На Южном Сахалине

(из путевых заметок)

В августе 1909 г.

Город Отару, на острове Хоккайдо. 1-е августа. Сегодня я отправляюсь на Карафуто: так называют японцы Сахалин. Цель моей поездки: разыскать тех русских, которые там – слышно – еще остались, и удовлетворить их духовные нужды; с другой стороны – посетить и успевших уже переселиться туда некоторых из православных японцев. Сопровождает меня священник из г.Саппоро о. Николай Сакураи.

Утро прошло в сборе нужного для далекой поездки багажа. Постепенно приходят с прощальными благожеланиями христиане. Вот уже и 12 часов. Помолившись перед путешествием, мы большой уже компанией направляемся к пристани. Из попутных домов выходят христиане и присоединяются к нам. Наша компания растет и растет! Но вот уже и гавань... До 20 пароходов, и больших, и маленьких стоят в ней... Среди них где-нибудь и тот, на котором я должен через какой-нибудь час уехать на Сахалин.

Куплены уже билеты... Паспортов при этом не спрашивали! Да их и нет в Японии. Однако, требуют или визитную карточку или словесный ответ на вопросы: имя и фамилия, возраст, народность, род занятий, постоянный японский адрес... Это же спрашивают и при остановках в гостиницах, когда почти сразу же является к тебе «бантоо» (приказчик)и от имени «ядочео» (хозяина гостиницы) просит дать ему, для доклада в «кейсацу» (в полицию) сии сведения... И если тебе «не имуть веры», то спросят еще и добавочно, где ночевал предшествующую ночь, и где будешь ночевать завтра...

Толпятся христиане, спеша сказать какую-либо любезность, пожелание... Суетятся пассажиры... Томительные полчаса проходят, и нас перевозят на пароход. Для сего подали небольшой портовый пароходик и громадную баржу у него на буксире. Разделили овец от козлищ: пассажиров I и II кл. усадили на пароходик, пассажиров III класса погрузили на баржу... Краткий свисток... Последние прощальные благожелания... И мы поехали к своему пароходу.

«Камикава-мару», так называется наш пароход. Он не из малых пароходов (1457 тонн), принадлежит богатейшему из японских пароходных обществ – обществу «Ниппон Юусен Кайся» (Японское Общество почтовых пароходов), имеющему прекрасные, большие пароходы и установившему рейсы и в Америку, и в Европу, и в Австралию, и по внутренним японским водам.

Ровно в 2 часа дня по расписанию подняли якорь. Раздался густой бас парохода... Сирена то и дело взвизгивает, переливаясь эхом по береговым горам. Осторожно лавируя среди пароходов в гавани, мы выходим в открытое море и берем курс прямо на север.

* * *

Я иду по второму классу. Помещается он в корме парохода. Есть каюты. Но что за каюты! Теснота в них поразительная! В моей, например, каюте 6 мест, и пять из них заняты пассажирами. А в каюте нет и 9 кубических аршин воздуха! А сегодня еще к тому же и жарко... Придется ли хоть сколько-нибудь заснуть?

Однако, среди кают, расположенных «покоем», есть и столовая. Здесь можно и чаю напиться, если он у тебя имеется... Здесь же можно и пописать свои впечатления.

О. Николай Сакураи едет по третьему классу. Он расположен в носовой части парохода, теснота в нем еще большая! Каждый пассажир, правда, имеет спальное место, но на нем кроме досок – ничего: обыкновенные русские нары в два этажа! О. Николай не без удовольствия поэтому проводит время на полунейтральной почве в нашей столовой. А полученные «боем» (воу) от меня 50 коп. не только мирят его с присутствием в моем помещении о. Николая, но и побуждают предупредительно ухаживать за обоими нами.

Мерно постукивает машина... Вспенивают винты морскую воду. Лазоревая, она перекатывается волнами позади парохода. Мы стремимся на север. Налево сливаются с горизонтом воды «Ниппон-кай» – Японского моря; направо синеют в дымке берега Хоккайдо. Первую остановку будем иметь завтра на Сахалине.

Пассажиры поснимали свои «рейфуку» – парадные кимоно и хаори. Уже в упрощенном костюме, в соломенных «зоори» (сандалии) выползают они на палубу. Вот одни из них играют в кольца, бросая их на один из 9 клиньев, стоящих перпендикулярно к квадратной доске. В другом месте на полу мелом нарисованы клетки с написанными в них цифрами: пассажиры и пароходная прислуга гоняют особой палкой плоские круги... Но или рука игроков непривычна, или глаз не умеет определять расстояния, или просто нет охоты играть… но редко-редко кольцо повиснет на клин, или круг попадет на намеченную клетку...

Клонится к вечеру день.,. Исчезают один за другим пассажиры... Но какова же была моя радость, когда пришел ко мне из III класса земляк Сергий Григорьевич Ел-в. Сын одного из петербургских домовладельцев, молодой человек учился в Берлине, где и изучил японский язык теоретически. Теперь же он – с прошлой осени студент университета в Токио, владеющий японским языком настолько, что на нем уже сдавал экзамены и писал сочинения. Путешествуя с чисто образовательной целью, он со своим спутником-французом едет по III классу. А это на японских железных дорогах и пароходах равняется подвигу.

Льются без конца разговоры наши с земляком. Но всему приятному бывает конец. Да и чай формозский уже выпит. Стемнело... После дневной жары так начала пронизывать вечерняя прохлада! Волей-неволей пришлось поспешить в свою каюту, где сон не заставил себя долго ждать!

* * *

2-е августа. С утра небо облачное. Дует прохладный ветер. Холодно на палубе... Но не особенно тепло и на душе!.. Ведь по этому проливу, быть может, по этому самому месту избитый, израненный, без запаса топлива уходил от неприятеля наш герой «Новик»... Не судил ему Бог добраться до материка, но все же он достиг родного еще тогда берега... Погиб, герой! Слава и честь ему и его героям...

И все же... наша гордость, если за грехи наши Бог ему судил возвратиться в Россию, почему не покоится безмятежным сном в пучине морской? И вот: открытки с поднимаемым и поднятым «Новиком» и сейчас продаются в Оотомару (рис.1, 2); а из железа его изогнутый «ялик» и доселе висит для «позора» (для обозрения) в парке г.Отару, где действительно подвергается позору (в ялик забираются дети для пьянства и... т.д.)... Почему «Новик» стал теперь уже «Судзуя» и незабвенный защитник русского Порт-Артура ныне послан охранять японский «Редзюнко» (П.Артур)?! И неужели не воскреснет в русском флоте другой могучий богатырь «Новик» в память потомству о герое?..

Обо всем этом горько сокрушалось сердце!.. Ждет оно лучшего будущего... Но кто уразумеет пути Господни?..

* * *

Налево невысокой полосой тянется берег Сахалина, японского Карафуто. Как забилось бы сердце прежде при виде этого клочка родины, родной земли? Но теперь в душе лишь горькое сознание: было наше, да теперь не наше?.. Краска стыда на лице, боль в сердце!

Около 10 ч. утра «Камикава-мару» бросил якорь по крайней мере в версте от берега: мы прибыли в г. Оотомари (быв. Корсаковский пост).

Уже поджидали нас здесь баржи и пароходик. Опять раз делили пассажиров на «чистых» и «нечистых». Я с пассажирами I и II класса поехал пароходиком налево, в собственно Оотомари, а пассажиров III кл. повезли направо, в так называемый Сакан-маци (часть Оотомари).

* * *

Не знаю, чем был Корсаковский пост при нашем русском владении южной частью Сахалина. Теперь же здесь вырос настоящий японский городок «Оотомари»! Новые дома,широкие улицы, масса магазинов, школа, казармы, буддийские кумирни. Говорят, в городе уже сейчас есть до 700 «домов» (т.е. квартир). Весь берег уставлен лодками рыбопромышленников. Погружают в пароходы лес, привозимый из тайги. От Оотомари начинается Дековильская железная дорога и тянется к северу до г. Тоехара (быв. Владимировки).

Выйдя на берег, я достоверно знал только одно: в д.Третьей Пади есть русский Никита Иванов, к которому мне теперь и нужно было прежде всего добраться. Правда, можно туда поехать и поездом; но ведь он идет лишь через 2 часа, и этим поездом я уже намерен ехать дальше, до г. Тоехара. Необходимо было взять экипаж и лошадь. Подскочил какой-то японец с услугами... «Нам нужен экипаж до Третьей Пади»,– спрашиваю я. «Есть», – отвечает японец и забирает наш багаж... Идем... Порожние экипажи встречаются и проезжают мимо... Я не понимаю, почему же их не нанимают... Начинаю беспокоиться... Но о. Николай уверяет меня, что у сего японца и собраны все бася! Минут 15 шли. И что же оказалось? Японец притащил нас в свою гостиницу для отдыха!.. А это – в лучшем случае чашка японского чаю, 20 коп. «чаевых», да потерянный час времени; а в худшем – опоздание на поезд и ломка всего маршрута путешествия!.. Разумеется, экипажа при гостинице не оказалось!

Я возмущен был таким обманным обращением с пассажирами до глубины души; сконфужен был и о. Николай. А наш спутник взялся сейчас же достать экипаж и побежал обратно за теми экипажами, которые уже встречались. С кучером мы сторговались сами; а спутнику-японцу пришлось уплатить 50 копеек за «далекий» путь и хлопоты...

Не отметил бы сей бесцеремонности приказчиков гостиницы, если бы она была случайною. Но вот, в конце июля минувшего года я прибыл поездом в порт Удзина. «Есть пароход до Такахама? Когда уходит?» – «Есть, сейчас уходит»... Берутся приказчиком наши вещи... Мы спешим за ними... И вдруг наши вещи вносятся в гостиницу, и нам приказчик «с сожалением» заявляет, что пароход пойдет лишь в 6 ч.в., и нам «здесь» – удобно подождать остающиеся 4 часа...

Разумеется, раз нет парохода, – обождать где-нибудь нужно. Но так пассажиру и нужно сказать: «нет парохода, у меня обождите»... А тут обман и обман!..

Это неприятное явление очень нужно помнить всем путешествующим по Японии. Иначе их притащат в гостиницу, и они будут кушать «гохоп» (рис), пить японский чай со сластями... Счет будет расти и расти!.. А в то же самое время и пароходы могут уйти, и экипажи разъехаться!

