Истинное человеколюбие и ложное

Слово в 18-ю годовщину братства святителя Николая чудотворца¹².

Чадца моя, не любим словом, ниже языком, но делом и истиною. (1Ин. 3:18).

Святой апостол и Евангелист Иоанн, именуемый Богословом по возвышенности содержащегося в его писаниях учения о Таинствах веры, например о Боге Слове, о духовном возрождении, о Таинстве Причащения и т. д., принадлежит также к числу величайших нравоучителей. В области нравоучения он есть по преимуществу учитель любви. Никто из апостолов в такой мере не усвоил заповеди Христа Спасителя о любви к ближним, как возлюбленный ученик Его Иоанн; никто с такою силою и убедительностью не раскрыл значения любви в деле спасения, как он. Излагая в своём Евангелии прощальную беседу Христа, он обратил преимущественное внимание на Его заповедь о любви, как заповедь новую (Ин. 13:34). В его соборных посланиях преобладает учение о любви. И не только письменно, но и устно он с особою ревностью напоминал верующим о любви. В последние годы своей жизни он часто произносил одно наставление: «Дети, любите друг друга». – «Зачем ты повторяешь одно и то же»? спросили его ученики. – «Это самая необходимая заповедь, отвечал он; если её исполните, то весь закон исполните». Но как же именно до̒лжно её исполнять? Ответ на это содержится, между прочим, в его же словах из первого соборовало послания: «Чадца моя, не любим словом, ниже языком, но делом и истиною». Углубимся в значение этих слов.

Любить словом или языком значит уверять кого-нибудь в своей приязни, доброжелательстве, преданности, уважении, готовности ко всяким услугам. Но вот представился случай доказать на деле искренность этого уверения, и ничего не делают, – выручить ближнего из беды, помочь ему в нужде – отказываются. Извинительно это, если щедрые на слова и обещания неожиданно поставлены бывают в такие неблагоприятные обстоятельства, что лишаются возможности, при всём искреннем желании, оказать действительные услуги ближнему. К сожалению, ласковые слова и великолепные обещания нередко оказываются праздными словами и обещаниями потому, что или произносятся в порыве минутного, быстро исчезающего, увлечения и легко забываются, или служат покровом одного лицемерия. В обоих случаях нет любви к ближнему, ибо любовь должна быть свидетельствуема делом, а не праздным словом. – Бывает иногда возможность помочь ближнему и словом, например, печального утешить, недоумевающему подать добрый совет, заблуждающегося вразумить, порочного на путь истины наставить, вообще выразить участие к ближнему посредством слова и только словом помочь ему; но это слово есть вместе дело, и о людях благотворящих ближнему посредством слова никак нельзя сказать, что они любят ближнего только словом и языком, а не делом. Служение словом истины есть существенная обязанность пастыря и за неисполнение, или за небрежное исполнение её, с него гораздо строже взыщет Господь, чем за недостаток усердия к вещественному благотворению. «Горе мне, аще не благовествую», говорит апостол, и вслед за ним должен говорить себе каждый пастырь. Любовь к пасомым должна преимущественно выражаться в слове, или в благовествовании, которое и есть его дело.

Но если любовь к ближнему должна быть свидетельствуема делом, то с другой стороны до̒лжно заметить, что не всякое дело помощи ближнему есть свидетельство любви; ибо можно помогать ближнему не по любви, а по таким побуждениям, которые не имеют ничего общего с любовью, например по тщеславию, по надежде на награду, по страху прослыть скупым и жестокосердым, по нежеланию отстать от других. Во всех случаях, когда помощь ближнему вызывается подобными побуждениями, нет любви истинной, хотя видим здесь не слово, а дело. В основании этого дела не лежит любовь истинная, а лицемерная, вопреки заповеди любить делом и истиною. Дело помощи ближнему может быть названо делом любви только тогда, когда в основании его лежит истина в смысле искренности и чистоты побуждений.

Но истина в любви не ограничивается одною искренностью. Любовь может быть искреннею, но всё же чуждою истины. Это в том случае, если любовь к ближнему соединяется с нехристианскими воззрениями на обязанности в отношении к ближним. В наше время во имя христианской любви говорят, пишут и делают много такого, что не может быть одобрено с христианской точки зрения. Укажем на несколько примеров.

