Взгляд христианина на скорби и напасти, нас постигающие. Слово, произнесенное в церкви Киево-Братского монастыря, в пяток 1-й Недели Великого Поста

О деятельном исполнении нравственного закона Божия, как залог личного и общественного благополучия

«Аще хощете и послушаете Мене, благая земли снесте: аще же не хощете, ниже послушаете Мене, меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия» (Ис. 1:19–20).

«Аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди» (Мф. 19:17)

Во время земной жизни Господа нашего Иисуса Христа Ему иногда предлагались вопросы, касавшиеся внешних судеб того или другого лица, того или другого дела. Замечательно, что Господь, Который ведяше вся (Ин. 2:24) и Который в другое время Сам открывал своим ученикам грядущие судьбы Иерусалима и всей вселенной, по большей части отклонял подобные вопросы. Так, когда Господь, в одно из своих явлений ученикам по воскресении, дал разуметь апостолу Петру, какою смертию прославит Бога, тот спросил Своего возлюбленного Учителя о том, что ожидает впереди другого ученика Христова, – того, егоже любляше Иисус. Господи, – сказал он, – еси же что? готовится ли и ему тот путь страданий и мученической смерти, который только что предречен апостолу, исповедавшему пред Господом любовь свою к Нему. Но Господу не угодно было открыть грядущих судеб Своего возлюбленного ученика. – Он сказал Петру: аще хощу, да той пребывает, дóндеже прииду (если Я хочу, чтобы тот оставался в живых до Моего второго пришествия), что к тебе (что тебе до того)? Ты по Мне гряди (см. Ин, гл.21), – вместо того, чтобы пытаться проникнуть в сокрытые от человеческого взора внешние судьбы нашей жизни, осмотрись вокруг себя, чтобы определить то направление, в каком лежит горний Иерусалим, царство небесное, – напряги все усилия своей воли к тому, чтобы отрешиться от страстей и похотей, омрачающих твое сознание и расслабляющих твои силы, столь необходимые для трудного путешествия, возьми крест свой, крест неусыпных трудов над созиданием царства Божия в себе и ближних, крест скорбей и лишений, вводящих однако в неприступную радость, и – следуй за Мною по тому пути, узкому, тернистому и каменистому, которым и Я шел во дни своего обнищания. Тяжел этот путь, но ты будешь на нем не один. Я неизменно буду около тебя с своею благодатной помощью; тяжел этот путь, но ведь он – и только он – вводит в вечную жизнь в царстве правды. Конечно, идти по каменистому пути в беспросветной мгле, без твердой надежды добраться до конечной цели своего путешествия, – о, это невыразимо тяжело, но погоди отчаиваться: вглядись вперед – там уже занимается заря грядущего невечернего дня. Бери же свой крест и следуй за мною без сомнений и колебаний, – в той уверенности, что хоть и встретишь на пути напасти и скорби, но в конце концов придешь в вожделенную страну… Другой раз, когда Господь, пред своим отшествием из этого мира, беседовал с учениками о царствии Божием, они направили свое внимание на те временные грани, которыми определяются внешние судьбы царства Божия (ибо основы этого царства вечны и неизменны): Господи, – спросили они, – аще в лето сие устрояеши царствие израилево (не в это ли время восстановляешь Ты царство Израилю)? Как видно, ученики Христовы (ведь и они были люди) еще не успели отрешиться от мысли о восстановлении Христом, в определенный момент времени, национального еврейского царства. Что же сказал им на это Христос? Несть ваше разумети времена и лета (не ваше дело знать времена и сроки), яже Отец положи во своей власти; а потому вместо того, чтобы напряженно думать о внешних судьбах вашего родного народа, сокрытых от человеческого взора, приготовьтесь к выполнению такого призвания, которое переступает границы времени и пространства, хотя и осуществляемые в этих границах: будете Ми свидетели не в Иерусалиме, не в Иудеи только, но и в Самарии и даже до последних (до края) земли (см. Деян. 1). Будете Ми свидетели: какое высокое и вместе с тем ответственное призвание! Вы лично видели и слышали Меня, вы – самовидцы и слуги Слова (Лк. 1:2). Это обстоятельство налагает на нас обязанность поведать обо Мне тем, которые Меня не видели и не слыхали, – поведать не только словом, воспроизводящим Мое учение, но и делом, осуществляющим это учение, – бросит в среду людей, алчущих и жаждущих правды, принесенную Мною, с тем, чтобы и они сделались искренними и верными сынами царствия Божия. Вот куда должны быть направлены ваши заветные помыслы и неусыпные труды – на служение тому делу, которое неизмеримо выше забот и трудов над устроением только временного, только земного благополучия близких вам лиц: дело это – созидание царства Божия. Не думайте, что, отдавшись этому святому делу, вы тем самым оставите в небрежении тех, кто связан с вами узами общего происхождения или совместного жительства: ведь степень их истинного благополучия определяется не столько обилием земных благ, находящихся в их распоряжении, сколько степенью их участия в той нравственно-созидательной работе, к которой и вы призываетесь. Будет ли ваш сын скромным ремесленником или крупным капиталистом, простым рядовым или видным сановником – не этим определяется внутренняя ценность его жизни: главное в том, будет ли он во всяких условиях жизни истинным христианином. Равным образом, будут простираться границы родного вам государства от восток солнца до запад или нет – это вопрос, конечно, не безразличный даже с точки зрения исторического призвания вашего народа, поскольку оно требует для своего осуществления известных внешних условий; тем не менее, не здесь нужно искать надежного мерила для определения внутренней ценности той жизни, какою живет родное вам государство: дело в том, служит ли оно проводником в общественную жизнь тех начал, какие завещаны Христом. А если так, то вы лучше всего послужите близким вам лицам, равно как родной стране, если отдадите свои силы упорной работе над водворением в дорогой вам среде правды Христовой. Конечно, это не снимает с вас забот и о внешнем благополучии этой среды, но горе вам, если такое благополучие вы поставите последнею целью своих стремлений. Нет, ищите прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся (все земные блага) приложатся вам (Мф. 6:33) – вот та непоколебимая основа, на которой созидается и частное, и общественное благополучие, понимаемое в христианском смысле. Пусть жизнь того или другого лица, того или другого народа проходит в пространственно-временных границах, – она должна быть воплощением вселенского, вековечного начала жизни: в этом залог их внутренней силы, здорового роста, общественного и даже мирового значения… Таков смысл того урока, который преподал Христос своим ученикам, возводя их мысль от временного к вечному, от преходящего к пребывающему, от внешних условий личного или общественного существования к той вековечной правде, которая должна в них воплощаться.

