Апрель. Книга 1-я

Относительно сект, называемых рационалистическими, известно следующее: первой по времени образования была рационалистическая секта, названная духоборческою. Но в ней в значительной степени примешивались мистические бредни. Один из первых сектаторов (Иларион Побирохин) называл себя сыном Божиим и собирался судить вселенную. Бредни его возмутили самых близких к нему людей. Зять его Семён Уклеин, возмущённый таким самомнением, отделился от него и организовал секту с направлением строго рационалистическим, рассудочным, названную молоканской. Идеи рационалистические занесены были к нам в Петровское время и обнаруживались несколько ранее Уклеина в тамбовской губернии, в пределах которой и получила начало молоканская секта. Но к чистому рационализму скоро примешались понятия и установления еврейские. Затем, как в духоборчестве, так и в молоканстве отвержение иерархии, проповедование равенства, а также и стремление нравственные евангельские идеалы, односторонне понятые, перенести в жизнь общественную положили начало социальным тенденциям (отрицание присяги, военной службы и т.п.). Далее: провозглашённый принцип полного равенства и рассудочности не был, – да и не мог быть – выдержан и в молоканстве; скоро явились мнимые пророки и апостолы, открылась дверь и разного рода мистическим бредням, свойственным духоборчеству. Наконец, мысли о религии чисто духовной, чуждой всяких внешних проявлений и упорядоченного богослужебного культа, также оказались неосуществимыми; явились молитвы с коленопреклонениями и чины на разные случаи жизни. И вот молоканство, на первый взгляд, по-видимому, простое и стройное, руководящееся как будто только евангелием и признающее за идеал церковь первых веков христианства, скоро стало разлагаться, внесло какой-то хаос в жизнь религиозную, послужило источником новых и новых сект, то стремящихся вперёд в развитии известных упомянутых начал, то уклоняющихся назад от идей чистого молоканства. Явились прежде всего «воскресники и субботники»; образовалась секта «общих» с их коммунизмом; явились сумасбродные пророки, проповедовавшие наступление тысячелетнего царства на земле, около Арраратских гор, пытавшиеся, подобно Илии, вознестись на небо, восторженные прыгуны и наивные самозваные короновавшиеся цари. В более близкое к нам время сделалась известной «Сионская весть», представляющая смешение духоборческого мистицизма и еврейских понятий с грубым материализмом, при очевидной социальной подкладке, направляющая воображение к идеалам чисто фантастическим в форме того же тысячелетнего царства. С другой стороны, и обрядность, столь противная чистому молоканству, всё более завоёвывала и себе место: образовался «Донской толк», в коем и обряды, и богослужение, и вечеря. При этом, независимо от всего этого развития идей, присущих молоканству, вторглась штунда и заразила многие местности. Вот что нам более или менее было известно до сих пор. Но проявления разнузданной мысли сектантов идут вперёд; к старому, известному примешивается новое, неизвестное и настолько иногда своеобразное, что перед ним невольно останавливаешься в недоумении; бывший хаос понятий, требований и обычаев всё более увеличивается. Задача нашего времени постепенно разбираться в этом хаосе и вносить луч света во тьму лжеучений. Но при изучении-то этих явлений и необходимо иметь предварительные знания, быть знакомым со всем тем, что было до сих пор известно, по крайней мере со стороны общих руководящих начал. При этом только, ознакомление с современными явлениями в области сектантства будет, действительно, шагом вперёд, будет сознательно, целесообразно и плодотворно. При этом только, поставленные в соприкосновение с означенными явлениями, мы будем уметь ценить, что́ важно в известном явлении и что не важно, что случайно и что́ существенно.

Можно надеяться, что если мы станем изучать сектантство с необходимой, хотя и необширной подготовкой, то в недалёком будущем достигнем того, что в состоянии будем систематизировать все виды и проявления оного.

* * *

То, что мы хотели сказать, сказали. Но в виду могущих быть недоразумений и в особенности перетолкований, не излишним находим сказать несколько и о дальнейшем. В начале мы заметили уже, что нашу конечную цель составляет не простая систематизация сектантских лжеучений; не желание одного ознакомления с жизнью сектантов должно руководить нами, а разоблачение лжи сектантства, борьба с заблуждением. В прежнее время систематизирование разных сектантских лжеучений считали иногда даже вредным. Взгляд этот составлял, быть может, и недоразумение, но более всего он проистекал, как можно думать, из того, что занимавшиеся изучением сектантства и его заблуждений, на этом только и успокаивались, останавливаясь таким образом на половине дороги. Идти далее, – к опровержению, они считали чем-то скучным, неинтересным, точно ненужным, во всяком же случае не своим делом. Таким образом разрывалась связь между различными болезненными явлениями и их оценкой и ослабление между историей и полемикой. При таком положении лучше, действительно, не работать на пользу других, лучше и интереса, и любознательности не возбуждать, чем ознакомлять и как бы повод давать с удивлением останавливаться перед замысловатыми иногда системами лжеучения, в коих казовая сторона может представляться совершенно невинной, а, – бывает, – даже и симпатичной. Бесспорно, что лучше совсем не говорить, чем популяризировать лжеучения. Но с другой стороны мы уже замечали также, что, если иметь в виду борьбу с противником, разоблачение его заблуждений, фальши, софистических тонкостей, – нужно хорошо знать всё это. Ибо как же мы будем бороться, не зная, с чем именно нужно бороться? При незнании системы лжеучения и коренных её основ, – большая опасность создать собственные иллюзии и бороться с ними, или, ещё скорее: – выхватить несколько положений, не имеющих в системе существенного значения, или имеющих слабый, скрытый смысл, и разбивать эти положения, прикрываемые известной благовидностью. В том и другом случае труды наши пользы не принесут, так как не поразят противника в самое сердце; удары обличения будут для него совершенно не чувствительны, ибо не в ту сторону направлены; полемика может разрастись весьма обширная, но малополезная. Дело в том, что каждый сектант похож на человека, обрывающего ветви величественного дерева и пересаживающего их на другую почву каменистую гордого самомнения и самообольщения, или заросшую другими негодными травами. Сделав эту пересадку, он хвалится украденной веткой, как чем-то своим. Естественно, оторванная ветка, без корня, на дурной почве, начинает гнить и засыхать: прежний аромат исчезает и заменяется гнилостным запахом, – тогда как на дереве на месте отломленной ветки являются новые, полные благоухания. Так поступают решительно все сектанты, начиная от старообрядцев, вырвавших клочки из «старых» книг, продолжая молоканами разнообразнейших оттенков и до хлыстов, скопцов и «Сионской вести» включительно. Все они держат в руках Библию; последователи и пропагандисты и последней секты также читают Библию и подчёркивают известные места, перетолковывая их по-своему. Поэтому и не видится пользы останавливаться на отрывочных, вне системы, – каких-либо частных положениях и на опровержения их тратить всю свою энергию, не видится необходимости обрывать листья и сучки от ветки сектантства, нужно докопаться до корня и расследовать почву, на которую ветка пересажена. – Наилучшая полемика – та, где немногими словами, образно выраженными, можно обнаружить бесплодность, или негодность почвы, или где возражения можно обратить в ноль, не входя в обширные и спорные рассуждения со стороны фактической. Конечно, достигнуть этого не легко и можно не вдруг, а путём продолжительного изучения цельной системы каждой секты, на котором мы и настаиваем. Чтобы мысль наша была понятнее, приведём пример, хотя и из другой области. перед нами раскольник – старообрядец. В основе его раскола с Церковью лежат три мысли: охранение обрядов, учение о наступлении царства антихриста, полу-разрушившего церковь и третья. – отношение к ним правительства и церковной власти. Зная всю систему, зная почву, мы можем прямо на это и направлять свои речи, совсем иногда не пространные. Первое, относительно обрядов спросить: что в новых обрядах еретического! На второе сказать: «ты антихриста ищешь: – нужно искать Христа, а не антихриста; есть ли у тебя Христос, Его жертва, Его церковь?» Третье, – «тут одни придирки, ибо отношения всегда и ко всем были не одинаковы». К этим основным мыслям и присоединяется всё остальное. О сущности обличения сект другого ради говорить не буду, призывая пока к изучению оных.

Но и здесь, берясь прямо за полемику, мы являемся не с пустыми руками.

Не теперь полагается начало словесной борьбе против сектантов. Вопросы, сюда входящие, в общем многие уже известны; известны более или менее и решения этих вопросов. Начиная с «камня веры» Стефана Яворского имеется довольно обширная письменность и в виде журнальных статей, отдельных монографий и исследований, и даже чего-то, в роде систем. Кроме того, многое написанное против лютеран и других западных сектантов может быть сказано и против наших сектантов – рационалистов. Вопросы о церковном предании, о авторитете церкви, о церковной иерархии, о таинствах, о призывании святых, о почитании икон и т. п. далеко не новые вопросы и, при массе пособий, решение их не может представлять большой трудности. Но недостаёт одного. Тогда как в борьбе с расколом старообрядства мы имеем массу описаний бесед, описаний очень хороших, правдивых и обстоятельных, здесь таких описаний слишком мало, и от этого мы недостаточно знакомы с живой речью сектантов. В составлении подобных описаний живых бесед и всего к ним относящегося и составляет ближайшую задачу в разработке противо-сектантской полемики. Описания должны быть безусловно правдивы, с непременным указанием наиболее характерных доказательств и возражений, которые не должны ни сглаживаться, ни ослабляться. Такие описания дадут понять, что именно выставляется теми или другими сектантами, как самое сильное с их стороны, и что со стороны миссионера было сказано тоже, как наиболее сильное и вразумительное, что можно заимствовать и другим в подобных случаях. В случаях же затруднительных не должно быть ложного стыда, чтобы замалчивать сказанное, а тем более переиначивать. Сделанный промах всегда можно поправить. При живом обмене мыслей, при правдивом описании бесед сами собой откроются новые стороны, выступят новые частные вопросы, требующие внимательного обсуждения, причём более сведущий да поможет менее сведущему, поможет советом и указанием устным ли то, или письменным, но – без всякого догматизирования своих мыслей. Работы во всём этом настоящим и будущим труженикам будет не мало.

Наконец, два–три слова относительно некоторых приёмов. В разного рода миссионерских инструкциях и правилах давно писалось и пишется, что миссионером должна руководить любовь и снисхождение к заблудшим. Пусть это правило не будет одной фразой. Но при этом требуются некоторые пояснения. Первое, нужно строго отличать заблуждение от заблуждающегося. Там, где идёт рассмотрение ложного учения, там не может быть и речи о каком-нибудь снисхождении, или податливости, там уместна и необходима и сила мысли, и образность слова и обнаружение вытекающих безобразных иногда выводов. Но при этом нужно именно говорить о заблуждениях, но не о лице заблуждающемся, говорить основательно и сильно, но мягко и спокойно, ибо мягкое и спокойное слово скорее найдёт доступ к сердцу. Что касается лиц, то чем меньше будем говорить о них, задевать их самолюбие, тем лучше. Конечно, иногда необходимо бывает называть и имена, дабы других предохранить от их влияния, но в таком случае необходимо – быть очень осторожным и осмотрительным особенно в выражениях; всё резкое, порицательное здесь совершенно неуместно. Личное терпение, сожаление и любовь к людям, вот девиз миссионера. Второе. В приёмах обличения и в доказательствах необходимо избегать всяких натяжек. В словесной беседе натяжку подметят и обличат, значит и миссионера сконфузят, в письменной же статье, увидя натяжку, скажут с иронией: «бумага всё терпит», а что ещё хуже, так это то, что потом будут выставлять её напоказ, будут обобщать её и таким образом воспользуются ею во вред миссионерскому делу. Третье. Между всеми тружениками, на одном поприще трудящимися, должна быть полная солидарность и взаимное уважение, дабы противники наши не могли бросить нам упрёк, что мы представляем царство, разделившееся на ся. Посему всемерно нужно избегать полемики между собой, особенно резкой, унижающей другого. У всякого довольно своего дела, чтобы заниматься взаимными препирательствами. Случаи же несогласий в решении каких-нибудь вопросов, или в употреблении тех или других внешних приёмов, могут быть разъясняемы иным путём, – в этих случаях могли бы дорогую службу сослужить съезды, – или если уже нельзя обойтись без печатных объяснений, то объяснения эти должны даваться с полным спокойствием и серьёзностью. Никто да не мнит себя быть бесконтрольным учителем! Вот что мы можем сказать на основании нашей почти 25-ти летней миссионерской практики, хотя несколько и в иной области. Вот что мы не сочли грехом пожелать и новому журналу, и всем труженикам на тернистом пути просвещения тёмного народа светом истинной веры Христовой.

В. Ивановский

Учение сектантов. Богослужение, устройство и нравственная жизнь сектантов. Разделение секты на толки. Стригальничество как самородная секта. Причины и поводы её происхождения. Недолговременность существования секты и причины этого. Общая характеристика мер борьбы против стригольников.

Дать полное и систематическое изложение учения стригольников невозможно, так как они сами, кажется, не имели его. Упоминается, впрочем, какое-то «писание», которое составил основатель секты – Карп. «Показа им писание», читаем об этом в грамоте м. Антония, «еже списа на помощь ереси своей, дабы им уставити народ на священники». Каково было содержание этого «писания», трудно догадаться. Но только, судя по словам патриаршей грамоты, едва ли это было «вероизложение» сектантов. Слова патриарха дают скорее основание предполагать, что это было «писание», обличавшее православную иерархию и возбуждавшее народ против неё. Таким образом, за неимением прямых данных, мы должны восстановлять учение стригольников на основании тех большей частью отрывочных сведений, какие заключаются в произведениях православных обличителей стригольничества – константинопольских патриархов и московского м. Фотия.

Основатель стригольнической секты, как известно, начал свои протесты с возражения против поставления клириков «на мзде». Такое поставление он считал незаконным. Это возражение Карпа и послужило семенем, зародышем, из которого потом постепенно выросла и развилась стригольническая секта. Так как не одни только низшие клирики, но и епископы и митрополиты, по мнению стригольников, поставлялись «на мзде» и так как, далее, в этом святокупстве принимал участие и сам патриарх константинопольский с его священным собором, то всех их сектанты признавали незаконными, недействительными. «Недостоин есть патриарх, и недостойни суть митрополити», говорили стригольники, по словам п. Антония. «Оклеветал (Карп стригольник) весь вселенский собор, патриархов и митрополитов, и епископов, и игуменов, и попов, и весь чин священный, и глаголет, яко не по достоянию поставляеми», свидетельствует тот же п. Антоний. Таким образом, всю современную православную иерархию не только русскую, но и греческую сектанты признавали недостойной, незаконной. А для того, чтобы отвержение ими православной иерархии казалось их последователям более убедительным, вожаки стригольнической секты старались находить и указывали и другие, кроме «поставления на мзде», недостатки в православной иерархии. Между прочим, они обвиняли православное духовенство и порицали его за невоздержность в пище и питье и за любостяжательность. «Глаголют стригольници», пишет в своей грамоте п. Антоний, «о нынешних святителех и о попех: недостойны тех службы, яко... имением взимают у христиан подаваемое им приношение, и за живые и за мертвые... сии учители пианицы суть, ядят и пиют с пианицами, и взимают от них злато и сребро и порты, от живых и мертвых». – Признав всю православную иерархию, на указанных сейчас основаниях, недостойной и незаконной, сектанты, по естественному ходу мышления простых книжников, которым трудно было отличить действия от деятелей, общий порядок от частных злоупотреблений, отвергли потом и все православно-церковные священнодействия, таинства и всю вообще внешнюю, обрядовую сторону православной веры. По свидетельству п. Антония, Карп стригольник говорил своим последователям: «недостойни суть пресвитери по мзде поставляеми, недостойно от них причащатися, ни каятися к ним, ни крещения от них приимати». Тот же Карп, по словам грамоты п. Антония, «почал людям глаголати: недостоит над умершими пети, ни поминати, ни службы творити, ни приноса за мертвые приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душю умершаго». Отвергнув православную иерархию и все те священнодействия, какие совершались ею, стригольники тем самым порывали всякую связь с современной православной Церковью. Но они на этом не остановились, а пошли дальше. Они отвергли и все церковные предания и признали недостойной и всю древнюю церковную иерархию, которая, подобно современной им, поставлялась, по их мнению, «на мзде». «И таковии в вас обретаются», писал м. Фотий псковичам, «словесми глаголюще себе христиан!, делесы же яко не суще, о преданом великом православном хрестьянском предании яко нерадяще». Путём постепенного отрицания всего того, что в православной Церкви основывается на священном Предании, стригольники пришли, наконец, к тому заключению, что только апостольская церковь есть истинная христианская Церковь, только Апостолы были истинными пастырями и учителями и только апостольские Писания должны служить источником истинной христианской Церкви. Здесь, в этих апостольских Писаниях они и искали подтверждения и основания для всех главных положений своего лжеучения. Так, здесь они находили оправдания для своего главного положения, что христианские пастыри должны быть нестяжательными, неимущими, бедными людьми. «Вы, стригольницы», обличал их п. Антоний, «уловляете христиан тем словом, еже Христос рекл Апостолом» – «не имайте влагалища, ни меди при поясех ваших». В апостольских же писаниях сектанты находили оправдание и для учреждения ими у себя самозваных учителей. «Вы же, стригольници», обличал их за это тот же патриарх, «глаголете, еже Павел и простому человеку повеле учити: тогда бо вси неверни быша, а не вам еретиком то речено бысть». Тот же патриарх в другом месте своей грамоты говорит: «Ныне стригольници, ни священия имуще, ни святительскаго сана, сами ся поставляют учители народом, от тщеславия и высокоумия, и слушающая их сводят в погибель».

