Наталья Борисовна Долгорукая
Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая, до замужества графиня Шереметева, была дочерью известного сподвижника Петра Великого, фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева, от второго брака его со вдовою боярина Льва Кирилловича Нарышкина, Анной Петровной, рожденной Салтыковой.
Наталья Борисовна родилась 17 января 1714 года. Кроме неё, у графа Бориса Петровича было три сына и четыре дочери. Наталья Борисовна отличалась миловидностью, умом и прекрасными душевными качествами. Она была любимицей матери, которая старалась развить её природные способности и дать ей хорошее для того времени образование. Благотворное влияние на Наталью Борисовну имела также её гувернантка Мария Штауден, привязавшаяся к своей воспитаннице и сохранявшая к ней впоследствии самую искреннюю дружбу.
Наталье Борисовне едва исполнилось 5 лет, когда умер её отец, а на четырнадцатом году она лишилась матери. Эта потеря была для неё страшным ударом. Из веселой и живой она стала задумчивой и серьезной. Круглая сирота, она обращала на себя общее внимание красотой, богатством и образованием, но редко выезжала в общество, не находя удовольствия в танцах и пустых разговорах. Много сваталось за нее знатных женихов, но она отказывала всем, решившись выйти за того, кого полюбит.
Так прожила она два года. Ей было уже шестнадцать лет, когда она встретила двадцатидвухлетнего князя Ивана Алексеевича Долгорукого. Молодой человек, красивый, веселый, талантливый, очень ей понравился, и она согласилась выйти за него замуж.
В то время Петр Великий уже умер, и в России царствовал его внук, Петр II Алексеевич, которому было в то время только пятнадцать лет. Молодой государь, еще великим князем, сблизился с Долгоруким и так полюбил его, что они даже спали вместе, в одной комнате. Князь поддерживал в государе охоту учиться, старался отвлечь его от беспрестанных праздных забав охотою и пирами и часто помогал добрыми советами. И так полюбил царь Долгорукого, что пожелал с ним породниться и обручился с его родной сестрой, Екатериной Алексеевной. Таким образом, жених Натальи Борисовны становился первым после царя лицом в государстве, и не мудрено, что со всех сторон слышала она восклицания: «Ах, как она счастлива!»
24 декабря 1729 года, в старинном московском доме Шереметьевых, на Воздвиженке, состоялось обручение Натальи Борисовны с князем Иваном Алексеевичем. Пышность обручения была достойна знатности жениха и невесты; на нем присутствовал император с великими княжнами, весь двор, иностранные посланники, генералитет; обручальный перстень жениха стоил 12.000 рублей, обручальный перстень невесты 6.000 рублей.
Драгоценные подарки так щедро сыпались в руки невесты, что она не успевала принимать их. За обручением следовал ряд блестящих празднеств в честь обрученных, при дворе, у Долгоруких, Шереметевых и их многочисленных родственников.
Но среди этих торжеств неожиданно произошла перемена, роковым образом повлиявшая на судьбу князей Долгоруких и Натальи Борисовны.
В ночь с 18 на 19 января 1730 года скончался, после кратковременной болезни, юный император Петр II. Неожиданная смерть государя была страшным ударом для Долгоруких. Они растерялись до такой степени, что в первую минуту, придумывая способы удержать в своих руках власть, составили от имени Петра подложное духовное завещание, которым император завещал после себя русский престол обрученной невесте своей, княжне Екатерине Долгорукой; но, испугавшись сами последствий столь дерзкого замысла, они поспешили уничтожить этот фальшивый акт.
В день кончины Петра II, вечером, князь Иван Алексеевич приехал к Наталье Борисовне. И жених, и невеста заливались горючими слезами. В этот памятный для них обоих вечер они поклялись друг другу никогда не разлучаться, и Наталья Борисовна свято исполнила клятву, нарушив ее лишь через девять лет против своей воли.