В судебной практике известно не мало случаев излишней снисходительности к уголовным преступникам, даже оправдания их несмотря на тяжкие их вины, на ясные доказательства их злодеяний. Такое отношение судей к подсудимым, несогласное со справедливостью, вредное для общества и для самих преступников, поощряемых безнаказанностью к новым преступлениям, приветствуется многими во имя христианской любви. Дух Евангелия, говорят, есть дух человеколюбия и всепрощения. Ревность двух апостолов, пожелавших наказать огнём самарян, не принявших Христа Спасителя, остановлена была словами Его: «не весте, коего духа есте вы. Сын бо человеческий не прииде душ человеческих погубити, но спасти» (Лк. 9:55–56). Всё это непререкаемо; духом кротости и снисходительности должны быть проникнуты не только частные лица в отношении к ближним, но и судьи. Что, впрочем, эта снисходительность не должная простираться до нарушения справедливости, особенно в делах судебных, что милость к одной стороне не должна соединяться с обидою другой, это внушается также Евангелием, – оно проповедует не одну милость, но и суд. Христос Спаситель обличает фарисеев за то, что они «оставили суд, милость и веру» (Мф. 23:23). Следственно, по учению Евангелия, до̒лжно быть не только милостивым, но и правосудным. Ссылаются на то, что Христос не осудил жену, ятую в прелюбодеянии; но этот пример отнюдь не служит к оправданию судей снисходительных, с нарушением справедливости к подсудимым. Христос поступил так потому, что, как не облечённый судебною властью, Он не почитал себя в праве применить к грешнице закон Моисеев о побиении камнями таковых, и, уклонившись от обвинения её по этому закону, хотел только показать, что и обвинители её, быть может, не менее грешны, и что как бы ни было тяжко преступление, оно должно возбуждать не презрение, не ненависть к преступнику, а сожаление и доброжелательное участие. А такое отношение к преступнику совместно со строгим судом над ним. Ведь справедливые судьи обвиняют и карают преступников не по злобе, не по жестокосердию, a по требованию закона и в душе прощают и жалеют того, кого осуждают. – Св. Владимир равноапостольный по приятии христианской веры сделался до того кротким и снисходительным, что боялся казнить разбойников, и когда епископы и старцы, по случаю размножения разбоев, стали говорить ему: «почему ты не казнишь разбойников»? он отвечал: «боюсь греха». Епископы убедили его, что греха тут нет, что князь от Бога поставлен на казнь злым, а добрым на милование, и что по суду до̒лжно казнить разбойников. Подобно сему нельзя одобрить тех присяжных судей, которые по ложному человеколюбию и опасению греха, уклоняются от произнесения законного приговора преступникам. Грех не в этом, а в потворстве преступникам.

Голос ложного человеколюбия слышится также в толках о веротерпимости. Во имя христианской любви требуют полнейшей свободы расколу и другим сектам, не почитая достаточными значительные льготы, какие снисходительное правительство даровало им в последнее время. Что раскольники суть заклятые враги Церкви, хулители её священноначалия, богослужения и Таинств, что губя самих себя, они губят совращениями простые верующие души, до всего этого нет дела защитникам свободы раскола: они с торжеством приветствуют всякую льготу расколу и желали бы снять с него все ограничения, какие ещё остаются в отношении к нему. Неужели этого требует христианская любовь? Истинно-христианская любовь в отношении к заблуждающим состоит не в том, чтобы благоприятствовать успехам их заблуждения, их усилиям сделать как можно больше вреда для Церкви, а в том, чтобы обращать заблуждающих на путь истины. Делают ли что-нибудь подобное наши человеколюбцы – стоятели за полнейшую свободу раскола? Не предоставляют ли они это дело исключительно пастырям церкви? По крайней мере поддерживают ли их своим содействием? – Не только не поддерживают, но всячески порицают их за действительные, а больше за выдуманные недостатки и пороки, и своими злобными порицаниями возбуждают против них не одних раскольников, но и православных. Если же так, то почему же утверждают защитники раскола, что они действуют во имя христианской любви? В их действиях видна не любовь к ближним, а непростительное равнодушие к их благу; их человеколюбие есть ложное, отнюдь не христианское человеколюбие.

