B. H. Залесская. К интерпретации символики литургических сосудов из собрания Государственного Эрмитажа

Символика воды и предназначавшихся для нее культовых сосудов, их связь с божественными силами известны с момента зарождения цивилизации. В ритуале почитания этой природной стихии каждая эпоха имела свои отличительные черты. Проявились они и в период средневековья как непосредственно в богослужении, так и в окололитургической практике, связанной с нуждами паломников.

В собрании византийского отделения Эрмитажа имеется несколько предметов, на примере которых может быть раскрыта символика воды в литургическом действе: 1. как символа очищения и возрождения; 2. как знака присутствия Бога. Для первого случая достаточно характерным образцом являются изображения на евхаристическом блюде епископа Патерна (конец V в.) ⁴⁰³. На бортике этого сосуда в извивах виноградной лозы представлены девять сцен: голуби по сторонам корзины, агнцы в виноградной лозе, павлины у вазы, голуби, клюющие грозди винограда, козлики по сторонам вазы, клюющие виноград павлины, голуби по сторонам вазы, утки по сторонам корзины, олени, пьющие из вазы. Перед нами типичные для ранневизантийских памятников, полные сакрального смысла изображения животных и птиц, заключенных в так называемую «населенную лозу» ⁴⁰⁴. В такой символической конструкции лоза отождествлялась с древом Иессевым ⁴⁰⁵, а последнее – с древом жизни. Корзины намекали на чудо с хлебами и рыбами, помещенные в них грозди винограда и хлеб – на таинство евхаристии, вазы – фонтаны жизни – связывались с крещением в его эсхатологическом понимании ⁴⁰⁶. Птицы, прежде всего голуби и павлины, олицетворяли бессмертие души ⁴⁰⁷ , олень

– Христа, победившего змея ⁴⁰⁸ , а птицы и животные по сторонам вазы – души, стремящиеся к истине. Таким образом, на блюде была символически представлена сцена евхаристии, суть которой – утверждение истинного учения, побеждающего смерть и силы зла и дающего вечную жизнь душам приобщившихся. Такие композиции типичны для мозаичных полов IV–VI вв. ⁴⁰⁹ , но редки в изображениях на литургической утвари. Единственной и не очень близкой аналогией бортику блюда Патерна может считаться золотая чаша из Врапа (Албания) ⁴¹⁰, а наибольшее сходство по структуре и характеру декора – сочетанием «живописного» бортика и графически врезанной хризмы – обнаруживает блюдо епископа Евтихиана (VI в.), найденное в 1963 г. в Кумлуке (древняя Коридалла) около Анталии ⁴¹¹.

Вода как символ возрождения присутствует и в изображениях на изготовлявшихся для паломников светильниках. Несколько таких предметов, происходящих из раскопок в Северном Причерноморье, имеется в Эрмитаже ⁴¹². На щитках ламп – опирающаяся на две колонки арка, под ней – заполненный точками треугольник. Эта арка, как можно заключить по эвлогиям, привозимым паломниками из Сирии и Палестины ⁴¹³, была условным изображением храмика-усыпальницы, прежде всего Гроба Господня. В последнем случае она воспринималась в космическом плане как свод вселенной ⁴¹⁴. Подобные архитектурные конструкции были обычны для изображения языческих тихейонов и героонов, равно как и генетически связанных с ними христианских мартириев, и имели двоякую символику: с одной стороны, они свидетельствовали о мученической смерти, с другой – арка как знак триумфа указывала на посмертное торжество. При наличии под сенью конструкции, сходной с бассейном, арка обозначала крещальню. Такой случай как раз имеет место в рассматриваемом примере. Помещенный под аркой треугольник является знаком водного пространства, причем количество углов ассоциируется с тремя строками в печи Навуходоносора, где огонь, по словам греческой Минеи, чудесным образом «превратился в воды Иордана» ⁴¹⁵. Сочетая иконографические признаки мартирия и баптистерия, эта композиция есть символ Возрождения. Письменные источники и данные эпиграфики указывают на прямую смысловую связь между баптистерием и уже упоминавшимся райским «фонтаном жизни». Так, в Книге Понтификов купель, поднесенная Константином Великим в Латеранский Баптистерий, названа Fons Vitae, а на крещальне в Сан Джованни-ин-Фонте имеется надпись, гласящая: «Fons hic est vitae, qui totem diliut orbem» «Это фонтан жизни, который очищает весь мир». Изображение крещальни-мавзолея на ранневизантийских памятниках должно было свидетельствовать о связи трех таинств: крещения, смерти и воскресения. При крещении язычник как бы уходит из жизни, одновременно появляясь на свет как христианин. Блаженный Августин так формулирует эту идею: «В крещении мы умираем вместе с Христом и воскресаем вместе с Ним к новой жизни» ⁴¹⁶.

