К новомученикам

25 июня 1995 года

В Бутове на месте массовых расстрелов 1937–1953 гг. по­ставлен высокий деревянный крест. Посетителей не так много. Местные мало знают об этом страшном месте; знают лишь то, что оно обнесено крепким забором с колючей проволокой наверху и что туда не пус­кают. Да и как знать больше, если мы стараемся отвернуться от всего трудного, тем более – такого трагического в нашей истории, как расстрел тысяч наших родных и близких, даже просто наших единоверцев и земляков… за нежелание поступиться самым дорогим для себя, что выразилось в одном слове – вера! Вера в Господа собрала здесь в общую мо­гилу тысячи людей. Она же другими руками уже в наше время возне­сла этот крест и собрала в этот день многих. Может быть, было бы и больше, если б знали.

И вот, добравшись до станции метро Южная, вижу знакомые лица. Теперь можно не думать о дальнейшем пути, тем более что он был мне уже знаком. Мы катим по широкому шоссе в сторону Бутова. По мере отдаления от столицы но­востройки по сторонам редеют…

Заранее зная о лес­ной тропинке, иду в полном одиночестве, слыша голоса спешащих по шоссе. Впереди высокий забор, тёмно-зелёный, сливающийся с зеленью листьев. День должен быть светлым. После нескольких дождливых дней уже хочется ясного неба и летнего солнца. Около мрачных ворот несколько машин. Ворота распахну­ты; скромная доска “Жертвам репрессий” у самого входа; впереди – “крыша” белого походного храма: закрытого с четырёх сторон пространства, где престол и жертвенник. Алтарь. Белая ткань – “стены и потолок” – вздыхает от ветра. Ещё с вечера ребята подготовили площадку: скосили траву, сру­били под корень огромные кусты борщевика. Здесь он растёт обильно. Предполагается крестный ход, и для него расчистили длинную, по всему периметру этого владения, дорожку.

На ближайший дубовый сук повесили колокол. “Пол” неровный. Когда мы пришли, всё уже было готово к службе. Перед алтарём стояли настоящие аналои, один на­стоящий подсвечник. У завесы вместо местного чина – хоругви с изображением Спасителя и Богоматери. Над “царскими вратами” бумажная репродукция Нерукотворного Спаса (известного новгородского). Над ней – крест нашит. Вот и всё убранство храма. На анало­ях икона “Всех святых”, святого мученика Владимира, репродукция Владимирской иконы Божией Матери в рамке под стеклом.

Вышли отцы читать входные молитвы. Прочитали часы; прозвонил колокол. Народ подходил; кое-кто шёл на исповедь. До­вольно многочисленный хор собрался. Было особенно приятно сочетание необычного места, походного храма, яркой, чистой после дождя зелени, голубого неба с белыми облачками, пения зябликов. Всё это вместе вливалось в сознание как праздник святых Русской земли, венчающий их крестный подвиг. Не случайно у нас строили храмы “на крови”. Кровь мучеников цементировала основание Церкви, и процесс этот продолжа­ется.

Когда после чтения Евангелия стали перечислять имена здесь расстре­лянных, то некоторые, о которых довелось прежде узнать – например, о владыке Арсении (Жаданов­ском), архимандрите Крониде, отце Михаиле Шике и других – приблизили то время и ощущение Церкви. Не зря потому и поимённое поминание: необходимо “знать труждающихся у вас” (по Апостолу) и признать крестный путь свойственным каждому христианину.

Поминали долго, но это лишь часть списков погибших, перепи­санных в синодики. Пели хорошо, и особенно “Достойно” на “Объятия Отча”. Причащали из четырёх чаш. Это тоже очень значительный момент. – Вопроса подготовки здесь не трогаем. Он всегда был и остаётся очень серьёзным, но не менее серьёзно и то, что без помощи Божией покаяться не сможет никто.

Уставным многолетием всем, начиная от Патриарха и владыки Арсения, кончили и двину­лись в буйные заросли с хоругвями и иконами. Шли вдоль глухого высокого забора, сто­рожившего осуждённых здесь на смерть. Белые зонтики борщевика повсюду. Мы петляем по неровной земле, растягиваемся в редкую цепочку. И ведь поют Пасху! Пасху среди лета! И это не кажется странным. Для торжества веры самое подходящее, самое победное, конечно, это “Христос Воскресе!”. Поют Пас­хальный канон. Перешагивая через гнилые старые пни, валежник, кол­добины у самого забора, пробираюсь поближе. Кто-то предостерегающе стоит у открытого колодца. Круглая его крышка давно в луже. “Не наступите, осторожнее”. Приятно заме­тить любое проявление заботы с чьей-то стороны.

Временами, где позволяет территория, крестный ход останавливается, и священник кропит святой водой всех, кто успел подтянуться. Ещё немножко, совсем чуть-чуть – и уви­дим деревянный крест, а за ним белую крышу походного храма.

Вернулись. Путь долгий, очень неудобный и вместе с тем величественный. Его для нас, как могли, угладили заранее, спаси Бог добрых людей. Он при всей неспешности пройден с чувством необыкновенным, – уж очень необычно здесь всё!

Теперь последнее – панихида у креста. Народ разбрёлся, нет той плотной массы, ко­торая составила “приход” на литургии. Мы слушаем и даже тихонько подпеваем, стоя в некотором удалении от служащих. Тихонько Л. А. шепчет, что после закрытия этого “места казни”, то есть после 1953 года, здесь вскопали грядки и посадили клубнику, а местами и яб­лони. Намёки на грядки видны и теперь, но клубники давно нет. Говорят, даже местные сорванцы не соблазнялись плодами здешнего сада, а высшие чины находили особое удо­вольствие в этой клубничке…

Пением “Вечная память” завершается панихида. Начинаем расходиться. Уже нача­ло второго (а литургию начали в девять). Иду той лесной тропинкой, думаю о том, как нужны нам примеры мужественной, серьёзной, подвижнической жизни, как надо знать о том, что так долго скрывалось, но лишь в официальных кругах. Как надо благодарить Бога, что люди и книги всё же доносили до нас хотя бы краткие сведения, что и теперь есть лю­ди, которым это небезразлично. Благодарить за возможность быть на этой литургии.

Дорога очень живописна. От обилия впечатлений и некоторой усталости не хочется спешить, хотя и надо. Совсем близ­ко к дороге, на полянке, молодые люди орут во всю глотку, гоняют мяч, выясняют отношения, не стесняясь в выражениях. Возможно, никто из них не знает, никогда не слышал, каких людей лишился наш народ… Не потому ли мы так очерствели, ожесточились, оскотинились… Церковь не лишается своих чад, но те, кому в наследство достаётся злоба и разрушение, при всех материальных благах несчастны и тем­ны.

Праздновать память Российских святых, число которых пополнили новомученики и страстотерпцы, нельзя без мысли об ответственности каждого. Мы при­званы в свою меру подражать им; мы долж­ны быть их наследниками. И нельзя по пустякам тратить время и силы, когда так много дела у каждого. Мне бы хотелось, чтобы об этом говорили нам отцы с церковных амвонов, чтобы рассказывали о жизни тех, кого можно радостно назвать путеводным огоньком в наших сумерках. Они были, возможно – и есть, слава Богу. Потому и есть, что мученики и страстотерпцы были. Есть радостная связь их и нас, недостой­ных. Связь через Церковь.

в день Воздвижения Креста Господня в 1995 году

27 сентября 1937 года в праздник Воздвижения Креста Господня владыка Арсений (Жадановский) и все арестованные с ним священнослужители расстреляны в зоне Бутово.

Через 58 лет в тихий и тёплый праздничный день собирается в Бутове группа свя­щенников, два диакона, хор, многие из нечаянно узнавших об этом и приглашённый владыка Анатолий (Кузнецов), викарий митрополита Антония. Около креста все располагаются полукругом, зажигают свечи. Ветерок пробует загасить огоньки свечей, срывает осенние листья, сгоняет наползающие тучки. Владыка Анатолий стоит с кадилом; только панагия выдаёт его принадлежность к епископату. Здесь очень кстати именно такой архиерей; не место сейчас и здесь показной торжественности. В нашем удивительном во всех случаях богослужении и в красоте осеннего золотого и охристо-олив­кового об­рамления ещё держащейся листвы, в слаженном общем пении, в совокупности земной и небесной Церкви – красота и торжественность, серьёзная и побед­ная.

Мы стоим, не замечая времени. Голубоватый дымок из кадила. “Вечная память” завершила поминовение всех, кто был здесь расстрелян. Чаще других звучало имя владыки Арсения, о котором сохранились архивные данные, говорившие о времени и месте его мученической кончины. Владыка Анатолий сказал тихо слово о том, что у него епит­рахиль и полное архиерейское облачение владыки Арсения (в епитрахили он стоял). Сказал немного, но о главном: мы здесь, мы можем служить вме­сте, молиться, трудиться, потому что многие… тоже здесь, но в земле, ставшей общей мо­гилой.

Уже было освящение места закладки храма. Пошли туда. Действи­тельно, уже есть фундамент. Храм хотели поставить на таком участке, где менее всего за­хоронений, но найти ли такой? Говорят, вроде бы нашли, но даже те дома, построенные куда дальше от этого жуткого места, и то в самом прямом смысле слова стоят на костях, о чём знают все, особенно строители.

