III. Иван Александрович Голубцов¹⁰⁶

Его: о библиотеке Голубинского.

8.09.1887–04.11.1966 «депутат Красюковки» в 1917–1918 гг. и известный ученый–историк

Старший сын профессора А.П.Голубцова, Иван Александрович, стал крупным ученым, который оставил заметный след в отечественной историографии и архивоведении. Его научная деятельность и творческий путь как крупного картографа, историка, архиво– и источниковеда широко известны специалистам и по достоинству ими оценены.

И.А. Голубцов был не только известным московским историком по месту своей деятельности, но и одним из организаторов московских архивов и ряд его трудов имеет своим предметом историю Москвы и Московского государства.¹⁰⁷

Большинство статей о нем и, главным образом о его научных заслугах¹⁰⁸ появилось в 60–70 годах в связи с его кончиной. Однако эти публикации обошли стороной раннюю эпоху жизни и деятельности Ивана Александровича, падающую на трагические 1920–е и 1930–е годы. Коллеги–историки, работавшие вместе с ним в Институте Истории Академии Наук в 40–60–е годы, видели в нем всегда преданного делу исследователя, целиком погруженного в научные занятия, неизменно доброжелательного, умудренного жизнью светлого человека.

Но только пристальное внимание к конкретным обстоятельствам формирования личности его как человека и историка, к обстоятельствам, ставшим известными автору этой статьи из ряда архивных источников, позволяют осветить неизвестный доселе тернистый, если не сказать более, путь, пройденный Иваном Александровичем в служении ближним, народу и Отечеству в целом, и понять истоки его мудрости, истинной российской интеллигентности и высочайшего профессионализма...

Иван Александрович родился осенью 1887 г., когда его отец после годичного профессорского стипендиатства по окончании Академии только начинал читать свои лекции студентам Академии по церковной археологии – был «исправляющим должность доцента», т.е. младшим преподавателем. Родившийся первенец наречен Ваней при крещении, которое было совершено 13 сентября в Христорождественской церкви ее священником о. Михаилом Багрецовым при восприемниках – библиотекаре МДА – Евлампии Ив. Троицком (женатом на Софье Сергеевне Смирновой и бывшем с 1889 г. священником в Москве) и бабушке – Софье Мартыновне, супруге проф. прот. Сергея Константиновича Смирнова.

Детство и отрочество Ивана Александровича прошло в семье, богатой духовными и научными интересами и бедной, даже нищенской, в отношении материальных удобств и запросов. Это сформировало уровень и характер запросов Ивана Александровича. В моральном же облике Ивана Александровича с его мужественным, честным и открытым характером в соединении с горячим, но сдержанным темпераментом многое было от отца, который, по словам коллег, был «могучей моральной величиной, человеком идеальной чистоты, пламенным защитником правды, другом всех обиженных, стойким консерватором по взглядам, но недругом всех реакционеров и врагом всех представителей мракобесия и насилия».

К 1897 году, когда 10–летнему Ване пришлось держать вступительный экзамен в первый класс Сергиево–Посадской мужской гимназии, он получил уже изрядное домашнее воспитание под руководством матери, имевшей диплом домашней учительницы и, видимо, студента Академии выпуска 1899 года Николая Ивановича Богоявленского, учителя низшей школы с 15–летним стажем, как об том говорит подпись на помещаемой здесь фотографии.¹⁰⁹ В доме была введена система обучения младших детей старшими, так что Ваня, учась в гимназии, дома приобретал навыки педагогической работы, а обучаясь в последнем классе гимназии, подрабатывал репетитором уже где–то на стороне.

Окончив в 1905 году с золотой медалью¹¹⁰ все восемь классов Сергиево–Посадской гимназии, он поступил на историко–филологический факультет Московского университета. Выбор был сделан вопреки желанию отца очевидно, хотевшего видеть его преемником по своей дисциплине в Московской Духовной Академии. Еще учась в гимназии, под влиянием историков посещавших дом Голубцовых – Н. Ф. Каптерева, и особенно В. О. Ключевского, Иван Александрович склонялся к занятиям по истории, в частности, истории крестьянства и крепостного права [5 с 307] И в Университете, на семинарах Ю.В. Готье и М. М. Богословского он выбирал темы по истории крестьян, а в 1909 году В. О. Ключевский предложил ему тему по истории помещичьего хозяйства в последний век крепостного права, в продолжение работы В. И. Семевского по этому вопросу. Серьезная выпускная работа «Повинности крепостных крестьян в великороссийских губерниях в первой половине XIX века» в совокупности с «весьма удовлетворительными»¹¹¹ оценками, полученными на экзаменах по одиннадцати предметам,¹¹² обеспечили ему диплом I степени по историческому отделу и приглашение остаться на кафедре на три года для подготовки к профессорскому званию. Следы такой подготовки сохранились в рукописях Ивана Александровича, как отметил Л. Черепнин.¹¹³ Это магистрантский отчет 1912 года под названием «О Русской Правде и к вопросу о колбягах» и «Заметки при чтении Ипатьевской летописи». Эти занятия велись в весьма скудных материальных условиях. Судя по личным документам,» И.А., будучи студентом, существовал сначала на небольшое пособие от родителей и на заработки от частных уроков и, вероятно, только на 4–ом курсе стал получать стипендию им. Хлудова, не оставляя впрочем, уроков.

Внезапная смерть отца в июле 1911 года ухудшила материальное положение семьи и побудила Ивана Александровича искать заработок. С сентября 1912 года он стал преподавать русскую историю на Высших женских юридических курсах Полторацкой в Москве, где трудился до 15 декабря И 9 года, за исключением периода с мая 1916 года по февраль 1918 года.

После завершения магистрантской подготовки и сдачи экзаменов, как можно предполагать, хотя документов об этом пока не найдено, он с 1914 да ведет занятия (до 1916 г.) и в Московской женской гимназии Припонской по русской и зарубежной истории,¹¹⁴ и в те же годы (1914–16 ?) аботает внештатным («вольноопределяющимся») сотрудником Московкого Главного Архива М.И.Д.¹¹⁵

В юношеские и более поздние годы формирование мировоззрения Ивана Александровича шло в сложных условиях противоборства, с одной стороны, различных философских, преимущественно, материалистических учений, усиленно насаждавшихся тогда в студенческой среде, и с другой – религиозных – в семье, особенно со стороны матери. Последняя после смерти своего супруга нашла себе духовную опору в старце о. Алексии – иеромонахе Зосимовой Пустыни, что находилась на станции Арсаки Северной ж.д., километрах в 25–ти от Сергиева Посада. В своих письмах к старшим детям Ивану, Марии и Сергию, жившим и учившимся в Москве, она постоянно проявляла беспокойство и заботу об их религиозно–нравственном состоянии, что свидетельствуется приводимыми ниже фрагментами из ее писем : дочери Марии. Процитируем те места из ее писем, собранных в машинописном труде архиеп. Сергия Голубцова, которые имеют отношение к Ивану Александровичу. Среди них и те, что связаны с упоминаемым в тексте увлечении со стороны обоих братьев (Ивана и Сергея) подругой их сестры Марии – «Милей» (Людмилой Крестовой) .

Из письма от 13 марта 1913 г.: «...Милая Марусечка, мне было очень прискорбно слышать от Вани, что вы с ним ходили в театр. Это в Великий то Пост, посвященный страданиям Христа, Которого вы оба любите. Как же одно с другим вяжется? Любите и оскорбляете? Дай Бог, чтобы это было сак бы недомыслие, о котором вы бы пожалели в душе и не пожелали бы уже его повторения...»

От 14 июля 1913 г.: «...11–го с утра я со всеми детьми, кроме Вани, конечно, и с двумя прислугами уехала в Зосимову Пустынь, и там мы оставались до 13–го вечера. Все, кроме Симы, поговели и причащались. Погода была все время чудная, народу не очень много, время провели хорошо, все гуляли, собирали грибы и ягоды, которых там очень много; брали один номер в 5 кроватей и спали по двое и заплатили за двое суток с пищей 3 рубля. Дети были все очень довольны...В тот же день по нашем приезде Ваня в 12–ом часу ночи уехал с компанией (Ал. Мих. Захаров и Тонин муж и еще, кажется, кто–то) в Ростов и далее, хотел проехать в Кострому...»

От 9–го сент. 1914 г.: «Очень грустно мне было сегодня отпускать Ваню из нашего семейного круга в обстановку, сказала бы, безнравственную, холостого человека, живущего с кем–то. Не знаю, насколько это чувствует сам Ваня. А мне было бы гораздо приятнее отправлять его в такую же нормальную семейную обстановку – собственную, т.е. хотелось бы, чтобы он сам уже выбрал бы себе хорошую невесту и женился бы – уже 27 лет исполнилось, папа уже был в ту пору отцом. Боюсь как бы эта обстановка ...не повлияла бы на него незаметно в дурную сторону...Мне не нравится, что вы со мной очень не откровенны, все скрываете от меня, что с вами делается, чего вам хочется... Как Ване желаю найти добрую подругу жизни, так и тебе желаю окрепнуть здоровьем и вдвоем построить теплое гнездышко; тогда бы я спокойно могла бы думать о смерти... Какие отношения у Вани с Милей и у тебя с Ник. Ник. (анор.). Приоровым или никаких? Меня все это беспокоит... Милая Маруся, пожалуйста, ничего не позволяй себе вольнодумного против всякой святыни, царя и начальства, всячески учись держать язык за зубами, а в сердце крепко храни веру православную чистую без всяких примесей толстовства, протестантизма, неохристианства и т.п....»

