Современное папство и социальный вопрос¹

Какая прелесть эта современная западная Европа с ее могучей и блестящей культурой! Сколько в ней силы и богатства, сколько блеска и роскоши! Ключом бьет там жизнь в городах, переполненных грандиозными сооружениями – чудесами архитектуры и техники; шумят поезда и по подземным и по воздушным дорогам; мчатся автомобили по сияющим электричеством улицам мимо магазинов, в громадных витринах которых, как будто из волшебного рога изобилия, рассыпаны груды всевозможных драгоценностей и предметов роскоши, обольстительных и для взора, и для желудка, и для мысли. Грохочут там машины заводов и фабрик, ежедневно выбрасывая на мировые рынки сотни тысяч утонченнейших произведений всякого рода промышленности. А в тиши каких-либо швейцарских озер или заливов Италии, живописные виллы, окутавшись роскошной зеленью, смотрятся в зеркальные воды, как-бы сами любуясь своей красотой. Веселая и нарядная толпа наполняет тысячи театров и кафе и фланирует под звуки оркестра по аллеям изящных курортов. Сколько золота во всем этом! Миллионами ворочают грандиозные торговые и промышленные предприятия. Миллионные доходы получают богачи-владельцы со своих многоэтажных палат; но миллионы и сыплются всюду в ужасающей, безумной роскоши. Миллионы бросает богач на свою обстановку, на спорт и удовольствия. Многие сотни тысяч несет толпа в театры приезжим знаменитостям: груды золота проигрываются в рулетку в Монако; громадные суммы тратятся на балы и туалеты, а то и совсем безумно бросаются на ветер, когда какой-нибудь парижский М. Лебоди обливает шампанским мимоходящих, или устраивает для приятелей бой быков, выписывая за бешеные деньги из Испании и быков и разных тореадоров. Так там много золота, что как будто и девать его некуда. Однако у этой, по-видимому, столь блестящей медали есть оборотная весьма некрасивая сторона. Богатство и роскошь, широкое пользование всеми благами утонченной культуры, составляет счастливый удел лишь ничтожного меньшинства; а, наряду с этим, миллионам людей выпадает на долю лишь напряжённый, изнурительный труд и бедность, даже нищета. Возьмем хотя бы один Париж. Ha 2,5 миллиона его населения сравнительно богатых людей (а именно получающих от шести и более тысяч рублей годового дохода) насчитывается лишь 36 000, т.е. менее 1,5% всего населения. Большинству же его обитателей благами культуры наслаждаться совсем не приходится. Там есть, например, до 700 000 мелких промышленников и вот какое грустное существование выпадает им на долю: ютятся они по чердакам и подвалам, целыми семьями в одной или двух комнатках, где и спят и едят и работают; труд их продолжается до 15 и до 16 часов в сутки, а заработная плата такова, что по существующим ценам, при самом скудном удовлетворении только насущных потребностей, едва хватает, чтобы кое-как сводить концы с концами. А ведь это далеко не единственные и не самые последние бедняки, ибо за ними стоит целая армия поденщиков, у которых нет ни семьи, ни крова, ни обеспечения на завтрашний день. Над всеми этими бедняками тяжелою тучей висит еще постоянная угроза безработицы. В современной Франции, например, включая и столицу и провинции, общая пропорция страдающих от отсутствия работы достигает 30% в году, т.е. чуть ли не один из трех рабочих должен испытать в течение года, но крайней мере, один раз такое состояние, когда он не знает утром, будет ли у него хотя крошка хлеба во рту за целый день, причем продолжительность этой безработицы и голодовки простирается от 8 дней и даже до 6-ти месяцев. Это бедствие стало теперь на западе хроническим и почти повсеместным, наблюдаясь с одинаковой силой и в Англии, и в Германии, и в Австрии, и в Италии, одним словом, повсюду. Итак, крайняя неравномерность в распределении материального достатка представляет собою факт, ярко бросающийся в глаза всякому наблюдателю современной европейской общественной жизни. С одной стороны – сотни тысяч счастливцев, которые, обладая толстым карманом, широко пользуются всеми утехами жизни; а с другой – миллионы недосыпающих, недоедающих, обреченных на тяжкий труд, а не редко и на безработицу и голод.

И крики оргии, и гимны ликованья

В сиянии праздничном торжественных огней –

А рядом – жгучий стон мятежного страданья.

Разнузданный разврат, увенчанный цветами –

И труд поруганный...

