Глава III

Состояние Церкви Восточной при царе Констанции. Покровительство с его стороны арианам и заточение православных Епископов. Подпись не православного символа Григорием, Назианзским Епископом, и Дианием, Кесарийским Архиепископом, породившая много смут в Церкви, и причинившая много скорби св. Василию и его другу, св. Григорию. Удаление св. Василия по сему случаю из Кecaрии с прекращением общения с Дианием. Заботливость св. Василия об утверждении иноков в православном учении, и его заботливость об ограждении всех православных христиан от увлечения еретическим учением. Примирение св. Василия с Дианием, пред его кончиною. Возведение на Архиепископский престол Евсевия. Сделанное при этом насилие Епископам со стороны народа. Покушение со стороны Юлиана – богоотступника на ниспровержение его и овладение Кесарийскими церквами. Противодействие его замыслам со стороны Григория, отца св. Григория Богослова. Посвящение св. Василия в сан Пресвитера. Его ревность в исполнении своих пастырских обязанностей, и его первое поучение на начальные стихи Притчей Соломоновых, написанное по поручению Евсевия, Архиепископа Кесарийского. Содержание этого поучения. Неудовольствие со стороны Евсевия на св. Василия, побудившее его оставить Кecapию и возвратиться в Понт к своим инокам.

Приступая к выяснению общественной деятельности св. Василия Великого в пользу Церкви православной, находим нужным дать хотя краткое понятие о состоянии православия на Востоке в то время.

Церковь Восточная, и Кесарийская в частности, много страдала тогда от нападений ариан. Apиане, привлекшие на свою сторону Императора Констанция, обманом и насилием занимали епископские престолы, и потом уже растлевали своим злочестивым учением и самую паству изгнанных предварительно Архипастырей. В Александрии, вместо изгнанного поборника православия, св. Афанасия, поставлен был епископом арианец Георгий; в Антиохии – также арианин Евдоксий. Главными защитниками и учителями арианства были Аэтий и ученик его Евномий, которые открыто проповедывали, что Сын Божий по существу различен от Отца. Между православными и арианами стояли посредине, так называемые полуариане, которые, частью по заблуждению, а частью для того только, чтобы избежать преследования со стороны apиан, хотя и не исповедывали вместе с православными, что Сын Божий единосущен Отцу, но и не допускали с арианами различая существа Его от существа Отца, признавая Его подобосущным Отцу. Во главе сего общества стояли Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский. Те и другие, то есть aрианe и полуариане, утвердили свое исповедание символами, первые – на соборе Сирмийском (357 г.), последниe на соборе Анкирском (358 г.)⁵⁶.

Для прекращения споров и для утверждения единомыслия в вере, Констанций в 359 году положил составить вселенский собор. – Но арианские епископы, опасаясь, чтобы полуариане, присоединившись к православным, не дали перевеса делу в пользу православия, убедили Констанция, под видом облегчения пути для многих отдаленных епископов, разделить один собор на два, так чтобы восточные епископы собрались в Селевкии Исаврийской, а западные – в Римини, италийском городе и по окончании рассуждений, представили бы те и другие свои окончательные мнения Императору через доверенных епископов. Большинством православных епископов, собравшихся в Римини, постановлено было неизменно держаться символа, изложенного вселенским Никейским собором. Но так как между собравшимися в Селевкии епископами мало было православных, полу-ариане, уступая настоятельному требованию православных, хотя согласились принять символ Никейский, но с исключением слова: единосущный. Ариане, упорно держась своего нечестивого учения, написали в тоже время свое исповедание⁵⁷.

Св. Василий так глубоко изучивший слово Божие и известный уже православным епископам по своей ревности о православии, по их приглашению, был вместе с ними в Селевкии, и потом с избранными от большинства присутствовавших на Селевкийском соборе прибыл в Константинополь (в 360 году)⁵⁸. Здесь хотя он и не мог оказать большого влияния на дела, как занимавший еще низшую степень в клире, но, повинуясь духу ревности о соблюдении правоверия между теми, которые еще не успели заразиться еретическим учением, препирался с еретиками не только в Константинополе, но и в окрестностях его – в Халкидоне и Ираклии, никогда не изменяя истине⁵⁹. Но нечестие, однако же, по попущению Божию временно восторжествовало над истиною. Все присланные от Селевкийского собора православные епископы под разными предлогами объявлены низложенными. От всех же прочих епископов, восточных и западных, Констанций, по внушению ариан и полу-ариан, требовал утверждения того символа, в котором Сын Божий назван был только подобным Отцу, но не единосущным. И немного нашлось православных епископов, которые остались непричастными нечестия, – только те, которые или казались еретикам безопасными по своей незначительности, или оказались непреклонными по твердости духа и несокрушимости воли. «За исключением весьма немногих, – говорит св. Григорий Богослов, – которые или обойдены по своей малозначительности или противостали своими доблестями и должны были остаться для Израиля (т. е. для православной Церкви) семенем и корнем, чтобы снова возникнуть и оживотвориться потоками Духа, все покорились обстоятельствам времени, с тем только различием, что одни подверглись сему прежде, другие после. Одни стали поборниками и покровителями нечестия, другие заняли второстепенные места, и были или поражены страхом, или порабощены нуждою, или уловлены ласкательством, или вовлечены по неведению»⁶⁰.

К числу по неведению впавших в заблуждение принадлежали Дианий, Архиепископ Кесарийский, и Григорий, епископ Назианский, отец св. Григория Богослова, хотя всегда остававшиеся верными по уму и сердцу православному учению, изложенному в Никейском символе. Но этот грех неведения престарелых Архипастырей причинил однако же, много скорби двум святым друзьям – св. Григорию Богослову и св. Василию Великому. Св. Григорий Богослов должен был много употребить труда, чтобы снова восстановить мир в Назианской пастве и возвратить отпавших своему Архипастырю. Св. Василий сам говорит: «с первых лет жизни воспитался я в любви к Дианию, и взирая на сего мужа, видел только, как он почтен, как величествен, сколько имеет в лице священнолепия. А когда раскрылся уже во мне разум, тогда узнал я его и по душевным совершенствам и радовался, если бывал с ним вместе, изучая простоту и благородство и свободу его нравов, а также и другие свойства, мягкость сердца, великость духа и вместе крепость, чинность, негневливость, приветливость соединенную с сановитостью. Почему и причислил его к мужам отличнейшим по добродетели»⁶¹. Но, несмотря на столь искренние чувства любви и уважения к своему Архипастырю, ревнуя о чистоте веры, он не мог оставаться с ним в общении, как изменившим истине, и потому оставил Кесарию.  Сердце его, исполненное скорби, искало утешения. Кто же мог более его утешить, как друг разумный, любящий, верный всегда православной истине, и в то же время скорбящий, и потому лучше другого способный понять и утешить скорбящего! По этой-то причине св. Василий прямо из Кесарии отправился к своему другу, св. Григорию, который в тоже время оплакивал ту же погрешность своего родителя.

