XI. Руководственные начала реформы Петра Великого относительно нашего высшего церковного управления

Автор статьи «О нашем высшем церковном управлении»²²⁸ проводит мысль, что «перемена высшего церковного управления, происшедшая при Петре Великом, была не столько личным его делом, сколько совершенным по разуму русского народа выполнением требования исторического хода и силы вещей. Петр I только дал определенную форму и узаконил то, что существовало и до него в жизни нашего отечества, уже готово было разрешиться теми или другими последствиями для следующих поколений; гениальный государь только направил ход вещей в данном направлении». Первое основание для своего заявления статья указывает в тех протестах, которые выражали русские епископы всякий раз, когда заходила речь о поднятии у нас значения патриаршей власти и введения на Руси византийских порядков. В этих протестах, по заключению статьи, русские епископы, подвигаясь несочувствием к патриаршему авторитету, выражали решительное нежелание иметь над собой патриарха, яко главу, и стремились к той реформе в высшем церковном управлении, которая и осуществлена Духовным Регламентом. Приводим буквальные рассуждения статьи. «В таком противлении (протестах) справедливее будет видеть доблесть русских иерархов, действительную их разумную заботу единственно о благе церкви по русскому православному понятию о ней, а не по тем представлениям, которые проникли к нам с учреждением патриаршества и сердечно восприняты были не только самими русскими патриархами, особенно Никоном, но и царями и по-видимому главным образом царями. Личный характер Федора Иоанновича, Алексея Михайловича и Федора Алексеевича очень известен: это люди чувства и воображения. А такие люди пленяются внешностью предмета, а не его внутренним содержанием. Не в этих венценосцах сосредотачивался современный им разум русской земли, и не они управляли силой вещей и их течением, они стояли только у русла этого течения, то восхищались его стройностью, то приходили в смущение и растерянность, когда оно принимало неожиданное непонятное для них направление: управляли этим течением «думцы», т. е. «люди мыслящие», н стоявшие к кормилу правления не близко». В данном случае: «церковный вопрос, поднятый еще Иоанном III и получивший при Иоанне IV такое определенное течение, что ни Годунов ни Никон не в силах были направить его разрешение в другом направлении, стал достоянием людей мыслящих до-петровского времени настолько, что при попытке царя Федора Алексеевича решить его в направлении, противном разуму народа, митрополиты и архиепископы, участвовавшие в соборе 1681 г., своим челобитьем разрушили воздвигавшиеся оплоты, преградившие путь силе вещей, и таким образом еще до воцарения Петра Великого сделали то, чему он в Духовном Регламенте только дал определенную, законную, и вследствие этого обязательную форму. Потому, продолжает статья, может быть уничтожение у нас патриаршества и встречено было народом сдержанно-спокойно, что в строе церковной жизни епархии не только не произошло существенного изменения, но власть и честь епископа еще более возвышены, и уничтожены были все поводы «к разногласию, распрям и высости» среди архиерейского чина, о чем до Духовного Регламента много помышляли не только думцы светского чина, но и думцы духовного чина. А потому реформа высшего церковного управления, совершившаяся при Петре I, справедливо должна быть рассматриваема не как личное только его дело». Второе основание для своего заявления статья намечает в том, что, по мысли Петра Великого, русская церковь, не переставая быть православной, может оставаться без единоличного управления, без патриарха и даже без митрополитов», и что автор Духовного Регламента, высказываясь в статье о «винах» Духовного Коллегиума, что в церкви правительство не монархическое есть, хотя не договаривает до конца своей мысли, однако его идеал церковного устройства виден. Это идеал первенствующей церкви Христовой, пока она еще не находилась в союзе и под покровительством государства, которое, как языческое, было ее врагом». Через уничтожение патриаршества, по уверению рассматриваемой статьи, с указанием в Духовном Регламенте на опасности для государства от единоличного церковного управления в стране, полной невежеств, Петр Великий оборонял самодержавие, это освободительное начало в жизни русского народа от всех угрожавших опасностью самому государству начал и не делал нападения на церковь, а «защищал» государство против внутренних врагов, прикрывавших свои преступные цели именем и благом церкви. Для наглядности приводим и на этот раз буквально рассуждения статьи. «Самодержавие можно назвать освободительным началом в жизни русского народа, которое, укрепляясь постепенно, в лице Петра Великого увидело наконец необходимость в решительном ударе союзу всех начал, угрожавших опасностью самому государству. Таким ударом и было уничтожение патриаршества с указанием в Духовном Регламенте на опасности для государства от единоличного церковного управления в стране, полной невежества…В виду такого положения вещей, Петру Великому не оставалось другого исхода, как только не касаясь основного, церковного устройства и даже церковного управления в том виде, как оно организовалось до IV века, когда церковь жила не в союзе с государством, а вне государства, имея в нем своего гонителя, уничтожит оказавшееся опасным для государства патриаршее правление и заменить его соборным, обязав каждого члена учрежденного собора верноподданнической присягой, т. е. уничтожить только те плевелы, которые ко времени Петра Великого не только разрослись, но и начали препятствовать росту пшеницы. Это было не нападение на церковь со стороны государства, а самозащита последнего, предпринятая не против церкви. а против внутренних врагов, прикрывавших свои преступные цели именем и благом церкви».

Без преувеличения можно и должно сказать, что по представлению статьи «О нашем высшем церковном управлении» Петр Великий, уничтожая на Руси патриаршество и заменяя оное Духовным Коллегиумом, действовал «по разуму русского народа», выразителями сокрытых желаний которого были «думцы» как светского чина «люди мыслящие», так и духовного чина «архиереи и митрополиты». Духовный Регламент, начертанный при Петре, по указанию идеала древней вселенской церкви до IV века, союза ее с государством, выражал и узаконивал заветные стремления самих русских архиереев, которые и прежде выражали желание видеть церковное управление на Руси таким, каким оно было установлено Петром Великим. Никто, сколько известно, не высказался подобных воззрений на реформу «нашего высшего церковного управления при Петре Великом», никто в действительности и не допускал таких противоречий в суждениях. Статья гласит, что реформа нашего церковного управления, была предпринята Петром Великим для «самозащиты» государства против его врагов, прикрывавших свои злые замыслы «именем и благом церкви», и в то же время заявляет, что она предпринята по указанию «идеала первенствующей христианской церкви» и на почве «церковного устройства и управления, сформировавшихся до IV века, когда церковь жила вне союза с государством», предпринята добавляет с тем, чтобы в предотвращение подобных опасений для государства, члены нового духовного соборного правительства, быв связаны верноподданнической присягой, признавали «крайним судьей» своей коллегии государственного правителя. Кажется в такого рода реформе трудно усматривать «дух свободной первенствующей церкви» и « проведение соборного начала в учреждаемой коллегии», а слышится нечто другое, указывающее на предполагаемое ограничение церковной свободы и на подчинение течения церковных дел сторонней воле…Рассматриваемая статья по-видимому за это и похваляет церковную реформу Петра Великого, представляя эту реформу последовательно завершительным актом всей многовековой драмы русской истории, разум событий которой статья опять изъясняет своеобразно, но не правдиво. Вот по воззрению статьи, внутренняя нить философии русской истории. Русские митрополиты, приходившие в Россию из Греции и состоявшие под властью константинопольского патриарха, не считали себя русскими подданными, -а потому и жили на договорном праве с московскими князьями, подобно удельным князьям. Царь Иоанн III, низложив митрополита Зосиму, вручил против обычая митрополиту Симону жезл в церкви, с особой при этом речью, положив этим поступком первого русского самодержца конец договорных к нему отношений всероссийских митрополитов. Иоанн IV дал сему направлению такое определенное течение, что ни Годунов, ни Никон не могли противостоять. Следовавшие за Грозным русские государи: Федор Иоаннович, Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, как люди чувства и воображения, пленясь внешностью предмета, восторгаясь пышностью и величием патриаршества, не были носителями «современного им разума русской земли». Этот разум хранили «думцы» и «мыслящие люди», в том числе и «русские архиереи» которые, отвергнув все попытки ко введению на Руси византийских порядков, пришедших к нам с патриаршеством, тем самым подготовили путь и определили направление совершенной Петром Великим церковной реформы. В своей реформе Петр Великий очищал церковь от несвойственных ей наслоений и возвышал ее духовную власть, призывая в данной членам духовной коллегии, как подданных государства, присяге-"во всех делах сего Духовного Правительственного Собрания искать всегда самые сущие истины и самые сущие правды, полагая всем мыслям и словам, и действиям своим, яко вину конечную, славу Божию и спасение душ человеческих и всей церкви созидание», а не власть мирскую. Петр в своей реформе довершил начатое его предшественниками созидание русского государства на началах самодержавия, оградив его и его власть от угрожавших нападения в лице крепнувшей и возраставшей власти патриарха.