Сознание, что храм строится, радует. Хочется его увидеть, хочется приехать сюда ещё не раз, чтобы не только увидеть этот лес, но и помолиться в храме.

Возвращаемся к вечеру, несколько притомившиеся, но довольные, что побывали в такой день в таком месте. В окна автобуса врывается свежий ветер, а прекрасные подмосковные пейзажи в по­ру ясной осени дарят радость созерцания красоты Божьего мира, особенно там, где мученический подвиг приблизил к нашей грешной земле светлое Небо.

Мы не собирались до весны в Бутово, справедливо полагая, что там не пройти к кресту, а больше куда ж там идти? Одни сугробы везде. Но вот опять объявление на цер­ковной двери: в воскресенье 11 февраля, в день празднования Собора новомучеников и ис­поведников Российских, в Бутове будет отслужена панихида. Время точно не указано, но можно предположить, что между 13 и 14 часами.

Мы заполняем автобус. Стёкла разрисованы морозной опушью, ничего не видно. Кто-то выглянул в открывшуюся дверь, махнул: пора! Мы вышли и увидели, что не доеха­ли остановку. День не холодный, но лучше идти, чем стоять и ждать, мёрзнуть на ветру. Небо серое, но слой облаков тонкий и просвечивает лёгкая голубизна, к западу оттенки теплеют. Такое небо назы­вают перламутровым. Прошли лесной тропой мимо запорошенных деревьев, вышли к открытым воротам, около которых стояло уже немало машин. Панихиду служил владыка Сергий. Когда Владыка уехал, кто-то сказал: “Пойдёмте в храм!”. О том, что место закладки храма было освящено, известно, а что в храм уже можно войти – это приятно удивило. Идём и видим поднявшийся на расчищен­ной площадке деревянный храм. Он невелик. Уже есть крыша, но нет пока завершения. Окна забиты, нет лестницы. Дверь открыли, положили настил, и все желающие заполнили храм. Потолок готов, впереди алтарная преграда, несколько икон и лампад. Около аналоя священники стали полукругом и снова начали панихиду. Почему-то стало проще, уютнее. В левом углу топилась “буржуйка”. Стояли плотно.

Когда и эта панихида окончилась, отец Сергий Правдо­лю­бов сказал слово собравшимся. Говорил он свободно, просто, от души. Говорил, что его од­нажды поразила жалоба геологов, работавших в Сибири. “Где ни копни, – говорили они, – всюду покойники. Как живые лежат, только бороды в инее”. Кто они? – Конечно же, наши мученики и исповедники. Их много, мы не знаем их имён. Но храмы открыты, богослужению не мешают, книги пишут и печатают, таинства не за­прещают. Мы чтим мучеников наших, мы собираемся здесь и везде, где знаем… но вся земля наша полита их кровью. И это обязывает не просто помнить, но и дорожить своей верой, жить по вере, ценить всё, что нам дано ради их подвига. Это – основная тема, им затронутая.

Походили немного вокруг, прошлись снова лесом и на закате, просвечивающем сквозь тучки, отправились обратно. И опять чувство сожаления, что мало кто знал о такой панихиде, не отпускало. Надо знать это всем… Знать и по силе участвовать в их подвиге.

16 июня 1996 года

Прошёл год. Приближается праздник Всех Русских святых, и уже ждёшь, что в Бу­тове опять будет литургия. В расчёте, что те же автобусы повезут туда же, сажусь… и оказываюсь немного не там. Но благо хоть в общем направлении. Идти хорошо: тихо, безлюдно, ясно, прохладно. Говорили, что будет освящение ещё недостроенного храма и первая в нём литургия. Тороплюсь, боясь опоздать.

Подхожу к зелёному забору и вижу множество машин. Или архиерей приехал на ос­вящение? Подхожу к храму: народ гуляет вокруг, из окошек не проникает ни единого зву­ка. Вхожу – тишина. Люди стоят, многие с молитвенниками. Долго ли, коротко ли – кончили исповедовать и начали литургию. Поневоле огля­дываешь новый храм: свежий сруб, простейшее убранство – всего-то завеса и на материале (где должны быть местные иконы Спасителя и Богоматери) – бумажные репродукции. Хо­телось бы зелени, просто веток в этот храм, сразу бы стало празднично. Цветов почти не видно за народом, они стоят в вазах на полу. Ясность деревянных конструкций даже украшает интерьер. Умели ведь строить деревянные храмы так, что всё в них было продумано и даже радостно! Теперь по старым образцам строят некоторые храмы в столице и пригородах, и очень приятно это видеть. Ещё вместо окон одни проёмы. Впереди затянуты пленкой, сзади просто свободный доступ ветру, солнцу и голубеющему высоко­му небу.

Литургия проходит быстро, хорошо – спокойно, слаженно поёт хор. Многие подпе­вают, и создаётся впечатление, что поёт весь храм. Очень хорошие тропари и стихиры службы Всем Русским святым звучат, когда служащие отцы причащаются.

Вышли причащать три священника. Причащался почти весь храм. Это всегда очень приятно видеть; это – самое живое свидетельство праздника, особенно праздника Всех Русских святых. Служба им, составленная святителем Афанасием (Са­ха­ровым), бывшим сове­стью отечественного духовенства в условиях страшных гонений на Русскую Церковь, – лучшая проповедь о наших святых. К сожалению, к ней почти не обращаются, а так надо бы её перечитывать, чтобы ста­ло очевиднее их служение, подвиг, терпение, их участие в наших трудностях и томлениях.

После причащения священники не остались служить молебен, а направились к кресту, где была лития по всем, здесь замученным. От креста все пошли по тропе, проделанной накануне, крестным ходом с пением вос­кресных стихир, ирмосов Пасхального канона и, разумеется, тропаря Воскресению Хри­стову. И здесь, как всегда и везде, надо как-то просочиться вперёд, ближе к хору. Дорога в травяных зарослях, по кочкам, не позволяет строго хранить ряды, а это мне облегчает движение.

Как и в прошлом году, обходим довольно значительную территорию. Голоса смол­кают, потом вдруг с новой силой звучат такие знакомые пасхальные мелодии, что снова и снова убеждаешься в истине сказанного: их хочется слушать всегда, в них радость навеки» (это выражение отца Павла Флоренского).

Подходим к храму. Всех кропят освящённой водой. Вносят единственный в этот раз очень хороший образ Распятия Господа с предстоящими Ему Богоматерью и апо­столом Иоанном Богословом на фоне городской стены. Всю эту службу он был запре­стольным. Краткий молебен с не совсем обычными ектеньями, завершающимися уставным многолетием, и можно уйти в лес. Около храма расставлены столы с закуской – для духовенства и, может быть, кого-то ещё… Почему-то хотелось бы, чтобы столы эти были или на виду – для всех, что нереально, или – не на виду. Но это забота других, мне можно радоваться ясному небу, очистившемуся от всех тучек, тёплым лучам солнца, возможности ступить на едва заметные в густой траве стёжки, послушать голоса птиц, поискать глазами белые ромашки, просто помолчать. Как это необходимо порой – помолчать, побыть одной, побыть с мыслью, что во всём мире сейчас – Бог и я перед Ним. Владыка Антоний Сурожский часто говорит о том, что началом духовной жизни может быть только умение и желание мысленно отрешиться от всего и СТАТЬ (даже двигаясь, особен­но не спеша и в безлюдье) перед Богом с чувством благодарности или покаяния.

Всё непостоянно в мире. Не успела дойти до остановки, как безмятежная голубизна неба затуманилась, стал накрапывать дождь, хорошо хоть автобуса не пришлось долго ждать. По пути дождь забарабанил по стеклу, но уже была над головой надёжная крыша и в душе благодарность Богу, что так удачно удалось пройти и крестным ходом, и дорогой к оста­новке. Слава Богу за всё!

Давно не приходилось бывать там, хотя и храм есть, и служба, и автобус такой пущен, который прямо до места довозит. Но вот объявили, что 27 мая в Бутове будет ли­тургия под открытым небом. Говорят, решено бы­ло провести заупокойную литургию и панихиду – последнюю перед прославлением на юбилейном Архиерейском соборе всех новомучеников и исповедников Российских. Собор их включает ведомых и неведомых страдальцев. Тех, о ком удалось собрать сведения, про­славят поимённо с напечатанием житий. Пока же всем желающим предоставляется воз­можность помолиться на этой земле, пропитанной кровью православных архиере­ев, монахов, мирян, очень большого количества священников.

Сказали, что будет на этой литургии сонм архиереев во главе с Патриархом, не ме­нее сотни священников. А желающих? Кто их считал?! Для них организо­вали вполне удобный доступ: с утра от метро целый парк автобусов № 18 отправлялся прямо к месту службы. Мы подъехали и пошли за всеми, кто уже чернел между кустов. Видеть не обязательно, да и трудно при таком скоплении лю­дей.

С утра небо синело подозрительно, кто-то сказал, что синоптики обещали местами дождь. Вот уж некстати! Может быть, он в другие места перенесётся на тучках, а нам бы не мешал под открытым небом стоять и слушать литургию. И всё рассеялось! Над головой было голубое, без единого облачка небо, и даже достаточно жаркое солнце, что вынудило нас искать местечко под деревом, в тени.