Св. Василий однако же, не принадлежал к разряду тех слабодушных личностей, которые быв поражены какою-либо сильною и внезапною скорбью, впадают в уныние и чувствуя в себе совершенное расслабление сил душевных и телесных, предаются безутешной скорби, не предпринимая ничего к освобождению себя от неприятного положения. В нем напротив препятствия и неудачи сильнее возбуждали энергию, и напрягали деятельность духовных сил к уничтожению постигшего несчастья, или по крайней мере, к ослаблению его вредных последствий. Утешившись дружественною беседою св. Григория, он поспешил прежде всего на помощь к монашествующим, руководившимся его советами и в обширном послании к ним, для ограждения их от заразы нечестия, изложил истинное учение веры о Сыне Божием. В этом послании, объяснив им причины временного удаления от них и медленности возвращения к ним, убеждает их удаляться общения с еретиками и хранить чистоту учения о Боге, преданного св. Отцами предшествовавших веков и основывать свои понятия о Боге не на умозрениях человеческих, а на слове Божием, по изъяснению святых Богопросвещенных мужей. «Берегитесь, – говорит он им, – филистимских пастырей (еретиков), чтобы кто из них не заградил тайно ваших кладезей (т. е. слова Божия, из которого обильно текут источники воды, утоляющей жажду души благочестивой) и не возмутил чистоты ведения касательно веры. Ибо у них всегда в попечении – не из божественных Писаний научать души простые, а подрывать истину внешнею мудростью»⁶². – Урок полезный и для современных людей, которые увлекшись новыми открытиями некоторых естественных наук, не выводы из открытых явлений природы проверяют учением слова Божия, а самое слово Божие покушаются проверять этими выводами, по большей части поспешными и неимеющими достаточного основания!

Раскрыв далее инокам истину православного учения о Святой Троице, разоблачив ложь и нечестие арианского учения, и выяснив надлежащим образом действительный смысл тех мест Св. Писания, на извращенном понимании которых еретики старались основать свое лжеучение, в заключение убеждает их заботиться об очищении своего сердца, как необходимого условия к возможно ясному на земле созерцанию Бога. Ибо сказано: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8). Теперь, – говорит он, – как в зеркале, видим тени вещей, а впоследствии, освободившись от сего земного тела и облекшись в тело нетленное и бессмертное, увидим их первообразы. Увидим же, если жизнь свою управим по прежнему пути, и будем заботиться о правой вере, без чего никто не узрит Господа. Ибо сказано: в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повиннем греху (Притч. 1, 4). Но ревность св. Василия об умиротворении Церкви и ослаблении зла, произведенного смутами и насилием со стороны ариан, не ограничилась одним посланием к Понтийским инокам. Он написал еще два поучения для всеобщего употребления: одно о суде Божием, а другое о вере.

В поучении о суде Божием сначала обращает внимание на бедственное состояние Церкви, и потом указывает причины оного, чтобы дать возможность через устранение причин устранить и самые последствия. «С самого начала воспитания христианскими родителями, – говорит св. Василий, – от них в детстве узнал я и священные письмена, ведущие меня к познанию истины. Когда же стал я мужем, тогда воспользовавшись многократными путешествиями, и как естественно, принимая участие во многих делах, в рассуждении других художеств и знаний заметил великое согласие у людей, тщательно занимающихся каждым из них; в одной только Церкви Божией, за которую Христос умер и на которую обильно излиял Он и Духа Святого, видел во многих всякое чрезвычайное разногласие как между собою, так и с Божественными Писаниями; и что всего ужаснее – самые предстоятели церквей так разнятся между собою и расположениями, и мнениями, такое имеют противление заповедям Господа нашего Иисуса Христа, так безжалостно раздирают Церковь Божию, так нещадно возмущают стадо Христово, что над ними ныне с появлением Аномеев исполняется сказанное: от вас самех востанут мужие, глаголющие развращеная, еже отторгати ученики в след себе (Деян. 20, 30)».

Отыскивая причину столь печальному явлению, говорит: «пришла мне на память книга Судей, которая повествует, что кийждо еже право перед очами ею творящие, так и показывает причину сего говоря: в тыя дни не бяше царя во Израили (Суд. 17, 6). Припомнив же это, и о настоящем времени делал я заключение, которое страшно, может быть, и выговорить, однако же, весьма справедливо будет заметить, а именно: не вследствие ли того, что отмещутся единого и великого, истинного и единственного Царя всяческих и Бога, и ныне бывают такие разногласия и распри между членами Церкви, потому что каждый отступает от учения Господа нашего Иисуса Христа, самовластно же защищает некоторые рассуждения и собственные определения, и хочет лучше начальствовать против Господа, нежели быть под начальством у Господа? Сделав такое заключение, приходя в ужас от того, что нечестие превосходит меру, и продолжая свое исследование, тем не менее, и встречающимся обыкновенно в жизни убедился я в истине сказанной выше причины. Ибо увидел, что всякое благочиние и всякое согласие между многими до тех пор держится с успехом, пока сохраняется общая всех благопокорность к одному какому-нибудь начальнику; а всякое разногласие, всякий раздор, и даже многоначалие бывают следствием безначалия. Даже видел я иногда, что и рой пчел, по закону природы, имеет у себя вождя и чинно следует за собственным своим царем. Подобно сему много и видел я, много и слышал, но еще более моего знают занимающиеся этим, так что всем этим доказывается истина сказанного. Ибо если тем, которые внимают одному мановению и имеют одного царя, свойственны благочиние и согласие, то следует, что всякое разногласие и всякий раздор – признак безначалия. На том основании и встречаемое у нас такое разногласие, как с заповедями Господними, так и в отношении друг к другу, может быть обращено в улику, или отступления от истинного Царя, или отречения от Него по сказанному: рече безумен в сердце своем: нестъ Бог, – к чему, как некоторый признак или доказательство, присовокуплено: растлеша и омерзишася в начинаниях (Пс. 13, 1)».