Братие! Не приходилось ли и вам задаваться в своей жизни такими же вопросами, которые так живо занимали учеников Христовых: то вопросы о внешних судьбах, ожидающих в более или менее далеком будущем близкое нашему сердцу лицо или дело, вашу родную страну, наконец, все человечество? Видя пред собою богато одаренного и хорошо направленного юношу, не старались ли вы заглянуть в его будущее, чтобы определить степень его участия в общественной жизни, а, пожалуй, и меру его личного благополучия? Изучая прошлые судьбы своего народа, не пытались ли вы на основе прошлого наметить, хотя бы в общих очертаниях, его будущее, – наперед предугадать предстоящие ему испытания и ожидающие его успехи, даже славу? Не мечтали ли вы при этом об особенном предназначении близкого вам лица или родного народа, – о том, что первое пойдет дальше (если только не затмит) своих предшественников, на том или другом поприще, а второй скажет человечеству «новое слово» об основах общественной жизни? Все это – понятные думы, все это – близкие нашему сердцу вопросы, а потому нечего удивляться, что много усилий положено (да и доселе кладется) на их разрешение: историки, политики, поэты, философы, богословы время от времени выступают как бы в звании пророков, смелою рукою рисуя пред нашими глазами далекое будущее. И нужно заметить, что наряду с фантастическими построениями на этом пути создаются проницательные предположения, которые затем оправдываются действительным ходом событий. Однако, как ни напряжены усилия, направленные на разъяснение будущего, как ни проницательны возникающие на этом пути предположения, – они не идут дальше более или менее вероятных догадок: человеческая жизнь настолько сложна, что в этой области едва ли когда мы дождемся таких же точных предсказаний, как в области, например, астрономии. В самом деле, разве вам не приходилось горько ошибаться в тех ожиданиях, которыми вы окружили близких нам лиц? Тот умер в самом расцвете своих сил, когда, казалось, его жизнь была особенно нужна окружающей среде, другой – и это неизмеримо больнее – с тернистого пути беззаветного служения правде свернул на торную дорогу личных наслаждений…Больше правды в ваших гаданиях о внешних судьбах не отдельного лица, а целого народа, – с одно стороны, потому, что в этом случае вы располагаете более богатым и надежным материалом, который нам доставляет история, с другой стороны – потому, что жизнь целого народа подвержена случайностям в меньшей степени, нежели жизнь отдельного лица: есть (например, между политиками) лица, поражающие своею дальновидностью. Однако и здесь возможны крупные ошибки: как ни широк кругозор даровитого исследователя грядущих судеб, как ни проницателен его взгляд, однако и он не может предусмотреть всех условий, какими определяются внешние судьбы того или другого народа, – тем более, что ему, как человеку, трудно освободиться от естественного пристрастия в суждениях о родном народе, которое сказывается не только в преувеличенных чаяниях, но и в чрезмерно горьких сетованиях. Так, куда бы мы ни посмотрели, мы снова и снова убеждаемся в том, что несть наше разумети времена и лета, яже Отец положи во своей власти. Слишком велика разница между умом божественным и человеческим по объему, по широте захвата, чтобы мы могли предугадать не только общее направление, но и те частные пути, по которым пойдет в будущем историческая жизнь того или другого народа: Яко же отстоит небо от земли, тако отстоит путь мой от путей ваших, и помышления ваша от мысли моея (Ис. 55:9), глаголет Господь.

