Юстиниан II

Юстиниан разделил общую судьбу своего отца и деда в том отношении, что верховная власть перешла в его руки, когда он был еще в очень юном возрасте. Одаренный большой энергией, смелый в своих замыслах, настойчивый в их проведении, как показали последующие события, властолюбивый и властный, он не имел, очевидно, в своем окружении опытных государственных мужей, которые могли бы сдерживать его порывы и направлять его энергию на благо государства. Носитель славного имени, он, видимо, хотел во многом подражать деяниям своего великого предшественника, но представлял по характеру полную ему противоположность и своим самовластием и жестокостью сам подготовил ту катастрофу, которая положила конец его правлению на десятом году власти. Заменивший его на троне Леонтий пощадил его жизнь в память его отца, подверг его обычному тогда увечью и отправил в далекую ссылку. Постигшее его несчастье не сломило его энергии, и он сумел через десять лет вернуть себе отчий трон. Пылая местью к своим врагам, он дал волю своей жестокости и водворил кровавый режим, какого дотоле не знала империя. Пять лет кровавых ужасов завершились на шестом году второго правления Юстиниана новой катастрофой, которая положила конец не только его правлению, но и династии Ираклия. Неудачи внешней политики Юстиниана в первое правление и та страшная жестокость, которую он проявил во второе, запечатлелись в памяти современников и отразились на характере летописного предания. Оно проникнуто резкой враждебностью к нему за все время его правления и в сообщениях об отдельных событиях того времени носит следы искажения действительных отношений, как будет то выяснено в дальнейшем изложении.

В ту пору, когда верховная власть перешла к Юстиниану, внешние отношения империи слагались для нее весьма благоприятно. Халиф Абд-аль-Малик, принявший в тот самый год наследие своего отца, оказался в чрезвычайно трудном положении, так как в разных местах поднялись против него видные претенденты, находившие поддержку в среде соплеменников. Наставшим в халифате смутным временем воспользовались также и мардаиты для своих разбойничьих подвигов. Занятый планами борьбы со своими соперниками, Абд-аль-Малик старался обеспечить себя со стороны империи заключением мира. Византийский двор отозвался на это предложение, и в Дамаск прибыл уполномоченный для выработки мирного договора магистриан Павел. Переговоры касались двух спорных территорий, острова Кипра и Армении. Сирийские и византийские известия единогласны в том, что остров Кипр был признан состоящим в двойном владении, и в договор было занесено положение о дележе доходов с населения пополам между двумя державами. ⁷⁰² Что касается Армении, то, по свидетельству сирийских летописцев, халиф отказался в пользу империи не только от Армении, но и соседних земель: «Гурзана, Арзона и северной части Мидии, т. е. Атропатены», ⁷⁰³ а по записи Феофана – Армения и Иверия были поставлены в такие же условия, как и остров Кипр, т. е. доходы с этих стран подлежали дележу пополам. Мир был заключен на десять лет. Выкуп мира арабами, установленный в договоре 677 года с Муавией, был сохранен и на будущее время, но в повышенном размере: Абд-аль-Малик обязался платить 1000 золотых монет, одного коня и одного раба за каждый день мира. ⁷⁰⁴ Со своей стороны император принял на себя обязательство, касавшееся мардаитов, которые умели отстаивать свою независимость и создавали большие затруднения для арабов своими набегами на соседние области. Мардаиты в своей внутренней организации представляли войско. Феофан определяет их, как военную часть – τάγμα του Λιβάνου, а Никифор видит в них воинов (όπλῖται), которые «с давнего времени были расквартированы в горах Ливана». ⁷⁰⁵ Так как военное звание было наследственным еще при Константине Великом, и горы Ливана составляли особое военное управление, то весьма вероятно, что главное ядро мардаитов составляли потомки тех воинов, которые числились некогда в старых имперских полках, расквартированных в горах Ливана и имевших там свою оседлость.

Халиф предложил императору переселить в свое христианское царство немирившихся с игом ислама христиан и встретил с его стороны полную готовность. Забота императора о христианах, живших под властью иноверных владык, была старой традицией византийского двора, и согласие Юстиниана принять мардаитов могло содействовать поднятию его престижа на Востоке, оторванном от империи. Переселение совершилось во второй год правления Юстиниана, очевидно, после сношений с мардаитами, и было с их стороны добровольным, так как император не имел в отношении к ним никаких способов воздействия силой. Все наши источники, отметившие это событие, дают точную цифру переселения, а именно: 12 тысяч человек. ⁷⁰⁶ Это число относится только к воинам, как и выражается Никифор (όπλῖται), и не обнимает собою жен, детей и неспособных к военной службе членов их семей. Переселение совершилось при личном участии в этом деле Юстиниана, который побывал для этого в Армении. О том, где были поселены мардаиты, Феофан не упоминает. Но для IX и X веков имеются определенные сведения, что мардаиты составляли два военных корпуса, из которых один входил в состав морской фемы кивериотов и имел свой центр в приморском городе Атталии в провинции Памфилии, а другой – на западе империи: в Пелопоннесе, на острове Кефалонии и в Никополе, приморском городе провинции Эпира. Численность корпуса в Атталии была 5087 человек, а на западе – 4067. Первый корпус нес морскую службу на судах, которые назывались галерами, γαλαῖαι, и состоял под общим начальством командира, носившего имя ὀ κατεπάνω (капитан), которого назначал сам император. Офицерский корпус составляли 3 турмарха, 42 друнгария и 42 комита. ⁷⁰⁷

