- Равелин
- Ужин у архиерея
- Любовь к авиации
- Печное дело
- Строители
- Дрова
- Пшеница золотая
- Крестины
- Пчелы
- Письма к лешему
- Волки
- Лютый
- Далеко от Венеции
- Долг
- Летят утки
- Александр
- «Святое дело»
- Поминки
- Мусульманин
- На крыльце
- Соборование
- Крест
- Земля и небо
- Кошка
- Старшой
- Переправа
- Кабаны
- Милиционер
- Райские хутора
- Коровы
- За что?
- Власть
- Медведи
- День рыбака
- Учительницы
- Кардан
- Праздник
- Лодки
- Елизавета
- Ракетчики
- Иордань
- Лесная пустынь
- Новая Москва
- Доктор философии
- Письма митрополита
- Африканский брат
- Три дня геополитики, или Совсем немного геополитики
- Ночная служба
- Дикий Запад
- Дахау
- Неслучайность всего
- День медика
- Сила немощи
- Святой
- Одна забота
- Указание
- Овсяное печенье
- Интенданты в ночи
- Авария
- Новый ревизор
- Карцер
- Медаль
- Великая формула
- Три рыбы от святителя Николая
- Освящение
- Разве мальчик виноват?
- Высоты большой науки
- Тоскующие по небесам
- Бизон и Фуфунчик
- Ручеек
- Иеромонах Севастиан
- Свет
- Три главных счастья
- Несокрушимая и легендарная
- Счет
- Уездный чудотворец
- Великая тайна войны
- «Ехал я из Берлина…»
- Лестница
- Западная окраина
- За тенью
- Должник
- Первые послевоенные
- Туда и обратно
- Венец творенья
- Царственная
- Новоселки
- Наводнение
- Лаврюха обыкновенный
- На овсах
- Дядя Вася
- Шел третий день…
- Охотники
Власть
Он был потомственным вздымщиком, то есть так же, как и его родители, добывал сосновую смолу — живицу. Сейчас эта отрасль, как и многие другие полезные для страны занятия, в полном разорении, а прежде — процветала. Из живицы готовилась канифоль, которой, известно, натирались смычки для игры на скрипках, виолончелях и контрабасах и которая, кроме того, нужна для паяльного дела. Однако не эти обстоятельства возводили живицу в разряд стратегического сырья — было у нее и еще какое-то предназначение. Не случайно день ото дня потребность в ней возрастала: это уж явно не от того, что граждане достославного Отечества бросились что-то паять или осваивать смычковые инструменты. Да потом, один наш район ежегодно давал столько продукта, что всем музыкантам земли до Второго пришествия свои смычки мазать — не перемазать. Думается, и паяльщикам бы хватило.
Работа эта не легкая: с весны до поздней осени вдали от дома, в лесу, жилье — вагончик, дощатый сарай или еще какая-нибудь времянка. Впрочем, вздымщики — как люди довольно самостоятельные — резонно ставили себя несколько выше подневольных колхозников. Те, правда, отвечали взаимностью, считая лесных людей дикарями. И тоже резонно.
Однако для человека, который и ходить-то научился, перебираясь за родителями от сосны к сосне, дело это вовсе не казалось тяжелым. И он усердно трудился, зарабатывая такие деньги, какие в те времена мог получать разве что генерал. При этом он был еще охотником — грамотным и выносливым — и легко добывал разного зверя. Участок его находился километрах в десяти от села, и, значит, можно было время от времени наведываться домой для перемены белья и для продолжения рода: парой детишек он тогда и обзавелся.
Житие его произвело впечатление на заезжего корреспондента, и в каком-то столичном журнале появился небольшой очерк, которому впоследствии суждено было исподволь, незаметно сыграть важную роль в судьбе вздымщика. Когда освободилась должность мастера, дирекция, поразмыслив, остановила свой выбор на журнальном герое. И с этого времени жизнь его пошла по иному пути.
Власть может принести пользу только тогда, когда властитель воспринимает ее как служение, то есть — как сплошной долг и безоговорочную ответственность, а если видит прежде всего права, это погибель для него самого и трагедия для подвластных.
Новоявленный мастер не выдержал искушения: вздымщики стали страдать от его придирок, издевок… Вдруг он заболел: любая пища вызывала у него такие сильные боли в животе, что он вынужден был совсем отказаться от еды, обессилел, слег. Поговаривали уже о печальном исходе. Позвав одного из вздымщиков, мастер испросил у него прощения и велел передать остальным, что виноват перед ними.
Свезли в Москву, обследовали, оказалось, что все не так уж и страшно, однако понадобилось редкое и дорогое лекарство. Внезапно оно обнаружилось у моего приятеля: кто-то по ошибке привез из-за границы это ненужное ему снадобье вместо другого, действительно необходимого. Приняв подаренное лекарство, мастер почувствовал себя столь замечательно, что тут же объелся. А на другой день потребовал выпивки.
Вернувшись на работу, смягчился, но ненадолго: к этому времени ушел на пенсию директор участка, и высшее смоляное начальство подняло молодого мастера на новую должность. Тут он набросился на людей с новой, доселе невиданной, силой: теперь страдали не только вздымщики, но и трактористы, шофера, рабочие и даже сторож… Кого-то он уволил, не дав доработать полгода до пенсии; другого, отпустив по официальному заявлению на похороны, обвинил в прогуле, а бумажку сжег; а уж всяких вымогательств было не счесть. Друзья напоминали ему о прошлой болезни, о выздоровлении: люди нецерковные, они тем не менее легко угадывали за этими событиями и наказание, и прощение…
Однако он слышать ничего не хотел:
— Пусть знают, кто здесь хозяин! — и все.
Но самым нелепым самодурством было, пожалуй, истребление глухариных токов: если по какой-либо причине весеннюю охоту не открывали, директор приказывал вырубить все деревья на очередном глухарином току.
— Пусть знают, кто здесь хозяин!
Зимой получили новую машину — «Урал». Ехали по узкой лесной дороге, чищенной бульдозером: мотор заглох, — вероятно, капля воды, попавшая в топливо, замерзла, и кристаллик льда перекрыл бензопровод. Директор открыл крышку капота, встал на бампер и, взяв бутылку с бензином, начал понемножечку вливать горючее непосредственно в карбюратор. Плеснет: грузовик проедет метров десять-пятнадцать и остановится, — так и двигались… И тут из-за поворота навстречу им выехал лесовоз…
Склонившийся над мотором директор был по пояс расплющен между двумя радиаторами. Он умирал… Но: «Хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися, и живу быти ему: и яко семьдесят седмерицею оставляти грехи», — лесному тирану вновь была предоставлена возможность покаяния. Шофер лесовоза сказал, что в поселок, из которого он только что выехал, по неведомой необходимости прилетел вертолет. Успели. Доставили в большой город. Сделали операцию.
Придя в сознание, он попросил карандаш, бумагу и написал покаянное письмо своим подчиненным…
Возвратился он лишь через год. Ходил с палочкой. К этому времени смоляная отрасль пришла в упадок, а потом и вовсе прекратила существование, так что лес до последней сосеночки распродали…
Бывший директор получает пенсию по инвалидности и сидит дома. Когда опрокинет стопочку-другую и третью, любит порассуждать:
— Зря, — говорит, — стратегическое производство угробили. Это все — правители наши: над народом, как хотят, измываются, на страну — наплевать, и откуда только такая сволочь берется?..
Комментировать