Продолжая доказывать необходимость повиновения не в чем-либо одном, но во всем Христу, Который есть единая и истинно единственная глава Церкви, указывает в пример для подражания на члены в теле человеческом. Все члены находятся в совершенном повиновении каждому мановению души, вследствие сего все члены состраждут друг другу и выражают всегдашнюю готовность, в случае нужды, помочь один другому. Член, оказавшийся неспособным повиноваться требованиям души, считается мертвым членом. Переходя от сего уподобления к членам Церкви, которая вся есть одно тело, имеющее одну главу Христа, св. Василий говорит: «если между членами нет единомыслия, не сохраняется союз мира, не соблюдается кротость в духе, находятся же разделение, распря и зависть, то очень дерзко было бы назвать таковых членами Христовыми, или сказать, что они под управлением Христовым; но в простоте сердца смело можно утверждать, что там владычествует и царствует мудрование плотское по изречению Апостола, который в одном месте говорит определенно: ему же представисте себе рабы в послушание, раби есте, егоже послушает (Рим. 6,16); а в другом ясно перечисляет свойства такового мудрования, когда говорит: идеже бо в вас зависти и рвения и распри, не плотские ли есте (1Кор. В, 3); и вместе положительно учит, что конец их бедствен, и что у них нет ничего общего с богочестием, именно же говоря : мудрование плотское вражда на Бога: закону бо Божию не покоряется, ниже бо может (Рим. 8,7)»⁶³. Далее, доказывая разными местами Св. Писания из Ветхого и Нового Завета, что никакой вид греха не может остаться ненаказанным со стороны правосудного Бога, убеждает всех, отвергнув лжеумствования людские, тщательно заботиться об исполнении воли божественной, храня мир между собою и соблюдая благопокорность к поставленным от Господа пастырям и учителям.

Поучение о вере написано было св. Василием по просьбе благоговейных людей, которые желали получить от него письменное исповедание благочестивой веры, как руководство к ограждению себя от злочестия еретических мудрований. «По благодати Бога, – пишет он в начале сего учения, – узнав достойное любви к Богу о Христе требование нашего благоговения, которым домогались вы у меня письменного исповедания благочестивой веры, хотя сперва, сознавая свое смирение и немощь, медлил я ответом, однако же, как скоро вспомнил Апостола, сказавшего: сердцем бо веруется в правду, усты же исповедуется во спасение (Рим. 10, 10), почел не безопасным, как отказать вам, так и предать молчанию спасительное исповедание». Имея в виду то, что будет говорить людям простым по сердцу, благоговейным и приемлющим слово истины с полным доверием, с каким обыкновенно приемлют слово отца добрые и покорные дети, говорит им, что он будет говорить им не тем языком, которым по нужде говорил с еретиками. «Пока надлежало бороться с возникавшими по временам ересями, – говорит он, – следуя предшественникам, почитал я приличным, смотря по различию посеваемого диаволом нечестия, останавливать или низлагать распространяемые хулы опровержениями и употреблял, как вынуждала к тому потребность недугующих, те и другие изречения часто и такие, которых нет в Писании, но которые впрочем, не чужды благочестивому смыслу Писания; потому что и Апостол не отказывался, для собственной своей цели, употреблять нередко языческие изречения. А теперь почел я сообразным с общею моею и вашею целью требование вашей o Христе любви исполнить в простоте здравой веры… Посему решился я, как теперь, так и всегда, избегать всякого речения и понятия, чуждого учению Господню; потому что, как выше заметил, цель мне и вам теперь предлежащая, во многом различна от тех предметов рассуждения, которые заставляли меня писать или говорить иногда так, а иногда иначе. Ибо тогда занимало меня обличение ереси и разрушение диавольских хитросплетений; а теперь предполагается исповедание и простое изъяснение здравой веры. Поэтому неприличен мне теперь и прежний образ речи. Как человек не одни и те же снаряды взял бы в руки идя воевать и возделывать землю (ибо иные снаряды у тех, которые в безопасности трудятся для своего пропитания и иные вооружения у тех, которые готовятся к битве): так не одно и тоже могут говорить и тот, кто увещевает здравым учением, и тот, кто обличает противоречащих. Ибо иной род речи обличительной, а иной род речи увещательной. Инакова простота в мире исповедующих благочестие, инаковы труды опровергающих возражения лжеименного ведения. Поэтому и я, таким же образом устраивая речь с рассуждением, везде буду сообразно с целью употреблять слова, служащие к охранению или назиданию веры, иногда мужественно противоборствуя тем, которые с диавольским ухищрением покушаются разорить веру, а иногда проще и ближе изглагая ее для тех, которые желают назидаться в вере, в обоих же случаях не иное что делая, но сказанное Апостолом: ведети, како подобает вам единому комуждо отвещавати (Кол. 4, 6).

«Но прежде, нежели приступлю к самому исповеданию веры, надобно дать заметить, что величия Божиего и славы Божией, которые и словом необъемлемы и умом непостижимы, невозможно ни изобразить, ни представить одним речением или понятием. Богодухновенное же Писание, с помощью многих речений, обращающихся в нашем употреблении, едва приблизило их к понятию чистых сердцем и то представив как в зеркале. Ибо зрение лицом к лицу и совершенное познание по обетованию дано будет достойным в будущем веке. А ныне, будь кто Павел или Петр, хотя истинно видит то, что видит и не обманывается и не мечтает: однако же зерцалом и в гадании, и еже отчасти приемля ныне с благодарением, совершенного познания с радостью ожидает в будущем веке⁶⁴.

Сделав такое вступление в свое поучение о вере, потом уже изложил самое исповедание веры на основании слова Божия и учения святых Отцов, так что желавший оставаться на истинном пути православного учения о лицах Святой Троицы мог пройти беспреткновенно о камни соблазна еретических учений.

Кроме сего, св. Василием извлечены из св. Писания нравственные правила, числом 80, необходимые для каждого христианина.

Ревность об истинной вере разъединила св. Василия с Архиепископом Кесарийским Дианием, не изменяя однако же, его расположения к нему. И потому, как скоро устранилась причина разъединения, св. Василий не замедлил вступить в духовное общение со своим Архипастырем. «Пред кончиною его (Диания) жизни,– говорит св. Василий, – со многими из боящихся Господа в отечестве моем, скорбел я о нем тяжкою скорбью за подпись под изложением веры, принесенным из Константинополя Горгием (епископом арианским). Потом по кротости нрава и по скромности, желая всех несомненно уверить в отеческом сердоболии, когда впал уже в болезнь, от которой кончил и жизнь, призвав меня, сказал он: свидетельствуюсь Господом, что хотя в простоте сердца согласился я на принесенное из Константинополя писание, однако же нимало не имел мысли отвергать веру, изложенную никейскими святыми отцами, и не инаково содержу в сердце, но как принял в начале, и молюсь не быть отлученным от части блаженных трех сот осьмнадцати епископов, которые объявили вселенной благочестивое правозвестие. Почему, после такого удостоверения, уничтожив всякое сомнение в сердце, приступил я к общению с ним, и прекратил свою скорбь»⁶⁵.