Уселись мы на телегу. Телега рессорная, сиденье удобное лошадка прекрасная. Мы поехали в д. Третья Падь.

Грунтовая дорога от Оотомари до Тоехара тянется почти всюду вдоль железной дороги. Лишь до Третьей Пади она идет через тайгу и горы, с большими подъемами и с большими же спусками. По сторонам дороги еловые леса, много пихты, много берез, есть даже и рябины! Словом, даже деревья-то напоминают Россию, а не Японию!.. Около лошади масса слепней, «крючков», мух... Ну, чем не русская деревня!

Уж побольше полдороги проехали мы, а и всего-то не больше 6–8 верст! Встречается нами двуколая русская телега, русской дугой, со старичком-русским в кучерах. На телеге сидят еще кавказец и кореец.

– Здравствуйте, батюшка, – здоровается старичок, снимая шапку... Лицо его расплывается в широкую улыбку.

– Здравствуйте, дедушка! Не ты ли – Никита Иваныч?

– Так точно, батюшка! Я самый и есть! Да откуда вы меня знаете?

– Семен Савельич мне про тебя в Японии сказал, – говорю я.

При имени Семена Савельича даже кореец оживился и пробормотал: «Семен Савельич»: так хорошо здесь помнят этого благочестивого старца, ныне разносящего по Токио хлеб!

Поговорили мы с Никитой Иванычем. Православным оказался и кавказец Чемия. Условились, что я в Третью Падь приеду на обратном пути из Тоехара завтра утром; а они сегодня и завтра поговеют перед исповедью и св. причастием. Сегодня же лишь отдохнем в доме Никиты Иваныча, где сейчас осталась его «база».

Потряслись мы далее... Вот уже и д. Третья Падь! Обыкновенные русские бревенчатые дома, при них дворы, хлева. Но во всех домах живут уже японцы. Лишь под окном одного стоит русская женщина – это и будет дом Никиты Иваныча решили мы.

Домик довольно старый, покосившийся, внутри теснота, не особенно-то и чисто. Но образов, правда, дешевеньких, много. Есть портреты Российского Царствующего Дома.

В связи с домиком дворик для коровки, – ходят по нему телята, курицы. В конюшне стоит лошадка. Невдалеке русская курная баня... Словом, не особенно богатое, но полное хозяйство у старика!

Устинья Елисеева оказалась бабой говорливой. Много жаловалась на японцев, которые-де в войну перерезали у нее всех коров и куриц... Говорила и о притеснениях, чинимых им теперь: пашню-де отобрали под железную дорогу; а когда старик в обмен попросил себе земли, – ему-де предложили ее в тайге. «Было время, – корчевали; теперь годы ушли, и не в мои 70 лет корчевать тайгу», – будто бы только и мог ответить Николай Иваныч. «Один разор (разорение), батюшка», – жалуется Устинья...

Однако приближалось время прихода поезда, и мы пошли на «станцию».

* * *

«Станция»... Громкое название... Но напрасно вы думали бы, что здания ее в самом деле похожи на станцию!.. Вот какой-то сарайчик, скорее – будка: здесь склад предполагаемых товаров. Сейчас – двери открыты, пустой... В маленьком станционном здании даже и пола-то настоящего нет! И обитателей нет. Грязь невозможная: даже вещей негде поставить! – Прибежал откуда-то японец, и от него мы узнали, что поезд идет в свое время, и что билеты продаются в поезде... Расположились ждать.

Подбежали ребятишки, довольно грязные, руки в бородавках: они приехали сюда с родителями с о-ва Сикотан (из группы Курильских). Младший из них – видимо посмелее – после некоторой нерешительности: «этта – рука»? – Рука, отвечаю... «Этта – море»? – Море... И т. д. с неизменным в начале «этта» (это). Но запас слов известных – видимо – истощился... Тогда мальчики, указывая предмет и говоря: «этта»? – спрашивали его название... Этот неожиданный урок русского языка продолжался у нас до самого прихода поезда. Оказалось, что в начальной японской школе на Сахалине японцев уже обучают русскому языку. – А обучают ли русских мальчиков на русском Сахалине японскому языку?.. Или... «на что нам японский язык»? Или – «обойдемся и без него»?.. А тогда нечего и удивляться, что о нас все знают, а мы о других ничего не знаем!..

* * *

Подошел поезд... (рис. 3). В составе его – вагончики II и III класса и товарные платформы. Мы буквально «влезли» в вагончик и поехали к северу. В вагончик может поместиться не больше 12 человек без багажа; а с багажем (для которого единственное место – пол!) трудно сидеть и восьмерым! Локомотивчики – парные, платформы приспособлены для перевозки леса прежде всего. Билеты продают в вагонах, кроме конечных пунктов дороги, где продают их и на станциях. Всех станций – 8: Сакан-маци, Оотомари, Первая Падь, Третья Падь, Соловьевка, Мицулевка, Хомутовка, Тоехара.

Железная дорога проходит равниной. Направо и налево видны громадные леса, выжженная трава, отчасти засеянные полосы. Дома в деревнях исключительно русской постройки: новых японских домов не видно совсем... Вот на пожарной лестнице (хиноми) виден русский колокол: непременно или от часовни, или от русской церкви!.. Сейчас этот колокол извещает о пожарах... Что ж?... Все же лучше, чем звонить на молитву в тера (буддийской кумирне)!... На ст. Мицулевка тонкий голосок кричит: «пан-пан» (хлеб -хлеб). Оказывается, – продает его полячек Миша...

Жарко. Местами пыльно. Даже в вагонах масса слепней! Выехав в 2 ч.20 м., мы в 5 ч. дня были уже в Тоехара.

Вторично пришлось мне побывать у русских на южном Сахалине гораздо раньше, чем сам я мог думать в прошлом году, прощаясь с земляками в д. Наяси. Дело в том, что в первых числах мая я снова отправился на остров Хоккайдо докончить обозрение тех церквей, коих не успел обозреть прошлой осенью. Опять я буду около гор. Отару... А от Отару так близко и до Сахалина! И вспомнилась мне та великая духовная радость, какую я принес русским «сиротам» на Сахалине в прошлом году... И неодолимо влекло сердце еще раз съездить на Сахалин и еще раз порадовать русскую душу ссыльных.

Но и рассудок оправдывал мне эту поездку... В прошлом году краткие строки мои о сахалинцах в «Московских ведомостях» вызвали такую горячую редакционную статью... А отзывчивые души стали даже жертвы присылать в «миссию, вспомнившую сахалинцев»... Не обязан ли я был нравственно пред сими жертвователями еще раз съездить к русским ссыльным? – А с другой стороны, – в июле-августе мне придется быть на Иркутском миссионерском съезде... И там могут заинтересоваться остатками нашего православия на южном Сахалине... А съезд – величина настолько почтенная, что не хотелось являться на него с впечатлениями только «прошлогодними». Нужно было пережить и видеть все вторично, чтобы при докладе чувствовать себя твердым.

А так как и сердце, и рассудок только «поддакивали» друг другу, то я и поехал, получив разрешение своего владыки-архиепископа. Но для сокращения путевых расходов наполовину, поехал на этот раз один, без спутника.

* * *

17-го мая. Я выехал из Отару на пароходе «Цуруга-мару». Небольшой, тонн в 700, грязненький пароход... Какою роскошью мне представились прошлогодние «Камикава-мару» и «Дайре-мару», когда я познакомился с сей посудиной. Совершает «Цуруга-мару» рейсы срочные, по восточному берегу Сахалина... И конечно, имея грузов всегда больше, чем пассажира, он не особенно-то и заботится о сих последних!

По II кл. кроме меня едет еще какой-то японец. В III классе пассажиров много. Преобладают женщины и молодые, и средних лет. Распоряжается ими какая-то уж очень бойкая женщина... Что же бы это за компания, думаю я... Но вот эта бойкая женщина с помощником капитана заходит в нашу столовую. Не удивила она меня своим табаком... Но этот звонкий, деланный смех, с откидыванием головы на спину... Но это хлопанье руками по рукам и коленям соседа!.. Ах, – думаю, – вот ты кто! Идут к ней одна за другой, якобы по делу, девицы... Одни – с открытым лицом, другие – закрывают рот передником, третьи – даже нос почему-то прячут,.. Нет сомнения: в новоприобретенные владения высылаются передовые отряды населения, пересылается на южный Сахалин людской «товар».

На палубе – оживление среди служащих. А полчаса пробыл я там, – и противно стало... Противно не среди гор зеленого луку, не среди тюков рогож и соломенных веревок (для рыбного груза), а среди той «развязавшейся» нравственно команды, которая, вероятно, решила: «и стоит-ли одного стесняться». И я поспешил заключить себя в каюту.

Сергий-сан! Сергий-сан! Интересное явление», – кричит, вбегая в мою каюту, бой. Я поднялся на палубу... Оказывается, мы окружены дельфинами... Вот они в стороне идут стадом, – потемнело полосой море! А здесь одиночки, пары, тройки сопровождают... Вот изгибается в полудугу их зеленоватая спина: дельфин выпрыгивает из воды и затем «ныряет», но движение его тела и на двухсаженной глубине так прекрасно видно с палубы! Нет-нет, – и далеко отстанут они. Но потом опять сзади видны их прыжки... Всплески воды все ближе, и ближе... А вот наш «почтенный конвой» опять уже с нами!.

Долго я наблюдал жизнь этих созданий Божьих... Что влечет к нам, к пароходу, к опасности?.. Конечно, – жажда пищи! И неразумная тварь так разумно и «смело» ищет себе пищи.

А на палубе... увы... Разумные творения, испугавшись труда, торгуют собой... Хочется верить все же, – торгуют для получения «пищи», а не для развлечения… Как мы часто в своей пошлой жизни бываем ниже неразумных тварей!..

Пароход вышел из Отару в 3 часа дня. Было пасмурно... Не летел, а как бы «пылил» дождик... Погода ускорила сумерки... А вот и ночь – благодетельница, так помогающая коротать морские переходы!

* * *

18-го мая. В 6 часов утра прошли маяк «Вакканай». Вот его башня, которую с ее фонарем я усматривал в прошлом году. За стеной виднеется дом, где я молился у чиновника маяка Григория Ивата, где потом кратко беседовал о Боге и Христе для всех обитателей маяка... Заглохло ли посеянное слово Божие? Или, сохраняемое благодатью Божьею, мало-по-малу растет, корни дает; а может быть, есть и ростки уже...

