Может ли психология помочь нам и приоткрыть тайну веры, вернее, тайну наших взаимоотношений с Богом? Почему одни люди воспринимают Бога строгим и карающим, а другие, прежде всего, видят в Нем любящего и нежного Отца? Почему одним нелегко принять веру, а для других вера – естественна, как дыхание?
Обо всем этом – статья моей жены Елизаветы.
В этом году Елизавета получила образование психолога в СПбГУ. Ее дипломная работа была посвящена теме исследования особенностей человеческой веры. А точнее – тому, как влияют на формирование у человека веры его взаимоотношения с родителями.
Почти год мне пришлось мучить моих прихожан, моих учеников в Семинарии и в регентском отделении, прибегать к помощи других людей для тестирования неверующих… все это для того, чтобы собрать для Елизаветы экспериментальный материал для подтверждения теоретических выводов исследования.
В результате работы получены интересные выводы, установлены поразительные закономерности между верой в Бога и тем, как воспитывался ребенок в семье, как складывались его отношения с матерью и отцом.
По следам дипломной работы я попросил мою жену написать статью на эту тему. Такую, чтобы было общедоступно и одновременно полезно. Полезно всем тем, кто хочет приложить труд к тому, чтобы наши дети получили ту базу, ту платформу, на которой в дальнейшем будут строиться правильные отношения с Отцом Небесным. «Почему кто-то чувствует Бога всегда рядом с собой, близким, доступным и понимающим, – пишет автор, – а для кого-то Бог далек и недоступен? Кто-то чувствует, что Бог с любовью внимает каждому слову молитвы, даже если и не спешит выполнять все наши желания, другому же кажется, что Бог его не слышит, а то и не принимает его молитву?» Вы тоже наверняка задавали себе эти вопросы. Эта статья как раз и поможет получить на них ответ.
Эта работа – перед вами. Это серьезное чтение, но предпринявшего труд внимательного прочтения статьи ждет награда в виде более глубокого понимания особенностей нашего отношения к Богу и вообще вере.
Ваш прот. К. Пархоменко
–…Завтра в цирк?
– Ой, нет, папа. Завтра – отсыпаться.
– А билеты, Сим?!
– Билеты?.. Какие билеты?.. А! В цирк?
Да-да… Мне послышалось – в церковь…
(Из ЖЖ священника Димитрия Свердлова)
Смешно и знакомо. Может быть, потому и смешно, что так знакомо. Но в то же время и немного грустно. Очень могу себе представить подобную ситуацию. «Вставай скорее! Большая радость – идем в церковь». – «Так сегодня же не воскресенье?..»
Нет, в этом нет ничего такого уж страшного. Нет сомнения, что Сима искренне верит в Бога и считает для себя необходимым по воскресеньям и праздникам ходить в церковь. И наши дети тоже. А учитывая чрезмерную загруженность детей, понятно их желание выспаться в свободный от школы день. Но все равно мелькает мысль: ну почему нет религиозного рвения? Ну почему сами лишний раз на молитву не встанут, почему не проявляют желания в свободное время пойти на богослужение, потрудиться для Бога сверх положенного? И как к этому относиться…
Феномен человеческой веры в Бога всегда интересовал философов и психологов. Наверное, почти все крупные мыслители в той или иной мере касались этого вопроса. Но все равно остаются загадкой, вернее даже тайной, вопросы веры. Почему одни люди верят с детства и значительных кризисов веры не переживают, а другие подрастают и отказываются от веры? Почему кто-то обращается к Богу, а кто-то так и остается всю жизнь неверующим?
Соприкосновение души с высшей реальностью – действительно, всегда тайна. Нам чаще всего не дано знать, когда и при каких обстоятельствах обращался к душе Господь и как отозвалась душа. Более того, нам не дано знать «духовные возможности» человека. Вот о физических возможностях человека мы обычно имеем представление. Для нас очевидно: в то время как для человека, наделенного от природы физической силой, поднять, к примеру, какую-либо ношу ничего не стоит, это может быть настоящим подвигом для человека хилого, слабого. Но мы никогда не знаем о духовных возможностях других: где человек отвернулся от Бога, а где последовать Его призыву было выше его сил. Так, если пьяница или наркоман продержался один день, для нас это не имеет особого значения, , но в глазах Божиих все может быть по-другому, и такое его усилие быть с Богом может цениться Им больше, чем строгий пост здорового человека.
Только Господь знает, почему кто-то обращается к Нему и становится глубоко верующим человеком, а кто-то до конца жизни от Него отворачивается; и в какой мере это выбор человека, а в какой он просто не мог по-другому. От нас же это сокрыто. И потому мы не можем никого осуждать: мы видим слишком мало, чтобы делать заключения.
Мы видим неполную картину, чтобы выносить суждения о человеке, но все же достаточную, чтобы размышлять и делать важные для своей жизни выводы. Мы никогда не узнаем точно, кто способен обратиться к Богу, а кто нет. Порой жизнь предлагает нам самые неожиданные повороты и обращения. И никогда не будет полностью в нашей власти обратить кого-то к Богу или, наоборот, отвратить. Но определенную и немаловажную роль мы в этом сыграть можем.
Так и с детьми. Невозможно дать рекомендации, как сделать так, чтобы дети непременно были глубоко верующими людьми, и верующими правильно. Потому что всегда остается свобода выбора у самого выросшего ребенка, с одной стороны, а с другой стороны никакие родители не застрахованы от ошибок и заблуждений на том или ином этапе своего жизненного пути. Мы не можем всего, но из этого не следует, что мы должны опустить руки и ничего не делать. Многое, и даже очень многое, в наших силах, и это должно быть направлением нашей работы.
Представьте себе маленького ребенка, он еще почти ничего не знает о мире и полностью зависим от взрослых, которые рядом. Собственно семья, то окружение, в котором он живет, – это и есть его мир, другого он пока не знает. Законы этого мира он учится понимать и принимать, к правилам и атмосфере, царящей тут, он привыкает. Ребенок (особенно до 5 лет, но и позже в очень значительной степени) не может критически смотреть на своих близких, объективно судить об их поступках и высказываниях. Хорошая или не очень, но это его жизнь, и он приспосабливается к ней, какая бы она ни была, благо психика ребенка очень гибкая. Ребенок встраивается в те отношения, в тот порядок вещей, которые существуют в его окружении, занимает то место, которое ему навязывают взрослые, а как ему иначе выжить? Чтобы было понятно, о чем я говорю, приведу пример из своей жизни. Пример того, как быстро ребенок встраивается в семейную систему, в которой он существует, занимает то место, играет ту роль, которую ему отводят. Наша Устенька (4 года) – младший в семье ребенок. Мы понимаем опасность этого положения и отдельно обращаем внимание на то, чтобы не избаловать ее. Но все равно за свои четыре года она уже хорошо усвоила, что занимает в семье особое место, уже привыкла больше получать, чем отдавать, привыкла, что ей уступают и все прощают.
Это произошло буквально несколько дней назад, потому и пришло мне сейчас на ум. Отец Константин вечером вернулся усталый из храма. Садимся ужинать, но мы с Устенькой не голодные, собираемся просто посидеть за компанию за столом. Я достаю из холодильника последнюю порцию пельменей (вкусные, домашнего приготовления), говорю Устеньке, что это для папы, но, может быть, ей тоже что-то приготовить? Надо сказать, что пельмени – одно из самых любимых Иустининых блюд, она могла бы их есть три раза в день, и в тот день она их уже ела. Отдать пельмени уставшему и голодному папе было совершенно логичным. Но не с точки зрения Устины. Черты лица исказились в капризную гримасу, и, подвывая и всхлипывая, она сообщила, что тоже хочет пельмени. Все аргументы разбивались о ее эмоциональное: «Ну, я очень, очень хочу! Я так сильно хочу!» Трудность заключалась в том, что о. Константин, привыкший все лучшее отдавать другим членам семьи, сразу отреагировал: «А я как раз не хотел… Пополам?» На это Устенька еще готова была согласиться, но, по правде говоря, делить было нечего, и мне показалось, что это почти то же, что съесть самой. Наконец, после нашей с ним дискуссии о воспитании в детях жертвенности, во время которой Устенька жалобно причитала: «Ну, я так сильно хочу!..», было решено, что в данной ситуации нужно дать и ребенку шанс научиться отдавать и правильнее отдать пельмени папе. Решение вызвало бурю эмоций: наш ангел широко открыл рот и заверещал громче всякой сигнализации.
Прошло какое-то время, прежде чем Устенька смирилась и успокоилась. Мы похвалили ее за то, что она смогла справиться с собой. Но все равно еще некоторое время атмосфера была немного скованная: не очень-то приятно есть в такой ситуации. Наконец все забыли об инциденте и спокойно беседовали. К тому времени на тарелке осталось несколько пельменей, о. К. накалывает один и протягивает Устеньке: «Все-таки последними не могу не поделиться». Устенька, отвлекаясь от своей какой-то детской темы, о которой взахлеб рассказывала папе в это время, отводит папину руку со словами: «Нет, папочка, ты съешь».
