сост. А.А. Маркова

Источник

Преподобный Максим Кавсокаливит

Преподобный Максим родился в Лампсаке, в Малой Азии, около 1259 года. Его родители были люди благородные и благочестивые. Долгое время не имея детей, они молили Бога даровать им ребенка, и молитва их была услышана. У них родился сын, во святом крещении названный Мануилом.

Родители воспитывали Мануила с особенной заботливостью и, по наступлении времени, начали учить его священным книгам, а когда достиг он отроческих лет, поселили его при храме Пресвятой Богородицы и посвятили Богу. Таким образом, Мануил, постоянно пребывая в Богородичном храме, непрестанно молился Богу и умолял Пресвятую Богородицу о своем спасении. Он часто ходил к некоторым старцам, безмолвствовавшим вблизи храма Пресвятой Богородицы и, общаясь с ними и по возможности услуживая им, внимал советам их, таким образом, назидался примером их богоугодной жизни и наставлениями. Часто, видя нищих, он пренебрегал холодом и отдавал им собственные одежды, чтоб согреть их; равным образом, делил с ними и хлеб. При этом, желая избежать похвал, юноша принимал на себя вид юродивого. С отрочества Мануил горел желанием оставить мир и, став иноком, хранить строгое безмолвие.

Когда Мануилу было около шестнадцати лет, родители, забыв, что Мануил посвящен ими Богу, пожелали женить его, чтоб, связав его узами брака, иметь в нем утеху собственной старости.

Узнав об этом, юный Мануил на семнадцатом году жизни оставил родителей, отечество и мир, тайно удалившись на гору Ган, принял монашеский постриг с именем Максима. Там он подвизался в безусловной покорности и послушании у старца Марка, опытного в иноческой жизни и известного по всей Македонии. Под мудрым его водительством юный Максим быстро преуспевал во всех подвигах иноческой жизни и был любим всеми жившими там старцами, исключая только его наставника Марка. Марк, желая утвердить в смирении скромного своего послушника, беспрерывно унижал и поносил его, несмотря на чрезвычайные и постоянные его труды. Максим недолго оставался при этом старце, вскоре его наставник отошел ко Господу.

После этого преподобный Максим, оставив гору Ган, пустился странствовать по Македонии, желая обрести нового наставника и моля об этом Бога. Бог исполнил его желание. На пустынных горах Папикийских, в тамошних пещерах он нашел нескольких отшельников чрезвычайно строгой жизни. Поселившись там, преподобный Максим некоторое время пользовался их опытом и советами.

Оттуда отправился он в Константинополь, где, восхищаясь великолепием и красотой храмов и поклоняясь святыням, хранящимся в них, он, наконец, пришел во Влахернский храм Пресвятой Госпожи нашей Богородицы Одигитрии. Видя дивные чудеса от иконы Пресвятой Богородицы Одигитрии и поклоняясь Ей, размышлял преподобный Максим, какую чрезвычайную славу имеет Она на небесах, и от созерцания восхищался духом, и радовался сердцем. В таком виде казался он всем как юродивый, да и сам притворялся таким, подобно святому Андрею, Христа ради юродивому, и, как тот, совершал на виду у людей бесчинства. При всем том ему удивлялись все и почитали его не действительно, а только Христа ради юродивым.

Известие о жизни преподобного Максима дошло до императора Андроника Палеолога. Он пожелал увидеть святого. Для этого император Андроник призвал его во дворец и вступил с ним в беседу в присутствии вельмож. Преподобный Максим, по своему обыкновению, отвечал императору либо словами Григория Богослова, либо Божественного Писания, так что самые риторы, находившиеся тут во дворце, дивились, как хорошо знает он творение Богослова и Священное Писание. Но так как Максим при обширных своих сведениях не знал грамматики, а потому и говорил неправильно, то великий логофет Каниклий заметил: «Глас – глас Иаковль, руце же – руце Исавовы» [1, с. 27]. Выслушав это, преподобный удалился из дворца, осмеял разум разумных и впоследствии уже никогда не являлся к ним.