Из последних слов п. Антония видно, что у стригольников были свои собственные наставники, которые избирались самими же сектантами из среды своих книжных людей. Эти же наставники, по всей вероятности, были и совершителями богослужения. Богослужение стригольников было, по-видимому, просто и несложно. Храмы православные они отвергли на основании слов св. Писания, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» (Деян.7:48). Своих храмов они, конечно, не могли иметь. Поэтому, молитвенные собрания сектантов происходили в обыкновенных домах. Можно думать, что у них было своё крещение. Все же остальные таинства православной Церкви они или отвергли, или понимали их своеобразно. Так таинство Евхаристии они не совершали, понимая его в духовном смысле. «Вы, стригольници», обличал их за это п. Антоний, «убиваете человекы разумно смертию, удаления ради от пречистых тайн тела и крови Христовы... аще ли кто от сих пречистых таин удаляется, то несть истинный христианин». Из самого толкования установительных слов Спасителя во время тайной вечери, какое даёт затем п. Антоний, с целью вразумления стригольников, можно видеть, что эти последние не желали буквально понимать слов Спасителя, а толковали их в духовном смысле. Таинство покаяния стригольники удержали у себя, но совершалось оно у сектантов в высшей степени странно и своеобразно. «Ещё и сию ересь прилагаете, стригольници», обличал их п. Антоний, «велите к земли каятися человеку, и не к попу». Некоторые полагают, что припадание стригольников к земле, во время покаяния их Самому Богу, могло делаться ими в видах большего сосредоточения. Но, кажется, вероятнее будет предполагать, что стригольники каялись именно земле, которую как-то своеобразно в данном случае олицетворяли. По крайней мере, п. Антоний в другом месте своей грамоты так вразумлял стригольников: «а кто исповедается к земли, то исповедание несть ему в исповедание: земля бо бездушная тварь есть, и не слышит и не умеет отвещати, и не воспретит, да не согрешаем». Священнодействие погребения мёртвых вместе со всеми молитвословиями за умерших стригольники отвергали решительно. Они говорили, что не нужно петь над умершими, поминать их, делать какие-либо приношения за них в церкви, раздавать в память их милостыню, устраивать поминальные пиры и вообще молиться за умерших. Есть также основания думать, что стригольники отрицали почитание святых («восстаёте на святых»), св. икон и св. креста («суть у вас и таковии людие, ротники, и крест целуют накриве). Отвергали стригольники и монашество, «чин великаго Божия священьства», по словам м. Фотия, «и иночства яко ни во что же полагающе, но умаляюще».

Нравственная жизнь стригольников, судя по некоторым данным, отличалась многими добрыми чертами, которые, впрочем, не были какими-либо положительными подвигами сектантов, а являлись скорее прямым результатом их отрицательного отношения к православной Церкви и к православным христианам. Наставники стригольников обыкновенно ничего не брали с своих последователей за свой труд учительства. Такой иестяжательностью своей они видимо производили сильное впечатление на своих последователей, которые с гордостью указывали православным на своих учителей, как на полную противоположность их духовенству. «Стригольници неции, безумни», замечает по этому поводу п. Антоний, «глаголют: си не грабят имения, не сбирают». Наставники стригольников были в большинстве случаев люди книжные, начитанные, видимо гордившиеся своей образованностью перед православным духовенством. «Изучисте», обличал их за это и. Антоний, «словеса книжная, яже суть сладка слышати крестианам, и поставистеся учители народом. А не помянусте слова Христова, еже рече: «не входяй дверми в двор овчий, но пролазя инудя, тать есть и разбойник». В среде всех вообще стригольников книжность также была распространена и пользовалась уважением, чем они гордились перед православными. С целью вразумления гордых своей начитанностью сектантов п. Антоний говорил им: «книжное почитание, рента, правоверным недвижимо спасение: всяк бо почитая книжное писание, без смерения и кротости, аще кого укорить чим, и тем впадает в ересь и бывает ему соблазнению камень, и на жизнь вданая ему заповедь обретается ему в смерть».

Стригольники видимо с особенным вниманием изучали Св. Писание и в своих беседах с православными любили часто ссылаться на слова евангелия и апостольских посланий, по поводу чего п. Антоний замечал: «если бы не от книжного писания глаголали, кто бы послушал их?.. еще бо нечто и дивнее того реку: и бесермнове⁸⁰... от книг глаголют, но не подобает внимати их». Стригольники любили, кажется, подолгу молиться, усердно постились, вели вообще аскетический образ жизни и выделялись из среды других людей своим серьёзным, сосредоточенным и печальным видом. П. Антоний в таких действиях стригольников и в таком образе их жизни видел много лицемерного и в утешение и предостережение православным замечал: «фарисеи таци же беша: постишася дважды на недели, весь день не ядуще... такови же бешя и вси еретици, постницы, молебницы и книжницы, лицемерницы, пред людьми чисти творящесь: аще бо бы нечисто житие их видели людие; то кто бы веровал ереси их?.. еще бо нечто и дивнее того реку: и бесерменове постятся» ... В домашней своей жизни стригольники отличались видимо трезвостью и воздержанием в пище и питие. От этого, быть может, зависело и то, что большинство стригольников были люди богатые и влиятельные в среде своих сограждан. Есть основания даже думать, что своим влиятельным положением среди сограждан сектанты пользовались в целях пропаганды своего лжеучения. По крайней мере, м. Фотий в послании к псковичам от 23 сентября 1427 года писал: «у церквах, у вас таковии людие старостят, и на властех седят и судят».

Всё, сказанное нами доселе об учении и нравственной жизни стригольников, представляет секту стригольническую в её первоначальном виде. Но с течением времени в стригольничестве произошло распадение на толки. Как ни скудны наши сведения об этом предмете, но всё-таки у нас есть основания предполагать, что в среде стригольников со временем образовалось три толка. Первый из них удержал основное учение секты, представленное нами выше. Последователи другого толка, который может быть обозначен в отличие от других, как крайний, не остановились на полпути, как то сделали последователи умеренной партии, а пошли дальше. Они с логической последовательностью довели до конца начало отрицания, положенное в основу секты. Крайние стригольники отрицали решительно всё внешнее в христианстве, не желали признавать никаких, даже апостольских писаний, отвергали воскресение мёртвых и будущую жизнь и даже, кажется, потеряли саму веру в Божественного Искупителя человечества, полагая, что для спасения достаточно молиться на небо, призывая в молитвах Отца небесного, дойдя, таким образом, в своём отрицании до некоторого деизма. В таком именно виде представляют крайнее стригольничество грамоты м. Фотия, писанные им псковичам в 1427 году. «Суть в вас и таковии обретающеся ересеводци», писал им м. Фотий 22 июня, «и тех Божественных Апостолов и богоносных отец укрепление и основание рушаще, и чин великаго того священства и своего христианства яко уничижающе, конечне яко не надеющеся и воскресению быти (ср. в начале послания: «яко садукеем онем подражающе, еже яко и воскресению ненадеюще быти мняху»). «Эти стригольницы», писал он же 23 сентября, «отпадающе от Бога и на небо взирающе беху, тамо Отца себе называют: а понеже бо тех самых истинных евангельских благовестий и преданий апостольских и отеческих не верующе, но како смеют, от земли к воздуху зряще, Бога Отца себе нарицающе, и како убо могут Отца себе нарицати?» – Такое крайнее направление, вероятно, вызвало в стригольнической секте противоположное течение. Некоторые сектанты, порицая православное духовенство за его недостатки и крайнее развитие обрядовой стороны в православной Церкви, в тоже самое время не желали порывать всяких связей с нею. Они посещали храмы православные, участвовали в православном богослужении и делали приношения в церковь за умерших. К ним, быть может, принадлежали и те стриголиники, о которых м. Фотий говорит, что они «на властех седят и судят». Понятно, что такие тайные стригольники должны были служить соблазном для православных и могли причинять православной Церкви ещё больший вред, чем явные сектанты. Поэтому-то, м. Фотий внушал псковскому духовенству быть особенно осторожным в отношении к таким сектантам, не принимать их в церковное общение, до полного их раскаяния, а всех вообще православных граждан Пскова увещевал воздерживаться от всякого общения с такими сектантами: «и вы убо, священники», писал он, «никако приношения тех приимайте к церквам Божиим, и отлучайте таковых и отметайте, яко сгнилые уды, от здравого тела церкве Христовы; а мирстии же вси никако с теми приобщайте собе в ясты и питии, и да никако осквернят себе с тиковыми, дóндеже с покаянием и с слезами обратятся таковии в благоразумие истиннаго христианства. Смотрите о сих всех прилежне, православнии вси о Господе и Господни свяиценници, да никако сообщение ваше с теми падшими будет, до их обращения и покаяния к Богу о сем и благопокорения к своим духовным отцам». – Разделение между стригольниками вместе с энергичными мерами, принятыми против них, и повело к скорому разложению и затем к совершенному вырождению секты.

Секта стригольническая, сравнительно весьма недолго существовавшая у нас, была явлением самородным, русским. Секта эта, по словам м. Макария, «без всякого сомнения, была плодом своего времени и произведением русской почвы. Это очевидно из самого учения стригольников». С мнением м. Макария вполне согласны и все другие исследователи, занимавшиеся изучением стригольничества (проф. Малышевский, Иконников и др.). В пользу же этого мнения говорят и послания константинопольских патриархов и русского м. Фотия, написанные по поводу стригольнической секты. Никто из них не говорит о чуждом влиянии в деле происхождения стригольнической секты, хотя поводов к тому у всех обличителей стригольничества было немало. Какие же местные причины и обстоятельства вызвали появление нашей первой самородной секты?

В происхождении стригольничества принимали участие, прежде всего, общие причины, такие недостатки, которые были свойственны всему тогдашнему русскому христианскому обществу. Коренной причиной возникновения секты служило недостаточно развитое верующее сознание православных христиан, отпавших от православной Церкви. Об этом весьма красноречиво говорят послания православных святителей, боровшихся против секты. Все они указывают на ложное смешение сектантами существенного с несущественным в деле веры, как на основание и начало сектантского движения. Напр., в качестве главного побуждения, почему они отделяются от православной Церкви, сектанты указывали на то, что в ней иерархия поставляется «на мзде». П. Нил подробно разбирает это основное положение сектантов, находя в нём недомыслие, неразличение общего порядка от частных злоупотреблений. «Церковь Христова», говорит он, «соборная и апостольская, от конец и до конец земли живущая благодатью и силой Самого Христа, пребывает неизменной, твёрдой и непоколебимой, как в догматах своих, так и в тщательном соблюдении и исполнении священных канонов, и рукополагающих за деньги, как продающих непокупаемую благодать Святого Духа, мы ставим на ряду с Симоном, Македонием и другими духоборцами. Так думает и учит совершенно вся Церковь Христова, так и поступает всегда. Если где и найдутся дошедшие до того нечестия, что дерзают рукополагать за деньги: то это вовсе не относится к кафолической Церкви. Бывают и такие, которые блудодействуют тайно и совершают другие несообразности; но как только они сделаются известными, Церковь и увещевает их, и осуждает и исправляет. Посему, если и некоторые из епископов совершают рукоположения на мзде, вам не следует из-за этого отделяться от Церкви и называть всех еретиками, но надлежало бы только о худо поступающем епископе возвестить его митрополиту»... Тоже самое внушал сектантам и м. Фотий, который, в видах искоренения злоупотреблений при рукоположении, в одной из своих грамот приводил постановления церковные, определяющие сам размер ставленнических пошлин.

Но если коренной причиной возникновения стригольнической секты послужило недостаточное развитие верующего сознания православных, отпавших от православия, то были, без сомнения, и ближайшие поводы к появлению секты в виде различных недостатков, действительно существовавших в русском христианском обществе. Так, сектантов соблазняло поставление на мзде». Последнее, действительно, существовало тогда в православной Церкви и, хотя не давало права отделяться от неё, но всё-таки не могло не соблазнять некоторых немощных. Злоупотребление это явилось рано. Уже в XII в. ростовцы изгоняют своего епископа за то, что он, «без нужды умножая церкви, грабил попов», при назначении их к церквам. В том же веке Владимирский князь не принимает к себе епископа за то, что он «был поставлен на мзде». В ХIII в. на Владимирском соборе м. Кирилл II сильно порицал обычай, по которому епископы брали большую плату с ставленников, а при неимении у них денег, посылали их жать и косить на своих полях и лугах. С XIV в. крайне соблазнительный пример относительно «поставления на мзде» подавала нам Византия. В Царьграде брали иногда очень большие деньги, за поставление наших митрополитов и, в видах получения большей суммы, поставляли их иногда одновременно по два и по три. Митрополиты для покрытия издержек, употреблённых при поставлении, в свою очередь, делали усиленные сборы с епископов, а эти последние с священников и вообще низших членов клира. Сами константинопольские патриархи, боровшиеся против стригольнической секты, не отрицали действительности факта «поставления на мзде», а только давали ему другой смысл, говоря, что то не мзда за поставление, а необходимые «проторы»⁸¹ при поставлении. – Или, напр., стригольники в оправдание своего отделения от православной Церкви указывали на недостатки в жизни православного духовенства. И это указание имело свою долю правды. «Обличения такого рода», замечает преосв. Макарий, «самих митрополитов Кирилла, Алексия, Фотия, обращённые к духовенству, иногда и к инокам, достаточно объясняют раскол стригольников и с этой стороны».

Кроме указанных сейчас общих причин и поводов, в происхождении стригольнической секты имели значение и некоторые чисто местные условия. Как в Новгороде, так и в Пскове церковная иерархия находилась несколько в ином отношении к пастве, чем в других областях русского государства, напр., в Москве. Во все время существования стригольнической секты, в Пскове и Новгороде действовал ещё вечевой порядок общественного управления, который сосредоточивал в себе все отправления общественной жизни. В то время как в московском государстве высшее духовенство зависело от княжеской власти, а низшее – от своих епископов и было свободно от влияния паствы в этом отношении, в Новгороде и Пскове, наоборот, духовенство зависело от веча, будучи только одним из его органов. Здесь граждане сами себе избирали архиепископа и членов низшего духовенства. И как архиепископ, так и низшее духовенство в Новгороде обязано было нести общественные повинности наравне со всеми остальными гражданами. Участвуя в избрании духовенства, новгородцы затем и на всю последующую деятельность его распространяли право своей отчётности. Отсюда – весьма свободное отношение граждан Новгорода к своему духовенству. Новгородцы, избрав себе архиепископа, считали дело поконченным и потому не спешили с его посвящением. Бывали случаи, что избранный архиепископ не посвящался год, два, пять лет (Евфимий II), а иногда и до конца жизни оставался без посвящения, хотя архиепископы в Новгороде избирались иногда из простых монахов, необлечённых ни в какой духовный сан (Арсений, Евфимий I). Недовольные своим архиепископом почему-либо, новгородцы удаляли или изгоняли его точно так же, как и всех прочих выборных членов церковного клира. В Пскове духовенство находилось ещё в большей зависимости от «веча». В Новгороде архиепископ хотя несколько мог ослаблять влияние и власть «веча» над низшим духовенством. В Пскове же не было своего епископа и потому здесь усилиями граждан духовенство было совершенно обезличено, как особое сословие, и было совершенно подведено под общий земский строй. Одно время (около 1395 г,) псковское «вече» подчинило своему суду духовенство и судило его публично на ряду с мирскими людьми, пока за право псковского духовенства не вступился московский митрополит Киприан. Оттого в Пскове существовало ещё более свободное отношение граждан к своему духовенству, что выражалось иногда в резких противоканонических воззрениях на священное звание клириков. «Случилась у вас страшная вещь», писал м. Фотий псковичам в 1410–1417 гг., «некто сам на себе в – схыти сан священьства и крещает». Свободное, иногда легкомысленное отношение псковичей к своему духовенству даёт знать о себе даже и в позднейшее время, чем какое мы имеем в виду. Так, уже во второй половине XVII в., когда в Пскове была самостоятельная епархия, псковский м. Маркелл жаловался царю, что в Псковской области «архиереи не имеют власти, а всем владеют мужики; они располагают церковными имуществами; отчёта не дают; архиерея и его чиновников не слушают и бесчестят». Что же могло быть раньше, – в рассматриваемое нами время, когда в Пскове не было своего епископа и когда во главе здешнего духовенства стояли «попы»? Итак, в Новгороде и Пскове всегда, можно сказать, существовало свободное, критическое отношение граждан к церковной иерархии. А это отношение, как известно, и составляло один из главных элементов, из коих образовалась стригольническая секта. Но это только одна сторона дела. В общественной жизни Новгорода и Пскова было ещё одно обстоятельство, которое могло содействовать возникновению здесь стригольнической секты. Новгород в церковном отношении зависел от Москвы, а Псков – от Новгорода. Такая зависимость для новгородцев и псковичей была неприятна и нежелательна в двух отношениях. С одной стороны, как новгородцы в своей церковной зависимости от Москвы, так и псковичи в такой же своей зависимости от Новгорода видели, и совершенно справедливо, одну из причин и политической своей зависимости – первые от Москвы, а вторые от Новгорода. А с другой стороны, церковная зависимость Новгорода от Москвы и Пскова от Новгорода соединялась с необходимостью уплачивать денежные пошлины. В Новгороде делались сборы в пользу московского митрополита, а в Пскове – в пользу новгородского архиепископа. Кроме того, Московский митрополит имел право месячного суда в Новгороде, а новгородский архиепископ в Пскове, причём право это было соединено с денежными сборами. Следует при этом заметить ещё и то, что денежные сборы здесь и там ложились иногда тяжёлым бременем не на одно только духовенство, но, по тесной связи жизни духовенства с общественной жизнью, и на самих граждан – новгородских и псковских. Отсюда происходила частая борьба новгородских граждан с московскими митрополитами и псковских граждан с новгородскими архиепископами, особенно из-за права месячного суда. И неудивительно, если эта борьба развивала и усиливала в свободных новгородских и псковских гражданах критическое отрицательное, недоброжелательное отношение к высшей иерархии православной русской церкви. А так как этих последних в их борьбе с новгородскими и псковскими гражданами постоянно поддерживал константинопольский патриарх, то новгородцы и псковичи невольно должны были чувства своего нерасположения переносить и на него. Как далеко иногда заходили новгородцы в этом своём нерасположении к главе русской церкви, видно из того, что во время, напр., своей борьбы с м. Киприаном из-за права месячного суда, новгородцы угрожали патриарху, в случае неисполнения их требований, принять католицизм. В частности, такая борьба с высшими иерархами могла воспитывать в новгородцах и псковичах подозрение православной иерархии в любостяжательности. А обвинение православного духовенства в любостяжательности служило также одним из главных составных элементов стригольнического лжеучения.