Каждый может вспомнить подобные примеры. Они живо иллюстрируют гибкость детской психики. Если ребенок оказывается всегда в роли принимающего, то привыкает к этому и воспринимает это как должное, если родители хотят, чтобы он был незаметен, ребенок постарается оправдать их желание (по мере своих возможностей, конечно) и т.д. Беда в том, что, чем старше становится ребенок, тем сложнее ему менять эти сложившиеся представления о себе, окружающем мире и своем месте в нем. Мягкая глина становится все тверже и тверже, застывая в той форме, которую обрела при соприкосновении с руками умелых или неумелых гончаров.
Иногда можно услышать высказывания вроде «все мужчины – подлецы», или «большинство матерей плохо воспитывают своих детей», или «людям нельзя доверять»… Откуда такие обобщения? Часто все оттуда же, из детского опыта жизни со своими близкими. А как так происходит, что ребенок, вырастая, нередко повторяет историю своих родителей: женщина, так страдавшая в детстве от алкоголизма своего отца, мучается с алкоголиком-мужем; или мальчик, опекаемый чрезмерно контролирующей и деспотичной матерью, вырастает и женится на женщине с похожим характером? Да, удивительная вещь: человек может быть глубоко несчастен в той ситуации, в которой живет, и тем не менее не хочет или боится что-то в ней менять. И задаешься вопросом: как так, почему он ничего с этим не делает? А он просто не в состоянии поменять что-то в своей жизни. Ему не нравится быть несчастным, но по-другому он не умеет.
Как часто реальность вокруг себя мы видим совсем не такой, какая она есть. Наверное, каждый может вспомнить ситуацию, когда кто-то из знакомых людей описывает тебе обстановку, в которой он живет или работает, людей, с которыми он общается и свои отношения с ними, в одном свете, а ты видишь все совсем по-другому и удивляешься, почему он слеп для совершенно очевидных фактов.
Подобным образом и в отношении Бога. Каким видят Бога люди? Бог добрый или злой, всепрощающий или карающий и взыскивающий с провинившегося за каждую ошибку, заботливый Отец или справедливый, но отстраненный и равнодушный Судья… Казалось бы для христианина тут все уже определено богословием, и разных мнений быть не может. Это до Воплощения Христова перед людьми стояли подобные вопросы, им оставалось только интуитивно нащупывать ответы и надеяться. Нам же дано знать, что Бог – наш любящий Отец, всепрощающий и принимающий каждого, обращающегося к Нему. Но разве все чувствуют Бога таким? Не говорю – думают, потому что можно чисто интеллектуально принимать веру Церкви о Боге, но чувствовать иначе. Люди даже в лоне одной традиции воспринимают Бога по-разному, иногда диаметрально противоположным образом.
Думаю, всем понятно, что я имею в виду, а хорошей иллюстрацией будет рассказ Горького о столь разной религиозности его деда и бабушки:
«Я очень рано понял, что у деда – один Бог, а у бабушки — другой.
Бывало — проснется бабушка, долго, сидя на кровати, чешет гребнем свои удивительные волосы, дергает головою, вырывает, сцепив зубы, целые пряди длинных черных шелковинок и ругается шёпотом, чтоб не разбудить меня:
– А, пострели вас! Колтун вам, окаянные…
Кое-как распутав их, она быстро заплетает толстые косы, умывается наскоро, сердито фыркая, и, не смыв раздражения с большого, измятого сном лица, встает перед иконами, – вот тогда и начиналось настоящее утреннее омовение, сразу освежавшее всю ее.
Выпрямив сутулую спину, вскинув голову, ласково глядя на круглое лицо Казанской Божией Матери, она широко, истово крестилась и шумно, горячо шептала:
– Богородица преславная, подай милости Твоея на грядущий день, Матушка!
Кланялась до земли, разгибала спину медленно и снова шептала всё горячей и умиленнее:
– Радости источник, Красавица пречистая, Яблоня во цвету!..
Она почти каждое утро находила новые слова хвалы, и это всегда заставляло меня вслушиваться в молитву ее с напряженным вниманием.
– Сердечушко мое чистое, небесное! Защита моя и Покров, Солнышко золотое, Мати Господня, охрани от наваждения злого, не дай обидеть никого, и меня бы не обижали зря!
С улыбкой в темных глазах и как будто помолодевшая, она снова крестилась медленными движениями тяжелой руки.
— Исусе Христе, Сыне Божий, буди милостив ко мне, грешнице, Матери Твоея ради…
Всегда ее молитва была акафистом, хвалою искренней и простодушной….
…Ее Бог был весь день с нею, она даже животным говорила о нем. Мне было ясно, что этому Богу легко и покорно подчиняется всё: люди, собаки, птицы, пчелы и травы; Он ко всему на земле был одинаково добр, одинаково близок….
…Дед, поучая меня, тоже говорил, что Бог – существо вездесущее, всеведущее, всевидящее, добрая помощь людям во всех делах, но молился он не так, как бабушка….
…Рассказывая мне о необоримой силе Божией, он всегда и прежде всего подчеркивал ее жестокость: вот согрешили люди и – потоплены, еще согрешили и — сожжены, разрушены города их; вот Бог наказал людей голодом и мором, и всегда Он — меч над землею, бич грешникам….
…Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов Бог вызывал у меня страх и неприязнь: он не любил никого, следил за всем строгим оком, Он прежде всего искал и видел в человеке дурное, злое, грешное.
Было ясно, что Он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать. В те дни мысли и чувства о Боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, — Бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не видит доброго Бога?» (Горький. Детство. Глава 7)
Так люди, принадлежащие к одной Церкви, с одним богословием, видят Бога совершенно по-разному. Вера деда – по сути, скорее вера ветхозаветного человека, даром, что ему проповедано Евангелие. Собственно, не то же ли самое мы часто видим и в современной Церкви? Боязнь чего-то не вычитать из молитвенного правила, опасение, что Бог накажет, если мы что-то не то съели, как-то не так себя повели, что-то упустили из обрядов… Не такими ли «грехами» заполнены брошюры, продающиеся в православных книжных ларьках?
Поразительно, что с таким вроде бы «благочестием» уживаются узость, агрессивная непримиримость к чужому мнению, даже внутренняя гордыня.
Почему кто-то чувствует Бога всегда рядом с собой, близким, доступным и понимающим, а для кого-то Бог далек и недоступен? Кто-то чувствует, что Бог с любовью внимает каждому слову молитвы, даже если и не спешит выполнять все наши желания, другому же кажется, что Бог его не слышит, а то и не принимает его молитву…
Нет сомнения, многое тут зависит от усилий самого человека. И в порядке вещей, если человек, ведущий активную религиозную жизнь, чувствует Бога значительно более близким и любящим, чем человек, равнодушный к этим темам. Но все же есть и еще нечто такое, что влияет на то, каким видит человек Бога. Некая как бы изначальная данность, которая может искажать реальность и препятствовать радостной жизни с Богом. Над этим стоит размышлять: когда понимаешь, откуда искажение пришло, легче избавиться от него. И уж, конечно стоит приложить все усилия, чтобы по мере возможности не привносить эти искажения в картину мира детей, в их восприятие Бога.
Что же могут сделать родители, чтобы их дети чувствовали Бога близким, любящим и важным в их жизни?
Что и кто влияет на образ Бога того или иного человека? Этот вопрос занимал умы многих известных людей. В то время как в России в советское время религию воспринимали как предрассудок, на Западе же в это время мысль ученых работала в этом направлении, появлялись все новые исследования в области психологии религии, в том числе и на интересующую нас тему. Многие ученые, посвятившие свои исследования формированию представлений о Боге, были глубоко верующими людьми, другие – нет. В любом случае для нас это ценная информация, с которой полезно познакомиться и принять во внимание.
В одной из своих поздних работ З. Фрейд утверждает, что Бог представляет собой «усиленную фигуру отца». В принципе такое направление мысли напрашивается само собой, ну, не совсем в том смысле, конечно, что вкладывал сюда Фрейд, который в объективное существование Бога не верил. Однако кажется вполне естественным, что если уж чей-то образ влияет на то, каким представляет себе человек Бога, то это образ его земного отца. К таким параллелям нас обращает и Священное Писание, где отношение Бога к людям постоянно уподобляется отцовской любви, а людям прямо заповедано обращаться к Богу «Отец наш Небесный».
В таком случае можно ожидать, что взаимоотношения с отцом будут накладывать определенный отпечаток на взаимоотношения человека с Богом. И это действительно так. Известный западный проповедник Д. Макдауэл даже рассказывает, что в его практике был случай, когда человек не мог верить и обращаться к Богу из-за негативных ассоциаций с отцом. Обращение стало возможным только, когда Д. Макдауэл в своей проповеди, обращенной к этому человеку, стал рассказывать о Боге как Учителе и Друге, полностью избегая на этом этапе отцовского аспекта в отношении Бога с людьми.
Да, кому-то неприятные ассоциации, связанные со своим отцом, могут мешать видеть в Боге Небесного Отца, кому-то, наоборот, особенно важен будет именно этот аспект отношений с Богом. Но если говорить о более тонких вещах, о том, каким человек чувствует Бога: почему боится вместо того, чтобы любить, почему не может доверять, не чувствует Бога рядом в трудностях и т.д. – кажется сомнительным, чтобы только образ отца имел тут влияние. Попробуем разобраться в этом вопросе, и для этого начнем издалека.
