Глава VIII. Идумея или Эдом

Тягчайший и безвозвратный приговор суда Божия был произнесен против земли эдомской или Идумеи, и свидетельство рационалиста Вольнея было первое, которое показало, как он был исполнен. Это свидетельство может быть, по предварительном обзоре пророчеств, прибавлено к ним, и должно иметь влияние на каждый непредубежденный ум.

«На Едома. Так говорит Иегова воинств: разве не стало уже мудрости в Фемане? Разве у разумных истощилась прозорливость? разве иссякла у них мудрость? Гибель Исава веду на него, время посещения Моего. Если бы обиратели винограда пришли к тебе, то верно оставили бы несобранное; если бы воры ночью, то и они расхитили бы, сколько им надобно. А Я до нага оберу Исава, раскрою потаенные места его, и сокрыться не может. Вот и те, которым не надлежало бы пить чашу, будут пить ее, и ты ли останешься ненаказанным? нет, не останешься ненаказанным, но будешь пить. Ибо Мною клянусь, говорит Иегова, что предметом ужаса, посмешищем, пустыней и примером проклятия будет Боцра, – столица Идумеи – и все города её сделаются пустынями вечными. Ибо вот Я маловажным сделал тебя среди народов, презренным среди людей. Робость других пред тобою, гордость сердца твоего обольстила тебя, о, поселившийся на утесах скалы, занявший вершину холма! Хотя бы ты, как орел, высоко поставил гнездо свое, и оттуда низрину тебя, говорит Иегова. И будет Идумея предметом ужаса; всяк проходящий мимо её ужаснется и свиснет, смотря на все раны её. Как ниспровержены Содом и Гоморра, и соседи их, говорит Иегова, так и тут ни один человек не будет жить и не будет пребывать в ней сын человеческий⁵¹³. Так говорит Господь Иегова: и простру руку Мою на Едома, и истреблю у них людей и скот, и сделаю из него пустыню, начиная от Фемана»⁵¹⁴. «И было ко мне слово Иеговы, и сказано: «Сын человеческий! обратись лицом своим к горе Сеировой, и изреки на нее пророчество, и скажи ей: так говорит Господь Иегова: вот я взгляну на тебя, гора Сеирова, и простру на тебя руку Мою, и сделаю тебя пустой и необитаемой. Города твои превращу в развалины и ты будешь пуста, и узнаешь, что Я Иегова⁵¹⁵. И сделаю гору Сеирову пустой и безлюдной степью, и истреблю с ней ходящего вперед и взад. Сделаю тебя пустыней вечной, и в городах твоих не будут жить. Когда вся земля будет радоваться, сделаю тебя пустыней. Пуста будет гора Сеирова и вся Идумея, вся она, и узнают, что Я Иегова⁵¹⁶. Идумея будет незаселенной степью⁵¹⁷. За три преступления Едома и за четвертое не отменю сего⁵¹⁸. Так говорит Господь Иегова о Едоме: се Я сделал тебя маловажным среди народов; ты весьма ничтожен. Но гордость сердца твоего обольстила тебя... Отниму мудрецов у Едома, и рассудок у жителей горы Исавовой. А на горе Сионе будет уцелевшее и будет оно святыней... И не будет уцелевшего в доме Исава⁵¹⁹. Исава Я ненавижу, и сделал горы его пустыней, и удел его областью степных шакалов. Правда, Едом говорит: «хотя мы разорены, но разрушенное опять построим», но так говорит Иегова воинств: «они построят, Я разрушу, и будут называть их областью нечестия»⁵²⁰.

Идумея лежала на юг от моавитской земли. На востоке граничила она с каменистой Аравией; под этим именем она и была известна в последнем периоде своей истории. Простиралась она на юг до восточного залива чермного моря. Одно место из путешествий Вольнея объяснит в одинаковой мере и пророчество и факт. «Эта страна не была посещаема никаким путешественником, но она, без всякого сомнения, заслуживает такого внимания: ибо по рассказам арабов Бакира и жителей Газы, которые часто отправляются в Маан и Карак, по дороге богомольцев, есть на юго-восток от асфальтового озера, на расстоянии трехдневного путешествия, более тридцати разоренных и совершенно покинутых городов. Некоторые из них имеют большие здания с колоннами, которые, может быть, принадлежали древним храмам, или по, крайней мере, греческим церквам. Арабы иногда употребляют их для загона в них своего скота, но вообще избегают их по причине огромных скорпионов, коими они кишат. Мы не должны удивляться этим следам древнего народонаселения, если припомним, что это была страна наватеян, самых могущественных аравитян и идумейцев, которые во время разрушения Иерусалима были почти столь же многочисленны, как евреи, что явствует из свидетельства Иосифа Флавия, который уверяет, что по первой молве о походе Тита против Иерусалима собралось тотчас тридцать тысяч идумейцев, которые бросились в этот город для его защиты. Кажется, что эти области, наслаждаясь выгодами довольно сносного правления, принимали, кроме того, значительное участие в торговле с Аравией и Индией, которая увеличила их промышленность и народонаселение. Мы знаем, что во времена Соломона города Астиум-Габер (Ецион Гавер) и Айла (Элаф) были чрезвычайно посещаемые рынки. Эти города лежали при смежном заливе чермного моря, где мы до сих пор находим последний из них, еще удержавший свое имя, и, может быть, первый в Эль-Акабе, или в конце (моря). Эти два места находятся в руках бедуинов, которые, не владея кораблем и не ведя торговли, не живут в них. Но богомольцы рассказывают, что в Эль-Акабе есть плохая крепость. Идумейцы, от коих евреи отнимали по временам гавани, должны были находить в них большой источник богатства и народонаселения. Кажется даже, что идумейцы соперничали с жителями Тира, которые также владели городом, коего имя неизвестно, на берегу Геджаса, в степи Ти, городом Фараном и, без сомнения, Эль-Тором, который служил ему гаванью. От этого места караваны могли доходить до Палестины и до Иудеи в течение восьми или десяти дней. Эта дорога, которая дальше, чем от Суеца до Каира, несравненно короче, чем дорога от Алеппо до Бассоры»⁵²¹. Вот свидетельство, которое не может быть заподозрено в пристрастии и которое подтверждает истину самых изумительных пророчеств. Что идумейцы были многочисленный и могущественный народ еще долго спустя после того, как пророчества были даны, что они имели довольно хорошее правительство (даже по мнению Вольнея), что Идумея заключала в себе много городов, что эти города теперь совершенно опустели, а их развалины кишат огромными скорпионами, что они были торговый народ и имели очень посещаемые рынки, что Идумея представляет кратчайшую дорогу в Индию, и что она, несмотря на то, не была посещаема никаким путешественником,–все это суть факты, записанные или доказанные этим искусным комментатором.

Идумея была царством раньше Израиля; она была управляема сначала вождями и родоначальниками, потом восемью последовательными царями и затем опять вождями, прежде, нежели над чадами израильскими царствовал какой либо царь⁵²². Её плодородие и раннее возделание указаны не только в благословениях Исава, коего жилище должно было быть «тучность земли и росы небесной свыше», но и в условии, предложенном Моисеем жителям Идумеи, когда он просил пропуска для израильтян через их границы, «что они не будут проходить через поля или виноградные сады». Идумейцы были, без всякого сомнения, богатый и могущественный народ. Они часто воевали с израильтянами и заключали против них союзы с их неприятелями. В царствование Давида они были побеждены и сильно угнетаемы; многие из них рассеялись по всем соседним странам, а в особенности, по Финикии и Египту. Но во время упадка царства иудейского и в продолжение еще многих лет до его совершенного падения, они завладели некоторыми областями еврейскими и распространили свое владычество над юго-западной частью Иуден. В эпоху рождества Христова страна идумейская была в славе у римлян как страна лесистая и богатая пальмами. Так Виргилий, приветствуя Мантую, свою родину, написал: Primus Idumaeas referam tibi, Mantua, palmas. (Virg. Georg. III. 12), а Лукан (Pharsal. III. 216): Arbustis palmarum dives Idume.

Но Идумея, как царство, имеет право на высшую славу, нежели какую могут ей доставить её стада или превосходство её пальмовых дерев. Знаменитый город Петра (так названный греками и столь достойный этого имени, как по своему скалистому положению, так и по соседству с горами), лежал в Идумеи. Есть несомненные и положительные доказательства, что это был город идумейский и столица наватеян, которых Страбон признает именно за тех же самых идумеян. «Петра», говоря словами доктора Винцента, которым состояние её древней торговли было описано прежде, нежели её развалины были открыты, «есть столица Эдома иди Наватеп, почитавшейся географами, историками и поэтами источником всех драгоценных товаров востока». Караваны с незапамятных времен всегда направлялись от Минеи, во внутренности Аравии, от Герра при персидском заливе, от Гадрамаута при океане, а некоторые даже от Савеп или Иемана к Петре, а от Петры торговля, кажется опять разветвлялась, направляясь во все стороны, в Египет, Палестину и Сирию, чрез Арсиною, Газу, Тир, Иерусалим, Дамаск, и по разным второстепенным дорогам, которые все оканчивались средиземным морем. Есть много доказательств в подтверждение того, что жители Тира и Сидона были первые купцы, которые познакомили с произведениями Индии все народы, окружавшие средиземное море; так что можно сказать с достоверностью, что тиряне получали все свои товары из Аравии. Но если Аравия была центром этой торговли, то Петра⁵²³ была точкой, к которой все аравитяне стремились с трех сторон своего обширного полуострова⁵²⁴. Имя сей столицы в различных языках, в коих оно встречается, значит скала, и как таковая она описана в Св. Писании, у Страбона и у Аль-Эдрисси»⁵²⁵.

За 800 слишком лет до Рождества Христова, Амасия, царь иудейский, (умер 820 г. пред Р. Хр.) взял Селу или Петру (оба имени равномерно значат скала), убив 10000 эдомитян⁵²⁶. Пятьсот лет спустя она выдержала неоднократные приступы Димитрия, который внезапным походом хотел ее взять врасплох, и тот, который впоследствии вошел в Вавилон, отступил от столицы Эдома⁵²⁷. Петра после покорения её наватейскими аравитянами была названа столицей Аравии, или собственно каменистой Аравии, и ряд царей, царствовавших здесь под именами Оведа и Арета, были все последовательно называемы царями Аравии. Спустя триста лет после последнего из пророков и за 92 года перед Рожд. Хр, Александр Ианней, царь иудейский, взяв несколько городов у идумеян и у соседних народов, был разбит царем Оведой, потерял свою армию и едва успел спасти свою жизнь бегством. Арета, преемник Оведы, царствовавший после него в Петре, лицо весьма знаменитое, поразил и убил Антиоха Дионисия, царя сирийского, и часть Келесирии присоединил к своим владениям. Когда Гиркан, сын Александра, был лишен своего царства старшим братом Аристовулом, то Антипатр, богатый идумеец, отец Ирода великого, понуждал его искать помощи у царя аравийского, и отправился с ним в Петру⁵²⁸. По данному Антипатром обещанию возвратить тотчас, когда он снова завладеет своим царством, двенадцать городов и область, отнятые его отцом у аравитян или наватеян, Арета, во главе 50000 войска конного и пешего, выступил против Аристовула, одержал над ним победу, и соединившись с иудеями, направился к Иерусалиму 65 года перед Р. Хр., где он приступил к осаде храма, которая была снята только потому, что римляне шли на помощь Аристовулу⁵²⁹. В продолжение известного времени, как после, так и до начала христианской эры, в Петре, как повествует Страбон, всегда восседал на престоле государь царского рода, который имел товарищем своим в делах правления князя или прокуратора под именем брата⁵³⁰. В начале второго столетия по Р. Хр., Петра хотя и потеряла уже свою независимость, но была еще столицей римской провинции; а император Адриан, как монеты Петры доказывают, присоединил свое имя к имени города. Она долго продолжала быть столицей третьей Палестины – Palestina tertia, sive salutaris, и как таковая, она была также столицей пятнадцати городов, принадлежавших этой провинции⁵³¹.

Рассказы относительно Идумеи не могут в настоящее время дать полного понятия о древнем её состоянии, но из истории, как священной, так и светской, а равно из удивительных, доселе уцелевших, остатков её столицы и множества городов и деревень может быть выведено неоспоримое доказательство того, что она была некогда густо населена⁵³². Не только нельзя отвергать, что города Идумеи как нельзя более отличалась от того совершенного опустошения, в котором они были представлены пророческими видениями гораздо раньше периода осуществления сего предсказанного переворота, но сверх того есть пророчества относительно её, в особенности в тридцать четвертой главе Исаии, которые имеют в виду грядущее и относятся к той эпохе, когда чада израилевы вступят снова во владение своим достоянием, «или в лето воздаяния за сопротивление Сиона». Как ни опасно исследовать землю идумейскую, однако, довольно уже открыто, чтобы показать, что приговор, постигший ее, есть именно тот самый, который был первоначально записан вдохновенными мужами.

«И будет Идумея в запустение». Иудея, Аммон и Моавия так часто представляли доказательства чрезвычайного плодородия своей почвы, что мыслящий человек поражается удивлением, как варварство человека могло с таким успехом противодействовать в течение столь многих поколений природе. Но таково запустение Эдома, что при виде его нельзя не удивляться, как ныне столь пустынное, обширное пространство могло когда-либо быть украшено городами и обитаемо в продолжение веков могущественным и богатым народом? Его настоящий вид изобличил бы во лжи его древнюю историю, если бы эта история не была подтверждена многими следами прежнего возделывания, остатками стен, мощеных дорог и развалинами городов, еще существующими в этой разоренной стране.

