Внешняя история церкви с IV века

Первым императором, представляющим новое положение вещей на самом троне кесарей, давшим христианству не только вполне терпимое, но и господствующее положение в империи, был тот государь, который вместе с тем явился последним из государей, занимавших трон в самом Риме, и который потом положил начало новой империи и новой столице на Востоке, именно Константин Великий. Хотя эта политическая реформа – перенесение столицы – и не принадлежала лично Константину (начато до него Диоклетианом), но Константин окончательно утвердил ее. После Константина Восточная и Западная империи имели особых императоров. При Феодосии, правда, явилась было попытка восстановить единую империю, но попытка слабая, потерявшая значение после Феодосия, кончившаяся совершенным падением Западной Римской империи уже в V веке. При том в этой последней императоры остаются уже не в Риме, а проживают в Медиолане или в Равенне. Таким образом, Константин Великий был, собственно говоря, последним Римским и первым Византийским императором.

Константин Великий был сын Констанция Хлора, одного из соправителей Диоклетиана, который управлял сначала в звании кесаря Галлией, а потом после отречения от престола Диоклетиана и Максимина, получил название императора для западной части империи. Мать Константина носила имя Елены. Не ясны отношения, бывшие в этой семье. По некоторым легендам, дошедшим до нас, кажется, что Елена была предметом любви Констанция Хлора в его молодости, а потом на многие годы он ее оставил и она жила в безызвестности на Востоке с сыном Константином. Поэтому-то некоторые годы Константина Великого представляются весьма смутными. Одна легенда говорит, что Елена с сыном вернулась в Рим, когда Константин Великий сделался уже зрелым юношей. Тут узнал их Констанций Хлор, признал Константина своим сыном и объявил его наследником престола. По всей вероятности, Константин получил расположение к христианству от матери Елены, хотя относительного этого и предыдущего показания историки колеблются. Легенда и некоторые церковные писатели, например, Феодорит, очень умный и ученый историк, сообщают, что Константин получил расположение к христианству от матери. Напротив, Евсевий, историк IV века, ближайший к самому Константину, говорит, что Константин первым принял христианство и потом обратил к нему и свою мать Елену; впрочем вообще это – вопрос смутный. При дворе отца Константин могпо крайней мере усвоить терпимое отношение к христианству и даже уважение, потому что Констанций Хлор хотя и не был прямо последователем христианства, но был очень расположен к нему. Во время гонения Диоклетиана, когда преследования христиан производились во всех частях Римской империи, христиане пользовались бо́льшим спокойствием в области, управляемой Констанцием Хлором. Сохранились известия, что Констанций Хлор относился к христианам очень сочувственно. В политическом отношении он называл христиан лучшими подданными в империи. Сохранилось предание, что Констанций Хлор, чтобы испытать христиан и представить их в пример язычникам, сделал парадный обед, на который пригласил старших военных начальников, но объявил наперед, что к этому обеду должны явиться только те, которые могут принять участие в языческом жертвоприношении; и будто бы из христиан на этот обед явились очень немногие. Тогда Констанций Хлор, будто бы, перед всеми опозорил тех немногих христиан, которые явились на этот обед, сказав им: «Вы, которые можете изменить своему Богу, как можете быть верными государю?» А тех христиан, которые показали мужество не явиться на приглашение императора, он представил в пример твердости убеждений и гражданской доблести. Вообще при дворе Констанция Хлора Константин Великий мог видеть примеры уже проявлявшейся той новой политики по отношению к христианству, благодаря которой христианам оказывалась не только терпимость, но и уважение. Далее Константин был отправлен ко двору императора Диоклетиана и видел там примеры необыкновенной жестокости со стороны язычников и вместе с тем героическое мужество христиан. Это еще более утвердило Константина Великого в высоких понятиях о христианстве.

После смерти отца в 306 году Константин сделался сам правителем сначала в звании кесаря Галлии, а потом и с титулом императора. В стремлении к императорской власти у Константина было очень много соперников: в Никомидии правил Галерий, во Фракии был Лициний, в Египте Максимин, в Италии управлял Север, потом Максенций. Константин, как несомненно наиболее даровитый и по своим умственным и по своим воинским способностям, мог вследствие этого легко ниспровергнуть одного за другим своих соперников, пока сам не сделался неограниченным монархом. С Константином христианство как бы приобретает более и более завоевательное, победоносное значение, распространяется из Галлии в Италию, из Италии на Восток. Первое столкновение произошло у Константина с римским правителем Максенцием. Константин отправился походом в Италию, Максенций выступил против него со своим войском. В это-то время, как рассказывают ближайшие ко времени Константина историки, и совершилось особое знамение, утвердившее христианство. Евсевий повествует, что в то время, когда Константин готовился к битве с Максенцием, и когда в войске его была неуверенность, он увидел в ясный полдень на небе необыкновенное знамение, подобное Христову кресту и ясный отпечаток так расположенных звезд, что из них составлялись слова: τούτῳ νίκα, «сим победишь». Во сне ему приказано было изобразить это на знаменах и обещана была в таком случае победа над войском Максенция. Евсевий уверяет, что слышал об этом от самого императора. Этот же рассказ подтверждает другой современник Константина Великого ритор Лактанций, воспитатель наследника престола Криспа. Еще один языческий писатель, от которого сохранился панегирик Константину, упоминает вскользь, что Константин одержал победу над Максенцием при помощи Высшей Силы. Новые ученые, особенно рационалисты, не верят этому, говоря, что это выдумал Константин, чтобы придать себе больше значения или же сам Евсевий. Полурационалисты-историки политические стараются предать этому факту смягчающее значение: о видении креста и об откровении Константину они не говорят, а говорят только, что Константин действительно приказал в своих войсках на знаменах сделать изображение креста, и это будто бы необыкновенно воодушевило христиан, и они способствовали тому, что Константин одержал победу над Максенцием – объяснение, как многие примиряющее, объяснение неудачное в том отношении, что, ведь, христиане не составляли большинства в войсках Константина, и в виду неопределенности победы Константину едва ли можно было рассчитывать на успех победы при помощи этой меньшей части войска. Во всяком случае, впрочем, несомненно, что Константин первый из военачальников начал употреблять изображение знамения креста на знаменах. Кроме того, он приказал сделать громадную хоругвь в виде креста, хранить ее в императорском дворце, окружив ее почетом и стражей. Это факт несомненный. Затем еще Евсевий передает, будто бы, когда в Риме пожелали поставить ему статую, он приказал изобразить себя не просто с копьем или мечем, но с крестом вверху в память того, что этим победным знамением Рим освободился от власти тирана, т.е. Максенция, который действительно был тираном и очень развращенный человек.