Храм устроили очень просто: сколотили площадку, на две-три ступеньки поднимаю­щуюся выше земли. Над ней – простейшую “кровлю” в виде рамы, затянутой белой матери­ей и образующей двухскатную крышу. В центре престол и семисвещник. На восточной стороне изображение Воскресшего Господа, вырезанное по контуру. Иконы на хоругвях дополнили всё убранство храма. Никакого иконостаса, разумеется. И – лес вокруг, и небо синее, и птичий хор. И даже соловьи, неугомонные и нетерпеливые, не пугавшиеся ни зво­на, ни усилителя, который гремел, наверное, на целые вёрсты вокруг.

Кстати, о звоне. Он тоже приехал на открытой машине. Это была установка, состоя­щая из двух подставок в виде буквы П с растянутой поперечной стяжкой. На ней держался целый набор металлических досок разной величины. Те, которые были меньше, висели на одной из них в два ряда друг под другом. На другой – больше, в один ряд. Когда прочитали часы, звон стал готовить собравшихся к встрече Патриарха. Звуки, очень чистые, мелодичные, отвлекли некоторых от досужих разговоров, без которых, увы, у нас редко могут обходиться. Сначала только лёгкий перезвон нёсся с машины, потом, когда архиереи и священники, давно уже собравшиеся в несколько рядов, встретили Патриарха, удиви­тельная мелодия поплыла над этим местом. Звучало хорошо, но всё-таки это напоминало скорее звон старинных часов где-нибудь на башне старого европейского города, чем коло­кола в русской обители. Могут возразить, что и у нас прежде были била, и не так редко. Да и теперь в Москве они висят на колокольне Перервинского монастыря и в них бьют, но они звучат так, что, не зная, не догадаешься, что там не колокола, а большие металличе­ские тяжеленные доски. Может быть, всё дело в размере?

Как мы и ожидали, техника несла каждое слово богослужения далеко-далеко… И в любую минуту, когда смолкало оно хоть на миг, был слышен соловей, ничем не сму­щающийся, поющий Богу свою песнь радости жить, видеть солнце и небо, и ни о чём по­стороннем в это время умеющий не думать.

Кто-то из участвующих провозгласил ектенью на певучем и очень значительно зву­чащем греческом языке. Очень хорошо. Конечно, от диакона зависит, как произнести, но здесь, среди остатков того страшного леса, где сотни залпов в 1937–1939 гг. оборвали жизнь стольких мучеников за веру, это вселенское звучание было как-то осо­бенно значительно.

Липа, под кроной которой мы прятались от солнца, оказалась срав­нительно недалеко от хора. Техника доносила нам каждое слово Патриарха. Когда же он читал молитвы евхаристиче­ского канона, нам удалось взглянуть в просвет между чьих-то голов, открывший нам на мгновение престол и огромную золотую Чашу! Такого размера её мне ещё не приходилось видеть. Говорили, правда, что будут причащать из 20 чаш. 20 – для народа, а для служа­щих нужна, конечно, очень большая. Позже какая-нибудь хроника укажет их число, а мы думаем, что не менее двух сотен их было и 8 архиереев.

Литургия, казалось, промелькнула быстро. Множество причастников всегда радует: это говорит о жизни, о стремлении во Христе найти её Источник. Слава Богу, что не препятствовали желающим причаститься. Конечно, долго причащали всех – и священников, и богомольцев. Служба длилась 5 часов. Закончилась она панихидой, после которой Патриарх ещё раз обратился к собравшимся. Его приветствовал от лица клириков храма, здесь стоящего, отец Кирилл Каледа.

Под звучание пасхальных песнопений, которыми был в этот день полон лес и всё окружающее пространство, стали расходиться. Дай Бог, чтобы души собравшихся почув­ствовали в таком богослужении победу над силами зла, над адом, над смертью. Здесь, на земле, люди могут друг другу устроить ад, но над адом есть Владыка жизни и смерти. Дай Бог, чтобы “победа, победившая мир, – вера наша” росла, крепла, ширилась, превращая ад со­временной жизни в преддверие рая, когда надежда на милость Божию кающихся не посра­мит.

12 мая. Суббота Недели о расслабленном. В этот день решено отметить литургией в Бутове память всех пострадавших, расстрелянных в страшные годы на полигоне Бутово. Год назад была там литургия, предварившая прославление многих на Соборе в августе 2000 г. И вот опять собирается московское духовенство во главе с Патриархом и архиепископом Христодулом, Предстоятелем Элладской Церкви, совершить литургию в память погибших здесь, из числа которых многие прославлены, но большинство (а известно на сегодняшний день более 20 тысяч имён) известно лишь Богу. И все, “именитые же и неименитые”, вспоминаются нашей Церковью, которая сегодня объединяет клир и народ, плачущее небо (с утра дождь) и зеленеющую, цветущую землю. Литургия всегда чудо. Если бы в те годы, когда здесь расстреливали тысячи наших соотечественников, кто-то сказал бы о таком богослужении над их безымянными могилами, давно стёртыми с лица земли, большинство бы не поверило. И вот теперь здесь стоит храм, есть священник, есть регулярные службы, есть нарождающаяся традиция в субботу четвёртой недели по Пасхе отмечать память здесь расстрелянных.

В этот день экспрессы от станции метро Южная везут всех желающих к самому месту. Собираются отовсюду люди, мелькают среди свежей зелени леса красные фелони священников. С неба льёт, под ногами расползается намокшая земля. Идти надо осторожно. Все под зонтиками, и это мешает видеть “храм”, то есть открытый, вознесённый на несколько ступенек солидного подиума алтарь. Мы видим лишь белую “крышу”, растянутую над алтарём пленку (или материал какой-нибудь) и довольно большой деревянный крест. Небольшая колоколенка возвестила о начале богослужения. Мы слышим мягко звучащий хор; в этот раз ему тоже устроили площадку, предусмотрительно защищённую белым пологом. Молитвы служащих глухо доносятся до нас, хотя мы стоим достаточно близко, почти у той же липы, у которой спасались от жары в прошлый год. Это внушает некоторую тревогу: неужели “техника” села, промокла или что-то ещё с ней случилось, и она не послужит всем собравшимся? Наконец, мы слышим знакомый голос патриаршего архидиакона, который вдруг “проваливается”, потом возникает вновь. Техника шипит, ворчит, потом выравнивается и мы перестаём её замечать. Впереди, рядом, всюду зонты и струйки с них. Виден кусочек серого неба, по которому бегут довольно быстро рваные тучки, не прекращая сеять на наши головы мелкую водяную пыль. Храм близко, но зонтами он совершенно скрыт. Литургия вот здесь, сейчас кажется центром мироздания, а совершенно незнакомые люди, пришедшие сюда, невзирая на дождь, – Церковью, нашей, родной, Русской и Вселенской Церковью. Предстоятель древней Элладской Церкви благословляет собравшихся. Звучат на греческом некоторые ектеньи и возгласы, а хор поёт, вторя им, на греческом. Хотелось бы, чтобы спели Трисвятое по-гречески, но нет… Позже, правда, спели “Христос Воскресе” и, если не ошибаюсь, “Ангел вопияше” на греческом, как бы подводя итог совместному богослужению. Дождь не переставал. Народ во время евхаристического канона стал стоять теснее. Холодному ветру труднее стало охлаждать всех, а всем стало заметно теплее. Очень кстати кто-то из сослужащих греческому Предстоятелю произнес: “Благо­да­рим Господа”, а звучание этого призыва близко к нашей Евхаристии (мы же часто упускаем значение этого греческого слова как благодарения»!). "Очень быстро пролетела литургия. Стали причащаться священники… Хор молчал. Слышно стало пение зяблика, трясогузки… хотелось услышать соловья, но ему, видно, мешал дождь. Наконец, над огромной (наверное, с ведро вместимостью) Чашей, с которой вышли к краю подиума, прозвучало: “Со страхом Божиим”… Зашевелился народ, не видя, куда двигаться. Каким-то образом и тут, ничего не видя из-за зонтов, стали все направляться к ближайшему священнику (а кое-где и епископу), чтобы причаститься. Всюду мелькающие охранники никого не теснили, не мешали, не говорили ничего. Запивать давали девушки в белых косынках, сёстры милосердия из училища отца Аркадия Шатова. Дождь кончился. И праздник тоже. Приветствие Патриарха и ответное слово владыки Христодула, вероятно, будет напечатано. Здесь замечу лишь, что отец Кирилл кратко сказал (назвав известную на сегодняшний день цифру замученных здесь более 20 тысяч, среди которых оказалось 10 греков) о святости места, повторив определение Патриарха: Русская Голгофа». Ему он преподнёс крест деревянный, вырезанный из росшей прежде здесь липы, с помещённой в нём частью бутовской земли. Владыке Христодулу отец Кирилл подарил икону. Стали складывать зонты, и мы смогли увидеть храм, то есть его открытый алтарь, большую икону новомучеников из храма Христа Спасителя. Серое небо местами светлело. Когда говорил владыка Христодул, а мы слушали корявый перевод, запел соловей. Очень его не хватало для окончательного и полного торжества в такой день. Думаю, что чувство единства Церкви земной и Небесной усиливается тогда, когда собравшимся это что-то стоит«, чем-то приходится пожертвовать, на что-то решиться. В этот раз просто простоять под дождём не менее четырёх часов, не говоря о дороге (которая, кстати, хорошо была организована), уже требует некоторого мужества для здоровых и почти подвига для немощных, а были и такие. Элладский архиепископ отметил терпение »русского народа, признав его более терпеливым, чем его родной греческий. Всё на свете кончается… и мы, обходя кочки и лужи, идём к автобусам. Их целая вереница. Промелькнули последние подмосковные места, потом серые громады новостроек поглотили всех. Мы спустились в метро. Всё как всегда, только в душе какая-то удивительная причастность, хотя бы на время, к чуду, которое можно назвать, наверное, поклонением святой земле, обагрённой кровью многих тысяч мучеников и исповедников…

Дай Бог их молитвами нам мужество, терпение и умножение веры… Дай Бог нам всегда помнить, что это их подвигом стоит наша земля и нас терпит Бог, ожидая покаяния.

