Отдел III. Письма святого Василия, в которых не видно времени их написания

После свидания с супругою Палладия изъявляет желание свидеться с ним самим и просит его сохранить в чистоте ризу нетления, в которую облекся он, недавно приняв Святое Крещение.

Половину желания моего исполнил Святой Бог, подав мне случай к свиданию с благоговейнейшею сестрою нашею, твоею сожительницею. Но Он силен даровать и остальное, чтобы, увидев и твое благородство, воздал я полное благодарение Богу. Ибо весьма желательно мне сие; особенно теперь, когда услышал я, что почтен ты великою честью, бессмертною ризою, которая, облекши наше человечество, уничтожила смерть во плоти, и смертное стало поглощено ризою нетления.

Риза бессмертия и нетления

Итак, поскольку Господь Своею благодатью присвоил тебя Себе, освободил тебя от всякого греха, отверз тебе Царство Небесное и указал пути, ведущие к тамошнему блаженству, то прошу тебя, как человека, в такой мере превосходящего прочих благоразумием: разумно прими благодать и будь верным стражем сокровища, со всем тщанием соблюдая Царский залог, чтобы, сохранив печать неповрежденною, предстал ты Господу, сияя во светлости святых, на чистой ризе нетления не положив никакой скверны или порока, но соблюдая во всех членах святыню, как облекшийся во Христа. Ибо сказано: елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал.3:27). Поэтому да будут у тебя все члены святы, чтобы прилично им было облечься в святое и светлое одеяние.

Желает знать, начал ли Юлиан владеть рукою; рассуждает о твердости и постоянстве мыслей; просит Юлиана чаще писать к нему.

Каково было твое телесное состояние в продолжение этого времени? Совершенно ли возвратилось у тебя владение рукою? Как идут прочие дела в жизни? Все ли исполняется по мысли твоей, как желаем тебе и как должно быть по твоему изволению? Ибо у кого ум склонен к переменам, то нимало не странно, если у них и жизнь не упорядочена. А у кого мнение твердо, всегда постоянно и одинаково, тем следует проводить жизнь свою согласно с своим произволением. Правда, что кормчему не дано производить тишины, когда хочет; но нам сделать жизнь свою неволнуемой весьма удобно, если заставим умолкнуть восстающие внутри нас мятежи страстей и станем духом выше всего, приражающегося совне. Ибо ни утраты, ни болезни, ни прочие неприятности в жизни не коснутся человека рачительного, пока ум его пребывает в Боге, проникает в будущее, легко и без труда преодолевает бурю, восстающую с земли; тогда как люди, сильно предавшиеся житейским попечениям, подобно откормленным птицам, понапрасну имея у себя крылья, влачатся по земле вместе с скотами.

Дела мои столько же позволяли мне видеть тебя, сколько можно видеть друг друга встречающимся на море. Однако же поскольку по когтям можно узнать целого льва, то думаю, что и я достаточно узнал тебя и по кратковременному опыту. А поэтому-то высоко ценю, что имеешь некоторое внимание к делам моим и не отдаляешь меня от мысли своей, но непрестанно содержишь в памяти. А доказательством твоего памятования – письма, которые, чем чаще будешь присылать их, тем большее доставят мне удовольствие.

Изъявляет сильное свое желание, чтобы благочестие, насажденное св. Василием еще в юных душах их, возрастало до совершенства, и доказывает пользу учения, изложенного письменно, потому что оно приносит пользу и отсутствующим, и потомству.

Приличны и отцам промыслительность о собственных своих детях, и земледельцам попечительность о растениях или семенах, и наставникам заботливость об учениках, особенно когда по дарованиям своим подают они о себе прекрасные надежды. И земледелец рад трудам, когда созревают колосья и подрастают деревья; веселят и ученики учителей, и дети – отцов, преуспевая одни – доблестью, а другие – возрастом. А у меня тем большая о вас забота и тем лучшая на вас надежда, чем дороже всякого искусства и всякого рода животных и плодов то благочестие, которое было укоренено и воспитано мною еще в нежных и чистых душах ваших и которое желаю видеть достигшим совершенной зрелости и приносящим спелые плоды, при соответствии моим желаниям вашей любви к учению. Ибо известно вам, что и мое к вам расположение и Божие содействие зависят от вашей воли, как скоро примет она должное направление и Бог – ваш Помощник, призовете Его или нет, и всякий боголюбивый человек сам назовется учить вас, потому что усердие в людях, способных научить чему-нибудь полезному, бывает непреодолимо, когда души учеников чисты от всякого упорства.

Поэтому не препятствует сему и телесное отдаление, потому что Создатель, по преизбытку премудрости и человеколюбия, ни мысли нашей не ограничил телами, ни силы слова – языком, но способным доставлять пользу и в отношении к самому времени дал какое-то преимущество, так что могут они передавать учение не только отдаленным по месту, но и самым поздним потомкам. И эту мысль подтверждает нам опыт, потому что за много лет до нас жившие наставляют современных нам учением, сохраняющимся в письменах. И я, столько удаленный от вас телом, всегда неразлучен мыслью и удобно беседую с вами, – и учения не остановят ни суша, ни море, ежели только есть в вас сколько-нибудь заботливости о собственных душах своих.

Убеждает их ввести у себя общежитие и остерегаться, чтобы не поколебал их кто в вере отцов.

Думаю, что, по благодати Божией, не имеете вы нужды ни в каком другом убеждении после тех бесед, какие лично имел я с вами, убеждая всех вас принять совокупное житие в подражание апостольскому образу жизни, что и приняли вы как доброе наставление и возблагодарили за сие Господа. Итак, поскольку сказанное мною не одни только слова, но такие уроки, которые должны быть приведены в действие, – к пользе для вас самих, которые их приняли, к успокоению для меня, которым предложен этот совет, к славе и похвале имени Христова, которое призвано на вас, – то по сему самому послал я к вам возлюбленного брата нашего, чтобы он и усердных узнал, и ленивых возбудил, и противящихся привел для меня в известность.

Правая вера и добрые дела

Потому что велико мое желание и видеть вас соединенными вкупе, и слышать о вас, что любите вы не жизнь, никем не свидетельствуемую, но соглашаетесь лучше все быть друг для друга и охранителями строгого исполнения правил и свидетелями успехов. Таким образом каждый из вас и сам за себя, и за преуспеяние брата получит совершенную награду, к приобретению которой должны вы и словом и делом все споспешествовать друг другу в непрестанных собеседованиях и убеждениях. Паче же всего убеждаю вас соблюдать в памяти веру отцов и не приходить в колебание по внушениям старающихся совратить вас в вашем безмолвии; ибо знаете, что и строгость жития, не просвещаемая верою в Бога, не полезна сама по себе, и правая вера без добрых дел не в состоянии поставить нас пред Господом, но что должно быть то и другое вместе, да совершен будет Божий человек (2Тим.3:17), и да не храмлет жизнь наша от недостатка в чем-либо, потому что спасает нас вера, как говорит апостол, любовию поспешествуема (Гал.5:5).

Извиняется, что долго продержал у себя лошаков ее, и дает ей и дочери ее полезные наставления.

Гадая о твоем ко мне расположении и зная усердие, какое имеешь к делу Господню, в последнее время понадеялся я на тебя, как на дочь свою, и долгое время имел в своем употреблении твоих лошаков; пользовался, правда, ими бережливо, как собственными своими, но вместе и продлил время их служения. О сем надлежало написать к твоей степенности, чтобы в сделанном увидела ты доказательство благорасположения.

Но вместе напоминаю письмом сим твоему благолепию памятовать Господа и, всегда имея пред очами исшествие из мира сего, так устроять жизнь свою, чтобы дать ответ непогрешительному Судии и за добрые дела свои иметь дерзновение пред Тем, Кто в день посещения Своего откроет тайны сердец наших.

Приветствую через тебя благороднейшую дочь твою и прошу ее проводить время в поучении словесам Господним, чтобы душа ее питалась добрым учением, чтобы ум ее возрастал и увеличивался более, нежели сколько возрастает по природе тело.

Поощряет ее к благочестивой жизни и поручает ее попечительству женщину, доставившую письмо сие.

И по старости лет, и по искренности духовного расположения, признавая себя весьма обязанным посещать твое несравненное благородство во время личного твоего присутствия и не оставлять отсутствующую, но недостаток свидания восполнять письмами, поскольку нашел эту женщину, которая может доставить письмо твоей честности, то приветствую тебя чрез нее, паче всего поощряя к делу Господню, чтобы Святой Бог, досточестно продолжая дни твоего пресельничества во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:2), соделал тебя достойною и будущих благ.

Потом поручаю тебе и упомянутую выше дочь мою: прими ее, как мою дочь и свою сестру, и в чем потребует совета у твоей благолепной и чистой души, не оставь своим участием и помоги ей, во-первых, в ожидании себе награды от Господа, а во-вторых, в успокоение мне, который восполняю меру любви к тебе, по благоутробию Христову (см. Флп.1:8).

Обличает в обмане человека, который уверял, что в воде есть какая-то необычайная сила.

Что во всем благоволишь употреблять меня советником и участником забот, то поступаешь в этом сообразно своему совершенству, и Бог вознаградит тебя и за любовь ко мне, и за попечительность о житии. Но подивился я тому, что подействовал на тебя обман этого человека и поверил ты, будто бы в воде есть какая-то необычайная сила, тогда как ни одно свидетельство не подтверждает сего слуха. Ни один из живущих там не получил ни малой, ни большой пользы для тела своего, как надеялся, разве иной случайно почувствовал какое-нибудь облегчение, что бывает иногда следствием сна и другого какого-либо жизненного действия. Но этот искоренитель любви [диавол] внушает простодушным людям, чтобы случайное приписали они свойству воды. А что слово мое истинно, можешь изведать это самым опытом.

Одного человека, который добровольно удалился от общественной службы, надеждою получить награду от Бога убеждает принять на себя должность сборщика податей в области иворитов.

Истинные начальники

Сам знаю (что писал ты о себе), как затруднительно иметь попечение о делах общественных. Ибо давняя эта мысль, что ревнующие о добродетели не с удовольствием приступают к общественным должностям. Ибо к чему обязаны врачи, то же самое, как вижу, лежит и на начальниках. Они видят бедствия, испытывают неприятности и с чужих несчастий пожинают для себя печаль; по крайней мере, таковы истинные начальники, потому что люди корыстные, имеющие в виду деньги и удивляющиеся этой славе, почитают величайшим благом захватить какую-нибудь власть, при которой будут они в состоянии делать добро друзьям, мстить врагам и иметь у себя, чего ни пожелают. Но ты не таков. Из чего же это видно? Из того, что добровольно удалился ты от высокой правительственной должности в обществе, когда мог управлять городом, как одним домом, избрал же жизнь беззаботную и покойную, чтоб и самому не иметь у себя дел, и не доставлять дела другим, ценя это гораздо выше, нежели другие ценят то, чтоб выполнять свои прихоти.

Но поскольку Господу угодно, чтоб область иворитов¹³³⁰ не досталась в руки корчемникам и перепись не походила на торг невольниками, но все были переписаны по справедливости¹³³¹, то прими на себя должность, которая, хотя в других отношениях и беспокойна, однако же может приобрести тебе Божие благоволение. И ты не пугайся могущества, не пренебрегай нищетою, но вернее всяких весов покажи тобою управляемым непреклонность своего рассудка. Ибо таким образом рачение твое о справедливости сделается явным для доверивших тебе дело сие, и они станут тебе дивиться более, нежели другим. А если и скроется от них это, то не скроется от Бога нашего, Который великие награды определил нам за добрые дела.

