Житие святого Далмация. Vita sancti Dalmatii.

Родез находится на юго-востоке Аквитании, на р. Авейрон, в области, где во времена Цезаря жило галльское племя рутенов, от названия которых и произошло название города (Rutena), в дальнейшем трансформировавшееся в Родез. С севера к ней примыкает Овернь, а с юга – область Нарбонна.

История епископата Родеза до назначения Далмация не слишком длинна. Он был всего лишь третьим епископом, назначенным на эту кафедру. История епископов Родеза до его восхождения на кафедру достаточно любопытна, и для более глубокого понимания положения епископата на момент назначения Далмация необходимо изложить все, что мы знаем о его предшественниках.

Однозначно можно утверждать, что на протяжении почти всего V в. епископская кафедра в городе Родезе пустовала. Этим знанием мы обязаны небезызвестному письму Сидония Аполлинария, датируемому 475 г.¹¹³⁸, где он перечисляет города, в которых епископские кафедры при вестготах оставались вакантными. В их числе и Родез, но, видимо, вскоре ситуация меняется и на кафедре Родеза появляется первый епископ. Им был некто Аманций, достаточно почитаемый и знаменитый в VI в., что нашло отражение и в житии Далмация¹¹³⁹, где его не преминули упомянуть. Видимо, благодаря популярности культа этого епископа, было впоследствии составлено и его житие¹¹⁴⁰, которое приписывают Венанцию Фортунату и которое сохранилось до наших дней. Этот документ не дает нам возможности точно определить ни год назначения Аманция, ни срок его служения. Однако в тексте есть упоминание, что промежуток времени между ним и его последователем, епископом Квинцианом, был невелик¹¹⁴¹. Также мы обладаем свидетельством Григория Турского о том, что Аманций был непосредственным предшественником Квинциана¹¹⁴². Таким образом, приблизительные временные рамки, в которые епископом Родеза был Аманций, можно определить как 475–506 гг. Однако в действительности это время было меньше¹¹⁴³, но точнее определить его не представляется возможным.

Как уже упоминалось выше, после Аманция епископом стал Квинциан, год восшествия которого нам неизвестен. Но мы имеем его подпись под решениями Агдского собора 506 г., на котором он присутствовал. Вскоре после этого, по словам Григория Турского, поссорившись с горожанами и заподозренный вестготами в том, что собирался сдать город франкам, он из-за угрозы смерти решил бежать в Клермон, где нашел приют у местного епископа¹¹⁴⁴. Этот эпизод Григорий поместил до описаний событий вестгото-франкской войны, приведшей к битве при Вуйе в 507 г., в результате победы в которой франки продолжили свой поход и захватили Родез в 508 или 510 г. силами Теодориха, сына Хлодвига. Однако по отношению к этому возникают большие сомнения. Более чем странно выглядит побег Квинциана в Клермон, который до 508 г. был под властью вестготов, кроме того, Родез находился достаточно далеко на юг от границ франков, чтобы до войны Квинциан мог думать о передаче города франкам. В 511 г. Квинциан поставил свою подпись под решениями собора как епископ Родеза, и у нас нет оснований сомневаться в этом, с учетом того, что вестготско-франкская война продолжалась и после смерти Хлодвига в 511 г.¹¹⁴⁵ Естественнее перенести изгнание Квинциана на период после 511 г., когда король остготов Теодорих в 512/513 г. заключает мир с наследниками Хлодвига и официально отказывается от всякой попытки отвоевать утраченные земли. И так как в дальнейшем никаких боевых действий между франками и готами не велось, то можно с наибольшей вероятностью предположить, что область Родеза была вновь отвоевана и возвращена под власть готов в 511–513 гг. Именно после этого произошел конфликт Квинциана с горожанами, который, если судить по «Vita Patrum» Григория Турского, был инспирирован скорее не тем, что Квинциан симпатизировал франкам, а тем, что он благословил перемещение мощей святого Аманция и тем самым совершил грубое вмешательство в культ святого, почитаемого в Родезе¹¹⁴⁶. Кроме того, Квинциан был уроженцем Африки и, следовательно, не принадлежал к местным родам, которые сами хотели удерживать контроль над собственным городом, чему способствовала епископская должность. Это косвенно подтверждается и в завещании Далмация, который просил не назначать на епископскую кафедру чужака или иностранца¹¹⁴⁷. После чего местным жителям удалось убедить готов в том, что Квинциан замышляет измену, и тот, испугавшись, решил скрыться у епископа Евфразия в Клермоне, в то время уже принадлежащем франкскому королю Теодориху I. Григорий же, скорее всего, сознательно поместил этот эпизод до начала войны, чтобы на его примере лишний раз продемонстрировать симпатии католических епископов Галлии к франкским королям в противовес арианскому королю Алариху II. И, как выразился Я. Вуд, изобразить их «пятой колонной» франков, что на самом деле не соответствовало истине¹¹⁴⁸.

В дальнейшем, после смерти в 515 г. Евфразия, история с изгнанием из Родеза сыграла на руку самому Квинциану. Так как король Теодорих остро нуждался в лично верных ему людях в Клермоне, в связи с небеспочвенными подозрениями в намерениях своих братьев¹¹⁴⁹, то он назначил Квинциана на место Евфазия со словами: «Квинциан был выгнан из своего города из-за своей любви к нам»¹¹⁵⁰. Таким образом, Квинциан был посвящен в епископы Клермона, при этом оставаясь формально и епископом Родеза, ведь Квинциан по сути не мог быть лишен этой должности. Такое могло осуществиться только по решению собора, созыв которого в тех условиях был невозможен. Прежде всего из-за разделения Первой Аквитанской провинции между франками и готами, что вносило немалую неразбериху в церковные дела того времени. Поэтому кафедра Родеза, формально имевшая своего главу в изгнании, фактически 10 лет пустовала, и дела церкви в этой области, скорее всего, находились в достаточно плачевном состоянии. И лишь после смерти Квинциана в 524 г. Родез вновь обретает католического епископа в лице Далмация, утвержденного архиепископом Нарбонна¹¹⁵¹.

