6. Нравственное бытие и воля Божия

Итак, по отношению к воле Божией опыт христианской церкви предлагает тот тип делания, который определяется словами «искание» и «исполнение». Вполне закономерен вопрос – почему соответствующий предметный процесс определяется как искание? Ведь ищут то, что потеряно, либо некоторый не вполне известный и не вполне понятный предмет, в котором почему-либо ощущается нужда. При искании воли Божией применимы оба смысла.

Первый – потому что воля Божия, хотя объективно раскрывается в мире и действует благодатно и грозно, и не раз становилась близкой и понятной многим человекам; – субъективно она многими же нередко утрачивалась и утеривалась, и для того, чтобы ее обрести, необходимо вновь начинать поиски.

Второй – потому что душа, если и не знала никогда воли Божией, бывает порою охвачена неясным томлением, которое и дает понять о некой недостаче, которая должна быть восполнена. Порою нечто почти прямо говорит душе, что есть высшая воля, безусловно, превышающая по силе и по правде, обычное индивидуальное своеволие. Это превышающее, чему подчиняться было бы органично, и есть воля Божия. Эти два слова, при обдумывании их, производят странное впечатление.

С одной стороны, здесь, кажется, имеется нечто, до самоочевидности понятное любой необразованной старухе, которая с уверенностью повторяет: «на все воля Божия».

С другой стороны – слышится нечто невыразимо загадочное, почти темное, что ищешь (даже когда активно пытаешься искать) пустыми руками и уходишь с пустыми руками.

Да и точно – возможно ли искать, когда Слово Божие Само говорит: «одно дело – пути ваши, а другое дело пути Мои»?

Вероятно, многих может смутить реакция Христа Иисуса на, по-видимому, благоразумные и милосердные слова апостола Петра, когда тот, узнав от Иисуса, что Он в Иерусалиме будет предан и распят, в порыве жалости воскликнул: « Да не будет этого с Тобою, Господи!» И тогда Иисус чрезвычайно резко ответил ему: «Отойди от Меня, сатана. Потому что не знаешь, что Божие и что человеческое» (Мф. 16, 21–23). Самое поразительное, что только что перед этим Иисус очень высоко поставил Петра, выделив его среди апостолов, когда тот исповедал Его, как Христа: «Блажен ты, Симон сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой сущий на небесах» (Мф.16, 17). Если уж избранные из учеников Богочеловека не понимали Его святую волю, что же говорить о тех, кто не получил столь высокой харизмы!

Но когда кажется, что остается только смириться со своим неведением и даже с невозможностью самого познания, сердце отвечает решительным «нет» этому ложному смирению. Само томление сердца и есть сигнал этого «нет». И если сердце хочет знать всякую правду Божию и волю Его, так тем более, когда человек хочет знать такую правду о себе самом. Прежде чем выполнять волю Божию, надо знать, что Бог хочет от человека и для чего, то есть, в чем заключается воля Божия относительно человека.

В самых общих словах эта воля определяется простым образом. Бог есть любовь, и именно потому Бог и любит Свои творения и среди них – прежде всего высшее и драгоценнейшее Свое творение, Свой Божественный образ, должный реализоваться в идеальном подобии – человека.

И это осуществилось уже в самом акте создания человека. Человек, сотворенный «волей Божией, любящей, благой, угодной и совершенной» (Рим. 12,2), был соединен живой высокой и мистической связью со своим Создателем – Богом.

И когда человек через грехопадение своей исказившейся грехом волей разрывает этот священный союз любви, и, став без Бога одиноким, вступает в историческое пространство гибели, любящая воля Божия относительно человека принимает главное направление – освободить человека от гибели. Это и есть спасение. Понимание спасения человека Богом раскрывается в специальной богословской дисциплине – сотериологии.

В ветхозаветное время само понимание спасения отстояло довольно далеко от глубокого богословского сознания и переживания, свойственного новозаветной эпохе, и было довольно неопределенным, потому что и на самом деле было непонятно, как спасение может осуществиться. Кроме того, переживание гибели хотя и было порою экзистенциально глубоким, но религиозная содержательность этого переживания была слабо выраженной. Скорее в этом смысле можно было говорить о горьком тупиковом ощущении. И вся история ветхозаветного человечества была историей подготовки к самому делу спасения, совершаемой волей Божией. Духовно-нравственное состояние человечества к тому историческому моменту, когда спасение могло стать реальным, с одной стороны, должно было переживаться, как состояние совершенной невозможности прежнего существования, а с другой стороны, необходимо было обретение слоя людей, нравственно готовых к восприятию спасения.

Нравственная история человечества развивалась не линейно: некоторые нравственные подъемы чередовались с глубокими падениями. Более того, в каждый период истории наблюдались одновременно различные человеческие слои: в одних раскрывались высокие нравственные потенции, в других – глубины падений резко превосходили среднестатистический уровень.

Вместе с тем исторически готовился слой людей, среди которых спасительное действие Божие и Слово Божие о спасении оказались бы принятыми и не бесплодными. По-видимому, такой слой людей ко времени пришествия на землю и воплощения Сына Божия был микроскопически тонким. Постоянно за Христом ходили лишь двенадцать ближайших учеников – апостолов и несколько жен-мироносиц; а кроме них – некоторое число не таких последовательных и самоотверженных учеников Иисуса, которые, в отличие от двенадцати, по временам ходили за Ним, а по временам возвращались к своим делам.

Но это только, по-видимому, потому что первая же проповедь апостола Петра после сошествия Святого Духа на апостолов сразу же присоединила к числу учеников-христиан еще три тысячи человек. Затем, особенно после начала проповеднической деятельности св. апостола Павла, их число стало стремительно возрастать, сначала по преимуществу в акватории Средиземного моря, а затем захватила всю Европу, северную Африку и переднюю Азию.

Но в любом смысле историческая подготовка людей к восприятию грядущего спасения, сопровождаемая томлением духа, проводилась Богом целенаправленно, и таким образом всю историю Ветхого Завета в этом смысле можно рассматривать, как историю педагогической подготовки к спасению. Воля Божия о людях состояла в том, чтобы спасти их; непосредственно направленная к людям эта воля состояла в том, чтобы они могли и хотели принять и усвоить предлагаемый им Богом дар спасения.

В святой педагогике Божественной воли ко спасению человека особенное место заняло Синайское законодательство, а в нем – декалог. Именно в законе раскрывается ясно и определенно воля Божия по отношению к людям, – то есть, что Бог полагает необходимым для того, чтобы человек подготовился к возможности приятия и усвоения спасения, то есть воссоединения утраченной связи с Богом. Связь была утрачена непослушанием одной заповеди; условие восстановления связи – готовность к послушанию целому своду заповедей.

«Я хочу даровать тебе спасение, – говорит человеку Бог, – ты принимаешь ли этот дар? знай, следуя в жизни своей воле, неизбежно грешной, ты этот дар принять не сможешь». Заповедь ветхого закона есть указатель греха; помочь спастись она не может; она может только показать, как жить по-Божьи и по-человечески; как выполнять волю Божию; где общие пути человеческой заданности.

Определенно и интенсивно раскрылась спасительная воля Божия относительно человека в Новом Завете, потому что самой благодатью Божией «спасительной всем человеком» (Тит.2,11), спасение открылось не в теории или в возможности, а на деле. С этого момента, хотя принципиально воля Божия по отношению к человеку и не меняется – спасайся в послушании, вере и любви, но центр тяжести нравственного строя переносится с собственных усилий на действующую благодать. Человеку же предстоит искать тщательно, где благодать ходит. И, таким образом, воля Божия, по заповедям общая для всех человеков, индивидуально обретается (или, по крайней мере, ищется) каждой отдельной личностью, по ее личностным особенностям, по обстоятельствам времени и места.

Поэтому воля Божия относительно конкретного человека состоит в том, чтобы он узнавал волю Божию. В сущности, по отношению к Самому Себе Бог хочет, чтобы человек поклонился Ему; но не потому, что это нужно Богу, Который ни в чем не нуждается, а потому что это нужно самому человеку.

Кажется, это довольно естественно и просто, но вместо этой нормальной простоты, обычней встречается ненормальная сложность. И потому воля Божия не выполняется, и вместо поклонения Богу, человек поклоняется твари, либо иллюзии на тему Бога, либо просто вообще не понимает принципа поклонения, заменяя его безбожным принципом демократической эгалитарности (т. е. с Богом обращается запанибрата).

Воля Божия о человеке в его отношениях с другими людьми (с «ближними») состоит в том, чтобы, имея к ним братолюбивую нежность, доброжелательность и чистую справедливость, человек от них ничего для себя не желал, и напротив – имел бы постоянную готовность дать все необходимое до самоотдачи. И это так трудно, потому что историческая многообразная греховная практика выработала в этом отношении в целом – обратную позицию.

Воля Божия о человеке в его отношении к миру состоит в том, чтобы он, с одной стороны, прославляя Творца за совершенство Его творений, вместе с тем не «прилеплялся» бы к ним слишком пристрастно, но и не видел бы в них простой источник удовлетворения своих плотско-душевных вожделений (потребительство).

Наконец, воля Божия о человеке в его в отношении к самому себе состоит, прежде всего, в необходимости стремиться ко всяческой внутренней чистоте, потому что история греха привела его, напротив, ко всяческой нечистоте – от гордыни до незаконных притязаний плоти.

Как видно из Священного Писания и нравственного учения Церкви вообще, поскольку там содержится Божественное Самооткровение, все это в совокупности составляет волю Божию, направленную ко всем человекам. Конкретно же воля Божия о каждой человеческой личности различается в зависимости от видов, форм, степеней, установок и проявлений нравственного состояния личности.

