Характеристика Хамитов и их религий, которую делает Грау¹¹⁸

Хамитическая раса достигла гражданственности раньше двух других рас, и гражданственность ее была по преимуществу реалистическая и материальная. Задолго до возникновения семитических и иафетических государств уже существовали большие нации хамитического происхождения. Мысль о всемирном государстве возникла в Вавилоне, где господствовали Хамиты. Этой расе свойственна необычайная способность к политической организации. Пример чрезвычайной долговечности хамитических государств представляет Египет. Произведения преимущественно материальной культуры великих хамитических государств поистине удивительны. В каких громадных размерах производилось земледелие в Вавилоне и Египте! Из Вавилона распространилась по всему древнему миру система мер и весов. Вавилонское деление суток на часы и часа на минуты удержалось до нашего времени. В Вавилоне же получил начало алфавит и оттуда был заимствован Финикиянами. По архитектурным произведениям Египет превзошел все хамитические государства: там с массивностью пирамид соперничает величие и красота храмов. Но эти здания суть не более как небольшие остатки чрезвычайно разнообразной и высокой культуры, которые постепенно открывает наука египетских древностей. У Финикиян нам бросается в глаза необыкновенное развитие мореплавания, торговли, колонизации; также земледелие у них и у Карфагенян находилось на высокой степени совершенства. Грау приводит краткую характеристику хамитической культуры из сочинения барона Экштейна: Questions relatives aux antiquités des peuples Sémit. et caeter. Вот более крупные проявления этой культуры: наука и промышленность, земледелие и геометрия, орошение полей и осушение болот, построение храмов и алтарей, городских стен и улиц, прокладка древних всемирных дорог, астрономия, знание священных и светских времен года, календари, система мер и весов, торговля и мореплавание, искусства и ремесла.

Мы могли бы уже считать за вероятное, говорит Грау, что такое необыкновенное развитие материальной культуры у Хамитов не могло не иметь влияния на их религию, но есть и доказательства этого предположения. У хамитических народов: Вавилонян, Египтян, Финикиян, священная литература совершенно особенного рода. Между тем как у Семитов и Арийцев священная литература вообще возвышает человека над его земными стремлениями, имеет целью соединить его с Божеством – преимущественно посредством жертвенного культа, – у Хамитов, напротив, материальные побуждения человека почитаются за божественные, и, таким образом, в известной мере сама материальная культура становится религией. Священные книги Хамитов не имеют идеального характера, который свойствен даже языческим Арийцам. Моверс, барон Экштейн и Ренан говорят то же самое. Правда с первого раза может показаться, что Хамиты ставили в тесную связь религию с материальной культурой потому, что они были религиозны, что они каждую вещь, и каждое свое действие освящали религиозным обрядом. Но если посмотреть на дело ближе и в связи с характером хамитической религии, то, напротив, окажется, что у Хамитов религия служила их материальным и мирским стремлениям вместо того, чтобы господствовать над ними и ограничивать их. Если Платон Грекам приписывает любознательность, а Финикиянам и Египтянам корыстолюбие, то мы имеем право сказать, что религия Хамитов была слугой их корыстолюбия и их материализма.

Основная черта хамитических религий, которая кладет на них особенный отпечаток, есть половой дуализм божества. Этот дуализм нужно отличать от более нравственного дуализма персидской религии, в основании которого лежала противоположность света и тьмы, добра и зла. Иное – половой дуализм в хамитических религиях. Правда, и Арийцы, и другие народы половое различие переносили на божество, но у Хамитов это различие было принципом развития религии, чего нет у других народов. В хамитическом энотеизме божество, может быть, представлялось андрогином, мужско-женским существом, а потом из этого существа образовались, по представлению Хамитов, два божества: мужеское и женское. Аналогию для такого представления Хамиты могли найти в самой природе, которая проявляет единство, разделяющееся на две половины: небо и землю. Хамитический политеизм есть только раскрытие представления о божестве, как состоящем из мужской и женской половин.

Это можно видеть прежде всего в египетской религии. У Египтян это представление о божестве выражается в мифе об Озирисе и Изиде. По мнению Лепсиуса, прежде Фив и Мемфиса был в Верхнем Египте город Тис или Фис, древнейшее местопребывание и колыбель всех царских родов, из которого потом образовался новый город Абидос. В этом то Фисе, а потом Абидосе, был самый древний и самый знаменитый местный культ Озириса. Поэтому нужно предположить, что этот культ древнейшей столицы Египта очень рано распространился по всему Египту. Кроме того, Геродот часто говорит, что Озирис и Изида были единственными богами в Египте, которых почитали все Египтяне. Широко разветвленные и имевшие множество значений формы мифа об Озирисе, единственного значительного мифа Египтян, указывают на раннее происхождение и особенное положение культа этого бога между прочими культами. К Озирису и Изиде относились близко или отдаленно все мистерии, которые совершали под различными именами в разных местах Египта. Диодор свое замечание, что Египтяне первоначально почитали только двух богов, солнце и луну, первое в Озирисе, а вторую в Изиде, без сомнения, заимствовал из мифологического сочинения Мането. Лепсиус приходит к заключению, что культ солнца был первоначальным национальным культом Египтян, даже, может быть, был национальным наследием всего хамитического племени, и что в местном культе Озириса в Фисе и Абидосе нужно признать самое раннее мифологическое выражение этого культа.

От культа солнца нельзя отделять культа луны, как супруги бога солнца. В развитии Озирисова мифа именно и высказывается то, что в египетском религиозном воззрении половой дуалиэм есть основной принцип. Представление о божестве мужском и женском, впрочем, не связывалось необходимо с солнцем и луной, но приурочивалось и к другим силам природы. Так, позднее Египтяне под Озирисом разумели – Нил, а под Изидой – оплодотворяемую им почву. Точно так же у Финикиян и Сирийцев впадение реки в море представлялось под образом союза Адониса с Афродитой, между тем как сначала у этих народов Адонис означал солнце. Небо почиталось мужским, творящим началом, в соответствие ему земля представлялась потенцией, способной зачинать и рождать.