Направляясь к северо-востоку, вошли в пролив Сооя. Говорят, всегда в нем покачивает. Но на этот раз нас качало весьма сильно. Пытался я писать что-нибудь. Но неожиданно вдруг как бы исчезает под тобой стул, куда-то вниз уплывает бумага... И ты прерываешь работу в недоумении... Полчаса напрасных попыток, – и я пошел поближе к машинному отделению, на палубу, где качка не ощущается столь сильно.

В 10 ч. у., пересекши пролив, прошли мимо мыса Ниси – «Ноторо-Мисаки» (мисаки – мыс; у нас – Крильон).

Солидные кирпичные здания маяка говорят тебе, что они прежней, русской постройки... Случайно услышал я здесь, что на днях «Дайрей-мару», на котором я с таким удобством путешествовал в прошлом году, во время тумана идя из Оотомари в Маука, несколько «взял вправо» и всем корпусом перескочил через гряду камней- Счастливо проскочив, он, однако, сейчас в доке исправляет помятое днище, и едва ли мне придется воспользоваться его услугами.

* * *

Пароход наш плетется по-черепашьи... Но все ближе и ближе берег, к которому направляешься. Фиолетовые краски заменяются постепенно зелеными. На зеленом поле начали выясняться подробности – ущелья, лес, кустарник... А вот уже успевшие как-то посереть, потускнеть так ярко блиставшие своей белизной здания бывшего Корсаковского поста, ныне Оотомари. Раздается свисток, а через 1/4 часа уже мы на якоре вдали от берега.

Что муравьи найденного червяка, сразу же окружили пароход и как бы присосались к нему многочисленные баржи. Вот здесь сбрасывают в лодку под почтовым флагом почту… Много тюков!.. И все, конечно, газеты!.. Ибо разве можно представить себе японский дом без газеты и свежих новостей?!. Вот почему во всякую минуту, от Сахалина до Формозы вся страна от верхов до низов ее населения знает, что она желает, – ибо дышит одним воздухом, питается одной пищей, по всем ее органам течет одна и та же кровь.. А когда нужно,– встает опять вся страна, как один человек... Вспомнить хотя бы 1904–5 годы! А достигнуто это с одной стороны образованием всеобщим, а с другой – дешевизной газет поразительной!.. Совершенно в другом конце выгружают в баржу рис, рогожи, веревки... Бережно укладывают старые комоды. А вот баржа и для нас, пассажиров... Показываются из «нутра» парохода невиданные, позеленевшие лица: сильно, вероятно, пострадали они в море...А вот и «они», несчастные женщины! Но как они изменились! В шелковых кимоно, в роскошных «оби» (поясах), с белыми лицами! С «белыми» больше, чем у европейцев! При этом белизна лица на шее постепенно принимает оттенок широкого воротника, то розового, то голубоватого, то фиолетового... Ловко выкрасили снаружи «смердящий изнутри духовный гроб»... И жалко их... Но не одни «они» красятся! Большая часть женщин здесь при выходе «в свет», в парадных случаях красятся... И невольно улыбнулся я, вспомнив одну карикатуру в японском журнале... Причесанная по всем правилам голова японки по плечи... Недостает ей чего-то... И вот около головы масса «пожарных лестниц», а взобравшиеся на них маляры своими громадными кистями наводят «белизну» на эту голову.

Все высадились... Выгрузили сюда же наш багаж. Заскрипело заднее колесо, и управляющее лодкой, и дающее ход лодки, наподобие рыбьего хвоста... Полчаса езды... Заплачены 25 сен (коп.) – «хаскецин» плата за «хасике», за лодку... И мы уже на берегу, но не в Оотомари собственно, а в так называемом «Сакаи-маци».

Рвут друг у друга мой багаж «банто», приказчики гостиниц. Но я предложил им самим выбрать не самую роскошную, а самую тихую («сидзука-наядоя») гостиницу. Задумались они, посовещались... И я оказался в одной из ближайших гостиниц «Муц-кан». 3 часа дня уже миновало. Последний поезд в Тоехара (быв. Владимировка) уже ушел. И мне предстояло в «Муц-кан» непременно ночевать.

До обеда и наступления сумерек время еще есть. Можно и город посмотреть, – а в прошлом году я его видел мельком.

Пошел я ненадолго, а прогулял 2 часа. Широкая шоссированная улица (рис. 13), длина ее версты 2. По обе стороны улицы японские дома, вернее – магазины. Все, что в обычном японском городе, то же и здесь: ничего нового, оригинального. Те же «гетая» (магазины «гета» – деревянной, японской обуви; «я», прибавленное к названию предмета, дает понятие магазина, лавки, где им торгуют; напр., «Сакана†я» – «саканая» – рыбная торговля, лавка), то же «о-касия» с гостиницами на сумму в 1 1/2 рубля; неизбежные лавки с зеленью (из Японии) и всякими «соленьями»; вяленая и соленая рыба; парикмахерские, часто в избушках на курьих ножках, но с зеркалами... В белых кимоно, с белыми наносниками и наротниками стригут и бреют и лица, и головы положительно всей мужской половины Японии парикмахеры... Много им дела!.. Вот книжный магазин. Здесь – игрушки детские... Вот грохочет молот кузнеца... Обычная картина всякого японского города.

Но необычно то, что так много домов пустых и заброшенных. Дома заколоченные досками... Выбитые стекла... Изорванные бумажные сеодзи (ширмы)... В другом месте – навешанные замки, покачнувшиеся столбы... Нередко увезенные уже сеодзи, амадо (дождевые ставни),татами (соломенные маты)... Уныло лишь на столбах висит крыша!.. Но ветер свое дело делает, – и вот в ином месте столбы, потолок, крыша – все обрушилось в одну общую груду... На одной только главной улице (Ханчео) я видел до 120 сих развалин-домов! А такие же развалины и на боковых улицах…

Что это значит? – недоумевал я... Но случайно приставший ко мне японец-спутник все мне разъяснил. «Было до 1300 домов жилых. Но только теперь половина из них опустела!» – куда же делись? – «О-куни-е кафимасита» – возвратились в Японию, на родину... Не мог я не поверить сему японцу... Ведь «дом», по понятию японскому, это «квартира» (а не крыша!). Если под одной крышей – пять квартир, по-японски будет – «пять домов» (так получаются страшные цифры пожаров: в Оосака сгорело 15.000 домов, в Аомори – 7.000 с большим. Не домов, а квартир!) А в таком случае и виденные мною с 150 домов-крыш дадут 150X3 (а может быть и 150X5) – 450 или даже 750 пустых «домов»...

Словом – невеселая картина, картина запустения... Что случилось? А вероятно: новые владения, неведомые владения, неиспользованные русскими сокровища, северная Калифорния, новый Тайвань (Формоза), – так вообразили себе некоторые предприимчивые победители. – А им еще вторили: скорее заселить, скорее утвердить, удивим мир «культурой» на бывшей пустыне... И размахнулась широко страна, кинула туда большую волну предпринимателей... Понастроили они города... Вот вырос из земли Оотомари...

Но чем жить? Рыбный промысел – с мая по сентябрь... Хлеб и овощи – плохи... О рисе и думать нечего... В недрах острова или мало, или ничего... А что есть, – то удел богачей... Лесные дачи? Поставка шпал?.. Но и это не дело мелких!..

Пришлось друг у друга покупать гета (обувь), каси (гостинцы), зелень, соленья, посуду... саке... Но стоило ли для сего ехать сюда? А наступившая зима заставила многих поторопиться с отъездом... «Не стоило сюда ехать», многие – полагаю – со слезами, бросая понастроенные ими дома... И вот,– всюду пустые дома, разваливающиеся и развалившиеся дома!..

На склоне горы устроена большая начальная школа... без школы японское население немыслимо. Тем более – город, имеющий все же тысячи жителей!

Вот буддийская кумирня (тера)... Это «Хигаси-Хонгандзи» восточный Хонгандзи... Довольно скромное помещение... «Амида» рисованный: здесь статуй не признают.

А вот довольно изящное здание буддийской кумирни, с тремя башенками: это «Ниси-Хонгандзи», западный Хонгандзи… (рис. 14). Место для богомольцев в 72 татами (36 кв. саж.) золотом горящий «буцудань» (нечто вроде «божница», со статуей «буцу», т. е. будды...). Кроме главного, еще два боковых, т.ск. «придельных» «буцудана»... Впрочем, богатство секты «Монтосю» (или Хонгандзи), особенно его западной (Ниси) ветви – общеизвестны...

Зашел я к главному «бонзе» (боозу или осео-сан)... Но и он, несмотря на свои блестящие буцуданы, жалуется, что и их секта здесь не процветает... Бросая насиженные места, родство, связи, привычки, – японцы часто вместе с этим как бы освобождаются от связывающих их пут, цепей... Ни «свои» кумирни, с их праздниками; ни «свои» кладбища с неизбежными буддийскими панихидами; ни родство с банзами; ни влияние консервативных дедов и бабушек, – ничто не связывает уж их... И вот «не процветает», – жалуется бонза...

Но где у них «не процветает», – почти всегда «процветает» у нас, христиан... И кто знает, не будет ли успешна проповедь Христова и среди японцев Сахалина так же, как она успешна среди переселенцев Хоккайдо? И не ждут ли уже ее здесь? Ведь вот: прохожу мимо большого пустого дома... «Что здесь? – спрашиваю... «был клуб, да прекратился. А теперь, говорят, приедет от Николая учитель и откроет здесь проповедь», – так мне уже толковал мой собеседник, не подозревавший, что и я ведь от Николая!..

* * *

Совершенно особняком стоят казармы местного гарнизона... (рис. 15). Среди зданий есть и безусловно хорошие: напр. почтовая контора... (рис. 16). Собственно, в Оотомари можно видеть и рубленные из бревен дома: это то, чего не успели сжечь русские... К 6 час. веч. я уже добрался в свой «Муц-кан»... Добрался никем не потревоженный... Лишь сотни сахалинских собак, несмотря на их видимую скромность, всегда тебе напоминали «бди»... Да возмущали часто твою душу эти «зазывания» ударами в стекла из многих домов... «Где я?... Неужели в каждом доме притон?» И быть может, в этом вопросе не так много преувеличения?! Ведь сколько «их» вышло сегодня навстречу вновь прибывшему товару!!!