Совершенное прекращение торговли, вполне пренебреженное искусственное орошение долин, разорение всех городов и беспрерывное расхищение страны арабами, почва, постоянно подверженная в продолжение веков палящим лучам солнца, – вот причины, которые сделали Идумею пустыней. Рассказ Вольнея живо рисует то запустение, которое царствует теперь над Идумеей, а сведения, собранные о ней Ситценом в Иерусалиме, подобного же содержания⁵³³. Ему сказали, что в расстоянии двух с половиной дней пути от Хеврона он найдет значительные развалины древнего города Абде, и что во все остальное путешествие он не увидит «нигде обитаемого места», что он встретит только немногие племена кочующих арабов. От границ Идумеи взорам Ирби и Манглеса открылся вид беспредельной степи, какую они едва ли когда видели. А следующее описание, которое делает Буркгардт, видевший сам различные части Идумеи, не может быть живописнее представлено, как только словами пророка. «Она может быть поистине, – говорит Буркгард,–называема «каменистой» не только в отношении в описанной уже нами возвышенной равнине⁵³⁴, которая до того покрыта каменьями, особенно кремнями, что может быть по всей справедливости названа «каменистой степью», хотя и способна к возделыванию. Во многих местах она заросла дикими травами, и была некогда, без сомнения, густо населена, ибо следы многих городов и деревень встречаются по обеим сторонам дороги Гадж, и столько же между Мааном и Акабой, сколько между Мааном и равнинами Гаурана, по направлению к которому есть также много источников. Теперь вся эта страна пустыня, и Маан (Феман) есть единственное обитаемое в ней место»⁵³⁵. «Простру на тебя руку Мою, гора Сеирова, и сделаю тебя пустой. Простру руку Мою на Едома, и сделаю из него пустыню, начиная от Фемана, и проч. Я донага оберу Исава. Идумея сделается ненаселенной степью».

Восход на гору Ор не очень крут, и мы видели много разоренных террас, остатков цветущего земледелия, которое, в счастливые дни Эдома и Петры, приносило обильные плоды. Однако, одних развалин и памятников Петры уже достаточно, чтобы доказать богатство и образованность царства, которого она была столицей. Пшеницей засеянные поля и немногие земледельческие деревни еще существуют в восточной части Идумеи; но, с весьма незначительными исключениями, вся страна выжжена и лежит в печальном запустении. Покатые бока холмов и гор, некогда покрытые землей и виноградными садами, теперь не что иное, как голые скалы. Земля, не будучи более поддерживаема террасами и защищаема деревьями, снесена дождями. Различные, искусно придуманные средства орошения, от которых даже и теперь еще восстановилось бы плодородие, все исчезли. Песок со степи и обломки мягких скал, из коих состоят горы, покрывают долины, которые прежде радовались своему изобилию. Земля от постоянно палящих лучей солнца сделалась темного и печального цвета, который очень хорошо гармонирует с меланхолическим видом различных, в совершенном запустении лежащих, местностей⁵³⁶.

Из остатков древних городов, которые еще представляются взору в различных местах по всей Идумее, Буркгардт описывает развалины большого города, от коего остались только изломанные стены и груды камней, развалины многих деревень в его соседстве⁵³⁷, развалины древнего города, состоящие из больших куч тесаных обломков из кремнистого камня, обширные развалины Геранделя древнего города третьей Палестины (Palestina Tertia)»⁵³⁸. Следующие разорённые места лежат в Джебаль-Шере (гора Сеир) к югу и юго-западу от Вади-Мауза: Калаат, Джерба, Баста, Эйда (Eyl), Фердак, Аник, Бир-Эль-Бей-тар, Шемак и Сик. От городов, означенных на карте Д’Анвиля, за исключением Тоаны, не осталось никаких следов⁵³⁹. Лаборд посещал развалины Эланы, города в Вади (долина) Памбушебе, другого в Вади-Сабре, где есть развалины театра и многих храмов, и еще третьего– Амейме, где есть остатки многих цистерн, высеченных в скале, в которые вода протекала через водопровод в десять миль длиной. «Города твои превращу в развалины, и ты будешь пуста. И сделаю гору Сеирову пустой–и в городах твоих не будут жить».

Малахия, последний из пророков, который писал двести лет после Иезекииля и около трех сот лет после Исаии, описывает достояние Исава, как «область диких шакалов», Но он присовокупляет: «Правда, Едом говорит–"хотя мы разорены, но разрушенное опять построим»;–но так говорит Иегова воинств: «они построят, а Я разрушу». Повествуя о вторжении Димитрия, около трехсот лет до христианской эры, в землю идумейскую, Диодор описывает страну как пустыню, обитателей как живущих без домов, а из городов не упоминает ни об одном, кроме Петры. Но имена некоторых из городов каменистой Аравии, исчисленных у Иосифа, как существовавших в то время, когда римляне вторглись в Палестину, имена восемнадцати городов Palestinae Tertiae⁵⁴⁰, в которой Петра была столицей и метрополией епископа во времена восточной римской империи, и города, означенные на карте Д’Анвиля вместе с существующими развалинами городов Идумеи, поименованными Буркгардтом, а также и Лабордом, доказывают, что Идумея, быв разорена, возвратилась и воссоздала опустошённые места; точно так и самые разоренные города и места, до сих пор видимые и поименованные, указывают на то, что хотя опустошённые места эти и были снова застроены согласно с пророчествами, однако, несмотря на то ниспровергнуты, и суть «разорённые места», находящиеся в крайнем запустении.

Между тем как города Идумеи так опустошены, а развалины в то же время сами по себе столько же неразличимы, сколько и не обозначены в предсказаниях (а сделать открытия никакого невозможно, ибо ничего не было предсказано, кроме их чрезмерного опустошения), есть, однако, одно поразительное исключение в этом общем опустошении, которое выставлено на вид, как вдохновенным пророком, так и ученым путешественником.

Буркгардт дарит нас необыкновенно интересным описанием древнего города, который он посетил и коего развалины не только свидетельствуют о древнем блеске его, но «имеют право стать наряду с самыми любопытными остатками древнего искусства». Хотя город и опустошен, однако памятники его богатства и могущества прочны. Здесь есть канал по обе стороны реки для проведения воды в город, множество могил, около двухсот пятидесяти гробниц или высеченных пещер; много мавзолеев, из коих один колоссального размера совершенно сохранился; комната в шестнадцать шагов длины и около двадцати пяти в вышину, с колоннадой впереди вышиной в тридцать пять футов, увенчанной карнизом изящной работы и проч.; есть две большие изувеченные пирамиды и театр со скамейками, на которых могут поместиться до трех тысяч зрителей, «и все это высечено из скалы». В некоторых местах эти гробницы выдолблены одна над другой, а склоны горы так перпендикулярны, что кажется невозможно взобраться на них, так как нигде не видно никакой тропинки. «Земля покрыта грудами тесаных камней, фундаментами строений, обломками колонн и остатками мощеных улиц, которые все ясно доказывают, что здесь некогда существовал большой город. На левом берегу реки есть холмистое пространство, простирающееся к западу на три четверти мили и совершенно покрытое подобными же остатками. На правом берету, где поверхность еще выше, видны такие же развалины. Здесь есть также остатки дворца и многих храмов. В восточном утесе есть более пятидесяти гробниц, одна возле другой»⁵⁴¹. Все это никак нельзя назвать признаками слабого народа, который должен был совершенно исчезнуть. Но приговор был произнесен против твердынь Идумеи. Пророческая угроза не оказалась пустым хвастовством и не могла быть глаголом невдохновенного смертного. «Вот я унизил тебя среди народов. Робость других пред тобой, гордость сердца твоего обольстила тебя, о, поселившийся на утесах скалы, занявший вершину холма! Хотя бы ты, как орел, высоко поставил гнездо свое и оттуда низрину тебя, говорит Иегова. И будет Идумея предметом ужаса».

Эти описания, данные, пророком и наблюдателем, столь сходственны, и отношение их к одной и той же местности столь очевидно, хотя применение пророчеств к фактам вовсе и не приходило на мысль Буркгардту и было им совершенно упущено из виду, что один его очерк развалин главного (и без сомнения сильнейшего и наилучше укреплённого) города Идумеи показался автору достаточным пояснением пророчеств. Имея только усердное желание разъяснить истину, автор полагает, что здесь ему будет дозволено отказаться от чести быть первым, который указал на чудесное и настоящее исполнение предсказания, и ему доставляет немалое удовольствие и то уже, что он теперь имеет возможность присоединить более полное доказательство, нежели свое собственное мнение, и вполне подтвердить, что это самое же пророчество было применяемо к этому же месту и другими. Но можно присовокупить, что это совпадающее применение пророчества, не будучи преднамеренно, приводит нас к тому выводу, что применение и пророчество истинны, и оно может очень расположить душу читателя к размышлению, если только скептицизм не положил неодолимой преграды всякому убеждению.

Войдя в ущелье, ведущее к театру Петры, Ирби и Манглес замечают: «Развалины города здесь бросаются в глаза во всем их величии, с противоположной стороны они замыкаются утесистыми пропастями, из которых выходит множество рытвин и долин во всех направлениях; стороны гор покрыты бесконечным разнообразием высеченных в них могил и частных жилищ («обитание в расселинах каменных» и проч. Иер. 49: 16) и все это вместе представляло взору самое странное зрелище, какое мы когда-либо видели».

Для сильнейшего подтверждения тождества места повторим словами доктора Винцента, «что имя сей столицы на разных языках, в которых оно встречается, значит скала, и как таковая она описана и в Св. Писании, а также и у Страбона и Аль-Эдрисси⁵⁴² (А1 Edrissi). В примечании он исчисляет между различными именами, имеющими одинаковое значение: Села – скала (то же самое слово, которое здесь употреблено в оригинале), Петра – скала (греческое имя, имеющее то же самое значение) и Рок – скала, имя, которое с особенной точностью относится к этому месту Св. Писания⁵⁴³. Петрея (Petraea), согласно с Бохардом (Bochart), составляющим авторитет, была так названа от своей столицы Петры, которой еврейское имя было Села, а арабское Хагар; Села есть тоже у евреев, а Хагар у арабов, что Петра у греков; это имя было дано городу по той причине, что над ним висели скалистые горы, – и здесь-то, как утверждает арабский географ, были высечены дома в скале. Это свидетельство еще усиливается тем фактом, что оно было дано задолго до открытия развалин Петры, или до применения предсказаний к фактам.

Ирби и Манглес, употребив вместе с Банксом и Легом два дня на тщательное исследование развалин Петры, доставляют о них более частных подробностей, нежели описание Буркгардта; а чем полнее описание, тем определённые и тем изумительнее кажутся самые пророчества. Близ того места, где они входили в Вади-Мауза, возвышенности с обеих сторон и их вершины были покрыты линиями и твердыми массами сухой стены. Первые, по-видимому, были следы древнего возделывания; развалины, казалось, были только остатками башен для караульщиков во время жатвы и уборки винограда. Вся окрестность этого места носит подобные следы прежней промышленности; все, кажется, указывает на близость большой столицы⁵⁴⁴. Тесное и извилистое ущелье, замкнутое с каждой стороны отвесными скалами и составляющее род подземельного хода, открывает с восточной стороны дорогу к развалинам Петры. Скалы, или скорее холмы, отсюда расходятся по ту и по другую сторону и оставляют продолговатое пространство, где некогда стояла столица Идумеи, и где ныне лежит груда развалин, окруженная скалами или утесами, которые до сих пор еще показывают, как трудолюбие и искусство старались здесь соперничать с величием природы. Вдоль этих утесов, из отдельных масс многочисленных и высоких свал сделаны гробницы, во внутренности коих высечены комнаты, между тем как извне вырублены из скалы башни с пилястрами, фризами и верхними частями колонн, углублениями, изображениями животных и колоннами».

«Могилы представляются не только на каждой дороге, ведущей к городу, и в каждой пропасти, окружающей его, но и перемешаны даже с публичными и частными зданиями. Ущелье становилось с каждым шагом все величавее, а выкопанные пещеры встречались все чаще с обеих сторон, пока, наконец, не представилась взорам целая улица могил. Основания утёсов, отделанные по всем правилам симметрии и искусства, с колоннадами, пьедесталами и рядами коридоров; лестницы, выдолбленные на скале; многие пещеры, которые, наверно, служили не для могил, несколько вырубленных жилищ большого размера, в одном из коих есть комната, имеющая 60-т футов в длину с пропорциональной шириной; другие жилища меньших размеров, которыми в особенности изобилует одно ущелье, ведущее к городу и коего крутые бока содержат род высеченного предместья, доступного только посредством таковой же лестницы; ниши, имеющие иногда тридцать футов высоты, с алтарями для жертвоприношений, или с пирамидами, колоннами, или обелисками; несколько небольших пирамид, высеченных из скалы на самом высоком месте; горизонтальные желобки для стока воды, вырубленные в скале и даже в некоторых искусственных пещерах, и коротко сказать: скалы, в коих высечены бесчисленные комнаты различных размеров с входами, украшенными разнообразно, богато и часто фантастически, по всем правилам различных школ⁵⁴⁵. Все это, вместе взятое, составляет не только одно из самых странных зрелищ, когда-либо виденных человеком или представлявшихся ему в воображении, не только, быть может, несравненную в своем роде группу чудес, но и представляет доказательство как того, что в земле идумейской существовал город, в котором ум, энергия и могущество должны были быть преобладающими качествами народа в продолжение многих веков в такой мере, что дали ей полное право считаться сильным царством, так и того, что описание, данное о ней пророками Израиля, было столько же в буквальном смысле верно, сколько и предсказание относительно её справедливо. Бесплодное состояние страны, запустение и безлюдье города, кажется, сильно подтверждают, говоря словами тех, которые были в этой стране, истину произнесенного против неё приговора:⁵⁴⁶ «О поселившийся на утесах скалы, и пр. И будет Идумея предметом ужаса, и пр.».