Феофан сопровождает свое сообщение о переселении мардаитов в империю злостным осуждением Юстиниана за то, что он сам «разрушил медную стену», которая охраняла империю от арабских нашествий в малоазиатские области. По его словам, мардаиты своими набегами сделали необитаемыми города пограничной от империи полосы от города Мопсуестии в Киликии и до пределов Четвертой Армении, и лишь после их выселения в империю арабы могли утвердиться в этих городах, и «Романия» (т. е. Малая Азия) стала терпеть «неисчислимые бедствия, которые длятся и доселе». Но так как мардаиты сидели в горных ущельях Ливана, а арабы давно держали под своей властью северную Сирию, отвоевав ее у Ираклия, то утверждение Феофана является весьма сомнительным. Мардаиты тревожили своими набегами Палестину, а не далекие от их местожительства северные области, и в словах Феофана слышится лишь отзвук тех осуждений Юстиниана, которые могли возникнуть позднее, когда возобновились нашествия арабов и Абд-аль-Малик превратил в сильную крепость старый город Мопсуестию, что случилось, по всему вероятию, в 704 году. Исполнителем этого дела был Абдалла, сын Абд-аль-Малика. ⁷⁰⁸

Переселению мардаитов в империю предшествовал поход имперских войск в Армению под начальством стратига анатоликов Леонтия, исавра по национальности, занимавшего, по-видимому, этот пост еще при имп. Константине. Феофан помещает этот поход в первый год правления Юстиниана; но так как его правление началось осенью, то, очевидно, следует иметь в виду весну и лето 686 года, как время военных действий в пределах Армении. По сообщению Феофана, Леонтий покорил целый ряд областей: Армению, Албанию, Буканию (?) и Мидию, причем истреблял повсюду арабские гарнизоны и обложил все эти земли податями в доход казны и препроводил императору большую сумму денег. ⁷⁰⁹ В этом предприятии Феофан видит проявление самовластия юного императора (άβούλως τα κατ’ αύτόν διοικῶν) и прибавляет, будто Абд-аль-Малик, узнав об этом, завладел Киркезием и подчинил себе Феополь. ⁷¹⁰

В сообщении Феофана является вполне невероятным распространение военных действий Леонтия на Албанию и Мидию, тем более, что в Албании уже с давних пор хозяйничали хазары. Что же касается Киркезия и Феополя (т. е. Антиохии), то оба эти города давно находились под властью арабов. По свидетельству, сохраненному Михаилом Сирийцем, Абд-аль-Малик отступился от Армении в пользу императора, а тем самым и от Иверии. Таким образом, поход в Армению Леонтия мог иметь целью восстановление власти императора в восточных ее областях и не мог превратиться в войну с арабами, как это выходит в зложелательном к Юстиниану изложении Феофана. Насколько успешны были действия Леонтия и насколько прочны результаты его похода, судить об этом является весьма затруднительным ввиду скудости византийского предания и большой неясности и противоречий в свидетельствах армянских историков. ⁷¹¹ Гевонд в своей «Истории халифов» упоминает об этом походе, как о разбойническом набеге, сопровождавшемся грабежом, опустошением и пожарами. ⁷¹²

Мир с арабами обеспечивал спокойствие на восточной границе, а те тяжкие междоусобия, которые продолжались в халифате, давали надежду на его прочность в течение выговоренного десятилетнего срока. Эти благоприятные условия Юстиниан задумал использовать для военных предприятий против славян, заселивших области, ближайшие к столице с запада. Покорение некоторых славянских племен Константом в его походе 658 года имело характер эпизода, а в правление Константина не было, по-видимому, предпринято ничего с целью упрочить достигнутые тогда результаты. Водворение болгар на севере от Балканских гор и покорение ими славянских племен создавало новую опасность для империи. В третий год своего правления Юстиниан организовал большой поход на славян по следам деда в направлении города Фессалоники. Переправив из Малой Азии кавалерийские полки, он покорил войной много славянских племен, а некоторые из них подчинились ему добровольно. Повторяя попытку своего деда усилить армию организацией из славян новых военных частей, Юстиниан задумал переселить покоренных и подчинившихся ему славян на территорию Малой Азии и избрал для этой цели ближайшую к столице с востока область, провинцию Вифинию.

В это время эта страна составляла часть фемы, носившей старое имя Опсикия, от латинского слова obsequium, свита. При имп. Константине Опсикий составлял часть военного управления войск Фракии, ⁷¹³ а при Юстиниане являлся особой самостоятельной фемой, во главе которой стоял командир, носивший старый титул комита. ⁷¹⁴ Набеги арабов в первые годы правления Константина, доходившие до самого Халкидона и сопровождавшиеся зимовками арабов в Эксаполе, должны были иметь своим последствием значительное ослабление в количестве населения этих областей и, по всей вероятности, запустение тех местностей, откуда арабы выводили людей, как военную добычу. Переселение земледельческого народа в эту область может рассматриваться как разумная забота правителя, и такое дело не являлось новаторством со стороны Юстиниана. Феодосий Великий селил во Фригии пленных остготов, а в регентство Анфимия в Вифинии вблизи горы Олимпа поселены были скиры, принявшие участие в неудачном вторжении гуннского хана Ульдиса в придунайские страны. ⁷¹⁵ Аналогичные меры принимались и при Юстиниане Великом. Но его соименник имел, по-видимому, при этом в виду не столько интересы земледельческой культуры, сколько надежду усилить при помощи новых варваров армию на Востоке, где предстояла великая борьба с арабами. Переправа на азиатский материк была организована в Абидосе.