Предложенная «схема» воли Божией имеет главный недостаток в самой этой схематичности (как бы ни точна была схема) и в связанной с этим статичности. В конечном счете, схема приводит к безжизненности. Но жизнь идет. И воля Божия о непрерывно текущей жизни непрерывным образом и совершается. Совершается двояким образом.

Во-первых, исходя из Своей бесконечной Самоблагости, Бог, так или иначе «оценивает» и открывает Свое отношение к текущим процессам жизни – насколько они соответствуют или не соответствуют в нравственном или в каком-либо ином отношении Его Божественным предначертаниям. Во-вторых, «осторожно», не нарушая свободу человека столь драгоценную Ему, Он «корректирует» события, приводя их в соответствие со Своей волей.

Принципиально, именно по таким же путям совершается и воля каждого человека относительно текущей жизни. Во-первых, каждый человек, исходя из своих сердечных и умственных установок, рассматривает и оценивает жизненные явления – особенно остро те, которые, как ему кажется, имеют отношение к его жизни. Во-вторых, в зависимости от своих возможностей внутренних (сила воли) и внешних (например, положение в обществе), он старается откорректировать ход событий, чтобы осуществить его желательным для себя образом.

Итак, мы имеем дело с явлениями, соответственными понятиям «суда Божия» и «суда человеческого». Для принимающего христианское вероучение, иначе сказать для верующего человека, несомненно, что суд Божий всегда «прав», ибо в Боге – полнота правды («Аз есмь истина» – Ио.14,6), Бог объективен по определению, Бог совершенен во всех судах Своих. Напротив того, в суде человеческом, тоже по определению бездна субъективности («Всяк человек ложь» – Пс. 115,2), в пониманиях и оценках явлений, событий, отношений главным мотивом становится неопределенная склонность к интерпретации; весьма зависимая от настроений и неуправляемая объективными началами воля к изменению хода событий так часто ведет к злу, мраку и несвободе.

Таким образом, к пользе каждой психопатически неискаженной человеческой личности должна быть поставлена задача сообразования судов собственных с судами Божиими; а говоря вообще сообразование судов человеческих с судами Божиими. Именно это способно придать любой человеческой деятельности объективную нравственную целесообразность.

Премудрость и благость Божественная, рассматривая человеческую деятельность, оценивают, в какую сторону и в какой степени эта деятельность в своей динамике отклоняется от правды и милости Божией, и, по возможности, выправляют эти пути – так суды Божии корректируют суды человеческие.

Суды человеческие, не ориентированные религиозно, рассматривают события и отношения исключительно в плане соответствия своим целям, почти всегда в большей или меньшей степени, греховным, хотя бы по причине их субъективности и эгоистичности. Суды человеческие, ориентированные религиозно, прежде всего, по степени религиозности направлены на то, чтобы самый набор целей проверять и оценивать с точки зрения вероучения и предполагаемой воли Божией. Это представляет собой чрезвычайно существенную нравственную задачу.

Но даже когда такая задача ставится, а по возможности, и выполняется, Слово Божие неоднократно утверждает о различии судов Божиих и судов человеческих. И не только потому, что воля Божественная чиста и знание совершенно, а все человеческое пронизано греховностью, но и, потому что в Божественных судах раскрываются лучшие решения сразу для многих человеческих судеб в условиях меняющегося мира. Любая же человеческая личность в лучшем случае принимает во внимание небольшое число судеб, с которыми жизнь сталкивает в каждый определенный момент. Вообще пространственные и временные представления у каждого человека очень ограничены. Не так у Бога. В результате, даже при искреннем стремлении сообразования своих судов с судами Божиими возможны частые нравственные ошибки.

Но когда такого стремления к сообразованию нет – ошибки закономерны, неизбежны и постоянны. Неточно оцениваются собственные мотивы и результаты; нравственно ошибочны принимаемые решения. Поэтому вопреки пословице, человек не ищет, где лучше для себя же самого, потому что он не видит и не знает, где лучше, и ищет свои маленькие радости, не понимая, что при этом он заменяет ими подлинные блага. Лишь Бог в полноте Своего Промысла о человеке знает, в чем заключается его благо во всей полноте, а также и для каждого момента жизни, и, не нарушая свободы человека, создает максимально благоприятные условия, для того, чтобы человек увидел свои блага, выбирая решения добрые, праведные и спасительные.

В этом суть действия Промысла Божия. В соответствии с Православным катехизическим пониманием Промысл Божий вызывает тварное бытие к жизни, сохраняет это бытие, прежде всего человеческое, во временной жизни в возможной полноте и цельности, а произвольно уклонившееся от благости Божией, а потому имеющее неизбежным следствием разрушение и смерть, – восстанавливает и воскрешает.

Несложность понятия Промысла можно выразить в простых, но глубоко содержательных словах: «С НАМИ БОГ». С НАМИ БОГ – и Промыслом Божиим совершается и открывается людям великая тайна благочестия – воплощение Сына Божия. С НАМИ БОГ – и Бог дает нам увидеть в Святом Евангелии, с какой убедительностью и непреложностью осуществляется спасительная миссия Богочеловека Иисуса, явившегося послужить миру, гибнущему в грехе, проклятии и смерти. С НАМИ БОГ – и через Слово Божие открывается человеку, высшему творению Божию, насколько бережно, нежно, любовно и строго промышляет о нем Творец и Создатель, охраняет его и как род, и как личность, особенно в избранном народе Своем, прежде Израильском, а теперь христианском, печется о нем, хранит и помнит его. С НАМИ БОГ – и Бог дает людям через Свое Слово Свои спасительные повеления, исполнение которых открывает дорогу, ведущую к Небесному Царству; да уже и здесь человеческое, сочетающееся с Божественным Промыслом, является как поле правды и добра.

В наиболее лаконичной полноте эта великая тайна благочестия выражена в Евангельских словах: «Пришел Сын Человеческий взыскать и спасти погибшего» (Мф. 18, 11).

Одна из наиболее существенных функций Промысла Божия о людях состоит в том, чтобы, ведя человека через живую веру в Спасителя к блаженной вечности, указывать здесь на земле пути жизни: « Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме. (Ин. 12,46). Это просвещение Христово наиболее понятно и очевидно осуществляется Им через благовествование истины, а также через воплощение тех нравственных заповедей, которое по Слову Божию влечет за собой блаженство.

Блаженство состоит в том, что прежде взыскуется («алчется и жаждется»), а затем и исполняется Божия правда. Божественный Промысл совершает свою спасительную миссию в очищаемой и восстанавливаемой природе человека.

Спасительное действие Промысла Божия совершается положительно над теми людьми, кто живет « о всяком слове, исходящем из уст Божиих» (Мф.4, 4). Поэтому промыслительно оказываются «блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его» (Лк.11, 20). Промысл Божий обещает им все, что они попросят в молитве с верою и дает им знать тайны Царствия Небесного (Мр.4, 25).; короче – всячески награждает исполнителей Божией правды.

Многие нежнейшие, почти лирические слова находит Спаситель, чтобы показать попечительство Промысла Божия над человеком «Не две ли малые птицы продаются за медную монету, и не одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего. У вас же и волоса на голове все сочтены... Не бойтесь же ...» (Мф.10, 29–31). Как замечательны в этом отношении притчи о бесплодной смоковнице, которую садовник просит оставить на третий год (Лк. 13, 6–9), о богатом и Лазаре (Лк. 16, 19–31), о блудном сыне (Лк.15,11–32), рассказ о расслабленном (Ио.5,1–16).

С позиции нравственного деятельного осознания жизни наиболее существенны функции Божественного Промысла, руководящего человеческую личность ко спасению, потому что при этом раскрывается механизм синергетического – совместного Промыслительно-Божественного и свободно-человеческого делания, совершающего спасение. Основные направления действия Промыслительного механизма здесь следующие.

Во-первых, помощь в усвоении спасительной заповеди и вообще всего, что относится к жизни духовной, небесной. Путей и конкретных возможностей в этом отношении у Промысла много, и они так же разнообразны, как разнообразна жизнь и мир человеческих индивидуальностей. Но, говоря схематично, здесь две основные перспективы: первое – помочь увидеть все безобразие жизни животной, безбожной; вторая, наоборот – помочь увидеть радость, свет и тепло жизни небесной, даруемой Христом. Действие Промысла в этом отношении состоит в том, чтобы у человека открылись нравственные очи ума и сердца, то есть, чтобы подлинные нравственные ценности заняли свое место.

Во-вторых, помощь человеку собственно в самом исполнении заповедей, в выстраивании им в своей душе подлинно христианского строя, в исполнении воли Божией, в борьбе с грехом и делании добродетелей. Разумеется, эта помощь приемлется человеком только тогда, когда им уже приняты и усвоены заповеди и действует понимание необходимости поиска воли Божией. Промысл предлагает человеку пути, на которых открывается ненавязчивая и чистая воля Божия. Промысл дает возможность ощутить, что само исполнение Божественной воли таит в себе благостные переживания; наконец, промыслительно укрепляются волевые усилия человека к деланию добра, сами по себе без этой помощи крайне незначительные.