По смерти Диания областные епископы собрались в Кесарию для избрания нового Apхиепископа. По обычаям тогдашнего времени, в избрании нового архиерея принимал участие и народ. Вследствие этого образовалось множество партий, из которых одни желали одного, другие другого, руководясь кто дружескими связями, кто ревностью о благе Церкви, хотя иногда и ревностью не по разуму. Перевес делу иногда давала и материальная сила. Так случилось и при избрании Евсевия, преемника Диания. Он занимал высшую гражданскую должность в городе и отличался многими доблестями душевными, но не был еще запечатлен божественным крещением, и потому не желал покориться избранию народному, сознавая трудность архипастырского служения, особенно в тогдашнее смутное время. Но народ, взяв его против его воли, при содействии военной силы, вступившей тогда в город, представил епископам, убеждая их, и даже насильно требуя, чтобы избранного сподобили Таинства и нарекли архиереем. Вынужденные силою Епископы очистили избранного крещением, нарекли и возвели на престол. Но лишь только возвратились в свои епархии, стали совещаться между собою о том, чтобы признать как все совершенное ими не имеющим силы, так и поставление Епископа незаконным. Но отец Григория Богослова, который также участвовал в поставлении кесарийского Епископа, не соглашался с мнением всех других епископов, рассуждая так: «поскольку принуждению подверглись обе стороны, поэтому нужно признать столько же достойным извинения поставленного, сколько считают себя достойными извинения поставившие. Если же первый не достоин, то ни под каким видом недостойны и последние. Гораздо было лучше тогда претерпеть бедствие и упорствовать до конца, нежели входить в совещание после, и притом в такие времена, когда всего полезнее прекращать старые вражды, а не заводить новые»⁶⁶.

Хотя, через такое мудрое рассуждение епископа малого города, – как говорит св. Григорий Богослов, – занимавшего второстепенную кафедру, Евсевий, новопоставленный Apxиeпископ Кесарийский, избежал несправедливого низложения, но его вскоре встретила другая скорбь и опасение подвергнуться тому же удару по действию другой, более сильной руки злобного и нечестивого человека. В Ноябре 361 года, по смерти Констанция, вступил на престол Юлиан. Лишь только он получил в свои руки власть императорскую, тотчас же отрекся от христианской веры, которой доселе, хотя по наружности казался исповедником, открыто объявил себя врагом христианства и употреблял все свои силы и всю свою власть к тому, чтобы установить идолопоклонство и привести в запустение христианские храмы⁶⁷. Предположив для себя такую нечестивую цель, он пылал гневом на жителей Кесарии за то, что они во времена счастливые для христианства, разрушили храм богини счастья. Но это чувство злобы против жителей Кесарии усилено было еще избранием нового Архиепископа. Для поражения христианства он находил необходимым отнять у христиан все, что только они имели у себя сильного умом, красноречием или властью. И потому возведение главного начальника областного города в сан Архиепископа он почитал явным противодействием его нечестивым стремлениям. Эти причины несправедливого гнева он считал достаточным основанием к тому, чтобы сделать всякое зло твердым в вере жителям Кесарии, и для выполнения своего намерения сам с войском двинулся к городу. «Город был, – говорит св. Григорий Богослов, – как бы на острие бритвы, и неизвестно было, не погибнет ли он через день, или найдет еще сколько-нибудь человеколюбия, и спасется... К несчастью города областной начальник, который и прежде не был дружен с новопоставленным по разномыслию в делах гражданских, старался сделать ему какое-нибудь зло, чтобы тем угодить царю. Посему писал он к рукополагавшим, чтобы обвинили новопоставленного, и писал не просто, но даже с угрозами, давая знать, что требует сего сам царь. Тогда пришло письмо и к моему родителю. Но он, нимало не устрашась, немедленно отвечал со всею смелостью и полным присутствием духа, как видим из самого ответа. Ибо писал так: «достопочтенный правитель! мы во всех делах своих имеем единого Судию и Царя, против которого ныне восстают. Он и теперь будет судить нас за рукоположение, которое ныне совершено нами законно и по его изволению. Для вас весьма удобно, если захотите сделать нам насилие в чем-либо другом, но никто не отнимет у нас права защищать такое дело, которое совершено нами законно и справедливо; разве издадите еще закон, запрещающий нам располагать и собственными нашими делами»⁶⁸. Такой мужественный ответ доблестного старца сохранил для Кесарийской церкви главу. Царь богоотступник, встретив такой отпор своим стремлениям со стороны епископов и твердую решимость со стороны кесарийской паствы защищаться, отступил от города, предположив привести в исполнение свои нечестивые планы по окончании похода против Персов. Бедствия, которыми угрожал нечестивый царь всей христианской Церкви, прежде всего, должны были коснуться будущих сильных защитников православия – св. Григория Богослова и св. Василия Великого. Юлиан, узнав их еще в Афинах, и отдавая полную справедливость их проницательному и просвещенному уму, не мог не опасаться встретить в них мужественных противников своим нечестивым намерениям, и потому предположил прежде их истребить. В одном из своих слов против Юлиана, Св. Григорий Богослов, обращаясь мыслью к нему, говорит: «зная нас еще в Греции, как людей приобретших себе имя и известность жизни красноречием и взаимным единодушием, ты почтил нас честью Циклопа, то есть, последних соблюдал на погибель и может быть, умышлял принести в последний дар демонам как нечто великое и достойное твоего величия, если бы встретили мы тебя возвращающегося из Персии»⁶⁹. Св. Василий, уповая на Промысел Божественный, всегда охраняющий св. Церковь Христову, не только сам не унывал, видя страшную бурю воздвигнутую нечестивым властелином, но и других утешал, предсказывая скорую гибель нечестию, представителем и защитником которого явился царь⁷⁰. И предсказание его не замедлило исполниться – 27 июня 363 года стрела, пущенная персидским воином, окончила его, полную нечестия, жизнь.

Св. Василий, не тревожась личною ненавистью к себе со стороны Юлиана, беспокоился, однако же, за благо Церкви. Эту боязнь внушал ему не Юлиан, но еретик Евномий, который хитрыми изворотами слова и злонамеренным толкованием смысла слов Св. Писания легко мог колебать простые души и отвращать их от истины православного учения. Пользуясь уединенным пребыванием в своей Понтийской пустыне и свободою от внешних занятий, он написал против Евномия пять книг. Поводом к написанию этих книг послужила составленная Евномием, главным защитником apианского учения, защитительная речь, в которой он во всей полноте раскрывал нечестивое арианское учение, усиливаясь доказать каждую мысль свою превратным толкованием разных мест св. Писания, или, по крайней мере, затмить истину православного учения хитросплетенными софизмами. – Хотя против него никем еще и ничего не было писано, и потому по-видимому, не было и нужды защищаться, когда не было нападающих, но Евномий придал такое название своему сочинению для того только, чтобы легче привлечь внимание к своим словам и внушив доверие к тем ложным началам, на которых основывал свое нечестивое рассуждение о догматических предметах, подорвать авторитет прежних св. Отцов, рассуждавших о лицах Святой Троицы и утвердивших свое учение постановлением Никейского Вселенского Собора.