По представлению статьи выходит, что патриаршество на Руси болело недугами крамол и нестроений для государства, что патриаршая власть служила очагом бедствий и опасений для государственной власти. К счастью история не представляет нам таких примеров, и рассматриваемая статья не приводит их, кроме поступка устюжского архиепископа Александра, отличившего от церкви воеводу Кякина за действование по указам Великого Государя, и расчетов царевича Алексея Петровича, думавшего, по получении престола, уничтожить дело своего отца. Можно думать, что подкладкой всех подобных суждений о «патриаршестве» и «патриаршей власти», как в этом случае делает намек и Духовный Регламент, служат история патриарха Никона и обнаружившейся во время этой истории события. Не говоря о том, что возвышению Никона содействовала сама государственная власть в лице царя Алексея Михайловича, заметим, что патриарх Никон, оправдывая свое отречение от престола и удаление их Москвы, словом, свою размолвку с царем Алексеем Михайловичем, высказывал крайне резкие и преувеличенные суждения о превосходстве «священства пред царством» и «власти духовной перед светской», но эти суждения были плодом возбужденного состояния духа Никона и следствием прочиненных ему обид и огорчений. Изложив в подробности воззрения Никона на отношения церкви и государства, власти духовной и светской, на излишние притязания последней, автор статьи «Суждение большого Московского собора 1667 г. о власти царской и патриаршей», составленной по поводу статьи Русского Вестника «О нашем высшем церковном управлении», делает такой вывод: «эти воззрения Никона не могли иметь особенно важного и серьезного значения: Никону как человеку увлечения и крайностей, плохо знавшему и соблюдавшему меру во всем, человеку с болезненно развитым самолюбием, везде и всюду ставившим на первом плане свое личное я и с точки зрения личного положения смотрящего на все совершающиеся вокруг его события,-трудно было браться за решение такого сложного и щекотливого вопроса, как вопрос об отношениях между церковью и государством. Будь церковь при Никоне (чего однако нельзя сказать) действительно низведена на степень заурядного государственного учреждения, во всем зависящего от светских властей, пред которыми духовные власти-иерархи ничего не значат, и тогда бы протест Никона не поправил бы дела»²²⁹. А если так, то и нельзя истории патриарха Никона полагать в основу побудительных причин реформы высшего церковного управления при Петре Великом и видеть в этой реформе «самозащиту государства» против внутренних его врагов, прикрывавших свои преступные цели именем и благом церкви». Петру предлежало не государство защищать от нападений во имя церковного авторитета, а церковь спасть от заполонившего ее «мирского воинства». Русская церковь во весь протекший до реформы Петра Великого период, в лице стоявших за ее права и интересы, боролась именно за освобождение своей сред от свившего себе здесь утиное гнездо мирского воинства в лице светских архиерейских чиновников и вместе служивых людей государства. Не могло здесь раскрывать причины этого характерного для русской церкви явления, -но в подтверждение действительности этого исторического факта необходимо засвидетельствовать, что всякий раз, как только поднимался серьезно вопрос об исправлении церковных нестроений, причина сего обыкновенно указывалась в том, что «церковное управление» попало в руки не духовных особ, а светских чиновников, которые постепенно заполоняли ведомство церкви. К XVI в. наплыв светских людей в ведомство церкви возрос до того, что на соборе Московском 1503 г. ростовский поп Георгий Скрипица открыто говорил отцам этого собора «господа священноначальницы неблагословно надсматриваете за верующими людьми… надзираете церковь Божью по царскому сану земного царя, боярами, дворецкими, недельщиками, подводчиками, а не по достоинству святительскому»²³⁰. Грозный на Стоглавом соборе, который был созван им с целью лучшего устройства дел церковных, держит такую речь перед отцами собора: «у вас, святители, бояре и дьяки и тиуны с десятинниками и недельщики судят и управу чинят не прямо и волочат и продают с ябедника с одного, а десятинники по селам попов продают без милости, и дела составляют с ябедника, и церкви Божьи от их великих продаж стоят многие пусты и без пения: достоит вам святелям вельми о сем порадеть и запретить, чтобы христианскому и священному чину напрасно продажи не было и от десятинников тяжких налогов не было и порядных дел с ябедника же не было»²³¹. По поводу царского предложения собор дал особое постановление о святительском суде. Достойно примечания, что в развитии этого постановления нашло место и распоряжение царя о том «да митрополиту же и архиепископам и епископам без царева ведома, бояр от себя и дворецких не отсылать, и в тех места иных не поставлять…а у которого святителя изведутся бояре и дворецкие, и им избирать от тех же родов, а не будет от тех родов, и им от иных родов избирать, коемуждо их да обсылаются с царем, и повелеть которым царь быть в боярах и в дворецких, и святителю у себя тех и держать, а без царева ведома однолично, бояр и дворецких не держать. А у которых святителей изведутся бояре и дворецкие, а от тех родов, или от иных родов, таких у них не будет, которым пригоже в тех место быть в боярах и в дворецких, и им о том бить челом царю, чтобы государь пожаловал, избрал у себя и дал им которых будет пригоже в том чину быть: а без царева однолично , бояр и дворецких не поставлять, да и дьяков бы им у себя держать с царева же ведома, которым будет пригоже, с боярами всякие дела делать, чтобы было бережно»²³². Смысл сего распоряжения тот, что с этого времени прекращались права духовных властей по своему усмотрению принимать к себе на службу для высших должностей лиц светского звания без указа государя, и что служба этих лиц в ведомстве церкви становилась вполне государственной службой. Не без основания поэтому исследователи замечают, что «со времен Стоглавого собора все епархиальные архиереи находились в очень большой зависимости от светской власти. Эта зависимость выражалась не только в том, что каждый архиерей назначался на епархию по выбору и указу собственно государя, что по указу государя каждый архиерей обязан был посвящать в своей епархии в архимандриты, игумены и протопопы лиц, не им избранных, а указанных ему государем,-но шла гораздо дальше, простираясь на все отрасли архиерейского епархиального управления…В силу постановления Стоглавого собора светская власть окончательно присвоила себе право назначать и увольнять важнейших светских архиерейских чиновников и не только чиновников простого епархиального архиерея, но и самого патриарха»²³³. В записке о царском дворце, чиноначалии, церковных чинах и пр. (1610–1613) прямо говорится: «а в справедливости в духовных делах судить его (патриарший) боярин, да дворецкий, да с ним два дьячка и доводят дела пред него (патриарха), а казначей собирает и заведует казну патриаршую,-а дается боярин, дворецкий и дьяки от государя»²³⁴. На основании определений Стоглавого собора при кафедрах архиерейских были образованы два судилища, одно из духовных-другое из светских лиц под руководством боярина. Последнее, в качестве особого отделения, имело место и в патриаршем приказе-разряде и заведовало судными делами патриарха. Уложение царя Алексея Михайловича, создав Монастырский приказ, специально для суда над духовными лицами, начиная с митрополитов и архиепископов и прочих лиц духовенства по жалобам и искам на них посторонних, еще более расширило влияние светской власти над предстоятелями и служителями церкви²³⁵.