В 1969 году английский психолог Джон Боулби публикует свой труд, который называет «Привязанность». Увесистый труд, так же как и второй том, вышедший позднее, посвящен, как и сформулировано в названии, вопросам формирования привязанности. И это, несомненно, стало важной вехой в понимании многих аспектов человеческих отношений, вообще формирования личности.
Детские отношения привязанности являются основой для таковых во взрослой жизни, в период раннего детства возникают и закрепляются модели отношений, которые будут действовать и во взрослом возрасте, – утверждает Боулби.
Конечно, значимость детского опыта для взрослой жизни и до него признавалась. Традиция психоанализа, к которой принадлежал и Боулби, все проблемы взрослого человека выводила из его детства. Однако психоанализ останавливал свое внимание на иных явлениях, чем Боулби. У Фрейда, например, мы находим такие слова: «То, что ребенок не испытывает особой тоски по отсутствующим, знакомо каждой матери: возвращаясь после продолжительного путешествия домой, она часто с прискорбием слышит: “Дети ни разу не осведомились о маме”». (Фрейд. Толкование сновидений. СПб. 2009: «Азбука-классика» С. 238.) Для нас сейчас интересно не то, почему дети того времени и общественного среза не страдали от разлуки с матерью и действительно ли не страдали. Интересно то, что Фрейд, одним из первых обратившийся к внутреннему миру ребенка, отказывает ему в способности привязываться.
Теория базового доверия Эрика Эриксона о том, что младенец, встречающий со стороны матери любовь и отзывчивость, научается доверию к окружающему его миру, тоже перекликается с идеями Боулби. Боулби интересовали те же вопросы, что и психоанализ, только он посмотрел на них с иной точки зрения.
Обратимся теперь к самой теории привязанности. Именно взгляд сквозь призму этой теории прояснит нам многие вопросы взаимоотношений человека с Богом.
Работая с трудными детьми, воспитанниками детских домов, Боулби стал интересоваться нарушениями, характерными для этих детей. Он обратил внимание, что многие из них малоспособны или неспособны вообще устанавливать с кем-либо длительные близкие отношения. Эти люди как будто не умели по-настоящему любить. Впрочем, такие трудности испытывали не только дети, лишенные родителей, но и те, кто по каким-то причинам был разлучен с ними. Складывалось ощущение, что первые, дети, в принципе лишенные родительской заботы, не имевшие в раннем детстве опыта любви, не научились глубокой привязанности. Вторые же, те, которые росли в благополучных условиях, но внезапно лишились предмета привязанности, казалось, пережили такую сильную боль, что навсегда отказались от близких отношений. Эти наблюдения навели Боулби на мысль, что на многие вопросы относительно человеческого развития нужно искать ответы, исследуя связь младенца со своей матерью.
Изучая эти отношения, Боулби и его коллеги и ученики пришли к выводу: для нормального развития малышу необходимо, чтобы рядом был любящий и заботливый взрослый. Этот взрослый должен быть восприимчивым к тому, что на своем языке плача, улыбок, движений говорит ему младенец. Этот взрослый должен быть постоянно доступен, т.е. не пропадать внезапно на длительное время. И это не должен быть ряд сменяющих друг друга людей, малыш не может привязаться ни к кому, если его постоянно передают из рук в руки.
Сложно переоценить важность такого взрослого для младенца. От того, есть ли такой человек рядом с ребенком, зависит то, как малыш будет ощущать себя в окружающем его мире, общаться с близкими и не очень людьми, развиваться, в том числе и интеллектуально. Ребенок должен чувствовать себя в безопасности рядом с тем, кто заботится о нем, будем говорить – мамой, как чаще всего бывает. А вполне в безопасности ребенок себя чувствует тогда, когда знает, что его мама рядом и при необходимости придет на помощь. Особенно подчеркну, что, поскольку речь идет об отношениях между матерью и малышом, то под безопасностью понимается не только способность матери защитить ребенка от опасностей внешних, но, прежде всего, то, насколько комфортно и свободно ему рядом с матерью. Понимает ли мама, что ему надо, и дает ли это? Или чтобы добиться своего, ему надо приложить особые усилия? Ну, к примеру, долго кричать. А, может, мама вообще плохо понимает, что нужно в данный момент ее ребенку (он плачет, так как хочет к маме, например, а она считает, что он голодный или капризничает). И только, если ребенок уверен в маме, знает, что она понимает его, и не сомневается в ее отзывчивости, только тогда он будет спокойно исследовать мир вокруг себя.
Вот такие отношения, когда мама видит потребности своего ребенка и с готовностью откликается на них, а ребенок спокоен, так как знает, что мама физически и эмоционально всегда доступна ему, М. Эйнсворт, ученица и соратница Боулби, называла безопасной привязанностью. Дети, которым посчастливилось иметь маму, способную к таким отношениям, развиваются во всех отношениях лучше, чем те, которым приходится значительную часть душевных сил тратить, подстраиваясь к представлениям о себе своей матери.
Можно было бы сказать: ну что ж, развитие. Кому-то полноценно развиваться мешает плохое здоровье (бывает ведь такое), кому-то – негармоничные отношения с матерью… Неприятно, конечно, но ничего: вырастет и наверстает.
Однако Боулби утверждал, что основные механизмы привязанности остаются активными в течение всей жизни. Ранний опыт привязанности сохраняется в виде «рабочих моделей привязанности» и во взрослом возрасте. Увлеченные идеями Боулби исследователи продолжили изучение привязанности у взрослых людей. И, действительно, оказалось, что взрослые люди в близких отношениях, таких, как дружба, любовь к детям или романтическая любовь, действуют соответственно этой существующей в них модели привязанности.
Иначе говоря, в близких отношениях они повторяют модель взаимодействия с собственной матерью. М. Эйнсворт выделяла три основных типа привязанности: безопасную, избегающую и тревожно-амбивалентную. Безопасно привязанные малыши, как уже говорилось, доверяют своей матери, они уверены в ее отзывчивости. Для избегающего типа привязанности характерно уклонение, избегание близости, эти дети комфортнее чувствуют себя на определенном расстоянии от матери, это результат нечувствительности матери к потребностям своего ребенка. У родителей, непоследовательных и непредсказуемых в своем отношении к ребенку (ну, к примеру, как часто бывает: то ласкают и все позволяют, то беспричинно сердятся), малыш находится в постоянном напряжении, так как не знает, чего ожидать от матери. С одной стороны, он к ней чрезмерно «липнет», так как не доверяет ей и боится быть брошенным в нужный момент, но в то же время отстраняется и избегает близости: мать не видит его потребностей и не откликается на них. Так вот, оказалось, что и взрослых людей, в зависимости от того, как они проявляют себя в близких отношениях, можно разделить на любящих: безопасного, избегающего или амбивалентно-тревожного типа. Это, конечно, очень кратко о типах привязанности. Но углубляться не будем, все-таки наша основная тема другая.
Итак, вернемся к вопросам веры и взаимоотношений человека с Богом. Посмотрите, христианский Бог обладает всеми качествами абсолютной, идеальной фигуры привязанности. Согласно богословию, Он всегда рядом, всегда доступен, всегда заботится о человеке. «Бог ведет меня по жизни», – скажет большинство глубоко верующих людей. Вспомним только, что одна из любимейших молитв православных людей Царю Небесный называет Духа Святого Утешителем. Это уже весьма выразительное слово, греческое же слово, используемое в оригинале молитвы, именует Духа Святого Параклетос, что дословно означает: идущий рядом. Вера в Бога обеспечивает человеку чувство комфорта и безопасности.
Человек общается с Богом как со своим Совершенным Родителем. И неудивительно, что общие законы привязанности действуют и в этих отношениях, а опыт ранней привязанности влияет на религиозность человека. Вот только как? Основываясь на теории привязанности, можно предположить два противоположных варианта этого влияния. И исследователи этого вопроса выдвинули две гипотезы: гипотезу соответствия и гипотезу компенсации.
Гипотеза соответствия предполагает, что ранние взаимоотношения закладывают фундамент для построения отношений в будущем, в том числе и с Богом. Отношения с Богом будут строиться согласно той внутренней модели привязанности, которая существует у человека. И тогда можно ожидать, что религиозность взрослого будет в значительной степени соответствовать его детским взаимоотношениям привязанности. А, значит, безопасно привязанные дети во взрослом возрасте будут более религиозны, т.е. будут ощущать Бога реальнее и ближе, чем небезопасно привязанные.
Не правда ли, очень логично: христианский Бог – Личность, для верующего человека не менее реальная, чем друзья и родственники. Естественно, что во взаимоотношениях с Ним действуют те же закономерности, что и с остальными близкими.
Другая гипотеза – гипотеза компенсации – предполагает, что те люди, которые были лишены в детстве возможности установить с родителями отношения доверия, как раз особенно сильно будут нуждаться в близких отношениях и в том, с кем их можно установить. Для них Бог, который, в отличие от всех наших близких, не имеет недостатков, не делает ошибок и любит нас совершенной любовью, становится идеальной замещающей фигурой привязанности. Таким образом, гипотеза компенсации предполагает, что те взрослые, в истории которых имела место небезопасная привязанность в детстве, будут нуждаться в Боге значительно в большей степени и будут значительно более религиозны.