По возвращении в гостиницу пообедал. Что за «обедище» предложили мне! Мисосиро (кисловатый суп – щи), суп из камбалы со стручковым горохом, сырая рыба с морской капустой, раки (омары) с зеленью, печеные рыбки со свежими огурцами, раковины «хотате», жареная по-европейски рыба... Для «Сахалина» более, чем замечательно!

Прямо, против окон моей комнаты, по ту сторону долины, по склону горы видна большая русская деревня «Порандомари» (рис. 17). На крышах заплаты белые, красные, серые; то японцы уничтожили печи, посрывали трубы, заделав их отверстия железными листами и дранками.

* * *

Вечером пришел городовой... Кто я, откуда, куда направляюсь, по какому маршруту буду путешествовать; что я проповедую... Вот темы нашей более, чем часовой беседы. Что ему нужно было, – он записал в свою книжку. Моей же проповеди ему о Боге, о Христе и его учении он, кажется, совершенно не уразумел!.. По крайней мере, уже простившись, уже выйдя в коридор, – он снова возвратился ко мне, и видимо, собравшись с силами, вопросил: «а все же, сюкео Сергий и находящийся в Токео Дай-Сюкео Николай – «ками-сама», или нет (боги, или нет?). И был порадован моим категорическим заявлением, что мы решительно не боги, а такие же, как и он люди, – лишь верующие в истинного Бога...

Ушел городовой, – пришли юноши Акила Симода (служит в пароходной конторе) и Сергий Исе (служит на телефонной станции), – их я через приказчика гостиницы вызвал к себе. Совершил для них краткий молебен, наставлял доброй жизни в этом городе разврата, одарил их образочками, крестиками. Добрые, честные, верующие юноши!.. Незаметно за разговорами и чаем летело время. Простились мы до утра, а я попросил себе постель.

19-е мая. Но плохо спалось ночью. С одной стороны, – в соседней комнате поместились очень беспокойные люди. Да и через улицу, в разукрашенном японскими фонарями большом доме, всю ночь раздавались дребезжащие звуки японского «сямисен», коим вторили визжащие какую-то песню женщины, и гогочущие мужчины. Лишь пред рассветом кончилась эта оргия!.. Уж не дебют ли вчера прибывшей партии?..

В 7 час. 20 мин. утра я уже уехал в Тоехара (Владимиров-ку), провожаемый на станции Акилой Симода.

Поезд ходит в составе II и III кл. и нескольких товарные платформ. До Третьей Пади линия проходит исключительно берегом (рис. 18); а затем на полпути к Соловьевке, море остается налево и позади, а линия направляется прямо на север, до Тоехара, по низменной равнине.

Принимая во внимание, что расстояние между Сакаемаад и Тоехара всего верст 36, – плата 1 ен 30 сен по II классу и 70 ен по III кл., безусловно высокая,

В сторону Сакаемаци почти все товарные поезда идут груженные лесом, и, главным образом, шпалами. 60 шпал на платформу, 10 платформ в поезде, – и 600 шпал поездом уже доставлены... Целые штабели шпал занимают берег в Сакаемаци. А небольшой пароходик постоянно подвозит баржи с ними от берега к пароходу: шпалы идут для постройки железных дорог в Корее. При мне пришел и начал погрузку шпал большой пароход «Модзи-мару».

Лесные заготовки – около ст. Хомутовка и г. Тоехара, главным образом, везут лиственницу.

Все берега и моря в 1-й, во 2-ой, в 3-й Пади заняты селедками. Ловится она здесь во множестве (рис. 19). Но ее, селедку, не солят японцы! Часть ее сушат на солнце, на мухах. Массу же варят, добывая рыбий жир (рис. 20). Вываренные же остатки сушат, или прессуют, или просто в кулях отправляют в Японию для удобрения «хатаке (сухих полей) и «та» (водяных, рисовых полей). Это – т. наз. «кас» (рис. 21).

На ст. Мицулевка Миша Любовицкий, полячок, опять продает хлеб. Их здесь – семья: отец, мать, 3 брата, 4 сестры. Имеют пашню, скот. Пекут к проходу поездов хлеб. Все католики. В прошлом году посетил их ксендз-француз. Но они все – неграмотны! Миша благоговейно принял благословение.

Говорят, что дековильку между Оотомари и Тоехара нынче перешьют в обычную линию типа японских железных дорог; и железную дорогу протянут далее на север до селения Дубки (Найбуци), – земляные работы на этом последнем участке уже производятся.

Таким образом, железнодорожная паутина, начавшись на крайнем юге японского Сахалина, постепенно расширяется к северу. И никто не заметит, как сия паутина в самом скором времени дойдет до 50° сев. широты!

Выехав из Сакаемаци в 7 ч. 20 м. у., в 10 ч. я прибыл в г.Тоехара, где и остановился в гостинице «Хокунцукан». Станция жел. дороги – уже на новом месте, в связи с перешитием и удлинением всей железнодорожной линии.

Совершив в гостинице обычные обрядности, т. е. отдав свою визитную карточку и записав в «домовой» (гостиницы) книге: «кто, откуда, куда, когда», – я отправился сразу же в «Карафуточео» (главное управление Карафуто) за получением сведений о количестве русских – православных на Сахалине и о селениях, где они еще остались. Если бы встретились мне в получении сих сведений затруднения, намеревался побывать у «чеокан» (у губернатора).

И главное управление островом, и дом губернатора, и дом начальника гарнизона – деревянные, хорошие здания; красиво серое здание почты. И вообще в городе много домов «европейской» постройки, с окнами, с трубами печей. Город распланирован красиво, улицы вытянуты прямо, улицы широкие. Для выдержания плана не останавливались ни перед чем! Так, на месте задуманного и разбиваемого города оказалось оставленное русскими кладбище: все гробы вырыли и с костями и трупами их сожгли. И теперь – от бывшего кладбища и следа нет!

Жилые участки – благоустроены. Но масса участков лишь намечены вырытыми вдоль улиц канавами. На них, вместо жилья, лишь ямы и рядом груды добываемого щебня.

Дороги – ненаезженные. Движения на улицах нет. Случайно прошедшая девочка – что тень, одна куда-то задумчиво бредет... Но – «оодоори», главная улица (рис. 22) много оживленней!

Пришел в «Карафуточео». Приняли предупредительно и провели к какому-то большому чиновнику, который, выслушав мою просьбу, откровенно заявил, что кто из русских, и где сейчас находится, – они и сами с достоверностью не знают, ибо последние их сведения – относятся к 40 году меидзи (1907 г.)... Но перепись «русских», по их местожительству в 40-м году – есть, и ее он предложил мне для соответствующих выписок.

Однако, сделать выписки оказалось не так легко: переписаны не только русские по рождению, но все русские подданные: здесь и русские, и польские, и грузинские, и немецкие, и татарские имена!!. А кто из них «православный» – сведений совершенно нет, ибо нет и графы о вероисповедании!.. Пришлось по фамилиям и именам догадываться: «вероятно, русский, вероятно, православный»... И кроме рассеянных по разным местам острова одиночек, я выписал было цельными семьями оставшихся русских в Ново-Александровске, в Магунго-тан, в Сикка..., – в селениях по восточному берегу... Но одни из русских, Федоровский, дал мне о сих русских более точные сведения: «Мартын – католик; эти – возвратились «на материк; этот – бродяжничает.,.. А «Павел Дымский» – лишь назвался так «по бродяжничеству», есть же он – еврей чистой крови Розенберг»... – Но, может быть, он православный? Bеры он какой? – спрашиваю я. «Веры? – Смотря по обстоятельствам; но, конечно, на самом деле никакой»...

Но все же отдельные лица оказались и в Магунготане, и в Сикка, и в д.Елани, в д.Романовского, в д.Муравьевском, в д.Малое Такое; конечно, в прошлогодних местах...

Надо бы их посетить, но они так разбросаны, а восточная пароходная линия так бедна срочными рейсами (вместо 9 рейсов по западному берегу, здесь лишь 3 рейса!), что на посещение всех христиан мало было бы и месяца! Нет, – особого иерея для православных сюда нужно просить!

* * *

Окончив свое дело в Карафуточео, сходил я в большую Владимировку, а ныне часть г. Тоехара (рис. 23). До 40–50 домов бревенчатой русской постройки; есть и хижины в 2 окна, но есть и большие, на две избы, дома в 6 окон. Наличники, под окнами березки, все это так напоминает русскую деревню! Но... трубы и здесь разрушены, тоже – и печи; для переносных же печей – железные рукава выведены в сделанные в простенках отверстия. Надворные постройки – всюду одно разрушение!

А вот и бывшая Церковь! Имеет форму креста, вышина сруба 17 венцов. Крыта тесом, есть обитый железом шпиль, не снят еще и крест. Покосилась на юго-восточный угол; но далеко еще не сгнила. Из бывшего алтаря и из южного окна – железные трубы. Сейчас в ней живут «писаришки», – объяснил мне Федоровский.

При церкви – сколоченный из досок шатер. В нем есть какие-то два ящика. Может быть – и с церковными вещами, хотя большая часть их принята консулом из Хакодате. Валяются металлические свечи, есть поломанная гробница плащаницы. Разбросанные книжки, среди коих немало «Бросьте курить».

Тут же примитивная бывшая звонница; но колоколов уже нет. Один из них, пудов в 15, висит на «хиноми» (пожаркой вышке) в д. Хомутовка; на колоколе видна надпись «Валдай»... Другой, пуда 2, то же на «хиноми» в д. Соловьевка... – Да! Грустно-грустно стало на сердце, когда я посмотрел на сие «разорение» и домов русских, и дома Божьего... И неужели так и не очистится от мерзости запустения дом молитвы?.. А ведь как было бы удобно именно в нем совершать молитвы во время посещения русских, будут ли то впоследствии мои посещения, или – посещения другого иерея...

* * *

Из русских нашел одного лишь Ипполита Федоровского, да больную, с отнятыми ногами, Анну Богданову. К вечеру, впрочем, пришли еще – Дмитрий Кутузов и Никонор Щербаков, последний из д. Малое Такое...