Как в деле усвоения, так и в исполнении заповедей, Промысл Божий действует не только внутренним, но и внешним образом; и здесь у Промысла две основные очевидные возможности. Первая состоит в том, чтобы таким образом выстраивать обстоятельства жизни, чтобы они» подталкивали» человека к верным понятиям и решениям. Особенно в плане нравственных последствий действенны обстоятельства, окрашенные эмоционально в радостные или скорбные тона. Вторая промыслительная возможность нравственного действия состоит в столкновении человеческих векторов, установок и воль. И в этом отношении Промысл – величайший драматург и режиссер – сводит людей таким образом, что нравственное содержание их жизни раскрывается с особенной убедительностью и созидательностью.

Иначе и быть не может, во-первых, потому что Промысл, по своей природе, – Созидатель и, во-вторых, потому что заповедь по своей природе созидательна. Сама жизнь созидается, поддерживается и охраняется Промыслом: в этом его существо. И Промысл осуществляет эту заданность еще и потому, что человек включается в промыслительное делание, реализуя нравственные пути своей жизни, исполняя волю Божию, установленную, прежде всего в заповедях. Прежде всего, созидательна по своей сущности главная заповедь – двуединая заповедь любви – к Богу и к людям. «Любовь созидает» – так показывает св. апостол Павел одну из главных функций этой добродетели в противоположность автономному надмевающемуся самодовольному разуму. (1Кор. 5, 1) и определяет то же понимание обратным способом: «любовь не бесчинствует» (1Кор.13), т.е. осуществляется определенным чином, строем, ладом, образом бытия.

Это очень понятно: потому что суть любви – соединение двух или более личностей теснейшим образом. Со-единение и есть строительство, созидание единства. Следовательно, в этом же и один из существенных смыслов всех заповедей, потому что все они по слову Иисуса вливаются в эти две главные, и исполнение заповедей выстраивает и внутренний мир и мир между людьми. Таким образом, и вся нравственная жизнь по своей природе не бесчинна, но созидательна, конструктивна, и главный конструктор всех этих строений – Промысл Божий.

Величайшее промыслительное дело любви Божией – крест Христов: созидательной крестной силой Бог спасает мир. Готовящийся ко Кресту Богочеловек, желая видеть в своих последователях нечто подобное Себе, не просто призывает их, а предлагает как главное, а может быть, и единственное условие этого последования – самоотвержение вплоть до креста. («Если кто хочет за Мной идти, да отвержется от себя, и возьмет крест свой и за Мной идет» – Мф.16,24).

Крест есть вершина нравственной жизни и Богочеловека и любого человека; крестом любви Промысл соединяет всех людей вместе и со Христом в духовно-нравственное единство Церкви. Крест человеческий, по церковному понятию, есть добровольное несение посылаемых спасительным Промыслом внутренних и внешних скорбей. Как посылаемый, он есть явление промыслительное, как принимаемый вольно и личностно, он есть явление нравственное. Нравственным результатом креста Христова является победа над царством зла и смерти, а приятием сообразного этому Кресту креста собственного, – личная победа над этим же царством в себе. И это общая победа Христа и любая частная нравственная победа человеческой личности есть явление славы Божией, ибо во славу Божию и совершается.

Промысл охраняет, удерживает человека от гибели (спасает), но при условии, что человек желает быть спасенным и сохраненным, и не разрушает то, что Промысл созидает. Старание исполнить заповедь как раз свидетельствует об этом творческом приятии спасения. Иными словами, заповедь, принятая человеком, есть знак согласия с Промыслом Божиим. И тогда охранение творения как делание Промысла Божия имеет основание осуществляться с более совершенной полнотой, о чем свидетельствует Сам Иисус Христос: « Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, и ни для тела вашего, во что одеться.

Душа не больше ли пищи и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницу; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак, не заботьтесь и не говорите: » что нам есть?» или «что пить?» или « во что одеться?» потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам» (Мф.6, 25–34). Более чем где бы то ни было, Господь устанавливает здесь органичную связь действия Промысла с нравственным миром личности: Господь не оставляет Своей промыслительной заботы о человеке, но лишь тогда, когда человек сам предоставляет Ему возможность такой заботы, уделяя существенное духовно-нравственное внимание миру небесному.

В практике жизни это, конечно, не означает, что ищущий Царства Небесного и внимающий его правде должен вовсе отказаться от всяких попечений, оставить всякую земную деятельность и только молиться, не добывая хлеб свой в поте лица своего. Эта первая заповедь Адаму, изгоняемому из рая, стала для всякого человека и символом изгнания, и нравственной интенцией, и постоянной реальностью (если только он не пользуется чужим потом для своего хлеба).

Правда, в истории христианства, хотя и редко, но встречались ситуации ее неисполнения, когда слышатели более духовной заповеди «ищите прежде Царства Божия и правды его, и это все (хлеб насущный) приложится вам» – оставляли в буквальном смысле всякие материальные попечения в уповании на исполнение Богом Своих обетований, и вера их не была посрамлена: порою являлся перед ними хлеб насущный, как результат чужого труда, а порою и как результат прямого чуда Божия.

Все же главный нравственный смысл этой заповеди не столько в ее буквальном понимании, сколько в оставлении сердечных попечений о материальных предметах. В условиях погрязшего в плоти человечества, когда все желания сердец прилагались почти исключительно к вещественному миру, заповедь о преимущественном доверии Промыслу имеет нравственно-революционный характер. И такой же революционно-запредельной по отношению к немощному человеческому естеству она осталась навсегда. И даже многие вполне серьезные и сознательные христиане, понимая и принимая ее теоретически, видят в ней такую максималистски идеальную высоту, что даже и не пытаются ее усвоить в конкретном контексте своей жизни. Между тем, промыслительное обетование так просто, понятно и духовно логично: стремитесь к большему, и тогда вместе с ним приобретете и меньшее. Иначе, как показывает опыт, вас до конца жизни может ждать ненасытимое кручение как белка в колесе – в круге тленных земных приобретений.

Нравственная заповедь первоочередного поиска духовных даров особенно актуальна в условиях действия Евангельского благодатного закона, потому что усвоение этой заповеди означает доверие Промыслу, т.е. признак живой веры. Когда Иисус Христос предлагает эту заповедь новому человеку, он выражает ему большое доверие и уважение. Он как бы говорит: «Прежде это было невозможно; но теперь, когда тебе даются новые благодатные силы, Я верю, что ты способен согласиться с этой Моей чрезвычайно существенной для тебя заповедью; Я доверяю твоей мудрости, ответственности и свободе; решайся – и Мой Промысл не оставит тебя».

Но когда облагодатствованный крестом и воскресением Христовым и силою таинств человек в ложном смирении полагает, что он слишком бессилен, чтобы согласиться на такую высокую заповедь, он на доверие Христа отвечает своим недоверием Промыслу, и потому лишается его покровительства, даже и в земных делах, и оказывается вынужденным почти всю свою энергию тратить на земное (обычно с незначительными результатами). Тем самым он проявляет безразличие к даруемой Богом благодати.

Между тем, Божественная благодать и создает, и сама является сутью нравственной атмосферы спасительного бытия человека. Если не искать от Христа Спасителя благодатных даров, заповеди нового нравственного закона остаются, в лучшем случае, памятниками высоким мечтательным идеалам и изящной словесности, имеющими очень отдаленное отношение к конкретной нравственной реальности, ибо оказываются неисполнимыми. Но, на самом деле, всесильное действие Божие совершает то, что человек сам собою совершить не может. Весь смысл нового нравственного строя состоит в усвоении благодати. Поэтому исполнение заповедей важно не само по себе, а как показатель усвояемости благодатной христовой энергии.

Это не означает, что с объективных позиций в нравственном отношении безразлично, например, осуждать или не осуждать ближнего. Но это означает, что насколько благодать усвоена, настолько, как бы автоматически, прекращается осуждение. Потому что самой Божественной благодати противен грех как нечто иноприродное ей.

Само дело Божественной благодати – создавать атмосферу святости и пронизывать интенциями святости все, что не абсолютно пленено грехом, и, тем самым, создавать предпосылки для нравственной евангельской жизни.

Пространство Церкви, отталкивающее грех, со-природно действию благодати. В этом отношении наиболее существенное место в жизни человека в Церкви занимают таинства, потому что действующую в них благодать Божию Промысл непосредственно направляет на выстраивание евангельского строя жизни, реализующегося в исполнении воли Божией. Впрочем, и вся благодатнообрядовая жизнь Церкви направлена, в сущности, на воспитание и образование личности, резко отличающейся по своим нравственным принципам и достижениям от всех, не принимающих Христа. Кроме того, общинный соборный строй жизни Церкви освобождает включенных в него от обычного греховного индивидуализма; так Промысл Божий через благодать осуществляет свое нравственное делание в Церкви.

Но и помимо этого, когда благодать Божия таинственным непостижимым образом действует на личность человека, это действие всегда имеет по Промыслу Божию уникальные нравственные положительные последствия – прежде всего, постольку, поскольку эти действия благодати личностно переживаются. Объективно посылаемая благодать личностно переживается как блаженство, т. е. как чувство совершенной радости, и уже по одному этому, такое переживание оказывается нравственным. Но оно вызывает и другие, сопутствующие ему переживания (например, печаль о своих грехах), а также и стремление к конкретным нравственным действиям, к активному исполнению заповедей и вообще воли Божией, потому что по своей природе переживание благодати – это переживание Божественной любви, на что душа отзывается своей ответной любовью, которая ищет своего воплощения в деле.

Действие Промысла в этом отношении состоит в том, чтобы, во-первых, удержать в подходящий момент душу в состоянии готовности к восприятию благодати, а во-вторых, раскрыть перед душой возможности активного осуществления добра.