Открытая тревога о том, как бы Ваню не забрали в армию звучит в письмах от 27–го октября и от 15 ноября 1914 г. От 27 октября: «...Я уже ездила в Зосимову Пустынь и внесла 60 р. на вечное поминовение за нас с папой, и заняла их у Аннушки (прислуги. – С. Г.), пока до первого числа. Денег пока своих нет ни гроша... Ничего поэтому не покупаю – ни шапки Нюре, ни шерсти..., а сижу у моря и жду погоды. Коля кончил 3–им учеником II–го разряда, а Леля – 1–ым, тоже II–го разряда, а Пете еще не выдали бальника. Скажи Ване, что я слышала, что будто у вдовствующих матерей старших сыновей не берут на военную службу, и что ему надо подать прошение и его перечислят во II–ой разряд по случаю перемены в семейном положении...»

От 15–го ноября: «... Ты писала и ничего не знала, что мы и Ваня беспокоились об его (а м.б. Приорова – С.Г.) участи, как бы его не забрали на днях и теперь еще не успокоились потому, что ничего не знаем, зачислили в штат или нет ? Скажи ему, что у нас объявления о призыве еще не расклеены, думают, что получат указ к 20–му числу...»

От 10–го февр. 1915 г.: «...Напиши, пожалуйста, какие отношения у Вани с Милей, почему они, как жених с невестой, сидят одни в комнате, как это понимать?... Ведь ответственность на мне перед родителями Мили... Это просто какое–то недоразумение, и дай Бог, чтобы оно рассеялось как дым. Скажи все это Ване, Миле и Сереже...» (По–видимому, речь шла о какой–нибудь фотографии, м.б., и сделанной Сергеем. – С.Г.)

От 4–го сент. 1915 г.: «...Скажи Ване, что взнос уже сделан в гимназию, а за квартиру нам платить будет нечем, также и за Нюру внести 50 руб. за курсы не из чего... Наташа с первого числа хворает жабой с жаром до 39,1 градусов, так что еще не вступала в исполнение своих обязанностей в качестве классной дамы у Цветковых, а только была на молебне. Все ужасно становится дорого, уж как и жить будем!...»

От 17–го марта 1916 г.: «... И зачем Сережа вздумал строить свое счастье на несчастии брата своего? Ох! Это счастье на глиняных ногах... Я думаю, что и меньше бы скорбела, если бы Сережа прошлый год ушел на войну... Тогда было бы утешение в сознании приносимой жертвы за Родину, а теперь, какое утешение?...»

Однако 1 июня 1916 года не Сергей, а Иван ушел на военную службу: либо его призвали как «ратника 1–го разряда ополчения» (по вынутому еще в 1908 г. жребию), либо он добровольно пошел из–за тяжелой травмы «на личном фронте».¹¹⁶

Из других писем видно, что после Рождества (т.е. 25 дек. 1916 г.) Сергей и Миля поженились; взгляд Ольги Сергеевны на отношения трех изменился, вероятно, еще до этого события.

От 17 янв. 1917 г.: «...Зачем Милина бабушка с Олей должны будут уйти на квартиру из–за того, что Сережа с Милей будут жить у родителей? Разве всем места не хватит?..»

От 15 марта 1917 г.: «...Тогда (на Пасху – С.Г.) как–нибудь постараемся примирить Ваню с Сережей и Милей, чтобы все было прощено и забыто с их сторон... Все это, конечно, возможно при условии доброй воли, а кто не захочет быть христианином в такие светлые дни, или не поверит в силу божественной благодати, или в действительную сообщаемость этой благодати..., тот пусть поступает по своей воле...Я смотрю на дело так: Сережа с Милей чисты в этом деле, оба поступили честно; Сережа вовремя давал Ване дорогу, сам отстранился, как младший, хотя имел чувство к Миле с самого начала, и хотел незаметно уйти в военную службу. Миля не могла идти [за Ваню], не имея чувства. Если она и была в чем виновата, то в невольном доставлении Ване скорби, но это невольный, ненарочный поступок, который, наверное, давно исповедан и разрешен батюшкой. На что же и на кого Ване сердиться? Насильно мил не будешь – разве за это можно сердиться? ...Давят на меня скорби...Главнейшие из них: 1) вот этот разлад братьев, 2) болезнь Павлика (костный туберкулез ноги. – С.Г.), 3) переворот государственный сокрушил мое сердце и терзает душу мрачными ожиданиями, 4) мысль о Нюрочке, что она на курсах не очень на месте, 5) батюшка о. Алексий ушел в затвор, 6) Ваню вот-вот возьмут на фронт...».

В армии Иван за полгода прошел ускоренное, по военному времени, обучение в пехотном Московском Александровском военном училище и в звании прапорщика был включен в состав 29–го пехотного полка, расквартированного с середины 1916 года в родном Сергиевом Посаде.

Вскоре он стал членом Исполнительного Полкового Комитета, а затем, с апреля 1917 года, командиром 16–й роты. Принял активное участие в установлении в Посаде демократических порядков после падения царизма – стал членом городского Распорядительного Комитета в начале марта 1917 года,¹¹⁷ а с 20 апреля – товарищем его председателя, врача Н.А. Королева, социалиста по убеждениям, который был одновременно назначен и Комиссаром Сергиева Посада. 9 или 10 апреля Иван Александрович выбран жителями председателем Комитета своего Вифанско–Красюковского района.¹¹⁸

От своего же района 30 июля он прошел и в гласные Городской думы. Был соредактором, а потом редактором «Известий Распорядительного Комитета», с марта, по крайней мере, до июня 1917 г., когда было выпущено 10 номеров этой газеты. От полкового комитета по делам полка выезжал на фронт на два с половиной месяца в сентябре – ноябре 1916 г. (?) и во 2–й половине мая, очевидно, 1917 года, но в боях не участвовал.¹¹⁹

Совершенно неизвестна была до сих пор и другая деятельность Ивана Александровича, связанная с организацией защиты храмов, поскольку после провозглашения в январе 1918 года декрета об отделении Церкви от Государства ее приходы потеряли право на защиту со стороны государственных органов охраны, и потому резко возросло число разбойных нападений на храмы. В связи с организацией групп самозащиты¹²⁰ в Посаде 9–11 февраля в Рождественской церкви, где служил Сергиево–Посадский Благочинный о. Александр Константиновский, проходило организационное собрание для выборов Совета¹²¹ приходских Советов для организации охраны имущества Лавры и храмов от возможных грабежей, слухи о которых просачивались в Посад.¹²²

Как отметил в своем дневнике заштатный профессор МДА А.Д. Беляев, председателем Совета 9 февраля 1918 г. был избран профессор МДА Николай Леонидович Туницкий, его заместителем – проф. МДА игум. Вассиан Пятницкий (от Лавры), секретарем – И.А. Голубцов, гласный городской Думы. Но 15–го числа Н. Д. Туницкий отказался от председательства, так как был недоволен тем, что среди членов Совета оказались избранными Дм. Ив. Введенский (проф. МДА) и некто Богуцкий. Тогда избрали в председатели И. А. Голубцова, проф. А.Д. Беляева – на должность старшего товарища председателя, а младшего – кокуевского священника о. Сергия Казанского (их храма Петра и Павла).

По должности председателя этой организации И. А. Голубцову приходилось принимать участие во встречах Святейшего Патриарха Тихона во время приездов его в Лавру и говорить приветственные речи, в частности, на четвертый день Пасхи в 1918 г. (25 апреля) и на Троицын день, 10 июня, когда Святейший Патриарх беседовал с И. А. Голубцовым, сообщившим ему, что пока ничего угрожающего для приходов в Посаде нет. Но реальнее была угроза для монастырей со стороны атеистических властей. Поэтому 8/21– 9/22 апреля 1918 года на квартире о. Сергия Казанского выработали текст обращения к Совету Рабочих и Солдатских Депутатов в защиту Лавры от расхищения. В этом совещании, кроме о. Сергия, участвовали И.А. Голубцов и А.Д. Беляев, но, как последний отметил 16/29 апреля, подачу обращения пока отложили до времени. Причина этого не указана. Как можно догадываться из последующего, они, очевидно, узнали, что местная Советская власть решила взять это в свои руки. Действительно, через несколько дней Голубцова, как Председателя Совета Объединенных церковных приходов, Сергиево–Посадский Совет Рабочих и Крестьянских депутатов официально пригласил на первое заседание учреждаемой Комиссии по охране памятников и художественных сокровищ Сергиева и его окрестностей, которое должно было состояться 10 мая 1918 года (н. ст., т. е. 27 апреля ст. ст.) в здании Женского Начального Училища на Вознесенской площади. Результаты этого совещания нам неизвестны. Вполне возможно, что там была создана «Комиссия по охране памятников старины и искусства Троице–Сергиевой Лавры». 1 ноября 1918 года Лавра была национализирована и все ее имущество и здания поступили в ведение этой Комиссии.

Угроза закрытия мощей преп. Сергия в марте–апреле 1919 г., а потом и их вскрытие, 11 апреля, вызвала волну протеста против этой акции, в чем принял участие (в составлении петиций в советские органы власти) и Союз приходских общин, в т.ч. И.А. Голубцов. 14/27 июля 1919 г. в члены Совета приходских Советов были переизбраны А.Д. Беляев, о. Николай Соколов из Вознесенской церкви, Елисеев и др. Хотя Голубцов не назван, но он, очевидно, оставался на своем посту, т.к. 18/31 августа состоялось почему–то вновь заседание «Союза», и на нем Голубцов читал «закулисно составленный, – как выразился Беляев, – список желательных кандидатов», в который Беляев не был уже включен, очевидно, из–за преклонного возраста и немощи.