В этом году Пасха поздняя и потому суббота четвёртой недели – день памяти тех, кто погиб на Бутовском полигоне – 1 июня. Будет ли отмечаться? Утвердительные сведения даже по “Радонежу” объявили, но очень вскользь. Позже, в дороге, слышно было, что на приходах об этом не говорили, люди узнавали друг от друга. Конечно, не во всех – у отца А. в Пыжах был автобус для прихожан и объявление висело, да и не у него только. Но сетования по этому поводу приходилось слышать.

Но, как бы ни было, народ явно спешил к нужному автобусу № 18, а до остановки на м. Южной было заметно движение “белых платочков”. По народу было видно, что направляются в Бутово. Слава Богу, погода благоприятствовала. Утром даже немного прохладно было, когда поднимался ветерок, день был ясный, солнечный, тихий. Устроено всё было как и прежде, только уж слишком много блюстителей порядка. От железных ограждений создавалось впечатление загнанности: окружили люди в форме и их железки толпу христиан и ждут сигнала…

Литургия под открытым небом – значит, вся примыкающая к престолу территория – храм! Люди стараются, насколько им позволяют ограждения и живая цепь охранников, стать ближе к престолу, вознесённому на несколько ступеней над всеми. Многим хочется видеть хоть что-то, слышать всё позволяет техника. Благоговения «к месту страданий очень многих, кого собрались вспоминать и о ком помолиться или кому помолиться (многие из пострадавших причислены к лику святых) хотелось бы видеть больше, но это надо воспитывать. Многие из стражей порядка разговаривали, курили, собравшиеся молиться поговорить тоже охотники. Кто был с детьми… лучше и не вспоминать…

Но было и хорошее, что порадовало – стремление причаститься. Несколько священников стояли и исповедывали и до начала службы, и всю службу, и всё время, пока причащались священники, которых было немало (предположительно – было 200, да ещё диаконы, иподиаконы…). Душа радуется, когда не препятствуют людям причащаться. Символом такого желания причастить всех желающих бывает на таких богослужениях огромная чаша, которую всегда радостно видеть. Возглавлял богослужение Патриарх с 12-ю архиереями (в основном – викарными, но были и гости). Мы выбрали местечко под сенью молодых рябин. Узорная тень их листьев защищала нас, а на солнце было жарко. Облачения были красные. На фоне зелени и под чистым голубым небом, да ещё в таком месте – удивительно! Мы, правда, как-то многому перестали удивляться и радоваться. А ведь есть чему! Но нельзя себе позволять ограничиваться только таким почитанием новомучеников. Не раз поминали пострадавших “за веру и правду”… и это звучало очень выразительно. Отзовётся ли в наших душах это стремление к правде жизни, к вере, двигающей горами нечувствия, самолюбия и неблагодарности? Хорошо побывать на такой службе, хотелось бы сюда выбраться и в какое-то более тихое время, чтобы побыть в тишине, послушать спокойно, как молитве собравшихся вторят зяблики, ведущие соло в своём птичьем хоре. Опять же не пускает обычная житейская суета. И – собственное нерадение.

Слава Богу, что была организована эта служба, что кому-то она поможет о многом подумать… Есть о чём думать. Более всего – о покаянии, о том, как страшно стать из человека зверем, потерять образ Божий, поднять руку на лучших и ничем не провинившихся… Как ответственно браться решать то, о чём не имеешь понятия и как нельзя слепо идти, как бычок на верёвочке, за тем, кого ведёт злоба, ненависть, жажда разрушения. Почему наш народ дошёл до такого безумия? Обычно говорят коротко и ясно: “Бога забыли!”. А мы теперь часто вспоминаем? И стремимся жить так, чтобы память о Нём светилась в каждом слове и деле? Потому и нужно покаяние, что мало признать недостаточность своих усилий, надо ещё постоянно себя подвигать на дела…

А хорошо было бы хотя бы иногда иметь возможность помолиться на природе, под открытым небом, подальше от шума городского, а ещё бы – среди единомысленных, ещё бы – не просто так собраться на молитву, а послужить литургию, а ещё бы – чтобы служил человек искренний, любящий богослужение, благоговейный, к Богу устремлённый…

Слава Богу за то, что есть. Это бы ко благу послужило – дай-то Бог!

17 мая в этом году решено было провести традиционный, уже четвёртый праздник в Бутове в память новомучеников и исповедников Российских, расстрелянных на этом страшном полигоне. Решили прежде проводить его в субботу 4-й недели по Пасхе, но в этом году 4-я суббота совпала с праздником святых Кирилла и Мефодия, в день памяти которых идут крестным ходом к их памятнику. Чтобы не мешать ни одному из торжеств, перенесли бутовский праздник на неделю раньше.

Итак, в субботу 17 мая движется наша столица к месту мучения многих сотен и тысяч православных – и архиереев, и простых мирян. Их количество (поимённо прославлено около полутора тысяч) назвал владыка Ювеналий в конце литургии, а в её начале было всё, как и прежде. От конечной теперь станции метро (Бульвар Дмитрия Донского) текли ручейки “белых платочков” к остановке автобусов-экспрессов, привозящих прямо к месту торжества. Всем желающим можно спокойно, без забот добраться до места и не спеша идти по влажной траве и неровной, будто дышащей земле к месту, огороженному железками и блюстителями порядка, во множестве сюда присланными. Тот же помост – алтарь, то же возвышение с белой крышей, вздыхающей при порывах ветра, для хора. День нахмурился, основательно похолодало. Обещанный дождь готов был пролиться на наши головы, но ветер разрывал тучи и они рассеивались, едва успев сбрызнуть собравшихся.

В 9 часов стали читать часы. Во многих местах стояли священники, готовые принять исповедь всех желающих. Подъезжающие могли без толкучки подойти к любому. Священники шли по зелёному лесу в облачениях. Многие тут же, около машин, облачались, спеша к собратьям. Никакого строгого деления на заслуженных протоиереев и вчера только рукоположенных не было. Кто где стал, там и стоял. Только архиереи, которых было 12, стояли отдельно. Возглавлял владыка Ювеналий. Были владыки Питирим, Мефодий, Александр, Тихон, Арсений, Сергий и др. Патриарха не было, он нездоров.

Звон возвестил начало литургии. Недалеко от нас техника усиливала звук, что защищало от неизбежных даже там, даже во время литургии разговоров. Небо хмурилось, казалось, вот-вот хлынет дождь. И как ни странно, что-то сдерживало его. Было ощущение, что литургию мы отстоим всё-таки без дождя, а потом – пусть… Так и было. Мы стояли недалеко от хора. Литургия всегда как-то быстро проходит. Служащих почти не видно. В какой-то момент между голов вдруг образовалось свободное пространство, которое открыло взору огромную Чашу во время пения “Херувимской”. Нигде никогда не испытывает человек верующий такого удивительного чувства единства всех, как у Чаши. Когда причащались священники (а их было очень много, не менее, наверное, трёх сотен), хор запел “Христос Воскресе” по-гречески, не так, как часто поют у нас, бодро, весело и бурно беря высоту, а ближе к звучанию тех же слов у самих греков. Оно заунывнее, оно более тягучее, с непривычки легко покажется менее “пасхальным”, но мы уже привыкли и этого не ощущаем. Потом то же “Христос Воскресе” зазвучало на грузинском языке. Удивительны их мелодии! На мой взгляд – очень хорошо передают благоговейное чувство перед чудом Воскресения.

Не стали ждать, когда причастятся все священники, и отец Владимир Назаркин прогремел: “Со страхом Божиим…”. Толпа зашевелилась, разделяясь на ручейки к чашам. Загородки мешали найти столики, чтобы запить, но с этим всегда приходится мириться. Под пение “Христос Воскресе” причащались собравшиеся, и толпа ожила в этом движении. Стали кое-где кучками собираться, обходили предполагаемые очертания рвов, в землю ставили горящие красные пасхальные свечи, иногда тут же ставились и цветы. В золотых огоньках красных свечек и в цветах было подножие уже поседевшего деревянного креста, первого поставленного всем новомученикам.