Однако, братие, есть в человеческой жизни (будет ли то жизнь отдельного лица, целого народа, всего человечества) одна сторона, и притом самая существенная, которая известна нам не хуже, чем математические основоположения или наличные факты, это – основной закон, которым определяется течение человеческой жизни. Сущность его выражена Христом в следующем положении: аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди, предписанные законом, – заповеди, касающиеся не внешнего обряда, а внутренних основ нашей жизни, – заповеди, заложенные в самую природу человека, а потому известные ему гораздо раньше синайского законодательства: заповедь сия не недоступна для тебя и не далека; она не на небе и не за морем она, но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его (Втор. 30:11–14). Итак, если хочешь жить не призрачною, а действительною жизнию, соблюди заповеди, потому что проникновение жизни нравственным началом – главное условие ее здорового роста: раз это условие налицо – предназначенный к жизни организм растет и крепнет, раз это условие отсутствует – организм разрушается и умирает. Это так же верно, как дважды два = четыре. Усомниться в этом значит усомниться в истинности Христова учения, по смыслу которого жизнь управляется не слепыми стихийными силами, а волею Божиею, премудрою и всеблагою. В гаданиях о внешних судьбах того или другого лица, равно как и народа, мы можем ошибаться, но мы не ошибемся, если скажем, что безусловно надежной опорой их жизни служит ее подчинение нравственному закону. Сколько лет проживет этот юноша на белом свете, как сложатся внешние условия его жизни, что именно внесет он (если только внесет) в сокровищницу тех благ, которые приобретаются неустанным трудом человечества, – этого никто, кроме одного Бога, не знает с полною несомненностью, но что наш юноша заживо умрет, как только похоронит святые заветы своей совести, – это мы знаем с такою же, – нет! с большею несомненностью, нежели то, что завтра снова взойдет солнце и пронижет своими лучами своды этого храма. Наоборот, если юноша будет верен заветам своей совести даже до смерти, тогда нет для него смерти: не говоря уже о том, что Господь, по неложному своему обещанию, призовет своего верного слугу к новой, нескончаемой жизни в невечернем дни царствия своего, где в полной мере раскроются добрые задатки его природы, – даже здесь, на земле, не останутся без плода те добрые семена, которые он успел посеять на отмежованной ему полосе. Тому, кто знает, что иже аще хощет душу свою спасти, погубит ю, а иже погубит душу свою Мене (Христа) ради и евангелия, той спасет ю (Мк, 8:35), страшны не столько внешние невзгоды, которые порой волнуют и его по человеческой немощи, сколько нравственное отупение и духовная смерть. Вот почему и для своих близких он просит у Бога не богатства, не славы, а чистоты нравственного сознания и твердости воли в осуществлении нравственного закона, и как он радуется, когда видит дорогих ему лиц ходящими во истине! Что же касается внешних судеб их жизни, он предает их в волю Того, Кто знает, в чем мы имеем нужду, прежде прошения нашего (Мф. 6:8).