В начале ноября 1919 года монахов выселили в Гефсиманский скит и «Параклит». Произошли массовые митинги на лаврской Красногорской площади (12 ?), 19 и 26 ноября с протестом против произвола советской власти. Вероятно, члены Союза приходских общин приняли участие в составлении протестов против закрытия Лавры, но никаких документов об этом пока не обнаружено, кроме Обращения в СНК со стороны профессора И.В. Попова. Но почему Попов? Быть может, он вошел в этот Союз, поскольку И. А. Голубцов, в это время уже работая в Москве в Центрархиве, вынужден был часто находиться в командировках, или, может быть, он только на время замещал Голубцова по просьбе последнего. В частности, известно, по личным документам, что в 20–х числах ноября 1919 года Иван Александрович уехал в командировку в Уфу и возвратился в Москву, очевидно, не раньше как только в первых числах марта следующего года.¹²³

Надо полагать, что арест Комиссии (под руководством Мольвера), назначенной Совнаркомом «расследовать» деятельность Сергиево–Посадских органов Советской власти по жалобе на них Свят. Патриарха, арест в январе 1920 года трех девиц¹²⁴ – инициаторов ноябрьских митингов на Лаврской площади, приказ арестовать активистов церковно–общественного движения – проф. И.В. Попова¹²⁵, архимандрита Варфоломея, И.А. Голубцова и члена Поместного Собора П.Б. Мансурова, – все это означало полный разгром, по крайней мере, в Сергиевом Посаде, церковно–общественного движения. И если Ивану Александровичу удалось избежать ареста в январе 1920 года, уехав в Уфу по делам службы, то в мае 1920 года его ожидало гораздо большее несчастье. По словам м. Сергии (Наташи), во сне Ивану Александровичу является его отец и говорит, «что ты здесь сидишь? У тебя мать умирает». Встревоженный, он едет в Тамбовскую губернию, в село Чашино (близ ст. Мучкап), куда в 1918 г. уехала, спасаясь от голода, Ольга Сергеевна с младшими детьми, но находит ее в полном здравии, правда, крайне измученной от тяжелой жизни в чужих людях.¹²⁶

Но вот проходит немного времени, и она, ухаживая за больными, заражается черной оспой и, тяжело страдая, умирает – к невыразимому горю своих детей. И Ивану Александровичу пришлось организовывать похороны и вывозить своих братьев на родину.

Возвратимся, однако, к официальной деятельности Ивана Александровича и хотя бы кратко проследим ее. В январе 1918 года он демобилизовался из армии (на правах преподавателя и тем более, что почти исключительно на нем, как гласила позднейшая справка из Гос. Архива от 5 ноября 1918 г., лежала забота о пропитании трех сестер, четырех братьев и матери–вдовы¹²⁷ (вовсе лишившейся в январе 1918 года пенсии за мужа в результате указов Советской власти. – С.Г.). Иван Александрович возвратился на Высшие Женские курсы и в Главархив, где ввел также курс чтения древних рукописей. Преподавал русскую историю и на Факультете

общественных наук («ФОН» ) 1–го МГУ в 1919 – 21 гг., затем там же * дипломатику ( до 1925 г.); на архивных курсах Центроархива в 1922– 25 гг.– архивоведение и там же, в 1925–1930 гг., – чтение древних рукописей. С сентября 1925 до июня 1927 г. состоял на службе и в Архиве Красной Армии, поручения которого периодически выполнял с 1919 г.

Помимо штатной работы, в 1921–24 гг. и 1926–27 гг. Иван Александрович нес обязанности члена ревизионной Комиссии по домоуправлению. В 1921–22 гг. состоял казначеем в Правлении Русского Исторического Общества. В личном архивном фонде Голубцова сохранились документы о ряде его командировок по поручению Архивов, где он трудился. Так, 5–го ноября 1918 г. И.А. Голубцов – архивист 3–го отд. 1-ой секции ЕГАФ (сотрудник Гос. Архивного Фонда) Отделом (Коллегией) по делам музеев и охране памятников искусства и старины НарКомПроса РСФСР (возглавляемым Н. Троцкой) был командирован¹²⁸ в Епи-фанский уезд Тульской губ. для осмотра Собрания художественно-исторических предметов в храме-памятнике на Куликовом поле и в бывшем имении Ю.А. Олсуфьева «Буйцы» для наложения печатей * и, в случае надобности, вывоза в хранилище Национального Музейного фонда. Как показывают документы, 14 (15?) ноября «представителем Троцкой» (как выразился о нем местный священник А. Страдинский) был произведен осмотр и последнему была вручена охранная грамота на храм и памятник и на все при нем хранящееся. В начале февраля 1919 года И.А. Голубцов был командирован в Лаврскую библиотеку для снятия копий с документов, относящихся к истории движения Степана Разина.¹²⁹

22 ноября 1919 г. И.А. Голубцов, как сотрудник Военной Секции ЕГАФ, был командирован в Уфу (с остановкой на ст. Мучкап Рязанск.–Уральск, ж.д.) по делам архивов Красной Армии и эвакуации архивных материалов, подлежащих утилизации и для надобности Главбума. Ему была вручена крупная сумма денег на эти цели. Все правительственные учреждения приглашались к содействию и предоставлению ему штабного вагона¹³⁰. Кроме того, он должен был закупить там продовольствие. В Уфе он задержался на 3–4 месяца, переболев, как мы уже упоминали, сыпным и возвратным тифом и перенеся, видимо, какую–то операцию, а м.б. и арест, (см. конец его следственного дела.)

Особо надо отметить большое участие Ивана Александровича в общественной работе, и не только тех учреждений, где ему приходилось работать. В частности, в марте 1918 г. он все еще состоял гласным Городской Думы Сергиева Посада (сохранилось приглашение ему явиться на заседание). Правда, эта Дума была вскоре же разогнана большевиками.

По Месткому Главархива он выполнял много общественных поручений, в том числе и по закупкам продовольствия в 1918–1920 годах. В частности, в августе 1920 г. Иван Александрович был выбран в Комиссию по улучшению продовольственного вопроса и был уполномочен на ведение переговоров с соответствующими организациями, в сентябре направлен в Гомельскую область на закупку яблок и одновременно для розыска военных архивов, оставленных частями старой армии.¹³¹

По Месткому Центрархива выполнял отдельные поручения, а в 1925– 26 гг. состоял членом экономической комиссии.

В начале 20–х годов происходит его знакомство, а затем и бракосочетание с сотрудницей Главархива Татьяной Алексеевной Смысловской, дочерью боевого генерала, попавшего в 1914 году в немецкий плен с армией Самсонова. В 1922 и 1924 гг. в их семье родились две девочки, Ольга и Елена. Материальные заботы Ивана Александровича увеличились, и потому приходилось подыскивать еще работу по совместительству.

С 1919 года Иван Александрович жил на Остоженке (д. 9, кв. 5) по удостоверению, выданному 3–им Московским отделением 1–й секции ЕГАФ (за N 473, от 24.11.1919). По–видимому, здесь же жила и его сестра Мария, по окончании Высших Женских Курсов работавшая научной сотрудницей в Историческом музее. Здесь же позднее поселился и брат Николай (священник с 1949 г.), окончивший Тимирязевскую Академию, и здесь он жил долго, чуть ли не до 1941–42 гг. с супругой Марией Францевной.

Примерно в 1924 году Иван Александрович получает от ЦеКУБУ (Центральная Комиссия по улучшению быта ученых) в доме N 15 по Зубовскому бульвару «голубятню» – большую однокомнатную квартиру в 40 квадратных метров. Под самой крышей в центре потолка был обширный застекленный проем – окно. Квартира (N 13) располагалась на седьмом этаже, рядом с машинным отделением лифта, работавшего только до шестого этажа. Но потолочный проем доставлял не свет, а много хлопот, так в как в дождливую погоду вода проникала через него, и потому этот проем сделал квартиру, даже чисто психологически, как бы открытой сверху, и правда, с балкона, выходившего на Садовое кольцо, поверх крыш виднелись вершины кремлевских башен. При входе в квартиру справа была миниатюрная кухонька (около 2 кв. м.) с туалетом, а пройдя ее, попадали в пространство, сужающееся под наклонным потолком по высоте почти до полуметра, где Иван Александрович расположил свой «рабочий кабинет» и койку – для отдохновения. Без окон и вентиляции, с одной дверью на кухню (тоже без окон). Таковы были условия, в которых долгие годы «корпел», по выражению супруги, над своими трудами этот незаурядный ученый. Шкафы с книгами и ширмы огораживали «женский будуар* в большой комнате слева. Правее, по центру комнаты, почти под верхним оконным проемом стоял довольно длинный обеденный стол. Правее стола, на некотором расстоянии, у наружной стены – солидный, очень высокий комод, а правее его был выход на упомянутый балкон. При выходе из прихожей в большую комнату, сразу же направо, было рабочее место тети Тани – стояла пишущая машинка, на которой печатались не только статьи Ивана Александровича, но и заказы со стороны, т.к. нужда в семье была большая.

Однако обстановка в стране с начала 20–х годов все больше обостряется, все больше отыскивают «врагов народа», подбираются и к ученым. Уже в 1921–1922 годах прошла волна крупных чисток научных учреждений. Они коснулись и Главархива, где И. А. Голубцов трудился до августа 1925 года. В письме от 1 февраля 1922 года на имя Федора Александровича Рязановского в Кострому (может быть, в связи с тем, что Костромское Научное общество по изучению местного края избрало И. Голубцова в свои почетные члены) Иван Александрович сообщал: «... К 1 января 1922 года (н.ст.) в Архиве Юстиции из 30 человек оставили только пятерых «стариков»: М. К. Любавского, А. И. Филиппова(?), Н. Н. Ардашева, В. В. Шереметевского и Н. Н. Чулкова, а в нашем б. Архиве М. И. Д. одного – С. К. Богоявленского...» Далее он писал, что «и сам уволен, несмотря на восьмилетнюю службу, что увольнялись наиболее квалифицированные работники, оставленные при университете, профессоры и др., имевшие высшее образование или продолжительный служебный стаж. В то же время во вновь создаваемые «революционные» отделы... продолжали принимать новых сотрудников, невзирая на общее сокращение штатов... и таких, которые не разумели, что такое архив, опись и т. д. ... Но, по–видимому, пьяные погромщики почувствовали, что хватили через край и кое в каких пунктах уже отступили, в том числе и по нашему архиву – отделению XVII века. – В прошлую субботу восстановили меня в моей должности».