Утешает отца, огорченного смертью сына, который обучался в училище.

Поскольку Господь поставил нас для христиан на втором месте после отцов, поручив нам образование в благочестии детей, в Него уверовавших, то постигшую тебя скорбь о блаженном сыне твоем признал я собственною своею скорбью и восстенал о безвременной разлуке с ним, всего более соболезнуя о тебе и рассуждая: как тяжела будет болезнь сия для отца по естеству, когда столько было сердечной печали и в нас, которые стали близкими ему по заповеди! О нем самом не должно ни чувствовать, ни говорить ничего скорбного; но жалки те, которые обманулись в надеждах своих на него. И действительно, достойны многих слез и стенаний отправившие от себя сына в самом цвете лет для упражнения в науках, чтобы сретить его умолкшего этим продолжительным и вовсе не желанным молчанием. Так поразило это меня вдруг как человека; без меры проливал я слезы, и из глубины сердца моего исторгались невежественные воздыхания, потому что горесть, как облако, внезапно объяла рассудок. Но как скоро пришел я сам в себя и душевным оком воззрел на природу всего человеческого, то стал просить себе прощения у Господа в тех чувствованиях, к каким душа моя, по увлечению, подвигнулась при этом событии, и убедил сам себя терпеливо переносить, что по древнему Божию приговору соделалось участью жизни человеческой.

Умирает отрок в возрасте сверстников, любимый учителями, – отрок, который при одном свидании мог привлекать к себе в благорасположение человека самого свирепого, был быстр в науках, кроток нравом, не по летам умерен, о котором, если бы кто сказал и более этого, то все еще сказал бы меньше истины и который, однако же, при всем этом был человек, рожденный человеком же. Поэтому что же надлежит содержать в мыслях отцу такого сына? Не иное что, как приводить себе на память своего отца, который умер. Посему что удивительного, если рожденный смертным стал отцом смертного же?

А если умер прежде времени, прежде нежели насладился жизнью, прежде нежели пришел в меру возраста, прежде нежели стал известен людям и оставил по себе преемство рода, то (как сам себя уверяю) в этом не приращение горести, но утешение в постигшем горе. К благодарению обязывает сие распоряжение Божие, что не оставил он на земле детей-сирот, что не покинул жены вдовы, которая бы или предалась продолжительной скорби, или вышла за другого мужа и вознерадела о прежних детях. А если жизнь этого отрока не продолжилась в мире сем, – то будет ли кто столько неблагоразумен, чтобы не признать сего величайшим из благ? Ибо более продолжительное пребывание здесь бывает случаем к большему изведанию зол. Не делал еще он зла, не строил козней ближнему, не дошел до необходимости вступать в собратства лукавствующих, не вмешивался во все то, что бывает худшего в судах, не подпадал необходимости греха, не знал ни лжи, ни неблагодарности, ни любостяжательности, ни сластолюбия, ни плотских страстей, какие обыкновенно зарождаются в душах своевольных; он отошел от нас, не заклеймив души ни одним пятном, но чистый переселился к лучшему жребию. Не земля скрыла от нас возлюбленного, но приняло его небо. Бог, Который распоряжает нашею судьбою, узаконяет для каждого пределы времен, вводит нас в жизнь сию, – Сей Самый Бог и переселил его отсюда. У нас есть урок в самом избытке бедствий, это – знаменитое¹³³³ изречение великого Иова: Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако и бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов.1:21).

Утешает его, огорченного смертью супруги.

В какое расположение привела меня весть о сем горе, к ясному изображению этого никакое слово не может быть для меня достаточным. То представляю себе потерю, какую понесло общество благочестивых жен, лишившись предстоятельницы своего чина; то воображаю себе это сетование, в какое повергнута твоя степенность, доселе наслаждавшаяся ясными днями, и мысленно вижу дом, всеми ублажаемый, а теперь преклонивший колена, вижу супружество, скрепленное самым высоким согласием, а теперь расторгшееся скорее сновидения. Как не изнемочь душою, хотя бы мы были и адамантовые?

А у меня с первой беседы с тобою родилась привязанность к твоему благолепию, и я столько пленился твоею добродетелью, что дела твои всякий час у меня на языке. Когда же познакомился я с сею блаженною душою, тогда подлинно уверился, что на вас подтвердилось слово притчи: от Господа сочетавается жена мужеви (Притч.19:14). Вы столько были сродны между собою нравами, что каждый из вас изображал в себе нрав другого, как в зеркале. И сколько бы ни наговорил кто – он не выразил бы и малейшей части вашего достоинства.

Но с какими чувствованиями надобно покоряться закону Божию, издревле возобладавшему, по которому вступивший в бытие в определенное для него время опять отходит отсюда и каждая душа по совершении ею необходимого служения жизни разрешается от телесных уз?

Не мы первые и не мы одни, чудный муж, потерпели это, – но что испытали родители, и деды, и все предки наши, то же самое и мы изведываем на опыте. И настоящая жизнь полна подобных примеров. Тебе же, столько превосходящему других добродетелью, и среди горести прилично сохранить высокость души не униженною, не огорчаться настоящею потерею, но знать благодарность к Даровавшему дар в начале. Ибо умереть – это общий удел всех приобщившихся того же естества, но жить с доброй супругой удавалось не многим, ублажаемым за сие в жизни; почему и самая скорбь, с какою переносится разрыв такого союза, для рассуждающих благосознательно – немалый дар Божий. Ибо знаем многих, которые расторжение несогласного супружества почли сложением с себя бремени.

Посмотри на это небо и солнце, обведи взорами всю эту тварь: еще немного времени – и всех этих многочисленных и великих созданий не станет; из всего этого выведи то заключение, что и мы, составляя часть умирающей твари, приняли должное нам по общности естества; потому что и самое супружество есть утешение в необходимости умереть. Поскольку невозможно пребыть в жизни навсегда, то Создатель преемством рода обезопасил продолжительность его в мире. А если скорбим о том, что скорее нас переселилась она отсюда, то не позавидуем ей в том, что не более вкусила тревог жизни, но оставила нас, когда еще не успели мы налюбоваться ею, как приятным цветком. Всего же более да остановит на себе твое внимание догмат Воскресения, потому что ты христианин и проводишь жизнь в надежде будущих благ.

Итак, надобно представлять себе, что она прошла уже путь, по которому и нам должно будет идти. А если прошла прежде нас, то не сетования это требует; ибо, может быть, в скором последствии судьба наша сделается бедственнее, если, долее промедлив здесь, будем подлежать большим наказаниям. Напротив того, рассудок наш, свергнув с себя бремя печали, пусть примет попечение о том, чтобы в последующее время, сколько должны мы, благоугождать Господу.

Утешает ее, огорченную смертью супруга.

Нужно ли и говорить, сколько было у меня стенания при известии о горести, причиненной смертью превосходнейшего из людей – Врисона? Без сомнения, ни у кого нет такого каменного сердца, чтобы, собственным опытом изведав такого человека и потом услышав, что внезапно он похищен у людей, не почел потери его общею утратою для света. Но у меня за печалью вскоре последовала забота о тебе, когда рассудил, что если случившееся так тяжело и неудобовыносимо для людей, не бывших с ним в свойстве, то как горе сие должно было поразить твою душу, по природе столько добрую и по мягкости нрава склонную к сострадательности, и постигнутую таким бедствием, что в разлуке с супругом ощутила она как бы рассечение себя самой на части! Ибо если супруги, по слову Господню, действительно уже не два, но плоть едина (Мф.19:6), то, конечно, расторжение союза не менее болезненно, как если расторжение пополам нашего тела.

Но такова, или еще и больше, скорбь сия; что же послужит утешением в горе? Во-первых, законоположение (νομοϑεσία) Бога нашего, изначала возымевшее действие свое, по которому вступившему в бытие непременно надобно в определенное ему время расстаться с жизнью. Поэтому, если такой был порядок дел человеческих от Адама и до нас, не будем негодовать на общие законы естества, но примем это о нас распоряжение от Бога, Который повелел, чтобы сия мужественная и непобедимая душа не от истощения тела болезнью и не от изнурения его самым временем разлучилась с жизнью, но оставила жизнь в цвете лет, среди блеска военных заслуг. Посему не должны мы огорчаться тем, что разлучились с таким мужем, но возблагодарим Господа, что удостоились быть в сожитии с человеком, потерю которого почувствовала вся почти Римская держава, о котором пожалел государь, сетовали воины и высшие сановники плакали, как о родном сыне.

Итак, поскольку он оставил тебе память о своих доблестях, то и признавай, что есть у тебя достаточное утешение в горе. Сверх того должна ты знать, что если кто не падает под скорбью, но в надежде на Бога несет бремя печали, то за терпение готова ему великая награда от Бога. Ибо нам Апостольским установлением запрещено об усопших скорбеть наравне с язычниками (1Фес.4:13). И дети твои, как живые изображения, да утешают тебя в отсутствие возлюбленного. Посему занятие воспитанием их пусть развлекает душу твою в печали. А также прилагая попечение о том, как остальное время жизни своей провести благоугодно Господу, прекрасное придумаешь занятие своим помыслам. Ибо приуготовление себя к ответу пред Господом нашим Иисусом Христом и старание о том, чтобы оказаться в числе любящих Его, достаточно могут затмить собою печаль так, чтобы она не поглощала нас. Господь же да подаст сердцу твоему утешение благого Своего Духа, чтобы и мы, слыша о тебе, могли представлять тебя в пример, и сама ты служила хорошим образцом добродетельной жизни для всех своих сверстниц!

Просит отменить побор конями, назначенный по ложному доносу.

Жители местечка ложным, как думаю, доносом убедили твою досточестность сделать побор конями¹³³⁵. Почему, так как дело само в себе несправедливо, а поэтому должно быть неприятно твоей досточестности и для меня огорчительно, по близости моей с подвергшимися обиде, – то спешу попросить твою доброту, чтобы замышляющим обиду не попустил ты иметь успеха в своих кознях.

Поручает его попечению человека, о котором просил прежде.

Это тот самый, о котором прежде докладывал я тебе чрез диакона. Поскольку пришел он к тебе с письмом от меня, то пусть пойдет от тебя, получив, что ему желательно.

Изображает преданность им вызвавшегося быть подателем сего письма.

Вам уже знаком этот человек, как видно это из рассказов его. Ибо при всяком случае вы у него на языке: в памятовании о православных, в страннолюбии к подвижникам, во всякой добродетели вас ставит он на первом месте. Упомянет ли кто об учителях, – он не терпит, чтобы вам предпочтены были другие; укажет ли кто на поборников благочестия, способных обличать еретические внушения, – он не согласен наименовать другого прежде вас, свидетельствуя, что ваша добродетель во всем непреоборима и не имеет у себя соперников. И ему, говоря сие, не большого стоит труда уверить в том, потому что рассказывает вслух людям, знающим больше того, о чем бы пересказ другого можно было почесть преувеличением.

И он-то, возвращаясь к вам, просил письма не для того, чтобы чрез меня сблизиться с вами, но чтобы мне оказать благодеяние, доставляя случай приветствовать возлюбленных мною. Да вознаградит его Господь за доброе произволение! И вы, по мере сил своих, воздайте ему благодарение и молитвами, и добрым своим о всех произволением. Уведомьте меня и о состоянии дел церковных.

Просит всенародного дозволения александрийским гражданам вынести тело близкого им человека, умершего в Севастии, и вспоможения в проезде на общественное иждивение.