Психология – наука не только теоретическая, умозрительная, но и экспериментальная. Чтобы подтвердить ту или иную теорию, психологи проводят эксперимент: проверяют, а как на самом деле, действительно ли так все и происходит у реальных, живых людей. Вот так и в нашем случае психологи разработали специальные методики и провели не одно исследование, чтобы разобраться в том, какая же теория верная.
Результаты были очень интересными. Обе гипотезы получили подтверждение. Однако, оказалось, что увидеть какую-либо закономерность сложно, если не учитывать еще одну переменную, а именно религиозность родителей.
Разумеется, то, что вера родителей влияет на отношение детей к религии, – мысль не новая. Давно известно, что дети часто перенимают религиозные взгляды родителей. Эти исследования, однако, позволяют увидеть новые аспекты и в вопросе передачи опыта веры от поколения к поколению.
Если сравнивать между собой людей, чьи родители не были глубоко верующими людьми, то гипотеза компенсации подтвердилась в отношении тех, кто имел в детстве опыт небезопасной привязанности, особенно избегающего типа. Они, действительно, отмечали рост важности веры в Бога во взрослом возрасте; они чувствовали Бога более близким в своей жизни, чаще верили в Личного Бога. В то же время те, в чьей истории имела место безопасная привязанность, чаще оказывались агностиками, т.е. не отрицали существование Бога, но были равнодушны к этому вопросу. Важно также отметить, что люди, чей опыт привязанности был небезопасным, независимо от религиозности родителей значительно чаще сообщали о внезапных религиозных обращениях во время юности или во взрослом возрасте.
А вот если сравнивать между собой тех, чьи родители были активными верующими, то предстает совсем другая картина. Люди, имевшие безопасную привязанность к своим родителям, оказались значительно более религиозными, чем те, кто был этого лишен.
Не правда ли очень важная информация. И уже тут мы можем остановиться, чтобы сделать важные для себя выводы.
Посмотрите, очевидно прежде всего то, что, если у родителей с детьми отношения безопасной привязанности, то последние гораздо легче и естественней перенимают убеждения родителей. Это значит, что, если мы хотим, чтобы наши ценности стали ценностями и для наших детей, то должны позаботиться об отношениях доверия с ними. А поскольку Бог для глубоко верующего человека больше, чем одна из ценностей, но главная и высшая ценность, то неприятие родителей вполне понятным образом может вызывать отвержение и самого важного для них. Тем более, что родители даже если и не рассказывают ребенку о Боге или рассказывают все самой своей жизнью, то своим отношением к Богу и людям невольно рисуют перед ребенком образ «своего» Бога. Помните «дедова Бога» в рассказе Горького. Приходит сразу в голову и пример: у одной моей дальней родственницы очень сложные отношения с матерью. Мать же очень религиозна, хотя ее религиозность немного своеобразная, под стать ей самой. Дочь же не только не ходит в Церковь, но все связанное с Православием воспринимает в штыки. Все объяснения, предложения познакомиться с христианским вероучением она отвергает, убежденная, что знает о Боге и Церкви достаточно. К матери у этой женщины хватает мудрости относиться терпимо, зато Бог и Церковь у нее ассоциируется со всем, что она не может принять в своей матери.
Итак, если родители достаточно чувствительны к своему ребенку (чувствительны – наиболее уместное здесь слово, так как речь идет о том, чтобы видеть, что необходимо ребенку в данный момент: иногда ребенку необходимо быть рядом с матерью, а иногда немного отдалиться, иногда получить желаемое, а иногда отказ, но всегда на фоне безусловной любви и принятия), а ребенок спокоен и уверен в своих родителях, то он естественным образом принимает веру родителей. Вера зарождается в таком человеке как бы не изнутри, а извне, и потому человек чаще всего не переживает восторга открытия для себя Бога, он плавно углубляется в веру. Почему углубляется? Потому что зачастую в детском и юношеском возрасте таким людям не хватает религиозного рвения: они не открыли для себя что-то жизненно важное, это то, что с ними было всегда. В определенной степени это даже отрицательная сторона такого положения. Все благополучно в их жизни, и острой нужды в Боге, какую испытывают люди несчастные, нуждающиеся в утешении, у них нет.
Однако вера в Бога для них – непреложная истина, это для них основа основ, фундамент, на котором они строят свою жизнь. Живая связь с Богом, осознание потребности в общении с Богом углубляется плавно и постепенно. Но даже если такой человек, вырастая, отходит от активной церковной жизни, вера и любовь к Богу обычно остаются с ним. И уж практически невероятна возможность того, что из него вырастет ревностный безбожник, готовый уничтожать всех и все, имеющее отношение к религии.
Люди с опытом безопасной привязанности не нуждаются в Боге как замещающей фигуре привязанности, как в Том, Кто удовлетворит их потребность в безусловной любви. Эта потребность в достаточной мере удовлетворяется в семье. Они чувствуют себя спокойными и счастливыми, способны устанавливать так необходимые каждому человеку близкие отношения с другими, одновременно не теряя себя. Но хорошо известен тот факт, что люди, когда у них все благополучно, меньше тянутся к Богу. Во времена кризисов и катастроф к Богу обращается во много раз больше людей, чем в мирное и спокойное время. Это спокойствие, уверенность в себе, оптимизм может быть даже некоторым тормозом для религиозного рвения детей верующих родителей, но для тех, кому не привита вера в Бога с пеленок, – они становятся серьезным препятствием в вере. Их в определенном смысле самодостаточность мешает им почувствовать потребность в Боге. Именно поэтому, как мы видели по результатам исследования, безопасно привязанные дети неверующих или маловерующих родителей чаще всего становятся агностиками. Они не отрицают возможность существования Бога, вполне допускают, что Бог существует, но их это не интересует.
Надо сказать, что агностика в определенном смысле можно назвать менее верующим, чем активного безбожника, который резко выступает против Бога и Церкви, как будто они ему мешают. Убежденный атеист в каком-то смысле более религиозен, чем агностик. Я уж не говорю о воинствующем атеисте, который полон ненависти к Богу. Но такой борец вряд ли выйдет из семьи, где царили любовь, доверие и уважение.
Что ж получается, что человек, лишенный опыта безопасной привязанности, так необходимого каждому для нормального развития, более открыт для Бога? Пожалуй, можно сказать и так. Он нуждается в Боге, ищет Его, а это уже половина дела.
Я хочу напомнить замечательное выражение, известное еще из Ветхого Завета: «нищие духом». Так называли себя люди, истосковавшиеся по Богу, по Его Истине и Любви. Христос объявляет, что Его Пришествие в мир явилось ответом на все эти ожидания и религиозную тоску: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».
Когда все благополучно, люди часто забывают о Боге, они не испытывают особой нужды в Нем, у них создается иллюзия самодостаточности. Часто именно скорби дают людям возможность пережить, осознать свою потребность в Боге. И в этом смысле они выполняют положительную роль. Точно так же и человек, лишенный опыта безопасной привязанности: он травмирован этим, он несет в себе боль – это его слабость, но в чем-то и преимущество. Он чувствует, что своих внутренних психических ресурсов ему недостаточно для счастливой, наполненной жизни, и поэтому скорее обращается к Богу.
Господь и зло направляет к добру. Это так. Но это не значит, что мы можем расслабиться и пустить отношения с детьми на самотек. Да, люди, раненные в детстве отношениями с родителями, нуждаются в Боге и более склонны Его искать. Но есть и другая сторона в этом вопросе. Беда в том, что, обретая Бога, они испытывают трудности, если можно так сказать, во взаимоотношениях с Ним. Если говорить о тех из них, кто вышел из религиозной семьи, то дело не в том только, что протест или недовольство родителями может выливаться в неприязнь к религии. Прекрасная, кстати, почва для воинствующего атеизма. Многие продолжают верить в Бога и ходить в церковь, многие остро нуждаются в этом. Дело в том, что у людей с опытом небезопасной привязанности – как у тех, чьи родители были активными верующими, так и у тех, чьи родители были неверующими или маловерующими, – отношения с Богом, хотя правильнее сказать – к Богу, зачастую противоречивые и сложные. Как, собственно, и с близкими. Как и следует из гипотезы компенсации, такие люди стремятся обрести в Боге идеального Родителя, который возместит им все то, что они не получили от своих родителей. Но, совершенно в согласии с логикой гипотезы соответствия, они испытывают трудности в том, чтобы чувствовать Бога таким совершенным Родителем: всегда близким и любящим.
Помните, мы начали с того, что Фрейд говорил о Боге как об «усиленной фигуре отца»? Интересно, что из теории привязанности следует, что, вероятнее всего, не отец, а мать будет больше влиять на религиозность своего ребенка, ведь в нашей культуре чаще ухаживает за ребенком мать и она обычно проводит с ним значительно больше времени, чем отец. А значит, именно и прежде всего во взаимодействии с ней формируется тип привязанности у ребенка.
В одном интересном исследовании в этой области авторы, полемизируя с Фрейдом, даже замечают, что скорее можно говорить о Боге не как о «усиленной фигуре отца», а о «усиленной фигуре матери», правда, только при определенных условиях. Авторы этого исследования обнаружили значительное соответствие между тем, как люди воспринимают свою мать и как Бога. Правда, в этом исследовании такая закономерность проявляла себя только в тех случаях, когда испытуемые сообщали о матери как гиперконтролирующей и сильно опекающей и у них были трудности с принятием недостатков своих матерей. Эти люди были склонны описывать Бога преимущественно в терминах защиты и обеспечения всем необходимым.