Таким образом, Константин после победы над Максенцием, заняв Рим, начал, хотя осторожно, но последовательно высказывать расположение к христианству. Он стал давать не только больше предпочтения христианству при дворе и призывать к себе епископов – так, первым был приближен ко двору Оссия Кордовский; Константин начал даже принимать участие в некоторых внутренних делах христианской церкви: например, когда появившиеся в то время раскольники донатисты обратились к Константину за покровительством, он принял сторону православных. Он делал также пожертвования на построение христианских храмов.

В 312 году издан уже государственный указ о том, что христиане пользуются терпимостью в Римской империи. Указ этот не дошел до нас. Поэтому буквальных выражений его мы не знаем, но на него есть ссылки в другом указе, еще более ясном и решительном. В 313 году в Милане состоялся брак Восточного императора Лициния с сестрой Константина. Вот по случаю-то этого брака Константин и Лициний издали общий указ для империи, что не только прежние христиане пользуются свободой и терпимостью, но и заново можно обращаться в христианство кому угодно из подданных Римской империи. Такой указ со стороны государственной власти как бы прямо имел значение приглашения к язычникам обращаться в христианство. С 313 года Константин еще более начал высказывать расположения к христианству, но опять-таки весьма осторожно и постепенно. Он не объявлял прямо языческую религию ниспровергнутой, напротив жертвуя деньги на построение христианских церквей, давал иногда их также и на построение языческих, позволял совершать языческие процессии и позволял даже язычникам называть самого себя maximus pontifex, на монетах изображать себя в виде Аполлона. Наиболее приближенные его были уже из христиан, все более и более льгот он давал христианам.

Совсем иначе действовал его родственник и союзник восточный император Лициний. Он дурно обращался со своей женой и в религиозном отношении стал высказывать другую политику. Под предлогом, что Константин, опираясь главным образом на христиан, хочет его поразить, он перешел на сторону язычества, и поэтому в его области открылось на христиан гонение, хотя не сильное, обращавшееся против официальных лиц, придворных, воинов. Отчасти по политическим причинам, а потом и вследствие религиозных и семейных разногласий у Константина произошло столкновение с Лицинием. Константин отправился с войском на Восток и там поразил Лициния. Эта война, может быть, была предпринята не из религиозных мотивов, но получила характер религиозной войны. Воины Константина и Лициния так ее и понимали и думали, что с исходом победы определится и то, какая религия будет властвовать в империи: христианская ли константинова или языческая – лициниева. Константин шел под знаменем креста; Лициний же ободрял своих воинов, говоря, что вот они должны обратиться к покровительству богов и спасти язычество от христианства. Исход войны был в пользу Константина. Лициний, разбитый в нескольких битвах, лишенный престола, был отправлен в ссылку; потом за новые попытки к возмущению против Константина был казнен.

С этого времени Константин сделался единодержавным обладателем всей Римской империи, тут особенно проявилось его расположение к христианству. Перенесением столицы с Запада на Восток он расширил уже прежде существовавший здесь городок Византию, перестроил его заново и украсил. Это определялось и политическими соображениями. Константин, как и Диоклетиан, перенесением столицы на Восток старался покрепче прикрепить восточную часть империи к западной. Но здесь были и религиозные соображения. Константин понимал, что Рим едва ли будет хорошей христианской столицей: Рим слишком сжился с языческими представлениями, времена язычества были для него временем славы. В Риме повсюду, и в сенате, и в храмах, и на улицах и площадях стояли религиозные памятники язычества и изображения языческих богов. Многие знатные римские фамилии были привязаны к языческой религии не только из религиозных побуждений, но и из национальных. Язычество в глазах многих патрицианских фамилий было фамильной религией: их предки, прославлявшие отечество, кланялись языческим богам, поэтому и они должны почитать этих богов. В Риме поэтому язычество держалось очень крепко, и Константин избрал новую столицу Византию, переименовав ее в Константинополь. Как Рим был посвящен языческим богам, так и Константин посвятил свою новую столицу Матери Божией, хотя и в Византии оставались остатки старых языческих храмов, зданий и т.д.

С этого времени Константин стал показывать еще более близкое участие к христианству. Он не только давал богатые материальные пожертвования на построение храмов, но, между прочим, матери своей Елене поручил отправиться на место возникновения христианства – в Палестину, и там восстановить храмы на местах, освященных важными воспоминаниями из жизни Спасителя, – на месте Его страданий, рождения, вознесения. Городу Иерусалиму, который со времени императора Адриана носил языческое название «Элия Капитолина», Константин возвратил прежнее наименование и дал льготу иерусалимскому епископу; чем возвысил значение этого первого в глазах христиан города, города, с которым было связано столько священных христианских преданий. Затем Константин дал богатые средства на построение великолепного храма в Тире и стал принимать большое участие и во внутренних делах христианской церкви. Он первый собрал Вселенский собор, на свои средства вызвал епископов из большей части христианских стран для обсуждения вопроса, возникшего тогда в христианстве – об отношении Сына Божия к Богу Отцу, и даже сам он, так сказать, с официальной стороны, закрепил значение этого собора тем, что явился на него и показал глубокое благоговение к христианству, занял на нем не председательское место по предмету, по которому Римские императоры считали себя верховными законодателями (т.е. в религиозных делах), но явился в качество лишь покровителя и охранителя внешнего порядка на заседаниях собора, в совещания же мало вмешивался.