У двух других хамитических народов, на которые в настоящем случае нужно обратить особенное внимание, – Финикиян и Вавилонян, – древнейшим божеством был Bel, El, Belitan. Это тоже, что Сатурн. Это хамитический перво-бог, который в своих странствованиях по направлению от востока к западу основывает хамитические царства. По верованию Финикиян, он основал их древнейшие города Библ и Бериф. По верованию Вавилонян, он выходит из Вавилона, завоевывает восток и оставляет свое царство Семирамиде. Бэл признавался родоначальником тирских, карфагенских и лидийских царей. В Египте он назывался первым царем. Нумидийцы ставили его во главе своей истории. Вавилоняне думали, что Бэл построил в Вавилоне крепость по образцу того замка, который, по их верованию, находится в сфере Сатурна. Бэл является димиургом, миродержителем и мироправителем. По его определению и при его участии остальные боги царствуют над землями и народами, которые им отданы во власть. После того, как заключенные в древнем Бэле свойства позже разделены были между теми богами, которые произошли из него, характеристическим символом его является столб – знак основанного им мирового порядка. Кроме того, с царством господствующего в первобытное время древнего Бэла соединяется представление о блаженном, изобилующем благами, золотом веке Сатурна. Может быть основой этого представления служило воспоминание о первом великом культурном развитии Хамитов, которое было приписано первоначальному богу всех Хамитов. Бэл был древнейшим божеством азиатских Хамитов и в нем уже можно указать главные черты, которые, преимущественно у Финикиян и Хананеян, конкретно развились в позднейших божествах: Ваале или Баале (молодой Бэл), Адонисе, Молохе и Геркулесе.

Бэлу, как мужскому, творящему началу, у Финикиян и Вавилонян соответствовало женское начало – Милитта. Моверс в следующих словах изображает противоположность между Бэлом и Милиттой: „она есть богиня благосклонная к жизни и радости, ласковая и благожелательная к человечеству, поэтому называлась bona misericors dea; он, напротив, строгое, мрачное существо, по мифологическому представлению, брюзгливый старик, холодный, ревнивый и жестокий. Ей приносили жертвы под звуки бубнов, погремушек, под смешанный шум тысячи цимбалов и тимпанов и крики беснующихся гаёров и пророчествующих женщин, но весь шум и ликование прекращались мгновенно, как скоро начиналось священное служение ему. Ей были посвящены девицы, которые в честь ее предавались блуду, а ему жрецы, лишенные половой способности. Он наслаждался воплем сжигаемых или о скалы раздробляемых детей, а посвященная ей девица приносила в жертву ей целомудрие“¹¹⁹.

Впрочем, можно думать, что только довольно поздно образ Бэла в представлении народном сделался суровым божеством, первоначально же в нем были и светлые стороны. Впоследствии, суровая сторона в характере Бэла выразилась в особом божестве – Молохе, а светлая сторона – в Адонисе и Баале. Баал был общим названием мужского божества у Финикиян и других хамитических и семитических народов. Это имя означало господина, владыку служащего ему человека. Ваал везде, где был почитаем, имел значение бога солнца, как начала и носителя физической жизни, как творческой или производящей и поддерживающей силы природы, которая почиталась истечением из его существа. Это представление было олицетворено позже в Адонисе, который изображал собой весеннее солнце, пробуждающее природу от зимнего сна и производящее пышную растительность. Но Ваал имел значение и разрушающей силы, как Баал – Хамман, т. е. Ваал зноя. Это бог летнего знойного солнца, которое в жарких странах убивает растительную жизнь. Наконец, Ваал, под именем Ваал-Хевана, имел значение зимнего солнца – значение силы, сохраняющей жизнь природы, так как истощенная природа зимой собирается с силами, чтобы вновь производить весной. У Вавилонян было подобное же тройственное деление Бэла. Каждый из этих трех Бэлов, наряду с собой, имел соответствующее его характеру женское божество. К страстному Адонису примыкала похотливая Баалтисса или Милитта; Баал-Молох, Баал-Хамман, по своей двойственной природе, имеет двоякое женское начало: как поедающий огонь, он принимает в подруги себе суровую, жестокую, девственную богиню Мелехет или Астарту, а когда получает характер Адониса, то супругой его делается Милитта.

Итак, Хамиты понимали природу и жизнь ее в виде двух начал – оплодотворяющего (мужеского) и зачинающего или рождающего (женского) и именно в этих началах видели бытие и сущность божества. Но такое представление о божестве необходимо вело к признанию, что божество умирает: так, как все, рождающееся в природе, умирает.

С поэтической привлекательностью выступает перед нами это воззрение – у Финикиян, в мифе об Адонисе, у Египтян в мифе об Озирисе. В Финикии бог юной возрождающейся жизни природы есть прекрасный юноша, которого любит Афродита. На охоте его убивает вепрь (это животное Марса, Молоха, т. е. бога летнего зноя). С плачем ищет его богиня, пока не находит в зеленой траве, обагренного кровью. Около Библоса, на финикийском берегу находилось место, где Афродита в последний раз обнимала возлюбленного (Афака-объятие). Здесь был поток Адониса, который обагрился его кровью. В садах Адониса сажали быстро распускающиеся и пышно растущие растения, которые потом скоро блекли от солнечного жара. В этих садах женщины – любимым торжеством их был праздник Адониса – искали изображение Адониса и находили его в салате. Траур по умершем Адонисе выражался в плаче и воплях женщин, которые даже терзали и резали себе груди в знак печали. В позднейшее время от обрезания волос женщины в Библосе откупались только тем, что они в продолжении целого дня (после траурного торжества) продавали себя сошедшимся на праздник чужеземцам и деньги приносили в храм Баалтиссы. Подле носилок с изображением Адониса, раны которого показывали всем, сидели люди с разорванными платьями и издавали вопли. Здесь раздавались печальные звуки инструментов и плачевные крики: „увы, Господи! что его величие!“. После семидневного траура раздавался крик: „Адонис жив и воскрес!“. Тогда место безмерной печали и воздержания заступала необузданная радость и распущенность.