«Гордость сердца твоего обольстила тебя, о, поселившийся на утесах скалы (по-еврейски, Села, или Петра), занявший вершину холма. Хотя бы ты как орел высоко поставил гнездо свое, и оттуда низрину тебя, говорит Иегова».

«Петра, – говорит мисс Мартино, – начинается, можно сказать, с того места, где находится первая пещера. Ибо сходя уже около часа с ущелья, мы увидели сначала признаки фасадов, а потом все в большем и большем числе искусственные пещеры... Скалы становились все более дики и громадны, между тем как фасады их были везде снабжены фронтонами, пилястрами, рядами дверей и маленькими ступенями, рассеянными по скатам гор. Два орла взлетели и понеслись над нашими головами, будучи испуганы произведенным нами шумом... А мы спускались все ниже и ниже, и все среди новых чудес, и это продолжалось еще долго после того, как я стала чувствовать, что эти чудеса далеко превосходят все то, что я когда-либо могла представить себе... На левой стороне было еще больше входов в пропасть, и, притом, на такой высоте, что самая возможность достигнуть их казалась нам непостижимой. Чем более мы останавливались и чем более видели мы горных холмов, взлезая все выше и выше, тем более казалось мне, что жители этой страны, кроме других им свойственных особенностей, были сотворены крылатыми»⁵⁴⁷.

Описание Вольнея, коего точность зависела от показания арабов, составляло еще недавно единственный рассказ о новейшем состоянии Идумеи, и хотя свидетельство его и было изложено таким способом, что не может возникнуть ни малейшего подозрения, однако, его слова недостаточны, чтобы обозначить, как было в иных местах сделано Вольнеем, точные, пророческие и характеристические черты сцены. Интересные подробности, сообщённые Буркгардтом по личным наблюдениям, а равно и Ирби и Манглесом, освободили предмет от темноты и вывели на свет замечательный факт относительно развалин города, окруженного скалами посреди долины.

Когда на улицах Иерусалима народ восклицал «осанна Сыну Давидову», и когда некоторые из фарисеев между народом говорили Ему: «Учитель, усмири своих учеников», Он отвечал и сказал им: «Я говорю вам, что если бы эти молчали, то камни тотчас бы завопили». И в тот век, когда многие новейшие города отвергали могущество Бога Израиля и перестали верить Его глаголу, древние города сделались как бы восставшими из мертвых свидетелями,, чтобы доказать власть, могущество и истину Его глагола над собой, и чтобы остерегающий и наставительный глас их воззвал к городам народов, чтобы и они также не навлекли на себя обрушившийся на них гнев. И когда люди не хотели слышать об «осанне Сыну Давидову», или о божественном имени Христа, то пустыни тотчас заговорили и скалы завопили, и, отвечая на глас пророков, свидетельствовали о тех, которые свидетельствовали об Иисусе. Столица Идумеи, как и столицы других древних царств, сделалась опять известной, равно как и её скалы, сведения о которых достигнут крайних пределов мира.

Писатель совсем не воображал и не надеялся, когда он впервые посмотрел в пророчества относительно Идумеи, побужденный к тому рассказами арабов, переданными Вольнеем, чтобы в такое короткое время исполнение этих пророчеств могло быть представлено людям даже и без надобности с их стороны в известном «приди и посмотри». Присоединив к последовательным изданиям этого сочинения новое доказательство, заимствованное из поразительных фактов, вполне объясняющих предсказание относительно Идумеи и её некогда сильной столицы, автор позволяет себе обратиться к непредубежденному разуму людей. Ибо в то самое время, когда печаталось шестое издание этого сочинения, автор получил из Парижа первые шесть выпусков сочинения под заглавием: Voyage de l’Arabie Petre par Mess. Léon de Laborde et Linant, которое тогда было издано и содержит в номерах прежде изданных семнадцать прекрасных эстампов, представляющих развалины одной Петры, красота которых через прибавление к ним одного лишь текста становится тотчас полезной для религиозных интересов. К этим эстампам теперь прибавлены другие, которые дополнили блестящее издание. Там, где еще недавно было трудно, если не невозможно, удостовериться в едином факте, и где можно было получить только неполное доказательство, можно ныне видеть развалины главного города Идумеи, самое существование коего было еще недавно совершенно неизвестно. Никакое описание не даст нам такого точного понятия о виде Петры, как снятый с него план графом Лабордом. Все гравюры свидетельствуют о необыкновенном её великолепии и о почти невероятном труде в продолжение многих веков прежде дней Моисеевых и после начала христианской эры, чтобы вырубить такое множество жилищ и мавзолеев из скал. И истина говорит не устами лживого ума, но видом скал, которые заключают в себе ископанные пещеры, придающие особый характер местности, и свидетельствует архитектурой построек, что граждане Петры строили после эпохи пророков, между тем как обломки развалин как греческой и римской архитектуры, так и древнейшей эпохи, которые покрывают долину, заключавшую в себе город, доказывают, что эти строения, приговор над которыми был произнесён еще до сооружения их, были ниспровергнуты согласно с тем же непреложным глаголом.

Ясное свидетельство Лаборда возвышает цену его драгоценных рисунков. «Только, –утверждает он, – с вершины Эль-Накба можно судить об общем виде страны, о меланхолическом и угрюмом характере которой кисть живописца не может дать понятия». Но пророческое описание превосходит всякое изображение пером или кистью человека, как бы изображение ни было живописно, и он тотчас присовокупляет: «Многие пророки объявляли о бедствиях Идумеи, но сильный язык Иезекииля может один только стать в уровень с этим великим бедствием»⁵⁴⁸. «И было ко мне слово Иеговы, и сказано: «сын человеческий! обратись лицом своим к горе Сеировой, и изреки на нее пророчество, и скажи ей: так говорит Господь Иегова: вот я взгляну на тебя, гора Сеирова! и простру на тебя руку Мою и сделаю тебя пустой и необитаемой. И сделаю гору Сеирову пустой и безлюдной степью, и истреблю с ней ходящего вперед и взад. Сделаю тебя пустыней вечной, и в городах твоих не будут жить, и узнаете, что Я Иегова»⁵⁴⁹.

Одна гравюра, вид одиноко стоящей колонны, особенно поразительна тем, что она косвенным образом поясняет «исключительный» характер местности, посредством коего, при первом взгляде, Петра может быть узнана и отличена от всякого другого, когда-либо существовавшего города. Цель картины состоит в том, чтобы представить уединенную колонну, но на заднем плане представлена «часть долины Моисея» (Ouadi Mousa), некоторые из тех высоких скал, которые содержат в себе много вырытых пещер. Другие гравюры представляют взору великолепие Петры. Здесь есть одна могила, которая заслуживает особенного замечания, потому что на ней вырезана латинская надпись с именем сановника, Quintus Praetextus Florentinus, который умер в этом городе, быв губернатором этой части каменистой Аравии. «Это было, как должно полагать, сказано там же, около времен Адриана или Антонина или в периоде бесспорно несколькими столетиями после позднейшего из предсказаний».

Тщательные описания живописных мест, которые дают нам путешественники, укоряются иногда, как Лаборд замечает, в преувеличении. Но его вид казны (Khasne) в Петре⁵⁵⁰ доказывает, что описание может быть сделано прекрасно и все-таки отставать от истины; даже и самая кисть, как он и другие замечают, может только доставить недостаточное изображение великолепного здания, которое, по настоящий день, только слегка испорчено.

Когда библейское увещание, в отношении пророческого «видения», было пренебрежено, и люди не хотели «ждать его, пока оно медлило до предопределенного времени», в которое, как ясно выражено на скрижалях, оно должно было «заговорить и не солгать», то одно только символическое значение и возможно было приписать в древние времена приговору, произнесенному над Эдомом и над самым гордым из его городов, когда Арета царствовал в своем «дворце в Петре», когда этот город был столицей римской провинции или резиденцией епископа в христианские времена. Иероним, например, не мог иметь этого видения, как видел его пророк, пока жители Эдома, как он свидетельствует, продолжали обитать в рытвинах, или в пещерах скал. Тогда было для истолкователя еще слишком рано видеть те вещи, о которых писали пророки, а христианские писатели, читая эти предсказания не буквально, охотно объясняли их по иудейскому способу, заменяя врагов церкви врагами Израиля, как бы символически изображенными Эдомом или эдомитянами. Время совершения приговоров, произнесенных против Эдома, наступило во времена, предшествовавшие этой эпохе; другие тяготеют на нем до сих нор, и он должен еще свидетельствовать и о других пророчествах. Следует определить различие не только между символическими и буквальными предсказаниями, из коих последние были часто переносимы произвольным толкованием человека в пределы первых, но и между исполнившимися и не исполнившимися пророчествами; первые не должно принимать вместо последних, что, однако, как мы откровенно сознаемся, нередко случается по свойственной людям наклонности заблуждаться. Но одна истина здесь совершенно ясна, а именно та, что как с одной стороны Эдом был действительно в союзе в древние времена с Аммоном и Моавом против Израиля, то и с другой стороны также верно, что их главные города, а вместе с ними и земли их, теперь сами сознаются в своей «верности» и вместе прославляют «слово» Иеговы воинств Бога Израилева.

Единственное здание, которое противостояло опустошениям времени, обозначено на рисунке Лаборда словами: «сераль Фараона» (или дворец Фараона), называемое им разрушившимся храмом. Он его описывает так: «находясь на западной стороне города, на берегу реки, оно возвышается над бесчисленными развалинами или обломками строений, покрывающими землю, и еще представляет, несмотря на свое разрушение, красивую массу и красивые подробности архитектуры. Карниз, окружающий храм, чистого и изящного стиля». «Триумфальная арка, –говорит д-р Робинзон, – составляла вход во дворец, который называется аравитянами Кизр Фарон, замком Фараона, и коего распределение внутри на многие комнаты и этажи, кажется, доказывает положительно, что оно не было храмом»⁵⁵¹. То же самое строение описано лордом Гамильтоном. «Четырёхугольный дворец близ триумфальной арки есть единственное, каменной постройки, стоящее здание. Я вошел в него и исследовал его внутренность. Деревянные связи еще сохранились в стенах, по-видимому, в неповрежденном и крепком состоянии. Пол усеян свалившимися с кровли кусками тесаного камня и обломками карниза, между «которыми растут во множестве волчцы, колючие растения и крапива». Сначала я не был уверен насчет крапивы; но, желая убедиться, я прикоснулся к ней рукою, и хотя она и не имела силы английской крапивы, однако, производила неприятное ощущение. Самый лист был точь-в-точь лист крапивы, но как это было в позднее осеннее время, то недостаток влажности, вероятно, ослабил ее. Итак, крапива была в единственном дворце, который стоит еще в гордом городе Петре несокрушенным. «Терн взойдет в его дворце, крапива и ежевика в его крепостях». Свидетельство достопочтенного Вульмера Кори, ректора немброкской коллегии в Кембридже, приведенное во многих предшествующих изданиях, было сообщено автору его братом, которому он, посетив Петру, писал так: «Английский черный терн и ежевика очень обыкновенны в Петре, а также и растение, которое колючее того и другого, и даже крапивы». Как внутри дворца, так и вокруг него растёт, согласно еще более новому свидетельству д-ра Вильсона, много кустов и кустарников наподобие тех, какие обыкновенно находятся в таких развалинах, а именно, заразиха, волчец, крапива, терн и другие такого же рода растения. Нет возможности смотреть на них в том месте, где они открываются взору, не приводя себе на память слова пророка: «терн взойдет в его дворцах, крапива и ежевика в его крепостях», и проч. Писатель может присовокупить, что когда он в первый раз входил в разрушенное здание через узкое отверстие в стене, то он нечаянно наступил на высокую и густую крапиву и, убедившись в колючем свойстве её, не имел потом ни нужды, ни охоты продолжать свои испытания. Вот в каком состоянии находится теперь последнее еще не совсем развалившееся строение гордой столицы Идумеи. Его другие стены, как видно в картине, снятой Лабордом, растрескались и отчасти повалились на землю. Нижняя часть одной колонны фасада имеет девятнадцать футов в окружности и равняется в этом отношении колоннам большого храма в Бальбеке. Толщина стены дворца имеет слишком восемь футов. Часть упавшей колонны имеет около пяти футов в диаметре.

Ворота, или триумфальная арка близ дворца сохранила обломок, который хотя и не может считаться благородной развалиной и не может долее служить памятником какой-либо давно забытой победы некогда страшных эдомитян, однако, стоя одиноко подобно развалившемуся зданию, к которому вела от этой арки мощеная дорога, она сохранила еще довольно, чтобы служить памятником их столицы и того во веки веков незабвенного торжества, которое было одержано словом Иеговы над столицей врагов Израиля.