Далмаций, в отличие от африканца Квинциана, был коренным жителем и гражданином города Родеза. Он часто по разным надобностям посещал Нарбонн и еще совсем молодым человеком был назначен епископом своего города¹¹⁵². Этот факт может служить косвенным доказательством того, что, скорее всего, он сам, как и большинство епископов Галлии V-VI вв., происходил из довольно влиятельного местного рода и, соответственно, был выразителем интересов местной аристократии. Этого, собственно, и добивались горожане, изгоняя чужака Квинциана. Григорий Турский отзывается о Далмации как о человеке высокой святости, воздержанном в пище и в плотских вожделениях, весьма милосердном и ко всем благожелательном, неутомимом в молитве и бодрствовании. Однако это не помешало после его смерти некоторым боровшимся за епископский сан во всеуслышание называть его «слабоумным и глупым». Единственное, в чем ему нельзя отказать, так это в хозяйственных способностях, хотя он не всегда доводил начатое до конца¹¹⁵³. Но, приняв дела в расстроенном состоянии, в церкви, практически десятилетие находившейся без главы, он, получая помощь и от вестготов, и от франков, смог поднять эту церковь и значительно расширить свой диоцез.

Время же для самого епископства было совсем нелегким. После своего назначения в 524 г. Далмаций не терял постоянных связей с Нарбонном и очень часто его посещал как в связи с нуждами церкви, так и просто из-за того, что до Нарбонна было недалеко¹¹⁵⁴. И в одной из своих поездок он смог получить аудиенцию у короля вестготов Амалариха, видимо, с целью получить помощь на восстановление изрядно разоренного прихода. Амаларих благосклонно принял молодого епископа и снабдил его достаточными материальными средствами, так как хотел расположить к себе все силы в этой пограничной с франками области. Этот факт представлен в «Житии Далмация» как одно из чудес святого Далмация, а именно, что король-еретик оказал поддержку и почести именно Далмацию в таком размере, что ни своим священнослужителям, ни христианам до этого не оказывал¹¹⁵⁵. И эта благосклонность короля приписывается божественной воле, хотя природа этой щедрости лежит на поверхности. Амаларих всяческими мерами пытался поддержать лояльность епископа в пограничной к франкам области. Но, несмотря на все эти усилия, тучи сгущались над властью вестготов в Родезе, и в 531 г. они разразились громом. Франки начали наступление по всей границе, Амаларих был убит и не оставил наследника, а в вестготских землях в Галлии образовался некоторый вакуум верховнрй власти. В Испании же еще со времен Теодориха довольно самостоятельную позицию сохранил Теода (Тевдис), практически не подчинявшийся королю и практически удерживавший верховную власть в этой провинции. Этим не преминули воспользоваться франки, совершив несколько нападений, в результате чего в 534 г. Родез перешел под контроль франкского короля Теодеберта I¹¹⁵⁶. В то время большинство вестготов покинули со своими семьями ранее занимаемые земли и перешли в Испанию или Септиманию. Теодеберт I, заручившись клятвой в верности от жителей Родеза, по сложившейся уже практике ничего кардинально не менял в организации управления, а удовлетворился лишь признанием своего верховенства и выплатой определенных налогов. Далмаций сохранил свои полномочия в этой области и включился в типичную для того времени повседневную жизнь епископа. Он посетил церковные соборы в 535 г. в Клермоне и в 541 г. в Орлеане, под решениями которых он поставил свою подпись, но в дальнейшем на протяжении практически 40 лет он не отметился больше ни на одном из церковных соборов, сконцентрировавшись на внутренних и хозяйственных делах. Мы находим его управляющим постройкой церкви, руководящим своими слугами и братией при полевых работах и молящим за жизни своих и чужих прихожан перед различными представителями власти¹¹⁵⁷.

После раздела Франкского королевства в 561 г. область Родеза оказалась в доле короля Сигиберта I, который в 566 г. женился на вестготской принцессе Брунгильде. Отец Брунгильды, король вестготов Атанагильд, считал важным элементом брака обеспечить свою дочь приданым, в это приданое помимо рабов, нарядов и украшений вошел и севеннский округ Аризит с 15 приходами, которые до этого принадлежали вестготам. Таким образом, соседняя с Родезом область тоже оказалась под властью короля Австразии. О положении Далмация при дворах прежних франкских королей нам ничего не известно, однако при австразийском дворе он, возможно, уже имел репутацию верного союзника короля Австразии¹¹⁵⁸. Это подтверждается тем, что когда через некоторое время округ Аризит утратил епископскую кафедру, то он был доверен в управление епископу Далмацию, что в свою очередь значительно расширило его хозяйственные и финансовые возможности¹¹⁵⁹. Кроме того, Далмаций вплоть до своей смерти в 580 г. оставался для австразийского двора важным звеном в цепи контактов с вестготским королевским двором, предоставляя информацию об этом королевстве. Как уже отмечалось выше, он в молодости много времени проводил в Нарбонне и наверняка не утратил контактов с этим городом, где у него должны были оставаться связи. Такой человек был необходим для австразийского двора и, в частности, для Брунгильды, желавшей держать связь со своей семьей в Толедо и знать все, что происходит в Вестготском королевстве. Сам по себе австразийский двор на тот момент был неоднороден, тон в нем задавали пробургундская партия во главе с герцогом Лупом и Гогоном и пронейстрийская во главе с епископом Эгидием Реймсским. Сигиберт умело маневрировал, раздавая поочередно должности и почести представителям различных группировок, тем самым сохраняя баланс сил¹¹⁶⁰. Определенно можно утверждать, что Далмаций не принадлежал к пробургундской группировке, так как во время борьбы за епископскую кафедру после смерти Далмация один из претендентов, который опирался на поддержку Гогона, позволял говорить во всеуслышание в адрес покойного Далмация нелицеприятные слова, что было бы недопустимо, если бы Далмаций имел тесные связи с группировкой Гогона¹¹⁶¹. Для его связи с пронейстрийской группировкой нет никаких предпосылок. А факт того, что именно Далмацию было доверено управлять «приданым королевы Брунгильды», указывает нам на то, что Далмаций, несомненно, входил в круг людей, лично верных Брунгильде. Сам факт расформирования самостоятельной кафедры Аризита сложно датировать, но, по-видимому, он приходится на период после гибели Сигиберта (575 г.). Ведь после смерти мужа Брунгильда могла свободно распоряжаться своим приданым¹¹⁶², и именно в это время у нее было больше всего опасений по поводу своей участи. Поэтому вполне естественно, что она предприняла попытку передать управление своим приданым в руки человеку, которому она больше всего могла доверять. Даже после смерти Далмация королева Брунгильда не позволила занять его место ставленнику Гогона и, вмешавшись, добилась того, что кафедру занял верный ей человек¹¹⁶³. Это лишний раз доказывает, насколько важным для Брунгильды было иметь своего человека на епископской кафедре Родеза.