Девицы, сидя на земле и изображая плачущую Афродиту, ожидали Адониса, которому они приносили в жертву свое девство вместо Баалтиссы, для чего они подавали любовникам символ бога – Фаллус.

В аналогичном мифе об Озирисе и Изиде Озириса убивает Тифон, бог жгучего, знойного солнца. Ящик с трупом бога плывет по Нилу в море и достигает до Библоса на Финикийском берегу, где его окружает и одевает быстро растущая Эрика. С жалобными воплями ищет Изида своего супруга, наконец, находит его и приносит назад в Египет. После того, как там труп Озириса опять был растерзан Тифоном, который находит на охоте за кабанами, Тифона побеждают воины Озириса и Озирис оживает. Этот миф означает то, что Нил, т. е. Озирис, наводненный приливом воды от растопленных солнцем снегов на южных горах, оплодотворяет египетскую почву, т. е. Изиду, но, наконец, лишается своей силы от знойного южного ветра. Но как оживает Адонис, так и Озирис в следующем году снова получает свою оплодотворяющую силу. Одним словом, во всех хамитических религиях божество понимается, как рождающая и способная к оплодотворению сила природы и потому – как подверженное смерти. Широкое распространение этого религиозного воззрения доказывается тем, что из него произошло множество мифов, которые отчасти перешли и к не-хамитическим народам, например, к Грекам. Таков, например, миф о Линосе, распространенный у Вавилонян, Египтян, Малоазийских народов и у Греков. Этот миф есть плачевная песнь о быстром исчезновении юношеской, сильной и прекрасной жизни человека и природы. Поэтому эту песнь пели при жатве. Миф о Фениксе также содержит представление о жизни природы, имеющей своим источником солнце, погасающей от зноя последнего и вновь воскресающей от его благотворной теплоты.

Как материально Хамиты понимали половой дуализм в божестве, это показывает священная проституция, которая была у Финикиян, Вавилонян и в храме Юпитера Аммона, основанном Египтянами. – Но с понятием о божестве, как силе рождающей, соединялось представление о нем, как о существе смертоносном и разрушительном. Разрушительная сила природы выражена в страшном Молохе или Тифоне. Баал-Молох означал солнечный жар, который не только действует благодетельно на растительность через теплоту, но и опять разрушает свои создания зноем. Если солнечный жар летом иссушал и губил красоту природы, если цветы и растения блекли, если от зноя воздух наполнялся заразительными испарениями, то Финикияне и Карфагеняне приносили в жертву Молоху своих детей, Египтяне сжигали людей в честь Тифона, Ливиец и Эфиопянин, как и все африканцы выше всего почитавшие солнце, заклинали демона огня, который, по их верованию, поражал их и истреблял их поля. Финикийскому Баал-Молоху или Баал-Хамману соответствовал Адраммелех или Анаммелех у Вавилонян, в жертву которому сжигались дети. Что представление о Молохе было обще всем Хамитам и было у них с самого начала, должно заключать из того, что, по преданию, и Сатурну, т. е. древнему Бэлу, следовательно, первоначальному хамитическому божеству, приносились в жертву дети, поэтому на Молоха нужно смотреть, как на конкретное выражение этой стороны первоначального хамитического божества. Эти жертвы приносились ежегодно в определенный день, и, кроме того, при предстоящих великих предприятиях: напр., при открытии похода, при основании города, наконец, при великих несчастьях. Свидетельства об этом находятся в Священном Писании, у Диодора, Порфирия и других. Диодор, например, передает следующий рассказ. Карфагеняне, раз потеряв сражение в Сицилии, приписали это гневу Сатурна за то, что они перед этим событием тайно стали приносить ему в жертву купленных детей, которые предварительно откармливались; между тем как прежде они приносили в жертву детей из благороднейших фамилий. В возмездие за этот обман были принесены в жертву 200 детей из самых знаменитых домов и, кроме того, еще другие 300, которых также считали утаенными, сами отдались в добровольную искупительную жертву за отечество.

Таким образом, у Хамитов об руку с материальным пониманием жизни, с обоготворением рождающей силы идет и сознание страшной виновности всего живущего, которая может быть искуплена только самоуничтожением. Огонь страсти может быть искоренен только пламенем смерти. Но что особенно замечательно, так это перенесение этой черты на самое божество. Кронос, царь земли (здесь дело идет о Бэле-Сатурне, как древнейшем боге Финикиян и Хамитов вообще), имел единородного сына от туземной нимфы Анобреты. Когда стране предстояли великие военные опасности, тогда он приказывал украсить сына царским украшением и приносил его в жертву на воздвигнутом алтаре. С этим нужно сопоставить представление о Кроносе или Сатурне, поглощающем своих детей. Но всего яснее основное религиозное воззрение Хамитов выступает в разнообразно развитом мифе о Геркулесе-Сандане или Сарданапале. Здесь открывается теснейшая связь, по-видимому, взаимно исключающих себя начал, одинаковое обоготворение начала и конца всякой жизни – рождения и смерти. Это хорошо выражалось и в культе: между тем как в честь Ашеры совершались женскими и мужскими хиродулами оргии разврата, холмы в долине Гинномовой курились кровью детей, закланных в жертву Баал-Молоху. Но наглядно выражалось это религиозное воззрение в известном рассказе о Сарданапале. Здесь дело идет не об истории, а только о мифе, который соединяется с историей, и, таким образом, делается сагой. Сарданапал, прежде всего, есть великий военный герой, который совершает великие завоевания и постройки, но потом, изнеженный он, сам сжигает себя на костре.

