Катехизис
Содержание
Предисловие на учение катехизическое
Катехизис первый Нравоучение первое Катехизис второй Нравоучение второе Катехизис третий Нравоучение третье Катехизис четвертый Нравоучение четвертое Катехизис пятый Нравоучение пятое Катехизис шестой Нравоучение шестое Катехизис седьмой Нравоучение седьмое Катехизис восьмой Нравоучение восьмое Катехизис девятый Нравоучение девятое Катехизис десятый Нравоучение десятое Катехизис одиннадцатый Нравоучение одиннадцатое Катехизис двенадцатый Нравоучение двенадцатое Катехизис тринадцатый Нравоучение тринадцатое Катехизис четырнадцатый Нравоучение четырнадцатое Катехизис пятнадцатый Нравоучение пятнадцатое Катехизис шестнадцатый Нравоучение шестнадцатое Катехизис семнадцатый Нравоучение семнадцатое Катехизис восемнадцатый В первую неделю великого поста Нравоучение восемнадцатое Катехизис девятнадцатый Толкование Нравоучение девятнадцатое Катехизис двадцатый Нравоучение двадцатое
Катехизис или первоначальное наставление в Христианском законе, которое по обычаю в Московской Славено – Греко – Латинской Академии издавна принятому, Преосвященным Платоном, архиепископом московским и калужским в то время, как он был в помянутой Академии Пиитики учителем.
Всенародно толковано было в Академической Аудитории, с сентября 1757 по 15 июля 1758 года
Предисловие на учение катехизическое
Тако Божиему промыслу благоволилось, что бы и я юнейший1 на седалище старец сидел, возвещал имя Господне братии моей, и посреди церкви воспевал его: как и сам Иисус Христос, будучи еще в двенадцатилетнем возрасте заседал на кафедре Моисеевой, посреди старец и книжник людских, то есть, таких людей, которые как в летах были довольно зрелых, так и великое о себе народу давали мнение: тот, говорю, Иисус Христос, их, как отроков, обучал, как малоразумных наставлял, как преступников обличал, и за лицемерные поступки не преставал порицать так, что они, яко безответные, премудрости его удивлялись; а яко неисправные пребезмерно злобствовали. Но он так поступал; понеже был и есть Божия сила и Божия премудрость; а я есть один из тех младенцев, за которых со исповеданием благодарит Ходатай мой Отцу своему: «Исповедаюся тебе, Отче, Господи небесе и земли; яко утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем» (Мф.11:25). Но и самые Христовою верою открывающиеся таинства, сколь ни высоки, сколь ни многопочтенны, сколь ни удивительны; токмо так своею наружностью не пышны, что они плотскому миру или безумием кажутся, или за сор вменяются, или, по крайней мере за такое что-либо, которое их собственным понятиям не нравится. Нашего христианства, например самый первый знак и преименитый герб есть крест, то есть, Иисуса Христа поносная смерть и смертное поношение. Но о сем соблазняется Иудей, сему смеется Язычник. Да пусть и тот и другой безумствуют. Нам смерть Иисусова есть первая похвала, и мы паче Египетских сокровищ почитаем поношение Христово: или, что приличнее моему намерению, как пришло время, в которое вечная правда должна была открыться, в которое подобает проповедано быть покаянию и оставлению грехов, не стерпев более созданию своему заблуждаться, в превечном своем совете заблагорассудил дарованной через Христа благодати никого не лишить. Оную благодать некоторым лицам надобно было по всему свету провозглашать. Вы, которые здесь присутствуете, думаете, что тот Божий совет должен был быть с бытием самым великолепным. Да и правда: о чем ни подумаем, все велико, все высоко, все непостижимо. Тот ли, который спасение наше действует? Он есть, который выше всех небес живет, Бог, да еще во свете неприступном. Того ли, чрез которого спасение наше действуется? Он есть Иисус Христос, о которого имени поклоняется всяко колено небесных и земных и преисподних. То ли, что действуется? Оно есть спасение душ наших, мира другое создание. Когда же так: то неотменно кажется тем, чрез которых сие дело производимо быть имело, надлежало быть по всему великим, по всему высоким. Мне кажется мало, чтоб они были силою Сампсоны, премудростью Соломоны, честью Александры, или Августы; но нет! Не такие советы Божии, какие наши. «Не суть советы мои, яко же советы ваши», говорит сам Бог (Ис.55:8). Он тех избрал, которые были пред человеческими очами низки, презренны и немощны. И так что Божии суды суть справедливы, само бытие показало: которого, например, прежде видали при береге морском со своим братом изметающим мрежи; тот отвагу имел и по земле сети закидывать, и вместо рыб людей ловить, не чтоб умертвить, но оживить. Мне тех всех примеров, которыми сбыкла Божия премудрость великолепнее себя оказывать, исчислять времени недостанет, да и не можно. Таковая премудрость не смотрит, пастухов ли кто сын, или и не зрелых лет: она такого похищает, которой ничего не имеет кроме жезла и пастырской свирели. Здесь мне на память приходит Иессеев сын: он беснующегося Саула своими гуслями приводит в разум, и в нем сгустившуюся кровь пением разбивает; он с Голиафом, страшным оным Гигантом вступает в брань, и его железные щипцы пращею разбивает; да он еще стал и таким, которого гусли в хвалах Божиих не умолкали. Его струна не преставала бряцать: Он-то по утру вставши рано, обычай имел говорить: «Востани псалтирь моя, востани слава моя», а за чем? «Исповедатися Господеви, яко благ, яко в век милость Его» (Пс.56:9, 117:1). А что ж еще значил тот чудный и приятный, и которому я довольно почудиться не могу, Божий с Самуилом разговор? Самуил еще был так сказать, трилетний юнец, незлобием приукрашенный юноша, и живу Богу будучи посвящен в жертву, жил в храме Господнем. Самуил как спал, Бог ему спать не попускал: Он его сими словами пробуждал: «Самуиле, Самуиле!» (1Цар.3:4). Самуил не так, чтоб на сии слова не пробудиться, и приличного ответу не дать: да только Бог по тех словах умалчивал, а Самуил, как простодушный отрок, далее искать не поступал. Что, опять говорю, сия Божия с Самуилом, когда так можно сказать, игра? Когда не то, что он из уст младенец и ссущих совершает хвалу? А сие все для того действуется, «да премножество силы будет Божия, а не от нас» (2Кор.4:7). Я все сии Истории для того привел, чтобы вы ими удостоверившись, не отважились в учении Христовом учительские лица разбирать, как бы на пример так говоря: я Павлов; а другой, я Аполлосов; третий, я Кифин (1Кор.1:12). В церкви Христовой может кто учение насадить, может кто и напоить, да не возрастить. И так ни насадитель, ни напоители есть что, но возраститель Бог. Без Него насаждение не действительно, без Него напоение неплодно, без Него всуе зиждем град, напрасно метаем семена свои в землю; все наши предприятия без Него суть паутина, все замыслы на песке поставленный дом. То только основание в крепости не уступает Сионской горе, которого художник и строитель есть Бог; то только намерение в благополучный приходит успех, которое благословляет Христос; такого только мудрования держаться надобно, которое со словами Божиими одну силу имеет, в одном спасении нашем основано, к одному и тому же нас ведет блаженству. Таковое учение я от всякого приму, в таком мудровании я со всяким соглашусь. Не надобно у того, который пшеницу съест, смотреть, белы ли, или черны руки? Что мне вреда учинит того не ученость, сего неискусность, когда тот же мне проповедуется Христос, те же представляются заслуги, теми же обнадеживаются обещаниями? А напротив ежели бы и Ангел с небес странное некое принес нам учение, и такое, которое бы нас с Христом пополам стало рассекать, как например: будто бы смерть Христова для нас неполезна, будто бы заслуги Христовы недействительны, будто бы иного нам надобно искать Искупителя; нам