Голод, в самом прямом и ясном смысле этого печального слова является уделом многих! Что это за толпа, например, в предместьях Парижа, собралась у ворот пожарной казармы и дрожит, и мокнет под холодными струями ветра и дождя в продолжении нескольких часов? Тут и старики и молодые, и женщины и дети в лохмотьях и опорках. Это жертвы безработицы и голода. Они толпятся тут потому, что два раза в день им выносят остатки обеда пожарных и они, как голодные волки, набрасываются на эти остатки, захватывая их домой семье в какую-нибудь глиняную чашку или просто в старую банку, которая нашлась тут же на улице и вымыта у ближайшего фонтана. И это в веселом и блестящем Париже! А припомните хотя бы один 92-й год и те народные волнения, которые разразились тогда на улицах многих блестящих городов зап. Европы. Трое суток бушевала, например, тысячная толпа на улицах Берлина, на Unter den Linden и вблизи императорского дворца, разбивая стекла в окнах домов и производя разгром булочных и магазинов, попадавшихся ей на пути. «Мы желаем работы!» кричала эта толпа: «Хлеба! дайте нам хлеба!» Такая же голодная, оборванная толпа волновалась на улицах Вены и также кричала: «Дайте нам хлеба! Мы есть хотим!» Одновременно с этим, такие же народные бунты от безработицы и голода имели место и в Праге, и в Данциге, и в Кенигсберге, и в Брауншвейге, и в городах Италии. И понятно!

Уж как нет беды кручиннее

Без работы парню маяться...

Мудрено ли, что эти изнурённые беспросветной жизнью, голодные толпы недовольны существующим общественным строем, который не дает им ни денег, ни работы, ни хлеба. Правда, подобное явление – не новость; всегда ведь были и счастливцы и обездоленные, всегда были и страдания, и недовольство тех, которым приходилось страдать. Как в классической древности были патриции и плебеи, свободные и рабы; как в средневековом феодальном обществе были владельцы и крепостные, так и теперь есть собственники-капиталисты и рабочий пролетариат. Положение современного бедняка без сомнения даже гораздо лучше, чем рабство древности; но для него, конечно, это не может служить утешением. От исторических параллелей он сыт не будет; ему от них не легче, тем более, что века прошли не даром и, с просвещением, неизмеримо выше развито в нем его самосознание, которое заставляет его с большею впечатлительностью относиться к своим бедствиям и с большею критикой к окружающим явлениям. Естественно, что не только у самих обездоленных, но и у тех, которые, живя в довольстве, имеют все-таки душу, способную скорбеть при созерцании страданий ближнего, зародился вопрос: нельзя ли как-нибудь уменьшить сумму этих страданий, нельзя ли устранить вопиющую неравномерность в распределении житейских благ и довести в этом смысле общественный строй до возможно большего совершенства? Одной из попыток дать ответ на этот вопрос и выступило то учение, которое известно под именем социализма.

Это учение в той или другой форме, с теми или другими особенностями, раскрывалось в произведениях целого ряда приобретших себе всемирную известность писателей, в списке которых наиболее выдающимися были: С. Симон, Фурье, Оуэн, Леру, JI. Блан, Прудон, Лacсаль, Родбертус, Маркс, Энгельс, Генри Джордж, Д. С. Милль, а за ними следовали их многочисленные продолжатели и, последователи. Социализм проповедует коренную реформу современных общественных и экономических отношений, идеальная цель которой состоит в том, чтобы водворить на земле, по возможности, полное довольство и счастье для всего человечества. Главное зло современного порядка в том, что богатство, в виде ли земельной собственности, или капитала, сосредоточивается в руках меньшинства, большинство же оказывается обездоленным. Это большинство трудится в поте лица; но продукты его труда ему самому достаются лишь в ничтожной мере, так как львиная их доля идет капиталистам и собственникам. Исходя из этих положений, социализм и стремится устроить жизнь общества так, чтобы в нем частные интересы отдельных лиц подчинены были общей пользе всех, а потому чтобы не было собственности частной, но чтобы все орудия производства, посредством которых создается народное богатство, а именно: земля, капитал, фабрики, машины и т. д. принадлежали не тем или другим отдельным личностям, но всем членам общества вместе и находились в заведывании общественной власти, которая и распределяла бы приобретаемые продукты между всеми, соответственно их потребностям. Чтобы вместо существующей системы труда наёмного, при которой человеку трудящемуся достаются лишь гроши, а большая часть приобретённого трудом поступает на пользу капиталиста-собственника, установлена была система рабочих ассоциаций, причем каждому трудящемуся должен принадлежать всецело весь продукт его труда. Само собою разумеется, что при таком общественном строе не должно быть места никаким привилегиям, ни вероисповедным, ни имущественным, ни сословным.

Не трудно понять, что социализм является учением, решительно враждебным существующему общественному строю, одну из коренных основ которого представляет неприкосновенность права частной собственности. Конечно, если он не выходит за пределы теории, то может оставаться безвредным, как многие подобного рода утопии; но всякая его попытка к практическому осуществлению угрожает серьезным потрясением и коренною ломкой современных условий жизни, ибо какое ни придумывай имя для предполагаемого общественного переворота, называй ли его «экспроприацией» или «национализацией земли», во всяком случае это не иное что, как принудительное отнятие собственности у тех, кто теперь ею владеет, чтобы сделать ее общим достоянием всей народной массы.

