаются». Из этой цитаты можно видеть, какая громадная разница между «предуведомлением» самого И. Дмитревского и «предуведомлением» И. Тузова. Насколько первое откровенно, обильно фактами и основательно в своих доводах, настолько второе поверхностно, фальшиво и бездоказательно. Первый чистосердечно говорит, что полемические трактаты и тенденции опущены, а второй утверждает, что «славянский перевод буквально соответствует греческому подлиннику». У первого подлинник называется по имени, а второй предоставляет читателю самому добраться, какой это такой «греческий подлинник» послужил оригиналом для славянского перевода книги Симеона Солунского «О храме», приложенной И. Дмитревским к его настоящей книге. И можем заверить читателя, что при той системе «замалчивания и намеренного искажения мыслей автора, можно быть уверенным, что «греческий подлинник» для книги издания И. Тузова никогда не был бы найден.

В издании И. Тузова связи между книгой и приложениями почти не существует, или же, вернее, существует, но такая слабая, что её легко порвать, уничтожить в самой книге, в ссылках на книгу Симеона Солунского «О храме» слово «ниже». В изданиях же самого Дмитревского связь книги с приложением самая тесная, присутствие в книге последнего восполняет всё то, что, по мнению автора, «опущено» в книге, и без чего она будет страдать неполнотою. «Доселе, говорит И. Дмитревский в издании 1816 года, продолжаемо было наипаче историческое изъяснение божественной литургии. В сем изъяснении некоторые обряды, надлежащие особливо до священнослужения архиерейского, хотя опущены, но оные, как единственно таинственные, помещены в следующем толковании литургии Симеона, митрополита Фессалонитского, где они изъяснены подробно, и которое непосредственно здесь начинается» (стр.209). Вследствие уничтожения этого параграфа (147) в издании г. Тузова связь приложения с книгою И. Дмитревского сделалась для читателя непонятною и неуловимою.

Урезав совершенно произвольно в ущерб научному интересу «предуведомление» и порвав связь приложения с книгою, И. Тузов ещё более бесцеремонно своим неопытным пером уничтожает весьма интересные и капитальные в археологическом научном отношении примечания к книге «О храме», сделанные И. Дмитревским. Так, на стр. 331 к главе 37 к слову трикирий мы не встречаем примечания о времени его установления. «Сей же премудрый толкователь (т. е., Симеон Солунский), замечает И. Дмитревский, в книге о таинствах в главе 224 о произведении патриарха, показывает, что трикирий, или трисвещный светильник, есть изображение древних христианских епископов. Они, при избрании кандидатов в сан святительский, имели обычай возжигать три свечи пред образом Христовым в честь Святой Троицы и во испрошение себе Божественного просвещения в деле избрания. Сие древнее святое обыкновение в последующие века перешло в употребление, что архиереи, будучи избраны в святительский сан, при трисвещном светильнике, в совершении всякого священнодействия, особливо же при подаянии благословения начали ограждать трикирием (см. в церковном словаре под словом трикирий). Итак, трикирий значит трисиятельность Троицы Святой в Божестве, а дикирий в воплотившемся Сыне Божием два соединившиеся естества и купно сияющие в наше просвещение (см. выше числ. 36, 37). Все же три и две свечи знаменуют пять чувств наших, просвещения к добрым делам требующих. См. Пращицу на вопр. 42 в ответе (изд. 1816 г. стр. 32 под буквою а). В издании книги Дмитревского 1804 года к слову митра в главе 31 (ныне стр.326) делается такое замечание: «Феодор Вальсамон, антиохийский патриарх, в размышлении о книгохранителе (λαρηθόλαξ) и первозащитнике (προτέκδικοξ) константинопольской церкви пишет, что святой Кирилл, патриарх Александрийский, первый на главу свою и возложил златую шапку, когда на вселенском третьем соборе, первенствуя, занимал место Келестина, папы римского. Почему какими украшениями самый папа был возвеличен (по узаконению равноапостольного Великого Константина, данному от него святому Сильвестру в то время, когда приносил он скипетр царствия из древнего Рима в царствующий град, коим узаконением великий Сильвестр, так и будущие по нем архиереи Рима носили на главах своих златую диадему, теми же самыми украшениями и святой Кирилл, по его образу, себя украсил, с того времени и последовавшие в Александрии священноначальники в память вечную оного происшествия даже и доныне украшаются как титлом папы, так и все непокровенными главами священнодействуют, один александрийский патриарх служит, имея главу свою покрыту своим венцом. Хотя ж выше под §§ 43 и 98 (ныне стр. 35 и 71) сказано, что апостолы Господни Иаков, брат Божий, и Иоанн Богослов носили на главах увясло (πέταλου), яко священники Иисуса Христа, но сие не противоречит вышеприведённому Феодора Вальсамона показанию о начале установления в церкви архиерейской митры. Ибо после оных апостолов, чтобы кто из преемников их или последовавших потом епископов до времен Сильвестра святого и Кирилла александрийского носил на главе своей митру, о том ни в одном церковном писателе не упоминается. Из сего и заключить следует, что после оных апостолов обыкновение то престало, и началось оно паки на западе при Сильвестре святом, на востоке же при Кирилле Александрийском, в оттоле и в другие страны света пришло» (изд. 1804 г. стр. 40). Но если пропуск этих двух примечаний лишает удовольствия читателя знать, как объясняет автор древность происхождения священных богослужебных принадлежностей: митры, дикирия и трикирия, то уничтожение других примечаний говорит о крайней небрежности и неряшливости издателя и заставляет читателя с недоверчивостью относиться к настоящему изданию. Дело в том, что между опущенными примечаниями есть такие, на которые прямо делаются ссылки в самой книге И. Дмитревского. На стр., например, 206 примечание 56 гласит следующее: «Смотри ниже в толковании Симеона число 50 и примечание на оное», через лист, на стр. 209 в примечании 64 говорится: «Смотри ниже § 107 (?) и в Толковании Симеона под числом 50 примечание» и т.д. Читатель, однако, напрасно бы стал искать этих примечаний. Малоопытная издательская рука уничтожила их, не подозревая, что этим самым она головою выдала себя читателям. В издании 1816 года находятся оба эти примечания, «пред начинанием исповедания или Символа веры, при возглашении слов: двери, двери! говорится в первом из них, завеса при царских дверях висящая отъемлется, чем даётся знать, что верные 1) свободно могут проникать в святая святых и слышать таинства веры; 2) что от их разума темнота неведения (каковую неверные имеют), яко завеса должна быть отъята; 3) чтобы они извещение своей веры учинили непосредственно пред самим престолом живого Бога (поскольку в древних храмах царских врат повешиваемо не было (Предуведом. § 64), и предстоящие по отверзении завесы могли открыто взирать в алтарь). Сие разумение основано на словах св. апостола Павла к Евр. гл.10, ст. 19–25. То же подтверждает и св. патриарх Герман в тайнозрении вещей церковных: завеса нарицается, по апостолу глаголющему: яко имеем дерзновение входити во святая и проч.» (ст. 44 прим. а). «По мнению других толкователей (кроме Симеона Солунского), сие возвышение воздуха, говорится в другом примечании, означает высоту учений православной веры (Вулгарий в толков. литург.). Святой патриарх Герман в тайнозрении вещей церковных говорит, что колебание воздуха над честными дарами прообразует оный трус, когда белоносящий ангел, сшед с небеси, отвалил камень от двери гроба. Посему покров сей значит камень, который Иосиф возвалил над двери гроба Христова (см. выше во введен. § 85 и в изъяснен. § 80). Иные же мнят, что сие веяние значит Духа Святого ношение над бездною, когда Зиждитель тварей намерял создать различные вещей производства из смешения вод с сушею. Сие мнение ближе всех соответствует чтению Символа, в котором первый догмат Бога представляет Творца и Вседержителя. А как и все таинства наитием и действием Святого Духа совершались и совершаются (см. выше § 107), то прилично и намерению самой церкви согласно (выше § 91) от сего возвышения и колебания покрова восходить разумением к осенению Духа Божия и действию его. Во время чтения Символа архиерей приклоняет главу на престол, свидетельствуя тем покорение мысли и усердие своё к исповеданию веры и как бы спогребаяся Христу в Его гробе, который таинственно знаменует престол (см. выше §§ 20 и 80 и в сем толкован. числ.13 и 14) и возлежащий верху его антиминс (выше во введении § 86. Изд.1816 г. Моск. стр. 44, 45 прим.6).

Чтобы совсем покончить с книгою Симеона Солунского «О храме», прибавленною к книге Дмитревского в качестве приложения, мы должны заметить, что славянский текст книги «О храме» в издании И. Тузова грешит весьма многими опечатками, пропусками слов, отступлениями от подлинника в изданиях самого И. Дмитревского, в раскрытии титл, в правописании, в произвольном употреблении славянских носовых звуков, которые чужды изданиями самого И. Дмитревского, и т. д.