сие не только что принять, но и анафемою с Павлом отразить будет надобно. Опасаетесь ли, чтобы в Христовом, вам от кого-нибудь преподаваемом учении, не было какого ложной примеси, чтоб не возникли какие плевелы, чтоб какой сокровенно не подан был еретичества яд? Мы имеем известнейшее пророческое слово, «Ему внимаем яко светилу сияющу в темном месте» (2Пет.1:19). Имеем, говорю, слово Божие, которое ниже тогда может быть ложно, ежели бы мимо прошли небо и земля. Имеем камень краеугольный самого Иисуса Христа на основании Апостол и Пророк. На нем всякое учение испытывать должны, в нем всякой изыскивать истины: тут в явь придет всякая гнилость, тут всякая ложь постыдится, плевелы сотрутся, противность исчезнет. Только бы в сем твердо стояли, что Бог ни обмануть, ни обмануться не может; что слово Божие подобно злату, седмерицею в пещи искушенному; что оно есть светило, просвещающее очи (Пс.18:9). А как верующего человека ни дьявол перехитрить не может; таковая вера есть непривременна, но которая тогда перестает быть, как уже светлый Богозрения воссияет свет. Я, который определен некоторым в сем случае быть руководителем, противное и неправославное тогда бы разве дерзнул вам преподавать учение, когда бы захотел Духу Святому противиться, и за легкое вменять, впасть в руки Бога живаго. Но сие твари неблагодарной дело; сей наемнический нрав. Я имею учить тому, что мне Бог, или дал знать, или в таком случае при такой моей нужде неотменно даст знать. Вас только прошу: споспешествуйте о мне к Богу молитвою, да служба моего звания небесполезна будет и приятна Богу.
Теперь следует на вас всю обратить речь, почтеннейшие слушатели, которых собрала Божия благодать; тая ж самая и внятными да сотворит. Вы мне есть скрыжали, на которых начертаватись имеет внутреннее духа разумение. Тут не надобно ни бумаги, ни чернил, говорит преславный Павел (2Кор.3:3). Бумага, он же толкует, есть ваше сердце, которое никакою упорностью или грубостью не ожесточенно; чернила, есть внятно слушаемое и приемлемое слово. Мне ничего так опасаться не надобно, как того, чтоб семя учения моего не попало, паче чаяния, или на камень, или в тернии, или при пути (Лк.8:5–7). Сии случаи делают семя бесплотным; такие приключения великое делают ко спасению замешательство. Вы сию притчу, я думаю, довольно знаете; и как она читается и как духовно разумеется. Не поскучайте ж прошу вас, почтеннейшие слушатели, что я оную начну повторять. "Изыде, говорит Святое Евангелие, сеяй сеяти семени своего» (Лк.8:5). Не высокие слова; да глубок разум. Не красна наружность; да внутренность преславна. Зачал Иисус Христос с низкой вещи, но к высокой ведет мысли. Он притчею приводит того, который в надлежащее время по паханной сеет земле. Один и тот же сеет, и те ж кидает семена, да семена сами собою не на одну удаются падать землю. Оной поселянин хотя и не опускает, чтоб землю, на которой сеять надобно, наперед не вычистить, и не выборонить; камень видя, выкидывает, тернии и всякую непотребную траву вырывает, жесткие глыбы разбивает; однако сколько ни старается, токмо где-нибудь камень скрыт лежит, где-нибудь тернии выросли. На них несколько семян упасть надобно. Но как убережешься от птиц, которые с налету семя, только что посеянное, схватывают? "И птицы, де, небесные позобаша е» (Лк.8:5). Чем же бедный поселянин виноват? Он, что до него касается, ничего не пропустил. Он, чтоб никакого препятствия не было, все силы употребил. Оно и на камни бы сделало плод, ежели бы влага была. Оно бы и в тернии проросло, ежели бы глупостью своею не подавляло терние; да кто ж виноват? Камень. Кого обвинишь? Терние. Камень сокруши; тернии сотри. И в сем-то заключается о семени притча. Да тут ли и разум весь? Никак. Незачем нам много учиться о полевом семени; незачем Христу о сем много употреблять