Что верно по отношению к отдельному лицу, то верно и по отношению к целому народу, потому что нравственный закон, положенный Высочайшим Законодателем в основу человеческой жизни, не знает изъятий: ведь он не есть результат приблизительного обобщения, которое с расширением опыта может оказаться несостоятельным: нет, он представляет собою выражение самой сущности человеческой природы (человек потому и человек, что способен подниматься до сознания обязательности для него нравственного закона). Язычники, которые хорошо не знали происхождения нравственного закона, – и те признавали его универсальный характер, не допускающий изъятий: они преклонялись пред велениями божественных законов, не писанных, но вечных, – рожденных не вчера и не сегодня, но правящих всегда (Софокл, Сократ) и везде, – преклонялись до готовности отдать свою жизнь за исполнение непреходящих требований совести. Нам ли, христианам, сомневаться в универсальной природе и всеобъемлющем значении нравственного закона? Да не будет этого: мы знаем, что требования нравственного закона обязательны не только для отдельных лиц, но и для целых народов, а потому знаем и то, что залогом здоровой и долговечной жизни известного народа является служение его тому делу, выше которого, как уже сказано, нет (и не может быть) ничего на свете: дело это – осуществление правды Христовой во всех областях народной жизни. О том, долго ли суждено известному народу жить самостоятельною, политическою жизнию, резко ли изменятся с течением времени очертания его владений, – обо всем этом мы можем только гадать с большею или меньшею степенью вероятности, потому что несть наше разумети времена и лета, яже Отец положи во своей власти; но что данный народ тогда только будет богоугодным, а, следовательно, благополучным народом, если самым дорогим достоянием его будет правда Божия, – это мы знаем с полною несомненностью, потому что усомниться в этом значило бы усомниться в существовании нравственного миропорядка, и, следовательно, и в существовании самого Бога. Если же народ будет попирать в своей жизни требования совести, тогда его ждет нравственное разложение, которое едва ли кто признает явлением благоприятным и в политическом смысле. Неложно обетование Божие, возвещенное чрез пророка Исайю: аще хощете и послушаете Мене, благая земли снесте: аще же не хощете, ниже послушаете Мене, меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия. История подтверждает то положение, что нравственное разложение народа ведет в конце концов к его политической смерти.

Итак, в сложном содержании человеческой жизни следует различать вечное от временного, пребывающее от преходящего. Замечательно, что в то время как преходящее скрыть от наших взоров, так что в этой области возможно для нас только гадание, пребывающее известно нам так же, как наше собственное существование, вследствие чего в этой области нет места гаданиям: здесь чистейшая истина, ясная, как день, твердая, как алмаз. Не потому ли Господу угодно было сокрыть от нас преходящее, вложив вековечное в самую нашу природу, чтобы мы жили не для временного, а для вечного?