Посему если нельзя обвинять Никона, говорившего в раздражении, за резкость его тона против соборного Уложения,-то справедливость требует прислушаться к голосу других предстоятелей русской церкви, вещавших более в тое скорби и сетования. Некоторые и них пред лицом собора и наедине пред восточными патриархами письменно заявляли: «Вы, говорили они патриархам, находясь по насильственным владычеством христоненавистных Агарян, за свое терпение и страдание, несомненно имеете получить награду и венец от праведного мздовоздаятеля и венценосца-Спасителя.; а мы несчастные и ублажаемые за то, что находимся в самых недрах христианства, терпим великую нужду в своих епархиях и всякие затруднения, и хотя много тяжкого по неволе переносим от властей, но страшимся еще худшего впереди, когда утверждено будет, что государство выше церкви, хотя и не имеем в уме той мысли, чтобы пришлось нам терпеть такие несправедливости и оскорбления в благополучное царствование богохранимого и добропобедного Царя нашего, государя Алексея Михайловича, боимся за будущее, опасаемся, чтобы последующие государи, не зная смысла патриаршего постановления, не погрешили, последуя просто букве, которая часть убивает…Посему как врачи души бескорыстные, дайте нам целительные лекарства, возливая елей и вино»²³⁶. Приведенные мысли высказывали два архиерея-крутицкий митрополит Павел и рязанский архиепископ Илларион, почитавшиеся столпами собора. Для уяснения приведенных мыслей необходимо присовокупить, что восточные патриархи в присланных ими до Московского собора 1667 года ответах по вопросу об отношениях власти светской и духовной, или власти царской и патриаршей, выразились несколько иначе, чем постановил упомянутый собор. В общем смысле восточные патриархи засвидетельствовали, что царская власть выше духовной, что царь, как наместник Божий на земле, преимуществует перед патриархом, который на равне со всеми прочими подданными обязан безусловным царю повиновением во всем, ибо всякое повеление, идущее от царя, будет ли то словесное, или письменное, «закон есть» и требует себе от всех беспрекословного повиновения²³⁷. Такое рассуждение патриархов смутило русских архиереев. Вследствие сего присутствовавшие на соборе патриархи: Паисий александрийский и Макарий антиохийский признали необходимым составить особое «изъяснение» на прежний ответ о правах и обязанностях царя и патриарха. В этом разъяснении патриархи писали: «во 2-й убо главе патриаршеских свитков (ответов) обретается: яко патриарх да покорится царю во всех градских делах и является о сем, яко умаляется патриарший сан, обаче соразделением имать разуметися писанное в сей главе. Зане яко ина убо суть церковная, догмацкая и правильная, ина же суть грацкая, внешняя и правная к доброму правлению и исправе царствию. Ибо во внешняя правная грацкая лепоцтвует, яко патриарх да не противится отнюдь царю, но да едино гласит и да едино мыслит, яко быть мир и тохость в царствии и да не сеются зизании и соблазны, и будет двуначалие, яко бо ино да хощет царь и ино патриарх…К церковным же к догмацким и к правильным не имать отнюдь покорится царю патриарх, зане есть закон одушевлен и живой глас правил…Сего убо ради такими разделеньями престанет всякое сопротивление. Почто имать царь, да покорится патриарху? И почто имать патриарх да покорится царю? Сия речь, яко патриарх, да не вступитца в царские вещи царского двора и да не отступит вне предел церковных, яко же и царь имать, да хранит чин свой…Два светильника суть в мере: солнце и луна, обаче солнце да властвует днем, и луна да перевозсияет нощь; и никогда солнце изыде от обычного чина своего, ниже луна премени течения своя и естество свое, но всегда любезно движутся и хранят пределы, иже Творец всех положи им сопреодоление и непреложное повеление. Таким образом имать и патриарх управитися с царем и царь с патриархом ради трелюбезного сего единомыслия и мира, иже обдежит вкупе земная вся и небесная, божественная же и человеческая»²³⁸. В духе патриаршего «изъяснения» Московский собор 1667 г., после продолжительных рассуждений и издал свое постановление, которое теми же патриархами, по отобрании согласия прочих архиереев, изречено: « И та да будет положен конец слову. Да будет призначено заключение, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх в церковных, дабы таким образом сохранилась целого и непоколебимого в век стройность церковного учреждения». Все архиереи воскликнули: «сие есть мнение богоносных отец! так мыслим и все; да живет на многие лета добропобедный и непобедимый царь наш, да продолжатся на многие лета и ваша жизнь и благоденствие святейшее и блаженнейшее»²³⁹. В приведенном постановлении собор с определенностью выразил мысль, что он признает церковь самостоятельным и независимым от государства учреждением, которое имеет особого независимого представителя, обязанного самостоятельно действовать в делах церковных, как царь в делах гражданских, относительно коих патриарх должен согласоваться с волей государя и подчиняться его законам. Подобное постановление собора было строгим выражением изначального и вместе всегдашнего учения Христовой церкви, начиная с примера самого ее основателя, продолжая поведение апостолов, первых устроителей Христовой Церкви, и кончая учением отцов и учителей, и целых соборов христианской церкви. Христос Спаситель учил и наставлял, что Его царство, разумея под сим свою Церковь, не от мира сего и существует для особых целей. (Иоанн 18:36–37), и при этом живя в условиях римского гражданства, платил дань Кесарю (Матф. 22:17–21. Марк. 11:14–17) и уклонялся от всякого вмешательства в дела гражданские (Лук. 12:13–14), научая своих последователей в своих поступках проводить высшие начала жизни. Св. Златоуст свидетельствует: «Христос ввел свои законы не для ниспровержения общего гражданского устройства, а для исправления и улучшения оного»²⁴⁰. Ученики Господа св. апостолы, насаждая новый порядок в жизни людей, настоятельно внушали всем повиноваться мирским властям, поставляя в сем волю Божью (Петр.2:13–14, 15–17. Рим. 13:1–7). Но заповедуя повиновение власти св. апостолы указывали и пределы этому повиновению в том, чтобы оно не сопровождалось нарушением обязанностей христианина и не служило к посрамлению имени Божьего. На сем основании апостолы не исполнили требования иудейского синедриона, запрещавшего им говорить и учить об имени Иисуса Христа; но, подвергшись запрещениям, продолжали исполнять порученную им миссию (Деян. 4:19, 20, 5:29). Согласно поведению св. апостолов, отцы и учители церкви разъясняют цели и пределы повиновения власти. Св. Златоуст научает: «когда слышишь воздадите Кесарева Кесареви, то разумей под сим только то, что ни мало не вредит благочестию, ибо все, противное благочестию, есть уже не дань Кесарю, а оброк и дань диаволу»²⁴¹. Противление заповедям Божьим не позволяет покоряться начальствующим²⁴², учит и блаженный Феодорит. Александрийский епископ Феона наставлял одного из царедворцев: «повеления императора, которые не противны Закону Божию, принимайте, как повеления Божии, и исполняйте их также с любовью , страхом и охотой»²⁴³. Ожидая содействия государственной власти в деле устроения своего земного существования, Церковь на своих соборах с определенностью указывала и пределы, до которых может простираться это содействие. На первом вселенском соборе первому христианскому государю так был разъяснен этот вопрос от лица присутствовавших отцов: «Тебе, государь, Бог вверил царство, а нам поручил дела церкви. Как тот, кто отнял бы у тебя твою империю со властью, оказался бы противником Бога, даровавшего их тебе, -так и ты остерегайся присваивать что-либо из принадлежащего церкви. Нам не позволено распоряжаться земным владычеством, -но и ты, государь, не имеешь права курить фимиам в церкви». Правила церкви, вообще удерживая и охраняя ее служителей от вмешательства в дела гражданские и принятия мирских должностей, разъясняют, когда и участие мирской светской власти в делах церковного управления представляется нежелательным (Ап. 6–30, Афин. 11. 8:3 и др.). Вообще соборы древней христианской церкви держатся тех же воззрений, которые выразил в своем постановлении и собор Московский. На основании сего постановления русские епископы и возвысили голос против существовавших нестроений и решились применить его на практике. Последствием сего и было общее требование собора о невмешательстве светских лиц в дела суда над лицами духовными. «Советовахом впредь быти судьей духовных дел и духовных лиц духовному человеку, сиреч архимандриту с другими искусными мужами в патриаршем, равно и в архиерейских домах, в духовных делах судить и рассуждать духовные лица, сиреч священнического и монашеского чина, яко да не возлагают отныне священников и монахов в мирские судилища, ниже да судят мирские люди освященного монашеского чина и всякого церковного причта, яко же запрещают св. правила»²⁴⁴. Последствием сего распоряжения было открытие на патриаршем дворе нового Приказа духовных дел, в котором до слияния его с патриаршим приказом-разрядом, и сосредотачивались судные дела над духовенством²⁴⁵. Все эти распоряжения, выражая желания представителей русской церкви, одобрялись и государственной властью, без мысли со стороны последней о посягательстве церкви на права государства. Поэтому реформе Петра Великого, если она развивала свои предначертания в «духе и по указанию воззрений представителей русской церкви», предлежало вести свои улучшения в указанном направлении, без вмешательства в дела церкви, под видом самозащиты государства от мнимых притязаний.

