Различие между откровением помыслов старцу и исповедью пред духовником

Исповедание грехов перед духовником и перед старцем – одинаковое по имени – не одно и то же по своему свойству и силе. Исповедь перед первым носит, так сказать, юридический характер, т. е. имеет основание в узаконивании, установлении духовничества или Таинства Покаяния Самим Господом нашим Иисусом Христом, Который, как известно, Своим апостолам, в лице их и всем правильно посвященным пастырям, дал власть вязать и разрешать души людей. («Елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси; и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех». Мф. 18:18). А исповедь, откровение грехов пред старцем, – каковым может быть и лицо не имеющее сана священного, – есть установление только нравственного свойства, без права вязать и решить.

В этом, вообще, и состоит коренное различие между откровением помыслов старцу и исповедью перед духовником.

Между прочим, откровение помыслов старцу, как и вообще старчество, хотя есть установление человеческое, но не без воли Божией. Ибо Бог через Божественное Писание и через Отцов указал нам путь спасения, сказав: «вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе». (Втор. 32:7); и еще: «им же несть управления, падают, якоже листвие; спасение же есть во мнозе совете“ (Притч. 11:14); еще: «с советом вся твори» (Сир. 32:21). Отсюда явствует, что вопрошание старца, или, вернее, откровение помыслов старцу установлено «человеками» на основании как сего Божественного указания, так и в силу самой нравственной пользы сего делания для хотящих непреткновенно шествовать по пути спасения.

Чтобы подробнее уяснить различие откровения помыслов старцу от исповеди перед духовником, является необходимость коснуться различия вообще между старцем и духовником в отношении их деятельности.

1

Старец в деле своего руководства, или «окормления» непременно должен иметь особый дар «рассуждения духовного». Он преимущественно сим даром должен обладать; a без этого дара он уже и не старец; тогда как в деле духовничества могут исполнять свои обязанности и лица не вполне обладающие «старческим» рассуждением. В этом и заключается первое различие между откровением помыслов старцу и исповедью пред духовником. Духовник по преимуществу есть совершитель таинства; а старец – опытный советник и наставник текущего по пути спасения. Вот отчего часто и бывает в монастырях, что духовником имеют одного человека, a старцем другого.

2

Как известно, y шествующего по пути спасения, особенно же y начинающего, много врагов: и мир с его прелестями, и плоть, и страсти, и навыки, и необходимость побеждать духов злобы поднебесных с их невидимыми и видимыми искушениями, с их мысленными и чувственными нападениями. Но главное поле брани y него – собственное его сердце. Ему надо идти против своих любимых привычек, – против требований своей плоти, против желаний собственного сердца. И эта брань стужает ему не только каждый день и час, но и каждую минуту. И вот, постоянно обуреваемый греховными приражениями, тончайшей мысленною бранью, ученик ежедневно и даже иногда неоднократно ходит к старцу с своими сомнениями и смущениями; так что ни одного своего душевного движения не оставляет в скрытности, ни одного слова не пропускает без испытания, но все тайны сердечные подробно обнажает перед старцем.

Можно представить, какою полнотой отличается такое откровение грехов старцу от исповеди перед духовником. У духовника же иногда ученик не побывает столько раз в год, сколько y старца – в неделю. Отчего, поневоле, на исповеди и ограничиваются перечислениями только важных грехов, все же прочие обобщаются под одним именем, напр.: «осуждал, тщеславился», и т.п., – без подробного описания отдельных греховных случаев, за невозможностью их и припомнить и перечислить.

Отсюда само собой вытекает и отличие между откровением помыслов старцу и исповедью перед духовником, именно – с точки зрения полноты и подробности.

3

Но все высказанное не к тому служит, чтобы унизить деятельность одного и превознести дело другого. Нет. Оба совершают одно важнейшее дело; оба тому, что – «единое на потребу», –служат, т. е. спасению души человека. Старец делает свое дело: он постоянно держит ученика на стороже, – часто призывает его к духовной брани, предлагает для того всякого рода оружие, дает советы, ободряет мужество, указывает на венцы, уготованные победителям. Духовник завершает дело старца: властью, ему данной от Господа Иисуса Христа, он прощает и разрешает от всех грехов принесшего истинное покаяние, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Значит, исповедь перед духовником отличается от откровений помыслов старцу со стороны таинственной, догматической. Именно, первая есть Св. Таинство, Богоустановленный догмат; откровение же помыслов старцу не есть установление догматического характера, a только благочестивое учреждение, ведущее начало, по предположению преосвященного Игнатия Брянчанинова, от апостолов (I т. 489 стр.).

4

Преп. Феодор Студит говорит: «Против дьявола первое и главное y нас оружие – откровение помыслов с Божию помощью и заступлением» (Доброт. IV т., поуч. 149). Еще: «Не прерывайте откровения сокровенных помыслов и пожеланий: ибо в этом спасение души и избавление от страстей». (Там же поуч. 127, 2).

Отсюда можно вывести иное отличие откровений помыслов старцу от исповеди перед духовником, – именно – со стороны пользы.

