Роберт Сапольский и абсурд материализма

Материализм – это удивительное мировоззрение, которого придерживается множество людей и которое при этом можно полностью опровергнуть двумя словами. И эти слова – «свободная воля».

Речь идет о способности человека быть автором своих решений, совершать личный сознательный выбор. Внешние условия (такие, как социальная среда) или внутренние (такие, как врожденный темперамент) создают рамки, в которых мы принимаем решения – но никоим образом их не предопределяют. Даже человек, заключенный в одиночную камеру или прикованный к постели тяжелой болезнью, имеет выбор: он может реагировать на свои обстоятельства с ропотом, ненавистью и отчаянием, а может – с терпением и верой. Как гласит известное изречение: «Выбор есть всегда».

В контексте материалистического мировоззрения выбор всегда иллюзорен. Он порожден процессами, которые вы не контролируете и контролировать не можете.

В этом отношении очень интересна книга известного американского нейробиолога Роберта Сапольского «Всё решено», которая уже успела приобрести культовый статус в определенных кругах – людей, чаще молодых, увлеченных популяризацией науки, и решительных атеистов.

Главная идея Сапольского – поскольку в мире, каким его видит наука (вернее, разные отрасли науки), для свободной воли нет места, не следует считать людей ответственными за их поступки. Как пишет он сам,

«Итак, вот моя позиция: поскольку мир детерминирован, свободы воли в нём быть не может, и посему возлагать на людей моральную ответственность за их поступки – неправильно».

Автор подробно обосновывает, что материалистическая, сциентистская картина мира несовместима с верой в свободную волю – и делает это с исчерпывающей убедительностью.

Вот что он, в частности, говорит: «Соберите воедино все научные результаты из всех соответствующих научных дисциплин, и для свободы воли просто не останется места... эти научные направления, взятые в совокупности, отрицают свободу воли, поскольку все они взаимосвязаны и составляют единый и неделимый массив знаний. Рассуждая, как влияют на поведение нейромедиаторы, вы в то же время неявно рассуждаете о генах, которые определяют строение этих химических мессенджеров, и об эволюции этих генов: области нейрохимии, генетики и эволюционной биологии невозможно отделить друг от друга. Изучая влияние событий внутриутробного развития на поведение взрослого человека, вы автоматически учитываете такие вещи, как пожизненные изменения в паттернах секреции гормонов или в генной регуляции. Рассуждая о влиянии стиля материнского воспитания на поведение повзрослевшего ребенка, вы по определению рассуждаете и о характере культуры, которую мать своими действиями транслирует. Тут нет ни единого просвета, куда можно было бы впихнуть свободу воли».

Тезис «Если материализм верен, свободы воли не существует» никоим образом не нов. Это в среде материалистов общепринятая, более того, неизбежная точка зрения.

Как сказано в «Декларации в защиту клонирования», подписанной ведущими атеистическими интеллектуалами мира, «Богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге, а не из нематериальной души, способы действия которой не может обнаружить ни один прибор».

Так как эти процессы детерминированы законами природы, для свободы воли просто нет места.

Сапольский тут не говорит чего-то радикального нового, не потрясает никаких основ.

Как говорил другой известный нейробиолог (и атеист) Френсис Крик: «Вы, ваши радости и скорби, ваши воспоминания и устремления, ваше чувство личной идентичности и свободной воли на самом деле не более чем определенное поведение огромного скопления нервных клеток и связанных с ними молекул. Вы – не более чем набор нейронов... Хотя и кажется, что мы обладаем свободной волей, наши решения уже предопределены для нас, и мы не можем этого изменить».

Известный космолог (и атеист) Стивен Хокинг пишет в своей книге «Высший Замысел»: «Хотя мы думаем, что способны делать осознанный выбор, наши познания в области молекулярных основ биологии свидетельствуют, что биологические процессы подчиняются законам физики и химии, а потому столь же детерминированы, как и орбиты планет... Трудно себе представить, как может проявляться свобода воли, если наше поведение определяется физическими законами. Поэтому, похоже, мы представляем собой не что иное, как биологические машины, а свобода воли – просто иллюзия».

В рамках материалистических и сциентистских предпосылок Сапольского свобода воли действительно невозможна. Здесь его логика вполне безупречна – и, сказав «А», он не смущается сказать и «Б».

Возможно, сам Сапольский этого не хотел – но он ставит нас перед ясным выбором. Либо свободной воли не существует, либо его предпосылки неверны.

Если материализм истинен, свободной воли у нас нет.

Это тезис вполне очевиден, но за его настойчивое утверждение мы должны быть благодарны автору.

Дело в том, что людям часто кажется, что в материализме присутствует какой-то стихийный здравый смысл. Материальные предметы – это то, что мы можем увидеть, потрогать, понюхать. Материальный мир, не извиняясь, навязывает нам свое присутствие: стены и углы мебели твердые, на них лучше не натыкаться, кипятком можно обвариться, а находясь на высоте, лучше с уважением относиться к закону всемирного тяготения. А «духовный мир» – это что-то, что вовсе не атакует наши органы чувств каждый день, и в ближайшей перспективе с нами ничего не случится, если мы будем его игнорировать. С этим связан тот «стихийный материализм», который я видел у многих моих собеседников в Сети.

