Секты раскольнические

С первых веков христианства, вместе с сектами еретическими, стали появляться секты раскольнические.

Различие между ересью и расколом такое: ересь – искажение самого основания, принципов христианства, догматов веры, а раскол – большею частью отделение от церкви по поводу каких-нибудь практических церковных вопросов. Впрочем, этого различия раскола от ереси слишком резко представлять нельзя. Всякое отпадение от церкви в прежние века называлось просто ересью, т.е. разделением. Иногда между сектами еретическими и раскольническими грань остается неясна. Прежде всего, всякая ересь не только ересь, но и раскол. Большею частью бывает так: отрываясь от церкви по вопросам практической жизни, приходят к искажению самого церковного учения, так что это различение между ересью и расколом мы принимаем только для более ясного научного разграничения.

Причина возникновения раскола. В области практической христианской жизни, естественно, еще более могло возникнуть разногласие, чем в теории христианского учения. Последнее основано на Св. Писании и в основе своей неизменно; догматы веры даны однажды навсегда. Между тем, практическая христианская жизнь находится в постоянном развитии, изменении: обряды в церкви изменялись и развивались. Дисциплина и управление церковное, хотя и определяются в общем учении веры, но в частностях применяются к развитию народной жизни, к потребностям среды. Поэтому в практической церковной жизни многое могло подавать повод к разногласиям. Несомненно, и практика церковная в своем развитии определяется не случайностью и произволом; в основе своей она определяется вечными, неизменными началами христианской веры. Но трудно отличить здесь вечные принципы от временной их формы. Христиане, разумеется, понимают разницу между основными христианскими идеями и теми или другими их видоизменениями, формами, в определенное время. Но не все достаточно различали это. Церковь всегда шла осторожно. Она никогда не забегала вперед, но и не задерживалась на одном месте. Постепенно, с развитием народной жизни, она меняла и формы религиозной жизни. Но среди ее членов были люди, которые не удовлетворялись этим постепенным развитием, которые старались забегать вперед развития церковного; или, наоборот, были такие, которые по своей неразвитости не могли отделить временного от вечного, которые держались за старые формы, как за самую сущность веры. Оттуда – раскол. Большая часть раскольников принадлежит к последнему роду. Это не приверженцы новизны, к этому скорее склонны еретики. А раскольники – ретрограды, которые стараются удержать старые обряды, уже обветшалые формы религиозной жизни. Как ереси возникали от вольномыслия, так, напротив, расколы рождались от обскурантизма, тупоумия.

Таково различие раскола от ереси и причина возникновения раскола вообще.

Раскольнические секты появились в христианской церкви со времен апостольских. Указание на первый раскол находим в первом послании ап. Павла к Коринфянам, в котором Павел упрекает коринфских христиан за то, что они без всякого повода делятся на партии, распадаются на Аполлосовых, Павловых, Кифиных, Христовых (1Кор.1:12). Тюбингенцы старались придать слишком большое значение этому разделению, хотели вывести, что в I веке было несколько христианских вер. Но ничего подобного не было. А только одна партия предпочитала авторитет Петра, другая – Павла, третья – Аполлоса. Между коринфскими христианами не было разницы в самом толковании догматов христианства. Через несколько лет после этого писал послание к коринфянам Климент Римский. Там он упрекает их за непослушание церковной иерархии. Но уже нет ни малейшего намека, что в это время удержалось то разделение на партии, о которых говорит ап. Павел. Следовательно, в самой вере разницы не было. А что это разделение произошло впервые в греческой общине – понятно. Греки – народ живой, любил делиться на партии, поспорить. Таким образом, коринфский раскол был первым в христианстве, но он держался недолго.

Затем это послание Климента показывает, что несколько позднее в этой общине были смуты по вопросу о церковной иерархии. Явилась партия, желавшая удержать понятие о всеобщем церковном равенстве. Климент писал коринфянам, что иерархическое устройство не противоречит духу всеобщего священства. Следовательно, при утверждении церковной иерархии, христиане в некоторых общинах были в оппозиции против иерархии.

Это видно также из послания Игнатия Богоносца. Отправившись в Рим, он обратился к малоазийским церквам с увещанием держаться иерархии.

Может быть, были и другие расколы в I веке, но сведений о них нет. Известнее секты, появившиеся во II и III веках. Это – монтанисты, новациане и менее значительные секты хилиастов и мелетиан.

Монтанизм возник вследствие стремлений тех ретроградов, которые старались удержать навсегда первые черты христианской церкви при апостолах, которые объясняются только чрезвычайным состоянием христианской церкви того времени, но которые, но которые у христиан уже не встречаются во II веке.

Чтобы понять смысл этих стремлений, надо обратить внимание на то, что первенствующая христианская церковь, хотя и представлялась высшим идеалом для всего позднейшего христианства, но она имела много временных особенностей, которые в позднейшие века перенести нельзя. Это время отличалось необыкновенным обилием высших духовных даров, но время очень бедное по внешнему развитию христианской церкви. Во главе церкви стояли лица свыше призванные: апостолы, пророки. Чрезвычайные откровения, чудеса, пророчества были делом обыкновенным. Но внешнее церковное устройство было очень слабо и просто, бедно. Верования в христианстве были самые живые, но практическая сторона христианской жизни была мало разработана. Самое церковное устройство только что начинало определяться. Пока во главе христианской общины стояли апостолы и пророки, не было надобности в твердой церковной организации. Поэтому, хотя сами апостолы положили начало церковной иерархии, но пока были живы вдохновенные люди, официальные представители иерархии не имели особого значения. В церкви все совершалось по живому личному вдохновению, чем по определенным правилам. Самая жизнь христиан была проникнута религиозным характером. Любовь христианская простиралась до общения имуществ; простота и строгость их жизни – до пуританизма. Христиане жили замкнутою жизнью, не имели связей с языческим обществом. Они не могли даже представить, чтобы христианство когда-нибудь вступило в связь с римским правительством. Христиане за грех считали обращаться к языческому праву, суду. Общественными делами они занимались настолько, насколько это было необходимо для насущных потребностей. Радостей в жизни эти христиане не искали. Время было не такое. Это была эпоха гонений. Кроме того христиане ожидали близкую кончину мира. В виду этого казалось неуместным предаваться радостям жизни. Эта мысль о близком пришествии Христовом явилась под влиянием живых чувств ко Христу, а также под влиянием обстоятельств, под влиянием гонений.