Наконец, и личные обстоятельства жизни основателей секты, разумеется, могли иметь своё значение в деле происхождения стригольничества. «Очень могло быть», говорит м. Макарий, «что первые расколоучители, диаконы Карп и Никита, восстали против духовных властей по каким-нибудь только личным соображениям, напр., или вследствие неудавшейся попытки получить сан священника, – на что требовали с них значительной платы, – или вследствие какого-либо наказания от местного архиепископа».

Секта стригольническая просуществовала у нас недолго. Это случилось, можно полагать, по следующим причинам. С одной стороны, секта стригольников в основе своей была более общественным, чем церковным – религиозным явлением. Оттого учение её и не могло прочно привиться к верующему сознанию православных. С другой стороны, стригольническая секта была скоро замечена и против распространения её были приняты весьма энергичные и решительные меры.

В борьбе с стригольнической сектой принимали деятельное участие не только местные архипастыри – новгородские архиепископы и полоцкий архиеп. Феодосий, но и московские митрополиты и даже константинопольские патриархи. Особенно плодотворна была, кажется, деятельность п. Антония и м. Фотия. Послания этих святителей, написанные по поводу стригольнической секты, показывают, что они были прекрасно знакомы с учением стригольников и с условиями, при каких оно возникло.

Главные приёмы борьбы с сектантским движением, какие употребляли православные архипастыри – миссионеры, состояли в следующем. Прежде всего, они предостерегали православных граждан Новгорода и Пскова от увлечения сектантским лжеучением. Затем они увещевали самих сектантов, а упорных из них обличали и доказывали им их заблуждение. Здесь позволительно, кажется, будет заметить, что православные архипастыри – миссионеры старались бороться с сектантами на одном поле и обличать их и побеждать их же оружием. Стригольники в своих заблуждениях основывались на евангелии и апостольских писаниях. И православные архипастыри доказывали им их заблуждение и неправомыслие также на основании Св. Писания. В отношении к закоренелым сектантам православные архипастыри советовали новгородским и псковским гражданам употреблять меры кротости и миролюбия и в самом крайнем случае избегать всяких сношений с ними и изгонять их из среды своей. Жестоких мер вразумления сектантов православные архипастыри не одобряли. Так, когда псковичи донесли м. Фотию, что «они обыскали и показнили стригольников», то владыка отвечал им: «яко же преже к вам лисах и ныне пишу, удаляйте себе от тех в ястии и питии, и казньми, (токмо не смертными, но внешними казньми) и заточеньми» «приводяще тех, да будут в познание и обращение к Богу».

Ф. Титов

(Новая секта).

Учение ново-хлыстов о загробной жизни находится в некоторой связи с их учением о душе человеческой. По их учению, каждый человек и каждое животное состоит из тела и души; но принявший учение ново-хлыстов принимает в себя вместо души духа Божия, который вселяется внутри его «в невидимой бессмертной плоти», имеющей форму человеческого тела в миниатюрном виде. Этот дух и руководит всем существом сектанта, весь же видимый организм его является только как бы оболочкой, «рубашкой», как выразился Бондаренко, на «невидимой бессмертной плоти». Таким образом обыкновенный человек состоит из полу-разумной души и тела, а ново-хлыст – из тела и разумного духа, заключённого в невидимой бессмертной человекообразной плоти, находящейся внутри видимой плоти его.

Когда умирает ново-хлыст, то его дух, по верованию сектантов, вместе с невидимой своей бессмертной плотью или сейчас, или же по прошествии некоторого времени вселяется в другого ново-хлыста, соответственно степени его подготовки и стремлению уподобиться умершему. Отсюда каждый сектант, в целях достижения бессмертия и личного существования по смерти, должен всеми силами стараться «просвещать» учением своей секты других, чтобы успеть духовно воспитать кого-нибудь и сделать способным принять в себя после смерти научившего дух его в бессмертной плоти. На этом именно основании все умершие ново-хлысты не умерли, но живы и теперь в сектантах и будут жить в них до известного времени, именно до тех пор, пока путём переселения из одного сектанта в другого не усовершенствуются в своём развитии до того, что на земле им нет уже места.

На мой вопрос, куда же деваются духи тех из ново-хлыстов, которые достигли на земле последнего возможного для них совершенства, Бондаренко, указывая на небо (беседа велась с ним ночью), сказал: «видите вы звезды? Это всё души наших праведников, блистающих светом на грешную землю».

– Откуда же вы узнали, спросил я Бондаренко, что эти звёзды – души праведников ваших и чем вы могли бы меня в этом убедить?

– «Ничем, потому что вы всё равно не поймёте, так как всё это для вас закрыто, темно, а для нас совершенно ясно; мы видим их своим духовным оком. Если бы все были просвещены словом (т. е. учением ново-хлыстов), то все бы и видели их, как видим их мы».

Немного раньте мы заметили, что, по учению ново-хлыстов, не только человек, но и все вообще живые существа имеют полу-разумную душу. Разумность, а, следовательно, и нравственное достоинство души животных и человека имеют многочисленные стадии своего развития, как многочислен и разнообразен мир животных и человека. Чем смышлённее, развитее, полезнее и, если можно так выразиться, добрее животное, тем, по мнению ново-хлыстов, оно имеет и более развитую, более усовершенствовавшуюся в добре душу; причём сообразно степени усовершенствования души известного животного она переходит в животное более совершенное, из этого последнего в ещё более совершенное и т. д. до самого человека, душа которого была прежде непременно в каком-либо животном. Души людей таким же образом соответственно нравственному своему усовершенствованию и развитию переходят в более совершенных людей, пока, будучи просвещены учением ново-хлыстовской секты, не превратятся в духов и не поселятся в тела сектантов. «Вы думаете, обратился как-то к нам Бондаренко, почему лошадь или вол понимают меня, когда я обращаюсь к ним с известными словами? Потому, что в них вселились души людей, которые, быть может, скоро перейдут снова в других людей и будут просвещены словом, как просветилась недавно и моя душа».

На мой вопрос, куда же уходят по смерти души обыкновенных людей, не ново-хлыстов, Бондаренко ответил, что они вселяются обратно в различных животных и насекомых, сообразно нравственному их достоинству и в наказание за то, что не приняли учения ново-хлыстов. И такому беспрерывному переселению, и странствованию душа подвержена до тех пор, пока не вселится в такого человека, который способен будет просветиться словом, т. е. стать ново-хлыстом. Но и душа, напр., бывшего ново-хлыста, урядника ст. Зассовской, Круглова, после многих с ним бесед обращённого нами в православие, по уверению сектантов, после смерти его переселится в самое низшее ничтожное животное и будет обречена на слишком долгое скитание, пока снова не достигнет того состояния, в каком она была, но не устояла, т. е. пока снова через многие, быть может, сотни или тысячи лет не заслужит права и возможности поселиться в ком-либо из ново-хлыстов.

Эсхатологическое учение ново-хлыстов, или учение о последних судьбах мира и человека, очень краткое и простое: ни рая, ни ада, по их учению, нет, ибо ни того, ни другого никто никогда из них не видел; существует только постоянный круговорот переселений душ из людей в животных и обратно, пока они, достигнув известной степени нравственного развития, не обратятся в духов и не вселятся в тела сперва менее, затем более совершенных людей, а из них – в тела ново-хлыстов, из которых они уже уходят в надземные миры, светя оттуда вечным, божественным светом на нашу грешную землю.

Земля и весь видимый мир с населяющими его живыми существами, по учению ново-хлыстов, будут существовать вечно в том же виде, в каком существуют и теперь. Произойдёт изменение, касающееся собственно одного человека, это изменение произойдёт во время второго пришествия Христа Спасителя. Оно будет состоять в том, что как просвещённые словом (сектанты), так и непросвещённые составят после второго пришествия единое стадо; и непросвещённые, уверовав наконец в истину ново-хлыстовского лжеучения, будут так же близки к Богу, как и сектанты, будут светить таким же божественным, неземным светом, как и последние. Это своё учение о последних судьбах мира и человека, несколько напоминающее оригеновское учение об апокатастасисе, ново-хлысты, как и Ориген, основывают на том соображении, что Бог никому не желает зла и что непросвещённые не виновны в том, что они не были научены словом.

В чём будет состоять вечное блаженство людей, это ново-хлысты представляют себе довольно неопределённо и смутно; большинство, впрочем, полагает его во внутренней духовной радости и спокойствии, вытекающих из самого близкого, непосредственного единения с Богом, единения, доходящего до полного слияния с Ним.

Вот в общих чертах религиозное учение секты ново-хлыстов; не менее интересно и нравственное их учение.

Под добром ново-хлысты разумеют прежде всего все то, что только согласуется с их учением, все же несогласное с ним, по мнению сектантов, есть зло. В частности, понятие о нравственности выражается ими в таких приблизительно определениях: не убивай делом и словом, не кради, не суди, не завидуй, оказывай помощь каждому, если только это принесёт ему пользу, трудись и не гордись, просвещай других словом, т. е. пропагандируй учение своей секты. К числу нравственных предписаний относятся и предписания о пище, которые соблюдаются ново-хлыстами очень строго. По учению ново-хлыстов, употреблять в пищу можно только все растительное и молочное, употребление же в пищу мяса последователями ново-хлыстовщины строго воспрещается на том основании, что заключающаяся в мясе кровь затемняет ту невидимую бессмертную плоть в каждом сектанте, в которой пребывает разумный дух его. Запрещая употребление в пищу мяса, ново-хлысты приводят ещё и то основание, что растительная пища, говорят они, лучше действует на человека в том отношении, как испытали на себе многие из них и в особенности Бондаренко, что «лучше работаешь умом, уразумеваешь и исполняешь своё учение и через это имеешь больше в себе духа». Кобцев, самый близкий друг вожака ново-хлыстов Бондаренко, будучи страстным охотником, по целым неделям и месяцам пропадает в горах Кубанской области на охоте, питаясь там преимущественно дичью, за что в большой опале не только у всех ново-хлыстов, но и у своего друга, вожака их. Но что самое мерзкое, самое нечистое из употребляемого в пищу людьми так это, по мнению ново-хлыстов, – яйцо; его нельзя есть ни под каким видом, потому что в яйце заключается (потенциально) не только мясо (цыплёнок), но и все насекомые, все гады, всё нечистое, так как курица кроме зёрен ест насекомых, червяков, ест даже гадов, копается в мерзком навозе и т. п. Таким образом, ново-хлысты являются самыми крайними современными вегетарианцами. Быть может, от слишком сурового воздержания в пище почти все они и выглядят такими слабыми, бледными, как будто каждый из них недавно перенёс очень тяжкую болезнь.

Отвергая, подобно другим сектантам, все таинства и обряды православной Церкви, секта ново-хлыстов, как недавно образовавшаяся, пока не выработала ещё своего самостоятельного определённого религиозного культа; а как выродившаяся из секты хлыстов, удержала и все их обряды при молениях, начиная с пения хлыстовских песен и кончая, как говорят, кружениями и плясками; хотя нужно заметить, что и пение, и кружение, совершающиеся в их собраниях, вовсе не служат выражением их молитвенного настроения: «так как, говорят сектанты, мы имеем в себе самих Духа Бога, то мы никогда и не молимся Ему, ибо Бог внутри нас, и, след., молиться нам некому; да Бог и прежде молитвы нашей знает, кому из нас что нужно». Если ново-хлысты собираются и кроме стихотворных песен, собранных ими в особом молитвеннике числом до 200, поют, подобно хлыстам, молитвы и песнопения православной Церкви: «Отче наш», «Верую», «Благослови, душе моя, Господа» и др., то они это делают только для себя же лично, «для своей духовной радости». Правда о совершающихся в их собраниях «радениях» сами ново-хлысты умалчивают, но от казаков, которых сектанты допускали в свои собрания, нам стало известно, что у ново-хлыстов совершаются «радения» подобно тому, как они происходят и у хлыстов. Бывает ли у ново-хлыстов во время радений и свальный грех, который совершается, повсюду во время радений у кавказских хлыстов, нам не удалось разузнать достоверно; но некоторые обстоятельства и наши личные соображения сильно заставляют нас предполагать, что во время радений разврат у ново-хлыстов такой же, как и у хлыстов. Кроме пения и радений в своих собраниях ново-хлысты поучаются один у другого и, главным образом, у того, кто имеет больший дар «духа».

Никаких обрядов при браках, рождении и погребении у ново-хлыстов не бывает. Взял жену, как работницу (а не «духовную жену, как учат хлысты), – значит, женился; родился кто-либо в семье, мать даёт ему имя,⁸³ так как она «трудилась», т. е., страдала во время рождения ребёнка; умер кто-нибудь, отнесли, зарыли его в землю, – вот и всё.

В секту ново-хлыстов может поступить каждый, изъявивший на это своё согласие, и без особенных обрядов; но для получения «духа» нужна жизнь, иногда многолетняя, согласная с их учением. «Духа», впрочем, можно получить и через несколько дней, но это очень трудно: для этого нужно такое покаяние во всём прошедшем, такое сильное желание новой жизни, что человек как бы должен забыть всё земное, бренное и всем существом своим устремиться к Божеству, – тогда только он может получить «духа»; но в таких случаях обыкновенно плоть человека «не выдерживает» и он становится как бы помешанным, юродивым от избытка силы вселившегося в него «духа», что, говорят, с некоторыми из ново-хлыстов уже и случилось...

Семейная жизнь ново-хлыстов в высшей степени не привлекательна, что вытекает из самого взгляда сектантов на женщину, как на существо, занимающее средину между животным и человеком. Даже жёны ново-хлыстов, по мнению сектантов, не имеют в себе полного «духа», а обладают им в самом зачаточном, первичном виде. Сообразно такому низкому взгляду на женщину, ново-хлысты держат своих жён, как говорится, в чёрном теле и при первом же случае неудовольствия на них, без стеснения прогоняют их на все четыре стороны вместе с прижитыми от них детьми. Случаи сожительства с чужими жёнами у ново-хлыстов не редки, встречаются даже случаи добровольного по уговору обмена жёнами. Так, напр., года два тому назад Б. добровольно поменялся с одним из зассовских хлыстов жёнами; другой из зассовских же хлыстов сманил к себе жену К. и живёт с ней, как с своей женой. Словом, у ново-хлыстов брачные отношения самые низкие, прямо стадные.

Что касается взгляда ново-хлыстов на их общественные и государственные обязанности, то они высказываются сектантами не очень охотно по причинам понятным. Во всяком случае о своей секте они чрезвычайно высокого мнения: «если бы были, говорят они, все наши (т. е. ново-хлысты), не нужно было бы ни замков, ни судей, ибо не было бы воров и судить было бы некого, – ни войска не нужно было бы содержать, ибо войны не было бы. Вести с кем-либо войну, учат они, есть преступление (и это учат так казаки!), проливать кровь можно только при личной самозащите».

Что касается верховной власти, то на словах необходимость её ново-хлысты признают, но это признание её сектантами нам кажется лицемерным и не искренним, и наше предположение пока косвенно подтверждается некоторыми фактами. Так, напр., сам основатель и глава этой секты Козин несколько лет тому назад на базаре в г. Майкопе публично, говорят, проповедовал, что никаких податей платить и государственных повинностей нести не нужно. Вообще политическая благонадёжность ново-хлыстов нам кажется более чем сомнительной, хотя, к сожалению, мы не можем пока подтвердить своё мнение более выдающимися фактами. Впрочем, считаем до некоторой степени достаточным и приведённого нами, чтобы считать секту ново-хлыстов одной из сект вредных не только в церковном, но и государственном отношении.

Бросая взгляд на все изложенное нами веро- и нравоучение секты ново-хлыстов, нельзя не заметить, что, хотя в нём видны сильные следы влияния учения хлыстовской секты, яркой нитью проходящие через всё учение ново-хлыстов; но в тоже время в их учении есть много нового, самостоятельного, оригинального и отличного от учения секты старо-хлыстов.

Так прежде всего учение ново-хлыстов о Св. Троице совершенно отлично от учения о Ней обыкновенных хлыстов. В то время как хлысты признают отдельно существующие три лица Св. Троицы, веря в тоже время в постоянное перевоплощение второго Лица Её, ново-хлысты учат о Божестве в пантеистическом смысле, отвергая троичность в Нём Лиц и признавая Бога только несравненно могущественнейшим человеком, состоящим из духа и плоти и обладающим словом, или способностью членораздельной речи.

Как мы уже видели, перевоплощения Христа в хлыстовском смысле ново-хлысты решительно отвергают, след., не признают один из главнейших и существеннейших пунктов вероучения хлыстов, на котором, собственно говоря, оно более всего и держится.

Само учение о душепереселении у ново-хлыстов более подробно чем у хлыстов. Эсхатологическое учение первых совершенно разнится от такого же учения вторых: в то время как хлысты верят в существование рая и блаженства в нём в непосредственном общении с Богом, ново-хлысты совершенно отвергли существование и рая, и ада, веря в общее восстановление падших людей и населяя их душами небесные светила.

Удержав пока религиозный культ хлыстов, ново-хлысты уже несколько изменили их нравоучение и нравственные предписания. Так, напр., хлыст смотрит на женщину, как на равную себе по достоинству. Известно, что хлыстовские «богородицы» в иных кораблях имеют огромное влияние на религиозные дела общины и пользуются почти равным, часто даже большим уважением, чем хлыстовские апостолы, пророки, а иногда таким же почётом, как сами хлыстовские «христы»; оттого на женщин у хлыстов мужья смотрят как на „духовных жён“, достойных со стороны мужей уважения и полного к себе внимания, по крайней мере пока они сохраняют ещё свою молодость, красоту, здоровье и свежесть физических сил. У ново-хлыстов положение женщины, как мы видели, совершенно иное, далеко худшее; здесь она всегда трактуется как существо среднее между животным и человеком, во всяком случае считается по нравственному достоинству гораздо ниже мужчины и потому лишена с его стороны всякого человеческого уважения и внимания. Жена в глазах ново-хлыста только рабочая и самка. Следовательно, положение семьи в секте ново-хлыстов ещё безотраднее, чем у хлыстов, с которыми они сходятся только в одинаковом разврате.