Здесь нужно еще припомнить о характеристическом празднике Кущей. Это хамитический карнавал. На этом празднике присужденного к смерти раба украшали самыми дорогими уборами, золотыми цепями, ушными привесками и кольцами, одевали в ярко-красную прозрачную одежду (ее употребляли публичные женщины и царицы), давали ему в одну руку кубок, а в другую, может быть в знак его силы, обоюдоострый топор, окружали его женщинами, сажали на царский трон под пурпурный балдахин и в таком виде выставляли на показ всем. Пять дней продолжалось радостное торжество. Этот царь праздника получал из гарема царя женщину-рабу или, по другим известиям, царскую наложницу. По истечении этих дней, в которые он наслаждался всеми земными удовольствиями, его сжигали со всем его убранством и, вероятно, и с царицей торжества. Это – чисто Хамитический Сарданапалов праздник, как его праздновали в Ниневии и Вавилоне. Царь и царица праздника изображали бога и богиню. Народ проводил это время в кущах в кутежах и чувственных удовольствиях. При этом должно опять вспомнить об Адонисе, который переходит к смерти из объятий Афродиты. Как в союзе Геракла-Молоха с богиней сластолюбия, так и в этом празднике выражается тождество божества производящей силы природы с богом разрушительной силы ее.

Для поверхностного взгляда может, конечно, показаться, что в этих столь противоположных религиозных представлениях находится противоречие. Если принцип хамитической религии есть половой дуализм (Адонис и Афродита), то с этим плохо вяжется представление о таких божествах, каковы Молох и Мелехет. В честь тех богов совершался противоестественный разврат, а последним богам служили посредством сожжения детей, самооскопления, вообще – через человеческие жертвы, особенно, через пожертвование чего-нибудь наиболее любезного сердцу, например, единородного сына или друга. Подобные же противоположности находятся и в представлении о самом божестве: божество жизни и зарождения становится божеством смерти и уничтожения; божеству приписывается сластолюбие и вместе с тем самооскопление и самосожжение (греческое верование, что Кронос-Бэл лишает своего отца Урана мужской силы, есть чисто хамитическое представление). Но мы не ошибемся, если будем видеть в этом кажущемся противоречии настоящую сущность хамитической религии.

Хотя религия Хамитов исходным пунктом своим имела почитание звезд, как показывают египетская, финикийская и вавилонская мифологии, однако на половой дуализм, который был связан с этим почитанием с самого начала и сообщал особенный характер хамитическому почитанию бога-солнца и богини-луны, нужно смотреть как на закваску, которая материализовала религию и так ужасно заражала ее ядом. Таким образом, основную характеристическую черту хамитической религии мы должны видеть в материализации божественного, в низведении божества в натуральную жизнь с ее рождением, развитием, умиранием и смертью. Диаметральную противоположность такому взгляду на божество составляло в ветхозаветной религии учение о святости Бога, т. е. о премирности Его, о бытии Его вне жизни природы, особенно вне двух конечных ее пунктов – рождения и смерти. Важное значение, которое Ветхий Завет придавал святости Бога, понятна нам будет лишь тогда, когда вспомним, что в Ветхом Завете постоянно истинный Бог израильский, с его истинными божественными свойствами, противополагался ложным хананейским, общее, хамитическим богам. Когда говорится там о святости Бога истинного, то молчаливо указывается несвятость, материальность хамитических богов. Первоначальная религия Иафетитов также противоположна по своему характеру хамитической религии. В ней боги, в отличие от людей, признаются бессмертными; и на первоначальную религию Иафетитов нужно смотреть, как на идеализацию природы, как на стремление поднять жизнь природы до божественной высоты и чистоты.

Основную черту материализации Божественного в хамитической религии можно видеть и с другой стороны – стоит только посмотреть на обоготворение животных. Этот столь странный религиозный феномен первоначально вовсе не ограничивался одним Египтом: почитание змей было у Финикиян, почитание рыб у Вавилонян. Причина, почему у Египтян столь широко было распространено почитание животных, а у прочих Хамитов оно было только в зародыше, есть та же самая, которая вызвала очень важные различие между этими народами, а именно: религия прочих хамитических народов приняла в себя более духовные элементы семитизма. Этим фактом объясняется и ограниченное число богов у Вавилонян, Ассириян и Финикиян. Прогрессивное погружение божественного в жизнь природы можно видеть в представлении Египтян об Озирисе. Первоначально Озирис и Изида были небесными божествами солнца и луны, потом Озирис сделался Нилом, на которого можно смотреть как на сына солнца, а Изида олицетворяла оплодотворяемую Нилом египетскую почву. Наконец, еще большую материализацию Озирис нашел в почитании быка Аписа, которому воздавались божеские почести. Таким образом, в хамитической религии натуральная жизнь не идеализирована, ей не приданы божественные свойства, как это было у Иафетитов; напротив, само божественное существо низведено в глубь натуральной жизни.

Не должно опускать из виду, что хамитическая религия представляет ненамеренную, в сущности отношений заключающуюся, гнусную карикатуру христианства. И в христианстве Бог вступает в человеческую жизнь, но здесь происходит это через святое сострадание, по требованию божественной любви, которая ради жизни мира дает Единородному плоть и предает его смерти. Что здесь исходит свыше, от святого Бога и совершается абсолютно – свято, то там идет снизу и проистекает из нечистой фантазии, из плотской похоти греховного человека, последствиями чего является там порча нравственности. Особенно семейная жизнь, которая сама выходит из половых отношений людей, противозаконно разрушается в хамитических религиях проституцией, оскоплением и сожжением детей. Имя характеристического для хамитизма бога, Баал-Хаммана (бог жара, огня), носит и родоначальник Хамитов. Как „Хам“ или ,,Хема“ означает знойное солнце, так и раса этого имени отличалась необузданным пылом плотской страсти. Хам, не застыдившийся при виде наготы отца, как бы освящал этим те культы своих потомков, которые (культы) соединялись с развратом.