Федоровский пьян не был, но и трезв не был; Кутузов, по определению Федоровского, был в «настроении», т. е. тоже полу-пьян, полу-трезв. Щербаков – трезв; но и он, как и первые двое, в каторгу попал «из-за вина»... Сколько зла причинило, и причиняет это «вино» русскому люду, – кто изочтет! Гибнут души людей русских, гибнет здоровье, разрушаются семьи, доходит до нищеты страна... А мы все пьем и пьем с одной стороны; предлагаем и предлагаем – с другой... И кто грешнее пред Богом, пред страной, пред своею совестью: – пьющие ли, часто слабовольные, еще чаще безграмотные; или предлагающие сознательно вредоносное зелье?..

Нет! Не «попечительства» разные; не меры борьбы с пьянством, самые энергичные; не словесные убеждения, – ничто не удержит «слабую волю»... Удержит же ее одно: отсутствие абсолютное вина... Но для сего от нашего государственного бюджета не должно нисколько «пахнуть вином»... И неужели сохранить в кармане народа 700 миллионов страшнее для государственного хозяйства, чем заставить народ пропить 700 миллионов?!.

Жалкий народ – эти слабовольные пьяницы!.. «Ваше преосвященство! И этот домик был мой, и этот – был мой...», – говорит мне Федоровский, из бывших дьячков... – «А теперь?» – «А... все пропил! Постройки – пропил... Денег тысчонки 4 было: пропил... Лошади были, скота много было: пропил... Как схоронил свою покойницу, – каждый день пью, кажется», – плачет, но повествует Федоровский...

А мы, зная таких, будем проектировать: цену на бутылку поднять, по мелочам не продавать, на этикетках череп изображать?.. Нет, – если совершенно производство водки воспретить, перестанет пьянствовать Россия... И чем скорее, – тем лучше: ведь и Китай уже воспретил и бросает употребление опиума!

* * *

Посетил я семью японских христиан: Накао Иоана и Зою... До слез были обрадованы моим приходом!

В их доме вечером и устроили молитвенное собрание. Желая доставить радость русским, я спел Пасхальную утреню. Федоровский уже совершенно трезвый, все время стоял на коленях и молился, плача: «истинная Пасха для меня! Ну, а завтра и умирать готов! Только бы Господь укрепил меня не пить»... И широкий крест сказал мне, сколько доброго чувства было сейчас в его душе!

Прочитал молитвы пред исповедью, канон покояний. А исповедь отложил до завтра, в надежде еще более трезвого настроения.

Уже поздно вечером, в доме татарина Садыка Гафорова, я посетил лежавшую в постели Анну Богданову и отслужил за ее здоровье молебен Божией Матери. Завтра же здесь исповедую всех и.кого можно будет приобщу. Да и водосвятие совершу: просит освятить дом не только Анна Богданова, но и Садык Гафоров: «Бог-то один», – говорит он.

Поздно вечером возвратился я в «Хохуицукан», где меня «с интересом» распрашивал «банто», где я был, с кем виделся, что делал и т. д. Удовлетворил полностью столь неожиданное любопытство.

* * *

20-го мая. Рано утром у Садыка Гафорова собрались все русские. Я всех исповедал и совершил утреню и обедницу, всех приобщил Св.Христовах Тайн. В 8 lh ч. утра я уже окончил все свои дела в Тоехара и, собрав вещи, решил отправиться до д. Хомутовки на телеге («бася»), ибо по пути, в 6 верстах от Тоехара в д. Елани, есть русский Николай Зеленов.

Попросил в гостинице нанять мне «бася», но после переговоров по телефону с кем-то, мне ответили: «дорога худая, а поэтому бася нет». – Что дорога до Хомутовки не худая, я сам видел: ведь она все время проходит мимо железнодорожной линии... И я начал тревожиться: «почему бы не было бася!».

Приходит проститься Зоя Накао. Я ей говорю, что не могу получить бася... «Неправда! бася есть. Мои знакомые и дают-то экипажи. Сейчас устрою»... – Побежала к телефону, говорила с несколькими местами, то соединяя, то разъединяя. С полчаса я ждал. И дождался! Возвращается она, совершенно потерявшаяся, боясь смотреть в глаза, говорит: «дорога худая, а потому бася нет». – Плохо дело, думаю: кем-то не приказано давать. – «В таком случае найдите мне «аннаи», путеводителя, который проводил бы меня через д. Елани до ст. Хомутовки, да и багаж бы помог нести!»... Пошли. Искали или нет, не знаю, но ответили: «теперь рабочая пора, и свободных людей-то нет»... Ответ был настолько лживо-деланный, что я решил «действовать»: попросил счет, расплатился, вызвал Ипполита Федоровского и, дав ему один саквояж, а сам, взяв чемоданчик, простился с хозяивами гостиницы... «Вы бы подождали поезда», – в десятый раз советуют растерявшиеся от неожиданности хозяева «Хокунцукан».

Итак, я пошел с Федоровским. И вопреки, несомненно, чьему-то желанию, ибо и дорога оказалась прекрасной, и экипажи встречались. Жарко было. Да и небольшой багаж обоим нам постепенно стал казаться большим. Но путь сокращался разговорами: Ипполит Иванович рассказывал разные эпизоды из истории завоевания Сахалина японцами и их первоначального «военного» хозяйничания на острове. 1 1/4 ходу – и мы в д. Елани. Николай Зеленов был в тайге; но возвратился сразу же по лаю собаки. А встретила нас маленькая Маня Козловская (хозяева Езед и Ядвига были в отлучке; у них Зеленов служит работником). Для Зеленова отслужили молебен Св. Николаю. Напились молока, закусили черным хлебом и пошли далее до ст. Хомутовки.

Козловские, поляки, имеют землю и скот; и живут исправно... «Почему же они-то богатеют, а не беднеют», спрашиваю я... – «А потому, отвечает спутник, что Езед во время войны не только был полезен, но был, наоборот, нам, русским, вреден: всегда шел де впереди японцев, указывая им местонахождение дружин и все тропы»... Грустное, но многопоучительное для нашей дальневосточной земельной политики сообщение!..

Через час мы были уже в Хомутовке, у станции... Встречает нас жандарм: «Вы были в Елани?» – «Да». «Вы были у Козловских?» – «Да, в доме Козловских; но не у них, а у Зеленова». – «Теперь поедете куда?» – «Я в Третью Падь...» Честь под козырек.., Да: что значит «телефон»! Все-то всюду знают, где я и что я...

Время до поезда есть... Пошли с Федоровским на кладбище, где в числе прочих есть и его «покойница», жена Розалия. Кладбище заросло травою. Но крестов много, есть и очень даже большие! Я отслужил литию, во время которой Федоровский плакал на могиле своего «ангела-хранителя»: жива была – берегла меня; не стало ее, – все пропил»... Жалко смотреть на эти горькие-горькие слезы: много горя сказывалось ими!..

Во время литии подошел какой-то японец... «Го-куро деси-та» («проявили почтенную заботу»! Проще: благодарю вас»),

– говорит он, язычник, мне. А потом дополняет: «Как видите, забор рушится и кладбище не в должном порядке. А души предков нужно чтить. Поэтому я уже однажды просил в деревенском управлении починить забор»...

Меня тронула и эта благодарность за молитву на забытых могилах; и эта трогательная забота о сохранности кладбища... Но все же... неужели же и о наших кладбищах будут заботиться лишь японцы-язычники? А мы-то что же? Ведь есть же русские на острове? И разве не может быть при них иеромонаха, который бы и соблюдал всюду среди русских остатки веры и церковности?..

Не напрасны были слезы сирот сахалинцев! Не остались неуслышанными Богом вздохи их много-много настрадавшихся сердец! Не отказал, по милости Божьей, в их святых желаниях Св. Синод! С 1911 г. на южном Сахалине открыт приход, в состав коего должны войти оставшиеся в японской части острова русские, переселившиеся на южный Сахалин православные из японцев и все православные орочоны. Даны Св. Синодом и средства для иерея и псаломщика. Даже более, чем ожидать можно, получил южный Сахалин: даны Св. Синодом потребные суммы и на содержание учителя.

Слава и благодарение Богу, подвигшему сердца святителей обласкать своею милостью сахалинских сирот! Великое дело – средства, деньги... Но кто пойдет из Матушки-России в такую даль? Кто предпочтет благоустроенным приходам сих разноплеменных и всюду рассеянных овец Христова стада? Кто, не прельстившись работают в организованных уже приходах, возымеет мужество идти на развалины и начать снова все организовывать?

И невольно тревогой билось сердце... А что, ес ли опозорится? Ачто, если окажется, что деньги дать много легче, чем найти хороших людей? Что, если и с деньгами останешься без людей? Ведь еще тяжелее будет тогда и твое сознание... А каково и сахалинцам-то сознавать: «и за деньги-то к вам не идут»...

Да, поволновалось сердце немало. И не только тогда, когда не было найдено для Сахалина никого, – ни иерея, ни псаломщика, ни учителя! Но, кажется, еще более тревогой было сердце полно, когда найденный иерей о. Н. два месяца не ехал к нам; да и вестей о себе не давал.

Но, рассеялись, наконец, облегавшие сердце тучи, засветилось в душе яркое солнышко. Весело смотрится на мир Божий. Заранее радуешься радостью сахалинцев: хоть и поздно, но прибыл, у нас уже о. Н.!

Прервал я свое путешествие по северо-восточным церквам Японии и, встретившись в г. Аомори с о. Н., проехал с ним на остров Хоккайдо, в г. Отару, уже знакомый читателям порт. Как дважды побывавший на южном Сахалине, я имею поручение проводить к месту службы прибывшего о. Н.

Нет никакого сомнения, что только тот, хотя бы и отдаленный, край страны почувствует себя частью единого целого, одной империей, в который вливается постоянно жизнь митрополии с ее продуктами, с ее людьми, с их интересами и из которого обратно льется жизнь в митрополию... Но этот «взаимообмен» будет сонным, если мало путей сообщения с краем. а при совершенном отсутствии путей сообщения и совершенно прекратится сей взаимообмен «кровью», жизнью у окраины с центром.

Посчастливилось в этом отношении южному Сахалину! Сообщение Японии с островом устроено идеально хорошо! Но пусть вместо фраз говорит дело! Как можно попасть на южный Сахалин?