Обращает на себя внимание различие ново-хлыстов от хлыстов и в предписаниях относительно пищи. Сходясь с хлыстами в запрещении употреблять в пищу мясное, ново-хлысты в этом отношение пошли несколько дальше. Нам по крайней мере лично известно, что хлысты более всего употребляют в пищу молоко и яйца; между тем, по учению ново-хлыстов, ничего нет более нечистого и запрещённого из пищи, как яйцо, по причинам, объяснённым нами выше.

Наконец, коренное отличие секты ново-хлыстов от хлыстов состоит уже в том весьма важном, по нашему мнению, обстоятельстве, что в то время, как хлысты не прерывают хотя видимого общения с Церковью и остаются до сих пор тайными последователями своего учения, не смотря на то, что со времени появления их секты протекло около полутора столетия,– ново-хлысты сразу же открыто оставили православие, открыто пропагандируют своё лжеучение и открыто же, нисколько не стесняясь, а даже с большой долей фанатизма, защищают свою ересь во время публичных с ними бесед. Этот их фанатизм и смелость пропаганды, без сомнения, могут иметь в будущем немаловажное значение для успешного распространения их лжеучения в особенности среди хлыстов.

Чем же, спросим теперь, опасна и вредна для Церкви и государства секта ново-хлыстов?

Вредна она прежде всего по крайне грубому отрицанию всего христианства, в чём каждый мог убедиться, прочтя наше исследование о секте ново-хлыстов. Ближайшее же наше знакомство с этой сектой убеждает нас, что её учение, собственно говоря, есть полнейший и самый грубый атеизм. Для подтверждения наших слов мы приведём хотя один пример из жизни ново-хлыстов, ярко характеризующий крайне атеистическое направление их религиозной мысли. В ст. Зассовской один из более видных и религиозно-убеждённых последователей ново-хлыстовщины, увидев разразившуюся сильным градом над своей нивой тучу, выбежал на улицу и, грозя на небо кулаками, стал в исступлении кощунственно кричать: «что Тебе надо от меня? если Ты Бог, то думаешь – я боюсь Тебя? Ешь, ешь весь посев мой, не испугаешь Ты меня!» И после этих сумасбродных слов дерзкий сектант разразился самой возмутительной, кощунственно-безумной бранью.

Если взять во внимание этот приведённый факт и некоторые ему подобные, если обратить, далее, внимание на некоторые не подлежащие сомнению антигосударственные идеи и вредные социальные воззрения ново-хлыстов, если наконец взять во внимание крайне смелую их пропаганду своего лжеучения, – то нет сомнения, что при упадке и довольно сильном шатании религиозной мысли разно-племенного народа на сев. Кавказе (а это шатание религиозной мысли мы имели возможность наблюдать и изучать лично), при существовании многочисленных и разнообразных сект, – секта ново-хлыстов будет иметь большой успех, если только тамошняя миссия и местная администрация не обратят на эту вредную секту должного и своевременного внимания. Нужно этот пожар нового заблуждения религиозной мысли тушить скорее, в самом начале его появления, чтобы не пришлось потом тратить слишком много усилия для его прекращения.

Оканчивая этим наше исследование о секте ново-хлыстов, позволим заметить от себя, что главная цель его состояла в том, чтобы через специально миссионерский орган печати ознакомить с историей возникновения и учением этой новой секты как духовенство Ставропольской епархии, так и миссионеров её; чтобы тем облегчить им борьбу с такой сектой, которая очень мало кому из них известна и которую мы сами открыли случайно, употребив для изучения её вероучения не мало времени и много труда. Впрочем, это не значит, что мы считаем изучение этой секты вполне законченным: секта ново-хлыстов, как ещё новая и не вполне выработавшая своё вероучение, и свой религиозный культ, будет ещё нуждаться в более тщательном и более подробном её изучении для успешной борьбы с ней, в чём искренно желаем местной миссии полнейшего успеха.

Херсонский епархиальный Миссионер Михаил Кальнев

(Хроника).

К вопросу о времени для деятельности миссионеров. Правительственное распоряжение об охранении чествования христианских праздников. Великопостные апологетческие чтения для интеллигентного общества, как новое средство миссионерской борьбы с религиозным вольномыслием. Достойный внимания почин в упорядочении кафедрального проповедничества. Полемические собеседования с раскольниками и сектантами. Значение для дела миссии практических бесед при семинариях. Знаменательное присоединение к православной Церкви раскольничьего лже-священника. Миссионерские собеседования в г. Николаеве и присоединения к Церкви.

По поводу пятидесятилетнего юбилея таврического Архипастыря.

Миссионерская борьба с заблуждениями многочисленных наших сект и раскола – поле для делания слишком обширное, но, к сожалению, для этого многотрудного служения и делателей мало, и не всякое время в году удобно, так как миссионеры в этом отношении находятся в зависимости от экономических и климатических условий крестьянской жизни. Миссионерство есть акт воздействия на религиозную совесть отпавших путём свободного убеждения их ума и сердца... Если к беседам миссионера увещаемые собеседники стали бы относиться «воздыхающе» о своих житейских делах, если отпавшие, являясь на беседы неохотно, стали бы вести себя там раздражённо, то проповедь миссионера в таких случаях потеряла бы на половину своего значения и доброго влияния на них. Во избежание подобных неблагоприятных для успеха миссии явлений, миссионерская методика и рекомендует подвизающимся на миссионерском поприще не упускать из виду ст. 188 улож. о наказ. и разъяснения к ней, (сделанного в уставе о пресечении преступл.), и соблюдать особую осторожность и благоразумие в выборе времени, назначаемого ими для собеседований или увещаний, относя их по преимуществу на такую пору, когда большая часть крестьян, сравнительно, свободна от срочных работ. А такое время в экономическом быту нашего крестьянина составляют дни воскресные и праздничные и то разве в глубокую осень и зиму, т. е. во время года сравнительно очень краткое и самое тяжёлое и неудобное в климатическом отношении, когда к нелёгкому бремени миссионерской борьбы с врагами православия присоединяются ещё и чисто стихийные трудности от сырой грязной осени и зимней стужи, которые приходится испытывать деятелям миссии, заброшенным в непроходимые дебри деревенских закоулков, где, обыкновенно, любят привитать⁸⁴ наши сектанты и раскольники.

Холод в храмах, духота и теснота в школах – обыкновенно сопровождают миссионерские беседы с народом в осеннее и зимнее время, которые часто длятся от пяти до восьми часов без перерыва... В весеннюю и летнюю пору, когда обширной аудиторией для миссионера могут служить и церковный погост, и сельская площадь, и тенистый сад священника. – в эту пору, к сожалению, все крестьяне и в будни, и в праздники бывают поглощены заботами о хлебе насущном и заняты сельскохозяйственными работами. Миссионерская проповедь в это время года поневоле должна умолкнуть, за неимением для неё у слушателей деревни времени; затихает, впрочем, к этому времени по тому же и сектантская пропаганда, также усиленно действующая, обыкновенно, в осеннюю и зимнюю пору. Таким образом время для миссионерской работы на засорённой сектантскими плевелами ниве Христовой сравнительно коротко и крайне неудобно. Больше было бы простора миссии, если бы и у нас, в православной России, также свято охранялся покой воскресных и праздничных дней, как напр. в Англии или Швейцарии. Тогда бы и святое дело пастыре-миссионерского просвещения народа в нашей православной Церкви стало в более благоприятные условия, относительно времени; а теперь отовсюду слышатся сетования ревнителей православия на сильный упадок в населении чувства уважения к святыни праздничного времени. Без страха пред Богом и без стыда перед людьми, крестьяне, именующиеся православными, производят работы не только в воскресные дни, но и в великие двунадесятые праздники; особенно часто это печальное явление наблюдается на Юге России. Разлагающее в этом отношении влияние на жизнь южнорусского населения производят владельцы обширных земель и больших заводов из евреев и немцев. Сами пренебрежительно относясь к религии местного православного населения, они путём долголетней денежной кабалы усыпили и во многом вытравили религиозное чувство у православного малорусского населения, когда-то особенно чуткого в охранении священных времён, обрядов и обычаев родной своей веры. Вот что, между прочим, сообщают нам по данному вопросу. Один немец, управляющий имением православного помещика юго-западного края, без всяких стеснений в письме к приходскому священнику делает ему упрёк, «зачем так часто в приходе у него звонят в церкви, что смущает «де» простой народ и удерживает его от найма на подённые работы», причём откровенный немец не постеснился поставить на вид пастырю получаемые от экономии материальные блага: которые будут отняты у священника, если колокольные звоны не сократятся в рабочее страдное время». И это явление не из истории давно минувших, а наших дней... В дни двунадесятых праздников, и именно в те часы, когда в храме происходит колокольный благовест, призывающий к богослужению, обыкновенно, по сёлам южнорусским далеко раздаются звуки скрипки, зурны и бубна из барского фургона, объезжающего деревню, с приглашением на господские поля, где, по случаю праздника, будут утешать рабочих «музыка и водка».

Приманка сильная, а слабых всегда находится много... Церковная проповедь священника против подобного безобразия бессильна; о вне-богослужебных беседах, торжественных вечернях – в летнее время при подобных условиях не может быть и речи, приезд нарочитого миссионера в такую пору считается бесцельной тратой времени. В виду высокой важности охранения праздничного покоя, наше миссионерское издание с особенным удовольствием отмечает к сведению наших читателей отрадное сообщение о новом правительственном распоряжении, коим устанавливается для нехристиан ответственность за препятствование христианам исполнять их религиозные обязанности. Для работ в ремесленных заведениях назначается шесть дней в неделю и с тем, что в воскресные дни и двунадесятые праздники рабочие из христиан не должны работать без особой нужды. В эти дни могут трудиться мастера нехристиане, без принуждения к тому же подмастерьев и учеников христиан. Нехристианам, нанимающим христиан для домашних услуг и иных работ, воспрещается препятствовать нанятым в чествовании воскресных и праздничных дней и в исполнении прочих религиозных обязанностей, под опасением денежного взыскания до 50 руб.

Если вспомнить, что пресловутая штунда привита насильственно православному народу немцами – баптистами через русских работников последних, то будет понятно важное значение для Церкви и миссии настоящего мероприятия власти.

Уповаем, что закон этот утешит попечительных о духовных нуждах своей паствы пастырей Церкви и усугубит ревность забот их и всех подвизающихся на поприще внутренней миссии о том, чтобы дать возможность и средства народу наполнить праздничный досуг его соответствующими святости праздника занятиями. Способы и средства к тому указаны в изобилии, лишь бы не угасал дух инициативы и духовного трудолюбия у руководителей народа.

Истекшая четыредесятница ознаменовалась особым оживлением миссионерской деятельности во многих епархиях по охранению интеллигентного общества и простого народа от тлетворных веяний религиозного вольномыслия и по обличению сектантского суемудрия, как свидетельствуют о том сообщения епархиальных органов печати, что ещё раз подтверждает, что святое время поста и покаяния есть самое удобное и благоприятное для миссионерского воздействия на христиан и деятелям нашей миссии нужно всячески дорожить этим временем духовного врачевания верующих, которые наиболее бывают в это именно время расположены к слушанию и хранению слова Божия. Инославные миссии, особенно же католические, могут дать нам в этом отношении поучительные примеры. Там лучшие миссионеры – проповедники всегда командируются на великий пост в те или другие города, приходы и храмы, где по требованию времени и обстоятельств нужно усилить влияние церкви на общество.

У нас нет такого обычая, но в тех же целях в последние годы и у нас во многих епархиях стали вводить апологетические религиозно-нравственные чтения для интеллигентной публики. По характеру своему и задачам этот новый вид религиозно-нравственного просвещения Церкви представляет собой одну из полезнейших и благовременных мер миссионерского воздействия на общество. Как известно, эпоха прошедшего царствования ознаменовалась значительным оживлением и подъёмом религиозной мысли и чувства в интеллигентных слоях русского общества. Но, к сожалению, не призванные и совершенно не компетентные в религиозном отношении учители, в роде граф. Л. Толстого и князя Хилкова, взялись сеять полной рукой на почве этого религиозного оживления плевелы своих опасных антицерковных мудрований; а вслед за ними устремилось не мало других интеллигентов, и интеллигенток, совершенно невежественных в отношении познания догматов своей Православной Церкви. Для противодействия такому разлагающему влиянию на народ со стороны учителей, не призванных належит неотложная нужда для миссии Церкви принять меры духовного влияния на интеллигентное общество, с которым, по-видимому, давно порвалось живое и деятельное общение нашего пастырства Церкви, представителей богословской науки и духовной литературы. Великопостные религиозно-нравственные чтения для интеллигентной публики, заводимые по инициативе архипастырей и имеют целью восстановить эту порванную связь, удовлетворить духовным запросам образованного общества и разоблачить вредные лжеучения овладевающих мыслью общества религиозно-философских современных теорий.

Судя по отзывам епархиальных органов, подобные чтения в истекшую четыредесятницу велись в нескольких губернских городах и привлекали в аудитории значительное число интеллигентной публики, начиная с представителей властей. Такие чтения были в Астрахани при епархиальной библиотеке, во Владикавказе в зале гимназии, в Пскове при семинарии. Темы везде избирались научно-богословского характера по вопросам интересующим современное образованное общество; особенной серьёзностью отличались чтения при Ставропольской семинарии и при Тобольском архиерейском доме⁸⁵. Чтения везде сопровождались стройным пением пьес лучших церковных композиторов, в исполнении семинарских, или архиерейских хоров, чем одновременно предоставлена была слушателям возможность знакомиться и с церковной музыкой. Темы, содержание чтений и их обстановка сами собой говорят о том серьёзном значении, какое это новшество должно иметь в деле влияния на образованное общество со стороны Церкви и духовенства. Нельзя не пожелать, чтобы новый способ духовного воздействия богословской науки на интеллигентную среду и церковного руководительства её в правильном понимании вопросов веры и жизни получил широкое распространение и начатые опыты не оставались бы единственными и исключительными. Для миссионерской борьбы с существующим в интеллигентном обществе религиозно-сектантским вольномыслием этот новый путь христианского просвещения образованных классов весьма важен. Можно лишь пожелать, чтобы предметами чтений были не одни только религиозно-философские и научные вопросы, но и догматические истины, в научном раскрытии и всестороннем уяснении которых наше общество весьма нуждается: в большинстве своём оно дальше гимназических познаний катехизиса не идёт и потому поверхностно знает православие и историю отечественной Церкви, вследствие чего ненадлежаще ценит несравнимые блага родного православия и легкомысленно увлекается всяким ветром модных лжеучений.

По идее и задачам призвана влиять на образованные классы общества церковная проповедническая кафедра соборов епархиальных, куда, обыкновенно, допускаются лишь лучшие проповедники из городского духовенства на просветительное влияние соборных кафедр не особенно значительно: причина этому заключается отчасти в случайности выбора тем для проповедей и в отсутствии руководящего начала и системы в ведении этого дела очередными проповедниками. Достойную внимания попытку дать надлежащее направление очередному кафедральному проповедничеству мы встречаем в Тульской епархии. В видах большего влияния проповеди с кафедры Тульского собора на местное общество и народ, тульский архипастырь Еп. Ириней учредил проповеднический комитет, на обязанности которого возложено обратить особое внимание на постановку очередного проповедничества градскими священниками в кафедральном соборе. По мысли владыки комитет «призван прийти на помощь тульским градским проповедникам в выборе тем, соответствующих нуждам времени и условиям церковно-религиозной жизни». И действительно, комитетом выработана целая система для очередного проповедничества в кафедральном соборе. Дабы очередной проповедник не брал случайно попавшейся ему темы, при том, самого общего характера, комитетом предложены целые группы тем, тесно связанных между собой по мыслям и направляемых к одной общей цели, – именно: постановлено дать проповедническому делу в кафедральном соборе такую организацию, чтобы проповедник последующий был как бы продолжателем того, что говорилось проповедником предшествующим. Комитет не оставил без внимания и миссионерской стороны в проповедничестве. Для борьбы путём проповеди с кафедры тульского собора с учениями антирелигиозными и антицерковными, (и преимущественно учениями «модного писателя», гр. Л. Н. Толстого) распространившимися в интеллигентном обществе, комитетом назначено 10 высокоторжественных дней, когда проповедникам предоставлено право избирать темы апологетического характера, преимущественно против современных нам лжеучений, силящихся в корне подорвать Веру Христову.

Новая постановка дела очередного проповедания в тульском кафедральном соборе: систематизация его и применительность к нуждам времени и условиям церковно-религиозной жизни – заслуживают полного к себе внимания и достойны подражания!

Как известно, прямым выражением миссионерской деятельности Церкви по воздействию на отпавших служат полемические собеседования или прения о вере. В последние годы эти миссионерские беседы всё более и более входят в церковную жизнь епархий. Ведутся они при семинариях преподавателями обличения раскола и сект и специальными миссионерами, где учреждены епархиальные миссии, а равно и более опытными из приходского духовенства. Особенное значение для возвышения успехов миссионерского дела имеют семинарские полемические беседы, которые, согласно распоряжению высшей духовной власти, должны бы вестись везде при семинариях. Цель их практическая: на этих беседах будущие пастыри-миссионеры, под руководством своего наставника, должны изученную теорию по обличению сектантских и раскольничьих лжеучений приложить к делу и на школьной скамье основательно познакомиться с лучшими приёмами и правилами миссионерской методики. В успехе семинарских бесед заключается и общий успех пастыре-миссионерского дела епархии. Многие из почтенных пастырей старой школы потому только и упускали сектантское движение в приходах, что не знали вовремя, как взяться за полемику с проявившимися врагами Церкви, а потом уже оказалось поздно.

При некоторых семинариях такие беседы заведены давно и идут с успехом, привлекая массу слушателей из народа и отпавших; таковы, напр., противо-раскольничьи беседы при московской семинарии, рязанской, тамбовской, донской, ставропольской и др. Но, если судить по отчётам епархиальных органов, то при большинстве семинарий, к сожалению, ещё не ведётся таких миссионерских собеседований, хотя и желательно, чтобы много-полезное учреждение это стало необходимой принадлежностью как семинарских, так и академических кафедр по обличению раскола и сектантства.