Переходя с места на место, прятались от внезапно хлынувшего дождя. Он быстро кончился. Да, ещё до причащения всех отец Сергий Правдолюбов сказал хорошую проповедь, подчёркивая в ней святость места и значение подвига за веру пострадавших. Благодать Божия, давшая силу им всё вытерпеть, не дрогнуть, не отказаться, как бы хранится этой землёй, невидимо освящая нас, здесь собравшихся, и всю нашу землю, политую кровью новомучеников Российских. После причащения всех владыка Ювеналий тоже сказал слово уже как глава комиссии по канонизации новомучеников, называя даты, количество имён, найденных в делах архива ФСБ. За это время мы немного побродили по расчищенному от прежних зарослей кладбищу. Когда владыка Ювеналий кончил, запели “Христос Воскресе” и сразу же литию, чтобы помолиться о тех, кто здесь нашёл себе последнее земное пристанище и, может быть, никогда не явит своего имени. Очень хорошие стихиры новомученикам пели за литургией, а всем здесь пострадавшим – обычную литию. Звучание Пасхи было победным завершением не только мученического подвига, но и памяти о них теперь. Неизбежное чередование скорби при мысли о гибели стольких жертв режима и удивления, что Бог дал неожиданное – эта Голгофа стала местом прославления мучеников! Кто бы мог предположить, что мрачный полигон соберёт стольких священнослужителей, а молодые голоса будут здесь славить Пасху?! Как-то без внимания пролетает подобная мысль, не задевая другую: благодарить ведь надо нам Бога за это, стараться вести себя так, чтобы имя христианина светилось среди всех вокруг! “Достойно звания ходите” – эта тема как-то тает, а ей бы звучать набатом, особенно здесь… Но это так уж… Каждый думает о своём. Мне здесь не хватает соловья, хотя вокруг всё празднично: цветёт черёмуха, вишни. Зелень свежая, сбрызнутая дождём. Как большая поляна красных тюльпанов красные пасхальные облачения священников.

Народ стал расходиться. Мы спешим на те же экспрессы, которые довезут нас до бульвара Дмитрия Донского, где мы нырнём в метро. Там уже наш обычный мир, но он не сразу сотрёт впечатления от только что звучавшей литургии – здесь поистине общего дела, так необходимого всем нам.

15 мая. Пятый раз собирается в Бутово служить литургию под открытым небом наш народ во главе с Патриархом и сонмом архиереев. Священников – не счесть! На фоне ещё очень яркой, чистой, сочной зелени красные с золотым облачения горят ярким пламенем. Пасха! Так и должно быть! Перед этим днём основательно похолодало. С утра было чистое небо и солнце. Если утеплиться, то холод – не помеха. Главное – на дождь не похоже, а днем, естественно, потеплеет.

Транспорт для всех желающих хорошо организован, и мы прибыли ещё до начала часов. Пахло свежескошенной травой, кое-где в низинах ещё заметен был иней, тающий на глазах. Вокруг полигона ещё уцелели старые сады. Домишки разобраны, кое-где высокие груши… Нас всех пропускают через “тесные врата”, иногда писком реагирующие на чьи-то ключи в кармане. Такого в прошлые годы не было. Неприятно всё это, как и множество металлических загородок и большое количество охраны около них. Кого от кого охраняют?

Лучше постараться не видеть никого и ничего лишнего. Вот один из ребят-охранников, стоящих рядом, снял головной убор и перекрестился… Это всегда приятно. Глубокое чистое небо над нами. Цветущие яблони и вишни вокруг. Белая матерчатая “крыша” над престолом вздымается временами парусом, под ногами холодная и мокрая трава, сквозь зелёную сетку полураспустившегося куста калины виден деревянный купол церкви. В машинах, в кустах наскоро облачаются священники и диаконы, спеша к собратьям. Заливаются звонкие зяблики. Говорят – это лучшее время года, его юность, его цветение. В 9 часов негромкий звон возвестил о начале литургии. Читают часы. Удивительно звучат слова псалмов под открытым небом. Жаль, что мы можем это слышать только здесь, только раз в году. Хорошо молиться в храме, но хорошо и на лоне природы. Мы отгорожены плотной стеной стоящих в три ряда священников и потому ничего не можем видеть. Правда – рядом хор и техника, благодаря которой слышно всё. Возглас – и все поют “Христос Воскресе!”. Да, ещё до начала литургии было издалека слышно соловья. Когда началась литургия – уже не до птичек. Хорошо, что был отец Владимир Назаркин. Хорошо пел хор – спокойно, слаженно, без напряжения. Вознесённые на свой пьедестал, они, наверное, замёрзли, особенно ребята: ветер был всё-таки холодный.

Литургия с участием архиереев (по голосам мы могли их около 10-ти насчитать, могло быть и больше), возглавляемая Патриархом, дольше обычной, но это было не очень заметно. Техника приблизила голос Патриарха, читавшего “тайные молитвы” вслух, но приглушённо. Услышать их можно было и этому не мешал даже хор. Вообще же всё это очень продуманно: и содержание “тайных молитв”, и пение хора. По существу – это одно, только разными словами выражено. Тишина, красота вокруг! И притихший “собор церковный”! Каждый молится в меру сил… В такой миг всё может уйти далеко, но… на миг. Пока мы на земле, она держит нас и мы держимся за неё. Ещё не выросли крылышки… Это о себе, конечно.

Когда стали причащать священников (а их много), вышел отец Сергий Правдолюбов проповедывать. Он говорил о том, что мы собрались сюда, потому что любим мучеников. Любовь эта может и нас включить в общение с ними, как Наталия вошла в число мучеников, переживая за своего Адриана. Мученики – это свидетели Христовы, это основание Церкви (антимин­сы освящаются на мощах или с вложением частиц святых мощей в них, храмы строились так, что в основание столпов клали мощи святых мучеников. Когда храмы были крестовокупольные, то эти столпы держали своды храма). Мученики и теперь держат свод основного живого Храма – Церкви, а мы можем и должны быть живыми камнями этого храма. Что-то забылось, конечно. Осталось общее впечатление – не формальной проповеди, а живого, от души общения.

Позже, уже по окончании литургии, сказал несколько слов Патриарх. Именно в этот день исполнилось 60 лет со дня кончины Патриарха Сергия. В это время, вряд ли зная заранее о литургии на Бутовском полигоне, прибыла делегация Русской Православной Церкви, которую мы называем Зарубежной. Патриарх сказал о боли разделения и о надежде найти общий язык и пути сближения. Хочется, чтобы ни у кого не было недобрых чувств. В эти дни делегация РПЦЗ посетит наши святыни. Главное всегда и везде – люди, это лицо нашей Церкви. Какое оно? И вот, глядя на нас, будут судить о нашей Церкви.

Пока он говорил, прилетел соловей… Не хотелось идти в толпу, стояли в отдалении, слушали. После краткого моления новомученикам Российским (кстати – и в кондаке, и в тропаре, и в молитве такие по-настоящему правдивые слова, очень трогательные, волнующие) и “вечной памяти” всем пострадавшим за веру и правду пошли с большим деревянным крестом на место будущего храма. Это справа от шоссе (когда к Бутову подъезжаешь), ближе к большим новым домам. Мы издали посмотрели и пошли к автобусу. Надо успеть домой, немного передохнуть – и ко всенощной.

А вечером по “Радонежу” отец Владислав Цыпин хорошо говорил о Патриархе Сергии – без эмоций, на основании исторических документов, не только касаясь болевых точек (“деклара­ция 27 года”), но и взвешенно разбирая их. В конце он очень тепло и с уважением сказал о Патриархе Сергии как человеке (“он был идеальный монах”), который много молился и переживал за Церковь…

Только по милости Божией удалось попасть в Бутово в этом году. Утром слегка сбрызнул землю небольшой дождик, небо было затянуто тучками. Немного похолодало, но это после 30-градусной жары было приятно. От конечной остановки экспрессы отвозили в Бутово всех, кто туда стремился. Заезжали на станцию, минуя заросшие ряской пруды и небольшие участки с буйно цветущей сиренью. Она ещё держится только в тени высоких деревьев, а на солнце начинает осыпаться. Прибыли в Бутово, видели из окна почти готовый новый храм, хотя и без крестов. Внешне напоминает отчасти храм Воскресения Словущего в Сокольниках.

Пропустили нас через все кордоны, теперь можно было найти укромный уголок, чтобы хоть что-то увидеть, а слышать можно за несколько вёрст. В нескольких уголках стояли священники, исповедуя желающих. Видимо, их было много, так как у ближайшей липы молодой священник простоял, отпуская грехи, всю литургию. Народ всё прибывал. Удалось устроиться около старой липы, где повыше и видно осенённый полотняной “крышей” престол, икону новомучеников Российских и хоругви. Два центральных столбика, поддерживающие “кры­шу”, увиты цветами. Получилась арка с радостными словами: “Христос Воскресе”.

Пока духовенство только собирается. Изо всех закутков выходят уже облачившиеся священники. Их пасхальное облачение на фоне зелени создаёт сочный акцент. Пока небо серое, не знаешь, чего от него ждать – дождя или солнца. Сады отцвели, доцветают рябина и боярышник. Зяблики распевают, ничего не боясь. Неизбежная в наше время охрана “поймала” нас своими ограждениями: ни вперед, ни назад, везде милиция и везде запрещено передвижение. Единственное, что удалось увидеть, кроме уже знакомых по прежним поездкам площадок для богослужения и хора, это щиты с именами расстрелянных.