Как были обустроены славяне на новых местах расселения, об этом нет сведений в нашем скудном предании; но можно предполагать, что переселение совершалось в составе целых племен с их князьями. Переселение славян, водворение их на новых местах жительства и устройство их быта и отношений в новых для них условиях являлось делом весьма сложным и потребовало немало времени, административных забот правительства, а также и расходов из государственных средств. Когда славяне были устроены на новых местах жительства, Юстиниан организовал из них новое войско, численность которого наши источники определяют в 30 тысяч человек. Оно имело характер национального ополчения, во главе которого стоял князь, – какой титул он носил, нам неизвестно, по имени небул – (Νεβοῦλος). Новое войско получило от Юстиниана название «сверхкомплектного», λαός περιούσιος. ⁷¹⁶

С тех пор славяне в Вифинии, или в феме Опсикии, составляли заметную часть туземного населения, которая жила на военном положении и считалась особой воинской частью имперской армии. Свидетельства Константина Багрянородного от X века позволяют утверждать, что ополчение славян состояло под начальством командиров, которые назывались «головами», κεϕαλαί, их было три. Войско было конное. ⁷¹⁷ Таким образом, и это начинание Юстиниана оказалось жизнеспособным и имело свою историю в судьбах имперской армии.

Феофан в своем кратком сообщении об этом предприятии Юстиниана сводит в один год как поход его в Македонию, так и переселение славян в Вифинию и осложняет эти события войной с болгарами. По его словам, Юстиниан выступил в поход «против Склавинии и Болгарии». О нарушении мира с болгарами говорит также и Никифор. Феофан знает о двух битвах Юстиниана с болгарами. Первая была в начале похода, когда императору удалось их отразить, а вторая по окончании покорения славян, когда Юстиниан был на обратном пути в столицу. Болгары заняли горное ущелье, нанесли тяжкое поражение имперским войскам, и сам Юстиниан едва спасся. Никифор не упоминает об этих битвах. Так как поход Юстиниана был направлен в Фессалонику, то его путь лежал далеко от той территории, которая была предоставлена болгарам по договору с имп. Константином. Если же Юстиниан встретил их на своем пути и отразил, то, значит, болгары делали грабительские походы в занятые славянами земли на юг от Балканских гор и сами не держали мира. А если бы армия Юстиниана потерпела тяжкий разгром от болгар при своем возвращении из Македонии, и само выступление болгар являлось бы следствием того, что Юстиниан нарушил заключенный с ними его отцом мир; то естественно было бы думать, что дело не могло ограничиться этими столкновениями и война должна была продолжаться. ⁷¹⁸ Но в наших источниках нет никаких сведений о дальнейших враждебных отношениях между империей и болгарами, и те же болгары дружественно приняли Юстиниана, когда он в 705 году явился к ним, и помогли ему восстановить свои права на трон. Быть может, поражение Юстиниана болгарами на его обратном пути из «Склавинии» есть лишь зложелательное искажение какого-нибудь эпизода войны со славянами. Если бы болгары могли проложить пути имперской армии в южных областях Фракии, то и само передвижение большой массы славян из Македонии к Абидосу было бы вряд ли возможно. Как бы не обстояло дело относительно болгар, смелая политика Юстиниана в отношении славян увенчалась полным успехом и дала ему возможность не только заселить опустевшие местности в Вифинии, но и увеличить армию на 30 тысяч человек, что, по тогдашним условиям, представляло весьма большую силу.

От тех же причин, от которых пострадала Вифиния, пришел в запустение полуостров Кизик, который в течение нескольких лет находился во власти арабов в тяжкое время осады Константинополя с моря. Удача с переселением славян послужила, быть может, поводом применить аналогичную меру и к этой территории. Для этой местности славяне не годились. Кизик был городом старой культуры с мореходным населением. Юстиниан обратил свои взоры на остров Кипр, считавшийся по договору с халифом общим владением обеих держав, и решил переселить киприотов на полуостров Кизик. ⁷¹⁹ Феофан считает эту затею бессмысленной (’ αλόγως) и выставляет дело так, что переселение не удалось. Флот, который перевозил переселенцев, потерпел крушение, множество народа потонуло, а уцелевшие от бури вернулись назад. ⁷²⁰ Само событие Феофан относит к шестому году правления Юстиниана, т. е. 690–691 гг. Но мы имеем современное свидетельство, а именно 39-й канон пято-шестого собора 692 г., на основании которого можно утверждать, что киприоты были переселены на полуостров Кизик вместе со своим епископом, резиденцией которого стал новый город Юстинианополь. Так как епископ Кипра был издавна автокефальным и не подчинен антиохийскому патриарху, то и после своего переселения он сохранил свою автокефальность и не был подчинен константинопольскому патриарху. Его права автокефального архиепископа были распространены на все пространство старой провинции Геллеспонта, и ему был подчинен епископ Кизика. ⁷²¹ Таким образом, вопреки показанию Феофана, переселение киприотов несомненно совершилось. Из сообщений Константина Багрянородного о том же событии приходится заключить, что киприоты были поселены не только на полуострове Кизик, но и во многих местностях южных областей Малой Азии. ⁷²²