Из полемических бесед, производившихся в истекшую страдную для миссионеров – зимнюю и осеннюю пору, обращают на себя внимание московские собеседования (ведутся кружком духовенства, под руководством Еп. Тихона) с старообрядцами в д. Шумова; январские столичные собеседования профессора Н. И. Ивановского, Черниговские, – в посадах Стародубья беседы миссионеров оо. Рябухина и Радионцева, Костромские синодального миссионера о. прот. Крючкова и др.

Плодами миссионерских бесед были нередкие случаи обращения избранных из отпавших в лоно Церкви. Наиболее знаменательным является недавнее присоединение к православию раскольничьего лже-священника австрийского поставления Ивана Зиновьева Кузнецова с женой и двумя детьми. В последнее время случаи присоединения раскольничьих попов к православной Церкви весьма нередки, что может служить явным признаком внутренней слабости раскола, лживость которого сознают и сами вожди его из тех людей, у которых не сожжена ещё совесть и которые не потеряли страха Божия. Обращение таких лиц, обыкновенно, бывает плодом многолетних душевных страданий и большой пытливости ума. Присоединение таких лиц, как г. Кузнецов, представляет ценное приобретение для православной Церкви, – раскаявшиеся вожди – живой укор окаменевшему в своём фарисейском упорстве и выросшему на деньгах расколу, – они же и ревностные противо-раскольнические миссионеры, – из таких избранников вышел знаменитый деятель в истории нашей миссии, приснопамятный о. Павел Прусский. Новоприсоединённый лже-поп Кузнецов ставленник московского лже-архиерея Савватия; прежде служил певчим у г. Морозова, на Глуховской мануфактуре, при существующей здесь раскольнической церкви, и к ней же поставлен был в попы. Переведённый потом в Кострому, он имел большое влияние на тамошних старообрядцев, но в глубине души сознавал незаконность своего священствования и очень тяготился им. Воспользовавшись проездом миссионера о. Крючкова, Кузнецов сообщил ему о своих сомнениях относительно старообрядчества, особенно о том, как тяготят его совесть священнические действия, при сознании, что он незаконно их совершает. Он говорил, что особенное смущение чувствует всегда при погребении покойников, когда читает в разрешительной молитве, что прощает и разрешает умершему грехи властью, «друг-другопреемственне» приятой от апостолов, а между тем сознаёт, что именно апостольской-то преемственности и не имеет их австрийское священство, и значит никакого права разрешать грехи людям он не получил.

Неоднократные беседы Кузнецова с отцом Крючковым окончились тем, что мучимый сомнением лже-поп раскольничий изъявил решительное намерение присоединиться к Православной Церкви. Преосвященный Виссарион принял в нём живое участие и в кафедральном соборе сам совершил над ним чин присоединения, торжественно, при большом стечении православных и старообрядцев. На последних это торжество произвело сильное впечатление. Бывшая паства Кузнецова приметно поколебалась в преданности расколу, есть и надежда, что многие последуют за своим бывшим лже-пастырем.

Сколько нам известно, в раскольничьем духовенстве большое смущение произвела позапрошлогодняя история с разоблачением подложности мощей, на которых освящаются антиминсы в раскольничьих моленных.

Наш корреспондент, свящ. о. Аксенов сообщает интересные сведения о собеседованиях, происходивших в св. четыредесятницу в городе Николаеве, самар. г., с старообрядцами разных толков. Редкий звон большого соборного колокола созывал ревнителей веры в храм Божий. Собеседования, не смотря на их продолжительность, (начинались в 7 час. вечера и кончались после полуночи) отличались необыкновенным оживлением и таким многолюдством, что обширный храм был переполнен слушателями. Можно было видеть среди мирян и многих из духовных лиц, которых привлекло желание поучиться трудному полемическому делу у опытных полемистов, какими являлись епархиальный миссионер о. Д. Александров и окружной о. Алешин.

Первая беседа посвящена была вопросу о вечности Церкви Христовой, причём доказано было, что все старообрядческие общества являются чуждыми Церкви, самочинными и не спасительными обществами и что истинная, неодолённая и вечная Церковь Христова есть Церковь Православная Греко-Российская. В заключении первой беседы присоединившийся к Церкви Православной из австрийского толка Иван Абакумов, вызвавший своим присоединением немалый переполох в среде своих бывших единомышленников, с благословения миссионера, взошёл на кафедру и поведал народу, что он и его жена 40 лет пробыли в расколе австрийского толка, долго колебался, но всё-таки, при помощи Божией, «отряс тину от умного своего ока», и присоединился к св. Церкви, причём неофит просил у православных молиться ко Господу, дабы ему пребыть истинным членом Церкви Христовой и чтобы обратились к свету истины его сын и жена пребывающие до днесь в расколе, благодаря проискам лже-попов. Исповедь эта произвела сильное впечатление на слушателей. Во второй беседе говорилось о ложности и безблагодатности австрийской иерархии раскольничьей. Третья беседа была по вопросу о клятвах соборов 1666–1667 годов. Четвёртая – по вопросу о пришествии антихриста. В заключение всех бесех о. миссионер сделал краткий обзор содержания произведённых им собеседований. Выступали и со-вопросники; но не из сильных, главный же наставник местного раскола, известный Перетрухин, выехал на это время из Николаева. Это общий приём главарей, которые наперёд знают, с кем из миссионеров можно говорить, а от кого надо уезжать... Николаевские собеседования закончились отрадным фактом присоединения к св. Церкви из австрийского толка семьи крестьянина Иродиона Галкина. Присоединение этой семьи совершено было в полночный час, весьма торжественно, при возожжённом паникадиле и общем пении всех молящихся, которые оставались в храме после беседы. Обряд присоединения совершён был о. протоиереем Лебедевым, при участии оо. миссионеров, О. Александров произнёс одушевлённое слово. Сильное впечатление на народ производил, по словам о. Аксенова, умилительный обряд присоединения, совершённый в столь необычную пору.

Описанные нашим сотрудником противо-раскольничьи собеседования оо. Самарских миссионеров Александрова и Алешина заслуживают полного одобрения с точки зрения миссионерской методики. Допущенный о. миссионером акт публичного исповедания о заблуждении со стороны раскаявшегося раскольника был вполне уместен; такие приёмы могут быть рекомендованы и в других подобных случаях, если только подобные заявления будут плодом искреннего сокрушения воссоединённых. Но в тоже время мы позволяем себе выразить и недоумение по поводу необычайной поспешности относительно присоединения в полунощный час раскаявшейся семьи раскольничьей.

Торжество вышло бы гораздо естественнее, если бы оно отсрочено было до ближайшего праздника, или хотя бы до следующего дня. Мы останавливаемся на этом не соответствующем существу дела обстоятельстве потому, что оно в миссионерской практике встречается не редко, а между тем подобная торопливость в столь важном деле, как духовное возрождение кающихся грешников, не может быть ничем оправдана.

В марте месяце исполнилось пятидесятилетие должностной службы таврического архипастыря, Епископа Мартиниана, для которого наша и внешняя и внутренняя миссия во всё время служения Церкви была предметом особого внимания и забот. Назначенный в 1869 г. из настоятелей иркутского монастыря в епископа Селенгинского, а затем Камчатского (с 1877 г.), преосвященный юбиляр впредь до перемещения своего на нынешнее место святительского служения (в 1885 г.) руководил миссиями вверенных его управлению сибирских епархий. Десятилетнее управление таврической епархией, где нашли себе приют, благодаря историческим обстоятельствам, всевозможные секты, ознаменовано неусыпной попечительностью этого благостного архипастыря о преуспеянии миссионерской борьбы с заблудившимися сектантами; предметом главных забот мудрого архипастыря служит поднятие в приходском духовенстве энергии и уровня знаний по сектоведению и миссионерству. Да продлит Господь благоплодное служение доблестного покровителя миссионерского дела и ещё на многие и многие лета!

Э. Я.

Недуг много-учительства (Моск. Церк. Вед.). Еп. Феофан о гр. Толстом (Душеп. Чт.) и архимандрит Антоний по поводу лжеучения последнего о непротивлении злу (Прав. Соб.). Христианское учение о воине (Рад. Хр.). Храм и его значение (Моск. Церк. Вед.). О призывании святых (Рус. Палом.). Обличительная речь Иисуса Христа (Вер. и Раз.). К вопросу об иконопочитании (Душ. Чт.). К обличению заблуждений спиритов и сектантов-мистиков по вопросу о чувственных сношениях между живыми и умершими и о новых откровениях (С.-Петер. Дух. Вест.). Школа как средство борьбы с расколом и сектантством (Церк. пр. шк.). Суждение Церковн. Вести, о мерах пастырского миссионерского влияния на интеллигентное общество (Церк. Вестн.). Веротерпимость (Моск. Вед.). Из дневника о. Иоанна Кронштадтского.

Каждая эпоха имеет свои добродетели и недостатки, свои настроения и модные веяния, которым общество поклоняется как идолам времени.

Много-учительство, стремление каждого учить других, это самодельное и потому обманчивое и опасное посягательство на умственное превосходство перед другими, – представляет собой один из самых распространённых и заразительных недугов нашего времени. Оглянитесь кругом, присмотритесь к любому классу общества, – и вы увидите, что это действительно так. Всякому желается руководить, учить, проповедовать; но не слушать и повиноваться.... Везде появляется множество непризванных, глашатаев какой-то вечной правды, учителей народных, проповедников.... Так характеризуют настроение нынешнего общества «Московские Церковные Ведомости» (№ 3. «Один из современных недугов общества – много-учительство»). Но если это замечание справедливо относительно всего вообще русского общества, то особенно приложимо оно к тому тёмному царству отщепенцев от Церкви Христовой, в котором, за отвержением последними учителей истинных и законно-поставленных, появилось многое множество самозваных учителей, ставших слепыми вождями слепых, таковы, напр., раскольничья иерархия, штундовые пресвитеры, молоканские наставники, духоборческие цари, хлыстовские пророки и кормщики и современные интеллигентные антихристы – проповедники, из коих самым выдающимся и опасным, бесспорно, является граф Л. Толстой. И борьба с его всё более распространяющимся противохристианским лжеучением представляет для православного защитника истины особенно много трудностей и даже опасностей. Трудность опровержения толстовских заблуждений и разоблачение его клевет на православную Церковь заключается главным образом в спутанности и неопределённости основных положений его учения и крайней противоречивости отдельных его мыслей, суждений и выводов. На эту трудность борьбы с лжеучением Толстого указывал ещё преосв. Феофан – затворник. В одном из своих писем к Μ. Д., печатающихся в настоящее время в «Душеполезном Чтении» (февраль 1896 г.), этот учёный подвижник Богослов рассказывает, что он сам несколько раз брался писать против Толстого, но каждый раз бросал, не окончивши начатого труда, и делает по этому поводу следующее интересное замечание, которое нелишне бы принять во внимание слепым поклонникам сочинителя новой веры. „Против Толстого я несилен, потому что он слишком лукав или глуп... в его речах страшная путаница... то одно говорит, то совсем другое об одном и том же... Бесы его учат такому лукавству“. Сообщая далее известие о том, что в печати уже начали появляться основательные опровержения против Толстого, великий подвижник замечает: «это будет: Л. Толстой, вывороченный на лицо... ибо в писаниях его имеется только изнанка“ (письмо 38). Ни одно из религиозных заблуждений нашего времени не вызывало такой оживлённой печатной полемики, как лжеучения гр. Толстого. Но полемика эта главным образом направляется на опровержение положений (тезисов) лжеучителя, логической и догматической их несостоятельности. Положительному же раскрытию православного учения по вопросам, возбуждаемым и извращаемым в учении Л. Толстого, доселе уделялось, сравнительно, мало внимания и места; а между тем, усиление этого элемента в форме твёрдого обоснования и точной формулировки учения православной Церкви о предметах, послуживших камнем преткновения для Толстого и его последователей, принесло бы по нашему мнению несравненно большую пользу делу утверждения истины и разоблачения лжи, (а иногда и клеветы), чем неблагодарная систематизация спутанных афоризмов самодельного философа-богослова и опровержение его тезисов. Свет истинного учения Христова, с надлежащей ясностью и основательностью изложенного, скорее просветит ослеплённые суемудрием очи заблудших, чем все усилия человеческого разума; только нужно, при этом, раскрыть толстовцам ту сеть противоречий и заблуждений, которыми опутаны не утверждённые в Христианской истине умы Толстого и учеников его. Вот почему особого внимания заслуживают две новые статьи, содержащие в себе именно такое положительное раскрытие православно-христианского учения о предмете, который в настоящее время занимает не только последователей Толстого, но и вообще, значительную часть нашего образованного общества. Разумеем вопрос о непротивлении злу насилием и в частности о законности войны с христианской точки зрения. Вопрос «о непротивлении» обстоятельно рассматривается в статье ректора Казанской дух. Академии, архимандрита Антония: «Нравственное учение в сочинении Толстого Царство Божие внутри вас перед судом учения христианского» (Правосл. Собесед. январь). Статья, насколько можно судить по приведённому заглавию и напечатанному началу её, будет представлять собой полный разбор нравственного учения Толстого, раскрытие внутренних его противоречий и несогласия его с духом учения Христова. В напечатанной уже статье раскрывается хилиастический грубо-чувственный характер понимания и определения Толстым понятия Царства Божия в смысле царства земного, имеющего наступить тогда, когда люди достигнут общего равенства, счастья и безгрешного настроения; далее выясняется пантеистический и материалистический характер религиозного учения Толстого, на котором основывается нравственное его учение, и, наконец, разбирается вопрос о непротивлении злу, составляющий главнейший пункт толстовской морали. Здесь почтенный автор даёт своё собственное решение последнего вопроса, – притом, решение глубокое и в тоже время простое и ясное, – в следующих положениях:

„В Новом Завете, говорит о. архим. Антоний, – нет разрешения прибегать к насилию в борьбе со злом, даже в борьбе за зло, наносимое другим людям, хотя нет и прямого воспрещения; прибавим далее, что ни одно церковное определение, ни одна молитва Церкви не даёт утвердительного ответа на вопрос Толстого о том, может ли христианин, оставаясь христианином, допускать насилие в достижениях благих целей“. „Совершенный христианин, допустивший насилие, весьма погрешает, но погрешает меньше, нежели в том случае, когда он, не желая допустить насилия, отказывается вовсе от борьбы со злом. Если, напр., человек видит разбойника, преследующего девушку, или злодея, похищающего детей для растления, то видящий это христианин более погрешит, когда пройдёт мимо такого явления, нежели в том случае, если вступит в борьбу со злодеем, хотя бы последняя окончилась убийством“...

Но неужели в подобных случаях нет иного исхода кроме указанных двух, т. е. пассивного отношения к злу и борьбы с ним посредством насилия? Есть.

„Истинный, совершенный христианин имеет возможность и здесь не употребить убийства; если он всецело проникнут верой, то Бог пошлёт ему силу убеждения, а если злодей ожесточится и против этой силы, то Господь Сам будет его казнителем, как Анании и Сапфиры“. „И если такой человек, который имеет внутреннюю возможность проникнуться святым вдохновением настолько, чтобы совершить чудо, но по минутному упадку духа, подобно Моисею при изведении воды из камня или Саулу, не дождавшемуся Самуила при битве, оставит надежду на Бога и прибегнет в защиту истины к насилию, то он безусловно виновен; но если он такой силы не имеет, а зло совершается сейчас и совершается безвозвратно, если христианину остаётся выбор между сопротивлением злу через насилие и бездеятельным созерцанием зла, то он более согрешит в последнем случае, нежели в первом: в первом он поступит наилучшим из доступных ему способов отношений“.

Это справедливо не только относительно отдельных личностей, но и об обществах и целых народах.

„Если русский народ, созерцая истязания болгар и их насильственное потурчение, имел бы настолько духовных сил, чтобы убедить турок прекратить жестокости, или болгар принять мучение, или, наконец, воззвать к Богу с такой силой веры, чтобы Господь Сам чудесно сохранил невредимыми христиан и устранил мучителей; тогда народ русский был бы безусловно виновен, если б, поленившись напрячь дух свой, предпочёл обратиться к оружию; но так как подобной апостольской силы духа он не имел и ему предстоял выбор между войной и преступным равнодушием священника и левита, в притче о впадшем в руки разбойников, то он поступил наилучшим из доступных для него способов отношения к балканским распрям“.

И Церковь не одобряет войны, как клевещет на неё Толстой, а только терпит её. В канонах церковных есть даже прямо и определённо выраженная епитимия Василия В. – лишать убивавших на войне причастия на три года (прав. 13), (стр. 39–41).

Более подробно рассматривается вопрос о войне в статье «Христианское учение о войне», журнала «Радость Христианина», 1896, кн. 3. Как известно, вопрос о дозволенности и законности войны с нравственно-христианской точки зрения принадлежит к числу труднейших проблем христианской совести, и даже в настоящее время сознание христианских обществ и народов ещё не пришло к окончательному решению этого вопроса. Выдающиеся богословы и мыслители решают вопрос о войне различно: одни доказывают, что война христианством допускается и в известных случаях даже одобряется, другие же, напротив, – что она совершенно противоречит самому духу христианства и смыслу некоторых, вполне ясных заповедей Христовых. В виду той огромной практической важности, какую имеет решение этого вопроса не только для отдельных личностей, но и для целых народов, понятно, какой живой интерес должна возбуждать каждая попытка решения этого вопроса или, по крайней мере, правильной его постановки. В последнее время интерес к этому вопросу со стороны русского общества и печати особенно усилился вследствие широкого распространения подпольных сочинений гр. Толстого: «Царствие Божие внутри вас», Государство и Церковь или «Тулон», «Николай Палкин», а также по поводу появления статьи В. Соловьева «Смысл войны» (Прилож. к «Ниве» 1895, № 7). Последняя собственно статья и высказанные против неё мнения некоторых других русских публицистов, доказывавших законность войны с христианской точки зрения, вызвали и появление названной выше статьи неизвестного автора «Христианское учение о войне». В этой статье вполне ясно и определённо проводится тот взгляд, что христианство, как религия мира и любви, не может иметь ничего общего с насилием и не одобряет войны, а только терпит её. Защитники войны, как нравственного поступка, ссылаются на Свящ. Писание, в котором они находят оправдание войны. В рассматриваемой статье разбираются все такого рода места из Свящ. Писания. Появление отмеченных статей нельзя не признать вполне современными и весьма полезными для выяснения интересующих общество вопросов. С некоторыми выводами их, может быть, вполне согласиться и нельзя, но для миссионерской полемики статьи эти заключают весьма ценный материал, так как сектанты наши рационалистического направления все настроены против войны и оружия.