Свою домашнюю жизнь он устроил так, что она получила христианский характер, – собирал своих придворных на молитву, сам читал молитвы и отрывки из Св. Писания, говорил речи о вере христианской, одна из коих – речь «о воплощении Сына Божия» – дошла и до нас. Затем Константин старался ввести христианские начала в само законодательство, в сам строй империи. Это было конечно очень трудное и сложное дело и могло сделаться лишь постепенно. Но Константин, в этом отношении нужно отдать ему честь и справедливость, что он положил этому серьезное начало, стал проводить христианские начала во внутренней жизни империи и в самом законодательстве; так, например, на место старых языческих праздников он приказал праздновать воскресные дни и другие христианские праздники, сделав эти дни свободными от государственной службы. Замечательно, что он совершенно запретил в христианские праздники совершать воинские парады вопреки многим своим преемникам – христианским государям. В Средние века, например, парады стали считаться лучшим украшением праздников. Константин понимал, что это не соответствует характеру христианства. Константин отменил жестокие и вместе с тем бывшие предметом отвращения для христиан позорные казни, например, распятие на кресте, хотел провести в судах больше справедливости и гуманности. С этой целью поручил епископам христианским наблюдать над решением дел в светских судах и в особенных случаях, при несправедливом решении дел, дал им право обращаться к нему с жалобами на решения гражданских судов, с ходатайством за невинных. Заботясь об интересах бедных классов, Константин, не говоря о благотворительности, издал строгие законы против ростовщиков, угнетавших бедняков.

Из всего этого видно, что Константин не только по имени, – как это стали про него говорить впоследствии, – был христианин-государь, но и по своим убеждениям. Он старался проводить христианство в жизнь с постепенностью и осторожностью и, что особенно соблазняет многих в его жизни, это то, что он, будучи более чем в продолжение 20 лет государем, высказывавшим расположение к христианству, сам принял крещение только перед самой смертью в 337 году. Разные были у него соображения относительно этого. Он, как и многие в то время, вследствие не совсем ясных понятий в христианстве желал в старости принять крещение для того, чтобы по принятии его вести истинную христианскую жизнь, чтобы, очистившись крещением, получить царствие небесное. Кроме того, у Константина была мечта креститься в Иордане, где принял крещение Сам Иисус Христос. Политические обстоятельства помешали исполниться этой мечте. Отправившись в Азию, Константин в Никомидии в Вифинии почувствовал себя очень больным, призвал Евсевия, епископа Никомидийского, и принял от него крещение только за несколько дней до своей смерти. Евсевий рассказывает, что он принял крещение с глубоким благоговением и в первые дни по крещении, несмотря на свою болезнь, высказывал высокое христианское настроение и самую искреннюю радость по случаю совершения над ним св. таинства. Он говорил, что не снимет с себя белых одежд, в которых был крещен, и не наденет более императорского венца. Затем здесь же в Никомидии умер. Его тело было перенесено в Константинополь и погребено в выстроенном им же храме св. апостолов.

Церковь христианская засвидетельствовала свое благоговение и память о Константине, назвав его не только Великим, как назвала его и гражданская история, но Святым и Равноапостольным в том смысле, что он, хотя и другими мерами, чем св. апостолы, но содействовал распространению христианства, продолжал дело апостолов.

Далеко впрочем не одинаковые суждения высказывались о Константине Великом, как в древнее, так и в новое время. Во всяком случае, переворот, сделанный Константином Великим, был громаден, и личность его имеет очень большое значение для христианства и для истории вообще.

Реформы Константина Великого, несомненно, имели великое значение в истории не только в том отношении, что они содействовали широкому распространению христианства сначала в Римской империи, в которой со времени Константина христианство установилось вполне твердо, потом за пределами империи, потому что по примеру принявшего христианство сильного в мире монарха стали с IV века принимать христианство и государи других менее значительных государств и вместе с собой обращать в христианство целые народы. Но еще большее значение имели его реформы в том отношении, что он положил начало внутреннему проведению христианских начал в жизни общественной и государственной. До Константина Великого христианство было лишь нравственной силой, одушевлявшей отдельных личностей, отдельные семьи и общины, но большого политического значения в мире оно не имели, не было главной исторической силой. Со времени же Константина Великого христианство приняло именно такое положение в истории: стало не только личной нравственной силой, но силой общеисторической, самой важнейшей в последующей истории. Реформа Константина Великого положила начало проведению христианских начал и в жизни общественной и государственной. Конечно, это проведение христианских начал в мир совершалось путем очень медленным, путем, иногда далеко не прямым, даже не совсем чистым и, можно сказать, что, хотя существуют христианские государства, исповедующие христианство 1000 лет, но нет ни одного общества, ни государства, окончательно усвоившего себе христианские начала и воплотившего их в строе общественном и государственном. Но со времени Константина Великого история человечества начала проникаться более и более гуманными, высокими началами. И это не только в государственных, прямо исповедующих христианскую веру, но и в других, соприкасающихся с ними, потому что страны христианские теперь считаются самыми значительными, самыми влиятельными в мире. Поэтому по примеру того строя жизни, тех нравственных начал, которые мало по малу вводились в христианских государствах, влияние этих начал отразилось на соседних даже не христианских государствах.

Вот каково значение этих реформ.

Очевидно, значение это очень велико, и поэтому по справедливости и история назвала Константина Великим, и церковь за его услуги назвала его святым и равноапостольным, опять повторяю, конечно, не в том смысле, в каком первые распространители христианства назывались апостолами, но в том смысле, что Константин способствовал широкому распространению христианства в мире, хотя другими путями, другими способами. Тем не менее, как о личности Константина Великого, так и о характере и значении его реформ существовали в истории самые разные представления, и доселе по этому предмету очень много споров и разногласий выражается историками времени Константина Великого.