Святой Максим часто ходил к тогдашнему Патриарху, святому Афанасию, и беседовал с ним, и отзывался всем о нем, как о новом Златоусте, а Патриарх, узнав про жизнь святого Максима, старался всячески склонить его к вступлению в одну из киновий, которые он устроил в Константинополе. Но преподобный ни за что не хотел оставить Влахернского храма Богородицы, пребывая в притворе его ночами в бдении, и молитве, и всегдашних воздыханиях, и слезах, а днем юродствовал при народе, стараясь таким образом, утаить свои подвиги и избегая суетной похвалы.

Некоторое время спустя святой Максим отправился в паломничество для поклонения святому великомученику Димитрию Мироточивому в Фессалоники, а оттуда прибыл на святую Гору Афонскую. Там, странствуя по святым обителям, пришел он, наконец, и в Лавру святого Афанасия. Жизнь и подвиги этого праведника, равно как и подвиги святого Петра Афонского, чрезвычайно удивляли его, так что он решил остаться на Святой Горе и подражать в безмолвии святому Петру, а в общении с братией и в строгом хранении заповедей Господних – святому Афанасию.

Но, не доверяя собственному выбору и влечению своей мысли, преподобный Максим просил совета афонских старцев: каким путем предпочтительно идти ему? Они посоветовали ему сначала подчинить себя старцу с безусловным исполнением не своей собственной, а его старческой воли, а затем, усвоив себе, при содействии благодати Христовой, Божественное смирение – как начало и корень всех добродетелей – наконец удалиться в пустыню, на безмолвие.

Преподобный Максим последовал их совету. Оставшись в Лавре святого Афанасия, он покорил себя игумену и наравне с прочими братьями проходил сначала низшие послушания; потом, имея хороший голос и зная церковное пение, определен был на клирос. Пламенея чувством Божественной любви, он и среди братии постоянно был мыслью в безмолвии и упражнялся в умной молитве, взывая: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» [1, с. 28]

Пребывая в монастыре с должным повиновением и усердием, он вел себя и здесь так же строго, как и при Влахернском храме. В Лавре не имел он даже кельи и ничего другого, что доставляло бы телесное удовольствие, а пользовался только пищей из трапезы. Ночи святой Максим проводил в бдении, в притворе церковном, к чему приучил себя с юности.

В конце концов, преподобного Максима призвал пустынный Афон. В неделю Святых отец, бывающую после Вознесения, является ему Богоматерь, имея в объятиях Младенца Христа, и говорит: «Следуй за Мною, Мой избранный, на самую вершину Афона, чтобы там, по желанию твоему, принять благодать Святого Духа». Это видение повторялось два или три раза, после чего преподобный принимает решение оставить Великую Лавру. В субботу Пятидесятницы он вместе с прочей братией взошел на вершину Афона. Братия, по совершении там Божественной литургии, спустилась с горы, а преподобный Максим, оставшись на вершине, провел там в молитвенном подвиге трое суток.

Только Бог ведает, что вынес он в течение этого времени от искушений сатаны и его полчищ, силившихся прогнать оттуда святого. Чтобы устрашить преподобного, сатана производил во время ночи громы и молнии, так что казалось, вся Гора Афон приходила в сотрясение: скалы трещали и распадались на части, а днем слышались дикие голоса, как будто от множества вооруженных людей, которые, производя возмущение, устремлялись со всех сторон на вершину горы, чтоб низринуть оттуда преподобного. Но так как все это было лишь мечтательным явлением демонских козней, то святой Максим не обращал на то внимания, а только непрестанно молился Богу и Пречистой Его Матери и просил Их защиты и помощи. Молитвы преподобного Максима были услышаны – ему явилась Сама Пречистая Богородица, держащая на руках Младенца Христа. Пораженный видением Божественного света и явлением, святой Максим, однако, не сразу уверился в истинности своего видения. Прежде он обратился к молитве и лишь потом, уверившись, что то не был демонский обман, а истинное явление Богоматери, в неизреченной радости поклонился Ей и Господу и воскликнул:

– Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! – и прочее тому подобное [1, с. 30].

