Глава II. Церковно-приходские школы и всеобщее образование

Вопрос о согласовании интересов Церкви и государства в области народного образования встал со всей остротой в XIX – начале XX в. во всех тех европейских государствах, в истории которых Церковь играла видную роль. Так, в республиканской Франции, вставшей на путь внерелигиозной государственности, на путь полного разрыва между государством и Церковью, вопрос был решен категорическим и насильственным способом: закрытием всех конгрегациональных школ и полным изгнанием духовенства из народной школы и отменой преподавания Закона Божия.

Совершенно иная ситуация имела место в Англии, для которой оказалось неприемлемым государственное насилие над личностью верующего, имевшее место во Франции. Государство и Церковь в Англии искали соглашения, компромисса, «модус вивенди». Светских школ в Англии, подобных русским земским или министерским, вообще не было до 1870 года, когда был принят школьный закон Форстера, создавший выборную единицу школьного управления, – нечто вроде русского уездного училищного совета. Задачей школьного управления было обеспечение достаточного количества школ путем назначения и сбора особой обязательной местной школьной подати.

В 1902 году, когда в России было издано «Положение о церковных школах», в Англии был издан закон Бальфура, которым было упрочено законное положение церковной школы наряду со светской, причем в большей степени, чем это было сделано в России. Различие заключалось в том, что в Англии в 1902 г., в отличие от России, был решен вопрос об отношении местных органов самоуправления (соответствующих земствам в России) к церковным школам: церковные школы стали получать на свое содержание не только деньги из казны, но и пользоваться соответствующей долей из местных налоговых средств. Закон Бальфура привел к стремительному росту народного образования, главным образом, за счет церковных школ. Через три года после введения этого закона светских школ в Англии было 6800 с 3 500 000 учащихся, а церковных 13 600 приблизительно с тем же количеством учащихся. Так же, как и в России, вопрос о церковных школах вызвал в Англии напряженную парламентскую борьбу.

В Германии государственное положение церковной школы определялось в значительной степени специфической организацией крестьянской общины, где мелкая земская единица была одновременно и гражданской и церковной общиной, в которой пастору принадлежала руководящая роль. Этим прежде всего обуславливалось политическое могущество католической партии центра в германском парламенте, которая, имея устойчивое большинство, утвердила церковный характер и церковную инспекцию в народных школах. Новый школьный закон, принятый в Пруссии и вступивший в силу с 1 апреля 1907 года, лишь подтвердил руководящую роль духовенства в народной школе. В этом законе утверждался конфессиональный (вероисповедный) характер школ; для католического и протестантского населения устанавливались раздельные школы с учителями только соответствующего вероисповедания; для отдельных смешанных школ устанавливались особые нормы.

Сравнивая это положение с ситуацией в России, Н. Тичер в «Прибавлении к Церковным ведомостям» писал: «Если мы теперь сравним церковную инспекцию в Германии с русской церковно-школьной инспекцией, то несомненно должны признать, что наша инспекция находится в положении далеко более нормальном и правильном, чем в Германии. По нашим законам, священник является желанным учителем в народной школе; кроме того, наше духовенство получает в семинарии солидную практическую и теоретическую подготовку к учительской деятельности, чего нет у немецкого духовенства. Но особенно важно то, что у нас отдельно выработались типы светско-народной и церковно-народной школы. Народная школа в Германии должна починяться духовенству во всяком случае, ибо оно инспектирует все школы. У нас те учителя, которые по личному убеждению не выносят светского режима в школе, могут иметь прибежище в церковной школе; и наоборот, лица, по убеждению не согласные с идеей церковной школы, имеют выход в школу светскую. Таким образом, при нашем школьном дуализме создаются реальные основания для жизненного улаживания принципиальных разногласий и для прогресса школы в ту и другую сторону»¹⁴⁹.

Вопрос об отношении между Церковью и государством в области народного просвещения, вставший в России в XIX в., определялся историческими особенностями России, как государства, неразрывно связанного с Церковью в самых своих истоках.

До эпохи Петра I единственным содержанием образования на Руси служила религиозная истина в ее православно-церковном виде. В этой истине черпали свою духовную силу строители и защитники московской государственности. Однако при Петре I государство начало заявлять свои права на руководство народной мыслью. «Европейская культура последнего времени, – писали «Церковные ведомости», – отличается небывалым развитием государственной идеи. Государство является в настоящее время могучим фактором, захватывающим и регулирующим все, – не только область народного просвещения, но и жизнь частных предприятий и даже, в известной мере, жизнь частных лиц. Все понемногу отходит к государству... Начало такого порядка вещей не трудно проследить и в России, начиная с царствования, когда был, например, издан указ, запрещавший монаху держать у себя в келье перо и чернила, и особым указом было повелено, чтобы духовники открывали уголовному следователю грехи, сказанные на исповеди»¹⁵⁰.

Затем при Екатерине II были отобраны церковные земли до 1 миллиона десятин; приобретение новых имуществ и земель было обставлено особыми затруднениями. Это привело к значительному обеднению Церкви и лишило ее возможности разворачивать школьно-просветительную деятельность; возникшее в то время стесненное, зачастую бедственное положение духовенства, лишило его достаточных средств даже для собственного образования.

Хотя в течение XIX в. церковные средства снова начали возрастать, однако независимость народных школ от влияния Церкви не располагало Церковь к проявлению активности в развитии школьного дела. Духовенство не было заинтересовано в том, чтобы тратить церковные средства и собирать пожертвования на школьное строительство при условиях, которые были, например, в 60-х годах, когда в земских школах было не больше двух уроков Закона Божия в неделю, а учителя из демократической интеллигенции подрывали у детей основы всякой религиозности.

Церковно-приходские школы издавна существовали на Руси, но особенно значительного роста они достигли в начале 60-х годов XIX столетия. К марту 1865 г. их насчитывалось до 21 420 с 412 542 учащимися¹⁵¹. Но рост школ продолжался лишь до тех пор, пока школы оставались под непосредственным заведыванием приходского духовенства.

Однако положением 14 июня 1864 г. о начальных народных училищах церковно-приходские и воскресные школы подчинялись губернским и уездным училищным советам, составленным из представителей различных министерств, а также земств, которым было предоставлено право попечения о народном образовании, преимущественно в материально-хозяйственном отношении (ст. 7 положения от 1 января 1864 года о земских учреждениях). Таким образом, самостоятельность духовенства в деле народного образования была уничтожена.

Правда, в «Высочайшем повелении» от 10 января 1862 г., предшествовавшем закону 1864 г., утверждалось в обтекаемой форме «учрежденные ныне и впредь учрежденные духовенством народные училища оставить в заведывании духовенства с тем, чтобы Министерство Народного Просвещения оказывало содействие преуспеянию оных, по мере возможности». По статье 19 закона 1864 года местный епископ был даже сделан председателем губернского училищного совета. Однако провозглашенное право для духовенства открывать школы почти не нашло практического осуществления. Основная роль в школьном деле перешла к министерству и земствам, потому что в их руках были все необходимые денежные средства: у министерства – из казны, у земств – из местного налогового обложения.

Церковно-приходские школы были лишены всякой материальной поддержки. Обер-прокурор Св. Синода Д. А. Толстой в своем обращении 5 марта 1866 года к председателям земских управ просил о помощи со стороны земств церковно-приходским школам.

При обсуждении того же вопроса в заседании Комитета Министров 17 марта 1881 года министр финансов Абаза заявил, что «преследуемая правительством цель, – доставить народной школе нравственно-религиозное основание, – столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первоначальной важности, что Министр Финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии Государственного Казначейства, счел бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства».

Он далее выразил мнение, «что православное духовенство ближе подходит под условия, соответствующие его назначению, в качестве руководителя начальных училищ, чем учителя и учительницы народных школ, среди которых нередко возникали самые вредные и опасные для общества элементы». В заключение министр финансов находил «совершенно справедливым и целесообразным, чтобы духовенству была оказываема, в пределах возможности, потребная со стороны Государственного Казначейства денежная поддержка».

Результатом всех этих обсуждений было постановление Комитета Министров от 26 января 1882 года, по которому дело передавалось на дальнейшее рассмотрение обер-прокурору Св. Синода для согласования вопроса с другими ведомствами. По предложению К. П. Победоносцева, определением Синода от 17–25 сентября 1882 года была учреждена специальная комиссия под председательством члена Синода, архиепископа Холмского и Варшавского Леонтия. В состав комиссии вошли: от духовного ведомства С. И. Миропольский, от Министерства народного просвещения Е. М. Феоктистов и П. А. Анпин, по особому приглашению обер-прокурора: С. А. Рачинский и Т. И. Филиппов при делопроизводителе В. И. Шемякине. На заседания комиссии приглашались также земские деятели по народному образованию: И. Н. Шатилов, Квашнин-Самарин и др.¹⁵²

Тот же официальный журнал Святейшего Синода по этому поводу писал:

«...Обучение святым и серьезным делом, и не могло не способствовать распространению в народе отрешенной от Церкви грамотности. Священник в школе своего прихода не мог быть руководителем и воспитателем подрастающих поколений, а являлся лишь наемным урокодавателем по Закону Божию, во всем подчиненным почти исключительно светскому начальству. При таких обстоятельствах положение его в местном училище было иногда до того стеснительно и невыносимо, что заставляло его уклониться и от той небольшой доли участия в школьном деле, какая предоставлялась ему положением о народных училищах»¹⁵³.

Не удовлетворило требованиям духовенства и «Положение о народных училищах» 1874 года. Согласно этому Положению, председателем преобразованных училищных советов стал предводитель дворянства, избиравшийся дворянским сословием; ни образовательный ценз, ни знакомства с педагогической деятельностью от предводителя дворянства не требовалось. В училищный совет входил представитель от духовного ведомства, однако он был мало заметен среди других членов совета, более сильных по своему общественному положению и влиянию. Кроме того, представителем духовного ведомства обычно назначался законоучитель городского училища или другого учебного заведения, состоявшего в ведении Министерства народного просвещения, т. е. лицо, зависимое от Министерства по служебному положению, не могущее быть вполне самостоятельным из опасения лишиться службы и пенсии. Таким образом, за воспитание детей, в том числе религиозно-нравственное, отвечал предводитель дворянства и школьный инспектор, которые даже не обязательно были православными.

В «Положении Комитета Министров» от 12 июля 1879 года по поводу особого совещания о народном образовании, проходившего под председательством графа Валцева, было высказано утверждение:

«Духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведывании народными школами. Такое участие служителей Церкви, по мнению Комитета, необходимо для того, чтобы удовлетворение потребностям народного просвещения не шло путем ложным, а потому вредным для народной нравственности и для общественного порядка. Никакое просвещение, а тем более первоначальное, не может дать благодетельных плодов, не будучи освещено светом веры, и если предоставление повсеместно православному духовенству надлежащего влияния на народную школу ныне на практике затруднительно, то достижение этого в возможно близком будущем должно быть поставлено целью согласованных к сему стараний Министерства Народного Просвещения и Духовного Ведомства, при поддержании тех благих начал, кои преподаны Его Императорским Величеством в Высочайшем рескрипте на имя Министра Народного Просвещения от 25 декабря 1873 года. Большинство земств осталось глухо к его призыву. Духовенство, лишенное необходимых средств на содержание церковных школ, вынуждено было передать их в ведение земства с переименованием и преобразованием в начальные народные училища, согласно положению 14 июня 1864 года, а в некоторых случаях – совсем закрыть школы. Число церковно-приходских школ стало быстро уменьшаться, так что к 1884 году их оставалось всего 2903»¹⁵⁴.

Вместе с уменьшением числа церковно-приходских школ и увеличением количества земских и министерских школ стало падать и влияние духовенства на народное образование, которое стало предметом особого внимания со стороны либеральной «народнической» интеллигенции того времени.

В царствование Александра III были предприняты действия, направленные к ликвидации последствий многих реформ предыдущего царствования. Было, в частности, пересмотрено и отношение к народным школам. В рескрипте Александра III на имя министра народного просвещения от 25 декабря 1873 года было заявлено, что при утвердившейся в то время постановке дела «народные школы, вместо служения истинному просвещению молодых поколений, могут быть обращаемы в орудие растления народа, к чему уже и обнаружены попытки. Здесь намекается на революционную антиправительственную пропаганду, которую вели учителя-народники. Число уроков по Закону Божию было сокращено до 2-х в неделю, так что этот предмет обучения, занимавший центральное место в программах церковно-приходских школ, как бы терялся среди множества других предметов. Чтению церковных и священных книг, изучению богослужебного славянского языка, церковному пению уделялось все меньше внимания». «Классные книги для чтения, – писали «Церковные ведомости» в 1909 г. об этом периоде, – наполнялись пустыми рассказами и песнями, что вызывало справедливое неудовольствие народа, привыкшего считать дело обучения святым и серьезным делом, и не могло не способствовать распространению в народе отрешенной от Церкви грамотности»¹⁵⁵.

Страстным защитником церковной школы был педагог-славянофил С. А. Рачинский. «Дайте народу сознательное христианство, – писал он в одной из своих статей, – проведите христианство в его жизнь, сделайте русский народ народом святым, угодным Богу, – и вы ответите на запросы народной души»... «Такого образования и воспитания не получил еще ни один народ мира. Пусть получит его народ русский, который должен сказать свое жизненное слово прочим народам Востока и Запада, ждущим нового откровения, и, без сомнения, он скажет его, если просвещение русского народа произойдет в церковном духе. Судьба целого мира зависит от будущности русского народа». Обращаясь к будущим пастырям, он говорит: «Историческая минута, переживаемая нами, минута страшная. При вашей жизни, на ваших глазах совершится приобщение путем быстро разрастающейся грамотности, многочисленнейшего из христианских народов мира к первым ступеням жизни сознательной. И этот народ – вам не чужой, вы плоть от плоти, кость от костей его, вы призваны быть солью безмерной земли, им постоянно расширяемой»¹⁵⁶.

После долгих обсуждений была учреждена комиссия Комитета Министров для выработки устава начальных школ. Душой и вдохновителем комиссии был С. А. Рачинский, знаток школьного дела, непосредственно знакомый также с народным бытом и потребностями народного образования. Первое заседание комиссии имело место 20 октября 1882 года.

По предположениям комиссии, все школы – министерские, земские и церковные должны были иметь общую программу с усилением церковного элемента и именоваться приходскими. Для непосредственного управления школами должны были служить приходские попечительства при наличии министерской инспекции из духовных и светских лиц, священников-наблюдателей за церковными школами (по 2 на уезд) С. А. Рачинский предлагал назначать по выбору уездных земских собраний. Предполагалось восстановить в губернских училищных советах председательствование епархиальных архиереев, как это было в конце 1860-х – начале 1870-х годов.

Однако эта программа объединения всех школ под церковным руководством была отвергнута, о чем разъяснили комиссии обер-прокурор и министр народного просвещения.

Комиссия после этого сосредоточила свои усилия на разработке правил организации церковно-приходских школ, которые, по ее мнению, были единственно правильным типом начальных народных училищ. Комиссия постановила, чтобы Закон Божий занимал преобладающее положение в церковно-приходской школе, а все остальные предметы имели бы второстепенное, вспомогательное значение. При этом имелось в виду не только изучение учебников, а чтение Священного Писания и святоотеческих книг, приучение к основам христианской нравственности, к хранению обычаев и преданий Церкви. Важное место уделялось изучению церковнославянского языка и церковному пению. Для того, чтобы повысить уровень общего образования в школе, комиссия назначила 4-летний курс обучения с двумя учителями. Для желавших продолжать учение в возрасте от 12 до 16 лет предполагалось устройство уездных высших народных училищ, также с четырехлетним курсом.

К преподаванию в приходских школах комиссия считала необходимым привлекать главным образом священников, а при невозможности – диаконов или псаломщиков. Светские учителя допускались лишь под непосредственным руководством и наблюдением священников. Высшее управление церковно-приходскими школами комиссия проектировала предоставить епархиальному архиерею. Значительную долю материального обеспечения школ должны были принять на себя приходские попечительства. В период работы комиссии общее число церковно-приходских школ составляло 4348, на содержание которых ежегодно расходовалось 220 000 руб., в том числе от приходов и попечительств – 26 000 руб., от земств – 40 700 руб., частных пожертвований – 24 500 руб. и пособий училищных советов из сумм Министерства народного просвещения – 15 300 руб., остальные средства получались от сельских обществ.

По мнению С. А. Рачинского, государственные ассигнования должны были составить 120 руб. в год на каждую школу. Остальную, большую часть расходов, должно было принять на себя приходское попечительство.

Проект Положения о церковно-приходских школах и объяснительную записку к нему комиссия представила 29 апреля 1883 г. на рассмотрение Св. Синода, который обсуждал этот проект в течение целого года. Основные изменения по сравнению с проектом заключались в сокращении предполагаемого срока обучения в одноклассных школах с 4-х лет до 2-х лет, непосредственное заведывание школами передавалось не приходским попечительствам, а приходским священникам, отменены пространные статьи проекта об отношении к церковно-приходским школам окружных и епархиальных съездов духовенства.