Город, окруженный утесами и скалистыми холмами, имеющими, по крайней мере, две мили в окружности, возвышающимися более чем на две тысячи футов над большой долиной Араба и построенный на горе Сеировой, народом, навлекшим на себя проклятие Иеговы, лишен теперь всякого могущества за исключением одного– свидетельствовать, подобно другим городам этой страны, о том, что угроза Его «ниспровергать», как бы часто он ни «созидался» вновь, есть «дело истинное». Такие неразличимые развалины походят на развалины многих других городов, на развалины Иудеи и Израиля, Аммона и Моавии, и на развалины более сильных городов, которые беспрепятственно распространялись над гораздо обширнейшей местностью; но так как пророк, произнося слова Бога истины против Эдона, говорил о людях, которые, обольстившись гордостью своего сердца, поселились на «утесах скалы» или на Селе, и поставили гнездо свое так высоко как орел, то не на дне долины, как бы оно ни было возвышенно по местности своей, может быть найдено полное исполнение таких приговоров. Утесы, окружающие древнюю столицу Эдома, возбудили при их открытии живейший интерес и сильнейшее удивление, чем на обширном пространстве растянутые развалины какого-либо в равнине лежавшего города, как, например, опустевшая груда столицы Моавии, или хлева и места, служащие для отдыха стад Аммона: ибо утесы Эдома и древняя его столица, служа местом пребывания сов, доведены до более униженного состояния, хотя через это и не усиливается доказательство библейского вдохновения. Их обладатели, еще долго после того как «неодолимое слово» живого Бога было произнесено против них, могли, как казалось им, не без основательной причины величаться «в гордости своего сердца», и они оставили произведения свои на удивление мира, хотя они и напрасно строили для собственной своей славы, для долговечности своего города или своего поколения, «свои гнезда так высоко как орел», или «вырубали сами для себя гробницы в скалах».

Первый взгляд иностранца на скалами окруженные развалины города, быть может, не всегда соответствует его ожиданиям, по той причине, что занимаемое этими глубоко в долине лежащими развалинами пространство, представляется взору наблюдателя в уменьшенном виде через возносящиеся вокруг него громадной высоты утесы; но чем ближе и чем полнее производится исследование окрестных скал и оврагов, тем более поражаешься удивлением при виде древнего величия и настоящего запустения этого прославленного складочного места торговли, которое теперь всюду обнажено и пусто и в котором ничего не сохранилось от его исчезнувшей славы, чтобы жестокие грабители или дикие звери могли еще разрушить, и нельзя найти ни одной кости в их предполагаемых или действительных гробницах, между тем как олеандры цветут вокруг расхищенной могилы, и терновые кусты и волчцы занимают свои определенные места во дворцах и крепостях его.

Некоторые путешественники, поверхностно рассматривавшие развалины Петры, утверждали, что в пещерах не сохранилось никаких следов, указывающих на то, что они были построены для жилья, но по нашему мнению путешественники, которые подробно исследовали эти пещеры, подтвердят с полным убеждением, что в древние времена многие из них были, очевидно, жилищами. Капитаны Ирби и Манглес говорят, что здесь есть пещеры в большом числе и что они наверно не могильные. По описанию их стороны горы покрыты вырубленными и до бесконечности разнообразными гробницами и частными жилищами, которые все представляют самое странное, когда-либо ими виденное зрелище⁵⁵². Лорд Гамильтон тоже говорит, что многие из этих пещер были назначаемы для жилья, так как они содержат в себе многие комнаты. Лорд Линдсей говорит, что «если здесь посещать каждую пещеру, то пришлось бы на это употребить целые дни и недели. Посетив снова Казн и исследовав многие вырубленные жилища, мы оставили долину; ибо ясно, я полагаю, как по словам Св. Писания, так и по виду самих пещер, что большая часть из них, если не все, были обиталищами для живых, а не для мертвых. Вот какова Петра. «Робость других пред тобою обольстила тебя, о, поселившийся на утесах скалы».

О том, что дома в Петре вырубались в скалах, говорит географ Эдризи (Edrisi), а Иероним, в пятом столетии, тоже свидетельствует о том, что жители Эдома, от Петры до границ Иудеи, обитали в пещерах.

Из посетивших Петру, граф Порталис, прежде прусский поверенный в делах в Константинополе, а потом член прусского правительства, один из самых остроумных и ученых путешественников, почтил автора благосклонным сообщением следующего извлечения из своего журнала относительно этого предмета, на который он обратил особенное внимание: «Весьма правдоподобно, что в климате столь теплом, как каменистая Аравия, и в стране, в скалах которой так легко было делать искусственные углубления и в которой кроме того и самой природой устроенных пещер было очень много, первобытные обитатели предпочитали эти прохладные и сухие пещеры таким домам, в каких мы теперь живем, и только в позднейший период, когда Петра стала цветущим городом, были построены дома из тесаного камня, коих остатки видны в центральной долине этого странного города. Эти новые строения, однако ж, не сделались причиной оставления древнего обыкновения. Окна, выдолбленные из боковых стен скалы и выходящие на долины, доказывают, что эти постройки были, по крайней мере, некоторые, если не все, жилища, а не могилы».

Д-р Вильсон, в своем ученом сочинении о библейских землях, утверждает, что есть великое множество пещер в обоих боках ущелья, через которое ручей Вади-Мауза пробивается сквозь скалы. Вдоль смежных утесов есть много пещер, соединенных двумя террасами, возвышающимися одна над другой, но с сильно поврежденными и изломанными к ним ведущими лестницами. Мы употребили более двух часов на исследование этих пещер, ибо хотя они и были не очень замечательны в отношении искусства, будучи самой простой постройки, однако, нам показалось, что многие из них были, несомненно, жилищами живых, а не мертвых. В этих пещерах мы иногда находили комнаты и углубления, которые вовсе не казались пригодными для принятия гробов или саркофагов, но были очевидным образом назначены для жилья. Некоторые из них имеют окна и двери. Перед двумя или тремя из них есть вместилища для воды. К ним ведет общая дорога, точно такая, какая была бы нужна обитателям и проч.⁵⁵³.

Некоторые заметки, сделанные автором на самом месте, подтверждают, что пещеры в Петре были построены для жилищ и были действительно обиталищами в скале.

На противоположной стороне долины, близ большой гробницы, украшенной тремя рядами колонн, есть пещера пространством в пятнадцать квадратных футов. Она была разделена на две комнаты, из которых верхняя освещалась окном и поддерживалась брусьями, а другая, имеющая около тринадцати квадратных футов, такой же почти высоты и с очень высоким входом, служащим как бы для света, но без окна. На расстоянии полмили от большой гробницы, вдоль того же утеса к северу, где замечаются могилы в равнине, есть много почти смежных комнат, которые все, как казалось при самом входе в них, были очевидным образом назначены для живых, а не для мертвых. Здесь на северо-восточной стороне долины одна пещера имеет тридцать девять футов в длину и тридцать восемь в ширину. Дверь имеет около десяти футов вышины и почти семь ширины с окном на каждой стороне, и с тремя окнами над ней, устроенными как бы для того, чтобы служить для верхнего этажа, так как центральное шире боковых. Вся комната хорошо освещена, и пол её в центральной своей части ниже, нежели боковые её стороны, которые составляли возвышенное сиденье или диван с обеих сторон. Центральная часть составляет площадь в двадцать восемь с половиной футов длиной и в двадцать два фута шириной, возвышение образует три стороны параллелограмма, правильно высеченные и возвышающиеся, по крайней мере, двумя футами и восемью дюймами над полом, со ступенькой или сиденьем на несколько дюймов ниже, высеченной кругом вдоль всех сторон. Все исполнено совершенно правильно. Вид пещеры походит несравненно более на жилище, чем на могилу. Возле неё есть другая комната, подобным же образом устроенная и снабженная такими же скамейками в двадцать три фута длиной и в двадцать два шириной, и с боковой при ней комнатой с окном. В обеих есть отверстия для запоров к дверям. Возле них есть кругообразное углубление, по-видимому, печка; В том же выступе скалы третья комната, с двумя отверстиями или окнами, имеет около девятнадцати квадратных футов, и четвертая, при основании соединяющей лестницы, имеет двадцать с половиной футов длины и восемнадцать футов четыре дюйма ширины. (По близости кругом есть еще и другие.) Ни в одной из этих комнат нет никаких углублений для мертвых, как в тех, которые употребляются для могил. Сверх этой группы комнат, которые составили бы недурное помещение для государя Эдома, есть комната с двумя окнами, имеющая шестнадцать футов девять дюймов в длину и пятнадцать с половиной в ширину, такой же точно постройки, с углублением в центре и с возвышением вдоль трех сторон с ступенькой или сиденьем между ними, и все это так хорошо приспособлено к той цели, для которой она,–в чем писателю и нельзя было сомневаться, когда он увидел ее, – была действительно назначена, что в то время, когда он делал эти замечание на самом месте, один араб, который ему помогал в измерениях, сел на сиденье, а другой, который внес ящерицу около фута длиной, и утомившись, как казалось, отыскивая каких-то животных, растянулся во всю длину свою на голом и непокрытом подушками диване, между тем как писатель стоял возле сидящего слуги, держа в руке своей линейку, служащую для измерений, и записную книжку. Два отверстия или окна, и дверь освещали комнату, в которой нет ни малейшего признака углубления для трупа. Это место, подобно многим другим, было очевидным образом назначено для живых, а не для мертвых, так точно как и печь была поставлена не для последних. Есть еще такая же, во всех отношениях подобна, хотя и меньшего размера смежная с ней комната.

Внося в записную книжку свои замечания насчет этих жилищ, теперь голых как скала, совершенно покинутых людьми, но открытых для сов, писатель счел не излишним указать в ней для других путешественников, что самый верный признак этого места есть вырубленное в углублении скалы на значительном возвышении кресло с отрубком, выдающимся из центра, который был, вероятно, пьедесталом одного из богов Эдома, и был воздвигнут здесь не для того, конечно, чтобы господствовать над могилами.

В одном утесе на противоположном конце города, между театром и Казной, писатель измерял различные пещеры пространством от четырнадцати до двадцати одного квадратного фута, и в одной только из них было что-то вроде углубления, да и то, подобно многим другим в различных местах, грубой и, по-видимому, позднейшей вырубки. В одной пещере единственная ниша имела три фута и четыре дюйма в вышину, два фута в ширину и только пятнадцать дюймов в глубину, и никогда не могла быть назначаема для могилы. Снаружи другой пещеры, которая имеет двадцать квадратных футов, скамейки вдоль стены были построены не для мертвых. Пещера с четырьмя окнами имеет тридцать три фута в длину, около двадцати одного в ширину и двадцать пять футов в вышину. На одном конце есть отдельная комната с высокой внутренней дверью и окном, и меньшего объема комната в противоположном конце, над которой есть другая также с внутренней дверью. Существуют всякого рода указания, что все они, и без сомнения, еще несравненно большее число, были жилищами в ущельях скалы.

Но хотя бы доказательства и были умножены до бесконечности, что иссечённые жилища в лицевой стороне утесов теперь все пусты, однако, они этим не были бы еще истощены. Писано: «робость других перед тобой, гордость сердца твоего обольстила тебя, о, поселившийся на утесах скалы, занявший вершину холма! Хотя бы ты, как орел, высоко поставил гнездо свое, и оттуда низрину тебя, говорит Иегова. И будет Идумея предметом ужаса; всяк проходящий мимо неё, ужаснется». Эль-Дейр высечен в одной из высочайших вершин на окружающих Петру холмах и приблизительно в уровень с лежащей напротив него вершиной горы Хор, на которой возвышается гробница Аарона. Находясь на скале, которая прикрывает его с обоих боков и с лицевой стороны, он все еще цел и до сих пор его можно назвать замечательной пещерой. Он говорит сам за себя, как относительно формы, так и красоты, хотя и не может сравниться в этом отношении с Казной. Его протяжение вдоль лицевой стороны составляет 152 фута, его высота приблизительно такая же, и его наималейшие колонны, поднимаясь со стены, имеют около двенадцати футов в полуокружности. Величину его можно себе вообразить, приняв в соображение, что художник, желая доставить о ней понятие, представил его на трех картинах в шесть футов длиной и с соразмерной высотой. Он был, как кажется, храмом, когда Идумея имела своих богов. Но здесь, в этом диком месте, как лорд Линдсей называет его, пусть будет приведено свидетельство для Бога богов, который положил основание вековечным городам, и который сказал об Эдоме, «хотя бы ты, как орел, высоко поставил гнездо свое, и оттуда низрину тебя». Здесь, на высотах этих утесов Селы (или Петры) стояло некогда более одного храма. Храм этот все еще стоит, но поклонники его с их бренными и преходящими делами не существуют более.

