№ 34. Августа 24-го

О назначении матери в деле телесного и религиозно-нравственного воспитания детей.

С воскресным днем совпадает ныне и торжество земли русской, которая, по церковноположению православному, празднует сегодня и день рождения Благочестивейшей Государыни, Императрицы Марии Александровны. И в каждом благоустроенном семействе чествуются дни рождения отца и матери и других членов семейства: потому что дни сии действительно имеют великое значение в жизни человека, большую важность как для самых родителей, так и для детей их. Родителям напоминают они разные события из протекшей их жизни, в которых выразилось попечение Промысла Божия об них, за что они и должны быть благодарны Господу Богу а детям напоминают ту любовь к попечение родителей об их воспитании, какие они испытывали на себе со дня рождения своего. Сия-то любовь родителей к детям и сие попечение о их воспитании поселяют в сердцах детей крепкую любовь и особенное уважение к родителям, которые и открываются по преимуществу во дни семейных празднеств. А потому в день всеобщего всероссийского, – семейного нашего торжества – рождения Матери земли русской, да позволит мне любовь ваша, благочестивые слушатели, обратить ваше внимание на назначение матери в деле телесного и религиозно-нравственного воспитания детей, обратить внимание на сей предмет для того, чтобы любовь сия не иссякала между членами семейств, членами обществ и членами государства, так как любовь христианская, по учению слова Божия, составляет союз совершенства христианской жизни.

Мы обратимся к слову Божию и учению Церкви, чтобы ясно видеть и безгрешно понимать назначение и значение женщины – матери христианки и преимущественно в деле воспитания детей.

Святый апостол Павел говорит, что жена спасется чадородия ради (1Тим.2:15). Что это значит? Как понимать слова апостола? Ужели в самом деле чадородие может служить основанием, залогом спасения матери? Нет, святой апостол имел в виду не только сию природную способность матерей, но и обязанность их – иметь попечение о воспитании детей и в телесном, и в нравственно-религиозном отношении. И доблестная жена, доблестная мать, со всем усердием и любовию выполняющая эту обязанность, священную по отношению в детям своим, может уповать на милость Божию и свое спасение вечное, если при этом выполнит и другие условия жизни христианской. Посему-то святой апостол прибавляет к вышеприведенным словам и следующие: аще пребудет в вере и любви и во святыни с целомудрием (1Тим.2:15).

Что такое тело человеческое, и следует ли прилагать попечение о воспитании его? Тело человеческое есть существенная часть человека; оно есть орудие души, без которого она не могла бы жить и действовать в этом мире, и от него много зависит ее деятельность; оно есть член Тела Христова и храм Духа Божия, и предназначено к будущему воскресению и жизни вечной. Отсюда понятно, что физическое воспитание, воспитание телесной жизни детей, имеет важное значение. На что же должна обращать свое внимание мать, при телесном воспитании детей? – Вот родился человек на свет Божий. Он воплем и слезами возвещает свое вступление в мир, свое бытие и свое бессилие. Он как бы так говорит: «и слаб, мои силы еще не раскрылись; ты, мать, должна быть по преимуществу моею подпорою, моею попечительницею и воспитательницею». Такой вопль дитяти не напоминает ли матери и того голоса природы, но которому она должна быть и кормилицею его.

Но все ли матери послушны бывают сему голосу и призванию природы? Конечно, болезнь, слабость сил – достаточные причины к тому, чтобы мать имела основание к отступлению от сего закона природы. – Но такое отступление должно допускать только в случае необходимости. Жизнь и здоровье дитяти сохраняются, силы телесныя крепнут только под условиями благоприятными. К сим условиям относятся попечение о воздухе, одежде, пище, покое и движении дитяти. А потому сердце и ум матери, глаз материнский постоянно должны быть на страже, чтобы в период физического воспитания избежать двух крайностей – изнеженности и суровости обращения, дабы не расслабить и не подавить сил дитяти. Но что, если всю заботу и все попечение о телесном воспитании мать предоставит приставникам и приставницам, оставив за собою право, по временам только и на несколько минут, останавливать свой беглый взгляд на своем дитяти Бедно это дитя, но не менее достойна сожаления и сама мать, которая в вихре мирских удовольствий или житейских попечений потеряла природное и священное чувство материнское. Пускай же она не жалеет сама и не жалуется другим, что дети ее не питают к ней искренней детской любви и сердечной привязанности. Ибо, откуда и взяться такой любви и привязанности!..

Но материнские заботы о дитяти не должны ограничиваться одним попечением о воспитании его телесном; мать должна еще более, чем о теле, радеть о душе своего дитяти. Она должна обучать его ко благочестии, которое служит основанием счастливой, блаженной жизни в настоящем и будущем веке. Благочестие же состоит в искреннем содержании и благопотребном исповедании веры Христовой, веры православной, – в точном исполнении заповедей Божиих и советов евангельских, в строгом хранении постановлений и правил св. Церкви православной и проч. Отсюда следует, что детям с самых ранних лет нужно внушить истинное понятие о богопознании и богопочитании, об обязанностях христианина, как общих, так и частных, о соблюдении и сохранении как заповедей, так и советов евангельских, о неуклонном выполнении правил и постановлений св. Церкви, – нужно внушать все это для того, чтобы дитя было счастливо. Кто же может и внушить дитяти все сие, кто может и наблюсти за исполнением всего этого? – Отец, мать, наставники, наставницы, воспитатели, воспитательницы, но преимущественно мать. Почему так? Потому что мать ближе всех должна быть к своему дитяти. Она близка к нему по естественному закону рождения, а следовательно, должна быть близка и по делу воспитания, как это понимает святая православная Церковь.