После этих слов Господь благословил подвижника, а Всесвятая Богородица сказала:

– Прими, избранник Мой, власть на демонов и поселись в подгории, ибо на это есть воля Сына Моего, чтобы ты, возвысившись в подвигах, и для других был путеводителем на пути спасения их [1, с. 30].

После этого, для подкрепления ослабевших сил, святому был дан Хлеб Небесный. Как только он принял чудесным образом данную ему пищу, послышалось ангельское пение, святого Максима окружил Божественный свет, и Богоматерь, на его глазах, вознеслась на небеса. Это видение Божественного света и благоухание, разлившееся над вершиной горы, привели преподобного в духовный восторг. Еще трое суток он оставался на том месте в молитвенном подвиге и славословии Бога. Затем он спустился с вершины и, согласно воле Пресвятой Богородицы, пришел в посвященный Ей храм, где пробыл несколько дней в бдении и молитве. И опять он поднялся на вершину горы и поклонялся тому месту, на котором в неизреченной славе явилась ему Богоматерь. Впоследствии, при воспоминании этого видения, преподобный Максим исполнялся чувством невыразимой радости и веселья, и каждый раз разливалось вокруг него райское благоухание и Божественный свет.

Утешенный дивным видением Богоматери, преподобный Максим, спустившись с горы, удалился на Кармил – так называется место, где при церкви святого пророка Илии уединенно подвизался некий старец – и поведал ему о своих видениях. Старец, строгий в подвижничестве и недоверчивый к опытам проявления мира духовного, выслушав исповедь его, твердо сказал самому преподобному и передавал впоследствии другим, что Максим обманут мечтами демонскими. Из-за таких слухов с того времени многие называли святого Максима прельщенным, боясь всякого с ним общения касательно иноческой жизни.

Сам преподобный Максим, вместо того чтобы огорчаться пренебрежением и недоверчивостью к его духовному опыту, радовался. Приписываемую ему прелесть преподобный обратил к собственной пользе, скрывая под видом прелести и гордости свои подвиги, всеобщим презрением подавляя в себе самомнение. Таким образом, он укоренялся в смиренномудрии.

Желая прослыть юродивым, преподобный Максим избрал себе странный род жизни: он не обитал на одном месте, но, как помешанный, переходил с места на место. Останавливаясь в каком-либо месте на некоторое время, он делал из травы малую каливу, потом, спустя немного, сжигал ее и, уходя на иное место, делал новую каливу. От этого и назвали его Кавсокаливитом, то есть сжигателем калив.

Он жил подобно бесплотным ангелам, проводя свою жизнь в местах пустынных и неприступных. О подвигах преподобного и о дарах Божественной благодати никто не ведал и не знал. Редко удовлетворяя требованиям природы, приходил он к кому-либо из братьев, вкушал предлагаемый ему хлеб и небольшую часть вина, как чашу любви и странноприимства.

И при своем ангельском образе жизни, при таких духовных подвигах и трудах святой Максим долго оставался у всех в пренебрежении, так что даже те, кто знал чрезвычайные его лишения и скорби, смотрели на него с предубеждением, тогда как он достиг уже высоты и совершенства созерцательной жизни.

Однако со временем афонские подвижники, беседуя и общаясь с преподобным Максимом, убедились в истинности его подвижничества и духовного опыта. Так что вместо прежнего предубеждения они стали смотреть на него с благоговением и удивлялись благодати Божией, действовавшей в нем.