Чувствую, что досточестность твоя с охотою получает от меня письма, и знаю тому причину. Поскольку ты добротолюбив и склонен к благотворениям, а я всякий раз доставляю тебе какой-нибудь самый удобный случай высказать высокие качества своего изволения, то и прибегаешь ты к письмам моим, так как они заключают в себе поводы к добрым делам. Итак, представляется еще новый случай, который может отпечатлеть на себе черты твоей ко всем благосклонности, а вместе с тем извести на середину провозвестника твоих доблестей.

Ибо пришедшие из Александрии надлежащим образом воздать необходимый и вообще на всем человеческом роде лежащий долг к умершим имеют нужду в твоем покровительстве, а именно: чтобы ты всенародно объявленным приказом дозволил им вынести тело близкого им человека, окончившего жизнь в Севастии во время военного постоя, а потом оказал им возможную помощь в проезде на общественное иждивение, – посредством сего найдут они от твоего великодушия некоторое облегчение в дальнем своем странствовании. А что сие дойдет до великой Александрии и тамошним жителям внушит удивление к твоей досточестности, это известно твоему благоразумию, хотя бы и не говорил я. Да и я, к многим милостям, какие получил уже, причислю и эту.

Советует принять на себя должность судии по делу двоих тяжущихся.

Имеющие природу сварливую отвергают часто даже и добрые мысли, а хорошим и выгодным признают не то, что кажется таким всякому другому, хотя это и полезно, но что им нравится, хотя это и вредно. Причиною же этому – неразумие и необразованность нравов, не обращающая внимания на советы других, но доверяющая одним собственным своим мнениям и внезапно приходящим в голову мыслям. А приходят те мысли, какие им нравятся; нравятся же какие угодно. Но кто признает полезным, что ему угодно, тот ненадежный судия справедливого, походит же на слепцов, которых водят слепцы. От сего удобно подвергается он потерям, и один опыт бывает для него учителем полезного.

Сию-то беду терпит теперь связавшийся с сим человеком. Когда надлежало предоставить суд общим друзьям, лучше сказать, когда неоднократно давали суд свой многие, заботившиеся о справедливости и истине, прибег он к градоправителям и к решению судебных мест и предпочитает, потеряв многое, приобрести малое. А суд начальствующих доставляет и победу небезубыточную.

Будь же помощником, любезная глава, и паче всего обоим ссорящимся воспрепятствуй (что и благочестно) иметь доступ к градоправителю; но сам вместо него будь их судиею. Если же который-нибудь из них не покорится, а воспротивится приговору, окажи пособие обиженному и силу свою употреби в пользу правого истца.

Просит за бедных и утесненных жителей Капралы.

И в бытность твоей досточестности у братий говорил я в пользу этих жителей села Капралы, представлял их во внимание твоей снисходительности (ἡμεϱότης)¹³⁴⁰ и просил тебя, чтоб, имея пред очами мздовоздаяние от Господа, вступился ты за них как за людей бедных и во всем утесненных. И теперь в письме опять возобновляю ту же просьбу, моля Святого Бога, чтоб настоящая твоя знаменитость и блистательность в свете сохранялись и еще более возрастали, а при большой силе мог ты и нам оказывать значительнейшие благодеяния. Ибо почитаю тебя уверенным в том, что единственным моим желанием есть спасение всего вашего дома.

Ходатайствует об одном престарелом человеке, который из богатого сделался бедным, имеет троих детей и обеспокоен описью его дома.

Много бранил я этого брата, озабоченного описью дома, тогда как предварительно по необходимости освобождает его от налогов нищета. Ибо Господь так благоустроил сие к пользе души его, что из достаточного состояния дошел он теперь до крайней нищеты и едва достает у него на насущное пропитание; из многих же рабов, которых имел у себя прежде во владении, теперь не повелевает ни одним. У него осталось одно свое тело, и то немощное и престарелое, как сам видишь, и еще трое детей – новое приращение забот для человека бедного.

И хотя вполне было мне известно, что не имел он нужды в моей просьбе и что, по человеколюбию твоему, для умилостивления твоего достаточно с него одной бедности, однако же, поскольку просителей удовлетворить трудно, побоялся я оставить в чем-нибудь невыполненным долг свой пред ним и стал писать к тебе, зная, что тот день, в который увидит он в первый раз твою степенность, соделается для него началом спокойной на будущее время жизни и произведет в делах его перемену на лучшее.

Ходатайствует за родственников своих и за прочих жителей Ариарафии.

Самому мне весьма желательно было свидеться с твоею ученостью по многим причинам. Во-первых, чтобы в течение большого времени насладиться твоими доблестями, а во-вторых, чтобы попросить тебя за жителей Ариарафии, издавна притесняемых, которым Господь дал достойное утешение, даровав им быть под управлением твоей правоты. А есть еще одно имение моих родственников, весьма обремененное и занимающее почти первое место среди ариарафийской бедности, о котором прошу твою доброту помочь ему по возможности, чтобы оно не было впредь обременительным для владельцев.

Просит облегчения дому письмоподателя сего, обремененному общественными должностями.

Много вынуждают у меня писем к твоей досточестности не внимающие моим удостоверениям, но домогающиеся по делам своим чего-нибудь особенного и преимущественного. Ибо давно уже засвидетельствовал я им, что ты у нас для всех общий и равный охранитель наших прав и что никому не нужно выискивать чего-либо большего к приобретению твоего человеколюбия, разве кто превзойдет меру желаний. Однако же в удовлетворение дал я ему письмо, представляя тебе сего человека и прося воззреть на него благосклонно и, поскольку дом его долгое время обременяем был общественными должностями, удостоить оный возможного облегчения.

Поручает его вниманию человека, который боится понести убытки при новой описи имуществ.

Знаешь выгоды и убытки, какие бывают людям при описи имуществ для обложения податьми. Поэтому извини употребившего много старания, чтобы не потерпеть никакого убытка; прими на себя труд по возможности помочь ему в том, чтобы оказана ему была справедливость.

По оценке имений у галатов, для обложения их податями, просит его убавить что-нибудь в оценке дома Сулпикиева.

Нам издали невозможно видеть распоряжений Божиих; напротив того, мы, люди, по малодушию своему, смотрим на то, что у нас под ногами, и, нередко направляемые к доброму концу, негодуем, и всем располагающий по Своей премудрости Владыка терпит наше невежество. Ибо, конечно, помнишь, сколько негодовали мы тогда на возложенную на нас должность¹³⁴⁴, скольких друзей употребляли в дело, чтобы чрез них избавиться от притеснения, потому что так называли мы дело.

Но теперь видим, каково настоящее. Бог дал тебе случай привести в известность правоту своих нравов и на последующее время всему обществу оставить побуждения к доброй о тебе памяти. Ибо как будет произведена эта оценка имений, по обыкновению сохранится о ней воспоминание у следующих родов. А я уверен, что галаты не могли бы и пожелать себе человека более человеколюбивого. Даже не одних галатов могу назвать осчастливленными твоим правлением, но скажу это и сам о себе, потому что и у меня есть дом в Галатии, и дом, по милости Божией, весьма знатный. Если будет ему от тебя какое вспоможение (наверно же будет, пока дружба не утратит своей силы), принесу Богу великое благодарение.

Итак, если дружба моя значит что-нибудь для твоей досточестности, то позволь упросить тебя ради меня оказать какое-нибудь несомненное благодеяние дому достойного удивления градоначальника Сулпикия¹³⁴⁵, так чтобы из нынешней описи получил он какую-нибудь особенно замечательную выгоду, достойную твоего великодушия, а присовокуплю – и просьбы от меня, исполненного к тебе любви. Если же не так, то, по крайней мере, сколько дозволяют нынешние обстоятельства и сколько делает возможным самое свойство дел, непременно должен ты убавить налоги и не оставлять их в том же виде, чтобы за бесчисленные благодеяния, какими пользуемся от доброго градоначальника, чрез твою степенность могли мы воздать ему эту одну благодарность.

Просит ради него умножить любовь свою к брату, назвавшемуся быть подателем сего письма.

Могу ли я пропустить открывшийся в доме моем случай к отсылке письма и не приветствовать твоей досточестности с отправляющимся к вам¹³⁴⁷? Он мог бы и сам пересказать все, касающееся до меня, и заменить собою потребность письма, но пожелал быть вручителем тебе оного, потому что весьма меня любит и всею душою ко мне привержен. Очень ему желательно принести ответ и от тебя и услужить тебе.

Поэтому дал я ему письмо, в котором, во-первых, желаю вам всех благ, и какие имеет жизнь сия, и какие уготованы нам в соблюдаемом для нас по обетованию блаженстве, а потом молю Святого Бога устроить для меня вторичное с вами свидание, пока еще я на земле. В том же, что ради меня умножишь любовь свою к упомянутому выше брату, я не сомневаюсь. Посему соблаговоли сделать, чтобы изведал он это на самом деле.

Просит оказать помощь одной родственнице, вдове и попечительнице сирот.

Вполне уверенный, что не обманусь в надежде, если о чем справедливо попрошу твою досточестность, охотно согласился я дать письмо этой честнейшей попечительнице сирот, живущей в таком доме, который несноснее какой-нибудь многоглавой гидры¹³⁴⁹. А сверх всего этого близок я с нею и по самому роду. Почему прошу твое благородство, и из уважения ко мне и чтобы соблюсти должное уважение к делу сирот, оказать ей какую-нибудь помощь и тем, наконец, сделать для них сносным владение сим домом.

Представляет во внимание человека, который имеет нужду в покровительстве для успеха в предстоящем деле.

Вполне уверенный, что притекающие к твоей доброте не имеют нужды в письмах, потому что больше делаешь добра по правоте своего нрава, нежели сколько мог бы кто побудить тебя к тому просьбою, чрезвычайною, однако ж, заботливостью об этом сыне вынужден я писать к твоей чистой и нелестной душе, представляя тебе сего человека и прося в предстоящем ему деле, в чем только можно, оказать посильную помощь. А что не будет он иметь нужды ни в каком другом покровителе, если ты соблаговолишь к предстательству о нем употребить всю силу, какую дал тебе Господь, это совершенно мне известно.

Друга, к которому пишет, в том, что он редко отвечает на Василиевы письма, извиняет множеством лежащих на нем дел и просит труд подателя сего письма, принятый им к доставлению оного, не оставить невознагражденным.

Редкость писем наших к твоей досточестности делает редкость ответов от тебя самого. Ибо в том, что не получаю ответа на каждое письмо свое, нахожу доказательство, что письмо мое обеспокоивает твою досточестность. Но, с другой стороны, к иной мысли приводит меня представление о множестве занятий у тебя; и извинительно человеку, у которого столько дел на руках, забыть меня, о котором, при всем досуге и спокойствии от дел, нелегко вспомнить, по незначительности моей в свете. Итак, тебя да возводит Святой¹³⁵² на высшие степени знаменитости и благодатью Своею да сохраняет в настоящем величии; а я буду пользоваться всяким случаем писать к тебе, тем не менее воспользуюсь настоящим – по делу сего письмоводителя, которого поручаю тебе; и прошу сделать, чтоб принятый им на себя труд о доставлении моего письма был для него не без добрых воспоминаний.

Просит обратить внимание на подателя письма сего и как на соотечественника, и как на имеющего нужду в защите, и как на представляемого ему св. Василием.