Прежде всего, отправляются на южный Сахалин из Хакодате через Отару, с заходом в Оотомари до г.Маука пароходы Ниппон-Юусен-Кайся «Хиросаки-мару» и «Камикава-мару» (по 1450 тонн). С мая по октябрь включительно они делают по 6 рейсов ежемесячно, в ноябре пять рейсов, в декабре – два рейса, в апреле – три рейса. Таким образом, эти пароходы, обслуживающие прежде всего почтово-пассажирское движение, делают 46 рейсов в год, прерывая их лишь на январь-март, когда гавани Оотомари и Маука покрыты льдом.

Но даже в эти холодные месяцы не останавливается сообщение с островом! Его поддерживает пароход «Дайрей-мару» (Оосака Сеосен Кайся). Пароход – ледокол и при своих значительных (1337 тонн) размерах прекрасно справляется со льдами в Оотомари и Маука. Посещает он следующие порты по западному берегу острова: выйдя из Отару и зайдя в Оотомари, он имеет остановки в Маука, Нодасан, Томариоро, Ку-синнай, Осеро, Кита-Наяси, Амбецу и на обратном пути – то же, кроме Осеро, но вместо этого заходит на остров. Кайбато (Монерон). Итак, – в 9 пунктов заходит «Дайрей-мару», совершая с апреля по ноябрь включительно по 3 рейса ежемесячно до Амбецу (у русской границы), а с декабря по март включительно по три рейса укороченных (Отару – Оотомари – Маока -Кайбато – Отару). Три рейса ежемесячных дают 36 рейсов годовых!

То же коммерческое (Сеосен) общество содержит рейсы и по восточному берегу острова. Но бурное Охотское море дает возможность плавать лишь с мая по октябрь включительно, когда пароход «Цикугогава-мару» (ок. 700 тонн) совершает рейсы дважды в месяц, посещая пункты «Хакодате, Отару, Оотомари, Чибисани, Тоннай, Сакаехама, Хигаси-Сирарака, Моттомари, Сиска, Чиривисани, Аузараси-дзима, Циппутома-ри, Уеннай (у русской границы) и обратно в те же порты». В 6 месяцев «Цикугогава-мару» посещает остров 12 раз.

Но этим еще не исчерпываются срочные рейсы на южный Сахалин. Вот – по восточному берегу, заходя в те же порты, ходит раз в месяц частный пароход. «Цуруга-мару»; делая 6 летних рейсов.

А по западному берегу два раза в месяц, 16 раз в год, ходит пароход «Cypyra-мару», выходя из Хакодате, с заходом в Отару, он посещает Кайбато, Хонтоо, Пироци, Маука, Уран-домари, Нодасан, Томариоро, Кусиннай, Усиноске, Моебиси, Осеро, Естор, Кита-Наяси, Амбецу и те же пункты в обратном направлении.

Я уже не говорю о грузовых гигантах-пароходах, постоянно грузящихся лесом в Оотомари; о бесчисленных пароходах и пароходиках частных рыболовных компаний, о специальных грузовиках каменного угля... Одних срочных, почтово-пассажирско-грузовых рейсов 46 † 36 † 12 † 6 † 16 = 116. Количество почтенное, говорящее само за себя! И хотелось бы для уразумения сей цифры лишь спросить: а сколько срочных рейсов делается на северный русский Сахалин?

Да, северная новая окраина Японии связана живыми нервами с новой своей митрополией!

29 авг. (11 сент.) мы с о. Н. прибыли в Отару. Но срочный пароход «Дайрей-мару» отложил свой отход до завтра. Пришлось дожидать сутки, закупая кое-что, необходимое для Сахалина.

Ровно в 12 час. дня 30 авг. (12 сент.) загудела сирена: то «Дайрей-мару» выходил из гавани. Погода была прекрасная, расстояние до Оотомари – 227 миль, – должны придти в Оотомари, при благоприятной погоде, завтра в 9 час. утра. Переход занимает всего лишь 19 часов. Впрочем, тихоходы плетутся от 25 до 30 часов.

К сожалению, лишь в море узнал я, что в то время, когда мы выходили из Отару, приехал сюда, направляясь в Токео, сахалинский губернатор г. Хараока. Разумеется, много приятнее было бы иметь дело с самим хозяином, – а дел предстоит мне исполнить много и довольно щекотливых. Но пришлось утешать себя тем, что не может же остров остаться без хозяина, а если нет дома губернатора, будет всегда на месте его заместитель.

Не мало хлопот причинили нам и билеты! Купили мы их до самой крайней цели нашего путешествия, с правом делать в попутных портах остановки. Билет будет действителен на 3 месяца, – разъяснили нам в агентстве. Каково же было наше удивление, когда контроль заявил, что билет сей допускает перерыв путешествия лишь на 5 дней, а потому у нас он неизбежно потеряет силу. И, вероятно, указание на нелепость сих 5 дней, когда рейсы совершаются через 11 дней, убедило капитана оказать нам особую (чокусецу) любезность, разрешив воспользоваться сим билетом и на следующем рейсе «Дайрей-мару».

Свежий, прохладный ветерок не располагал проводить время на палубе. А скоро наступил и вечер, когда наслушавшись вдоволь грамофонной какофонии, можно было лечь спать: мы с о. Н. в особой каюте. Жаль лишь, что от табаку, да еще дурного, нет спасения и в каюте: ползет его дым через все щели!

31 авг. (13 сент.)... Ясное утро. Давно уже мы оставили налево «Нисиноторо-мисаки»... Налево виднеется берег, который уходит куда-то в глубь залива, постепенно принимая все более бледные цвета... Вместо него вырисовывается все яснее и яснее другая, правая сторона залива... Вот уже заметны крыши, дымит какая-то труба... пред самым входом на рейд Оотомари обгоняет нас вышедший на 2 часа позднее «Хиросаки-мару»... Мы прибыли в Оотомари...

Но как быстро меняется картина! С юго-востока над самой водой надвигается» темное облако: то стелется все ближе и ближе туман. Еще пять минут, – и исчез из виду даже наш сосед «Хиросаки-мару», лишь по грохоту подъемной лебедки можно было определить, где стоит гигант, грузящий лес... Не видя ничего пред собой и определяя берег лишь по шуму, по звукам, плывем мы на большой барже... Пронизывает туман до костей, отсырела одежда, неприветливо встречает Сахалин нас!

Лишь на полчаса каких-нибудь опоздали мы, и пришлось ждать вечернего поезда. А до него еще 6 часов! Остановились и обогрелись в гостинице. А потом сходили посмотреть город... Одна из первых встреч: идет Егор Бубер... это – тот самый Бубер, который был безнадежно пьян в прошлом году и довел меня почти до слез малодушия... нынче трезв, одет в чистый пиджак... «Прости, батюшка, за все, что было в прошлом году», – догадался начать свой разговор Бубер...

– «Ну, ладно, что чувствуешь свою вину... Бог простит... Все еще пьешь? – спрашиваю я. – «Никак нет, больше не пью... так что ихняя «сача» (т. е. саке) мне вредна, а спирту стало не достать...» – Так или иначе, но даже Бубер не пьян, и кажется – не пьет... – Еще встреча: идет молодой парень с закрученными усами... оказался – Фома Кривовезов, и кажется, весьма рад был, когда пришло время сказать «прощайте»...

В городе перемен мало... Строятся кое-где новые дома... и рядом с этим – масса домов пустых, заброшенных, полуразрушенных, развалившихся... Оказывается, сначала в Оотомари было «Карафуточео», управление островом... Разумеется, масса чиновничества кормила город. Но «Карафуточео» перевели в г. Тоехара, и отселе началось некое запустение Оотомари...

Впрочем то, что осело, видимо, осело твердо. Что же касается властей города, то ими делается все, что может послужить к процветанию города. Право, глазам не верилось, когда увидел я от самой пристани Сакаимаци до станции Оотомари проложенную легкую конно-железную дорогу в две колеи (Рис. 1)... И вот те 4 версты, которые брали столько времени и сил у тебя, теперь едешь в легком вагончике за 5 коп. Да, «по-щучьему велению» выросла эта дорога... и многие за нее спасибо говорят и скажут!

Но это «щучье веление» еще яснее почувствовалось, когда около 4 час. веч. мы пришли на станцию. Где «игрушечная железная дорога? Где эти «паровозы-самовары»? Где эта дековилька? В мае прошлого года я еще смеялся над нею, а в сентябре того же года дековилька была перешита на обычную японскую железную дорогу! Устроены станции-игрушечки в городах Оотомари (Рис.2) и Тоехара.,. «Игрушечки» – ибо так красивы они, окрашенные в бледно-розовый цвет! Увеличено число станций до Тоехара на 2... А говорят – ведут железную дорогу и к северу от Тоехара... Но это увидим после.

В 6 часов вечера прибыли в город Тоехара, где и остановились в знакомой уже мне по прошлому году гостинице «Хокуицукан». Вскоре пришел христианин-японец Иоанн Накао, с которым и провел я свой первый вечер в Тоехара.

Итак, я в Тоехара, в столице острова, бок о бок с властями... Можно приступить и к делам...

Но какие у меня дела, – спросит у меня читатель. Разумеется, цель моей поездки – не проводить лишь к месту служения о. Н. Он сам – 31 года, из бывших военных: смог бы и сам на остров приехать, и русских отыскать...

Но есть дела, требующие именно моего присутствия- Дело в том, что получив причт для Сахалина, его высокопреосвященство обратился к императорскому послу, гофмейстеру Н. А. Малевскому-Малевич с просьбою исходатайствовать нам у японского министерства иностранных дел возвращение церковных зданий и церковных вещей, оставшихся после русских в южной части Сахалина... Официального ответа мы не получали. Но переводчик при «Карафуточео» господин А. известил письмом своего знакомого иерея, отца Павла Морита, что по распоряжению губернатора острова все церкви приготовлены к сдаче, собраны-де и церковные вещи... Ждут лишь из Токео «приемщика»... Поверив всецело сему письму, мы даже спешили «принимать» отдаваемое обратно нам… Тем грустнее было стать лицом к лицу пред некими «недоразумениями»...