В конце 20–х годов вновь стали «ломать позвонки» – теперь уже чаще инсценируя судебные процессы над «выявленными врагами». Иван Александрович в это время состоял на службе в Архиве Красной Армии, а с февраля 1926 года еще и в Архиве народного хозяйства, культуры и быта. В июне 1927 года он переходит из Архива Красной Армии на должность старшего архивиста–консультанта Управления Центрархива РСФСР. И вот весной 1929 года во время избирательной компании, направленной прежде всего на выявление «врагов народа» и «чуждых элементов», Избирком Центрархива РСФСР своим решением от 1 марта лишил его избирательных прав на основании п. 15 Инструкции по перевыборам Советов, как «служителя церковного культа» (!), инкриминируя ему участие в 1918– 1919 гг. в Президиуме Совета приходских общин Троице–Сергиевой Лавры¹³² и принадлежность к числу лиц, активно протестовавших под руководством Патриарха Тихона против вскрытия мощей Преподобного Сергия. В ответ И. Голубцов направил заявление в Избирком, в котором это обвинение «нашел неадекватным тому, что в действительности имело место», а именно, что Совет приходских общин был легальной организаней, существовавшей с ведома местной власти, а его [Голубцова] протест выразился лишь в подписи поданных в Совнарком и в местный Совет РК СД заявлений по поводу вскрытия мощей, за что он никаким взысканиям не подвергался. В результате этого заявления и приложенных характеристик на заседании Хамовнической избирательной комиссии он был исключен из списка лишенцев, как ошибочно туда включенный».

Однако в сентябре 1930 года он был (по словам его дочери Елены, со временем ставшей сотрудником Исторического Музея) все же арестован по сфабрикованному так называемому «Платоновскому» или «Историческому» делу, осужден на три года по 58–й статье и выслан на Урал, не смотря на то, что в его семье уже были две девочки 6 и 8 лет, причем одна из них, Ольга, была инвалидом I группы из–за перенесенного во младенчестве полиомелита. Судя по подписи на фото, семья отважилась навестить его в 1931 году, а это не близко – от Перми на сев.–сев.–-запад еще около 200 км автотранспортом.

Вероятно, до декабря 1933 года Иван Александрович находился в Кущмкарском леспромхозе «Уралзаплеса» Коми–Пермяцкого национального округа, работая сначала счетоводом лесоучастка, потом статистиком–экономистом и, наконец, управделами леспромхоза. 12 августа 1933 года, ввиду предстоявшего 15 сентября окончания срока ссылки, И. Голубцов просил ОГПУ освободить его и разрешить вернуться к семье в Москву, указав в заявлении, что «приговор ОГПУ, вынесенный ему в январе 1931 года по ст. 58, пункт 11 (участие в контрреволюционной организации), не имеет никакого основания, так как он ни к какой организации не принадлежал и не мог принадлежать и не знал о существовании таковой и совершенно не разделял монархических взглядов, что он в своих выступлениях и печатных работах (см. статьи в книгах IV и V «Научных Записок Института истории») вступил на путь пересмотра и критики распространенных и авторитетных в старое время воззрений академика Платонова на общественные движения т.н. «смутного» времени, что им подготовлен большой материал по истории одного из древнейших заводов Петровского времени, где будет отображена история пролетариата...».

Но освобождение пока не приходило. И, судя по обнаруженной в его архиве [ГИМ ОПИ, ф. 504] справке от 27 окт. 1933 г., выданной Кудымкарским леспромхозом, Иван Александрович был уволен «в очередной отпуск» в Москву с полученными им с коллективного огорода 15 ведрами картошки, месячной нормой муки и прочих нормированных продуктов за ноябрь месяц. Впрочем, может быть, термин «очередной отпуск» на языке НКВД означал для них освобождение из ссылки. Но через месяц, не получив права возвращаться в столицу по окончании срока высылки, он поселился в Кашире и устроился на сдельную работу при Бюро транскрипции НКВД, в Комиссии по истории техники и др. местах. В эти годы с риском повторной репрессии он тайно навещал семью в Москве.

Только в 1937 году он смог переехать в столицу и около 15 лет посвятил картографическим работам, проводившимся им в целом ряде организаций по договору. По словам Я.Н. Щапова, «с именем И.А. Голубцова связан определенный переломный этап в развитии советской исторической картографии. Ивану Александровичу принадлежит несколько сотен исторических карт, изданных отдельно, в составе атласов, школьных и вузовских учебников, монографий и статей, начиная с древнейшего археологического прошлого СССР и кончая со временностью....» [4].

В годы Отечественной войны Иван Александрович с семьей, как и его ближайшие родственники, оставался в Москве. Для него эти годы отмечены продолжением не только научной деятельности, но и общественной: он возглавлял пожарную команду от 42–го отделения милиции, предназначенную для тушения пожаров и зажигательных бомб, а также занимался распределением земельных участков под огороды сотрудникам Института истории, будучи председателем огородной комиссии с 1942 г. по 1953 год, сообщает Е.И. Самгина [8, с. 230].

Автор вспоминает с благодарностью, как дядя Ваня в тяжелые военные годы привозил в семью своего младшего брата Алексея, бывшего на фронте, сэкономленный его семьей хлеб, который давали по карточкам.¹³³

После войны И. А. Голубцов – научный сотрудник Института истории АН СССР. Здесь он работал вплоть до ухода на пенсию, здесь же в 1963 году в возрасте 75 лет защитил свою кандидатскую диссертацию – плод многолетних трудов, за которую был удостоен докторской степени – «по совокупности научных работ».¹³⁴ Этот последний период работы Ивана Александровича был связан в большой степени с подготовкой трехтомного издания «Актов Северо–Восточной Руси конца XIV – XVI века», капитального труда, которому он посвятил более 15 лет. Иван Александрович получил эту работу наследство от С. Б. Веселовского (подготовившего к печати собрание ак–ов Троице-Сергиева монастыря XV века) и целой группы исследователей. Первый том был переработан И. А. Голубцовым в сотрудничестве с Л. В. [ерепниным и А. А. Зиминым по тем правилам, которые были им выработаны для всего издания. Основная работа по подготовке второго и третьего томов издания принадлежит Ивану Алексадровичу.

«Акты» И.А. Голубцова – энциклопедия советской актовой археографии средневековья, они являются изданием, представляющим нашу страну в мировой науке на высоком уровне. Иваном Александровичем был написан, отмечает Я. Щапов, также целый ряд исторических, источниковедческих¹³⁵ и историко–географических работ, им доставлен ценный, остающийся неопубликованным библиографический указатель источников и исследований по истории народов Поволжья.

И.А. Голубцов всегда с большой охотой оказывал помощь своим коллегам, различным учреждениям и организациям в качестве консультанта в области картографии и вспомогательных исторических дисциплин. Он часто помогал своими советами и делился знаниями с местными музеями при установлении времени возникновения или первого упоминания того или иного города; состоял членом Географического общества СССР и Археографической комиссии АН СССР, активно и безотказно, уже в преклонные годы, участвовал в их заседаниях или в рецензировании работ для «Археографического ежегодника».

Неутомимый труженик и заботливый семьянин, Иван Александрович не имел и материальной возможности куда–нибудь поехать отдохнуть. Лишь летом в 50 – 60-е годы он* с семьей выезжал на станцию Валентиновка, где снимал дачу. Здесь их нередко навещали ближайшие родственники и знакомые.

Семья дяди Вани и тети Тани была своего рода родовым гнездом, где два–три раза в году, за большим обеденным столом, стоявшим посредине комнаты, собирались их ближайшие родственники по тому или иному случаю¹³⁶, а иногда молодежь приезжала посмотреть салют с балкона.

Предпоследние годы жизни и творчества Ивана Александровича кратко очерчены им в приводимом в Приложении письме к Зинаиде Александровне Россейкиной от 3 мая 1963 г., супруге покойного к тому времени византолога Федора Михайловича Россейкина, до революции – преподавателя Московской Духовной академии.

Обычно дядя Ваня, засидевшийся за своими работами, появлялся перед собравшимися гостями в скромном темном, военного образца френче, потирая озябшие руки, но всегда с радостной улыбкой и искрящимися глазами, – «хороший и пригожий, всех юношей моложе», по выражению одной из его племянниц. Вскоре появлялся на столе чай с домашним печением, а по большим праздникам и кое–какая закуска, и начиналась скромная трапеза, оживляемая каким-либо остроумным замечанием или рассказом хозяина или кого–нибудь из гостей. Особенно оживлялась обстановка с приходом Сергея Николаевича Каптерева – высокого, стройного, пожилого, но душой молодого человека, который мне представлялся воплощением благородства, остроумия и какого–то внутреннего изящества.

Незаметно подкралась старость и недуги. После непродолжительной болезни¹³⁷ Иван Александрович тихо скончался в своей квартире на Зубовском бульваре 4 ноября 1966 г. – в день Казанской иконы Божией Матери. Был отпет в ближайшем храме Святителя Николая в Хамовниках и погребен на северной стороне Востряковского кладбища.¹³⁸

Супруга, Татьяна Алексеевна, с дочерью Ольгой получили в 1977 или 8 г. квартиру в современном доме далеко на севере Москвы, но затем, а через два–три, им удалось переехать на юг столицы, на ул. Цурюпы, ближе к замужней дочери, Елене Ив. Самгиной, жившей со своей семьей на углу Севастопольского проспекта и ул. Наметкина. На этой квартире Татьяна Алексеевна и скончалась на 83–м году жизни 4 января 1982 г.¹³⁹

Памяти маститого ученого было посвящено несколько торжественных заседаний Археографической Комиссии, Географического общества и Института истории, членом которых он был. Его личный архивный фонд был передан в Отдел научной картографии и в ОПИ ГИМ в 1968 г., а позднее его дочерью Е.И. Самгиной, научным сотрудником Исторического музея, было составлено описание части этого фонда [ф. N 504 в ОПИ], содержащего много интересного материала по разным историческим дисциплинам (в объеме 387 ед. хранения, охватывающих 36400 листов архивного материала). Научная библиотека И.А. Голубцова была передана Сибирскому отделению АН СССР и, по некоторым данным, находится в Новосибирской ГПНТБ.