Однако при ближайшем рассмотрении материализм как мировоззрение требует от нас отрицать и объявлять иллюзией не чудеса, не мистический опыт, не откровения пророков и прозрения святых, а такое повседневное явление, как свободная воля. Впрочем, и сознание в целом – но здесь мы сосредоточимся на свободной воле. Однако отрицание свободной воли – это позиция, которая логически абсурдна и невозможна. Её невозможно последовательно придерживаться на протяжении хотя бы одного абзаца. Само отрицание свободной воли уже есть акт свободной воли.

Это показывает и книга Сапольского. Стремясь доказать, что свободной воли и ответственности не существует, он не может обойтись без того, чтобы возлагать на определенных людей ответственность за их поступки, гневно порицать одних и хвалить других, и, что особенно иронично, побуждать читателя прислушаться к определенным аргументам (нравственным, научным и философским) и принять определенную позицию – как если бы читатель был личностным агентом, свободным в своем выборе.

Это делает его книгу весьма ценной с точки зрения христианской апологетики. Против своей воли и желания Сапольский выставляет на всеобщее обозрение «слона в комнате» – материализм несовместим со свободной волей и, следовательно, ложен.

Сапольский уделяет некоторое время рассмотрению попыток согласовать материализм и свободу воли. Эти попытки связаны с тремя понятиями – теорией хаоса, эмерджентностью и квантовой неопределенностью.

В начале главы «Основы теории хаоса» он еще раз напоминает, что мир, каким он его видит, детерминирован:

«Наука сказала свое слово – каждое из этих действий и мыслей, осознанных и неосознанных, как и вся лежащая в их основе нейробиология, детерминированы. Беспричинных причин не бывает. Как бы тщательно вы его ни препарировали, каждое уникальное биологическое состояние оказывается вызвано предшествовавшим ему уникальным состоянием».

Однако он считает нужным рассмотреть возможные возражения против этой картины мира: «Но что, если это неправда? Что, если некоторые моменты не обусловлены ничем из того, что им предшествовало?»

Эти возражения могут быть связаны, в частности, с так называемой теорией хаоса. Речь идет о том, что некоторые вполне материальные системы – такие, как погода – могут вести себя непредсказуемым образом. Более того, даже математические модели таких систем могут быть непредсказуемыми, например, как в случае с задачей трех тел. Поведение системы из двух звезд можно предсказать достаточно точно – но вот когда в системе появляется третья, всё идет вразнос, «будущее немедленно и неизбежно становится непредсказуемым». Чем больше переменных, тем более хаотичную и непредсказуемую систему мы получаем. Не возникает ли здесь лазейка для свободной воли?

Сапольский объясняет, что нет.

Хаотические системы действительно непредсказуемы. Вы не можете, зная начальные условия, точно предсказать развитие событий. Но они при этом остаются детерминированными. Те же начальные условия на тех же ступенях будут воспроизводить те же результаты – Сапольский поясняет это на очень простых схематических моделях.

«Непредсказуемость» и «недетерминированность» – это разные вещи. Как он пишет, «Специалисты рвут на себе волосы из-за того, что любители уравнивать хаотичность со свободой воли не видят этой разницы».

Другая попытка найти для свободной воли место в материалистической картине мироздания связана с понятием эмерджентности. Речь идет о явлении, когда система, состоящая из простых элементов, приобретает свойства, которыми они не могут обладать по отдельности. Например, вода состоит из молекул – но не одна из них не является «мокрой» сама по себе. Свойство «мокроты» появляется только в огромном скоплении молекул. Примеры эмерджентных систем – муравейник или пчелиный улей. У этих насекомых нет никакого плана, никакой продуманной стратегии – но по мере того, как каждое из них выполняет очень простой набор действий, возникает сложная и взаимосвязанная система, которая гибко приспосабливается к окружающей среде.

Такие системы могут быть невероятно адаптивными и непредсказуемыми и проявлять устойчивость во времени.

Такие явления, как рост ветвей деревьев (или капилляров кровеносной системы, или связей между нейронами) возникают из реализации очень простых математических правил.

Как пишет Сапольский, «Верующие в свободу воли признают, что отдельный нейрон не может бросить вызов законам физики и обрести эту самую свободу. Но вот объединившись с другими – может; цитируя [философа Кристина] Листа, свобода воли и её предпосылки – это эмерджентные явления высшего порядка».

Он, однако, поясняет, что эмерджентная система, хотя и может быть непредсказуемой, остается детерминированной. Вера в то, что одни и те же исходные состояния могут привести к разным результатам, основана на ошибке, которую он и вскрывает, – смешении разных (хотя и сходных) состояний.

Кроме того, автор указывает на то, что эмерджентная система не может выйти за рамки, которые заданы её элементами. «Вы можете сойти с ума, но не можете выйти из мозга; какими бы крутыми с точки зрения эмерджентности ни были муравьиные колонии, они все-таки муравьиные и ограничены возможностями отдельных муравьев, а мозг, как ни крути, состоит из клеток мозга, которые функционируют как клетки мозга».

Как он подчеркивает, «Отдельные нейроны не становятся беспричинной причиной, бросающей вызов гравитации и генерирующей свободу воли только потому, что взаимодействуют со множеством других нейронов».

Автор признает, что на квантовом уровне действительно может существовать неопределенность. Мир здесь выглядит недетерминированным – и очень, очень странным. Но эта неопределенность едва ли помогает свободе воли, по целому ряду причин.

