О псалмопении, молитве и порядке их совершения

Авва Памво отправил своего ученика продавать рукоделие. И тот, как он рассказывал, отсутствовал шестнадцать дней. Ночью ученик спал в нефе храма святого апостола Марка³⁴ и выучил несколько тропарей. Старец спросил его:

– Я вижу, ты, чадо, смущен, не случилось ли с тобой какого искушения в городе?

Брат ответил:

– Осмелюсь заметить, авва, что мы попусту тратим наши дни в этой пустыне: не поём ни канонов, ни тропарей. Когда я был в Александрии, я узнал чинопоследования в церкви, как их поют, и опечалился. Почему же и мы не поём каноны и тропари?

– Горе нам всем, чадо! – ответил старец. – Настают дни, когда монахи оставят твердую пищу, предреченную Святым Духом, и последуют за напевами и сочетаниями звуков. Но разве рождаются от тропарей слезы и сокрушение? Какое сокрушение может быть у монаха, когда он стоит в храме или в келии и голосит, ревя под стать быкам? Если мы предстоим прямо перед Богом, то должны стоять в великом сокрушении, а не в парении помыслов. И не для того ушли монахи в пустыню, чтобы предстоять Богу и при этом парить помыслами, напевать песни, сочетать лады, махать руками и притопывать ногами. Нет, мы должны в страхе великом и трепете, в слезах и воздыханиях, с благоговением и гласом смиренным, легким на сокрушение и соблюдающим меру приносить Богу молитвы.

И вот, говорю тебе, чадо, что наступают дни, когда испортят христиане книги святых: Евангелие, святых апостолов и дивных пророков, смывая с пергаментов священные писания и записывая тропари и эллинские речи, и разольется ум по тропарям и по речам эллинов. И поэтому отцы нам сказали, чтобы мы не писали, те из нас в этой пустыне, кто каллиграфы, жития и слова отцов на кожах, но только на листках папируса. Ибо будущее поколение будет стирать жития святых отцов и записывать то, что вздумается».

– Неужели так будет? – спросил брат. – Неужели изменятся нравы и предания христиан, и не станет в Церкви священников?

– В те времена, – ответил старец, – во многих охладеет любовь (Мф. 24:12), и настанет великая скорбь: нашествия языков, волнения народов, шаткость царств, бесчиние начальников, роскошь священников, беспечность монахов. Игумены будут ни во что ставить спасение своё и паствы. Они будут суетливыми и усердными в трапезах, озлобленными, медлительными на молитвы, но скорыми на наговоры и легкими на осуждение. Житиям и словам старцев они не будут подражать и не будут их слушать, но только болтать и говорить, что, мол, «жили бы мы в их времена, мы бы были такими же подвижниками».

Епископы в те времена будут стесняться влиятельных лиц, вершить суды за дары, не выступят в защиту бедных, но, напротив, станут притеснять вдов и угнетать сирот. В народ проникнет безверие, невоздержанность, ненависть, вражда, зависть, ругань, кражи, пьянство, грубые потехи, разврат, распутство, убийства, грабежи.

– Что же делать, – спросил юноша, – когда настанут такие времена и сроки?

– Чадо, – ответил он, – в эти дни спасется тот, кто будет спасать душу свою, – тот великим наречется в Царстве Небесном (Ср.: Мф. 5:19).

Как-то преподобный Лука пришёл к своему знакомому (а тот тоже был усердным подвижником, игуменом боголюбивых мужей). На третий день их общения преподобный Лука загорелся желанием вернуться в свою хижину, в пустыню и попросил отпустить его. Но настоятель не отпускал: ему так хотелось и дальше общаться с преподобным, что он даже мысли не допускал о разлуке. Ведь суровы узы дружбы любящих Бога людей, они сильнее уз родства. Когда же Лука решил все же не уступать просьбам друга и принялся настойчиво просить отпустить его, настоятель, сразу найдя повод – какой-то приближающийся праздник, ответил строго, под действием душевного желания:

– Неужели сельская жизнь и пустыня тебе больше угодны, чем церковная служба? Праздник при дверях, соберется вся округа, а ты лишаешь себя священной службы! Подумай, как ты себе вредишь.

Богоносный отец ответил с подобающей ему блаженной простотой:

– Учитель благой, пастырь благословенный, хорошо ты повелеваешь. Но все уставы и чтения, которым мы внимаем, и вся церковная служба на что направлены? Цель их одна, как ты сам учишь: они ведут к страху Божьему и усердных возвышают. А тот, кто потщился уже стяжать страх Божий в сердце, нуждается ли в том, о чём ты мне говорил.

Услышав это, настоятель восхитился таким оправданием. Он уже не смел более задерживать друга и отпустил его, и друг отправился в свою низенькую лачугу.