Воззрения статьи «О нашем высшем церковном управлении» поражают вообще своей неправотой относительно предшествующего хода русской истории, послужившего будто бы поводом и основой для церковной реформы Петра Великого. Прежде всего необходимо заявить, что во всем ходе русской истории незаметно ни тайного, ни явного соревнования в правах и преимуществах со стороны церковной власти со светской. Это общепризнанный исторический факт, давший то направление нашей истории, какое она в действительности имела. История патриарха Никона, для правильного ее понимания, требует события ее времени поставлять в связь по преимуществу с развитием внутренней жизни русской церкви, а не с установлением отношений ее к государству и государственной власти. Поэтому Никон хотя лично и подвергся осуждению, но начинания патриарха Никона не осуждены Московским собором. В этом сказался свой разум…Наша домосковская, удельно-вечевая, раздробленная Русь своим сплочением и объединением обязана по преимуществу церкви и ее предстоятелям, в особенности старейшим из них-митрополитам. По общему признанию юридической науки церковь много содействовала возникновению и развитию русского государства на началах права и справедливости. Представители русской церкви были первыми стражниками русской земли, отстаивали ее целостность среди княжеских междоусобиц, и спасали от ханских хищников в монгольский погром. При посредстве церкви и ее служителей русский народ знакомился с началами гражданственности и государственного уклада. Первые русские христианские князья, отводя широкое поле для действий духовного суда по делам и отношениям чисто гражданским, открывали тем свободный простор влиянию церкви на жизнь семейную, общественную, и государственную словом, на все стороны гражданского быта. И-надо отдать справедливость предстоятелям и служителям церкви в том, что они, внедряя и проводя в русский государственный строй идеи гражданского уклада, не посягали при этом на отличительные особенности русского народа и на права государственной власти. Предстоятели русской церкви были первыми и главными сподвижниками русских князей в собирании русской земли и насаждении в ней идей и начал самодержавия. Можно сказать, что с самых первых дней, когда Русь приняла христианство, русское общество из уст предстоятелей церкви услышало проповедь, что князь не представитель только дружины, а избранник и судья Божий, орудие божественного промысла, услышало словом библейским церковный взгляд на власть государственную. Эта проповедь не умолкала и во все последующее время. выражаясь и в словах, и в действиях представителей церкви и их сподвижников. Так, в период удельной разрозненности и во времена монгольского ига, власть всероссийского митрополита, опиравшаяся на власть епархиальных епископов, была единственным оплотом, противостоящим ужасам междоусобицы и бедствиям татарского погрома. И-эта власть с достоинством выполнила возложенную на нее историей и указанную божественным Промыслом миссию. Она взлелеяла русское государство и воспитала его власть до подобающего роста и могущества. Содействуя постепенному возрастанию русского государства под сенью церкви своим авторитетом, предстоятели русской церкви в тоже время служили укреплению власти правящей государством и уяснению лика его правителя, как помазанника Божия и непосредственного слуги божественного Промысла. Воспитав русское государства до роста Московского царства, и возвысив княжескую власть до московского единодержавия, представители церковной власти как-бы сознали свою миссию выполненной и свою задачу исчерпанной, уступив поле действования власти государственной. Во весь протекший период русской истории духовная власть всецело служила интересам и возвышению светской. Последняя в свою очередь сознательно пользовалась услугами первой для поддержания собственного авторитета. Вспомним лишь отношения Ивана Калиты, основателя Москвы, к митрополиту Петру и отношения митрополита Алексия к Дмитрию Донскому. Возмужавшее Московское государство с окрепшей в нем властью, приняв на себя заботу дальнейшего уклада русской земли, не могло оставить без внимания церкви с ее властью, составлявших внутренний цемент всех общественных отношений. Иоанн III своими стремлениями к византийскому цесарству по-видимому заслонял авторитет церкви. Иоанн IV, занявшись уяснением прерогатив царской власти, признал необходимым оградить и права церковной власти в лице современного ему митрополита Афанасия, дав на имя сего последнего жалованную грамоту, которую затем царь Борис подтвердил патриарху Иову; подобные грамоты в свою очередь последующие цари давали московским патриархам²⁴⁶. Если уже настоит надобность находить юридические отношения между церковной и государственной властью, -то подтверждением сего скорее могут служить грамоты, выдаваемые русскими царями московским патриархам, ибо эти грамоты давались именно в ограждение прав патриархов, как духовного главы в отношении к его церковным людям. Возвышение и расширение власти московских государей потребовали возвышения и расширения преимуществ власти церковной в лице патриарха. Учреждение патриаршества было не умалением власти всероссийских митрополитов, а возвышением предстоятеля русской церкви на превысочайшую степень. Как московское самодержавие резюмирует в себе прошлое русской истории, развивавшееся при деятельном участии церкви и ее предстоятелей, -так московское патриаршество есть результат возвысившегося значения Москвы и ее царя. Прежде власть церкви служила возвышению власти государства-теперь власть государства потребовала возвышения власти церкви для выполнения той наследованной от Византии догмы, по которой царь и патриарх суть два неразделимые начала правильного уклада общественной и государственной жизни. Патриаршество принесло с собой многое для русской церкви, словом все, чего ей не доставало, как церкви автокефальной, долженствовавшей занять место в междуцерковных отношениях. Прежде патриаршество возвысило предстоятеля русской церкви до такой степени, что поставило его по правам и по достоинству рядом с прочими старейшими предстоятелями христианской церкви, в том числе, что голос этого предстоятеля необходимо требовался для того, чтобы решение прочих предстоятелей востока получило значение и силу общецерковного, обязательного для всей православной церкви решения. Далее вся русская церковь с учреждением патриаршества получила вид законченной в церковном каноническом смысле организации с самостоятельной инициативой возбуждения и решения церковных вопросов. Кроме того, патриарх, как духовный глава церкви, и окружающий его собор иерархов, представляли такие устои русской церковной жизни, при которых течение ее могло совершаться ровно и с успехом. Период патриаршества бесспорно был и почитается самыми богатым явлениями во всех сторонах церковного благоустройства: тогда русская церковь внутри и вне благоукрасила свое существование. Предпринимавшиеся в видах такого благоустройства попытки умножения епископских каф5едр и возвышения некоторых из них на степень митрополий, если и не осуществились вполне, то не потому, что русские иерархи противились через то расширению власти патриарха, а по другим причинам, указывавшим на невозможность с последовательностью применить к России при разбросанности ее пространства систему областного церковного управления древней церкви. И в настоящее время, при умножившемся числе епископских кафедр, подобные предположения, если бы взялись за их осуществления, встретили бы практические затруднения, хотя нельзя не признать, что для оживления церковных отношений образование окружных центров церковного управления не может не быть не желательным. Патриаршество унесло с собой много начинаний, осуществление которых принесло бы свои благодетельные плоды. Московские цари Федор Иоаннович, Алексей Михайлович и Федор Алексеевич сочувствовали идее патриаршества не по тому, что их представляют людьми чувства и воображения, способными переняться внешностью, а потому, что