У некоторых христиан это ожидание пришествия Христа получило особый оттенок. Основываясь на последних неясных главах Апокалипсиса, они ожидали, что здесь же, на земле откроется царство Христово. На первых порах апостолы и учители церкви не считали себя вправе разочаровывать христиан в этих мечтательных ожиданиях. Это было для христиан живым утешением в те трудные времена. А с другой стороны, ведь время пришествия Христова неоткрыто. Эти мечтания были очень распространены между христианами. Их держались не только сектанты, но и уважаемые церковные учители.

Затем, христианство того времени было богато религиозно-нравственными силами, но со стороны внешнего, общественного прогресса христианская жизнь была мало развита. Первоначальное христианское общество было скудно образованием. Оно состояло большею частью из простых, неученых людей. Образование казалось лишним. На искусство был строгий, пуританский взгляд

Но христиане навсегда не могли оставаться с такими свойствами. Ожидание конца мира стало все более и более отдаляться в представлении христианина на неопределенное время. Стали обращать внимание на устройство быта церковного. После апостолов христианство вышло из положения маленькой секты и распространилось по многим странам. Нужно было определенное устройство. Прежние вдохновенные люди умерли; на новое вдохновение нельзя было всегда рассчитывать. Поэтому после апостолов распространяется влияние официальной иерархии; она отделяется от народа; между христианами слабеет идея всеобщего священства, всеобщего церковного равенства; все более определяются обряды. Вместе с развитием образования в христианстве в нем стал распространяться рационализм, вольномыслие; явились ереси с рационалистическим характером. Нравственность христианская спускается ниже. С распространением христианства в нем стали появляться люди слабые, неспособные стать на высоту христианского звания. Некоторые среди них во время гонений отрекались от христианства; но потом раскаивались и снова возвращались на лоно церкви. Церковь оказывала таким людям снисхождение. Но все это было необходимо: христианство только таким образом могло распространять свое влияние на мир. Оно стало распространяться в более широкую среду. В христианстве сказался не только первоначальный высокий идеал, но и историческое влияние его. Христианство, если бы оно всегда было как при апостолах, оставалось бы изолированным от мира. Но задача христианства другая: войти в мир, преобразовать его своим влиянием, выйти из первоначальной замкнутости, и конечно, не теряя из виду своего высокого идеала, примениться к исторической среде. Это началось во II веке.