Во-первых, «Попытка извлечь свободу воли из электронов в мозге тут же сталкивается с проблемой – могут ли квантовые эффекты разрастись и преумножиться так, чтобы повлиять на гигантские объекты, например на молекулу или нейрон, или даже моральные убеждения человека? Почти все, кто размышляют на эту тему, приходят к выводу, что такого случиться не может – потому что... квантовые эффекты размываются и гасят друг друга».

Во-вторых, как нейробиолог, он полагает воздействие квантовых эффектов на нейроны несущественным.

В-третьих – и это, вероятно, самая серьезная проблема – квантовая случайность совершенно не равна свободе воли. «Как часто отмечает Сэм Харрис, если бы квантовая механика действительно имела какое-то отношение к свободе воли, то „каждую мысль и каждое действие по всей видимости можно было бы объяснить фразой я не знаю, что на меня нашло”. Вот только, добавлю я, вы не смогли бы этого произнести, а просто издавали бы нечленораздельные звуки, поскольку мышцы вашего речевого аппарата сокращались бы случайным образом. Как подчеркивают Майкл Шадлен и Адина Роскис, независимо от того, верите вы в совместимость свободы воли с детерминизмом или нет, с индетерминизмом она не совместима точно. Или, повторяя блестяще сформулированную мысль одного философа, „случайность так же неумолима, как и необходимость”».

Автор заключает, что «может квантовая неопределенность дотянуться до поведения или не может, это не решает главной проблемы: всё, что она в состоянии породить, – это случайность. Вы действительно готовы утверждать, что в основе свободы воли – феномена, которым оправдывают награду и наказание, – лежит случайность?»

Главными своими оппонентами Сапольский избирает компатибилистов – сторонников той точки зрения, что, хотя свободы в подлинном смысле не существует, человеку можно вменять ответственность за его поступки.

Компатибилисты, как правило, исходят из формулировки свободы, выдвинутой еще Томасом Гоббсом: «Свободный человек – тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать». То есть свобода в этом понимании – это свобода следовать своим желаниям. На человека возможно возлагать ответственность за его действия и бездействия, если они были результатом его собственных желаний и стремлений.

Если сотрудник не вышел на работу, потому, что был прикован к постели тяжелой болезнью и температурой под 40 градусов, то он свободен от упрека. Если физически ничто не мешало ему явиться на рабочее место, к нему возникнут претензии.

Водитель, совершивший наезд на группу людей и причинивший им смерти и увечья, невиновен, если это стало результатом внезапного приступа болезни, который он не мог предвидеть. И виновен, если он сам хотел и намеревался это сделать.

Сам Сапольский приводит пример судебного процесса, имевшего место в США: человек за рулем испытал приступ эпилепсии, потерял управление и совершил наезд. Освободил ли суд его от ответственности? Нет. Дело в том, что водитель знал, что страдает эпилепсией, и пренебрегал прописанными ему препаратами, которые должны были предотвращать приступы. Он не выбирал страдать эпилепсией и никак не виноват в этой болезни. Но вот отказаться принимать лекарства было его личным выбором, на основании которого он был признан виновным.

То есть свобода – это свобода действия. Вы свободны, если какие-то внешние обстоятельства – тяжелая болезнь, наручники, прутья решетки – не лишают вас возможности поступать, как вы хотите.

Такое понимание свободной воли, в глазах компатибилистов, позволяет совместить представление о моральной ответственности с верой в то, что мир детерминирован. Как говорил Артур Шопенгауэр: «Человек может делать то, что он желает, но не может желать, что ему желать».

Ваши желания в этой картине мира детерминированы процессами в вашем мозгу, а сами эти процессы – множеством причин, которые восходят к вашему прошлому, юности, детству и далее теряются где-то в темных глубинах эволюции. Вы не имеете (и не можете иметь) над этими причинами никакой власти.

Ваши гены, особенности внутриутробного созревания, детский опыт, особенности питания, благоприятный или негативный опыт, приобретенный в детстве, – всё это может сделать вас бессовестным негодяем, который и не хочет, и не может честно трудиться и уважать других людей. А может – честным и трудолюбивым человеком, который прекрасно ладит со своим окружением и добивается успеха. Окажетесь ли вы в тюрьме строгого режима или в прекрасном доме с любящей семьей, определяется множеством факторов, которые вы не можете контролировать.

Но при этом, как полагают компатибилисты, профессиональный уголовник заслуживает осуждения, а усердный и честный труженик – похвалы, потому что и тот, и другой делали то, чего они хотели и к чему стремились. Но ни тот, ни другой не могли захотеть по-другому.

Сапольский находит такую точку зрения явно нелепой – последовательный материализм не оставляет места для личной ответственности. Тут мы можем с ним согласиться. Более того, его следует поблагодарить за то, как медленно и тщательно он разжевывает вполне очевидные вещи.

Как материалист, он полагает, что все наши мысли, желания и поступки определяются нашим мозгом, в частности тем, насколько хорошо развиты те или иные участки коры.