Монах, и тем более новоначальный, если будет довольствоваться одним хождением на исповедь к духовнику, и будет жить без старческого «окормления», то подвергается опасности, во-первых, во всю жизнь не научиться монашеской жизни, во-вторых, – остаться с своими прежними страстями. Справедливость сего не подлежит сомнению; это доказывается самою жизнью в монастырях тех, которые в духовном своем устроении не пошли далее, кроме исполнения время от времени долга исповеди и причастия. Так как исповедь бывает не каждый день, a только 4–12 раз в год, – отчего получаются довольно большие промежутки без испытания совести, – и как наша природа удобопреклонна ко греху, и нуждается в постоянном руководстве; то и бывает, что неудерживаемые страхом близкой исповеди, такие люди и после причастия остаются с прежними страстями, если только еще не с худшими. Об искусстве же их в мысленной брани нечего и поминать: живя без руководства, они «малым чим» отличаются от мирян в своем духовном устроении.

Не то бывает при старческом окормлении. Страх и стыд пред ежедневным судом старца заставляет ученика всемерно блюсти себя от грехов. «Будьте уверены, говорит преп. Антоний Великий, что стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мысли что-либо худое» (Доброт. I., гл. 15). A Преп. Иоанн Лествичник говорит: «Душа, помышляющая об исповеди удерживается ею от согрешений, как бы уздою, ибо грехи, которых не исповедуем отцу, делаем уже как бы во тьме и без страха». (Иоан. Лест., сл. 4, 53).

Таким образом, откровение помыслов старцу от исповеди перед духовником отличается как более частое, и как весьма полезное и даже необходимое в деле прохождения монашеской жизни.

5

Различие между откровением помыслов старцу и исповедью перед духовником можно видеть еще и со стороны права прощения ими грехов. Духовник, в силу данной ему Господом власти, таинственно разрешает и связывает души исповедующихся. Посему покаяние и называется Таинством, «в котором исповедующий грехи свои при видимом изъявлении прощения от священника, невидимо разрешается от грехов Самим Иисусом Христом» (Катехизис). Старцу же право на такое таинственное разрешение не принадлежит. Ему, по словам Святителя Феофана Затворника, «принадлежит разрешение грехов простительных, и разрешаются они самим откровением. Как открыт такой грех, – так и прощен». («Русский Инок», вып. 9–10 за 1910 г., 18 стр.). Т. е., значит, самое откровение прогоняет грех и освобождает открывшего от его плена.

Об этом вот что говорят Св. Отцы:

а) Св. Иоанн Кассиан:

«Тому, кто судом и советом преуспевших управляет жизнь свою, невозможно пасть от прелести бесовской, так как он самым действием объявления и открытия злых помыслов – обессиливает их и немощнейшими творит». (Собес. 2, гл. 10).

б) Преп. Феодор Студит:

«Начало некое и корень прегрешений наших есть неуместный помысел; когда открывают его, милостью Божию прогоняется, а когда скрывают, мало-помалу переходит в дела тьмы». (Доброт. IV т., 334 поуч.).

в) Схимонах Зосима Верховский:

«Как Василий Великий, так и прочие Святые Отцы заповедуют вседневно все свои тайности открывать своему наставнику. О таковом послушнике сам дьявол отчаивается, ибо все его козни разрушаются частым откровением». (Поуч. схим. Зосимы Верховского из книги «Житие схим. Зос. Верх.»).

Итак, и с точки зрения права прощать и разрешать грехи различается откровение помыслов старцу от исповеди перед духовником.

6

Наконец, различие откровений помыслов старцу от исповеди духовником состоит еще в различной степени усвоения и усовершения окормляемого в монашеской жизни – этой, поистине, науке из наук.

В одном из вышеописанных «отличий» мысленная брань названа «тончайшею». И действительно, это так. Для вступившего на путь монашеской жизни необходимо сразу же начинать и до конца жизни вести эту мысленную брань, т. е., проще сказать, бороться с помыслами. Через исповедь же перед духовником, как бываемую изредка, трудно, даже невозможно навыкнуть искусству следить за помыслами и бороться с ними, и потому, именно, необходимо постоянное руководство опытно прошедшего сию науку, – в чем может удовлетворить только старец. Благодаря последнему, ученик мало-помалу научается распознавать злые помыслы, и отсекать их, не соизволять им, уменьшать и отражать наплыв их молитвою Иисусовою, – и тем избавлять себя как от тяжких угрызений совести, так и от перехода их в дело тьмы и греха. Следствием чего и бывает то, что ученик, при постоянном бодрствовании над собою, постепенно идет от силы в силу, незаметно для себя получает добрый навык, и совершенствуется в монашеской жизни.

Отсюда можно заключить, что откровение помыслов старцу и исповедь перед духовником различаются еще неодинаковым влиянием на воспитание в ученике монашеского духа.

Духовник разрешает и заглаждает содеянное; a старец предупреждает будущее, искореняя грех в самом зародыше, – дабы он из мысли не перешел в дело, и не овладел сердцем подвижника.