Текст жития помимо описания жизнедеятельности Далмация дает нам подтверждения нескольких достаточно важных исторических фактов. Первым из них можно считать то, что в тексте имеется четкое упоминание о том, что Родез в 524 г. находился под властью готов. Этот факт сам по себе довольно примечателен, потому что известно, судя по давно бытующему мнению, что вестготы окончательно потеряли некоторые области Галлии (кроме Септимании) только в 531 г.¹¹⁶⁴ Житие Далмация же дает нам письменное подтверждение этого факта, намного более конкретное, чем пространное сообщение Прокопия Кесарийского¹¹⁶⁵, опираясь на которое большинство ученых делали свои выводы.

В научной литературе существует устойчивый миф о благодетеле Теодорихе, который, вмешавшись в галльскую войну, спас вестготов от полного уничтожения. Несомненно, доля правды в этом есть. В процессе этого спасения Теодорих, однако, не только отбивает Прованс у врага, но и присоединяет его к своим владениям, создав на его базе Галльскую префектуру с центром в Арле. Так что можно однозначно говорить о том, что Теодорих в вестгото-франкском противостоянии соблюдал большей частью свои интересы и, естественно, не желал усиления франков и бургундов за счет родственных ему вестготов. При этом он и сам не прочь был управлять провинциями южной Галлии и Испании. Это вылилось и в позицию, занятую им в отношении Гезалеха. Сначала он признал его королем, а впоследствии, когда счел его недостойным этого звания, повел борьбу против него, закончившуюся гибелью незаконнорожденного сына Алариха II. В результате он стал управлять оставшейся частью Вестготского королевства, объявив себя опекуном малолетнего Амалариха, сына Алариха II, и дочери Теодориха. Основная часть налогов из Вестготского королевства стекалась в Равенну, где и стала храниться казна вестготских королей. Теодорих сам назначает на различные должности своих ставленников и размещает остготские гарнизоны в городах Вестготского королевства.

Д. Клауде давно высказывал свое мнение об узурпации власти в Вестготском королевстве Теодорихом Великим. Ведь не совсем понятно юридическое обоснование его правления в Вестготском королевстве. Прокопий Кесарийский говорит нам об опекунстве Теодориха над законным правителем Амаларихом, сыном Алариха II. Но, по вестготским законам, Амаларих должен был приступить к управлению с 14 лет, т. е. примерно в 516 г.¹¹⁶⁶ Но этого не произошло. Видимо, начав с опекунства, Теодорих не желал расставаться с властью и разделять свое королевство, поэтому отстранил своего внука от власти, намереваясь передать объединенное королевство своему зятю Эвтариху. Но его политику в этом вопросе поддерживали далеко не все даже в Равенне, о чем говорит произошедший после его смерти в 526 г. добровольный раздел между его внуками. Причем факт добровольности не вызывает у исследователей сомнений.

В тексте жития Далмация есть утверждение, что в 524 г., когда Далмаций был посвящен в епископы, в Нарбонне тиран (tyrannus) владел готским троном. Под этим тираном, скорее всего, подразумевается король остготов Теодорих Великий, так как именно он в 524 г. владел и вестготским троном¹¹⁶⁷. Не проявление ли это истинного отношения населения Вестготского королевства к характеру власти Теодориха? Тем более что немного спустя Далмаций вновь посещает Нарбонн и короля (rex) Амалариха (526–531). Так, в одном тексте мы встречаем определения tyrannus в 524 г. и rex в адрес Амалариха несколько позднее. В продолжение этого хотелось бы привести небольшой отрывок из сообщения Прокопия Кесарийского об отношениях Теодориха и Теоды: «...Теодорих, опасаясь, как бы, в случае если он пойдет войной на своего подданного (Теоду), а этого можно было ожидать, против него не двинулись бы франки или визиготы...» ¹¹⁶⁸ Из этого отрывка понятно, что Теодорих при возможном походе против фактического узурпатора власти в Испании опасался как нападения франков, так и выступления вестготов Галлии, которые, судя по сообщению, занимали к нему отнюдь не лояльную позицию. Следовательно, желая удержать в повиновении вестготов и противостоять возможному нападению франков, Теодорих предпочел смириться с фактической самостоятельностью Теоды и не оттягивать свои войска в Испанию, тем самым не оставлять более «горячие точки». Вкупе с той решительностью, с которой было разделено королевство Теодориха после его смерти, можно с определенной уверенностью констатировать, что Теодорих большую часть времени был узурпатором власти в Вестготском королевстве, которого поддерживало далеко не все население, что и отразилось, например, в столь независимом положении, которое при нем начал занимать Теода.

В поддержку ассоциации tyrannus с Теодорихом в житии Далмация стоит добавить, что после падения Остготского королевства католическая традиция приписывала Теодориху гонения на ортодоксальную церковь, вменяя ему казнь Боэция и Симмаха. И место благодарных и восторженных отзывов современников о короле остготов, который подарил столь долгожданный мир, быстро заняла мутная волна легенд и нелепых вымыслов, которые создали следующие поколения, начиная уже с середины VI в. И в этой более поздней литературе мы часто можем встретить Теодориха, называемого «тираном» или «тираническим королем»¹¹⁶⁹.