Например, он описывает результаты экспериментов, в ходе которых ученые выясняли, какие именно участки мозга активируются в тех или иных ситуациях: «Удручающий, легко воспроизводимый эксперимент: стоит показать лицо человека другой расы, и примерно у 75% испытуемых возбуждается миндалина – область мозга, отвечающая за страх, тревогу и агрессию. Меньше чем за десятую долю секунды! После чего ПФК (префронтальная кора) делает самое трудное. У большинства испытуемых через несколько секунд после активации миндалины в игру вступает ПФК и вырубает её… Хотите быстро изменить работу лобной коры среднестатистического гетеросексуального мужчины? Подвергните его воздействию определенного стимула, и его ПФК с большей вероятностью решит, что перейти дорогу в неположенном месте – прекрасная идея. Что это за стимул? Близость привлекательной женщины. Жалкое зрелище, не спорю… Таким образом, самые разные вещи, часто не зависящие от вас – стресс, боль, голод, усталость, запах пота, человек, попавший в поле периферийного зрения, – могут влиять на эффективность работы вашей ПФК».

То есть один участок мозга (миндалина) автоматически выдает животную и, часто, асоциальную реакцию: агрессию, страх и т. д., а другой – префронтальная кора – пытается удержать человека на путях правды (или хотя бы благоразумия). Если ваша ПФК хорошо развита, то вы – благоразумный, ответственный, законопослушный гражданин, ваши асоциальные порывы оказываются задушены раньше, чем они прорвутся на поверхность. А если нет – то, увы, вы человек импульсивный, вспыльчивый и распущенный и рискуете окончить свои дни за решеткой.

Как ПФК отреагирует на искушение, зависит от массы факторов, которые находятся совершенно вне вашего контроля. Начиная от того, что произошло минуты, часы и дни назад, и кончая тем, что происходило где-то в плейстоцене.

Если вы выросли в опасном и нестабильном окружении, мать-одиночка не могла вам уделить полноценного внимания, вы ели нездоровую пищу, а ваш детский и юношеский опыт научил вас бить первым, ваша ПФК останется недоразвитой.

А это приведет к тому, что вы выхватите нож или пистолет в ситуации, в которой человек с более благополучной личной историей просто пожал бы плечами, и поедете отбывать огромный срок – по причинам, которые, как подчеркивает Сапольский, находились полностью вне вашего контроля. Статистика показывает, что ваши шансы попасть в тюрьму четко зависят от того, в каких условиях вы родились и выросли. Возлагать на вас ответственность за это – бессмысленно и глубоко несправедливо.

Конечно, Сапольский в курсе возражений, которые выдвигаются в таких случаях. Разумеется, люди имеют разные стартовые условия. По интернету ходит масса шуток про гениальных предпринимателей, которые добились всего своей изобретательностью и усердием – и, «случайно так совпало», родились в богатых и влиятельных семьях. Конечно, если вы родились в криминальном гетто у матери-одиночки, имеете непрезентабельную внешность и принадлежите к непопулярному расовому меньшинству, ваши шансы пробиться в жизни гораздо хуже, чем у пригожего мальчика из хорошей семьи.

С этим никто не спорит. Но это не отменяет того, что некоторые люди пробились из самых неблагоприятных условий – терпение и труд всё перетрут.

Это важнейшая часть американской мечты. Человек должен перестать винить обстоятельства, принять ответственность за свою жизнь, упорно трудиться, тщательно беречь репутацию, экономить, и в итоге его усилия будут вознаграждены.

На это Сапольский отвечает, что и такие качества, как «терпение», «упорство», «самодисциплина», на самом деле тоже определяются структурами вашего мозга, а эти структуры сформированы факторами, которые находились (и находятся) вне вашего контроля. Люди не выбирали быть усердными или ленивыми – они не выбирали вообще ничего.

Как он пишет, «Как мы уже знаем, рассуждая об эволюции ПФК, мы одновременно говорим и о генах, появившихся в процессе этой эволюции, и о работающих в мозге белках, которые эти гены кодируют, и о том, как детство изменяет регуляцию этих генов и белков. Вашу ПФК вплоть до настоящего момента создавала неразрывная линия влияний, в которой не отыщешь ни единой трещинки, где могла бы затаиться свобода воли... Смысл этой главы в следующем: невозможно заставить себя иметь больше силы воли. И управлять миром, основываясь на убеждении, что люди могут и должны это делать, – плохая идея».

Итак, Сапольский подробно обосновывает главный тезис своей книги – в мире материализма свободной воли не существует. Чуть дальше мы рассмотрим, почему свободная воля существует, её невозможно отрицать, и сам автор невольно это утверждает.

Представьте себе человека, который произносит перед вами длительную, тщательно аргументированную речь, в которой он доказывает вам, что вы совершенно глухи. Он приводит массу самых серьезных доводов из области естественных наук, ссылается на множество исследований, проведенных уважаемыми учеными, указывает на научный консенсус, который давно уже никто, кроме сетевых фриков, не ставит под вопрос.

Вы уже готовы под давлением неоспоримых фактов смириться перед авторитетом науки и признать: да, вы приписывали себе способность слышать совершенно напрасно, всё это было иллюзией и самообманом.

Но тут вам приходит в голову внезапная мысль – вы же слышите эту речь. Она может достигнуть вашего сознания только потому, что ваш слух нормально функционирует. Сам факт, что вы воспринимаете его выступление, полностью его опровергает.

Возможно, вы еще не понимаете, где именно в его рассуждения вкралась ошибка. Но вам уже ясно, что то, что он утверждает очевидно нелепо.

