Нельзя не полюбить оптинскую службу...
Запись паломницы М. (так, одной буквой, обозначила она свое имя) относится к лету 1911 года. В канун праздника Преображения Господня она выехала со своими спутниками в извозчичьей пролетке из Козельска. „Дорога идет полями до реки Жиздры, – пишет она, – через которую надо переезжать на пароме; паром монастырский и перевозят сами монахи. Жиздра – довольно большая красивая река; весной она так сильно разливается, что в Пустынь иногда не бывает проезда. Река эта как бы ограждает тихую Оптину от людей и мирской суеты. Как переедешь на пароме на другую сторону, то сразу попадаешь в другой мир. Из-за вековых дубов и сосен белеют ограда и церкви Пустыни; кругом тишина, строгие лица монахов, которые молча кланяются при встрече. Около ограды две гостиницы, у дороги к Скиту стоит еще одна, к которой и подвезли нас. Светлые, чистые комнаты, на дворике цветник; за гостиницей лес и дорога к монастырским воротам направо, а налево – в Скит.
Устроившись в номере, мы пошли поклониться могилам Старцев. Вошли в монастырь через боковые ворота. Все церкви, здания, ограды Пустыни – белые; большой двор, похожий на широкую улицу, вымощен. Налево от ворот стоит храм во имя преподобной Марии Египетской, за ним главный храм Введения и церковь Казанской Божией Матери. Позади этих храмов церковь Владимирской Божией Матери и монастырское кладбище... Против алтаря большого Введенского храма стоит белая часовенка над гробницами старцев отцов Макария и Амвросия... Мы попросили отслужить панихиду, поклонились почившим Старцам и взяли песочку с могил их...
Зашли в церковь Владимирскую, при которой живет Оптинский старец о. Анатолий и около которой целый день стоят богомольцы, ожидая Батюшку. Против храмов расположены келлии братии, обширная трапезная, почтовая контора. Здесь же и св. врата, от которых идет широкая лестница. На площадке этой лестницы приютилась книжная лавочка.
На другой день начали мы говеть. Службы в Пустыни расположены так: в 2 часа ночи утреня, продолжающаяся до 5 часов; в 7 часов ранняя, в 9 – поздняя Литургия; в 5 часов вечерня до 7 часов; в субботу и под праздники всенощная, которая начинается в 6 часов и кончается около 11-ти с половиной часов. Сначала я думала, что не смогу выстоять все эти длинные службы, но когда мы пришли в церковь и я услыхала стройное столповое пение и внятное чтение, служба мне понравилась, и я часто простаивала по две обедни... Стройно и торжественно идет служба в Оптиной, чинно стоят братия в длинных мантиях, в рясах из мухояра, в сапогах из грубой кожи... Приходит настоятель о. архимандрит Ксенофонт, и он в мухояре и простых сапогах. Нельзя не полюбить оптинскую службу, и хорошо молиться там, где, кажется, самый воздух напитан молитвами почивших великих Старцев!“
Паломница М. побывала у старца Анатолия, потом в Скиту у о. Варсонофия. Там сначала стояла долго вместе с другими у входа в хибарку... „Каждый день стоят богомольцы перед этими дверями, – пишет М., – и каждый день открываются они. За дверью сени и небольшая комната, за ней длинный коридор – галерейка, которая соединяет эту переднюю часть хибарки с другой, находящейся в ограде, в которой и живет о. Варсонофий. По стенам галерейки стоят скамьи, висят портреты... здесь ожидают Батюшку... Наконец открывается дверь внутренней келлии, и о. Варсонофий выходит в коридор. Он высокого роста, очень бодрый... Серебристые волосы вьются, бледное лицо, ласковые проницательные глаза прикрыты синими очками, но, разговаривая с кем-нибудь, Батюшка часто приподнимает их. На нем белый подрясник и черная полумантия...
Отец Варсонофий обходит всех собравшихся, благословляет, с некоторыми разговаривает... Один раз удалось мне попасть и в келлию, в которой принимал о. Варсонофий. Это небольшая, но очень светлая, уютная комната с множеством икон в углу, с портретами Царской Семьи, о. Амвросия. На печке, во всю ее высоту, нарисована картина, изображающая грешную душу в виде печальной женщины, которой светозарный Ангел подает руку помощи и указывает путь на Небо. Отец Варсонофий говорил, как заблуждаемся мы, думая, что между нашей жизнью и монашеской должна быть большая разница... Уходя, я попросила о. Варсонофия дать мне какое- нибудь послушание, чтобы мне никогда не забыть Оптину и все его слова и советы. Батюшка засмеялся и сказал: „Ах ты мечтательница... Ты так наберешь себе послушаний целый воз да и не свезешь его“.
...Более десяти дней прожила я в Оптиной, и не хотелось мне уезжать из этой тихой Пустыни, так хорошо было и отрадно стоять за ее длинными службами, получать благословение Старцев, бродить по лесу и кладбищу. И удивляюсь, почему в наш тяжелый, нервный век, когда все такие измученные, все болящие и скорбящие, все ищут себе исцеления и помощи, набрасываясь на докторов, на новые рекламные средства; почему мало кто идет в эти тихие благодатные уголки, в эти лечебницы, врачующие наши души, дающие нам покой душевный, а ведь только этот душевный покой дает здоровье и телесное“.