Какие же меры, способы, средства примет мать, чтобы с юных лет начать обучение детей своих истинному христианскому благочестию? Правда, что дети и в первом возрасте своем еще очень слабы по уму и рассудку. Но зато сильна у них восприимчивость внешних впечатлений, сильно воображение и живо чувство. А потому мать весьма удобно может пользоваться силою сих способностей. И первоначально, не наставления, воспринимаемые умом, рассудком, уместны в сем возрасте детском, а главным образом пример действует на душу дитяти, пример религиозно-нравственной жизни самой матери. И если мать одушевлена истинным благочестием, если для нее важно и священно все касающееся веры и благочестия, и если она небесное свое чувство непритворно выражает во всякое время при детях, то это будет иметь на них самое благотворное влияние. Они могут и не понимать содержания молитв, но благоговейное предстояние матери пред иконою, смиренное поклонение Всевышнему, глубокое умиление и пламенные чувствования, изливаемые пред Ним из глубины сердца, обращение к Нему во всех обстоятельствах жизни и искреннее участие матери в священнодействиях церковных, глубоко проникает в сердца детей, и сила примера прививает к груди их религиозное чувство прежде, нежели разум сделается способным дать отчет в движениях, в нем происходящих. Не так ли руководил и Господь Своих учеников? Не давал ли и Он сначала Своим ученикам видеть в Самом Себе пример смирения и кротости, терпения, любви, молитвы и проч., а затем уже преподал и заповеди о сем. Так должны поступать и родители, а ближе всего матери в деле воспитания детей. Итак, прежде всего покажите своим детям в самих себе пример веры и благочестия, а затем преподайте им и наставления, сообразные с духом евангельского учения.

Но как сделать то, чтобы и наставления ваши в вере и благочестии, после собственного примера вашего, восприняты были детским умом и сердцем? – Начинайте, доблестные жены, наставления ваши в вере и благочестии с удобопонятной, приятной и впечатлительной стороны. Например: прочтите прежде всего своим детям те места из святого евангелия, в которых Отец Небесный представляется Отцем всякого милосердия и щедрот. Затем уясните им, сколько возможно ближе к детскому их пониманию и мысли человеческой вообще, понятие о Боге, как о всемогущем, всеблагом и премудром Отце, Который есть Источник и Податель всякого блага, Который все создал, Который о всем сотворенном промышляет, так что от человека до скота, всяческая о Нем состоятся. Внушайте им, как можно чаще, что Бог невидим, но присутствует везде, и потому все знает, знает не только дела наши но и слова, и мысли, и самые сокровенные помышления, что Он всегда готов награждать за всякое добро, и в тоже время теряя, по милосердию Своему, грехам нашим, по правосудию Своему и наказывает за всякое злое дело, за сами мысли, желания и расположения злые, если мы не раскаемся во всем этом, как дети перед отцом. Чрез это самое дети ваши навыкнут истинному страху Божию, благоговейному почитанию Бога и искренней любви к Нему. – Не забудьте еще при этом возвестить вашим детям и ту святую истину, что Бог Отец, будучи богат в милости и щедротах, вскоре после падения человека, из любви к нему, дал обетование об искуплении и, по исполнении времен, действительно послал Единородного Сына Своего для спасения рода человеческого, когда человек находился в самом жалком и несчастном положении, и сам собою не мог уже выйти из этого состояния; что сей Сын Божий благоволил искупить нас от вечной смерти посредством воплощения, пребывания между людьми, учения, страдания и крестной смерти, и таким образом, основав Церковь Свою святую на земле, положил залог нашего спасения, и что верующие, действительно, спасаются и вечно будут царствовать со Христом, а неверующие и нечестивые – не следующие вере и закону Божию навеки погибнут. Эти истины священные до того сделались, так сказать, обыденными, что многия матери и не почитают нужным сообщать их своим детям в самом юном возрасте, уступая это право школе, в которой обучают закону Божию, в которой изучают оный. Но наблюдение и опыт показывают, что то нравственно-религиозное воспитание прочно и благонадежно по преимуществу, которого добрые задатки положены в жизни семейной, и благоплодные семена брошены рукою матери в сердца юных детей.

А средства к такому религиозно-нравственному воспитанию у матери под руками. Внешняя природа так величественна, так прекрасна. – Долг матери водить детей своих по различным ступеням природы, уяснять дела творения и открывать следы высочайшей премудрости, благости и всемогущества Творца.– Еще ближе открывает Себя нам Бог в богоподобной нашей душе. – Долг матери делать детей своих внимательными к внушениям их разума и совести, которые естественно открываются в детской стыдливости. – Различные обстоятельства в жизни частной – возвышение счастья, удаление опасностей, защита и покровительство в нужде, избавление от врагов, успех или неуспех в предприятиях, а также и обстоятельства в жизни общественной – войны, язвы, болезни и проч. – все это мать может и должна обращать в предмет благоговейного размышления о Боге и Его Промысле. Преимущественно открыл Себя нам Боге в Своем откровении Божественном. А потому долг матери с самых юных лет пробуждать в детях охоту к слушанию и чтению слова Божия, которое живо и действенно, к познанию таинства нашего искупления и спасения, к познанию благой и всесовершенной воли Божией, сокрытой во святом законе. Бог, наконец, основал Церковь Свою на земле, в которой сосредоточил все божественные силы, яже к животу и благочестию, все, что только необходимо для нашего временного счастья и вечного блаженства. Здесь и истинное учение возвещается, и спасительные таинства преподаются, и верное руководство ко спасению обретается. А потому Она есть истинная наша мать, наставница и руководительница. Долг матери, как можно чаще, приходить с детьми своими в сие училище веры и благочестия, что бы участвовать в общественных молитвах и таинствах, и в собственной жизни своей давать видеть им, что нет для них наставницы и руководительницы на пути к небу более благонадежной, как Церковь, что, вне ее, негде найти утешения в минуты бедствий, нечем подкрепить себя в борьбе с препятствиями и соблазнами мира, что она одна не оставляет нас и в самых затруднительных обстоятельствах жизни, что она будет пещись о нас и тогда, когда все земное оставит нас. Вот краткий, так сказать, план, вот и меры, вот и средства, в которых должна проявиться любовь сердобольной матери, имеющей искреннее попечение о физическом и нравственно-религиозном воспитании детей своих. Велико, обширно и многополезно назначение матери в деле телесного и религиозно-нравственного воспитания детей ее! О если бы матери с точностью выполняли все те обязанности, которые предписывает им слово Божие, внушает и святая Церковь! Тогда ни в семействе, ни в обществе, ни в государстве не обретались бы те гнилые члены, которые и сами ни к чему доброму не пригодны, ни по душе, ни по телу, и которые распространяют свою заразу и на других... Отцы (а преимущественно матери), воспитывайте детей своих в наказании и учении Господни. И да накажеши сим учением сыны твоя, и да возглаголеши о них седяй в дому и идый путем, и лежа и востая (Втор.6:7, 20). Аминь.

Прот. И. Гошкевич

Теперь нам следует говорить о том, как старинный южно-русский проповедник пользовался для своей проповеди данными из естественной истории, и что именно из нее заимствовал. Южно-русский проповедник любил аллегоричность, и понятно, что данные из естественной истории могли открывать ему обильный источник для аллегории, Средневековая естественная история еще не стала на научную дорогу, и была наполнена множеством фантастических росказней, но это не смущало южно-русского проповедника, который не отличался критицизмом и заботился всего более о занимательности своей проповеди.