Так как Кипр был по договору в общем владении, то выселение киприотов задевало интересы халифа. Абд-аль-Малик заявил протест на действия императора и убеждал его не нарушать мира до оговоренного десятилетнего срока. Дело не дошло до немедленного разрыва, как приходится заключить из эпизода с колоннами для храма Каабы в Мекке. Эта главная святыня ислама жестоко пострадала от пожара во время междоусобной войны, и Абд-аль-Малик, справившись со своими противниками, приступил к отстройке храма. Для его украшения он задумал взять колонны из Гефсиманского храма в Иерусалиме. Этому воспротивились два видных представителя христианской общины Иерусалима, Сергий и Патрикий. Они ручались халифу, что император пришлет ему новые колонны для храма в Мекке. По их просьбе Юстиниан выслал колонны из имперских мраморных ломок, и Гефсиманский храм не был лишен своего старого великолепия. ⁷²³

Выставляя замысел Юстиниана переселить киприотов, как искание предлога нарушить мир с арабами, Феофан рассказывает о другой обиде халифу, которая имела будто бы ту же самую цель. Хотя арабы давно водворили в Сирии свое господство, но монета, которая чеканилась в сирийских городах, сохраняла старый тип и сопровождалась изображением императора по старой традиции римской империи. Сохраняя старый размер и вес монеты, Абд-аль-Малик заменил изображение императора изречениями из Корана. Обязательный платеж императору он сделал в новой монете. Но Юстиниан отказался принять деньги, несмотря на все уверения халифа о ее равноценности с прежней, что и привело в конце концов к расторжению мирного договора.

Таково повествование Феофана. ⁷²⁴ Но сирийские летописцы относят чекан новой монеты с изречениями из Корана к 695 или к 697 году, а не к 690–691, как выходит по Феофану, который помещает спор о монете в шестой год правления Юстиниана. ⁷²⁵ Таким образом, и в этом свидетельстве следует признать тенденциозную выдумку зложелателей Юстиниана, а не подлинное историческое свидетельство, как принимали его все повествователи судеб Византии до последнего времени.

Если о монете не могло быть спора между Юстинианом и Абд-аль-Маликом, так как новый чекан возник через несколько лет после расторжения мира, то все-таки Феофан прав в своем утверждении, что вина возобновления войны лежит на Юстиниане. Мечтая о победных лаврах, Юстиниан готовился к войне и возлагал особые надежды на новое славянское воинство. В Дамаске знали о его приготовлениях к войне, и когда он на седьмой год правления стал во главе своей армии, чтобы начать поход в Сирию, арабы предупредили его. Во главе арабской армии стал брат халифа Мухаммад, состоявший правителем Месопотамии. Встреча произошла в пределах империи, на территории провинции Вторая Армения, близ города Севастополя. Феофан сообщает, будто Юстиниан, собравшись в поход, сам письменно известил арабов, что он отказывается от заключенного договора. Арабы протестовали и просили Юстиниана не нарушать мира до условленного срока, но он не внял их внушениям. Тогда арабы снарядили армию и дошли до Севастополя. Здесь они сделали еще раз попытку образумить Юстиниана, призывая Бога в свидетели. Но Юстиниан оставался глух к голосу благоразумия и спешил начать битву. Тогда арабы воткнули договорную хартию на пику и с этим знаменем выступили против императорских войск. Битва окончилась победой Юстиниана, но Мухаммад поправил дело и превратил свою неудачу в блестящую победу. Он послал вождю славян Небулу колчан, наполненный золотом, и щедрыми обещаниями склонил его к измене с 20 тысячами его войска. Когда измена славян, составлявших, по-видимому, главную силу армии, огласилась, остальное войско бежало. Юстиниан отомстил изменникам, перебив их семейства. Эти казни совершались в местности Левкакта (т. е. Белая скала) на берегу Никомидийского залива. ⁷²⁶

Так как еще с 665 года близ Апамеи существовала большая колония славян, изменивших императору, то весьма вероятно, что сношения с Небулом велись при их посредстве. В сирийских источниках сохранено свидетельство, что число новых изменников было 7 тысяч человек, которые были поселены в области городов Антиохии и Кирра. ⁷²⁷ Перешедшие к арабам славяне сослужили им хорошую службу в последовавших затем набегах в малоазиатские области, являясь проводниками в передвижениях по знакомой им территории. Об этой помощи славян упоминается в записи о вторжении Мухаммада в 694 году. ⁷²⁸