Но в это время у многих христиан могли явиться сожаления, жалобы на это, стремление удержать частности первоначального быта христианской церкви, удержать обилие духовных дарований, чудеса, пророчества, видения, строгую нравственность, героическое настроение, близкое ожидание конца мира, словом – удержать удаление христианства от мира. Но время шло, история делала свое. Эти мечтатели должны были оставаться позади своего времени и выделиться в отдельную партию. Вот из чего вышла первая раскольническая секта – монтанизм. Это сожаление по поводу упадка нравственности высказалось еще под конец I века. Оно сказалось в церковной книге «Пастырь», приписываемой Ерме. В ней находится то, что составляет существенные черты позднейшего монтанизма: стремление к вдохновениям, пророчествам, жалобы на вольномыслие и упадок нравов, на обмирщение. Автор книги, зажиточный римский христианин, считает себя виновным перед Богом, что сам он занимался торговлей, общественными делами, что он дал свои сыновьям образование. Вместе с тем, хотя автор в одном месте и с уважением говорит о римском епископе Клименте, но во всей книге видно равнодушное отношение к церковной иерархии. Но в книге «Пастырь» это не резко. Поэтому это, как произведение высокое, нравственное, хотя и мистическое, не порицалось церковью, а признавалось полезным. Но эти мечтания, стремления, которые выражаются тут в мягких формах, резко высказались во вторую половину II века в монтанизме. Основатель этой секты – Монтан – уроженец Ардавы, жил во Фригии, в Пекузе. Это был человек необразованный, но большой энтузиаст, эксцентрик, фанатик. Во Фригии была удобная почва для распространения мистических идей. Здесь процветал культ Цибеллы. Монтан до распространения здесь христианства сам был жрецом это богини. Между самими фригийскими христианами в значительной степени было распространено суеверие, какие-то грубые и темные понятия, как это видно из послания ап. Павла к Колоссянам. В первую половину II века здесь распространялся хилиазм. Словом, тут была удобная почва для распространения мистической и фанатической пропаганды Монтана. Сущность учения Монтана состояла в следующем: в виду того, что по его представлению, церковь около половины II века находилась в упадке, возникали сильнейшие гонения и нравственность христианская стала ослабевать. Монтан стал возвещать, что мир и церковь гибнут и необходимо возбудить вдохновения, откровения, непосредственное общение с Духом Св. Эти вдохновения, откровения должны быть всегда, без них церковь не может существовать. Благодать в церкви также должна постепенно развиваться, как развиваются силы природы и силы человеческие. Ветхий Завет соответствует низшему возрасту человека; время евангельское – время юности; зрелый возраст наступает со времени Монтана. С этого времени откровение должно высказываться в большей степени. Скоро наступит кончина мира. Суд Божий произойдет в Иерусалиме (так называл Монтан город Пекузу). Надо, чтобы в особой степени возбуждены были в церкви откровения, пророчества. Монтан говорил, что апостолы многого не поняли в учении Христа, что Он обещал послать перед концом мира Параклита, Духа Св. Монтан считал себя высшим органом этого параклита, высшего из когда-либо появившихся пророков. Сам Монтан возвещал пророчества от Св. Духа в первом лице. Может быть, это только для большей силы своих пророчеств. Но во всяком случае, после его смерти, его стали считать не только пророком, но и самим Параклитом. Он возбудил также высокое самомнение и в некоторых своих последователях. К нему пристали 2 женщины: Прискилла и Максимилла, а также Алкивиад, Феодот и др. Это были его пророки. Они стали возвещать о скором конце мира, требуя чистоту и строгость нравов. На первых порах они воздерживались от проповеди новых христианских догматов. Они говорили, что откровение состоит в том, чтобы возбуждать людей к восстановлению строгой и чистой жизни. Они стали требовать строгих и продолжительных постов, строгости в семейной жизни (у христиан допускался второй брак, монтанисты это отрицали) и вообще выставляли идеалом христианина аскетизм. Они не допускали вторичного раскаяния, вооружались против слабостей христиан во время гонений, что некоторые христиане скрывались. Монтанисты говорили, что христиане должны не бегать, а искать венца мученического. Образование они называли «дьявольской суетой» (pompa diabolica), так как вследствие него являются гностические секты, то лучше верить в простоте сердца, не допуская никаких рассуждений о религии. Они носили траурные одежды, имели суровые лица, не допускали никаких увеселений и радостей жизни. Это было то внешнее благочестие, которое часто переходит в суеверие и ханжество, святошество. Каково было их отношение к церкви на первых порах, в точности неизвестно. Они сначала, кажется, надеялись сделать свое влияние общим, господствующим в христианстве. Но когда лучшие представители церкви стали осуждать их, то они стали говорить, что необходимо выделиться из этой плотской и мирской церкви, что иерархия есть только узурпация в церкви, которая только нарушает церковное равенство, что главное – вдохновение. Они любили повторять: «Non ecclesia numerus episcoporum, sed Spiritus Sánctus per spirituales homines», т.е. главное в церкви Дух Св., действующий через одушевленность людей, которыми они считали себя. Но такое направление часто вдается во внешнее благочестие и оканчивается ханжеством. Так было и у монтанистов. Писатели христианские порицали их за то, что они лишь по виду люди строгие, благочестивые, а на самом деле, они любят привлекать к себе женщин, намащаться благовониями, играть между собой в кости и т.д. Конечно, некоторые из них были искренние фанатики. Таков был сам Монтан и его ближайшая последовательница Прискилла. Они кончили жизнь самоубийством, в порывах религиозного увлечения. Первоначально это учение было во Фригии и вообще в Малой Азии. Но скоро оно там было разоблачено и стало искать новых мест для своего распространения.

Первыми противниками этого учения явились: Аполлинарий Иерапольский, Милтиад, Аполлоний (из них сохранились у Евсевия отрывки) и епископ Антиохийский Серапион. Эти писатели указывали, что христиане не должны отвергать в церкви присутствия Духа Божия, но всякий христианин намеренно не может рассчитывать, чтобы быть вдохновенным органом, что надо отличать истинных пророков от ложных, которые лишь возбуждают смуты в церкви. В восточной церкви, где было больше образования и где преобладало племя греческое, не склонное к ригоризму, расположенное к светлому лицезрению, монтанизм не имел большого распространения. Тогда он проник на Запад, где образование было слабое, а народ был более склонен к суеверию, ригоризму, фанатизму. В 70–80-х годах монтанские пророки являются в Риме и здесь успешно распространяют свое учение при папе Елевферии. Но тут он вскоре встретил противодействие со стороны церкви галликанской, начало которой положено малоазийскими греками, и где держался дух восточной церкви. От лица своих мучеников она написала послание, предостерегая от самозваных пророков. С этим посланием явился в Рим пресвитер Лионский (Лугдумский) Ириней, впоследствии знаменитый писатель, а в это время только впервые ставший известным в церкви. Однако в Риме монтанизм все-таки успел распространиться при папах Елевферии и Викторе (в 90-х годах II века). В это время самого Монтана не было уже в живых, ни его пророчиц Прискиллы и Максимиллы. Но теперь у монтанистов выступил новый пророк Прокл, который, как говорили, исцелил от болезни императора Септимия Севера. Но в это время возникла против монтанизма реакция в самом римском духовенстве. Римский пресвитер Кай вступил в личный диспут с Проклом, написал против него сочинение и подорвал доверие к монтанизму в Риме. Затем явился у монтанистов новый опасный соперник – монархианин Праксей (см. выше). Затем эта секта разделилась на несколько отраслей, пришедших в соприкосновение с другими еретическими учениями – монархиан и валентиниан. Главная отрасль монтанизма – проклиане; она удержала первоначальный, строго-монтанистский характер. От этой партии отделилась пророчица Квинтилла и образовала партию квинтиллиан, которые унаследовали идеи монархиан о Св. Троице. Третья отрасль – эсхиниан – сочетала идеи монтанизма с гностическими. Под самый конец II века монтанизм проник на крайний запад Европы, в Испанию, где имел сильное влияние и способствовал распространению ригористического духа между самими испанскими христианами. В этой время уже в Испании являются соборы, делающие ригористические постановления. Тут впервые распространяется идея безбрачия духовенства. Влияние монтанизма еще сильнее распространилось на церковь карфагенскую, где жило пуническое племя, отличавшееся особой живостью характера и склонностью к ригоризму. Сюда монтанистское влияние занес Тертуллиан. Он несколько лет прожил в Риме, где и подпал этому влиянию. Но его не столько увлекали мечтания монтанистов, сколько ревность о строгости нравов христиан. Отделившись от церкви из-за этих взглядов, он стал писать сочинение в монтанистском духе «О Девстве», «О Постах», «О безбрачии», «De virginibus velandis»; но он не долго оставался последователем монтанства. Он увидал лживость монтанских пророков и составил особую отрасль тертуллианскую, которая держалась до бл. Августина, т.е. до V века.