Кто из них мог предполагать, что здесь, тогда в глуши, будет собираться народ почтить их память. И не только раз в год, торжественно, как может организовать наша Церковь, но и в другие дни здесь их вспоминают, так как действует деревянный храм, а вскоре будет служба и в каменном. Все, кто хочет, могут приехать на любую воскресную литургию, праздничную всенощную с литургией… Такому тогда, “в годину лихолетий” вряд ли поверили бы… Появились архиереи, в основном викарные, поплыл над головами у ворот большой букет белых роз. Значит, Патриарх приехал. Звонница дала знать, что скоро начнётся литургия. Часы уже прочитали. Одни архиереи шли по организованному для них проходу, теснившему народ несгибаемым металлом, молча, безучастно, никого не замечая. Другие благословляли общим благословением народ с обеих сторон, говоря всем: “Христос Воскресе”. Естественно, все отвечали: “Во­ис­тину Воскресе” и улыбались.

В этот раз у своей липы (своей потому, что это местечко было замечено раньше) можно было видеть, что храм действительно на земле и под куполом небес, а “крыша” только над алтарём. Началась литургия. Пел хор. Тучки на небе стали рассеиваться и на собравшихся полились лучи, – ещё не очень яркие, но чётко направленные именно на храм, где идёт богослужение. После пения Заповедей блаженства посветлело ещё больше и даже появилось неяркое пятнышко солнца. Его то освобождали тучки, то снова затягивали, но оно всё-таки пробилось! Ветерок явно теплел, а вся зелень вокруг загоралась от солнца яркими бликами. Всё ожило, всё пело, всё горело… Кто-то рядом сказал: “Как быстро привыкаешь к хорошему”. Правда. Конечно, главное здесь – литургия с участием сотен священников, многих иерархов, Патриарха и довольно многочисленных богомольцев. Их сразу трудно увидеть: территория большая, не все жмутся к решёткам, а слышно далеко. Кто как переживает эту литургию – об этом не расскажешь. Можно только как-то передать общее впечатление, да и то не всегда получается. А детали могут помочь вспомнить, уяснить то, что легко забывается, стирается в памяти из-за наслоения других впечатлений. Дорого здесь общее моление, и оно-то объединяет в такой день небо и землю. Говорят об этом и стихиры, написанные совсем недавно (где бы их достать и почитать?). И хотя все мы несём “язвы своих согрешений”, хотя и здесь стоя, можем отвлекаться, разговаривать, но есть при этом большее – память о мучениках, желание почтить их исповедничество, поучиться на их примере стойкости, мужеству, верности до смерти.

Нельзя не отметить ещё и такого факта: когда посещаешь святые места (а Бутово несомненно к таким относится, там вся земля напоена кровью), то память о тех, кто пострадал здесь, как-то приближает и пострадавших (хотя бы тех, о ком удавалось прочитать), и саму идею стояния за веру. Вера просто так не даётся, и для тех, кто живёт ею, она дороже жизни. Это знают все, но обновить такое признание совсем не лишнее.

Литургия кончилась. Пошли причащаться священники. Хор пел Пасху, пока кто-то из отцов не вышел проповедывать. Он сказал вообще об этом месте как о Русской Голгофе и вкратце рассказал о митрополите Серафиме (Чичагове) как возглавителе сонма новомучеников. Когда причастили всех, клириков и мирян, Патриарх сказал несколько слов, наметив программу действий: краткая лития по убиенным здесь, потом крестный ход к новому храму, где предстоит освятить крест центральной главы и поднять его.

Отец Кирилл Каледа, настоятель храма, обратился к Патриарху со словами приветствия, подарил ему пасхальное яйцо как символ жизни с изображением деревянного храма и образа святителя Серафима (Чичагова). Довольно долго ждали, пока пройдёт духовенство и разрешат двинуться всем приехавшим. Заняли всю проезжую часть, облепили забор, устроились везде, где только можно. Слышно было, а видеть – кто был в первых рядах, тот мог. Но это не столь важно. Мы видели через сетку зеленых ветвей, как плыл над главой крест, как двое его закрепляли, и когда кончили, все заполняли автобусы, возвращавшие в столицу всех приехавших (если они не приехали заказными автобусами своих приходов, было и такое).

Слава Богу, что ещё раз была дана возможность быть на церковном торжестве.

Слава Богу за всё!

Суббота 4-й недели по Пасхе. 28 мая. Служба в Бутове. С утра, неуютного, серого, дождь. Так хочется если уж не солнца, то хотя бы только пасмурного, но не дождливого дня. Тучки бегут, однако, не обещая скорого прекращения нудного дождика. Что делать? Всё равно спешим на метро, дальше – на экспресс, который мчит всех желающих с единственной остановкой на жд станции (Бутово). Когда экспресс повернул к полигону, мы увидели новый белый храм – лебедь среди свежей майской зелени. Небольшие золочёные главки с крестами даже серым днём смотрят победно и радостно. Внешне – храм готов, хоть сейчас иди и служи. Но почему-то хочется идти, даже если бы и можно было внутрь (конечно, ещё не завершены отделочные работы), на то место, где уже не раз служили, на той земле постоять, которая ещё недавно, казалось, дышала под ногами. Конечно, за все минувшие с 37–39 гг. десятилетия, земля эта заросла мелколесьем, но теперь от него и следа не осталось. С каждым годом всё больше порядка: территория благоустраивается.

Конечно, нельзя не отметить найденных за минувшие месяцы 13-ти внушительных рвов до 4-х метров глубины, куда сбрасывали расстрелянных. Их выделили насыпным грунтом, засеянным недавно едва поднявшейся к свету травой. Как же их оградить? Пусть знают все и не топчут их, хотя не только эти отмеченные рвы, а вся земля, даже далее забора – сплошная могила. Позже рассказала знакомая со слов своей знакомой, у которой был когда-то в этих местах маленький домик, что всем владельцам домиков “частного сектора” (а другого в те годы поблизости не было) было строго-настрого запрещено рыть погреба под домом или на огороде. Почему? Никто не объяснял. Ходила милиция, проверяла. На все вопросы был один ответ: “Запрещено”. Теперь ответ есть. Гуськом идём по мокрой дороге мимо целой шеренги милиционеров. Впереди белела всё та же “крыша” – навес над престолом. Неподалёку вторая – над хором. Очень некстати дождь. Приподнимешь зонтик – увидишь бегущие тучки и верхушки берёз. Кажется, что вот-вот станет светлее. Но дождь всё лил и лил. Прочитали часы. Пауза. На недавно выстроенной деревянной звонничке по-домашнему просто вызванивали “встречу” Патриарху. От боковых ворот сделали настил, оградили дорожку металлическими ограждениями, расставили живую цепь милиционеров… Проходили священники, уже облачившиеся в красные с золотым фелони. Затем – архиереи (в основном – викарии Московской епархии). Некоторые из них поздравляли стоявший справа и слева народ пасхальным “Христос Воскресе”. Догадаться об этом можно было скорее по ответному: “Воистину Воскресе!”. Приехал Патриарх. Его белый куколь мелькнул среди зонтиков впереди стоящих, когда кто-то вдруг повернулся. Бас его архидиакона возвестил начало литургии. Дождь льёт, хор поёт, литургия служится как ни в чём не бывало. Хочется не только слышать, но и видеть всё, но раскрытые зонтики не только мешают, но ещё поливают спины и плечи больше, чем дождь. Ко времени пения “Херувимской” дождь приутих, хотя совсем не кончился. Многие сложили зонтики, и мы увидели впереди престол, за ним образ новомучеников, хоругви, Патриарха и сослужащих с ним архиереев и диаконов. Священники в два ряда стояли по периметру отгороженной площадки, выделенной для “храма”. Говорят, что их не менее трёх сотен. Некоторые стояли просто в толпе (без облачений). Зрелище впечатляющее. Особенно радостно видеть здесь огромную чашу. Многие, очень многие, будут причащаться. В разных уголках мы замечали священников с крестом и Евангелием, принимающих исповедь. Стояли они где-нибудь в уголке под зонтиком, защищая от дождя маленький складной аналой. Хор пел хорошо, но почему-то захотелось в такой момент звучания мощного юношеского хора. Пока стоишь там, слушаешь, стараешься впитать кожей ощущение неповторимости этого места, кажется, нет никаких мыслей. Они придут позже. Здесь только бы побыть в тишине и молчании… При таком многолюдстве это невозможно, но то, что людей много – тоже хорошо. И как организована эта встреча – Слава Богу! Автобусы доставляли всех прямо к месту служения от метро, и это дало возможность быть здесь и старушкам, и инвалидам, и молодым родителям с ребятишками, и учащимся воскресных школ… Особенно умиляют те, кому каждый шаг сделать – событие. Такие были, и их не единицы.