По поводу этой характеристики Хамитов и их религии мы сделаем несколько кратких замечаний, укажем на некоторые недостатки ее.

Гири составлении характеристики хамитических религий, как мы уже сказали, Грау пользовался преимущественно Моверсом. Но сочинение Моверса было писано тогда (оно издано в 1841 г.), когда вопрос о влиянии особенностей рас на религию еще не затрагивался. И Моверс не опередил своего времени в этом отношении. Посвятив весь первый том своего сочинения характеристике хамитических или хамито-семитических религий, он не указывает связи между характером этих религий и характером тех народов, которые ее имели. Грау, сообразно с целью своего сочинения, старается восполнить этот недостаток. Он ставит характер хамитических религий в зависимость от характера их культуры, культура их была по преимуществу материальная, поэтому и религия их отличалась материализмом. Мысль верная, потому что сама религия, как один из культурных элементов, стоит в тесной связи с общим развитием народа, с общим его миросозерцанием, определяясь в своих особенностях и характере тем и другим, и сама, в свою очередь, воздействуя на то и другое. Но такое решение вопроса об отношения расового характера Хамитов к их религиям нельзя не назвать поверхностным. Грау не определил настоящей коренной причины, почему религии Хамитов отличались материальностью. Он не объяснил нам, отчего культура Хамитов была по преимуществу материальная. Он не указывает тех коренных особенностей в расовом характере Хамитов, от действия которых их культура и в частности их религии сделались материалистическими. Он вообще не говорит об особенностях характера Хамитов. Сделав анализ характера Семитов, он не дал характеристики расовых особенностей Хамитов. Сказать, что культура и религии таких-то народов отличались материальностью, это значит сказать слишком мало о расовом характере этих народов и об отношении этого характера к их религии. Нужно, впрочем, сознаться, что сделать удовлетворительный анализ характера Хамитов очень трудно. Теперь нет ни одного чисто хамитического народа, по характеру которого можно было бы заключать о характере древних Хамитов так же, как характер современных нам Евреев и Арабов дает понятие о духе древнего семитизма. Хамитов трудно охарактеризовать еще и потому, что многие и, притом, самые значительные из хамитических народов очень рано смешались с Семитами; так что изображенную выше культуру точнее будет назвать хамито-семитической, а не хамитической. Наконец, самые исторические сведения о Хамитах скуднее, нежели о Семитах и об Иафетитах: письменных памятников осталось мало, а вещественные стали открывать и изучать только с начала нынешнего столетия.

Но главный недостаток приведенной характеристики Хамитов и их религий состоит в том, что, по причине несоблюдения научного беспристрастия, она не вполне соответствует исторической действительности и не свободна от преувеличений. Этот недостаток замечается не в каких либо частностях характеристики – тогда он был бы еще не очень важен, – но он проникает коренную ее мысль, а отсюда и вся характеристика неизбежно получает ложное освещение. Коренная мысль в этой характеристике хамитизма та, что культура Хамитов была по преимуществу материальная и религия – грубо-чувственная, что вообще у них не было идеальности. По существу эта мысль справедлива, она имеет сторонников и Грау даже не первый высказал ее. Но нельзя одобрить крайности и преувеличений, которые допустил Грау в раскрытии этой мысли – допустил, притом, вопреки несомненным историческим фактам, на которые мы сошлемся ниже. Так как, кроме того, эти факты общеизвестны, и нельзя предположить, чтобы Грау не знал о них, то его можно упрекнуть не только за преувеличения, но и за тенденциозность, за отсутствие строгой научной критики и беспристрастного отношения к фактам. Эту тенденциозную мысль Грау можно выразить кратко в следующих словах: между тем как Семиты отличаются идеальностью, суть наилучшие из людей и, в особенности, всех превосходят религиозностью, Хамиты, напротив, до того материалистичны, что даже и религии их были пропитаны ядом материализма и чувственности. В своей книге Грау делает намек, что начало образованию этих диаметрально противоположных характеров той и другой расы положено было еще в колыбели этих рас, в лице их родоначальников Сима и Хама. Сим был добронравен и почтителен к отцу, Хам – безнравствен. Хам, насмеявшись над отцом, с которым Бог вступил в завет, насмеялся над Богом. Естественно, что и потомство его, подобно ему, отличалось нравственной распущенностью и нечестием. Напротив, от благочестивого и благословенного Сима и народы произошли такие, которые отличались набожностью и строгою нравственностью. Грау, таким образом, основание для своего взгляда на характер Семитов и Хамитов старается указать в самой Библии. Но не слишком ли смело краткое библейское сказание о Симе и Хаме приводить в связь с упомянутым тенденциозным воззрением Грау на характер семитизма и хамитизма? Mы не отрицаем того, что злонравие Хама, обнаружившееся в его насмешке над наготой отца, и вызванное этим поступком проклятие Ноем Ханаана, сына Хамова, оказало влияние на характер и судьбу Хамитов. Согласны мы и с тем, что благочестие Сима, награжденное благословением отцовским, было семенем, из которого развились добрые наклонности в его потомстве, привлекавшие благословение Божие. Но отсюда еще нельзя заключать, будто Семиты были идеальны и благочестивы, Хамиты – чувственны и злочестивы. Что взгляд Грау на Семитов есть не соответствующая фактам идеализация добродетелей Семитов – об этом мы уже говорили, и не о них теперь речь. Но и касательно Хамитов есть исторические свидетельства и факты, которые указывают на существование добрых сторон в религиях и в характере этой расы и о которых Грау тенденциозно умолчал; так что, поэтому, взгляд его на безнравственность и нечестие Хамитов может быть принять только с ограничениями. Вот эти факты и свидетельства.