Трудности с принятием недостатков у матери говорят о большой вероятности недостаточных эмоциональных связей с ней, вероятно как следствие ее чрезмерной опеки и контроля. В соответствии с теорией привязанности такой человек ищет в Боге тех отношений безопасности и понимания, которых ему не хватало в детстве. Но парадокс в том, что ожидаемые от Бога проявления любви для такого человека – это, по сути, как раз то, что он привык видеть от своей матери.
Так что, хотя Бог в нашем восприятии – традиционно мужского рода, нельзя сказать, чтобы в первую очередь именно взаимоотношения с отцом формировали у человека образ Бога. Впрочем, отца и его влияние тоже нельзя, конечно, обойти. В полной семье оба родителя влияют как на формирование личности ребенка, так и на его представления о Боге.
Как видим, детский опыт не уходит бесследно, но продолжает жить во взрослом уже человеке, нередко создавая ему множество проблем. Поэтому обратимся непосредственно к детям. Надо сказать, что, хотя первые исследования в области психологии религии проводились среди взрослых, исследователи очень скоро поняли, что наблюдения детской религиозности непосредственно будут очень полезны и смогут подтвердить (или опровергнуть) многие их предположения.
И, действительно, исследования подтвердили: дети воспринимают Бога через призму своих родителей. Притом не имеет значения, являются ли их родители верующими людьми или нет. И нельзя сказать, что на безопасно привязанных детей оказывают значимое воздействие религиозные взгляды их родителей. Нет, маленькие дети воспринимают Бога более близким или менее близким в зависимости от взаимоотношений со своими родителями, а не от их религиозности. Если учитывать, что маленькие дети, в отличие от взрослых, воспринимают Бога непосредственно через фигуры своих родителей, в непосредственной зависимости от своих представлений о них, то это явление кажется совершенно закономерным. Только позже, в подростковом возрасте и дальше, когда дети будут все более независимы от родителей, те подростки, чья привязанность к родителям была безопасной, будут значительно более склонны перенимать религиозные взгляды родителей, чем имевшие опыт небезопасной привязанности.
В одном исследовании детям рассказывали короткую историю о наглядно представленной на доске ситуации. Часть ситуаций были нейтральными для ребенка, другая часть должна была вызывать тревогу. Затем ребенка просили поместить на доску символ Бога. В тревожных для себя ситуациях дети помещали символ Бога значительно ближе к фигурке, которую дети ассоциировали с собой, чем в нейтральной ситуации. И эта закономерность распространялась на всех детей, независимо от того, были ли религиозными их родители. Однако безопасно привязанные дети располагали Бога ближе, чем небезопасно привязанные, в тревожных ситуациях и, наоборот, дальше – в нейтральных. О чем это говорит? Получается, что небезопасно привязанные дети в обычной жизни чувствуют Бога ближе, чем безопасно привязанные? Скорее можно говорить о том, что первые испытывают тревогу и в повседневной жизни и поэтому сильнее нуждаются в том, кто бы их защитил и успокоил. Но в действительно тревожной ситуации вторые чувствуют Бога ближе, и здесь мы видим, что «внутренняя рабочая модель» безопасной привязанности оказывается задействована при необходимости. Соответственно, когда потребность в Боге будет осознана (все-таки наша вера – это и сознательное решение), Бог будет переживаться такими детьми, а затем взрослыми как более близкий и доступный.
Однако маленькие дети в отношениях с родителями не только формируют «рабочую модель привязанности», в соответствии с которой развиваются их отношения с Богом, но и представляют себе Бога похожим на своих родителей. Особенно это очевидно в отношении таких родительских проявлений, как сила, власть, любовь и забота. Если ребенок видит своих родителей строгими, то и Бог представляется ему таким же. Если родители в процессе воспитания склонны часто прибегать к наказанию, то и Бог представляется ребенку бдительно следящим за проступками и не дающим спуску провинившемуся. Если родители требуют от ребенка безусловного подчинения, то Бог кажется им ждущим подчинения. И, соответственно, наоборот, если родители сильные, любящие, авторитетные, но не авторитарные, то и Бог в сознании ребенка обладает подобными качествами.
Конечно, взрослый человек не проводит между личностными качествами своих родителей и Божественными свойствами таких прямых параллелей. Тем более что и жизненный опыт накладывает свой отпечаток на личность человека и его представления о Боге. Поэтому у взрослых такие аналогии не столь очевидны и сильны. Однако они есть. Пусть мало кто разумом считает Бога авторитарным и скорым на наказание, но в глубине души многие ожидают от Бога именно такого отношения, вопреки доводам рассудка. А для кого-то это настоящий камень преткновения: «Я хочу, но не могу любить Бога по-настоящему. Скорее я Его боюсь, боюсь Его ослушаться».
Если говорить о взрослом человеке, то важным фактором, влияющим на его представления о Боге, является его я-концепция (то, каким человек себя видит) и его самооценка. Особенно очевидна такая связь для людей глубоко верующих, для кого вера в Бога очень важна. Да, текущие жизненные события и я-концепция влияют на образ Бога, существующий у взрослого человека, значительно сильнее, чем представления о своих родителях. Я-концепция – это то, каким представляет себе человек самого себя: какими качествами обладает, на что способен, что является его положительной, а что отрицательной стороной. И если информация, поступающая из внешнего мира, противоречит обычному самовосприятию, то это создает внутренний конфликт. Ну, к примеру, человек считает себя мягким и тактичным, а ему вдруг говорят, что он груб и безтактен. Как вероятнее всего отреагирует человек? вряд ли он так вот сразу внутренне согласится с этим. Чтобы минимизировать психологический дискомфорт, вызванный подобным разногласием, люди склонны отрицать, искажать или воспринимать отборно не согласующуюся с их представлениями о себе информацию. Подобным же образом представления о себе могут влиять на способность человека видеть Бога как заботливого и принимающего. Представления о себе становятся фильтром, через который проходят представления человека о Боге.
Так, некоторые люди, сколько бы ни слышали от своего духовного наставника, сколько бы ни читали в богословских книгах о Боге как благом и любящем, все же воспринимают Его иначе. Притом, как показывают результаты исследования, да и просто наблюдения, люди с низкой самооценкой, которые как раз особенно нуждаются в том, чтобы видеть Бога терпеливым, принимающим и любящим, оказываются наиболее склонными воспринимать Бога оценивающим, осуждающим и отвергающим. Так что мы можем вполне обоснованно утверждать, что богословие, основанное на любви принимающего Бога, совместимо с высокой самооценкой, а для верующего с низкой самооценкой оно скорее всего будет источником дискомфорта. Чтобы чувствовать себя любимым, необходимо позволить любить себя, необходимо принимать сам факт, что тебя возможно любить. Но невозможно чувствовать себя любимым тому, кто в глубине души убежден, что он недостоин любви.
Сразу оговорюсь, что все вышесказанное вовсе не значит, что люди с низкой самооценкой хорошими христианами быть не могут и общение с Богом для них недостижимо. Это совершенно не так. Более того, если человек не опускает руки от трудностей, но, руководимый разумом и богословием, старается жить в соответствии с учением Церкви, то постепенно начинает ощущать, как восполняется его некоторая ущербность и недостаточность.
Однако определенная опасность в этом есть. Потому что многие из них, так и не дорастая до «богословия любви», создают для себя в лоне Церкви некую альтернативную религиозную систему, и их религиозность напоминает скорее ветхозаветную иудейскую, чем христианскую. Опять напомню столь характерный пример веры деда из воспоминаний Горького. И сейчас таких людей достаточно в храмах: они выполняют все религиозные предписания, но они мало меняются в лучшую сторону и не чувствуют радости от жизни с Богом.
Итак, представления о себе и самооценка непосредственно влияют на то, каким представляет себе взрослый человек Бога. Ну а каким образом, под влиянием чего я-концепция и самооценка формируется? Безусловно, жизненный опыт человека накладывает отпечаток на представления человека о себе, а иногда и меняет до неузнаваемости. Человек, обратившись к Богу или даже просто встретив настоящую любовь, пройдя курс психотерапии, вообще столкнувшись с чем-то, что заставило его пересмотреть всю свою жизнь, может измениться до неузнаваемости, пусть это произойдет не в один миг, а, возможно, займет многие годы. Но изначально самооценка и образ самого себя формируется опять же в семье, во взаимодействии с самыми близкими людьми.
Многочисленные исследования показали, что чувство собственного достоинства непосредственно связано с качеством опеки, которую человек получил от своих родителей. Те люди, которые оценивают своих родителей как заботливых, показывают более высокий уровень самооценки. Любящие, заботливые, принимающие родители оказывают своим детям неоценимую услугу: учат их видеть себя тоже любящими, заботливыми, считать себя достойными любви, быть способными любовь принимать и отвечать на нее. На этом фундаменте им будет легко строить отношения с людьми, воспитывать своих детей и верить в любящего и принимающего Бога.
Ну и, к сожалению, наоборот: недостаток любви, заботы, принятия и избыток строгости, наказаний, критики своим результатом имеют человека с заниженной самооценкой, неуверенного в себе и в том, что его стоит любить, а также мало способного быть по-настоящему любящим, заботливым и принимающим. И эти люди, скажем так, в группе риска: обрести любящего, всепрощающего Бога им сложнее.