1917 г. 1 окт.

Дорогой Николай Александрович! Сегодня – Покров, академический праздник; решил посвятить этот день своим старым академическим друзьям. Когда–то наша семья в этот день бывала настроена по–праздничному счастливо. Теперь дома совсем не то. В то время, как моя личная жизнь начинала за последний год принимать более мирные тона, складываться для меня до некоторой степени благоприятно, жизнь семьи становилась все скучнее, все разрозненней, а под конец нас постигло два больших несчастья: в июле захворал брат Петя, тот, что болел и раньше сердцем, и 16–го его не стало, а недавно я получил удручающее известие, что третья, самая младшая, сестра моя, курсистка Нюра захворала внезапно острым психическим расстройством и находится теперь в Москве в Университетской клинике.¹⁴¹ Поймите, как это тяжело маме: умирает сын 22–х лет, сходит с ума дочь 20 лет. Вот теперь сижу здесь и думаю, нет ли дома уже нового какого несчастья: ведь у мамы сил не Бог весть как много. Всего не хватает, все страшно дорого, да и половины семьи нет: нет мужа, нет меня, нет Пети, нет Нюры¹⁴²; а остальные все в горе, усталые, полусытые. К тому же Павлик у нас уже более полгода ходит в гипсе и с костылями, – у него оказался туберкулез кости у колена левой ноги, развившийся на почве истощения организма от бывшего у него плеврита; теперь ему как будто лучше, и есть надежда, что гипс скоро снимут. Сережа (второй мой брат) женился в январе на учительнице Высш. Начального Уч–ща в Москве, окончившей курс и сдавшей экзамен за Университет – Людмиле Васильевне Крестовой («Миле». – С.Г.), и живет теперь в Москве на квартире у родителей жены, преподавая в том же училище, где и жена и где отец жены состоит инспектором. Приехал ли он с женой в Посад на праздник – не знаю. Маня, вероятно, дома. В ее жизни мало перемен, но зато и мало радости. С выходом своей подруги замуж за Сережу, она до некоторой степени лишилась любимого человека и, хотя и видится с ней постоянно, но уже не владеет настолько ее вниманием, а потому за последнее время особенно горько чувствует свое одиночество; до сих пор оно не давало себя так знать, смягчаемое постоянно чувством горячей привязанности к какой–либо из подруг: то Лизе, то Зине Зверевой, то Жене Воздвиженской, то Лизе Соколовой, то, наконец, к Миле Крестовой. Теперь, когда я уезжал, мне было более всех из братьев и сестер жаль Маню. Постоянная работа над сухой ученой книгой или старой бумагой страшно истощает нервную систему и без всяких побочных к тому причин; а это несносное одиночество, тяжесть которого я на себе испытал и сбросил лишь с поступлением на военную службу, кажется, способно окончательно подорвать ее нервы и психику. Несмотря на то, что эти последние два года она летом проводила по месяцу в деревне у папиной сестры в Костромской губернии,¹⁴³ силы ее видимо расшатаны, она сильно похудела и постарела за последнее время. Ко всему этому, с уходом моим на военную службу, на ее плечи свалилось немало хозяйственных забот о семье, что теперь еще тяжелее, чем раньше: приходится прямо голову ломать, чтобы придумать какой–нибудь выход, чтобы не оставить семью наедине с голодным товарищеским пайком. Кроме того, и содержание ей самой обходится крайне не по средствам, – получает она теперь в Музее

(Историческом – С.Г.) 112 р., а комната и стол стоят ей в Москве 125 р. Ее здоровье наряду с маминым меня заботят теперь очень, особенно после того, как захворала Нюра. Наташа бросила службу у Цветковых и перешла в женское училище при Доме Призрения, где ей кроме жалования дают комнату и стол; она у нас по–прежнему религиозна до фанатизма, мечтает уйти в монастырь, очень сожалеет, что ее духовный отец о. Алексей (из Зосимовой Пустыни) ушел в затвор, и потому она лишена возможности его видеть; жалеет также, что новый ректор вымел из Академии ректора епископа Феодора (он переведен настоятелем в Данилов мон.). Остальные члены семьи живут и растут понемногу. Старший из остальных братьев, восьмиклассник Коля, теперь является основной хозяйственной силой дома: везде, где требуется сила или готовность делать какое угодно, хотя бы самое черное дело, везде, где надо принести что–либо, сходить куда–нибудь, везде работает Коля; я ему за это добросовестное служение семье очень признателем, тем более, что эта черная работа в том возрасте, в который вступает он, уже не совсем занимательна и способна опротиветь. Леля в 4–м, Павлик (больной) во 2–м классе. Последний братик Сима в следующем году весной будет держать вступительный экзамен в гимназию. Такова наша семейная жизнь. Будьте здоровы и благополучны! Ваш Ив. Гр (Голубцов).

«Глубокоуважаемая Зинаида Александровна! *

Здравствуйте! Да, давно мы с Вами не виделись, и состарились не только Вы, если верно Вы о себе пишете, но и я; и у меня есть доказательства этому: 1. Я перенес в прошлом году инфаркт миокарда, 2. У меня сильно снизилась работоспособность, 3. Я с октября прошлого года состою под наблюдением врача и принимаю всякие лекарства в поддержку сердечной деятельности, 4. Мне многое запрещено врачом и самим моим состоянием, а именно, запрещено: а) волноваться, б) много работать, в) быстро ходить, г) поднимать тяжести, д) подниматься по лестницам и проч. тому подобное. Но все это в жизни выглядит не совсем пописанному: запреты частично нарушаются и пока сравнительно безнаказанно, м. б., потому, что я инфаркт перенес и, значит, еще обладаю какими–то остатками здоровья, которые и позволили мне работать значительно больше, чем дозволяли врачи. Хронологически дело проходило так. К 1 января 1962 года должен был сдать в дирекцию Института подготовленный мной III том падания «Акты Северо–Восточной Руси с конца XIV по нач. XVI в.», с великим напряжением я над этим работал и том подготовил, он прошел утверждение Ученого Совета...»

Но нарушение отношений с жившим у них дома зятем «...постепенно ухудшило всю обстановку, стало причиной сильного напряжения нервной системы, образовалась бессонница, в тот момент, когда мне для доработки томa, перед представлением его в Издательство, надо было очень много работать. 31 мая (срок сдачи в Изд–во) я том сдал с некоторыми существенными дополнениями. А 7 июня начал болеть сердечными спазмами; июня меня с инфарктом отвезли в 1–й медицинский институт (клинику Б. Пироговке), где я пробыл на лечении все лето; 31 августа меня из д. Института выписали и переправили в филиал санаторного типа боьницы Ак. Наук на Москве–реке недалеко от анатомических дач на Колиной горе (верст 40 от Москвы). Здесь я заправился несколько и 18 октября вернулся в Москву, где меня уже ждал том с поправками и замечаниями издательского редактора. С октября месяца я начал заниматься чтением поправок издательско–редакторского типа и других, и так, поденно усиливая свои занятия под наблюдением врача, я проработал, дважды пересматривая том, до марта, снова внося ряд дополнений, которые мне частью предлагались молодежью, работавшей в архивах. В то же время с декабря по бедности финансов, с меня сняли треть моего персонального оклада, и я стал вместо 2000 р.¹⁴⁵ получать и получаю до сих пор 50 р., свой старый оклад. Это вынудило меня и институтское начальство думать снова над получением степени; на ходатайство института присвоить мне степень кандидата ВАК (высшая аттестационная комиссия) разрешил мне защитить совокупность печатных работ. Я должен был отвлечься от занятий томом ( там еще остается большая работа над указателями) и заняться подготовкой к защите (здесь много всякой писанины частью биографической, частью научной. Я должен был написать автореферат о своих работах и речь перед защитой). Март ушел на это дело почти целиком. Защита состоялась 4 апреля при очень большой аудитории и в большой поддержке со стороны товарищей по работе и со стороны других кафедр и институтов исторических и частью географических и картографических. В двух последовательных голосованиях мне единогласно присуждены (20 голосов) и степень кандидата и степень доктора исторических наук; но это решение лишь секции Ученого совета; оно подлежит утверждению Большого ученого совета Института и утверждению ВАК, но очень часто затягивается. Дождусь ли этих утверждений или скончать, как было с Фед. Михайловичем, покажет будущее.¹⁴⁶ Я теперь пока считаюсь младшим научным сотрудником с окладом в 1350 р. Но моральное удовлетворение получил большое, и официальные оппоненты, два академика Тихомиров и Дружинин и один доктор исторических наук Яцунский, высказались за степень доктора, и до десяти отзывов и постановлений других кафедр и ученых Москвы и Ленинграда высказались за степень доктора и два голосования – за эти степени, все и настроение аудитории то единодушное. Меня и мои работы только хвалили, возражений никто не представлял, и я ограничился лишь благодарностью ко всем. Люди говорили, что такой защиты никогда не было...»

Иван Александрович был арестован 14 сентября 1930 года, в ночь на 15 сентября, по ордеру N° 5841 на своей квартире по Зубовскому бульвару, д. 15, кв. 13.

При обыске, на котором присутствовал зав. домом Коновалов Д.Г.,43 взята разная переписка, а в Бутырской тюрьме (с выдачей квитанции) отобраны: 15 руб., подушка, поясной ремень, кружка, ложка чайная, иконка и сетка (сумка) [лл. 2, 3, 10, 11].

В анкете № 103582, заполненной следователем со слов арестованного, между прочим, в соответствующих графах было указано: командир запаса, комвзвода стрелков со 2–го сентября 1930 г. – безработный

в графе: Соц. происхождение: сын профессора, потомственный почет, гражд.

в графе: Бывшее сословие: почетн. гражд.