слов. У нас первая вещь душа; у Бога первое старательство о спасении души. Все Его слова, все учение к тому концу определены, чтоб лучше устроялась душевная наша жизнь. Он еще и учение то разными пестрит образы, чтоб удобнее оно в нас вместилось. Он то обещаниями склоняет, то страхом угрожает, то притчами, как бы некими подкопами в наши входит сердца. И так «исходит сеяй сеяти семени своего» (Лк.8:5). Исходит, говорю, Спаситель наш, слово свое сеять по нашим сердцам. Я здесь не могу удержаться, чтоб не дивиться, что и у сего сеятеля не всякому семени на благую землю случилось пасть: но иное паде на камени, иное в тернии, потому наипаче что здесь уже камень есть каменное сердце, есть распутное и сладострастное житие; а то, что при пути, есть житие не по закону Божиему управляемое и не христианское. Что ж? Похулишь ли за то сего так доброго сеятеля? Да не будет. Когда бы его нестарательством такие вредные случились помехи; то где тот промысел, который и о последней печется птичке? Где та благость, которая и волос наш хранит? Куда ни пойди, виновно наше окаменение, окаменения ж причиною мы. Виновно наше распутное житие, а распутно живем мы. Виновны наши не христианские обхождения, а христиане мы. Притом рассмотри, что из сей притчи вывести можно. Перечти, сколько у сего сеятеля с плодом семян, и сколько негодных? То есть, сколько семян пало в благую землю, и сколько в неплодные мести? Семя одно безнадежное пало на камень, другое в тернии, третье при пути, четвертое птицы небесные восхитили; а на благую землю пало только одно; но сие сказано для того, чтоб мы знали, что всегда более таких слова Божия слушателей, которые то или совсем не принимают, как камень; или и принимают, да не дают ему удобной к произращению дороги; как тернии и при пути. Сии все люди земля неплодная, на которую роса Божия не сходит: такие слушатели суть или облака ветрами носимые, или подобно тем, которые лицо свое усматривают в зерцале, а отшедше забывают, какого они лица (Иак.1:2–4). Да может и семя, скажет кто, какой имеет недостаток, или гнило; правда: сие может быть в семени, которое сеют в полях, но не в том, которое на сердцах, то есть семени слова Божия; оно есть действительно и пронзительнее меча обоюдоостра. Слово Божие есть роса, как негде написано, которая не возвращается, пока не напоит землю (Ис.55:10). Когда так; то какому надобно быть тому сердцу, которое ниже сим слова Божия пронзается мечем? Какой той душе, которая и при таком средстве остается неплодною? Сеятель совсем прав; семя не виновно: камень и тернии нельзя не осудить. Бог общий наш промыслитель не может быть неправдив; слово Его истинно. Мы одни, поскольку окамененны, остались в вине. Боже мой! Я сказал, что камни те, которые не дают влаги семени, сокрушаются: так поэтому и окамененному сердцу нельзя миновать, чтоб когда словом Божиим не умягчилось, то умягчится в геенском огне. Терние, которое густотою стесняет семя, вырывается, и бросается в огонь. Сладострастный человек, понеже также не вмещает слова, не может всю Божия гнева ярость не поднять. И хотя человек надеется от руки Божия скрыться в последних моря: но и там десница Божия его достигает, и оттуда за власа привлекши бросает в кромешную тьму, где же будет плачь и скрежет зубов. Там слова Божия преслушнику никакой не должно ожидать милости. А для чего? Для того, что то самое, что он презирал, первым на него будет обличителем. Слово, «еже рек вам, говорит сам Иисус Христос, судит вы в последний день» (Ин.12:48) Примеру научись от богача. Он как в огне горел, просил у Авраама малой в той муке ослабы, но никакой не дано: приложил просить о братьях, которые еще в живых были, дабы и они не попали в тоже место мучения; но ответ получил: что «имуть Моисея и Пророки» (Лк.16:29). Моисея, Авраам говорит, и Пророки: для сих слов и историю сию привел; понеже к сим словам прибавляет Авраам: их пусть послушают. А мы уже заключить можем; что ежели их послушают, то не придут на место сие мучения: а ежели преслушают Моисея и Пророков, то есть, их писания, то и братья твои, богач! За такое преслушание будут с тобою вместе мучиться. Следовательно и все те, которые одного с богачом будут нрава. Что ж? Уже ли и мы осуждены с оным богачом? Ах! Слава тебе, Христе! Нас только было ярость Божия, как бесплодные древа, хотела посечь, но наш ходатай Иисус Христос скоро предстал, гнев на милость преложил, говоря: отче мой! Не посекай их теперь; но пусти и сие лето расти: а когда и так не прозябнут, посечеши их в грядущее лето (Лк.13:9) Его просьба пред Отцом небесным не может не быть важна, и неотменно, что просит исполняется. Он просил, чтоб нас не погублял еще со беззаконьями нашими; так и есть. Мы теперь живы, прославляем Его. Он еще прибавил, что посечеши их в грядущее лето: и сие неотменно сбудется, ежели оставленное нам на покаяние время на зло употребим. И так пожалеем самих себя, пока еще время есть. Ты спросишь, как бы сие время не погубить? Я тебе сказываю, что мы телом по тех пор живем, пока есть хлеб, которым обыкновенно свой содержим живот: [а когда б ничего не ели, то бы принуждены были скоро умирать:] ты неподалеку пройди от тела к душе; она также без своей пищи жить не может. А какая ж бы та была душевная пища? Она есть слово исходящее из уст Божиих. Мы, чтоб в настоящем здравии наш душевный был живот, нежели как воздух сей в тело наше привлекаем; ибо воздух сей делает только, чтоб тело наше жило, а не делает чтоб хорошо жило: но слово Божие делает не только, чтоб душа наша жила, да еще, чтоб и хорошо жила, то есть, чтоб целомудренно, праведно и благочестно жила. Слово Божие злого исправляет, доброго украшает, обоих веселит. Как некогда Савл распыхавшись ехал, руки свои мочить в Христианской крови: глагол Иисусов его остановил; сделал кротче агнца (Деян.9). Как огненная на Апостолов в пятидесятый день сошла благодать, и то чудо всех во изумление привело: Петр взяв глагол Божий, подлинно описал им и тот чудной случай: не преминул их укорить за неверствие, обличить за жестокосердие (Деян.2:41). Что ж по сей проповеди последовало? Послушай Деяний Апостольских; там написано, что весь тот народ в великое пришел умиление, и крестились во имя Господа Иисуса в один день более трех тысяч душ. Чудно! Тот народ умилился, и уверовал во Христа, который пред Пилатом кричал: «не имамы Царя, токмо Кесаря» (Ин.19:15). Закхея краткая Христова речь сверху дерева совлекла, и его и дом весь сделала обрадованным (Лк.19:9). Что много? Что ты мне на сие скажешь, что Христовым именем вся гремишь поднебесная? «Нет иного имени под небесем, ...о нем же нам подобает спастися», токмо именем Иисус Христовым (Деян.4:12). Слово Божие беззаконника самоосужденным делает, и дает еще знать здесь будущего гнева нестерпимость. То ж слово Божие праведникову душу очищает духовным неким огнем, и странною некою питает пищей. Но вас не только одна польза должна привлекать к слушанию слова Божия, но и услаждение. Ибо слово Божие не есть так скудно, чтоб своего рачителя без всякого услаждения отсылало: оно вкусом так сладко, что паче меда устам Давидовым (Пс.118:103); видом так приятно, что и самые солнечные лучи оным превосходит. Ибо когда человек впадает в искушение, а особливо, когда видишь, что правда оскудела так, что и со свечей ее сыскать не можно; святость так умалилась, что кажется ее и не бывало на свете; любовь так иссякла, что будто последний наступил день: что, говорю, в таких размышлениях делать надобно? Как себя утешать ему следует? Пускай разогнет только такой священную книгу, или не поленится прийти на то место, где она прочитывается: увидит, что то правда, о чем я теперь говорил; да что ж в той книге написано? В ней написано то, что «весть Господь путь праведных и путь нечестивых погибнет» (Пс.1:6): то есть, всевидящее Божие око есть такое, пред которым «вся нага и ...