Жестокие казни, которым Юстиниан подверг семейства изменивших ему славян, нельзя понимать, как делали то многие повествователи судеб Византии, как истребление всех поселенных в Вифинии славян. Сопоставление общего числа «сверхкомплектного войска» участвовавших в походе славян и количества поселенных в Сирии приводит к выводу, что изменившие составляли около четвертой части славянского воинства. Весьма вероятно, что это событие повело за собой некоторые изменения в организации управления славянской колонией и самим ополчением. Во главе управления встал сановник высокого ранга. Заключение в этом смысле позволяет сделать один вещественный памятник, недавно вошедший в оборот науки, а именно: моливдовул одного «апоината», ведавшего славянским ополчением, дата которого, 8-й индикт, соответствует 694/05 или 709/10 годам. ⁷²⁹

Ближайшим последствием неудачного исхода начатой Юстинианом войны с арабами было отпадение армян и добровольное подчинение верховной власти халифа. Измену совершил Сумбат Багратуни, ⁷³⁰ который незадолго до того получил от Юстиниана свой пост верховного начальника римской Армении. Эта измена не коснулась областей с армянским населением на верхнем течении Тигра, обозначавшихся термином Четвертая Армения, и победитель Юстиниана Мухаммад, брат Абд-аль-Малика, сделал вторжение в эту страну в 695 году и увел, по сообщению Феофана, огромное число пленных. ⁷³¹

После своей неудачи в войне с арабами Юстиниан отдался другим заботам. Таковы были церковные дела, о чем речь будет дальше, и строительство в столице, имевшее целью расширение и украшение дворца, который оставался в том виде и размерах, какие были даны ему при Юстине II. Быть может, к строительству побуждало Юстиниана имя великого строителя, которое он носил. Краткое сообщение Феофана существенно дополняется сообщениями, сохранившимися в «Обряднике византийского двора» Константина Багрянородного. Юстиниан пристроил к дворцу огромный роскошный зал, носивший имя «Триклин». В длину он простирался от ипподрома и до Хрисотриклина, сооруженного Юстином. Вход в этот зал с западной стороны представлял роскошный вестибюль, называвшийся «Скиды», который получил значение второго парадного входа во дворец после Халки. Из Триклина был устроен особый ход на ипподром. К Триклину примыкала другая обширная пристройка: портик во всю длину Хрисотриклина с западной его стороны. Он получил название Лавзиака. Кроме этих огромных пристроек, Юстиниан возвел новую ограду вокруг дворца. ⁷³² В завершение своих забот о великолепии дворца Юстиниан задумал соорудить фонтан на месте приема дима венетов, которые были, вероятно, его партией, как и его великого соименника, и помост (βάϑρα), на котором располагались димоты во время приема и славословий императору. Но место, которое он считал подходящим для этого сооружения, было застроено: на нем стояла старая церковь во имя Богоматери, носившая название митрополичьей. Настойчивый в осуществлении своих замыслов Юстиниан решил сломать церковь и, чтобы смягчить впечатление, которое могло произвести разрушение храма на набожное настроение населения столицы, потребовал от патриарха, чтобы тот освятил это дело церковным служением. Патриарх – то был Каллиник, занявший кафедру осенью 694 г. – отказался, заявив, что в церковном обиходе имеется служба только на освящение храма, а не на его разрушение. Тем не менее император заставил патриарха исполнить его волю, и тот совершил моление, закончив его словами: «Слава тебе, Господи, терпящему вся, ныне и присно и во веки веков». Церковь была сломана и на ее месте сооружен фонтан для венетов. Вместо старой церкви была построена новая в квартале, носившем имя Петрин. ⁷³³

Властный характер Юстиниана и тот дух инициативы, который он проявлял, вызывали, по-видимому, с самого начала его правления протест и раздражение в среде придворной знати. Юстиниан жестоко расправлялся с неугодными ему людьми, и тюрьма префекта города была наполнена узниками, из которых некоторые томились в ней по много лет. В их числе были люди военного звания, и видный полководец Леонтий, занимавший высокий пост уже при отце Юстиниана и обогативший казну своим походом в Армению, терпел заключение в течение трех лет. Самым влиятельным лицом при Юстиниане в последние годы его правления был придворный евнух, перс по происхождению, Стефан. Он занимал пост сакеллария, т. е. начальника императорской казны, который имел особое значение за время правления династии Ираклия. Грубый и жестокий по характеру, Стефан проявлял возмутительное самовластие в отношении людей высокого положения и однажды, в отсутствие Юстиниана, позволил себе подвергнуть телесному наказанию мать императора, Анастасию. Ближайшим помощником Стефана был Феодот, некогда монах, снявший с себя свои обеты. Он занимал пост главного начальника финансового управления, который носил в ту пору название генерального лагофета, γενικός λογοϑέτης. Неумолимый в деле взыскания налогов, он применял конфискации и казни, вызывая к себе всеобщую ненависть. Постройками заведовал Стефан и дозволял себе всякие насилия и обиды в отношении рабочих и мастеров. ⁷³⁴ Весьма возможно, что жестокости по взысканиям Феодота имели также связь с постройками, требовавшими больших расходов. Жестокость и самовластие Юстиниана, неудачи его личной политики, произвол его временщиков создавали благоприятную почву для мятежного брожения в столице. Число недовольных современным режимом нарастало, и наука астрологии и предсказаний, имевшая в те времена большое распространение, оказала со своей стороны поддержку глухому брожению, которое разразилось взрывом, положившим конец правлению Юстиниана. Но раньше, чем излагать об этом событии, необходимо обозреть сохранившиеся свидетельства о церковной политике Юстиниана и его отношениях к римскому престолу.