Чем более органично, напряженное делание души, и чем более высоки подвиги этого напряженного нравственного делания, тем более для нее самой ясно, что это осуществляется благодатью. Слишком очевидно нелепым было бы в таких случаях приписывать и делание, и его результаты самому себе. И потому, нравственно сопровождающим чувством этого процесса оказывается не самодовольное самомнение, естественное при автономном делании, а возрастающее покаяние. И великая, но тихая благодарность. Этим, кстати говоря, отличается нравственно-аскетический подход, принятый и переживаемый человеком православного сознания от любого инославного, а тем более, нехристианского, а тем более безрелигиозного. Восточные Святые Отцы, в отличие от западных часто выражаются в том смысле, что гораздо существеннее видеть множество своих грехов, чем множество ангелов (вообще явления небесного мира). В этом трезвом нравственном сознании они и полагают вернейший признак спасительного действия благодати, и вместе с тем – начавшегося исцеления души.

Благодать Божия однажды в таинствах святого крещения и миропомазания вошедшая в сердце человека и изменившая его, а затем, многажды возобновившая свое присутствие в других таинствах, прежде всего, в покаянии и причастии, по Промыслу Божию всегда стремится быть плодотворной. Когда видно, что она все же неплодотворна и бездейственна в реальности человеческой судьбы, это всегда означает только одно: сердце человека оказалось недоступной крепостью для благодати Божией и не приняло ее.

Не принимают вовсе благодать и недоступны для нее, прежде всего, сердца, сознательно отвергающие мир Божественный и все действия его. В подобных случаях, главное направление усилий Промысла – раскрыть такие сердца для небесных впечатлений, и наше время знает множество случаев раскрывающихся сердец.

Во-вторых, не принимают благодать и закрыты для нее сердца, совершенно плененные грехом, и тогда Промысл, прежде всего, стремится раскрыть душе всю разрушительность и бедственность ее плененного существования, чтобы благодатный покаянный плач растопил смертные узы греха.

Наконец, в-третьих, не принимают благодать Божию сердца людей, высокомерно переживающих, автономность своей реализации в разных сферах, включая и сферу нравственного мира. Самодостаточность этих гордых людей, стремящихся к собственным добрым свершениям, представляет излишними действия благодати, и здесь действия Промысла сводятся, в основном, к тому, чтобы человек увидел и пережил пустоту и безобразие своей метафизической и нравственной гордости.

Может показаться странным, как могучий Промысл Божий, милосердствующая благодать Божия, великий Бог и Творец не может справиться с немощной тварной человеческой природой. Но Бог не изменяет Самому Себе. Бог уважает Свое же творческое чудо – человека, Свой образ, имеющий возможность реализоваться в подобии. «Справиться» с человеком – означало бы лишить его этого великого достоинства, и тем самым – пересоздать иное существо, неспособное к свободе и любви. Только нравственно-свободное существо – человек способен к великому знанию, переживанию и осуществлению любви, но в силу этого же дара только он способен и ко греху.

Абсолютная свобода Бога, которая видимым для творения образом реализовалась в высшем свободном творчестве – творении творений, как дар реализуется и в творчестве человеческой личности, когда она положительно раскрывается в соработничестве Богу. Либо в «творчестве» отрицательном, проявляющемся в противлении Творцу.

Сущность свободы самой по себе состоит в независимости ни от чего и ни от кого. Поскольку Бог есть любовь, и добро, и правда, и источник любви, и правды, и добра в мире, бессмысленны провокационные вопросы о возможности реализации свободы Божественного творчества против добра, любви и правды, потому что это и означало бы зависимость Бога от чего-нибудь, кроме Своей Божественной и абсолютной природы.

Образ Божий – человек становится тем подобней своему Первообразу Богу, чем более выбор его потенциально склоняется в сторону чистой реализации всех своих богоподобных свойств; человек тогда не изменяет своей богосозданной природе, и свобода его подлинно независима ни от чего более. Иными словами, чем более человек стремится, устраняясь от своеволия, исполнять волю Божию, тем более он независим, свободен.

Само понимание воли при его кажущейся очевидности нуждается в точной нравственной оценке ее смыслов. В воле раскрывается сущность свободы.

Известно, как нередки в обычной словесной практике подмены смыслов, а значит, и нравственных оценок понятий «воля» и «свобода», так что нередко они употребляется как взаимозаменяемые. Понятие «воля» употребляется порою даже в богословской литературе нередко только в нравственно негативном значении: своеволие, т. е. самостное направление волевых усилий, которое ни в своих установках, ни на деле не корректируется взаимодействующими, а то и противодействующими другими волями человеческими, и даже волей Божией.

Наиболее точное понимание воли заключает в себе некую свободную напряженную направленную решимость, интенцию, если речь идет об одном объекте, или динамический, постоянно действующий, органический пучок таких решимостей, если речь идет о жизни личности в целом. Таким образом, воля, по определению, есть явление и понятие скорее психологическое, чем нравственное. Нравственные же смыслы оно обретает в зависимости от содержания, направленности и координации с другими волями, прежде всего, с волей Божией.

Человеческая свобода в обычном эмпирическом течении жизни осуществляется как воля к некоторому внутреннему или внешнему независимому действию. И в этом смысле воля к бездействию или свобода бездействия является не более чем частным случаем свободы действия. Выбор, осуществляемый как действие свободы воли, выражается не только в решимости осуществить одну из двух или нескольких возможностей содержания действия, но и степени (интенсивности) действования, мотивов к действию, путей решения и проч. Все это неизбежно пронизано нравственными переживаниями, которые, в первую очередь, определяются объектами зависимости воли. Пребывание в рабстве в этом смысле всегда свободно, даже и пребывание в рабстве дьяволу. И как ни противоестественным кажется для нормального человека пребывание в рабстве воле дьявола, который губит его душу именно через это рабство, это настолько постоянное, хотя и редко сознаваемое именно в таком качестве явление, что работают дьяволу люди гораздо чаще, чем Богу.

Именно с этим связано так хорошо известная и на бытовом, и на философском уровне, воля ко злу. «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю... Итак, я нахожу закон, что когда хочу делать доброе, прилежит мне злое... Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти» (Рим. 7, 21–24). С такою силой святой печали никто больше ни до, ни после апостола Павла не выразил мистическое тяготение человеческой природы ко злу.

Начиная с девятнадцатого века, особенно отмечалось многими исследователями усиление этой иррациональной тяги ко злу, разрушительная сила которой влечет к бессмысленным, «невыгодным» для личности действиям – вплоть до самоубийства. Особенно же отмечается в двадцатом веке, преимущественно во второй половине, экспоненциальный рост так называемых «безмотивных» преступлений. В этом отношении ничего не объясняет, в лучшем случае описывает, теория психических болезней. Понимание того, что воля ко злу связана с рабством дьяволу, раскрывает суть дела, но не механизм этого действия.

Так же и свобода бездействия, которая раскрывается как один из типов реакции на события, сама по себе не может быть описана в нравственных категориях, ибо все зависит от нравственного содержания ситуации. Напротив, всегда нравственно отрицательный характер имеет принципиальное безволие, т.е. неспособность человека к волевым усилиям, особенно в ситуациях, требующих критического разрешения. Но даже и безволие, как мало зависящее от сознательных установок, не так очевидно безнравственно, как главное греховное поражение человеческой воли, называемое своеволием.

Сущность своеволия состоит в переживании исключительной ценности собственных решений и важности усилий по пути осуществления этих решений. Это состояние не оценивается как греховное людьми нерелигиозного сознания просто потому, что в условиях такого сознания понятие «воля Божия» не принимается как имеющее реальное содержание, а другие человеческие ценности могут отчасти рассматриваться и при принятии собственных решений, т. е. они как бы не мешают принципиальному своеволию. Таким образом, человек живет по-своему, и это для него единственно ценно, но если он «порядочный» человек, он может учитывать и чужие желания. В условиях безбожия своеволие может пониматься как искажение свободы лишь при чрезвычайно дерзком игнорировании других личностей, и особенно, когда своеволие имеет экзотическое направление (например, разбой).

Для христианского сознания своеволие является, безусловно, греховным состоянием всегда, особенно же когда оно проявляется у христианина, потому что свобода – это дар Божий образу Божьему. Этот дар не искажается лишь тогда, когда свобода направлена к Богу, т. е. имеется установка на исполнение воли Божией.

В искаженных пониманиях свобода полностью идентифицируется со своей волей, и по-другому даже теоретически непредставима.

У святых отцов-аскетов, часто употребляемое слово «самость» означает индивидуальное переживание абсолютной самоценности своей личности. В эмпирическом жизненном осуществлении самость больше и, прежде всего, проявляется именно как своеволие. Вообще своеволие представляет собою одну из постоянных и наиболее общих категорий человеческой жизни и проявляется практически всегда и у всех, кроме тех личностей, которые имеют своей заданностью сознательное следование воле Божией. Конкретность проявлений своеволий так бесконечна, что не поддается даже грубой классификации, потому что везде, где имеется словечко «я хочу», раскрываются пути своеволия.

Только один – совершенный Человек Иисус Христос проявил в Своей жизни качество, обратное своеволию – послушание, «послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя» (Фил. 2,8). Работа Христа, лучше скажем в привычных евангельских словах, делание Христово всегда понимается в полноте нравственных смыслов.

Будучи нравственной категорией, эта «работа» раскрывается как основание для «соработничества», т. е. особого направления в исполнении воли Божией.

Соработничество Христу раскрывается в двух основных направлениях.