Интересные моменты показали исследования: для людей воцерковленных строгость воспитания в семье влияет не только на представления о Боге как о строгом Родителе, но и на ощущении близости Бога. Это не мешает им любить Бога и считать Его заботливым Отцом, однако такая тенденция существует. Уточню, что во всех этих семьях детей любили, ценили и все для них делали, несмотря на чрезмерную строгость, которая тоже считалась полезной для детей. Надо полагать, что в такой ситуации родительская строгость не мешает детям любить и уважать своих родителей, но, тем не менее, не позволяет чувствовать их вполне близкими. Подобное восприятие невольно переносится и на Небесного Отца. Особенно это характерно для детей, выросших с глубоко верующими родителями. И особенно для девочек. Если стиль воспитания в семье был высоко ориентированным на любовь и объяснения и низко ориентированным на силу, то Бог воспринимался, особенно девочками, как заботливый и сильный.
Иначе говоря, если мы хотим, чтобы наши дети чувствовали Бога могущественным и в то же время заботливым и близким, то в семье должна царить доброжелательная и достаточно демократичная обстановка, когда ребенка уважают, выслушивают, спорные вопросы обсуждают, а не требуют безоговорочного подчинения и редко прибегают к наказаниям и угрозам.
Итак, в случае, когда дети уважают, любят своих родителей, чувствуют себя защищенными и любимыми рядом с ними, строгость в воспитании, тем не менее, не позволяет детям чувствовать родителей настолько близкими, насколько им это необходимо. Подобные чувства возникают и в отношениях с Богом.
Однако для людей мало верующих и невоцерковленных существует другая закономерность. В их случае на восприятие близости Бога влияет, прежде всего, эмоциональное отношение к родителям. Чем более эмоционально близкими и привлекательными воспринимаются ими родители, тем более близким ощущается Бог. Почему такая закономерность просматривается у людей мало верующих значительно сильнее, чем у людей воцерковленных? Да потому, что для верующего человека чувство близости к Богу – это, прежде всего, дар Благодати, с одной стороны, и результат его собственных трудов – с другой. Хоть отношения с родителями тоже играют свою роль. Но прежде всего – это живой процесс реального общения с Богом. Для человека же, не ведущего активную духовную жизнь, на первое место выходят именно психологические составляющие представлений о Боге.
Приведу несколько наглядных примеров. Девушка в Бога верит, но активной христианкой не является, Церковь посещает по большим праздникам. Тесты показывают, что отношения с обоими родителям у нее эмоционально холодные, о матери она говорит, что они «просто кровные родственники». В такие же тона у нее окрашены и представления о Боге, который кажется далеким, не заинтересованным в ней, равнодушным и карающим. А вот что она сама пишет о Боге, выполняя методику теста «Незаконченные предложения»: «Когда я совершаю нечто недостойное, я понимаю, что Бог… покарает меня» или «Иногда мне кажется… что Бог меня оставил». В этой методике испытуемому даются предложения, которые он сам должен закончить, как ему хочется.
Другая девушка – из очень религиозной семьи, ее родители любящие, заботливые, однако нередко слишком строгие. Она очень уважает и любит родителей, Бог видится ей любящим, заботливым: «Думаю, Бог меня… любит» заканчивает она предложение теста. Однако Бог, без Которого она не мыслит своей жизни, все же ощущается ею вовсе не таким близким, как можно было бы ожидать. И незаконченные предложения она заканчивает так же как девушка в предыдущем примере, следующим образом: «Когда я совершаю нечто недостойное, я понимаю, что Бог… меня накажет» и «Иногда мне кажется, что Бог… оставляет меня». Чтобы не складывалось ощущения, что именно такие ответы наиболее естественны, вот варианты этих же предложений, законченных другими людьми: «Когда я совершаю нечто недостойное, я понимаю, что Бог… разочарован во мне», «Иногда мне кажется, что Бог…совсем рядом».
А вот юноша из нерелигиозной семьи. Отношения в семье далеки от теплых, в отношении к родителям сквозит раздражение и неприязнь. Заканчивая предложения о матери, пишет: «Моя мать и я… родственники», «Я люблю свою мать, но… она много ругается», а об отце: «Думаю, что мой отец… груб». И, совершенно согласно логике гипотезы компенсации, этот молодой человек отмечает явную потребность в Боге, Которого он, может быть, позже обретет. Бог оценивается им как близкий и эмоционально доступный и привлекательный. Однако, заканчивая предложения о Боге, он пишет: «Иногда мне кажется, что Бог… несправедлив».
Другая девушка – из маловерующей семьи. Отношения с родителями близкие и любящие, особенно с матерью. «Моя мать и я очень… любим друг друга», – пишет она. А предложение «Я люблю свою мать, но…» заканчивает: «без но». Бог не занимает важного места в ее жизни и не особенно интересует ее, но представляется ей любящим и близким. И она продолжает уже известное нам незаконченное предложение о Боге «Когда я совершаю нечто недостойное, я понимаю, что Бог…» наиболее богословски верным образом: «расстроен моим поступком». Хотя, повторяю, семья этой девушки достаточно далека от Церкви. Также она продолжает другие предложения о Боге: «Думаю, что Бог… любит всех», «Иногда мне кажется, что Бог… вслушивается в мои просьбы». Складывается впечатление, что, если такой человек придет к Богу и Церкви, то отношения с Богом у него будут очень гармоничными, и его субъективные переживания о Боге не будут противоречить тому, что говорит о Боге Церковь.
Итак, любовь, забота и уважение по отношению к детям просто необходимы в воспитании веры в Бога Любящего. А чрезмерная строгость даже при наличии любви и заботы чревата для ребенка представлениями о Боге больше как об отстраненном, строгом, хоть и справедливом, Царе или Судье, нежели любящем и близком Отце.
Самое неприятное, что характер отношения к Богу и к людям обычно передается от поколения к поколению. И дед из воспоминаний Горького тоже не возник на пустом месте, и свой покалеченный характер, как и религию без любви, получил в наследство от предков.
Образ Бога и отношений с Ним и стиль отношения в семье, безусловно, связаны и поддерживают друг друга. Именно поэтому для патриархального уклада гораздо более характерны представления о строгом, наказующем Боге-Царе, нежели о близком, заботящемся Отце. Людям, воспитанным в атмосфере строгости и подчинения патриархальной семьи, легче и естественней верить в Бога – справедливого Судью, в лучшем случае. Но такие люди и своих детей растят в такой же традиции, одновременно предлагая им соответствующий образ Бога. Так и получается, что семейный уклад поддерживает определенный образ Бога, а представления о Боге –семейный уклад. Поэтому нам сложно представить себе иудейскую или мусульманскую семью без строгих патриархальных традиций. Поэтому и христианское общество так долго отходило от принципов воспитания подобных описываемым в «Домострое» и медленно и неохотно дорастало до Бога Любви в массовом сознании.
Вот так и рождается личность, лишенная гармонии и мира, противоречивая даже в отношениях с Богом. И даже если такой человек думает о Боге как о любящем, принимающем и прощающем, чувствовать такого Бога рядом с собой получается далеко не всегда.
И еще одно. Отношения с эмоционально значимыми для нас людьми оставляют в нашей душе отпечаток. Если эти отношения болезненны, то от них порой остаются шрамы. И в определенных ситуациях (это могут быть, например, отношения, чем-то похожие на отношения с оставившим глубокий след в душе человеком, или когда человек сам в чем-то напоминает другого, столь важного сейчас или когда-то) вдруг всплывают чувства, аналогичные тем, которые возникали по отношению к тому эмоционально важному человеку. И тут уже человеку могут быть приписаны мысли, чувства, намерения, вовсе не характерные для него на самом деле. В психологии такое приписывание характеристик и воспроизведение чувств, предназначавшихся кому-то другому, называется проецированием и переносом. Очень многие случаи непонимания и враждебности между людьми обусловлены именно действиями этих механизмов, а не объективной несовместимостью.
Приведу пример. В группе людей, собравшихся вместе, чтобы учиться, женщина вдруг стала проявлять явную неприязнь и даже агрессию по отношению к одному из мужчин. Это выглядело очень странно, так как собравшиеся вместе люди еще совсем не знали друг друга и не успели друг другу чем-нибудь досадить. И только позже выяснилось, что этот мужчина вызвал у нее неосознанные воспоминания о бывшем муже, отношения с которым были очень сложными. Другая женщина как-то рассказывала о ведущей очень интересной и полезной радиопередачи: «В первый раз услышав ее голос и интонации, я решила, что не может она готовить хорошие передачи. Она живо напомнила мне мою мать – авторитарную и негибкую. Осознав, однако, источник такого резкого неприятия, я все же заставила себя прослушать передачу и постаралась быть непредвзятой. В результате я открыла для себя этого прекрасного человека и получила большую пользу от ее лекций».
Кто-то может удивиться: к чему такое отступление. Это не отступление, потому что подобные механизмы переноса и проекции могут работать и по отношению к Богу. Все-таки более всего наши отношения с Богом подобны детско-родительским. Мы – дети Божии. И одновременно одними из самых эмоционально значимых отношений, а в период детства – самыми значимыми, являются наши отношения с родителями. Естественно предположить, что в отношениях с Богом, столь напоминающих детские отношения с родителями, человек может неосознанно переносить на Бога чувства, которые он испытывал к своим родителям, и приписывать Ему черты, характерные для его земных родителей.