Братие! У каждого из нас есть близкие лица, у каждого из нас есть родина. Естественно, что наше сердце, подогреваемое любовию к ним, побуждает нашу мысль гадать о грядущих судьбах близких нам лиц или дорогой родины, причем так хотелось бы, чтобы их будущее было велико и славно. Что же! пусть наша мысль пытливо всматривается в туманную даль будущего: может быть, ей удастся на этом однообразно-сером фоне подметить хотя бы общие очертания будущих событий, а это, в свою очередь, сообщит большую уверенность нашей деятельности. Не будем только из-за сомнительных гаданий о временном, забывать про вечное, несомненное, не будем забывать, что каждому человеку, как и каждому народу, поставлена Провидением чрезвычайно важная и ответственная задача – осуществление в своей жизни того нравственного идеала, который заложен в глубине нашей природы и прояснен Христом Спасителем в его Евангелии: то идеал единения всех людей в Боге. Вместо того, чтобы горделиво мечтать о своей славе в будущем (как часто подобные мечты разлетаются как дым!), смиренно подумаем о своем призвании в настоящем. Несомненно, и нашему народу – с тех пор, как Господь призвал его к Себе – поставлена высокая задача – следовать за Христом, воплощать в своей жизни Христовы заветы, быть Ему свидетелем даже до последних земли. Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех (Мф. 5:16), – эта заповедь, обязательная для каждого христианского народа, безусловно обязательна и для нас, русских. Самым положением своим на перепутье между христианской Европой и языческой Азией (припомним, что Сам Бог назначил те пределы, в каких должен обитать известный народ, – Деян. 17:26) русский народ призывается к тому, чтобы нести христианскую культуру с запада на восток. Задача – высокая, что и говорить! НЕ мудрено, что она производит на многих из нас такое сильное впечатление, что мы готовы говорить об исключительном избранничестве того народа, которому она поставлена Провидением. Может быть, это и так, – спорить не станем, однако напомним, что высота задачи, поставленной народу, не дает ему права горделиво превозноситься пред другими народами (несмь, якоже прочие человецы!): дело не в постановке только задачи, а в ее осуществлении. Мы знаем народ, который был возвеличен самим Богом пред другими народами своим исключительным призванием: от него Христос по плоти, и что же? Теперь этот народ рассеян по всему лицу земли: высота данного ему призвания не спасла его от политической смерти. Чем самонадеяннее мы беремся за ответственное дело, тем меньше надежды на благополучный исход этого дела. Самонадеянность мало благоприятствует правильному представлению о размерах собственных сил, равно как о значении предстоящего дела. Господу одинаково неугодны как малодушное уныние, так и горделивая самонадеянность: На кого, – говорит Он, – воззрю, токмо на кроткаго, и молчаливаго, и трепещущаго словес моих? Конечно, смирение не исключает готовности идти на дело Божие, которая на призыв Господа: кого Мне послать? отвечает глубоко искренним: вот я, пошли меня (см. Исайи, гл. 6), но тот не знает природы человеческого сердца, кто в этом «пошли меня!» прочтет самонадеянность или – что еще хуже для дела – совершенно беспочвенную гордость. Нет, кто увлечен высоким призванием, тот думает не столько о размерах или выдающихся достоинствах своего собственного я, сколько о величии и святости предстоящего ему дела. Между тем, в наших суждениях о своем национальном призвании часто звучит не столько сознание лежащей на нас ответственности, сколько превозношение величием призвания: мы-де носители великой миссии. Конечно, мы носители великой миссии, но что если нас ради имя Христово не святится, а хулится во языцех? Нет, братие, вместо того, чтобы превозноситься нашим высоким призванием, подумаем над тем, достойны ли мы этого призвания: Ценим ли мы, признающие себя православными христианами, – ценим ли мы завещанную нам предками веру по ее внутреннему существу, а не по ее только значению для благоустроения нашей гражданской жизни? Прониклись ли мы духом христианской любви, – той любви, которая, по слову апостола, долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, а сорадуется истине (1Кор. 13:4–6), – той деятельной любви, которая простирает свои животворные лучи не только на русского, но и на иудея, не только на свободного, но и на раба, не только на эллина, но и варвара (Гал. 3:28)? Не забываем ли мы, более образованные и обеспеченные, о духовных и материальных нуждах нашей меньшей братии, которая настоятельно нуждается во всестороннем подъеме благосостояния? Готовы ли мы освободиться от той лжи, которая в такой степени опутывает нашу жизнь, что мы перестаем верить друг другу? Чисты ли мы от тех пороков, какие обличает пророк Исайя в первой главе своей книги (ложь, обман в торговых делах, мздоимство, лицеприятие, притеснение слабых сильными и проч.)? В то время как одни из нас несут посильные лепты на великое народное дело, кто – от скудости, а кто и от избытков своих, другие не готовы ли воспользоваться тяжелым положением страны в видах своего личного обогащения? Не относится ли и к нам тот призыв, с каким обращается только что упомянутый пророк (от лица Божия) к своему родному народу: омойтесь, – взывает он, – очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь (Исайи 1:16–18). Конечно, этот внушительный призыв относится и к нам; чтобы убедиться в этом, достаточно прислушаться к заботливому голосу нашей Матери-Церкви, которая так увещает нас в спасительные дни великого поста: Приидите, вернии, делаим во свете дела Божия, яко во дни благообразно ходим, всякое списание неправедное от себе ближняго (всякую несправедливую запись на ближнего) отымем, не полагающе претыкания сему в соблазн (стараясь не подавать ему повода к соблазну), оставим плоти сладострастие, возрастим души дарования, дадим требующим хлеб, и приступим Христу, в покаянии вопиюще: Боже наш, помилуй нас. Останемся ли мы глухи к этому материнскому призыву?!.. Так размышление о грядущих судьбах нашей родины переходит в самоиспытание, которое особенно потребно для нас в настоящее время, когда Господу угодно было ниспослать нам тяжкое испытание. Не будем уклоняться от самоиспытания: оно полезнее горделивых мечтаний, потому что в нем залог нашего нравственного оздоровления, тогда как последние могут вогнать внутрь наши болезни. Самоиспытание не расслабляет, а укрепляет. Укрепит оно и наш народный организм, а нравственно крепкому организму не страшны самые тяжкие внешние испытания: они только закаляют его крепость. Не беда, если буря обобьет много листьев и даже надломит несколько ветвей у крепкого дуба с глубокими корнями и с здоровою сердцевиной: он снова соберется с силами и зазеленеет. Как прежде, но не долго ему жить, если в нем начала гнить сердцевина… Можно сказать, что нравственное оздоровление на все полезно есть: раз нам суждено Провидением утвердиться на Дальнем Востоке, оно нужно нам для того, чтобы не на словах только, а на деле выполнить там наше важное и ответственное призвание – создать там не растлевающую, а оздоровляющую атмосферу; а если (от чего да сохранит нас Господь) суждено нам пережить ряд ослабляющих наш государственный организм внешних потерь – нравственная крепость поможет нам снова собраться с силами. Пока мы нравственно крепки, мы переживем предстоящие нам испытания с тою стойкостью, с какою пережили татарское иго, смутное время, нашествие Наполеона, севастопольский погром. То были тяжкие испытания, но они не сокрушили русского организма, потому что в нем не иссякли нравственно здоровые соки. Но что если они иссякнут? Что если в этом организме начнется безостановочный процесс нравственного разложения? Что тогда? Тогда… меч вы пояст. Это так же несомненно, как и то, что нельзя жить со сгнившими легкими…