В протоколе допроса, проведенного 18 сентября, указано, в частности: в графе: Последнее место службы и должность: Центроархив РСФСР – архивист–консультант.

В 7–ой графе («Близкие родственники, их имена, фамилии, адреса, род занятий до революции и в последнее время») сообщено о братьях:

1. Сергей... 35 л., живет Красноворот. пл. 2, кв. 2. безработный.

2. Николай 31 г., живет у г. Савеловск. и Остоженки 9/14, кв. 7. Инструктор Центр, -контр, семенной станции НКЗ.

3. Алексей, живет Серг. Посад. Березовый пер. 29, счетовод Стройобъединения, Москва, Петровка, 14.

4. Павел ...24 г. В ссылке в Сев. Крае.

5. Серафим 22 г., в ссылке в Сев. Крае (был ... послушником при Данилов, монастыре)

6. Наталья 33 г. ... прислуживает при ц. Петра и Павла в Серг. Посаде.

7. Анна ... Габрияник–Голубцова, 32 г., живет Берез, пер. 29, домохозяйка, муж ее в ссылке в Ср. Азии.

В 10–й графе (Партийность и полит, убеждения): Ни к каким партиям не принадлежал. Во время выборов в Учредительное собрание в 1917 г. в С. Посаде местным населением был выставлен в кандидаты в члены Учредительного Собрания. Проходил по списку «Беспартийных делегатов». В Учредительное Собрание избран не был. Во главе списка стояла моя фамилия, потом – генерала Брусилова, других не помню.

В 11–й графе (...чем занимается): До 1913 г. работал при Ун–те, готовясь к маг. экзаменам. В 1913 г. – преподаватель Высших жен. курсов им. Полторацкой до 1916 г. В 1916 г. был мобилизован (до начала ноября 1917). Возобновил преподавание на В.Ж.К. в марте 1918 г., и одновременно работал в б. Московском архиве Министерства иностранных дел (работал там с 1914 г.),.. до сентября 1930 г. 13 сентября ушел по чистке (2 категория],).

В 1914–1916 гг. преподавал русскую историю в гимназии им. Медведниковой (Ст. Конюшенский пер.) и гимназии Приклонской (Замоскворечье) на Пятницкой ул., около типографии бывш. Сытина.

В 1922–1924 гг. преподавал дипломатику и чтение рукописей на Археограф, секции Фак. Общ. Наук (МГУ).

В 12–ой графе (о прежней судимости): В 1920 г. 30 или 31 декабря был задержан по требованию 8 отд. НКЮ, под стражей не содержался. Подозревался в организации народных волнений в Серг. Посаде, в связи с закрытием Троице–Сергиевой Лавры. К делу не привлекался, кроме того, подоспела амнистия.

На текущем счету к 1917 г. было 2–3 тысячи рублей.

30 сентября 1930 г. «"»"подследственный Голубцов Иван Ал-др.», содержавшийся в «74–ой камере по 16-му коридору Бутырской тюрьмы», обеспокоенный за свою семью, направил Уполномоченному ОГПУ [карандашом написанное]

заявление:

«... С моим арестом семья моя оказалась в исключительно тяжелом положении: на руках слабой здоровьем и силами жены остались две малолетние дочери, из которых старшая, 8–ми лет, уже в течение 6 лет лежит в гипсовой кровати вследствие туберкулеза позвоночника (spondilytis – почти разрушено уже 3 позвонка). Принужденная безотлучно ухаживать за больной, жена не может поступить на работу.

Я написал жене письмо от 30. IX с.г. с необходимыми для нее указаниями об использовании и обмене облигаций займов, которыми она не умеет пользоваться; очень прошу разрешить отправить ей это письмо.¹⁴⁸ т.к. иначе она может не использовать облигаций в законом установленный срок и таким образом лишиться и тех скудных сбережений, которые у меня имелись. Прошу также разрешить прием на мое имя передач. Подследств. Ив. Голубцов. 30.IX. 1930».

В протоколе дополнительного допроса от 2 октября 1930 года, проведенного Садовским¹⁴⁹, Голубцов, в частности, заявил:

«Категорически отрицаю свое участие в какой–либо к–р. организации в настоящее время. Также категорически заявляю, что я не знал и не знаю о существовании какой–либо к–р. организации или группировки среди лиц, мне так или иначе знакомых» [л. 7].

И, тем не менее, тогда же, 2 октября «мерой пресечения» в отношении И.А. Голубцова было избрано «содержание под стражей», поскольку, якобы, «пребывание его на свободе мешает ходу следствия».

В обширном заявлении¹⁵⁰ от 30.XI на имя уполномоченного ОГПУ подследственный И.А.Голубцов отрицает свою и своих знакомых принадлежность к каким бы то ни было группировкам.

Из–за большого его объема мы ограничимся упоминанием некоторых, наиболее интересных мест этого заявления¹⁵¹.

В частности, он пишет: «...на заявление уполномоченного ОГПУ, что я оговорен ...Любавским и Готье... в к.–рев. организации, мечтавшей о реставрации и возвращении «белого коня», я ответил, что мне решительно ничего не известно о существовании какой бы то ни было к. р. организации среди моих знакомых, в т.ч. и ...историков: мне известны лишь сведения, ...из речей тов. Рыкова ...о ленингр. ученых – академике Платонове и др. Я лично знаком с акад. Платоновым лишь очень немного».

Далее он говорит о том, что познакомился с ним в 1922 г., когда предложил напечатать в «Историческом журнале», редактором коего был Платонов, свою статью из истории Смутного времени «Измена Нагих», в которой он подверг критике некоторые положения Платонова. Платонов, по словам Голубцова, согласился было, но, продержав статью около года, возвратил ее, сказав кое–кому, что Голубцов «порядочно там «понаплел», хотя он, Платонов, в целом согласен с автором статьи».

Затем И.А. Голубцов указывает на непричастность историков, часто собиравшихся на научные заседания, к каким–либо политическим вопросам, как во время заседаний, так и после некоторых из них, «когда Любавский приглашал их на чай и легкую закуску, проходивших в присутствии его жены и детей».

В отношении же обвинения в принадлежности к упомянутой монархической организации, утверждал, что он [Голубцов] «никогда монархистом не был, с гимназической поры будучи сторонником демократического государственного порядка; со времени Октябрьской революции [он] никогда не сходил с почвы лояльного отношения к Советской власти, считал ее выразительницей воли большинства...

Будучи выдвинут беспартийными интеллигентными кругами г. Сергиева в кандидаты в Учредительное Собрание и будучи в то время же на фронте в чине прапорщика... приехал домой лишь в самый день выборов и таким образом никакого участия в выборной борьбе не принимал.

...В 1918–1919 гг. принял участие в Совете церковных общин при Троицкой Лавре, при которой церковная община должна была быть организована согласно декрету 1918 г. ...и никаким репрессиям не подвергался до самого конца [этой своей] деятельности.

Выбыв с конца ноября 1919 г. в командировку в Уфу для закупки продовольствия для сослуживцев по Главар.архиву, я потратился в Москву лишь в мае 1920 г., т.к. перенес в то время сыпной и поворотный тиф и операцию грыжи.

За это время Троицкий монастырь был ликвидирован. Ввиду того, что в ноябре в связи [с этим] имели место выступления протеста со стороны нескольких групп базарных торговок, пало подозрение на Совет общин. Некоторые члены в январе 1920 г. были арестованы, но потом освобождены летом 1920 г.

...В декабре 1920 г. я был вызван в местную милицию и доставлен в Наркомюст (в Кремль), где меня допросил ... т. Галкин, заявив, что дело утратило значение и погашено амнистией... т. Галкин отпустил меня, взяв с меня подписку о невыезде и честное слово о неучастии в церковных делах (то и другое было соблюдено).

Когда в январе 1929 г. был вызван к следователю ОГПУ т. Ринкман, я ему подробно рассказал все по моему делу.

Несмотря на этот двойной контроль, участие мое в церковной деятельности послужило основной причиной удаления меня со службы в Центрархиве по настоянию рабочей бригады по прошествии 12 лет безупречной и старательной работы на пользу Советского архивного строительства, что не раз было засвидетельствовано» [идет перечисление этих свидетелей и тех участков работы, которые он проходил].

Далее И.А. Голубцов упоминает об охлаждении своих отношений с «М.М. Богословским, а затем и С. К. Богоявленским в результате столкновений мнений по тем или иным научным или орг. вопросам архивного дела, о распылении историков по разным научным сферам своих интересов, об отсутствии какой–то ни было организации среди них, и о научных заседаниях, проходивших до 1929 г., как о своего рода праздниках науки, которыми их участники очень дорожили».

Затем он останавливается на своих трудоемких обязанностях в отношении к своей семье и больной дочери. «Этой борьбе (за здоровье и жизнь больного ребенка) было подчинено все в моей жизни за эти годы...

Оканчивая ... изложение данных моих показаний, отмечу, что на эпизодические вопросы т. Уполномоченного ОГПУ мной было заявлено: я не допускаю мысли о том, чтобы профессор Любавский и Готье могли утверждать мое участие в контрреволюционной организации, что из учеников Богоявленского, кроме меня и брата [Сергея. – С.Г.], мне известна Бакланова; близки ему были подруги Баклановой – Заозерская и Чекан – кажется, по службе в Историческом музее; склоняющийся к марксизму Полосин, скорее, кажется мне, ученик Яковлева, чем Богословского; кто еще является учениками его, мне в точности не известно.

На вопрос, является [ли] Богоявленский родственником А/м/г/о[кова?]¹⁵², я ответил утвердительно.

Среди гостей проф. Любавского бывали, кроме меня, проф. Егоров, Бахрушин, Богоявленский, Яковлев, Готье, Полосин, Дружинин, Бочкарев, Новосельский, Покровский (из Древнехранилища) и др. [л. 19 об.].