По содержанию обучения в церковно-приходских школах в «Правилах» Св. Синода различали школы одноклассные с двухлетним курсом и двухклассные с четырехлетним курсом. Преподаваемые предметы:

1) Закон Божий, подразделявшийся на:

а) изучение молитв;

б) Священную историю и объяснение Богослужения;

в) Краткий катехизис;

2) Церковное пение;

3) Чтение церковной и гражданской печати и письма;

4) Начальные арифметические знания.

В двухклассных школах к этим предметам добавлялись начальные сведения из истории Церкви и отечества.

Ученики, окончившие курс вполне удовлетворительно, получали льготу IV разряда по отбыванию воинской повинности. Испытания для получения свидетельства об окончании курса должны были производиться на основании общих правил, установленных для начальных училищ.

Попечителям школы, предводителям дворянства и членам инспекции позволялось лишь посещать и осматривать школы, не делая никаких при этом распоряжений, и представлять свои выводы руководителю школы или, в случае необходимости, епархиальному архиерею.

Цель обучения в церковно-приходских школах определялась первым параграфом «Правил», в котором говорилось: «Школы сии имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности и сообщать первоначальные полезные знания», и далее: «приходские школы нераздельно с Церковью должны внушать детям любовь к Церкви и богослужению, дабы посещение церкви и участие в богослужении сделались навыком и потребностью сердца учащихся. В воскресные и праздничные дни учащиеся должны присутствовать при богослужении, а способные, по надлежащей подготовке, должны участвовать в церковном чтении и пении. Ежедневные занятия начинаются и оканчиваются молитвою» (§ 9)¹⁵⁷.

«Правила о церковно-приходских школах», разработанные Св. Синодом на основе проекта комиссии, были утверждены Александром III 13 июня 1884 г. На записке К. П. Победоносцева царь собственноручно написал: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном деле».

В соответствии с этим постановлением царя были изданы указ Св. Синода по духовному ведомству от 12 июля 1884 г. и циркуляр министра народного просвещения И. Д. Делянова от 24 июля 1884 г. В циркуляре министра отмечалась выдающаяся в прошлом роль русского духовенства в распространении народного образования и далее говорилось: «Министерство уверено, что органы его по управлению народными училищами – попечители учебных округов, директоры, инспекторы, уездные и губернские училищные советы, – отнесутся с особенным вниманием к церковно-приходским школам и всегда будут готовы оказывать духовенству содействие к открытию, совершенствованию и размножению сил школ. Народных училищ так мало сравнительно с населением и пространством обширной Империи, что возникающие церковно-приходские школы восполнят потребность в обучении народа, который охотно будет вверять детей школе, устрояемой под сенью Церкви».

После указа 1884 г., подкрепленного законом 1902 г., развитие церковно-приходских школ пошло чрезвычайно быстрыми темпами. Духовенство, таким образом, стало проявлять активность в организации школьного дела лишь после того, как пастырь Церкви перестал быть лицом, посторонним школе или наемным преподавателем в ней, но стал лицом, несущим за школу полную ответственность перед своей совестью, перед Церковью, перед родителями учащихся. После устранения государственных перегородок народное образование стало для духовенства одним из средств просвещения и религиозно-нравственного воспитания народа в соответствии с его пастырским призванием.

Основными чертами организации церковно-приходских школ являлись следующие:

1) Церковь получала на школьное дело средства из казны, которые она могла расходовать самостоятельно, в рамках контроля и отчетности, установленных в России для всех государственных учреждений.

2) Церковь получила возможность полностью определять содержание и дух образования в народных школах, утверждать курсы, программы и весь строй школьной жизни.

3) Церковный характер школы был обеспечен в административном плане путем включения школьного управления в общую систему церковного управления.

О том, какое значение придавала Церковь этому фактору, сказал впоследствии в Государственной Думе епископ Митрофан¹⁵⁸: «Говоря без преувеличения, можно ли сравнить живую, взаимно проникающую связь, которая устанавливается в церковном управлении, с каким-либо бюрократическим учреждением какой-либо канцелярии?.. Если для успеха всякого дела необходимы последовательность и преемственность, то они обеспечены здесь безусловно. В самом деле, – меняются отдельные члены церковной иерархии, но единство учения, которое они должны проповедовать, сохраняется незыблемо... Личные таланты и способности здесь могут служить только к большему или меньшему успеху в развитии и применении основных, изначальных, признанных истин, какими в данном случае в отношении школы является воспитание в духе веры и нравственности.

Церковная печать отмечала глубоко принципиальный характер вопроса о приходских школах¹⁵⁹. Основные идеи заключались в следующем: система церковно-школьного просвещения в корне своем выросла из того факта, что в России Церковь и государство не разделены; в силу этого и стало возможным то, что народное образование, как государственная функция, в смысле усвоения каждому гражданину благ культуры, совпало с функцией душепопечения в призвании Церкви, – совпало не в смысле, конечно, безразличия и отождествления, а в смысле возможности гармонического осуществления того и другого силами Церкви.

Европейский опыт показывает, что государство, как бы ни было велико его влияние на всю жизнь граждан, не может быть воспитателем народа, а следовательно, и не может дать ему образование, ибо образование без воспитания воли уже не есть образование в точном смысле слова. Государство может действовать принудительно, но только формальным путем: посредством правовых норм. Оно определяет программы и курс обучения, дает права и преимущества по дипломам, указывает права и обязанности службы учащего персонала, но все это совсем не то, что воспитывает индивидуальную личность. Государство само должно искать живых сил и деятелей, которые могли бы осуществлять воспитательную деятельность. Дело воспитания народного не может быть гарантировано для государства даже путем выбора соответствующего учительского персонала; требуя диплома и образовательного ценза, государство по-прежнему остается на формальной точке зрения и не может переступить ее, ибо образовательный ценз человека не служит еще ручательством того, что он сам воспитан и может воспитывать других.

Поневоле государство обращается к семье, взывает к нравственным силам общества и т. д. В этом случае на помощь государству приходит Церковь. В отличие от государства дело христианской Церкви, т. е. участие в богочеловеческом процессе, не может быть без воспитания каждой индивидуальной воли. Отсюда Церковь является естественной воспитательницей, которая выработала в течение веков возвышенную систему воспитательных и нравственно-оздоровительных средств.

Вся современная церковно-школьная организация в России и рассчитана именно на то, что Церковь и государство пребывают здесь в таком союзе, который, с одной стороны, не допускает разделения их между собой, с другой стороны, и в такой же степени не допускает их слияния и смешения. Они соединены, следовательно, нераздельно и в то же время неслиянно. Отсюда, в сфере школьного дела Церковь принимает на себя дело народного образования, т. е. функцию, которая касается земного бытия, капитализирует культуру в народе, усвояет народу еще необразованному и неопытному блага цивилизации, но Церковь действует в этом случае по мотиву и принципам религиозным, т. е. своим собственным, и достигает при этом не только целей, желаемых государством, но и того, что оно считает выше благ земной культуры. Эта самостоятельность Церкви в делах школы доходит до полной автономии; Церковь не только учреждает школу, избирает и назначает учителей, но и определяет программу обучения, влияет на школьный режим, заведывает школой и имеет свою церковно-школьную инспекцию, которая действует по уполномочию от Церкви.

Вопрос о взаимоотношении между земствами и церковными школами не раз поднимался при обсуждении школьного вопроса в Государственной Думе. В большей части земств это отношение было доброжелательным, т. к. было ясно, что дело народного образования требовало мобилизации всех духовных и общественных сил, которые могли внести в него какой-либо вклад. Это может быть проиллюстрировано рядом фактов¹⁶⁰.

В 1885 г. Курское губернское земство, которое тогда считалось прогрессивным, в ответ на указ 1884 г. высказалось за объединение местного духовенства и земства для достижения общей им цели – усилить в народном образовании губернии развитие религиозно-нравственного начала и сблизить его с жизнью Православной Церкви.

В Смоленском губернском земстве в 1885 г. было постановлено «обратить внимание уездных земств на устройство церковноприходских школ». Ярославское губернское земство в те же годы высказало «полное сочувствие» церковно-приходским школам. Такую же поддержку высказало либеральное Тверское земство, не говоря уже о земствах более консервативного настроения.

Постепенно увеличивалось число земств, выделявших субсидии на церковные школы. В 1880 г. таких земств было 28, в 1885 – 51, в 1890 – 96, в 1895 – 144, в 1899 – 169, в 1901 – 265 земств, т. е. значительно больше половины всех русских земств. Сумма субсидий в 1901 г. составляла 434 000, затем несколько уменьшилась, но в 1906 г. еще равнялась 315 000 руб. Общая сумма земских средств, внесенных на церковно-приходские школы, составила к 1912 г. 123 000 000 руб. при 130 000 000 руб., полученных из государственного казначейства¹⁶¹.

Многие земства после 1884 г. передавали полностью или частично свои школы духовному ведомству; так, в 1885 г. передали Церкви по 13 из своих 27 школ земства Вольское, Яренское, Васильское, Хвалынское. К 1886 г. передают свои школы земства Суражское, Угличское, Черкское, Елатомское. Нолинское земство передало 13 школ, Брянское – 23 из 35. В 1889 г. передали ряд школ Лодейнопольское, Павлоградское, Краснослободское, Вологодское земства, в 1890 г. – Сольвычегодское и Устюжское (последнее – 9 из 15), в 90-х годах Бежское и Вельское – ¹/₅ своих школ. В 1889–1903 гг. Лашиевское, Вытегорское, Тверское земства передали все свои школы духовному ведомству.

Сторонниками церковно-приходских школ, хотя и с некоторыми оговорками, оказались в Тверском земстве при обсуждении этого вопроса в 1885 г. такие либерально настроенные гласные, как Родичев, Корсаков и Бакунин. Бакунин на губернском собрании сказал по этому поводу: «Надо прежде всего бороться с той рознью, которой так много, рознью администрации и земства, учебных заведений и общества». Родичев указал на то, что «в глазах многих церковно-приходская школа является орудием воинствующего клерикализма и многие хотят сделать ее таковою, но задача земства состоит в том, чтобы она не приняла такого характера, и когда обстоятельства так складываются, что можно что-нибудь сделать в этом направлении, то это и надо сделать». Корсаков утверждал, что «не разрозненность и не враждебность, а объединение усилий нужно в деле народного образования».

Либеральная земская газета «Русские ведомости» писала в это время: «Если церковно-приходская школа, о которой заговорили, должна восполнить недостаток в народных школах, то она будет встречена с распростертыми объятиями».

Московское губернское земство, как и ряд других, отказывало, однако, в ассигнованиях на церковные школы, ссылаясь на недостаточность средств для земских школ.

При всем этом материальное положение церковных школ было значительно менее надежным, чем земских. К 1909 г. почти 40 000 церковных школ половину своего дохода имели в случайных и ненадежных добровольных пожертвованиях, тогда как земские школы имели постоянный источник своего благосостояния в земских налоговых обложениях. «Эта несправедливость, – писали в 1909 г. «Церковные ведомости», – еще более увеличивается тем обстоятельством, что в церковных школах учатся дети тех же земских плательщиков, на деньги которых содержатся и земские школы. С течением времени положение церковных школ все больше и больше будет затрудняться: расходы на школу растут, требования к ней предъявляются все более строгие и повышенные, но источник расхода остается одним и тем же, достиг уже крайнего своего напряжения и может только идти на убыли. Доселе земства крайне вяло поддерживают церковную школу: в общей совокупности они тратят на нее не более 4% всего капитала, идущего на школы, и едва ли когда-нибудь земство, при настоящем устройстве земского самоуправления, станет на вполне правильную и последовательную точку зрения и будет в такой же мере, как свою школу, поддерживать школу и церковную, тогда как и эта последняя в одинаковой мере служит населению»¹⁶².

Вопрос о всеобщем образовании был поднят в речи Николая II 27 апреля 1906 г. в Государственной Думе 1-го созыва, где «просвещение народа» было поставлено в число первостепенных государственных задач. В манифесте 9 июля 1906 г. подтверждалось, что «главнейшей заботой» царя всегда было «рассеять темноту народную светом просвещения и тяготы народные облегчением условий земельного труда»¹⁶³.

В программной речи Столыпина, обращенной к членам Государственной Думы 13 мая 1906 г., было сделано заявление о том, что правительство подготавливает законодательное «предположение о всеобщем начальном образовании с широким привлечением к делу народного обучения общественных сил». В речи председателя Совета Министров 6 марта 1907 г. перед членами II Государственной Думы это намерение было подтверждено. 20 февраля 1907 г. тогдашний министр народного просвещения П. М. фон Кауфман внес на рассмотрение Думы законопроект об основных положениях о всеобщем обучении. Проект был разработан в особом междуведомственном совещании, с участием представителя и от духовного ведомства, на основе составленных в разное время в земских учреждениях планов и ходатайств о введении всеобщего обучения.

Правительственный законопроект предполагал введение всеобщего обучения в течение 10 лет путем расширения сети начальных народных школ. Для этой цели предполагалось увеличивать ежегодно специальный кредит из государственного казначейства на 10 ООО 000 рублей с тем, чтобы к концу десятилетия довести его до 103 000 000 рублей. Еще в первую Думу был внесен законопроект об увеличении суммы кредита на народное образование в 1907 г. на 5 550 000 рублей. Нерассмотренный первой Думой этот проект попал во вторую, где и был утвержден. Вопрос о 103 000 000 рублей и 10-летнем сроке оставался открытым.

Тот же министр народного просвещения 1 ноября 1907 г. внес в III Государственную Думу законопроект, отличавшийся от прежнего лишь обусловленными временными сроками и цифровыми данными. В представлении министра еще не стоял вопрос об испрашивании денежных средств на всеобщее обучение, – в нем устанавливалось только общее положение, согласно которому содержание преподавательского персонала в начальных школах, включенных в школьную сеть, должно быть относимо на счет государственного казначейства, причем на школы земские пособие должно было отпускаться по смете Министерства народного просвещения, а на церковно-приходские – по смете Святейшего Синода.

В декабре 1907 г. одновременно с законопроектом о дополнительном ассигновании 7 000 000 рублей на земско-министерские народные школы группа правых депутатов за подписью 94-х человек внесла законопроект об отпуске дополнительного кредита 4 003 740 рублей на содержание преподавателей («учащих») церковно-приходских школ и устройство и открытие новых школ.

15 марта 1908 г. Государственная Дума приняла первый из этих законопроектов; судьба же второго оставалась неясной. 19 марта, накануне обсуждения его Думой, многие из священников, по словам о. Никоновича, считали полезным «из тактических соображений» воздержаться от участия в прениях; меньшинство же, наоборот, доказывали, что «возможный провал в Думе церковно-приходского вопроса будет знаменовать собою провал и других вопросов, для которых духовенство собственно и пришло в Думу»¹⁶⁴.

На другой день, еще до начала заседания, выяснилось, что октябристы на собрании фракции решили сдать законопроект в «комиссию законодательных предположений», куда обычно передавались законопроекты, заранее обреченные на провал. Положение спас Пуришкевич¹⁶⁵. В своем выступлении он стал отвлекаться в исторический экскурс и был одернут председателем Думы. Он отказался от выступления и был удален из зала заседания. Учиненный им скандал отвлек на себя общее внимание – и законопроект тем временем незаметно проскользнул в комиссию по народному образованию¹⁶⁶ для предварительного заключения в двухнедельный срок¹⁶⁷.

Однако по «независящим от духовенства причинам», разъяснять которые о. Никонович счел «неудобным», в первую сессию законопроект на обсуждение Думы не поступал. Более определенно назвал эти причины епископ Митрофан в своей речи в Государственной Думе 10 июня 1908 года при обсуждении доклада Бюджетной комиссии по смете Министерства народного просвещения. Епископ с горечью говорил о попытках «подвергнуть церковную школу измору», под различными предлогами откладывал назначение субсидий, без которых она не может развиваться и существовать; о «стремлении скрытым образом объединить церковные школы в другом ведомстве, не спросившись даже у того ведомства, которое их создало». Епископ Митрофан имел здесь в виду высказанные в Бюджетной комиссии соображения о целесообразности создания единой сети начальных школ под руководством и наблюдением Министерства народного просвещения. «Церковная школа, – говорил епископ, – преимущественно перед светской воспитывает народ в религиозно-нравственном духе». Представляя собой «оплот пастыря в борьбе с отрицательными явлениями жизни», она в качестве таковой «вызывает неудовольствие и смертельную ненависть «просветителей». Добиваясь ее уничтожения, эти последние «устраняют от влияния на народ пастырей» и берут его образование в свои руки. Духовенство, понимая это, не отдает и не может отдать церковно-приходские школы, «ибо это значит расписаться в собственном бессилии или отказаться навсегда от самого лучшего способа влиять на народ». Поход против церковно-приходской школы предпринимался широко, ее собирались для начала «оккупировать», слить с другими школами и «обезличить» путем объединения в одном общем управлении под предлогом, что церковная школа «самым фактом своего существования нарушает стройность школьной системы, нарушает то единство, которое здесь необходимо, а потом уже аннексировать». Епископ возражал, что единство школьного управления могло бы быть обеспечено и другим путем – объединением всех школ под началом духовного ведомства. «Вот наше желание, вот наша мечта», – заявил епископ Митрофан¹⁶⁸, повторяя мысль, высказанную еще церковно-школьной комиссией 1882 года.