В то время прибыл на Святую Гору преподобный Григорий Синаит и поселился в ските Магуле. Общения с ним желали все отцы Святой Горы, особенно же те, которые жили в безмолвии, потому что, проведя всю жизнь в безмолвии и постоянно занимаясь умной молитвою, он знал очень хорошо сети и тайные козни демонов, что составляет особенное достоинство и бесценный дар истинно подвижнической жизни.

Некоторые из них известили его о преподобном Максиме, рассказывая о чрезвычайных его подвигах и юродстве, а также и о признаках явного заблуждения. Все, что услышал преподобный Григорий о святом Максиме, удивляло его: он непременно желал видеть этого подвижника и беседовать с ним, почему и послал некоторых из учеников своих пригласить святого Максима к нему для свидания и беседы. Они долго не могли найти преподобного Максима, поскольку в то время была зима, и преподобный то скрывался в пещерах, то проводил дни и ночи среди пустынных лесов. Наконец, через несколько дней, утомленные трудными путями и зимними непогодами, пришли они в келью святого Маманта, чтобы там отдохнуть – и вот туда же пришел и преподобный Максим. Он приветствовал каждого порознь и, между прочим, объяснил ученикам преподобного Григория, куда он хочет идти со Святой Горы, с определенным намерением и целью. Но когда они сказали, что старец их, Григорий, приглашает его к себе для свидания, он встал и пошел с ними.

– Послушайте, братия, – сказал преподобный Максим своим спутникам, когда приблизились они к келье Григория, – старец теперь, после молитвенного подвига и трудов покоится – успокоимся и мы [1, с. 33].

Когда же преподобный Григорий и преподобный Максим встретились, Григорий приказал удалиться всем и остался только с преподобным Максимом, чтобы присутствие других не могло нарушить их покоя и искренности. В беседе с глазу на глаз преподобный Григорий спросил святого Максима, занимается ли он умной молитвой.

– Прости меня, – отвечал с улыбкой тот, – я человек прельщенный.

– Оставь теперь это, – возразил Григорий, – и ради Господа, ради моей собственной пользы, скажи мне о делах твоих: я ищу не празднословия, а славы Божией [1, с. 33 – 34].

Лишь убежденный именем Божиим, преподобный Максим начал рассказывать ему о своей жизни, о Божественных видениях и с тем вместе – о демонских искушениях.

– Я, – говорил он, – имел великую веру к Госпоже моей Богоматери, плакал пред Нею в моих молитвах, испрашивая благодать умной молитвы, и раз, вошедши по обыкновению в храм Ее, со слезами просил Ее об этом. Приступив для сего к Божественному лику, чтоб облобызать его, я вдруг ощутил теплоту, которая, согревая сердце, приводила в движение все чувства и волновала их сладостным умилением. С тех пор ум и сердце мое постоянно заняты сладкой памятью моего Иисуса и Богоматери, и молитва сердечная остается постоянным моим занятием. Но прости меня.

– Скажи мне, – продолжал преподобный Григорий, – при постоянном действии молитвы Иисусовой в сердце твоем, замечал ли ты в себе какое-нибудь Божественное изменение, или восторг, или какой-нибудь другой плод молитвы и благодати Святого Духа?

– Чтобы дух молитвы чувственнее и обильнее проявлялся во мне, – отвечал преподобный Максим, – я погрузился в пустыню и постоянно искал безмолвия: тогда этот плод молитвы я действительно замечал в Божественном желании и восхищении ума ко Господу.

– Но это не точно так, – возразил Синаит [1,с.34].

А преподобный Максим, потупившись, улыбнулся и сказал:

– Дай мне поесть и не любопытствуй о заблуждении.

– О, если бы я дошел до такого заблуждения! – воскликнул святой Григорий. – Но умоляю тебя, скажи мне откровенно: во время молитвы, когда мысль твоя возносится к Богу, что созерцает душа? Может ли тогда действовать сердечная молитва?