Напрасно старались утешить ее родные, суля других женихов и знатных, и богатых. Но она и слышать не хотела о том, чтобы, дав слово в счастье, отказать жениху тогда, когда он терял все. Все друзья и знакомые стали избегать их, сторониться от них, заискивать и подличать пред теми, кого прочили в новые любимцы. Лучше не родиться, чем быть превознесенным случаем, обстоятельствами, а после пасть так же легко, как и возвыситься.
Начались новые, тяжелые для невесты и жениха церемонии. Мимо окон Натальи Борисовны прошла погребальная процессия, в которой шел, опустя голову, и князь Иван Алексеевич. Поравнялся он с окнами своей милой и грустно взглянул на нее. Так и упала она на окошко без памяти.
Кончилась церемония погребения, стали готовиться к коронации. Колокольный звон, пальба, новые торжественные процессии... Пришла графиня во дворец смотреть новую государыню. Князь в последний раз командовал гвардией и отдавал новой царице честь.
Поехала графиня в карете домой мимо полков и народа, и толпы кричат ей навстречу: «Отца нашего невеста!» К карете подбегают, плачут: «Прошло наше время, не старая теперь пора, матушка ты наша, лишились мы государя своего! Что-то еще будет?» Не помнила графиня, как и домой доехала.
Вслед за Анной Иоанновной приехал в Россию её любимец и камергер, ловкий и честолюбивый курляндец Бирон. Он был человек очень жестокий и необразованный. Предвидя, каким несчастием для народа будет его приезд в Россию, Долгорукие, в числе условий, предложенных царице, поставили, чтобы она отнюдь не позволяла ему въезжать к нам. Понятно, какую злобу он должен был питать к Долгоруким, и не даром говорил публично: «Дома той фамилии не оставлю».
Приехав в Москву и захватив в свои руки всю власть, он, простой конюх по происхождению, видеть не мог равнодушно верных слуг прежних государей. В самое короткое время он стал в такое высокое положение, что все целовали ему руки и чествовали, как великого князя.
Не зная, к чему бы придраться, чтобы скорее сослать Долгоруких, он стал призывать к себе прежних их друзей, ласкал их, выспрашивал, как князья жили, не брали ли взяток. Но никто не мог сказать про них ничего дурного. Тогда он велел объявить, чтобы всякий, кто кем недоволен, подавал государыне просьбы. Пошли доносы, наговоры, и положение Долгоруких с каждым днем становилось опаснее.
Так шло время до апреля. Невесело было графине. То жених приедет – вместе плачут; то всякие недобрые вести доходят: кто говорит – в ссылку сошлют, кто – чины да ордена отберут; то неприятности дома. Брат и родные беспрестанно упрекали ее, что не отказывает жениху, которому грозили бедствия. Надобно было на что-нибудь решиться. Как ни откладывали дня свадьбы, но, наконец, видя упорную решимость невесты идти на все, что ни будет впереди, должны были его назначить.
Пришел этот день. Проводить даже в церковь некому: никто из родных не едет, да и звать-то кто будет? Только две старушки, дальние её родственницы, согласились поехать в церковь. Надобно было ехать венчаться верст за пятнадцать от Москвы, в родовое село Долгоруких, Горенки. Там жил отец жениха, его братья и сестры, недружелюбно расположенные к невесте, и без того расстроенные ожиданием близких бед.
Стала прощаться графиня со своими домашними и братьями, которые отпустили ее с горькими слезами, оплакивая, как покойницу. Поехала она со своими двумя старушками венчаться и, заплаканная, вошла из-под венца в дом свекра одна-одинешенька с мужем, потому что старушки уехали домой. И хоть много было на приглашено гостей с жениховой стороны, но свадьба походила скорей на похороны, чем на веселый пир молодых.
На третий день после грустной свадьбы молодые собрались делать визиты, но в ту минуту, как все уже было готово к отъезду из Горенок в Москву, явился сенатский курьер и объявил князю Алексею Григорьевичу указ императрицы, которым князь со всем семейством ссылался в дальние деревни.
В «Записках» Натальи Борисовны подробно рассказаны все потрясающие злоключения, которые ей пришлось испытать во время следования сперва в касимовские деревни, а потом в сибирские тундры, так как, по настоянию врагов Долгоруких, императрица отменила свое первоначальное распоряжение и велела заточить князя Алексея Григорьевича с семьей в глухом и отдаленном Березове.