Между тем социализм отнюдь не желает оставаться только теорией; он усиленно стремится перейти в жизнь и ведет с этою целью энергичную пропаганду повсюду, изобретая всякие возможные средства. Издаются для распространения в народе целые серии мелких социалистических брошюр, в роде английских «Tracts» фабианского общества, или «Special Reports», выпускаемых «лигою возвращения земли». Ежедневно выходит множество социалистических газет и листков, в роде Берлинской «Volks-tribune», при чем в некоторые, знаменательные для социалистов, дни эти газеты появляются с широкими красными каймами, или совсем на ярко-красных листах бумаги. По заявлению Бебеля на социалистическом конгрессе в Галле, в 1890 г., в одной Германии, не смотря на сильные тогда преследования правительства, насчитывалось 104 социалистических газеты с 600 000 подписчиков. За одно с печатью усиленно работает и проповедь устная. Социалисты устраивают сходки (у немцев vеrеin'ы) в каком либо маленьком театре, или трактире, где, пред попивающей пиво публикой, сперва выступает на эстраде оратор и предлагает свой доклад с язвительными нападками на существующий порядок и нередко с самою резкою критикой общепринятых религиозных, нравственных и общественных идеалов. Единомысленная ему публика шумно выражает свое сочувствие, иногда затевает дебаты, а затем услаждается пением социалистических песен, сборники которых заботливо печатаются и распространяются к ее услугам. Эти сходки принимают иногда грандиозный и угрожающий характер, как например ежегодные социалистические митинги 1-го мая в Лондонском Гайд-парке, и не раз бывало, что эти сборища оканчивались кровавою схваткой с полицией и стоили многих жертв, как это было, например, при знаменитой лондонской битве в Трафальгар-сквере в 1887 г., когда возбужденная и собранная социалистами толпа доходила до ста тысяч человек. Чтобы настраивать и поднимать такие толпы, нужна, конечно, продолжительная предварительная пропаганда, которая действительно и ведется с замечательною настойчивостью и самоотвержением. Вот, например, в Лондоне, у Гаммерсмитского моста, каждое воскресное утро появляется особого устройства телега-платформа. Над нею развертывается красное знамя и затем на этой импровизированной кафедре выступают один за другим ораторы-социалисты, тотчас-же собирая, конечно, подле своей телеги большую толпу слушателей. На проезжих дорогах в разных графствах Англии нередко можно встретить красную повозку или фуру, неторопливо передвигающуюся от селения к селению. В этой фуре обыкновенно пребывают два-три человека мужчин или женщин, конечно, при самых незатейливых условиях бивуачного существования. Это – проповедники социализма, которые по неделям и месяцам странствуют в своей фуре и, останавливаясь там, где им кажется лучшим, ораторствуют пред собравшейся толпой. Их миссия правильно организована и утомившихся деятелей сменяют по очереди другие. Вообще многие социалистические группы обладают надлежащим благоустройством, имеют свои финансовые средства, свои бюро на лучших улицах городов и собственные залы для собраний. Конечно, сходки устраиваются, фуры останавливаются и проповеди социалистических ораторов раздаются главным образом там, где больше изнуренных трудом, голодающих или страдающих от безработицы, а потому понятно, какое влияние оказывает эта проповедь. С каждым годом социализм приобретает в западной Европе все большую и большую силу. Чтобы составить понятие о его росте, достаточно припомнить хотя бы только те завоевания, какие в последнее время сделал социализм в среде избирателей германского рейхстага. В 1871 г. социалистов-избирателей в Германии считалось лишь до 100 000, в 1877 их стало уже 490000, в 1887 г. – 760 тысяч, в 1890 – уже 1 400 000, в 1893 – 1 780 000, а в 1898 – 2 100000. Неудивительно, если эта, столь быстрорастущая, сила нередко дает себя чувствовать угрожающими потрясениями: то грандиозными стачками рабочих, которые так недавно, например, волновали Францию и Бельгию, то теми народными бунтами, во время которых вожаки движения, как в Вене, например, прямо взывали к бушующей толпе: «Станем бороться против настоящего порядка вещей и ниспровергнем его»! И эта грозная сила ведет свое дело открыто, устраивая между народные социалистические конгрессы, то в Париже, то в Цюрихе, то в Лондоне, выставляя на них свои программы и учредив в 1900 г. в Брюсселе даже постоянный международный социалистический комитет.