В древности чисто хамитическим, не смешанным с другими племенами, народом были Египтяне. Поэтому о хамитическом характере и о хамитических религиях наиболее верное и точное понятие можно составить на основании сведений о характере и религии Египтян. Факты, относящиеся к истории Египтян и их религии, показывают, что они но были до такой степени грубо чувственны и материалистичны, как изображает всех вообще Хамитов Грау. Геродот, напр., говорит, что Египтяне были самый благочестивый и самый религиозный народ из всех тогдашних народов. Крайняя заботливость Египтян о предохранении покойников от тления, для чего их бальзамировали и хоронили в величайших в мире зданиях (пирамидах), которые, может быть, именно для этой цели и были построены, не свидетельствует ли о вере их в загробную жизнь или, по крайней мере, о том, что они думали не об одной временной жизни и заняты были не одними материальными расчетами? Если кто, так именно материалисты всего менее могут думать и заботиться о мертвецах, которые, с их точки зрения, суть только зловонные трупы, имеющие скоро превратиться в прах. Во время пиршеств Египтяне имели обыкновение ставить на виду пирующих деревянное подобие мумий, чтобы напоминать им о смерти. На египетских мумиях найдены свитки папируса, покрытые иероглифическими письменами, в которых содержатся молитвы к богам и верования, касающиеся загробной жизни. Собрание этих надгробных изречений составило целую книгу, которую издал Лепсиус под именем „Книги мертвых“. Религиозность Египтян обнаруживается и в чрезвычайной строгости наказаний, которые были определяемы за неуважение к святыне: так, напр., за убиение священной кошки виновный подвергался смертной казни. Конечно, это религиозность извращенная, суеверная, но при суждении о силе религиозности народа не имеет значения вопрос о качественном достоинстве религиозности. Таким образом, религиозность или субъективная сторона религии Египтян представляет нам этот хамитический народ в лучшем и более идеальном виде, нежели как описывает Хамитов Грау. – Но кажется не одни Египтяне, а и все Хамиты были более религиозны, нежели как полагает Грау. В том факте, что в многочисленных священных книгах Хамитов заключались сведения из всех тогдашних светских наук и искусств, Грау видит указание не на религиозность Хамитов, а напротив, на их материалистический дух – указание не на то, что они светскую культуру поставляли в зависимость от религии и стремились посредством религии освятить всю вообще свою жизнь, а на то, что они оземленяли самую религию и заставляли ее служить целям материальной жизни. Это мнение Грау едва ли справедливо. Правда политеизм, в сущности, есть низведение божественного начала в область мировой, материально-духовной жизни, есть натурализация, овеществление Божества, но такое овеществление Божества свойственно всем вообще языческим религиям, а не одним хамитическим религиям. Поэтому языческие религии по праву называются натуралистическими, язычество носит название натурализма. Точно так же не у одних Хамитов, а вообще у всех древних народов светская литература не была отделена от духовной. В древнейшие времена религия имела в жизни народов всестороннее значение; она сообщала свою окраску всем главнейшим проявлениям теоретической и практической деятельности и жизни человека; священная литература была энциклопедией всех тогдашних знаний. Это и понятно: жрецы были тогда самыми образованными и учеными людьми; они были и медиками, и астрологами и математиками. Что почти вся тогдашняя ученость сосредоточивалась в лице жрецов, это яснее всего и показывает, какое великое и широкое значение для жизни имела тогда религия. Не религия родилась из науки, а науки вышли из религии. Мышление было мышлением религиозным; религия и религиозность проникала все области жизни. Это было так у всех народов древности, и Хамиты не составляют исключения. Поэтому вышеприведенное объяснение Грау факта смешения у Хамитов светской литературы с духовной не правильно. Этот факт, согласно общепринятому мнению, показывает, что в древности специализации наук не было, что почти каждый ученый был энциклопедистом, что эти энциклопедисты-ученые преимущественно были из жреческого сословия, что все науки носили характер религиозный, что религия не столько подчинялась и служила светской культуре, сколько проникала ее своей силой и подчиняла ее себе. – Что касается, затем, до перенесения половых отношений, замечаемых в видимой природе, в жизнь богов, то такое представление о богах действительно внесло в культ элемент чувственно-эротический, а потом, по тесной связи зарождения со смертью, чувственной страсти с жестокостью, – и элемент кровавый, разумеем священную проституцию и принесение людей в жертву богам. Хотя все это было не у одних Хамитов, но и у других народов, напр., у Индусов; однако, несомненно, у Хамитов чувственно-кровавая сторона в культе получила широкое развитие. Но мы ведь и не настаиваем на признании за их религиями характера духовности и идеальности. Mы только стараемся доказать, что мнение Грау о крайней материальности хамитических религий преувеличено и не вполне соответствует действительности.

***

В заключение, мы несколькими общими чертами охарактеризуем состояние вопроса, исследованием которого мы занимались, и скажем несколько слов о том, как мы выполнили нашу задачу.