В аналогичном духе выступил священник Машкевич, говоривший о «тяжком кризисе русской школы, в руках своих непризнанных обновителей обратившейся в прибежище полководцев революции».

В период обсуждения в Думе законопроекта 94-х в «Церковных ведомостях» началась систематическая публикация статей по народному образованию. «Дума настаивала на необходимости немедленного поднятия и развития народного образования, – писал Липранди, – причем особенно настаивала на национальной школе, каковой именно и является церковная школа. Но именно национальной школе Дума и не пожелала прийти на помощь. Земская школа оказалась в руках революционеров: 22 000 учителей земских школ находятся в ссылке в Сибири. Школа (земская) была и не перестает быть митинговым залом и лабораторией для выделки снарядов и главным убежищем полководцев революции, и лакомым кусочком в смысле получения за ничегонеделание русских народных денег... В нашей школе царит мертвый дух космополитизма, дух уничижения и принижения всего русского, национального, дух умаления царской самодержавной власти, дух неверия, дух отрицания семьи и всего святого, честного, благородного, великого, идеального...»¹⁶⁹.

В законодательном предложении 94-х левые депутаты справедливо усматривали нечто большее, чем просто защиту материальных интересов учителей церковноприходских школ. По словам кадета Воронкова, для духовенства и правых было важно, чтобы Государственная Дума своим ассигнованием на церковноприходские школы подтвердила бы право на независимое существование таких школ в ведомстве православного исповедания. Именно по этой причине Дума, в большинстве настроенная против самостоятельности церковно-приходских школ, затягивала обсуждение законопроекта, и только осенью, 3 ноября 1908 г., предложение 94-х с положительным заключением Комиссии по народному образованию попало, наконец, в повестку дня. О повышенном интересе к этому законопроекту свидетельствует тот факт, что в прениях пожелало выступить 85 человек, в том числе большая часть думского духовенства, проявившего на этот раз редкое единодушие.

Испуганная перспективой затяжных прений, Дума постановила сократить число их участников до 15 человек, с тем, чтобы вошли ораторы от духовенства, дворян и крестьян.

Выступивший в Думе обер-прокурор Извольский сообщил, что духовное ведомство испрашивает со своей стороны на церковные школы дополнительно всего 1 000 000 рублей, тогда как действительная потребность превышает 10 000 000 рублей, в связи с чем он полностью поддержал законодательный почин 94-х.

Посвященная прениям в Думе статья «Церковного вестника» отметила, что в выступлениях представителей различных фракций лишь социал-демократы заявили себя принципиальными противниками церковно-приходских школ, другие же левые фракции – трудовики, кадеты и мирно-обновленцы, не возражая открыто против самой идеи церковно-приходских школ, находили, что сохранять ее в том виде, как она есть, вне общего руководства и наблюдения, – значит нарушить единство плана всеобщего обучения¹⁷⁰.

Лишь осторожно касаясь самой постановки учебного дела в церковно-приходских школах, ораторы этих фракций фиксировали внимание на том, что с развитием после 1884 года этих школ дело начального образования народа оказалось поделенным между духовным ведомством и Министерством народного просвещения, действовавшими самостоятельно и конкурировавшими друг с другом к ущербу для самого дела.

«Школа духовного ведомства, – говорил Н. Н. Львов, – есть именно порождение 1880-х годов, эпохи реакции, и именно этой школой был нанесен удар земским учреждениям. Не видеть этого нельзя; и если теперь Государственная Дума сделает то или другое постановление, это значит, что она перетянет чашу весов или на сторону земств, которые вели свою упорную напряженную борьбу с бюрократическим началом, или на ту сторону, которая всегда была врагом земства и общественного начала»¹⁷¹.

Только правые и националисты выступили безоговорочно в поддержку своего законопроекта. Октябристы же в основном заявляли, что государство должно поддерживать просветительные учреждения, идущие от Церкви, церковных союзов и обществ, «ввиду того, что в стране, страдающей от школьного голода, нельзя отказать в поддержке ни одной школе»¹⁷².

С резким протестом против объединения школ, как его понимало думское большинство, выступил протоиерей Гепецкий¹⁷³. «Об объединении школ во всяком случае еще не надо говорить, – сказал он, – мы стоим накануне великой реформы, накануне оживления приходской жизни, накануне обновления ее. И вот тогда, когда нам удастся это оживление, тогда я уверен в том, что не будет никакого в этом отношении деления школ на разряды, а будет единая церковно-приходская школа». Накануне этого события, по мнению отца Гепецкого, говорить об объединении школ могут «только легкомысленные или враждебные религии люди или, наконец, бездушные бюрократы». Таким образом, декларированная епископом Митрофаном программа подчинения Церкви всего начального народного образования была связана отцом Гепецким с планами возрождения самодеятельной церковно-приходской общины, которую тогда усиленно пропагандировали октябристы.

Социал-демократ Сурков¹⁷⁴ указал в своем враждебном церковным школам выступлении, что в продолжение 3-годичного курса в церковно-приходских школах из 30 часов еженедельных занятий Закону Божию, церковно-славянскому чтению и церковному пению посвящается около 15 часов, и лишь остающееся время грамоте. Не давая, по мнению оратора, сведений, нужных и полезных для крестьянина, церковно-приходская школа лишь убивает в народе интерес к знанию, не говоря уже о «пропаганде», которая в ней ведется. «Это, – заявил Сурков, – духобойня, а не школа». «Что же заставляет вас давать не такую школу, – обратился оратор к октябристам, – ведь темнота народная – вы, господа, прекрасно знаете – вам другой раз мешает, потому что фабриканту какому-нибудь нужно, чтобы стояли у станка рабочие все-таки несколько образованные, а нашим священникам это не особенно нравится, потому что в темной воде лучше можно ловить рыбу...».

Не надежным казалось духовенству и отношение к законопроекту думских крестьян, среди которых вели пропаганду социал-демократы. 4 ноября протоиерей Никонович записал в своем дневнике слышанный им разговор группы крестьян – представителей различных фракций, собравшихся около стола в Екатерининском зале Таврического дворца. После разговора о народном пьянстве и других предметах речь зашла о православном духовенстве. «Нисколько не стесняясь, – пишет Никонович, – моим и другого (старейшего меня) протоиерея присутствием, социал-демократ Кузнецов повел такую речь: «Господа, – попы большое зло России, ибо это не служители Церкви, а полицейские, состоящие на службе у правительства; а самый главный полицейский – это их обер-прокурор». Далее Кузнецов говорил, что в эпоху освободительного движения, когда среди крестьянского населения начали обнаруживаться «хорошие порывы», попы, как интеллигентная сила в деревне, не только не развили этих порывов, а, напротив, душили их, а когда взялись за это дело народные учителя, то попы доносили на них, «писали рапорты», и бедных народных защитников сажали в тюрьмы, ссылали...». Попытка обоих протоиереев возражать Кузнецову оказалась «метанием бисера». «Вот взгляд на православное духовенство самой левой думской фракции, – писал Никонович, – не лучше смотрят трудовики, прогрессисты и другие левые партии, до кадет включительно»¹⁷⁵.

На другой же день обнаружилась целая «тайная интрига» против церковной школы. Депутат Волынской губернии, умеренно-правый крестьянин Андрейчук, сам когда-то окончивший церковно-приходскую школу, составил от имени думских крестьян предложение Государственной Думе отказать в ассигновании на церковную школу и, по слухам, успел собрать под заявлением 50 подписей. Умеренно-правые, епископ Евлогий и 13 человек священников потребовали от лидеров фракции, чтобы они принудили Андрейчука отказаться от своего намерения. «Угроза, кажется, воздействовала», – пишет Никонович¹⁷⁶.

«Трагизм настоящего дела, – говорит епископ Евлогий на собрании думских пастырей, – заключается в особенности в том, что провал церковной школе готовится со стороны православных крестьян!» Одни из присутствовавших признавали, что крестьяне недовольны постановкой учебно-воспитательного дела в церковной школе и соглашались, что заведующие школой священники зачастую используют их для того, чтобы устраивать на учительские должности своих детей и родню. Другие усматривали во всем простое следствие недовольства думских крестьян равнодушным отношением духовенства Думы к их сословным крестьянским нуждам. Третьи искали причину в агитации левых, в стремлении поссорить духовенство с правыми крестьянами и даже запугать его с целью заставить беспрекословно следовать своей партийной дисциплине. Передавая эти толки, отец Никонович добавляет от себя: «Где и в чем тут правда, – сказать трудно. Несомненно и печально в этом деле то, что церковная школа почти за 25 лет своего существования не успела завоевать себе симпатию народа и в критический момент, когда судьба ее решается, против же восстают именно те, интересам которых она служит».

Хотя замысел думских крестьянских депутатов о выступлении против церковных школ удалось предотвратить, однако в своих выступлениях некоторые из них подвергли критике состояние обучения в церковно-приходских школах.

Так, вятский крестьянин Кропотов говорил, что у приходской школы «приставники» – священник, диакон, псаломщик и учитель или учительница, но преподаванием занимаются лишь последние. Крестьянских детей духовенство вербует в приходские школы, а своих отдает в начальные училища. «Так отзывается о церковной школе левый крестьянин, – писал Никонович, – приблизительно то же самое говорят о ней и крестьяне других думских фракций и даже, как это ни странно, – даже более искренние священники».

Витебский депутат умеренно правый крестьянин Амосенок прямо заявил, что деньги, полученные на школы, духовенство кладет себе в карманы. В конце концов Амосенок в Думском зале публично допустил грубую выходку, назвав заведующих приходскими школами священников ворами и мошенниками. После этого фракция умеренно-правых решила исключить Амосенка, если тот не получит прощения духовенства.

19 ноября 1908 г. состоялось последнее обсуждение законодательного предложения 94-х. Депутат Рязанской губернии левый крестьянин Лукашин¹⁷⁷ огласил в заседании Думы от имени 53 крестьян, членов Государственной Думы, следующее заявление: «Мы, крестьяне, наблюдая ежедневно ход жизни в церковно-приходских школах, не можем не выразить своего отрицательного отношения к ним, так как, по нашему убеждению, они служат не столько делу народного образования, сколько материальным и служебным интересам заведующих и учащих в них, почему голосуем против передачи данного законопроекта в Комиссию для дальнейшей его разработки, считая его нежелательным». Далее Лукашин высказал «искреннее пожелание, чтобы все церковные школы были переданы в ведение Министерства народного просвещения».

Выступивший в защиту законопроекта епископ Евлогий¹⁷⁸ сказал о политически общественной роли церковных школ:

«Посмотрите, как широко распространяются социалистические безбожные учения среди наших рабочих на фабриках и заводах, – эта грозная волна безбожия и неверия, разливаясь все шире и шире, проникая все глубже и глубже, стремится докатиться или даже докатилась уже отчасти до нашей деревни, прежде мирной и благочестивой. А наша учащаяся молодежь? Эти будущие общественные деятели, эти будущие руководители общественного мнения; как мало среди них людей верующих, религиозных, преданных Церкви. При таких мрачных симптомах нашей общественной жизни можно ли надеяться, что наши школы будут церковными, и можно ли удивляться, что наши духовные обеими руками, всеми силами хватаются, как за якорь спасения, за церковную школу, где священник, как пастырь Церкви, является хозяином, главным ответственным руководителем».

19 ноября, по окончании прений, законопроект большинством 179 голосов против 120 был передан в комиссию по народному образованию для окончательной разработки.

Враждебный выпад против церковных школ был предпринят 19 декабря 1908 года, когда за подписью 76 депутатов было внесено в Думу законодательное предположение по вопросу о народном образовании с «Проектом положения о школах». Дело народного образования авторы проекта считают специальной отраслью в системе государственного управления. Она должна находиться целиком в ведении Министерства народного просвещения. «Все остальные ведомства должны рассматриваться как посторонние этому делу. Все учебные заведения этих ведомств должны быть переданы органам местного самоуправления и находиться под контролем Министерства народного просвещения».

Согласно 1-му пункту проекта «Положения о школах» – все школы разделялись на три группы: министерские, общественные и частные, в зависимости от того, кто содержал школу: а) Министерство народного просвещения; б) земские учреждения и городские общественные самоуправления и в) ведомства, установления и частные лица. Самое название «церковноприходские школы» в проекте даже не упоминалось. Законодательное предположение 76-ти было передано в комиссию по народному образованию, в составе которой было много депутатов, его подписавших.

При рассмотрении законодательного предположения 94-х об ассигновании на 1908 год 4 009 740 рублей на жалованье учащим в церковных школах и устройство новых школ и об ежегодном ассигновании 1 000 000 рублей на жалованье учащим в церковноприходских школах – предложено по обоим законопроектам отпустить всего 1 778 000 рублей, притом исключительно на жалованье учителям. Предложение сторонников церковной школы 18 февраля 1909 г. перенести законопроект об ассигновании на церковные школы на заключение комиссии по делам Православной Церкви было отвергнуто. Бюджетная комиссия Думы в заседании 3 мая 1909 г. сократила его ассигнование до 1 000 000 рублей¹⁷⁹.

Поддерживая проект в таком виде в заседании Государственной Думы 28 мая 1909 года, докладчик Леонов¹⁸⁰ от имени комиссии по народному образованию выдвинул пожелание, чтобы распределение кредитов между церковно-приходскими школами в уездах земских губерний передавалось на предварительное заключение уездным училищным советам, ведающим земскими народными школами.

Несмотря на энергичный протест обер-прокурора Лукьянова¹⁸¹ против постороннего вмешательства в дела, касающиеся лишь духовного ведомства, Дума приняла законопроект вместе с пожеланием. 19 мая 1909 года законопроект прошел через Государственный Совет и был утвержден царем.

Дальнейшая борьба вокруг церковно-приходских школ сосредоточилась в избранном 5 декабря 1909 года совещании о церковно-приходских школах при комиссии по народному образованию. В составе 12-ти членов совещания было 4 правых и националиста (епископ Митрофан, священники Гепецкий и Станиславский и депутат Тычинин) – по классификации «Церковных ведомостей» – «доброжелатели церковной школы», 3 кадета и 1 социал-демократ – «ее явные враги» и 4 октябриста – «враги скрытые, не скрывающие своих намерений «освободить Россию от церковной школы»¹⁸².

Враги «скрытые» и «явные» объединились и в марте 1910 года провели в совещании следующие основные положения:

1. Церковно-приходские школы, включенные в школьную сеть, находятся в ведении Министерства народного просвещения на общих с остальными начальными школами основаниях.

2. Все права и обязанности содержателей церковно-приходских школ в объеме, определенном положением о начальных училищах, принадлежат духовному ведомству и осуществляются в порядке, установленном Святейшим Синодом.

3. Включение церковно-приходских школ в общую школьную сеть производится в 3-летний срок уездными училищными советами там, где последние существуют, а там, где их нет, в тот же срок после их образования.

4. Церковно-приходские школы, вошедшие в утвержденную местным уездным училищным советом школьную сеть, получают пособие от казны на общих с остальными школами основаниях по смете Министерства народного просвещения.

Примечание к 4-му пункту разъясняет, что все казенные средства, расходовавшиеся по смете Св. Синода на содержание учащих церковно-приходских школ, вошедших в школьную сеть, перечисляются из сметы Св. Синода в смету Министерства народного просвещения.

Из совещания «Положения» перешли в комиссию по народному образованию и в марте были приняты последней. В числе голосующих за законопроект оказался священник-прогрессист Дмитриев. При равном числе голосов перевес в пользу законопроекта дал голос председателя комиссии.

Борясь за каждое слово законопроекта как в совещании, так и в комиссии, епископ Митрофан и священники Станиславский и Гепецкий порой сильно раздражали октябристов. 8 декабря, когда им не без усилий удалось настоять, чтобы списки школ, включенных в школьную сеть, доставлялись не только министру народного просвещения, но и обер-прокурору Синода, председатель Комиссии октябрист фон Анреп заметил с досадой: «Ну, хорошо, мы запишем это в журнал, но к чему это наведет, если в конце концов мы не признаем за церковной школой права на самостоятельное существование».

Всегда корректный профессор октябрист Капустин, выйдя из равновесия, заявил представителям духовенства: «У вас, господа, особая логика, с вами невозможна совместная работа».