Кроме того, житие Далмация достаточно интересный источник, касающийся вестгото-франкских отношений в 531–534 гг., так как область Родеза была одним из объектов этих конфликтов. Прокопий сообщает нам следующее: «Теодоберт взял с собою свою сестру со всеми сокровищами и ту часть Галлии, которой, получив в свою долю, владели визиготы. Из побежденных оставшиеся в живых с женами и детьми, поднявшись, из Галлии удалились в Испанию...» ¹¹⁷⁰ Но, как видно из самого текста, в нем говорится о Теодеберте, а не о Хильдеберте. Возможно, что это ошибка Прокопия? В какой-то части так оно и есть. Ведь получается, что походу Теодеберта в 532–533/4 г. Прокопий приписывает и присоединение готских земель, и смерть Амалариха, и возвращение сестры Хлодехильды. Но мы точно знаем, что два последних события точно относятся к походу Хильдеберта в 531 г., в этом не может быть и тени сомнения. Таким образом, два из трех приписываемых Прокопием Теодеберту I действия относятся не к нему, а единственный факт, который с определенной долей сомнения можно принять из его повествования, это то, что Теодеберт взял с собой ту часть Галлии, которая принадлежала вестготам. На наш взгляд ключом к разгадке вопроса о том, когда и кем был присоединен Родез, может выступать ответ на другой вопрос: к чьему королевству были присоединены эти земли? Ведь не стоит забывать, что и среди франков тогда не было единства, и на политической арене в то время выступали четыре независимых франкских королевства. В вопросе определения короля, к которому отошли вестготские земли, неоценимым источником и выступает житие Далмация. В его тексте сообщается, что когда «...благочестивая и прославленная власть франков подчинила себе город Родез, епископ (Далмаций) поспешил к королю Теодеберту, чтобы выразить ему свою преданность» ¹¹⁷¹ . Это сообщение не оставляет нам сомнений, что епископат Родеза подчинился королю Теодеберту I.

Таким образом, мы можем разъединить два таких события, как поход Хильдеберта I в 531 г. и вторичный переход под власть франков, а именно Теодеберта I, области Родеза. И однозначно можем говорить, что это совершенно два разных события в истории, хотя не исключается влияния одного на другое. Пассаж Прокопия мы можем отнести к слабому знанию им реального положения дел в Галлии, что и привело его к смешению двух различных фактов, хотя, возможно, и близких по времени, в одно событие, причем совершенное Теодебертом. Житие Далмация подтверждает ту часть сообщения Прокопия, которую мы выделили как возможную. И дает нам один из основополагающих фактов в исследовании этой проблемы, благодаря которому мы можем реконструировать события того времени и делать дальнейшие выводы.

Язык, которым написано житие святого Далмация, насыщен поэзией и цитатами не только из Вергилия, откуда есть полностью заимствованные строки, но также вставками из Энния, которые, по мнению издателя Б. Круша, не могут быть приписаны меровингской эпохе¹¹⁷². Правда, с этим трудно согласиться, так как Вергилий был популярен среди христианских авторов, а Энний хотя и дошел до нас фрагментарно, но какие-то его произведения в VI-VII вв. могли еще сохраняться. При этом не стоит забывать, что речь идет о южной Галлии, где еще долго были сильны позднеримские культурные традиции. Автор, несомненно, хотел доказать, что добродетель и соответствующая слава самого святого была равна или по крайней мере не меньше славы святого Мартина из Тура. Культ святого Мартина был одним из самых распространенных в Галлии того времени, и поэтому неслучайно, что именно с ним автор сравнивал святого Далмация. Это желание было связано с все нарастающим соперничеством епископств в борьбе за паломников, посещающих мощи святых. И, следовательно, посредством этого жития церковные власти стремились привлечь большее количество паломников к могиле святого, обещая там исцеление больным¹¹⁷³.

Датировка этого жития вызвала неоднозначные оценки. Так, Б. Круш считает, что оно не могло принадлежать к меровингской эпохе. Дополнительным аргументом для него служит тот факт, что житие содержит рассказ о возвращении Далмация с собора 541 г. в Орлеане¹¹⁷⁴ и что этот путь и препятствия, преодоленные Далмацием, схожи с путем девушки, описанным в житии Женевьевы¹¹⁷⁵. Там фигурирует та же переправа, та же лодка и тревожат те же демоны. Ссылаясь на это, Б. Круш делает вывод, что автор, несомненно, знал житие Женевьевы и просто повторил путь, проделанный девушкой в этом житии. И, следовательно, по его словам, автор жил не ранее VIII в., хотя и хотел, чтобы его считали современником Далмация. Однако Б. Круш ошибочно считал, что житие Женевьевы было создано не ранее VIII в., хотя оно определенно было составлено около 530 г., и этот аргумент не может быть доказательством принадлежности автора к более поздней эпохе¹¹⁷⁶. Таким образом, аргументы в пользу датировки этого документа VIII в., представленные Б. Крушем, кажутся неубедительными. С другой стороны, исследователи не видят серьезных причин, по которым этот текст не мог быть составлен в VII в.¹¹⁷⁷ Учитывая все вышесказанное, мы можем говорить о том, что этот документ достаточно близок по дате написания к изложенным в нем событиям.

(1). Triumphalem hac venerabilem Dalmatii Rutene urbis pontificis vitam cælis inclytam terrisque dififusam ad novum huius temporis miraculum proferendum cupimus, si ipse sanctus dicendi vires ingesserit, nunc stilo retexere, qui nuper se universis terre provinciis per palmam gloriæ et virtutum miracula munere æthereo propalavit.

Explicit prologus.

1. Этим повествованием мы стремимся описать достойную почитания жизнь Далмация, епископа города Родеза, прославленную небесами и широко известную на земле, чтобы еще раз напомнить чудеса того времени, если сам святой – тот, кто сам по милости небес недавно стал известен всем провинциям на земле, благодаря венцу славы и чудесам добрых дел, – даст силы для рассказа и изложения на письме.

(2). Igitur beatissimum Dalmatium Rutena urbs civem habuit, locique illius indigena fuit, nunc apud Deum meretur habere patronum. Ipse autem, cum Githarum feritas territorio in quo altus est dominaretur, Narbonensium urbem, in qua tunc solium Gotorum tyrannus habuisse refertur, adivit. Nam cum in Arrianæ heresis tunc temporis populus ipse detinetur errorem, ibi tamen æpiscopus preerat Christianus, qui metropolitano iure cunctis illius provinciæ cetu æminebat. Beatus itaque Dalmatius, licet adbuc sub tenera corporis pubertate, iam tamen Christi adleta maturus, cui nunc urbi patronus est, tunc ab eodem papa episcopus ordinatur. Nam (cum) post discessum inclyti triumphatoris primique patroni dompni Amanti huius urbis episcopi inflicta diversarum gentium per totam Gallium bella detonarent, licet virtute locupletem, opibus tamen pauperrimam hanc ecclesiam Christi confessor invenit. Tanto ibidem iusto laboravit studio, ut non dicam, quod ceterioribus æcclesiis nunc minor sit, sed etiam cunctis olym fundatis atque antiquioribus munere divino iam præcellit.