Это так и в отношении свободной воли.

Чтобы обратить внимание на аргументы противников свободной воли, вы должны совершить акт выбора. Из множества сигналов, которые достигают вашего сознания, вы должны избрать именно этот.

Вы могли бы смотреть смешные ролики с котиками или спорить о политике – но вместо этого вы избрали потратить ваше время и внимание на разбор аргументов, касающихся свободной воли.

Вы уже совершили, таким образом, акт свободного произволения.

Более того, чтобы внимательно прочитать книгу, полную научной, философской, юридической и моральной аргументации, вам понадобится некоторое упорство, а для этого нужно сознательно отвергнуть множество информационных искушений, на которые так богато наше время.

Свободная воля будет нужна вам при чтении каждого абзаца. «Нет, я не буду смотреть социальные сети и новостные каналы. Нет, я не буду смотреть сериал. Нет, я не буду играть в компьютерную игру. Я буду внимательно читать книгу и вникать в аргументацию автора».

Противник свободной воли скажет, что ваш интерес к этой теме детерминирован. Какие-то процессы в вашем головном мозге сделали тему свободной воли интересной для вас – и эти процессы можно полностью свести (как это и пытается сделать автор) к сложной комбинации наследственности, жизненного опыта, недавних раздражителей и еще ряда факторов, ни один из которых не находится под вашим сознательным контролем.

Проблема в том, что его позиция столь же абсурдна, как позиция человека, который с глубокой убежденностью говорил бы: «Послушайте, вы ведь на самом деле глухой». Бессмысленно обращаться к глухому с требованием «послушать». Это не в его власти. У него нет такой возможности. Призывая другого человека «послушать», вы тем самым выражаете свою веру в то, что он обладает слухом.

Так любое вообще обращение к человеку с какой бы то ни было аргументацией предполагает, что он обладает свободной волей. Что его контроль над его решениями вовсе не является иллюзией.

Любая аргументация предполагает за адресатом не только интеллект, но и свободную волю. Выдвигать аргумент – значит говорить как минимум: «Послушайте меня, уделите мне время, я хочу сказать вам нечто стоящее внимания. Возможно, выслушав меня, вы измените ваш взгляд на вещи и отношение к людям». Но любое обращение, которое подразумевает «поступите так-то», есть обращение к воле человека, к его способности делать выбор.

Именно этим (самым нескрываемым образом) занимается и Сапольский. «Перед этой книгой стоит задача заставить людей думать иначе о моральной ответственности, похвале и порицании, об идее, будто мы, люди, обладаем свободой воли. И не только думать иначе, но и иначе к таким вещам относиться. А самое главное – в корне изменить свое поведение».

Ирония ситуации, похоже, ускользает от автора. Он обращается к людям с доводами, призывами, упреками, увещеваниями, как если бы в их власти было принять то или иное решение, пересмотреть свои взгляды, начать действовать по-другому. Люди должны обратить внимание на его аргументацию, внимательно ознакомиться с ней и, наконец, «в корне изменить свое поведение», совершив, таким образом, целый ряд сознательных и свободных выборов.

Но при этом он как раз и стремится доказать, что изменить свое поведение никто не может. Как он пишет немного дальше, «Вопрос, на который мы будем искать ответ в этой главе, звучит следующим образом: «Если свободы воли не существует, как вообще что-то может измениться?»

Ответ следующий: не мы меняем свою психику. Наша психика – конечный продукт всех предшествующих биологических состояний – изменяется под влиянием обстоятельств.

Когда мы закончим, суровая реальность покажет, что мы, пусть и устроены невообразимо сложнее калифорнийского морского зайца, тем не менее есть биологические машины, состоящие ровно из тех же строительных блоков и снабженные теми же механизмами изменения».

Но какой смысл обращаться с любого рода аргументацией к людям, которые не имеют контроля над своими решениями?

Здесь стоит упомянуть одно возражение, возникающее практически в любой дискуссии на эту тему.

Оно выглядит примерно так: «Аргументация – это часть всё того же детерминированного процесса. Аудиовизуальная информация на входе преобразуется в сигналы в ваших нейронных цепочках. Эти сигналы, пройдя через сложные преобразования, в итоге выдают ваше согласие или несогласие. В конце концов, все мы знаем о том, что животные обмениваются сигналами, и их поведение может меняться под влиянием этих сигналов. Более того, даже созданный людьми искусственный интеллект может понимать команды и реагировать на них определенным образом; вы можете поддерживать беседу с ним, он будет реагировать на ваши слова – но никто не приписывает программе свободной воли».

Этот довод основан на смешении двух принципиально разных вещей: воздействия и убеждения. Мы могли бы спросить у собеседника, приводящего этот аргумент:

– Тогда чем вы занимаетесь сейчас? Вы пытаетесь дрессировать меня, как животное, или программировать, как компьютер?

– Я пытаюсь вас убедить.

– То есть процесс убеждения отличается от процесса дрессировки или программирования?

Мы интуитивно понимаем, что это радикально разные вещи. Но, возможно, нам стоит рассмотреть вопрос подробнее.

Собаку можно дрессировать, она может научиться различать ваши команды. Но вам не придет в голову её переубеждать. У собаки не бывает убеждений. Собаки превосходно могут обмениваться сигналами – но не бывает собак-материалистов, которые пытались бы переубеждать собак-теистов.