После этих общих замечаний мы войдем в некоторые подробности.

Треба читати книги о зверях, внушает проповеднику первый русский гомилет, о. Иоанникий Голятовский. И действительно, в южно-русских проповедях мы находим следы знакомства с книгами о зверях. Так о единороге говорится: «единорог имеет то свойство, что, коснувшись рогом воды, изгоняет из нее вредоносность»³⁰⁵; о слонах говорится: «слоны, увидав восход солнца, приветствуют оное некоторым рычаньем и поклонами; впрочем делают это не прежде того, как уже омоются водою»³⁰⁶. О слоне же и еще о двух зверях, ценоцефалюсе и ориксе, говорится следующее: «ценоцефалюс, когда восходит солнце, ворчит что-то, сложивши лапы, как будто молится Богу. Орикс воздерживается от пищи и питья и постится целый месяц. Слон отличается щедростью и другим зверям отделяет от своей пищи»³⁰⁷. Подобного рода сведения из жизни животных вводились в состав проповеди, большей частью, через аллегорию. Так Лазарь Баранович целую проповедь на Богоявление посвящает сравнению грехов с различными зверями (например гордость уподобляется льву, лихоимство – киту, гнев – волку, объядение – медведю, зависть – псу, леность – ослу, прелюбодеяние – свинье); причем разумеется в основание уподобления полагаются вымышленные или действительные свойства зверей.

Треба читати о птахах, продолжает первый русский гомилет. Раскрываем проповеди и находим выполнение этого требования. Вот, например, какие сведения мы находим в проповедях о неясыти и фениксе и сорфактесе. «Неясыть, иначе пеликан, есть птица, живущая в пустыни египетской. Когда змия съедает детей пеликана, то он носом рвет свои перси даже до крови, и кровью окропляет и оживляет детей своих»³⁰⁸. «Феникс делает себе гнездо из таких сухих веток, что оно от горячего ветра и легкого веяния крыл его может воспламениться. В такое гнездо садится Феникс, как в гроб, зажигается и превращается в пепел. Из этого пепла, спустя три дня, родится червячок, который понемногу оперяется и превращается в феникса»³⁰⁹. «Есть птицы в сарацинской земле, иазываемыя сареаижес, которыя, когда придет страстная неделя, не поют; не едят до Воскресения Христова, но висят на деревьях, как мертвыя, распростерши крылья на нодобие креста; а когда нридет Воскресенье Христово, при рассвете, оне прнходят в себя и поют» 3). Есть целая проповедь, основанная на сведениях о птицах. Проповедник, на основании слов апокалипсиса: даны Быша жене две криле (Откр.12:14) усвояет Богоматери крылья и задается вопросом, какие птицы по своим качествам достойны послужить своими перьями для крыл Богоматери. Таких птиц насчитывается проповедником 12: орел о котором рассказывается легенда, что он занес Аврелиана из колыбели в церковь; гриф, спереди похожий на орла, а сзади на льва; лебедь перед смертью своею жалостно поющий; журавль, чуткий, – чтобы не предаться сну, стоящий на одной ноге, а в другой держащий камень, – и стерегущий своих товарищей; боцяно (утка), отличающаяся благодарностию своим родичам; феникс, воскресающий из мертвых; голубь – вестник мира; ласточка,. умеющая находить зелье хелидон, служащее для прозрения ее детей, моноцидиат, никогда не садящийся на землю, не имеющий ног, а прицепляющийся к деревьям спиною; гилцион, вьющий себе гнездо на море и там же выводящий детей, без всякого вреда; порфирион, египетская домашняя птица, перестающая есть и умирающая, как скоро в доме совершается какой-либо тяжкий грех; харадрий, птица, узнающая и своим видом дающая знать, выздоровеет или умрет больной человек. В проведении параллели между указанными качествами всех этих птиц и доблестями Богоматери и состоит вся проповедь³¹⁰.

Треба читати о гадах, рыбах. Есть в проповедях следы знакомства и с этою стороною естественной истории. Таково, например, известие о ихневмоне и крокодиле. Когда крокодил пожрет ихневмона, маленького зверка, обитающего в Египте, тогда ихневмон начинает есть и терзать внутренности крокодила, и таким образом умерщвляет его и выходит вон из него. Также (замечает проповедник) и Христос победил смерть»³¹¹. А вот заметка о змее. «Если Дипсал, ядовитый змей, укусит человека, то он тотчас же начинает пухнуть от яда, если не поспешит омыться ключевою водою, текущею из камней»³¹². Так как у нас нет особой рубрики для насекомых, то здесь можно привести рассказ проповедника о дардийских муравьях. «Пишут мудрые», говорит проповедник, «что у Дардов, горных индов, находится некоторая возвышенная равнина, на 3000 поприщ в окружности; а под тою равниною золотые горы, и золото выгребают муравьи, величиною не меньше лисицы. Соседние люди, приезжая, потихоньку собирают кусочки золота, но не могут делать этого явно, потому что муравьи стерегут золото, и, заметивши похитителей, преследуют и убивают их. Чтобы помочь этой беде, люди разбрасывают кусочки мяса, и когда муравьи разбредутся на добычу, люди безопасно собирают и уносят золото»³¹³. Пусть читатель сам догадается, какое приложение к предмету проповеди делает из этого рассказа проповедник; мы, с своей стороны, заметим только, что этот рассказ помещен в проповеди на тему: в чем состоит подобие Антония Великого муравью?

Треба читати... о деревах, зельях. Есть в проповедях следы знакомства и с средневековою ботаникою, фантастичною и полною выдумок «Есть в Индии, в Пертусии (говорит проповедник), одно дерево: зовут его олеоказон. Тяжко больным прикладывают его к сердцу и узнают, выздоровеет или умрет больной. Если больной берет дерево с печальным лицом и мрачным видом, лениво протягивает к нему руки и не прижимает крепко к себе, – то это знак, что он не поднимется от болезни и скоро умрет. Если же больной берет дерево весело, охотно и крепко жмет к сердцу, – то это знак скорого выздоровления. Что есть святое крещение, как не древо олеоказон»³¹⁴, и проч. «Рассказывают некоторые (говорится в другом месте), что в Британии, при берегах одной реки, родятся такие деревья, листья которых опускаясь в воду немедленно превращаются в птиц и улетают в неведомые страны»³¹⁵. Кроме фантастических сведений из ботаники, предлагаются в проповедях сведения совершенно верные, но ни сколько не научные, и до бываемые путем ежедневного опыта. Например «лен означает самоумерщвление и терпение, ибо его мочат, сушат, трут, бьют»³¹⁶.