В число привозимых паломниками реликвий входила и освященная, хранившаяся в особых ампулах вода. Формы таких сосудов были довольно разнообразны: это и микроамфоры, и стеклянные – тапа античных бальзамариев – капсулы, и подвесные двуручные кувшинчики из стекла и глины. В Эрмитаже хранится не имеющий аналогий и датируемый VIII–IX вв. кувшинчик с шаровидным туловом, на котором помещена двустрочная греческая надпись, почти тождественная тексту псалма 85:6 (молитва Давида): «Услышь, Господи, сказанное мною, услышь вопль мой и внемли гласу моления моего» ⁴¹⁷. Близкие по смыслу надписи, содержащие обращение к Богу, а иногда и прямо указывающие на Его присутствие и защиту, известны на нескольких сосудах для воды. Это, в частности, найденный во Врапе серебряный кувшинчик, хранящийся в музее Метрополитен ⁴¹⁸. На нем выгравировано начало 3-го стиха псалма 28: «Глас Господень над водами. Аналогичные надписи имеются и на бронзовых кувшинах из раскопок в Коринфе ⁴¹⁹. Текст псалма 28 служил оберегом, о чем свидетельствует его шестикратное повторение на коптской деревянной пластинке-филактерии VII в. ⁴²⁰

Стих третий 28-го псалма входит в литургические чтения Козьмы Маюмского, оглашаемые при освящении воды в день Богоявления: «Я услышал, Господи, голос Твой, который Ты назвал гласом вопиющего в пустыне; когда Ты возгремел над многими водами [Иордаиа], свидетельствуя о Твоем Сыне» ⁴²¹. Вероятнее всего, перечисленные кувшины, как бронзовые, так и серебряные, предназначались для хранения освященной воды. Однако ее вместилищем могли быть и не столь привычные по форме сосуды. Ирмос Козьмы Маюмского наличествует на бронзовой статуэтке Диониса (Эрмитаж), которая найдена в 1867 г. на Дону при случайных обстоятельствах ⁴²². Голову Диониса некогда украшал венок, а плечи его покрывал плащ – об этом говорят сохранившиеся на голове и торсе бога отверстия для креплений. Текст псалма 28:3, начинающийся с крестика, был выгравирован на пояске, а клейма с крестообразными монограммами – два на груди и по одному на бедрах, – очевидно, в то время, когда изваяние языческого бога приспособили для христианских культовых целей. Упомянутый выше кувшин из Врапа принято датировать VIII в. Подражающие клеймам крестообразные монограммы на его дне как по структуре, так и по некоторым грамматическим особенностям надписей (появление родительного падежа в формуле «рабу Твоему») относятся к типу монограмм, характерному именно для иконоборческого периода и не выходящему за пределы VIII в. ⁴²³ Надписи на кувшинах с текстами псалмов могут свидетельствовать в пользу их создания как раз в период иконоборчества. Именно Псалтирь была той книгой Священного Писания, к которой чаще всего прибегали для обоснования своих идейных позиций как иконоборцы, так и иконопочитатели. Общеизвестно также, что миниатюры псалтирей этого времени по своей политической и идейной направленности принадлежат к числу основных памятников изобразительного искусства, освещающих эпоху иконоборчества. Учитывая сказанное, группу предметов с текстами псалмов, в том числе и вторично использованные античные памятники, такие как эрмитажный Дионис, следует считать особенно характерной для VIII–IX вв.

Так же, как и на серебряном кувшине из Врапа, на статуэтке Диониса имеются подражающие византийским клеймам четыре гравированных круга с вписанными в них монограмматическими крестами. На груди в двух клеймах видны завершающие концы крестов литеры, из которых складывается традиционная формула: «Господи, помоги». Имя того, кто взывал к помощи Бога, передано также монограмматически в кружках на бедрах юноши. За этими не очень четко сохранившимися литерами можно предположить имя: «Варфоломей, сын Тимофея». В последнем случае окончание родительского падежа читается достаточно четко.

Надписи подобного содержания обычны и для вотивных предметов, и для находившихся в домах христиан и используемых для личного благочестия. Подношение в церковь ввиду чисто языческого обличия скульптуры исключается. Следовательно, она должна была находиться в доме верующего. Как же использовалась полая бронзовая статуэтка для хранения священной воды? Исходя из того, что отверстие на голове Диониса сходно с горловиной водолея, а также из формы и предполагаемых средних размеров стеклянных паломнических сосудов для елея или воды, можно предположить, что статуя Диониса, подвергшаяся в раннее средневековье доработке, стала служить своеобразным хранилищем священного вложения. В этом случае стеклянная капсула типа тех, которые привозили пилигримы из Святой Земли ⁴²⁴, через отверстие в голове помещалась внутрь фигуры, а отверстие на голове запечатывалось воском.

Рассмотренные примеры показывают, что полными символического смысла оказывались не только традиционно применявшиеся при богослужении сосуды – потиры, дискосы, рипиды и т.д., но и предметы утилитарного назначения (лампы, кувшины), использовавшиеся для личного благочестия. Именно для таких целей, вероятнее всего, и была приспособлена статуэтка Диониса, поскольку сам образ античного бога и, особенно, виноградная лоза занимали значительное место в раннехристианской символике.

.