– Никак, – отвечал он, – когда благодать Святого Духа во время моей молитвы овладевает умом, тогда молитва не действует, потому что, не имея своей собственной силы, ум в те минуты остается под влиянием Святого Духа, и Дух уже действует, вводя и изводя его в видения Божественные, осиявая его неизреченным светом и, по мере достоинства человека, доставляя ему свое утешение. В таком положении бывали святые пророки и апостолы и восходили до такой степени в созерцании откровений, что для людей казались иступленными или как бы упившимися. Как святой Исаия удостоился видеть Господа на престоле высоце и превознесение, окружаемого серафимами (Ис.6:1), или как Стефан – первомученик зрел небеса отверста и Сына Человеческого одесную стояща Бога (Деян.7:56), и прочее; точно так же и ныне рабы Христовы сподобляются различных видений, хотя некоторые и не верят сему, считая это невозможным, а потому и думают, что то заблуждение, а не истина. И очень странно, что бедные люди не признают благодати Святого Духа, хотя она еще чрез Иоиля обещана Богом: Излию, сказал чрез него Бог, от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут (Иоил.2:28). Эту Божественную благодать и ныне дарует Христос всякому из верующих, и, как обетовал Сам, она не оскудеет до скончания века. При действии сей благодати душа становится выше всего чувственного и погружается в таинства созерцания, так что, о чем ум дотоле и воображать не мог, то, как говорит божественный Павел, ясно открывается ему. Чтобы понять, как ум созерцает то, еже око не виде и чего не мог он постичь сам собою, объясним это так: воск, как ни растирай его руками, без содействия огня не сделается текучим, а положи его в огонь, он, прежде всего, растопляется, потом объемлется пламенем и, сливаясь с ним, вспыхивает, объемлется светом и сам превращается в свет – так что невозможно уже оставаться ему в своем собственном виде, напротив: он разливается в пламени, как вода. Так бывает и с нашей душой: без содействия благодати она предоставляется силе собственного своего рассуждения, но когда Божественный огнь, или благодать Святого Духа, объемлет ее, она остается уже под влиянием и действием Его света, делается сама светом и, таким образом, воспламенившись огнем Божественным, не может действовать собственными силами или думать и рассуждать по своему произволу, но действует и рассуждает в силе и духе Божественной благодати.

– Но это не суть ли только признаки заблуждения, – возразил тогда святой Григорий, – от которых должно отличать еще другие?

– Признаки заблуждения, – отвечал на это преподобный Максим, – и признаки благодатных действий – не одно и то же. Лукавый дух заблуждения действует не так: он производит в душе движения смешанные, ум становится мрачен, сердце каменеет, следствием чего и бывает боязнь, и страх, высокое о себе мнение, пренебрежение к другим, волнение мысли неприязненными чувствами в отношении ко всем, что и в самых беседах человека обнаруживает опасное положение мечтательного ума и враждебного сердца. Такой человек, сам замечая в себе действие неприязни, смущается; в нем хотя и не может быть истинного смирения и молитвенной слезы, однако же, он в тщеславии своем хвалится собственными подвигами, так что, наконец, доходит до помешательства и совершенно погибает. Такого несчастья да избавит нас Господь, твоими молитвами! Между тем, признаки благодати, – продолжал св. Максим, – следующие: Дух Святой, осеняя ум, совершенно хранит его и все чувства от развлечения и рассеянности, и потом, приводя на память человеку смертный час, грехи его и вечные за них наказания, невольно погружает его в смиренное о себе мнение, трогает и доводит до слез и плача. И чем более таким образом действует на человека благодать, тем совершеннее смиряет его и в этом смирении утешает вместе безмерным человеколюбием Господа, Который пострадал за него. Вследствие же сего ум, погружаясь в таинства созерцания и Божественных видений, относит все это не к собственным своим силам и подвигам, а к всемогуществу и силе Бога, и сердце в тишине производит плоды Святого Духа: радость, мир, долготерпение, благость, милосердие и – оплот всех сих плодов – Божественное смирение. От этого душа человека чувствует неизреченное веселье [1, с. 34–37].