Еще от IV века встречаем крайне противоречивые мнения: например, восторженные отзывы о Константине Великом со стороны историка христианского Евсевия вместе с злобными, местами насмешливыми отзывами о нем со стороны языческого писателя Юлиана, преемника Константина и историка Зосимы. Понятно, что в IV веке христианские писатели относились к Константину с глубоким благоговением и отзывались о нем с величайшим восторгом, точно так же, как это отношение к Константину Великому удержалось во всей древней церкви. Вся древняя церковь до разделения считала Константина Великого Святым. Понятно, что с другой стороны приверженцы язычества, каковы были Юлиан, Зосима и другие, относились к Константину с непреодолимой злобой. Но замечательно, что после разделения церквей и между христианскими народами, и в христианских партиях ученых образовались разногласия относительно личности Константина Великого и значения его реформ. Древнее уважение к Константину Великому, которое существовало в древней вселенской церкви, впоследствии только и удержалось в нашей Восточной православной церкви, доселе считающей Константина и Великим и Святым. Но уже с Средних веков в Западной церкви образовалось более сдержанное, холодное, даже несочувственное отношение к Константину, и на Западе память Константина Великого давно перестала считаться праздником церковным. У протестантов еще более усилилось нерасположение к Константину и тем более, конечно, у новых ученых скептиков и рационалистов. Какие причины этого? Причины довольно сложные, но понятные. Дело в том, что Константин Великий по введении христианства в империи установил такой строй отношений между церковью и государством, который удерживается и доселе, и удерживался в своей по крайней мере основе в Восточной церкви в прежней Византийской и в теперешней Русской, т.е. строй отношений, в основе своей имеющий то, что церковь и государство заправляют, так сказать, отдельными сторонами жизни народной: государство ведает внешние общественные дела, церковь – религиозные, духовные, и вместе с тем они дополняют друг друга: государство ведает внешние общественные дела, церковь – высшие духовные дела. Так, по крайней мере, по принципу, хотя и встречаются нарушения этого принципа, государство не вмешивается в дела церкви, церковь не ищет большого влияния на дела государственные. Государство и церковь находятся в союзе и в некотором, так сказать, взаимодействии: с одной стороны, государь, считаясь главным обладателем и заправителем всей народной жизни, имеет влияние и на дела церковные с внешней стороны. Он охраняет церковь и в известной степени имеет влияние на внешнее ее устройство: например, на назначение высшей иерархии, но он же вместе с тем, как сын церкви, подчиняется нравственному ее влиянию. Церковь в свою очередь, считая себя царством не от мира сего, выше мира сего, считая свою жизнь одной из отражений жизни народной, считаясь с другими сторонами или отправлениями народной жизни,, церковь вместе с тем с внешней стороны в некоторой степени подчиняется государству; при этом не может быть больших столкновений между церковью и государством. Так по крайней мере по принципу. Исключения появляются, но принцип такой сохраняется в христианской православной церкви. В западном католическом христианстве уже в Средние века изменились отношения между церковью и государством, и создались новые типы церковно-государственных отношений. Там церковь не просто хотела жить в союзе с государством, не вмешиваясь в дела государственные, там церковь хотела стать выше государства не только в нравственном, но и во всех других общественных отношениях, искала случая приобрести власть над государством, над обществом. Отсюда возникла реакция со стороны государства, началась борьба государства с церковью, и доселе на Западе удерживаются те же отношения между церковью и государством, в основе которых лежит борьба, иногда выражающаяся с силой, иногда несколько сдерживаемая, прикрываемая.

По этой причине прежде всего и слабо в западном христианстве уважение к Константину Великому: там изменилось само понятие о нормальных отношениях между церковью и государством, отношениях, которые на Востоке установились со времени Константина Великого и еще больше были развиты Феодосием, Юстинианом, а потом от Византийской империи передались и в наше Русское государство.

С возникновением протестантства на Западе еще более стало высказываться несочувствие к Константину Великому и к его реформам, потому что протестантство усвоило от католичества взгляды несочувственные по отношению к государственному влиянию на церковные дела даже с внешней стороны; хотя протестантство само поставлено под государственное влияние в делах даже религиозных, но в принципе не может быть сочувствия, которое установилось в древней и удержалось в Восточной церкви со времен Константина Великого.

Затем протестантство с самого начала заявило стремление к восстановлению той простоты церковных отношений, несложности церковных обрядов, отсутствию пышности, которые характеризовали церковь до Константина Великого. Несомненно, что со времен Константина Великого в церкви установилось больше официальности, определенности во всех порядках церковных, больше пышности и торжественности в проявлении религиозной жизни, больше сложности в церковных обрядах. Вследствие этого протестантство относится к Константину Великому с большим равнодушием и даже несочувствием сравнительно с церковью Восточной.

Наконец, со стороны новых писателей-рационалистов и скептиков несочувствие к Константину Великому еще более понятно. Так у писателей, которые желали бы искоренить или по крайней мере совершенно ослабить в жизни влияние религии, понятно, не может быть сочувствия к тому государю, который в свое время оживил религиозное влияние в жизни народной. Казалось, что около времени Константина Великого, в последние века Римской империи в обществе уже приближался тот порядок вещей, которого теперь желают люди неверующие, т.е. совершенный упадок религии, совершенная утрата религиозного влияния в жизни общества. Между тем, Константин Великий поддержал не только христианство, но и общегосударственное влияние этой религии, и поэтому со стороны людей, несочувствующих религиозному началу, не может быть сочувствия к таким представителям этого начала, каков был Константин Великий. Поэтому у историков церковных и государственных встречаются до крайности разноречивые суждения не только об общем характере личности и реформ Константина Великого, но и о многих частных сторонах его жизни. Пользуются всяким случаем, чтобы унизить личность Константина Великого, спустить его с того высокого пьедестала, на который поставило его церковно-христианское предание. При этом высказывают следующие суждения, ослабляющие значение личности и реформ Константина Великого.