Приходящих с нашей родины делает достойными твоего внимания самое право родины; хотя по доброте своего нрава всех, сколько-нибудь имеющих нужду в твоей защите, принимаешь под свое покровительство. Поэтому и сына¹³⁵⁴, вручающего твоему благолепию письмо сие, прими и как соотечественника, и как имеющего нужду в защите, и как представляемого тебе мною; а следствием всего этого пусть будет для него одно – в предстоящем ему деле получить возможную от тебя помощь. Известно же, что воздаяния за добрые дела последуют не от нас, людей маловажных, но от Господа, вознаграждающего благие намерения.

Препровождает с письмом сим одного странника, который на чужой стороне имеет нужду во всяком пособии.

Вслед за твоим отбытием явился ко мне этот сын, вручающий тебе письмо сие, который, как человек, проживающий на чужой стороне, имеет нужду во всяком утешении, каким христиане обязаны странникам. Итак, дело сам он перескажет тебе яснее, а помощь окажешь ему, какую оказать в состоянии и какая ему необходима в предстоящем деле. Посему если прибудет правитель области, то, без сомнения, сам представишь к нему сего странника; в противном же случае чрез городских начальников доставишь ему, чего домогается. Ибо немало забочусь, чтобы он возвратился, сделав все по желанию своему.

Свидетельствует, что посланный для взыскания долга не по нерадению не успел в деле своем, и просит уведомить о состоянии церковных дел.

По прошествии многого времени удалось мне приветствовать твою досточестность, потому что доставляющий тебе ответ долго проживал в нашей стороне, встретив здесь и людей несносных и дела трудные, почему целый год провел вне отечества. Обманчивыми уверениями и уплатами обнадеженный, что если преодолеет в настоящем худые с ним поступки, то получит все, поздно уже увидел он всю свою потерю, потому что постепенно введенный обман закрывал ему глаза.

Итак, поскольку он возвращается на родину, освободившись от здешних неприятных для него воздушных перемен и от нечестных людей, то чрез него приветствую тебя, прося вспоминать о мне в молитвах (потому что имею нужду в великой помощи молитв), а вместе уведомляю, что те, на кого возложена обязанность уплатить долг за блаженного епископа (ибо в завещании своем упомянул он и о долге, и о том, из чего и кто должны заплатить), презрев дружеские воспоминания, ждут судебного принуждения. Поэтому-то и товарищ мой возвратился, ничего не сделав, и просил, чтобы это самое засвидетельствовано было мною, чтобы досточестность твоя не обвинила его в бездействии и лености. И о сем довольно. В каком же состоянии находятся церкви, можно ли оставаться им в прежнем положении, или дошли до чего худшего, или есть какая надежда на перемену к лучшему, о сем благоволи дать мне знать через кого-нибудь из приверженных братий.

Объясняет, почему поздно отвечает на письмо; просит по долговременном зимнем отсутствии прибыть с супругою по крайней мере ко дню Пасхи.

Получив письмо от твоей сановитости, обрадовался я, как и следовало, и возблагодарил Господа, и готов был написать ответ, если бы кто благовременно напомнил мне об ответе. Ибо дело, о котором приказывал ты, со временем устроилось, а прежде его окончания невозможно было отвечать что-нибудь наверняка. Такова причина моего молчания, а не леность и незнание своего долга. Ибо если бы и совершенно был я ленив, то, без сомнения, постарался бы закрыть свой недостаток пред твоею досточестностью. А теперь невозможно мне забыть тебя и на самое короткое время (разве уже перестану сперва узнавать себя самого), но пишу ли к тебе или нет, всегда ношу тебя напечатленным в сердце у себя и с неприятностью смотрю на продолжительность зимы; посему молюсь, чтоб, если тебе самому по недосугам, о каких слышим, невозможно оставить поселян, мне открылся случай быть в ваших местах и насладиться истинным постоянством и честностью нравов твоих. Но непременно постарайся, чтобы спасительный день Пасхи со мною провести тебе и благолепнейшей твоей сожительнице, которую чрез тебя приветствую и прошу содействовать мне, побудив тебя

Благодарит Бога, что побег Филагриевых служителей послужил поводом получить от Филагрия письмо; просит чаще писать о себе, о делах домашних и церковных, употребить свое старание о примирении церквей; наконец уведомляет, что Кириак передал ему письмо поздно, сперва употребив свои усилия о деле, и что сам он писал о деле к местному хорепископу.

Благодарение Святому Богу! Ибо и не скажу, что чувствую благодарность к оскорбившим тебя, потому что доставили мне случай иметь от тебя письмо, но повсюду благодетельствующий нам Господь знает, как и чрез самые скорби нередко исполнять нас утешениями. Почему и мне легкомыслие бежавших от тебя обратил Он в повод к веселью.

Но пиши ко мне по какому бы то ни было случаю, только пиши подобным сему образом, с таким же добрым расположением и таким же чистым языком. Не говорю, что сам могу усвоить себе приятный слог, однако же естественно как-то пленяюсь им, и вы, обворожающие словом, водите нас за собою, как приманивают пчел звонками (Ис.7:18). Итак, посылай больше писем, и писем как можно длинных; потому что малость в письме почти так же, как и в человеке, не есть совершенство.

Пиши же ко мне и о домашних делах, в каком они положении, и о том, каково твое телесное здоровье, и о том, спокойно ли состояние Церкви. Ибо ты заботишься и об этом, в чем и хорошо поступаешь. Да и не отказывайся по мере сил трудиться о примирении и соединении разъединившихся.

Добрый же Кириак сперва употребил свою ревность о деле и потом уже отдал мне письмо, и в остатке дела пользовался моей посильной помощью. Ибо писал я к местному хорепископу, который, если сделает что по моему приказанию, то покажут сие самые дела.

Советует остеречься Патрикия, человека самого хитрого.

Доказательством¹³⁶⁰, что не пренебрегаешь мною, служит то, что при приходе¹³⁶¹ своем приветствуешь меня прямо у самых, так сказать, дверей. И то уже вожделенно, если получаешь дружеские письма; но когда заключающееся в письме удовлетворяет потребности в важнейшем, тогда, конечно, стоит сие еще большего уважения.

Итак, да будет тебе вполне известно, что превосходнейший во всем Патрикий имеет у себя в устах столько чарующих убеждений, что не в этом только, о чем писал ты, но и в чем бы ни захотел легко мог бы убедить, если бы даже встретил савромата¹³⁶² или скифа. Однако же приятные¹³⁶³ слова сии не от сердца выходят. Ибо эта личина (σχῆμα) издавна в употреблении; на словах люди добры, по-видимому не умеют, как обращаться в свете, и готовы дела свои предоставить всякому судилищу; а как скоро примутся за самые дела, то лучше и не приступайся к ним.

Но это пусть будет сказано между нами, и сам постарайся увидеть, что этого человека нелегко провести, даже собственным опытом убедись не смотреть на благовидные речи, но подождать, что покажут самые дела.

Благодарит за письмо, присланное с дочерью Икелиевою, и изъявляет желание лично с ним видеться.

И письма твоей степенности достаточно к тому, чтобы исполнить меня всяким весельем. А теперь благолепнейшая из жен Икелия, общая дочь наша, вручая мне письмо, более нежели вдвое увеличила мое веселье, не потому только, что она живой образ твоей правоты, но и потому, что сама в себе показывает всякую попечительность о добродетели. Посему, во-первых, с удовольствием принял я ее ради тебя, а во-вторых, и тебя обратно ублажил за нее, потому что имеешь от Владыки Бога такую награду за воспитание чад. Но если бы когда-нибудь увидеть мне тебя самого, насладиться твоими добротами и свиданию нашему не воспрепятствовали ни болезни, ни другое какое затруднение!

Пользуясь отъездом одного брата к отсылке с ним письма, приветствует и дает совет во все продолжение жизни памятовать о Боге.

Святой Бог дал мне самый удобный случай к переписке с тобою, познакомив меня с сим братом, тем именно человеком, которого, по случаю его возвращения к твоей досточестности, употребил я в посредники сей письменной нашей беседы, моля Бога, чтобы ты, восходя на высшие степени знатности и славы, собственной своею добродетелью украшал и меня, и все наше отечество. Прошу же тебя в продолжение всей своей жизни памятовать о Боге, сотворившем и почтившем тебя, чтобы, при блистательности своей в этой жизни, удостоиться тебе еще и небесной славы, для которой все должно делать нам, устрояющим жизнь свою сообразно с блаженным упованием.

Одного, по сану своему, знаменитого человека, благодаря за оказанную им честь, просит иметь попечение о Церкви, а также и его удостоить своими письмами.

За то, что почтил ты меня присутствующего и благоволишь помнить отсутствующего (потому что до меня дошел об этом слух), да будет тебе воздаяние от благого Владыки, и в великий день праведного Суда Бога нашего да узрим тебя прославленным за дела благие, чтобы тебе, как здесь удостоился ты знаменитости, так и у Царя Небесного иметь предпочтение!

Итак, прошу тебя паче всего приложить достаточное старание о Церкви Божией, а потом и ко мне увеличить свою благосклонность и, удостоив меня своим памятованием и покровительством, почтить и письмами; и тогда, имея у себя доказательство, что, когда я пишу к тебе, не обременяю тебя, осмелюсь еще чаще писать к твоему благодушию.

Приветствует Иперехия и уведомляет о своем положении, что оно не лучше обыкновенного.

И приветствую досточестность твою, и желаю тебе благ; о себе же, так как, без сомнения, имеешь усердие знать о моем положении, уведомляю, что дела мои не лучше обыкновенного. Ибо остерегаюсь сказать что-либо худшее, чтобы не вовсе опечалить тебя, желающего мне всего наилучшего.

Благодарит за присылку рыбы и еще более – письма.

С большим удовольствием полюбовался я на речных рыб, наказав их за побег, какому предались они, ушедши под льдистый покров. Но дороже для меня письмо. Поэтому присылай лучше письма, нежели высылай подарки. Если же приятнее для тебя молчать, то не переставай, по крайней мере, молиться о мне.

Жалуется на то, что не пишет.

Что я люблю тебя, заключай из того, что пишу; а что ты ненавидишь меня, узнал я из того, что молчишь. Но пиши хотя бы впредь, пером, чернилами и лоскутом бумаги свидетельствуя свою любовь к любящим тебя.

Жалуется, что принужден в другой раз писать о том же деле, и просит или исполнить требуемое, или объяснить, почему не исполнено.

Напрасное дело – два раза писать об одном и том же. Или дело такого свойства, что не может быть исправлено и просители напрасно докучают мне, или получающие мои письма не обращают на меня внимания, и в таком случае глупо делаю, что пишу к людям, меня презирающим. Итак, поскольку ты получишь письмо о том же, а я вынужден был написать вторично, то или исправь это, если можешь, или извести меня, по какой причине давно не сделано, что было приказано.

Остроумно выговаривает за долговременное молчание.

Один признак жизни – слово. Как же подумать о тебе, что ты еще на земле, когда ничего не говоришь? Брось же свое молчание, написав ко мне и дав о себе знать, что ты еще жив.

Советует ему очертание букв выводить тщательнее и обращать внимание на знаки препинания.

Слова имеют летучее свойство; а потому нужны для них знаки, чтобы пишущий мог ловить их в быстроте полета. И ты, сын мой, очертания букв выводи совершенно и речи разделяй знаками препинания, где должно; потому что малою ошибкою искажается большое слово, а при тщательности писца сказанное передается исправно.

Дает правила писать ровно и прямо.