видели в патриаршестве силу, подымавшую Россию на высоту ее внутреннего духовного роста. Патриаршества, как известно, помогло России выйти из затруднительного положения во время междуцарствия и снова окрепнуть. Оно не мешало и поименованным венценосцам править Россией по заветам предков наследственным от прародителей царством. Они видели в патриархе лучшего споспешника своих начинаний, а в окружавшем патриарха соборе иерархов надежных советников даже в земских делах, на ряду с думой боярской. Петр Великий, вознамерившись править русским государством на других началах, а не на тех, на которых правили его предки, отменил учреждения древней России, в том числе не пощадил и патриаршества. Последнее особенно грозно выступало перед реформаторскими взорами Петра потому, что с ним было связано очень много традиций не только в церковной, но и в политической сфере. Патриарх, как в некотором смысле апофеоз народной политической жизни до Петровской России, мог представить преобразователю большие затруднения не только в проведении реформ, но и в последствиях их осуществления. При особенной привязанности русского народа к церкви, давшей ему начала гражданственности-при всегдашнем доверии к церковной власти, наблюдающей его духовные блага, подобные затруднения могли породить непреодолимые препятствия. На это и указывает составитель Духовного Регламента, когда в ряду причин учреждения духовной коллегии и вместе замены патриаршего управления синодальным полагает и следующую: «Велико и сие, еже от соборного правительства не опасаться отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного, ибо простой народ не ведает, как разнствует власть духовная от самодержавной; но, великого высочайшего пастыря честью и славой удивляемый, помышляет, что токовой правитель есть то второй государь, самодержцу равный, или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство и се сам собой народ тако умствовать обыкле. Что же егда еще и плевельные властолюбивых духовных разговоры приложатся и сухому херастию огнь подложат? Тако простые сердца мнением сим развращаются, что не так на самодержца, яко на верховного пастыря, в коем либо деле смотрят. И когда услышится некая между оными распря, все духовному паче, нежели мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно, согласуют, и за него поборствовать и бунтоваться дерзают, и льстят себе окаянные, что они по самого Бога поборствуют, и руки свои не оскверняют, но освящают аще бы и на кровопролитие устремились. Такому же в народе мнению вельми ради, и не простые, но коварные человецы; тие бо на государя своего враждующе, егда усидят ссору государя с пастырем, похищают то за добрый случай злобе своей, и под видом церковной ревности, не сумнятся подносить руки на Христа Господня, и к тому же безумию, яко к делу Божию, подвигают простой народ. Что-же, когда еще и сам пастырь, таковым о себе надмен мнением, спать не похощеть? Изрещи трудно, коликое отсюду бедствие бывает…Таковому злу в соборном духовном правительсве нет места; ибо несть зде и на самом президенте великия и народ удивляющия славы несть лишния светлости и позора, несть высокого о нем мнения, не могут ласкатели безмерными похвалами возносити его; понеже что либо таковым правительством доброе делается, не возможно единому президенту воспользоваться. самое имя президент не гордое есть, не иное бо что значит только председателя-не может убо ниже сам о себе, ниже кто иной о нем помыслити. А когда еще видит народ, что соборное сие правительство монаршим указом и сенатским приговором уставлено есть, то и паче пребудет в кротости своей и вельми отложит надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовного» Отменяя по этим соображениям патриарха и поставляя на его место Духовное Коллегиум, нельзя сказать, чтобы такой переменой реформа Петра удовлетворяла «разуму русского народа и в особенности «желаниям русских епископов».

Автор статьи «о нашем высшем церковном управлении» заявляет, что Петр I, производя перемену в нашем высшем церковном управлении, разделял убеждение, что «русская церковь, не преставая быть православной, может оставаться без единоличного управления, без патриарха и даже без митрополитов», что «составитель Духовного Регламента, при начертании последнего, руководился идеалом церковного устройства первенствующей церкви Христовой, пока она еще не народилась в союзе и под покровительством государства, которое, как языческое, было ее врагом». Вообще, по уверению автора упомянутой статьи, реформа Петра Великого, «не касаясь основного церковного устройства и даже церковного управления в том виде, как оно организовалось доIV века, когда церковь жила не в союзе с государством, а вне государства, имея в нем своего гонителя, уничтожила только оказавшееся опасным для государства патриаршее правление и заменила его соборным, обязав каждого члена учреждаемого собора вероподданнической присягой»²⁴⁷. Подобные заявления, в виду важности затронутого ими предмета, требуют того, чтобы на них остановиться.

Воззрения Петра Великого, как правителя государства и царя русского народа²⁴⁸, выражены в высочайшем манифесте об учреждении Духовной Коллегии и в царской грамоте к константинопольскому патриарху Иеремии. В первом документе Петр I выражает мысль, что он решился на замену прежнего патриаршего правления новым, в виду превосходства соборного правительства пред единоличным «понеже в единой персоне не без страсти бывает, к тому же ненаследственная власть, того ради вящше небрегут». В этих словах манифеста предносится мысль о необходимости особого порядка в церковном управлении и подчинении последнего известным свойственным ему нормам. Манифест отдает предпочтение соборному способу правления и в сообразность с этим учреждает «лучшее правительство» в виде «Духовного Коллегиума». В грамоте к константинопольскому патриарху Иеремии Петр следует общепринятым воззрениям на церковное управление. Он признает и называет константинопольского патриарха «первым православной кафолической церкви архипастырем», от которого в купе с прочими блаженнейшими патриархами востока зависело признание учрежденного Петром Духовного Синода. Самому Духовному Синоду Петр испрашивает утверждения и признания за ним известного положения потому, что он наследник патриаршеских прав, и что авторитет его должен утверждаться на том повиновении, какое прежде было чинимо «всероссийским патриархом». порядок сношений с Духовным Синодом. «Просим», выражается грамота, «Ваше Всесвятейшество да изволит с оным Синодом о касающихся до пользы церковной духовных делах, корреспонденцию и сношение, яко же напред сего со всероссийскими патриархи имели, содержать». Если для учрежденного Духовного Синода Петр домогался от константинопольского и прочих восточных патриархов «равнопатриаршиских прав» и на авторитете, каким в междуцерковных отношениях пользовались всероссийские патриархи, старался основать и междуцерковное положение Духовного Синода, то должно быть ясным, что великий преобразователь высшего церковного управления в русской церкви не стоял на почве безразличия воззрений на организацию церковного управления. Если допустить вместе с автором статьи «о нашем высшем церковном управлении», что Петр Великий держался мысли об излишестве для русской церкви патриархов и митрополитов, то, вместе с другим автором статьи «о преобразовании высшего церковного управления Петром I, написанной по поводу первой, следует признать, что «осуществись вполне приписываемая Петру Великому мысль, и мы в настоящее время имели бы у себя церковь православную и апостольскую, не зараженную монархическим правительственным началом, т. е. церковь не только без патриарха и митрополитов, но если продолжить логически недовершенный план Петра и недосказанную мысль автора рассматриваемой статьи,-то, конечно, и без епископов.»²⁴⁹. Таков вывод последовательного проведения приписанной Петру Великому, как преобразователю высшего церковного управления, мысли автором статьи «о нашем высшем церковном управлении».