В своем рассказе об этом отец Никанович передает мимоходом следующий характерный эпизод: «Когда во время голосования один из почтенных протоиереев по недоразумению разошелся в голосовании со своими собратьями и затем по намеку епископа Митрофана исправил свою ошибку, то председатель не без некоторой резкости заметил: «Прошу не стеснять чужую свободу»¹⁸³.

Наряду с думской деятельностью, духовное ведомство вело борьбу за церковную школу и другими путями. Еще 24 января 1909 г. председатель Училищного Совета при Святейшем Синоде уверял члена Думы Никоновича, что церковно-приходская школа «несомненно отвоюет себе подобающее положение и увидит лучшие дни», так как на ее стороне симпатии царя и правительства, которые «видят в ней одно из антиреволюционных средств»¹⁸⁴.

В связи с исполнившимся в 1909 году 25-летием существования церковно-приходских школ духовное ведомство организовало широкую кампанию в печати в их защиту и устроило торжественную юбилейную выставку, где церковноприходская школа рекламировалась как «детище» императора Александра III.

13 июня 1909 года последовали именной всемилостивейший указ Синоду по случаю юбилея школ, затем рескрипт сестры царицы великой княгини Елизаветы Федоровны на имя председателя Училищного Совета при Синоде и даже послание Константинопольского Патриарха Иоакима III на ту же тему о «высокополезной для дела Православия 25-летней работе церковно-приходских школ». Не было задержки и за ответными посланиями юбиляров. Одновременно на имя царя со всех концов России полетели телеграммы с выражением верноподданических чувств местных деятелей по случаю школьного юбилея из Екатеринослава, Полтавы, Могилева, Житомира, Ставрополя, Чистополя, Павлограда, Дмитрова, Астрахани, Владимира, Коврова, Овручи, Дубно, Меленков, Вятки, Пскова, Чернигова, Вологды, Калуги, Дорогобужа и т. д.

Присутствовавшие на открытии юбилейной выставки церковно-приходских школ также отправили царю свою «всеподданнейшую» телеграмму. Николай II в свою очередь почел нужным послать в связи с юбилеем школы телеграммы митрополиту Киевскому Флавиану, архиепископу Казанскому Никанору, епископам Самарскому Константину и Смоленскому Феодосию. Святейший Синод озаботился принять особое определение о необходимости дальнейшего усиления церковно-школьной просветительной деятельности с начала второго 25-летия церковно-приходской школы.

3 мая 1910 года открылось Чрезвычайное собрание Училищного Совета при Святейшем Синоде, посвященное положению церковно-приходской школы. Выступавший на нем 4 и 5 мая товарищ обер-прокурора Саблер говорил, что духовенство оправдало своими трудами в церковно-приходской школе «доверие царя-миротворца, который своим любящим сердцем уразумел, что для блага народа необходима школа, дающая прочные основы религиозного воспитания». «Только церковно-приходская школа, – говорил Саблер, – призвана давать детям русского народа необходимые для жизненного труда начальные познания и воспитывать их в твердом христианском намерении». Все это, – пояснял выступавший, – потому, что «Закону Божию в школе отведено как бы центральное место. Не 2–3 часами ежедневных уроков исчерпывается значение этого предмета в школе. Ему отдается не только ежедневно 1 час, но и изучение церковно-славянского языка и постоянное участие в церковном пении, общие молитвы вместе с учащими, вся эта совокупность мыслей и чувств направлена к Богу»¹⁸⁵.

«Будем надеяться на Государственный Совет», – говорил епископ Евлогий. Разнесся слух, будто рассмотрение Думой законопроекта откладывается до будущего 1911 года. В этом усматривали победу сторонников церковно-приходской школы.

Училищный Совет при Святейшем Синоде представил в Синод «Журнал № 96» по поводу предполагаемой передачи церковноприходских школ Министерству народного просвещения. В журнале говорилось, что затронутый Государственной Думой вопрос о начальной школе касается «непременной и величайшей миссии Церкви учить и воспитывать народ в духе святой православной веры». Эта цель может быть достигнута только в школе, где руководителем всего обучения и воспитания является священник, тогда как нельзя, конечно, говорить, что постановка религиозно-православного обучения и воспитания в светских школах и влияние в этом деле духовенства стояли на должной высоте. Многословно развивая эти мнения, Училищный Совет приходит к заключению, что постановление о подчинении церковно-приходской школы влиянию Министерства народного просвещения «с точки зрения Православной Церкви, совершенно неприемлемо». 20 марта 1910 года Синод, «вполне разделяя изложенные в журнале Училищного Совета соображения», определил: «Журнал этот утвердить»¹⁸⁶.

Никоновичу стало известно, что Училищным Советом при Синоде составлена была докладная записка о церковной школе, адресованная в Синод, с просьбой ходатайствовать перед царем о сохранении самостоятельности церковных школ. Говорили, что ставилось серьезное препятствие к подаче этой записки, но его удалось устранить, и записка была подана.

В Государственной Думе были снова возбуждены законопроекты об отпуске кредитов на церковно-приходские школы. После ассигнования 1 000 000 рублей Дума обсуждала законопроект обер-прокурора Св. Синода о новом отпуске по 1 000 000 рублей в год (500 000 в полугодие) на те же нужды. Для доведения содержания до размера, установленного законом 3 мая 1908 года, всем учителям церковно-приходских школ по подсчетам ведомства потребовалось 4 700 000 рублей. В Бюджетной комиссии Государственной Думы, куда законопроект поступил на предварительное рассмотрение, было предложено увеличить ассигнование вдвое, т. е. до 2 000 000 рублей.

Однако, распределяя эту сумму по уездам, на основании ведомостей, представленных духовным ведомством в оправдание произведенного в предыдущем году ассигнования в 1 000 000 рублей, Бюджетная комиссия обнаружила, что сведения духовного ведомства относительно числа училищ, входящих в школьную сеть, не совпадают с подлинными школьными сетями. Например, в губерниях Витебской и Могилевской число таких школ, по данным Министерства народного просвещения, равнялось 874 с 905 учащими, по ведомости Училищного Совета при Синоде оно достигало 1317 школ с 1423 учащими, что давало разницу на 518 учителей, иначе говоря, на 83 000 рублей, если считать добавочное ассигнование на учителя в 160 рублей.

В Старорусском уезде Новгородской губернии в числе приходских школ оказались две образцовые двухклассные, содержимые целиком на средства казны; одно училище показано дважды, включено 5 училищ уже закрытых и 6 хотя и действующих, но не включенных в школьную сеть.

По объяснениям представителя Училищного Совета при Святейшем Синоде, несоответствие объяснялось тем, что ведомости составлялись на основании непроверенных данных: на местах-де плохо понимали, что такое школьная сеть, и включали в списки все школы, заинтересованные в пособии (в том числе школы грамоты).

Расхождение было и в такой близкой к центру и хорошо информированной губернии, как Московская, где в уездах Дмитровском, Звенигородском и Коломенском вместо 76 школ с 86 учителями было показано 108 школ и 130 учителей.

Несмотря на то, что в списках оказались и школы официально не включенные в школьную сеть, Дума постановила увеличить кредит до 2 000 000 рублей при непременном условии распределения его только между школами, включенными в школьную сеть. Требовалось, кроме того, чтобы 1) учителя имели достаточный образовательный ценз, 2) обучение было бесплатным и 3) ведомство ставило Думе сведения о школах, получивших пособие. Кредит в 1 550 000 рублей на учителей церковно-приходских школ Бюджетная комиссия предложила, не проводя в сметном порядке, оставить условным, чтобы отклонить ассигновки на церковноприходские школы, если принцип единства школы будет отвергнут. Ввиду этого духовенство внесло новый законопроект об отпуске средств на церковно-приходские школы, без этого условия. Представление его стояло на повестке последних заседаний Думы. 7 июня Дума подошла к его рассмотрению, а 8 числа состоялось представление депутатов Николаю II, который, между прочим, сказал им: «Нахожу желательным в ближайшую очередь обратить внимание на мое наследие от горячо любимого родителя – церковно-приходскую школу». 8-го вечером огласили повестку следующего дня: вопроса о церковно-приходских школах в ней не было, когда же правые во главе с архиепископом Евлогием стали настаивать на его включении, октябристы и оппозиция оставили зал заседаний, вследствие чего голосование не могло состояться и законопроект Думой не обсуждался.

Основным, принципиальным законопроектом был проект Министерства народного просвещения о начальных школах, который обсуждался Государственной Думой в начале 4-й сессии с 15 октября в 17-ти заседаниях и был принят во втором чтении лишь 29 ноября.

Вопрос о народном образовании занял исключительно важное место в деятельности Государственной Думы. Некоторые из ораторов даже пророчили о том, что III Дума войдет в историю как «Дума народного образования». Центральным вопросом был вопрос о церковно-приходских школах: сохранить ли их самостоятельность или передать в ведомство Министерства народного образования.

«Удельный вес» вопроса о церковно-приходских школах может быть проиллюстрирован следующими данными.

Законопроект о начальном образовании вместе с докладом о нем думской комиссии по народному образованию представлял собой внушительный фолиант в 306 страниц. Самый проект заключал в себе 14 отделов и «Положение о начальных училищах», всего 103 отдельные статьи. Из этого количества статей лишь шесть статей раздела XIV касались положения церковно-приходских школ. Но именно из-за этих статей законопроект был отвергнут Государственным Советом, а в Думе эти статьи сделались центральным пунктом всех прений. Автор статьи об этом вопросе в «Церковных ведомостях» А. Трошин подсчитал, что прения по законопроекту в первом, втором и третьем обсуждениях занимают 1863 страницы, и из них на прения о церковных школах приходится 509 страниц, т. е. на 6 статей из 103 ушло 1/3 всего времени¹⁸⁷.

Приведем выдержку из этой статьи, показывающую отношение церковных деятелей к вопросу о приходских школах.

«Всякому, кто пережил эту борьбу за церковную народную школу в Государственной Думе, – писали «Церковные ведомости», – или кто, хотя и издали, но внимательно проследил все перепитии этой борьбы, – такому человеку становится совершенно ясно, что этот вопрос о церковных народных школах достиг в последней своей фазе особой стадии развития: он получил особую остроту, ибо коснулся глубины личных убеждений; здесь личная совесть подсказывала, что решение этого вопроса, предполагаемое законопроектом, должно глубоко подействовать на будущность Церкви, государства и народа. Значит, здесь дело отнюдь не ограничивалось только каким-то формальным объединением школ, законодательными поправками, редакционными ухищрениями, бюджетными и бухгалтерскими удобствами и т. п. И то большинство, которое создалось в третьей Государственной Думе и которое потерпело такое крушение велие в этом вопросе, должно винить самое себя: оно довело законодательную палату до острого разделения на почве основных принципов и в этих крайностях само потеряло способность видеть слабую сторону собственных аргументов. Та принципиальная глубина и ясность, которой в конце концов достиг вопрос о церковных школах, обнаружилась и в Государственном Совете. Обратим, например, внимание на рассмотрение в Государственном Совете финансового закона о всеобщем обучении. Ведь вопрос шел о деле чрезвычайной трудности: нужно было фиксировать 10 миллионов ежегодного расхода, а в течение 10 лет всего 100 миллионов для того, чтобы за этот период было достигнуто всеобщее обучение. Но и эта финансовая трудность преодолена: Государственный Совет большинством голосов высказался за фиксацию таких расходов.

И, однако, тот же Государственный Совет отвергнул этот законопроект, отвергнул потому, что в нем попутно и скрыто решался вопрос о судьбе церковной школы: расходы на церковные школы были исчислены по фиксированной смете Министерства народного просвещения, а не Святейшего Синода, как бы следовало сделать, т. е. в законопроекте уже предполагалось решенным, что церковные школы потеряют свою самостоятельность и будут подчинены не ведомству Святейшего Синода, а Министерству народного просвещения. Вот в этом именно пункте Государственный Совет не мог принять законопроекта, и члены согласительной комиссии, бывшей по этому вопросу, остались непреклонны; очевидно, возвысившись до принципиального понимания, они в этом пункте не могли уступить, это была бы измена своим собственным убеждениям.

Общая тенденция новых школьных законопроектов, с точки зрения церковно-школьной, была ясна с самого начала. Эти законопроекты стремились подорвать существование в государственной системе народного просвещения России церковно-приходских школ. Быть этим школам или не быть? Будут ли они поглощены государством и его органами или, наоборот, останутся по-прежнему самостоятельной частью церковной организации в России – вот вопросы, которые стали на очередь в период III Государственной Думы¹⁸⁸.

Первое обсуждение вопроса о всеобщем образовании имело место в 4-ю сессию III Государственной Думы. Ему были посвящены первые девять заседаний.

Докладчиками от комиссии по народному образованию выступили октябристы фон Анреп и Е. П. Ковалевский.

Выражая общую позицию «Союза 17 октября», склонного рассматривать Церковь лишь как одну из общественных сил, действующих в государстве, и стремясь к выработке компромиссных решений, учитывающих интересы всех направлений, Ковалевский сказал¹⁸⁹:

«Быстрота, с которой нам приходится приступать теперь к введению всеобщего обучения, и громадность задачи, которая нам предстоит, требуют разумного использования всех тех сил, которые могут и хотят способствовать делу начального образования. Только такое объединенное, чрезвычайное усилие может дать желанные результаты. Силы эти: государство, местные общественные учреждения, Церковь и население. Считаясь с реальной жизнью, а не с отвлеченными идеями, мы не можем обойти ни одной из этих сил, но, к сожалению, опыт показал, что ныне эти силы действуют врозь, каждая тянет в свою сторону, что они как бы стремятся свести счеты там, где нужно действовать дружно. Законодателю надлежит установить среднюю равнодействующую, указать пределы влияния и найти возможность взаимной поддержки для всех этих сил. Законодатель, я думаю, должен знать, что творческое начало не может корениться во вражде или пререканиях, и что оно может быть сильным только в единении и в общей работе. Как установить гармонию в отношении государства, местных общественных учреждений, Церкви и населения в школьном строительстве, – вот к чему должно стремиться в первую очередь новое Положение, и вот что составляет для нас задачу первейшей важности».

Ковалевский откровенно заявил, что подлинного соглашения достигнуть не удалось. Каждый шаг на этом «тернистом» пути вел от разногласий к столкновениям, от столкновений к компромиссам, и хотя компромисс принимался, но не удовлетворял ни одной стороны. Государственная власть, в лице Министерства народного просвещения, боялась за авторитет своих местных органов, местные земские люди опасались чрезмерного давления со стороны правительства, представители Церкви не желали работать вместе с другими учреждениями и подчиняться общим порядкам, а проявляли течение создать, вернее охранить, «нечто свое особенное» (так Ковалевский назвал независимость церковно-приходской школы); представители национальностей мечтали о рамках более широких, чем те, которые им открыты в этом Положении. «Где же путь, чтобы никто не оставался обиженной стороной, не со своей, конечно, точки зрения, а с точки зрения государственной мудрости? Как слить все эти положения, скрепленные компромиссами в нечто химически цельное, нечто такое, что может назваться мудрым жизнеспособным законом?..»

«Я полагаю, – сказал докладчик, – что выход есть. Государственная Дума, как учреждение, стоящее на высоте широкого государственного понимания, будет иметь всегда перед глазами объект закона, а не сопутствующие ему условия; скажу проще: мы уповаем, что Государственная Дума будет все время при обсуждении этого законопроекта поглощена не счетами партийными или местными, а вопросом, что лучше для того городского или крестьянского маленького русского человека, которого будет воспитывать эта школа, и какова среда, откуда он пришел и куда он вернется».

Ковалевский закончил свою речь афоризмом Канта – «Человек не должен быть только средством, но целью».

Докладчиком комиссии по делам Православной Церкви выступил независимый националист В. Н. Львов 2-й, посвятивший свою речь исключительно ст. XIV о передаче церковно-приходских школ в ведение Министерства народного просвещения¹⁹⁰.

Поскольку комиссия по народному образованию не пожелала встать на почву споров о том, какая школа лучше в отношении общеобразовательных предметов, то Львов также не стал рассматривать этот вопрос, по его мнению, весьма неясный и противоречивый.

Львов отверг также довод о том, что объединение школ необходимо ввиду соперничества на местах между земством и духовенством в школьном вопросе, отметив, что соперничество за последнее время значительно ослабело, а там, где оно еще сохранилось, его легко устранить.

Львов привел авторитетное мнение проф. Чичерина, который еще в 1890-х годах, когда положение было гораздо более конфликтным, писал, отнюдь не будучи сторонником церковноприходской школы в принципе: «В этой области размежеваться немудрено и ничто не мешает жить в мире, когда на то есть добрая воля. Между местным духовенством и земством нет даже никакого соперничества и если бы их оставили в покое, они никогда не враждовали бы друг с другом. Соперничество существует не внизу, а наверху между двумя ведомствами, из которых каждое стремится по возможности расширить свое управление и забрать себе как можно больше дела. Однако эта бюрократическая борьба легко может окончиться миром, нужно только, чтобы одно ведомство не вступало в область другого»¹⁹¹.