Делание Христово – делание спасения людей. Значит сущность соработничества – участие в этом спасительном делании. Спасительное делание Христово распространяется на всех людей. Следовательно, и человеческое соработничество также может распространяться на весь человеческий мир. Но весь человеческий мир делится для каждого человека на две количественно неравные части: «я» и «все остальные». И как бы ни были близки из этого второго разряда некоторые люди (например, супруги или дети) любому человеческому «я», границы личности никогда не могут быть перейдены, разве что в воображении либо в каком-нибудь чрезвычайном расстройстве души.

Следовательно, и соработническое Христу делание может идти по двум направлениям: соработничество Христу в деле спасения моего собственного «я» и соработничество в деле спасения других людей. При этом «все остальные люди» делятся также на две неравные части. К первой относятся те, кто хоть сколько-то оказывается близок «я» по самой реальности жизни, включая почти случайных знакомых, а ко второй снова – «все остальные».

Соработничество Христу в деле спасения собственной личности включает в себя во всей полноте все вопросы духовной и нравственной жизни.

Делание Христово по спасению каждой отдельной человеческой личности включает в себя как общие процессы, так и уникальные, относящиеся к каждой этой личности.

К общим относится все, что включает в себя спасительный подвиг Христа. На первый взгляд может показаться, что в этом отношении никакое соработничество Христу принципиально невозможно: например, если будет даже повторено вольное распятие Христа, то прямого участия в Его собственно подвиге не будет. Не так к этому вопросу относится христианское богословие, начиная с апостола Павла, который неоднократно говорит о сораспятии Христу, утверждая, что и все подлинные христиане распинают «плоть со страстьми и похотьми» (Гал.5,24). Это и составляет самоотверженный подвиг жизни христианина, если он совершается во имя самой великой драгоценности в мире – личности Богочеловека Иисуса Христа, ради исполнения правды Христовой, разрушения своей собственной, погибающей грехом индивидуальности и созидания новой во Христе личности. Уже только сознание этого факта и усвоение этого сознания в душе, уме и сердце, составляет начало пересоздания собственной личности, т. е. именно соработничество Христу.

Именно этот смысл имеет личное участие в таинствах Церкви, если это только не внешнее участие. Церковь есть Тело Христово, и ее таинственная жизнь есть продолжение делания Христова. И участвующий в этой таинственной жизни, в жизни таинств, сознательно переживая эту жизнь, входит в соработничество. Именно в этом смысле апостол Павел говорит, что причащающиеся смерть Христову исповедуют (1 Кор.!!.22). Спасает всегда Христос Спаситель, но никогда не спасает автоматически, помимо согласия и воли спасаеого. Участие его согласия и воли, одновременно пассивное (ибо он является объектом спасения) и активное (ибо он совершает для этого некоторые действия, если только речь не идет о младенце) есть спасительное соработничество Христу.

Нравственную работу, как исполнение заповедей христианских можно и должно оценивать в плане соработничества Христу, потому что и самой целью нравственного делания является соединение со Христом, так что Он Сам Своею Плотию и Кровию в причащающихся становится главным нравственным делателем, так что «невозможное для человека» становится «возможным для Бога».

Человек, включаясь в это нравственное делание, решившись на «невозможное», становится тем самым соработником Христу.

Это нравственное делание включает в себя как общие мотивы, ибо заповедь одна на всех, и исполнение ее имеет общие правила и способы применения; – так и индивидуальные, ибо, поскольку уникальна каждая личность, остаются несхожими ни с какими другими ее личностные решения и реализации в плане исполнения заповедей. Именно это понимание включает в себя символический обряд помазания елеем непосредственно перед крещением. Как дикая маслина, прививаясь к благородной, начинает приносить благородные и добрые плоды, так по «привитии» к «благородству» Христа через крещение личность начинает приносить плоды Божественно-человеческого соработничества. Таким образом, доброделание, и как процесс, и как результат свидетельствуют о совместном делании Христа и всякой личности, причем, со стороны человека это делание никогда не может быть несознательным.

Такой же характер имеет соработничество, направленное на всех остальных. В этом отношении делание человека, относящееся к незнакомым или ко всему человечеству, практически имеет характер только молитвенного переживания, потому что никакого другого делания, направленного на всех, и представить себе невозможно. Для души христианской так бывает жалко видеть расстроенный дисгармоничный вследствие греха тварный мир, особенно же мир падшего человечества, что она в слезах об этом падении молится за всех, умоляя Бога о спасении. Такое блаженное переживание, полное печали, сострадания, милосердия, любви, имели многие святые. Об этом можно судить по словам апостола Павла, преподобного Исаака Сирина (восьмой век) и нашего современника русского монаха преподобного Силуана Афонского.

Гораздо более понятно и возможно соработничество Богу в спасении людей, связанных с любым «я» узами родства или любой другой близости – дружбы, соседства, внешнего сотрудничества и проч. Задача здесь заключается в том, чтобы захотеть и стать орудием Божиим в деле спасения других людей.

Это возможно при двух одновременно действующих условиях. Во-первых, при наличии от Бога даров, при которых такое соработничество возможно: дар сострадания и печалования, дар внимательности к душе другого человека, дар доброты и усердия в делании добра, дар самоотверженного служения, дар чистоты и честности, дар мудрого слова. Во-вторых, когда в душе горит желание быть орудием Божиим, вступить в дело соработничества Христу (правда, при этом нужно опасаться губительного тщеславия).

Наиболее органично это спасительное соработничество осуществляется в семье, где оно является прямо заповеданным. Так родители должны быть соработниками Христу в деле христианского воспитания детей. При некоторых видах профессиональной занятости спасительное соработничество Христу также обязательно. Не говоря о священстве и вообще, обо всех видах церковного служения, медицинские профессии делают для христианина ориентацию на соработничество неизбежной. Когда подобная установка в душе христианина имеется, любой повод оказывается достаточным, для того чтобы она пришла в действие. Это особенно становится существенным в эпохи, подобные нашей, когда понятия о подлинном объективном вероисповедании становятся самыми смутными, и тогда почти от каждого сознательного и образованного христианина требуется взять на себя делание апостольское, т. е. научение невежд в вере – правде Божией.

Апостольство, таким образом, оказывается специфическим и, может быть, наиболее очевидным видом соработничества Христу. В этом состоит одна из существенных функций Церкви в падшем мире: свидетельство знания о Царстве Божием и правде его. Поэтому для образованных христиан одной из серьезных нравственных задач оказывается изучение христианского вероучения и нравоучения, для того чтобы научить при необходимости и других.

Сознательная принимаемая задача соработничества Христу есть выражение стремления усвоить дух подлинного сыновства. Именно сыновняя любовь и сыновнее отношение, с одной стороны, по естеству своему ищет возможностей одного делания вместе со Отцом и радуется, когда такие возможности осуществляется; с другой стороны, сыновнее отношение к Отцу подлинно видит кругом себя братьев погибающих, и братская жалость заставляет соработать Отцу в Его любящем отеческом делании. Даже когда человек не решается сказать себе, по смирению, что он готов к соработничеству Христу своему, то уж во всяком случае, он выражает готовность к работе Ему, особенно же, когда видит и ощущает, сколько напрасно отдано сил и времени иным работам («сподоби мя, Господи, ныне возлюбити Тя, якоже возлюбив иногда той самый грех; и паки поработати Тебе без лености тощно, якоже поработах прежде сатане льстивому» – утренняя молитва 8-я). Всякое делание во имя Божие или работа Господу осуществляется как исполнение воли Божией.

Прежде чем исполнять, надо знать, что исполняешь, иначе может получиться, что исполняется не совсем то, а то и совсем не то, что нужно. Многое из того, что нужно исполнять человеку по воле Божией, – волей Божией и открыто. Но не все. Иначе апостол Павел не говорил бы о необходимости познавать «волю Божию – благую, угодную и совершенную» (Рим.12,2). Когда что само собою и так известно – искать и познавать нет необходимости. Ищешь только то, что не вполне известно, где находится. Таким образом, первым в ряду того, что надо исполнить по воле Божией, является само искание воли Божией. При поиске воли Божией, чтобы он был точен, необходимо соблюдение некоторых духовных правил. Это настолько существенно, что если эти правила априорно не будут приняты, скорее всего, воля Божия не только не будет находиться, но даже и искаться.

Прежде всего, необходимо сознание, что «своя воля» по падшести человеческой природы есть всегда воля грешная, и на нее не только нельзя ориентироваться, но и напротив, необходима постоянная работа по ее отвержению. Понятно, что отвержение грешной воли – это совсем не одно и то же, что слабоволие или безволие, напротив, это направленность собственных волевых усилий на искание и выполнение воли Божией. Отвержение собственной воли будет осуществляться тем успешнее, чем очевиднее будет ее неправедность. С другой стороны, тем вернее будет познаваться, безусловно, объективная, а потому и объективно ценная правда воли Божией. Внимательное рассмотрение недобрых, а потому и неприятных результатов следования своей падшей воли очень способствует ее успешному отвержению.

Очень важным условием успешного поиска воли Божией является усвоение великого принципа замечательно точно выраженного апостолом Павлом: «Не сообразуйтеся веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего» (Рим. 12,2). Сообразоваться веку сему означает принимать свои понятия, жизненные и нравственные ценности, направления волевых усилий, эмоциональную окраску и проч., приглядываясь и пытаясь установить соответствие с тем, как оценивает и принимает все эти понятия среднестатистическое общественное мнение людей, не понимающих и не принимающих религиозный ценностный мир.