Хотя естественнее, казалось бы, заняться делом опровержения еретического учения какому-либо из Епископов, нежели человеку, занимавшему в Церкви только еще степень чтеца, но глубокое изучение св. Василием Св. Писания и полное знакомство с творениями прежних св. Отцов, расположило благоговейных из православных христиан предложить этот труд ему, а ревность его об охранении православных христиан от заразы еретических учений побудила его принять на себя этот труд. И приняв на себя этот труд, св. Василий останавливал внимание на каждом слове защитительной речи злочестивого Евномия, чтобы во всей полноте раскрыть его ложь и нечестие, и не оставить места сомнению православным при случайном столкновении с его мнениями. И слова св. Василия были столько сильны и так неопровержимо доказательны, что Евномий, по упорству во зле, хотя и решился писать антикритику на его творения, не осмелился однако же, говорить другим об этом до кончины св. Василия, опасаясь потерпеть в другой раз поражение, еще более сильное.

В начале первой книги св. Василий показывает, что в апологетических сочинениях не было бы и нужды, если бы все в простоте веры держались евангельской истины и довольствовались преданием апостольским. «Если бы все, – говорит он, – на кого призвано имя Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, пожелали ничего не искать кроме евангельской истины, довольствоваться же апостольским преданием и простотою веры: то и от нас, в настоящее время, не потребовалось бы слова, а напротив того, и теперь, конечно, возлюбили бы мы то же молчание, какое предпочитали сначала. Но поскольку враг истины сверх плевел, сначала посеянных им в Церкви Божией, постоянно новыми приращениями умножая зло, и ныне сыскав орудия, которые вполне вмещают в себе всю его злохитренность, внушает мысль под личиною христианства отрицать Божество Единородного, этою мирскою рекою и суетною мудростью возмущая чистоту и простоту учения Духа Божия, и сладкоречием вводя в заблуждение людей наиболее простодушных: то и мы, по необходимости, ради вашей предписывающей это любви и ради собственной своей безопасности, не обращая внимания на немощь свою в сем деле, хотя вовсе не упражнялись в подобном роде слова, по сообщенной нам от Господа мере ведения, решились стать за истину и обличить ложь. Ибо рассуждаем, что непременно достигнем, по крайней мере, одной из трех добрых целей: то есть, или своим обличением подадим зараженным уже врачество от зла, или здравым в вере доставим немалое предохранение, или, без сомнения, сами сподобимся наград за то, что братиям своим желаем лучшего»⁷¹.

Показав далее, что первым нечестивым учителем еретического учения о Сыне Божием был Афтий, Сирианин, а Евномий, как ученик его, по развращенности своего сердца, ища славы от людей, в своем сочинении решился помрачить славу Единородного, говорит: «его-то изобличить предстоит нам теперь труд. Поскольку же в обоих зло одно: то явно, что в лице усовершившегося ученика посрамлен будет и учитель, посеявший семена нечестия, если только, по вашим молитвам, дано будет нам приять такую силу слова, чтобы подобно ревнителю Финеесу, одним ударом обличения поразить обоих, соединенных между собою нечестием»⁷².

И обличения свои начинает св. Василий с самого заглавия сочинения Евномия. «Первое его злоухищрение – придумать этот род сочинения, и предложить учение в виде защитительной речи, чтобы не подать мысли, что главное его намерениe – изложить догматы нечестия, но показать, что приведен к сочинению необходимостью. Ему хотелось, чтобы, каким бы то ни было способом, сделалось известным это лукавое и безбожное провозглашение, и чтобы произведена была на свет хула, которую давно он зачал, и которою давно болел. Но видел также, что если открыто примет на себя звание учителя, не только будет это крайне тяжело и неприятно слушателям, но и сам себя сделает он для многих не заслуживающим вероятия и подозрительным, как человек желанием славы увлеченный в новизны; а если предложит слово в виде защитительной речи, то избегнет подозрения в нововведении, и тем самым более привлечет к себе слушателей; потому что все люди естественно привыкли с благорасположением принимать сторону унижаемых. Поэтому жалуется на обвинителей и клеветников и им приписывает вину своего сочинения... А что слово защищение у него один вымысел, обличается сие тем, что не зная, кого наименовать обвинителем своим в том, в чем по-видимому, усиливается оправдать себя, выходит на защищение, не выводя на позор лиц... опасаясь, что ложь сделается очевидною, стыдится назначить известные лица своими обвинителями»⁷³.

Это сочинение св. Василия было сколько грозно для еретиков, столько же утешительно для всех православных христиан и поучительно для многих даже епископов, не столько сильных в знании слова Божия, чтобы всегда и на все измышления еретиков отвечать с непобедимою силою несокрушимого учителя истины. И для самого св. Василия оно было не бесполезно тем, что доставило ему случай тщательнее ознакомиться с теми местами св. Писания, на которых еретики основывали свои лжеумствования, и через то облегчило для него борьбу с ними во время его пресвитерского и епископского служения. Вторая польза от этого сочинения была та, что доставив ему известность ученого богослова, открывало ему путь быть, так сказать, учителем самых епископов, через что он приобретал себе большее число сотрудников к достижению общего блага православной Церкви. Так обращался к нему в последующее время за советами св. Амфилохий Епископ Иконийский и св. Василий, в ответ ему, написал 30 глав о Святом Духе, которые служили разрешением некоторых возражений со стороны еретиков.

По смерти отступника от спасительной веры – Юлиана, православная Церковь недолго наслаждалась покоем. Взошедший на престол Император Иовиниан был кроток, добр и готов был сделать все не только к уврачеванию ран православной Церкви, нанесенных ей слабодушным Констанцием, подчинившемся влиянию ариан и жестоким и хитрым отступником от веры – Юлианом, но и к доставлению ей полного торжества над еретиками, производившими страшные смуты в Христовой Церкви, удаляя истинных пастырей от Христова стада и приставляя к нему наемников, которые растлевая души пасомых нечестивым учением, расхищали и их достояние. Но вероятно время, назначенное Промыслом Божественным для испытания православной Церкви, не кончилось. Благочестивый Иовиниан, пробыв на царском престоле около одного года, отошел ко Господу, не успев привести в исполнение своих благих предначертаний.