Правительства европейских государств, наблюдая постоянный рост этой враждебной и угрожающей им общественной силы, естественно должны были призадуматься и поискать каких-либо средств для защиты существующего порядка. То пытались они предотвратить надвигающуюся грозу, идя по возможности на встречу народным желаниям и стараясь путем законодательных мер улучшить и обеспечить положение трудящихся и нуждающихся классов общества. Так создалось, например, фабричное законодательство, которым в особенности ознаменовала себя Англия и которое имеет своим предметом установить размеры рабочего дня и заработной платы, санитарные условия работы, страхование от несчастных случаев и т.д. То обращали правительства свое главное внимание на деятельность социалистических агитаторов и путем репрессивных мер старались подавить их влияние на массу, как это было, например: в 80-х годах в Германии, при господстве исключительных законов Бисмарка, направленных против социалистов. Но уступки фабричного законодательства социалистов не удовлетворяли, а меры репрессии подавить их оказались не в состоянии. По заявлению Бебеля, не смотря на восемьдесят ссылок и полторы тысячи тюремных заключений, которые постигли германских социалистов в силу исключительных законов Бисмарка, число социалистов-избирателей неизменно возрастало и к 1890 году достигло почти полутора миллиона. Сам император Вильгельм 2-й признал непригодность насильственных мер, когда в 1890 г. отменил исключительные законы против социалистов и созвал в Берлине международную конференцию для того, чтобы представители европейских государств совместно обсудили необходимые законодательные меры по рабочему вопросу. Ни уступки, ни меры насилия со стороны государственной власти не в состоянии были остановить угрожающий рост социализма и это потому, что в его основе было много правды; а от ничтожных уступок положение миллионов страждущих, труждающихся и обремененных, существенно улучшиться не могло и меры насилия тем менее, конечно, могли их успокоить. Чтобы помочь беде, нужно было подорвать социализм в самой его основе, противопоставить правде социализма другую правду, более глубокую, и призвать на борьбу с ним не физическую силу, но нравственную и более могущественную. Такую силу многие благомыслящие люди думали найти в религии и к первосвященнику Рима, как главе западной церкви, обращались в этом смысле со своим призывом. Еще С. Симон писал папе: «Ваши предки уже достаточно раскрыли и распространили христианское учение; вам нужно заняться его применением к жизни. Истинное христианство должно сделать людей счастливыми не только на небе, но и на земле. Ваша задача состоит в том, чтобы благоустроить человеческий род по основному принципу божественной нравственности»... «Вы должны направлять все средства церкви к тому, чтобы как можно скорее улучшить и нравственное и физическое положение самого многочисленного класса общества»... Подобные призывы не раз слышались и позднее из уст, например: Перейра, Д’Эйхталя, Ламеннэ и др. Многие пытались даже путем своих личных усилий хотя бы до некоторой степени осуществить эту идею, т.е., по возможности, содействовать разрешению социального вопроса на началах христианского учения. В таком смысле действовали, например: во Франции – граф Де Мэн, в Германии – арх. Кеттелер, в Англии – кард. Маннинг и т.д. Но это были лишь отдельные попытки, не устранявшие, конечно, вопроса о том, как вся западная церковь, в лице своего главы – папы, отнесется к призыву принять деятельное участие в разрешении столь тревожного для Европы социального вопроса.

В ту эпоху, когда социализм впервые стал принимать в западной Европе угрожающие размеры и положение, на римском престоле восседал Пий IX, и ни личные свойства этого папы, ни исторические обстоятельства его правления, не давали оснований надеяться на то, чтобы он мог отнестись к социальному вопросу с надлежащим вниманием. Довольно ограниченный по уму, из гвардейских офицеров случайно попавший на путь церковного служения и не получивший серьёзного образования, это был человек искренно благочестивый, доброго сердца и хороших нравов; но не обладавший ни глубокими научными познаниями, ни тонким пониманием современной жизни, ни административными способностями, ни дипломатической проницательностью. По отзыву министра Мамиани, выдающегося государственного деятеля того времени, это был «хороший сельский священник»... и только. Приходящих в Ватикан поклонников он очаровывал своей необыкновенной простотой и любезностью, награждая и самых смиренных богомольцев ласковым словом и веселой шуткой и с готовностью благословляя протягиваемые ему четки и образки. Ораторскими, одушевленными речами он приводил в восторг своих слушателей; но когда не слова только нужны были, а дело, добродушный старец не стоял на высоте своего положения. Он только сам убежден был в своей великой силе и самостоятельности, а в сущности, им овладевали умные льстецы и вели его туда, куда им хотелось. Такой папа не был в состоянии должным образом понять и оценить волновавший Европу социальный вопрос. И тем менее мог он понять его, что ему выпало на долю считаться с непосредственно его касавшимся политическим движением, которое всецело овладело его вниманием и привело к печальному для него полному крушению его светской власти. То была эпоха итальянского объединения, когда на месте прежних отдельных королевств, княжеств и герцогств, создавалось единое национальное королевство Италии. Не сумев стать во главе этого национального объединительного движения, Пий IX, бессильный помешать ему, вынужден был видеть, как революция постепенно захватывала его собственные владения, как провинция за провинцией отпадали от его церковной области, как итальянские войска подступили к его столице, как загремела бомбардировка и Рим был взят, как сам он из папы-государя превратился в ватиканского узника, а в квиринальском, прежде папском, дворце, вопреки всем протестам и проклятиям папы, водворился Виктор-Эммануил, король новосозданной Италии, и упрямо твердил: «Мы здесь и мы здесь останемся»!