(3). Igitur aliqua de virtutibus eius dicenda sunt, qua non longi temporis meta determinat. Cum Narbona frequenti iteratu tam pro consolandam religionem quam pro non arduam longinquitatem ipsius civitatis sanctus accederet, quadam vice, cum in hac urbe venisset ad locum, ubi severitas iudicum cærolo detruserat reus mortique destinatus ergastulo, sanctus accessit recordatusque est, humana iuditia alios sontes iactanter absolvere et alios innocentes crudeliter trucidare et per varios casos insontes simul ac criminosos perimere. Ad huius ergo locum carceris coepit vir sanctus pro condempnatis orare Dominum et indesinenti quadam oratione deposcere hac dicere: ‘Domine Iesu Christe, qui es rerum omnium primus conditor et ultissimus reparator, presta mihi servo tuo ad omnes hos qui his clavibus retinentur libertatem; et si iustorum hic et peccatorum commune periculum, hos pro innocentia qua merentur elibera et illos pro misericordia licet noxios, tamen absolve: sitque his omnibus salus, eorum fuit hactenus commune periculum’. Et hac oratione conpleta, discessit ab eodem loco. Non enim incassum suo preces fuderat creatori: continuo in morem cere calibis resoluta materies solvitur; dissiliunt arta vincla, dampnatis ianua carceris divinitus reseratur, libertatem recipiunt absoluti.

(4). Unum tamen ex illis ad ostendendum summum divine misterium pietatis sublimiori quodam arcis in loco præceptio æterna subvexit. Qui admiranti se universo populo clamitabat, quo ingenio discessisset a carcere, quoque arbitrio huius scandisset macheriæ summitatem, se omnino nesciret. Stupebant omnes varia rerum vice perterriti, dicentes, si a carcere forsitan ingeniosa argumentatione videatur suos aufugisse comites, quomodo in hac suuimitate prosilivit? Alii commentum fraudis esse, licet inpossibile, inaniter clamitabant; tandem inter omnes una vox tollitur, Dei hunc misterium fore pontificisque illius qui illic ante paululum oraverat esse tropheum. Atque inde argumentoso populi more depositus, vitam simul recepit et libertatem.

(5). Alio quidem tempore ad Gotorum Amalarici regis Narbona venit occursum. Qui dum veterano errore sui populi patrumque suorum longevo ritu infelix est hæreticus et universos christicolas despiceret atque omnes catolice æcclesiæ episcopos execraret, illi tamen instinctu divini nominis mirum in modum insolitos onores hac novas venerationes exibuit. ita ut nec suis umquam tantum pro ritu sacerdotibus nec Christianis pro veneratione debita detulisset; potuitque mens ceca iustumm, instigante Domino, venerare, ut cunctis credentibus spem futuræ conversionis ostenderet.

(6). Scilicet posteaquam pia atque inclita et Christiane religionis cultrix Francorum ditio Rutenam urbem, coniurante sibi populi eius favore, subiecit, desiderio refectus pontifex Christiani regis Theudoberti tendebat videre præsentiam. Cumque ad ilium devotissimus ardue festinaret, in Ultralegeretanis partibus quodam loco, ubi aliqua, ut dicam, prope legio Bretonum manet, vespertinam ospitalitatem habuisse narratur, cælebrantique ei in crastina missas puella quædam spiritibus vexata malignis occurrit. Que dum diversis ac crudelibus baccaretur in modis, tandem per os eius nequissimus ille furor demonis satellis exclamat: ‘Dicito mihi, Dalmati, quia iam tuis affecti tormentis hic manere nequimus, qua mihi licet e parte istius corpusculi, in quo vexor, egredere’. Audiens venerandus antestis, abbatem suum nomine Venerianum ire præcepit ad puellam, qui eius oculos obtestans Dominum consignaret, metuens, ne, dum in corpore illo sevus iam diutius manere non poterat inimicus, perinde temptaret egredere, quo vas in a quo fuerat laceraret. Exin per aurium meatus se demon ille minitabat exire; abbas vero signum crucis per aurem utramque constituit. Post hæc cum iam nullum ad egredienduin aditum in superna corporis parte poterat reperire, ad digestorium locum digno sibi adito crudelis inimicus effertur, indeque egressus est. Tanto scilicet locum quo sacre inpendebantur æterno regi cerimoniæ pædore replevit, ut nullum alium foret inditium, nisi illinc diabolum processisse; reliquidque intemeratum corpus, ut sancti Dalmatii publycam gloriam demonstravit. Nam perinde rediens pontifex gloriosus, invenit in eodem locum pro sua virtute ab incolas eius loci baselicam celso ædificatam fastigio.

(7). Nec longo post tempore ad Aurelianensium urbem accersitus pro conciliabulo sinodalem sanctus properabat antestis. Et quoniam Biturice urbis territorium itineri eius interiacebat, Biturico veniens, dum ad missas celebrandas consistorio baselice illius resideret, detnoniacus quidam ad eum ferreis artatus conplexusque catenis adducitur. Et sedente sancto vultu simplici vel mente sincera, crudelis Belial per os vexantis exclamat, his orsus: ‘Quid istud est quod agis, Dalmati, dure mentis, vultu crudelis, et nobis semper adversare dissimulas et infinitis hac execrabilibus poenis nosmet ipsos exerces? Vel quo iure est ista simplicitas, ut homo ore taceat et conscientiæ iaculis clam vulneret inimicum?' His dictis, sanctus silentio solito ora conpescuit, sed ab intimis fybris celo orationem transmisit: ilico frustra blaterantem demonem ab hominibus archana dispellit, effugitque inimicus ipse par levibus ventis similisque sompno volueri, ceu solet pectora humana deludere.