Странность суждений этого автора сказывается и в том случае, когда он полагает, что «составитель Духовного Регламента, при начертании последнего, имел в виду идеал первенствующей церкви». Странность эта еще более обнаруживается при действительности, что составитель Духовного Регламента наперед отказывается от этой мысли тем, что предполагаемое им к учреждению Духовной Коллегиум сравнивает «церковным синедрионом ветхозаветной церкви в Иерусалиме», «гражданским судом ареопагов в Афинах» и вообще «с правительствующими в том же городе собраниями, именуемыми дикастериями». Вместе с тем приравнивая «Духовное Коллегиум» к другим, учрежденным в русском государстве Петром Великим, коллегиями, и именуя первое безразлично и «всегдашним Синодом» и «Синедрионом», составитель Духовного Регламента, при начертании последнего, видимо не имел перед собой идеала первенствующей церкви и не соображался с требованиями последнего. Если бы он имел перед собой идеал этой церкви, то ему, приводим слова из статьи «о преобразовании высшего церковного управления Петром I, естественнее и целесообразнее «было бы сослаться в оправдание своего Духовного Коллегиума, на примере первенствующей христианской церкви, а не на иудейский синедрион и языческий ареопаг и дикастерий». «Впрочем, слова той же статьи, ведь и Лютер и другие протестантские реформаторы, разоряя церковь, полагали, что они преобразовывают ее по примеру первенствующей церкви Христовой»²⁵⁰. Позволительно, вопреки уверениям статьи «о нашем высшем церковном управлении», прибавить, что составитель Духовного Регламента, при организации вызываемого к жизни Духовным Регламентом учреждения, вовсе не заботился о соответствии последнего требованиям идеала управления древней, словом, первенствующей церкви. По изображению правил и практики и вообще по требованию основных начал церковного строя высшее церковное управление в первенствующей церкви, т. е. до союза ее с государством, в апостольских правилах представляется в таком виде: «Епископам всякого народа подобает знать первого в них (Греческий текст со стр. 231) и признавать его, яко главу (Греческий текст со стр. 231), и ничего превышающего их власть не творить без его рассуждения: творить же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Св. Духе, Отец и Сын и Св. Дух.» (пр. 34). Составитель «опыта курса церковного законоведения», изъясняя настоящий канон, пишет: «Апостольское правило в каждом христианском народе (Греческий текст со стр. 232), составляющем частную или поместную церковь, представляет несколько епископов, из которых каждый управляет вверенным ему уделом паствы (Греческий текст со стр. 232), состоящим из нескольких городов, или селений (Греческий текст со стр. 232), а все сие епископы имеют над собой одного начальствующего епископа, яко главу, который между ними есть первый(Греческий текст со стр. 231). В отношении к апостольскому веку и временам, ему ближайшим, первыми епископами в поместных церквях, без сомнения, почитались первые приемники апостольские, самими апостолами поставленные, особенно в знатнейших местах, известных тогда стран и областей. Токовыми являются в истории деяния апостольских Иаков в Иерусалиме, Тимофей в Ефесе, главном городе всей Малой Азии, Тит на острове Крите». Стараясь изъяснить значение начальствующего епископа, тот же автор продолжает: «называя этих первенствующих епископов главами своих церквей, апостольское правило дает разуметь здесь не власть их неограниченную и совершенно независимую, но только главное начальствование, старейшинство, первенство голоса в делах церковных; ибо как подчиненным епископам не позволяется делать ничего, особенно важного, без ведома и рассуждения главы,-так и самому главному епископу внушается ничего не делать без общего рассуждения и согласия других епископов»²⁵¹. Словом, по апостольскому правилу, церковное управление сосредотачивается в руках епископов, из коих каждый непосредственно и ближайшим образом заведует только делами определенного предела; все же находятся под зависимостью старейшего, занимающего между ними положение главы и пользующегося преимущественным значением. В изъяснение рассматриваемого апостольского правила Зонара пишет: «настоящее правило повелевает, чтобы первенствующих епископов в каждой епархии, т. е. архиереев митрополий, прочие епископы той же епархии почитали главой и без них не делали ничего такого, что имеет отношение к общему состоянию церкви…впрочем и первенствующему епископу правило не позволяет, по злоупотреблению честью, превращать оную в преобладание, действовать самовластно и без общего согласия своих сослужителей…ибо правило хочет, чтобы архиереи были единомыслимы, связуемы союзом любви». Основание для такого порядка вещей Зонара указывает в том, что «как тела движутся неправильно, или даже и совсем делаются бесполезными, если голова не сохраняет своей деятельности в здоровом состоянии; так и тело церковное будет двигаться беспорядочно и неправильно, если первенствующий в нем член, занимающий место головы, не будет пользоваться подобающей ему честью». В том же смысле изъясняет настоящее правило и Вальсаном, прибавляя в заключение: «воспрещение первенствующему епископу делать что нибудь без ведома его епископов разумеется не обо всем, что он имеет делать, а только об одном, превышающем власть; ибо если скажем это, то рукополагающий будет поставлен ниже рукополагаемого, так ему возбранено будет совершенно делать что либо без ведома своих подчиненных, а для них необходимо присутствие первенствующего в делах превышающих их власть, что неуместно»²⁵². Апостольское правило, как изъясняют его толкователи, идеал управления первенствующей Христовой церкви полагает в согласии и единомыслии епископов, объединяемых в своей деятельности под начальством первого или старейшего между ними. Этот идеал не был мертво буквой закона, напротив осуществлялся на практике разрешался в действительных фактах. Толкователи рассматриваемого апостольского правила замечают, что «правило предписывает, чтобы о предметах, превышающих власть каждого из епископов в отдельности, все они, собравшись у старшего, вместе рассуждали и принимали мнение, всеми признаваемое за лучшее, а дела собственной церкви и подведомых ей мест каждый епископ сам по себе делал отдельно»²⁵³. В таком виде мы и наблюдаем деятельность предстоятелей первенствующей церкви по церковному управлению, при разрешении возникавших в то время церковных вопросов. Церковный историк Евсевий рассказывает, что при рассмотрении вопроса о времени празднования Пасхи Феофил в Кесании Палестинской, Наркис в Иерусалиме, Палма (амасрийский) в Понте, Ириней (лионский) в Галлии, Поликрат (ефесский) в Малой Азии, все они, как епископы главных в гражданском и знаменитых в церковном отношении городов, созывали к себе соседних епископов для совещаний об означенном предмете. Подобным же образом поступали Виктор в Риме, Вакхиль в Коринее, столице Ахаии²⁵⁴. Поименованные пастыри, собирая у себя епископов, вели председательство на этих собраниях и вообще наблюдали за общим ходом дел церковных. На основании этой практики и образовался еще в первенствующей церкви обычай, по которому епископы главных городов в гражданских провинциях и областях занимали такое положение, что преимуществовали перед прочими почетом, уважением и влиянием на ход церковных дел. К ним обращались за советами в недоуменных случаях, и от них ожидали указаний по вопросам церковной дисциплины и церковного благоустройства. Исторические свидетельства открывают очень ранние следы действия этого обычая. Церковный историк Евсевий о св. Иринее говорит, что он был епископом над галльскими церквями²⁵⁵. Дионисий Коринфский, у того же Евсевия, Филиппа, гортинского епископа, представляет главным епископом критских церквей²⁵⁶ . Св. Афанасий великий о своем предшественнике по кафедре епископской-Дионисии Александрийском, жившем за 60т лет до никейского собора, рассказывает, что он имел надзор за церквями ливийскими и пентапольскими во время распространения заблуждений ереси Савелия старался предохранить от них епископов сих областей своими посланиями²⁵⁷. О св. Петре, епископе александрийском, тот же св. Афанасий замечает, что он низложил Мелентия, ликопольского епископа в Фиваиде, вместе с общим собором епископов²⁵⁸, а по словам св. Епифания управлял делами по всему Египту, Фиванде, Ливии и Петнаполю²⁵⁹. О св. Еприане, епископе карфагенском, св. Григорий Богослов замечает, что он был вселенским епископом, предстательствовал не только в карфагенской церкви, но и в других пределах вселенной²⁶⁰. Собственные письма этого отца показывают, что он пользовался авторитетом не только между карфагенскими, но и нумидийскими и мавритинскими епископами, собирал их на соборы и препровождал определения последних к исполнению. Подобными же преимуществами пользовались в своих местах епископы: римский, антиохийский, ефесский, кесарийский. Вот в каких очевидных фактах заявляет себя нашему наблюдению идеал древней первенствующей церкви до союза ее с государством, отмеченный и в ее положительном каноническом законодательстве. Основные черты этого идеала, при дальнейшем поступательном его развитии, послужили главным каноническим базисом митрополичьей, экзаршей и патриаршей форм церковного управления, сознанных, одаренных и завещанных древней вселенской неразделенной церковью-церквям последующего времени, в том числе и нашей русской отечественной.