Радетели о благе народа до сих пор не перестают выражать участие к нему громкими жалобами на его бедность, на неприглядность его внешнего быта. Не станем заподозривать искренности их участия; не станем отрицать, что их языком и пером движет христианская любовь к меньшей братии. Спросим только: есть ли истина в основании их любви, согласна ли она со справедливостью, даже с истинным благом тех, которых они принимают под свой покров? Ведь чего они хотят? Им кажется, что причина бедности сельского населения заключается не в лености, которой оно безнаказанно предаётся после освобождения от рабства, не в пьянстве, а в неправильном якобы распределении собственности, в крайне недостаточных наделах землёю. И вот они настаивают на необходимости новых переделов, – конечно не с такою дерзостью, как это было прежде до известных Державных слов¹³, – на необходимости обеспечить одно сословие насчёт другого. Но хорошо ли это? Согласно ли с христианской любовью? Истинная христианская любовь должна быть соединяема со справедливостью, желание блага одним – с уважением к правам других. Но справедливо ли отнимать у одних, чтобы дать другим, устроять благосостояние одних с обидою для других? До этого, конечно, дело не дойдёт. Права собственности, ограждённые законами, останутся неприкосновенными, несмотря на попытки наших народолюбцев поколебать их. Но эти попытки поистине преступны, ибо ведут только к нарушению мирных отношений между гражданами: в одном сословии возбуждается недовольство своим состоянием, зависть к богатым, несбыточные надежды поживиться насчёт их, в другом опасение за свою собственность. Нет, – любовь к меньшей братии не в том должна состоять, чтобы сеять в её среде смуты и возбуждать опасные мечты, а в том, чтобы поддерживать в ней трудолюбие, честность, трезвость. Без этих условий не принесёт ей пользы обширное землевладение.

Не исчисляем других видов ложной христианской любви. Скажем только, что в наше несчастное время во имя христианской любви провозглашаются самые безнравственные и противообщественные учения. Распространители этих учений не веруют ни в Бога, ни в Христа Искупителя, отвергают искупительное значение Его страданий и смерти, Его Богочеловечество, Его учение о тайнах веры, всё отвергают и только одно поставляют Ему в заслугу: заповедь о любви, не обращая внимания на связь этой заповеди с учением о вере, о любви к Богу, о самоотвержении. Вне этой связи христианскою любовью можно оправдывать и оправдывают нарушение супружеской верности, распутство и всякие преступления: всё будто бы до̒лжно прощать во имя Христово, без требования исправления и веры в благодать Божию. Какое возмутительное искажение смысла заповеди о любви!

Но отвратим взоры от сего мрачного зрелища, которое открылось пред нами при размышлении о словах апостола: «не любим словом, ниже языком, но делом и истиною», и в них поищем лучше руководства к упражнению в делах истинной христианской любви, к числу которых относится и то дело, которое приняло на себя Братство святителя Николая, празднующее сегодня 18-ую годовщину своего существования. Оно учреждено, как знаете, для вспоможения бедному духовенству в содержании его детей во время воспитания их в духовно-учебных заведениях. Дело, принятое на себя Братством, как видите, есть дело святое, – ибо есть дело любви, и потому достойно сочувствия и поддержки со стороны общества. В чём же должно выразиться это сочувствие, в чём должна состоять эта поддержка? В том ли только, если скажут: дело Братства доброе, дай ему Господи успех? – Без сомнения, нельзя не благодарить и за слово одобрения и благожелания, в виду того, что слово одобрения, сказанное одним, может быть принято к сердцу другим и расположить его к делу благотворения, а слово благожелания, сказанное в молитвенном духе, может привлечь помощь Божию Братству. Но заповедь апостола требует от нас выражать любовь к ближнему не одним словом и языком, а делом и истиною. Хорошо доброе слово, но ещё лучше благотворительное дело, – вещественное вспомоществование ближнему в его нужде. Благотворители иногда затрудняются опасением, не попало бы пособие в недостойные руки. В отношении к тем лицам, для вспомоществования которым существует под сенью здешнего храма благотворительное Братство, это опасение не должно иметь большого значения. Эти лица суть бедные служители Церкви. Служение Церкви есть служение спасению христианских душ, следственно такое дело, которое может не ценить только тот, кто равнодушен к своему спасению и к святой Церкви. Истинный сын церкви всегда отнесётся с участием к служителям её в их нуждах. Могут быть между ними небрежные к своему долгу, даже порочные. Но если не для них лично, то ради их семейств, ради их детей, неповинных в неодобрительном поведении отцов, справедливо оказывать им помощь, с надеждою, что дети будут лучше отцов проходить служение Церкви, если общество даст им средства приготовиться к сему служению. – Братия, не упустим случая исполнить заповедь любви к ближним не словом, а делом и истиною. Пособие, какое вы окажете детям духовенства, призреваемым Братством, будет вполне справедливо, согласно с истиною и следственно богоугодно.