Из других статей, посвящённых раскрытию истин, составляющих предмет заблуждения сектантов, отметим обстоятельно и с назиданием написанное чтение для народа «О храме и его значении для нашей жизни» пр. Т. П-ского («Моск. Церк. Вед.» № 7) и статью свящ. Л. Паевского «На чём основывается призывание святых в молитвах» («Русск. Паломн.» №№ 2 и 3). Сюда же можно отнести и статью свящ. Гр. Мозолевского, «Обличительная речь Господа нашего И. Христа против книжников и фарисеев» («Вера и Разум», кн. 3). Статья эта имеет учёный характер, но судя по напечатанному началу её, она будет представлять интерес и для противо-сектантской полемики, поскольку в ней выясняется истинный смысл тех обличений Господних, которые сектанты без долгих рассуждений относят к церковной иерархии и духовенству вообще. Но особенный интерес в миссионерском отношении представляет собой напечатанный в «Душеп. Чтении (кн. 2) отрывок из недоконченной статьи покойного еп. Феофана «Об иконопочитании», направленной против молокан. Лучший способ предохранить православных от сектантских заблуждений касательно иконопочитания преосв. Феофан указывает в том, чтобы дать в руки православных простую, но подробную историю иконоборчества, из которой каждый легко мог бы видеть, откуда и как это заблуждение появилось. Такую-то историю и хотел написать сам преосв. Феофан; напечатанный отрывок представляет собой как бы вступление к этой истории. В этом вступлении показывается, как православный ещё прежде всякого рассуждения об иконопочитании может, так сказать, сбить молоканина и штундиста с позиции, доказавши ему: 1) что сам он, молоканин, не всему тому верит и не всё то принимает, что написано в св. Писании (напр., крещение, причащение), и следовательно, не имеет права спрашивать: где написано, что надо почитать иконы, как будто сам он верует во всё, что написано, и 2) что не всё необходимое для спасения записано в св. Писании, но многое сохранилось в предании. – Ясность мысли, убедительность доводов, оригинальная простота изложения, мало чем отличающегося от обыкновенной разговорной речи, – заставляют искренно пожалеть, что труд преосв. Феофана остался неоконченным. Он, бесспорно, был бы весьма ценным вкладом в нашу обличительную противо-сектантскую литературу.

Заслуживают внимания также статьи А. Н. – «Возможны ли и нужны ли чувственные сношения между живыми и умершими, по учению слова Божия» и «Допускается ли возможность новых откровений по христианскому воззрению» («С.-Петерб. Дух. Вестн.» №№ 1, 6 и 7). Обе статьи, отличающиеся полнотой раскрытия вопроса и основательностью доводов, направлены собственно против учения спиритов, но вторая из них может быть полезной и против лжеучений мистического сектантства (хлыстовства, шалопутства, духоборцев).

Из статей по вопросу о способах успешнейшей борьбы с сектантством отметим статью Л. Денисова «Одно из средств борьбы с расколом и сектантством» («Моск. Церк. Вед.» № 8) и свящ. В. Лузанова «Как я достиг доброго влияния церковно-приходской школы на штундизм...» и пр. («Церковно-приходская Школа», кн. 1). В первой из этих статей указывается на церковно-приходскую школу, как на одно из могущественнейших орудий борьбы с расколом и сектантством; в статье же свящ. Лузанова сообщаются некоторые наблюдения над фактами действительности, вполне подтверждающие справедливость суждений г. Денисова о громадном значении школьного воспитания в деле борьбы против распространения и усиления сектантства.

Сообщённые в нашем журнале (февральская хроника) сведения о вредной деятельности интеллигенции известного направления по распространению религиозного вольномыслия среди народа, обратили на себя внимание светской и духовной печати. Более обстоятельное обсуждение этого явления находим в Церковном Вестнике (№ 10), который коснулся вместе с тем и вопроса о возможных мерах к пресечению этого зла. Высказав предположение, что «Миссионерское Обозрение» будто бы склонно относить главную вину в распространении сектантства на счёт исполнителей закона и представителей власти, орган столичной академии признаёт, что то или другое отношение административной и судебной власти к сектантам и их вожакам имеет большую важность, но однако центр тяжести в вопросе о противодействии сектантской пропаганде, откуда бы она не исходила, лежит в пастырстве и оказываемом им духовном воздействии, а не во внешних мероприятиях светского характера (курсив наш). И затем, почтенный журнал горячо настаивает на необходимости, в интересах миссии, поднять научно-образовательный уровень духовной школы, а, следовательно, и нашего пастырства.

„Тогда только, когда пастыри церкви будут стоять на высоте своего призвания и снабжены будут всеми средствами, чтобы удовлетворять духовным запросам народа, – не окажется места для пропагандистов, говорит Церковный Вестник. В частности, необходимость парализовать вредное влияние интеллигенции на простой народ выдвигает особого рода задачу. Совершенно отрезать народ от интеллигенции, и через то прекратить всякое влияние последней на народ, невозможно, да и нежелательно: тенденция к пропаганде свойственна всякому духовному превосходству и никакими путями её нельзя сдержать, к тому же не всегда пропагандируется одно дурное, подчас и хорошее. Следовательно, задача не в том, чтобы засыпать источник, который если не здесь, то в другом месте непременно прорвётся, а в том, чтобы приносимые этим источником воды не были мутны и грязны. Нужно позаботиться, чтобы интеллигенция производила на народ не разлагающее, а созидающее влияние, и чтобы плоды этого влияния были добрые, а не дурные. Для достижения же этой цели необходимо, чтобы сама интеллигенция находилась под влиянием церкви, и чтобы не прерывалось живое и деятельное общение пастырей церкви с интеллигентными сферами светского общества. В качестве непременного условия для такого общения, от пастырей церкви требуется высокое образование, которое обеспечивало бы им уважение со стороны светского общества. У нас издавна принято жаловаться на то, что светские дома тщательно закрывают свои двери перед священниками и что в то время, как протестантский пастор или римско-католич. ксёндз считаются желанными гостями в высшем круге своей паствы, появление православного священника в салоне способно произвести только замешательство или смущение… В латинских и протестантских странах, приготовляя кандидатов священства, имеют в виду все слои общества и стараются поставить образовательную и воспитательную часть таким образом, чтобы будущий служитель церкви стоял в уровне не только с простым народом, но и с интеллигентными классами; у нас-же, напротив, главным образом, имеется в виду простой народ, а высшие сословия как бы забываются. Отсюда и происходит, что мы, теоретически признавая обязательным апостольское правило „быть всем вся“, на практике вырабатываем тип пастыря неудобоприемлемый высшим сословием. Плоды мы теперь и пожинаем: в интеллигентных слоях, стоящих вне церковного влияния, началось самодельное религиозное движение, старающееся захватить и простой народ. Ясно, что мы во избежание ещё большего зла и для исправления того, которое уже допущено, должны устранить традиционный пробел и, нисколько не выпуская из внимания потребностей простого народа, не забывать вместе с тем и образованного класса. Настоит крайняя нужда не понижать, а напротив – поднимать научно-образовательный уровень духовной школы, так чтобы её воспитанники, будущие служители церкви, не были удалены от светского образованного общества ещё на большее расстояние, но по возможности приближены и через то открыт был бы путь к взаимообщению. Нельзя поэтому не удивляться близорукости поборников того мнения, будто для противодействия сектантству достаточно создать добронравных и благочестивых пастырей, которые обладали бы необходимыми в церковной практике сведениями и были бы непричастны всяким хитростям светской мудрости. Такие пастыри, быть может, и удовлетворительны для массы деревенского населения, но для людей образованных, они едва ли достаточны, следовательно, и противодействовать сектантству с полным успехом не могут, потому что не в состоянии повлиять на корень, на тот источник, из которого между прочим выходит в настоящее время сектантская пропаганда“.

По поводу приведённого мнения «Церковным Вестником», мы поставляемся в необходимость возразить, что предположения академического органа на счёт взглядов и направления «Миссионерского Обозрения» совершенно ошибочны, если он думает, что миссионерское издание главнейшую вину за развитие сектантства слагает на суд и администрацию, а центр тяжести в деле борьбы с сектантством полагает во внешних мероприятиях светской власти, а не в пастырстве и мерах духовного воздействия на отпавших. Автор заметки, полагаем, не впал бы в это недоразумение и не ввёл бы в заблуждение своих читателей, если бы он не навязал нам со всем не нашего отзыва о характере исполнительной власти, «которая может вести дело по своему желанию, несмотря ни на какие повеления свыше, причём либеральные правители смягчают действие закона (относительно сект), – консервативные, наоборот, делают его ещё более суровым» и проч. Характерный отзыв этот буквально заимствован нами и буквально приведён из сектантского документа, что и было оговорено и подчёркнуто, а между тем на страницах «Церковного Вестника» он явился принадлежащим самому «Миссионерскому Обозрению». Свой взгляд по вопросу о мерах пресечения сектантства «Мис. Обозр.» определённо высказало на первых своих страницах, заявив, что центр успеха внутренней миссии покоится, главным образом, на приходском пастырстве⁸⁶. Наше издание перестало бы быть органом миссии, а явилось бы глашатаем полицейских репрессий, если бы оно предпочитало в борьбе с религиозными заблуждениями внешние мероприятия правительственной власти духовному воздействию пастырства на заблудших. Сектантство есть болезнь духовная и действенными мерами врачевания этого недуга могут быть только меры духовного порядка. Мы знаем цену тем и другим мерам не только с академической точки зрения, но и по практике миссионерского дела. Ограничительные мероприятия светской власти в борьбе с сектантством имеют место не более, как паллиатив – как меры второго порядка и значение их здесь простирается не далее временно-пресекающего влияния на разливающийся поток сектантского зла, пока не будет водворён порядок и такой строй в народной жизни, который бы обеспечивал возможность успешного действия духовной миссии и её собственными мерами. Чтобы понять известное значение внешних мер, не надо закрывать глаз и на тот важный фактор в истории распространения сектантства, что большинство последователей наших народных сект в период усиленного возбуждения их вожаками, по своему умственному и нравственному состоянию, делаются решительно не проницаемы для воздействия на них мерами духовного убеждения и впадают в сектантство, будучи водимы далеко не теми внутренними, разумными мотивами, какие предносятся кабинетному воображению гг. либералов. Благами света могут пользоваться лишь зрячие; слепцы же и больные глазами, хотя бы все лучи солнца устремились на таковых, всё равно не способны узреть окружающих красот мира. Таких духовно-слепых в сектантской толпе подавляющее большинство, и остановить их необдуманный быстрый бег на пути к грозящей пропасти может один только властный окрик поводыря, которому привык слепец беспрекословно повиноваться… Бессильно слово миссионерского убеждения также и тогда, когда оно встречается с злонамеренною агитацией, своекорыстным расчётом, с преступной волей, с стадным фанатическим движением обезумевшей толпы и проч.

Отсюда понятно, что ограничительные меры пресечения светской власти в деле борьбы с сектантством должны держаться своего строго очерченного и законом предусмотренного круга воздействия на заблудших. Не вмешиваясь в личную сферу верований и убеждений, исполнительная власть должна быть на страже ограждения святой неприкосновенности господствующей Церкви и её святынь от посягательства на неё врагов православия, а также и охранять совесть «сих малых» от смущения и насилия, со стороны преступной пропаганды вожаков сектантства.

Миссионерские наблюдения не дают основания согласиться с рискованным мнением «Церков. Вест.» и о том, что будто бы не окажется места для пропагандистов, «когда пастыри будут стоять на высоте» и будут снабжены всеми средствами для борьбы с сектами... По теории оно может быть и так, но по истории и на практике от проникновения сектантства никогда ещё не был застрахован ни один образцово-благоустроенный приход, при наличности пастырей просвещённых и примерной жизни. Болезнь везде и всегда найдёт себе жертв...

Трудно так же согласиться с почтенным журналом и в том, будто бы одно высокое образование служит непременным условием для обеспечения уважения нашему духовенству, со стороны светского общества и для установления живого взаимообщения пастырства с интеллигентным кругом. Сколько в столицах и губернских городах высоко просвещённых пастырей, однако и для них дверей салонных также не открывают, и эти пастыри также чужды и далеки для салонного света, как и прочие их собратья, и наоборот, нередко не блещущие своей просвещённостью иереи бывают более популярны и влиятельны в обществе: примеры воочию не единичные и в самой столице… Да и понятна ли будет салонной просвещённости «сынов века сего» мудрость «сынов света»?.. В силу исторически сложившихся условий жизни и просвещения, наше салонное общество и православное духовенство настолько и так давно разошлись, что разучились понимать друг друга. Пастырство наше и раньше, в особенности же теперь, по справедливости может считаться просвящённейшим сословием в государстве (разумеется относительно среды и предметов своего служения). Запас его научных знаний и умственного развития во всяком случае в общем не ниже наших интеллигентных классов и несравненно выше католического духовенства, на высокий авторитет которого в своей пастве указывает «Церк. Вест.». Для миссионерских интересов нужда не в поднятии нынешнего научно-образовательного уровня духовенства, которое владеет достаточными средствами для успешного ведения миссионерского дела не только с народным сектантством, но и с интеллигентным. Последнее в существе дела не менее невежественно относительно религиозных знаний, чем заблудшие из народа. Слабость современного влияния духовенства на светское образованное общество и относительно малая успешность его в борьбе с религиозными лжеучениями заключаются, по нашему мнению, со всем не в том, что духовенство недостаточно просвещённо и что интеллигенция будто бы имеет над пастырями духовное превосходство. Причина тут в чём-то другом, и не в одном духовенстве. Со стороны последнего, мы склонны видеть эту причину скорее в недостатках воспитания нашего духовного юношества, в отсутствии строгой выдержанности и дисциплины в духовных школах, которые не дают надлежащей убеждённости кандидатам священства в святости и высоте их будущего пастырского служения, – в недостатках руководительства духовенством в его жизнедеятельности, при том духовном одиночестве и материальной приниженности, в каких совершают своё многотрудное служение наши приходские и особенно сельские пастыри Церкви...

Веротерпимость, свобода совести, свобода исповеданий – излюбленнейшие слова в лексиконе либеральной части нашей интеллигенции, а в миссионерской практике эти понятия являются самыми боевыми возражениями, с которыми часто приходится и в обществе, и в печати встречаться и считаться миссионерам и пастырям Церкви. Обыкновенно, понятия эти всегда лежат в основе либеральных иеремиад, по поводу тех или других мер, принимаемых правительством к ограничению свободы вредной инославной и сектантской пропаганды. В начале настоящего года вышла в свет интересная книга польского гр. Леливы, который, между прочим, под прикрытием тех же принципов веротерпимости и свободы совести, пытается защитить права на свободу действий в западном крае католического духовенства и резко критикует административные меры, направленные к ограничению проповеди религиозно-политического сепаратизма со стороны коварных ксёндзов. Одна из столичных, сентиментальничающих по религиозным вопросам, газет была глубоко тронута писаниями польского апологета и, на почве опять тех же принципов, играет в руку польских вожделений, возражая против правительственных ограничений католического духовенства западной России в костёле, в школе и народе. Спор этот дал повод «Моск. Вед.» высказаться принципиально, по вопросу о веротерпимости, о котором в обществе нашем господствуют самые смутные представления. Суждения почтенной московской газеты, (которая, нужно сказать, ярко выделяется среди нашей светской печати своим серьёзным и чутким отношением ко всем современным церковно-государственным явлениям), на столько основательны и верны, что мы считаем не лишним познакомить наших читателей с взглядом почтенной газеты по этому боевому в миссионерстве вопросу. Указывая на некоторое в последние годы оживление религиозной мысли в обществе, «Московские Ведомости» замечают, что ныне всё чаще и чаще возникает вопрос об отношениях государства и Церкви.

Вопрос этот сравнительно легко разрешается, пока дело идёт о свободе и веротерпимости вообще; но он становится крайне трудным и запутанным, как только эти общие понятия приходится применять к действительной жизни, как только с вопросами религиозными сплетаются вопросы национальные и социальные, справедливо говорит газета. Нельзя человека силой заставить переменить убеждение или верить тому, в чём он сомневается, – сама попытка сделать это станет для него аргументом не за, а против навязываемой ему веры... Поэтому совершенно понятно, что чем сильнее религиозное чувство человека, тем сильнее претит ему инквизиционный способ душеспасения.

Но было бы крайне неосторожно смешивать свободу совести с бесконтрольной свободой пропаганды религиозных, политических или нравственных учений. Не только в сфере религии, но и во всякой другой, невозможно запретить человеку думать именно так, как он думает: но отсюда не следует, чтобы необходимо было предоставить ему право распространять свои мысли хотя бы с явным вредом для государства или для общества.

Государство не только обязано уважать свободу совести своих граждан, но оно должно ограждать её ото всяких на неё посягательств: а также оно не обязано и даже не может относиться вполне безразлично ко всем вероисповеданиям. Поэтому понятие о господствующей Церкви отнюдь не противоречит понятию свободы совести, как пытаются доказать это сторонники разделения церкви и государства... Те самые вероисповедания, которые теперь громче других требуют для себя равноправности, скоро отказались бы от этого требования, если б им удалось сделаться господствующими.

Вера человека есть дело его совести и не подлежит никакому внешнему контролю: но вероисповедание, как выражение этой веры, требует внешних проявлений и проявления эти могут быть вполне согласны с законами и целями страны или же могут противоречить им.

Никому не придёт в голову во имя веротерпимости требовать допущения человеческих жертвоприношений или беспрепятственного распространения членовредительства.