Под влиянием таких событий, Пий IX стал ярым защитником старого порядка и непримиримым врагом революции и всяких народных движений, не различая в них политического от социального. Народная толпа стала для него синонимом мятежа, насилия и разрушения, а потому он оставался глух на все призывы к участию в улучшении ее положения. «Всему миру известно», провозглашал он в своей энциклике, «что враги Бога и человеческого общества, злоупотребляя словами «свобода» и «равенство», поставляют себе главною целью распространять в народе пагубные измышления коммунизма и социализма. Обольщая обещаниями более счастливой жизни, они возбуждают рабочих и низшего класса людей восставать против верховной власти, грабить и разрушать, нарушать все божественные и человеческие права и ниспровергать всякий порядок в гражданских обществах. А между тем, полное равенство между людьми – это химера, а подчинение облеченным властью и уважение к чужой собственности есть непременный долг. Если люди послушаются превратных социалистических учений, то в результате получится лишь ниспровержение существующего порядка, всеобщая борьба и разрушение. В своем знаменитом силлабусе Пий IX еще раз подвергает социализм, как зловредную язву, безусловному осуждению. Итак, папа только клеймит социализм, как язву; но ему как будто нет дела и он совсем не хочет знать, чем вызвана эта язва. По его словам, виной всему лишь злонамеренные агитаторы, которые смущают народ; а сам он не считает нужным поглубже вникнуть в истинный смысл и причины угрожающих европейскому обществу волнений; не желает подумать о том, что совсем не одна злонамеренность руководит агитаторами, но нередко и искреннее сочувствие и желание помочь народной нужде и горю. Папа не хочет слышать обращаемых к церкви призывов и как будто нет ему никакого дела до насущных запросов современной общественной жизни. В последнем параграфе силлабуса он с решительностью осуждает, как заблуждение, ту мысль, что будто бы римский первосвященник может и должен примириться и согласоваться с прогрессом, либерализмом и новейшей цивилизацией. На жгучие запросы жизни он отвечает только анафемой. Однако, такой взгляд хотя и провозглашенного непогрешимым был несомненной ошибкой, исправить которую взялся его преемник.

Это был тот самый Лев ХШ, которого лишь восемь месяцев тому назад оплакивала римско-католическая церковь; а печать всего мира единодушно провозглашала одним из величайших деятелей ХIХ-го века, имя которого может быть с полным правом поставлено рядом с Гладстоном и Бисмарком. С блестящими природными способностями, он с ранних лет был питомцем того знаменитого, хотя и с печальною репутацией общества, которое издавна славилось замечательным уменьем и привлекать к себе и воспитывать в своей среде высокие таланты и характеры. Он прошел многолетнюю иезуитскую школу и выступил из нее на поприще общественной деятельности, увенчанный учеными степенями и во всеоружии широкого, всестороннего образования. Мудростью практической, ловкостью администратора и тонкостью дипломата, чего, конечно, не могла дать ему школа, он в полной мере запасся тогда, когда стал правителем провинций церковной области, затем папским нунцием в Бельгии, епархиальным епископом и кардиналом. Пройдя эти долгие годы разносторонней практической деятельности, он явился человеком и обширных научных познаний, и глубокого понимания совершающихся кругом событий, от крупного до самых последних мелочей.