Пиши прямо и строки води прямо, чтобы рука не заносилась у тебя вверх и не опускалась стремглав вниз. Не принуждай перо ходить излучинами, подобно Эзопову раку, но пусть идет по прямой черте, подаваясь вперед как бы по нитке, с помощью которой плотник во всем наблюдает ровность и избегает всякой непрямизны. Косое неблаговидно, а прямое приятно на вид тем, что не заставляет глаза читающих, подобно оцепам¹³⁶⁴, то подниматься вверх, то опускаться вниз, что и мне довелось делать, когда стал я читать написанное тобою. Поскольку строки лежали уступами, то, когда должно было переходить из одной строки в другую, делалось необходимым отыскивать конец предыдущей строки. А как и в этом не оказывалось никакого порядка, то надобно было возвращаться назад и отыскивать порядок, бродя по излучинам назад и вперед, как говорят о Тезее с Ариадниной нитью¹³⁶⁵. Итак, пиши прямо и не вводи ум в заблуждение косым и кривым своим письмом.

Уверяет, что желал бы убедить всех молодых каппадокийцев учиться у Ливания, и на этот раз представляет ему сына друга своего, человека праводушного и известного в обществе.

Стыжусь, что представляю тебе каппадокийцев поодиночке, а не могу убедить всех возрастных¹³⁶⁷, чтобы занялись словесностью и науками и в этом занятии избрали наставником тебя. Но поскольку и возможно достигнуть, чтобы все за один раз избрали, что для них самих хорошо, то посылаю к тебе, кого только уговорю, оказывая чрез это столько же им благодеяния, сколько и тот, кто жаждущего приводит к источнику. А являющийся к тебе теперь в скором последствии времени и сам собою заслужит твою любовь, когда побудет при тебе. Доселе же известен он по отцу, который приобрел себе у нас великое имя честностию¹³⁶⁸ жизни и своею силою в обществе. Он и со мною связан телесною дружбою, и за нее-то вознаграждая его, оказываю милость сыну, знакомя его с тобой, что составляет предмет усильнейших желаний для умеющих ценить твои доблести.

Ливаний объявляет, что он восхищался добродетелью св. Василия в то время, когда тот был юношей, и прославлял удачу, выпавшую Цельсу, потому что он отправлялся в Афины вместе с св. Василием; когда же он узнал, что Василий, возвратившись на родину, избрал превосходнейший род жизни, то посчитал блаженными и самого св. Василия, и каппадокийцев. Подтверждает похвалы св. Василия в адрес Фирма. Спрашивает, чем занимается Фирмин, и отчасти его похваляет, отчасти жалуется на него.

По прошествии некоторого времени прибыл к нам молодой каппадокиец. И первая выгода в том, что он каппадокиец. Однако он к тому же еще каппадокиец знатного рода. Это вторая выгода. Но он ко всему прочему прибыл, принеся нам письмо великолепного Василия, – что можно назвать более важным? Ведь я, который, как ты полагаешь, забыл о тебе, давно знал тебя еще юношей, наблюдая, как ты в благоразумии соперничал со старцами (а ведь это происходило в том самом городе¹³⁷⁰, изобиловавшем удовольствиями!) и уже приобрел большую известность как оратор. И когда ты решил, что тебе необходимо повидать также и Афины, и убедил Цельса¹³⁷¹ в том же, я поздравил Цельса с тем, что он стал близок твоему сердцу. Когда же ты вернулся и обосновался в родных краях, я часто говорил себе: чем же теперь занимается¹³⁷² у нас Василий и к какому образу жизни обратился? Не проводит ли он время в судах, подражая ораторам древности? Или он обучает ораторскому искусству детей богатых родителей? Но когда пришли некоторые люди и известили, что ты обратился к пути, лучшему, чем все эти, и более озабочен тем, чтобы угодить Богу, чем накапливать себе состояние, прославил я и тебя, и каппадокийцев. Тебя я прославил за то, что ты пожелал стать таким человеком, а их за то, что смогли явить в своей среде такого гражданина.

Что же касается Фирма¹³⁷³, – я знаю, что он все так же повсюду пользовался влиянием, и по этой причине таким весом обладают его слова. И хотя он и получал многочисленные похвалы, однако сомневаюсь, чтобы они были такими, какие я прочитал в твоем письме. Что же могло бы быть для него более важной рекомендацией, как не то, что ты сам пишешь, будто никто не смог бы превзойти его в добром мнении!

Мне кажется, что ты отослал ко мне этих людей еще до того, как встретился с Фирмином¹³⁷⁴, иначе ты не смог бы не упомянуть его в письме. Так чем же теперь занимается или собирается заниматься Фирмин? Мечтает ли он все еще о браке? Или все это уже давно оставлено и его теперь тяготит сенат и крайняя необходимость заставляет его не отлучаться из него? Или есть надежда на то, что он вскоре снова приобщится к ученым изысканиям? Пусть он что-нибудь нам ответит, и пусть это будет чем-нибудь достойным; если же оно нас и опечалит, – по крайней мере, заставит нас более не приглядываться к воротам. А если бы Фирмин оказался теперь в Афинах, что бы сделали ваши сенаторы? Прислали за ним «Саламинию»¹³⁷⁵? Как видишь, меня обижают только твои сограждане. Тем не менее я не перестану любить и восхвалять каппадокийцев, однако прошу их относиться лучше ко мне; но если они продолжат в том же духе, смирюсь с этим. Фирмин пробыл с нами четыре месяца, и ни одного дня не истратил даром. Сколько он успел за это время составить сочинений (τὸ συνειλεγμένον), ты узнаешь сам и, пожалуй, не найдешь повода для упреков. А в том, что ему следует снова прибыть сюда, кого нам призвать в союзники? Ведь если сенаторы благоразумны, как и полагается людям образованным, они окажут мне честь во втором случае, если опечалили в первом.

Препровождает к нему другого каппадокийца, которого называет сыном своим, как облеченный в такой сан, который делает его отцом для всех; извещает, что с сим молодым человеком явится к нему и другой, сверстник первого по годам, также человек благородный, близкий к св. Василию и даровитый, но небогатый.

Вот идет к тебе и другой каппадокиец, и этот мне сын, потому что сан, в который облечен я теперь, усыновляет мне всех. Посему в этом отношении пусть будет он братом пришедшему прежде него и заслуживающим ту же попечительность, как у меня – отца, так и у тебя – учителя, если только возможно, чтобы приходящие от меня вообще имели какое-нибудь преимущество. Говорю же это не в том смысле, чтобы твоя ученость не могла старых друзей подарить чем-либо большим, но в том, что доставляемая тобою польза предлагается всем без всякой скупости.

Для сего же молодого человека достаточно будет и того, если, не подвергая долговременному испытанию, включишь его в число близких к тебе, а потом и к нам пришлешь его достойным и наших желаний, и собственной твоей славы, какую имеешь в словесных науках. Он ведет с собою и сверстника, у которого столько же усердия к наукам, который также и родом знатен, и ко мне близок, и, как уверен я, ничем не будет хуже других, хотя и много уступит им по скудости в деньгах.

Ливаний благодарит св. Василия за то, что посылает к нему каппадокийцев. Рассказывает, как он, прочитав про себя письмо св. Василия, публично признал себя им побежденным, и когда после этого Алипий посреди многих почтенных мужей прочитал это письмо, все признали победу св. Василия. Свидетельствует о себе, что он не заботится, насколько состоятельны ученики, при этом и бедных, если только они старательны, предпочитает богатым.

Знаю, что часто еще ты будешь мне писать: «Вот, прибыл к тебе еще один каппадокиец»! Ведь, как я полагаю, ты многих будешь присылать ко мне, поскольку, прославляя меня всегда и повсюду, ты приводишь в волнение и отцов, и их сыновей.

Но было бы неправильно не упомянуть того, что произошло в связи с твоим прекрасным письмом. Восседали со мной довольно многие мужи, занимающие государственные должности, и среди них во всем достойнейший Алипий¹³⁷⁸, родственник самого Гиерокла. Итак, когда посланцы передали письмо, я, прочтя его целиком в молчании, сказал с радостной улыбкой: «Мы побеждены!» «В чем же тебя победили, – спросили они, – и почему ты не печалишься, потерпев поражение?» Я ответил: «Побежден я в красоте письменного слога, а победитель – Василий. Этот человек мне друг, и поэтому я радуюсь». Когда я это сказал, они захотели сами убедиться в твоей победе по самому твоему письму. Итак, Алипий читал, а присутствующие слушали. И единогласно было решено, что я ни в чем не солгал. А человек, который держал и читал письмо, ушел, как я полагаю, чтобы показать его другим, и лишь с большим трудом вернул его мне. Так что продолжай писать подобные письма и одерживать победы, то есть побеждать меня.

Ты совершенно верно полагаешь, что мои услуги не оцениваются деньгами¹³⁷⁹, напротив, для меня достаточно того, чтобы позволить получить человеку незначительному желаемое. Ибо если я узнаю, что кто-либо небогатый предан любви к наукам, такой для меня предпочтительнее богатых. Хотя мы сами и не встречали таких учителей, однако ничто не препятствует нам быть лучше них в этом отношении. Таким образом, пусть ни один бедный человек не колеблется в том, чтобы придти сюда, если только он обладает одним качеством – умением трудиться.

Уступает ему славу в красноречии как забывший, чему научился у софистов, и занимающийся Моисеем и другими пророками; напоминает ему об Анисиевом сыне и просит не презирать его за бедность.

Чего не в состоянии сказать софист, и такой софист, которого искусство, по общему признанию, в том и состоит, чтобы великое, когда хочет, делать малым, а малое облекать величием?¹³⁸¹ Подобное нечто доказал и ты в рассуждении меня; потому что письмо это, как назвали бы вы, требующие отборности в словах, – пачканное и не более сносное, как и то, которое теперь у тебя в руках, – до того превознес ты словом своим, что признаешь себя побежденным и за него уступаешь мне первенство в искусстве писать, подражая в этом отцам, когда они в шутку дозволяют детям гордиться над ними победою, не терпя чрез то вреда сами и питая тем любочестие детей.

И действительно, сколько неизъяснимой приятности в этом слове, в котором ты забавляешься надо мною, как Полидамант¹³⁸² или Милон¹³⁸³ какой-нибудь, увертывающийся от меня при состязании в кулачном бою или в борьбе? Ибо сколько я ни всматривался, не нашел и признака слабости¹³⁸⁴; посему требующие в слове превосходства еще более удивляются здесь силе твоей и тому, что мог ты столько снизойти ко мне в своих шутках, как будто плывущего варвара взялся провести за Афон¹³⁸⁵. А я теперь, чудный мой, беседую с Моисеем, с Илиею и с подобными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке¹³⁸⁶, – и что у них занял, то и говорю; все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то забылось это со временем. Но ты пиши ко мне, содержанием писем избирая что-нибудь другое, чтоб и себя показать, и меня не изобличать. Я представлял уже тебе Анисиева сына, как собственного своего. А если он мой, то по отце чадо, нищий по нищем. И что говорю, то понятно человеку мудрому и софисту.

Снова Ливаний берет повод к написанию [письма] из предшествующего письма.

Если ты в течение долгого времени размышлял, как тебе лучше всего ответить на то мое письмо, которое было о твоем письме, то, как я полагаю, ты не мог ничего сделать лучше, как написать то, что теперь написал. Ведь ты называешь меня софистом, а такому человеку свойственно, как ты утверждаешь, делать малые вещи великими и, напротив, великие малыми¹³⁸⁸. Следовательно, ты утверждаешь, что намерением моего письма было показать твое прекрасным, хотя оно и не было таковым, и что оно ничем не лучше того, что ты прислал сейчас; а также что у тебя совершенно отсутствует способность к составлению речей, поскольку те книги, которыми ты сейчас владеешь, этому не способствуют, а тот навык, что был у тебя раньше, теперь потерян. Пытаясь меня в этом убедить, ты написал настолько прекрасно и это письмо, о котором говоришь уничижительно, что при чтении его присутствующие не смогли удержаться от того, чтобы вскочить на ноги! Так что я был немало удивлен тем, что, попытавшись с помощью этого письма уничижить предыдущее через указание на то, что оно подобно первому, ты лишь сделал первое еще более прекрасным.