явленна» (Евр.4:13). Он видит, как праведник в клети затворившись, Ему одному молится. Не скрыто от него и то, что ты худое и в темном углу сделал. Не преминет же Он и праведнику трудившемуся тайно воздать явно, и грешника потаенного пред всем обличить светом. Начинаешь там, что сам Господь говорит: «Аз мене любящие люблю» (Притч.8:17), услышишь там милостивое оное призывание: «приидите ко мне вси труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы» (Мф.11:28). Сие так пронзительно слово, что нет столь ожесточенной души, которая бы не умилилась. Ты, которого душу грехи до земли склонили, и которому беззакония покоя не дают, за сим ли не погонишься гласом? Он говорит: «приидите ко мне»; ты должен говорить, «готово сердце мое Боже, готово» (Пс.107:2). Я бы хотел, Христе мой! И прежде твоего призывания в Тебе одном искать покоя, а теперь ли не послушаю? Когда Ты Сам, Сладчайший Иисусе, сам к рабу Твоему снисходишь: да кого ж Ты зовешь? Всех тех, которые трудились и обременились, то есть, тех которые с Давидом говорят: «яко бремя тяжкое отяготеша на мне ...грехи мои» (Пс.37:4–5). Из вас, Слушатели, я довольно знаю, что много таких, которые или знают, сколько в свете человека смертного окружает бед, или и сами искусились, как-то его крушат напасти. Из вас иной напрасно от другого будучи обижен, еще и от неправедного судьи в том же осужден был. Иной всю жизнь по закону Божию, как можно, вести тщась, в последней нищете и от всех в презрении жить принуждается. Но что вам много печалиться? Вас зовет Отец всякие утехи, говоря: «приидите ко мне вси труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы». Когда бы вы от некоторого последнего раба были изобижены; а Царь бы, которой власть над всеми имеет, вам сказал: придите ко мне, я в ваше дело вступлюсь: я не попущу, чтоб вас кто обидел, а того раба последними истяжу муками: то должно ли бы вам хотя мало усомниться? Вам говорит Иисус Христос в своем спасительном слове: «приидите ко мне вси», да и именно какие, «труждающиеся и обременные», да и за чем? «и Аз упокою вы: ...и обрящете покой душам вашим» (Мф.11:28–29). Мне при сем Защитнике нестрашна мирская неправда; не опасаюсь я человеческих коварств; не боюсь, что пенится море, что колеблется земля, что гремит воздух. Я слышу из того ж Божьего слова, что волнение морское ничего не вредит, только был бы при нас Христос. Сей случай не новый. Сие еще на земле сделалось при самом Христе. Корабль, в котором был Он со своими учениками, по водам морским носился так, что воздвигшиеся волны корабль совсем клонили к низвержению: в то время Христос опочивал: нужда привела Христа спящего разбудить; «востани, вскую спиши, Господи? ...Господи! спаси ны, погибаем» (Пс.43:24; Мф.8:25). Христос молитву призывающих Его выслушал, и, как имел власть, приказал морю, чтобы более не возмущалось, чтоб волны об песок разбившись сделали тишину велию. Море ни мало не помешкало. В самом приказе в первой себя привело порядок. Видите, что я говорю истину: а я говорю, что слово Божие нам, которые в сем многоплачевном мире находимся, есть не токмо такое средство чрез которое нам спастись надобно, по оным Евангельским речам: «Сия писана быша, да веруйте во имя Иисуса Христа, и верующе живот имате в себе» (Ин.20:31). Но и одно такое утешение, без которого мы будучи и праведниками непрестанно бы скорбели, и будучи грешниками, во век бы отчаялись. Да и как же не истина сие? Ты бы без слова Божия не знал, что «кто погубит душу свою за Христа ради и Евангелия, той спасет ю» (Мк.8:35). Тебе сие было бы не известно что любовь есть