Треба читати… о каменях и разных водах. Доходим мы, наконец, и до средневековой минералогии, как она отразилась в южно-русских проповедях. Вера в чудесные и целебные свойства различных камней была сильно развита в средние века. Богатые и владетельные люди постоянно носили при себе тот иди другой камень, как талисман от различных бед и зол. Неудивительно, что и южно-русская проповедь обращала особенное внимание на камни, и что есть несколько проповедей, все содержание которых обосновывается на сведениях о различных свойствах разных камней. Такова проповедь на текст: се лежит сей на падение и на возстание многим во Израили (Лк.2:34) и на тему: каким камнем есть Христос»? Проповедник насчитывает 10 камней, свойствами которых пользуется для уподобления им Христа Спасителя. Таковы: карбункул, так названный от огнистого угля (a carbone), блестящий днем и ночью, и спасающий людей от моровой язвы; яспис, отнимающий силу у яда и останавливающий ток крови; сафир. проясняющий зрение; хризолит, отгоняющий меланхолию от человека, который носит его при себе; берилл, делающий человека смелым на войне; агаток, отгоняющий змея, почему и орел кладет этот камень в свое гнездо, чтобы змей не поел детей его; аметист отгоняющий склонность к пьянству; смарагд, любящий непорочность, так что, если носящая его девица утрачивает девство, то смарагд тотчас разламывается пополам; топазион служащий символом перемены счастья человеческого, ибо отражает в себе человека стоящим вверх ногами; магнит, тянущий к себе железо, так что с помощью его можно вытянуть из раны железную пулю или железное острие стрелы»³¹⁷. В другой проповеди идет речь о пяти камнях, которыми Бог, по словам проповедника, украсил имя: МАРИА. Это Магнит, Аметист, Рубин, Иаспис, Ахатес³¹⁸. Из них рубин отгоняет тоску и увеселяет сердце, ахатес помогает человеку против перунов, громов и воздушных непогод: свойства остальных камней известны из предыдущей проповеди. Довольно – о минералогическом содержании южно-русских проповедей.

Нам не удалось найти в южно-русских проповедях сведений о различных водах, «которые находятся в море, реках и источниках», но зато мы нашли много сведений астрономических, или – лучше сказать – астрологических и космографических, конечно, не имеющих научного достоинства. Средние века были временем астрологии; тогда верили, что судьба человека определяется звездами, и это верование отразилось и в проповедях. «Когда зачинаются во чреве любимцы мира сего (говорит проповедник), тогда астрономы, наблюдая констелляции небесные при рождении человеческом, свидетельствуют, что великим человеком будет тот, кто зачат под великою планетою, так что, например, зачатый под планетою Марса имеет быть великим воином, – под планетою Меркурий – оратором или философом, – под планетою Юпитера – государственным человеком»³¹⁹. С большой подробностью излагаются средневековые астролого-космографические воззрения в слове на тему; «каким небом есть. Пр. Богородица»? Для сравнения с Богоматерью проповедник насчитывает 11 небес: 1-е небо – самое нижнее: на нем находится месяц, благодаря которому человек растет; 2-е небо, на котором планета Меркурий; все родящиеся под сею планетою бывают красноречивыми ораторами; 3-е небо, на котором планета Венера; все родящиеся под сею планетою, бывают охотники до милосердных дел; 4-е небо, на котором солнце, благодаря коему люди имеют смысл, зрение, слух, вкус, обоняние и осязание; 5-е небо, на котором планета Марс; родящиеся под сею планетою бывают смелыми и победоносными рыцарями; 6-е небо, на котором планета Юпитер; родящиеся под сею планетою бывают сильными и могучими; 7-е небо, на котором планета Сатурн; родящиеся под сею планетою бывают умными и расторопными; 8-е небо, на котором все звезды, оно же называется твердь; 9-е небо кристальное, названное так по своей чистоте; 10-е небо перво-обращающее, так названное потому, что оно прежде других обращается и влечет за собою и другие небеса; 11-е наивысшее небо, эмпирейское, которое служит престолом Божиим³²⁰. Свойства всех небес приурочиваются к похвале Богоматери, автор Огородка в проповеди на день Вознесения Господня исчисляет те же 11 небес и картинно изображает, как Христос Спаситель постепенно возносился с низшего неба на высшее, и каждый раз голос Бога отца вещал ему: Сыне, взыди выше, пока, наконец, Господь вознесся до крайнего неба эмпирейского и воссел одесную Бога-Отца³²¹. Упомянем еще о проповеди на тему: «из каких звезд Пр. Богородица составила себе корону»? здесь исчисляются следующие звезды Фосфорус – звезда утренняя; – Гесперус, звезда вечерняя, Арктос – воз небесный, звезда, показывающаяся на севере; Орион, звезда, являющаяся на юге, Офиухус – ужа держащий, т. е. Геркулес; Нодус целестис, т. е. узел небесный; Схибболес, т. е. колос; Хелис, т. е. лютня; комета, т. е. метла, звезда, предвещающая гибель какого-либо государства. Амалтеа (собственное имя, означавшее первоначально мифическую женщину, кормившую млеком Юпитера); Кассиопея и, наконец, Андромеда (имя, означавшее мифическую деву, отданную на съедение морскому чудовищу и спасенную Персеем)³²². Кроме имен, проповедник, как видно, ничего не знал о звездах, но и самих имен достаточно было ему для того, чтобы найти аналогию между исчисленными звездами и доблестями Богородицы. Вот еще несколько отрывочных космографических сведений. «Небо», говорит проповедник, «держится на двух пунктах, которые называются полюсами, один Арктикос, полуночный, который всегда над нами и всегда видим нам; другой Антарктикос который под нами и никогда не видим нам. Так и Церковь держится на двух заветах, ветхом и новом». Затем следует сравнение заветов с полюсами³²³. «Когда месяц», говорит проповедник в другом месте, – «подойдет под солнце или станет между землею и солнцем, то солнце затмевается, потому что месяц, ставши посреди, не допускает до земли лучей солнечных, и наоборот, когда земля станет между луною и солнцем, то бывает лунное затмение. И то и другое затмение предвещает кару Божию на людей, голод, войну, мор или падение государства»³²⁴. Это верование в знаменательное значение небесных явлений было верованием давним и глубоким, которое основывалось отчасти на самом св. Писании.