Не тут ли причина активного отрицания Бога, а то и прямо какой-то ненависти к Нему, которое иногда встречается? Когда человек прямо-таки страстно свою позицию отстаивает и непримирим к иному мнению, приходит в голову, что у него есть какие-то глубинные личные причины для такого отношения. Конечно, нельзя искать причины активного атеизма только в детских эмоциях по отношению к родителям. Очень часто люди отворачиваются от Бога, чтобы оправдать свой образ жизни, свои грехи. Но и детский протест против родителей или, может, против одного из родителей, вероятно, тоже играет свою роль. Особенно же, если родители верили в Бога.
А люди добрые, живущие вполне по-христиански, но как будто закрытые для веры и возможность существования Бога однозначно отрицающие? Позиция агностика: «не знаю» – совсем другое. И она гораздо честнее и логичнее. Невозможно знать, что Бога нет, это можно только предполагать. Откуда такая уверенность в том, в чем невозможно быть уверенным? Детская неудовлетворенность отношениями с родителями, обида на них, протест, вероятно, тоже могут лежать в глубине такой закрытости сердца для Бога. Ребенок нуждается в любви, но что ему делать, если родители не могут ему дать ее? Закрыв сердце для родителей, неспособных дать необходимую любовь, заботу и принятие, человеку сложно открыть его для Небесного Родителя.
В завершение рассмотрения всех этих сложных и неоднозначных вопросов приведу выдержки из воспоминаний Марины Цветаевой. Посмотрите, как перекликаются ее детские впечатления обделенности любовью и непонятости с представлением о холодном и равнодушном Боге.
Эти отрывки автобиографических рассказов приведены мною просто для того, чтобы еще раз поразмышлять о том, как сильно влияют родители и их отношение к ребенку на то, каким воспринимает он себя, все вокруг и Бога. Восприятие маленькой Мариной своей матери и Бога в чем-то похожи. Она постоянно чувствовала некоторую отстраненность, холодность по отношению к себе со стороны матери, и это формировало соответствующее мироощущение.
Она явно чувствовала себя недолюбленной, непонятой, не принимаемой вполне:
«Мама, кого ты больше любишь: меня или Мусю? Нет, не говори, что все равно, все равно не бывает, кого-нибудь всегда чу-уточку больше, другого не меньше, но этого чу-уточку больше! Даю тебе честное слово, что я не обижусь (с победоносным взглядом на меня), — если — Мусю.
Всё, кроме взгляда, было чистейшее лицемерие, ибо и она, и мать, и, главное, я отлично знали — кого, и она только ждала убийственного для меня слова, которого я, покраснев, с не меньшим напряжением ждала, хотя и знала, что не дождусь.
***
«Красный карбункул, — провозгласила мать. — Что такое „Красный карбункул“? Ну, ты, Андрюша!» — «Не знаю», — твердо ответил он. «Ну, что тебе кажется?» — «Ничего не кажется!» — так же твердо ответил он. — «Но как это может быть, чтобы ничего не казалось! Всегда — кажется! И тебе — кажется! Кар-бун-кул. Ну?» — «Карболка?» — равнодушно предложил Андрюша. Мать только рукой махнула. «Ну, а ты, Асенька? Только вслушайся внимательно: кар-бун-кул. Неужели тебе ничего не представляется?» — «Пред-ставляется!» — слегка преткнувшись, но с большим апломбом выпалила ее любимица. «Ну — что же?» — с страстной жадностью ухватилась мать. «Только не знаю — что!» — с той же быстротой и апломбом — Ася. «Ах нет, Асенька, ты, должно быть, действительно, слишком мала для такого чтения. Мне это дедушка читал, когда мне было уже семь лет, а тебе только пять». — «Мама, мне тоже уже семь!» — наконец не выдержала я. «Ну и что же?» Но не последовало — ничего, потому что я уже опять оробела.
***
«Гм… — и намеренно минуя меня, уже и так же рвущуюся с места, как слово с уст. — Ну, а ты, Ася?» — «Охотник, который ворует гусей, лисиц и зайцев», — быстро срезюмировала ее любимица, все младенчество кормившаяся плагиатами. «Значит — не знаете? Но зачем же я вам тогда читаю?» — «Мама! — в отчаянии прохрипела я, видя, что она уже закрывает книгу с самым непреклонным из своих лиц. — Я — знаю!» — «Ну?» — уже без всякой страсти спросила мать, однако закладывая правой рукой захлопывание книги. «Зеленый, это — der Teufel!» — «Ха-ха-ха!» — захохотал Андрюша, внезапно распрямляясь и сразу нигде не умещаясь. «Хи-хи-хи!» — угодливо залилась за ним Ася. «Нечего смеяться, она права, — сухо остановила мать. — Но почему же der Teufel, а не… И почему это всегда ты все знаешь, когда я всем читаю?!»
А вот каким в детстве ей представлялся Бог и все связанное с Ним. Напомню, что и во взрослом возрасте ей не удалось обрести глубокую веру в Бога. В то время как многие, понимающие неправду и ужас современного им режима, как драгоценность, принесенную из прошлого, хранили в душе веру в Бога, Марина Цветаева по-прежнему Бога рядом с собой не чувствовала. А ведь вера прививалась ей с раннего детства, была важной частью жизни ее родителей… Может быть, и поэтому как раз …
«От священников — серебряной горы спины священника — только затем горы, чтобы скрыть, мне и Бог казался страшным: священником, только еще страшней, серебряной горой: Араратом. И три барана детской скороговорки — «На горе Арарат три барана орали» — конечно, орали от страха, оттого, что остались одни с Богом.
Бог для меня был — страх.
Бог был — чужой, Черт — родной. Бог был — холод. Черт — жар. И никто из них не был добр. И никто — зол. Только одного я любила, другого — нет: одного знала, а другого — нет. Один меня любил и знал, а другой — нет. Одного мне — тасканьями в церковь, стояньями в церкви, паникадилом, от сна в глазах двоящимся: расходящимся и вновь сходящимся — Ааронами и фараонами — и всей славянской невнятицей, — навязывали, одного меня — заставляли, а другой — сам, и никто не знал».
Ну, а подростковый возраст, обычно столь сложный как для самого подростка, так и для окружающих?.. Одни западные исследователи опросили почти 2000 подростков от 13 до 18 лет из верующих семей, чтобы проследить тенденции развития религиозности в этот переломный для ребенка период. Их исследования подтвердили, в общем-то, и так очевидные вещи. Однако теперь о них можно говорить как о статистически доказанных фактах, а не только как интуитивных наблюдениях.
Первое, что обращает на себя внимание, – это общий спад религиозности в подростковый период. Об этом важно помнить родителям, которых пугает некоторая вялость и безынициативность их подросших детей в отношении веры и Церкви. Такая тенденция характерна для подросткового возраста. В этом нет катастрофы. Ведь если для маленького ребенка главным мотивом его поведения, в том числе и религиозного, является одобрение семьи и окружения, то подросток, наоборот, отстраняется от родителей, чтобы искать свои собственные дороги.
Родители, однако, могут как помочь своему ребенку пройти этот период религиозного спада, так и надолго оттолкнуть его от веры. Если до определенного возраста ребенку не только полезен, но необходим родительский контроль (тоже в разумных пределах, конечно), то подростковый возраст – время, когда контроль необходимо сводить до минимума, тем более в такой личной сфере, как вера в Бога. Родителям, возможно, хочется, чтобы их чадо больше молилось, внимательнее относилось к своим грехам, строже соблюдало посты и т.д. Однако время, когда родители могли контролировать этот процесс, уже прошло. Теперь неуместный контроль вызовет только раздражение и желание сопротивляться. Надо ли говорить, как сильно это может отразиться на внешней, а возможно, и внутренней религизности подросшего ребенка.
Интересно и важно, что единственная группа подростков, у которых не происходит религиозного спада и нет особого протеста против родительского контроля, – это те подростки, которые показывают низкий уровень личного религиозного опыта. Иначе говоря, те, для кого религия – больше традиция, чем общение с Богом. Впрочем, если родители будут перегибать палку, то и эти подростки, надо полагать, не станут держаться за традицию, доставляющую им столько неприятностей.
При мудром отношении любящих родителей можно с достаточной степенью уверенности ожидать, что и те, и другие со временем перейдут на новую ступень веры: первые осознанно примут традиции и религиозную практику Церкви, вторые приобретут опыт общения с Богом.
И эти исследования, и просто наблюдения показывают, что подростки из глубоко верующих семей, несмотря на некоторый спад религиозности в этот переломный период, от веры не отворачиваются и из Церкви не уходят. Если такое происходит, то причины, как правило, лежат в отношениях с родителями. Недовольство родителями, раздражение на них перерастает в бунт против их ценностей.
Итак, подведем итоги. Что могут сделать родители, чтобы их выросшие дети не потеряли веру, не отвернулись от Церкви?