А затем монтанизм опять стал сосредоточиваться в Малой Азии и Фригии. Здесь образовалась секта катафригийская, ставшая не только расколом, но и грубой ересью. Она имела чрезвычайно грубые представления о Св. Троице. Таинство Евхаристии совершалось этими сектантами на хлебе и сыре. Отсюда их название «артотериты» (хлебо-сырники). Особая их отрасль называлась «таскондрунгитами», т.е. прикладывающими палец к носу. Так они старались искусственно вызвать пророческое состояние.

Вообще, эта секта представляет прототип тех мистических и эксцентрических сект, которых много появлялось и в средние века и в новое время, даже в образованных странах, например, в Англии – квакеры, ирвингиане; в Соединенных Штатах – шэкеры; у нас – скопцы, хлысты.

Во время распространения монтанизма в церкви малоазийской и на Западе поднималось еще одно сильное движение, которое, благодаря одному представителю церкви, чуть было не произвело раскола между западною и восточною церковью, но которое было сдержано благоразумием других пастырей восточной и галликанской церквей. Дело в том, что прежде, при единстве учения, существовало разнообразие в обрядах. Христиане из иудеев держались некоторых иудейских обрядов, но христиане из язычников не хотели принимать эти обряды. Первоначальная церковь и не настаивала на единстве обрядов. Но во II веке стал на очередь один обрядовый вопрос: о разности празднования Пасхи. В церкви малоазийской удержались некоторые иудейские традиции в праздновании Пасхи. Она совершалась 14-го числа еврейского месяца Нисана вместе с иудейской Пасхой. Но в западной церкви, образовавшейся вне всяких связей с иудейской традицией, Пасха совершалась не в это число, которое могло приходиться на всякий день недели, а в первый воскресный день после первого весеннего полнолуния, так что это празднование не могло совпасть с Пасхой еврейской. Но так как у христиан этот праздник всегда считался самым великим, и так как они желали чувствами соединиться в одном торжестве, то и стали стараться о том, чтобы и на востоке и на западе Пасха праздновалась в один и тот же день. Первый случай, когда об этом стали толковать, произошел около 160 г., когда из малоазийской церкви в Рим нарочно явился старейший представитель восточной церкви, епископ смирнский Поликарп, для соглашения по этому вопросу с папой Аникитой. Но так как каждый хотел удержать обычай своей церкви, то и не последовало согласия. Однако этим двум представителям церкви это не мешало выражать друг другу братское единение. Например, Аникита дозволил совершать Поликарпу богослужение в Риме, что служило тогда выражением высшего духовного единства. Мало того, многие малоазийские епископы свободно приняли обычай римской церкви. В Малой Азии по этому поводу собралось много соборов. Это были первые известные нам соборы. Хотя идея соборных собраний завещана самими апостолами и при них, несомненно, был собор, но от конца I и первой половины II века известий о соборах нет. Может быть, в это время соборы были лишь незначительные, или их вовсе не было. Но в 70-х годах II века в Малой Азии собираются довольно частые соборы. На собор 171 года под председательством кесарийского епископа Феофила и иерусалимского Наркиза, принят для празднования Пасхи римск. воскресный день. Но не все восточные епископы были согласны на это. Мелитон Сардийский держался старого предания, а Аполлоний Иерапольский пропагандировал новый обычай. Старый обычай поддерживала также британская церковь, основанная малоазийскими христианами. Однако эти разногласия не мешали взаимной терпимости и христианскому единению. С другой стороны, пресвитер римский Власт, при папе Викторе, желал ввести восточный обычай в римскую церковь. Но папа не соглашался. Тогда Власт составил партию так называемых «четыредесятников». Ириней написал сочинение против Власта о расколе. Но в то же время папа Виктор строжайше восстал против малоазийского обычая празднования Пасхи; и так как уже тогда стал высказываться дух честолюбия, и римские папы уже начинали себя называть иногда «Episcopus episcoporum», то папа написал строго послание малоазийским епископам, в котором тем епископам, которые держались старого обычая, грозил отлучением церковным. Это властолюбивое послание римских епископов возмутило малоазийских епископов. Они собрали новый собор под председательством епископа ефесского Поликрата и написали послание к Виктору, что их обычай очень древний, что он идет от ап. Иоанна, что одни епископы не вправе стеснять свободу других епископов, что этим римский епископ только сам себя ставит в исключительное положение. Таково было первое неприязненное отношение западной церкви к восточной. Готов был вспыхнуть спор. Но тут посредником явился Лионский епископ Ириней. Он писал малоазийским епископам, что римская церковь имеет серьезные основания для своего обычая празднования Пасхи, а Виктору, что из-за внешних обрядов не следует затевать раскола. Таким образом, раздор, готовый вспыхнуть, был погашен в самом начале. Та и другая церкви остались верными своему обычаю, что не мешало однако церковному единству. Но мало по малу большая часть церквей свободно стала принимать римский обычай. Ко времени Константина Великого уже немногие следовали старому обычаю. Поэтому Константин Великий, желая согласить христиан в единстве празднования Пасхи, предложил решить на Соборе 325 г. этот вопрос формально. Тогда окончательно постановлено праздновать Пасху в первый воскресный день после первого весеннего полнолуния. Александрийской церкви, как самой образованной, поручено делать расчисления на несколько лет вперед и рассылать об этом послания по другим церквам. Так установлена пасхалия. Тогда упорные приверженцы малоазийского обычая отделились от церкви и составили раскол «четыредесятников» или «тетрадитов».