От приложений переходим теперь к самой книге И. Дмитревского в издании И. Л. Тузова. И здесь, как в приложении, даже с большею рельефностью, выступают издательские недостатки на первом плане. И здесь мы наталкиваемся на пропуски примечаний, анонимные параграфы и цитаты, пропуски в тексте книги и т. д. Трактуя на стр. 83 § 85 «о покрове называемом воздух» и сказав, что он «осеняет и покрывает оба сосуда (т. е. дискос и потир) и тем охраняет их», И. Дмитревский делает 396 выноску в таком виде: «См. ниже в изъяснении

§ 91 в примечании». Находим на стр. 208, 299 § 91 и, вместо интересующего нас примечания, читаем следующее фиктивное примечание: «Смотри ниже § 107 и в толковании Симеона под числом 50, примечание». Дальнейшая проверка цитаты оказывается невозможною, так как И. Тузов примечание под числом 50, как мы уже заметили выше, опустил по недосмотру, в § 107 ничего не говорит о значении веяния воздуха над дарами, что в издании самого И. Дмитревского 1816 года содержится в примечании к § 91 под буквою б (стр. 110), но что в издании Тузова тоже опущено, а трактует «о начале и причинах призвания Духа Святого к освящению даров» (стр.233). В § 135, по изданию Тузова, автор говорит о причине, почему, при вложении частицы в потир, читаются стихи: «Воскресение Христово видевше», «Светися, светися» и др. и ссылается так: «См. выше § 132» (стр. 274), а названный параграф отвечает примечанием под буквою д: «См. ниже § 135» (стр. 267). Таких примеров, как сейчас нами приведённые, где издатель заставляет своих читателей кружиться, как белку в колесе, не предвидя, где будет конец этой игры словами «ниже», «выше» и т. п., мы можем в издании Тузова указать десятки. Но в этой же книге есть и такие курьёзные анонимные цитаты, что по справке в ними читатель совершенно отказывается понять – есть ли они досужий вымысел издателя или корректурная фальшь, или, наконец, действительно необходимые цитаты? Для примера раскроем книгу И. Дмитревского в издании Тузова на стр. 263, где автор ведёт речь о древности обряда возвышать тело Христово при возглашении слов «Святая святым». Говоря о том, что «в первенствующей церкви, когда алтарей и престолов, подобно нынешним, не было, и священнодействующие совершали на поставленном в храмине «деревянном столе», автор делает такую ссылку под буквою г: «См. выше в предуведомлении § 15». Поцитованный параграф в том же издании находится на стр. 17, открываем её и, к своему удивлению и неудовольствию, видим ясно, что в § 15 «о деревянном столе» или престоле не говорится ни одного слова. Что же значит сей сон? спрашиваете вы в недоумении и, взвалив на корректора, который, по всей вероятности, зачастую страдает «неповинно», намерены уже закрыть 17 страницу, как у вас является неожиданно мысль справиться в одним из старых изданий этой книги. Берёте книгу Дмитревского издания 1804 года, отыскиваете 130 § и видите ссылку на § 15. Прочитываете снова знакомый вам по изданию г. Тузова параграф, который в издании 1804 года читается так: «По окончании молитв, на установленном столе (ибо олтарей и престолов (выноска – Ориген против Кельса) для священнодействия нынешним подобным тогда еще не было изобретено), предложив хлеб и чашу с вином, по примеру Иисуса Христа и т. д. (стр. 31), и для вас становится ясным, как Божий день, что у самого автора заинтересовавшая вас цитат имеет смысл и правильна, а в издании И. Тузова, вследствие уничтожения в § 15 подчёркнутых нами слов, она курьёз и издательская небрежность.