Если ты хотел сделать то, о чем говорил, то следовало для оклеветания первого письма написать второе хуже, чем первое. Но, как я полагаю, для тебя было невозможно погрешить против истины. А погрешил бы ты в том случае, если бы умышленно писал хуже, чем обычно, и не пользуясь присущими тебе талантами. Таким образом, следовало бы такому человеку и не порицать того, что заслуживает похвалы, чтобы при таких обстоятельствах ты не стал в один ряд с софистами, желая великое сделать незначительным¹³⁸⁹. Пользуйся теми из книг, у которых, как ты говоришь, плохой стиль, но хорошее содержание, и никто тебе не будет препятствовать. Что же касается тех навыков, которые есть у меня и были ранее у тебя, их основы у тебя остаются и останутся до конца твоей жизни, и никакое время их не сможет исторгнуть, даже если ты и не будешь их возделывать.

Ливаний полагает, что св. Василий не пишет по той причине, что или не отказался от гнева, или хотел наказать Ливания.

Ты все еще не отказался от своего неудовольствия по отношению ко мне, так что я дрожу в то время, как пишу. А если отказался, – отчего не присылаешь мне писем, дорогой друг? Но если ты еще удерживаешь его, что недостойно всякой образованной души, в том числе и твоей, почему ты, убеждая всех в том, что не следует давать прибежище своему раздражению до заката солнца (см. Еф.4:26), сам столько дней давал ему прибежище? Или, быть может, ты предпочел наказать меня, отлучив от твоих исполненных меда речей? Не поступай так, благороднейший, но прояви кротость и позволь мне насладиться золотом твоей речи.

Письмо, полученное от Ливания, сравнивает с розами и с шипами.

Охотники до роз, как и свойственно любителям красоты, не изъявляют негодования и на шипы, среди которых вырастает цветок. А мне довелось слышать, что кто-то в шутку или вправду говорил о розах нечто подобное, а именно: как воспламененным любовью какие-то уязвления любви, так и розе придала природа тонкие иглы, колючими этими шипами в срывающем цветок раздражая большее к нему вожделение.

Что же значит это упоминание о розе в письме моем? Конечно, нет нужды толковать это тебе, который помнишь собственное свое письмо. Оно было точно розовый цветок, в своем сладкоречии развернувший предо мною в целую весну, но, как иглами, укололо меня некоторыми упреками и обвинениями. Впрочем, в удовольствие мне и шипы твоих писем: они воспламеняют во мне большее желание твоей дружбы.

Ливаний похваляет красноречие Василия.

Если то, что ты написал, сказано языком неискусным и нерадивым, то каков был бы ты, если бы упражнял его? Ведь в твоих устах заключены источники речей более могучие, нежели потоки вод; в свою очередь нам, если не орошать себя ежедневно, остается лишь умолкнуть.

Признает его неизвинительным в том, что не пишет к св. Василию.

Не часто писать к твоей учености убеждают меня страх и неведение. Но что избавит от упрека тебя, который упорно хранишь молчание? А если кто разочтет, что ты, целую жизнь посвятив словесности, ленишься написать письмо, то скажет о тебе, что забыл ты меня. Ибо у кого за словом дело не стоит, тому есть что и написать; а кто владеет сим дарованием и при этом молчит, тот, очевидно, делает сие или из презрения, или по забвению. Но я за твое молчание воздаю приветствием. Итак, будь здоров, досточестнейший, и пиши, если хочешь, и не пиши, если тебе и это угодно.

Теперь Ливаний первым пишет св. Василию. Припоминает, что сам прежде был изрядно восхищен красноречием св. Василия, но некогда претерпел от него обиду, когда Василий не захотел посвятить его в тайну гомеровского неистовства.

Я полагаю, что мне скорее следует принести извинения за то, что я не начал писать тебе давно, чем оправдываться в том, что приступил к этому сейчас. Поскольку я тот самый человек, который стремится к тебе всякий раз, когда ты появляешься, с величайшим удовольствием обращает свой слух к потоку твоей речи, радуется, когда ты говоришь, кому большого труда стоит расстаться с тобой и который говорит своим друзьям: «Этот муж настолько прекраснее дочерей Ахелоя¹³⁹³, что зачаровывает так же, как и они, но, в отличие от них, не приносит никому вреда¹³⁹⁴. Само то, что они не приносят вреда, еще неважно, однако тот, кто внимает напевам его речей, получает очевидную пользу». Таким образом, то, что я, придерживаясь такого мнения, полагая, что ко мне относятся с любовью, о ком ходит молва как об искусном ораторе, не решался написать письмо, объясняется крайней леностью и вместе с тем свойственно человеку, наказывающему самого себя. Ведь очевидно, что ты ответишь на мое письмо, краткое и неискусное, прекрасным и обширным и, конечно, будешь остерегаться, как бы не оскорбить меня во второй раз. Но я полагаю, что многие громко возмутятся против слова «оскорбить» и обступят меня, с криком выражая свое несогласие: «Разве Василий кого-либо оскорбил, пусть даже в чем-то незначительном? В таком случае, то же сделали Эак, Минос и брат последнего¹³⁹⁵».

Я согласен с тем, что в другом своем письме ты одержал победу – и кто же, увидев тебя, не стал бы тебе завидовать? Но если я тебе напомню об одном деле, в котором ты провинился передо мной, убеди негодующих не кричать на меня. Ни один из тех, кто приходил к тебе с просьбой о благосклонности, которую так легко оказать, не уходил опечаленным. Так вот, я из тех, которые просили у тебя благосклонности, но не получили. О чем же я просил? Часто встречаясь с тобой в стратегии¹³⁹⁶, я желал при помощи твоей учености погрузиться в глубины гомеровского неистовства. «Но если в полноте это и невозможно, по крайней мере, представь мне толкование того отрывка, в котором идет речь о метании жребия¹³⁹⁷. Ведь я всегда желал понять еще и тот отрывок, в котором, когда положение эллинов ухудшилось, Агамемнон принялся ублажать дарами того, кому он нанес оскорбление¹³⁹⁸». И когда я это говорил, ты рассмеялся, не смея отрицать, что мог бы это сделать при желании, но при этом не желая оказать мне свою благосклонность. Итак, неужели не покажется тебе и возмущающимся тем, что я назвал тебя провинившимся, что я и в самом деле был оскорблен?

Ливаний свидетельствует о добрых нравах юношей, которых прислал [учиться] св. Василий.

Смог ли я передать юношам, посланным тобою, что-либо, касающееся искусства красноречия, ты сможешь судить сам. Я же надеюсь на то, что само это дело, пусть оно и незначительно, благодаря твоей любви к нам приобретет славу великого. Что же касается тех предметов, которые ты восхваляешь превыше красноречия: воздержность и отвержение неполезных для души удовольствий, следует сказать, что они выказали величайшую заботу о них и соблюдали себя, как и следовало, непрестанно вспоминая о том, кто их послал. Итак, прими обратно то, что принадлежит тебе, и прославь тех, кто своим нравом послужил украшением и для тебя, и для меня. Однако побуждать тебя оказать им поддержку было бы схоже с тем, чтобы призывать отца оказать поддержку своим детям.

Ливаний упрекает епископов в жадности, и посему робко просит у св. Василия послать ему балки для строительства.

Всякий епископ – человек невероятно цепкий¹³⁹⁹; что же касается тебя, то ты настолько превзошел всех прочих в красноречии, что тем более доставляешь мне беспокойство, как бы ты не решил отказать мне каким-либо образом в просьбе. Тем временем я нуждаюсь в стропилах. Какой-либо другой софист сказал бы «в жердях» или «в кольях», не потому, что они ему нужны, а из тщеславного желания употребить изящное словечко или даже по привычке. Я же, если ты мне их не доставишь, буду вынужден провести зиму под открытым небом.

Доказывает, что корыстолюбивы не епископы, но софисты, и посылает триста брусьев.

Если извлекать эту выгоду называется поддевать и такое значение имеет слово сие, которое софистика твоя отыскала нам в Платоновых тайниках, – то смотри, чудный, о ком вернее сказать, что его не подденешь? О нас ли, которые приведены в такую засаду письмотворною силою, или об этом поколении софистов, которым обратилось в искусство барышничать словами? Кто из епископов облагал пошлиною слова? Кто учащихся делал данниками? Это вы, которые выставляете слова на продажу, как медовары – пряники. Видишь ли, и старика взманил ты брыкаться?

А я тебе, который гордишься своим произношением речей, велел отпустить брусьев – по числу воинов, сражавшихся в Фермопилах¹⁴⁰⁰; все они длинные, или, как выражается твой Гомер, длиннотенные¹⁴⁰¹; священный же Алфей обещался их доставить.

Ливаний иронизирует над каппадокийскими обычаями и предсказывает, что вскоре сам превратится в своих учеников-каппадокийцев.

Не перестанешь ли ты, Василий, превращать это святилище Муз в хлев, наполненный каппадокийцами, причем каппадокийцами, благоухающими чесноком¹⁴⁰³, снегом и прочими прелестями своей родины? Они едва и меня самого не сделали каппадокийцем, постоянно обращаясь ко мне со славословием «Кланяюсь тебе»¹⁴⁰⁴! Впрочем, следует с этим смириться, поскольку Василий просит об этом. Знай же, что я в точности соблюдаю обычаи этой страны, однако взамен облеку этих мужей в благородство и изящество моей Каллиопы, чтобы вы увидели их уже не вяхирями, а ручными голубями¹⁴⁰⁵.

Огорчение твое миновалось. Пусть это будет предначатием письма. А ты осмеивай и черни все наше – или в шутку, или вправду. Что из того, если напомнил ты о снеге и о шубе, лишь можно было бы позабавиться тебе насмешками над нами? А я, Ливаний, чтоб возбудить в тебе больше смеха, закрывшись снежною завесой, писал и это письмо, и ты, получив его, едва коснешься руками, тотчас узнаешь, насколько холодно и как верно изображает, что пославший сидит в норе и не может выглянуть из дому, потому что домы наши стали гробами, – разве наступит весна и возвратит к жизни нас, настоящих мертвецов, как растениям, подарив нам новое бытие.

Просит прислать речь, произнесенную Ливанием в торжественном собрании, «О человеке своенравном».

Многие из здешних, приходя ко мне, изъявляли удивление твоему превосходству в речах. Ибо рассказывали, что представлен тобою один весьма блистательный опыт, и, как говорили они, было самое величественное зрелище, так что все собрались, в городе никого не было видно, кроме одного действующего Ливания и слушающих его людей всякого возраста. Никто не соглашался не быть при этом, ни носящий на себе бремя власти, ни отличающийся в воинских списках, ни занимающийся рукодельным искусством, даже и женщины спешили прийти туда. Что же это за зрелище? Что была за речь, побудившая к такому всенародному стечению? Она, как извещали меня, изображала человека своенравного. Не премини же прислать ко мне эту речь, возбудившую такое удивление, чтоб и я стал хвалителем твоих речей. Ибо я, который хвалю Ливания, и не видав произведений его, каким сделаюсь хвалителем, нашедши теперь повод к похвалам?