(8). Igitur postquam ab Aurilianense urbe egressus est, ad beatissimi Martini baselicam, quem pium sibi confessorem Toronica urbis tenet membris conditum, sed toto orbe diffusa præstat virtute patronum, pro glorificande orationis præmium beatissimus Christi pergebat confessor. Nam quia Liger fluvius inter has urbes navalem fecit esse discursum, modica lintre delatus scandit: recordans, quid ei ante aliquod dies multitudo vexantium apud Breviam Corretiam vicum, sancti Martini baselicam, minitarent, quod ipsi in Ligere fluvium insidias præpararent, sed fidus oratione perrexit. O crudelis et semper adversa bonitati fraudes tua, diabole, tortuose celenter hac lubrice! Ubique bonum videris, adversaris; quicquid præclarum hac sublimem perspexeris, conaris evertere. Quid multis? Cum primum radiis suis mundum Titan parat, ac roseum Aurora iubar adduxerate, venire subito visa est ante ipsius oculos confessoris demonum turba nigrorum et, navem eius in dirarum ceu Sirtium scopulus ceroleique gurgitis alta compellere. Impletur tunc navis invisa promissio! Illic Sirenica lintri cautis opponitur, et comminuta cumba per tot amnis fluenta conspargitur. Et de mediis fluctibus gloriosus confessor veluti e mari Petrus et Iordane Eliseus sospes cum suis omnibus liberatur nec quicquam de rebus ullis pertulit dampnum, que fuerunt ipsius inmixtis conlaticiis.

(9). Pange nunc iustam confessionem lingua peccatrix, expedire coepta ne desinas, quia non est tuum ipsa quod loqueris; punge virtutum, si quantum vales, insignia. Adest gloriosus ille Dalmatius, qui a te sine suo favore non dicitur; dabit fandi munificentiam, qui bona gerendo sic meruit. Videlicet in Brivatensem vicum. Arverne civitatis oppidum, Dalmatius sanctus advenit, ubi a quodam tribuno reus ad patibulum ultimo dampnatus supplicio ducebatur. Rogare tribunum beatus antestis pro vite huius indulgentia coepit instanter; qui omnino negavit nec voluit iusti preces confessoris accipere, sed durum peragi præcepit imperium. Ille tamen Dominum pro eius vita fideliter exoravit. Hora pæne diei secunda reus ad dampnationem producitur hac sublimitate ultima æculeo sublevatur. Diem hunc nox pepulit, noctem crastinam lux seclusit: reus semper pependit patibulo, et qui iam olym credebatur mortuus, vivens ab eis in crastina, qui ad eum sepeliendum venerant, invenitur. Perculsa est tanto plebs universa miraculo, ut cuius exequies orbi parentes, uxor viduæ lamentatione solita prosequebantur, et illi novum se credebant edidisse filium, et ilia cominus nova nupta procedat in gaudio. Nec ista Dalmati Martino minor virtus adscribitur, qui mortuum legitur suscitasse. Ille vitam revocavit in corpore, iste contenuit. Ille iam vagantem animam homini reddidit, iste fecit in corpore vivere tumulatam. Ille absolutum spiritum a corpore remisit in corpore, iste dampnatum in corpore absolvi non permisit a corpore: par est utriusque virtus et gloria? Quid multis? Apud Evodium illius urbis comitem vite adhuc pendenti reo longeva securitas obtinetur.

(10). Haud procul post hac virtute transacta aream famulis suis triturare præcepit antestis. Cumque iam reiecta palea necdum purgatum triticum iaceret prostratum, orrere mundum æterno cahos coepit ceruleisque nubibus imbre submittere et tonitruo; crebro velut cæli palatum concutere, decedente luce, nox intempestiva concrescere. Concurrent exsanguis famuli, beato pontifici nunciantes, tantam summam tritici deperisse, quod nec recondi ilia in hora possit nec imber imminens revocari. Non est commotus ista vociferatione tunc pontifex, sed duplices tendens ad sidera palmas, Tali a voce refert: ‘Quo ruetis, famuli? Qua æsitatione estotes ipsi turbati? Ite, ne videamini a coepto labore recedere, exercite operam quam coepistis; scio enim de solita Domini mei pietate, quia nobis non aufert istas quas dedit ipse substancias’. Dixerat hæc; illi consternata mente discedunt. Ruitque inmensa tantum e cælo pluvial, ut secundum crederes cataclysmum terras obtegere; ita se circum area ilia imbris diffudit inormitas, ut infra, vel ubi fratrum congestus stetisset, vel famuli, nec unius gutte impetum descendisset. Nam et trium valde hoc miraculo similitudo facta est puerorum, quos Babylonius rex conburendos suo præceperat incendio; illos circumdatos igne ros madefecit, istos serenitas circumfultos nubibus operuit; illi digni fuerunt inter pyras algire, isti meriti sunt inter ymbrium cumulos æstuare.

(11). Sed iam sistere gradum dicendi debemus hac tantorum miraculorum metam concludere. О quantas beatissimus Dalmatius in quinquaginta sex annos æpiscopatus sui virtutes fecit in sæculol. Quantas nunc post discessum suum ad eius tumulum Dominus operare dignatur! Ibi e cælo cæcorum lumen redditur, et surdorum reformatur auditus, et demonum sevitiæ refringuntur, et egrotantium medicina refertur: quarum omnium, ut dicam, ultimas has septem virtutes verax fama commemorat. Sed ne dicendi schema destinata transiret, et numerus desideratus accederet, stili huius brevitate pauca perstrincximus, ut si septem his virtutibus septiformis spiritus enarratur et septem stelle, huius dictionis si quid obscurum videtur, in lumine perscriptoque in libro vite cum septem oculis suis agnus id relegat et cum septem cornua, si quid superfluum fuerit, eiciat. Et dominus noster Iesus Christus, qui tantam gratiam beatissimo confessori præstitit, per ipsius intercessionem veniam nobis peccatorum largire dignetur, et sit beato Dalmatio confessori Domini misericordia et veritas in vitam æternam, in sæcula sæculorum.

Amen.