Прежде всего, указывают на то, что эти реформы не были собственно его делом, не он собственно создал в империи тот порядок вещей, который обнаружился с IV века, не он создал те новые отношения христианства к государству, какие установились с его времени. История развивается постепенно: торжество христианства подготовлялось в предшествовавшие века. После борьбы язычества с христианством уже в III веке язычество (как мы указывали) начало колебаться в отношении своем к христианству: уже по целым десятилетиям со стороны языческого правительства давалась терпимость и свобода христианской религии, и многие государи уже высказывали или сочувствие, как Александр Север, или, по крайней мере, терпимость, как Галлиен и Диоклетиан в начале своих царствований. Только в III веке со стороны правительства еще не высказывалось полной решимости дать христианству полное господство в империи, и Константин только закончил это дело, которое подготовилось уже его предшественниками. Но это, конечно, нисколько не ослабляет исторического значения Константина Великого и его дела. Едва ли какая-нибудь великая реформа создается одним лицом, создается в какой-нибудь короткий промежуток времени. Каждая великая реформа подготовляется долгими усилиями предшественников. О завершителях реформ и великих людях давно уже история привыкла рассуждать не с той стороны, что они являются в жизни человечества создателями нового порядка вещей, но с той, что они являются только представителями разных идей и потребностей, которые, так сказать, назревают, накопляются к их времени. Они являются только завершителями того дела, к которому стремятся исторические события. Такая же слава принадлежит и Константину Великому. Чтобы явиться в истории завершителем дела, несомненно, нужно много ума и твердого характера. Несомненно, и до Константина Великого многие императоры начинали сознавать великое значение христианства, но ни у кого не было решимости пойти так твердо навстречу новой религии, все-таки представлялось слишком рискованным делом заменить прежний строй религиозно-государственных отношений новым строем. Не только между предшественниками Константина Великого никто не понимал того, что совершил он, т.е. что нужно дать христианству господствующее положение в империи, но даже и после него явился один государь, очень умный и даровитый, Юлиан, который хотел опять повернуть историю назад и дать отжившему язычеству преобладание над христианством. Таким образом, эта сторона дела нисколько не уменьшает значения реформ Константина Великого.

Далее на Константина Великого стараются набросить тень в том отношении, что реформы совершены им не по живому религиозному убеждению, а лишь по холодному государственному расчету. Что вполне государственного расчета в действиях Константина Великого нельзя отвергать, с этим мы согласны. Но это не ослабляет значения реформ его, а еще более возвышает. Понятно, что в таком деле, как перемена религии, Константин действовал не только как христианин по личным отношениям, но и как государь, сознавая потребности блага своего народа. То, что он сознавал не только личное нравственное значение христианства, но и общественно-историческое его значение, это может служить ему в честь и эта честь принадлежит ему первому. Но некоторые историки, например, в прошлом столетии Вольтер, Гиббон, заботам Константина Великого о введении христианской религии в империи стараются дать другой более эгоистичный характер, говоря, что Константин хлопотал здесь не об интересах государства и народа, а только о личном возвышении над государством или по крайней мере о династических своих интересах, именно: Константин, будто бы, желал создать из Римской империи государство, подобное Восточной деспотии, с неограниченной властью над подданными, и для этого искал наиболее подходящих элементов. Ему казалось, что христианство способствует усилению раболепства, и поэтому он старался дать силу этому элементу, чтобы на нем основать свое возвышение и утвердить раболепствующую деспотию в Римской империи. Это несправедливо: 1) в том отношении, что едва ли Константина можно заподозрить в бо́льших деспотических стремлениях, чем предшествовавших ему государей; 2) надо обратить внимание на то, что расчет Константина Великого опереться в этом отношении на христианскую партию, сильную своим нравственным влиянием, был бы расчетом неверным и рискованным. Когда Константин стал на сторону христиан, христианская партия сильная своим нравственным влиянием, в численном отношении представлялась в империи очень незначительной: христиан насчитывали в начале царствования Константина Великого не более 1/10 населения империи. 3) Затем христиане не только не были раболепной партией в империи, на которую можно было бы опереться в деспотических стремлениях, напротив христиане считались людьми самыми свободолюбивыми, почему и преследовались предшествовавшими императорами. В то время как язычники раболепствовали перед императорами, унижались, объявляли их богами, приносили им жертвы, христиане свободно позволяли себе высказываться и о личностях государей и о распоряжениях правительства и можно сказать, что в первые века христианской истории не было людей более свободных и самостоятельных, чем христиане. В целях раболепных и деспотических Константину едва ли можно было на них рассчитывать.

Нельзя отрицать высших государственных соображений в реформах Константина Великого; однако исключительно государственными соображениями, хотя и высокими, но основанными на одном расчете, нельзя объяснить тех отношений к христианству, которые высказаны со стороны Константина Великого. В основании этих отношений, несомненно, лежат не одни политические соображения, но и глубокие, живые религиозные убеждения. Это доказывается всей жизнью Константина Великого. 1) Если бы у Константина не было глубокого убеждения в христианстве, то едва ли он решился совершить такое дело, которое тогда представлялось еще очень рискованным. Затем религиозные убеждения Константина Великого подтверждаемы были его личными отношениями к христианской церкви. Он и своей семейной жизни дал более христианский характер, и двор его имел христианскую обстановку. Он любил читать в присутствии придворных Св. Писание, говорить им речи религиозного содержания, молиться вместе с ними. Он высказывал самое сочувственное отношение к христианской церкви: созывал соборы, сам явился на первый вселенский собор, выразив при этом глубокое смирение перед представителями христианской церкви, давал очень большие пожертвования для построения христианских церквей, старался проводить христианские начала в самом государственном законодательстве, в устройстве суда, общественных отношений и т.д.