так великая добродетель, что и после смерти не упразднится, да еще более увеличится. От тебя бы было скрыто, что кто бедных снабжает, тот самого одолжает Бога. Ты бы в таком случае из полу благочестив был: а как? Ты бы и любя ближнего, о сей любви тогда сомневался, говоря сам с собою: зачем мне руку свою простирать на снабдение? Зачем бедность других подкреплять, и самому чрез то делаться бедным, когда еще не известно, должно ли мне за то какой ожидать награды? А Христианин не так: он все свои дела на твердом полагает основании. Он например: в вечер, утро и полудне встает на хвалу Божию потому, что знает, сколько он от Божией благости облагодетельствован. Он милует нищего потому что из слова Божия знает, сколько он сам чрез Христа помилован. Он на беззакония руку свою не простирает потому что знает, что он чрез Христа от греха освобожден по Павлову слову: «аще умрохом греху, како паки живи будем о нем?» (Рим.6:2). А хотя б и согрешили, то опять Ходатая имеем Праведника Иисуса Христа. В Христовой благодати кто стоит, пусть бережется, чтобы не упасть; ежели же и падет не совсем в отчаяние станет приходить. Он в слове Божием увидит, что Христос пришел призвать грешников на покаяние. И так праведный Христианин радуется, что он во Христе стоит. Грешный Христианин также не унывает, потому что чрез того же Христа грехам своим прощения ожидает.
Кроме сего за нужное почитаю объявить вам, Почтенные Слушатели! Здесь еще то, что слово Божие есть свет: «приидите убо и просветитеся, и лица ваша не постыдятся» (Пс.33:6). Слово, которое я имею говорить, есть Божие, «приидите убо, послушайте мене, страху Господню научу вас» (Пс.33:12), а страх Господень начало есть премудрости. Примите охотно учение такое, которое не только небесные отверзает нам двери, но и здесь во всяком благополучии устроить может. Такое учение, которое обыкновенно называется Катехизическое; а Китихизис есть особливо для таких, у которых еще выя не железна, у которых еще свежа память, у которых ноги ходки, то есть, для отроков. Ежели же всякое учение обыкновенно преподается в отрочестве, то учение ли благочестия на старость отложить, которое не меньше детям нужно, как и старым людям? А как сия Академия есть такое место, в котором обучаются богопознанию, Христовой вере, Христову закону, Христианским обхождениям, для того наипаче, чтоб другим в сем были учителями, неведущего бы научили, заблуждающегося исправили, неразумного бы просветили, были бы вожди слепым, свет сущим во тьме, наказатели безумных, учителя младенцам: то для того и учреждено здесь преподавать Катехизис, яко сокращенное учение Богословии, посредством которого высочайшие догматы веры простою толкуются речью не только для учащихся в сей Академии, но и для других, пользоваться сим учением желающих. По сему и вы, которых я здесь вижу, и которые не будучи здешних школ учениками, но не меньшую учеников к слушанию имеете охоту; и вы, когда так всегда охотными будете, не меньше здесь учащихся успеете. Чего ради советую вам, отец ли ты ? приведи сюда и сына. Двое ли вас? Без другого не ходи. Друг ли кто тебе есть? то первую пред ним окажешь верность, когда и ему с собою вместе присоветуешь идти. А когда вы все такими себя окажете: то и вы Бога умилостивите, и мне, чтоб я исправным был в своем звании, у Бога благодать заслужите. Я же, еще токмо Бог восхощет, намерен толковать Символ веры, потому что сей Символ содержит в себе силу Катехизиса, то есть, такие догматы веры, которые и неотменно всякому нужны, и обыкновенно толкуются. Но чтобы сие наше намерение желаемого достигло конца: то помолимся все купно, да Бог поможет нам сие учение начать и окончить с успехом, аминь.
* * *
Сочинитель сие говорил и катехизис толковал, будучи девятнадцатилетним еще в мирском состоянии, начал 1757, а окончил 1758 году.