Воспоминание о Геннадии и Кононе

(Письмо в редакцию «Братского Слова»)

Вы, в своем журнале, изволили напечатать свои воспоминания о Суздальских заключенцах и о совокупном с вами моем их посещении (Брат. Сл. 1883 г. стр.179–206). Соблаговолите к вашим о них воспоминаниям присовокупить для полноты сказания и мое о них извещение: я буду говорить о том, что вам не вполне было известно или не касалось вас лично.

В 1870 г., в великий пост, возвращаясь из Литвы в свой монастырь чрез Петербург, я представился здесь Московскому митрополиту Иннокентию, бывшему тогда в Петербурге. Владыка мне сказал: «один из трех австрийских епископов, заключенных в Суздале, Геннадий, подал Владимирскому архиепископу прошение, а потом чрез него подал вторичное прошение в Св. Синод о том, что он желает присоединиться к св. церкви и поместиться на жительство в управляемый тобою монастырь: согласен ли ты принять его к себе в монастырь, или нет?». Я отвечал владыке митрополиту, что не знаю, совершенно ли убедился Геннадий в правоте св. церкви, или только из-за того изъявляет желание оставить раскол, чтобы освободиться из Суздаля, и что человека, не убедившегося в правоте церкви, иметь у себя в монастыре мне не желательно. Поэтому, прибавил я, не даст ли мне Святейший Синод разрешение прежде съездить в Суздаль, увидеться с Геннадием, лично из собеседования с ним увериться, действительно ли он убежден в правоте православной церкви. Если бы я приметил это, тогда изъявил бы согласие принять его. Владыка митрополит одобрил мое мнение и приказал мне в таком смысле отвечать, когда от Св. Синода последует запрос, согласен ли я принять Геннадия. Так и было сделано. Святейший Синод в скором времени сообщил мне письменное разрешение ехать в Суздаль, о чем был уведомлен и Владимирский преосвященный. О поездке нашей в Суздаль и о собеседовании с заключенными узниками мне говорить излишне, потому что все это вы описали подробно. Я припомню только о последней беседе моей с Геннадием, в келье о. архимандрита, происходившей в его и вашем присутствии. Я просил Геннадия сказать чистосердечно, по совести, действительно ли он убедился в правоте св. церкви и искренно ли желает присоединиться к ней. Геннадий ответил, что он действительно признал церковь непогрешившею по всем пунктам различия ее со старообрядчеством, причем указывал на некоторые рукописи, где обретается имя Спасителя Иисус, и что искренно желает присоединиться к св. церкви. По возвращении нашем из Суздаля, я донес в Святейший Синод, что Геннадий изъявил мне лично свое убеждение в правоте св. церкви и свое желание присоединиться, и что поэтому принять его в свой монастырь я согласен. В том же своем донесении я просил Св. Синод о дозволении Конону прибыть в Москву по его желанию, мне заявленному, для осмотра древних рукописей, обретающихся в московских книгохранилищах, и во время его пребывания в Москве находиться в управляемом мною Никольском единоверческом монастыре. Того же 1870 года, осенью, заточники Геннадий и Конон, присланы были ко мне в монастырь; я принял их с любовью, дал каждому особую келью и приказал им по монастырю куда угодно ходить свободно, только за монастырь без разрешения не отлучаться. Первою моею обязанностью было показать им памятники древности, свидетельствующие о древности и правильности содержимых церковью обрядов. Ходил с ними в Патриаршую библиотеку и ризницу, где они неоднократно рассматривали древние харатейные рукописи, святительские облачения, видели свидетельства о имени Спасителя Иисус, о Символе веры без прилога «истинного», о трегубой аллилуии с приглашением: слава Тебе Боже, о именословном перстосложении, и о прочих предметах, – все это они осматривали с большим тщанием. Были в Успенском соборе и других кремлевских церквах¹²¹. Рассматривали также рукописи Хлудовской библиотеки. По неоднократном смотрении древностей, я дал некоторое время Геннадию подумать. А между тем до меня дошли слухи, что Геннадий, при разговоре с некоторыми из братии, высказывал, что он пред своим присоединением потребует от Св. Синода сохранить за ним епископский сан, полученный в расколе, а иначе и присоединяться не будет согласен. Это побудило меня собрать к себе некоторых из старшей братии и при них объясниться с Геннадием. Пригласив его в собрание, я