Литургия быстро кончается. Уже пропели Верую«, прозвучало спокойное и сосредоточенное Тебе поем», закончилось дружным Отче наш". Служащие архипастыри и священники стали причащаться, а хор пел стихиры новомученикам Российским. Какие выразительные слова нашли современные гимнографы! Выразить ведь надо и радость торжествующей Церкви (были стойкие служители земной Церкви, не дрогнувшие и не предавшие Господа в жесточайших муках), и скорбь тех, кто потерял дорогих и близких, без которых так трудно стало их земным сродникам. Никогда нигде не звучит, но вряд ли не возникает мысль о том, что армия палачей тоже нуждается в сожалении… кто и где помянет их? Кто-то из них, возможно, прозрел на полях сражений в годы Великой Отечественной, а кто-то… стал родоначальником следующих поколений, ослабленных грузом нераскаянных грехов своих дедов и прадедов. То, что в Бутове теперь храм, уже действующий несколько лет, деревянный, и готовится к освящению новый, более вместительный, что собираются москвичи на общую молитву, несравненную литургию под открытым небом, теперь воспринимается как естественное выражение почитания памяти новомучеников, а тогда… почти 70 лет назад не могло представиться в самых несбыточных снах. Дождь, испытав наше терпение, кончился. Под ногами жирная грязь. Неизбежное движение, толкучка (много причастников). Проповеди (отец Борис из Кузнецов, отец Кирилл Каледа – настоятель здешнего храма, наконец – Патриарх) слушали, уже несколько рассеявшись по территории, насколько позволяли “клетки”, созданные милицией для порядка. Они – самое неприятное здесь, хотя, возможно, были вызваны необходимостью. Дорожки на восточной стороне полигона уже оформляются, но работы ещё не закончены. Вдоль забора на этой же восточной стороне вывешены тёмно-серые щиты с фамилиями здесь расстрелянных.

Отслужили краткий молебен новомученикам и краткую литию всем пострадавшим. От слов “за веру и правду казненных” здесь мороз по спине… Никакие слова не передадут муку тысяч измученных душой и телом, нашедших здесь своё последнее пристанище, как и во многих других местах нашей многострадальной родины (Бутово – не единственный полигон, где уничтожали тысячами несогласных с безверием и ложью нового режима). Мы живы, мы можем стоять не только здесь, но и во всех наших храмах потому, что землю нашу напитала кровь новомучеников. “Кровь мучеников – семя Церкви”. Это и у нас произошло на наших глазах. Теперь на всех нас ложится ответственность за то, как вера расцветёт в жизни, что мы, каждый, делаем для того, чтобы цветение её началось в собственной душе…

Небо стало проясняться. Те же экспрессы повезли из Бутова всех. В окно были видны цветущие старые черёмухи, уже деревья, расцветающая в палисадниках сирень, кое-где цветущие за заборами нарциссы. Нам не так далеко, как большинству, и потому к трём часам мы уже добрались до дома. Вечером всенощная под воскресенье. Солнце совсем освободилось от туч, и земля сияла каплями на каждой травинке и листике кустарников. Тихий звон звал ко всенощной.

Слава Тебе, Господи, за то, что удалось побывать в Бутове и в этом году!

В этом году 8-й раз собирается духовенство Москвы и области в Бутове. Теперь стали и в календаре писать об этом, и по “Радонежу” напоминать, и в храмах говорить… Конечно, не зря. Надо подни­мать людей, чтобы жуткие годы не повторились, чтобы не забылось, КАКОЙ ценой заплачено за то, что вело только к гибели – физической и духовной. То, что есть сейчас – не наша заслуга. Нам ещё осмыслить, оценить надо это и благодарить. И самое главное – стать преемниками веры, преданности, стойкости, мужества тех, кто пошёл на крест даже до смерти, иногда изощрённо-мучи­тельной. Теперь место полигона, место безграничной общей могилы благо­устраивается год от года. Замечено, что каждый раз, когда собираешься на литургию в Бутово, надо приготовиться к определённым трудностям. Их посылает нам небо, наше обычное подмосковное небо, которое в считанные часы может из ласкового, светлого, голубого, тёплого превратиться в хмурое, тяжёлое, холодное, угрожающее дождём или снегом. Бывало всякое за эти го­ды – и от жары изнемогали, и под дождём мокли, и от холод­ного ветра замерзали… Бог миловал, не заболевали, не простужались… Так было и в этот раз. Накануне светло, тепло, солнечно. Утром – серые низкие ту­чи, холодно. Утепляемся как можем, зная, что стоять придётся несколько часов под открытым небом. Только бы не было дождя… Летим в автобусе без остановок почти к самому полигону. При­ехавшие машины-легковушки выпускали священников, тут же, в лесочке и на обочине облачавшихся в ярко-красные пасхальные фелони. Хотя это южное направление, но зеленеют пока ещё только кое-где берёзки. Липы и дубы ещё голые. На ограждённой территории аккуратные дорожки, кое-где клумбы с цветущими анютиными глазками. К кресту ведёт выложенная плит­кой широкая тропа. Неподалёку – площадка, на которой несколько аналоев. Кое-где уже стоят священники и исповедуют. К другим, ждущим аналоям подходят ещё и ещё священники, обрастая тут же довольно плотной толпой. Как всегда место служения огорожено “железками” и живой цепью милиционеров, смотрящих на толпу застывшим взглядом. Мы заметили настил и, уже никуда не двигаясь, примкнули к толпе. И нам на нём место нашлось. Это хорошо придумали, стоять на досках теплее, чем на холодной мокрой земле. Нам мало что было видно, но всё слышно. Стали читать часы. Ветер трепал хоругви и “крышу” над престолом. Казалось, что материал не выдержит и белая ткань вот-вот разорвётся. Но всё уцелело. На вершине старой липы, под которой мы раньше стояли, пела пташка. Зазвонили колокола. К тем, которые здесь уже свои, присоединились и новые, повешенные на колокольне нового собора. Накануне отец Кирилл Каледа по “Радонежу” сказал, что освящение нового собора будет 19 мая, но служение литургии в субботу 4-й недели по Пасхе, когда собираются клирики московских и подмос­ковных храмов (их не менее 300), архиереи и Патриарх и все желающие, будет по традиции под открытом небом, так как всех в новом соборе не поместить. Это – лучше. Вообще служение на земле без стен, когда над головой только небо, имеет свою прелесть, своё особое очарование. Даже при не очень хорошей погоде. В этот раз тучи над головами то рассеивались, то сгущались. Иногда вдруг они сыпали снегом, а то вдруг выглядывало солнце и всё преображалось.

Окончили чтение часов. Снова зазвонили. Вскоре началось служение литур­гии. Мелькнул патриарший крест, его диакон подал голос… Литургию кроме Патриарха служили викарные архиереи (кажется их было 10), а уж священ­ников без числа. Диаконов, конечно, тоже много. Нас всегда радует присутст­вие отца Владимира Назаркина. Обычно литургия быстро проходит. Слушаешь пение, ектении… и поневоле думается, что всё это освящает мученический конец здесь погребённых, что вся земля вообще станет подножием престола Божия, если вера, молитва и верность до смерти будут на нашей земле; что это чудо, в которое большинство расстрелянных тогда вряд ли поверило бы. Но главное – это обязывает помнить и стараться хранить веру отцов, являть её в жизни, даже если она самая обычная, непри­метная. Когда поминают замученных “за веру и правду”, то поневоле дрожь по коже, хотя и без того можно дрожать от холода на ветру. Нам частично виден алтарь и на нём огромная чаша. Из неё потом наполняют другие, меньшие по объёму, чтобы причастить всех готовившихся. Хочется ни на что не отвлека­ться во время литургии, которая, конечно, уже скоро кончится. После Отче наш" кто-то из священников вышел говорить проповедь. Говорил толково, но очень долго, видимо учитывая то, что на причащение всех клириков надо очень много времени. Но лучше слушать проповедь, чем разговоры окружающих, а они бы обязательно были. Священник в проповеди сказал, что была прове­дена огромная работа по материалам дел расстрелянных здесь, а их за 1937–38 гг. – 20 тыс. (по некоторым сведениям больше). Из них на сегодняшний день комиссия по канонизации сочла возможным 323 чел. причислить к лику новомучеников. Работа эта продолжается и Комиссия работает, так как таких мест, как Бутово, увы, немало и в Московской области, и по всей России. Теперь мы молимся и новомученикам, молимся и за тех, кто ждёт наших молитв… Когда он кончил, вышли причащать народ. Очень хотелось бы, чтобы в это время торжественно и мощно пели пасхальные песнопения, но этого не было. Кон­чилось богослужение молебном новомученикам и литией здесь пострадав­шим. Патриарх сказал приветственное слово. Ему ответил отец Кирилл Каледа. Народ стал расходиться по территории. Правда, особенно не дадут разой­тись – то милиция, то заграждения… Кое-кто потянулся к автобусам. Мы было направились к новому собору, где, говорят, есть небольшой музейчик в ниж­нем этаже, но перед нами на территорию проехало несколько машин и воро­та закрыли. Пришлось вернуться и встать в очередь на посадку. Когда, наконец, мы двинулись, повалил снег, но около метро его уже не было, было больше зелени, а когда добрались домой, то солнце весело грело озябшую землю. Теперь надо выпить горячего чая и дать ногам отдохнуть. Ощущение праздника было; стоявшая с нами женщина предложила нам пирожок. Их было у неё всего два, взяла из дома перекусить. Один оставила себе, другой нам. Отказывались, но она так радушно предложила, что не хотелось обижать. Мы взяли, поблагодарили и разделили её пирожок с картошкой на троих. Дома погрелись чаем. Скоро всенощная. Пасха ещё продолжается. Слава Богу за всё.