Шестой Вселенский собор с его осуждением монофелитства и торжеством православия, как его отстаивал трон ап. Петра, не успокоил, по-видимому, на Востоке старых тревог. Такое заключение можно вывести из того, что Юстиниан счел своей обязанностью проверить и подтвердить соборные акты. Не ограничившись этим, он послал экземпляр актов, скрепленный своей подписью, папе в Рим, с препроводительным посланием от 17 февраля 687 года, которое проясняет нам внешнюю обстановку проверки актов, но не дает материала для выяснения самого повода этого события. ⁷³⁵ Быть может, дело это стояло в связи со сменой на патриаршем престоле. Георгий, при котором состоялся собор, скончался в начале 686 года, и его преемником стал его предшественник Феодор, который некогда склонялся к монофелитству и был устранен за год до открытия собора. Собрание, на котором происходила проверка соборных актов, имело характер всенародного представительства. Состав его перечислен в послании императора в таком виде: во-первых, патриархи и апокрисиарий папы; во-вторых, синклит, т. е. высшие чины двора и правительства; в-третьих, находившиеся в столице митрополиты и епископы, в-четвертых, военные чины, и притом в такой последовательности: схолы, т. е. дворцовая гвардия, димы – очевидно, как представители населения столицы, экскувиты и затем представители всех фем, составлявших в совокупности имперскую армию: «богохранимый императорский опсикий», анатолики, войско Фракии, армениаки, войско Италии, т. е. равеннского экзархата и Сицилии, карабисианы, т. е. имперский флот, и «сентенсианы», термин, который обнимал войска Африки и Сардинии, объединенных в одну административную единицу со времен владычества вандалов. Таким образом, император, признав нужным всенародно решить важное, касающееся всех его подданных, дело, собирает вокруг себя, помимо сановников духовных и светских, представительство от всех составных частей своей армии, как той силы, которая воплощала в себе идею государственного единства и при своем территориальном делении являлась как бы представительством всего населения империи. То был результат непрерывного военного времени, которое переживала империя, начиная со времен Ираклия и появления нового врага на востоке.

Соборные акты после их прочтения в собрании были скреплены подписями всех присутствовавших и самого императора. Для римского папы в его сознании главы вселенской церкви и хранителя истины церковного учения присылка экземпляра актов имела характер ручательства императора за правоверие всей империи. Быть может, в этом поступке Юстиниана была и другая сторона и действовал пример его великого соименника, который послал папе свое исповедание веры по вступлении на престол, и неукоснительно повторял это в отношении последующих заместителей трона ап. Петра. Поддерживая добрые отношения с папским престолом, которые закрепил его отец, Юстиниан, кроме препроводительного послания, направил к папе еще два других, которые заключали в себе льготы по обложению земельных имуществ, принадлежавших папскому престолу. В одном было облегчено податное бремя в пользу императорской казны с имуществ, расположенных в Лукании и Бруттии, в другом живой инвентарь папских имений освобождался от состояния в залоге у военных командиров экзархата. О получении этих документов в папской канцелярии сделана запись в Хронике пап. ⁷³⁶

Престол св. Петра занимал в то время Конон, сын воина, родившийся и выросший в Сицилии, почтенный старец, на котором сошлись клир, народ и войско после больших смут из-за претендентства на престол двух более видных и честолюбивых кандидатов. 27 декабря 687 года скончался патриарх Феодор и его преемником оказался Павел, посвященный в епископы из мирян и занимавший раньше пост асикрита. ⁷³⁷ В его управление церковью добрые отношения Юстиниана с римским престолом были резко нарушены. Это случилось в непосредственной связи с собором в Константинополе, который состоялся, вероятно, в 692 году и заседал в том самом зале с куполом (Τροῦλλος), в котором происходил Шестой Вселенский собор. ⁷³⁸ От места заседаний он получил название Трулльского, но он имел и другое имя – «Пято-шестой». Это последнее наименование объясняется тем, что его участники и сам император, который был, по-видимому, его инициатором, быть может также в подражание своему соименнику, рассматривали его, как дополнение к двум предшествующим Вселенским соборам, которые в своих определениях держались исключительно в пределах общих теоретических богословских вопросов, имели своей задачей установление и охрану истины христианского вероучения и вовсе не касались церковного строительства, обряда и быта. В этой последней сфере Юстиниан Великий законодательствовал от себя лично в виде приказов на имя патриарха, или административных распоряжений. Патриарх Иоанн Схоластик (555–567) свел церковное законодательство Юстиниана в особый сборник, ⁷³⁹ и дело на этом остановилось, если не считать нескольких указов Ираклия, имевших характер ограждения казны от излишних расходов. При всем своем властолюбии Юстиниан не пошел по следам своего великого соименника, но властно поддержал обнаружившееся в его время течение ревнителей чистоты христианских нравов. Предоставив собранию епископов уврачевать обнаружившиеся недочеты или оправдать вошедшие в жизнь и прочно укоренившиеся отступления от прежде действовавших узаконений, Юстиниан постарался придать этому собору характер вселенского.