Львов далее высказал мнение, что после 1880-х годов приближение школ земских и министерских к церковно-приходским в связи с усилением религиозного элемента в преподавании вызвано главным образом наличием большого числа церковно-приходских школ, служащих как бы примером тесной связи с Церковью для школ всех типов. Заверения комиссии по народному образованию, что самобытность церковно-приходских школ сохранится и после передачи их в ведение Министерства, необоснованны, так как по этому проекту составление школьных программ будет передано уездному училищному совету и окончательно ускользнет от ведомства православного исповедания.

Отрыв церковно-приходских школ от епархиального архиерея и Св. Синода не приведет к единству управления, т. к. сохраняются юридические права ведомства православного исповедания, и фактически в этих школах возникнет двоевластие. Львов указал на непоследовательность комиссии по народному образованию, которая, например, по отношению к школам, находящимся на железнодорожном пути, не изъяла их из ведомства Министерства путей сообщения, но лишь установила над ними контроль со стороны Министерства народного образования. Почему же этот принцип нарушен в отношении школ, находящихся в ведомстве православного исповедания?

Встает далее вопрос о тех частных пожертвованиях, которые были внесены за 25 лет на церковно-приходскую школу. «Эти 145 000 000 руб. носят частный характер. Ведь к духовным завещаниям и воле жертвователей всякое государство относится весьма бережно... Воля частного лица, которое жертвует капитал на какую-либо надобность, священна. Этот капитал, пожертвованный с известными целями, не может быть предназначен на другие цели. Кажется, это азбука государственной совести, это азбука государственного управления – бережно относиться к назначениям, имеющим характер пожертвований».

Проект о передаче церковно-приходских школ из ведения Церкви в ведение Министерства означает изменение самого типа школ и, следовательно, нарушение воли жертвователей.

Проект ставит в невыгодное положение церковно-приходские школы по сравнению со школами, управляемыми другими вероисповедными обществами: лютеранскими, армяно-григорианскими, мусульманскими, еврейскими, которые должны остаться в ведении духовных властей соответствующего исповедания.

«Не забывайте, – говорил докладчик, – что Православная Церковь в России не только православная, но она и русская, и национального самосознания в ней больше, чем в школе иноверческой... В русском государстве, чтобы делать исключение в отношении самостоятельного управления всем иноверным вероисповедным обществам и только лишать самостоятельного управления Православную Церковь, – уверяю вас, это неслыханное дело (справа рукоплескания и голоса: браво, правильно)».

Приводя данные по организации начального обучения в западноевропейских странах, где церковные школы обычно составляют около половины всех школ, Львов указал на практическую несостоятельность теории октябристов о якобы обязательном единстве школьного управления.

«После бурь революции, – сказал он, – всегда приходили к Церкви, а не уходили от нее, таков пример всех западноевропейских государств. У нас, кажется, хотят пойти другим путем: не наученные опытом революции хотят отнять у Церкви ее право на начальное обучение и вырыть пропасть между Церковью и начальным обучением. Я скажу: да не будет это так, потому что те, кто предлагают это, сами первые раскаются (справа рукоплескания и голоса: браво)».

Далее Львов поднял принципиальный вопрос о юридически законодательных правах Церкви в Русском государстве.

До Петра I положение Православной Церкви опиралось непосредственно на религиозно-нравственное единство русского народа и не было необходимости в каком-либо законодательном ограждении прав и преимуществ Церкви. Петр значительно умалил роль Церкви, однако очертил ее права строгими законодательными правилами, содержащимися в Духовном Регламенте.

Согласно Регламенту, по толкованию Львова, во главе государства Петр поставил два параллельных учреждения: Сенат и Синод, предоставив им в принципе равную власть; Сенату – гражданскую власть, судебную, административную и законодательную, а Синоду – церковно-законодательную, церковно-судебную и церковно-административную. Реформа 1802 г. передала административные права Сената министерствам, затем законодательные права были переданы Государственному Совету, а, согласно Основным Законам 23 апреля 1906 г., законодательные права переданы реформированным Государственному Совету и Государственной Думе, так что у Сената остались только судебные функции и контроль за администрацией.

Однако в отношении управления церковными делами, власть Синода по-прежнему определяется Духовным Регламентом, по существу подтвержденным в этом отношении Основными Законами Николая I и затем Основными Законами 1906 года.

«В данное время, – сказал Львов, – если бы юридической формулировки этих прав не было, то, смею вас уверить, Русская Православная Церковь была бы в самом печальном положении, потому что, если она ускользнула из сердец многих русских граждан и не имела бы юридической нормировки своих прав, то положение ее, основывающееся на нравственном праве, как желает думать комиссия по народному образованию, сводилось бы к тому, что с Русской Православной Церковью важно было бы знать всем, что угодно, потому что у нее прав юридических никаких бы не было».

Отношение Церкви к верховной государственной власти – к власти императора-самодержца, Львов интерпретировал как государственную автономию Церкви. Согласно ст. 64 Основных Законов: «Император, яко христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» и далее, по ст. 65: «В управлении Церковном Самодержавная власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного».

Приводя мнения авторитетных православных канонистов, Львов утверждал, что государю принадлежит власть в Церкви не государственная, но каноническая, определенная правилами святой Церкви. Так, канонист Павлов писал: «В делах церковного управления Императору принадлежат: во-первых, – право созывать соборы, во-вторых, – право избрания на высшие церковно-иерархические должности, в-третьих, – право верховного наблюдения за общим ходом церковных дел, в-четвертых, – право законодательства по делам Церкви в духе и на основании канонов».

«Если Верховная власть, – продолжал докладчик изложение своего понимания симфонии, – в Российской Империи никогда не пользовалась и не желает пользоваться своею государственной властью в отношении к Русской Православной Церкви, а только тою властью, которая ей предоставлена канонами Церкви, то на каком основании какое-либо государственное учреждение в Российской Империи может желать пользоваться частицей своих государственных прав в отношении к Русской Православной Церкви, которой предоставлена по статьям Основных Законов полная автономия?.. Если церковно-приходские школы входят в область церковного управления, то, следовательно, ... эта область, вполне автономная и самостоятельная, в которую русская государственная власть, даже в лице Верховной власти, никогда не вторгалась и не вторгается, имеет и собственный порядок и право на полную самостоятельность, право на невторжение какого-либо государственного учреждения в область церковных прав Русской Православной Церкви».

Далее необходимо было выяснить вопрос, относится ли это основное законодательство к церковно-приходским школам? С этой целью Львов цитирует толкование Сперанского, фактического автора первого варианта Основных Законов, который в своем «Руководстве к познанию законов» писал: «Власть Синода равна Сенату. Предметы Ведомства: 1) вообще дело церковного управления в высшем их отношении – избрание архиереев, определение архимандритов и игуменов; 2) законы, суд и благочиние, – подразумеваются церковные, – часть судная в преступлении должностей, дела бракоразводные, церковная цензура; 3) обучение – ведомство духовных училищ».

Ведомство духовных училищ при Св. Синоде, учрежденное в 1907 году, управляло духовными академиями, духовными семинариями, уездными училищами и приходскими училищами, причем эти учебные заведения были подчинены друг другу в перечисленном выше иерархическом порядке. При этом в уставе комиссии духовных училищ было сказано, что приходские училища учреждаются для того, чтобы разносить свет просвещения в глухие уголки сел. Таким образом, эти приходские училища и были по существу тем типом народной школы, которые получили потом название церковно-приходских школ. Полная автономия церковного управления приходскими школами была подтверждена правилами 1884 г. и последующими указами.

Целесообразность сохранения автономии Церкви была подтверждена русским православным обществом, которое заявило свое мнение через Предсоборное Присутствие, принявшее следующее постановление:

«Православная Русская Церковь в своих внутренних делах управляется свободно своими учреждениями, под церковной защитой Государя Императора. Постановления Чрезвычайного Всероссийского Собора, повременных Соборов и постоянного Святейшего Синода, связанные с расходованием средств из государственного казначейства или с предоставлением церковным учреждениям и лицам прав государственных, восприемлют силу закона в общем законодательном порядке».

Наконец, автономность Церкви была подтверждена и в речи председателя Совета Министров год назад по поводу вероисповедного законопроекта.

Призывая к строгому соблюдению границы между правами Церкви и государства, Львов заявил, угрожая опасностью клерикализма:

«Если находятся сторонники вторжения в область церковную, то неужели вы думаете, что нет и в той стороне сторонников вторжения в область государственную, и под видом церковных интересов соблюдения своих политических комбинаций? Я предостерегаю вас от вторжения в эту область, потому что если и там найдутся охотники вторжения в область государственную, то из этого родится хаос...».

Заключая свой обширный доклад, В. Н. Львов заявил:

«Все государства берегли, свято охраняли право Церкви на обучение народное. А тем более после революционной бури нам надлежит укреплять эту связь, а не разрывать ее. Неужели вы думаете, что колебля авторитет церковный, можно служить делу порядка? Колебля авторитет церковный, мы служим делу революции. Я не удивляюсь левым, которые, как поборники революции, желают уничтожения церковно-приходской школы, потому что это в их интересах, потому что это логично, – они последовательны. Но неужели те, которые видели всю пользу революции на пепелище своих усадьб, думают, что пепелище православной начальной школы отзовется в православных верующих сердцах менее чувствительно, нежели пепелища их усадьб в их сердцах? (Рукоплескание справа.)

Союз Церкви и государства всегда был признаваем всеми государствами, как устой порядка. И если мы желаем подкладывать под один из устоев государства, – я не говорю о православных верующих, – я говорю только с точки зрения государственной целесообразности, – подкладывать порох под Православную Церковь, которая искони являлась основанием порядка русского государства, неужели мы думаем, что сможем удержать государственный порядок в наших руках? Никогда. (Голоса справа: верно, браво.) И если авторитет Русской Православной Церкви нам необходим и с точки зрения православно-верующего чувства, и с точки зрения государственной целесообразности, то нарушать права Церкви, признанные Основными Законами, и нарушать авторитет Церкви в отношении обучения народного нам не следовало бы».

От лица Комиссии по делам Православной Церкви докладчик предложил раздел XIV законопроекта о начальных школах отклонить, не переходя к его постатейному обсуждению.

Правая часть Думы энергично приветствовала это предложение.

Член комиссии по народному образованию священник Минской епархии А. Д. Юрашкевич высказался главным образом по вопросу о качестве церковно-приходских школ, в отношении их общеобразовательной и нравственной ценности¹⁹².

Докладчик указал, что поводом для нареканий обычно служат не церковно-приходские школы, правильно поставленные и обеспеченные всем необходимым, а школы грамоты, служащие предметом нареканий за низкий уровень преподавания в них. Он призвал различать то, что относится к правильно организованной церковно-приходской школе и то, что составляет «средство, орудие народного самообразования».

Когда церковное ведомство получило право создавать церковно-приходские школы, оно решило это таким образом: при наличии средств – строить хорошую школу, содержать хорошего учителя, нет денег – открыть хоть какую-нибудь школу, «лишь она была, лишь бы учили Закону Божиему, учили молиться, учили цифири, но только была бы школа, только бы народ втягивался в грамоту». Деревни и поселки покрылись целой сетью школ грамоты. «И вот, – продолжал докладчик, – эта школа самообразования служит как бы бельмом на глазах некоторых. На нее указывают: вот, мол, что у вас за школа, чем вы можете хвастаться? Но, позвольте, там, где правильно поставлена школа, там она хороша, там она выше школы министерской, выше школы земской, и она должна быть таковой. Церковно-приходская школа не отрицает того доброго, что есть в школе министерской, но у нее есть свой плюс. Именно, принимая ту же самую программу, что и светская, она вместе с тем восполняет ее строем религиозным».

Говоря, что таких образцовых церковно-приходских школ пока мало, отец Юрашкевич главной причиной указал крайнюю бедность этих школ по сравнению с министерскими и земскими ввиду незначительности государственных субсидий, невозможности нанять хороших учителей, отсутствия необходимого количества учительских школ и семинарий.

Как и большинство ораторов, поддерживавших церковную школу, отец Юрашкевич подчеркнул ее охранительное назначение в период революционных смятений:

«Да, господа, – говорил он, – вы церковно-приходские школы желаете уничтожить тогда, когда даже высшее общество, образованное общество, стало по ту сторону добра, когда потеряны светочи нравственной мысли даже среди людей просвещенных, когда несколько лет тому назад люди пишущие, люди, занимающие кафедры, не знали, что делать: приветствовать ли или осуждать хотя бы те экспроприации и всевозможные беззакония, которыми отличалось так называемое «освободительное движение». В ту пору уже так называемые интеллигентные классы потеряли отличие добра от зла. (Смех слева. Марков 2-й с места: верно, правильно; звонок председательствующего.) И когда эти течения, эти злые веяния пошли в народ, когда они породили страшную нравственную смуту, когда, как говорят в настоящее время люди земли, невозможно жить в деревне, когда повсюду нравственный развал благодаря тому соблазну, который внесен прежде всего высшим классом, – в эту пору посягают и на церковно-приходскую школу».

Указав, что идея религиозно-нравственного воспитания во всех школах не отрицается комиссией по народному образованию, докладчик сказал, что вся суть дела в необходимости постоянного нравственного контроля за учителями, который не может быть осуществлен в школах министерских и земских, так что дурное влияние учителя нередко обнаруживалось после десятков лет его сидения на месте. «Церковно-приходская школа именно идет навстречу нужде нравственного наблюдения над учителем. В церковно-приходской школе выбирает учителя в сущности священник, – он ответственное лицо за школу, он нравственный руководитель школы».

Отец Юрашкевич закончил свою речь патетическим обвинением в адрес председателя комиссии по народному образованию В. К. фон Анрепа:

«Господа, в дурную пору вы возбудили законопроект об уничтожении церковной школы. И если вы примете такое положение, что уничтожите церковно-приходскую школу, то вина падет на нашего достоуважаемого председателя. Он сказал, что большинство Комиссии приняло положение, неблагоприятное церковноприходской школе. Не большинство Комиссии, а он своим голосом дал перевес, так сказать, левому мнению. И, высокоуважаемый Василий Константинович, вы будете виноваты перед историей, перед русским народом, перед Церковью, если действительно церковно-приходская школа погибнет».

По поручению фракции националистов позицию фракции изложил в своем докладе Д. Н. Чихачев¹⁹³.

Докладчик нарисовал картину деморализации деревни, крушения начал патриархальных и семейственных и воцарения анархии: тунеядства, пьянства, непочтения к родителям, неуважения к чужой собственности. Разложение деревни началось в Великороссии и начало захватывать Малороссию, а также польские и литовские деревни.

Единственный путь к исцелению и возрождению деревни – тесное единение религии и школы, причем должна учитываться положительная роль не только Православной Церкви, но и костела, лютеранской кирхи, синагоги, мечети.

Чихачев подчеркнул неудовлетворительность постановки в школе преподавания Закона Божия и русского языка, отечественной истории и географии. Он предложил также ввести в школах преподавание обществоведения: основные сведения об обязанностях по отношению к государству, к властям, уважение к чужой собственности, любовь к животным и т. д. Наряду с улучшением обучения профессиональным навыкам, докладчик всячески одобрял введение военной гимнастики в школах, как средство воспитания отсутствующей в настоящее время дисциплины.

Поддерживая идею законопроекта об усилении школьной инспекции и улучшении материального положения учителей, Чихачев по поводу вопроса о церковных школах сказал:

«Этот вопрос едва ли в порядке общих прений приходится особенно много затрагивать; он находится вне какой-нибудь органической тесной связи со всем законопроектом; решен он случайно большинством одного голоса в комиссии, и, наконец, эта тема в значительной степени уже исчерпана обширной речью В. Н. Львова».

Не касаясь, таким образом, вопроса объединения школ, докладчик высказался за одобрение законопроекта в целом, после принятия небольших, по его мнению, поправок.

Один из лидеров партии народной свободы (конституционалисты-демократы) П. Н. Милюков¹⁹⁴ подверг критике идею церковно-приходской школы со своих партийных позиций.

«Защитники церковно-приходской школы, – сказал он, – не скрывают, что значит это «религиозно-нравственное» воспитание, которого от них ожидают. Это есть способ парализовать политическую опасность, могущую явиться от воспитания народа в светских школах. Светская школа хочет освободить личность, а церковно-приходская хочет обуздать ее. Идеал светской педагогики, – по счастью идеал, проникающий всю нашу молодую учительскую армию, многократно выраженный на ее собраниях, на ее съездах, в ее печатных изданиях, – это развить самодеятельность, развить сознательное отношение к окружающей жизни, природе и обществу, создать в учащихся, в подрастающем поколении радость жизни, дать народу развитой ум и твердую волю. А цель и средство церковно-приходской школы?.. Это – серьезное изучение церковно-славянского языка, большое место, отведенное духовному пению, говению три раза в год, обязательное посещение службы и пение на клиросе. Да, господа, это действительно два разных типа. И выбор между ними не труден ни для кого, кто считает, что школа должна вооружить страну наилучшими и наиболее современными средствами для того, чтобы победить в соревновании наций».