Преподобный Григорий Синаит, пораженный беседой святого Максима, с тех пор называл его не иначе, как земным ангелом. Он убедительно просил, чтобы преподобный Максим не сжигал уже калив своих.

Когда и другие подвижники узнали о советах преподобного Григория святому Максиму, они тоже употребили всевозможные убеждения к тому, чтобы уговорить преподобного Максима утвердиться на одном месте. Сам преподобный Максим, как истинно смиренный и послушный, избрал себе постоянным жилищем пещеру в соседстве знаменитого старца Кир Исаии, окружил ее легкой загородкой на одну сажень в ширину и на одну в длину – но не из камней или дерева, а из ветвей и трав, по своему обыкновению – и с той поры, действительно, провел там остаток жизни своей, в обычной своей нестяжательности.

Близ пещеры своей он выкопал себе могилу и, каждодневно удаляясь туда во время утрени, плакал над могилой и плачевным гласом пел надгробные песни, составленные им самим. Так тихо текла жизнь его. Демоны не преставали тревожить его жестокими нападениями, но, став выше всех их козней, он низлагал их.

Преподобный Максим врачевал приходивших к нему, источая всем вещественные и духовные исцеления, убеждал всех к исправлению и к строгому хранению церковных законоположений. Он советовал всем по очищении совести приобщаться пречистых Таин Христовых, в известные праздники, во исцеление души и тела.

Однажды пришли к преподобному некоторые из лаврской братии для получения от него назидания душевного. Пришел с ними и мирянин. Преподобный, как только увидел его, как строго закричал на него и прогнал его далеко, приговаривая: «Это окаянный Акиндин!» [1, с. 38] Между тем, пришедшие с мирянином не знали, что он питал неприязненные чувства и мысли в своем сердце в отношении к пустынному подвижничеству. Когда мирянин таким образом был выгнан, преподобный начал объяснять братии заблуждения Акиндина, называя его еретиком. Так преподобный Максим был строг в отношении и к другим еретикам. Точно таким же образом в другой раз выгнал он от себя и вольнодумца.

В другой раз некий афонский инок хотел по своей надобности отправиться в Константинополь, решив сесть на прибывший к Святой Горе солунский каик. Когда же пришел он к преподобному Максиму, чтобы благословиться от него на такой дальний путь, тот не отпустил его, предсказывая гибель каика, что и оправдалось: по истечении трех дней во время сильной бури каик залило волнами, и он вместе со всеми бывшими на нем пассажирами погрузился в море.

Также пришли к преподобному некие миряне, взяв с собой одержимого демоном несытости, потому что больной ел за пятерых и при всем том не насыщался. Упав в ноги преподобному, они умоляли исцелить больного. Тронутый их просьбами, святой Максим взял сухарь и, давая страждущему, сказал: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, вкушай не более этого сухаря, будь сыт и мирен» [1, с. 40], – и с той поры несчастный не только исцелился, питаясь так, как заповедал преподобный, но, пришедши в сокрушение, отрекся мира, сделался иноком и под руководством преподобного Максима достиг совершенства иноческой жизни.

Из многих примеров, доказывающих, в какой степени преподобный имел дар предвидения и прозорливости, можно привести следующий случай. В одно время он предсказывал приближенным своим братьям, что к нему придут греческие цари, но не для душевного назидания, а для того чтоб узнать судьбы будущего. Так и случилось.