сказал: «Вы писали в Св. Синод и мне лично заявляли, что совершенно убеждены в православии церкви Грекороссийской и желаете к ней присоединиться. По прибытии вашем сюда, в Москву, в наш монастырь, я не спешил предлагать о скорейшем исполнении вашего намерения, а рассудил прежде показать вам обретающиеся в московских книгохранилищах и ризницах древние харатейные книги, св. иконы и древних святителей саккосы: здесь вы сами видели очевидные свидетельства о правоте св. церкви. Потом я дал вам время все виденное вами сообразить и обсудить. Теперь же считаю благовременным предложить вам, чтобы вы исполнили обещание ваше присоединиться к св. церкви». Геннадий ответил, что он готов исполнить свое обещание присоединиться к св. церкви, но только под тем условием, чтобы за ним оставлен был епископский сан. Я спросил его: «С оставлением за вами епископского сана, вы, может быть, пожелаете получить и епархию?». Геннадий ответил, что получить епархию он не желает. Я спросил: «Если вы не желаете получить епархию, то для чего вам нужно оставить за собой епископский сан?». Геннадий ответил, что если за ним не будет оставлен епископский сан, то его могут вторично хиротонисать в иеромонаха, а принять вторичную хиротонию, благодать на благодать, согласно Апостольскому 68-му правилу, он опасается. Я заметил Геннадию: «Апостольское 68-е правило возбраняет принимать вторичную хиротонию тем, которые в первый раз были хиротонисаны от православных епископов; а когда вы убедились в чистоте православия Грекороссийской церкви, то о своей хиротонии, полученной вне сей церкви, должны вполне подчиниться ее распоряжению». Геннадий ответил, что в этом, то есть чтобы принять хиротонию на хиротонию, он сомневается. Я спросил: «Может быть, вы, когда будете присоединяться к св. церкви, усомнитесь принять и таинство св. миропомазания, а пожелаете какого-либо другого чиноприятия?». Геннадий ответил, что относительно этого распоряжения церковного, т.е. чтобы присоединиться к церкви чрез таинство миропомазания, он не имеет сомнения. Я заметил ему: «Почему же вы сами с собой не согласны? В таинстве миропомазания вторично принять благодать на благодать не сомневаетесь, а в таинстве хиротонии сомневаетесь?». Геннадий в оправдание себе сослался на восьмое правило первого вселенского собора, утверждая, что в этом правиле полученное от Новатиан миропомазание велено повторять, а хиротонию не велено. Я заметил Геннадию: «Неточно вы сказали. В восьмом правиле перв. всел. собора о повторении миропомазания ничего не говорится, а говорится о том только в толковании правила, и притом у одного Аристина, в толкованиях же Валсамона и Зонары на оное правило о повторении миропомазания не упоминается. Потому частное мнение Аристина, что при повторении таинства миропомазания таинство хиротонии остается без повторения, основанием для вас быть не может. Лучше вам последовать 7-му правилу второго всел. собора и 95-му шестого, – не толкованию, а самым положениям соборным, в которых о еретиках и раскольниках, принимаемых чрез миропомазание, не сказано, что за ними сохраняется их хиротония, и вы относительно хиротонии должны без сомнения последовать распоряжению св. церкви». Геннадий решительно сказал, что если за ним не будет оста влен епископский сан, присоединиться к церкви он не согласен. Я спросил его: «Когда вы подавали прошение в Св. Синод, в котором изъявляли свое желание присоединиться к св. церкви, почему тогда же не объявили о своем желании присоединиться только под тем условием, чтобы за вами оставлен был епископский сан, полученный в расколе?». Геннадий ответил: «Я думал прежде одно окончить, а потом завести другое». Я заметил ему: «Вы, не кончив одного, теперь заводите и другое, то есть не совершив присоединения, желаете утвердить за собою епископский сан». Геннадий ответил: «Да, я теперь вздумал так». Видя, что все мои увещания Геннадию безуспешны и мне более нечего делать с ним, я сказал: «Принять вас или не принять с епископским саном – дело не мое: на это есть власть Св. Синода. И когда вы так решились поступить, пишите о своем желании докладную записку к владыке-митрополиту Московскому, просите о том его ходатайства пред Св. Синодом. Записку вашу я владыке-митрополиту подам; а что из того последует, это не мое дело».