Перед вершиной холма, из которого было воздвигнуто это дивное строение, есть открытая площадь в двести шестьдесят футов шириной, на которой покоятся основания стен, камни и обломки глиняной посуды. Есть также широкая кругообразная линия, по которой нет возможности определить, что она означает, между тем как противоположная вершина скалы окружена основаниями стены и покрыта обломками развалин древних строений, в которых теперь совершенно все разрушено и красивая мозаика которых, по-видимому, некогда мозаичный тротуар, обратилась в огромное количество самых мелких и правильных квадратиков, из коих она была первоначально составлена. На вершине этой скалы, некогда застроенной сверху донизу, есть пещера, которая имеет слишком десять английских аршин длиной и столько же приблизительно шириной. Каждый выступ скалы, кажется, был здесь занят человеком, а теперь одни куски камней лежат перед высеченными жилищами.

Результат наблюдений графа Порталиса был так передан в его журнале: «Дорога, ведущая к Дейру старательно высечена из скалы; эта дорога имела, как очевидно, двоякую цель, ибо кроме того, что она служила путем сообщения между нижним городом и местностью, представлявшей что-то в роде акрополиса, на которой Дейр стоит, она проводила и дождевую воду в многочисленные цистерны, которые находятся в разных местах. Намерение собирать дождевую воду явственно обнаруживается искусственными желобами, имевшими целью собирать ее в одном месте, и каналами, высеченными в расселинах скалы. Ввиду каменистой почвы, испещренной множеством желобов и резервуаров и тщательно построенных цистерн, встречающихся на каждом шагу, легко представить себе, как Петра могла прежде содержать и снабжать водой многочисленное народонаселение. Почва вокруг Дейра и холма, окружающего его, покрыта кусками глиняной посуды и обломками каменных построек, и скалы близ него изобилуют пещерами всех форм и величин и ведущими к ним лестницами. Не был ли это акрополис, почти неприступное место для убежища наватейского города? За Дейром проникает в скалу тесное и непроходимое ущелье. В нем есть водопровод, отчасти высеченный в скале, отчасти построенный из камня. Едва ли возможно нам предположить, чтобы эта безводная, возвышенная и уединенно стоящая скала содержала в себе ключ; но, вероятно, что если б до конца выследили этот водопровод, то он довел бы до обширных цистерн или водоемов для снабжения водой этой части города, которую, по моему предположению, можно принять за акрополис Петры».

Таково и наше собственное мнение. Здесь не может быть никакого вопроса относительно времени этих построений, да к тому же между ним и пророческим рассказом нет ничего общего. «Хотя бы ты, как орел, высоко поставил свое гнездо»,– вот слова пророка. Те, которые жили в ущельях скал Селы (или Петры) и занимали вершину холма, строили свое «гнездо, как орел, высоко», о чем орлы окрест и теперь еще вылетая из «своих» не покинутых ими «гнезд», свидетельствуют. Иегова исполнил свое слово и низринул оттуда тех, которые не могли поставить свои гнезда выше, чем они были ими поставлены. Один престарелый отшельник, много лет тому назад, сделался добровольным стражем гробницы Аарона и устроил здесь свое жилище. Но там, где было так много людей, не осталось ни одного живого человека, чтобы охранять оставленные храмы богов Эдома, ни среди долины, ни на вершине холма. Все гнезда, которые были свиты людьми в Селе, разорены. Их жилища в скале уступлены другим обладателям, даже и те, которые сделались гробницами, все пусты и голы, так что и праху мертвого не было дозволено покоиться в них.

«Мне стало тотчас ясно, – говорит мисс Мартино, – что от жилищ в утесах также немного сохранилось в сравнении с тем, что некогда существовало. Я полагаю, что путешественники не только уменьшали число обитателей скал до самой низкой цифры, но и не успели заметить, что все сохранившееся состоит только в одних обломках того, что пропасти некогда представляли взору. Наблюдательный глаз может открыть в большом числе остатки штукатурных украшений на многих скалах; сверх того до многих пещер доступ весьма труден, а некоторые из них представляются лишь такими стенами или поверхностями, что, смотря на них, кажется, как будто бы вся лицевая сторона скалы до значительной глубины обрушилась... Сверх того, трубы цистерн, ступени, рассеянные по скалам и между пропастями, указывают на большее число жилищ, чем сколько их теперь осталось, как бы число их ни было велико».

«И как оно велико! Я начну с замечания, что мне очень хотелось сосчитать их, потому что я читала, что их около двухсот. С неотступными мыслями об этих двухстах я продолжала несколько дней сряду размышлять об этих жилищах в утесах, число которых не превышает несколько сотен, пока меня не поразило замечание одного из моих спутников, который сказал мне, что их должно считать многими тысячами, указал на два или на три оврага и заметил, что отверстия в них составляют только незначительную часть. Я была действительно удивлена. Я не могла в ту же минуту допустить справедливость этого чуда в полном его объеме; но я вскоре увидела, что он был прав... Мнение д-ра Робинсона, что эти пещеры были все могилами, за исключением немногих, которые могли быть храмами, показалось нам на самом месте чрезвычайно странным. Существующие могилы в скалах всегда закрыты и содержат в себе много тел. Здесь пещеры совершенно отверсты; никогда мертвое тело (исключая одного или двух из новейших арабов) не было в них найдено, и число их превосходит любое число домов, которое этот город мог когда-либо иметь... Библейские изречения относительно такой страны как эта, говорят как о жилищах, так и о гробницах. Исаия говорит об одном человеке, который долбит для себя в скале жилище (Ис. 22:16); а Иеремия восклицает, «о поселившийся на утесах скалы». Авдий также, объявляя свое видение относительно Эдома, говорит: «о! поселившийся на утесах скал, живущий на высоте», и проч. «И не будет уцелевшего в доме Исава», – продолжает пророк. Пустота теперь действительно удручающая: каждое покинутое место довольно печально; но нигде в ином месте нет такого запустения как в Петре, где все эти, из скалы высеченные дверные отверстия открыты, и где самые жилища могли бы еще с удобством служить обиталищами для множества народа, но где везде пустота и безмолвие, нарушаемое только часто повторяющимся эхом на крик орла, или на блеяние козленка. Нет, пещеры эти никогда не были гробницами. Утром сыны Исава вышли, а ночью яркие огни засверкали внутри, переходя из яруса в ярус, и освещая всю наличную сторону пропасти⁵⁵⁴. При входе в ущелье опять начинают часто попадаться пещеры, и на пространстве около мили повсюду вокруг нас были обширные скалы, квадратно отёсанные в виде башен, с выдолбленными внутри сводами и высеченными жилищами и банями, состоящими из многих украшенных фронтонами комнат», и проч.⁵⁵⁵.

Клавдий Гамильтон, который вместе с лордом Рокэби и м-ром Литльтоном посетил Петру в 1839 году, так свидетельствует о предсказанном опустошении, постигшем Эдом и его столицу. По приведении некоторых из этих пророчеств, он присовокупляет: «Запустение, в котором она в настоящее время находится, не может быть полнее, хотя признаки её прежнего богатства и могущества столь прочны, что сохранились в течение многих веков после того, как она была покинута, и судя по виду их, они, кажется, в состоянии противостоять такому же числу веков, не подвергаясь какому-либо видимому изменению. Начало пророчества наичуднейшим образом исполнилось; ибо хотя не было возможности для человека представить себе, что такой богатый и могущественный город будет покинут и опустошен, однако все человеческие творения и жилища подвержены подобной участи, – но слова: «Я маловажным сделал тебя среди народов», действительно исполнились до такой степени, что самое место Петры не было известно в течение целых столетий. Что великий город должен был изгладиться из памяти человека, есть самое поразительное проявление истины пророческого рассказа и было вне всякого человеческого предвидения и прозорливости. И каждый шаг в стране этой указывает на какое-нибудь чудесное исполнение божьего суда, который был произнесен в то время, когда в нее стекались богатства и когда она была полна жителей; всякого рода несчастия разразились над этим проклятым царством, а все-таки сохранились в нем бесчисленные остатки того, чем оно некогда было».

Некоторые извлечения из живописного описания Петры лорда Гамильтона будут интересны для читателя:

«Идя по тропинке, которая извивается между волнообразными холмами и скалами, мы мало помалу очутились среди странных остатков этой удивительной местности. С обеих сторон были удивительной формы гробницы, высеченные в живой скале и странные по своей наружности; они стояли отдельными квадратными группами, с украшенными фасадами, с зубчатыми верхушками, ступеньками, маленькими пирамидальными изваяниями, и другими затеями, равномерно иссечёнными из горы. Многие из этих пещер могли быть назначаемы для живых, так как они содержат много комнат. На левой стороне обрывистые утесы поднимаются на большую высоту, и, возвышаясь над волнообразной местностью древней столицы, служат доказательством трудолюбия и, в особенности, вкуса обитателей Селы. Спереди есть обширное пространство, местами покрытое травой, кустами и развалинами, и пересекаемое оврагами, в которых, как очевидно, прежде текли ручейки; по другую сторону тянутся от восточного горизонта несколько меньших холмов, между тем как по правую руку другой высокий ряд стремнистых холмов окаймляет долину и представляет непрерывную линию блестящих фасадов и великолепно высеченных храмов и дворцов, мгновенно поражающих зрителя самым необыкновенным зрелищем, какое только воображение может себе представить. Ничто не может превзойти странность общего вида, и самые пещеры ничего не теряют из своих чудес от приближения к ним. Едва успел я миновать единственную колонну, о которой говорит Лаборд, а также квадратный дворец и триумфальную арку, как вдруг представился глазам моим ряд великолепных пещер. Нет возможности посредством описания передать вид этого в высочайшей степени необыкновенного места, где искусство и природа, как кажется, старались превзойти друг друга, и общим усилием стремились сделать его как самым удивительным, так и самым назидательным зрелищем, какое только может представиться взору человека. Высокие утесы на севере представляют бесконечное разнообразие пещер, жилищ, гробниц и храмов».

«Театр Петры, подобно театру Аммона, принадлежит к наиболее замечательным памятникам её огромного населения и богатства. По измерениям того же наблюдательного путешественника, он состоит из тридцати восьми рядов высоких ступеней или каменных скамеек, из коих самый верхний ряд имеет сто пятьдесят два шага в длину. Длина низшего ряда имеет, по измерению писателя, двести тридцать восемь футов, а длина среднего ряда триста сорок пять. В театре могли, таким образом, помещаться, за исключением пространства для проходов, свыше семи тысяч человек. Но какая разница между тем, что теперь и тем, что было, когда столица Эдома, обольщенная сознанием, что другие народы от страха трепещут перед ней, и не предвидя опасности, предавались своим увеселениям, и когда она оглашалась криками радости торжествующего народа. Не с такими чувствами одинокий путешественник смотрит теперь на сцену падшего величия, над которой торжествует слово Иеговы.

«Было полнолуние. Я вышел насладиться прекрасным эффектом, производимым тенями между этими высокими утесами, и посмотреть на эту сцену исчезнувшего величия в тишине ночной, которая так хорошо соглашалась с её пустынным видом. Ничто не могло превзойти прелесть вечера. Ясное небо было усеяно бесчисленным множеством блестящих звезд, между тем как свет, господствующий ночью, бросал свои светло-бледные лучи на множество храмов, дворцов, жилищ и гробниц, которые возвышались на каждом утесе и каждой скале, тогда как их многочисленность, странные положения и очевидный недостаток распределения и системы, превращали сцену в неописанно-интересное зрелище. Я избрал театр точкой наблюдения. Здесь, один окруженный необитаемыми утесами, я старался привести себе на память некоторые из многих сцен, которые были в нем разыгрываемы, когда скалы оглашались восторженными криками многих собравшихся тысяч, когда в этом опустевшем месте теснились толпы вельмож и богачей, и когда оно сияло огнями и великолепными одеждами зрителей. Могущество и слава Эдома казались мне сновидением, которому нельзя было верить, вид открытой поверхности, арка, квадратный дворец, и за ним утес были особенно поразительны».

„Источники до такой степени иссякли, что невозможно восстановить общее плодородие Эдома. По близости театра Петры, и в других местах вдоль течения реки, роскошно растут тростник и кустарники, изобилуют олеандры и дикие фиги, и доказывают, что небольшая обработка покрыла бы опять скалы и утесы бесчисленными садами, которые некогда украшали их. Есть бесчисленное множество следов прежнего плодородия, и, очевидно, что каждое место, способное к растительной жизни, заботливо орошалось и возделывалось. Здесь есть много желобков в скалах, чтобы проводить дождевую воду к могилам, или к маленьким утесам, на которых даже и теперь еще находят иногда фиги. Каждое место, коим могли таким образом воспользоваться, окружено стеной, как бы ни было незначительно через то выигранное пространство и как бы ни были затруднительны средства охранения его от грабежа. Древние обитатели, кажется, не оставляли ни одного доступного места нетронутым. Они выказали столько же искусства, сколько и старания в умении пользоваться большими стенами своей чудной столицы для добывания всего, что только соединенные силы климата с искусственным орошением и обработкой могли производить на скудной почве, которая им досталась в удел. Висячие сады должны были также производить очаровательное действие между красивыми зданиями города, когда он был во всей своей славе»⁵⁵⁶.

