Свое и чужое

В 1960 году председателем Отдела внешних церковных сношений – внешнеполитического ведомства Московской патриархии – стал епископ Подольский Никодим (Ротов). С его именем связывают начало активных контактов Московской патриархии с неправославными церквями. В марте 1960 года Синод принял постановление о вступлении Русской Православной Церкви во Всемирный совет церквей. Активно дискутировался вопрос об участии наблюдателя Московской патриархии на Втором Ватиканском Соборе¹⁵⁵.

Православные верующие относились к расширению экуменических контактов достаточно настороженно. Это объяснялось многими причинами. Информация о жизни неправославных христианских церквей была крайне скудной. Малодоступная дореволюционная литература носила в основном полемический характер, а советские публикации давали любым религиозным организациям исключительно негативную оценку. Единственной работой на русском языке, посвященной истории экуменического движения, была до сих пор неопубликованная диссертация Е.А. Карманова, защищенная в Ленинградской духовной академии в 1958 году.

Другой причиной негативного отношения верующих к экуменическим контактам было постоянное подозрение, что эти контакты осуществляются по прямому указанию властей и решают политические, а не церковные задачи. Верующие подозревали, что церковь выходит на международную арену лишь для того, чтобы доказать властям свою полезность. Действительно, участие в межцерковных встречах и конференциях заметно укрепляло положение Московской патриархии внутри страны¹⁵⁶. Это давало основания рассматривать международные, и в частности, экуменические контакты как политическую игру, поэтому многие верующие не считали нужным задумываться о богословских и экклесиологических проблемах экуменизма.

Между тем руководители Московской патриархии, расширяя свое участие в межхристианском диалоге, руководствовались не только политическими мотивами. Вот как сформулировал свою позицию по этому вопросу митрополит Никодим (Рогов): «В пашем современном мире агрессивного атеизма различия между христианами гораздо меньше того, что объединяет их в противостоянии материализму и атеизму, и мы должны подчеркивать нашу общность, а не противоречия»¹⁵⁷.

Как же относился к этой непростой проблеме епископ Афанасий? Можно было бы предположить, что традиционалист и строгий уставщик, для которого, по его собственному признанию, из двух слов «христианин» и «православный» милее и дороже было второе¹⁵⁸, окажется непримиримым противником межцерковного диалога. Однако здесь снова проявилась способность владыки отличать ложь политических деклараций от реальных церковных проблем.

Еще летом 1918 года иеромонах Афанасий, в числе других 35 членов Поместного Собора, подписал заявление о необходимости сформировать специальный соборный отдел, который бы занялся обсуждением вопросов, касающихся соединения христианских церквей. «Освященный Собор Православной Русской Церкви, собравшийся и работающий в таких исключительно тяжелых для всей христианской Церкви условиях, когда волны неверия п безбожия грозят самому существованию христианской Церкви, взял бы на себя огромную ответственность перед историей, если бы не поднял вопроса о соединении христианских церквей и не дал бы этому вопросу соответствующего направления в тот момент, когда огромная опасность со стороны неверия и безбожия угрожает не одному какому-либо христианскому исповеданию, а всему христианству»¹⁵⁹.

После Собора епископ Афанасий долгое время не соприкасался с этими проблемами, если не считать, конечно, того трагикомического факта, что в 1936 году он был приговорен к пяти годам лагерей за связь с Ватиканом. «У меня. – писал епископ Афанасий в этой связи, – не было ни одного знакомого не только католического священника, но и рядового католика. Я много позднее завел такие знакомства в Мариинском пересыльном пункте, а потом в Дубравлаге»¹⁶⁰. (Выше уже говорилось о негативной реакции владыки на насильственное присоединение к Православной Церкви западно-украинских униатов¹⁶¹). Однако он, несомненно, следил за началом межхристианского диалога. Вскоре после того, как папский престол занял Иоанн XXIII, епископ Афанасий писал П.Н. Свитскому о том, что Рим ищет путей сближения: «Я слышал, – писах владыка, – что новый папа ищет путей сближения. Дай Бог! Но нам по отношению к ним нужно быть всегда начеку, надо быть хорошо оснащенным па случай всяких встреч и разговоров»¹⁶².

Основным делом, которому владыка посвятил последние годы жизни, было упорядочение богослужебной практики (мы еще будем говорить об этом), а также подготовка церковных календарей и практических пособий для священнослужителей. Епископ Афанасий считал необходимым помещать в этих изданиях материал, касающийся других христианских церквей. «У нас все крепче устанавливаются связи и с англиканами, и с протестантами, и с католиками, – писал он ответственному секретарю журнала Московской патриархии. – Как важно было бы в знак наших добрых отношений поместить в нашем Календаре хотя бы краткие сведения об их праздниках»¹⁶³.

По той же причине он считал необходимым поместить в конце готовящейся к изданию книги «Богослужебные указания» специальный «Чин моления за усопших инославных». Епископ Афанасий писал, что перед революцией такой чин был составлен и подготовлен к изданию митрополитом Сергием (Страгородским), однако из-за начавшейся революции публикация его не состоялась¹⁶⁴. В одном из писем епископ Афанасий обосновывает необходимость публикации этого чина и рассказывает о подобном чине, составленном в Париже священником и философом Сергием Булгаковым. «От бывших в эмиграции я слышал: в Париже была чета евреев, искренно вознамерившихся принять православие. Но один из супругов, не успев принять крещения, скончался. В утешение оставшемуся в живых и ставшему христианином, протоиерей о. Сергий Булгаков составил специальный чин на этот случай, использовав, между прочим, заупокойные молитвословия еврейского ритуала. Этот чин был одобрен митрополитом Евлогием.»¹⁶⁵

Большая часть жизни епископа Афанасия пришлась на эпоху «железного занавеса», когда информация о том, что происходит за пределами СССР практически не поступала. Поэтому у него почти не было личного общения с инославными. Однако он живо и радостно реагировал, когда видел реальное взаимопонимание людей, принадлежащих к разным культурным традициям. «А видали ли Вы роскошный альбом «Древнерусские иконы» из серии ЮНЕСKO «Мировое искусство»? – спрашивал он П. Савицкого. – Какое понимание православия и православной иконы <продемонстрировал> вернее всего неправославный Отто Демус в своей вступительной статье!»¹⁶⁶