История этого вопроса показывает нам, как церковь стала отделять обряды от догматов, допуская, при единстве церковного учения, разность в обрядах.

Около половины III века на почве, уже подготовленной влиянием монтанизма, стали распространяться две новые раскольнические секты: хилиазм – в Александрии и новацианство – в западных церквах. Первая секта отражала мечтательную, мистическую сторону монтанизма, вторая – ригоризм его нравственных воззрений.

Хилиазм – вера в близкое пришествие Христа, конец мира и тысячелетнее царствие Христово на земле пред концом мира, – был распространен и между православными христианами первых двух веков. Христос сам говорил, что Его надо ожидать всегда. Для христиан это было утешением в их скорбях, бедствиях. Поэтому не только сектанты, но и многие христиане, даже из отцов церкви, разделяли это чаяние, например, Паппий Иерапольский, Иустин Философ. Но эти чаяния стали получать характер грубый, когда перешли в некоторые отделившиеся от церкви партии. Сначала хилиазм развивался в иудействующей секте евионитов, из гностических сект – у керинфиан; затем среди монтанистов. У этих сект он принял грубый догматический характер. Это царство ожидалось ими с чувственными наслаждениями. Монтанизм примешивал сюда возбуждение пророческих вдохновений, видений. Поэтому под конец II века хилиазм возбудил реакцию в среде православных церковных учителей, тем более что история уже делала свое дело: христиане уже стали охладевать в своих ожиданиях близкого конца мира. В Риме начались первые споры о хилиазме. Римский пресвитер Кай вступил по этому вопросу в спор с монтанистом Проклом. Затем начались новые споры, когда александрийские богословы (Климент, Ориген), стараясь придать христианству одухотворенный характер, стали объяснять внешние черты царствия Христова на земле, встречаемые у ветхозаветных пророков, в духовном смысле. Такие объяснения вызвали реакцию в той партии, в которой еще не совсем ослабели прежние хилиаст. чаяния. Один египетский епископ, Непот Арсенойский, написал против александрийских учителей сочинение против аллегористов и распространял в своей церкви хилиастские верования и чаяния. Против него выступил Дионисий Александрийский, вступивший в личный диспут с Непотом об этом предмете и написавший против него сочинение «Об обетованиях», в котором он придавал духовный смысл внешним обетованиям ветхозаветных пророков. А в 255 он созвал собор для осуждения хилиаст. верований. С этого времени хилиазм стал падать. В IV веке, когда церковь вступила в союз с государством, когда увидали, что христианству предстоит широкая перспектива в историческом будущем, то стали обращать больше внимания на другую сторону слов Христа, а именно, что конец мира наступит, когда Евангелие будет распространено по всей земле. Тогда хилиастские чаяния отдалились на далекое время. Впрочем, и в новые века, под влиянием общественных бедствий или темного состояния церкви, являлись пророчества о близком конце мира и восстановлении царствия Христова на земле. Хилиастские верования и теперь распространены у ирвингиан. Таким образом, древнему хилиазму уже к концу III века нанесен удар, и он стал ослабевать.

С распространением хилиастских чаяний у христиан первых веков соединялся еще один частный вопрос: о характере и подлинности книги Апокалипсис. Эту книгу церковное предание приписывает искони евангелисту Иоанну, и большая часть учителей церковных относила ее к концу I века, ко времени Домициана. А новые ученые отодвигают ее на более раннее время. Исходя из того, что имя «Домиция», при котором по преданию написана эта книга, можно относить и к Нерону, и что те черты состояния церкви, которые воспроизводятся тут, более идут ко времени Нерона, они относят ее ко времени царствования этого лица, следовательно, считают Апокалипсис одной из самых древнейших новозаветных книг. Но так как эта книга послужила основанием хилиазму, то по мере того, как эти чаяния принимали сектантский характер, между православными стало распространяться сомнение о характере и подлинности этой книги. Римский пресвитер Кай и Дионисий Александрийский считали ее произведением еретика Керинфа. Это мешало Апокалипсису занять место в каноне священных книг, так что до IV века Апокалипсис считался спорной книгой. И только в IV веке признано, что хотя прежние хилиасты утверждались на Апокалипсисе, но они злоупотребляли этой книгой, а сама она имеет православный характер и истинно апостольское происхождение.