Прогуливаясь однажды по садам Ватикана, Лев ХIII увидел одно вьющееся растение в очень заброшенном виде. «Что это вы даете гибнуть этому растению?» обратился он к садовнику. «Очень плохое здесь место для него, святой отец» отвечал садовник. «Вы не знаете, что говорите и воображаете, что я поверю вашим рассказам» возразил папа, и тотчас же преподал садовнику урок о том, что нужно сделать с растением. «Вот человек», говорил после садовник, «вот человек, который может поучить всякого, начиная с кардиналов и кончая садовником. Обмануть его нет никакой возможности!» Таким и был он, когда застало его избрание конклава. Поднявшись теперь на высоту папского трона, он зорким, просвещенным взглядом окинул расстилавшийся у подножия католический мир, и не мог, конечно, не заметить волновавших этот мир социальных движений. Он знал их, он задумывался над ними уже давно, когда был еще епископом Перуджии и в своих пастырских посланиях уже останавливался на социальном вопросе, как на одном из таких, которые в современной жизни требуют к себе наибольшего внимания. Теперь, на папском престоле, он с сочувственным интересом стал следить за всем выдающимся, что предпринималось в области социального вопроса; а, с другой стороны, и в Европе люди трудившиеся над его разрешением скоро стали видеть в папе человека, более или менее им единомышленного. Когда, например, швейцарец Декюртен выступил пред федеральным советом с своим проектом относительно международного законодательства о рабочих, кард. Якобини, по поручению Льва ХШ, письменно выразил автору проекта полное сочувствие и благословение папы. А когда император Вильгельм созвал в Берлине международную конференцию по рабочему вопросу, он сам обратился с посланием к папе, выражая уверенность в нем, как в человеке, который, по его словам, «всегда готов оказать свое влияние в пользу бедных и заброшенных человеческого общества». В силу этой, распространившейся в Европе, уверенности Ватикан при Льве XII стал свидетелем таких cцен, которые доселе были в нем невиданными. В октябре 1888 г., например, до двух тысяч французских рабочих, под предводительством Армеля и Де-Мэна, прибыли в Рим, чтобы просить у папы благословения своих требований и своих надежд. В следующем году такая же толпа французских рабочих прибыла в Рим в количестве уже до 5 000 чел. И Лев XIII в залах Ватикана устраивал этим рабочим торжественные приемы, благосклонно выслушивал их адресы и отвечал на них сочувственными речами. При том папском престоле, который доселе был так глух к народным желаниям, они встречают теперь самый радушный прием. Венцом и наиболее полным выражением этого нового папского настроения явилась в 91 году знаменитая энциклика Льва ХIII-го «Rerum novarum», прямо и озаглавленная: «О положении рабочих».

В этой энциклике папа вполне признает неудовлетворительность существующего общественного строя и необходимость принять какие-либо быстрые и действительные меры, чтобы оказать помощь людям низших классов общества, так как их положение, благодаря жадной эксплуатации богатых и сильных, в высшей степени печально и доведено почти до рабства. Но где же средство, чтобы улучшить это их положение? Социализм указывает это средство в уничтожении частной собственности и требует превращения этой собственности в общую для всех, в коллективную, чтобы государство распоряжалось ею на пользу всех. Такую теорию папа решительно отвергает и подробно опровергает ее на научных, социологических и политико-экономических основаниях. Он доказывает, что частная собственность утверждается на непреложном, самою природой установленном, праве; а потому посягать на нее значит грубо нарушать справедливость и отнимать у самого трудящегося плоды его трудов. Мало того, – это, указываемое социализмом, средство, по мысли папы, совсем и не достигает цели. Оно не только не улучшит положения дела, но, напротив, приведет лишь к печальным последствиям. Свобода личности будет подавлена невыносимою тиранией государства; индивидуальным талантам не будет никаких побуждений прилагать свои старания к труду, а потому, вместо столь желаемого равенства, наступит лишь равенство всеобщей нищеты и бедствия. Итак, социализм – средство негодное и должен быть отвергнут.