«Сделаю тебя пустыней вечной, и в городах твоих не будут жить, и узнаете, что Я Иегова⁵⁵⁷. Всяк проходящий мимо неё, ужаснется»⁵⁵⁸. «Я желал бы, – говорит один новейший путешественник, – чтобы скептик мог стоять, как я стоял среди развалин этого города и между скал, и открыл бы здесь священную книгу и читал бы глаголы вдохновенного писателя, начертанные в то время, когда это опустошенное место было одним из величайших городов в мире. Я вижу, как останавливается у него насмешка на губах, как его ланиты бледнеют, его уста дрожат, и его сердце трепещет от страха, как низверженный город вопиет к нему гласом громким и могучим, гласом, как бы раздавшимся из груди восставшего из мертвых. Хотя бы он и не поверил Моисею и пророкам, он поверит, однако ж, свидетельству самого Бога в запустении и вечном разрушении вокруг себя⁵⁵⁹. Если б я никогда не стоял на вершине горы Синая, то я бы сказал, что нет нигде возможности видеть такого опустошенного места, как с вершины горы Ора, так как самые поразительные предметы состоят здесь в печальных и угрюмых горах Сеира, которые, будучи совершенно голы, без всякой зелени и деревьев, возносятся своими высокими верхушками до небес, как бы стремясь превзойти высотой ту громадную гору, на вершине которой погребен первосвященник Израиля. Передо мной была земля, представлявшая везде безлюдье и развалины; земля проклятая Богом, земля, о которой было так писано в книге жизни: «Сын человеческий, обратись лицом своим к горе Сеировой, и изреки на нее пророчество, и скажи ей: «Так говорит Господь Иегова: вот Я взгляну на тебя, гора Сеирова, и простру на тебя руку мою, и сделаю тебя пустой и необитаемой, и проч. (Иезек. 35)⁵⁶⁰.

«И будут называть их областью нечестия». Страбон говорит о контрасте, существующем между миролюбивым расположением граждан Петры и буйным духом живших здесь иностранцев, а ненарушимое спокойствие, которое поддерживалось здесь горожанами между собой, возбуждало удивление Афинодора⁵⁶¹. Чистое золото изменилось: такого народа нельзя более здесь найти. Хотя Буркгардт и путешествовал как араб, присоединился к их обществу, подчинился всем их лишениям и до такой степени присвоил себе их язык и их манеры, что остался неузнанным, однако ж, он должен был подчиниться общему условию в пределах Идумеи, которое одно только и может обеспечить спокойствие путешественника в пустыне: он ничего не имел с собой, что бы могло привлечь внимание, или возбудить корыстолюбие бедуинов, и был даже лишен некоторых лохмотьев, покрывавших его уязвленные ноги⁵⁶². Арабы в этой местности, замечает он, считаются дерзкими ворами. Подобным же образом один Мослем (губернатор), состоявший двадцать лет на службе, жаловался Ирби и Менглесу, и путешественникам, которые их сопровождали, (в присутствии губернатора Иерусалима), что арабы Вади-Мауза самое дикое и вероломное племя, и присовокупил, что они хотели бы употребить их франкскую кровь как лекарство. Что этот характер злобы и жестокости был им приписываем не без основания, то в том они имели весьма достаточные доказательства не только в опасностях, которые им угрожали, но и в факте, в котором они удостоверились на самом месте, что более тридцати пилигримов из Барбарии были убиты в Петре в прошлом году людьми из Вади-Мауза⁵⁶³. Даже арабы окрестных степей, как уже было упомянуто, боялись приблизиться к ней, а близ границ на юг от Идумеи, арабы около Акабы, как описано у Покока (Рососке), и как испытал Буркгардт, весьма дурной народ, известные разбойники, и в войне со всеми другими. Этим доказательством, данным совершенно безнамеренно, подтверждается, что Идумея по справедливости названа областью беззакония.

«Вот я сделал тебя маловажным среди народов, презренным среди людей». Будучи сравнена с тем, что она была, или чем она почиталась между народами, Идумея действительно в пренебрежении. Можно даже сказать, что внутри почти всех её границ никто не живет и никто не имеет постоянного пребывания; а вместо великолепных зданий, произведений различных веков, которые долго украшали её города, стоят лишь лачуги арабов, простые, глиняные хижины, которые обыкновенно оставляются при малейшей тревоге. Но эти прежалкие жилища не существуют, как кажется, во всей Идумее, а исключительно только в одной точке на её границах, и где бы затем арабы ни кочевали, отыскивая места для пастбища их скота, находимые в котловинах, или близ источников после зимних дождей, везде палатки служат им единственным кровом. Те, которые принадлежат сильнейшим племенам, бывают иногда многочисленны и велики, однако ж они составляют во всяком случае только лишь жалкие жилища, а многие из них очень низки и малы. Близ развалин Петры Буркгардт проезжал мимо бедуинов, расположившихся лагерем в палатках, из коих большая часть принадлежала к самым маленьким, какие он когда-либо видел, имея около четырех футов в вышину и десяти в длину, а близ юго-западной границы Идумеи он встретил небольшую толпу странников, которые не имели с собой палаток, и коих единственная защита от жгучих лучей солнца и ночной росы заключалась в скудных ветвях ивовых дерев. Средства к пропитанию бедуинов часто столь же ненадежны, как и жилища их просты. Стада составляют их единственное имущество, и в земле, в которой торговля долго сосредоточивала свои богатства, и через которую проходили сокровища Офира, общипывание камеди с колючих ветвей составляет ныне единственное занятие, – подобие промышленности, производимой дикими и кочующими жителями степи. Идумея маловажна среди народов, и как сильно она презираема видно из того, что константинопольские власти ничего не хотят знать о ней или о развалинах её столицы, – вот до какой степени город Петра забыт и неизвестен.

«На Идумею, – так говорит Господь Вседержитель, – разве не стало уже мудрости в Фемане? разве истощилась прозорливость у разумных? разве иссякла у них мудрость? Отниму мудрецов у Эдома и рассудок у жителей горы Исаковой». Несмотря на упадок и презрение, Идумея могла бы еще предъявить притязание свое на честь, принадлежащую ей как месту, где впервые развилась ученость и сосредоточилась торговля. Блестящие остатки древнего искусства служат несомненным доказательством, что мудрость и знание существовали на горе Исаковой после времен пророков; а первый из новейших философов говорит так о мудрости идумейцев в самые ранние века. «Египтяне, научившись искусству от Идумейцев, начали наблюдать положение звезд и долготу солнечного года, чтобы доставить себе возможность узнавать положение звезд и плыть по указанию их в любое время, не имея в виду берега, и таким образом положили начало астрономии и мореплаванию⁵⁶⁴. Кажется, что буквы, астрономия и плотничье ремесло были изобретены купцами красного моря, и что они распространились из каменистой Аравии в Египет, Халдею, Сирию, Малую Азию и Европу⁵⁶⁵. Между тем как философ рассуждает с таким уважением об Идумее, никто не отыщет ни в какой другой стране более богатого сокровища поэзии, восторженного красноречия и пламенного благочестия чем то, какое Идумея завещала свету в книге Иова. Она выставляет нам языком самым трогательным и самым возвышенным все, что человек мог перечувствовать от внешних страданий своего тела, от внутренних стенаний о своей душе и о разрушении своего земного благосостояния и своих привязанностей; все что смертный может узнать посредством размышления и рассматривания дел Бога, как относительно всеведения и всемогущества Всевышнего, так и относительно неисповедимых определений Его провидения,–все это знание, которое могло впервые заговорить писаным словом об Орионе и Плеядах, и всю эту преданность души и бессмертие надежды, которая с терпением, не смущавшимся даже и тогда, когда сердце сокрушилось и было почти разбито, а все тело покрыто язвами, могло сказать, «хотя он меня и разит, но я уповаю на Него».

Но если б теперь был предложен вопрос, исчез ли разум из Идумеи? Ответ на пророческое слово был бы короток: исчез. Ум бедуинов в такой же мере не развит, в какой и степи не возделаны, через которые они проходят. Практическая мудрость, вообще говоря, есть первая, которую человек приобретает и последняя, которую он удерживает. И факт простой, но знаменательный, на который мы уже ссылались, что очищение места от мусора единственно с той целью, чтобы вода могла протекать в старую цистерну и тем сделалась полезной для них же, что это составляет предприятие, далеко превышающее способности кочующих арабов, доказывает, что «рассудка действительно не стало между ними». Они смотрят на неразрушимые творения минувших веков не только с удивлением, но и с суеверием, и почитают их произведением духов. Европейца считают они волшебником, и полагают, что он, увидев какое-либо место, где, по их мнению, скрыто сокровище, «может приказать хранителю сокровища выставить все перед ним». В Фемане, где еще поддерживается жалкое существование, жители желают приобрести познания, хотя не имеют к тому средств. Коран есть их единственное учение, и содержит в себе всю их мудрость. И хотя представитель Фемана был некогда только «жалким утешителем», которого в прении одолел удрученный страданиями Иов, однако, никакой житель Фемана не может ныне говорить ни с таким умом, ни с таким чувством, как некогда Элпфас. «Мудрости нет более в Фемане, и отнят рассудок у жителей горы Исавовой».

Знание должно сделаться постоянной принадлежностью времен Мессии. О временах восстановления или возобновления всех вещей Господь говорит устами всех Своих святых пророков. Последнее приказание, данное Иеремии, как и всем пророкам, говорило о созидании и насаждении. Об одном Эдоме было писано: «В городах Твоих не будут жить, когда вся земля будет радоваться, сделаю тебя пустыней». Предсказанная степень опустошения городов и земли израильской, служа свидетельством непогрешимости слова Иеговы в настоящие дни, становится через это также и верным знамением грядущего времени. Города Моавии, в которых нет ни одного обитателя, будучи теперь свидетелями той же истины, сделались таким же знамением того, что они, при всем их нынешнем запустении, должны будут окончательно принадлежать своим предопределенным обладателям. Между тем как дух пророчества не допускает, чтобы слова его, которыми описывается настоящее запустение земель и городов Израиля, Аммона и Моавии, объяснялись поэтическим образом, как бы имеющие только отношение к временам прошедшим, так как они все еще указывают на время грядущее, – есть свидетельства относительно Идумеи, которые показывают, что окончательные приговоры над ней еще не совершились, но должны совершиться в годину возмездия по делу сионскому, прежде чем «пустыня возрадуется и зацветет как роза».

«Отец не судит никого, – сказал Иисус Христос, – но всякий суд отдал Сыну». «Надлежит, –сказал Он, – еще, исполнится всему написанному о Мне в законе Моисеевом, в пророках и псалмах». «Не хочу оставить вас братия, – говорит апостол Павел в своем послании к римлянам, – в неведении о тайне сей (чтобы вы не мечтали о себе) что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников. И таким образом весь Израиль спасется, как написано: «приидет от Сиона Избавитель, и отвратит нечестие от Иакова. И сей завет им от Меня, как сниму с них грехи их. Ибо дары и «призвание Божие непреложны». Здесь есть грядущий год, «год Моего искупленного», здесь есть грядущий день, «день возмездия, по делу сионскому»; и у Моисея, и у пророков, и в псалмах, везде, где упоминается о возмездии этого дня, Севр, Эдом, или Идумея называется местом суда над его врагами, услышать который призываются все народы.

Песнь Моисея, которая начинается словами: «Вонми небо, и возглаголю, и да слышит земля глаголы уст моих», оканчивается так: «Внимай небо; я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих. Я подъемлю к небесам руку Мою и говорю: живу я вовек! Когда изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя примет суд, то отомщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам. Упою стрелы Мои кровью, и меч мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага. Веселитесь, язычники, с народом Его, (и да укрепятся все сыны Божии)! ибо он отомстит за кровь врагов Своих, и воздаст мщение врагам Своим, и очистит Господь землю Свою и народ Свой»⁵⁶⁶. У Исаии писано неоднократно относительно суда над Идумеей, «в день возмездия» и «в год моего искупленного». «Иегова клянется десницей Своей и мышцей силы Своей: не отдам уже хлеба твоего в пищу врагам твоим. Проходите, проходите вратами, равняйте путь народа, возвышайте, возвышайте насыпь, очищайте от камня, поднимайте знамя над народами. Се! Иегова объявляет до конца земли: скажите дщери Сиоиа: се! грядет спасение твое; а тебя назовут градом взысканным, не оставленным. Кто сей шествующий от Эдома, в червленых ризах от Боцры? Сей столь величественный в своей одежде, возносящий главу в полноте силы своей? Я изрекающий правду, имеющий силу спасти. Я топтал точило Один. Ибо я попирал их в гневе Моем и гнал их в ярости Моей, Так! день мщения в сердце Моем и година Моих искупленников настала. И попирал Я народы в гневе Моем. Помню милости Иеговы, славу Иеговы, всю меру благодеяний Иеговы к нам, и множество благости Его к дому израилеву... И был для них Спасителем»⁵⁶⁷. «Воззри на Сион, очи твои увидят Иерусалим, жилище мирное и проч. Ибо Иегова судья наш, Иегова законодатель наш, Иегова царь наш; он спасает нас. И ни один гражданин не скажет: «Я болен, народу, живущему там, будут отпущены согрешения. Предстаньте народы, чтоб выслушать, и племена внемлите; да услышит земля, и все, что наполняет ее, вселенная и все племена её. Ибо горит гнев Иеговы на все народы, и ярость на все воинство их. Он предаст их проклятию, отдаст их на заклание. И истлеет все небесное воинство. Ибо упился меч Мой на небесах: се! на Эдома нисходит, чтобы судить, и на народ преданный мной проклятию. Меч Иеговы напитается кровью. Ибо «жертва» у Иеговы в Боцре, и великое заклание в земле Эдома». Ибо день мщения у Иеговы, година возмездия, по делу сионскому. И превратятся реки её в смолу и прах её в серу, и будет земля её смолой горящей. Ни днем, ни ночью не будет гаснуть, вечно будет восходить дым её, будет от рода в род оставаться опустошенной; во веки веков никто не будет ходить но ней. И завладеют ею пеликан и еж, и ибис и ворон веселятся на ней, и протянут по ней вервь запустения, и отпустят отвес уничтожения. Никого не останется там из знатных её, кого бы можно было призвать на царство, и все князья её будут ничто. И зарастут чертоги её колючими растениями, крапива и репейник на твердынях её, и будет она жилищем шакалов, пристанищем строусов. И дикие кошки с псами будут встречаться, и косматые будут перекликаться один с другим, там будет отдыхать ночная птица и находить покой себе. Там угнездится летучий гад, положит яйца и выведет детей, и будет бегать с ними в тени её, и коршуны будут собираться один к другому. Найдите в книге Иеговы, и прочитайте, ни одно из сих не преминет прийти, и друг от друга не отстанут. Ибо его уста повелели, и Дух Его, Он соберет их. И сам Он бросил им жребий, и Его рука разделила им по размеру; до века будут владеть ею, из рода в род будут жить на ней. Возвеселится пустыня, и сухая земля, и возрадуется им страна дикая, и расцветёт как нарцисс... И возвратятся избавленные Иеговой, и придут на Сион с воскликновением; и радость вечная на главе их, они найдут радость и веселие; а печаль и воздыхание удалятся»⁵⁶⁸.