Пасмурное утро 1 (14) сент. Я только что отделался от корреспондента, как доложили мне, что пришел из Карафуточео переводчик господин А. С радостью я приветствовал его... Но не столь радостны были вести его... Церкви освобождены от насельников и починяются... Собраны и церковные колокола... Но губернатор уехал в Токео... Сегодня он туда прибудет, и сегодня-завтра он телеграммой же ответит относительно передачи вам церковных зданий и вещей... Дело в том, что нас ждали дней на 10 позднее... Но губернатор уже извещен о ва шем прибытии»... – Таковы первые речи; не скажу, чтобы от них ясно стало на душе. Но делать нечего», – нужно ждать телеграммы и распоряжений.

Съездили на извозчике в русскую Владимировку... В доме татарина Садыка Гофорова взяли комнату для походной церкви... Повидались с Анной Богдановой... Порадовал меня старик Ипполит Федоровский: совершенно перестал пить и занимается разноской хлеба. Но узнал я и скорбные вести: цыган Николай Копаненко, мой кучер в третьем году, мой провожатый в прошлом году, убил прошлой осенью на охоте японца и присужден к 7 годам тюрьмы... Убил поляк русского в Мачунготане... От сего русского, Крылов его фамилия, осталась жена и четверо сирот... Скорбно и стыдно, что и на Сахалине не усмирились их души и дерзнули на убийства! Впрочем – в пьяном виде!

К вечеру о. Николай уже раскинул свою походную церковь и начинает в ней свои ежедневные службы... Без них он скучает, – так полюбил он сии часы общения с Богом, всего лишь нынче удостоенный священства, получив к нему подготовку на московских курсах прот. И. И Восторгова.

2 (15) сент. Ясная погода, хотя набегающие облачки и не дают еще забыть вчерашней непогоды... Весьма прохладно. Ровно в 7 час. утра я был уже в доме Садыка, где и вступил в исполнение неожиданно явившихся моих обязанностей: прочитал часы и спел обедню, ибо псаломщика о. Николай не привез, а петь и читать здесь некому. С великим духовным утешением пел я обедню. И тем лучше молилась душа, что батюшка о. Николай служил как-то особенно хорошо, одухотворенно... В Бога он уходит, с Ним он как бы сливается во время молитвы.. И дай, Господи, чтобы поняли его русские страдальцы, услышали глас его и пошли бы на его огонек... Но боюсь, – не огрубели ли их души настолько, что не их нужно будет ждать к себе, а самому придется идти к ним и искать их.. И достанет ли на сие у о. Николая и умения, и желания? Помоги ему Ты, Господи!

Чудно было на душе, когда я возвращался после литургии к себе в гостиницу... Но настроение мое еще более повысилось, когда пришел в 9 час. переводчик и сообщил, что телеграмма от г. губернатора получена, и его заместитель г. Накагава ждет меня с о. Николаем и прислал за нами губернаторских лошадей.

Поехали мы в Карафуточео... (Рис. 3). В губернаторском кабинете принял нас заместитель губернатора г. Накагава, – симпатичный человек лет 50, в генеральском чине, джентльмен в полном смысле слова, джентльмен не по внешней отделке, а по благородству своей души.

Мы представились ему. А он высказал радость по поводу того, что с приездом о. Николая и русские получают пастыря, попечителя своих душ... А затем сразу сообщил мне, что г. губернатор, повидавшись в Токео с кем нужно, телеграфировал следующее: а) собранные из разных мест церковные колокола, числом 7, они теперь же «сасиагемас» дарят нам обратно; б) не имея по закону права уступать землю в собственность иностранцам, – они теперь же дают на 10 лет в бесплатную аренду участки земли под церковными зданиями с правом возобновлять при надобности аренду; в) что же касается церковных зданий в Тоехара, Крестах, Галкине-Врасском и Наясах, то возвратить их нам в собственность здесь, на Карафуто, есть полное желание. Но в Токео вырабатывают какие-то особые правила, по объявлении коих и может лишь состоятся официальное возвращение нам церквей... А до той поры-де губернатор разрешает нам пользоваться зданиями и починять их...

Конечно, приятнее было и о церквах услышать: «каесимас» – «возвращаем». Но пришлось пока удовлетвориться и тем, что получили! Особенно ценно возвращение нам колоколов: душа удовлетворена!

Только что я успел возвратиться в гостиницу, как г. Накагава прибыл с ответным визитом. Право, как-то невольно влечется к сему благородному человеку. Но недолог был наш разговор: в 11 ч. 30 мин. дня отходит поезд на север от Тоехара, и этим поездом я намерен выехать для осмотра и «чернового» приема церквей в Крестах и в Галкине-Врасском.

Ровно в 11 ч. 30 м. дня уселся я с переводчиком г. А в вагон и поехал от ст. Тоехара (рис. 10) на север- Итак, – дорога На север от Тоехара не в разговорах только: она – «по щучь ему велению» явившийся факт! Пока открыто движение лишь верст на 15, до деревни Березняки (рис. 11). На этом пространстве однако устроены три станции – Кусано (Луговое), Конума (Ново-Александровское) и Томиока (Березняки). Но полотно железной дороги почти совершенно готово и далее на север, проходя через Кресты, Большое Такое, Галкин-Врасский до Дубков (рис. 12), частью и на этом пространстве движение начинается нынче осенью; но совершенно открывается вся линия будущей весной.

Оотомари – Тоехара – Сакаехама (т.е. Корсаков – Владимировка – Дубки), – вот линия железной дороги... И сколько удобств она доставляет рыбопромышленникам! Теперь не нужно будет ждать в Оотомари 10 дней парохода, чтобы попасть в рыбалки по восточному берегу. Четыре-пять часов езды, – и ты дважды в день можешь прибыть туда!

А говорить ли, сколько удобств эта линия доставляет жителям той долины, которая от Солонески тянется почти до Дубков? Сколько лесу «выкачает» эта линия с тех гор, что лежат направо и налево от нее!

Да, если пароходы берут в изобилии то, что дают берега и прибрежные воды, то эта линия вошла в самую середину острова и дает митрополии его произведения.

Но управление островом не намерено ограничиться этой дорогой... И не за горами, вероятно, время, когда отдающие благоустройству острова всю свою душу местные деятели осуществят свое намерение, т. е. протянут железную дорогу к северу (по вост. берегу) до Мануе, выведут ее на западный берег в Кусуннай.

От Тоехара до Томиока поезд не шел и часу. А в Томиока нас уже ждала подвода из д. Большое Такое, заказанная по телефону... Неправда ли, весьма удобно сидеть в Тоехара и заказывать по телефону себе подводу! А ведь Большое Такое, – самая обычная деревня!

Подал нам пару лошадей татарин Юсуп Сафыулла, экипаж – обычная рабочая двуколая телега. На соломе – соломенный мат, по-японски сидеть удобно. Но когда я попытался сесть по-русски, мои ноги оказались на уровне головы... Пришлось в первой лавчонке попросить пустой ящик и его иметь за сидение. Не особенно комфортабельно. И не всегда безопасно. Но при некотором внимании можно было и не вывалиться из телеги.

Дорога от Березняков через Кресты, Большое Такое до Малое Такое – еще постройки русских каторжников. Говорят, пред самой войной или во время ее были отпущены большие суммы на ее ремонт... Но эти суммы дороги не улучшили нисколько, и сейчас она хороша там, где и без помощи людей будет всегда хороша, т. е. по горкам; сносна на ровных местах... Но ямы и непролазная грязь на низменных местах. И как обидно слышать: «погоди, батюшка» – от Малое Такое до Галкина будет новая дорога, японская! Закатись!» И действительно – там «закатись», а как нашей постройки, – так «берегись, батюшка»... Обидно русскому сердцу... Но японскому умению строить и поддерживать дороги – слава!

Однако, мы уже и в д. Кресты... Русских здесь не осталось никого. Но стоит в рощице березок, ясеней и других деревьев наша большая церковь. Крестообразное, бревенчатое здание, подгнили лишь нижние венцы. Куполок сгнил, креста нет. Иконостасная перегородка осталась. Рамы, счетом шесть, сделаны новые, за счет Карафуточео. Не успели в одной из них вставить 3–4 стекол... Но – «стекла, вот, сейчас будут вставлены», здесь же мне объяснил начальник местных деревень. Устроены ими же новые двери наружные, новая солея... Вообще, – спасибо: употребили все усилия, чтобы дать нам не развалины, а подобие церкви... Но, разумеется, – внутри пустота!

Перед церковью, вероятно, висел колокол, над звонницей дел еще крестик. Направо и налево от входа к церкви дома,– полагаю, были церковные. Теперь в большом из них школа. Забора уже нет.

Осмотрев церковь, я принял от нее ключ. Здесь же отмерил и тот участок земли, что дается нам в аренду. Поставили знаки: «Японская Православная Церковь»...

Дело было кончено... Опять торжественно взгромоздился я на ящик из-под американских керосиновых жестянок и поехал далее. Можно было доехать, конечно, и до Галкина-Врасского. Но там предстояло бы затруднение с ночлегом. Поэтому доехав до Большое Такое, – в нем и заночевали.

Деревня Большое Такое далеко не так велика, как можно подумать, судя по ее названию. Однако, здесь помещается деревенский начальник, есть городовой, почтовое отделение и даже телефон...

Но какую грусть наводит и эта деревня, да и другие бывшие русские деревни! Населения русского нет: часть убита на войне, часть перестреляна во время войны, многие ушли «на материк», некоторые предпочли материку северный Сахалин... Население бросило свои постройки, побросали свой скот, который массами погибал от голода в тайге...

А новое население, так быстро выстроившее города Оотомари, Тоехара, Маука, так переполнившее всю береговую линию, – новое японское население внутри острова, на русские места, в русские деревни, идет туго... И вот. одни дома стоят, без рам и дверей, но еще с крышей; другие уже и без крыши, и без потолка! Вот вместо двора, когда-то громадного, остались лишь столбы да часть бревен!... кое-где видны жители... Но, видимо, и им избы русские не по душе! Да, – картина разрушения всюду!... Есть даже совершенно опустевшие деревни (Ивановское).

Но почему не бежит население на готовое хозяйство? Мне кажется потому, что Сахалин дает все, что не нужно японцу, крестьянину, и не дает того, что ему нужно...