Истинное решение социального вопроса может быть дано только в религии и церкви. Прежде всего, она призывает человека с терпением переносить тот жребий, который выпал ему на долю. Сделать всех людей равными невозможно, ибо по самой природе своей они различаются умом, способностями, здоровьем, силой. Соответственно этому, как в организме члены различаются по достоинству и положению, так неизбежно это различие и в положениях общественных. Но ошибочно думать, что общественные классы, богатые и бедные, непременно находятся между собою в непримиримой вражде. Они, как члены в организме, предназначены действовать в единстве и гармонии, ибо нет капитала без труда и нет труда без капитала. Только христианская церковь обладает средствами, чтобы утвердить эту гармонию и водворить мир между богатыми и бедными. Она учит их взаимным их обязанностям. Рабочему она внушает честно исполнять свой труд; не причинять вреда ни имуществу, ни личности хозяина; не предъявлять чрезмерных требований; не слушать вздорных н мятежных внушений. Богачу же и хозяину она внушает, не смотреть на рабочего, как на раба или только как на рабочую силу; но уважать в нем достоинство человека и христианина, заботиться не только о его теле, но и о душе, не притеснять его, не давать ему непосильной работы, оплачивать труд его надлежащим образом. Церковь не только водворяет мир между богатыми и бедными, но и соединяет их тесными узами дружбы и любви. Взоры тех и других она обращает от земли к небу. Она внушает им, что истинная ценность настоящей земной жизни определяется лишь по сравнению с жизнью будущей и вечной. Бог создал нас не для бренного и преходящего, а для небесного и вечного. Здесь на земле дано нам не вечное пребывание, а как бы временная ссылка. Здешние богатства не имеют цены для жизни вечной, и за них придется отдать суровый отчет пред Судиею Богом. Эти богатства даются человеку для надлежащего употребления. Богачи суть лишь раздаятели земных благ, и христианская любовь предписывает им употреблять свой избыток на пользу ближнего. С другой стороны, и в бедности нет ничего унизительного. Сам Господь явился в мир и жил в нем сыном рабочего. Истинное достоинство человека не в его внешнем положении, а в его нравах, в его добродетели. Сердце Божие в особенности склоняется к бедным и несчастным; труждающихся и обремененных зовет к Себе Господь, обещая им успокоение. Все классы общества примиряются и объединяются в братской христианской любви, ибо все люди – дети одного Отца – Бога, все одинаково искуплены и возрождены единою кровью Христа-Спасителя. Христианская церковь не ограничивается, однако, лишь указанием истинного пути к разрешению социального вопроса в правильном взгляде на жизнь и во взаимной любви, но и практически ведет людей по этому пути. Как в древности языческий мир был обновлен христианством и его учреждениями, так и теперь исцеление общественных зол возможно лишь влиянием церкви. Пусть не думают, что она всецело поглощена лишь заботою о душах и презирает все земное. Что касается, в частности, рабочих, то она употребляет все усилия к улучшению их положения, воспитывает в них добрые христианские нравы, которые устраняют чрезмерную жажду богатства и наслаждений и приучают к умеренности; создает разные общественные учреждения, предназначающиеся для улучшения положения рабочих, и развивает христианскую, лишь на братской любви основанную благотворительность. Государству она внушает, что забота об общем благе составляет его главную обязанность, а потому оно должно столько же заботиться о бедных рабочих, сколько и о других классах общества, так как они такие же граждане государства, как и все другие. Мы не имеем возможности подробно излагать здесь все то, что внушает папа государству, и очень сожалеем об этом, так как раскрытие и аргументация его положений под пером такого выдающегося мыслителя и стилиста, как Лев XIII, представляет высокий интерес.

Но самым лучшим средством для улучшения положения нуждающихся, для примирения враждующих и вообще для мирного разрешения социального вопроса, папа признает свободные союзы, ассоциации рабочих, или рабочих и хозяев вместе. В основе таких союзов должна лежать, прежде всего, забота о душе, о развитии религиозно-нравственном. Материальных благ, по словам Господа. «ищут и язычники»... Вы же «ищите прежде царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:32–33). На этой религиозно-нравственной основе установится в рабочей ассоциации правильный взгляд на взаимные отношения между людьми, утвердится мир, труд получит справедливое распределение, права и обязанности хозяев найдут должное согласование с интересами трудящихся, как это и было некогда у первенствующих христиан. «Пусть же», – взывает папа, – «пусть же каждый, по своим силам и званию, примет участие в осуществлении великого дела. Правители пусть покровительствуют ему законами и учреждениями; богатые пусть вспомнят о своих обязанностях; рабочие пусть добиваются целей своих законными путями; а так как лишь одна религия в состоянии уничтожить зло в самом его корне, то все пусть помнят, что, прежде всего, нужно утверждение христианских нравов, а потому пастыри церкви пусть идут в народ и употребляют все свои силы, чтобы утвердить в душе его правила христианской жизни и водворить ту христианскую любовь, в которой одной спасение, – ту любовь, которая, по Апостолу «долготерпит, милосердствует, не завидует, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, все покрывает, все переносит» (1Кор. 8:4–7).

Таков был голос Льва XIII по социальному вопросу. Со всею решительностью стал он на сторону труждающихся и обремененных; но не трудно видеть, какая все-таки глубокая разность существует между взглядами папы и проповедью социализма. Социализм смотрит только вниз и всех приглашает глядеть лишь на землю; а папа, руководствуясь христианским идеалом, поднимает очи вверх и всем указывает на небо. Социализм думает только о настоящей жизни. Он поставляет себе единственной целью, здесь, на земле, устроить для людей счастье, полагая всю сущность этого счастья в возможно, более широком и для всех пользовании благами мира. Этого он и думает достигнуть путем искусственного и даже, быть может, насильственного имущественного переворота. Папа же указывает цель и назначение человека в жизни будущей, а на жизнь земную учит смотреть, как на состояние временное, несовершенное, в которой истинное счастье невозможно и полное равенство людей, по самой их природе, недостижимо. Соответственно этому и социальный вопрос, по его мысли, разрешается не искусственным переворотом, не переустройством форм общественной жизни, а религиозно-нравственным воспитанием самих людей, чтобы они прониклись сознанием своего братства и, христианскую любовь поставив принципом своих взаимных отношений, всегда готовы были протянуть друг другу руку помощи.

