Человек из прошлого

Церковный историк М.Е. Губонин, навестивший епископа Афанасия в 1958 году, сравнивал владыку с епископами-изгнанниками времен Вселенских соборов. «Глядя на него. – писал Губонин, – представляешь себе наглядно ту отдаленную эпоху догматических и иконоборческих смут в Византии, когда отправленные в отдаленные ссылки молодые святители и монахи – ревнители чистоты Православия, забытые всеми, – через десятилетия, как выходцы с того света, представали пред глазами новых поколений древними старцами, убеленными сединами и с трясущимися руками, но с несокрушимым сильным духом и по-прежнему пылающей пламенной верой в свои незыблемые убеждения, в жертву которым они с такой готовностью принесли вею свою тягостную изгнанническую жизнь»¹⁵⁰.

Несмотря на то, что епископ Афанасий не имел поражений в правах, власти относились к нему с большим недоверием. Он не был реабилитирован, хотя и вызывался на допрос в связи с пересмотром одного из дел, по которому был когда-то осужден. 28 февраля 1958 года прокурор Владимирской области писал, что, поскольку более 30 лет назад епископ Афанасий не скрывал, что у него как «человека верующего и служителя Церкви пет и не может быть солидарности с воинственно безбожнической властью в вопросах его религиозного упования и религиозного служения»¹⁵¹, приговор был вынесен справедливо и оснований для реабилитации нет. В хрущевские времена реабилитировали в первую очередь бывших советских и партийных функционеров, арестованных во время партийных чисток. Служители Церкви по-прежнему оставались врагами, в правильности осуждения которых власти не сомневались.

По горькой иронии судьбы, больше всего на свете любящий церковное богослужение, епископ Афанасий не имел возможности служить в храме. В Петушках была церковь, которую епископ Афанасий посещал, но служить в ней без особого разрешения светских властей он не мог. Епископ Онисим (Фестинатов) пытался добиться для епископа Афанасия разрешения хотя бы изредка совершать богослужение в местном храме – без молящихся и при закрытых дверях. Ответ всесильного чиновника казался издевательством: служить в запертом храме разрешалось, но только иерейским, а не архиерейским чином. Владыка недоумевал, какое это может иметь значение при полном отсутствии молящихся, но от такого разрешения предпочел отказаться. Он служил дома, в своей келии, неукоснительно следуя предписания Типикона, хотя нередко по нездоровью приходилось служить сидя, а то и лежа.

Несколько раз владыке удавалось посещать столь любимую им Троице-Сергиеву лавру. После этих поездок к радости примешивалась печаль. Как это ни странно, но посещения Лавры наводили на мысли об обмирщении церковной жизни. «Был недавно в .Лавре и служил там, – пишет епископ Афанасий после своей первой поездки. – Утешился после почти 30-летнего перерыва, но больше огорчился... Есть Лавра, и, в существе, нет Лавры»¹⁵². «Теперешние порядки совсем не те, что были раньше, – пишет он в другом письме. – Прежней Лавры –Лавры наших дней, Лавры Филаретовой нет. Много эффектов показных, но того, что привыкли мы находить в монастырях, – нет; нет даже истового монастырского богослужения... Оно торжественно, величественно, показательно, но того, что хотелось бы видеть в обители, – того нет. Грустно, больно, тяжело. <...> Что предвещает нам, что предвещает родине, что предвещает святой Церкви забвение и игнорирование священных традиций даже в .Лавре Сергиевой?»¹⁵³ В апреле 1957 года, когда из-за болезни отменилась поездка владыки в Лавру, он пишет, что Господь спас его от искушения, поскольку из рассказов очевидцев он узнал, об уставных нарушениях во время того богослужения, на которое не попал.

В 1958 году праздновалось 850-летие города Владимира и уполномоченный Комитета по делам религий скрепя сердце разрешил епископу Афанасию принять участие в праздничном богослужении, поставив условие, чтобы после службы он никого не благословлял, а сразу же сел в машину и уехал. Выполнить это условие не удалось, поскольку Владимир хорошо помнил владыку и толпы людей буквально кинулись к нему, прося благословить. Совместное богослужение в древнем Успенском соборе, во время которого епископ Афанасий сослужил епископам Онисиму (Фестинатову) и Пимену (Извекову) – в будущем Патриарху Московскому – развеяло слухи о том, что владыка не признает Московскую патриархию. «Я особенно радуюсь тому, – писал в этой связи епископ Афанасий епископу Онисиму, – что мое сослужение с Вашим Высокопреосвященством должно теперь рассеять совершенно неосновательное мнение некоторых ревнителей, имеющих ревность не по разуму, которые, уклоняясь от посещения православных храмов, состоящих в ведении Московского Патриарха, оправдывают свое уклонение тем, что и епископ Афанасий не служит в храмах якобы потому, что считает их неправославными. Теперь эта неправда опровергнута со всей очевидностью»¹⁵⁴.

Однако несмотря на ту радость, которую давало епископу Афанасию служение в древних храмах, около мощей почитаемых им святых, он чувствовал, что физические силы его тают, и па то. чтобы совершать дальние поездки регулярно, сил не остается. Последние годы своей жизни владыке пришлось ограничиться келейным богослужением, в чем, впрочем, были и свои преимущества. И дело было не только в так огорчавшем епископа Афанасия повсеместном сокращении церковных служб. Только в собственной келии было можно, например, молиться перед аналойной иконой, на которой была изображена царская семья и патриарх Тихон, горячим почитателем которых был владыка. Только в пространстве, лишенном посторонних глаз и ушей, можно было каждый год 7 и 8 ноября (советские праздники, посвященные Октябрьской революции) проводить в строгом посте и молитве за Россию.