2. Итак, блаженный Далмаций происходил из города Родеза и был его гражданином, а теперь Родез удостоился иметь его заступником перед Господом. В то же время он сам вырос на земле готов, где в то время властвовала дикость. Далмаций посетил город Нарбонн, в котором, говорят, тогда тиран владел готским троном¹¹⁷⁸. На самом деле в тот момент сам народ крепко удерживался по заблуждению в арианской ереси. Однако в Нарбонне управлял христианский архиепископ, который отличался от всех из этой провинции архиепископской властью. И благодаря тому, что блаженный Далмаций, хотя еще не возмужал телом, но был уже зрелым в вере во Христа, он тем же архиепископом Нарбонна был назначен епископом Родеза – города, которому он и сейчас покровительствует. И поскольку после смерти первого знаменитого епископа этого города Аманта¹¹⁷⁹ война, причиненная различными племенами, разразились по всей Галлии, этот проповедник Христа обнаружил, что эта церковь богата добродетелью, но наибеднейшая в средствах. И там он трудился с таким усердием, что я сказал бы, что она теперь не только не меньше прочих церквей, но по воле Божьей даже все основанные ранее и более древние теперь превосходит.

3. Итак, нужно поведать некоторые из его добрых дел, которые разделяет небольшой промежуток времени. Он часто посещал Нарбонн как по религиозной надобности, так и потому, что расстояние до этого города невелико. Как-то раз, когда в этот город шел, он приблизился к месту, где судьи своей строгостью отправили в мрачную тюрьму приговоренных к смерти. И святой вспомнил, что человеческие суды демонстративно отпускали одних преступников, а иных невинных жестоко казнили, и по разным поводам одновременно лишали жизни и невиновных, и преступников. И у места той тюрьмы святой муж начал молить Бога за осужденных и в непрерывной молитве настоятельно просил: «Иисус Христос, Ты – первосоздатель всего и восстановитель [правды] во всех делах! Даруй же, ради меня, раба Твоего, свободу для всех тех, кто удерживается за этими засовами. И если здесь имеется общая опасность для праведных и грешных, освободи одних благодаря их невиновности, а других же, хоть и виновных, отпусти из милосердия, и пусть будет избавление всем, у которых общая опасность была до сих пор!» И когда он закончил молитву, то ушел из этого места. Поистине не зря он молился своему создателю. Тотчас же сталь, расплавившись, подобно воску, разорвалась, лопнули крепкие путы, и для осужденных дверь тюрьмы чудесно отворилась, и они, освобожденные таким образом, вновь обрели свободу.

4. Однако одного из них Высшая воля, для того чтобы тайна божественного правосудия была продемонстрирована, разместила в одном высоком месте крепости. Оттуда он громко кричал народу, с удивлением взирающему на него, что он совсем не знает, чьими стараниями он вышел из тюрьмы и по чьей воле он оказался на самом высоком месте стены. Все были поражены таким поворотом событий, говоря: «Если он и мог ускользнуть из тюрьмы и уйти от комитов, благодаря какому-то ухищрению, то каким образом он взобрался на эту высоту?» Другие попусту кричали, что это ложь и это невозможно. Но среди всех один голос произнес, что это и есть божественная тайна и знак того епископа, который незадолго до этого там молился. После этого он был ловко снят народом со стены и снова обрел и жизнь, и свободу.

5. В другой раз Далмаций пришел в Нарбонн, чтобы предстать перед королем Амаларихом. И хотя тот был несчастным еретиком по причине давнего заблуждения своего народа и древнего обычая своих отцов и всех христиан презирал, а всех католических епископов проклинал, но благодаря божественному побуждению Амаларих чудесным образом удостоил небывалой чести и оказал невиданные почести Далмацию. Да так, как ни своим [арианским] священнослужителям в соответствии с обычаем, ни христианам в соответствии с причитающимся им почтением здесь не оказывал. Слепой разум, с помощью Бога, смог справедливого Далмация уважить, так что все верующие поняли, что есть надежда на будущее изменение.

6. И, конечно же, с тех пор как благочестивая и прославленная власть франков, почитательница христианской религии подчинила город Родез, скрепив клятвой благосклонность народа к себе, епископ, переполненный желанием, вознамерился увидеть христианского короля Теодеберта¹¹⁸⁰. И когда он, исполненный преданности, с трудом пробирался к нему, в некоем месте в области за Луарой, то остановился поблизости от каких-то войск бретонцев и, как рассказывают, имел там вечером хороший прием. И во время мессы на следующий день к нему поспешила некая девушка, терзаемая дурными духами. И когда она невообразимо бесновалась (а бешенство – этот спутник дьявола), [дьявол] ее устами произнес: «Скажи мне, Далмаций, так как теперь я не могу здесь оставаться из-за твоих пыток, из какой части тела, в котором я мучаюсь, позволено мне выйти?» Услышавший это, почтенный Далмаций предложил местному аббату по имени Венериан подойти к девушке. Венериан, призвав в свидетели Бога, окрестил ее глаза, так как испугался, что, поскольку в этом теле жестокий враг уже оставаться больше не может, то попробует выйти. И как бы он не порвал сосуд, в котором находился. Затем этот демон грозился, что он выйдет через уши. Аббат тут же перекрестил оба уха. После того как жестокий враг теперь не мог найти никакого прохода для выхода в верхней части тела, он был вытеснен к заднему проходу – самому достойному выходу для себя, откуда и вышел. И такой вонью наполнил то место, где проводились священные церемонии Господу, что это ничего другого не значило, кроме указания на то, что оттуда дьявол появился. А тело оставил нетронутым, чтобы продемонстрировать общепризнанную славу святого Далмация. Возвращаясь тем же путем, прославленный епископ обнаружил в том же месте храм с высокой кровлей, сооруженный жителями этой местности за это его доброе дело.

7. Немного времени спустя он спешил в город Орлеан, приглашенный на церковный собор¹¹⁸¹. И так как его путь проходил по области города Буржа, то, придя в этот город, он остановился для проведения мессы в консистории храма. Туда привели к нему некоего одолеваемого дьяволом человека, который был скован железом и связан цепями. И когда Далмаций сидел со святой простотой и ясным рассудком, жестокий Белиал¹¹⁸² устами мучающегося человека воскликнул: «Что же это такое, что делаешь ты, Далмаций? Ты, жестокосердый и суровый лицом, всегда не показываешь, что следишь за нами, а сам докучаешь нам бесконечными и жестокими муками. И по какому праву есть эта простота, чтобы человек молчал, но тайно наносил раны врагу одним лишь оружием знания?» Когда это говорилось, святой скрепил уста привычным молчанием, но из глубины души своей посылал молитвы, обращенные к небесам. Тут же он изгнал праздно болтающего демона из человеческой души, и враг сам убежал, словно легкий ветер и сновиденьям крылатым подобно ¹¹⁸³ . Так демон обычно дурачит человеческие души.