Преобразование обновленного ума, строго говоря, означает результат совершенного покаяния. Преобразованный ум – это ум, начавший жить по законам духовных восприятий, а не падшего рационалистического сознания. И невозможно, чтобы одновременно ум был и обновлен, и преображен и вместе с тем действовал «по стихиям века сего». Потому, что это два типа сознания принципиально противоположных один другому, что и подчеркивается в противопоставлении апостола Павла. И когда в учении и практике жизни некоторых видов сект замечается стремление совместить эти несовместимости, это означает, как минимум, нежелание понять условие нормального поиска воли Божией. Вообще, ум, не спроецированный на преображенные небесные ориентиры, не способен к поискам воли Божией. Даже наиболее чистые и благородные проявления «века сего» пронизаны грехом, и потому при поиске воли Божией ориентироваться на мир сей невозможно; ориентир худой, ошибки неизбежны.

Обязательным условием, предваряющим поиск воли Божией, является установка на рассмотрение человеческого существования, в частности своего существования, с точки зрения нравственного блага (а не пошлого человеческого земного счастья) и вечного назначения (а не преходящих целей и выгод). При такой установке готовность к смерти ради Христа и Его правды внутренне переживается, как более ценное и дорогое, чем жизнь как спонтанная цепь плотских и душевных радостей и утешений; или даже и осмысленная какой-нибудь целью, признающейся благородною: например, занятие художеством или научным творчеством. Поэтому, например, постное время ощущается более радостно, чем обычное течение года.

Воля Божия всегда нравственна, но не всегда понятна. Воля Божия во всем множестве человеческих существований представляет собою море нравственных смыслов и ценностей, в котором надлежит ориентироваться человеку, ищущему свой, но вместе с тем, объективно верный жизненный путь. Все христианское вероучение в целом и представляет собою систему маяков в этом море, где, собственно, сами смыслы и ценности не меняются, а меняются лишь условия человеческого существования и индивидуальные переживания, которые и нуждаются в том, чтобы они были освещены светом этих маяков, тогда жизнь будет идти в фарватере воли Божией, которая сама по себе вполне устойчива и постоянна. Поэтому можно сказать, что христианская нравственность всегда консервативна, что и позволяет желающему находить устойчивые пути (волю Божию) в неустойчивом меняющемся мире.

Именно эта неустойчивость, а также уникальность человеческих личностей и нравственных ситуаций, требующих различных решений, порою прямо противоположных, – все создает ложное впечатление релятивности христианского нравственного мира.

Поиск воли Божией, прежде всего и главным образом требуется в ситуациях нравственного выбора. В этих ситуациях воля Божия, указывающая человеку верный путь, никогда не может быть одновременно «да» и «нет». В ситуациях нравственного выбора альтернативность всегда мнимая; это палка о двух концах, но лишь один конец всегда упирается в заповедь. Лишь в неукрепленном верою и не знающем или не ищущем подлинных путей правды человеке может быть одновременно «да» и «нет».

Разумеется, нравственные ситуации далеко не всегда просты. При выборе нравственного решения нередко может происходить суровая борьба мотивов, каждый из которых может казаться положительно нравственным. Поэтому последним предварительным условием поиска воли Божией является нелицемерность установки именно на этот поиск. Здесь речь не идет о невольных самообманах от неопытности и неверно применяемых методов или о других причинах, вызывающих незакономерные ошибки при поиске воли Божией. Здесь речь идет о ситуациях, в которых ошибки закономерны и неизбежны – по причине нежелания поиска воли Божией.

Это, прежде всего ситуации, если можно так сказать невольного лицемерия, когда кажется, что и воля Божия желанна, но в основном лишь до тех пор, пока она совпадает с собственными желаниями и эмоциями. Во-вторых, это ситуации, когда воля Божия не ищется, потому что человек просто не знает, что собою представляет это искание.

При поиске воли Божией используются две группы ориентиров внутренние и внешние. К внутренним ориентирам относятся, прежде всего, собственная интуиция и рассуждение. К внешним ориентирам – все, что относится к опыту Церкви: предание, жития святых, творения святых отцов, описывающих аскетический опыт, духовное руководство (духовники, монашество); к внешним ориентирам относятся также различные внешние обстоятельства жизни, включая и уникальные (знамения, чудеса). Чрезвычайно важным представляется способ ориентирования в нравственной жизни при помощи молитвы.

Но все же главными, наиболее всеобщими, постоянными и безошибочными указателями воли Божией являются заповеди; конечно, в первую очередь заповеди евангельские и заповеди декалога. В них воля Божия содержится по определению, так как Сам Бог говорит в них и через них: «делай», устанавливая тем самым наиболее общие правила воплощения воли Божией в жизни человека

Поэтому нелицемерно желающим жить по воле Божией необходимо тщательнейшим образом изучить все нравственные предписания, указания и подсказки, преимущественно евангельские; изучить как в их непосредственном содержании, так и в стремлении соотнести весь заповеданный словом Божиим нравственный строй к своей жизни. Учитывая то, что таких нравственных указаний в Евангелии содержится много десятков, само только изучение их может их может занять немалый срок жизни. Сюда включается и нравственный смысл отдельных притч (о талантах, о неправедном заимодавце и многих других) и отдельных евангельских эпизодов (блудница, мазавшая ноги Иисуса миром, хождение апостола Петра по водам и многие другие). Весь заповедно-нравственный строй Евангелия представляет постоянное живое силовое поле воли Божией; кто живет в этом поле – имеет очень многие предпосылки для того, чтобы жить довольно безошибочно.

Также по определению воля Божия содержится в жизни Церкви, что именуется Священным Преданием. Поэтому если кто и не имеет возможности много читать и основательно изучать Слово Божие в его нравственном содержании, даже в Евангелии, но постоянно целенаправленно и интенсивно живет жизнью Церкви, можно надеяться, что он ходит в кругах воли Божией. Ибо поскольку Церковь есть Тело Христово, воля Божия в ней пребывает и действует как мистически-таинственным, невидимым и непонятным для плотского и плоского рационалистического рассуждения образом, так и в понятных видимых формах.

Прежде всего, все богослужение пронизано струями и токами нравственности, а, следовательно, и Божественной воли. Так воля Божия к мистическому благодарению с особенной силой выражена в Божественной Литургии (евхаристия); воля Божия к человеческому покаянию и смирению особенно раскрывается в богослужениях великопостного цикла (постная триодь).

Чрезвычайно сильные и живые примеры искания и исполнения воли Божией содержатся в агиографическом материале: жития святых, прологи, патерики. При постоянном чтении такой литературы и стремлении найти там образцы для своей жизни, человек входит в тот строй святости, которая, прежде всего и заключает волю Божию.

Во всем этом содержится опыт нравственной жизни, одинаковый для каждого, и потому не требующий принципиально индивидуального поиска, а скорее принимаемый для «набирания» объективно ориентированного нравственного знания. Такое знание очень применимо в стандартных нравственных ситуациях, но недостаточно для ситуаций уникальных.

Индивидуально ориентируемый опыт приобретается при особых личных поисках правильных решений, прежде всего, через лиц, которые впитали в себя полноту церковного опыта, преимущественно – через духовников. Опытный духовник, священник, монах или просто навыкший духовному опыту человек даст совет ищущему воли Божией, не только не противоречащий опыту Церкви, но и особенно подходящий к обстоятельствам, ко времени, наконец, к личности испытующего, к особенностям его психологии, его рассуждения, к его возможностям и стремлениям, к его нравственному и духовному состоянию.

Более того – ищущий воли Божией может войти в отношения послушания к своему духовнику, что особенно полезно, когда духовник достаточно безошибочно открывает ему волю Божию.

Но в этом отношении как ищущему волю Божию, так и советчику следует быть очень осторожным. Во-первых, и сами советы не всегда могут оказаться точными, и тогда в жизни могут совершаться более или менее серьезные нравственные и всякие иные ошибки. Эти ошибки тем серьезнее и постояннее, чем менее годится «советчик» для такой «роли», которую он на себя взял, и тогда будет по слову евангельскому: «если слепой ведет слепого, оба упадут в яму» (Мф.15,14).

Во-вторых, нередки ошибки, состоящие в том, что безответственный и безвольный человек, вместо того, чтобы искать волю Божию, ищет личность, на которую он может «свалить» свою жизненную ответственность; при этом он может, лишившись одного вида рабства, войти в другой. «Не будьте рабами человеков »,– говорит Слово Божие (1Кор.7,23).

Наконец, в-третьих. Порою случается и еще худшее: советчик, особенно если он еще и духовник становится кумиром в переживании ищущего; этот кумир невольно встает между человеком и Богом и заменяет ему Бога, и порою оба они – и кумир и кумиротворец не замечают случившейся беды. Особенно частыми и опасными такие кумиротворения бывают у лиц женского пола. Требуется очень большая трезвость и здравость рассуждений и духовного опыта в целом, чтобы избежать такой опасности.

Вообще, рассуждение требуется всегда при поиске воли Божией. Несмотря на то, что человеческий разум в грехопадении искажен и абсолютно ориентироваться на него невозможно: обманет и подведет; – но и обойтись без него тоже невозможно при использовании любого внешнего ориентира в поиске воли Божией. Это особенно требуется при оценке составляемых Промыслом обстоятельств так, чтобы в них ищущему открывалась воля Божия не насильственно, но доступно.

Практически почти всегда при поиске воли Божией особенно в достаточно сложных ситуациях необходимо совмещение внешних и внутренних ориентиров. К внутренним способам ориентирования относится и интуиция, более или менее духовно очищенная.