Октябрист Д. А. Леонов¹⁹⁵ в своем выступлении уверял, что проект комиссии народного образования не ущемляет права Церкви и отнюдь не посягает на ее свободу или на религиозное воспитание в школе.

Разъясняя содержание проекта, Леонов сказал, что объединение признано необходимым лишь для тех церковно-приходских школ, которые включены в школьную сеть, т. е. субсидируются государством на общем основании и имеют целью осуществлять всеобщее обучение. Хотя церковно-приходская школа, согласно проекту, подчиняется уездному училищному совету, за духовным ведомством остаются широкие права содержателя: приглашение и допущение преподавательского персонала, учреждение школьных попечительств, разработка программ в пределах школьного плана.

«Вопрос об объединении, который выдвинут комиссией, вполне назрел и ясен для населения, никакие запугивания, ни потрясением основ, ни повторением освободительного движения не похоронят этого вопроса».

С большой речью выступил епископ Евлогий¹⁹⁶, с болью свидетельствуя о намерении отнять у Церкви с таким трудом и энтузиазмом созданные ею народные школы.

«Это узурпация самого права учительства у Православной Церкви, права бесспорного, неотъемлемого и непреложного, это устранение Церкви от дела учительства. Составители этого законопроекта, конечно, отрицают такие свои намерения, но мне кажется, что все их аргументы шиты белыми нитками и что через весь законопроект именно проходит мысль о национальности вмешательства Церкви в дело народного просвещения».

Утверждение проекта о сохранении самобытности церковных школ, по мнению епископа Евлогия, противоречило тому основному факту, что лицо школы определяется тем, кто ее реально возглавляет, в уездных же училищных советах одинокий голос представителя Церкви, конечно, не может повлиять на общее направление школы, не может изменить тех идеалов и устремлений, которые господствуют в данном училищном совете.

Вторым важным фактором, определяющим жизнь школы, являются материальные средства.

«Мы видим уже теперь, – с пафосом говорил Епископ, – как в этом отношении измором берется наша церковная школа, как она, бедная, начинает хиреть в своей нищете и убожестве в то время как на ее соседку, школу министерскую, земскую обильно продолжает изливаться золотой дождь. Вот теперь церковной школе предлагается такой искупительный совет, – ей говорят: отрекись от самой себя, отрекись от тех начал, на которых построена твоя жизнь, склонись покорно перед теми течениями, которые властно идут если не от всей Государственной Думы, то по крайней мере от комиссии по народному образованию, соединись с ними до потери своего облика и тогда к тебе потекут все те блага, которых ты лишена, тогда и ты не будешь стоять перед своей нарядной соседской и сестрой, как оборванная нищая, в своем нищенском рубище, с покосившимися зданиями, проваливающимися крышами, голодными и холодными учителями. Такой предлагается совет, такое делается предложение. Да, но вспомним, как ответил Христос на подобное же искупительное предложение, когда искуситель приступил к Нему и сказал: «Все дам Тебе, только склонись передо мною». Христос ответил: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному слухи». Также и церковно-приходская школа ни за какие блага, ни за деньги не продаст за эту чечевичную похлебку своих законных прав первородства. (Голоса справа: браво; голоса слева: воевать собираетесь?)».

Епископ Евлогий показал, что права содержателей в действительности очень невелики, т. к. содержателям и училищным попечителям предоставляется изыскание средств на школы, а единственный хозяин, училищный совет, будет давать средствам то или иное назначение.

Право содержателя на приглашение учителей оговорено условием обязательного утверждения училищным советом, которому, таким образом, принадлежит последнее слово в этом вопросе.

Кроме того, Церковь до сих пор стремилась пополнять преподавательский состав выпускниками церковно-учительских школ, которые, по опасениям епископа Евлогия, также будут конфискованы у Церкви.

Право содержателей приглашать руководителей по учебной части в проекте предлагалось лишь как временная мера и к тому же не как требование, но лишь как пожелание, которое в деревне трудно выполнить ввиду отсутствия опытных руководителей. Кроме того, оплата этих руководителей содержателями из духовенства затруднено отсутствием средств, тогда как земства имеют право облагать население необходимыми сборами.

Участие содержателей в составлении программ также ограничено необходимостью утверждения в Училищном Совете. Таким образом, опроверглись соображения комиссии, что своеобразие церковно-приходской школы «может сохраниться» при условии принятия указанного проекта.

«Но почему это делается, во имя чего совершается эта, да позволено мне будет сказать грубое слово, экспроприация?» – вопрошает епископ Евлогий.

Отмечая, что в проекте школы министерские и земские названы «общественными», а церковно-приходские – «духовными», он усматривает в этом оскорбительный намек, развиваемый дальше в докладе комиссии, что церковные школы являются не церковными и не приходскими, а школами духовного ведомства или синодскими, что всеми делами школы ведает один епископ, тогда как уездная общественность лишена реального участия в жизни школы.

Епископ Евлогий указал, что бюрократические черты не в меньшей степени свойственны школам министерским и земским, управляемым чиновниками Министерства народного просвещения, и что роль земств обычно сводится лишь к отпуску средств, которые к тому же приходится часто выпрашивать и выманивать директорам и инспекторам народных школ.

«Вы, господа, прекрасно знаете, – продолжал докладчик, – что в широких кругах русского общества еще не пробужден глубокий и живой интерес к нашему начальному образованию, и зачем же вину и ответственность за эту нашу общерусскую косность взваливать исключительно на неповинную церковную школу, зачем только ей надо ставить на вид то, что является общим явлением русской жизни в отношении всякой школы безразлично? Управление церковной школой, по моему глубокому убеждению, организовано Святейшим Синодом нисколько не хуже, чем управление земской или министерской школой. (Голоса справа: лучше)».

Указав на то, что имеется много искренних и трудолюбивых общественных работников, вкладывающих свои силы в церковноприходское школьное дело, епископ Евлогий подчеркнул, что добрую славу церковной школе принесли не столько епархиальные училищные советы, сколько рядовое духовенство, усилиями которого в течение 25-ти лет церковные школы покрыли Густой сетью всю Россию и встали в один уровень со школами министерскими и земскими.

«Именно они, эти сельские и городские священники... являлись главными двигателями этого дела, главными строителями этого огромного и величественного здания церковной школы, которая вмещает в себе до 40 000 отдельных школ и до 2 000 000 учащихся. Они, эти наши скромные, смиренные приходские пастыри, обласканные и ободренные высоким доверием блаженной памяти императора Александра III, опираясь на сочувствие только своих прихожан, отдавали приходской школе все свои лучшие силы, отдавали свой часто непосильный труд, отдавали свои скудные жертвы, и только такой ценой они достигли таких, я скажу, блестящих результатов, каких достигла школа за последние 25 лет своего существования... С. А. Рачинский в своих писаниях удивлялся той ревности, той самоотверженности и воодушевлению, с каким наши сельские пастыри занимаются этим для них святым и великим делом. А вот теперь вы хотите отнять у них это их родное, их дорогое детище, которое ими было выплакано, выстрадано, которое их горячими молитвами у Бога было выпрошено. И при этом говорите, что эта школа какая-то не церковная и не приходская, а какая-то чиновничья и бюрократическая. Тех, которые говорят, что эта школа не церковная, я попросил бы когда-нибудь хоть раз заглянуть под скромную кровлю церковной школы, когда там, например, совершается молитва, когда дети готовятся к святому таинству исповеди, святого причащения, когда готовятся к воскресному богослужению, когда они тесным кольцом, сомкнувшись вокруг учителя, поют церковные песнопения. Это дивная, трогательная картина. Мне Господь дал счастье не раз наблюдать и умиляться проявлению и подъему религиозного настроения, которое царит в нашей церковной школе; я видел духовную красоту нашей церковной школы... Желающих я могу отправить к тому же С. А. Рачинскому, который умел в живых художественных и ярких красках изобразить эту красоту нашей церковной школы. Я думаю, что этот святой человек не мог ни лгать, ни фальшивить, ни кривить душой, и ему-то во всяком случае можно поверить, а он везде говорит, что эта школа всем своим строем, всей своей жизнью неразрывно слилась с Церковью, что она явилась как бы преддверием Божьего храма».

Свидетельство народной любви к церковной школе епископ Евлогий видит в тех 100 000 000 р. добровольных пожертвований, которые она собрала за 25 лет.

«Я хотел бы знать, – спрашивал он, – сколько таких средств, таких доброхотных пожертвований собрала школа министерская или земская, которую почему-то здесь называют общественной в противоположность школам церковно-приходским».

Считая необходимым дальнейшее углубление связей школы с народом, докладчик сказал: «Со всеми искренними ревнителями Церкви я горячо желаю приходской реформы, и я думаю, что мы стоим накануне этой реформы, и я полагаю, что с возрождением наших приходов в церковную школу вольются новые живые приходские силы и тогда она пустит еще более глубокие корни в недра народной жизни».

Епископ Евлогий продолжал свою речь ответом на обвинение в соперничестве между светскими и церковными школами: «Мне кажется, что этот антагонизм или совершенно прекратился бы или, во всяком случае, стал бы значительно слабеть, если бы наша церковная школа не подверглась той страшной травле, которая часто слышится по ее адресу и в печати, и в жизни. В самом деле, подумайте, господа, сколько вражды, сколько обидной хулы, я скажу, слышит наша церковная школа, и мудрено ли, что деятели, которые стоят во главе этой школы, которым эта школа дорога, иногда теряли свое душевное равновесие, теряли чувство меры, и что у этих людей вырывался крик наболевшего сердца, а этот крик ставят теперь в упрек не только им, может быть, в самом деле они виноваты, но и самой ни в чем не повинной церковной школе. А затем, господа, я скажу: вы боитесь этого антагонизма? Но неужели будет лучше для общего дела народного просвещения, если этот антагонизм заменится гробовым молчанием, если вы совершенно оттолкнете духовенство от народной школы и оно в бессилии совершенно опустит свои руки, если таким образом вы потеряете для школы целую армию испытанных все же деятелей на трудной и тернистой ниве народного просвещения. Чем и как вы заполните пустоту в рядах школьных деятелей народного просвещения, которая образуется у вас с уходом с этой арены наших скромных, но все же полезных школьных деятелей»,

Далее епископ Евлогий протестует против той роли, которая отводится проектом законоучителю в общей народной школе. Вместо назначения законоучителя епархиальным архиереем проект предусматривал его приглашение содержателями школы по утверждении училищным советом, хотя и с согласия епархиального начальства. Далее, вводился институт светских преподавателей Закона Божия, т. е. то, что прежде было редким, печальным исключением, стало узаконенным правилом. Роль законоучителя сводилась таким образом к урокодаванию, – руководящая, направляющая роль священника в школе, по существу, становилась неосуществимой. Наконец, священник, входящий в училищный совет, должен был избираться епархиальным съездом духовенства, а не назначаться архиереем.

В заключение своей речи епископ Евлогий еще раз напомнил О роли Церкви в становлении и сохранении России и об опасности потери религиозных устоев в народе:

«Церковь девять веков стояла над колыбелью нашего русского народа, она пела ему священные песни и воспитала в нем те прекрасные качества, за которые наша родина называется Святою Русью, а наш народ – народом Богоносцем. Оторвите, оттолкните священников от школы, сведите на нет все церковное влияние в школе, изгоните оттуда церковных дух, и народ тогда пойдет в дебри сектантства или даже сделается совершенно неверующим, и воистину тогда грозным станет лицо земли родной...».

Трудовик А. Е. Кропотов¹⁹⁷, вятский крестьянин, говорил о церковно-приходской школе и духовенстве с нескрываемым раздражением.

«Я думаю, любой учитель вам скажет, что он не пойдет под команду священника, не пойдет до тех пор, действительно, пока его к этому не погонит нужда, – сказал Кропотов. – Здесь плакали о том, что отнимают от Церкви ее достояние, отнимают как бы ее имущество. Да, господа, что же такое Церковь? Церковь – это общество верующих, и, следовательно, если общество признало своих заправил негодными, то во всяком случае это будет по согласию в то же время с Церковью. Следовательно, не от Церкви отнимают, а отнимают от неправильных руководителей и отнимают заслуженно, т. е. они давно заслужили, чтобы отнять у них это. (Голоса слева: браво.)... Кто рукоплескал, как отстаивали приходскую церковную школу? Те рукоплескали, кто никогда не учился в церковно-приходской школе и никогда не учил своих детей в церковно-приходской школе. (Слева рукоплескания и голоса: браво.) И вот их желание не для просвещения народа, а для того, – чтобы отстоять старый порядок и держать народ в невежестве, – вот их желание. Это, господа, вполне ясно и определенно. Крестьянство здесь в Государственной Думе в свое время высказало свой взгляд на церковно-приходские школы...».

Епископ Митрофан¹⁹⁸ в своем докладе, излагая историю русского образования, привел мнения авторитетных русских деятелей по вопросу о роли религиозного элемента в преподавании. Мнения эти заслуживают внимания:

Аксаков: «Основой воспитания, а потому и образования может и должна быть только религия, святая христианская религия. Дело народного училища у нас значительно облегчается властными указаниями самой нашей народной жизни, а также самым внутренним и внешним строем Православной Церкви. Центр тяжести русской земли все же в нем, в нашем смиренном и покорном народе, и ни в одной стране не имеет народ такого значения, хотя бы пассивного, какое в конце выпадает на долю нашему – в виде победы его долготерпения. В России было бы немыслимо зрелище выбрасывания из школ распятий, икон, священных книг и вытравливания из учебников имени Божия. Союз Церкви со школою требуется у нас самим народом, без этого союза дело образования народного не пойдет и идти не может».

Ушинский: «Дух школы, ее направление, ее цель должны быть обдуманы и созданы нами сообразно истории нашего народа, степени его развития, его характера, его религии».

«По коренному смыслу христианской религии духовный пастырь должен быть не только служителем алтаря, не только проповедником слова Божия, но наставником и учителем; духовные пастыри наши должны подготовить нас быть не только членами Церкви, но и деятельными гражданами христианского государства».

Гоголь: «По мне безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведение в России, минуя нашу Церковь, не испросив у нее на то благословения; нелепа даже мысль наша прививать такие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она светом Христовым».

Указав также на Пушкина, Менделеева, Гилярова-Платонова, епископ Митрофан приводит суждение «незабвенного» С. А. Рачинского, который в своей книге «Сельская школа» писал:

«Чем должна быть начальная школа в России, по преимуществу сельская? Простым ли приспособлением для научения крестьянских ребят чтению, письму, элементарному счету, словесным символам господствующего вероисповедания или средством для приобщения народных масс к тому течению мыслей и к тому нравственному строю, который мы считаем истинным и нужным, который властвует над нашими сердцами? Вопрос этот не допускает двух ответов; нет сознательной школы, которая не преследовала бы вторую из указанных целей. Всегда и повсюду из-за грамоты и счета, из-за бедных крох положительного знания, какие может сообщить начальная школа, выступает нечто неизмеримо более глубокое, нечто жизненное и роковое, нечто совершенно несоизмеримое с видом этой кучки безграмотных ребят, собранных вокруг еле грамотного учителя».

Развивая версию о вмешательстве тайных организаций в общественно-политическую жизнь России, епископ Митрофан сказал: «Господа, в настоящее время много говорят о масонстве и этот призрак, по-видимому, становится все более и более реальным и если где, – то в выработке новых положение для начальных школ я готов видеть прикосновение таинственной руки этих искусных мастеров (Марков 2-й с места: верно). В самом деле, господа, посмотрите, какая тонкая, искусная работа. На первый взгляд может показаться, что никакой опасности нет, что все остается так, как было раньше... Но сбросьте, господа, этот туманный покров, посмотрите на дело прямо и трезво, соедините воедино все эти отступления и изменения, и перед вами вырастет чудовище, которое расширяется, как гангрена, поражая самые чувствительные места нашего народного организма; оно ползет, как рак, и своими щупальцами старается вырвать у народной школы самую ее душу. Да, не надо, господа, обманываться, не надо закрывать глаза на действительность, надо прямо и откровенно сказать, что наша начальная школа в опасности, что она уже теперь поставлена на наклонную плоскость, и кто порукой, что она не пойдет дальне по тому же пути, по которому она пошла во Франции? Путь один и тот же, только у нас он проводится еще смелее, чем там».

Обер-прокурор Святейшего Синода Лукьянов¹⁹⁹ нарисовал картину распада церковно-государственного союза (симфонии) в странах Запада и высказал надежды на сохранение этого союза в России, полагая, что Россия выработала более глубокий взгляд на существо этого союза.