Новацианство распространялось первоначально в карфагенской церкви, где еще особенно сильно было ригористическое влияние монтанизма. Секта эта открылась по личным отношениям, но к этому вскоре присоединился общий вопрос, давний предмет для споров. Возникло новацианство по следующему поводу: в 249 году в карфагенской церкви избран новый епископ Киприан. Он перед тем только года за три обратился к христианству. Он был языческий ритор, сын сенатора, вел роскошную жизнь, но по переходе в христианство, переменил эту жизнь и приобрел себе уважение воздержанностью и благотворительностью. Поэтому его избрали в епископы, несмотря на его недавнее обращение. Но этим многие остались недовольны. Одни, вероятно, считали себя обойденными в этом избрании; другие соблазнялись его прежнею жизнью; иные – что Киприан, человек твердый и умный, обещал дать епископа строгого. Поэтому от него отделилось до 5 пресвитеров, которые составляли особую партию. Во главе их стояли Новат и Фортунат. Эта партия усилилась, когда привлекла на свою сторону богатого и влиятельного архидиакона Фелициссима.

Сюда еще присоединился вопрос, который давал серьезный повод к разногласию и разделению церквей. Это вопрос о более или менее строгом или снисходительном отношении к так называемым «падшим», т.е. вообще к грешникам, а в особенности – к отпавшим во время гонений. Этот вопрос поднят был монтанистами. Тогда возникло 2 решения его. Одно – строгое, ригористическое, отвергавшее всякое снисхождение; другое – более распространенное в церкви – склонное к более снисходительным, мягким воззрениям, не допускавшее отлучение грешников от церкви навсегда. Между самими церквами являлись иногда разногласия в воззрениях на этот предмет. В иных церквах было снисходительное отношение к падшим, например, в римской церкви; а в других, например, северо-африканских церквах, распространялись по этому поводу разногласия. Сам Киприан держался сначала строгих взглядов на этот предмет. Впрочем, он говорил, что судить отступников не дело церкви, им судья – Бог, но церковь должна показывать строгость, чтобы не давать поблажки другим христианам. Но Нумидийская церковь держалась снисходительных воззрений. Таким образом, в среде самой североафриканской церкви были различные воззрения по этому предмету. Нашли поэтому повод упрекать Киприана за слишком строгие воззрения и за неуважение мнений других церквей, а также за неуважение ходатайств мучеников (исповедников) за падших, что уже тогда практиковалось в западной церкви. Исповедники иногда тщеславились своими заслугами и ходатайством за падших. Поэтому Киприан не всегда уважал их просьбы. За это он заслужил упреки.

В 251 году возникло сильное гонение от Деция. Явилось много отступников, ибо церковь почти с первого десятилетия III века до 50-х годов жила довольно спокойно: возникали лишь кратковременные гонения. С другой стороны, число христиан значительно увеличилось, но в числе их было также много слабых. Поэтому, когда настало для христиан время новых тяжелых испытаний, то многие явились отступниками от Христа, тем более, что многие языческие правители предлагали отречься от Христа лишь на время или показать только внешние признаки принадлежности к языческой религии, так что, из желания сохранить свою жизнь, явилось много христиан, готовых на такие сделки. Тогда Киприан понял, что прежней строгости нельзя держаться и допустил снисхождение к падшим. За это его стали упрекать в непоследовательности.

Затем случилось одно обстоятельство, также подавшее повод к усилению соблазна. Гонение Дециево было направлено главным образом на пастырей, представителей церкви. Тогда среди христиан созрело такое убеждение: для пользы самой церкви надо спасать, даже насильственно, жизнь дорогих для нее людей, так что в некоторых местах сами пастыри удалялись в какие-нибудь тайные места, чтобы оттуда руководить общинами. Св. Григорий Неокесарийский со всею своею паствою прожил в пустыне все время этого сильного гонения. Египетские христиане насильно удалили из Александрии Дионисия, чтобы спасти его жизнь. Киприан на такое время удалился из Карфагена. Это также дало повод к новым нареканиям на него.

Но когда кончилось это гонение, Киприан предпринял деятельные меры для восстановления церковного порядка. Это вообще был замечательный церковный администратор. Поэтому, несмотря на все смуты и многочисленные предубеждения против него, он успел восстановить порядок в карфагенской церкви и показал первый пример твердого действования церковного авторитета, опирающегося на общее мнение всей церкви. Он никогда не предпринимал ни одного важного дела без коллегии пресвитеров, которую он называл священным сенатом. При нем соборное начало получило большое распространение.

Вскоре по возвращении Киприана в Карфаген противная ему партия пресвитера Новата, почувствовав, что не может долго удержаться здесь, перебралась в римскую церковь, где также происходили смуты по поводу поведения представителей церкви во время последнего гонения. Епископа римского Корнелия упрекали за то, что он не только снисходительно относился к отпавшим от христианства, но даже выдал для сожжения Св. книги. Такие отступники назывались либеллатиками. Поэтому между римскими христианами возник вопрос: можно ли такого пастыря считать законным. Когда карфагенские смутьяны явились в Рим, то недовольная партия усилилась и привлекла к себе Новациана, которого избрали епископом. Мало того, зная, что сам Киприан держался прежде строгих воззрений, хотели и его привлечь на свою сторону. Но Киприан, твердый охранитель церковного порядка, поняв, что эта партия хочет только заводить смуты в церкви, красноречиво восстал против этих смутьянов и принял сторону Корнелия. В это-то время Киприан написал свое знаменитое сочинение «О единстве церкви», имевшее большое значение для строя церковного. Он проводит ту мысль, что в церкви надо более стараться о согласии, не надо заводить смут.

Новацианство появилось на востоке. Антиохийский епископ Флавиан склонялся к новацианской партии. Но Дионисий Александрийский держал сторону Киприана, говоря, что всего более надо дорожить в церкви единством. Новацианство продолжало существовать и распространять свое влияние в Константинополе и Малой Азии, где от него отделилась отрасль савватиан, основанная пресвитером Савватием, который хотел удержать обычай восточной церкви празднования Пасхи. Новацианство продолжалось до конца VI века. Но оно не имело большого влияния, а в дальнейшие века эта секта совсем потеряла значение.