Ливаний посылает свою речь «О человеке своенравном», утверждает, что трепещет и почти лишился рассудка, ибо настолько страшится остроты его суждения.

Вот послал я речь, обливаясь сам потом. Да и как было не обливаться, посылая речь к такому человеку, который своею ловкостью в составлении речей в состоянии доказать, что напрасно превозносятся и Платонова мудрость, и Демосфенова стремительность? А моя речь то же, что комар в сравнении со слоном. Почему прихожу в ужас и трепещу, представляя себе тот день, в который взглянешь на речь, и даже едва не теряю ума.

Хвалит речь, присланную Ливанием.

Читал я речь, велемудрейший, и в крайнее пришел удивление. О музы! О науки! О Афины! чем дарите вы своих любителей! Какие приносят плоды даже и на краткое время сблизившиеся с вами! О преизливающийся источник! Сколько явилось у тебя почерпателей! Мне представлялось, что вижу в речи перед собой, как этот человек живет вместе¹⁴⁰⁶ с говорливой женою. Ибо одушевленное слово написал на земле Ливаний, который один вложил душу в речи.

Ливаний благодарит св. Василия, и в свою очередь просит его прислать проповедь против пьянства.

Теперь я знаю, что являюсь тем, кем меня называют: так как Василий похвалил меня, я одержал победу надо всеми. И поскольку ты отдал мне свой голос, мне теперь позволено расхаживать с самодовольным видом, словно хвастуну, презирающему всех. Итак, поскольку и ты написал речь в обличение пьянства¹⁴⁰⁸, мы желаем ознакомиться с ней. Однако я вовсе не желаю говорить какую-либо вежливость: ведь эта речь, когда я ее увижу, обучит меня искусству красноречия.

Ливаний объявляет св. Василия первейшим в красноречии.

Не проживаешь ли ты, Василий, в Афинах, сам не зная об этом? Ибо не могли дети кесарийцев быть слушателями такой речи. Ведь мой язык не привык к такой речи; более того, словно бы принадлежа человеку, спускающемуся с крутого утеса, пораженный новизной твоих слов, он говорил мне, своему отцу: «Отец, ты так не учил! Этот человек – Гомер, или даже Платон, и скорее даже Аристотель, или Сузарион¹⁴⁰⁹; этот человек, знающий все»! Так говорил мой язык. О, если бы и ты, Василий, смог воздать мне похвалу такого же рода.

Отвечая на письмо Ливаниево, называет себя учеником рыбарей.

Получать написанное тобою – для меня радость, но отвечать по требованию на письмо твое – трудный подвиг. Ибо что могу сказать в ответ на такую аттическую речь? Разве то, что я ученик рыбарей¹⁴¹⁰, в чем признаюсь и чем дорожу.

Ливаний просит св. Василия, чтобы он разрешил его печаль, посеянную другим его же письмом.

Какое чувство заставило Василия прогневаться на наше письмо, признак нашей любви к мудрости? Подшучивать мы научились от тебя, но все же сами шутки были умеренными и скорее подошли бы старцу. Тем не менее, ради самой нашей дружбы и тех ученых занятий, которые мы проводили вместе, освободи меня от того уныния, в которое меня повергло твое письмо […]¹⁴¹² ни в чем не различаясь.

Ливаний сожалеет, что не находится вместе со св. Василием; благодарит, что тот принял от Алкима по его просьбе заботу над юношами.

О времена, когда мы были всем друг для друга! Теперь мы печальными обстоятельствами разлучены, однако вы имеете друг друга, а у меня вместо вас никого нет. Как я слышал, Алким¹⁴¹³ находясь в преклонном возрасте, отваживается на поступки, свойственные юности, и стремится в Рим, оставляя тебе труды по уходу за своими детьми. А ты, являясь во всех отношениях мягким человеком, и это перенесешь без ропота, поскольку ты и по отношению к нам никогда не испытывал раздражения, посылая письма первым.

Выговаривает Ливанию за его молчание; о себе же говорит, что полетел бы к нему, приделав себе восковые крылья, если бы не знал, что они растают от солнца; почему взамен сего посылает к нему письмо.

Ты, заключив в уме своем все искусство древних, до того молчалив, что не дашь мне попользоваться чем-нибудь и в письмах. А я, если бы безопасно было Дедалово искусство, прилетел бы к тебе, сделав себе Икаровы крылья. Но как воска нельзя поверять солнцу, то вместо Икаровых крыльев посылаю к тебе слова, доказывающие мою дружбу. Свойство же слов таково, что они выражают сердечную любовь. Таковы слова! А ты можешь вести их, куда хочешь, и при таком могуществе молчишь! Но обрати и ко мне источники слов, льющиеся из уст твоих.

Согласно непорочной вере христианской, завещанной нам от Бога, я исповедую и признаю то, что верую в Единого Бога Отца Вседержителя, Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, Единому Богу-Троице я покланяюсь и славлю. Исповедую я и Домостроительство Воплощения Сына, и святую Марию исповедую Богородицей, родившей Его по плоти. Принимаю также святых апостолов, пророков и мучеников и призываю их для умилостивления Бога, чтобы через них, то есть через их посредничество, Человеколюбец Бог был милостив ко мне и было мне даровано прощение грехов. По этой причине я почитаю и поклоняюсь также и изображениям их на иконах, в особенности тех, что были переданы от святых апостолов и не были запрещены, но изображены во всех наших церквах.

Господину моему почтеннейшему Аполлинарию от Василия. Прежде мы тебе писали о некоторых неясных местах Писания и радовались твоим ответам и данным тобой обещаниям¹⁴¹⁶. Теперь же нас захватили размышления о более важных предметах, привлечь к которым нам некого из нынешних людей, кто был бы нам столь близок и вместе с тем так бы выделялся, кроме тебя, кого даровал нам Бог, – и в разумении, и в учении точного и вместе с тем доступного.

Итак, поскольку те, кто все приводят в смешение, наводнив всю вселенную своими сочинениями и изысканиями, отвергли слово «сущность» как чуждое Божественным Писаниям, удостой нас указания, как святые отцы им пользовались, и не находил ли ты его в Писании. Дело в том, что однокоренные выражения – «хлеб насущный» (ὁ ἄϱτος ἐπιούσιος – Мф.6:11) и «народ особенный» (ὁ λαὸς πεϱιούσιος – Тит.2:14), а также и прочие такого рода они в данном случае отвергают, как совершенно не относящиеся к делу.

А в том, что касается выражения «единосущный» (ради которого они, как я думаю, и построили рассуждение таким образом, чтобы выражение «сущность» оставить вовсе в стороне и тем самым исключить возможность употребления слова «единосущный»), то соизволь дать нам о нем более полное разъяснение в том, какое оно имеет значение и как его можно было бы правильно применять по отношению к предметам, у которых не видно ни общего высшего рода, ни предсуществующего вещественного подлежащего, ни уделения какой-либо части первого в пользу второго¹⁴¹⁷. Итак, постарайся нам растолковать, как следует применять выражение «Сын единосущен Отцу», чтобы не впасть ни в одно из перечисленных представлений.

Разумеется, мы понимаем: все то, что предполагается о сущности Отца, то с совершенной необходимостью должно полагаться и относительно сущности Сына. Так, если кто назовет сущность Отца «светом умным, вечным, нерожденным», то точно так же назовет и сущность Единородного Сына «светом умным, вечным, рожденным». Но мне кажется, для такого понимания больше подходит выражение «неотличительно подобный» (ἀπαϱαλλάϰτως ὅμοιος), чем выражение «единосущный» (ὁμοούσιος). Ведь свет, не имеющий никакой разницы в освещении ни по степени уменьшения, ни по степени увеличения с другим светом, хотя и не является тождественным с ним, поскольку и тот и другой свет находятся в собственных пределах освещенного пространства, но, как я думаю, справедливо можно было бы называть его «точно и неотличительно подобным по сущности» (ὅμοιος δὲ ϰατ᾽ οὐσίαν ἀϰϱιβῶς ϰαὶ ἀπαϱαλλάϰτως)¹⁴¹⁸.

Итак, следует ли пользоваться такими понятиями или заменить другими, более значительными, – ты, как опытный врач (ибо мы действительно тебе открыли то, что у нас на сердце), исцели больное, укрепи немощное и вообще окажи нам всяческую помощь. Приветствую также братьев, разделяющих с тобой благочестивое учение, и прошу помолиться за нас, чтобы нам спастись. Наш друг Григорий¹⁴¹⁹, решивший жить со своими родителями, находится у них. Сохрани же себя для нас сколь возможно долго в добром здоровье, помогая нам своими молитвами и мудростью.

Отвечает на предшествующее письмо и излагает, каким образом Отец и Сын суть едины, приводя примеры из человеческой природы.

Ты боголюбиво веруешь и рассуждаешь весьма основательно, так что и с нашей стороны ответное рвение есть долг любви, даже если и не будет в нашем наставлении должной силы по причине нашей ограниченности и величия самого предмета. Как ты и говоришь, сущность называется единой не только по числу и не только как то, что пребывает в одних пределах, но и в собственном смысле, когда по одному роду объединяются два человека или что-либо иное. Так что таким образом и два человека, и больше суть одно по сущности, как и все люди, мы, будучи едины, суть Адам, и как сын Давида, будучи тождественным с ним, есть Давид, точно так же, как ты прекрасно говоришь, Сын по сущности есть то же, что и Отец. Ведь в противном случае Сын не был бы Богом, если бы одним единственным Богом признавался Отец, как и Адам есть единственный родоначальник человечества, а Давид – единственный основатель царского рода.

Таким образом будут отброшены возможные подозрения о существовании единого рода в отдельности от видов, или о едином вещественном подлежащем в Отце и Сыне, возникающие в случае применения родового признака высшего начала и происшедших от родоначальника родов к единородному порождению, происшедшему от единого начала. Действительно, такое понимание в определенном смысле ведет к понятию подобия. Ведь если Адам создан рукой Бога, а мы рождены людьми, то не может существовать никакого рода, существующего в отдельности от видов, но сам Адам есть начало рода человеческого. Точно так же не существует общего вещественного подлежащего для нас и для него, но он сам есть основание бытия всех людей. И так же точно ничего не мыслится до Давида и рода Давидова как о самом Давиде, поскольку то, что свойственно Давиду, начинается от него самого и он сам есть основание для всех произошедших от него потомков. Однако, когда эти признаки оставляются в стороне, остаются другие признаки, в равной мере общие всем людям по отношению друг к другу, как, например, признаки, присущие братьям.

По отношению же к Отцу и Сыну дело обстоит иначе: Отец есть начало в абсолютном смысле, а Сын происходит от начала. Стало быть, речь идет не об уделении второму того, что присуще первому, как у тел, но о порождении. Ибо собственный признак Отца никоим образом не переносится на Сына, но признак Сына проявился благодаря свойству Отца, – а именно, тождество в различии и различие в тождестве, поскольку говорится, что Отец в Сыне и Сын в Отце. Ибо ни понятие различия как таковое не сохранит истину сыновства, ни понятие единства в свою очередь не сохранит неделимость ипостаси, но то и другое состоит в сочетании с другим и одновременно в собственной определенности. Тождественное дается в различии и различное берется тождественно¹⁴²⁰, – если силой заставить сойтись слова, сами по себе не дающие ясного представления, ведь и Господь укрепляет наше представление, когда в выражении «больший» он указал на Отца, большего в равенстве, и на Сына, обладающего равенством, хотя по порядку меньшего, поскольку Он научил нас мыслить о Сыне, хотя и в том же свете, но меньшем по порядку, так чтобы нам не изменить сущности, но созерцать то же самое все превосходящее существо, усматриваемое во внутреннем подчинении.