Когда душа оказывается среди изобилия своих естественных плодов, то во весь голос воспевает псалмы и стремится громко молиться. Когда же она находится под действием Святого Духа, то легко и сладостно молится всем сердцем. За первым расположением души следует только возбужденная радость, а за вторым – духовный плач, а после некое духовное наслаждение, влекущее к безмолвию. Память разогревается благодаря мерности пребывающего гласа и начинает привносить в сердце слезные и кроткие мысли. Все могут увидеть тогда, как в землю сердца с радостью засеиваются семена молитвы со слезами и надеждой на урожай. А когда мы отягощены тоской, нужно громче петь псалмы, извлекая из души звуки с радостью, пока не рассеется это грозовое облако под ветрами напевов.

Все восточные монастыри, особенно египетские, придерживаются такого правила при совершении молитв и песнопений. Братья собираются в одном месте на богослужение в урочный час и, прочитав псалом, не сразу падают ниц в земном поклоне, но прежде чем преклонить колени, некоторое время стоят и, простерши руки к небу, молятся. Только после этого они припадают к земле и опять недолго молятся так, стоя на коленях. Встают все вместе и ещё выше простирают руки к небу и ещё настойчивее произносят молитвы. Тогда они не преклоняют колена и не делают земной поклон, пока служитель не преклонит колена и не совершит земной поклон первым.

Как уже было сказано, когда монахи стоят на богослужении, во время службы царит такая тишина, что можно подумать, что в храме не множество братьев, а нет ни души. Никто не плюет, не кашляет, не зевает от рассеянности или сонливости, не вздыхает вслух. Говорят, кто молится расслабленно и при этом громко, согрешает дважды. Во-первых, потому что он молится беспечно, а во-вторых, потому что своим голосом, в котором слышна невоспитанность, он только раздражает слух и рассеивает мысль слушателей. В таких случаях на них нападают лукавые, которые как увидят, что мы молимся, так пытаются отяготить душу неподобающими помыслами и унынием. Вот почему монахи совершают псалмопение не шумно и смятенно, не во множестве стихословий. Чтобы радоваться разумному пониманию, они следуют изречению: «Пою духом и пою умом». Они считают более полезным спеть десять стихов с пониманием, чем весь Псалом с возмущенным разумом.

Когда псалмы спеты и все последование службы прочитано, никто из братьев, как мы уже говорили, не смеет даже ненадолго задержаться и перекинуться с кем-то словом. Он идет в свою келью, чтобы усердно выполнять свою работу. У каждого есть свое дело, как наставлял апостол. А во время богослужения в третий, шестой и девятый часы, если кто опоздает на пение первого псалма, то не входит в храм, чтобы присоединиться к поющим. Ему следует стоять у дверей и ждать отпуста, и когда братья начнут³⁵ выходить, он будет кланяться каждому до земли и просить прощения за свою лень. Только на ночных службах разрешают пускать опоздавших, если не закончили петь первый псалом.

Авва Макарий, когда закончилась служба в церкви, сказал братьям:

– Бегите, братья.

– Куда же нам бежать? – спросил кто-то из старцев. – Кругом пустыня.

Авва приложил палец к устам и сказал:

– Отсюда бегите, – ушёл в келью, запер дверь и совершай монашеское правило.

Говорили об авве Сисое Фивейском, что как только в церкви провозглашали отпуст, он сразу спешил в свою келью. Он шёл быстро, можно сказать, бежал. О нём говорили: «Он одержим бесом», а он совершал дело Божие и не смотрел на злословящих его.

Один брат спросил авву Силуана:

– Что я должен сделать, авва, чтобы стяжать сокрушение? Меня вовсю борет уныние, сон и тоска. Когда я встаю утром, долго бужу себя псалмопением и без участия голоса и пения псалмов не могу согнать с себя дремоту.

– Чадо, – ответил старец, – произносить псалмы вслух – это прежде всего гордыня: ты внушаешь себе, что, мол, я пою псалмы, а брат не поёт. Затем пение ожесточает сердце и огрубляет его. Оно не позволяет душе сокрушаться. Если хочешь прийти в сокрушение, забудь о пении. Когда стоишь и творишь молитвы, ум твой пусть исследует смысл каждого стиха, и ты поймешь, что стоишь перед Богом, испытующим сердца и утробы (Пс. 7:10; Пер. 11:20; 17:10; 20:2; Откр. 2:23). И когда ты встаёшь от сна, прежде всего пусть прославят Бога уста твои. Затем прочти Верую и Отче наш, а после читай правило без помех, стеная и вспоминая свои грехи и будущие мучения, как бы уже сейчас тебя истязающие.

– Отче, – сказал брат, – с тех пор как я стал монахом, то исполняю последование правила и часы по Октоиху.