Геннадий того же дня написал к владыке-митрополиту докладную записку. Вечером я поехал ко владыке, обо всем ему рассказал, и подал докладную записку Геннадия.

Владыка улыбнулся и сказал: доброго дела желает! Докладную же записку Геннадия обещал послать в Святейший Синод.

Тут я заявил владыке, что Геннадий неоднократно уходил из острогов; поэтому если в Святейшем Синоде дело о нем продлится долго, я поставлен буду в немалое затруднение заботами о его охранении.

Владыка обещался написать от себя, чтобы дело ускорили, а мне приказал неприметным для Геннадия способом за ним посматривать. Наконец владыка сказал мне: «передай ему поклон от меня и скажи, что я дело его не задержу, – завтра же отошлю в Святейший Синод».

Приехав в монастырь, я передал Геннадию слова владыки. Геннадия они обвеселили; заметно было, что он весьма интересовался узнать ответ Св. Синода. Между тем я предложил Геннадию заняться делом. Я сказал ему: «Все мы, готовясь к присоединению, составили и подали о себе докладные записки, в которых писали о своем происхождении, жизни в расколе и религиозных мнениях; и вам неизлишне составить такую записку». Геннадий с жаром принялся за эту работу и исписал целую тетрадь почтовой бумаги, – много в его писании было странного и неудобовместимого.

Прошло не более недели. 21 Октября вечером владыка митрополит потребовал меня к себе и показал мне депешу, от обер-прокурора Св. Синода, в которой содержался только приказ немедленно отправить Геннадия обратно в Суздаль. При мне же владыка призвал секретаря консистории и приказал ему назначить надежного человека для сопровождения Геннадия до Владимира, где следовало передать его местному начальству для препровождения в Суздаль; кроме того, владыка приказал и мне назначить кого-нибудь из братии для сопровождения Геннадия. На следующее утро, когда явился назначенный от консистории проводник, я пригласил Геннадия и объявил ему, что он должен немедленно отправиться во Владимир. Геннадий смутился и собираться в дорогу не хотел, – говорил, что не готов. Я объяснил ему, что отсрочить время его отправления не в моей воле. Геннадий отправился, и я уже более не видал его.

Рассказанное мною о Геннадии показывает, насколько нетверды и шатки его религиозные убеждения. Он трижды письменно отрекался от старообрядчества и обещался присоединиться к св. церкви: сначала подал заявление о том Владимирскому архиепископу Антонию, в 1869 г., потом в начале 1870 г. он вторично подал такое же заявление в Святейший Синод, и в третий раз, уже находясь в Москве, подал докладную записку Московскому митрополиту Иннокентию, в коей также заявлял, что согласен присоединиться к св. церкви и только просил его ходатайствовать пред Святейшим Синодом об оставлении за ним епископского сана. Кроме того, словесно он заявил мне в Суздале, при архимандрите Спасо-Евфимиева монастыря и при вас, что действительно по убеждению и искренно желает присоединиться к св. церкви, потом у нас в монастыре, при всей старшей братии, повторил, что согласен присоединиться к св. Грекороссийской церкви, даже чрез таинство св. миропомазания, если только оставят за ним епископский сан. Эти неоднократные письменные и словесные исповедания правоты св. Грекороссийской церкви нельзя считать случайными и необдуманными. Если бы, как ему хотелось, за ним сохранен был епископский сан, он, очевидно, оставил бы старообрядчество и присоединился бы к св. церкви. Но так как сохранить за ним епископский сан не признали возможным, то он предпочел остаться в расколе. Что это показывает? Это показывает, что для него дорого не единение со св. вселенскою церковью, правоту которой он понял и засвидетельствовал, а дорого иметь епископский сан! Добросовестно ли это, оставляю судить вам и вашим читателям¹²².