8. После того как благочестивый проповедник Христа вышел из Орлеана, он направился к храму святого Мартина, который был добродетельным проповедником в Туре и слава о добрых делах которого распространялась жителями города по всему миру. Он был похоронен ими здесь, и Далмаций пришел, чтобы вознаградить его благодарственной молитвой. И так как река Луара предоставляет сообщение между городами, то Далмаций поднялся на небольшую лодку, помня, как несколько дней назад множество оскорбляющих [его] людей у деревни Брив-ла-Гайард и у базилики Святого Мартина¹¹⁸⁴ грозили ему тем, что они будут чинить ему козни на реке Луаре. Однако святой, молясь, продолжал свой путь. О жестокое коварство твое, дьявол, всегда противостоящее добру, ты – изворотливый и скользкий хелидр¹¹⁸⁵! Где бы ты ни видел добро, противостоишь ему, что бы ни видел ты светлое и возвышенное, пытаешься опрокинуть это. Чего же больше? Когда Титан своими лучами пробуждал землю¹¹⁸⁶ и Аврора бросала свой розовый свет¹¹⁸⁷, перед глазами самого проповедника возникло видение, что черные демоны пришли и его корабль в пучину синей бездны загнали, подобно утесу проклятых Сирен¹¹⁸⁸. Невиданные обещания про корабль исполняются!¹¹⁸⁹ Ведь тут утесы Сирен¹¹⁹⁰ противостоят лодке, и разбитая лодка несется сквозь все волны реки. Но славный проповедник Далмаций из середины течения, словно святой Петр из моря и пророк Елисей из Иордана, спасся со всем своим [добром] и ничего не потерял, даже пожертвования.

9. Теперь воспой язык-грешник честную исповедь, не переставай распутывать начатое дело, так как не твое то, что ты сейчас говоришь! Насколько ты силен, воспой знаки добрых дел! Славный Далмаций не именуется тобой, язык, без своего расположения, он одарит щедростью воспевания, которого Далмаций так был достоин благодаря свершению добра. Святой Далмаций пришел в деревню Бривас¹¹⁹¹, что в области города Овернь, где некий трибун вел приговоренного к повешенью. Благочестивый епископ начал настоятельно просить трибуна о снисхождении к жизни подсудимого, но тот отказался и не хотел слушать просьбу справедливого проповедника, и поручил, чтобы строгий приказ был исполнен. Однако Далмаций вознес молитву Творцу за жизнь того человека. Почти во втором часу дня подсудимый был приведен к приговору и повешен на самой высоте. Ночь сменила этот день, свет отделил следующую ночь. Приговоренный все это время висел на виселице, и тот, кто некогда показался уже мертвым, на следующий день был найден живым теми, кто на его похороны пришел. Весь народ был поражен таким чудом, что того, чьи похороны сопровождали и осиротевшие родители, и жена с обычными слезами овдовевшей женщины, вдруг нашли одни как нового сына, а другая в радости как будто заново стала невестой. И это деяние Далмация не считается меньше Мартина, о котором читали, что он воскресил мертвого¹¹⁹². Один возобновил жизнь в теле, другой задержал. Один вернул человеку уже скитающуюся душу, другой сделал так, что отпеваемый ожил в теле. Один освобожденный из тела дух посылал в тело, другой не позволил, чтобы осужденный в теле освободился из тела. Равны ли их благодеяния и слава? Чего же больше? При комите этого города Эводии¹¹⁹³ приговоренному к повешенью сохранялась жизнь, если он выжил после этой казни.

10. Немного времени спустя, когда это доброе дело была доведено до конца, Далмаций велел своим слугам пойти молотить пшеницу в поле. И когда уже никчемные плевелы еще неочищенной пшеницы лежали разбросанные¹¹⁹⁴, небо начало свирепствовать и начало посылать из темных туч¹¹⁹⁵ ливень и гром, и небосвод¹¹⁹⁶ как будто начало трясти, и, когда свет рассеялся, сумерки начали сгущаться. Побледневшие слуги сбежались, сообщая праведному епископу, что такое большое количество пшеницы пропадет, потому что она не может быть укрыта вовремя, да и приближающийся ливень не может быть остановлен. Но епископ не поддался на их крики, и, руки к светилам воздев, он молвит голосом громким ¹¹⁹⁷ : «К чему спешите, слуги? Какими сомнениями вы взволнованы? Идите, чтобы не казалось, что вы уклоняетесь от начатой работы. Закончите работу, которую вы начали. Я же ведаю о любви Господа моего, и поэтому не отнимет Он у нас то, что сам дал». Сказал это, и смущенные духом слуги вернулись к работе. Такой дождь без конца лил с небес, что, можно было подумать, что второй потоп накрыл землю. И вылилось большое количество воды вокруг этого поля, но так, что ни внизу, ни там, где стояли братья и слуги, сильный поток не проронил ни одной капли. И это было похоже на то чудо о трех мальчиках, которых царь Вавилона велел сжечь в огне¹¹⁹⁸. Но одних, окруженных огнем, роса увлажнила, других, окруженных тучами, окутала ясность. Одни были удостоены прохлады посреди костра, другие заслужили того, чтобы не промокнуть посреди ливня.

11. Но теперь мы обязаны ограничиться сказанным и поставить точку таким чудесам¹¹⁹⁹. О сколь много добрых дел, которые останутся в веках, во время своего долгого 56-летнего епископства сделал святой Далмаций! И сколько добрых дел Господь считает достойным совершать у его могилы после его смерти! Там с неба зрение нисходит к слепым, к глухим возвращается слух, свирепость демонов обуздывается и больным оказывается лечение. Из всех добрых дел, о которых правдивая молва упоминает, это – последние семь. Но чтобы способ изложения не выходил за пределы намерений и чтобы подошло желаемое число, мы охватили немногое краткостью такого стиля. Мы овладеваем краткостью того склада речи, как если бы имеющий семь видов дух и семь звезд подробно.

Аминь.