По смерти его вступил на престол Императорский (29 Марта 364 года) Валент, сильно покровительствовавший apиaнам и, в угоду им наносивший величайшие оскорбления православной Церкви в лице ее Епископов и их пасомых. Apианe, пользуясь его покровительством, усильно стремились повсюду разносить и утверждать свои заблуждения; где встречали себе сопротивление со стороны архипастырей Церкви, там при содействии военной силы брали в свое распоряжение православные храмы, а православных пастырей и особенно архипастырей изгоняли вон и ссылали в заточение.

Евсевий, которого избрание совершено было с таким затруднением и с таким смущением, хотя обладал всеми качествами, чтобы называться добрым христианином, но занимая всегда только одни гражданские должности, и будучи еще слишком мало знаком с вероучением Церкви православной, заняв высокую степень архиепископа Кесарийского, чувствовал себя слишком бессильным для того, чтобы противодействовать и с успехом отражать дерзкие и ухищренные нападения ариан, пользовавшихся сильным покровительством Императора. Тогда он сознал нужду в деятельном и многосведущем помощнике. И в этих-то обстоятельствах Евсевий обратил свой взор на св. Василия, который, будучи еще чтецом Кесарийской церкви, явил себя сильным защитником православия в опровержении защитительной речи злочестивого Евномия. – Чтобы свет учения Василиева, почерпнутого им из глубокого и всестороннего изучения слова Божия, скорее мог разливаться во все стороны и удобнее озарять умы и сердца всех, имевших очи видеть, Евсевий решился поставить его на свещник церковный (364 г.) через возведение его в сан пресвитера. Но святой Василий, любя уединение, не желал принять на себя сан пресвитера, который навсегда уже должен был его отвлечь от пустынного уединения и поставить его в среду такой жизни, которая, волею или неволею, должна была нарушать его мир душевный. Для выражения только своего послушания власти церковной покорился требовании своего Apхиепископа и преклонил главу под руку святительскую для принятия посвящения в сан пресвитера⁷⁴. Но сердце оказалось не так способным к покорности воле начальнической, как ум и воля, и потому он нашел нужным письменно высказать своему другу, св. Григорию, скорбь, постигшую его, и просить утешения, как и тот обратился в подобных обстоятельствах к Василию за утешением в скорби душевной. Св. Григорий, хорошо сознавая ту пользу, какую он мог принести Церкви, убеждал его покориться определению Промысла Божественного по вниманию к тем затруднительным обстоятельствам, в которых находилась Церковь, смущаемая дерзкими нападениями apиан⁷⁵.

Святый Василий, приняв во внимание совет своего друга, и привыкнув всякое дело, за которое принимался во славу имени Божия и спасение душ ближних, доводить до возможной для сил человеческих полноты и совершенства, все свое время посвящал трудам нового своего служения, не переставая однако же упражняться в подвигах пустынножителей. Ни частые посещения от других, ни множество дел не отвлекали его от прежнего поста и постоянной молитвы⁷⁶.

Вскоре по посвящении в сан пресвитера, Евсевий, Apxиепископ Кесарийский, назначил св. Василия составить и произнести в храме беседу из первых стихов Соломоновых притчей. Несмотря на трудность дела, св. Василий не отказался от послушания воле своего Архипастыря и исполнил дело с совершенным пониманием предмета и с великим назиданием для слушавших его.

Обратим внимание хотя на некоторые мысли этой беседы св. Василия, чтобы его первый труд в звании пресвитера не остался бесплодным для наших душ. В начале этой беседы, обращая слово к Архипастырю, указывает и цель, ради которой предложено было ему это дело и трудность выполнения самого дела. «Хороша награда за послушание, говорит он. Поэтому послушаюсь доброго отца, который из словес Духа предлагает мне нечто для упражнения, и по примеру опытных ловцов, хочет у меня, как у молодого пса, испытать скорость бега в местах непроходимых. Предложил же он мне для истолкования вступление в книгу притчей. Но сколько неудобопостижим смысл сего чтения, известно это всякому, даже малосведущему. Впрочем, не должно отказываться от поручения возложившему упование на Господа, Который по молитвам пастыря, даст ми слово во отверзение уст моих (Еф. 6, 19)»⁷⁷.

Показав, в чем состоит возвышаемая и восхваляемая Соломоном премудрость, и раскрыв великую пользу этой премудрости для возобладавших ею, указывает потом и средства к приобретению ее. «Начало премудрости страх Господень (Притч. 1, 7). А страх – очищение души по молитве Пророка, который говорит: пригвозди страху Твоему плоти моя (Пс. 118, 120). Где обитает страх, там пребывает всякая душевная чистота, потому что оттуда бежит всякий порок и всякий нечестивый поступок и телесные члены, пригвожденные страхом, не могут порываться на дела неблагоприличные. Как человек, в которого вонзены осязаемые гвозди, будучи удерживаем болью, остается бездейственным, так и пригвожденный страхом Божиим, ожиданием угрожающих наказаний, пронзаемый как бы некоторою болью, не может и глаз употреблять на что не должно, и рук простирать на дела непозволенные, и вообще, ни в малом ни в великом, поступать вопреки своему долгу. Оскверненных же и подлых душею Соломон не допускает к слышанию Божественных учений, говоря: а бесстрашные во вратах водворятся (Притч. 19, 24). И: взыщет премудрости у злых, и не обрящет (Притч. 14, 6). И еще: взыщут мене злии, и не обрящут (Притч. 1, 28), потому что не очищены Божиим страхом. Поэтому кто намерен приступить к принятию премудрости, тот приходи, очистив срамоту греха спасительным страхом».

Объясняя далее слова: познати наказание, показывает как пользу наказания, так и то, что познание наказания, т. е. пользы, происходящей от наказания, служит признаком и вместе наградою за мудрость. «Наказание есть некоторое полезное для души образование, которое не без труда очищает ее нередко от пятен греха, и в настоящее время не мнится радость быти, но печаль: последи же плод мирен наученным тем воздает во спасение (Евр. 12, 11). Поэтому познати cие наказание не всякому уму возможно; потому что многие, отказавшись от трудности настоящего, по невежеству не ждут полезного окончания дела, но, огорчаясь суровостью прилагаемого о них попечения, остаются в недуге невежества».

Пользу наказания доказывает примером детей, подвергаемых за леность наказанию. «Как малые дети, нерадивые к учению после лоз, которыми высечет их учитель или приставник, сделавшись внимательнее, начинают понимать уроки, и то же слово, которого до побоев не слыхали, после боли от лоз как бы через это отверзлись у детей уши, и слухом приемлется, и удерживается в памяти; так бывает и с теми, которые не внимают Божию учению и презрительно выслушивают заповеди. Когда Бог нашлет на них наказание, тогда те особенно Божеские повеления, о которых всегда им было говорено, и которые всегда оставляли они без внимания, приемлются ими, как первый раз коснувшиеся их слуха. Поэтому сказано: наказание Господне отверзает уши мои.