Представленные выдержки из истории человечества и природы служат, конечно, доказательством плохого состояния этих наук в средние века; но за это едва ли можно винить южно-русских проповедников; не их дело было разрабатывать гуманные и реальные науки, им приходилось только пользоваться готовыми сведениями. Конечно, нужно пожалеть о том что южно-русские проповедники не следили за последним словом науки, что в то время, когда уже известны были великие труды Бекона, Ньютона и Коперника, они пробавлялись еще жалкими остатками средневековой науки, но и это является неизбежным результатом того, что южно-русская ученость была плодом латино-польской цивилизации.

Современные проповедники держатся других убеждений; они тщательно избегают в своих проповедях всякого соприкосновения с историей природы и человечества, забывая, что религия не должна быть какой-либо узкою специальностью, а должна проникать собою все сферы науки и жизни. И это тем более неосновательно, что современная наука, более зрелая, чем средневековые бредни, могла бы дать более пригодный материал к созерцанию Бога в природе и истории.

Обратим, наконец, внимание на то, как южно-русские проповедники пользовались теми источниками, которые во все времена открыты и обязательны для всех христ. проповедников: именно, Библиею и творениями св. отец. Библия и творения св. отец – это такая сокровищница, из которой всякий христианин может почерпать то или другое более или менее, – смотря по степени своей духовной скудости или восприемлемости, – и притом так, что при этом всего лучше обозначается степень духовного возраста восприемлющего. По мнению некоторых, впечатления, испытываемые человеком при чтении евангелия в разные периоды жизни, могут служить лучшею мерою ею духовного развития. Тоже самое можно сказать и о всей библии по отношению ко всему христианскому миру. Неудивительно, поэтому, что и мировоззрение южно-русских проповедников отразилось в том, как они понимали св. Писание и пользовались им.

Толкователями св. Писания различаются три смысла: буквальный, таинственный и аллегорический. Южно-русские проповедники предпочитали последний. Вот образчик аллегорического употребления текстов. «Хотите ли знать, слушатели, куда смерть к нам вкралась, послушайте слов пр. Иеремии: смерть по окнам в домы наша вниде (Иер.9:21). Вкралась, действительно, подобно вору и разбойнику смерть в наше естество, как чрез окна, чрез пять чувств телесных. Также пришла смерть и в тело Христа Спасителя нашего, как чрез 5 окон, чрез 5 ран его наибольших: вкралась между двумя разбойниками на горе Голгофской по злодейски, когда тьма была по всей земле. Но теперь, когда Христос воскрес из гроба, как победитель смерти, сказавши: Аз есмь воскресение и живот (Ин.11:25), теперь уже смерть никак не может утечь от Христа, ни окном, ни даже дверьми, ни в какую темноту, никаким путем. Не уйдет смерть, подобно вору, чрез окно, потому что воскресший Христос загородил ей окно, как подстерегла его невеста небесная, в песни песней говорящая так: се сей стоит за спиною нашею преглядаяй оконцем (Песн.2:9). Не уйдет смерть от Христа даже и дверьми, ибо Христос, победитель смерти, и там ей заступил дорогу, как Сам говорит: се стою при дверех (Откр.3:20), и еще: Аз есмь дверь (Ин.10:9), не врат смертных и адовых, но воскресения и жизни. Не убежит смерть по злодейски ни при какой темноте, поэтому что воскресший Христос говорит: Аз есмь свет животный (Ин.8:12). Не уйдет смерть никаким путем, ибо Христос, с жизнью, победившею смерть, преградил ей и путь, сказавши: Аз есмь путь и живот (Ин.14:6). Но осталась еще смерти одна утечка. Где же это? Говорит писание, что скрылась смерть в конобе, т. е. в горнце, в склянке. Пишется в книгах Царств: смерть в конобе (4Цар.4:40), а по другому тексту: «смерть в горнце». т. е. смерть между обжорами и пьяницами, как между разбойниками, убивающими душу, которые не довольствуются чашею студеной воды и не слышат гласа Господня: срящет вы человек в скудельнице воду носяй; по нем идете (Лк.22:10)³²⁵. «Проповедник рисует нам аллегорическую картину бегства смерти и берет для сего черты и краски из различных мест св. Писания: картина выходит яркая и законченная: представление о бегстве смерти выносится наглядное и живое. Но если приступить к этому изображению с холодным анализом рассудка, то все достоинства его тотчас же пропадают, и аллегория является не имеющею смысла. В самом деле, что значит, в переводе на простой обыкновенный язык, слова проповедника, что смерть не может уйти ни чрез окно, ни чрез дверь, ни в темноте, и никаким путем, потому что Христос везде преградил ей отступление? Не затемняется ли только этими образами ясное понятие о том, что Христос победил смерть? Далее, не совершенно ли различный смысл имеют приводимые места писания в самой Библии и в устах проповедника? Когда ученики Елисея воскликнули: смерть в конобе (4Цар.4:40), то из всех обстоятельств дела видно, что они вовсе не хотели рассуждать о том, что пьянство есть смертный грех. Когда Спаситель велел ученикам последовать за человеком, в скудельнице воду носящим (Лук.22:10), то этим вовсе не давалась заповеди о трезвости. Отсюда мы видим, что главнейшая погрешность аллегорического толкования есть произвольность, – пользование библейскими словами помимо библейских мыслей. Так как истинный смысл один, а произвольных может быть много, то естественным следствием произвольности аллегорического толкования Библии служили допускаемые им разноречия и противоречия. При аллегорическом толковании, одним и тем же текстом проповедник мог пользоваться для разных целей, смотря по тому, какая аллегория приходила ему в голову. Так например, под словом море проповедник, по желанию, мог разуметь и сей непостоянный свет и Пр. Деву Марию; библейский ветр мог означать и веяние Духа Святого и движение страстей человеческих³²⁶. – Особенная любовь южно-русских проповедников к аллегорическому толкованию выразилась в том, что они мало пользовались текстами, заключавшими в себе нравоучение. или мысль, выраженную прямо и определенно посредством отвлеченных понятий; но предпочитали тексты исторического содержания с конкретными понятиями, дававшими пищу для аллегории; а всего более любили тексты, заключавшие в себе притчу и темное слово³²⁷.