- Строго и трезво взглянуть на себя и свои отношения с ребенком. Подобна ли наша любовь к ребенку безусловной любви Божией к людям? Достаточно ли было ребенку любви и заботы? Чувствует ли себя ребенок в семье радостно и свободно? Смогли ли мы обеспечить ему отношения безопасной привязанности, по образу которых он будет строить отношения с близкими и Богом? Именно такие отношения помогут ребенку чувствовать любящего, доброго Бога всегда рядом с собой и в трудные, и в счастливые минуты, как оно и есть на самом деле. (Я не говорю о моментах, когда человек греша сам отворачивается от Бога.)
Если нет или не вполне, то исправить свои ошибки и этим помочь ребенку не поздно и в подростковом возрасте.
- Собственно, это лишь подпункт предыдущего, но все же стоит напомнить отдельно. Чтобы Бог в сознании ребенка, а позже и взрослого не представлялся грозным и непреклонным Судьей, ищущим повода для наказания, но был всепрощающим Отцом, важно минимизировать критику в отношении ребенка и наказания.
- Стараться меньше давить и контролировать подростка в отношении его религиозной практики.
- И, конечно, быть достаточно строгими к себе: не расходится ли наша жизнь с требованиями Церкви?
- Известно также, что негармоничные отношения между верующими родителями препятствует детям воспринимать и усваивать религиозные ценности родителей. Ссоры и борьба родителей между собой однозначно препятствует религиозному развитию их детей. Свою роль тут играет и то, что дети видят расхождение слов и жизни родителей, и то, что дети, любящие обоих родителей, страдают, когда видят их ссорящимися, и то, что раздражение супругов друг на друга часто выливается на детей. Особенно же такая ситуация отражается на мальчиках. Потому ли, что девочек в принципе меньше ругают и наказывают и мальчикам больше достается от раздраженных родителей, или просто они более чувствительны и эмоционально ранимы, но на их поведении и религиозности ссоры родителей отражаются особенно сильно.
И если при всем этом ребенок с детства видит живую веру своих родителей, посещает с ними церковь, слышит от них о Боге, то можно почти не сомневаться, что место для Бога навсегда останется в его сердце. И если даже он и не будет человеком, горящим верой в Бога (родители не могут все решить за ребенка), то уверенность в существовании Благого, Любящего Бога почти наверняка всегда будет с ним.
P.S.
Я специально не стала эту статью перегружать ссылками и неизвестными вам именами, но если кому-то захочется все-таки лично ознакомиться с этой темой, предоставляю список литературы. Правда, большинство статей нелегко будет достать, но при желании можно (через электронные библиотеки западных учебных заведений).
Список литературы
- Ainsworth, M.D.S. Object Relations, Dependency, and Attachment: A Theoretical Review of the Infant-Mother Relationship. Child Development, Vol. 40. 1969. p. 969-1025.
Ainsworth, M.D.S., Blehar, M.C., Waters, E., & Wall, S. Patterns of attachment: A study of the strange situation. Hillsdale, NJ: Erlbaum1978 - Andreas Birgegard , Pehr Granqvist. The Correspondence between Attachment to Parents and God: Three Experiments Using Subliminal Separation Cues// Personality and Social Psychology Bulletin. Vol 30 (No 9). September 2004. p. 1122-1135
- Bowlby, J. Attachment and Loss: Vol. 1: Attachment. London: The Hogarth Press and the Institute of Psycho-Analysis, 1969.
- Bowlby J. Attachment and Loss: Vol. 2: Separation: Anxiety and Anger. London: Hogarth Press, 1973.
- Buri J. R., and R. A. Mueller. Psychoanalytic theory and loving God concepts: Parent referencing vs. self-referencing// The Journal of psychology. Vol. 127. 1993. p. 17-27
- John J. Cecero, Talia S. Marmon , Mark Beitel , Aida Hutz and Christine Jones. Images of mother, self, and God as predictors of dysphoria in non-clinical samples//Personality and Individual Differences. Vol. 36 (No 7). May 2004. p.1669-1680.
- Simone A. De Roos, Siebren Miedema and Jurjen Iedema. Attachment, Working Models of Self and Others, and God Concept in Kindergarten//Journal for the Scientific Study of Religion. Vol. 40(No. 4) December 2001. p. 607-618
- Jane R. Dickie, Amy K. Eshleman, Dawn M. Merasco, Amy Shepard, Michael Vander Wilt and Melissa Johnson. Parent-child relationships and children’s images of God// Journal for the Scientific Study of Religion. Vol. 36 (No.1). March 1997. p. 25-43
- Jane R. Dickie, Amy K. Eshleman, Dawn M. Merasco, Amy Shepard, Michael Vander Wilt and Melissa Johnson. Mother God, father God: Children’s perceptions of God’s distance// International Journal for the Psychology of Religion. Vol. 9 (No 2). 1999. p.139 – 146.
- Jane R Dickie, Lindsey V Ajega, Joy R Kobylak, Kathryn M Nixon. Mother, Father, and Self: Sources of Young Adults’ God Concepts//Journal for the Scientific Study of Religion Vol.45 (No 1). March 2006. p. 57-71.
- Joseph A. Erickson. Adolescent Religious Development and Commitment: A Structural Equation Model of the Role of Family, Peer Group, and Educational Influences//Journal for the Scientific Study of Religion Vol. 31(No. 2) June 1992. p. 131-152
- Douglas Flor, Nancy Flanagan Knapp. Transmission and transaction: Predicting adolescents’ internalization of parental religious values// Journal of Family Psychology, Vol 15(4), Dec 2001, 627-645.
- Enrico Gnaulati and Barbara J. Heine. Parental bonding and religiosity in young adulthood//Psychological Reports Vol. 81(No 3, part 2).1997.p.1171-74.
- Pehr Granqvist. Religiousness & perceived childhood attachment: On the question of compensation or correspondence// Journal for the Scientific Study of Religion Vol.37 (No 2) June1998. p.350-367.
Pehr Granqvist and Berit Hagekull. Religiousness and Perceived Childhood Attachment: Profiling Socialized Correspondence and Emotional Compensation// Journal for the Scientific Study of Religion. Vol. 38(No 2) June 1999. p. 254-273. - Pehr Granqvist, Cecilia Ljungdahl, Jane R. Dickie. God is nowhere, God is now here: Attachment activation, security of attachment, and God’s perceived closeness among 5 — 7-year-old children from religious and non-religious homes// Attachment & Human Development. Vol. 9 (No 1). 2007. p. 55 – 71.
- Bradley R. Hertel and Michael J. Donahue. Parental Influences on God Images among Children: Testing Durkheim’s Metaphoric Parallelism//Journal for the Scientific Study of Religion
Vol. 34 (No. 2) June, 1995. p. 186-199. - Hugh Lytton. Observation studies of parent-child interaction: A methodological review// Child Development. Vol. 42 (No 3) September 1971.p. 251-284.
- Hart M. Nelsen. Gender Differences in the Effects of Parental Discord on Preadolescent Religiousness// Journal for the Scientific Study of Religion. Vol. 20 (No. 4) December 1981.p. 351-360
- Hart M. Nelsen, Neil H. Cheek, Jr. and Paul Gender Differences in Images of God Au//Journal for the Scientific Study of ReligionVol. 24 (No. 4) December 1985. p. 396-402
- Lee A. Kirkpatrick and Phillip R. Shaver. Attachment Theory and Religion: Childhood Attachments, Religious Beliefs, and Conversion// Journal for the Scientific Study of Religion Vol. 29 (No. 3) September 1990. p. 315-334.
- 21. Lee A. Kirkpatrick and Philip R. Shaver. An Attachment-Theoretical Approach to Romantic Love and Religious Belief// Personality and Social Psychology Bulletin. Vol. 18 (No. 3). June 1992. р. 266-275.
- 22. Angie McDonald, Steve Allison, Richard Beck and Larry Norsworthy Attachment to God and parents:testing the correspondence vs. compensation hypotheses// Journal of Psychology and Christianity. Vol. 24. (No. 1). 2005.p.21-28.
- MacDonald P.. Birth order and religious affiliation//Developmental Psychology. Vol. 1(No 5), September 1969. P. 628
- Raymond H. Potvin. Adolescent God Image // Review of Religious Research
Vol. 19(No. 1). Autumn, 1977. p. 43-53. - Raymond H. Potvin and Douglas M. Sloane. Parental Control, Age, and Religious Practice// Review of Religious Research. Vol. 27 (No. 1) September 1985. p. 3-14
- Vassilis Saroglou and Laure Fiasse. Birth order, personality, and religion: a study among young adults from a three-sibling family// Personality and Individual Differences Volume 35 (No. 1). July 2003. p. 19-29.
- C. G. Schoenfeld. God the Father – and Mother: Study and Extension of Freud’s Conception of God as an Exalted Father// American Imago. Vol.19. 1962. p. 213-234.
- Douglas M. Sloane and Raymond H. Potvin. Age Differences in Adolescent Religiousness// Review of Religious Research. Vol. 25(No. 2) December 1983. p. 142-154.
- Antoine Vergote, Alvaro Tamayo, Luiz Pasquali, Michel Bonami, Marie-Rose Pattyn and Anne Custers. Concept of God and Parental Images //Journal for the Scientific Study of Religion Vol. 8 (No. 1) Spring, 1969. p. 79-87.
- Antoine Vergote, Alvaro Tamayo (editors) The Parental Figures and the Representation of God. New York, The Hague, 1980.