В Западной Европе, – сказал обер-прокурор, – государство и Церковь противопоставляются друг другу, они рассматриваются как начала, борющиеся между собой. При этом обнаруживается тенденция ко все большему и большему преобладанию государственного начала во всех сферах жизни. Государство все более начинает усваивать тот взгляд, что оно не обязано считаться с потребностями и нуждами Церкви. В итоге получается порабощение церковного начала, поглощение Церкви государством или низведение Церкви до значения какого-то религиозного кружка, какого-то благочестивого установления, призванного служить на потребу отдельных человеческих душ, которые ищут в религии утешения и отрады в горестях. Церковь низводится с той высоты, на которую она была поставлена самым смыслом всего предшествующего исторического развития. Церковь утрачивает значение великого и своеобразного идеала человеческого общежития наряду с государством, которое точно так же есть великий идеал человеческого общежития. Один идеал фактически приносится в жертву другому, ради потребностей одного идеала искажается истинная природа другого идеала. Русскому народному сознанию претит тот взгляд, по которому альфа и омега государственности заключены в самой государственности. Русское народное сознание не может помириться с тем взглядом, что государственность сама себе довлеет, что государственность сама себя освящает, что государственность есть действительно единственный и уже навсегда безусловно верховный идеал человеческого общежития... «Можно сказать, – говорил докладчик, – в русском народе жила неизменная и, смею прибавить, святая уверенность в том, что население во всех своих действиях должно воодушевляться идеалом не одной только государственности, а и идеалом церковности... Как доселе Бог миловал русскую жизнь от непримиримых драматических коллизий между государственностью и церковностью, так должно быть и впредь... Отношения Церкви и государства, регулируемые в меру необходимости теми или иными юридическими актами, никоим образом не могут быть окончательно, и исчерпывающим образом урегулированы в этой, да позволено будет выразиться, плоскости; эта плоскость есть поистине плоскость для таких глубоких вещей, как Церковь и государство (смех в центре)... Церковь и государство должны находиться между собой в единении, определяемом не только юридическими нормами, но и мотивами нравственного порядка, взаимным уважением и взаимной любовью... Мы вправе требовать, чтобы государство относилось с доверием к Церкви, равным образом, мы вправе требовать, чтобы и Церковь относилась с доверием к государству. Во имя этого взаимного доверия возможны, само собой разумеется, уступки, и эти уступки познаются и Церковью и государством не как умаление своих прав, не как сокращение своих обязанностей, а как осуществление своего нравственного взаимного долга».

Далее обер-прокурор перешел к рассмотрению собственно вопроса о церковно-приходских школах, отстаивая право и долг Церкви вести народное учительство. Богослужение само по себе недостаточно для осуществления этой цели учительства, т. к. церковная проповедь обращена к взрослым, а не к детям, и ограничение роли священника только богослужением развивает в народе отношение к нему, как к требоисполнителю, а не пастырю и наставнику.

Указав, что церковные школы нужны населению, т. к. наилучшим образом подготавливают подрастающее поколение в духе христианской православной церковности, Лукьянов подчеркнул, они нужны также и государству, т. к. воспитывают достойных граждан своего отечества.

«Нам говорят, – продолжал обер-прокурор, – что школа вообще должна вырабатывать мощных, сознательных и преданных государству граждан, а между тем церковная школа взывает якобы только к смирению, отвлекает от земных, существенных забот к заботам небесным, несущественным, порабощает дух непонятной догме и т. д.; не хватает, кажется, только того, чтобы нас стали уверять, что и все-то Православие сводится к ладану и постному маслу. Такой взгляд, само собой разумеется, не отвечает существу дела. Церковная школа учит не раболепию, церковная школа учит тому, что составляет истинно этическую сущность христианства, церковная школа учит самоотверженному исполнению долга».

Рассматривая вопрос о наемном законоучителе в школе, Лукьянов сравнил его положение с ролью постороннего воспитателя, приглашенного в семью на время отсутствия отца, роль же священника в церковно-приходской школе он сравнил с ролью самого отца семейства, определяющего весь уклад, весь строй жизни семьи.

Относительно реального положения церковных школ Лукьянов указал, что в настоящее время в 235 уездах и городах имеется 10 741 церковно-приходская школа с 12 967 учительскими комплектами (голоса справа: мало), полностью отвечающими требованиям, предъявляемым начальным училищам, включенным в школьную сеть.

Повторяя доводы думских епископов о тяжелом ударе для авторитета Церкви и морального состояния духовенства, руководящего церковно-приходскими школами, обер-прокурор закончил свою речь словами:

«Новая Россия, вступившая если и не в новый период своей истории, то во всяком случае в новую фазу своего государственного бытия, пребывает, как и старая Россия пребывала, в дружном союзе с тою же, неизменно тою же, не новой, не молодой и не старой, а вечной в своей божественной стихии Православной Церковью. (Голоса справа: верно.) Не будем слишком торопиться с принятием решений, умаляющих авторитет и права Церкви. Она, а не кто другой, вынянчила Русское Государство. (Голоса справа: браво.) Она блюдет, по мере сил и возможности, по мере своего умения и своих средств русскую народную душу. Она и в настоящее время служит великую службу Государству Русскому, да и в будущем под Ее спасительный кров будут собираться православные русские люди, вдохновляющие религиозной верой, без которой нет жизни ни для отдельных лиц, ни для народов, ни для государства (рукоплескания справа и в центре.)»

Кадет В. А. Караулов²⁰⁰ иронически отозвался о речи В. Н. Львова, который сумел преподнести Духовный Регламент, поработивший Церковь государству, как акт, утвердивший церковную автономию.

«Церковь только тогда будет оказывать благодетельное влияние на человеческое общество и разовьет всю свою духовную мощь, – сказал докладчик, – когда она будет Церковью, а не ведомством, когда она будет иметь самодовлеющую цель, а не служебную. В. Н. Львов и преосвященный Евлогий предлагают нам, так сказать, прикладную Церковь, прикладное церковное могущество. Они говорят нам: отдайте в наши руки школу народную и ваши усадьбы не будут пылать. Я спрошу их: где был церковный авторитет тогда, когда пылали усадьбы, когда рубились леса, когда нелепо и часто зверски истреблялся скот, когда помещики, как во времена пугачевщины, наполняли города? Ответ ясный: этого влияния не было. (Голоса слева: верно; голоса справа: было.) Ни для кого не секрет, что в коренной России все это производилось православным населением. Руки старообрядцев и сектантов к делу пожаров и разрушений не прилагались. И не Церковь надо винить в отсутствии этого влияния. Это два века той церковной автономии, о которой с такой пылкостью говорил В. Н. Львов, лишили его Церковь, превративши ее в ведомство, лиши ее внутри присущего ей мощного авторитета. (Голоса слева: верно.)»

Выражая сочувствие бедственному материальному положению рядового духовенства и его бесправию перед архиереями, Караулов утверждал, что подчинение школ училищным советам отнюдь не будет оскорблением для русского духовенства в целом, хотя будет «сильной и жестокой неприятностью для правящих сфер ведомства духовного вероисповедания». Духовенство же, и без того перегруженное своими богослужебными обязанностями, лишь обрадуется освобождению от навязанной им необходимости управлять церковными школами и преподавать в них светские предметы. Те же священнослужители, которые относятся к своим обязанностям серьезно и душевно, пойдут в новую школу, включенную в сеть, и будут делать там свое дело, от которого не могут отказаться – обучение истинам Христовой религии и христианской нравственности.

По поводу нравственного руководства школой со стороны Церкви Караулов сказал:

«Нам говорят, что если мы народную школу отдадим ведомству православного исповедания, то она наполнит ее таким содержанием, каким захочет. Господа, оглянитесь на наши академии и скажите, положивши руку на сердце, много ли выше нуля в этих школах авторитет ведомства православного исповедания?»

Социал-демократ, депутат Кубанской и Терской областей и Черноморской губернии, врач И. П. Покровский 2-й²⁰¹ выступил с позиции отрицания всякой доброй воли и искреннего желания содействовать народному образованию со стороны правительства, Церкви и Государственной Думы. Разговоры об устранении из народной школы ведомства православного исповедания не имеют значения, т. к. остается общая христианская основа обучения в духе традиционного Православия.

«Основная задача школьной реформы, – сказал Покровский, – сводится к устранению всякой религии из школы. Это требование народа, его народ заявляет всегда, когда свободен, это требование заявляет всегда революционный народ... (Протестующие возгласы справа. Председательствующий звонит: без шума, пожалуйста.) Я думаю, вы не успели забыть лиссабонские события, и отцы-патеры, вероятно, не успели еще убрать свои пожитки из Лиссабона. Какой же урок отсюда для нашего ведомства православного исповедания? Я думаю, что урок прост: тот, кто не хочет быть изгнанным, должен своевременно уйти (рукоплескания слева); но ведь не вы же, господа, изгоните их, так к чему же вводите в обман своим законопроектом, рассказываете об уничтожении церковно-приходской школы... Начальную русскую школу... потихоньку реформирует русский народный учитель, тот учитель, которого вы третируете, как отдельного наемника (справа шум и голос Белоусова. Председательствующий: без шума, пожалуйста)... Он не революционер, как вы говорите, но он, честно исполняя свой долг, революционизирует русский народ. (Смех в центре.)»

Профессор медицины Казанского университета, октябрист М. Я. Капустин²⁰² бывший член II Думы, сочувственно отозвался о постановке дела в церковно-приходской школе.

«Мы имеем и центральное учреждение, как Училищный Совет Святейшего Синода, и специальный педагогический журнал, и целый ряд изданных учебников, руководств, весьма хороших, музеи, учительские школы и т. д. Эта деятельность ведомства, должен сказать, стоит весьма высоко, и в отдельности школы, снабженные хорошими пособиями и учителями, приносят свою пользу, которая ничем не менее пользы общих школ».

Отстаивая идею единства школьного управления, Капустин сказал, что в настоящее время в России до 50 000 священников, а начальных школ уже 100 000. «Мы желаем всеобщего обучения, мы желаем развития этих школ втрое, вчетверо, впятеро, в десять раз более, чем теперь, – будет ли настолько же возрастать число православных священников, надлежаще образованных, надлежаще подготовленных, надлежаще религиозных, искренно благочестивых, чтобы они являлись руководителями? Не хватает духовных лиц для преподавания Закона Божьего в школах...».

Правый крестьянин Подольской губернии В. К. Пахальчак²⁰³ указал на то, что местности, где преобладали церковно-приходские школы, принимали значительно меньше участия в революционных событиях. Крестьянство в этих местностях отшатнулось от выборгского воззвания, которое «страшно распространилось» в деревнях, а их составителей назвало «городскими жуликами».

В Подольской губернии на 1300 приходов приходилось около 1700 церковно-приходских школ, а школ земских и министерских не более 500. «А где, господа, – спрашивал правый оратор, – было больше иллюминаций в 1905 году? Там ли, где большинство школ земских и министерских, или же там, где большинство школ церковно-приходских?» В юго-западных губерниях, где было много революционно настроенных инородцев, было сравнительно тихо, тогда как в губерниях с преобладанием земских школ «пылали помещичьи усадьбы».

Отвечая на вопрос, почему в сельских школах «развилось» много таких учителей, оратор указал на крайне слабое развитие инспекции в Министерстве народного просвещения. Инспекторов и директоров народных министерских школ зачастую не видят в уездах по многу лет.

«Почему непременно взялись за церковно-приходскую школу, чтобы передать ее в ведение Министерства народного просвещения? Полагают, что она лучше станет, что ли? Ведь у нас есть другие учебные заведения, которые вредны для России, здания которых служат как бы революционным притоном. Возьмем, например, некоторые учебные заведения ведомства Министерства торговли и промышленности...»

В заключение речи, высказавшись против передачи церковноприходских школ в ведение Министерства, Пахальчак сказал: «Господа, мне кажется, какой бы доктор не лечил больных, лишь бы он их вылечил, и в какой бы школе не учили, лишь бы их выучили добру и хорошей нравственности».

Управляющий Министерством народного просвещения Кассо²⁰⁴ сказал, что Министерство не видит оснований к тому, чтобы положить конец имеющейся обособленности церковных и светских школ.

«Единство организации, конечно, прельщает своей простотой и стройностью. Но единообразие не всегда одинаково плодотворно. В истории встречаются примеры, когда один тип школы побеждал другой не всегда преимуществом своих методов или превосходством своей организации, а скорее всего путем законодательных мер на почве политической борьбы, и победа эта далеко не всегда означала торжество одного только просвещения. Нужно думать, что у нас в России и в дальнейшем будущем светская и конфессиональная школы будут работать рядом над одними и теми же задачами и развивать в своих учениках одинаковую любовь к родине и народу».

Вторичное обсуждение вопроса о церковно-приходских школах имело место в 26 и 27 заседаниях Государственной Думы (26 и 29 ноября 1910 г.) при голосовании статьи XIV законопроекта.

Епископ Евлогий²⁰⁵, обобщив доводы выступавших в первом обсуждении в пользу церковно-приходских школ, еще раз указал на их культурную и нравственную роль в жизни русской деревни. Он напомнил, что первое общество трезвости было устроено в Татевской церковно-приходской школе С. А. Рачинского, и уже затем по этому образцу общества трезвости стали густой сетью покрывать всю Россию.

«Для нашего, еще не утвержденного в истинах православной веры и в русском самосознании, народа церковно-приходская школа является великим культурным фактором, на устранение которого я не могу взирать иначе, как с чувством сердечной боли и тревоги».

Основной довод противников церковной школы сводится к тому, что раз она вошла в школьную сеть, раз она субсидируется государством на одинаковых условиях со школой земской и министерской, то и отношение этой школы к государству должно быть общим. Епископ Евлогий настаивал, что церковно-приходская школа является не менее государственной, чем светские школы.

«Ведь вы сами знаете и много раз здесь повторяли, что денежные отчеты церковно-приходской школы подлежат общегосударственному контролю; далее, в состав училищных советов и их отделений также входят самые разнообразные элементы и представители самых разнообразных ведомств и местных организаций, элементы и правительственные и земские, и они имеют полную возможность контролировать церковно-приходскую школу со всех сторон по существу. Если этого для вас мало, мы ничего не имеем против того, чтобы этот контроль усилить, вообще никакого контроля мы не боимся, церковно-приходская школа не боится света».

Сущность возражений, таким образом, сводилась к более важному и глубокому, к тому, что это есть школа церковная, входящая в область церковного управления – в этом противники школы видели ее главную вину.

И далее епископ Евлогий снова формулирует основные идеи церковно-государственной симфонии.

«Но я спрошу вас, господа, – что же церковно-приходская школа с передачей ее в ведение Министерства народного просвещения, разве она станет более государственной? Разве Церковь наша, которая по основным нашим законам именуется господствующей и первенствующей Церковью, разве она уже лишена всяких государственных прав, разве разнообразным церковным учреждениям, и в частности учреждениям учебным, школьным, для того, чтобы получить эти права, непременно надо подчиняться каким-либо министерствам и их многочисленным департаментам?»

Утверждая, что последовательное проведение принципов законопроекта комиссии народного образования приводит к полному упразднению Церкви как самостоятельного института, управляемого на незыблемых и вечных канонических началах, независимых от начал государственных, епископ Евлогий сказал:

«Вот почему мы с такой настойчивостью, с такой неуступчивостью отстаиваем самостоятельность церковных школ. Защищая церковные школы, мы не защищаем права Церкви – государственные и канонические. Мы не можем допустить не только поглощения Церкви государством, но и какого-либо отсечения или умаления прав, государственных прав Церкви и, в частности, мы признаем, что дело школьное есть неотъемлемое право Церкви, входящее в ее общее право учительства. И мы только говорим: не отнимайте у нас этого права, не посягайте на это право, если вы не хотите обезличить Церковь, если вы не хотите идти по пути постепенного поглощения ее государством».

Законопроект Министерства народного просвещения о начальных школах был принят во втором чтении лишь 29 ноября 1910 г. Раздел XIV в редакции комиссии по народному образованию был принят большинством 200 против 119 голосов, большинством, составившимся из октябристов и групп левее их, к которым в этом вопросе примкнули многие думские крестьяне всех без изъятия партий.

Выступление крестьян носило подчеркнуто демонстративный характер. С думской трибуны крестьянин Лукашин прочел заявление «от крестьян, сидящих на правых скамьях, в центре, в группе прогрессистов, кадетов и левее» с поименным перечнем подписавшихся 38 человек, которые хотели «оправдаться перед избирателями», «давшими им на этот счет точное поручение». Перед голосованием, видя, что дело проиграно, фракции правых и националистов демонстративно покинули зал заседаний.

Предстояло еще третье – последнее чтение законопроекта. Членам Думы в общем было ясно, что решение о передаче церковных школ Государственный Совет не пропустит. Так, крестьянин октябрист Базилевич, говоря о школьном законопроекте, высказывал опасение, что думские решения по этому вопросу будут отвергаться Мариинским дворцом. Марков 2-й заявил с думской трибуны, что усилиями левых и октябристов, добившихся изменения правительственной редакции XIV статьи, весь законопроект о всеобщем обучении «брошен в сорную корзину».