Указав на цель и пользу, каких достиг апостол Павел через наказание бесчинного (1Тим. 1, 20), и Бог через плен мятежного народа Израильского (Иер. 31, 19), св. Василий говорит: «наказание для рассуждающих здраво дороже множества денег. Потому Соломон говорит: приимите наказание, а не сребро (Притч. 8, 10), чтобы во время нужды, когда или тело больно или домашние дела в расстройстве, не возыметь тебе лукавой мысли о Боге, но со многим терпением принимать его удары, вразумляясь, в чем ты согрешил, и познав наказание, говорить, гнев Господень стерплю, яко согреших Ему (Мих. 7, 9). И благо мне яко смирил мя еси (Пс. 118, 71).

Так как под словом наказание разумеется иногда обучение наукам, как и о Moиcee сказано: и наказан бысть всей премудрости египетстей (Деян. 7, 21): то св. Василий советует останавливать внимание свое только на тех науках, которые могут принести действительную пользу душе через приближение к Богу, а не удовлетворять только суетной любознательности. «Иные, упражнясь в геометрии, которую изобрели Египтяне, или в астрологии, которая была в уважении у Халдеев, или вообще вдаваясь в выспренние умствования об образах и тенях, презрели изучение Божия слова. А многих занимали пиитика, риторика и изобретение софизмов, для которых предметом служит ложь; потому что пиитика не может обойтись без басни, риторика без искусства в слововыражении, а софистика – без лжеумствований. Итак, поскольку многие, при тщательном изучении всего этого, вознерадели о познании Бога, состарившись в исследовании предметов пустых, то необходимо познание наказания, чтобы избирать обучение полезное, избегать же обучения неразумного и вредного».

Разбирая слова притчей: да даст отрочати юну чувство же и смысл, переходит и к различению возрастов души в нравственном отношении. «Из многих мест Писания,– говорит св. Василий, – знаем и состояние души детское, и состояние цветущее, и состояние уже старческое. Например, как узнаем от Павла, Коринфяне были младенцы; почему и имели еще нужду в молоке, предуготовительном и простом учении Евангелия, а не были в состоянии преодолевать твердую пищу учений. А юноша душою тот, кто доведен до совершенства во всех частях добродетели, духом горящ, исполнен ревности в делах благочестия, имеет силы со всем напряжением делать добрые дела. Его и Евангелие называет хищником, могущим восхитить небесное царство (Мф. 11, 12). Его и Дух Святой, как способного, употребляет в песнопениях; ибо сказано: юноши и девы да восхвалять имя Господне (Пс. 148, 12). И у Иоиля обещано юношам, что видения увидят (Иоил. 2, 26). Старец же душею тот, кто совершен в благоразумии. Таким был Даниил, который в юношеском теле показывал степенную смышленость, внушавшую уважение более всякой седины; почему и говорят ему старцы, исполненные дней лукавых: гряди, гряди посреде нас и возвести нам, яко тебе даде Бог старейшинство (Дан. 13, 50)».

Выясняя слова: разумный же строительство (управление) стяжет, вопрошает: «что же такое управление? Не без всякого ли сомнения, оно есть сознание души о непостоянстве дел человеческих и о том, как надобно преплыть непостоянную жизнь? Ибо во многих местах Писания находим, что настоящая жизнь называется водами и морем; например, в псалме: ниспосла с высоты и прият мя: восприят мя от вод многих (Пс. 17, 17). Ибо само собою видно, что псаломник водами называет житейский мятеж; потому что, как счастливое и вожделеваемое многими не имеет твердости и постоянства; так несчастное и плачевное не установляется в неподвижности, но все подвержено колебанию, волнению и неожиданным переменам. Поэтому, как море не может оставаться надолго в том же положении; если теперь оно гладко и незыблемо, то в непродолжительном времени увидишь, что изрыто будет порывами ветров, а если теперь свирепеет и кипит от бури, то вскоре восстановится в нем глубокая тишина: так и житейские дела удобно принимают тот и другой оборот. Для этого нужен правитель, который бы и в благоведрие жизни, когда все у него несется попутным ветром, ждал перемены и не успокаивался настоящим как безмятежным, и в горестном состоянии дел не терял надежды и не утопал, поглощенный излишнею скорбью; потому что ни телесное здравие, ни цветущая юность, ни домашнее обилие, ни всякое другое благоденствие жизни, не бывают продолжительны; а напротив того, и среди этого благоведрия жизни ожидай иногда непогоды. Приидет болезнь, приидет нищета; ветер не всегда дует в корму; но и такого человека, который во всех отношениях обращает на себя взоры и достоин соревнования, постигает иногда неожиданное бесславие: также и всякое благоденствие жизни возмущают непредвидимые обстоятельства, подобно каким-то бурям. Самая непрерывность зол для тебя тоже, что волны, которые одна за другой возвышаются, бороздят твою жизнь и воздвигают страшное волнение. Со временем увидишь, что и это минуется, жизнь переменится в радость и истинно приятную тишину. Посему, тот разумный правитель, кто вникая в действительную природу, управляет приключениями жизни, остается всегда сам себе равен, не превозносится в благодушии, не упадает духом в несчастьях».

«Еще и в других случаях полезно для нас благо управления. Ибо знаю другие волны и страшное обуревание, восстающее в душе – обуревание плотских страстей. Раздражение и страх, удовольствия и скорби, наносимые нам плотским мудрованием, как будто сильною какою-то бурею, нередко потопляют неуправляемую душу. Посему должно, чтобы ум, как кормчий, восседая выше страстей, правя плотию, как кораблем, искусно направляя помыслы, как кормило, мужественно попирал волны, высоко держась над ними, недоступен будучи страстям, нисколько не принимал в себя их горечи, подобной соленым морским водам, но всегда говорил в молитве: да избавлюся от ненавидящих мя и от глубоких вод. Да не потопит мене буря водная, ниже да пожрет мене глубина (Пс. 68, 15–16)».