Что касается до отеческих творений, то они, как видно из проповедей, были достаточно изучаемы южно-русскими проповедниками: учители западной церкви, блаж. Августин и бл. Иероним, также были приводимы и цитуемы не менее, если не более отцов восточной церкви, и притом пользовались именованием святых, какое усвоено им в церкви западной. Наряду с отцами Церкви были цитуемы и латино-польские проповедники и богословы, у которых наши много заимствовались. В Ключе цитуется Бароний, Беллармин, Корнелий Алапиде, Фома Аквинат, Иаков Тирин, Каллист папа, Грациан, Ансельм Кантерберийский, Мартин Бельский, Григорий Туронский, Винкентий (автор зерцала историч.), Иоанн де Комбес, Иаков де Ворагене, Николай Делира, Лудовик Гранет, Фома Бозий и др. В конце XVII в. образцом для южно-русских проповедников сделался польский иезуит Фома Млодзяновский, составлявший весьма чувствительные и картинные поучения, с весьма слабым участием рассудочного элемента. Главным образом против влияния Фомы Млодзяновского восставал Феофан Прокопович, сначала путем литературным, критикуя его в своих лекциях по риторике, преподававшихся в Киевской академии, а потом путем законодательным, предписывая в Дух. Регламенте «казнодеишков легкомысленных, каковы наипаче бывают польские не читать».

Ф. Т.

IV. Полезнейшее для детей чтение

Изложение разнообразное, с соблюдением единства, содержания, придает сочинению интересность и занимательность в глазах детей, часто даже как бы помимо его содержания. Помнится, несколько лет назад, нас не мало удивлял один мальчик, кажется, по девятому году. Он показывал большую охоту к учению и он выучил наизусть всю псалтырь; рука его, после неимоверных усилий и самых разнообразных приемов, изобретавшихся им самим, приобрела красивый почерк; а когда, по словам отца, ему нужно было готовиться в училище, – он выучил от крышки до крышки «Начатки христианского учения», до второй части русскую грамматику Греча и первые четыре правила арифметики. Вдруг наш мальчик бросил занятие по формальной подготовке к училищу и охладел к ним. Что, думаем, за перемена такая произошла с ним? Оказалось, что он нашел где-то в углу, между разбитыми книженками, проповеди бывшего преосвященного нижегородского Иакова, и забившись куда-нибудь подальше от глаз людских, наслаждался их чтением. Именно наслаждался. Все удивились и не знали, чему приписать такое расположение малютки к проповедям. Признаемся, привязанность мальчика к чтению проповедей казалась странною в то время и на наш взгляд, но теперь для нас не оказывается в этом ничего странного. Помним, особенно долго углублялся малютка в проповедь означенного архипастыря «о чистоте сердца», из текста: Сердце чисто созижди во мне, Боже (Пс.50:12); он выучил ее наизусть и любил даже декламировать пред своими домашними. Секрет заключался в том, что эта проповедь (как и вообще проповеди преосвященного Иакова), с одной стороны, написана очень просто, так что может быть довольно понятна и для детей, – по крайней мере, казалась таковою для нашего даровитого мальчика, – с другой – способна возбуждать в детях множество недоумений, и следовательно, вызывать детей на самостоятельное размышление. Именно, читая означенную проповедь теперь, мы находим, что она составлена, по видимому, совершенно безыскусственно; по крайней мере, ее нельзя обвинять ни в излишней систематичности, ни в сухости или отвлеченности: строгий план, по какому она расположена, прикрыт живыми, естественными оборотами и приемами речи; по художественной живописности языка, предмет ее, сам по себе отвлеченный, кажется близким и понятным, и в тоже время сильно должен действовать на воображение ребенка; наконец, мастерское начало слова, упругие переходы от одной мысли к другой, смелые сопоставления, быстрые выводы, неожиданные и решительные приложения – все должно заставлять мысль встрепенуться, сосредоточиться, вдуматься. Изложение проповеди сжато, содержание ее разнообразно и вместе проникнуто единством идеи, расположение не заковано в видимые рамки систематизма. Но мы приведем из этой проповеди хотя начало, чтобы фактически доказать слова свои.

«Если бы в настоящую минуту», говорит проповедник, «свыше повелено нам было просить у Бога, кто чего хочет, то, можно думать, что нашлись бы между нами такие, которые стали бы просить у Всевышнего здоровья, богатства, достоинств, славы и других предметов счастливой жизни. Нельзя охуждать сих прошений Каждому своя нужда близка к сердцу. И притом все невинные прошения дозволены и доходят до Бога. Но не думаю, чтобы кто-нибудь не согласился к своим прошениям присоединить следующего прошения пророка Давида: сердце чисто созижди во мне, Боже! Не думаю, ибо предмет прошения сего, не говорю для благочестивого, но и для обыкновенного человека, по действию благости Божией, привлекателен» и т. д. и т. д.

Может быть, мальчик, скажут читатели, пристрастился к чтению проповедей потому больше, что во всем, что ему до того времени приходилось читать и учить, он не видел никакого смысла, не находил пищи ни для ума, ни для сердца, ни для фантазии. Очень может быть потому, что книги, бывавшие у него в руках, мало приспособлены были к его силам. Все же из этого следует такой вывод, что и проповеди, разумеется, хорошо написанные, т. е. изложенные сжато и вместе понятно и естественно, а также, при отсутствии сухого систематизма, отличающиеся разнообразием содержания, проникнутые единством идеи, – способны доставить детям интересное и полезное чтение.