Конон, по отъезде Геннадия, в Никольском единоверческом монастыре прожил всю зиму. За его кротость я весьма уважал его, часто приходил к нему спрашивать о здоровье и что ему требуется, какие нужны книги.

Во время этих посещений я приметил, что о. Конон не особенно расположен беседовать о религиозных предметах, разделяющих старообрядчество от св. церкви, и я ему в этом часто не стужал, а выбирал приличное время, когда он сам подавал к тому случай, или сам заводил такую беседу.

Старообрядцы приносили о. Конону все потребное и имели к нему невозбранный доступ. Однако, при всем спокойствии жизни в Никольском монастыре, отцу Конону были здесь и искушения. Так как всем было известно, что о. Конон держался противуокружнических мнений о имени Спасителя и о прочих предметах пререкания между окружниками и неокружниками, то окружники, узнавши, что отец Конон осматривал в московских книгохранилищах древности, не укоснили этим воспользоваться, явились к нему под предлогом сделать ему некоторые приношения, а между тем спрашивали его, что он видел в книгохранилищах и как о том рассуждает. Конон сперва не понял их целей, рассказал простосердечно о виденных им свидетельствах и что почитает их истинными, посему и в Окружном Послании ничего не находит противного. Окружники воспользовались его словами и стали хвалиться, что Конон, такой страдалец, принял их сторону. Этим, как и следовало ожидать, оскорбились противуокружники: они тоже явились к Конону, и потребовали от него объяснения, правду ли о нем говорили окружники. Их вопросы поставили в затруднение отца Конона. Сначала он не решался объявить себя несогласным с противуокружниками, и это было ему тяжело, что на старости лет, по долголетнем заключении, не мог он высказать пред ними своих убеждений, особенно, что уверился в правильности имени Спасителя Иисус. Но после он победил эту слабость и прямо заявил письменно в своем послании, что, рассматривая рукописи в книгохранилищах московских, убедился о имени Спасителя, произносимом Иисус, что оно есть также имя Спасителя¹²³.

Однажды я, выбрав удобный случай, принес к о. Конону книгу: Беседы св. Златоуста на Евангелие от Матфея и сказал ему: «Св. Златоуст, в беседе 57 на Ев. Матфея, о приходе пророка Илии пред вторым Христовым пришествием пишет, что Илия исправит неверие иудеев, то есть обратит их ко Христу, но столь великое дело обращения иудеев он совершит не одною своею силою, а с помощью тогда имеющей особенно распространиться славы Христовой, т.е. святой Его церкви. Прошу вас, о. Конон, прочесть это место в толковании Златоуста, и неспешно, беспристрастно обсудить, может ли это событие, о котором пишет св. Златоуст, т.е. обращение иудеев ко Христу Илиею, вспомоществуемым церковью, совершиться с помощию старообрядческого общества, именующего себя церковью». С этим я оставил у о. Конона книгу. Мне хотелось, чтобы из рассмотрения указанного мною места в толковании св. Златоуста о. Конон понял, какие утешительные события еще должны совершиться в православной вселенской церкви, и какая ожидает ее слава, и что пред нею значит раскол, чтобы также понял он, как неверны и нечестивы раскольнические толкования об антихристе, сильно и в нем укоренившиеся. О. Конон взял от меня книгу и обещал рассмотреть указанное ему место¹²⁴.

Чрез несколько дней я пришел к о. Конону и спросил его, просмотрел ли он сказанное св. Златоустом, в 57 беседе на Евангелие от Матфея, о том, что споспешит Илии пророку обратить иудеев к вере во Христа.

Отец Конон ответил: просмотрел.

Я спросил еще: Скажите же по совести, что вы поняли из этих слов св. Златоуста?

О. Конон ответил: Вот что я понял. Едва ли придется нашей старообрядческой церкви крестить иудеев, а скорее вашей, то есть церкви православной.