Этот ничтожный городок находится в 1.066 верстах от Тобольска, среди дремучей тайги и пустынных тундр, и расположен на крутом, обрывистом берегу реки Сосвы, близ впадения её в Обь. Кругом его, в необозримом пространстве, тянутся с одной стороны первобытные хвойные леса, а с другой – обширная луговая низменность, покрытая множеством озер, протоков и зыбких болот. Унылая природа бывает облечена здесь в снежный саван в течение восьми месяцев, а жестокие морозы доходят до 45 градусов. Погода отличается непостоянством; воздух сыр и туманен: небо почти всегда закрыто темными, свинцовыми тучами; ночи продолжительны и мрачны, и лишь по временам мрак сокращается величественным явлением полярного горизонта – северным сиянием.
Здесь, словно в полутемной, занесенной снегом могиле, пришлось княгине Наталье Борисовне прожить лучшие годы своей жизни.
Долгорукие добрались до Березова в июле 1730 г. Семейство их состояло из следующих лиц: князя Алексея Григорьевича, жены его Прасковьи Юрьевны (рожденной Хованской), и детей: Ивана с женой, Николая (18 лет), Алексея (14 лет), Александра (12 лет), Екатерины (18 лет), Елены (15 лет) и Анны (13 лет). Все они были заключены в городском остроге, за исключением князя Ивана и его жены, которым, за недостатком помещения, был отведен для жительства дровяной сарай, наскоро перегороженный и снабженный двумя печами. Именным указом императрицы было строжайше запрещено позволять Долгоруким сообщаться с жителями, иметь бумагу и чернила и выходить куда-либо из острога, кроме церкви, да и то под конвоем солдат. Надзор за ними был вверен нарочно присланному для того из Тобольска с командой майору сибирского гарнизона Петрову. На пропитание ссыльных отпускалось ежедневно по одному рублю на каждого, а, между тем, жизненные припасы в Березове были очень дороги; например, за пуд сахару они платили 9 руб. 50 коп, – цена по тому времени непомерная. Долгорукие терпели во всем большую нужду; ели деревянными ложками, пили из оловянных стаканов; мужчины имели только одно развлечение – забавляться утками, гусями и лебедями, плававшими в сажалке на острожном дворе, а женщины занимались рукоделиями, вышивали преимущественно по разным материям священные одежды. Жили Долгорукие постоянно в ссорах и пререканиях друг с другом; об этих ссорах даже возникло в 1731 году дело, и последовал указ императрицы: «Сказать Долгоруким, чтобы они впредь от ссор и непристойных слов конечно воздержались и жили смирно, под опасением наистрожайшего содержания».
Княгиня Прасковья Юрьевна приехала в Березов совершенно больная и чрез несколько недель умерла, а в 1734 году скончался князь Алексей Григорьевич, удрученный годами, несчастьем и суровостью сибирского климата. Главой семьи остался князь Иван Алексеевич, и вся горечь домашних распрей выпала на долю Натальи Борисовны, которая в это время была уже матерью: 2 апреля 1731 года у неё родился сын Михаил. Благодаря тому, что Наталья Борисовна внушала всем к себе симпатию и искреннее расположение, Долгорукие, несмотря на строгие требования приказа о содержании ссыльных, начали пользоваться снисхождением своих приставов.
Майор Петров особенно мирволил узникам и разрешил князю Ивану и его жене выходить из острога в гости и принимать у себя гостей. Скоро и сам березовский воевода, добродушный старик Бобровский, и его семья коротко сошлись с Долгорукими, часто проводили у них время и приглашали к себе на вечеринки. Бобровский и жена его присылали Долгоруким «разную харчу» – песцовые и другие меха. Князь Иван и Наталья Борисовна, в свою очередь, не скупились на «благодарности» Бобровским и Петрову. Они дарили им сукна, «часы золотые ветхие», «гарнитур и гризет насыпной с искрами» и т. п.
