Слово на погребение в Боге почившего высокопреосвящейнешего Августина, архиепископа Московского и Коломенского

Синода Члена, Правительствующаго Высокопреосвященнейшаго Августина, Архиепископа Московскаго и Коломенскаго, Свято-Троицкия Сергиевы Лавры Священно-Архимандрита и орденов: Св. Александра Невскаго и Св. Анны первой степени Кавалера, говоренное в Кафедральном Чудове монастыре, Московской Духовной Семинарии Ректором, Богословских наук профессором, Ставропигиальнаго Заиконоспаскаго Монастыря Архимандритом и Кавалером Парфением. Марта 8 дня, 1819 года.

Таков, сетующие слушатели, таков жребий человечества; таков предел жизни человеческой: всяка плоть яко риза обетшает; завет бо от века: смерию умерши¹. Един входе вселие есть ве житие, подобен же и исходе ²: мне вчера, а тебе днесь ³ – Давно ли сии хладные, сии крепко к персям прилегшие руки, давно ли подписывали суд и милость? давно ли воздевались о нас ко Всевышнему, и низводили благодать и благословение? Давно ли сии померкшие очи бодрственно зрели на страже стада Христова? давно ли, устремляясь горе, препровождали сердечные моления далее, далее – в пренебесный жертвенник? Давно ли немотствующий язык изрекал судьбу вверенным пастырской власти? Давно ли в сем самом святилище провозглашая священные истины, сладостно ободрял подвизающуюся доблеешь благочестия, грозно обличал неистовство душ законопреступных? Давно ли? ... Увы! не стало нашего Пастыря! Се – во гробе!. . во гробе – и сия мертвенность его к нам оставльшимся как бы взывает в последний раз: зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща восплачите о мне, и целуйте мя последним целованием. О! плачи, дщи Сионя, яко отъя Господ вся крепкая твоя от среды тебе⁴! Да изнесут горестные наши сердца, да изнесут из недр своих воздыхания, яко уже последнюю жертву; да излиют желания свои в напутствие невозвратно отошедшему от страны сея! Мир праху твоему, мир души твоей, Дражайший Пастырь! Почий от трудов своих! – Но утешимся, Слушатели! добродетель, преселяясь в страну вечности, красными стонами печатлеет любезнейшие следы на месте бытия своего. Премудрость добльственных подвижников поведят людие, я похвалу их исповесть церковь⁵. Святителю ! ты ниспосылал святительское благословение на проповедников Слова; – приникни духом твоим на нас, и приими беседу сию, растворенную слезами любви в воню мира. – Ты безмолвствуешь: но тем паче да отверзутся уста мои к твоему хвалению.

Блажени ей, мертвии, умирающий о Господе: ей глаголет дух: да почиют от трудов своих⁶. Да почиет и наш Подвижник, по совершении многотрудного поприща, на лоне блаженной вечности! Ах! вся жизнь его была жертвою, принесенною на алтарь Церкви и Отечества; вся жизнь его, от первых шагов юного питомца наук до степени Иерарха, – была ознаменована многоразличными, тягостными, беспрерывными подвигами.

Едва юность начала раскрываться в силах и способностях; уже пламенная ревность чрез колючие терны нужд и бедности повела его от трудов к трудам, от усилий к усилиям. Быстрые успехи и зрелые понятия, превышавшие незрелость лет, ознаменовали ревность сию. Достоинства, обратившие внимание продержавших властей, облекли его в достоинство Наставника. Новые подвиги, новые усилия, и – новое многоплодное преспеяние в совершенствах! Здесь-то проницательное око приснопамятного Пастыря, мудрого Платона прозрело в нем великие надежды, – зарю славы, имевшей сопровождать его в дальнейшем шествии,– Дабы светильник паче и паче разливал свет познаний, опытный Прозорливец поставил его на свещнице. Святилище наук, его лучами осияваемое и согреваемое, преходило от силы в силу, от славы в славу. Ах! сколько тогда образовалось достойных служителей Алтаря и самых Пастырей, возращенных по благотворным его влиянием! Таковая неутомимость, таковое рвение к общему благу, сопровождаемые счастливыми успехами, как веселили дух, как радовали сердце Мужа совета и разума, стяжавшего столь благопотребный сосуд! Достоинства и заслуги приобрели полное право на его доверенность, и соделали как бы присным. В сей-то школе опыта, в школе Платона, который, надеясь в нем видеть достойного сотрудника, в мудрых внушениях, в сладостной беседе переливал в него, так сказать, свои мысли, свои чувства, свой дух, каких не мог почерпнуть уроков для высокой науки жизни и достойного правления?