Много травы, можно разводить коров. Да. Но японцы давно ли пили молоко только в больницах? А и теперь, выпив молока, морщатся больше, чем после стакана уксуса! Творог? Но его считают «испортившимся» молоком и выбрасывают... Масло коровье? Но из 10 человек его не будут есть пятеро, предпочитая ему масло растительное. Мясо? Но буддийская Япония не ела и не могла есть мяса; а теряющая старую веру Япония, если бы захотела мяса, нашла бы его всюду и помимо коров (куры, воробьи, выдры и т.д.)

Потом: хорошо родится рожь, особенно ярица. Но японцы не знают употребление черного хлеба, да и вообще хлеба. Родится овес. Но на что он? Кормить лошадей? Но на что они? Ведь рисовых полей здесь не устроишь! А картофель, огурцы, особенно редьку, фуки (дудки), гобо (лопух) можно возделывать и без лошади!

И вот стоят пустыми русские дома в деревнях. Не видно, чтобы строили крестьяне свои дома. Совершенно нет новых распашек. Да и на старых лишь «пробы», «попытки», что-нибудь сеять... И это рядом с большими хозяйствами русских!

Да и русские дома! В них стекла, много света; японцы стекла заклеивают бумагой. В них полы, а не мягкие соломенные татами (мары): но на полах без обуви холодно, а сидеть на досках жестко. В них печи: но печи занимают-де много места, – их срывают. А «хибаци» – жаровни зимой, не достает...

Так или иначе, но население в деревни идет туго. Да и то, что идет – беднота кажется, что только при условии, если японец-крестьянин переменит одежду, обувь, пищу, словом – если он перерядится, – только при этом условии возможна крестьянская колонизация острова..

Доселе же торговцы, рабочие и чиновники в городах, рыбаки по берегам, – вот состав населения!

* * *

Но о. Большое Такое. Уже издали заслышали хозяина-старика собаки, за околицей радостным визгом встретившие его. У дома – жена, дочь взрослая, дети... Все здороваются, целуя руку у батюшки... «Вот так мусульмане», – думаю!

Отвели мне просторную, чистую комнату... Чай, булки в масле жареные, молоко холодное, молоко парное, молоко топленое... Много молока!... Словом, – радушие без конца!

Дед-старик Юсуп Саулы-юлла, 30 лет на Сахалине, 20 лет уже «с правами», из Саратовских татар... Состарился, а все еще мечтает о родине: там есть еще сестра...

Жена, старшая дочь, – все они ушли в хозяйство! Ведь одних коров у Юсупа 36!... Только подоить их, – сколько времени нужно!

Зять-татарин Гайнулла деятельный хозяин, имеет 4 лошадей, пашет, косит, на охоту по соболя ходит...

А четыре мальчика Дзямальдин, Камальдин, Джалалдин, Шяряфдин... Один красивее другого! Двое уже ходят в японскую школу и по-японски знают куда лучше, чем по-русски...

Впрочем, старик просит букварей, и сам будучи грамотен по-русски и по-татарски, хочет учить по-русски деток... А что касается японского языка, то здраво он рассуждает: «выучишь чужой язык, – не за плечами его носить!... А когда-нибудь может и пригодиться!»...

Весь вечер прошел в беседах с милой семьей... «Сколько же вы запахиваете?» – А трудно, батюшка, сказать! Сколько сил хватает!» – «А сена косите сколько?» – «А, опять, косим, где хотим, и сколько хотим... И всегда достает!»... Словом, и земли, и воли много! Были бы лишь люди, да силы! И все же домой, в саратовские края хочется... О, родина!..

Вечером предложили мне и г. А. (переводчику) прекрасный ужин... Потом я помолился по-своему, а Дзямальдин, Камальдин и прочие «дин» по-своему... На прекрасной постели я и нашел себе здесь же покой, недостававшее звено в раме заставив ящиком – сиденьем с телеги...

3 (16) сентября ночью был мороз и настолько сильный, что побелели мосты и крыши. Нам еще предстояло съездить верст за 13 в д. Галкино-Врасское. Опять та же телега, тот же ящик из-под керосиновых жестянок вместо скамьи... Побольше наложили лишь сена... Поехали.

До Малое Такое дорога русской постройки. Яма на яме. Но проехали благополучно. В реках, в речках, в ручейках, в канавах, – всюду, куда только есть ход, масса «горбуши», по-японски «масу». Был ее «ход» нынче особенно обильный... И вот горбуша тысячами вялится и сушится около жилищ айну, «масу» массой лежит выброшенная на берег и гниет, издавая зловоние, массу ее волокут по дороге, будучи не в силах снести ребятишки; «масу» еще горбатая всюду видно в мелкой воде, скопившись на каменистых перекатах... Но большая ее часть уже горбатая, и даже побелевшая... Значит, – негодная...

Интересна вообще жизнь и этой рыбы – «горбуши» и других, такой же породы (напр. кета). Идет она несметной массой, направляясь в устья речек, метать икру... В это время она еще совершенно красная, что кровь, и очень толстая, жирная... Массу этой прекрасной рыбы и перехватывают рыбаки, особенно айну, в устьях сахалинских речек...

Но рыба идет постепенно, справляясь с стремительным течением речек вверх, предпочитая каменистые и песчаные мели глубоким местам. По мере того, как горбуша поднимается вверх, она все делается тоньше и тоньше, темный цвет ее спины переходит в коричневый, потом в бурый, наконец в пестрый... Мясо из красного делается розовым и в конце почти белым... Спина выгарбливается больше, чем у леща, голова вытягивается и заостряется... Получается доскообразная горбатая рыба...

Наконец, она покрывается пузырями. А иногда и без них издыхает. Вся рыба, пошедшая метать икру, в море не возвращается и непременно издыхает.

Рыба соленая, вяленая, сушеная – очень дешева и служит хорошим подспорьем сахалинцам. Кормят ею и собак.

Часа 1 1/2 езды, – и мы в Малое Такое, где отдохнули в семье Никанора Щербакова. У него очень ждут батюшку, ибо есть некрещенные дети; да и свадьбу задумал Никанор.

От Малое Такое до Галкина-Врасского дорогу русской постройки забросили. Японцы построили новую дорогу. И мы по ней уже не плелись, а великолепно ехали... Удивительно хорошо строят свои дороги японцы!

В Галкине-Врасском нас ждал уже начальник местных деревень, постоянно живущий в Дубках. Смерили землю под церковью, поставили знаки, принял я церковь... И здесь церковь приличная. Материал прочный, сохранились даже Царские двери, конечно без икон. Северная и Южная двери сделано все, чтобы остатки церкви сдать нам сколько-нибудь в сносном виде. Спасибо!

Но и здесь ни русских, ни православных японцев нет. Церковь приняли. Но как ею пользоваться? Или и ее перенести в Тоехара, и из материала нескольких церквей устроить одну, да хорошую?...

Й в 2 часа дня я возвратился уже в Большое Такое- Поезд из Томиока уходит пока раз в день, в 1 ч. дня. К нему мы опоздали. Пришлось еще раз заночевать у добрейшего Саулы-юлла...

День был ясный, теплый. Но утренник напугал хозяев, и взрослая половина семьи ушла на заимки жать овес. С ними же работают и нанявшиеся у татарина в работники Иван Баев, Николай Зеленов и Иосиф Чибашвили. Но кроме этих трех в Б. Такое есть еще русские, – всегда пьяный старик Дмитрий Кутузов и товарищ его по ремеслу Ванька непомнящий... «Только, батюшка, он на самом деле есть Дмитрии Соловьев», – объяснили мне русские... Разумеется они были не в поле!

С Камальдином сходил я на русское кладбище... К югу оно от деревни... Высокой травой и мелкими деревцами заросло оно... Есть еще кресты, даже заборчики около могил... Но много крестов подгоревших.. Весьма смутился было я: неужели язычники-японцы так почитающие могилы, уничтожают кресты и заборчики... Но мальчик Камальдин разъяснил мне, что кресты подгорели во время пожара тайги, когда высокая сухая трава помогает огню проходить большие пространства и по пути уничтожает не только кресты на могилах, но и церк ви и целые деревни... Так сгорела Церковь в Березняках с частью деревни... А нынче сгорела часть д. Елани...

Сходил я с Камальдином и на реку... Близко она, – на их задворках. Горбуша хорошая, горбуша горбатая... Горбуша с икрой еще, горбуша на берегу гнилая... Достаточно было нам с Камальдином полчаса, и мы крюком, насаженным на длинный шест, выкинули на берег 7 хороших, с икрой, рыбин, весом до пуда...

Приамурские рыбаки когда-то жаловались на Муравьева: «обманул их! Говорил: идет баба на реку за водой и коромыслом бьет бобра, а ведром черпает рыбу»... А рыбы-де не так много!., – Что касается бобров, то коромыслом их на Сахалине не бьют, но рыбу при ходе достают даже руками! А медведи, выходя к речкам, выбирают лучшую рыбину и, схватив ее лапой, откусывают лишь голову, прочее бросая... Рыбные богатства – быль, а не сказка.

Вечером опять полный стол уставили радушные хозяева, А к ночи оказалось и стекло уже вставленным... Спокойно, в чистоте и тепле спал я… И мне весьма позавидовал, вероятно г. А., в гостинице которого всю ночь был шум: один из посетителей убил свою молодую жену, сбежавшую от него и оказавшуюся здесь в услужении...

4 (17) сентября возвратился я в Тоехара. На ст. Томиока, быв. дер. Березняки, сходили на место сгоревшей церкви: стоит большой крест, предполагаю на месте алтаря.

Сюда ежедневно доставляются шпалы и рельсы: укладывают спешно путь к северу.

В Ново-Александровском устроен конский завод... Сюда же предполагают перенести из Троицкого и опытное поле...

Прибыв в Тоехара, остановился было в скромном помещении Иоанна Накао. Но г. Нокагава (ицибучео) просил меня, в виду предстоящих еще дел и постоянных сношений личных и телефонных, остановиться опять в гостинице. Делать нечего, – «Хокуицукан» снова приютил меня...

Немедленно же сделал мне визит г.полицмейстер острова (санбучео) Маида. Он оказался ревностным христианином-англичанином. Прибыл ко мне в сопровождении своего «бокуси» (пастора) Ооя... Оказывается, английский пастор живет в Тоехара уже 5 лет... Проповедует... Успех имеет... По праздникам собрания устраивает... И эти собрания посещаются всеми протестантами, без различия сект...

А мы-то доселе медлили, уступали поле брани... Еще ладно, что не соблазнились и наши христиане...