«Хочешь ли, опишу тебе и другое плавание, для которого необходим нам дар управления. Подобно есть царствие небесное человеку купцу (Мф. 13, 45). Поэтому все мы – купцы, все, которые идем евангельским путем, и через исполнение заповедей приобретаем себе обладание небесным. Нам должно собрать великое и разнообразное небесное богатство, чтобы при объявлении прибыли на полученные таланты, не остаться постыжденными, и не услышать: лукавый рабе и ленивый (Мф. 25, 26), но, нагрузившись товарами, отважиться безопасно переплыть жизнь сию. Многие собрав в молодости многое, когда достигли они середины жизни, и духами злобы воздвигнуты были на них искушения, не перенесли тяготы сей непогоды, потому что не было у них управления, и они подверглись ущербу во всем ими собранном. От этого одни потерпели кораблекрушение в вере (1Тим. 1, 19); другие погубили целомудрие, приобретенное ими в юности, как скоро, подобно какой-то неожиданной буре, подуло на них лукавое сластолюбие. Подлинно, самое жалкое зрелище после поста, после суровой жизни, после продолжительных молитв, после обильных слез, после двадцатилетнего, или даже тридцатилетнего воздержания, по невнимательности и по нерадению души оказаться вдруг лишенным всего. Жалкое зрелище – тому, кто обогатился исполнением заповедей, уподобиться какому-то богатому купцу, который, восхищаясь множеством товаров, когда корабль его, носимый попутным ветром, переплыл уже страшное море, вдруг остается без всего; потому что корабль разбивается у самой пристани, – уподобиться, если и он приобретенное многими трудами и потом губит при одном приражении беса, потопленный грехом, как некою бурею. Такому человеку, у которого вся добродетель подвергается вдруг кораблекрушению, прилично сказать: приидох во глубины морския, и буря потопи мя (Пс. 68, 8)».

Поэтому надежно держись за кормило жизни. Управляй своим глазом, чтобы когда-нибудь через зрение не вторглись в тебя стремительные волны вожделения; управляй слухом и языком, чтобы одним не принять в себя чего вредного, а другим не выговорить чего запрещенного. Смотри, чтобы не опрокинула тебя буря раздражительности, чтобы не обрушились на тебя ужасы страхов, чтобы не потопила тебя тягота скорби. Страсти суть волны; держась выше их, будешь надежным кормчим жизни. А если не уклоняешься каждой из них благоразумно и постоянно, то подобно кораблю без груза, увлекаясь всем, что ни приключится, погрязнешь в море греха. Поэтому выслушай, как может прийти к тебе знание управления. У мореходцев в обычай смотреть на небо, и там находить путеуказание кораблю, днем в солнце, а ночью в медведице, или в другой какой из постоянно видимых звезд, и по оным всегда угадывать прямизну пути. Посему и ты имей око, обращенное к небу, по слову сказавшего: к Тебе воздвигох очи мои, живущему на небеси (Пс. 122, 1). Взирай на солнце правды, и как звездами, руководясь Господними заповедями, имей неусыпное око, не давай сна очима и веждома дремания (Пс. 131, 4), чтобы в заповедях иметь тебе достаточное путеуказание. Ибо сказано: светильник ногама моима закон Твой, и свет стезям моим (Пс. 118, 105). Если никогда не задремлешь у кормила пока находишься в сей жизни, в этом непостоянстве мирских дел: то получишь и содействие Духа, который поведет тебя вперед, и безопасно понесет кроткими и мирными веяниями, пока не спасешься в оную неволнуемую и тихую пристань Божией воли»⁷⁸.

Св. Василий неохотно согласился принять на себя сан пресвитера, но приняв его, совершенно предался своим новым обязанностями, так что иногда отказывался от переписки с друзьями⁷⁹ за недостатком свободного времени. Неутомимо занимаясь проповеданием слова Божия вверенной его попечению пастве, и исполнением особо возлагаемых на него поручений от Евсевия, архиепископа Кесарийского, он в тоже время не переставал назидать своими наставлениями и братию устроенного им монастыря в Понте. Сначала Евсевий не мог не чувствовать блага, которое приносил ему св. Василий своими советами и деятельным сотрудничеством в управлении церковными делами; и пока он обращал внимание только на его благочестивую жизнь, на его мудрое слово и помощь, оказываемую ему им во всех делах, питал к нему заслуженное им доверие и расположение. Когда же свет благочестивой жизни и мудрого облагодатствованного слова Василия привлек к нему взоры и сердца большей части паствы и иноков, то по внушению врага нашего спасения, коснулась его сердца зависть, которая скоро высказалась в охлаждении и недоверии к Василию. Такое отношение Евсевия к Василию скоро сделалось известным чтившим его, разных сословий, особам. Вследствие сего, – говорит св. Григорий Богослов, – восстают против Евсевия, Apxиeпископа Кесарийского, «избраннейшие и более мудрые в Церкви, если только премудрее многих те, которые отлучили себя от мира и посвятили жизнь Богу, – я разумею наших назореев, особенно ревнующих о подобных делах. Для них было тягостно, что презирается их могущество, оскорбленное и отринутое, и они отваживаются на самое опасное дело, замышляют отступить и отторгнуться от великого и безмятежного тела Церкви, отсекши и немалую часть народа из низкого и высокого сословия. И cиe было весьма удобно сделать по трем важным причинам. Василий был муж уважаемый, и едва кто из наших любомудрцев пользовался таким уважением, если бы захотел, он имел столько сил, что мог бы придать смелости своим защитникам. А оскорбивший его находился в подозрении у народа за смятение, произведенное при возведении его на престол, так как и сан предстоятеля получен им был не столько законно и согласно с правилами, сколько насильственно. Явились также некоторые из западных архиереев, и они привлекали к себе всех православных в Церкви. Что же предприемлет сей доблестный ученик Миротворца? Не ему было противоборствовать и оскорбителям и ревнителям, не его было дело заводить прю и расторгать тело Церкви, которая была уже борима и находилась в опасном положении от тогдашнего преобладания еретиков. Употребив в совещание об этом меня, искреннего советника, со мною же вместе предается он бегству, удаляясь отсюда в Понт, и настоятельствует в тамошних обителях, утверждает же в них нечто достойное памятования и лобызает пустыню вместе с Илиею и Иоанном, великими хранителями любомудрия, находя cиe более для себя полезным, нежели в настоящем деле замыслить что-либо недостойное любомудрия, и во время тишины, научившись управлять помыслами, нарушить cиe среди бури»⁸⁰. И действительно, в таких обстоятельствах, которые угрожали расторжением Кесарийской церкви, что могло доставить только торжество врагам Церкви, Василий ничего лучшего не мог предпринять, и Григорий ничего лучшего не мог присоветовать своему другу, как спасаться бегством от врагов и друзей. Но так как, с одной стороны, несправедливость к нему правителя церкви, с другой бедствие, угрожавшие Церкви со стороны врагов православия, не могли не действовать скорбно на душу Василия, поэтому неизменный друг его, Григорий, чтобы утешить его своим присутствием и беседою, последовал вместе с ним в пустыню.