– Поэтому сокрушение и плач бегут от тебя, – сказал старец, – Подумай о великих отцах, ведь они были простецами и не знали ничего, кроме нескольких псалмов, не знали ни гласов, ни тропарей, но воссияли в мире, как светочи. Свидетельствуют в пользу моего слова и авва Павел Препростой, и авва Памво, и авва Аполлос, и другие богоносные отцы, которые и мертвых воскрешали, и великие чудеса творили, и власть над бесами показали. Они совершали это не в пениях, тропарях и гласах, но в молитве с сокрушением сердечным и посте. Тем самым страх Божий непрестанно пребывал в сердце, и плач длился, очищая человека от всякого греха и соделывая ум его белее снега.

Пение многих низвело в нижняя земли, не только мирян, но и священников, потопив в блуде и множестве страстей. Пение, чадо, – это дело мирских людей: ради него народ и собирается в церквях. Подумай, чадо, сколько чинов ангельских на небе, и не написано о них, что они поют по Октоиху. Но один чин непрестанно воспевает «Аллилуйя», другой «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф!» (Ис. 6:3), третий «Благословенна слава Господа от места своего» (Иез. 3:12). Подражай отцам, чадо, если хочешь в молитвах стяжать сокрушение, сохранив ум свой возможно более далеким от парений. Возлюби смирение Христово и внимай себе, храни ум свой в час молитвы. И куда бы ты ни пришёл, не показывай себя проницательным человеком и наставником, но будь смиренномудр, и Бог подаст тебе сокрушение.

Старец сказал: «Молящиеся Богу должны совершать молитву в мире, многом безмолвии и покое, а не возмущать себя и ближнего неподобающими и беспорядочными воплями. Они должны с болью сердечной и трезвенными помыслами внимать Господу. Некоторые люди, страждущие телесно, когда врач прижигает или режет их, мужественно и терпеливо переносят боль. Они не кричат, не пугаются, но владеют собой и боль врачевания не может нарушить их молчание. А другие, такие же больные, когда их начинают лечить, кричат вовсю и терзаются. Но боль и у тех, и у других одна. Так же бывает с молитвой и умилением.

Некоторые молятся в безмолвии и хранят сердечное напряжение с безмятежностью. Другие не могут сдержаться, но яростно и шумно совершают молитвы, так что это может даже ввести в соблазн невольных слушателей. Не должен раб Божий распускать себя, но всегда быть в смиренномудрии и безмолвии. Как сказал Господь через пророка: «А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего перед словом Моим» (Ис. 66:2). Те, кто так поступают, умиротворяют и всех смотрящих на них».

Приходить раньше всех на богослужение – дело доброе и спасительное. А до отпуста уходить со службы без нужды опасно и вредоносно. Обожди, послушай божественные Писания для своей же пользы. Как в знойный день путнику желанна чаша холодной воды, так и божественные слова дают душе прохладу. Если ты хочешь услышать слово Божие, прояви терпение и, выслушав, приобретешь мудрость. А если тебе тяжело даже выслушать слово, то сколь труднее будет осуществить его на деле? Так что знай самого себя, что ты нерадив, совсем как я. Когда мы входим в дом Господень, всякие мечтания должны уйти прочь из нашей головы. Наш внутренний человек должен погрузиться в созерцание и молитву, и всякие чуждые помыслы пусть не смущают наш ум.

Обратим внимание на то, как мы стоим на молитве, и тогда вся душа и сердце наши обратятся к Богу и не будут ни на что отвлекаться. Пойми сказанное на примере. Человек взял с собой кошелек серебряных монет и отправился на ярмарку покупать коров. Он что, будет думать о свиньях? А если он покупает ослов, будет ли он ходить там, где продают собак? Весь его помысел направлен на то, к чему он стремится, и только это он станет высматривать, а иначе будет блуждать попусту, купит не то, и все его засмеют. Так и мы, когда входим в храм, предстоим Богу. Мы весь свой разум обращаем к Нему и только о Нём думаем и рассуждаем. Тогда мы приобретем себе спасение и вкусим небесных благ. Не нужно начинать разговоры с ближним, а то, вместо того, чтобы умилостивить Творца неба и земли, мы только огорчим Его.

Представьте: человек стоит и беседует с царем. Если обратится к нему такой же слуга, как он, оставит ли он дивную и одаряющую славой беседу с царем и повернется ли беседовать со слугой? Он этим оскорбит царя и вызовет в нём досаду и страшное негодование. Таков и тот, кто разговаривает с рядом стоящим во время псалмопения и молитвы. Мы должны стоять, как ангелы. Как они с великим трепетом совершают славословие Творцу, так и мы должны петь Псалмы. Если рядом с тобой стоящий брат по немощи телесной будет много чихать и кашлять, не раздражайся на него. Вспомни, что многие из нас себя предали на служение немощным и прокаженным, чтобы от этого приобрести великую пользу и на опыте узнать, что такое любовь и сострадание. Ты облечен тем же телом и потому сам на краю тех же болезней, а здоров ты сейчас только по человеколюбию Божию. Поэтому не превозносись перед немощным, но бойся, что с тобой может случиться то же самое, если не худшее, и укрепи себя, чтобы сострадать брату.