Несомненно, он был не только хороший политик, но и глубоко убежденный христианин.

Несочувственные Константину историки ссылаются на некоторые частные факты его царствования, далеко не имеющие большого значения. Во время своего царствования Константин Великий при всем своем сочувствии к христианству высказывал однако какое-то как будто колебание между христианством и язычеством. Константин покровительствовал христианам, но вместе с тем оказывал разные льготы и язычеству: он не только не лишал язычников их государственных привилегий, даже отпускал жалованье языческим жрецам, но и позволял строить языческие храмы, хотя вместе с тем приказывал разрушать те из них, где совершались какие-нибудь грубые и безнравственные языческие обряды; но вообще он не запрещал строить храмы язычникам. Случалось, что, когда вновь устраивались города, по просьбе граждан этих городов он позволял посвящать их именам тех или других богов и богинь. Указывают, что и в устройстве столицы он украсил ее некоторыми языческими памятниками, даже будто бы посвятил свой город какой-то богине, указывают на то, что он допускал по примеру прежних императоров как бы и личное обоготворение, именно позволял на римских монетах изображать себя в виде бога солнца Аполлона и т.д., так что этот факт приводят в подтверждение того, что у Константина было как бы колебание между язычеством и христианством.

Но все эти факты или преувеличиваются или совершенно ложно перетолковываются. Константин Великий был государь благоразумный и осторожный и не хотел действовать круто. Реформы радикальной, насильственных перемен в обществе и государстве он не хотел производить, не желая восстановить против себя многочисленную языческую партию, и сами льготы относительно христианской религии он объявлял лишь постепенно, и поступал в этом случае благоразумно. Если бы он стал круто производить тот государственный переворот, который задумал, то, конечно, это повредило бы и христианству и государству. Несомненно, что в языческой партии очень сильно проявилась бы реакция, как она проявилась после вследствие более крутых мер по отношению к язычникам, как например, при сыновьях Константина Великого, как проявилась наконец при Юлиане, так что, если бы Константин действовал крайними мерами, то, несомненно, и государство бы возмутилось и христианству помешал бы утвердиться в Римской империи. Действуя осторожно, он без насилий и крупного переворота достиг того, что хотя в начале его царствования христиане составляли только одну десятую всего населения империи, в конце его правления, надо полагать, более половины его подданных сделались христианами. Такой образ действий опять не только не унижает, а еще более возвеличивает Константина Великого.

Уступки требованиям языческой партии объясняются частью неважностью этих уступок, частью тем, что Константин не хотел прежде времени раздражать языческую партию. Поэтому он позволял язычникам стоить новые храмы, приносить жертвы; впрочем, есть одно только такое указание. Но что будто бы в самой своей столице он воздвиг языческие памятники, то по объяснению новых ученых это известие совершенно ложно. В Византии на одной площади стояла статуя братьев Диоскуров, в другом месте Цибеллы или какой-то другой богини, но они стояли здесь еще ранее перестроения ее в Константинополь, и Константин не хотел разрушать этих статуй, ценя их художественное значение.

Что касается того, что новую столицу он посвятил языческой богине, то это недоразумение. Константин посвятил свою столицу Св. Деве Марии, а язычники, как это отразилось в истории Зосимы, думали, что он тут разумеет какую-нибудь древнюю языческую богиню (т.е. Артемиду, Цибеллу, Рею). Что император Константин позволял особенно в первые годы царствования изображать себя на монетах в виде лучезарного бога Аполлона, то тут можно допустить личное тщеславие Константина, а никак не религиозное убеждение. Он не мог отвыкнуть от пристрастия к тем почестям, какие до него принимали языческие императоры. Может быть, он не чужд был некоторого славолюбия, а такие изображения несомненно имели панегирическое значение. Мало ли наших христианских проповедников, например, в прошлом столетии митрополит Платон, любили в своих проповедях обращаться и к Аполлону, и к музам. Но из этого не следует, что они были слабы в христианстве и признавали языческих богов. Такое же значение имеет и то, что Константин Великий и другие христианские государи позволяли себя сравнивать с языческими богами или изображать себя в виде статуй каких-нибудь языческих богов и т.д., в чем скорее было государево тщеславие, нежели серьезные религиозные убеждения.

Наконец, в подтверждение той мысли, что Константин будто бы продолжал колебаться в своем расположении к христианству, указывают на то, что он откладывал принятие христианства до самой смерти и принял его за несколько дней до смерти. Но 1) так делал не один Константин Великий, а многие искренне убежденные христиане того времени откладывали свое крещение до старости в том конечно довольно поверхностном и неверном соображении, что лучше покаявшись под старость принимать крещение, чтобы потом меньше грешить и показывать в самой жизни истинное раскаяние. Это можно назвать, пожалуй, некоторым суеверием, которое было осуждено после Константина Великого, но во всяком случае это не есть колебание между язычеством и христианством.

Кроме того, может быть, у Константина были другие соображения: 1) решительным шагом – принятием христианского крещения он, может быть, не хотел прежде времени раздражать языческую партию. Может быть, его совесть была смущена тем, что первые годы его царствования омрачены были некоторыми тяжелыми и темными воспоминаниями, которые глубоко смущали его до конца жизни. Затем, о чем мы уже упоминали, ему хотелось креститься в Иордане, а так как ему не удавалось доехать до Палестины, то он отлагал крещение до самых последних дней своей жизни.