Из 102 канонов собора только два первые имеют своим предметом веру. В них дано подтверждение символа веры, определений всех шести Вселенских соборов и признание канонического значения за так называемыми «апостольскими канонами» в полном их количестве 85. Все остальные постановления относятся к церковному строительству и заботе о чистоте христианских нравов. Отклонения от обязательного для христиан поведения ведут за собой или церковную кару, т. е. лишение сана для членов клира и отлучение для мирян, или же подлежат действию уголовного закона. В порядке последовательности остальных постановлений нет никакой системы и иной раз трудно уловить логическую связь.

Большинство канонов имеет своим содержанием запреты разного рода нестроений в жизни тогдашнего общества, которое, будучи издавна христианским, терпело в своей среде разные обычаи, державшиеся от давно искорененного в империи язычества. Таковы были празднества со старыми именами – календы, воты, брумалии и безымянный праздник 1 марта, знаменовавший, по-видимому, начало весны. На этих праздниках народ плясал на улицах и в плясках принимали участие как мужчины, так и женщины, были в ходу маски и ряженые (62). В полнолуние раскладывались костры на улицах перед домами и лавками, и люди прыгали через огонь (65). Сбор винограда являлся поводом для веселых песен в честь бога Диониса (62). Большое распространение имели гадания разного рода, предсказания, гороскопы и талисманы (61). Все эти остатки старины строго воспрещены на будущее время. Образ жизни представителей клира грешил нередко против высоких заветов христианской нравственности. Собор повторил старое запрещение Юстиниана Великого членам клира развлекаться конными ристаниями и театральными представлениями, причем наряду с клириками помянуты в числе виновных в этом грехе и монахи (24), а также – содержать заезжие дома и харчевни (9) и даже – торговать блудницами (86). В общественных банях мылись вместе женщины и мужчины, что позволяли себе и члены клира (77). Монахи в своих черных ризах и с длинными волосами скитались по городам и сквернили обеты своим зазорным поведением (42). Члены клира позволяли себе участие в азартных играх (50). Население проявляло пристрастие к разным увеселениям, азартным играм, звериным травлям. Широкое распространение имели картины грязного содержания (100). Церкви в некоторых местах не пользовались должным уважением (97), и в них загоняли на ночь скот (88). ⁷⁴⁰ Старый обычай, вечер любви (аган), выражался кое-где в безобразной форме обильных трапез в самих церквах (74). В некоторых местах молящиеся приносили виноград в церкви, и священники раздавали его вместе с причастием (28). Евхаристию давали умершим (83). За причащение св. Даров брали плату (23).

Воспрещая эти и подобные им дурные нравы и обычаи и грозя за них церковными карами, отцы собора отдавали дань своему времени, узаконивая исконную вражду христиан к иудеям. 11-й канон содержит запрещение не только есть опресноки, но также пользоваться услугами врача-иудея, мыться в бане вместе с иудеем и вступать с иудеями в какое бы то ни было общение.

Многие запрещения имеют характер полицейских распоряжений. Так, в портиках храмов воспрещается продавать съестные припасы и вообще заниматься торговлей (76). Женщинам запрещается разговаривать в церкви во время церковного служения (70). Пресвитерам, покинувшим свои церкви вследствие нашествия варваров, повелевается вернуться к месту служения (18). Изучающим право молодым людям в константинопольском университете запрещается устраивать театральные представления, надевать особую одежду и соблюдать любые языческие обычаи, утвердившиеся в школьном быту от старых времен (71). Подвергнуты запрету и ученые медведи, забавлявшие народ и в те времена (62). Наряду с вопросами добрых нравов и благочиния уделено было особое внимание дисциплине клира. Так, установлены были предельные наименьшие сроки для посвящения: для иподиакона – 20 лет (15), для пресвитера – 30 (4), для поступления в монахи – 10 (40). Вопреки старым узаконениям Юстиниана Великого о запрещении брачного сожительства для членов клира, отцы Пято-шестого собора не только не воспрещали его для пресвитеров и диаконов, но, напротив, строго запретили посвящаемым в духовный сан отпускать свою жену и расторгать брак под предлогом принятия сана. Воспрещение брачного сожительства было удержано лишь для епископов (13), причем жены посвящаемых обязаны были поступать в монастырь (68). Вступление во второй брак воспрещено было для всех членов клира (6).

Некоторые запреты имели местный характер. Так, в Армении по субботам и воскресеньям в течение Великого Поста ели яйца и сыр (56), Евхаристию приготовляли на чистом вине, не разбавляя его водой (32), посвящали в клир только детей клириков, устраняя других лиц (33). Все эти местные обычаи были на будущее время подвергнуты строгому запрету. С таким же неодобрением отнеслись отцы собора к обычаю римской церкви держать пост в субботу, осудили его и привели мотивы (55). Запрету подвергся также старый обычай изображать Иисуса Христа в виде агнца, зародившийся еще в катакомбах и перешедший в храмы, когда стали украшать их стены живописью и мозаиками (82).