Нам также совершено непонятно, на каком основании и по каким побуждениям изменяет И Тузов текст книги И. Дмитревского и тем положительно вырывает из рук читателя любопытнейшие данные, по которым можно судить как о том, чем пользовался автор этой замечательно и во многих отношения образцовой книги, в учёном даже отношении, а также и о том, под каким влиянием он находился в тот или иной период своей литературной деятельности. В издании И. Тузова трактат или, вернее, примечание «о духовном причащении, о важности и пользе оного» (стр. 277) весьма значительно сокращено и изменено против подлинника, а между тем оно представляет даже любопытные и интересный биографический материал для личности автора, мы уже не говорим об интересе его для читателя. «Когда показуются святые дары и призываются предстоящие к общению диаконским гласом (т. е. со страхом Божиим), тогда, говорит И. Дмитревский, коликое должны чувствовать благочестивые христиане в сердцах своих сожаление и оплакивать в себе измену и охлаждение горячности и усердия древних христиан, кои в каждую святую литургию по гласу сему: «Со страхом Божиим и верою приступите», приступали и причащались сего бессмертного брашна. Мы же на глас оный, зовущий нас к животворящей сей трапезе стоим безответными и звание церкви остаётся безуспешно. «Оле обычая! оле предприятия! Сетует св. Златоуст о толиком охлаждении христиан, туне жертва повседневная, туне предстоим жертвеннику, никтоже есть причащаяся» (Бесед. 3 на послан. к Ефес.) Однако, если кто из присутствующих на литургии и не причащался, будет иметь доброе желание и намерение благочестивое ко приятию святынь, тот и за единое то намерение не лишится плодов таинства сего. Ибо благочестивый человек в каждый день и час к духовному со Христом общению приступать может спасительно. Сколько бо раз таинственно он причащается и невидимо насыщается, столько раз таинство воплощения Христа, Его страдание и воскресение благочестиво воспоминает и любовию Его воспламеняется (Фома Кемпийск. кн. 3 глав. 10). Чего ради в сие время, когда святые тайны показуются людям и призываются предстоящие к причащению, всяк верный, пав на землю пред лицом Господа Спасителя своего, должен воспламеняться священною ревностию с горячайшим желанием стремиться духом к Нему, яко к источнику жизни и бессмертия, дабы принять Его в себя таинственно, с Ним соединиться во единый дух и никогда от Него не разлучаться. Сие духовное причащение есть великой силы и важности и часто не меньший приносит плод и благодать к другим и самое причащение таинств. Чего ради всевозможно о том верные пещись долженствуют т отнюдь не оставлять в литургии ревностного желания сего духовного приобщения, для испрошения им сего дара прилично в сие время читать всякому сей стих: «Скорое и известное даждь утешение рабам Иисусе»... (Изд. 1804, стр. 241, прим. а. Слич. – изд. 1884 стр. 277, прим. п). Издатель И. Тузов напрасно опустил имя Фомы Кемпийского, которое ясно показывает, кто говорит устами нашего автора не только в данном случае, но и во многих других. Немало и других параграфов и примечаний изменено издателем, например: §§ 91, 77, 96 и др. И здесь, как в приложении, исключены некоторые весьма любопытные археологические подробности. В издании 1804 года сделано, наприм., следующее примечание о древности происхождения поручей: «Писатели церковные о начале поручей повествуют, что они первоначально были ничто иное, как продолговатое и узкое полотно, возлагаемое на руки, или в левой руке носимое для отирания слёз от глаз, от лица пота, также и мокрот. «Священник на левый локоть возлагает рекомый поруч или сударь, коим древние отирали пот и мокроту» (Роберт. Менш. о должнос. церк. кн. 1, глав. 51; Опорий, кн. 1 глав. 208; Иво Корпут в слове о значении одежд; Стеф. Едуенский о таинстве алтаря). После же сии полотна, равно как и другие священнослужительские облачения (§ 67 ныне 75), начали облачаемы быть по краям бахромою златою и другими украшениями, от чего и сделались неспособными к отиранию глаз и лица. Церковь, оставив их прежнее употребление и дав им вид инаковый, способный ко укреплению рук священнослужительских в трудах их, определила, при возложении их, читать вышеписанные слова», т. е. «Руце твои сотвористе мя» и т .д. (стр. 71, прим. 6).

На этом мы и оканчиваем рассмотрение фактической стороны настоящей книги в издании И. Тузова, откровенно сознаваясь, что мы далеко не исчерпали всех её издательских промахов и ошибок; но и сказанного нами, думаем, вполне достаточно для того, чтобы послать несколько советов и пожеланий как по адресу самого издателя, так и его постоянных потребителей и читателей – «нашего православного духовенства».