Наконец волею Вседержавного Владыки воззван на чреду Первосвященства⁷ – пасти церковь Господа нашего Иисуса Христа и сподвизаться в делании винограда Божия с великим делателем и Пастырем. Кому на сем новом и многотрудном поприще, кому неизвестны его доблести, его ревность к благоуспешному устроению паствы, ко славе всесвятого имени Божия? Кому не известно его неутомимое трудолюбие? Не раз Помазанник Божий, АВГУСТЕЙШИЙ МОНАРХ с высоты Престола обращал высокое внимание на достославное его служение; не раз удостоивал ревность и отличные подвиги знаками отличной Своей милости⁸ –

Но, слушатели! это только рассвет славы, ознаменовавший, наконец, блистательное его поприще. Великий дух более виден в великих предприятиях и среди великих опасностей. Пренесемся мысленно в ту грозную годину искушения, когда по праведным судьбам Божиим неистовый враг, враг веры и святыни, с ужасными полчищами двигнулся против дражайшего Отечества; когда мечем и огнем низлагая противопоставленныя забрала, с быстротою опустошительной бури приближался к самому сердцу России, к царствующему граду сему. Великий Платон! сколь тогда нужно было твое величие, твоя мудрость, твой твердый и неколебимый дух! – Но – уже ты преклонялся к западу; твой свет погасал; твои мышцы ослабели, и твой Сподвижник в сии роковые минуты один нес бремя правления; один оставался на стражи при пастве твоей; один на стражи! сам МОНАРХ свидетель, как он бодрствовал⁹ – Где только нужно было его присутствие, его советы, его бдительность; везде с духом Пастырской ревности неослабно подвизался; воодушевлял унылых утешением веры, внушал верность и любовь к Отечеству поучительным словом, ободрял своим примером; сохранил от святотатственных рук драгоценные залоги Святыня своею прозорливостию, и тогда только оставил стражу свою, когда враг был почти при врате Столицы. –

Наконец разразились перуны раздраженного Правосудия Божия. О! кто без трепета представит те, ужасы, когда первопрестольный Граду подобно добычи, наперерыв терзаем был мечем и огнем, злодейством и святотатством? Святыня поругана, алтари раскопаны, домы молитвенные превращены в вертепы разбойников, мерзость запустения стала на месте святе. Боже праведный! казалось, Ты покрылся облаком, да не дойдет к Тебе молитва¹⁰; казалось и жертва и фимиам были ненавистны Тебе. Но неиспытанны судове Божии, неисследованни пути Его¹¹. Кто мог подумать, что град, сооруженный веками, веками украпленный, в два или три лета из пепла и развалин паки вознесет главу свою и воссияет в своей лепоте? кто мог подумать, что обнаженная, поруганная и попранная Святыня паки облечется в великолепие и славу свою? Благословим, слушатели! благословившего нас многомилостивого Господа; благословим и сие священное орудие, которое избрал Он для совершения святых судеб Своих! Какие потребны были силы, чтобы вековые труды, вековые памятники, вековое украшение, все – низложенное до праха,– восставить, возвысить, обновить и облечь в подобающую лепоту? – Еще не потух курящийся пепел; еще не остыли следы ног вражеских, и – уже добльственный Подвижник, яко Ангел утешитель, явился на высоте освященного места¹², и сынам скорби благовестил мир с Богом, праведно раздраженным. Храмы, освященные древностию, освященные досточтимыми залогами Святыни! вы свидетели Пастырских его под, вигов, его неусыпной бдительности! – Не его ли трудами падшее восставлено, обезображенное украшено, оскверненное освящено? Благодатные стражи града сего! Святителие Божии! Вы – провозвестники его ревности, снедавшей сердце о поруганной славе Божией! не он ли священные Ваши останки, источник наших исцелений, паки явил притекающим к Вам с верою, паки восставил в первое достояние? Служителя алтарей! вы поведайте, где и что не осквернено было врагами веры? но где и что ныне не освящено Святительским его благословением? Слава и честь вашей ревности подвизавшейся по Бозе; но вящшая слава Святителю, тако о вас благоволившему! Слава и честь непреоборимому вашему терпению! вы решались испить всю чашу бедности, и – не оставлять алтарей: но вящшая слава Пастырю – утешителю! все ваши вздохи совокуплялись в одной груди его, все ваши слезы падали на сердце его. Кто вас утешил? Кто вас ободрил? Кто предстательствам своим облегчил горестную вашу участь? Ах! не тяжкая ли многозаботливость о вашем жребии, не чрезмерное ли рвение о благоустройстве паствы, о благе церкви – не они ли возрастили зародыш тления в груди его, и истощив силы, соделали жертвою?– Конечно, Отечество признательное к отличным подвигам¹³ украсило его священнейшим титлом, сопричислило к великоименитым мужам Святейшего сословия, вручило пастырский жезл, наследие незабвенного Платона, Пастыря – отца его: но что понес он с собою во гроб? По крайней мере да благословят его сердца признательные, и излиют слезы любви на гроб его? –