В виду вышеприведенной справки оказывается, что автор статьи «о нашем высшем церковном управлении» высказывает неправду, когда полагает, что «составитель Духовного Регламента, при начертании последнего, соображался с идеалом первенствующей церкви, до союза последней с государством». Приведенная справка указывает , что творец учредительного акта Духовной Коллегии не только не имел перед глазами идеала первенствующей церкви-чтобы подражать ему; напротив в своих предначертаниях прямо отстранялся от него Вопреки этому идеалу он вводил в состав Духовной Коллегии членов различных церковных степеней, оделяя каждого из них, с нарушением иерархического порядка подчиненности, одинаковым значением и отличая совершенно не церковными наименованиями: президента, вице-президентов, советников и асессоров. Вместе с сим он настойчиво проводил мысль, что заступающий место президента (председательствующего) не пользуется никаким преимуществом перед прочими соседателями и буквально говорит: «самое имя президент не гордое есть, не иное бо что значит, токмо председателя: не может убо ниже сам о себе, ниже кто иной о нем высоко помышлять…не токмо един некто от соседателей, но и сам президент или председатель подлежать имать сду своей братии, т.е. томужде Коллегиум, аще бы в чем знатно погрешил». Все эти и подобные пояснения как бы согласуются с требованиями церковных канонов, предупреждающих произвол в действиях старейших предстоятелей церкви, -в действительности же здесь выражена предвзятая мысль унизить значение имени и уничтожить права председателя учрежденного Коллегиума.

В предвзятых суждениях о руководственных началах церковной реформы Петра Великого, автор статьи «о нашем высшем церковном управлении» утверждает, что эта реформа, «не касаясь основного церковного устройства и даже церковного управления в том виде, как оно организовалось до IV века, только уничтожила оказавшиеся опасным для государства патриаршее правление и заменила его соборным». Мысль о соборном характере Духовного Коллегиума, предначертанного в Духовном Регламенте, так серьезно высказывается и разделяется автором, статьи «о нашем высшем церковном управлении» что он почел даже необходимым сделать особое пояснение: «съезжаться в России, при ее обширности и ее путях сообщения в XVIII веке, хотя раз в год, как требуется канонами, было невозможно: постоянный собор, в виду этого, был необходимостью тогда, да и теперь эта необходимость не исчезла²⁶¹. Итак, по автору рассматриваемой статьи, Духовное Коллегиум организовано на соборном начале и есть постоянный собор; между тем сам составитель Духовного Регламента выражает сомнение относительно соборного характера, создаваемого им уцреждения и не называет его собором. Обыкновенное на устах составителя Духовного Регламента называние создаваемого им учреждения есть наименование «Духовное Коллегиум», и только в виде пояснения сего обычного названия употребляются наименования «правительское коллегиум», «правление соборное всегдашнее», «всегдашний синод», «синедрион». Различие этих наименований, предполагая неустойчивость в воззрениях автора на его создание, указывает на наклонность его вообще видеть в создаваемом установлении правительственное учреждение для заведывания делами церковными в государстве Российском. Как пояснительное наименование «Духовное Соборное Правительство» усвояют Духовной Коллегии и высочайший учредительный манифест», равно и царская грамота к константинопольскому патриарху. Равным образом и восточные патриархи нарекли его «священным и святым Синодом». Сам члены Духовной Коллегии именовали свое присутствие «Духовное Соборное Правительство», «Духовное Правительство», «Духовное Собрание» и предлагали в молитвенных возношениях именовать оное «о святейшем правительствующем собрании», которое заменено собственноручной резолюцией Петра Великого «о святейшем Синоде» или «о святейшем правительствующем Синоде». Кажется ясно, что признак соборности приписывался сему учреждению только по форме, в виду собирательного состава его членов, в противоположность единоличному правлению, а не по существу и характеру начал, положенных в основу сего учреждения. Отличительные черты совокупного, совещательного, словом соборного ведения дел церковных нам известны из догмы вышеприведенного и рассмотренного 34 апостольского канона, изъясняющего в общем смысле основные, примитивные начала церковного строя и управления. Апостольский же 37 канон устанавливает обычную внешнюю форму применения этих начал. Он гласит: «дважды в году да бывает собор епископов, и да рассуждают они друг с другом о догматах благочестия и да разрешают случающиеся церковные прекословия. В первый раз в четвертую неделю Пятидесятницы; а во второй, октября во второй надесять день». Догма сего правила повторна и в других канонах вселенской церкви с разъяснениями, что местные епископ все обязываются принимать участие в соборах под опасением наказания, что повременные соборы созываются митрополитом и происходят в его присутствии, что светские начальники не должны полагать препятствий в созвании этих соборов²⁶². Внутреннюю сущность этих требований составитель «Опыта курса церковного законоведения» изъясняет так: «апостольское правило, кроме чрезвычайных случаев, которые могли требовать нарочитого собрания пастырей, установляет в каждой области или поместной церкви ежегодные соборы, которые полагаются двукратные в году, в весеннее и осеннее время»²⁶³. При изъяснении 20 пр. Ант. собора тот же автор подробно распространяется о круге деятельности и пользе учреждения этих соборов. Он говорит: «составление ежегодных соборов из всех областных епископов с митрополитами было в древние времена вельса важным и необходимым делом по многим отношениям: здесь поддерживалось общение и единение между пастырями церкви; здесь они полагали свои недоумения по разным церковным делам и решали их общим голосом; здесь соединенным вниманием обозревали состояние всей местной церкви и определяли необходимые меры к его улучшению; составляли общие правила для церковного управления; исследовали несогласия и недоумения между самими епархиальными начальствами, поверяли их действия, принимали и обсуждали жалобы и доносы на них от недовольных, судили самих епископов, входили в сношение с другими церквями и т. д. По этим причинам правило о составлении ежегодных соборов постоянно повторяется между другими церковными правилами; а обязанность созывать их возлагается на митрополитов, с правом делать замечания епископам, не посещавшим этих соборов без уважительных причин. Антиохийское правило присовокупляет, что такие соборы должны были состоять непременно под председательством митрополитов, а епархиальным епископам самим собой, без митрополитов, составлять соборы не дозволялось. Причина-та, что митрополиты были главноначальствующими в областном церковном управлении и в делах, касавшихся целой области, имели и первенство голоса, и главную обязанность попечения о церковном благоустройстве. От митрополитов зависело и назначение места для соборов»²⁶⁴. Из соображения указанных правил и предложенных на них разъяснений необходимо извлечь, что отличительными признаками церковных соборов должно признать: 1) повременность этих собраний, 2) наличность предмета подлежащего обсуждению, 3) участие всех епископов области или местной церкви одушевляемых стремлением к единодушию и единомыслию, 4) присутствие старейшего между ними в качестве председателя и руководителя соборными рассуждениями, 5) непринужденность совещаний, разрешающихся выяснением искомой истины и правды, 6) отсутствие внешнего вмешательства и 7) самодовлеемость соборных