II глава

Она явно обладала мужским складом ума. Недаром австрийский дипломат князь де Линь⁶ оригинально и остроумно называл эту 33-летнюю женщину Екатериной Великим. Он же отмечал: «Екатерина отличалась огромными дарованиями и тонким умом; в ней дивно соединились качества, редко встречаемые в одном лице... Честолюбие ее было беспредельно, но она умела направлять его к благоразумным целям... Это была величественная монархиня и любезная дама».

Таковой она и была в действительности, пока не вставал вопрос о ее правах на российский престол.

Она прошла суровую школу выживания в немецком провинциальном княжестве отца⁷ и в покоях елизаветинского двора и с давних пор усвоила существенные правила выживания: иметь четко выбранную цель и всеми путями способствовать ее достижению; иметь терпение и многоликость в общении с окружающими, ни с кем ни о чем не советоваться, ничего не обсуждать.

В числе ее политических противников оказались сын Павел и великий князь Иоанн Антонович, отстраненный императрицей Елизаветой Петровной от престола и заточенный в Шлиссельбургскую крепость.

Несчастный Иоанн Антонович как-то нечаянно погибнет при попытке офицера В. Я. Мировича освободить его. (Эта непредвиденная шлиссельбургская катастрофа произойдет через два года и закончится казнью Мировича.) Что же касается сына, то Екатерине Алексеевне не доставит труда доказать его сторонникам, что она вправе оставаться у власти до совершеннолетия Павла, ибо мудро и безболезненно решает все важные государственные вопросы.

Вряд ли знала она о словах короля прусского, Фридриха, сказанных в ее адрес после гибели Петра III: «Эта принцесса бесконечно умна... У нее нет никакой религии, она только прикидывается набожной». А если бы и узнала, могла бы лишь усмехнуться.

...Кортеж со свитой императрицы направляется в Москву. Перед каретой Екатерины II ехал взвод лейб-гусар, за ней – отряд гвардии. По Высочайшему приказу поезд проезжал по четыре станции в день; случалось, что не останавливались до одиннадцати часов ночи, тогда дорогу освещали факелами.

В придорожных селах священники выходили к дороге в праздничных одеждах с крестами и иконами, благословляя царский поезд, народ с радостными восклицаниями приветствовал императрицу. (Порядок встречи государыни в городах и селах, лежащих на тракте Петербург-Москва, был подробно оговорен особым распоряжением коронационной комиссии.) В городах, где путешественникам предстояло заночевать, Екатерина Алексеевна принимала депутацию купечества и именитых горожан, слушала в храмах богослужения...

На шестой день пути, в одиннадцать часов утра, императрица прибыла на станцию в селе Едрово, где ее ждал со свитой девятилетний сын Павел. Здоровье цесаревича вызывало опасение: у него была лихорадка и опухоль ног, но по распоряжению государыни он вместе со своим гофмейстером Никитой Ивановичем Паниным выехал из Петербурга в Москву двумя днями раньше. Екатерина II не рискнула оставить сына в беспокойной столице; имя Павла было на устах гвардейцев, которые во всеуслышание выражали раскаяние в том, что посадили на престол иностранку, «поганую».

Остановка в Едрове вышла недолгой. Панин упрашивал государыню задержаться, чтобы дать отдохнуть ослабевшему и утомленному цесаревичу, она не хотела слушать, ей надо было спешить с приездом.

Встреча с сыном в очередной раз напомнила ей о необходимости выбрать воспитателя для Павла. Французский поверенный в делах при русском дворе, Беранже, 13 августа 1762 года сообщал шифрованной депешей в Версаль: «Я должен предупредить, что императрица приказала написать г-ну Д’Аламберу приглашение обосноваться в России. Она готова выплачивать ему 19000 рублей пенсиона, что соответствует 50000 ливров, дать ему возможность продолжать составление „Энциклопедии“ и опубликовать се в Петербурге. Взамен она просит лишь обучать математике великого князя. Один из моих русских друзей, продолжал Беранже, – уверяет меня, что г-н Д’Аламбер ответил отказом и что аналогичное предложение сделано было г-ну Дидро».

Императрица действительно приглашала Д’Аламбера, но философ вежливо отказался от лестного предложения, сославшись на свою занятость. С друзьями же он пошутил по этому поводу довольно грубо: «Знаете ли, – написал он Вольтеру⁸, – что мне, не имеющему чести быть иезуитом, предложили воспитание русского великого князя? Но я слишком подвержен припадкам геморроя, которые очень опасны в этой стране, а я хотел бы болеть этим недугом в полной безопасности». В этих словах он откровенно намекал на убийство Петра III. Забегая вперед, скажем, примеру Д’Аламбера последуют Дидро, Мармонтель и широко известный в то время французский поэт Сорен, которым также будут сделаны подобные предложения. Выбрать воспитателя для цесаревича оказалось делом сложным, как сложными становились и сами отношения с сыном.