Да благословят! – Ах! кто измерит тягость Пастырских обязанностей ... тягость бесчисленных попечений, беспрерывных подвигов? Сердтцеведче! Тебе единому известна она! мы только видим одну поверхность, одну наружность. Сколько сирых, сколько беспомощных прибегало к нему, дабы успокоиться на. отеческом лоне: и коликократно сердце его должно было терзаться сострадательностию? Сколько гонимых искали себе защиты под Пастырским жезлом его: и коликократно должен был отражать насилие силою власти своей?

Сколько представлялось ему изнемогших и сокрушенных¹⁴ под тягостию греховной совести: и какая величайшая для Пастыря обязанность, подъять их, восставить живым и действенным словом Божиим, обязать раны сердечныя вся покрывающею Благодатию Христа Спасителя? Сколько болящих, с трепетным духом ожидавших праведного гнева Божия! и – уврачевать их елеем всецелебнаго Его милосердия? Сколько заблуждающих: и обратить их на путь спасения, проповедуй Слово благовременне и безвременне, обличая, и умоляя со всяким долготерпением? Сколько погибших, которые, расточив имение великодаровитого Господа, гибли гладом на стране разврата и нечестия: и взыскать их, и вселить на месте злачнее – при источнике воды живыя, в царстве любви Сына Божия? Но не сим еще ограничиваются Пастырские обязанности. Сколько домогательства, случаи и предстательства сильных противоборствовали беспристрастию и правосудию: и какая потребна твердость духа, чтобы счастливо выдержать борьбу с лицеприятием? Сколько подлое ласкательство, клевета, ложь и беззаконие святотатственно подкрадывались под священные права: и всевидяще ли око сына персти? всеобъемлющ ли слух? всеведущ ли ум? Но – лукаво и непроницаемо сердце человека¹⁵: и кто познает его? Един дух премудрости, создавый дыхание; всем, сей весть всяческая¹⁶. Един Он, сквозе вся проходяй духи разумныя ради своея чистоты¹⁷; един Он внутренних человека свидетель есть, и сердце его испытыватель истинен, и языка слышанель¹⁸. Един Господь кроме греха, и правда Его правда во веки: но человек, яко человек, аще и праведник, седмижды на день падает, и токмо Любовь покрывает множество грехов!

Благословим, сетующие Слушатели! признательными сердцами, сим последним целованием, благословим память, в Боге почившего Пастыря за неусыпные о нашем благе попечения, за все подвиги, во славу Церкви и Отечества подъятые; и якоже веруем, что Агнец Божий, вземляй грехи мира, взял и его грехи, омытые слезами сердечного исповедания, слезами умилительной молитвы и освятил дух и сердце причастившиеся, Животворящих и Пречистых Таин Божественного Тела и Крови своей – веруем, и с верою, слезами сердечной любви, искреннейшие благожеланиями, самою животворящею Кровию, от всякаго греха очищающею, будем молить и молить непрестанно Его неизреченную благость и человеколюбие, да введет душу раба Своего, нашего дражайшего Пастыря, да введет в радость небесную, и сподобит выну наслаждатися всеблаженным и всерадостным Своим созерцанием! Аминь.