Но всего лучше, если в назначаемых для детского чтения литературных и поэтических образцах представляются предметы и понятия живо, наглядно, так, чтобы ребенку ничего не стоило воссоздать их в своем представлении. Это не то, что вымысел или настоящая поэзия; это просто живописное, картинное воспроизведение того, что действительно существует. Разве нет таких литературных произведений, читая которые как бы видишь те предметы, присутствуешь при тех событиях, о которых читаешь? Вот в живых и ярких красках очерчиваются сцены из жизни человеческой; вот с изумительною точностью подмечены и схвачены черты величественного явления природы. Ваше воображение возбуждается, и предметы пред вашим сознанием являются, движутся и изменяются как живые, – вы получаете от них впечатление, равняющееся по силе и содержанию настоящему чувственному созерцанию и непосредственному опыту. Само собой понятно, что при чтении таких произведений, слова, формы и знаки, обыкновенно занимающие детей при мертвом и сухом изложении, не поглощают их внимания: тут слово есть не простой звук, а живой представитель предмета и оставляет после себя в детях самое свежее и полное понятие о нем. Вот пример, заимствованный из вышесказанной книжки г. Ушинского; описывается въезд в Иерусалим (из Норова):

«Ущелья гор делались темнее и живописнее; благовоние роз и незнакомых мне белых цветов разносилось по воздуху; стада паслись по обрывистым скатам... Часы быстро летели, и а сгорал нетерпением увидеть святой город. Горы начали становиться диче и обнаженнее... путь в иных местах едва был проходим для лошадей. Поднимаясь с горы на гору, я был в беспрестанном ожидании открыть Иерусалим; но горы продолжали вставать передо мною, переменив прежний, лиловый оттенок свой на красноватый. Я начал приходить в уныние, что не увижу святого города при свете дня, – я далеко опередил своих спутников; в самое это время встретился мне прохожий араб, – и, конечно, пораженный написанным на лице моем грустным нетерпением, поравнявшись со мною, закричал мне: «скоро! скоро!» Я поднялся па высоту, – вдруг предстал Иерусалим…»

Точно также хорошо для детей стихотворное изложение. Дети чрезвычайно любят стихи, – как любят они всякий метр и такт, как любят слушать музыку, петь песни, ходить в ногу: в стихах больше жизни, больше игры, они плавны, мягки, подвижны и звучны, как переливы детского голоса; созвучие в окончаниях пленяет детей. С другой стороны, уже по одному стихотворному изложению, значительно облегчается для детей усвоение содержания, потому что в рифме и метре заключается как бы объединяющее начало для целого ряда мыслей, и по окончанию одного стиха сами собой напоминаются и вызываются в сознании последующие выражения с свойственными им представлениями. Само собою понятно, что во взгляде воспитателей на стихи, как на одно из средств к развитию в детях памяти и дара слова, нет ничего странного.

Однако стихи – не поэзия; они составляют только форму, а сферой поэтического творчества служит собственно мысль, или содержание. Хотим сказать, что при выборе для детского чтения образцов словесных произведений недостаточно руководиться исключительно художественностью формы, или изложения, а напротив, нужно также обращать внимание и на характер содержания, т. е. на степень его поэтичности. Дети не довольствуются действительно существующим, им больше нравятся вымыслы, создания фантазии, или поэтического творчества. Создать сказку ребенок еще не в силах, зато с наслаждением слушает и читает про небывалые подвиги сказочных зверей и богатырей. Одним словом, истинно-поэтические произведения, которые бы дополняли пробелы действительного мира, вдыхали в него мысль и воплощали ее в прекрасных чувственных образах, – вот лучшее чтение для детей. Всякая мысль, всякое понятие о предмете непременно будут прекрасны, коль скоро оденутся в живой, доступный чувствам образ. Значит, насколько поэтические произведения нравятся детям, настолько же развивают в них стремление к прекрасному. А нравятся они детям тоже по преобладанию в них чувства прекрасного. Чувство, или, по крайней мере, темное стремление к прекрасному, пробуждается в детях очень рано, едва ли не раньше стремления к истинному, которому, как мы говорили, благоприятствуют исторические сочинения. Причина понятна: в основе стремления детей к прекрасному лежит воображение, развивающееся в них неимоверно быстро и скоро; а чтобы чувствовать расположение к чистому знанию, или к истине, для этого нужна известная доля энергии и возмужалости ума, чего, как известно, нельзя скоро требовать от детей. Далее, при отсутствии умственного развития, дети понимают все, их окружающее, своим воображением, причем, естественно, предметы действительного мира являются им в образах и красках вымышленных, фантастических: вот почему материальные вещи кажутся детям разумными и чувствующими существами; вот почему они разговаривают с собачкой, птичкой, цветком. Так для детей весь мир – поэзия. Поэтому, если и взрослые, умственно-развитые люди по врожденному стремлению к прекрасному, не удовлетворяются действительностью, а жаждут предметов и отношений вымышленных, изобретенных творчеством поэта, одетых в чувственные образы; то для детей которые еще не имеют чистых понятий о предметах а доходят до них путем чувственных впечатлений, облекать мысль в выразительные и прекрасные образы решительно необходимо; иначе они не поймут ничего. Отсюда можно заключить даже, что на чтении поэтических произведений удовлетворяется еще и стремление к истинному, кроме чувства прекрасного. Не даром во все времена и у всех народов чистые идеи об обязанностях человеческих, и даже религиозные истины сообщались малоразвитым классам общества в форме притч, аллегорий, басен, сказок, загадок и т. п.; при недостатке умственного развития, на людей можно действовать только воображением, – такие люди в состоянии бывают вдуматься в значение мысли только после того, как им представят ее на примерах, в живом действии, или извлекут ее из каких-нибудь чувственных предметов: явлений природы, произведений искусств и т. д.

И как легко овладевают дети, с помощью поэзии, понятиями, самыми отвлеченными, идеями, самыми возвышенными! Поэты уже давно перестали быть богами; все же их нельзя считать обыкновенными дюжинными людьми; они усматривают в явлениях природы и сценах жизни высшее значение, которое простому, обыкновенному взору не представляется в них. Таким образом предметы, как они представлены в поэтических произведениях, дают детям больше, чем те же самые предметы в действительности, в опыте. Взрослые – и те не так глубоко и широко постигают внутренний смысл предметов, как истинные поэты; а для детей многия явления природы и жизни не представляют никакого значения, проходят пред ними бесследно, не затрагивая ни любознательности, ни сердца, не оставляя в душе никаких образов: только осмысленные поэтом, освещенные его собственной идеей, предметы делаются для детей выразительными и проливают свет в их сознание. И чем выше и значительнее предмет, тем легче остается детьми незамеченным. Таковы величественные предметы природы, которым справедливо приписывается такое могущественное влияние на эстетическое развитие детей. Любуются ли дети «торжественным восходом прекрасного дневного светила, которое, как пресветлая лампада, возжигается Богом для наших повседневных дел» ? Часто ли привлекается детское внимание сводом неба в ночную пору, когда «открывается над нами бездна, полная звезд – звездам числа нет, бездне дна»? Возникают ли в детях, при непосредственном чувственном созерцании, ощущения и идеи, возбуждаемые в поэтической душе величественным явлением грома и молнии, когда, «при быстротекущем блеске и оглушительном треске, потрясаются основания гор и колеблются концы вселенной»? Что же касается жизни человеческой, то из какой-нибудь смешной сказки «о рыбаке и рыбке», или из игривой басни «Лизанька и Чиж» – дети осваиваются с самыми трезвыми и возвышенными идеями для своего поведения. Дети так увлекаются сказками и баснями, что, при чтении их, совершенно забываются, сливают свою личность и жизнь с лицами и жизнью, изображаемыми в этом роде поэзии, – испытывают и переживают впечатления и изложения предметов и лиц точно так же, как если бы эти предметы непосредственно действовали на них, а этими лицами были они сами. Так внутренняя жизнь детей возбуждается, преобразуется и облагораживается от действия поэтических сочинений: начала, по которым живут действующие в поэзии лица, разумеется – начала прекрасные, очевидно пользующиеся сочувствием поэта, и идеи, которые усматриваются взором поэта в изображаемых явлениях, делаются неотъемлемым достоянием детей, которые кладут их в основание своей личности и жизни. Недаром поэтическим произведениям приписывается такое могучее влияние на образование в детях прекрасного, доблестного характера.