Все известные нам ученые и пантеистическо-натуралистического направления и христианско-теистического, занимавшиеся этим вопросом, придают то или иное значение расовым особенностям Семитов, Хамитов и Иафетитов в их религиозном развитии. Исследование различных решений этого вопроса действительно показывает, что расовые особенности оказывают влияние на характер религий. Так, мы видели, что политеизм Хамитов совершенно иного характера, нежели политеизм Иафетитов. Нельзя, вместе с Раденхаузеном¹²⁰, причину различия иафетитского политеизма от хамито-семитического полагать в том, что Иафетиты жили в холодно-умеренном климате, а Хамиты и Семиты частью в умеренно-жарком, частью в жарком. Индийцы, например, жили под одними широтами с Арабами и Египтянами, а между тем какое громадное различие представляет религия первых от религии двух последних народов. Хотя, как мы видели, религия Индийцев значительно отличается от натуральных религий других иафетитских народов¹²¹, но, в общем, в главных и существенных чертах она похожа на них и ее нельзя не признать за иафетитскую религию даже при поверхностном взгляде на нее. Иран лежит в тех же широтах, что Сирия, а между тем характер религии древних Сирийцев совершенно не был похож на характер Иранской религии. – Если же, таким образом, невозможно отвергать влияния расовых особенностей на религию, то несправедливы слова И. Мюллера¹²², будто излюбленный в наше время прием объяснять различия в человеческом роде из расовых особенностей не устаивается ни в области общей культуры, ни, в частности, в сфере религии, будто различие в религиях зависит единственно от степени развития народа, будто религии народов, стоящих на одной и той же ступени развития, представляют сходство не только в общем, но и в частностях. Нет спора – развитие религиозных представлений идет в уровень с общим развитием народа: у дикарей религия иная, нежели у образованных народов; если необразованный народ принуждают внешней силой принять религию, не соответствующую его развитию, то он искажает ее. Но, с другой стороны, как несомненно то, что культура не уничтожает особенностей в народном характере, а, напротив, сама получает окраску и даже направление от них, как несомненно то, что одинаковая степень культуры у разных народов по характеру своему неодинакова, – характер культуры, например, Англичан иной, нежели Французов или Немцев,– так и религии одинаково развитых народов носят отпечаток характера каждого из этих народов и никогда не будут похожи одна на другую. Между характером народа с одной стороны и характером его культуры, в частности, характером его религии с другой находится постоянная и неизменная зависимость. Но характеры рас не менее, а даже более отличаются друг от друга, нежели характер одного народа в одной и той же расе от характера другого, поэтому вполне можно приложить и к расам то, что мы сказали о народах. Что никакие внешние условия – ни климат, ни почва, ни общественная среда, ни воспитание, ни образование не могут переделать природного характера лица, народа, племени и расы. Об этом хорошо говорит Хвольсон: „Религия, климат, воспитание и общественное положение обусловливают только одну форму, в которой проявляется характер известной личности, главным же основанием ее служит природный нрав, который, до известной степени, может быть смягчен и изменен, но никоим образом не создан. Человек добродушный не сделается злым, осмотрительный – легкомысленным, твердый – непостоянным, скупой – щедрым и т. д. Воспитание может привить человеку знания, хорошие или дурные воззрения, мнения и предрассудки, которые, конечно, не могут остаться без влияния на образ его действий, на природный его характер, природные его наклонности. Возраст и воспитание, в особенности религиозное, в состоянии смягчить ту или другую черту характера и, некоторым образом, изменить ее, но никоим образом не переделать... Характер человека столь же мало может перемениться в свою противоположность, как лев в рыбу. Но народ состоит из отдельных особей, и поэтому нельзя отрицать, что каждый народ имеет свой особенный, более или менее ясно определенный характер. Отдельный народ есть ничто иное, как собирательная большая личность. Каждое племя, в свою очередь, состоит из разных народных особей, и никто не станет оспаривать, что существуют известные черты характера, общие целым группам народов и целым племенам“¹²³. В подтверждение этих мыслей Хвольсон приводит множество примеров из истории. Он указывает, например, что Французы удержали в своем характере черты своих предков Галлов, как их описывает Юлий Цезарь, несмотря на то, что с тех пор протекло около двух тысяч лет и что нынешние Французы по своему образованию так же отличаются от своих предков, как небо от земли. Он говорит, что современные Персы такие же лживые и религиозно нетерпимые, какими были их предки за 2500 лет тому назад. – Но если природный характер народа и расы, какой бы степени развития они ни достигали, остается в существенных чертах неизменным, то и религии их должны отличаться одними и теми же характеристическими особенностями, искоренить которые не может цивилизация, так как, мы заметили, между общим характером народа или расы и религией их существует неизменная зависимость. Таким образом, несомненно, что характер народа или расы имеет влияние на религию их.

Но как далеко простирается это влияние? Ответом на этот вопрос служит все наше сочинение. Ученые, с которыми нам пришлось иметь дело, отвечают на него различно. Ренан, например, в расовых особенностях находит причину не только специфического характера религии известной расы, но и самых форм, в которых религия проявляется. Семиты, по его мнению, по природе монотеисты, а Арийцы по природе политеисты и пантеисты. Мы доказали несостоятельность этого мнения. М. Мюллер в свойстве языков семитических и арийских находит не причину, а только содействующее условие к тому, что Арийцы впадали в политеизм, а Семиты склонны были к представлению о Боге, как национальном, принадлежавшем только им одним. Грау, хотя и не допускает врожденного расам инстинкта монотеистического или политеистического, но утверждает, что характер энотеизма Семитов, Хамитов и Иафетитов был не одинаков и причину этого различия находит в расовых особенностях этих трех групп народов. Необходимым следствием этого различия было, по его мнению, то, что Семиты (по крайней мере, часть их) удостоились получить откровение от Бога и остались монотеистами, Иафетиты же и Хамиты сделались политеистами. Таким образом, и у Грау, хотя и посредственно и не так резко, как у Ренана, причина политеизма одних народов и монотеизма других полагается в расовых особенностях. Мы видели, что причина, по которой Израильтяне получили откровение и вследствие того остались монотеистами, действительно заключалась в особенностях их семитического характера, но особенности характера Арийцев мы могли признать только за второстепенную причину или за содействующее условие их политеизма. С мнением Грау и Рöнтша, что политеизм Арийцев был иного характера, нежели политеизм Хамитов, вполне можно согласиться. Рöнтш, подобно Грау, основание, почему откровение дано Еврейскому народу, находит в некоторых особенностях семитического характера этого народа. Но Грау придает более значения, нежели Рöнтш, семитическому характеру Израиля в деле сохранения им истинной монотеистической религии.