Исходя из заявления т. уполномоченного, что ОГПУ не производит аресты без достаточных оснований... и что моя деятельность в церковной общине в 1918–1919 гг. не могла послужить основой для ареста, я прошу ускорить предъявление мне конкретных данных, уличающих меня в выдвигаемых против меня обвинениях, так как я вполне уверен, что мог бы дать по всем конкретным вопросам исчерпывающие объяснения, которые доказали бы всю неосновательность подозрений и всю лживость показаний о моем якобы участии в контрреволюционной организации...» [л.л. 14–20].

В показаниях по существу дела [данных, видимо, в декабре 1930 г.] записано: «Я считаю себя учеником профессора Готье и академика Богословского, кроме того, я слушал лекции у профессора Ключевского и академика Любавского.

О существовании между названными лицами в Советское время какой–либо политической организации или группировки мне ничего не известно. Поскольку мне приходилось с некоторыми из них быть сослуживцем, я также не могу указать какой–либо выраженной политической линии... Проф. Любавский, в частности, представлялся мне в совет, учреждении столь же исполнительным службистом, каким мне приходилось его наблюдать в дореволюционное время на В.Ж. Курсах, учрежденных Полторац-и это несмотря на его правые убеждения.

Мне не раз приходилось также наблюдать очень горячее отношение к сов. архив. делу со стороны проф. Любавского и др. (Егорова, Готье)... Но]... близко в домашней жизни я названных лиц не знал и не наблюдал... Что касается моего политического кредо, то к сказанному мной в моем заявлении помоченному О ГПУ от 30 ноября 1930 г. я могу добавить следующее: ...происходя из религиозной семьи и не отрешившись от общей религиозности, я тем не менее считаю, что постепенно срастался в течение 13–летней работы в Советском учреждении с советской общественностью, имел всегда хорошие отношения со своими сослуживцами–партийцами, что засвидетельствовано их словами ...всегда старался помо-.... и партийцам ...К советской власти всегда относился вполне лояльно, не оста-иваясъ перед шагами, которые удаляли меня от среды, среди которой я вырос и ся (об этом свидетельствует моя борьба за советское архивоведение с краеведами I. полемику в «Архивном Деле » и ссоры с ближайшими учителями – Богословским . в ходе отстаивания полезных, по моим представлениям, мероприятий...). ? доказательство своей преданности советскому архивоведению я мог бы предста-ъ список своих научных работ в этой области и сослаться на характеристики, \ые [по] работе в 1928–м году Зам. Зав. Центрархива... и на отзывы, данные ей работе при чистке аппарата Центрархива....

Ни в какой противосоветской работе я не только не мыслил возможности участвовать, но не имею внутренних мотивов... и, в частности, в области своей специальности целиком разделяю проведенные при советской власти реформы. Как военнообязанный из среды комсостава в 1927 г. в течение августа–ноября по специальной мобилизации МосоАвиаХима [?] руководил групповыми занятиями по ному делу в кружках ... при Центрархиве, где большинство обучавшихся были пар–цы, в 1929–30 гг., с декабря по июнь, я проходил 5–е курсы переподготовки комсостава запаса и окончил их с положительной оценкой («отлично»). Ни в каких военных чеках, тем более с противосоветской установкой я не участвовал..» [л. 6 об.].

В « Заключении по делу № 103382 Голубцова Ивана Александровича, арестованного 6.09.1930 г. и обвиненного по ст. 58–11» говорится, что

11 января 1931 года ст[арший] уполномоченный 5 СО ОГПУ (некая Брауде) нашла: что Голубцов был арестован 5 СО ОГПУ по делу контр, монархической организации «Союз борьбы за возрождение Свободной России», возглавляемой академиком Платоновым, на основании показаний участников этой организации проф. Готье и Ларского [вместо Любавского], что Голубцов является по своим убеждениям монархистом, был тесно связан с членами московского центра организации (и предпола… к привлечению в организацию)¹⁵³.

По показаниям Бахрушина. Голубцов группировал вокруг себя антисоветски настроенных бывших офицеров, имел б[ольш]ие связи среди реакционного духовенства. Голубцов был и ранее известен 5 отд. СО ОГПУ как убежденный монархист. Братья Голубцовы – Серафим (бывший псаломщик Данилова монастыря), Павел (без еделенных занятий) и муж сестры Габрияник в 1928 г. высланы ОГПУ в Сев. край и ср. Азию, как участники монархических группировок и за антисоветскую агитацию.

В антисоветской агитации был замечен и сам Голубцов.

В 1917 г. Голубцов в Сергиевом пасаде50 местной группой монархистов выставлялся в списке на выборы в Учредительное собрание...

На допросе Голубцов свое участие в контрреволюционной организации отрицал. Свои связи с руководителями московской группы ... объяснил тем, что был их учеником по истории и последователем их теорий по исторической науке [эти профессора были выразителями буржуазно-реакционных течений исторических наук].

Полагаю, что Голубцов И.А. является безусловно социально опасным элементом и предлагаю дело о нем передать на рассмотрение Особого совещания при Коллегии ОГПУ.

Ст. уполномоченный... Брауде

Согласен – [три неразборчивых подписи. – л.л. 22–23]. Далее следует окончательное решение:

«13 января 1931 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило: выслать Голубцова Ивана Александровича через ПП51 ОГПУ на Урал сроком на три года, считая срок с 16/9–30 г. Дело сдать в Архив», [л. 1 24].

Выписка из протокола

Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от « 13 января 1931 г

СЛУШАЛИ:

Дело N2 103582 по обв. гр. Голубцова Ивана Александровича по 58/11 ст. «Г,К.

ПОСТАНОВИЛИ:

ГОЛУБЦОВА Ивана Александровича ,#» выслать через НПО ГПУ на Урал, ш сроком на ТРИ года, считая срок с 16/9–30 года. »¹⁵⁴

Дело сдать в архив.

Секретарь Коллегии ОГПУ J

Копия решения ОС О по делу И.А. Голубцова.

27 января 1931 г. ОЦР ОГПУ, где И.А. Голубцов был зарегистрирован, как можно понять, под № 364142, препровождал выписку (с фотокарточкой) из протокола Особого Совещания от 13 января по делу № 103582 начальнику Бутырской тюрьмы ОГПУ и ПП ОГПУ по Уралу – на РСО г. Свердловск с тем, чтобы:

отправить с первым отходящим этапом... в г. Свердловск,¹⁵⁵ в распоряжение ПП ОГПУ по Уралу.

Свидание разрешается... на общих основаниях.

…. февраля 1931 г. начальник Адм. Канцелярии Бутырской тюрьмы ОГПУ извещение к № 364142 докладывал (своему руководству?), ...что 7 февраля 1931 г. осуж-[ый Голубцов И.А. отправлен в г. Свердловск [л. 1].

К делу подшита верхняя половина 2–й страницы какого–то машинописного очка, (непонятно, кому адресованного) и помеченного синим карандашом Х.ЗО г.»:

«Умер историк Серг. Ал-др. Голубцов¹⁵⁶, бывший актариус «ОИДр усских», родной брат подследственного Ив. Ал–др. Голубцова.

В конце дела подшит документ о реабилитации И.А. Голубцова по материалам [вного дела № Н-7278 от 3 марта/11 мая 1989 г., который «подпал под действие I. Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительнык мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв ре–сий, имевших место в период 30–40-х и начала 50–х годов».

В письме Ольги Сергеевны Голубцовой своей дочери Марии от 29 марта 1920 есть фрагмент, ниже приводимый, который позволяет, вероятно, сделать вывод, что первый арест И.А. Голубцов пережил еще в Уфе, куда отправился в командировку, и где перенес и тиф и «какую–то операцию». Возможно, что по разным соображениям он скрывал сведения о своем аресте.

...Крепко жалко мне Наташу и Ваню – это два камня на моем сердце легли, и ; знаю, как мне избыть эту скорбь, как мне ее износить. Я уже так молюсь: чаю чад моих в руце Твои, Господи, но не предаждь их в руки врагов св. Твоей яви."». Я думаю, если Господу угодно, чтобы они страдали за церковное дело, то пошлет им и силу и хотенье страдать, и мужество, и терпение, и веру, вообще, снабдит их всем необходимым для этого; а если неугодно Ему это, то никакая сила тьмы не удержит их в тюрьме – они будут освобождены, ибо Господь есть распорядитель судеб наших, и без Его святой воли ни один волос не упадет с голов наших. Но скорбь по плоти, о которой говорил Апостол Павел, терзает меня, и не могу от нее освободиться, но должна терпеть и со всем усердием и трудолюбием молиться за них с упованием на милость Божию. Я не знаю, отчего так несносно сердцу моему это заключение; я бы гораздо легче отнеслась к их болезни (конечно, не мучительной) и даже смерти, а с тюрьмой и зависимостью от врагов их никак не могу примириться: так несносно мне больно это, так нестерпимо ко детей!.. Верно наступило то время, про которое в Апокалипсисе сказано: иши: отныне блаженни мертвии, умирающие о Господе. Ей, говорит Дух, они жоютсящ трудов своих...»

Список печатных научных трудов И. А. Голубцова

Источником послужил автореферат И.А. Голубцова 1963 года с учетом данных из «Археографического Ежегодника» за 1966 год, где труды перечислены без систематизации.

А. По истории СССР, источниковедению и археографии

Наименование трудов – Название изд–ва или журнала

1. Челобитная выезжего из Польши быв. русского тайного агента И. К. Любицкого 1687 г. Чтения в Общ–ве истории и древн. российских Год издания 1915, кн. III

2. «Измена» Нагих (исследов.) Ученые Записки Института истории РАНИИОН 1929, кн. IV 1928, кн. V

3. «Измена» смольнян при Борисе Годунове и «Извет старца Варлаама» (исследов.) Там же

4. Начертания русской скорописи XVI – XVIII веков. Практич. пособие для слушателей архивных курсов Центр–архива РСФСР 3 издания (стеклограф.) 1927–29 гг.