постановлений, принимаемых к обязательному исполнению непререкаемому руководству, в силу их внутреннего авторитета. Чтобы судить на таких ли началах соборности образовано Духовное Коллегиум по идее его учреждения, для сего надлежит обратиться за разъяснением к Духовному Регламенту. Определяя состав, образ действий и взаимные отношения членов Духовного Коллегиума, Регламент говорит: «число особ правительствующих довольно есть 12. Быть же лицам разного чина: архиереем, архимандритам, игуменам, протопопам, из которого числа трем архиереем, а прочих чинов, сколько которых взыщется. Смотреть сего, чтобы архимандриты и протопопы не были в чину сего собрания, которые подручны суть некоему архиерею, в сем же собрании обретающемуся, ибо таковой архимандрит или протопоп будет непременно наблюдать, к которой стороне судимой приклонен есть епископ его; к той и тот архимандрит, и протопоп приклонен будет, и так две или три особы будут уже один человек». Если в организованном таким образом учреждении станем отыскивать и находить идею соборности и начала соборного церковного управления, то должны наперед отказаться от мысли и права называть вещи их собственными именами. Составитель Духовного Регламента не обязуясь показывает, что он не думает заботиться о единодушии и единомыслии, лежащих в основе соборных совещаний, а ревнует о чем-то другом, совершенно чуждом духу соборных рассуждений. Доказывая превосходство своего учреждения, как соборного правительства перед всяким другим, составитель регламента пишет: «сие наипаче полезно, что в Коллегиуме таковом не обретается места пристрастию, коварству, лихоимному суду! Как могут сложиться в заступление винной, или к осуждению невинной стороны, где аще и будет един от них к лицу, судимому пристрастен, или яростен, обаче другой и третий и прочие от гнева и пристрастия того свободны. Како же и мзда одолеть может, где не по власти, но по правильным и важным причинам дело вершится и един другого, аще благословенной вины мнения своего не покажет, зазорится, да не познан будет в мздоприемстве своем…Се же наиначе, когда Коллегиум состоится в таковых лицах, которым отнюдь невозможно тайно всем слагатися, сиесть: аще будут лица разного чина и звания: епископы, архимандриты, игумены и от властей белого священства²⁶⁵. Во истину не видеть зде, како таковые друг другу и открывать дерзнут коварное умышление, не токмо что согласиться на неправость». Во всем этом рассуждении составителем Духовного Регламента не выражено особых принципов, кроме обидного недоверия к будущим деятелям Духовного Коллегиума. Посему остается непонятным, чем руководился автор статьи «о нашем высшем церковном управлении» в своих суждениях о существе и характере церковной реформы при Петре I. Вопреки этому суждению о реформе Петра Великого отзывается автор статьи «о преобразовании высшего церковного управления Петром I», написанной по поводу статьи «о нашем высшем церковном управлении». Этот автор с откровенностью замечает: «хотя на словах в Духовном Регламенте и сопровождающем его манифесте отдается предпочтение соборному правительству перед единоличным, и Духовное Коллегиум отожествляется с соборным духовным правительством; однако же, на самом деле, коллегиальное управление, как разумели его Петр и ближайший его в этом деле вдохновитель и пособник Феофан Прокопович, с правлением соборным ничего общего не имеет. В канонических соборах участвуют все епископы подвластных юрисдикции собора областей, участвуют в силу самого своего сана, не по праву только, но по обязанности, каждый участник собора призывается свободно высказать свое мнение и произнести свой суд. Начала, одухотворяющие соборы, суть: любовь и единодушие. Петровское же Духовное Коллегиум образовано было из небольшого числа людей разного чина и звания…которые все назначались светской властью; при чем разночинный состав этого учреждения, как без всякого стеснения пояснено в Духовном Регламенте, имел целью затруднить членам Коллегии входить между собой в коварные умышления и стачки. Поэтому, замечает автор, «если церковь русская остается еще не монархической, а соборной, то это не благодаря петровской реформе и Духовному Регламенту, а вопреки им…Как в первенствующей церкви апостольской, так и в церквях патриарших IV и всех последующих веков-высшей, законоуставной и судебной властью были и суть соборы областные, поместные и вселенские. В церквях патриарших православных, как во времена святых патриархов Афанасия Александрийского, Иоанна Златоустого, так и доныне церковное управление, несмотря на присутствие в них патриархов, продолжает быть не монархическим, а соборным, ибо, во-первых, патриархи избираются и получают свое освящение от соборов и судятся соборами, во-вторых, при патриархах обычно есть постоянные Синоды, и в третьих, важнейшие дела отдаются ими на решение и на суд соборов, в которых и поныне нередко участвуют представители не одной какой-либо, а нескольких пометных церквей. И наша русская церковь, как во времена всероссийских митрополитов, так затем и при всероссийских патриархах была не монархической церковью, а соборной, доказательством чему служат соборы 1589, 1667 и 1681 г. и даже сам патриарх Никон, какого бы он ни был высокого о своем сане мнения, и какие бы не приписывались ему честолюбивые замахи, однако же он не считал себя ни духовным монархом, ни папой, ибо не отрицал своей подсудности власти правильно составленного собора. А что такой соборный и иерархический строй русской церкви, бывший только конечным исполнением церковным, равно как то уважение, которым пользовались в народе первосвятители русской церкви, не представляли никакой опасности для государства, это доказывается всей нашей политической и церковной историей и всего более историей и развязкой столкновений московских государей с предстоятелями русской церкви: ни св. Филипп, ни Никон, ни Адриан, ни Стефан Яворский не призывали народ к бунту; они обращались только к самим государям со словами увещания, к чем обязывал их пастырский долг, и делали это явно только тогда, когда молчание их было бы для верующих соблазном. И не только пренебрежение к святительским советам, н даже пристрастный над ними суд и самое святоубийство вызывали со стороны народа только нравственное осуждение, а не материальное возмездие. Но Петр не признавал никакого суда над собой и в цркви: считал себя крайним судьей в всем и хотел, чтобы не только в государстве, но и в церкви воля его была законом²⁶⁶. Ставя весь епископский чин в безусловное и полное подчинение Духовному Коллегиуму и ставя себя самого крайним судьей этого Коллегиума, Петр тем самым именно и делал церковное наше управление монархическим и упразднял в нем соборное начало²⁶⁷. Приведенным, основанным на исторических фактах, рассуждением осуждается мнение автора статьи «о нашем высшем церковном управлении» относительно принципиальных основ церковной реформы Петра Великого.

Существенную заслугу этой реформы автор названной статьи указывает в том, что реформа Петра уничтожила «оказавшееся опасным для государства патриаршее правление» и прибавляет, что уничтожение патриаршества Петром Великим было «решительным ударом союзу всех начал, угрожавших опасностью государству» и вместе поражением «внутренних его врагов, прикрывавших свои преступные цели именем и благом церкви»²⁶⁸. Подобные заявления, потрясая основы нашей истории, обязывают вникнуть в сущность учреждения вообще патриаршества в христианской церкви и раскрыть значение московского патриаршества для русской церкви, дабы судить имелись ли в идее учреждения последнего опасные для русского государства и его власти залоги?