Человека тоже можно (хотя это и глубоко безнравственно) подвергать дрессировке – как например, при «промывке мозгов». Это практика, основанная на том, что человеку трудно долго удерживать дистанцию между тем, что он думает, и тем, что он говорит. И если его заставить сто раз скандировать какой-нибудь лозунг из-под палки, на сто первый раз он произнесет его уже с искренним убеждением. Но это не имеет ничего общего с аргументацией и убеждением. Это в принципе другое явление.

В романе Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин» разнузданного хулигана Алекса в тюрьме подвергают «терапии». Ему демонстрируют на экране сцены насилия, в то же время подвергая воздействию определенного препарата. У него вырабатывается устойчивый рефлекс. Теперь, если он попытается поднять на кого-то руку, ему становиться очень плохо.

Значит ли это, что его «убеждали» и «переубедили»? Очевидно нет. Что же отличает убеждение? Признание за собеседником сознания и свободной воли. Например, тюремный священник, увещевающий преступника к покаянию, не подвергает его «терапии» и не пытается сформировать у него рефлекс – он обращается к нему как к личностному и свободному агенту.

Любое обращение вида «Тебе следует изменить свои взгляды и свое поведение таким-то образом» исходит из того, что человек может это сделать. Он вовсе не детерминирован факторами, находящимися за пределами его контроля. У него есть реальный свободный выбор.

И именно как к личностным и свободным агентам обращается к своим читателям и Сапольский.

Пример с искусственным интеллектом еще менее относится к делу, чем пример с животными. Собака хотя бы может питать к вам привязанность, ИИ – это не больше чем программа-компилятор, которая предлагает вам разрезанные на кусочки и склеенные речи других людей.

Конечно, можно попробовать сочинить антиутопию, в которой опасный религиозный фанатик, путем долгих увещеваний, обращает ChatGPT в свою веру и использует его для контроля над человечеством – но это навсегда останется чистой фантастикой, потому что у программы нет (и не будет) ничего похожего на сознание или личные убеждения.

Итак, сама по себе аргументация предполагает, что мы обращаемся к существам, обладающим сознанием и свободной волей, которые в состоянии контролировать свои решения. Людей можно принудить изменить свое поведение, как в «Заводном апельсине». Можно (успешно или нет) манипулировать людьми, играя на их страхах и влечениях, но вот чтобы призывать людей «в корне изменить свое поведение» под влиянием таких-то аргументов, нужно исходить из того, что такое изменение находится в их власти.

Вспомним главный тезис, который выдвигает Сапольский. «Итак, вот моя позиция: поскольку мир детерминирован, свободы воли в нём быть не может, и посему возлагать на людей моральную ответственность за их поступки – неправильно».

Проблема в том, что уже сама эта фраза содержит внутреннее противоречие. «Неправильно» в каком смысле? Само это слово, применительно к поведению человека, предполагает, что у него есть личный выбор – он может поступить «правильно» или «неправильно». По мнению автора, возлагать на людей моральную ответственность за их решения – «неправильно». Он призывает нас удалиться от этого, и выбрать «правильно» – перестать обвинять людей за то, что не в их власти.

Детерминированный природный процесс не может развиваться «неправильно». Он всегда развивается «правильно» – в соответствии с безличными и неизменными законами природы. А законы природы, как шутят физики, нельзя нарушить даже за очень большие деньги. Обличать его в «неправильности» и призывать изменить свое поведение – довольно странная идея.

Однако автор и не относится к людям как к природным процессам. Вопреки своему основному тезису, он только то и делает, что «возлагает на людей моральную ответственность за их поступки».

Обрушиваясь на Дональда Трампа и его избирателей, Сапольский пишет об их ксенофобии и неприязни к мигрантам из Мексики. Он с явным возмущением приводит отрывок из речи Трампа: «Когда Мексика посылает к нам своих людей, они не посылают лучших. Они не посылают вас или вас. Они посылают людей с массой проблем, и те привозят свои проблемы с собой. Они привозят наркотики. Они привозят преступность. Они – насильники». Сапольский указывает на то, что подобного рода страх и враждебность существовали в США и по отношению к другим группам иммигрантов (например, ирландцам).

Эта неприязнь, по его убеждению, результат определенных факторов, которые не контролируются людьми, её переживающими. «Если вы типичный американец, то есть масса обстоятельств, повышающих вероятность поддаться трамповскому обусловливанию: например, вы устали, голодны или пьяны. Если за минуту до этого вас что-то испугало. Если вы мужчина и уровень тестостерона в последние несколько дней был у вас повышен. Если в последние несколько месяцев вы испытывали хронический стресс, поскольку, например, потеряли работу. Если в юности вы с ума сходили по музыканту, который придерживался такого же стереотипа. Если в подростковом возрасте вы жили в этнически однородном районе. Если в детстве вы подвергались физическому или психологическому насилию. Если ценности вашей матери были скорее ксенофобскими, чем плюралистическими. Если в период внутриутробного развития вам не хватало питательных веществ. Если вы обладатель особых генных вариантов, имеющих отношение к эмпатии, реактивной агрессии, тревожности и реакции на двусмысленность. Всё, над чем вы не имели власти.

Но изменятся ли ваши взгляды на жизнь в результате токсичной попытки одного демагога сформировать у вас условно-рефлекторную ассоциацию, определяют всё те же механические строительные блоки».