5. Подробно аннотированные указатели к изданию т. н. Московского летописного свода конца XV в. Полное собрание русских летописей (Изд–во АН СССР) 1949, т. XXV

6. Пути сообщения в бывших землях Новгорода В. в XVI – XVII вв. Исследование с прилож. текста открытого дорожника и открытой (древнейшей из сохранившихся) русской карты 1656 г. «Вопросы географии». Сборник 20–й, изд. Все-союзн. Географ. Общ. (Географгиз.) 1950

7. Акты социально–экономической истории Северо–восточной Руси с кон. XIV–го по начало XVI века, т. I. Составитель акад. С. Б. Веселовский (в первоначальной редакции), стр. 804. Отв. ред. акад. Б.Д. Греков. Изд. АН СССР. Подготовка к печати: И. А. Голубцова, А. А. Зимина, Л. В. Черепнина. Основная работа по переработке и дополнениям начальной редакции принадлежит Голубцову 1952

8. Акты социально–экономической истории Северо–восточной Руси с конца XIV по начало XVI века. т. II. Составитель И. А. Голубцов. Ответ, ред. проф. Л. В. Черепнин. Стр. 727 (Изд. АН СССР) Составил и подготовил к печати И. А. Голубцов 1958

9. Очерк «Дворяне во 2–й четверти XVIII в.» «Очерки истории СССР», 2–я четверть XVIII века. (Изд. АН СССР)

10. Две неизвестные грамоты из переписки ц. Алексея Михайловича с Богданом Хмельницким в 1656 г. «Славянский Архив», т. I, 1958

11 К истории податной реформы 1679–1681 гг. (Приговоры 1679 г. о подворном обложении стрелецким хлебом) «Исторический архив № 5, 1959 г.

12. Две данных грамоты XV – XVI вв. Костромскому Ипатьевскому монастырю (исследование с прилож. текстов) Сборник статей: Вопросы соц. экономич. истории России и источниковедения периода феодализма 1961

13. Вопросы исторической географии, Изд–вв Ак. Наук. архивоведения, археографии и источниковедения» – Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. (28 стр).

14. О термине «склавины» Сб.: «Проблемы общественно–полит. истории России и слав, стран» (к 70–летию акад. Тихомирова М.Н., с. 47–49) 1963

15. Акты социально–экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV – начала XVI века. т. III. Составитель И. А. Голубцов. Ответ, ред. проф. Л. В. Черепнин. Стр. 727 (Изд. АН СССР) Составил и подготовил к печати И. А. Голубцов 1964

16. О месте Ледового побоища 1242 г. «История СССР» 1966, 1966 N 3, с. 231–232

17. а Авось» и классовая борьба русского крестьянства за землю в XV–XV вв. Сб.: «Крестьянство и классовая борьба в феодальной России» 1967

Б. По исторической географии и составлению карт

(Карты в учебных (пп. 13 – 20) и в отд. научных изданиях)

18. В Учебнике по истории СССР, для старших (8, 9 и 10-х) классов сред, школы под ред. акад. А. М. Панкратовой в 3-х частях. (Учпедгиз) 3 части, с 1939– 40 гг. много раз переизд. (подавл. большинство карт составлено, другие редактированы И. А. Голубцовым) Госполитиздат 1939–1940 гг. (более 40 карт)

19. В «Истории народного хозяйства» проф. П. И. Лященко, I изд. 1939 (7 карт)

20. В «Истории СССР» (для историч. Госполитиздат ВУЗ'ов), т. I, 1–е изд. 1939 г. и 2–е изд. 1947 г.

21. В «Истории СССР» (для историч. ВУЗиов), т. II (XIX век)

1 изд., 2 изд., 3 изд.

22. В «Истории СССР» (для неисторич. ВУЗ'ов), т. I, 1–е изд. 1940 под ред. проф. Пичета В. И., Шестакова А. В. и Тихомирова М. Н. 2-е изд. под ред. проф. М. Н. Тихомирова и С. С. Дмитриева., 1948 г. Госполитиздат

23. В Альбоме наглядных пособий по Соцэкиз истории СССР, изд. Высшей школой парторганизаторов под ред. проф. Лебедева В. И. и наблюд. Ждановой 3. А. в выпусках I – VIII, в 1939–41 гг.

24. Учебный «Атлас по истории СССР» в 3–х частях, под общей редакцией проф. Базилевича К. В., Голубцова И. А. и Зиновьева М. А., составленный Сотрудниками ГУГК'а при Совете Министров СССР (ГУГК, Науч. карт-часть) 1–е изд. (несколько переизданий всех 3–х частей))

1939 и 1947 г. (14 карт), 1940 (4 карты), 1948 (16 карт) 1954 (14 карт), 1940 (12 карт), 1948 (19 карт), 1939–41 (> 50 карт), 1949 –1ч., (24 стр. карт) 1948, – 2 ч., (21 стр. карт) 1950, – 3 ч., (52 стр. карт)

25. В новом вузовском учебнике: «История СССР», т. I, до 1861 г. Составл. Институтом истории и Историч. фактом МГУ

26. Для «Очерков истории СССР с древнейших времен (IX в.) по XVIII век»

Из 7 томов в 5 томах помещены заново составленные И. А. Голубцовым подробные карты

27. Для «Истории города Москвы», юбил. изд. Института истории АН СССР т. I (до XVII в. включ.)

И. А. Голубцовым составлено 7 историч. планов Кремля и Москвы в целом; две карты, 4 частичных плана, сост. Богоявленским, редактированы; воссоздана утраченная карта окружения Москвы в сер. XVII века, составл. П. П. Смирновым

28. В очерке «СССР», помещенном в 50–м томе БСЭ I издания

29. Для «Очерков истории Башкирской АССР», т. I, ч. 1–я (с древ, времен до конца XVIII в.) подгот. Институтом истории, совместно с Башкирским фил. АН СССР

30. Для книги К. В. Базилевича, «Внешн. политика Русского гос–ва во 2–й половине XV в.»

31. Для книги В.Т Пашуто «Очерки по истории Галицко – Волынской Руси в XIII в.

32. Для кн. Пашуто «Помезания»

33. Для кн. Пашуто «Борьба за независимость в XIII в. русского народа»

34. Для кн. Пашуто «Образование Литовского государства» М., 1959

35. Для статьи Пашуто «Борьба прусского народа за независимость до конца XIII в.»

36. Для статьи Пашуто «Христбургский (Кишпоркский) договор 1249 г., как историч. источник»

37. Для книги П.К. Алефиренко «Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 1730–50 гг.»

38. Для «Всемирной истории», изд. Институтом истории АН СССР, томы 1 и II.

И. А. Голубцовым проведено общее редактирование исторических карт

39. «Всемирная история» томы III и IV (Карты по истории СССР до нач. XVII в.) (Госполитиздат) (Изд. АН СССР) Из рецензий можно отметить статью И Шаскольского «Ценный вклад в нашу историческую географию» в «Изв. Всесюзного Геогр. Общ–ва» 1956, N 1 Работа отмечена премией Президиума АН СССР и награждением медалью в память 800–летия Москвы 1956 (32 карты), 1953–1957 гг, 1952 (11 планов и 2 карты), (Изд. БСЭ), (Башкир, книж. Изд–во) 1956 с, (Изд. МГУ) (Изд. АН СССР), то же то же, то же,

Журнал «История СССР» Проблемы источниковедения, сб. VII АН СССР Госполитиздат (Госполитиздат) 1947 (20 карт) 1956 (3 карты), 1952 (4 карты) 1950 (1 карта), 1955 (2 карты), 1956 (2 обзорн. карты и 3 схемы) 1959 (2 обз. к.), 1958, N 6 (1 карта), 1959 (1 карта), 1958 (1 карта), 1955–56 (29+40 карт), 1957–58 (9 карт)

«Архивное дело», кн. II, III – IV там же, кн. XIII 1925 1927, там же, кн. XIII 1927, там же, кн. XVII там же, кн. XIX 1928 1929, там же, кн. ХХII–-ХХIII 1930, 1925 , там же, кн. VII 1926, там же, кн. VIII–IX 1926, там же, кн. и кн. там же, кн. XIII XVI XIX 1927 1928 1929

В. По архивному делу

40. Архивисты Голландии о приведении в порядок и об описании архивов

41. Краеведческие «поправки» к организации архивного дела в РСФСР

42. Кабинет архивоведения (о необходимости его организации, в будущем – института)

43. О типах и формах архивных описей

44. Обзор фондов центральных архивохранилищ (в статье В. В. Максакова)

45. Внимание архивам действующих учреждений

Рецензии на публикации.

46. Гиваргизов. «Руководство по организации, там же, кн. II архивов при действующих учреждениях»

47. Русинов Н. В. Десятичная классификация документов

48. Майзельс Р. Руководство по делопроизводству

49. Романовский В. Нариси з арх1во-знавства

50. Центральный Арх. "в стародавн1х акт1в у Ки!в1. Сб. статсв за ред. Романовьского

Руководства, созданные И. Голубцовым и утвержденные Главархнвом

51. Руководство по приему, размещению и составлению описей архивного материала – Отдельная брошюра

52. Правила постановки архивной части делопроизводства в действующих государственных, профессиональных и кооперативных учреждениях и предприятиях РСФСР

Ряд заметок по архивному делу в 1927 – 1930 гг.

53. Письмо И. С. Баха

54. Дублетный фонд печатных изданий

55. Совещания в Ленинграде о согласовании планов работ архивных органов с плановыми предположениями правительственных и научных учреждений

56. Участие Управления Центрархива там же в работе Комиссии по стандартизации качества бумаги при Гос. институте техники Управления НК РКИ СССР

57. Из писем в стол справок Управле- там же ния Центрархива

58. Домашнее пользование архивными там же материалами и их утрата в дореволюционные годы

«Архивное дело», кн. III–IV, 1922 1925, «Архивное дело» там же там же, 1927, кн. XIII, 1928, кн. XIV 1928, кн. XVI, 1929, кн. XVIII, 1929, кн. XVIII, 1930, кн. XX,