Ясно, что принцип невмешательства и веротерпимости обязателен для государства лишь до тех пор, пока дело идёт о внутреннем мире человека, и становится совершенно неприменим, как только действительные или мнимо-вероисповедные требования становятся в противоречие с государственными законами.

Государственная власть не может предоставить учениям, которые она признаёт не только ложными, но и вредными, одинаковых прав с теми, которые оно считает истинными и плодотворными. Ещё менее может оно допустить, чтобы под флагом религиозных убеждений проводились социальные и политические теории, имеющие не только мало общего с религией, но грозящие его внешней безопасности или внутреннему порядку. Оно не может допустить, чтобы под предлогом вероисповедных различий поддерживалась племенная рознь и возбуждались противогосударственные стремления.

Конечно, возможен вопрос о коллизии религиозных верований с требованиями, предъявляемыми государством: но в таком случае для того, кто искренне и глубоко убеждён в правоте своей веры, остаётся только безропотно нести последствия такой коллизии, тем белее, что, вообще говоря, последствия эти далеко не так тяжки, как были в первые времена христианства.

Само собой разумеется, что государственная власть должна возможно меньше и реже вмешиваться в дела религиозные; но она не может не следить за тем, чтобы в церквах и в школах, особенно на окраинах, под видом религиозной проповеди, не производились тенденции сепаратизма. Конечно, всякое ограничение такой тенденциозной проповеди будет выставляться проповедниками как стеснение свободы совести.

В заключение отметим печатающийся в «С.-Петерб. Дух. Вестн.» высоко-назидательный дневник о. Иоанна Кронштадтского, под заглавием – «Богопознание и самопознание, приобретаемое из опыта». Вдохновенная личность О. Иоанна, его глубокая вера, широкое милосердие и беспримерная к нему любовь верных сынов Церкви и иноверцев производят своё обаяние и на сектантский мир, враждебно относящийся, обыкновенно, к нашим пастырям Церкви. При указании в беседах на благодатные дарования этого пастыря, умолкают и самые злоречивые из со-противников. Нам приходилось встречаться с испытающими расспросами об о. Иоанне, со стороны последователей старых сект далёкой Закавказской окраины. Вразумление отпадших словами писаний этого высокопочитаемого всею Русью пастыря Церкви, несомненно будет иметь силу убедительности для сектантов и особенно для колеблющихся. В дневнике же о. Иоанна нередко встречаются наставления и о пререкаемых сектантами вопросах веры. Вот напр. что он говорит о силе св. креста и молитвы ко Пр. Богородице.

Хочу воздать славу Животворящему Кресту Господню! Многократно овладевали моим сердцем страсти – и демон каждый раз получал через них как бы власть тиранить мою душу, тяжко давил её: а я, с верой изображая крестное знамение, нарочито придавливал нижним концом знамения крестного чрево своё: – и вся адская тяжесть мгновенно исчезала вместе со страстью, спокойствие и радость поселились в душе моей. Нравоучение. Изображай же при каждой страсти с сердечной верой крестное знамение, где будешь чувствовать тяжесть, там особенно и полагай спасительное знамение. При этом помни, что не напрасно Церковь говорит о силе креста и в молитвах своих просит у Господа даровать нам, между прочим, силою креста Его, разные духовные блага. Церковь говорит это из опыта.

Когда хочешь молиться Владычице, – наперёд окинь умным оком – её величайшую святость, её безмерное величие, или безмерное расстояние, которое находится между нею, честнейшей херувим, – между тобой, грешнейшим паче всех: и тогда молись Ей с глубочайшим смирением. Вместе с тем представь её глубочайшее смирение, в котором Она теперь пребывает у Своего Сына и Бога, её величайшую благость, непостижимую нашими злыми, маловерными сердцами, а с благостью – самую возможную близость её к нашим душам, искренно к ней обращающимся: и тогда молись Ей с полной уверенностью, что Она услышит тебя и необходимое для тебя непременно подаст: – не напрасно св. отцы и признательные к её благодеяниям обыкновенные люди называют Её пребыстрой Заступницей. Такое название взято от самого дела.

П-я. Р-ли

Заграничная печать продолжает живо интересоваться русским сектантством протестантского направления, особенно же штундизмом. Независимо от мелких заметок и статей, нередко появляющихся в иностранных журналах и газетах (особенно в английском «The Christian Worlet»), в последнее время стали выходить отдельные книжки, посвящённые нашему южнорусскому штундизму, таковы, напр., роман – хроника английской писательницы Гесбы Стриттон, переведённый на немецкий язык, под заглавием: «Der große Leidensweg am Ende des neunzehnten Jahrhunderts. Von Hesba Stretton. Mit Vorwort- von Otto Funke. (По-русски: «Великий скорбный путь в конце девятнадцатого столетия»). Почти одновременно появилась в Швейцарии на французском языке брошюра профессора теологии Godet (Годэ), под заглавием «Persécutions, actuelles en Russie». (Преследования, производимые в России) 1896 ап. Neuchâtel.

Мисс Стриттон написала свой роман из жизни южнорусских штундистов, по её словам, при деятельном участии одного из русских эмигрантов, проживающих в Англии, известного (?) писателя (уж не при участии ли раздавленного недавно поездом ж. д. революционера Степняка?), и на основании анонимных журнальных статей, а также и частных писем из России от сектантов и их покровителей.

Брошюра Годэ повторяет в сущности те же сведения о штундизме, его организации, культе и положении секты в нашей Церкви и государстве, какие заключаются в романе Мисс Стриттон, только в иной форме. Очевидно, источник у обоих заграничных авторов один и тот-же. Этот сомнительный источник, откуда почерпнуты почтенными авторами сведения для сочинений о нашем штундизме, уже сам по себе не может говорить в пользу беспристрастного и правдивого изображения сложного штундового сектантского вопроса.

Более того, ближайшее знакомство с содержанием упомянутых заграничных сочинений о русском штундизме открывает и нечто новое, интересное для нас относительно происхождения настоящих изданий. Это уже не прежняя обычная заграничная любознательность, пробавляющаяся о нас и о наших домашних делах, обыкновенно, карикатурными или наивными суждениями западноевропейской печати. В сочинениях мисс Стриттон и профессора Годэ слишком ясно сквозит, до глубины души – оскорбляющая русского читателя тенденциозность, рассчитанная на известную цель. Эти две книжки английской и швейцарской печати, очень напоминают нам приёмы последней, когда Европа берётся «за больного человека», т. e. Турцию, чтобы создать там политические вопросы, подобно Армянскому, Балканскому и др., – от сочинений о русском штундизме слишком отдаёт той же тенденциозной агитацией. С чьей же стороны? Конечно, не от серой толпы рядовых последователей русского штундизма, а наших образованных доморощенных и заграничных покровителей штунды. Агитация по-видимому рассчитана на то, чтобы создать заграницей общественное мнение в пользу якобы угнетённых русских сектантов и тем оказать известное давление на наши правительственные сферы, в надежде вызвать, слава Богу, забытое, благодаря минувшему царствованию, «лакейское расшаркивание» перед европейским барином, т. е. общественным мнением. Наши либералы и конституционалисты никак не хотят помириться с тем, что нынешнее благословенное царствование есть продолжение счастливой для национальных интересов России эпохи Александра III; этим, по-видимому, и объясняется заграничный дружный литературный выстрел в последнее именно время по старому штундовому вопросу, в правительственных отношениях к которому в сущности ничего нового не произошло. Подтверждение этого мы находим и в самих сочинениях. Так, автор предисловия к роману Стриттон Г. Функе откровенно молит Царя небесного, чтобы Он дал «молодому монарху Российской Империи геройское мужество руководиться в своём управлении словами великого Фридриха: «в моём государстве каждый может по своему сделаться блаженным», при этом почтенный немец усматривает все несчастия России в ложных, по немецкому взгляду, принципах русского правительства относительно основного начала нашей государственной жизни, т. е. православия; запуганному клеветою русских эмигрантов воображению автора – чудится у нас на Руси «мёртвая ночь, великие испанские трагедии», жертвами которых являются сотни тысяч штундистов, а также немцы – протестанты (им-то ещё плохо на гостеприимной Руси!) Остзейских провинций, обманутые (?) вероломством русского правительства, вопреки договорам (?), закреплённым клятвою?..

«Автор не надеется видеть» просвета в этой ночи на Руси, если не будет объявлена здесь полная свобода совести и исповеданий, что произведёт «спасительное преобразование» (реформацию) не только «в окаменевшей» русской церкви «в которой ныне нет истинно-христианских духовно-просвещённых руководителей, а большинство объято властолюбием и корыстолюбием: но и во всём строе русского государства».

Касаясь истории происхождения штундового движения в России, автор обвиняет русское духовенство в том, что оно-де не умело овладеть движением чисто миссионерскими средствами, не захотело любовно взглянуть на новое религиозное стремление, которое сначала было чисто внешним, подражательным, относительно добрых обычаев немцев – колонистов?!), в христианском времяпрепровождении праздников за чтением св. Писания. Духовенство «напустилось» на бедных новаторов – штундистов, как на «проклятых еретиков...». С развитием сектантского движения духовенство, почувствовав бессилие своё, призвало к содействию «грубую силу светской власти, которая не замедлила по своему подать им руку помощи» ... Отсюда начинается измышление никогда не существовавших ужасов преследования наших сектантов и восхваление до небес последователей штундизма, которые «далеко стоят впереди остального русского народа, все грамотны, стремятся к высшему образованию, трезвы и честны, к женщине относятся с уважением и являются «милосердыми самарянами в отношении окружающей среды». Словом, это – праведники, которых вся вина заключается в чтении Св. Писания и неисполнении требований корыстолюбивого духовенства... Причём автор добавляет, что штундисты, которых подкрепляют лучшие люди страны (кто? либералы?), помогая им советом и где нужно защищая, могут стать «обновляющим началом» не только греческой церкви, но и государства русского... Заграничная печать ведёт и статистику штундистов: по её исчислению штундистов в России более трёх миллионов. – Как видит читатель, досужий автор очень откровенен, и сведущ: он открывает новые горизонты относительно надежд, возлагаемых на штундовое брожение лицами известного лагеря в России.

Насколько правдоподобны сообщения о мнимых преследованиях сектантов, читатель может судить уже из такого совершенно ложного сообщения, что будто бы детей сектантов в России насильно отбирают от родителей, крестят и затем отдают в дома духовенству на воспитание.

До какого бесстыдства заграничная печать способна доходить в своей защите нашего штундового движения, довольно будет привести первые строки из брошюры профессора Годэ, который говорит: «время религиозных преследований не прекратилось, – не только в Китае и Армении (лестное сравнение!), где страдают христиане за свою веру, но и в стране, которая называет себя христианской, святой Русью, – в русской церкви, управляемой Святейшим Синодом».

Нельзя не пожалеть легкомыслия авторов упомянутых заграничных пасквилей на Россию, которые дозволяют вводить себя в явный обман и заблуждение ухищрениям наших интеллигентных сектантов и либералов, порвавших всякую нравственную связь с родиной. В России их подкопы под религиозные устои и попытки поколебать исконную верность народа и правительства русским началам православия достаточно оценены; – бессильные у себя дома, они теперь забили заграничный набат в пользу свободы религиозной пропаганды в России. Хотя всё это не более как либеральное пустозвонство, но оно не настолько наивное и безобидное, чтобы не разоблачать его ложь и клевету на нашу церковь и правительство.

«Миссионерское Обозрение» считает своим долгом давать отповедь подобным ухищрениям и надеется вернуться к упомянутым заграничным сочинениям.

В. С.

Предлагаемый труд профес. П. Я. Светлова есть переработка лекций, читанных в Нежинском кн. Безбородко Историко-Филологическом Институте за 1889–1893 гг.; ближайшая цель его дать пособие к ознакомлению с православным догматическим богословием всем тем лицам из светской образованной среды, которые, сознавая недостаточность полученных ими в школе религиозных познаний, стремятся восполнить эти пробелы соответственным чтением». Автор в своём предисловии констатирует тот общеизвестный печальный факт, что антирелигиозные и антицерковные движения у нас в светском обществе имеют свою причину в недостаточном знакомстве с положительным учением Православной Церкви. Известное антихристианское движение последних лет среди интеллигентного общества, связанное с почётнейшим не только в русской, но и общеевропейской литературе именем графа Толстого, достаточно ясно показывает истинную причину отпадения от Церкви вожака или главы этого движения (автора «Исповеди», «Нового Евангелия», «царства Божия») и его последователей: это отсутствие надлежащих сведений о вероучении православной Церкви. Книга почтенного профессора имеет в виду помочь ищущему истины избежать тех ошибок, в которые впал автор «Исповеди», – и уяснить ему, что́, как и насколько должно быть предметом сего искания (IX стр.).

По своей системе труд о. Светлова примыкает к той группе писателей, которые следуют в распределении догматического материала теологическо-генетическому плану, типическим образцом которого является «Православно-догматическое богословие» митр. Макария. Том I-й рассматриваемого нами сочинения обнимает собой так называемое простое богословие, которое в свою очередь распадается на три отдела: I-й отдел – о Боге в отношении к человеческому сознанию или введение в Православно-Христианское учение – об источниках православно-христианского вероучения, II отдел – о Боге в Самом Себе и III отдел – о Боге в общем отношении к миру, как его Творце и Промыслителе.

По плану изложения труд этот не может быть назван оригинальным; по методу же изложения он имеет полное право на оригинальность: в нём догматика соединена с апологетикой. Оставив положительно-догматический метод, которому в большинстве следуют наши отечественные писатели – догматисты, о. Светлов своей системе придал апологетико-философский характер, имея в виду неотложные нужды нашего времени, которым богослов должен отвечать, а именно: ослабление веры в образованном обществе и усилие неверия, питающегося лже-именным разумом. Поэтому-то апологетический метод должен расчистить пути для догматических истин и устранить для них все препятствия в виде заблуждений и лжи неверия, в атмосфере которого дышит и живёт с самого рождения душа современного образованного человека (101–103 стр.).

К внешним особенностям книги нужно отнести разделение её текста – на крупный и мелкий: крупным шрифтом напечатано изложение догматических истин и вообще всё самое существенное по тому или другому вопросу; мелким же – изложение догматических мнений, разбор и опровержение тех или других рационалистических теорий, имеющих соприкосновение к догматическим истинам, и необходимые, более подробные разъяснения.

По нашему мнению, самым ценным в данном труде является апологетико-философский элемент, заключающий в себе разбор и оценку теорий и мнений, выставляемых рационализмом и естествознанием для ниспровержения или ослабления тех или других истин веры. Апологетический элемент полезен, как для ума, отравленного сомнения и расслабленного духом рационализма, и в тоже время не утратившего искры Божией, так и для пытливого любомудрия верующего сердца.

Язык сочинения – простой, доступный пониманию образованного круга читателей, без всякой темноты и напыщенности, по местам даже изящный, что свидетельствует о ясности мысли автора, глубине понимания предмета, искренности и истинности его убеждений.

Нельзя не поставить на вид автору того обстоятельства, что его определение догмата страдает крайней неточностью и неопределённостью, не говоря уже о том, что оно далеко не научно (79 стр.). По нашему мнению, определение догмата, как такового, является краеугольным камнем во всяком догматическом богословии. Иначе, – читатель, не получав надлежащего понятия о догмате, не может надлежаще уяснить себе объёма и задачи догматического богословия. Правда, автор ниже (на 104 стр.) даёт более точное, более научное определение догмата, но оно там, к сожалению, мало уместно, – и остаётся как бы в тени.

По своим литературным и научным достоинствам труд о. Светлова заслуживает полного внимания: он, отвечая запросам нашего рационалистического века, может служить путеводной звездой для ищущего религиозной истины – с одной стороны; а с другой – может восполнять знания тех, кто по долгу учительства, по слову евангелия, должен светить всем (Мф.5:15) истинным светом учения Христова. Независимо от того, сочинение о. Светлова по своему апологетическому характеру имеет самое близкое отношение и к задачам внутренней миссии и составляет ценный вклад в литературу нашего дела: миссионеры и пастыри найдут в книге учёного пастыря полезное пособие по миссионерской апологетике и полемике в борьбе с интеллигентным вольномыслием религиозным.

П. Козицкий

Уясняя в предисловии к изданию цель своего труда, составитель «Поучений и бесед на воскресные и праздничные дни целого года – из святоотеческих творений». в тоже время правильно определил значение, какое может иметь его книга в нашей проповеднической литературе. Наши церковные библиотеки крайне бедны творениями св. отцов, даже знаменитейших, а между тем не святоотеческие ли писания, богатые и внутренним содержанием, и внешними достоинствами изложения, – та нескудная сокровищница добрых учений, из которой всякий христианин, а тем более пастырь Церкви, не только может, но и должен почерпать правильное познание путей веры и жизни христианской? Это особенно нужно сказать о настоящем времени, когда самоизмышлённые мудрования непризванных учителей часто выдаются за православную истину к соблазну в простоте верующих. И по ставленой иерейской грамоте, предстоятели церквей, исполняя свою проповедническую обязанность: «во вся дни, наипаче же во дни воскресные» поучая народ «словесам благочестия», должны делать это, не преступая предания богоносных, отец не иначе изъясняя слово Писания, как это изложили они в своих творениях, и «сими более удовлетворяясь, нежели составлением собственных слов, дабы, при недостатке умения, не уклониться от подобающего». Писания св. отец – плод святой жизни их и помазания от Духа Святого. Из такого материала составитель нашей книги выбрал поучения и беседы на все воскресные и праздничные дни года, произвёл по местам сокращения, переложения и замену устаревших оборотов речи современными. Всего в состав книги вошло 106 поучений и бесед, заимствованных из творений свв. Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоустого, Прокла Константинопольского, Ефрема Сирина, Епифания Кипрского, Иоанна Лествичника, Амвросия Медиоланского, Димитрия Ростовского, Тихона Задонского, блажен. Августина и др. Работа составителя по выбору, по сокращению и переложению святоотеческих трудов выполнена умелой рукой, а среди самих тем видим немало таких, которые прямо касаются истин веры и нравственности, извращаемых нашим сектантством.