Вслед за новацианскими волнениями возник новый вопрос в церкви, который чуть было не привел к разделению между римской и карфагенской церквами. А именно: в спорах с новацианами Киприан поддерживал римского епископа Корнелия. Но по смерти Корнелия новый епископ Стефан относился к Киприану неприязненно. В церкви римской уже тогда распространялся дух тщеславия. Она старалась эксплуатировать в свою пользу идею единства церковного, которую проповедовали Ириней и Киприан. Честолюбивые притязания римской церкви высказались в вопросе о крещении: как надо относиться к тем, родители которых были сектантами, которые сами принадлежали к какой-нибудь секте, а потом обратились к христианству, надо ли их перекрещивать. По этому предмету в церкви существовали неясные понятия. С одной стороны, с самого начала распространялся такой взгляд: крещение необходимо для вступления в церковь, но если раз оно совершено, то его уже не надо повторять. «Един Господь, едина вера, едино крещение», говорит апостол. Но к этому присоединился вскоре другой вопрос: считать ли законными таинства других церквей – неправославных. В первые века христианства этот вопрос не возбуждал большого внимания. Тогда еретики не имели почти никакой связи с церковью. Поэтому не сомневались, что если кто из гностиков переходит в христианскую церковь, то его надо крестить. Но когда в христианстве явились новые секты, которые только во внешнем, в обрядах, расходились с церковью, то явился вопрос: как с ними поступать. Мнения были различные. Киприан считал нужным новациан, обращавшихся в православие, крестить заново. Но римская и нумидийская церковь не повторяла над ними крещения. Киприан, который все любил делать сообща, гласно, собрал в 225 году собор, на котором постановлено перекрещивать христиан, которые переходят в православие, и послал об этом известие в римскую церковь. Но Стефан написал в Карфаген очень строгое послание, в котором порицал это решение карфагенского собора, и даже называл епископов, принявших это решение, раскольниками «перекрещенцами», а под своим посланием он подписался – «episcopus episcoporum». Тогда Киприан созвал новый собор, составивший такое постановление: 1) всякая церковь в частных вопросах может действовать самостоятельно; 2) ни один епископ не может называть себя «episcopus episcoporum» и относиться высокомерно к другим церквам. В то же время этот вопрос возник и в Малой Азии, в Каппадокии, где епископ Фирмилиан собрал собор и постановил решение в духе Киприана. Папа Стефан был возбужден этим протестом. Но тут примирителем явился Дионисий Александрийский, притом в западной церкви еще был жив дух братского единения, и римская церковь вскоре примирилась с малоазийской и карфагенской. В различных церквах оставалась различная практика, пока на втором вселенском соборе не постановлено: «исповедовать едино крещение».

Но и доселе этот вопрос не совершенно разрешен в церкви. У нас и теперь разногласие с восточной церковью по этому вопросу. В древние времена в русской церкви до патриарха Филарета (1619–33 г.), католиков не перекрещивали. Но с этого времени стали перекрещивать. Православные тогда были слишком озлоблены на католиков, в виду католической пропаганды в России. У греков же тогда не перекрещивали. Но в XVIII веке установилась практика совершенно противоположная. Еще в начале этого века в русской церкви прекращено перекрещивать. А у греков, когда с половины XVIII века у них стала распространяться сильно католическая пропаганда, там начали перекрещивать католиков. Это разногласие между восточной и русскою церковью удерживается и доныне.

В начале IV века, после гонений Диоклетиана, образовались две раскольничьи партии: мелетиане (в Египте) и донатисты (в Карфагене). Обе партии вызваны самою жестокостью Диоклетианова гонения, новым возбуждением вопроса о том, как церковь должна относиться к «падшим».

Раскол Мелетианский возбудил епископ Фивский Мелетий, который стал роптать на александрийского епископа Петра за снисходительное отношение к падшим и принятие их в общение с православною церковью. Но случилось так: сам Петр стал мучеником за Христа, а Мелетий, который требовал мучений за Христа, сам уклонился от гонений. Когда св. Петр был взят под стражу, Мелетий стал ставить своих епископов не только в области верхнего Египта, но даже нижнего. А так как там не признавали высшей юрисдикции Мелетия, то выходило так, что в этих спорах, кроме вопроса о падших, выдвигался еще другой вопрос – об анти-иерархической стороне в церкив.

В то время епископы антиохийский, александрийский и римский стали возвышаться над другими, которые, может быть, не хотели подчиняться старшим, находя в этом церковное нововведение, так что во всех этих расколах выступает не только ригористическая, но и анти-иерархическая сторона дела, которая прошла три стадии. Первая стадия – раскол монтанистов – представляет протест мирян против официальной иерархии; в новацианстве высказался главным образом протест пресвитеров против епископов, в мелетианстве – протест младших епископов против старших.

На Никейском Соборе Мелетий осужден за свои незаконные действия. Епископы, поставленные Мелетием, оставлены на своих местах. Но если где было два епископа, то сначала управлял церковью православный, а по смерти его – мелетианский епископ. Но и после этого собора продолжались споры православных с мелетианами в Египте. Когда в Египте явилось арианство, мелетианская партия примкнула к нему и потеряла самостоятельное значение.