В опыте нерелигиозном интуиция и желание почти всегда являются единственными критериями выбора. Обычно, они значат даже больше, чем ход внешних обстоятельств, который лишь до некоторой степени корректирует выбор. При поиске воли Божией христианин сознает, что искаженная грехопадением интуиция, равно как и искаженный разум, не может предлагать абсолютно точных решений; порою, интерпретации разума и интуиции могут оказаться прямо противоположными воле Божией, но никто никогда не отказывается от интуитивных «прощупываний», да и не может. Еще большие ошибки при рационалистических и интуитивных интерпретациях могут быть тогда, когда интерпретируемые события носят характер чудес и знамений. Это особенно опасно, когда душа склонна к мистико-магическим переживаниям и готова видеть чудеса во вполне тривиальном «раскладе» событий. Самая большая опасность здесь в том, что человек стремится подогнать смысл событий под свои ощущения и желания.

Это бывает и тогда, когда в качестве инструмента поиска воли Божией применяется молитва. Узнавание воли Божией через молитву вообще дело непростое и требует тонкого навыка. Одной из труднейших задач при поиске воли Божией является преодоление себя уже на этом этапе, потому что воля Божия часто предлагает решения, которые начинающему «искателю» представляются горькими, а то и просто невозможными.

Но конечный смысл этого искания и самого делания состоит не в преодолении ради преодоления, а наоборот, в том, чтобы сообразовать свою волю с волей Божией. Потому что иначе только преодоление себя и своей грешной воли, во что бы то ни стало, приведет к нравственности рабской и рабскому отношению к Богу, столь характерному для ветхозаветного времени и состояния.

Христианские идеалы другие. Воля Божия есть обширное поле нравственного содержания. Те, кто руководствуется христианскими идеалами, прежде всего, ищут пути не волевого исполнения внешних и чужих указаний, а сообразования своей воли, прежде бывшей грешной и нечистой, с волей Божьей, святой и чистейшей. В этом нравственный смысл таинства крещения и всех других таинств: возрождение и преображение всего человека, включая и его волю. Для этого воля Божия, объективно «благая, угодная и совершенная», должна стать именно такой и субъективно для человека, иначе он будет искать ее тоже рабски, а найдя будет стараться лишь внешне ее исполнить, а не сообразовать со своей волей. Тем самым, он не сможет ее усвоить, т. е. сделать своей.

«Благая, угодная и совершенная» – означает, что человек говорит себе: то, к чему я раньше стремился, было гораздо хуже для меня же, чем то, что предлагает Бог; это приводило часто к плохим последствиям и только казалось мне желанным и добрым; найдя предлагаемое Богом, пусть и трудное вначале, я принимаю это как, безусловно, лучшее, и потому отказываюсь от своих решений, как мне же и неугодных.

Пока нет сердечной установки на переживание благости воли Божией, лично «для меня» неизбежны интерпретации всех возможных указаний в желательном для себя смысле. Для волюнтаристического субъективизма это дело всегда легкое. Истолковать любое сцепление обстоятельств можно прямо в обратном смысле, увидеть знамение там, где его нет; сослаться на обычное явление, как на чудо; не увидеть даже вполне очевидной подсказки после молитвы и проч.

Несколько труднее в таких случаях дело обстоит с обращением к опыту Церкви; да и то всегда можно, например, в ложном смирении сказать о себе: «мы, люди нынешнего времени, совершенно бессильны по сравнению со святыми и ориентироваться на их решения можем только условно». И даже в советах опытных людей можно услышать то, что вовсе не говорилось, а то, что говорилось, не услышать. К тому же уже выработалась такая замечательно тонкая техника рассказа, например, духовнику об определенных событиях, что заранее можно предсказать его реакцию. Впрочем, даже и при честном желании искания воли Божией дело бывает непростым в мистическом отношении, ибо здесь встает важный вопрос различения духов.

Понимание необходимости различения духов идет от апостольских времен: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1Ио. 4,1). Испытание духов – это проверка сложных вариантных решений в области духовной и в области нравственной; в прикладном смысле – это проверка соотнесенности решений с волей Божией. Такая проверка исключительно важна потому, что по аскетическому знанию ангелы тьмы имеют обыкновение и возможность притворяться ангелами света, т. е. отчасти даже и претворяться в них. Зло раскрывается неопытным людям, как видимость добра, ложь, как видимость правды, безобразие, как видимость блага и красоты. Начинающаяся как обман, подмена одного духа другим, завершается как самообман. Самообман начинается ошибкой ощущения и переживания, завершается ошибкой внешнего и внутреннего действия, ошибкой жизни, порою длящейся всю жизнь.

В святоотеческой литературе очень много написано о таких обманах, подменах и иллюзиях: о таких прельщениях; написано обычно в тонах глубокой скорби, что и понятно. Сознательно принимающий духа лжи и злобы, достоин глубокого плача. Но, во-первых, его выбор обычно соответствует его же жизненному материалу. Он говорит: я выбираю коммерцию или блуд (тем более, что это можно обозначить в более изящных терминах) или что угодно еще, но не Бога, потому что Он мешает заниматься мне всем этим. По крайней мере, тут без обмана. Кроме того, при таком открытом противостоянии скорее можно отказаться от любого безобразия, когда оно не прикидывается чем-то другим.

Но тот, кто желает жить в согласии с христианством, а вместе с тем принимает «духа лестча», говорит себе: я занимаюсь коммерцией, но не ради коммерции, а чтоб помогать другим, и тем самым, выполняю заповедь любви; или: это вовсе не блуд, а высшая и прекраснейшая степень самоотдачи; я уже перестаю жить собой, а живу другим человеком.

Такие картинки представляют собой простейшие изображения неразличения духов. Довольно частое дело – представлять мир своих страстей как мир послушания чистым добродетелям.

Гораздо серьезнее те искажения духовного опыта, которые приводят к неразличению духов в собственно духовной сфере. Апостол Иоанн продолжает: «Духа Божия и духа заблуждения (лестча) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти есть от Бога, а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста» (1 Ио. 4,2–3). Это различие Божественной правды от заблуждения лишь на первый взгляд имеет исключительно доктринальный характер, никакого отношения к нравственной сфере не имеющее. На самом деле исповедание Иисуса Христа, пришедшего во плоти, означает исповедание всей полноты правды, которую Он, воплотившись, принес на землю, иначе это исповедание не Христа, а теории (духа лестча). Именно такое понимание открывает апостол Иоанн Богослов в других местах этого послания. « Что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем Его заповеди. Кто говорит: я познал Бога, но заповедей Христа не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины» (2, 3–4). «Дети Божии и дети дьявола узнаются так: всякий не делающий правды не есть от Бога, равно, как и не любящий брата своего"(3,10). « Имеющий Сына Божия, имеет жизнь; не имеющий Сына Божия, не имеет жизни» (5,12).

Итак, различение духов и проверяется практикой и приводит к практической жизни по объективному нравственному устройству. Различение и испытание духовной и нравственной жизни более всего необходимо там, где особенно велика опасность непонимания. Здесь, прежде всего речь может идти о взаимосвязи конкретной жизненной практики с покаянно-смиренным строем души.

Никакая деятельность не важна сама по себе, но лишь в связи с тем нравственным сознанием, с тем строем души, которым эта деятельность вызвана, которым она сопровождается, который она выражает и который является ее результатом. Подлинный дух всегда свят, чист, невозмутим, смирен, правдив и свободен. Дух лукавый нечист, и в нем всегда есть нечто неопределенносмутное, часто уныло-тоскливое и элегическое, поэтически-душевное. В нем нет никогда правды, даже если все построено на материале правды и ужасно похоже на правду; он взывает к гениальностям и высоким оценкам, в частности, к духовным самооценкам. Любя возвышенно говорить о свободе, он подлинную свободу отвергает, практически заменяя ее своеволием; вообще же он всегда несет зависимость и сеет ее повсюду.

Конечно, при осознании необходимости различения духов, речь даже теоретически не может идти о тех людях, которые не признают Иисуса Христа, пришедшего во плоти; или даже теоретически признавая, не соотносят это признание со своей жизнью. Таким образом, отвергая нравственное устройство, принесенное Спасителем или даже признавая его высоту, они никогда не встают на путь творения воли Божией.

Различение духов нужно, и им следует заниматься тем, кто на деле стремится искать волю Божию. Чтобы эта проблема не стала слишком теоретической, необходимо осознавать, где вообще находится область различения духов, в чем их дыхание животворное в одном случае и тлетворное в другом – надо распознавать духовные содержания.

Прежде всего – необходимо распознавание в себе самом, насколько нелицемерна настроенность на чистый и строгий поиск исполнения воли Божией. В этом отношении в свете совести необходима честная проверка: не занимаешься ли ты интерпретациями, желанными и угодными тебе. Необходимы постоянные частные покаянные проверки на все признаки лукавого духа; когда речь идет о религиозных переживаниях, то прежде всего – не ищешь ли ты в этих переживаниях, главным образом, тонких удовольствий и наслаждений.

Во-вторых, это различение духов необходимо во всех душевных веяниях и в их окрестностях, во всех настроениях и суждениях мира, в общественном мнении, во всяких едва ощутимых эманациях душевных пространств. Здесь различение духов облегчено тем, что можно заранее знать, что почти всегда в этих пространствах действует только дух лукавый, особенно же в так называемых средствах массовой информации. Различение духов необходимо в литературе. Это различение особенно и нужно и сложно в сочинениях, имеющих «смешанный» характер, т. е. где вперемешку даны явления чистого и нечистого духов. Для начинающего, не умеющего различать, не имеющего ясных критериев человека, даже и произведения совершенно нечистого духа могут показаться чистыми.