Одни, не допустив в понятии сущности никакого тождества, придают Сыну внешнее подобие, что можно распространить даже на людей, созданных по подобию Божию. Другие же, учитывая только то подобие, которое соответствует сотворенным существам, сводят Сына с Отцом к тождеству, но тождеству ослабленному, чтобы нельзя было представить Сына как самого Отца или как часть Отца, что вполне проявляется в выражении «Сын – инаков», что означает, что Он есть Бог не так, как Отец, но как происходящий от Отца, иными словами, не первообраз, а подобие. Так что называют Его «иным Сыном», не Тем, Кто как Тот, но Тем, Кто от Того, не первообразом, но образом. [Мы же говорим, что] Сын единосущен в исключительном по сравнению со всем остальным и особенном смысле, не как сродное, не как разделенное, но как единое от одного рода и вида Божества, как единственное порождение в неразличимом и бестелесном происхождении, сообразно которому порождающее, будучи способно к порождению, проявилось в свойстве порождения.

Господину моему, почтеннейшему брату Аполлинарию от Василия. Мы упустили представившийся нам случай свидеться лично с твоим благочестием, тем охотнее мы отвечаем на твое письмо. Ведь даже если бы ты сохранил молчание при нашей встрече, мы все равно остались бы совершенно довольны твоим письменным изложением. Ты в самом деле оказался для нас настолько сведущим, чтобы, когда развеется первоначальная неясность объясняемых предметов, суметь привести толкование к надежному пониманию. Теперь же моей душой еще больше овладело рвение к познанию Священного Писания¹⁴²¹. Однако я все-таки не решаюсь предложить тебе что-либо из моих недоумений, боясь, как бы не показаться человеком, перешедшим границу дозволенного в прямом обращении. В то же время не могу молча сдержать своих терзаний, надеясь получить от тебя что-либо еще. Поэтому почел за лучшее узнать у тебя, досточудный отец, позволишь ли ты нам задать тебе еще что-нибудь из волнующего нас, или уж попросишь оставить тебя в покое. Что бы ты нам ни ответил, – этому мы будем следовать и в дальнейшем. Оставайся же для нас всегда в крепости, добром расположении и молитве о нас!

Аполлинарий, пользуясь случаем, через письма приветствует св. Василия, которого безуспешно разыскивал в Каппадокии. Сообщает, что приехали египетские епископы и что доставлены письма, почти необходимые для того, чтобы опровергнуть тех, которые прежде открыто противоречили, ныне же противоречат тайно, вводя подобное по существу, чтобы единосущное упразднить. Объявляет, что он более согласен с защитой здравой веры, чем св. Василий и св. Григорий.

Господина моего и желанного брата Василия Аполлинарий приветствует о Господе. Скажи, любезный, когда я был [у вас], где звучал твой дорогой для меня голос и где было твое столь привычное письмо?¹⁴²² Что же ты, коли находишься поблизости, не становишься на нашу защиту, а если пребываешь вдали, не удостаиваешь нас своими наставлениями, в то время как разразилась столь тяжелая война против православного учения и мы, встав, как посреди боевого строя, зовем на помощь своих друзей из-за жестокости нападения неприятеля? А тебя даже не знаем, как и найти, поскольку не ведаем места, где тебе приходится бывать. Тем не менее искал я тебя и в Каппадокии, поскольку те, кто видел тебя в Понте, сказали, что ты вскоре вернешься, но не нашел тебя там, где надеялся. А теперь, едва лишь услышал, что ты все еще там, тотчас поручил передать письмо сообщившему мне об этом. Как только ты его получишь, не замедли с ответом под предлогом того, что посыльный будет тебя лично сопровождать [в твоем путешествии].

Итак, знай, что тем временем из Египта прибыли епископы, а также получили распространение сочинения, согласные как с самим Священным Писанием, так и с Никейскими отцами, составившими [определение веры] в соответствии с Писанием. В самом деле оказалось необходимо повторить их учение с разъяснением, поскольку в обращении содержалось превратное толкование этих писаний, записанное теми, кто еще прежде им открыто противоречил, а теперь под видом истолкования изобрел их опровержение. Отсюда произошло злонамеренное отвержение понятия «единосущный» как не подлежащего уяснению в духе какого-нибудь отрицательного определения в языческой философии¹⁴²³. Выражение «единосущный» было заменено выражением «подобный по сущности» (τὸ ὅμοιον ϰατ᾽ οὐσίαν), которое употреблялось в расхожем смысле и понималось недолжным образом, поскольку подобие наблюдается в отношении тех предметов, которые относятся к одной сущности, но не являются носителями этой сущности. Очевидно, это выражение было введено в употребление, чтобы представить уподобленную сущность таким образом, как статуя императора может быть подобна императору. Сведущие в православном богословии и ревнующие о нем письменно ответили на это, сказав, что выражение «единосущие» указывает не на то, что Сын подобен Богу, но на то, что Он Сам есть Бог, как бы какое родное дитя, обладающее той же сущностью, что и его родитель. К этому также присоединялось [определение] и о Святом Духе, что Он пребывает в том же Божестве, как святые отцы говорили о Нем в самом Символе веры наряду с Отцом и Сыном.

Кому же как не тебе, как человеку исключительно ревностному, подобает быть провозвестником этого благочестивого учения наряду с господином моим Григорием, который ни разу ни из какой страны не отправил нам ни единой весточки? Будь же здоров, желаннейший господине!

В условиях крайнего бедствия для Каппадокии, поскольку наводнение реки не позволяло доставлять из ближайших провинций необходимые припасы, [Василий] просит Феодосия сделать реку, словно Чермное море, доступной для пешеходов посредством наведения моста.

Беда постигла нашу страну, но не от телесных страданий, а от разлившихся вод. Но я покажу тебе, отчего это произошло. В наших заболоченных местностях выпало значительное количество снега. И еще до того, как он затвердел, поднимается теплый ветер и вместе с ним выпадает южный дождь. Итак, когда растаяло почти все, ринулись бурные воды, смешались с неиссякающей рекой Галис и стали стремительным потоком, превосходящим всякое описание для языка и никогда доселе не виденным. Эта река досталась нам от судьбы в соседство; стремительно вытекая из Армении, она впадает в священнейшее озеро Севастийское, в которое, когда поднялся жестокий северный ветер, были ввержены сорок знаменитых и благородных воинов Христовых¹⁴²⁵. И с тех пор (поверь, что я говорю правду, владыка) эта река, окружающая нас словно варварский народ, доставляет нам немало тревог. И поскольку теперь ее не перейти пешком никаким образом и ни в какое время, она не позволяет доставлять необходимые товары для продажи из наших важнейших и плодороднейших областей. Именно, я имею в виду земли галатов, пафлагонян и геллеспонтийцев, благодаря которым и от которых мы получаем необходимое, в первую очередь – множество хлеба, поскольку окружающая нас земля подвержена холодам и скована как присущим ей климатом, так и сокрушающей яростью молний, грома, града и наводнений. Немало угрожает и причина здешних несчастий, гора Аргей, с презрением взирающая на нас.

Итак, ты, владыка, тронутый нашими страданиями, возжелай почтить подвластную тебе землю, и, таким образом, наладив через реку надежные мосты для переправы, ты явил бы ее новым Чермным морем, доступным для пешего шага. Ведь и Господь, сжалившись над полной страданий жизнью иудеев, соблаговолил им пройти немокнущими ногами в Чермном море, будто по суше, дав им в предводители Моисея. Нрав нашей реки жесток, и для людей она стала гибельной; когда же она поднимается и становится морем, разрушая всю плодородную почву, и пахотная земля покрывается грязью, быки, впрягаемые в плуг, неизбежно начинают голодать, равно как и все подъяремные животные в окрестных землях. И если бы так некий человек нас обидел, мы тотчас обратились бы в суд. Но какие меры предпринять для укрощения реки, не подчиняющейся законам? Нам приходится молить тебя, владыка, способному в одночасие отвратить сию угрозу для путников.

Плод воздержания – причастие Богу

Воздержание уподобляется Богу

Ты правильно поступаешь, определяя для меня строгие границы, чтобы могли увидеть не только само воздержание, но и его плоды. Ибо плод его – причастие Богу. Ибо быть свободным от порока значит быть причастным Богу, равно как подвергнуться пороку значит быть причастным миру. Ибо воздержание – отречение (ἄϱνησις) от тела и исповедание (ὁμολογία) Бога. Оно устраняется от всего смертного, словно имея телом Духа Божия, и становится причиной соединения с Богом, не имея ни зависти, ни ревности. Ибо любящий тело завидует другому, но тот, кто не воспринял в сердце болезни порока в дальнейшем укрепляется на всякое дело, и хотя он умер телом, он жив в нетлении. И для меня, пытающегося точно исследовать этот вопрос, воздержание кажется Богом, поскольку Он ничего не желает, но заключает в Себе все, Он ни к чему не стремится, не имеет страстей ни свойственных глазам, ни свойственных ушам, но, ни в чем не имея нужды, Он во всем целостен. Вожделение – это болезнь души, в то время как воздержание – ее здравие.

Универсальность воздержания

Но мы не должны рассматривать воздержание как нечто, относящееся к одному виду, например к сладострастным устремлениям плоти, но ко всему, чего душа неправедно желает, не довольствуясь необходимым. Так рождается порок из-за сребролюбия, а также десятки тысяч [прочих пороков] из-за других вожделений. Воздержанием является и отказ от пьянства, и отказ от чрезмерного пресыщения. Воздержанием является и способность управлять своим телом, равно как и обладание господством над дурными помыслами, ибо всякий раз, когда помысл смущает душу, не являясь ни добрым, ни истинным, он разделяет сердце, заставляя его думать о многом неверно. Вообще воздержание дает свободу, являясь одновременно и лекарством, и силой; ибо оно не обучает целомудрию, но украшает его.

Воздержание – дар Божий. Иисус явил Собою воздержание, становясь невесомым и на суше, и на море. Ибо ни земля не чувствовала Его веса, но, подобно тому как Он ходил по водам, так Он и не отягощал земли. И если от порока происходит смерть, а от беспорочности бессмертие, тогда Иисус проявлял Божественность, а не смертность. Он ел и пил обычным способом, не извергая [переработанной] пищи, такова была сила Его воздержания, что и пища не разлагалась в Нем, поскольку Он Сам не имел порока.

Если воздержание присутствует в нас хотя бы в самой малой мере, мы возвышаемся надо всеми. Ибо мы слышали, что и Ангелы, став невоздержными, были низвергнуты с неба из-за своей похоти. Они были охвачены [вожделением], но не исторгнуты из своего состояния, ибо откуда было взяться на небе болезни невоздержания, если не было подходящего для нее глаза? Поэтому я сказал: «Если мы приобретем воздержание хотя бы в небольшой степени и возлюбим не мир, но горней жизни, мы там обнаружим, куда направить око разума». Поскольку нам кажется, что это око способно видеть невидимое. Ибо пословица гласит: «Ум созерцает и ум слушает»¹⁴²⁷. Все это, кажущееся тебе немногим, я написал многими словами, поскольку каждое выражение – это мысль, и я знаю, что ты, прочтя это, поймешь.

Тот, кто для тебя всего лишь мимический актер, в наших глазах является благочестивым человеком. Он попросил моего письма, чтобы ты внимательно его выслушал.

Тот, кто для нас всего лишь мимический актер, а в ваших глазах человек благочестивый, посетив нас в погожий и светлый день, скончался, как подобает истинно благочестивому человеку.