Нечестие еще не отвращено от Иакова; народу еще не отпущено неправосудие, Иерусалим еще не мирное жилище, или не скиния, от которой ни один из столбов никогда не будет тронут; но и день мщения у Иеговы, година возмездия по делу сионскому, еще не наступил.

Но так как в настоящее время видимы в первый раз другие знамения, так как города земли израильской в запустении, без жителей, и дома их без людей, и так как только десятая часть, но не более, осталось в земле сей колосьев ради чад Израиля, то это не будет нарушение заповеди, «найдите в книге Иеговы и читайте», если мы исследуем, нет ли в находящихся в Идумее животных доказательств истине пророчеств.

Олин, говоря о поэтическом языке пророчеств и свидетельствуя о своих впечатлениях в Петре, выражался, как будто, бы видение Исаии уже достигло своего совершенного и окончательного исполнения, сказав: «Я часто вспоминал о предсказании пророка Исаии 34, когда я видел такое множество диких птиц и слышал, какой они производили шум, «перекликаясь между собой».

«Никого не останется там из знатных её, кого бы можно было призвать на царство, и все князья её будут ничто». Но они призывались бы напрасно, ибо там, где князья и знатные жили прежде в главном городе царства, «шакалы» имеют свое «жилище» и «строусы» свое «пристанище»; плотоядные птицы свои «гнезда» и «дикие звери степей свои логовища», и если бы их назвали по имени, то они собрались бы там, где более не собираются вельможи, где нет царства, к управлению которого они могли бы быть призваны, где нет людей.

«И зарастут чертоги её колючими растениями, крапива и репейник на твердынях её». Князья её «ничто», никого не осталось из знатных её; но в других обитателях нет недостатка, и она есть жилище шакалов, пристанище строусов и сов. Д-р Шо (Shaw) изобразил землю идумейскую и степь, которой она теперь составляет часть, изобилующей разнообразными «ящерицами и ехиднами», которые здесь водятся во множестве и очень докучливы⁵⁶⁹, а Вольней рассказывает, что арабы вообще избегают развалин городов Идумеи по причине огромных скорпионов, коими они кишат. В Петре, как замечено м-ром Кори (Cory), «скорпионы водятся в таком изобилии, что хотя и было холодно, однако мы находили их под камнями, и я не сомневаюсь, – присовокупляет он,–что их бывает здесь огромное множество в летнее время, так точно, как и змей, что явствует из показаний туземцев». «Пресмыкающиеся животные, которые водятся в развалинах Петры, по свидетельству д-ра Вильсона, столь многочисленны, что это место может быть названо жилищем драконов. Феллах, в немногие минуты, успел поймать для нас несколько десятков ящериц, хамелеонов, стоногов и скорпионов. Оно в буквальном значении слова, кишит ими»⁵⁷⁰. Он срисовал некоторые из них и привез и Англию. Мы видели также многие из этих ползучих гад, и один араб в Петре, к которому мы обратились с вопросом, не может ли он показать нам скорпиона, почти тотчас же принес нам одного на конце острой палочки, которой он пронзил его насквозь. Змеи, говорят, очень многочнсленны здесь летом. «Я опустошил его (Исава) наследие для шакалов пустыни. Оно есть жилище шакалов и пристанище сов».

Ирби и Манглес рассказывают, что в то время, когда они и их спутники производили исследование развалин и смотрели на представляющуюся им возвышенную сцену Петры, крик «орлов, соколов и сов, которые взлетали над их головами в значительном числе, и досадуя, как казалось, на наше приближение к их уединенному жилищу, увеличивал странность этой сцены». Между тем как крик орлов, соколов н сов, которые в значительном числе летали над головами, был слышан днем одной частью путешественников, другие (Лаборд и пр.), которые следовали за ними несколько времени спустя и оставались долее на самом месте, рассказывают, что ночью «визг совы» наиболее был слышен. Когда д-р Вильсон и его спутники проживали среди развалин Петры, «они наслаждались полуночным концертом сов. В числе птиц, замеченных нами и водящихся здесь или в соседстве, по показанию феллаха, находятся: орел, коршун, ястреб, большая сова, маленькая сова, ворон, куропатка». Один путешественник (приведенный д-ром Вильсоном) говорит, что «вполне очевидно совершенное исполнение пророчеств относительно Эдома; что нет надобности входить в мелочные и буквальные подробности и проч., и что он также нигде не видал и не слыхал филина (the streech owl)». Ночная птица, не будучи встревожена, остается, вероятно, весь день в своем гнезде, и сон, может быть, мешает слышать её громкий крик ночью. Но тот же самый свидетель также говорит, что он заметил несколько белых коршунов, которых «обыкновенно можно видеть вместе попарно», летающими над долиной, или сидящими на скалах. «Она будет пристанищем сов. Там будет отдыхать ночная птица, и находить покой себе. Там угнездится летучий гад, положит яйца и выведет детей и будет бегать с ними в тени её; коршуны будут собираться один к «другому», или, в самом буквальном смысле, «попарно».

В Петре мы видели и слышали орлов, коршунов и сов. Многие из последних в испуге вылетали днем из своих гнезд, когда автор проходил мимо некоторых пещер, и он тотчас увидел, по крайней мере, два различных рода, из коих один был очень большой. Здесь есть различные роды орлов, коршунов и других плотоядных птиц кроме сов. А так как человеку известны все эти роды птиц и он может различить их даже ночью по их крику, то рев дикого зверя, звук пресмыкающегося, или крик хищной птицы служит теперь единственным средством распознавания местности для жильцов столицы Эдома.

«И косматые будут перекликаться один с другим». Смысл предсказания тот, что в Идумее будут водиться дикие звери различных родов. Между всеми удивительными обстоятельствами, связанными с историей Идумеи, есть одно, очень замечательное, имеющее близкое применение к предыдущему пророчеству и потому должно быть здесь упомянуто. В одной древней хронике содержится рассказ, что император Декий повелел перевезти лютых львов и львиц из степей Африки к пределам Палестины и Аравии с тою целью, чтобы они, расплодясь здесь, могли наводить собой страх и служить преградой для варваров сарацин. Между Аравией и Палестиной лежит осужденная и проклятая земля Идумея. И до нынешнего дня те, которым этот факт должен быть наиболее известен, свидетельствуют, что дикие звери степей водятся в Идумее. Шейк и его брат, которые провожали Корн, уверяли его, что львы и леопарды часто показываются в Петре и на холмах, непосредственно за ней лежащих, но что они никогда не спускаются в нижнюю равнину. Корн был того мнения, что под леопардами они разумеют бабров, но относительно льва, по их описанию, нельзя было ошибиться. Теперь может быть приведено доказательство еще более положительное. «Нас известили, – говорит д-р Вильсон, – что в этой местности водятся дикие козы и дикие кабаны. Другие млекопитающие животные, кроме вышеупомянутых, ежа и дикобраза, находящиеся, по словам феллаха, в самой Петре и в окрестностях её, суть лисица, волк, шакал, гиена, рысь, леопард, заяц, кролик и проч. Нам сказывали, что льва находят в Вади-Гамаде»⁵⁷¹. Итак, без всяких с нашей стороны вопросов, мы успели собрать в Петре имена тех диких животных, которые известны в ней и которыми посещаются её окрестности; в числе этих животных были: дикий кабан, лисица, леопард, шакал, дикая кошка и волк. Таким образом, туземные звери могут «встречаться с пришлыми и перекликаться с ними».

«И будут селения серинам» (в английском тексте это животное обозначено словом сатир, в немецком Drache. Замечание переводчика). Сатир есть совершенно баснословное животное. Это слово (Soir) означает «косматый», и было переведено, подобно синонимному слову греческого и латинского языков, имеющему то же самое значение, как лексикографами, так и комментаторами, словом « козел». Паркгэрст говорит, что в таком смысле и он объясняет себе это место, а Лот (Lowth) утверждает, что это слово первоначально выражало « козел»⁵⁷². Эти почтенные и столь известные авторитеты приведены здесь потому, что решение их могло основываться единственно на критическом исследовании, так как невозможно допустить, чтобы ум их находился под влиянием какого-либо знания о факте относительно Идумеи. Их дело было объяснить значение слова, а дело Буркгардта доказать, по личным наблюдениям, действительность факта. Во всех долинах, к югу от Модджеля и Эль-Аши (указывая на Идумею) встречаются большие стада горных козлов. Они пасутся стадами от сорока до пятидесяти вместе⁵⁷³. «Они имеют здесь свои селения».

Единственные затем животные, приведенные в пророчествах, суть согласно английскому библейскому переводу, баклан и выпь, – в оригинале «каас» и «киппод». Сходство этого имени с именем «катта» и свидетельство Буркгардта о том, что птица, называемая этим именем, находится во множестве в Шере (гора Сеир) и в других областях Сирии, заставили писателя сначала поверить, что оно тождественно с именем «каас», которое иногда пишется «ката»⁵⁷⁴. Это мнение было принято многими учеными писателями, но недавно было оспорено, так как было сказано, что аравийское и еврейское имя не соответствует друг другу. Будучи в Петре, автор этих страниц записывал имена птиц со слов природных арабов всякий раз, когда ему случалось слушать, что одна птица перекликается с другой, подобной же. Однажды он спросил туземного араба насчет имени одной птицы, которой крик он слышал, и он тотчас отвечал: «каат», как первоначальное еврейское слово обыкновенно произносится. Он усиленно напрягал свой слух, стараясь уловить этот звук еще раз, но напрасно. Вот все, что может быть сказано в подтверждение того, что крик «каата» бывает слышан среди утесов Петры. Предмет этот еще подлежит дальнейшему исследованию.

«Кифуд» (kifud) кажется тождествен с кипподом (kippod) (дикобразом или ежом), о котором как нам, так и д-ру Вильсону сказал один феллах, что он водится в соседних долинах, но не в Петре. Место, разделенное между этими различными животными, не есть какая-нибудь особенная местность, но земля Идумея. Но где бы они ни водились, в Петре ли, её столице, или в какой-нибудь другой части страны, они все-таки находятся в ней.

Сведения относительно всех тех животных, на которые указывают пророчества, как на будущих обладателей Идумеи, быть может, еще не полны. Пророк говорит: «Найдите в книге Иеговы и прочитайте; ни одно из сих не преминет прийти и друг от друга не отстанут. – Он бросил им жребий, и Его рука разделила им по размеру: до века будут владеть ею, из рода в род будут жить на ней»,–и выраженное им этими словами повеление Господне еще во всей своей силе, как для настоящего, так и для будущих поколений. Но хотя попытка собрать какие-либо сведения относительно их нова, однако все вышеизложенное вполне убеждает как в действительном исполнении пророчеств, так и в том, что они могли быть лишь глаголом Того, кому открыта будущность.

Так как Идумея была известна своей грозностью и обладала столичным городом, из коего даже и слабый народ нелегко мог быть вытеснен, то едва ли мог возникнуть вопрос, даже между её врагами, какому народу, в случае падения настоящих владетелей её, будет принадлежать эта страна. А мысль никогда не могла родиться у не вдохновенного смертного, чтобы царство, которое до того времени так долго существовало (в котором князья не переставали царствовать, торговля процветать, и где очень богатый народ продолжал обитать более шестисот лет) исчезло окончательно; чтобы все города его на веки опустели, и её несокрушимые жилища были опустошены, и чтобы дикие звери, названные по имени, обладали этой страной от века до века.