Впрочем, вернемся на московский тракт, к царскому поезду.

Не доезжая несколько верст до Первопрестольной, он разделился: кареты императрицы и ближайших придворных свернули направо, в поместье графа Разумовского, Покровское, куда собрались все должностные лица Москвы и масса приглашенных, а остальная кавалькада поехала в древнюю столицу.

Граф пригласил Екатерину II отдохнуть у него несколько дней перед въездом в Москву. Въезд императрицы в стольный город назначен был на 13 сентября.

В Москве меж тем устроили несколько триумфальных ворот: на Тверской улице, в Китай-городе и в Кремле.

Москва преображалась. Из окон по стенам домов свешивались ковры, заборы увивали зеленью. Все это было удивительно. Удивительно потому, что древняя столица, получив известие о перевороте, свершенном 28 июня 1762 года, причинила много беспокойства новой власти. Когда московский губернатор в июле собрал в Кремле пять военных полков и раздал каждому солдату по двадцать патронов, встревоженные этим известием москвитяне со всех сторон кинулись на Ивановскую площадь. Толпа была так велика, что, казалось, дышали в затылок друг другу. Губернатор читал во весь голос манифест о восшествии Екатерины II на престол и об отречении императрицы от мужа. Когда кончил чтение, закричал: «Да здравствует императрица Екатерина II!» Но вся толпа и полки хранили глубокое молчание. Он повторил свой крик – ему ответили тем же молчанием, которое прерывалось только глухим шумом солдат, роптавших между собою на то, что гвардейские полки располагают престолом по своей воле. «Губернатор, – писал современник, – с жаром возбуждал офицеров, его окруживших, соединиться с ним. Они закричали в третий раз: „Да здравствует императрица!“ – опасаясь быть жертвою раздраженных солдат и народа, и тотчас приказали их распустить»⁹...

Въезд государыни в Первопрестольную был необыкновенно торжественным, как того требовал указ от 7 июля «О бытии коронации в сентябре».

Колокольный перезвон плыл над Москвой. По обе стороны Тверской от Земляного вала до Никольских ворот Кремля выстроились армейские полки. Горожане, принаряженные, приветствовали государыню, и особенно цесаревича. Из церквей к царскому поезду выходили священники с крестами и святыми иконами.

Императрица ехала в заложенной восемью неаполитанскими лошадьми карете.

У последних триумфальных ворот Екатерину II встретил московский митрополит Тимофей¹⁰ с духовенством и сказал императрице поздравительную речь...

Чин коронования происходил 22 сентября, в воскресенье.

Утро было пасмурное. В пять часов утра с Красной площади раздался залп из 21-й пушки – знак, по которому все назначенные к церемонии персоны начали съезжаться в Кремлевский дворец¹¹. В восьмом часу около соборной церкви и всей Ивановской площади построились войска. В десятом затрубили трубы и забили в литавры, и по этому сигналу двинулась процессия в церковь. В это время духовник государыни протопоп Благовещенского собора Феодор стал кропить святой водой путь государыни.

Как только Екатерина II вышла из дворца на Красное крыльцо, начался звон во все колокола и «военная салютация».

У входа в Успенский собор государыню встретил весь церковный синклит во главе с архиепископом Новгородским и Великолуцким Димитрием (Сеченовым)¹². Архиепископ поднес государыне для целования крест; митрополит Московский окропил святыню водой.

Под колокольный звон и пение хора ступили в храм. Посередине собора, на возвышении, под балдахином кармазинного¹³ бархата, поставлен был старинный трон персидской работы, украшенный драгоценными камнями. Государыню повели к нему.

Началась Божественная литургия, по окончании которой отворились Царские врата и архиерей просил Екатерину И для свершения Таинства миропомазания шествовать прямо к амвону. «Архиерейской рукой» он должен был ввести ее в алтарь. Но неожиданно, к изумлению священнослужителей, государыня нарушила чин коронования. «После миропомазания вошедши своею только персоною в Царские врата и приступя к престолу Господню, из потира приобщиться изволила Святых Таин... Потом, выйдя из алтаря, вступила на прежних царей церковное место, имея на голове корону и державу и скипетр в руках».

Служба закончилась, но смятение от происшедшего у священнослужителей осталось.

Такого на Руси прежде не было.

Выход Екатерины II из храма был не менее торжествен – все войска при виде ее в короне и порфире произвели «салютацию». Государыня направилась в Архангельский собор, где поклонилась усопшим предкам, побывала в Благовещенском соборе, где приложилась к святым мощам и затем возвратилась во дворец.

Цесаревич Павел Петрович не присутствовал на торжестве коронования. Народ, не видя наследника, беспокоился. Несколько раз вместо того, чтобы радостными криками приветствовать царицу, солдаты начинали кричать около самого дворца: «Да здравствует император Павел Петрович!» Офицерам с трудом удавалось заставить их молчать.