По прошествии недолгого времени, действительно, прибыли к нему соправители Иоанн Кантакузен и Иоанн Палеолог, греческие императоры. Преподобный Максим утешил их своими советами, открыл им тайные судьбы грядущей их жизни, побуждая к великодушию и терпению всех превратностей; отпуская же их от себя, обратился к Кантакузену и сказал: «Отец игумен!» [1, с. 40], а Палеологу: «Держи, неудержимый, и не обманись: царство твое будет продолжительно, но бедственно и смутно. Впрочем, идите с миром!» [1, с. 40] Вскоре после сего он послал в Константинополь Кантакузену сухарь, часть луку и чесноку, приказавши сказать: «Ты будешь монахом, и вот твоя пища!» [1, с. 40] Так и случилось.

Из-за взаимной неприязни и смуты, учиняемым Палеологом, Кантакузен уклонился от него и, наконец, окончил дни свои в иночестве, на Святой Горе. Когда случилось ему впоследствии питаться сухарями и обычной иноческой пищей, он вспоминал пророчество святого Максима и дивился его предвидению. И Палеолог, равным образом, воспоминая слова преподобного, трогался сердечно дивной его прозорливостью.

Пожелал видеть преподобного Максима и беседовать с ним архиерей Траянопольский. Вместе со своим диаконом прибыл он на Святую Гору. Чтоб увериться в справедливости молвы о прозорливости преподобного Максима, архиерей переоделся диаконом, а своего диакона облек в архиерейские одежды. Когда, таким образом, предварительно явился к нему архиерей в виде диакона, прося дозволения видеться с ним Траянопольскому владыке, преподобный отвечал: «Не искушай моей худости, святой владыка, но благослови меня. Прости мне, – продолжал он, – я видел, как вы с диаконом переменились одеждами» [1, с. 41]. Архиерей просил прощения у преподобного и возвратился от него с великой для души своей пользой.

В то время дела Сербской Церкви находились в таком положении, что потребовалось в Сербии присутствие Константинопольского владыки: поэтому, по воле царя, тогдашний святой Патриарх Каллист отправился туда со своей свитой. По дороге туда он посетил и святую Афонскую Гору, как бывший афонский инок. Посещая здесь различные святые обители, он почел необходимым побывать и в убогой каливе святого Максима. Преподобный подобающим образом встретил святого владыку и принял от него святительское благословение. После своего приветствия он привел присутствующим следующее шуточное изречение: «Старец этот погубил свою Старицу (т. е. Константинополь)» [1, с. 41 – 42], и сказал бывшим тут, что Патриарх не вернется на свою кафедру, что останки его примет в свои недра земля сербская. Так и случилось.

Раз посетил святого Максима смотритель лаврской больницы святого Афанасия, по имени Григорий, с другим братом Лавры. Это было зимой. Войдя в каливу преподобного, они увидели теплый хлеб необыкновенной чистоты, издающий чудное и обильное благоухание, так что наполнилась им вся калива святого. Но в каливе не было ни огня, ни очага. И на свежем снеге близ каливы не было никаких следов. Они удивились такому явлению, убедившись, что это был хлеб неземной. Они припали к ногам преподобного и просили его сподобить и их этой небесной пищи. Святой с любовью уделил им половину небесного хлеба, обязав их никому не объявлять об этом, пока он жив. Сподобившиеся видеть такое чудо лаврский больничный Григорий и другой брат Лавры по смерти святого рассказывали об этом.

Многие говорили также, что святой Максим неоднократно услаждал пред ними морскую воду и делал ее годной для питья.

Наконец, по истечении четырнадцати лет безмолвной своей жизни в глубокой пустыне, преподобный в конце жизни оставил строгое свое уединение и поселился близ Лавры преподобного Афанасия, где и окончил подвижническую свою жизнь 3-го января, в глубокой старости, будучи 95-ти лет.

Память преподобного Максима Кавсокаливита празднуется 13 января.


Источник: Афон и ero святыни. / Сост. Маркова А. А. – М.: Благовест, 2014. – 560 с. ISBN 978–5-9968–0320–0

Комментарии для сайта Cackle