На этот день намечается освящение построенного в Бутове храма. Три года назад, когда впервые митрополит Лавр с сопровождавшими его лицами были в Бутове, наш Патриарх вместе с гостями освятил место строительства и закладной камень. Теперь на фоне тёмно-зелёных елей стоит белый красавец-храм. Накануне обещали дождь. Утром смотрим – ясно, небо чистое; ничто вроде бы не предвещает дождя. От метро один из экспрессов домчал нас до цели. По дороге – красота! Земля в цвету. Цветёт всё. Внизу, в траве – одуванчики в огромном количестве, на болотцах и озерках – ряска, выше – сирень, боярышник, барбарис. Ещё выше – уже облетающая черёмуха, яблони, груши. Теплынь! Солнце всюду. Всё сияет, особенно листочки серебристого тополя. Завернув на железнодорожную станцию, разворачиваемся к указателю – “памятник истории”. Дай Бог, чтобы такой “истории” никто нигде никогда не знал бы больше! Чтобы такое не повторялось…

Территория храма огорожена металлической решёткой. Народ стоит в почтительном отдалении; множество стражей порядка поддерживает эту дистанцию. Они отгородили место, где разместились все прибывшие на этот праздник. К храму и близко не подойти, но устроили большой экран, который нас всех “ввёл в алтарь”. Патриарха встретили, облачили, он, повернувшись на солее к народу, коротко объяснил, что предстоит ему и митрополиту Лавру с сослужащими освятить главный престол храма, выросшего здесь за три года. Центральный престол посвящён Воскресению Христову, правый – святителю Тихону, левый – новомученикам. Теперь мы всё “в алтаре” видим: как сооружается престол, освящается, облачается, превращаясь на глазах в привычный, в белых “одеждах”, с крестом, Евангелием, семисвечником… словом – всё как положено. Храм обрёл душу, ожил. Стены его помазаны елеем кисточкой на длиннющем шесте, окроплены святой водой. Теперь все покидают храм, обходят его крестным ходом, потом все стоят у закрытых дверей его, хор поёт положенные псалмы. После молитвы освящения все, реально вошедшие в храм, и мы, “входящие” лишь зрительно, включаемся в служение первой литургии. Благодаря экрану видим то, чего не видели бы, если бы стояли в самом храме. Мы держались левой стороны, где скупую тень давали цветущие яблони. Лёгкий ветерок срывал их лепестки, принося приятную прохладу. Те, кто стоял в центре, прямо напротив входа, наверное, изрядно поджарились.

Пел хор гостей, смешанный. Хорошо пел, профессионально и церковно, что не у каждого коллектива получается. Пел ещё и наш мужской хор. Откуда – не знаю. Его как-то целиком не показывали, только фрагментарно (например, солирующего). Был и третий хор – в алтаре. Алтарники, иподиаконы и диаконы пели мощно и выразительно. Усилители работали вовсю, и, наверное, на километры вокруг было слышно всё. Это немного утомляет, но ведь шёпотом не торжествуют. В данном случае всё оправдано, всё уместно. В разных местах стояли аналои, у которых священники всю службу (а она начиналась в 9⁰⁰, литургия – около 11⁰⁰) продолжали исповедовать всех желающих. Каждый мог говорить столько, сколько ему было надо. В первом часу после Отче наш", когда мы ушли со своего места, у аналоев ещё стояли люди. Кто-то стал читать обращение Патриарха, которое мы уже не раз слышали. Пошли потихоньку к остановке. Возвращаемся, помня о том, что вечером всенощная, надо успеть дать ногам отдохнуть. Мы уехали, а там, в храме, ещё остались и митрополит Лавр, которому восемьдесят лет, и наш Патриарх – ему семьдесят восемь, и многие другие иерархи (им на вид меньше лет), и сопровождавшие их лица. Ещё будут причащаться служащие, потом причащать народ. Правда, сознание, что предстоит причаститься, заслоняет мысли об усталости… И времени уйдёт на это меньше, чем 5 мая сего года, но всё-таки… Дай Бог всем сил и здоровья. Организовано всё было хорошо. К хорошему привыкаешь быстро. Даже почти не думаешь, что Бог дал тебе, как и каждому современнику, имевшему возможность быть на этой литургии, прикоснуться к чуду. Она была для большинства (на литургии в день Вознесения в храме Христа Спасителя могли быть весьма немногие) первой литургией, когда оба иерарха – наш и митрополит Лавр – могли сказать: Христос посреди нас» – Есть и будет» после девяностолетнего разделения. Для нас, простых верующих, это не просто торжественное богослужение, не просто давно ожидаемый акт, это – новый призыв соответствовать христианскому имени и ходить достойно звания», как говорил Апостол. Как это осуществится в жизни? Не забудется ли? Не промелькнёт ли ярким фейерверком, погасшем весьма скоро после своей вспышки? Не дай Бог. Надо напоминать себе, что такой праздник, как и вообще многое из того, к чему мы уже привыкли, куплен дорогой ценой – смертью сотен тысяч мучеников. Мы даже не знаем (за немногим исключением) их имена, и вряд ли когда узнаем. Но и те, о ком знаем, вызывают ли у нас чувство признательности и благодарности?

Но как теперь их благодарить? Благодарить прежде всего надо, конечно, Господа за то, что Он не допустил погибнуть Церкви на нашей земле. Потом – учиться тому, что дало силы здесь замученным и погребённым. Стать мужественными свидетелями веры и преданности Господу. Учиться жить по заповедям Евангелия. Молиться об умножении веры и предаться целиком Богу – вот и всё, такое всем известное… и так трудно исполнимое…

Пока об этом думалось, автобус довёз нас до конечной станции метро. Никакого намёка на обещанный дождь. Погода прозрачная, как, пожалуй, ещё не было в Бутове. Теперь немного времени побыть дома – и ко всенощной. Слава Богу, что удалось выбраться в этот день в Бутово. Поневоле повторяется в душе давно известное: какое же всё-таки это чудо – наша Церковь! И какая милость Божия для нас, что мы – в её ограде. Дай Бог, чтобы это – навсегда!

Наконец с Соловков прибыл вчера в Бутово поклонный крест. Установили его на каменной площадке, собранной из отдельных кусков, видимо, скреплённых раствором. В центре её устроили “голгофу”, которую и увенчали крестом. Крест ещё хранит свежий природный цвет не успевшего потемнеть сибирского кедра. Его украсили резьбой и защитили от дождей двускатной “крышей”. Хороших пропорций, большой (12 метров), он возвышается, не подавляя пространство, хорошо, то есть значительно, величественно завершая и вознося к Богу подвиг новомучеников, не имевших ни своей могилы, ни креста.

Утром было светло, тепло и ясно. Ничто не предвещало никакой облачности. Её и не было. Рейсовый автобус едва мог вместить всех, кто направлялся в Бутово. Говорят, давали потом дополнительные автобусы. Мы искали глазами, когда подъезжали к ограде нового собора, в первую очередь крест. Он – на северной стороне, на фоне тёмных елей видится едва ли не светящимся. Кое-кто подходит, прикрепляя к камням зажжённую свечку, а кто-то – цветы. “Голгофа” оживает от света мерцающих свечек, от тепла собравшихся и кланяющихся кресту. Мы сейчас смотрим на собор: пускают в него или нет? Два милиционера стоят… Они, оказывается, только сумки проверяют. У меня ничего нет, а у П. – только маленькая. Пустили. Уже разостлана ковровая дорожка. Должен приехать владыка Арсений. Прошёл величественный и вместе с тем простой архиерей, скорее всего – “зарубежный”. Сразу заметно, что другая “школа”. В походке, в манере держаться, в чтении молитв та культура, которая, наверное, была у наших прежних архиереев… Владыку Арсения пришлось ждать. Храм наполнялся. Наконец и он приехал. Служили три архиерея – владыка Арсений, владыка Юстиниан Дубоссарский и владыка Михаил Женевский и Западноевропейский. Храм нам понравился. Литургия – тоже. Научили ли нас гонения чему-нибудь? Или мы безвозвратно потеряли чувство благоговения, без которого вера остаётся лишь на языке? Это, конечно, грустно… зная примеры, но нельзя не отмечать и того, что кто-то ещё живо откликается на всё, чем Церковь старается пробудить нас. Говорят, что многие ночью приходили к этому кресту, когда он стоял в Новоспасском монастыре перед тем, как его установили в Бутове. Даже то, что Бутово не забыто (а сколько ещё таких полигонов, где тоже расстреливали массами?!), что стоят там два храма, вернее, даже три (в соборе есть нижний храм), что здесь особенно поминают всех пострадавших, – разве это не чудо?

Осталось наитруднейшее – каждому в себе обновить храм нерукотворный, Божий, данный с жизнью. И крестом всей жизни увенчать его. Конечно, это трудно… но трудности не снимают с нас обязанности работать над собой. И, как приходится с сожалением замечать в православной среде, начинать необходимо с обуздания языка. Привычка говорить и на пути к храму, и в храме, не считаясь ни со временем, ни с местом, ни с окружающими свидетельствует о нашем неблагоговении и о безответственности.

После окончания литургии мы прошли на территорию полигона. Там порядок, чистота, красота. Походить в тихий ясный день по дорожкам, вспомнить известных по книгам новомучеников и исповедников очень неплохо, особенно в будний день, когда народу немного. Не лишнее бы всей семьёй приехать специально, но этого надо захотеть, к этому отнестись серьёзно.

Колокольный звон вернул нас к ограде собора. Можно было и войти, но мы стали под тенью дуба. Было и видно, и слышно. У креста на фоне зелени лип и клёнов ярко горели красные облачения духовенства. Слева пестрели одежды хора. Слава Богу, что у нас была возможность побывать там, влиться в число кланяющихся кресту, символу веры и надежды нашей Церкви.