Князь Иван Алексеевич, общительный от природы, начал заводить дружбу с офицерами местного гарнизона и наезжавшими в Березов по разным служебным поручениям, с подьячими и священниками. Под влиянием новых знакомств, он вспомнил разгульную жизнь, которую вел до ссылки, и стал кутить со своими новыми приятелями. Часто вино не в меру развязывало его язык, и он проговаривался о многом, о чем, конечно, трезвый не проболтался бы; подчас неосторожно и резко выражался об императрице, о приближенных к ней людях; рассказывал про них разные анекдоты и сплетни. Ссора под пьяную руку с тобольским таможенным подьячим Тишиным окончательно погубила князя Ивана Алексеевича. Тишин подробно донес в Петербург о всех послаблениях, делаемых Долгоруким, об их непристойных словах про императрицу, о постоянных ссорах между собою.
Князя Ивана заключили в холодный амбар и, разлучив с женою, запретили с нею видеться. Но Наталья Борисовна выпросила позволение видеть мужа по минуте в сутки через крошечное окно и через него целых три месяца передавала ему пищу, и то не сама, а через часового. «Отняли от меня, – рассказывает она сама, – жизнь мою, моего доброго отца и мужа, с кем хотела и век окончить, кому в тюрьме была единственным товарищем. Эта черная изба, в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат, но Бог отнял у меня и его».
Но и последнего утешения – хоть на минуту в день видеть мужа – вскоре лишилась Долгорукая. 4 августа 1738 года князя Ивана увезли в Новгород, даже не дав проститься с женой, и там казнили. Она даже долго не знала, что его уже нет в живых, а когда сказали ей, что увезли, и она стала рыдать и молить, чтоб ее отпустили за ним, ее втолкнули в острог, заперли и приставили к двери часового с ружьем.
Так осталась она в Березове одна-одинешенька с двумя сыновьями, потому что родных её разослали по разным местам. И жила там в страшной нужде еще год и десять месяцев.
Наконец в 1740 году ее, истомленную, в рубище, привезли в Москву с обоими детьми, из которых старшему было уже восемь лет, но она не застала уже в живых императрицы Анны.
Не признали в убогой страннице жены казненного когда-то царского друга ни знакомые, ни родные. Вместо прежней богатой красавицы, перед ними была нищая, просящая хлеба и крова для детей и себя. Странствовала она из дома в дом, по чужим дворам да передним, много лет и, несмотря на всю тягость своего положения, воспитала сама своих детей, записала старшего сына на службу, женила его, а сама осталась одна с младшим.
Вырастила мать своих детей, и больше для неё не осталось ничего, что бы привязывало ее к жизни, в которой она так много любила и столько вытерпела за свою любовь. Задумала она оставить мир и уйти в монастырь, чтоб там спокойно дожить свои последние годы.
В 1758 году она прибыла в Киев. Выплакала она все слезы; один только образ покойного мужа часто вставал перед ней и будил старые воспоминания. Раз, поздним вечером, бродила она по берегу Днепра, готовясь в мыслях принять монашество. В реке бушевали волны, вдали блистала зарница, тучи заволакивали месяц. Горько, ужасно горько сделалось на душе страдалицы. Вспомнился муж, вспомнилось короткое время счастья... Но подавила она в себе старые воспоминания и, быстро сорвав с руки обручальное кольцо, бросила в Днепр последнюю дорогую вещь, оставшуюся у неё на память о былом.
Вскоре потом она постриглась в монахини и в тихой монастырской жизни стала ожидать смерти. Но не шла смерть, и с каждым годом все сильнее чувствовалось одиночество. Скончался и её любимый старший сын, скончался почти на её руках и маленький сын, слабый и помешанный.
Недолго после него жила страдалица и в 1771 году умерла тихо и безболезненно, написав за несколько дней до своей кончины: «Оставшиеся после моей смерти, пролейте слезы, вспомнив мою бедственную жизнь! Слава Богу, что она кончилась; не льются больше мои слезы, не вздыхает сердце».
(Составлено по «Запискам кн. Нат. Бор. Долгорукой»
и соч. Острогорского: «Хорошие люди»).