Что же? Имел ли папский голос какое-нибудь практическое значение? Успокоил ли он общественную тревогу и помог ли хотя сколько-нибудь разрешению грозного для Европы вопроса? Теперь еще не время подсчитывать его результаты; но несомненно, что влияние энциклики стало заметно обнаруживаться тотчас-же после ее распространения. В продолжении двух лет приходили в Рим многочисленные адресы, подписанные рабочими разных стран, где выражалось ими искреннее сочувствие идеям папы и полная готовность им следовать. В Бельгии, во Франции, в Германии, в Соединенных штатах и в других странах устраивались рабочие ассоциации, основанные, в противодействие социалистическим, на христианских началах, полагавшие христианскую любовь своим принципом и действовавшие с молитвой, подле храмов и в союзе с церковью. Весной 1893 г., в Бьенне, в Швейцарии, на конгрессе представителей рабочих союзов этой страны было постановлено «организовать международную пропаганду для осуществления тех принципов, которые провозгласил Лев XIII в своей энциклике по рабочему вопросу». Несомненно, таким образом, что возбужденное папою движение начинало развиваться и народная масса изъявляла свою готовность вступить в союз с церковью и ее главой.

Говорят, что в этом союзе только я заключалась истинная цель папы; это была лишь «демократическая эволюция» папства. Ватиканский узник, лишенный своей светской власти, не смотря на все свои протесты не видевший ни откуда помощи против поглотившей его Италии и изверившийся таким образом в своих прежних коронованных покровителях, усмотрел новую, народившуюся в Европе, общественную силу в лице, так называемого, «четвёртого» рабочего сословия и задумал в нем найти себе опору для достижения своих политических целей. Энциклика по рабочему вопросу и была, говорят, в этом смысле лишь ловким дипломатическим ходом со стороны такого дипломата, каким был Лев ХIII. Может быть; и мы не станем отрицать этого; но это не отнимает у энциклики ее значения, по существу. Высказанные в ней идеи, какая-бы ни скрывалась за ними ближайшая практическая цель, сами по себе имеют свою цену, как выражение христианского взгляда на социальную проблему, а потому как бы ни был величествен выступающий пред нами образ папы-дипломата, он во всяком случае не в силах заслонить собою и затмить гораздо более величественный образ папы-христианина.

На нашей свежей памяти Льва ХIII-го проводили в могилу и его преемником, вопреки всяким ожиданиям, выступил нынешний папа – Пий Х-й. Еще слишком кратковременное пребывание его на папском престоле, конечно, не дает нам права произносить о нем какой-либо твердый и решительный приговор; но единодушными отзывами европейской прессы этот сын крестьянина, долго бывший лишь приходским священником, характеризуется как очень простой и добрый человек, безукоризненной нравственности, глубоко верующий и благочестивый, никогда не занимавшийся политикой, а потому очень мало в ней смыслящий, и совсем не дипломат. Таким он и высказался в первых же публичных заявлениях. По словам его первой энциклики, цель своего первосвященнического служения папа представляет себе чисто-религиозною, чуждою всяких политических расчетов. «Наша единственная цель», говорит он, «состоит в том, чтобы все соединить под главою Христом» (Еф. 1:10), да будет «все и во всем Христос» (Кол. 3:11). «Мы хотим быть только служителем Бога и Ему посвятить все наши силы и нашу жизнь». В беседе с одним из кардиналов он заявил: «Никакой политики в Ватикане не будет».

И вот этот новый папа, совсем не дипломат, в минувшем декабре издал документ, в котором повторил все главные мысли Льва XIII по социальному вопросу и предложил их для руководства всем католическим ассоциациям и кружкам. Очевидно, не «демократическую эволюцию», не ловкий дипломатический ход усмотрел этот благочестивый папа в идеях своего предшественника, а выражение христианского взгляда на вопрос, вполне соответствующее его собственному религиозному настроению.

Вместе с Пием Х-м и мы от души пожелаем идеям Льва ХIII-го возможно более широкого распространения, ибо вполне с ним согласны, что одно только есть действительное средство к устранению общественных зол, к водворению между людьми добрых отношений и к разрешению столь тревожного для Европы социального вопроса. Это средство – христианская, братская любовь. И мы верим, что наступит час ее торжества.

«Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,

Кто б ты ни был, не падай душой:

Пусть неправда и зло полновластно царят

Над омытой слезами землей,

Пусть разбит и поруган святой идеал

И струится невинная кровь: –

Верь, настанет пора – и погибнет Ваал,

И вернется на землю любовь!»

«Верь в великую силу любви!..

Свято верь в ее крест побеждающий,

В ее свет, лучезарно спасающий

Мир, погрязший в грязи и крови...

Верь в великую силу любви!..»

В. Соколов