Впрочем, о крещении Константина Великого есть и другая легенда, распространившаяся в Средние века в западной церкви, что Константин крестился будто бы в 314 году, непосредственно после объявления эдикта о веротерпимости христианства в Римской империи, и принял будто бы крещение от Римского папы Сильвестра и по этому поводу дал Сильвестру дарственную запись, сочиненную также в Средние века, которой подарил этому папе весь Рим. Это – вено Константина Великого, рассказывающее о том, что Константин Великий после крещения в Риме удалился отсюда на Восток, а Рим и всю западную часть империи отдал папе. Это тот документ, на котором папы основывали в те века свою светскую власть. Но эта легенда создалась в позднейшие века и явно с тенденциозной целью, чтобы увеличить папскую власть. Исторического значения ей придавать нельзя. В самой легенде есть вопиющие хронологические ошибки, ибо в 314 году даже папой Римским был не Сильвестр, а Мельхиат. Это сказка, сочиненная в известных видах, а не историческое предание. Затем, это предание ясно противоречит ясному свидетельству историка Евсевия, ближайшего к Константину, который говорит, что Константин принял крещение в Никомидии в 337 году. Предполагать, что Константин два раза принимал крещение: один раз при начале обнаружения склонности к христианству, а другой – при конце жизни, невозможно, ибо тогда ясно сознавали, что крещение должно совершать над каждым человеком один раз, что повторять его нельзя не только над христианами православными, но даже и над теми еретиками, которые первоначально приняли еретическое крещение, а потом переходили в православную церковь. Идея единого крещения ясно была сознаваема и распространилась в III и IV веках, так что тут у Константина Великого не могло возникнуть недоразумения.

Затем в унижение нравственного характера Константина Великого и в доказательство того, что будто бы он не был истинный христианин, указывают на некоторые нравственные факты его жизни недостаточно христианские: 1) в его политике, в его отношениях к другим правительствам заметны и зависть, и честолюбие, и жестокость, и готовность иногда пользоваться недобрыми средствами, чтобы, например, одержать победу над противником. Затем в его семейной жизни было несколько тяжелых дел, именно, как рассказывают его жизнеописатели, таких дел, которые у нас омрачают память Петра. Он казнил наследника престола Криспа, вероятно по наговору, сделанному второй женой Константина мачехой Криспа Фавстой. Константин узнал затем вину Фавсты и сослал ее, а по указаниям других, даже велел ее казнить.

Вот такие нравственные пятна, говорят, не соответствуют характеру истинного христианина, но иное дело – убеждения, иное – жизнь, а в жизни дела часто не соответствуют внутренним убеждениям, и нет христианина, у которого бы жизнь была без каких-нибудь пятен. 2) То положение, какое занял Константин Великий, который на первых порах должен был бороться с другими соперниками, завладевшими империей, в нравственном отношении, конечно, не совсем его оправдывает, но с точки зрения общечеловеческой оно по крайней мере объясняет те несколько темные стороны его жизни, на которые многие указывают. Хотя несомненно по Евангелию одни и те же требования существуют для всех людей, несомненно и то, что такое высокое положение как положение государя, располагает ко многим слабостям и проступкам, которые для других людей не обыкновенны и не известны.

Что касается до политики, до отношения Константина к соперникам, то эта политика, которой держался Константин, была обычной политикой всех государей, старавшихся расширить власть в своих руках. Эта политика не только во времена Константина, но даже и до сих пор в христианских государствах доселе далеко еще не проникнута высшими христианскими идеалами, так что с точки зрения христианской нравственности о политике Константина нельзя судить слишком строго. Что касается до убийства сына и других жестокостей Константина, во всяком случае не соответствовавших званию «Святого», которое приписала ему церковь, то, ведь, нужно принять во внимание, что церковь прилагала понятие «Святой» к различным делам и лицам не в одном и том же значении. Это теперь вследствие сузившегося христианского идеала представляется так, что «Святой» человек – это по преимуществу значит такой человек, как Антоний Великий или Сергий Радонежский – аскет, подвижник. Но есть немало других сторон христианской жизни, за которые церковь, особенно древняя, давала человеку звание «Святого». Не говоря уже об апостолах, это название давали отцам церкви, святителям, которые своим учением содействовали благу церкви, потому что в жизни отцов церкви, если не у Василия Великого, Иоанна Златоуста, то по крайней мере у некоторых, как например, Кирилла Александрийского в V веке, может быть, мы встретим поступки, не соответствующие нашим теперешним понятиям и представлениям о святом человеке. Церковь давала название «Святого» и учителям, и государям. Благодарная церковь могла давать название святого, как Владимиру Великому у нас, кн. Борису Болгарскому, как Карлу Великому на Западе, хотя и с меньшим основанием, так и Константину Великому. Вообще церковь в названии «Святого» выражала в древности только то уважение к заслугам, которые та или другая христианская личность оказывала христианству и церкви, и вместе с тем церковь всегда держалась того убеждения, что святые не суть люди безгрешные, что и в жизни святых были тяжелые грехи. Например, ап. Петр отрекся от Христа, Павел был прежде гонителем; но этих людей судят не по проступкам, а по тем великим деяниям, которые они совершили для церкви. У Константина могли быть проступки, особенно в молодости, в первой поре. Но что Константин старался быть истинным христианином, это многое доказывает: 1) несомненная гуманность императора, например, когда возмущенная чернь разбила его статуи, Константин не только не пожелал наказать виновных жителей, а, только усмехнувшись, указал придворным на свое лицо и сказал: «На моем лице нет ран и царапин». Между тем за такое тяжкое оскорбление величества, каково было разбитие статуй, в Римской империи не только государи до Константина Великого, но и после, например, Феодосий, готовы были истреблять преступивших граждан таких городов целями тысячами.

И в своей семейной жизни был он более чистый, чем предшествовавшие ему государи. Указывают, что он любил окружать себя пышностью, но по понятиям многих это даже не слабость государя, а скорее необходимая политика для возвеличения государственной идеи. Может быть, и Константин думал представлять власть государственную в большом блеске.