Тем не менее, 9 февраля 1911 г. при третьем чтении раздел XIV законопроекта о передаче церковно-приходских школ в ведение Министерства народного просвещения был принят Думой.

Надежды защитников церковноприходской школы на Государственный Совет, куда поступили на рассмотрение принятые Думой законопроекты о начальной школе и введении всеобщего обучения, оправдались. За 11 месяцев своего двухкратного прохождения через особую комиссию Государственного Совета из 128 статей думского законопроекта о начальной школе только 8 остались без изменения. Оба законопроекта были объединены вместе в законопроект о введении всеобщего начального обучения.

Борьба за школьный вопрос вышла далеко за пределы законодательных учреждений.

Во второй половине августа в Москве заседал общеземский съезд по народному образованию, высказавшийся подавляющим большинством за объединение всего дела начального обучения в Министерстве народного просвещения. Резолюции съезда, идущие в этом направлении даже несколько дальше Думы, были поддержаны профессиональной педагогической и либеральной печатью.

Церковная печать, правые националисты, со своей стороны, продолжали обвинять земскую школу в насаждении противоцерковных и противогосударственных идей.

Протоиерей Восторгов выпустил особую книжку о школьном вопросе²⁰⁶, в которой писал:

«Во вражде к церковной школе объединились все противорелигиозные, противоцерковные, противогосударственные и противорусские – все отрицательные элементы русского общества, все, что мечтало о разделении русской национальности, о господстве инородцев, о государственном перевороте, о господстве социалистических и демократических идеалов, столь враждебных религии и церковности. Сюда присоединились российский либералы, в оппозиции правительству полагающие существо своих политических воззрений и часто сами не понимающие, что им нужно, а также все, увидевшие в церковной школе опасного конкурента в школьном деле или опасавшиеся влияния духовенства на народ и умаления своего собственного влияния и силы в народе». Возлагая надежды на царя и на Государственный Совет, Восторгов писал: «Государственная Дума, слава Богу, – не все в деле. И основные законы и реальные примеры уже показали, что у нас в России два пути законодательства: один обычный через Государственную Думу и Совет, а другой чрезвычайный – действие прерогативы царской самодержавной власти. И мы уверены, мы убеждены, что венценосный покровитель Церкви Русской, блюститель всякого в ней благочиния, не отдаст судьбы Церкви на окончательное усмотрение Государственной Думы и никогда не согласится на уничтожение или ослабление церковной школы».

При рассмотрении законопроекта о всеобщем начальном обучении 25–28 января 1912 года Государственным Советом было постановлено из 10 500 000 ежегодного, начиная с 1912 года, ассигнования на начальные школы 1 500 000 рублей отпускать по смете Синода на церковно-приходские школы. Таким образом, Государственный Совет подтвердил право церковных школ на самостоятельное существование и расширение под управлением церковной власти. Это было именно то, против чего боролись противники церковной школы в Государственной Думе.

Ввиду разногласий между Государственным Советом и Государственной Думой дело было передано на рассмотрение Согласительной Комиссии из 14 лиц²⁰⁷. В состав комиссии вошли от Государственного Совета: А. В. Васильев, Н. А. Зверев, П. П. Извольский, П. М. фон Кауфман, А. С. Стишинский, гр. Ф. А. Уваров, А. Н. Шварц; от Государственной Думы: В. К. фон Анреп, М. С. Воронков, Е. П. Ковалевский, Д. А. Леонов, Н. Н. Львов, о. А. М. Станиславский, Д. Н. Чихачев.

К единому мнению Согласительная Комиссия не пришла. Большинство комиссии, в которое вошло 6 членов Государственного Совета и 1 член Думы (о. Станиславский), приняло редакцию Государственного Совета, меньшинство же из 4 членов Государственной Думы и 1 члена Государственного Совета (проф. Васильева) вернулось к первоначальному проекту комиссии по народному образованию, согласно которому выделялся ежегодный кредит по Министерству народного просвещения в размере 9 млн. рублей, вопрос же о церковных школах оставался открытым. Кредиты на церковно-приходские школы меньшинство согласительной комиссии предлагало выдавать в прежнем порядке, по запросам духовного ведомства, не включая эти кредиты в законопроект о всеобщем образовании.

Несогласие выразилось также в формулировке некоторых статей законопроекта. Так, в редакции большинства статья 1 включала определение: «в школьную сеть входят все начальные училища как Министерства народного просвещения, так и церковноприходские школы». В редакции же меньшинства вместо слова «входят» было поставлено выражение «могут входить», т. е. подразумевалось, что в школьную сеть попадают только школы, получившие согласие на это со стороны училищного совета и земства.

Статья 6 в редакции большинства определяла, что разногласия в училищном совете относительно церковно-приходских школ доводятся до сведения Министра народного просвещения, который должен входить в сношения с обер-прокурором Св. Синода, и вопрос решается только по соглашению с последним. Меньшинство комиссии высказалось в пользу прежнего постановления Государственной Думы о подчинении церковно-приходских школ (в смысле надзора) училищным советам и тем самым – Министерству народного просвещения.

«Вследствие сделанного Государственным Советом добавления, – писал октябрист барон А. Н. Ропп²⁰⁸,– Думе предстоит дилемма: или отказаться от всякой фиксации кредитов на народное образование, или согласиться на фиксацию кредитов как светской, так и духовной школ.

Как ни трудно будет Думе отказаться от отпуска средств, обеспечивающих планомерность дальнейшего развития народного образования, т. е. от того мероприятия, которое Дума проводила с такой настойчивостью, тем не менее, по всей вероятности, октябристы не захотят купить этот закон ценою отречения от принципа единства начальных училищ.

Подтверждением этого предположения служит бывшая уже по сему вопросу согласительная комиссия, в которой думские октябристы не пошли на уступки».

Враждебность к церковно-приходским школам проявилась в этом акте со всей очевидностью, несмотря на заявление октябристов о желательности привлечения всех общественных сил, способных оказать помощь в деле народного образования. III Дума предпочла похоронить закон о всеобщем образовании, лишь бы не допустить, чтобы церковно-приходские школы сохранили свое независимое существование, как школы именно церковные.

Редакция меньшинства согласительной комиссии рассматривалась в Государственном Совете 5 июня 1912 года. Накануне состоялось собрание членов, принадлежащих к центру Государственного Совета, которые решили голосовать за проект в думской редакции. Поскольку за него должно было голосовать и левое крыло, то решение зависело от группы А. Б. Нейдгарта и беспартийных.

За думский проект выступили докладчик П. П. Извольский, М. М. Ковалевский и М. А. Стахович; против – С. Ю. Витте, обер-прокурор В. К. Саблер и епископ Никон [Буссонов]. Большое впечатление на членов Государственного Совета произвело выступление гр. С. Ю. Витте, авторитет которого в Совете был весьма велик. «Нам показывают рай, – сказал гр. Витте, – а по дороге предлагают убить младенца», подразумевая церковно-приходскую школу²⁰⁹.

«Вся Государственная Дума 5 июня между четырьмя и пятью Дня была в напряженном ожидании, поминутно справлялись мы все по телефону о положении дела» – свидетельствовал в своем выступлении в Думе Е. П. Ковалевский²¹⁰.

Государственный Совет при 142 участвующих отверг проект меньшинства согласительной Комиссии 91 голосом против 51. Октябристы в ответ на это предприняли демагогический жест: 6 июня внесли законопроект в Государственную Думу в слегка измененной редакции – в порядке законодательной инициативы.

Одновременно они сорвали (властью председателя) намеченное на последнее 153-е заседание голосование о кредитах на церковные школы, внесенных в смету 1912 г. в размере 3 800 000 рублей, отложив, таким образом, решение этого срочного вопроса, от которого зависело содержание учащих в церковно-приходских школах до созыва IV Думы. Вопрос об этих кредитах специально оттягивался октябристами до последнего момента с тем, чтобы использовать его как средство давления на членов Государственного Совета.

Русское общество в лице своих политических представителей в Думе так и не смогло найти удовлетворительное решение вопроса о взаимодействии светского и церковного начала в народном образовании. Впоследствии, в своих мемуарах митрополит Евлогий вспоминает о конфликте Церкви и Думы по вопросу о приходских школах:

«Скажу... о создавшихся в III Думе взаимоотношениях между нею и Церковью.

Эти взаимоотношения были безысходной коллизией двух сторон друг другу чуждых, а порой и враждебных. Разобщенность обнаруживалась по самым различным поводам; одним из них был вопрос о церковно-приходских школах, который сделался в Думе важным и боевым. Эти школы – детище императора Александра III и Победоносцева – возникли в противовес школам светским, дабы избежать вредного влияния на учащихся революционно настроенного учительского персонала, нередко занимавшегося пропагандой. Позиция Думы была иная: единая государственная школа (в городах и земствах) стала основным требованием школьной реформы; церковно-приходские школы не должны рассчитывать на ассигновки, а если Церкви угодно иметь свои школы, пусть она их содержит за свой счет. Противники наши поносили «затею» духовенства, говорили, что ими руководят «шкурные интересы», ссылаясь на отсталые методы преподавания и т. д. Мы свои школы защищали: они не так плохи, как о них говорят; правда, обстановка их беднее, чем в светских школах, ставки педагогическому персоналу скромнее, и потому учителя нередко нас покидают, соблазняясь более высокими окладами в других учебных заведениях, но все же наши школы имеют право на поддержку. Возникали жаркие битвы. Мы с трудом отстояли кое-какие ассигновки. Министерство народного просвещения не имело побуждений нас отстаивать. Мы были одиноки. Синод нас упрекал за плохую защиту, но упреки были несправедливы. У нас нашлись хорошие ораторы (например, епископ Митрофан, священник Гепецкий и др.), мы проявляли инициативу и вне Думы, прибегали к героическому способу: добились особого совещания по этому вопросу в обер-прокурорском доме. В совещании приняли участие митрополиты Синода, обер-прокурор, министры (Кассо, Коковцев, Кривошеин) и представители думских фракций (Гучков и я). Но и совещание не помогло – Дума упорствовала. Через 5 лет Государь на последней аудиенции, поздравляя депутатов с благополучным окончанием работ, напомнил о церковно-приходских школах – о вопросе, «столь близком моему родителю, на который я смотрю, как на его завещание...». На последнем думском заседании вопрос был поставлен на повестку. Не успели мы и приступить к его обсуждению, – депутаты стали поодиночке ускользать и, когда время подошло к голосованию, кворума не было. Поддерживать церковноприходские школы III Дума не пожелала»²¹¹.

В IV Государственной Думе некоторые ведущие октябристы решили пойти на уступки в вопросе об автономии церковноприходских школ. Во главе комиссии по народному образованию они поставили националиста гр. Бобринского и перед концом второй сессии, в начале июня 1914 года Е. П. Ковалевский предложил комиссии отказаться от той позиции в отношении церковноприходских школ, которая послужила поводом для разногласий между Государственной Думой и Государственным Советом, и принять проект в редакции Совета. Однако под давлением левых он вынужден был снять свое предложение.

Начавшаяся война вынудила отложить рассмотрение вопроса о всеобщем начальном образовании, который в результате так и не был принят.

Политические деятели, пришедшие к власти в результате февральской революции, не скрывали своих намерений проводить в самой радикальной форме курс на отделение Церкви от государства.

20 июня 1917 г. Временное правительство принимает закон об объединении учебных заведений разных ведомств в Министерство народного просвещения.

11 октября 1917 г. депутация Собора посетила Керенского с требованием отменить положения, касающиеся передачи церковно-приходских школ в ведение Министерства. Определение Собора²¹², на которое опирались эти требования, предлагало уравнять правовое и материальное положение церковных школ с положением министерских и земских школ, сохранив эти школы в ведении православных приходов. В качестве уступок преобразовать на выборных началах училищные советы, ввести в церковных школах министерские программы по общеобразовательным предметам. Установить государственный контроль над расходованием школьных средств.

Собственникам школьных зданий и имуществ: церквам, монастырям, братствам, попечительствам и т. д. определением Собора предписывалось не передавать эти здания или имущества в собственность Министерства, но лишь уступать их во временное пользование, на основании письменных договоров аренды, на срок не более одного года, и притом лишь при крайней необходимости.

Керенский от имени Временного правительства заявил, что правительство отнюдь не препятствует Церкви иметь школы на свои средства, но лишь отказывает церковным школам в государственных субсидиях.

После депутации к Керенскому Собор принял более развернутое определение, составленное в весьма резких тонах. Определение это датировано 23 октября 1917 г.²¹³

В определении Собора указывалось, что в дополнение к закону 20 июня, «внезапно отнявшего» у православных приходов «незаменимое средство выполнять их важное назначение», в Министерстве разрабатывается проект нового закона, стремящегося к уничтожению самого типа церковно-приходских школ, поступающих в ведение Министерства. Школьные помещения, принадлежащие церковным учреждениям и частным лицам, законопроект принудительным порядком передавал школам министерским. Таким образом, Церковь, лишенная субсидируемых правительством школ, теряет возможность иметь в отнимаемых помещениях школы на собственные средства.

Законопроект предусматривал, что здания церковно-приходских школ, построенные при пособии или ссуде из государственного казначейства по закону 12 июня 1913 г., не могут быть использованы для других надобностей, кроме как на помещения для школ Министерства. Между тем определение Собора указывает, что государственные ссуды составили лишь часть вкладов на строительство школ, тогда как значительную долю составляют средства церковных учреждений и частных лиц. Передача школьных зданий означает, вследствие этого, нарушение воли жертвователей.

Кроме того, закон 12 июня 1913 г. отнюдь не предусматривал переход построенных зданий в собственность казны, но лишь возврат казне с процентами выделенной на строительство церковных школ ссуды.

Законопроект Временного правительства, реквизируя помещения церковно-приходских школ в пользу Министерства, предусматривал лишь приостановку до 1 января 1920 г. уплаты процентов по ссудам, выданным церковным учреждениям для строительства школ, тогда как ничего не упоминается о возврате средств, истраченных на строительство частными лицами и церковными учреждениями.

Особый протест со стороны Собора вызвала статья законопроекта о возможности использования Министерством церквей-школ, т. е. зданий, в которых есть св. алтарь и которые поэтому не могут служить для целей нерелигиозных.

Постановление Собора было в тот же день, 23 октября, сообщено через министра исповеданий Временному правительству.

Несмотря на события в политической жизни, лишавшие Церковь какой бы то ни было надежды сохранить свои позиции в деле народного просвещения, Собор продолжал развивать идею о всемерном развитии и повышении уровня церковно-приходских школ.

В Приходском Уставе, принятом Собором 7/20 апреля 1918 г., особая глава²¹⁴ была посвящена вопросу о просвещении населения.

Главным средством просвещения и воспитания православного населения Собор считает церковно-приходские школы, а также содействие религиозному воспитанию в школах других типов и учреждениях внешкольного образования.

В церковно-приходских школах, кроме Закона Божия, богослужебного языка и церковного пения, предусматривалось изучение всех общеобразовательных предметов по программам не ниже министерских.

Церковно-приходские школы передавались в распоряжение прихода. Приходский совет должен был решать все вопросы, связанные с содержанием школ, избрание кандидатов в учителя, увольнение учителей. Мероприятия, связанные с наймом и увольнением учителей, должны были согласовываться с церковной властью.

Приходское собрание получило право вводить в приходские школы обучение ремеслам, полеводству, садоводству, пчеловодству, огородничеству и т. д., а также открывать профессиональные школы: сельскохозяйственные, ремесленные, рукодельные и т. д.

Христианское просвещение народа приходы должны были осуществлять также с помощью открытия просветительных учреждений, таких как музеи, благовестнические братства, народные просветительные дома, библиотеки, читальни, курсы для подростков и взрослых (катехизаторские, певческие, общеобразовательные, профессиональные), детские сады и т. д.

В церковных библиотеках предусматривался отдел из книг светских авторов для пользования прихожан. Предусматривалась и такая форма просвещения, как «летучие библиотеки» для снабжения сел и деревень листками, брошюрами и книгами, содержащими ответы на злободневные и духовные запросы народа. Такие библиотечки из 30–40 книг должны были передаваться из деревни в деревню по мере прочтения и затем возвращаться к священнику, который должен заниматься подбором новых книг и брошюр.

Непосредственное заведование просветительной деятельностью приходский совет мог поручать школьному совету или особым комитетам.

Оценивая замыслы Собора, нельзя не видеть в них воплощения многолетних чаяний церковных людей о широком просвещении народа под руководством Церкви. Однако мероприятия в этом направлении, не предпринятые вовремя, уже запоздали. Чаяниям не суждено было воплотиться в жизнь. Последовательно проводимый Декрет об отделении Церкви от государства не оставлял никаких надежд на сохранение Церковью хотя бы прежнего участия в деле народного образования.