Привычка и традиция

Епископ Афанасий, несомненно, был традиционалистом и стремился без особой нужды не разрушать устоявшиеся нормы жизни церковных людей. Так, например, он резко отрицательно относился к тому, чтобы священнослужители стригли волосы. В начале XX века священнослужители носили длинные волосы, которые можно было заплетать в косичку. Однако в советское время традиционный облик священника претерпел изменения. Епископ Афанасий, который и в тюрьмах прилагал максимум усилий для того, чтобы избежать стрижки, не одобрял короткой прически священников. Однако он четко осознавал, что вопросы вроде стрижки волос являются делом традиции, а не церковного вероучения. Такие вопросы могли стать темой для мягкого спора, а не для грозных обличений. В этом отношении очень интересна его переписка с преподавателем Ставропольской духовной семинарии Д.П. Огицким, который не видел в коротких волосах священнослужителей ничего страшного.

Из письма епископа Афанасия проф. Д.П. Огицкому:

«Хотелось бы мне знать, как именно Вы рекомендовали своим ученикам устраиваться с волосами, когда они (конечно, ученики, а не волосы) станут священниками. Ведь если говорить о острижении священниками волос, имея в виду древнюю практику, то надо непременно требовать, чтобы сверху выстригать гуменце, или плешь, и уж тогда только подстригать волосы в кружок, чтобы они изображали «венец»... Едва ли на это пойдут модные современные батюшки?...»¹⁴⁵

Из ответного письма Д.П. Огицкого:

«Святые отцы обрезали и выметали их вместе с мусором, как мы это делаем с обрезанными ногтями или шелухой от семечек. У нас же, в религиозном сознании большинства, иерейский волос превратился в святыню, в непременное условие благодатности, в нечто почти столь же обязательное, как антиминс. Разве эта скверная бабья басня не унижает нашу веру? Мы с о. Михаилом¹⁴⁶ никогда не были сторонниками франтовства, светскости, «скобления рыл» (сам о. Михаил носит длинную бороду), но мы всегда были противниками карикатурной волосатости, непомерной, продиктованной суеверными, не церковными представлениями об обязанностях священника, и приносящей несомненный вред церковному делу. Вы скажете, что сердцу посетителей церкви мил традиционный облик батюшки, у которого железо никогда не всходило на голову. Да это так. Большинство прихожан любит своего батюшку вместе с его грязными ногтями и нечесаными косичками. Но не следует ли смотреть на вещи шире? Во-первых, не все посетители церкви являются волосопоклонниками. А главное, может ли такой традиционного типа священник быть чем-то большим, чем требоисправителем, может ли он быть апостолом? Ведь внешность влияет и на поведение, и на самую психологию человека. Зарастать волосами – это все равно что уходить куда-то в дупло. Можно ли себе представить апостола Павла с длинными женскими волосами? Волосатость, даже благородная, если только она непомерная, отпугивает от священника многих, изолирует его. А что говорить про неблагообразную? Я наблюдаю ее на улицах и на железных дорогах во время своих путешествий и знаю, какой это ужас. Вы, может быть, скажете: по внешнему виду встречают, а по уму и по проповедуемому учению провожают. А я на это сказал бы: до ума и до учения доберутся, может быть, единицы, а большинство при виде такой, вызывающей содрогание, неряшливой фигуры получит такую крепкую зарядку отвращения, что у них навсегда, на всю жизнь пропадет всякое желание интересоваться внутренним содержанием религии, неразрывно связанной с такими формами. Вы, дорогой Владыко, конечно смотрите на это по-другому – глазами епископа и монаха, которому не приходится запросто расхаживать по улице и сливаться с толпой. А я нахожусь в другом положении, и вижу вещи с другой стороны, и мне кажется, что, чтобы сделать правильный вывод, надо учесть и то и другое. Чехов говорил: «В человеке должно быть все прекрасно». Мне кажется, и в Церкви должно быть все прекрасно, и внешность священнослужителя тоже. И зачем лишний повод для поругания Церкви? И если канонические правила не запрещают священнику брать в руки ножницы (Трульск. 21,42), то их и не надо бояться. Что же касается подробностей, какой длины должны быть волосы, то это вопрос уже второстепенный. В общем, я за длинные волосы, но не непомерно длинные. А «венец»? Венец никогда прямо не предписывался, и воскрешать традиции надо с разбором»¹⁴⁷.

Этот спор разрешила сама жизнь. Н.В. Тропани в своих мемуарах вспоминает о приезде в гости к епископу Афанасию молодого коротко остриженного священника. Молодой иерей произвел на Владыку хорошее впечатление, однако после его ухода он высказал сожаление по поводу остриженных волос. Прошло некоторое время, и епископ Афанасий узнал, как этот священник под видом родственника посещал в больнице умирающую женщину, исповедовал и причащал ее. Совершение религиозных обрядов в медицинских учреждениях было строжайше запрещено, и навещать больных мог лишь священник, во внешнем виде которого не было ничего, что бы обращало на себя внимание. Узнав об этом эпизоде, епископ Афанасий признал свою неправоту: «Я беру свои слова назад, – сказал он. – Отсутствие волос дает возможность батюшке проникать в больницу и напутствовать умирающих...»¹⁴⁸

Точно так же владыка не требовал, чтобы все церковные женщины ходили непременно в платках. По свидетельству Н.А. Пазухиной, которая помогала епископу Афанасию вычитывать корректуры его работ, из москвичек к нему никто не ездил в платочках, а только в беретах пли шляпках, и он считал это вполне естественным¹⁴⁹.

В случаях, когда благочестивая традиция вела к разрушению существенных особенностей богослужения, епископ Афанасий становился противником этой традиции. Гак. например, он не признавал стояния во время богослужения на коленях, кроме моментов, специально предусмотренных Уставом. Он говорил, что человек должен предстоять пред Лицом Божиим, как сын перед Отцом, почтительно, без дерзости, но не как раб. В особо важных местах богослужения следует класть земные поклоны, а не стоять на коленях.