Мы совершенно согласны, что если какая, то именно эта книга И. Дмитревского нуждается в новом тщательно просмотренном издании. Потерпев. Как это нам документально известно, весьма значительные изменения в плане и сокращения в тексте и примечаниях «со стороны учреждённой в Москве духовной цензуры члена игумена Геннадия», при первом издании, книга И. Дмитревского потом, ещё при жизни автора, выходила в свет постоянно с новыми добавлениями и изменениями. Так, при издании настоящей книги в1816 году автор пишет: «издание новое всех прежде бывших тиснений исправнейшее, многими прибавлениями к предметам литургии надлежащими дополненное, и примечаниями филологическими, историческими, богословскими, таинственными и нравоучительными рассуждениями обогащенное», в издании 1823 года: «издания нового тиснение 3, всех прежде бывших исправнейшее, многими прибавлениями к предметам литургии надлежащими, особливо в служении архиерейском с отличностию от иерейских совершаемыми священнодействиями дополненное и примечаниями филологическими, историческими, … обогащенное и т. п. Всё это ясно говорит за то, что автор, и по выходе в свет его книги, постоянно работал над нею, весьма значительно дополняя и изменяя во многих очень важных частях её. Вот почему издание этой книги1804 года значительно разнится от её издания в 1816 г., и это последнее от издания 1823 года и т. д. Поэтому на долю нынешнего редактора этой книги, человека бесспорно богословски образованного и хорошо знакомого с литературою по истории христианского богослужения, должно пасть основательное знакомство со всеми, без исключения, исследованиями настоящей книги, которые вышли при жизни её автора, чтобы уже на основании этого знакомства издать книгу Дмитревского непременно в целом и полном виде. Не мешает в этом случае принять во внимание и рукописи самого Дмитревского; они могут дать, как это нам известно на основании личного знакомства с ними, ценные и интересные примечания. Хорошо бы было, если бы восстановлен был первоначальный план этой книги, не одобренный в своё время придирчивою цензурою. Само собою разумеется, что в начале книги должно быть обязательное предисловие и в книге примечания, из какого издания берутся те или другие трактаты. В конце книги должны быть прибавлены статьи: «показание достопамятных вещей, в книге сей находящихся» и «писатели, приведённые во свидетельство в сей книге, с показанием их лет, в которые были». Эти статьи предполагались автором в первом издании этой книги и имеются в известной нам его рукописи, но почему они не вошли в книгу его – это для нас остаётся тайною. Впрочем, вторая статья имеется в издании его книги 1804 года, но в последующих издания её уже нет. Таким образом, если И. Л. Тузов желает действительно «находиться в постоянной готовности без задержки и поисков по сторонам удовлетворять самые разнообразные требования духовенства и светских людей на богословские книги», если он на самом деле намеревается «развить и довести до возможной безукоризненности торговлю духовными изданиями» и тем поддержать доверие к своему магазину, «имеющему за собою предварительный опыт в книжном деле» (Катал. кн. маг. И. Л. Тузова. Спб. 1883 г. стр.1), то он, без всякого сомнения, отнесётся к нашему желанию «с предупредительною готовностию и строгою добросовестностью», девиз, который начертывает И. Л. Тузов на своей книгопродавческой фирме, и при следующем издании книги Дмитревского, а оно должно быть в самом ближайшем будущем, поручить редактирование её лицу вполне опыт ному и компетентному и не пощадить для этого материальных затрат. «Успех каждого предприятия, говорит И. Л. Тузов в начале своего каталога, зависит от степени внимания, которое влагается в предприятие» – это непреложная истина, но в издательском деле необходимо ещё и уменье подыскать опытных людей, способных принять на себя редакторские обязанности, чего вот и не достаёт настоящему изданию его и отчего оно вышло плохим.

Духовенству нашему считаем своим нравственным долгом порекомендовать, чтобы оно не увлекалось рисунками этой книги, которые при том же, нужно заметить, за исключением двух-трёх, решительно не имеют никакого научного или археологического интереса, а в некоторых случаях даже неправильны (см. стр. 77 изображение полиставрия. Сличите то же самое изображение в издан. 1804 г. стр. 71, 1816 г. стр. 70) ¹ и не губило бы понапрасну 2 р. 50 к., цена настоящему изданию книги. Желающему же иметь у себя книгу И. Дмитревского, которая за свои образцовые достоинства должна быть настольною книгою у каждого священника, мы советуем приобретать, и гораздо дешевле, издания этой книги или 1816 или же 1823 годов, как лучшие, по нашему мнению, издания её, вышедшие в свет под непосредственным надзором самого автора.

Ал. Дмитриевский