Указывают на то, что Константин не ясно понимал догматы христианские: именно в споре Ария он сначала стал на сторону православных христиан, сослал Ария в ссылку, а потом перешел на сторону еретиков, возвратил его из ссылки, стал оказывать ему более расположения и не сочувствовал Афанасию Великому, главному защитнику православия, выслал его из Александрии на Запад. Этот факт также объясняют произвольно. Что Константин был несомненно не только твердых христианских убеждений, но и ясно понимал догматы, это доказывается тем, что он любил составлять богословские речи; одна из них дошла до нас, и хоть она не высока в богословском отношении, но для светского человека очень удовлетворительна; и с этой стороны Константин Великий стоял гораздо выше многих других государственных деятелей позднейшего времени. Конечно, нельзя не согласиться, что Константин был не специалист-богослов, а государь, человек светский, правитель, который христианством интересовался только как христианин, а не как записной богослов, а между тем богословские споры того времени были до того запутаны, что не только Константин Великий мог в них запутаться, но даже и ученейшие из епископов того времени – Евсевий Никомидийский и Евсевий Кесарийский запутались в этих спорах и не сочувствовали представителю православия Афанасию Великому.

Кроме того Константин Великий относился к этому спору не с одной богословской, но и с политической точки зрения. Константин готов был мироволить тем партиям, которые идут на сделки с правительством, льстят ему. Таково было именно арианство. Ариане подделывались к православным, представляли, что они самые мирные граждане в государстве, между тем Афанасий не хотел ни единой йоты уступить арианству, не соглашался даже на требования правительства дать лишь очень немногие уступки арианству. Вообще как человек с твердым характером, Афанасий в глазах правительства был слишком крут, неспокоен, упрям. Константин, хотя есть доказательства, что он уважал Афанасия, иногда считал нужным сдерживать его ревность и даже удалить со сцены действия, хотя и не делал ему никаких оскорблений, никакого прямого вреда.

Наконец, историки, пристрастные к личности Константина Великого, старались унизить не только религиозный характер его царствования, но и другие свойства, что он и как человек и как государь был человек недалекий и полководец далеко не замечательный, не храбрый, был склонен к расточительности, к пышности. Нет особенной надобности разбирать эти обвинения, но в них высказываются известные тенденциозные пристрастные отношения к Константину Великому.

Несомненно, как полководец, Константин не отличался той пылкостью, отвагой, какую имел, например, Юлиан. Он был человек и в этих делах сдержанный и благоразумный, но что он был хороший полководец, это видно из того, что все войны его были удачны, походы благоприятны, хотя он и не выказал той отваги, какую показали другие римские императоры, нередко благодаря излишней храбрости попадавшие прямо в плен и погибавшие от своих противников.

Что касается до мнения о Константине как правителе, об этом каждый может судить по-своему. Говорят, будто бы он расточил финансы государства и совершенно обессилил его на будущее время. Но этот упрек происходит только из того, что Константин тратил деньги на построение христианских храмов. Если бы он тратил деньги на восстановление языческих храмов, то его возвеличили бы подобно, например, Юлиану, возымевшему безумную попытку восстановить вопреки христианству язычество и Соломонов храм. Упреки Константину за религиозные реформы, возвеличившие его, происходят от пристрастного отношения к делу. Если не в доказательство государственной мудрости Константина, то по крайней мере как на весьма важный факт надо указать на следующее: Константин положил начало империи, которая просуществовала 1000 лет, между тем как Западная Римская империя не прожила после него и 1¹/₂ столетия. Еще недостаточно уяснены причины падения Римской империи. Говорят, что Западная Римская империя была разрушена напором варваров; надо сказать, что большая часть этих варваров прошли через Восточную область и нанесли удар Западной, но не поколебали значения Константиновой империи, гораздо крепче устроенной.

Хотя и принято к Византийской империи относиться с пренебрежением, отыскивать в ней лишь худые стороны, но это едва ли не один из крупных исторических предрассудков. Эта империя просуществовала еще не только 1000 лет, но имела в Средние века огромное влияние на ближайшие к ней государства – это факт заслуживающий внимания.

Последний упрек состоит в том, была ли полезна эта реформа для государства, для христианства и вообще для дальнейшего развития истории человечества? В этой реформе выказались светлые и темные стороны христианства; она имела внешний и внутренний характер. Константин способствовал внешнему распространению христианства во всех пределах империи. Но с этим внешним влиянием соединялась некоторая внутренняя порча христианской жизни в ее основах, ослабление нравственности, упадок христианских понятий, упадок искренности в религии. Это замечается в том союзе, в который государство вступило с церковью. С этого времени замечается с одной стороны влияние церкви на государство, влияние полезное для истории; но с другой – некоторое влияние государства на церковь: в христианстве замечается более торжественность, официальности, но менее чистоты, твердости, искренности в убеждениях и т.д. Это в значительной степени справедливо и ясно показывает, что между человеческими малыми и великими делами нет ни одного в полной чистоте, и в совершеннейших делах человека нет худа без добра, но и нет добра без худа. Только Господь очищает от дурных элементов человеческие дела, исправляет даже человеческие погрешности к благим результатам. Люди делают, что могут; но при всем желании делать добро они иногда делают такие дела, от которых происходит зло; но об этой стороне дела судят часто очень несправедливо. Дело Константина Великого было делом историческим, удовлетворявшим ясно сознанным историческим идеям и потребностям. Рано или поздно в IV веке пришлось бы дать свободу христианству. Если бы не Константин Великий, то может быть несколькими десятками или сотнями лет позже это непременно сделал бы какой-нибудь другой римский император, потому что этого требовало само историческое течение вещей. Если, следовательно, реформа Константина Великого несколько омрачила прежнюю внутреннюю чистоту христианства, усилив его внешнюю сторону, если христианство приняло более мирской характер, то что же нужно было делать тому государю, который сознавал нравственное значение христианства и его великое общественное значение? Для того, чтобы поддерживать прежнюю чистоту христианства, прежний христианский мученический героизм ужели же Константин Великий вопреки личным и государственным убеждениям должен был продолжать гонения на христианство и в IV веке, чтобы не дать повода христианам при более благоприятном положении ослабеть несколько в своих убеждениях, в своих нравах и т.д.? Было бы историческим абсурдом рассуждать так.