Рассмотрение внутренних проблем США и оценка политической позиции автора, естественно, не входит в нашу задачу, как и выяснение того, кто там токсичный демагог. Важно то, что здесь, как и в других местах книги, автор впадает в неразрешимое противоречие.

Такие слова, как «токсичный демагог», носят характер нравственной оценки (это плохой человек) и увещевания, обращенного к аудитории (ему не следует доверять). Не будьте такими тупыми ксенофобами, которые слушают токсичных демагогов!

Обратим, однако, внимание, что автор порицает поведение, которое, если он прав, люди совершенно не контролируют.

Если бы мы имели дело с автором, признающим свободу воли, эта риторика была бы понятна: мол, неприязнь к иммигрантам – плод чего-то низшего, животного в нас, вы должны быть выше этого и поступать как мудрые рефлексирующие личности, вдохновляемые высокими идеалами братства всех людей.

Но если ничего «высшего в нас» просто нет, то порицать людей за ксенофобию совершенно бессмысленно, как и хвалить их за широту взглядов. Собственно, сам автор неоднократно утверждает именно это прямым текстом.

Но тогда, как бы мы могли осуждать «токсичных демагогов» и их аудиторию? Какой смысл могли бы иметь нравственные оценки в мире без свободной воли?

Это же противоречие! С одной стороны, автор утверждает, что давать нравственные оценки невозможно из-за отсутствия свободной воли. С другой стороны, их весьма решительно дает.

В одной из глав он рассматривает душевные расстройства. Именно с той целью, чтобы утвердить свой основной тезис об отсутствии свободы и ответственности.

Он подробно и печально рассказывает о том, что раньше на людей, страдающих различными психиатрическими проблемами, возлагали ответственность за их девиантное поведение. Людей, страдающих шизофренией, могли обвинить в сговоре с дьяволом. Эпилептики также могли пострадать от окружающих за свою болезнь. Еще относительно недавно детей, которые страдали расстройствами внимания, сурово наказывали как лентяев. Солдат, которые переживали посттравматическое расстройство, третировали (или наказывали) как трусов и симулянтов.

Сейчас мы уже понимаем, что бессмысленно преследовать людей за их болезнь, над которой они не имеют власти. Чем больше расширяются наши научные знания (аргументирует Сапольский), тем больше мы снимаем с людей бремя ответственности. Мы понимаем, что многие их поступки были просто не в их власти. Давайте наконец признаем, что с научной точки зрения нам вообще не следует возлагать на людей вину за что бы то ни было.

Но нельзя не заметить, что упомянутые преследования душевнобольных вызывают у автора самое искреннее порицание, а особенно сильно он негодует на психоаналитиков, которые усматривали в шизофрении вину матери больного.

В начале 50-х годов психоаналитики считали, что причина шизофрении подростка – неправильное обращение со стороны матери. Тяжкое бремя вины и ответственности, которое они возлагали на мать, которой и так приходилось трудно, наконец побудило родителей больных возмутиться – а сама теория была полностью опровергнута. Шизофрения связана с поражением мозга, в котором мать никак не виновата и не может быть виновата.

Когда автор пишет об этом печальном явлении в истории психиатрии, его язык становится яростно обвиняющим:

«Подонки от психоанализа даже изобрели глумливый, уничижительный термин для семей (то есть матерей) пациентов с шизофренией, которые пытались уйти от ответственности, наивно поверив, что это заболевание мозга: диссоциативно-органические типы».

Он сочувственно цитирует журналиста, который описывает воображаемый почти-нюрнбергский процесс над психоаналитиками:

«Подсудимые умышленно, при отсутствии научных доказательств, обвиняли родителей пациентов с шизофренией… в болезни детей, тем самым причиняя им огромную боль и страдания, вселяя в них чувство вины».

То есть, оказывается, психоаналитики со своей ложной и разрушительной теорией всё же виноваты. Они умышленно и сознательно злоупотребили доверием пациентов и причинили им вред. Они подлежат за это суду. Сапольский подчеркивает, что они даже не извинились.

Но ведь это опровергает главный тезис: люди не имеют свободной воли, и их бессмысленно обвинять в чем-либо. Ведь поведение психоаналитиков, так же как поведение нью-эйджеров (он обвиняет их в жульническом использовании научных терминов) или расистов, полностью детерминировано процессами в их головном мозге, которые, в свою очередь, полностью определяются чисто природными причинами.

Автор возлагает ответственность, резко порицает одних, хвалит других – как-то забывая о том, что в рамках его взглядов на мир это невозможно.

Ведь чтобы порицать кого-то, нужно, прежде всего, верить в существование нравственных обязательств. «Ты не должен причинять вреда невинным людям. Особенно, если ты профессионал. Особенно, если они твои пациенты и доверяют тебе». Но какой смысл выражения «должен» или «не должен» могут иметь в отношении детерминированного природного процесса? Он развивается согласно неизменным и безличным законам природы и не может развиваться иначе.

Какой смысл может быть в том, чтобы негодовать на такой процесс? Или в том, чтобы обзывать его всякими обидными словами? Или в том, чтобы тащить его на суд?

Это напоминает известную историю про то, как царь Ксеркс велел высечь море, разметавшее его корабли. В том же положении оказывается Сапольский – или любой другой человек, который пытается отрицать свободу воли. Он сам демонстрирует, что это невозможно.