Г. Зверев

В книжке о. Русанова рассматриваются все главнейшие вопросы противо-сектантской полемики, как то: о Церкви и иерархии, о законности материального обеспечения духовенства, о таинствах крещения, причащения и покаяния, о св. предании, об иконопочитании, о храме, о присяге, о поминовении умерших, о молитве, посте, жертвоприношении, о почитании святых. Но не все из этих вопросов раскрыты автором с достаточной полнотой и надлежащей ясностью. Так напр., в главе о различии веры и вероучения второе понятие раскрыто подробно и обстоятельно, но первое мало, а вследствие этого и различие между ними показано недостаточно ясно. В главе о Церкви без особой нужды вдался автор в подробное обоснование положения, что церковь составляют верующие всех времён, как живые, так и умершие, но недостаточно внимания уделил уяснению вопроса о том, что вне Церкви нет спасения, а также вопросу о признаках, отличающих истинную Церковь от всяких сектантских обществ. Глава о таинствах главным образом посвящена разбору возражений сектантов против православного учения и полемически рассматривает основания, приводимые ими в защиту своего заблуждения. Вся глава о священном предании состоит в истолковании тех мест святого Писания, на которых основываются сектанты в своём отвержении предания. Таким образом почтенный автор главной задачей своего труда поставил подбор и миссионерское изъяснение текстов св. Писания, служащих к подтвердению православной истины и к опровержению сектантского заблуждения, вследствие чего изложение и раскрытие положительного учения православной веры у него поставлено на втором плане. Эта односторонность содержания рассматриваемой книжки делает её не вполне пригодной для того собственно читателя, для которого она предназначалась автором, т. е. для православного простолюдина. Положительную сторону учения православной веры автор излагает в виде заметок, как бы мимоходом и потому простой читатель не в состоянии на основании книжки о. Русанова составить себе цельное и ясное понятие о тех предметах веры, которых касается автор. Притом изложение книжки не отличается простотой и ясностью, язык более книжный, сухой и потому для народа чтение этой книжки должно быть и утомительно и малопонятно. Книжка о. Русанова имеет своё значение в истории противо-сектантской полемической литературы, как одна из первых попыток дать пастырям церкви и грамотному народу печатное орудие против усиленно распространявшегося тогда лжеучения новых толков, рационалистического сектантства. В своё время труд о. Русанова был весьма полезным для миссионерства, в настоящее время книжка эта может служить добрым пособием для миссионеров и пастырей при полемике их с сектантами, особенно со стороны подбора текстов свящ. Писания по тому или другому пререкаемому вопросу.

H. В.

Книжечки г. Никольского открыто не преследуют никаких миссионерских целей, ни опровержения сектантских заблуждений (таковое мы встречаем только в одной брошюре – «Храм Божий»), ни ограждения от них православных читателей; однако же в деле борьбы с сектантством эти книжки могут оказаться гораздо полезнее многих изданий специально противо-сектантского характера. Такое значение их для интересов дела внутренней миссии обусловливается не только предметом их, но и их выдающимися достоинствами, как изданий народных. Г. Никольский пишет весьма ясно и просто; каждая его книжка может быть легко понята от начала до конца самым простым читателем. Затем, автор пишет очень живо и интересно, и потому книжки его и нисколько не утомляют внимания читателя. Наконец, в каждой почти книжке г. Никольского предмет раскрывается с замечательной простотой, естественностью и по большой части с достаточной полнотой.

В виду указанных достоинств изданий г. Никольского мы не можем не рекомендовать их вниманию всех православных пастырей, особенно же тех, которым настоит нужда позаботиться об ограждении своих приходов от заражения сектантскими лжеучениями. Давая книжку г. Никольского прихожанину, пастырь может быть уверен, что она охотно будет им прочитана, достаточно понята и даст ему правильное представление о том предмете, о котором в ней трактуется. К этому нужно ещё прибавить, что серьёзный тон искреннего благочестия, которым проникнуто изложение рассматриваемых книжек, невольно возбуждает в читателе чувства уважения и благоговения к тем предметам, о которых в них говорится. Понятно отсюда, какое значение могут иметь книжки г. Никольского в деле ограждения православной паствы от заражения сектантскими лжеучениями, которые, как известно, особенно успешно распространяются именно на почве религиозного невежества и равнодушно-холодного отношения к предметам веры.

Кроме указанных в начале, для миссионерских целей могут быть полезны ещё следующие брошюры: «таинство брака», «таинство елеосвящения», «Храм Божий», «поминование усопших». Остальные же («пьянство и его гибельные плоды», «молебен», «забота о душе», «отчего мы обеднели», «Божия Матерь») могут быть вообще полезны для народа, как хорошее религиозно-нравственное чтение.

Цена книжек с пересылкой: за 100 экз. 4 р., за 45 – 2 р. и за 20 – 1 руб. Выписывающий может по своему усмотрению назначить, каких названий и сколько экземпляров ему желательно иметь. Выписывать от автора (г. Тамбов, Павлу Андреевичу Никольскому).

Н. Вишневский

Как известно, хлыстовщина – секта старая: начало распространения её в России восходит к XVII в. Вместе с тем, секта эта должна считаться одной из распространённейших среди православного населения разных епархий. Хлыстовство с его тёмным гнусным лжеучением, не теряет склонности к своему распространению (прозелитизму) и в наше просвещённое время, чему служат доказательством между прочим и частые громкие судебные процессы по делам о распространении и совращении в хлыстовство.

Не смотря на всё это, наше приходское сельское духовенство далеко не обладает нужными для успешной миссионерской борьбы с этой ересью сведениями. Нередко проходят целые годы, пока священник заметит и убедится в проникновении в его приход мистических лжеучений хлыстовства. Не порывая видимой связи с православной Церковью, хлысты стараются во всём казаться усерднейшими исполнителями церковной обрядности; они исторически выработали столь хитрые приёмы для сокрытия своей принадлежности к сектантству, что долго не замечается ни каких поводов пастырю подозревать в отпадении таковых от православия. Известны случаи, что самые завзятые из последователей этой секты, сами «кормщики кораблей» умеют в тоже время пользоваться репутацией лучших по набожности прихожан. Чтобы составить священнику убеждение в принадлежности к хлыстовству того или другого из прихожан подозреваемых народом в отступлении от православия, необходимо основательное вообще знакомство с историей, учением, бытом и культом хлыстовства, и внимательное наблюдение, в частности, за жизнью и мировоззрениями подозреваемых. Но здесь большее встречается затруднение в скрытности и потаённости сектантов и в тех местных особенностях, какие у последователей Хлыстовщины допускаются относительно названия, устройства и порядков общинного управления, зависящих от усмотрения «кормщиков» и «богородиц». Хлыстовство в одних местах называется «шалопутством», в других «монтанством», «мормонством» и даже «молоканством», т. е. именем, усвоенным в науке совсем другой секте, – рационалистической.

Литература по истории и исследованию этой секты может считаться довольно разработанной, но по обличению – скудной, и методических руководств и указаний о наиболее соответственных способах, приёмах и средствах миссионерской борьбы с мистическим сектантством совсем не существует. А между тем полемика с хлыстовством должна иметь свои особенности методические, сравнительно с приёмами обличения рационалистического сектантства или раскола.

Озаглавленная книга о. Барбарина представляет собой попытку к составлению собственно обличения заблуждений хлыстовства, заключающихся в 12 заповедях основателя секты, Данилы Филиппова.

Попытка эта не претендует ни на серьёзность, ни на капитальность, но всё-таки труд о. Барбрина представляет собой шаг вперёд в нашей миссионерской литературе. Объём книжки небольшой (106 стр., в 16 д. листа). Содержание её заключает в себе краткие сведения по истории происхождения и распространения секты. Эта часть составляет недурную компиляцию капитального сочинения по хлыстовству и скопчеству К. Кутепова; затем идёт разбор упомянутых заповедей секты. Более всего автор остановился на разборе двенадцатой заповеди: «Св. Духу верьте». В начале отдела этого (ему посвящено более половины своей книжки) автор почему-то ставит вопрос: говорит ли Дух Св. через хлыстовских пророков? Метод полемический, тон местами довольно придирчивый, изложение ясное, простое, но в общем растянутое. Автор любит останавливаться на второстепенных вопросах, в ущерб обстоятельному и сильному опровержению главнейших заблуждений. В полемике с мистическими сектами нужно заботиться более о сердечности и теплоте чувства, чем о воздействии на интеллект этих сектантов, – в спорах с которыми нужно помнить, что это люди безотчётного чувства и слепой веры. Встречаются у о. Барбарина и неправильности, которые могут ввести в заблуждение читателей, как, напр. о «шалопутстве» автор говорит, что «сектанты эти, во многом (в чём же?) сходясь с хлыстами, отрицают водное крещение, почитание икон, имеют свои заповеди» (3 стр.) и проч.

Откуда почерпнул такие странные сведения почтенный автор? Миссионерский съезд 1891 г. пришёл к заключению, что шалопутство совершенно тождественно с хлыстовством, – разница только в названии. Могут быть у шалопутов некоторые свои особенности, но уж не такие коренные. Если бы шалопутство отрицало всё то, о чём говорит о. Барбарин –, оно перестало бы оставаться мистической тайной сектой. Название «духовных христиан» – (в заглавии) тоже не хлыстовское специально, – хлысты себя любят называть «людьми Божиими» ... Издание тоже оставляет желать лучшего, особенно относительно бумаги.

Тем не менее книжка о. Барбарина может быть рекомендована вниманию приходских пастырей, как доступная и полезная для полемических целей в борьбе с хлыстовством.

В. Скворцов

В истекшем феврале посетил Россию Лорд-епископ англиканской церкви Викельсон, который несколько дней был гостем нашей столицы. Предпринимая столь далёкое путешествие, лорд-епископ, между прочим, желал ближе ознакомиться с православной русской церковью. Наше богослужение своей величавостью, как равно и благолепие храмов произвели громадное впечатление на представителя англиканской церкви и бывших с ним англичан. Мы были свидетелями благоговейного почитания лорда-епископа и сопровождавшей его свиты наших обрядов и святынь. Присутствуя на богослужении, англичане осеняли себя крестным знамением и молились, как православные люди. Настоятель столичной английской церкви, почтенный Уатсон, когда бывает в православном храме, всегда во время пресуществления Св. Даров становится на колена и молится как добрый христианин; в красном угле его квартиры мы видели св. иконы, по русскому православному обычаю. Епископ Викельсон посетил в Петербурге иерархов наших, коим заявлял о горячем стремлении английской церкви к воссоединению с православной церковью.

Мы имели приятный случай посетить английского епископа в то время, когда к нему прибыл с ответным визитом присутствующий в Св. Синоде Архиепископ Одесский Иустин, а вслед за тем и о. Иоанн Кронштадский и другие представители столичного духовенства. Со всеми духовными особами епископ братски лобзался, о. Иоанн облобызал крест, который украшал грудь английского епископа. Все англичане-миряне брали благословение у нашего Архиепископа и у о. Иоанна, которого встретили с громадным восторгом. Настоятель церкви Уатсон предложил русским гостям посетить английский храм, который во многом напоминает православные: стены и окна его украшены иконной живописью, а на престоле, отделённом от храма решёткой (по-католически) стоял св. крест.

Архиепископ Иустин, о. Иоанн и все присутствующие русские и англичане помолились перед общей христианской святыней, Св. Крестом, причём, о. Иоанн, воскликнул: «вот центр нас объединяющий: я горячо молюсь к Спасителю нашему о соединении христианских церквей» ... На что все отвечали: «аминь, аминь» ... Здесь же в храме несколько прекрасных слов сказал Архиепископ Иустин на тему Первосвященнической молитвы Иисуса Христа «да вси едино будут». Викельсон ответил, «что он будет считать настоящий момент единения в общей молитве православных русских и англичан к Единой Главе Церкви о воссоединении всех – знаменательнейшим в своей жизни» и ещё раз заявил о возрастающем в англиканской церкви интересе к православию и о глубоком уважении к чистоте и святости её догматов и к величию её глубоко трогательных и назидательных обрядов.

После отъезда Архиепископа Иустина, лорд епископ в особой аудиенции долго беседовал с о. Иоанном, которого по. заявлению иностранцев хорошо знают и в Англии и благоговеют перед его личностью и высокими делами. О. Иоанн и епископ Викельсон вручили друг другу на память свои портреты. Здесь же в квартире пастора Уатсона пригласили о. Иоанна к одной болящей иностранке, слёзно просившей о. Иоанна помолиться об исцелении её недуга. Любвеобильный о. Иоанн совершил тут же молитву; нельзя было не видеть глубокого умиления иностранцев, они не скрывали своего истинного восторга от посещения их высокочтимым пастырем нашей церкви.

Какой поучительный урок, а вместе и обличение всё это должно, по нашему мнению, заключать в себе для наших народных, а равно и интеллигентных иконоборцев, поклонников английского сектанта Редстока, – хулителей крестного знамения, храма! Стыдно становится за наших отщепенцев – когда вспомнишь о фанатическом упорстве наших невежественных штундистов, ни за что не желающих войти в храм Божий ни на беседы, ни на царские молебны.

А интеллигентные сектанты разве далеко ушли в своём фанатизме от народных? Довольно вспомнить известную историю с погребением князя Гагарина... Неужели нужно вновь иностранцам вразумлять наших легковерных последователей иноверных заблуждений, когда сами же иноверцы ищут вселенской истины и церковных идеалов в нашей церкви, когда с таким уважением относятся они к нашему православию, нашим обрядам, святыням и иерархии? Не лишено будет назидания, полагаем, описанное нами столь уважительное и любовное отношение иностранцев к нашему православию и для штундистов и прочих сектантов?..

Э. Я.

По ходатайству епископа Алеутского Николая, Св. Синод разрешил издавать при нашей американской миссии журнал под названием «Американский Православный Благовестник». Новый орган будет выходить с начала следующего церковного года, т. е. с 1 сентября 1896 г. в Нью-Йорке, на русском и английском языках, под редакцией нового настоятеля Нью-Йоркской православной Церкви, о. Хотовицкого, который 25 февраля рукоположен во священника епископом Николаем, причём архипастырь, как сообщает Церк. Вест. (№ 13), сказал новопосвящённому иерею – миссионеру знаменательную речь, из которой приводим места о миссионерстве православной Церкви среди инославных христиан и об отношении последних к православию.

«Воодушевляйся идеей своего высокого служения в стране сей, – назидал ставленника Архипастырь, – никогда не забывай, что ты своим деланием здесь приобщаешься к великому делу апостолов, – к их подвигу... Один из зде предстоящих братий наших сравнил Америку с гобзующей⁸⁷ нивой, которая давно ждёт своих делателей... Да, это не преувеличение... Могу подтвердить это и личным опытом... Не говоря уже о множестве единоверных и единоплеменных нам христиан, рассеянных всюду в этой стране и остающихся без религиозного утешения по многу лет, сколько ещё есть и не от двора нашего овец, которых подобает нам привести во двор овчий, – а сколько есть таких, которые уже и сами стучатся в двери этого двора!.. Ты сам был, за это короткое время пребывания у нас, – свидетелем, как стучат в двери к нам: слышал о письме одной девушки из штата Айова, читал, быть может, письмо из штата Орегона от неизвестного нам человека. А сколько я получал и получаю подобных писем и заявлений, о которых другие вовсе ничего не знают?! Что ж? Неужели нам оставаться глухими к этим воплям, к этому стуку приходящих к нам?! О, да не будет!.. Пусть не говорят, что у нас, в России, есть много дела для своих инородцев, что миссии в Америке излишни и не нужны, – пусть не говорят этого... Православие не должно заключаться в одной народности, оно, по существу своему, должно быть вселенским, ибо Господь велел проповедать не одному народу, а всем людям.

«Пусть теперь наши приходы не велики, но я смотрю на эти приходы», – говорит досточтимый Епископ миссионер, – «на эти миссии, как на спасительные станции для седящих во тьме и сени смертной или для тех, кто хотя исповедует истину, но в неправде... (Рим.1:18). Как на спасительных станциях – огонь служит путеводной точкой во мраке ночи, а звук колокола – во время снежной метели, так и на наших станциях: каждый священник есть вместе и свет миру, влекущий к себе усталых путников, и колокольный благовест, на который могут приходить блуждающие вне ограды овчей... Нужно ли говорить, как моя душа всегда радуется, когда я успеваю к уже существующим спасительным станциям прибавить ещё одну – другую, – как светло бывает у меня на душе, как радостно бьётся моё сердце, когда я вижу, что светильники, мною возожжённые, не коптят, а действительно горят ярким пламенем и распространяют свой свет всё на большие и большие пространства?! И наоборот: должно ли тебя уверять, как глубоко скорблю я, как страдаю я всем своим существом, когда вижу, что люди не хотят меня понять, не хотят войти в смысл той идеи, которою удушевляюсь я в своём служении в стране сей... Мы и без того уже опоздали на поприще всемирного миссионерства: неужели же так и оставаться в своей замкнутости и далее?1 Неужели быть исполнителями заповеди Спасителя – проповедовать всюду – должно стать преимуществом только римской церкви и протестантских общин; неужели сознание наше не говорит нам, что грех, имея ключи царствия Божия, – держать запертыми двери этого царствия – и, содержа истину, – безмолвствовать, тогда как другие открыто проповедуют даже и совершенную ложь?! – Нет, пора оставить такой образ мыслей; – пора и нашим миссионерам выступить на мировое поприще: иначе может статься, что Господь отымет и от нас, как отнял от Израиля, своё царство и даст другому, более нас успевающему в этом деле».

* * *

26 апреля настоящего года истекает 500-летие (1396–1896) со дня кончины св. Стефана Пермского. В г. Перми учреждается в память этого юбилейного торжества «Общество ревнителей православия для борьбы с расколом».

* * *

По инициативе архиепископа Рижского Арсения учреждается две новых должности епархиальных миссионеров: одна из них предназначается для противо-раскольничьей, другая для противо-сектантской миссии.

* * *

Епархиальный миссионер Тульской епархии протоиерей о. Г. Панов, согласно прошению, освобождён от занимаемых им обязанностей, которые возложены на преподавателя Тульской духовной семинарии, по кафедре раскола и сект А. Брилиантова.

* * *

При Кавказском Экзархате предполагается учреждение двух вакансий противо-сектантских миссионеров.