«И не будет уцелевшего в доме Исава. Идумея будет отвержена вовек»⁵⁷⁵. Отчужденные от Иудеи смотрят всегда алчными глазами на землю своих предков; но нигде ныне нельзя найти идумейца, который бы оспаривал право на обладание ею у животного, или изгнал бы филинов из храмов и гробниц Идумеи. Племя Исава существовало и после начала христианской эры, до периода слишком отдаленного от времени предсказания, чтобы его последующая история могла быть предусмотрена человеком. Идумейцы вскоре после этого смешались с наватеянами⁵⁷⁶, а в третьем веке язык их вышел из употребления, и даже самое имя их совершенно исчезло, а страна их, по отпадении её от Сирии, к числу царств которой она долго принадлежала, была присоединена к песчаной Аравии. Хотя потомки близнецов Исава и Иакова и имели судьбу диаметрально противоположную, однако факт столько же чудесен и неопровержим, сколько предсказание в обоих случаях ясно и справедливо. Между тем как потомки Иакова, рассеянные между всеми нациями, оставались всегда отличительными от всех их, и им было объявлено, что совершенного конца им никогда не будет, ндумейцы хотя и существовали как народ более семнадцати веков теперь истреблены навеки, что доказывает почти столь же продолжительный период времени, и в то время как евреев еще много в каждой земле, нет сколько известно ни одного места на земном шаре, где бы можно найти потомков «дома Исава».

Идумея, подавая помощь соседнему государству, выставила армию в двадцать тысяч вооруженных людей, она имела много городов и деревень еще долго после христианской эры, последовательно цари и князья царствовали в Негре, и великолепные гробницы и храмы, коих пустые комнаты и голые стены удивительной архитектуры еще поражают путешественника, были воздвигнуты здесь в периоде, без сомнения, весьма отдаленном от того времени, когда пророки возвестили, что дом Исава должен быть истреблен навеки, что здесь не будет больше царства, и что дикие звери будут обладать Идумеей как своим наследством. И Идумея в таком презрении, и память о её величии до такой степени утратилась, что нет летописи, которая могла бы нам ясно показать, что она некогда была в дни своего могущества, как те страницы пророчеств, читая которые мы можем ныне видеть настоящее её запустение. Но там, где цари имели свой двор и где собирались вельможи, где очевидны следы древней роскоши, где царские мавзолеи и храмы, удержав свое внешнее величие, но лишенные всего своего блеска, имеют до сих пор еще вид, как будто, они только что выстроены, даже и там не обитает ни единый человек: Идумея отдана птицам, зверям и пресмыкающимся; она есть жилище для филинов, и вряд ли случается им когда-либо покинуть свое пустынное жилище, испугавшись шагов уединенного путешественника, пришедшего с отдаленной земли и очутившегося между покинутыми домами и опустошенными развалинами.

Так как история и состояние Идумеи были неизвестны в продолжение многих веков, то каждое новое открытие, будучи эхом пророчеств, вполне подтверждает истину, что глагол Господень не возвращается к Нему всуе, но всегда исполняет цель, для которой он был послан. Но до сих пор Его дело еще не вполне совершилось в Идумее, которая имеет сверх того еще и другие свидетельства в запасе, также как и время для окончательного суда над землей еще не вполне наступило. Иудея, Аммон и Моавия, согласно с глаголом пророчества, возродятся к новой жизни от своего запустения, и дикие звери, которые соединились с варварскими людьми, чтобы увековечить своим хищничеством запустение этих стран, найдут убежище и будут безмятежно обладать Идумеей, когда минует время воздаяния за грехи Сиона и когда она будет разделена между ними; они будут обладать ею вовеки, и жить в ней от поколения до поколения. Но, не проникая в будущее, бросим окончательный взгляд назад, прежде чем скажем заключительное слово об этой стране.

Тот человек весьма доверчив и должен отказаться от имени скептика, который полагает, что все предсказание относительно Идумеи и все другие, которые приведены в Св. Писании и исполнились, суть ни что иное как дело случая. Но, обращаясь к людям благоразумным, мы скажем им, что если бы люди не были наставляемы ни в страхе Божием, который есть начало премудрости, ни в знании Его слова, которое умудряет нас в обретении спасения, и были бы, следовательно, несведущи в истинах и началах Евангелия, которое должно руководить нами в каждом поступке нашей жизни; то, что значит в таком случае все высшее их знание, если оно не сопровождается религиозными началами, что значат все естественные науки, как не то же самое, что и премудрость ученых Эдома? И если б они делали усовершенствования в астрономии, мореплавании и механике, к чему, по свидетельству Исаака Ньютона, идумейцами было уже положено начало, то какую пользу принесло бы все это им как существам нравственным и ответственным, если их собственные сердца не соответствуют воле божественной, и что, наконец, был бы весь их труд, как не сила, растраченная по пустому? Ибо, если б они возвышали колонну над колонной и снова вырубили бы город из скал, то пусть только другой, подобный же глагол Господа, Которого познать они не стараются, будет направлен против них, и вся их изобретательность и труд привели бы к тому же, что ныне Петра и что будет сам Рим, «клетка всякой нечистой и ненавистной птицы». Такой опыт уже сделан; хорошо и разумно доверять ему, как доверяют опытам, которые делаются смертными, и он нам дан для того, чтобы мы не вызывали Господа к повторению его суда над нами и были бы, напротив того, предостерегаемы духом пророчества, который есть свидетельство об Иисусе Христе, слушать и повиноваться глаголам Его, а также Иисуса Христа, который освобождает от гнева будущего. Ибо унижение, до которого могут быть доведены бесчувственные скалы, несравненно меньше, чем унижение души, которая, во время своего пребывания в теле могла бы сделаться образом Пресвятого Бога и способной созерцать Его лик в славе, перейти от духовного мрака к духовному состоянию, в котором все познание о земных вещах потеряют значение, в котором все богатства сего мира перестанут быть добром, в котором недостаток религиозных начал и христианских добродетелей оставит душу в наготе, как голые и пустые жилища в расселинах скал, в котором мысли о светской мудрости, коими она была прежде напитана, будут еще преследовать ее, и в котором все направляемые здесь к видимым предметам греховные страсти будут походить на скорпионов, завладевших Идумеей как своим жилищем, когда прах их сделается пищей змеи, и когда неправдивый останется неправдивым, и нечистый останется нечистым, и когда благочестивый останется благочестивым, и когда святой останется святым.

Здесь очень кстати сказать слово как искренним исповедникам веры, так и открыто признающимся в своем неверии рационалистам. Это слово у нас под рукой, и найти его легко. Пусть оно будет слово Господа, а не смертного человека, «Правда, Эдом говорит: «мы разорены, но разрушенное опять построим»; но так говорит Иегова воинств, «они построят, а Я разрушу; и будут называть их областью нечестия, и народом, на который Иегова от века до века гневается. Ваши глаза это увидят, и вы скажете: «велик Иегова и за пределами Израиля. Сын чтит отца, и раб господина своего. Если Я Отец, то где же почтение ко Мне? И если Я Господь, то где благоговение ко Мне? говорит Иегова воинств вам, священники, бесславящие имя Мое. Но вы скажете: «Чем мы бесславим имя Твое?» Возлагая на жертвенник Мой нечистый хлеб, Вы говорите: «чем порочим тебя?» Тем, что говорите: «Стол Иеговы есть нечто маловажное. Ибо когда приносите в жертву слепое, говорите: «В этом худого нет»; и когда приносите хромое и больное, говорите: «В этом худого нет». Принеси это начальнику твоему; будет ли он благосклонен к тебе, и ласково примет тебя? говорит Иегова воинств, и пр. Ибо от востока солнца до запада имя Мое велико между народами; и во всяком месте имени Моему должно совершаться курение и приношение чистое; ибо имя Мое велико между народами, говорит Иегова воинств»⁵⁷⁷.

Только в последние годы мысль людей обратилась к Эдому, и только по прошествии многих веков европейские путешественники стали его снова посещать. Он теперь свидетельствует о Пресвятом Боге Израиля. Но его свидетельство еще не полно. После столь продолжительного забвения и презрения, теперь, может быть, наступило, наконец, то время, в которое он привлек на себя внимание света с тем, чтобы народы могли услышать божеское воззвание к ним, увидеть, что еще здесь должно совершиться, или для каких приговоров даже и разоренный Эдом должен еще быть предопределенным местом исполнения в годину возмездия по делу сионскому, после чего «возвеселится пустыня и сухая земля и расцветет как нарцисс»⁵⁷⁸. Слово Господа есть слово Предвечного Бога, у Которого один день как тысяча лет, а тысяча лет как один день. Три тысячи триста лет прошли с тех пор, как гора Сеир и царство эдомское сделались в первый раз предметом предсказаний, которые относятся ко временам еще грядущим, и были записаны Моисеем, или Валаамом. «Проведу пределы твои от моря чермного до моря филистимского, и от пустыни до реки (великий Евфрат)»⁵⁷⁹. Затем, облекая слова свои в притчу, он сказал: «Вижу его, но ныне еще нет, зрю его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстаёт жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых. Эдом будет под владением врагов своих, а Израиль явит силу свою. Происшедший от Иакова будет господствовать», и пр.⁵⁸⁰ Позднейшие пророки тоже свидетельствовали. «В тот день восставлю скинию Давидову падшую; и заделаю щели у них, и обрушившееся в ней исправлю, и устрою ее, как в древние дни, чтоб они владели остатками Эдома, и всеми народами, на которых будет призвано имя Мое, говорит Иегова, творящий сие⁵⁸¹. А на горе Сионе будет уцелевшее, и будет оно святыней; и наследует дом Иакова свои наследия. И овладеют южные горой Исава; и жители низменности филистимлянами, и пр. И взойдут на гору Тион победители, чтобы судить гору Исавову; и будет царство Иеговы⁵⁸². Так говорит Господь Иегова; когда вся земля будет радоваться, сделаю тебя пустыней»⁵⁸³.

Эти пророчества говорят ясно о времени еще грядущем и о событиях, коим еще надлежит совершиться. Видение это, подобно многим другим, относится к будущему и не преминет осуществиться. «Если и замедлит, жди его, потому что придет верно, не изменит. Се, надменна, неровна душа его в нем; а праведный верой своей будет жив»⁵⁸⁴. Достаточно будет сказать здесь, что хотя Идумея опустошена и представляет теперь лишь голую степь, тогда как поля Израиля, Аммона и Моавии покрыты некоторой растительностью, однако, она, все-таки, имеет признаки, доказывающие, что в ней сохранился еще остаток, который может сделаться собственностью того народа, которому она предназначена Господом. Хотя, по словам Буркгардта, вся страна между Моаном и Акабой и между Моаном и равнинами Гаурана и может быть названа почти в буквальном смысле каменистой степью, однако, она не лишена еще способности быть возделанной, и как она ни покрыта во многих местах дикими травами, все-таки, следы многих городов и деревень доказывают, что она некогда была густо населенной землей. Долина Геир (Ghoeyr), обширный, скалистый и неровный бассейн, которым отделяется с северной стороны земля джебальская (Djebal) от Джебаль-Шера (Djebal- Shera) или горы Сеир, славится своими превосходными пастбищами и сделалась вследствие этого любимым пристанищем для всех бедуинов Джебаля или Шеры⁵⁸⁵, Шобан, главное место в Джебаль Шере, где около ста арабских семейств построили свои дома или раскинули свои палатки в древнем замке сарацинской постройки, окружен (с 1812 г. х. Э.) садами и оливковыми плантациями⁵⁸⁶. Хотя Маан (Феман) и расположен посреди скалистой страны, неспособной к возделыванию, однако, гранатовые яблоки, абрикосы и персики маанские наилучшего качества. Покатости горы близ деревни Эльджи (Eldjy) имеют форму искусственных террас, которые, когда Буркгардт посетил их, были покрыты засеянными полями и плантациями плодовых деревьев, хотя они и были найдены путешественниками, во времена еще более к нам близкие, уже менее плодородными. «Бедуины, (the Refaya Bedouins) слывущие, – говорит Буркгардт, – весьма отчаянными ворами, и арабы горы сеировой суть феллахи, или земледельцы. У первых было около шестидесяти палаток, а последние, у которых было их вдвое больше, имели засеянные поля и виноградные сады и высушивали огромное количество виноградных ягод». Хотя Эдом теперь в высшей степени опустошен, хотя в нем не осталось ни десятой, или даже ни сотой части того, что он имел, однако, в нем сохранился еще остаток, которому предназначено перейти, наконец, во владение семени Иакова.

Пророчества относительно Боцры, как и относительно Селы, некоторые исполнились, другие же имеют исполниться в будущем. Некоторые предполагали, что это Боцра Гаурана; но обе страны, как Моавия, так и Аммон, лежат между этим городом и горой Сеир. Боцру Эдома можно принять, как кажется, с несравненно большим правдоподобием, за одно и то же с Базейром (Beszeyra), который как развалины его показывают, был в древнее времена значительным городом⁵⁸⁷. В последние годы башня была здесь построена арабами. После постройки её, жители Омеды, теперь разоренной деревни, отстоящей от неё к северу на три или четыре часа пути, переселились в Боцру, имевшую в то время, когда посетил ее Буркгардт, около пятидесяти домов. Таким образом, она существует снова как обитаемое место. И при всей своей незначительности, все-таки, про Боцру сказано в книге Иеговы: «Кто сей шествующий от Эдома, в червленых ризах от Боцры? Сей столь величественный в своей одежде, возносящий главу в полноте силы своей? Я, изрекающий правду, имеющий силу спасти». Наступит день, который провозгласит о том. Так было писано, еще, быть может, не прошло то время, когда люди будут говорить: «Возвеличится Иегова от пределов Израиля». Но пояснение таких пророчеств относится к другой теме, так как они указывают на другое время.