Наконец, чрезвычайно существенно различение духов в людях, особенно имеющих влияние на других. Здесь принцип различения примерно тот же, что и с книгами, но все гораздо тоньше, серьезнее, сложнее и драматичнее; да и человека, как книгу, не отодвинешь. При различении духов есть и специфическая опасность: сделать это занятие родом бесцельной игры. Различение духов, как и все вообще искание воли Божией имеет смысл лишь тогда, когда в конечном итоге направлено на исполнение воли Божией.

«Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7,2). «Не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут» (Рим. 2,13). Итак, изучение, искание, постижение воли Божией имеет великую цену, но не само по себе, но как собирание материала, который необходимо реализовать. Слушание – ради послушания.

Воля Божия, когда такая задача ставится, реализуется в самой практике жизни. В свою очередь, практика жизни, включая ее нравственную окраску, зависит от принятых установок. Таким образом, следующим моментом исполнения воли Божией становится принятие верных установок. Прежде всего, речь идет о двух типах взаимосвязанных установок: во-первых, что абсолютно недопустимо для исполнителей воли Божией, и во-вторых, что безусловно обязательно, и это относится как к установкам самого общего характера, так и вполне к конкретным. Так, прежде всего, принимается главная нравственная установка, с которой начинается объективно-нравственная жизнь: следует обязательно исполнять все заповеди Божии (и обратная ей, отрицательная: заповеди Божии нарушать нельзя).

Интенсивность самого принятия установок на деле бывает совершенно различной. От размягченного типа: «конечно, это было бы хорошо, но...» до чрезвычайно максималистского святоотеческого характера: «лучше смерть, чем грех». Точно такой же, но несколько иначе акцентированный характер имеют установки типа: «полное изъятие зла из моей жизни там, где это возможно» и наоборот – стремление к максимальному внедрению добра в жизнь.

Одновременно с этим воля Божия предлагает принять еще одну установку общего характера: понятия «добро» и «зло» принимаются теперь не в привычных индивидуальных представлениях, как прежде, а в тех ориентациях, которые открываются Богом через Священное Писание и учение святой Церкви.

Исполнение воли Божией в этом отношении может оказаться значительно более сложным, чем это представляется, потому что отказ от собственных представлений о добре и зле есть такое изменение личности, которое совершается только в болезненном покаянии.

Такого рода установки могут иметь и более частный, конкретный характер; например, установка на послушание духовному отцу, и напротив – на невозможность непослушания. Или даже более конкретно: на твердую решимость в исполнении какого-либо нравственного установления – положим, на чтение ежедневного акафиста или на обязательный ежевечерний покаянный самоотчет.

Следующим шагом в исполнении воли Божией может стать решимость, а затем и осуществление действий, направленных на искоренение греховных привычек. И здесь важно подойти к делу без романтических представлений, в частности, о своих возможностях, но и без лицемерных ощущений своего бессилия. Поэтому главное внимание следует уделить тем привычкам и склонностям, которые носят скорее случайный и внешний характер, чем природный и органический, потому что последние искореняются и по явлениям и по сути очень трудно и медленно (например, раздражительность), а то и не искореняются до конца жизни, даже при серьезной внутренней решимости.

В плане исполнения воли Божией на первое место следует поставить те действия, по отношению к которым воля Божия выражена достаточно определенно и однозначно, особенно в нравственной сфере, т.е. заповеди и другие установления, а также различные церковные нормы, имеющие всеобщий характер, т.е. не требующие специального личного труда для познания особенной, личностно направленной воли Божией.

Из этого не следует, что указания воли Божией, направленные личностно, могут иметь меньшее значение. Напротив, они могут быть чрезвычайно важными. Например, к некоему лицу направляется конкретный призыв Божий к священнослужению. Такой призыв есть конкретизация общего призвания Бога: «следуйте за Мной»; личная необходимость честного и благочестивого священнослужения есть выражение общей установки на служение и запрещение закапывать свои дары.

В этом отношении очень важна постоянная готовность, выраженная в постановке вопроса: «что Бог хочет лично от меня?» (как в самом общем смысле, так и в конкретных ситуациях. А затем – собирание решимости исполнить решение Божие, каких бы жертв это не потребовало.

В самом исполнении воли Божией одним из важнейших и постоянных элементов будет устранение внешних и внутренних препятствий с того пути, на который личность поставлена волей Божией. На первый взгляд наиболее непреодолимыми представляются препятствия внешние; на самом деле, такими их представляют собственные интерпретации, которые и оказываются частью той системы, которая выстраивается внутренними препятствиями.

Различные дьявольские усилия и мощные влияния мира, увлекающие душу человека на пути неверия, греха и своеволия, чрезвычайно усиливают в душе человека те процессы, которые стремятся увести его с пути правды Божией, но главное в этом отношении – это борьба с собой. Она заключается в том, чтобы, прежде всего, правильно и точно оценивать возникающие в душе, как помыслы, так и сильные устойчивые движения, суть которых в противлении воле Божией; а оценив, различными способами преодолевать.

Если речь идет о простых помыслах, то самое верное – отсекать их простым же молитвенным движением. При более постоянных действиях преодоление, разумеется, более сложно, в этот процесс включаются и длительные молитвенные и покаянные переживания, и серьезная работа ума, и напряженные волевые усилия. Собственно, преодолением препятствий на пути исполнения воли Божией, она уже наполовину и исполняется, потому что через эти действия душа человека все более очищается. И это уже само по себе составляет волю Божию. Кроме того, душа по мере очищения становится все более способной к творческому совершению воли Божией вообще во всех отношениях. Но самое главное в том, что в очищающуюся душу вселяется Дух Святый, для Которого нет места в неочищенной душе, и вселившись, Он и становится главным

Делателем, исполняя в жизни человека волю Отца Небесного. В конечном итоге, на это, главным образом, и должны быть направлены основные духовные, нравственные и волевые усилия человека – так выстроить свою жизнь и душу, чтобы Бог Сам стал главным Действователем.

Но обычно, это даже и при теоретическом понимании дается долгим опытом постепенного смирения, во время которого человек, в силу своей нравственной честности старается исполнять познаваемую и видимую волю Божию своими собственными усилиями, пока они окончательно не истощатся в борьбе с собой и за себя. Только тогда, познав свою недостаточность, он, как тому и следует быть, покаянно и смиренно начинает взывать к милости Божией, и всесильная воля Божия начинает совершаться над ним смирившимся. Но это и не у всех и не всегда.

Эти делания по сообразованию воли человеческой с волей Божией и по исполнению воли Божией описаны во многих трудах опытных подвижников благочестия, как частного, так и общего характера. В них представлены порою очень подробные и детальные схемы жизни, согласованные с этими основаниями. В частности, в книге свят. Иоанна Максимовича «Илиотропион» («Подсолнечник») описаны все известные способы согласования воли человеческой с волей Божией (подобно тому, как подсолнечник поворачивает свою головку в зависимости от движения Солнца в течение суток). Книга свят. Феофана Затворника «Путь ко спасению» представляет собою подробнейшим образом содержательно и хронологически расписанную схему духовно-нравственной жизни христианина.

Исполнение воли Божией человеком – это исполнение воли Божией о человеке вообще и воли Божией о конкретной человеческой личности, потому что каждому человеку Бог дает свои дары, а следовательно, и свои указания по реализации этих даров. В свободном и сознательном исполнении этих заданий личность раскрывается, как образ Божий, имеющий, следовательно, нечто общее с Богом, а значит и со всеми другими личностями, созданными Богом по единому для всех Первообразу, но она раскрывается и как уникальное, живое, доброе, умное и прекрасное явление духовного и нравственного мира.

Жизнь человека по внешнему строю проста и однообразна. Работа – домашние дела – семейное общение – другие виды общения – разные виды отдыха – физиологические потребности – и все. Кажется, автоматизм пустоты. И если для человека Бога нет – и правда – наступает автоматизм пустоты, иллюзорно окрашенной. Но открывается человеку Бог, и если только он рискует делать шаги навстречу Богу, и в этих действиях заключается воля Божия, перед ним открывается подлинное величие Божие и весь мир в творениях Божиих, и он сам в мире. Все наполняется смыслом, и полнотой, и глубиной, и возвышенностью, и жизнь одухотворяется, и свет просвещает его душу. По внешнему строю почти все его дела остаются такими же, какими они были и прежде, и каковы они суть у его родственников, соседей и сотрудников, не узнавших Бога, не узнавших и себя. Более того – его жизнь по внешнему течению становится труднее, чем у них. Он исполняет волю Божию, и все обыденные его действия становятся иными, иногда очень заметно, а иногда прикровенно. « Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1Кор. 10, 31).

В этом и есть воля Божия – чтобы Божественные смыслы, зовы и вдохновения пронизывали всю жизнь человека, во всех ее самых будничных проявлениях. Воля Божия – видеть свое создание в той славе Своего образа, в который Он его создал. И для того, чтобы эта святая воля осуществилась, Первенцем из этого мертвенного мира, отринувшего послушание воле Божией, был послан, и родился, и воплотился, и был распят, и воскрес первый совершенный Человек, и тем дано всем войти в послушание воле Божией и в славу Его. Таким образом, христианская нравственность – это не выполнение свода правил, наряду с другими человеческими правилами, а вхождение в жизнь, полную святых истинных смыслов. Это жизнь, в которой человек выполняет свое предназначение, это жизнь сверхмысленной правды, великолепной красоты и совершенного блага. Это жизнь возрожденного человека. Жизнь в Боге и с Богом.