Басни еще признаются полезными для детей в умственном и нравственном отношении, а сказки и вообще произведения народной безыскусственной поэзии решительно не пользуются кредитом в глазах сельских педагогов. Между тем в основании народных сказок лежит глубокое разумение вещей, начало самой строгой нравственности, самой чистой красоты. Тут не допускается ни малейшее уклонение от нравственного добра и правды. Простой народ не даром называет свои поэтические произведения правдой; он в них учится уму-разуму и добру. Он умеет в своих поэтических произведениях говорить о жизни и ее явлениях в таком смысле и таким тоном, что, при чтении их, невольно и бессознательно, чувствуется как прекрасное, так и пошлое, как нравственное, так и противоположное ему – ложь, порок и обман: и не только все это чувствуется, но и вызывает в душе читателя или слушателя соответствующие расположения и симпатии: к порочному действию, и безобразному явлению, наконец к безнравственному лицу – вы невольно проникаетесь чувством отвращения, презрения и ненависти; между тем всему прекрасному и доброму, действующему согласно с требованиями нравственного долга и, условиями изящного, вы отдаете дань полнейшего сочувствия и одобрения. Иначе, впрочем, и нельзя: где вы найдете сказку, которая бы прямо не клеймила порочных людей именем глупцов, а действия их не выставляла в смешном или отвратительном виде! Даже более, добродетельные в сказках народных всегда пользуются успехом, по крайней мере, в конце концов непременно торжествуют над коварными и злыми людьми, – хотя бы это было вопреки всем стихиям мира. И замечательно, здесь, в народных сказках, и ум – то понимается как-то особенно, необыкновенно: это собственно не ум, по народному представлению, если человек рассчитывает и хитрит, независимо и наперекор внушениям совести и голосу правды; то настоящий ум, который согласуется с требованиями доброго и кроткого сердца. Внушения сердца, по народным сказкам, лучше и спасительнее изворотов развращенного, лукавого ума. Так младшие братья, люди, к которым столь мало от всех доверия и уважения, существа забытые и оставленные назади, при всей своей простоте и неопытности, даже как бы ради самой простоты своей, делаются обладателями всевозможных благ мира, тогда как в удел старшим и, по видимому, умнейшим братьям определяется позорная неудача, тем более горькая и чувствительная, чем успешнее на первых порах льстило им коварное счастье. Очевидно, сказки народные чрезвычайно полезны для умственного, нравственного и эстетического развития детей; из одной сказки им открывается, какого участия заслуживает несчастие ближнего; из другой они постигают всю жалость сиротского положения; а третьи, живописно изображая благополучие добродетельного человека, приобретенное твердостью в честных убеждениях, и вместе описывая судьбу людей порочных, думавших прожить кривдой, должна, очевидно, научить детей более или менее правильному взгляду на действия человеческия, как хорошие, так и дурные, и затем – вдохнуть в них решимость идти по пути правды и мужественно бороться с лишениями, встречающимися на этом пути. Короче, сказки народные, не менее басен, образуют дух детей, поднимают и просвещают ум их, развивают и облагораживают совесть, пробуждают в них человеческие инстинкты, улучшают привычки и т. д.

Сообразив все сказанное о значении для детского чтения образцов поэзии, мы, во-первых, поймем, почему в детских книжках так много помещают сказок, басен, хорошеньких поэтических стишков и т. п.; а во-вторых, поверим словам одного нашего педагога об этом предмете. Г. Юркевич говорит: «В чарующем зеркале поэзии ученик видит вещи и события так, как они представляются взору очищенному, не возмущенному мелочами жизни, и сделавшемуся истинным органом духа; он приучается к нормальным созерцаниям, в сравнении с которыми наши ежедневные созерцания, плоские, узкие, возмущаемые предрассудками и страстями, мало чем отличаются от созерцаний животного. В сущности дела мир поэтический и мир усвоенный нормальным созерцанием есть одно и тоже. Но так как наши чувствования бывают низки или благородны, смотря по тому, какими созерцаниями питаются они, то отсюда понятно, как должно быть сильно воспитательное влияние образцов поэзии»³²⁹.

Что касается собственно пользы для языка, то на чтении поэтических образцов у детей чрезвычайно быстро развивается слово. Язык этих произведений упруг, легок и прекрасен. Никто так хорошо не умел пользоваться русским языком, как наши известные баснописцы: Хемницер, Дмитриев и Крылов; правильность, простота и вместе прелесть их рассказа изумительны; тут всевозможные обороты и формы, свойственные родному языку, даже такие, которых не подметила еще грамматика, не употреблял ни один ученый. По меткости и полновесности выражения, по живописности и образности речи, ничто не может сравниться с этими произведениями, кроме разве чисто-народной поэзии, каковы песни, сказки, пословицы и т. п. Зато произведения народной поэзии служат также самыми выразительными образчиками живого русского языка, и нет сомнения, что чтение народных сказок так же хорошо знакомит детей с родным словом, как и художественные стихи, басни и пр. По народным произведениям даже иногда лучше дети осваиваются с родным языком, чем на чтении литературы искусственной, потому что литературный язык образовался и развивается из языка народного, который служит для него неисчерпаемым источником в обогащении как словами, так и оборотами речи. Сама грамматика прислушивается к живому народному языку, из него берет свои правила и законы, из него получает побуждения видоизменять и совершенствовать эти правила. Народ с своим языком есть законодатель грамматики.

А. Балаковский