Гораздо больше значения имела другая партия, распростр. в северо-западной Африке, донатисты. Это раскол возник по тому же вопросу об отношении к падшим и во время Диоклетианова гонения он обострился еще более. Одна партия требовала мученичества и относилась иногда крайне суеверно к мученикам, исповедникам, которые стали тщеславиться своими заслугами и вмешиваться в церковные дела, препятствуя этим правильному действию иерархии. Эта партия требовала отлучения падших от церкви. Но другая партия проповедовала снисхождение к падшим, не хотела отлучения падших от Св. Причащения и общения с церковью. Мученичество, конечно, достойно уважения; христианину, если того требуют обстоятельства, надо претерпеть мучения за Христа, но не надо порываться к ним без нужды. Мучеников или исповедников надо почитать, уважать; но если они нарушают правила церкви, то это не должно быть терпимо церковью. В таком-то направлении действовал тогдашний карфагенский епископ Менстрий с архидиаконом Цецилианом. Противники говорили о них, что во время гонений они были либеллатиками и будто старались искоренить в христианстве почтение и приверженность к мученичеству. Во главе этой недовольной партии стояла какая-то богатая, суеверная вдова Луцилла. Ропот особенно возник тогда, когда умер епископ Менстрий и на его место избран Цецилиан. Этот протест усилился тем, что будто при избрании Цецилиана допущены некоторые неосторожности против церковного канона. А именно: 1) при этом избрании участвовали не все епископы карфагенской области; 2) посвящение над новоизбранным Цецилианом производил епископ Феликс, которого упрекали в выдаче сыщикам Св. книг. Поэтому противники избрали пресвитера Майорина, у которого был союзник Донат, который стал епископом этой партии, был особенно влиятелен, и по имени его вся эта партия получила название донатистов. Впоследствии эта партия получила политическое, социальное значение.

Когда Константин Великий издал эдикт о веротерпимости по отношению к христианам, карфагенские раскольники обратились к самому императору за решением вопроса: кого признавать законным епископом: Цецилиана или Майорина. Константин пристыдил эту партию, что она по делам церковным обращается к светской власти. Однако донатисты настойчиво требовали решения. Тогда Константин отдал это дело на рассмотрение епископам, которые были беспристрастны в этой вопросе, а именно: епископам Италии и Галлии. По этому поводу созвано несколько соборов: в Арле, Риме и Медиолане. На эти соборы вызваны приверженцы Майорина и Цецилиана. Каждая сторона жаловалась на другую. Собор заподозрил либеллатизм Цецилиана.

Во время этих споров выдвинулся новый и чрезвычайно важный вопрос о церкви. До тех пор было неясно: в каком смысле понимать святость церкви: свята ли она в своем настоящем моменте, или только в своем стремлении, своей цели, а в земном состоянии она доступна падениям, уклонениям, которые однако не препятствуют церкви быть святой²⁸. Донатисты утверждали, что если церковь святая в идеале, то она должна быть святой и в своем земном состоянии. Православные же утверждали второе положение: в наличном состоянии нельзя требовать, чтобы все члены церкви были святые, все ее пастыри были безупречные люди.

Соборы, созванные для решения этого вопроса, решили его в смысле православной партии. Они, с одной стороны, заподозрили самые факты отступничества Феликса и Цецилиана, а с другой, если бы и так было, то это все-таки не препятствует церкви быть святой. Цецилиан признан законным епископом, а донатисты раскольничьей партией. Император утвердил это решение.

Тогда донатисты стали отвергать решение этих соборов, ибо эти соборы созваны по распоряжению светской власти. Они говорили теперь, что светская власть не вправе вмешиваться в церковные дела, что союз церкви с государством – дело опасное, угрожающее развращением церковной жизни.

Затем эта партия стала распространять политические и социальные беспорядки в Северной Африке. Проповедники донатистов ходили из города в город, восстановляя бедных против богатых, рабов против господ, весь народ против властей. Они действовали посредством так называемых циркумцеллионов, т.е. бродяг. Это были настолько фанатики, что готовы были на всякое мученичество, добровольно сожигали себя, в порыве фанатизма, бросались со скал в стремнины, моря и так гибли в своих увлечениях.

Донатисты вызвали против себя большую полемику со стороны учителей церкви. Против них, между прочим, писали: Оптат Милевитский (IV) и Августин (V).

Правительство всячески старалось примирить эту партию с церковью. Император Констанций посылал донатистам богатые дары, но они отвергали их. В продолжение всего IV-V вв. монтанисты производили смуты в Северо-Западной Африке. Августин, став епископом Гиппонским, особенно старался о примирении их с церковью. Он писал против них сочинения, ходатайствовал нередко за них пред правительством, наконец, собрал собор из представителей церкви и донатистов. Собор длился долго, но не привел ни к чему. Тогда Августин, который сначала держался терпимых взглядов, сам вынужден был стать на противоположную точку зрения и стал призывать правительственную силу против донатистов.

Эти споры и нашествие варваров способствовали падению североафриканской церкви. Когда явились сюда вандалы, донатисты помогали им в завоевании Африки, надеясь, что с владычеством вандаров-ариан их положение улучшится. Но их ожидание не оправдалось, вандалы подняли жестокое гонение против обеих церковных партий. Затем открылись споры православных с арианами, и этим карфагенская церковь была доведена до крайней слабости, так что когда в VII веке сюда явились арабы-магометане, то они не встретили никакого отпора, и церковь карфагенская окончательно пала, потеряв значение в христианском мире.

Обе эти секты, хотя и получили начало в первый период, до Константина Великого, но развивались главным образом после него. Мы отнесли их к прежним сектам, ибо к ним они подходят по своему характеру. Теперь перейдем к сектам другого рода, которые стали появляться со времени Константина Великого.