Что же нам делать, братие, в виду переживаемых нами испытаний? Отнесемся к ним бодро, без малодушного уныния, но и без горделивых мечтаний, чуждых христиански-настроенного духа; посмотрим, достойны ли мы того высокого призвания, которое возложено на нас Провидением, – быть свидетелями Христу даже до последних земли; напряжем все свои силы к тому, чтобы очиститься от тех грехов, которые расслабляют наш народный и государственный организм; подведем под наши внешние твердыни несокрушимый оплот чистой совести и теплой молитвы. Таким путем мы заложим прочный фундамент нашего национального благополучия, а раз заложен надежный фундамент – тогда не пропадет даром то напряжение нравственных и материальных сил, которое вызвано переживаемыми событиями на всем пространстве нашей дорогой родины. Всякого кто слушает слова Мои сии и исполняет их, – так заканчивает Христос нагорную проповедь, – уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои, и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое (Мф. 7:24–27). Братие! Будем строить здание нашего национального благополучия на камне, а не на песке… Что же касается внешних последствий наших забот и трудов, то предадим их в волю Того, Кто от одной крови произвел весь род человеческий, для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенныя времена и пределы их обитанию (Деян. 17:26), – в той уверенности, что Он поведет нас тем путем, который наиболее соответствует нашей нравственной пользе.

Отче! о, если бы Ты благоволил пронести мимо нас чашу горьких испытаний! Впрочем, не наша воля, но Твоя да будет (Лк. 22:42).