Я видел, что о. Конон ответил чистосердечно, и подумал: произведет ли разумение этих слов Златоуста какое-либо впечатление на о. Конона, располагающее к соединению со св. церковью, как некогда правильное разумение этих же слов много способствовало моему обращению к св. церкви? Уходя, поблагодарил я о. Конона за чистосердечный ответ его.

Скажу теперь еще вот что. Еще в давнишние времена о. Конон написал толкование на 12 главу третьей книги Ездры, содержащую сказание о орле, о главах его и крыльях. Когда я был в Австрии, в Климоуцах, о. Пафнутий, тогда еще не постриженный в иноки¹²⁵, принес ко мне это толкование Конона. С беспоповскими толкованиями о царствах, упоминаемых у Ездры в видении орла, я знаком был и прежде; но они не сходились с толкованием Конона. По его толкованию все откровение об орле должно было кончиться недавно минувшим царствованием. Мы с о. Пафнутием не согласовались в мнении об этом сочинении о. Конона, да и вообще в толковании орла: тогда мы оба не знали еще, что и самая третья книга Ездры есть книга неканоническая, на еврейском и греческом языках не обретается, но переведена на славянский язык с латинского. Впоследствии и сам о. Пафнутий называл толкование о. Конона нечестивым. И вот, когда о. Конон находился в нашем монастыре, мне пришло на мысль спросить его, держится ли он своего толкования об орле, или по зрелом рассуждении оставил, как неточное. Однажды я пришел к нему в келью и действительно спросил, как он думает теперь о своем толковании на 12-ю гл. третьей книги Ездры. О. Конон ответил, что держится его и теперь.

Я сказал ему: А если оно окажется не сбывшимся, что вы тогда будете думать?

О. Конон ответил: Если мне Бог велит дожить до того времени, и я увижу, что мое толкование не сбылось, тогда я присоединюсь к Грекороссийской церкви.

Я ответил: Дай Бог вам дожить и исполнить свое обещание!

Мнится мне, что я имею право об этих словах и обещании, о. Конона напомнить ему теперь, когда Господь, по своему долготерпению, дал ему действительно дожить до настоящего царствования, которого, по его толкованию, уже не могло быть. Он должен теперь видеть, что его толкование на орла не сбылось, и должен бы исполнить свое обещание присоединиться к Грекороссийской церкви.

Действительно, в его толковании об орле с событиями царственными поставлено в тесную связь и учреждение старообрядческой Австрийской иерархии, чрез появление которой предсказывалось изменение и в царственных событиях. А когда царственные события оказались несоответствующими толкованию, т.е. самое толкование о них оказалось ложным, то ниспровергается и сказанное в толковании о явлении Австрийской иерархии. Посему о. Конон справедливо сказал, что когда не сбудется сказание о царствах, нельзя будет признать справедливым и сказание о появлении иерархии. Что же теперь удерживает его в этой иерархии?

Отец Конон прожил в нашем монастыре всю зиму. Любя и почитая его за кроткий нрав, я предлагал ему, если он пожелает, ходатайствовать пред начальством, чтобы вместо Суздаля остаться ему на жительство в Никольском монастыре, где он больше может пользоваться свободою принимать посетителей и будет покойнее; но отец Конон рассудил отправиться в Суздаль, на место заключения. Нельзя не пожалеть, что самомнительные мечтания, обнаруженные им в толковании орла, как видно, и доселе еще занимают ум его и препятствуют беспристрастно и неомраченным взором рассмотреть истину православия¹²⁶.

и) Это было написано и печаталось еще при жизни Конона. Но вот его и не стало! Судьбы Божии совершились: ему не суждено было скончаться в мире и единении с православною церковью! Помня наши личные к нему отношения, мы не можем помыслить об этом без глубокаго о нем сожаления. Да обрящет он милость на суде Божием, в меру слова, на которое уповал: яко во всяком языце бояйся Бога и делаяй правду приятен ему есть (см. Брат. Сл. 1883 г. стр. 186 и 505.)!      Ред. Бр. Сл.