Принятые на соборе определения (каноны) были поднесены императору с выраженной от имени собора просьбой, чтобы он утвердил их своей подписью. Юстиниан исполнил желание собора, и с целью придать ему вселенский характер, направил полный текст канонов, с предисловием в виде обращения к нему, к папе, оставив место для его подписи вслед за своей. Папский престол занимал тогда Сергий, антиохиец по происхождению, но родившийся уже в Панорме (Палермо) в Сицилии. Хотя папские апокрисиарии участвовали в соборе и приняли его постановления, но папа взглянул на дело иначе: отказался дать свою подпись и даже не допустил их к публичному чтению. Поводом к протесту послужило прежде всего то, что римская церковь признавала только первые 50 из числа «апостольских канонов», а не все 85. Помимо этого разногласия римская церковь держалась утвержденного в законодательстве Юстиниана Великого положения об обязательном расторжении брака при посвящении в клир, тогда как собор анафематствовал такое расторжение и признавал брачное состояние членов клира нормальным явлением. Наконец, прямым оскорблением папы являлось положение собора о запрещении поста в субботу.

Когда в Константинополе стало известно об отказе папы утвердить постановления собора, Юстиниан отправил в Рим магистриана Сергия с поручением арестовать и доставить в столицу епископа Порта Иоанна, участника Шестого собора, и консилиария папской курии Бонифация. Сергий исполнил поручение, и оба эти лица были отправлены в Константинополь. Вслед за тем Юстиниан потребовал приезда папы в Константинополь и отправил в Рим своего протоспафария Захарию. Путь его лежал через Равенну, и возложенное на него поручение не было тайной. Когда Захария прибыл в Рим и передал папе требование императора, то его положение оказалось весьма трудным. Равеннское войско решило не выдавать папу и двинулось на Рим. Захария распорядился закрыть все ворота, но, не имея опоры в римском войске, должен был искать защиты у папы. Равеннское войско вошло в город и, подступив к Латеранскому дворцу, заявляло громкими криками свое желание видеть папу. Захарию, который боялся за свою жизнь, папа спрятал в своей спальне, вышел сам к войску и успокоил его опасения. Войско и народ охраняли дворец, пока Захария не выехал из Рима под градом оскорблений. ⁷⁴¹ Так завершилось торжество папы над императором. Дело не имело продолжения, так как около этого времени разыгрался бунт в Константинополе, положивший конец правлению Юстиниана. Наш единственный источник об этих событиях, Хроника пап, излагает только внешнюю сторону событий и причины столь решительного выступления равеннского войска против распоряжений императора остаются не вполне ясными.

Бунт против Юстиниана в Константинополе разыгрался очень быстро, и Феофан, изложивший его с живыми подробностями, выставляет его как бы случайным и совершенно неожиданным. ⁷⁴² – В числе множества содержавшихся в заточении жертв жестокости императора находился в течение трех лет заслуженный полководец Леонтий. Неожиданно для себя он был освобожден и назначен командиром военных сил в Элладе. В его распоряжение были предоставлены три корабля, с которыми он должен был немедленно покинуть столицу. Корабли стояли в гавани Софиан. Мысль о низвержении Юстиниана назревала у Леонтия, когда он находился в заточении. В числе лиц, побуждавших его совершить переворот, были два монаха: один из монастыря Каллистрата, по имени Павел, обладавший познаниями по астрономии, которая в ту пору была нерасторжимо связана с астрологией и наукой предсказания будущего; другой – каппадокиец по происхождению, бывший клейсурарх, а в то время архимандрит монастыря Флора. Оба они утвердились в мысли, что Леонтию суждено занять императорский престол, о чем они и вели с ним речи во время его заточения. В ночь, когда ему предстояло уехать в Элладу, они явились к нему с другими заговорщиками и постарались убедить его отложить свои сомнения. Леонтий, решившись испытать свое счастье, направился в ночной тишине со своими единомышленниками и свитой к преторию и проник туда под предлогом, что его послал император, который немедленно сам прибудет, чтобы самолично произвести допрос некоторым узникам. Когда явился заведовавший тюрьмой и открыл ее двери, заговорщики схватили его и связали по рукам и ногам. Леонтий, войдя в тюрьму, освободил узников, в числе которых было много военных людей. Снабдив их оружием, Леонтий вышел на Форум Константина с громким кликом: «Все христиане – в святую Софию!» По всем регионам города прошли его посланцы с этим возгласом. В городе началось движение, и огромная толпа собралась в крещальню храма св. Софии. Леонтий с двумя монахами и более видными людьми из числа освобожденных им из заточения, явился к патриарху Каллинику и убедил его выйти к народу в крещальню и произнести слова псалма «Сей день, его же сотвори Господь» (возрадуемся и возвеселимся в оне). Патриарх подчинился обстоятельствам, и в ответ на эти слова из толпы раздались крики: «Да извергнуты будут кости Юстиниана». После этого народ направился на ипподром. На рассвете туда привели Юстиниана. Леонтий, из уважения к императору Константину, пощадил его жизнь и ограничился тем, что приказал отрезать нос низложенному императору и приговорил его к ссылке. Леонтий был провозглашен императором, и народ расправился с ненавистными слугами Юстиниана, Стефаном и Феодотом. Толпа волочила их по главной улице города до площади Тавра, где их растерзанные тела были сожжены на костре. Так был низвержен Юстиниан на десятом году своего правления взбунтовавшимся против него населением столицы.