Однако утверждение, что «свободная воля является иллюзией», сталкивается с еще одной проблемой.

Мы переживаем эту свободу непосредственно. Вы читаете этот текст, потому что таково было ваше свободное решение. Вы хорошо помните, что ваши поступки – которыми вы довольны или в которых вы раскаиваетесь – совершили вы сами. Противники свободной воли полагают этот опыт иллюзорным. Но как мы отличаем иллюзию от реальности?

Если я скажу, что то, что вы сейчас смотрите в экран, есть иллюзия, не существует никакого экрана – вы попросите обосновать это предположение, а не получив обоснований, продолжите пребывать в убеждении, что смотрите в неиллюзорный экран.

Почему? Потому что бремя доказательства лежит на том, кто объявляет непосредственный опыт иллюзорным. Если человек объявляет опыт свободного произволения иллюзорным, бремя доказательства этого лежит на нём. Проблема в том, что такое доказательство невозможно в принципе по ряду причин.

Во-первых, потому что доказательство требует аргументации, а аргументация требует, как мы уже рассмотрели, свободной воли.

Во-вторых, опыт принятия решений мною, сознание того, что я могу поступить иначе, обладает бо́льшим уровнем достоверности, чем вера в существование экрана перед глазами.

У нас нет непосредственного доступа к экрану – у нас есть только комплекс ощущений в нашем сознании, который может быть иллюзией. Мы не можем исключить, что весь наш мир – симуляция, которая транслируется нам в мозги через толстый кабель, как в фильме «Матрица». Мы не можем исключить, что и мозгов-то нет, а есть сознание на каким-то другом носителе – допустим, квантовом суперкомпьютере.

Еще Декарт пытался практиковать последовательно сомнение, чтобы дойти до того, что можно знать наверняка. Он произнес знаменитую фразу: «Cogito ergo sum», «Я мыслю, следовательно, я существую».

Есть то, что мы знаем с неизбежностью: мы мыслим, следовательно, мы обладаем сознанием (никто не мыслит в бессознательном состоянии) и свободной волей (мы выбираем, о чём мыслить).

У нас нет прямого доступа к материи – у нас есть только ощущения в нашем сознании, которые с ней связаны.

Но к актам нашего произволения у нас доступ есть – прямой и непосредственный. Может быть, я сижу в имитации, похожей на компьютерную игру, но и внутри этой имитации я знаю, что обладаю сознанием и принимаю решения.

Материалисты пытаются опровергать этот прямой и непосредственный опыт при помощи своей теории о том, как устроено мироздание – теории, заведомо менее достоверной, чем этот опыт.

Приведу пример. Вы говорите: «Я глубоко опечален». А я отвечаю: «Нет, вы не опечалены! Потому что об этом говорят мои представления об устройстве мироздания!» Не будет ли это абсурдно – опровергать ваш непосредственный опыт моей теорией об устройстве реальности?

В таком же положении оказываются и материалисты (включая Сапольского), которые пытаются опровергать свободную волю.

– Я решил прочитать эту книгу.

– Нет, ты ничего не решал, потому что наша картина мира несовместима со свободой воли.

– И что же обладает большей достоверностью – мой непосредственный опыт или ваша картина мира? Кстати, как вообще вы её обосновываете?

Как говорит известный философ сознания Джон Серль,

«В случае с другими иллюзиями, вы можете спокойно жить, сознавая, что это просто иллюзии... Но когда речь заходит о свободной воле, вы не можете жить, исходя из детерминизма.

Например, вы приходите в ресторан, и официант говорит: «Вам телятину или стейк?». Вы не можете сказать: «Я детерминист. Что будет, то и будет. Я просто подожду, что произойдет», – потому что в этом случае, если вы откажетесь проявить свободную волю, сам такой отказ может быть мыслим только как акт свободной воли. Еще Кант на это указывал – мы не можем избавиться от убеждения в реальности свободной воли...»

Трудно не восхититься той тщательностью, с которой Роберт Сапольский обосновывает свой тезис. Если наука дает нам исчерпывающую картину мира, то в этой картине действительно нет места для свободной воли.

Его логика последовательна и совершенно безупречна. Она приводит к явному абсурду только потому, что его предпосылки ошибочны. Сциентизм (вера в то, что реальность может быть исчерпывающе описана наукой) ложен. Материализм как мировоззрение ошибочен.

Те выводы, к которым подталкивает нас автор, отчасти понятны. Более того, в них можно усмотреть нечто нравственно верное. Ты не знаешь обстоятельств жизни другого человека и как он дошел до жизни такой. Не торопись осуждать и показывать пальцем. Ты не знаешь, с какими внутренними и внешними проблемами ему проходится иметь дело.

Это напоминает известную историю аввы Дорофея про двух девочек, которые были похищены пиратами. Одна попала в благочестивый дом, другая – к содержательнице притона. Авва Дорофей говорит о том, что Бог будет судить их по-разному, зная все их обстоятельства – а нам лучше не судить вообще никак.

Но этот нравственный призыв имеет смысл только в том случае, если мы свободны ему внять. Мы сами решаем, осуждать нам других людей или нет. Обращаться с нравственными увещеваниями к детерминированным процессам, как это пытается делать автор, было бы бессмысленно.