Насколько научны, основательны и правдоподобны все эти мнения, сущность которых мы сейчас изложили? Сказав во введении о новости и трудности вопроса, послужившего предметом нашего труда, мы уже имели случай заметить, что сущность этого вопроса и самое состояние его в современной науке таковы, что относящиеся сюда ученые работы не могут быть удовлетворительны, что о широких обобщениях и о прочных научных выводах здесь еще нельзя думать, что не установлены еще сколько-нибудь твердые принципы для исследования этого вопроса и проч. Разбор мнений Ренана, Грау и других ученых авторитетов убеждает нас в справедливости этих мыслей. Из разобранных нами мнений наибольшей научностью отличается мнение М. Мюллера. Но, к сожалению, оно вращается в одной частной сфере языковедения, между тем как исследованный нами предмет корни свои имеет во многих других областях науки и не может быть решен полно и основательно при средствах какой-нибудь одной науки. Малонаучность разобранных нами мнений других ученых заметна даже и при поверхностном взгляде. Ни Ренан, ни Грау, ни Рöнтш, как мы видели, не могли научно и полно определить первоначальные причины тех особенностей, которые отличают хамитическую, семитическую и иафетитскую расы одну от другой, хотя они и пытались это сделать. В сложившемся характере расы они не отделяют первичных основ от второстепенных и производных элементов, отчего происходит большая путаница, так что причина принимается за следствие, а следствие за причину. Далее, хотя они изображают более или менее удачно характер рас и характер религий народов этих рас, хотя они и утверждают, что между характером расы и особенностями религий ее существует зависимость, но в большинстве случаев они не могут точно и ясно определить эту зависимость: большей частью они не могут определить, в какой именно особенности характера расы лежит основание той или иной характеристической черты религий ее.

Вот в общих чертах характеристика современного состояния исследованного нами вопроса. Вот что сделано поэтому вопросу и чего не сделано. Сделано мало, не сделано или не доделано многое. Вообще твердой постановки и широкой разработки этого вопроса и вполне научных решений его нужно ожидать в будущем.

Со своей стороны, мы стремились объективно изобразить состояние вопроса в современной литературе, для чего довольно подробно излагали более важные мнения ученых о характере рас, о характере их религий и о взаимодействии того и другого. Мы старались не опустить при этом ни одной сколько-нибудь важной черты, сколько-нибудь значительного взгляда, доказательства или факта. Мы старались также показать влияние одного писателя на другого и, вообще, их взаимоотношение. С другой стороны, подвергнув критическому разбору существующие по нашему вопросу мнения, мы старались вывести и определить приемы для наилучшего, при настоящем состоянии науки, решения этого вопроса, причем указывали на достоинства и недостатки этих мнений, указывали на те научные требования, которые в них не были выполнены, указывали на нелогичность выводов, на неполноту доказательств, на односторонность, преувеличения и пристрастие и прочие недостатки мнений, наконец, сами, сколько доставало средств и возможности, пополняли замеченные пробелы, решали тот или другой спорный вопрос и проч.

Наконец, показав несостоятельность и ненаучность решения нашего вопроса, какое дается ему с пантеистическо-натуралистической точки зрения, мы имели целью защитить те соприкосновенные с этим вопросом христианские истины, которые подвергаются нападениям со стороны неверующих ученых. Именно: мы опровергли мнение одного из представителей этого направления, Ренана, о монотеистическом инстинкте Семитов, и через это защитили ту истину, что ветхозаветная религия иудейская не есть религия естественная, а Богооткровенная. Мы опровергли также мнение Ренана о том, будто Арийцы по своей природе должны были быть политеистами на низших ступенях своего развития и должны оставаться пантеистами на высших. Это опровержение дало нам случай защитить библейское учение о том, что монотеизм или, правильнее, теизм был первоначальной религией человечества и предшествовал политеизму; – о том, что причина политеизма заключается в расстройстве природы человека, которое произвел в ней грех; – о том, наконец, что монотеистическая религия – христианство, есть религия универсальная, которую могут и должны принять все народы, потому что все люди, к какой бы расе они ни принадлежали и какого бы высокого развития они ни достигли, нуждаются в ней для своего совершенствования, благоденствия, процветания, а без нее, напротив, они неизбежно рано или поздно должны погибнуть нравственно, упасть с высоты цивилизованной жизни, впасть в варварство, как бы не были благоприятны внутренние и внешние условия для их развития и цивилизации. Поэтому и арийские народы, принявшие христианство, не должны оставлять христианство; не должны думать, что они достигли такой степени развития, при которой будто бы христианство является чем-то отсталым; не должны верить Ренану и ему подобным мыслителям, будто христианство препятствует естественному развитию богатых природных способностей Арийцев, будто оно может и должно быть заменено философией, искусством, религией гуманизма, – не должны верить потому, что и философия с наукой, и искусство, и естественная нравственность, и вообще все, что посредством природных способностей человек может сделать хорошего, свое освящение, свою истинную цель и цену может получить только в истинной религии: в христианстве. Наконец, рассмотрение истории и характера религии Арабов и характера и сущности религий Арийцев привели нас к тому важному результату, что религия не может сохраниться неискаженной и истинной, если она отрывается от почвы откровенного учения и что естественные религии, созданные гением народов, как бы не была велика творческая сила этого гения, не могут быть истинными и долговечными, не могут спасти цивилизацию народа от падения, а народ от погибели, и должны быть заменены религией богооткровенной: христианством. Вот апологетические результаты нашего труда.

А. Беляев